Иудеи и иудаизм в истории Римской республики и Римской империи

1. Экономическая жизнь приморской зоны Палестины

Об особенностях хозяйственной жизни Палестины[546] приходится говорить отдельно относительно каждого ее региона, ибо условия для хозяйственной деятельности человека в приморской, центральной и полупустынной экономических зонах этой территории были весьма различными вследствие различий в климатических условиях и неравномерности распределения в них водных ресурсов. Исторические и археологические источники изобилуют подробностями касательно одних регионов и весьма скудны в отношении других[547].

Расположенные в приморской зоне города (в особенности Газа) были одним из конечных пунктов красноморской торговли. Красноморские товары попадали в Газу сухопутным путем по дороге Петра-Газа, значение которой, однако, уменьшилось во II-III вв. в связи с переориентировкой торговых путей на египетские красноморские порты, а также в связи с возрастанием в международной торговле роли Эйлата[548].

Детальной информацией о ввозимых с юга товарах и в целом о торговых операциях в Палестине римского времени мы не располагаем. Исключение составляют несколько известных фраз Диодора и Страбона о доставке в Петру и далее в Палестину южноаравийских благовоний[549]. У целого ряда авторов имеется также немало попутных замечаний о том, что из Палестины экспортируется какой-либо сельскохозяйственный продукт. Это позволяет составить некоторое представление о хозяйственной жизни приморских городов Палестины римского времени, правда, весьма неполное. Приводимые чуть ниже данные талмудических трактатов доказывают, что жителям Палестины II в. н. э. были известны многие десятки видов плодовых, овощных и зерновых культур. Хотя нам неизвестно, какие из этих культур выращивались в Палестине, а какие импортировались, у нас нет оснований сомневаться, что на местных рынках они имелись в изобилии. Все же об ассортименте товаров на рынках в Палестине нам остается только догадываться ввиду отсутствия достоверных данных.

Так, у Диодора и Страбона есть указания на то, что из Палестины вывозился в Египет так называемый «асфальт», шедший на нужды бальзамирования[550]. Об использовании палестинского сырья для изготовления целого ряда лекарств сообщают Педаний Диоскорид и Плиний Старший[551].

Плиний Старший пишет также об экспорте из Палестины знаменитого палестинского бальзама — различных продуктов переработки кустарника, произраставшего в районе Иерихона[552]. Неоднократно упоминает о бальзаме и Иосиф Флавий[553]. Однако в историко-экономическом отношении имеют принципиальное значение только два из них. Иосиф Флавий сообщает, что в его время было представление о том, что растение «бальзам» было завезено в Палестину царицей Савской (Ant. Jud., VIII, 174-175). О достоверности этой информации судить невозможно, и свидетельствует она по существу лишь о возделывании бальзама в Палестине с глубокой древности[554]. Отметим также тот факт, что бальзам упоминается в Библии, хотя таких мест там немного (Ex., 30:34; IReg., 19:10; Cant. Cant. 5:13; 6:2). Видимо, это объясняется тем, что в доримское и доэллинистическое время бальзам был известен, но не использовался столь активно, как в более поздние века.

Кроме того, только у Иосифа Флавия есть указание на то, что бальзам выращивался помимо Иерихона также в районе Эн-Гедди. При этом, с точки зрения Иосифа Флавия, именно здесь произрастал лучший по качеству бальзам[555]. Однако же самая подробная информация о бальзаме есть у Плиния Старшего. Помимо описания общего вида растения и способов добычи его сока, Плиний сообщает сведения и о стоимости продуктов из бальзама.

Он пишет (HN., XIII, 123), что на распродаже конфискованного имущества можно было купить секстарий бальзама (0,547 л) за 300 денариев, а реализовать — за 1000 денариев. Эта фраза вызывает несколько вопросов, ибо она не совсем понятна. Под «продажей конфискованного имущества» следует понимать, скорее всего, торги в Палестине, происходившие после завершения Иудейской войны[556]. В этом случае цена в 300 денариев отражает, видимо, минимальный уровень цены товара, за которую его можно было приобрести на месте и в не совсем нормальной с экономической точки зрения ситуации. Что касается 1000 денариев, то, вероятнее всего, по такой цене продавался секстарий бальзама в Риме: не следует забывать, что автор «Естественной истории» Плиний Старший был кабинетным ученым, проведшим большую часть жизни в Италии.

С экономической точки зрения последнее сообщения Плиния важно в следующих отношениях. Цена секстария бальзамового сока опускалась до 300 денариев лишь в тех случаях, когда в экономике происходил серьезный сбой. В целом же продажа бальзамового сока в крупных торговых центрах за пределами Палестины была крайне выгодна, ибо гарантировала прибыль, превышающую 100 процентов. У Плиния имеются также и цифровые данные о количестве получаемого бальзамового сока (Plin. HN., XIII, 117), однако использовать их можно лишь с известными оговорками. Плиний пишет, что во времена Александра Македонского большой сад[557] бальзамового кустарника приносил ежедневно 6 конгиев (3,275 χ 6 = 19,65 л), а малый[558] — 1 конгий (3,275 л). Плиний относит эти цифры к прошлому, отстоящему от его времени на три века. При этом он отмечает, что в его время количество собираемого сока было большим, но точных цифр не приводит. Иными словами, ежедневный сбор бальзамового сока в I в. н. э. превышал 22 л и, возможно, значительно, ибо из текста Плиния не следует, что общее количество плантаций бальзама в Палестине ограничивалось одним большим и одним малым садом. Если же учесть, что цена 0,5 л бальзама составляла 300 денариев, то минимальная цена сока, получаемого только за один день, составляла при жизни Плиния 13 200 денариев. Общая же стоимость продукции палестинского бальзама составляла, естественно, сотни тысяч денариев.

Примеры, приводимые в пятой главе, показывают, что годовой доход палестинского земледельца в аридной зоне составлял 200-300 денариев, т. е. в лучшем случае был равен стоимости 0,5 л бальзамового сока, активно использовавшегося в римском мире для изготовления благовоний. Сопоставление этих цифр дает нам норму эксплуатации и прибыли природных богатств Палестины римлянами. Неслучайно долина Иерихона, основное место произростания кустарника, была объявлена императорской собственностью. С исторической точки зрения важно также отметить, что описание Плиния и некоторые фразы в Талмуде являются последними упоминаниями о палестинском бальзаме. Мы не знаем, что именно произошло и когда, но, вероятнее всего, можно говорить о гибели плантаций бальзама в Палестине от истощения. Римские власти выкачали из них все, что могли, и в какой-то момент оказались не в состоянии поддерживать воспроизводство растения.

Не менее важным продуктом экспорта из Палестины были финики и в целом продукты пальм. Палестинские финики подавались на императорский стол и использовались как подношение греко-рим-ским богам[559]. Судя по приводимым ниже примерам, финики были весьма дешевы, однако же изобилие финиковых пальм и их урожайность (средний показатель — 30 кг на дерево, реальный же урожай мог быть и значительно выше) позволяют предположить впечатляющий экспорт фиников из Палестины. Последний же факт, в свою очередь, свидетельствует о том, что экспорт фиников был выгоден и чисто экономически, хотя и не приносил огромных доходов. Широкий ареал пальмы и возможность сбора ее плодов без повреждения ствола способствовали в отличие от бальзама сохранению этого растения как вида до наших дней[560].

Для экономики римского времени важны, наконец, следующие два факта. Иосиф Флавий упоминает о вывозе из Палестины оливок и оливкового масла (Fl. Jos., Bel. Jud., II, 591-593), а Павсаний — о высококачественном льне у иудеев. Из контекста ясно, что имеются в виду льняные ткани (V, 5, 2). Подтверждение возделывания льна и изготовления льняных тканей в Палестине есть также в одном из мидрашей (GenR., 19:1; 20:12).

2. Экономическая жизнь внутренних областей Палестины

Прежде чем перейти к рассмотрению вопросов, касающихся хозяйственной жизни внутренних областей Палестины, отметим, что по экономическим характеристикам на первом месте во все века и во всех отношениях были Галилея и Иудея. Именно здесь были сосредоточены основные водные источники Палестины, что обеспечивало почти идеальные условия для ведения сельского хозяйства. В Самарии, и особенно в Негеве, эти условия были значительно хуже[561]. Хотелось бы также отметить, что в отличие от приморской зоны сведения о хозяйственной жизни центральных и засушливых районов Палестины весьма скудны[562].

Объясняется это тем, что папирусы, дающие подробную информацию о хозяйственной жизни того поселения, где были обнаружены, являются редкостью. Античные авторы о внутренних областях Палестины и их жизни знали мало; что же касается информации Талмуда по экономике (она весьма обстоятельна), то ее в силу специфики подачи материала невозможно «привязать» к какому-либо конкретному поселению или к проблемам конкретного человека, работающего на земле. В этом ее принципиальное отличие от информации такого рода, содержащейся в папирусах. В первом случае мы имеем конкретный факт, конкретную проблему земледельца вполне определенного поселения, во втором — не лишенные интереса абстрактные схемы с рекомендациями, как следует или не следует поступать человеку, работающему на земле.

Для I в. н. э. некоторое количество информации по вопросу о хозяйственной жизни Палестины можно найти у Иосифа Флавия, Страбона и Плиния Старшего. К сожалению, сообщаемые ими сведения весьма скудны. Как упоминалось выше, у Плиния есть детальное описание бальзамовых деревьев и благовонных растений, финиковых пальм и разных экзотических растений, произраставших в Палестине (Plin., HN., 111-124; XIII, 24-49; XXIV, 85; XXVII, 15). В более краткой форме те же сведения встречаются у Страбона[563]. Здесь обращает на себя внимание описание экономического процветания Палестины, правда, весьма краткое. Страбон пишет о том, что Иордан орошает землю благоденствующую и во всех отношениях плодородную (εύδαίμονα και πάμφυρον)[564].

Важную информацию содержит также другой отрывок из Страбона. В начале второй главы шестнадцатой книги (XVI, 2, 2) со ссылкой на неизвестных нам авторов Страбон пишет, что особыми народами, частично занимающимися земледелием, частично торговлей, являются иудеи, идумеи[565], жители Газы и жители Азота (Ашдода). Что касается последних, то их отнесение к «особым» народам — это неправильное толкование того факта, что эти города были крупными торговыми центрами.

Исключение представляют несколько отрывков из Иосифа Флавия. Для нас в данном случае особенно важно то, что историк в своих характеристиках отдельных регионов не ограничился чисто географическим их описанием или описанием отдельных достопримечательностей. Иосиф Флавий делает акцент на характеристике хозяйственной жизни той или иной области. Несмотря на изрядные преувеличения в отдельных случаях, эти характеристики Иосифа Флавия важны и интересны. Первая из них относится к Галилее.

Fl. Jos., Bel. Jud. III, 42-43: ...«ибо земля там настолько плодородна и богата пастбищами и засеяна всякого рода деревьями, что — вследствие легкости — привлекается к земле даже наименее любящий трудиться. Действительно, вся земля там обработана местными жителями и нет ни одной необработанной меры. И городов там много, и повсеместно множество многолюдных — вследствие достатка — деревень, среди которых даже самая маленькая насчитывает до пятнадцати тысяч жителей»[566].

Последние слова этого отрывка явное преувеличение. Выше уже отмечалось одно место из «Автобиографии Иосифа», согласно которому в Галилее насчитывалось 204 города и деревни. Если исходить из того, что самая маленькая деревня насчитывала 15 тыс. человек, то получится, что население одной Галилеи превышало 3 млн. Примерные оценки населения Палестины различных историков и археологов свидетельствуют, что численность жителей всех областей Палестины — как иудейского, так и не-иудейского была значительно ниже этой цифры.

Возвращаясь к Иосифу Флавию, отметим, что он описывал не только Галилею. Несколько ниже историк дает характеристики Переи, Самарии и Иудеи.

Fl. Jos., Bel. Jud., III, 44-45: «И вообще, если Галилея и уступает по размерам Перее, то ей, Галилее, следует отдать предпочтение по природным ресурсам[567]. Перея же, будучи гораздо больше, в основной своей части пустынна, камениста и слишком дика для вызревания возделываемых человеком плодов. Имеющиеся там участки пригодной к обработке и во всех отношениях плодородной земли культивируются. Там имеются долины, покрытые всевозможными деревьями, в основном оливами, виноградником и финиками. Перея орошается потоками с гор и непересыхающими источниками, достаточными и тогда, когда в зной [потоки с гор] пересыхают».

Что же касается Самарии, то Иосиф Флавий описывает ее следующим образом.

Fl. Jos., Bel. Jud., III, 48-50: «Область Самария располагается между Галилеей и Иудеей. Начинаясь от деревни, именуемой Гинея (Gina...а)[568], расположенной на Великой равнине, она кончается у границ топархии Акрабатены. По своему характеру и природе Самария ничем не отличается от Галилеи. В обеих областях чередуются холмы и равнины. Почвы для сельского хозяйства легкие и плодородные. Земля там полна лесов и изобилует плодами, как дикими, так и культивируемыми. Галилея и Самария сходны также и тем, что они совершенно не испытывают нужды во влаге, ибо орошаются дождем они в основном хорошо. Все источники имеют удивительно сладкий вкус воды, и благодаря обилию прекрасной травы скот дает молока больше, чем в других областях. Основным же свидетельством добродетели и процветания обеих областей является значительная численность их населения».

Что касается аридной зоны, т. е. Негева и районов, прилегающих к Мертвому морю, то о хозяйственной жизни этих областей нам известно из различных папирусных собраний и отчасти по археологическим данным. Возделывание основной части Негева относится к IV-VI вв. и характеризовалось как в римское, так и в ранневизантийское время смешанной обработкой земли. Под смешанной обработкой земли в данном случае понимается такое сельскохозяйственное производство, при котором на одном поле выращивались и зерновые и плодовые культуры (например, ячмень и финиковая пальма). Источники, к сожалению, не позволяют до конца разграничить для Палестины рассматриваемого времени смешанную обработку земли и монокультурное сельское хозяйство, построенное по принципу «одно поле (один участок) — одна культура».

Конкретное представление о хозяйственной жизни в условиях аридной зоны дают папирусы из деревни Маоза, расположенной на южной оконечности Мертвого моря. О них мы расскажем подробно в пятом и шестом разделах данной главы.

Важнейшее различие между внутренними долинами центральной экономической зоны, Негевом и районами, прилегающими к Мертвому морю, заключалось в климате, определившем жесткую хозяйственную специализацию последних. Так, если говорить об областях Мертвого моря, то анализируемые ниже документы свидетельствуют, что здесь основной культурой была финиковая пальма[569].

По проблемам экономической жизни отдельных областей Палестины достаточно много информации содержится в Талмуде. В трактатах первого седера Пеа, Даммай и особенно Кил’айим[570] упоминается множество сельскохозяйственных культур, однако далеко не всегда можно определить, идет ли речь о выращиваемой культуре или о привозной, об основной или экзотической для Палестине культуре[571]. Правда, по сути, в Пеа речь скорее идет об исконных и наиболее распространенных в Палестине культурах, тогда как в Даммай — о привозных и менее распространенных или относительно недавно появившихся в Палестине[572]. Также не вполне понятно, о каких именно областях Палестины идет речь в каждом конкретном случае при упоминании той или иной культуры. Это, правда, закономерно, ибо упоминаемые трактаты писались не с целью дать сведения по экономической географии Палестины, а для регламентации тех или иных правоотношений. Однако у нас есть основания считать, что во многом, если не в основном, эти сочинения отражают реалии Галилеи[573].

3. Виды земельной собственности в Палестине римского времени

Естественно, что на территории Иудеи, а затем и на территории трех Палестин в ранневизантийское время были распространены те же виды земельной собственности, что и, скажем, в Греции или Италии. Однако в каждом районе — и это тоже очевидно — имели место свои особенности юридического и экономического характера в организации земельной собственности и в распространенности отдельных ее видов[574].

I, 4а, 4b; I, 5; I, 8а, I, 8Ь, 8с; I, 9а, I, 9b; II, 2с, II, За; II, 5а; II, 5b; II, 7с; II, 8а; II, 10b; II, 11а; II, 11b; III, 4; III, 5; III, 6а; III, 6b; III, 6с; III, 7а; III, 7b, III, 7с; IV, 5-7; V, 5-8. Отметим, что в научной литературе практически не рассматривался вопрос о том, какие из этих культур можно считать выращиваемыми в Палестине, а какие — привозными. Между тем, судя по всему, разбираться следует с каждым случаем особо. В Мишне, например, упоминается рис (Dammai, И, 2, 1а). Следует ли из этого, что в Палестине возделывался рис? О сельскохозяйственных культурах в Палестине по материалам Талмуда писали подробно: Hamel G. Poverty and Charity in Roman Palestine, First Three Centuries C. E. Los Angeles, 1989. P. 9-22; Safrai Z The economy of Roman Palestine. London; New York, 1994. P. 108-152. См. также: Sperber D. Roman Palestine. 200-400. The Land. Crisis and Change in rabbinic society as reflected in rabbinic sources. Ramat-Gan, 1978. P. 11-44.

Литературные и в меньшей степени документальные источники позволяют утверждать, что на территории Палестины римского и византийского времени засвидетельствованы, подобно всем остальным провинциям:

— частные земельные владения, как крупные, так и мелкие[575];

— императорские земельные владения различного происхождения[576]. Значительная часть тех земель, которые в императорское время входили в patrimonium, на рубеже эр принадлежала Ироду, его семье и его преемникам[577];

— земли, сдаваемые на различных условиях в аренду[578].

Специфическим явлением для Палестины следует назвать практиковавшуюся Иродом Великим раздачу большого количества земельных наделов ветеранам[579].

Особенностью Палестины ранневизантийского времени стало появление земель аравийских племен. Здесь приходится прибегать к несколько неопределенной формулировке, потому что мы не знаем, на каких конкретно условиях (аренда, покупка земли, специальное соглашение особого рода) переходили к оседлости аравийские племена, появлявшиеся в провинции[580].

Владел ли землей знаменитый Иерусалимский храм? У нас нет документальных свидетельств, позволяющих ответить на этот вопрос однозначно. Во всяком случае, материал, относящийся к гораздо более раннему времени, позволяет говорить об иных источниках экономического благосостояния Храма. В Библии, в книге Нехемии и у Иосифа Флавия в сообщении, относящемся к тому же времени (Neh., X: 32-38; Fl. Jos. Ant. Jud., XI, 5, 8), говорится о том, что все земледельцы обязаны поставлять десятину от плодов своих, чтобы священники имели достаточно средств к жизни[581]. Этот обычай сохранялся до разрушения Храма в 70 г. Об этом ясно свидетельствует упоминание об «иудейском золоте» в речи Цицерона «В защиту Флакка» (Cic. Pro Flacco, XXVIII, 66-69). Со всей определенностью о налогах в пользу Храма пишет и Иосиф Флавий (Fl. Jos., XVIII, 312).

Что касается земельных владений языческих храмов, а в византийское время — христианских монастырей, то здесь информации крайне мало даже для Сирии[582]. О Палестине эпохи ранней империи данных нет совсем. Относительно ранневизантийского времени скудная информация о церковном землевладении появляется лишь с IV в.[583] В то же время хотелось бы отметить, что храмовое землевладение в языческий период хорошо известно во многих областях Древнего мира и отсутствие подробной информации относительно Палестины является скорее проблемой сохранности документов[584].

С императорской земельной собственностью и ее ролью в хозяйственной жизни римской Палестины связана проблема общего плана, заслуживающая особого внимания. Альбрехт Альт, рассматривая вопрос об императорских хозяйствах в Галилее и о невысоком в целом уровне урбанизации в Галилее, писал о том, что низкий уровень урбанизации в этой области объясняется наличием здесь крупных императорских хозяйств[585]. Это предположение, с одной стороны, вполне правдоподобно, ибо существует множество материалов о ветеранском землевладении в этом районе[586]. Однако, с другой стороны, появление ветеранских наделов может иметь и иное объяснение. Известно немало случаев самостоятельного приобретения ветеранами своих земельных владений[587]. Вот почему — ввиду отсутствия прямых и явных подтверждений наличия в Галилее особо крупных императорских хозяйств — предпочтительно оставаться на почве реальных фактов и осмыслять проблему исходя из конкретных свидетельств источников о распространенности этих хозяйств. Факты же таковы.

Императорским хозяйством были бальзамовые сады долины Иерихона (Plin., HN., XII, 111-113), императорским доменом — город Йамния и его окрестности. Сестра Ирода Саломея завещала эту территорию Ливии, дочери Августа. В источниках — в данном случае у Иосифа Флавия — это хозяйство упоминается чаще всего (Ant. Jud., XVII, 18; XVIII, 31; Bel. Jud., II, 167; 291). Именно к нему относится единственное для Палестины времени ранней империи упоминание о прокураторе императорского хозяйства Гереннии Капитоне[588]. Папирусы из архива Бабаты свидетельствуют о том, что императорское хозяйство, специализировавшееся на выращивании финиковых пальм, находилось у южной оконечности Мертвого моря[589].Текст папируса PYadin., 11 (6 мая 124 г.) может считаться доказательством того, что знаменитое поселение Эн-Гедди на западном берегу Мертвого моря (возможно, и его окрестности) было императорским хозяйством. В датировочной формуле документа встречается весьма ясное по смыслу выражение: «...в Энгадах, поселении повелителя Кесаря»[590].

Группа однотипных арендных договоров PMur., 24 (135 г., поселение Ир-Нахаш, район Бет-Гуврина-Элеутерополиса), заключаемых от имени Бар Кохбы с местными земледельцами, позволяет говорить о весьма вероятном существовании здесь императорского хозяйства. Видимо, о том же свидетельствует и сообщение Иосифа Флавия о нахождении в районе Бет-Ше’арима владений царицы Береники (Fl. Jos., Vita, 119). Флавий также мимоходом сообщает о большом количестве зерна, принадлежащем царице Беренике и хранящемся в данном поселении. В другом месте «Автобиографии» (Vita, 71) Иосиф Флавий пишет об императорском зерне, собранном и хранящемся в деревнях Галилеи. В этом случае описываемая ситуация не вполне ясна с юридической и экономической точки зрения — мы не знаем, кто собирал это зерно, где его собирали и на каких условиях. Что касается первого сообщения (Vita, 119), то здесь достаточно ясно сказано о владельце. Здесь хотелось бы отметить также и одно косвенное соображение. Тот известный факт, что императорские хозяйства в Палестине были образованы на месте земельной собственности Ирода и членов его семьи[591], позволяет считать предложенную интерпретацию известия Иосифа Флавия весьма вероятной.

Данные об императорских хозяйствах на территории Палестины сохранились также в ранневизантийских географических трактатах и некоторых надписях более позднего времени. Локализация этих хозяйств не всегда известна. Бесспорно, по соседству с Бет-Ше’аном находилось императорское хозяйство, случайно упоминаемое в надписи SEG., XX, 455. Надпись датируется 305-311 гг. В четвертом фрагменте известной надписи о налогообложении из Беершевы (GIPT., 4)[592]. упоминается Константинов сальтус. Возможно, он находился в районе Газы[593]. Два других сальтуса — Герарский и Священный (Ίερατικόν) — находились соответственно на территории Палестины Первой в районе Газы и на территории Палестины Третьей в районе Петры[594].

О четырех императорских хозяйствах, из которых лишь одно известно по другим источникам, сообщает ранневизантийский географ Георгий Кипрский. Он называет эти хозяйства латинским по происхождению термином «область, регион» (ρεγεών). Речь идет о следующих «регионах» (Descriptio, 1016-1019):

— Иерихон ("Ιεριχών); Амат (в тексте, однако "Απάθους)[595];

— Ливиас (Λίβας);

— Гадара (Гάδαρα).

Употребление термина «регион» в таком значении встречается редко[596]. Чаще императорские хозяйства названы в источниках термином «сальтус». Что же касается причин, заставивших географа выбрать в данном случае более редкое слово, то здесь возможны два варианта. Обращение к любой карте показывает, что упомянутые «регионы» составляли единое территориальное целое, тогда как сальтусы чаще всего были разбросаны по всей территории провинции. Другим возможным вариантом объяснения может быть особая значимость таких хозяйств, хотя, правда, у нас нет оснований считать, что императорские хозяйства разных размеров могли управляться по-разному Во всяком случае, в источниках об этом не упоминается.

Имеющаяся же информация позволяет утверждать, что все такие хозяйства управлялись чиновниками из res privata — своего рода ведомства по делам императорских хозяйств[597].

Если же говорить по существу, то только для «региона» Иерихон есть дополнительная информация. Выше уже говорилось, что Иерихон стал императорским хозяйством ввиду того, что именно здесь росли знаменитые бальзамовые сады и финиковые пальмы. О «регионах» Амат, Ливиас и Гадара такой информации, к сожалению, нет.

Время появления всех этих хозяйств неизвестно, но, судя по рассматривавшемуся выше примеру с Иамнией[598], весьма вероятно, что и они были образованы в римское время. О том же свидетельствует и одно общее соображение. В ранневизантийское время происходило не столько образование новых императорских доменов, сколько расширение и увеличение прежних[599]. Любое предположение об этом применительно к Палестине приходится, правда, делать больше по аналогии ввиду отсутствия достаточного количества материала.

Ш. Апплебаум в двух своих работах пишет о существовании императорского хозяйства в Нарбатте, восточнее Кесареи[600]. Основания для подобного вывода представляются шаткими и недостаточно определенными. Ш. Апплебаум ссылается на сообщение Георгия Кедрина о распределении Августом владений Ирода Великого между детьми последнего. Хронист сообщает (Georg. Kedr. Vol. I. P. 333:1-10), что во владении (тетрархии) Ирода Антипы находилась, среди прочего, Нарбатта. Археологические раскопки в этом месте, выявившие постройки I—II вв., и сообщение византийского хрониста позволяют Апплебауму говорить о том, что Ирод Антипа владел здесь «имением», которое затем стало императорским хозяйством. На наш взгляд, и сообщение источника, и описываемый Ш. Апплебаумом археологический материал не дают достаточных оснований для подобного вывода.

Если обратиться теперь к сведениям об индивидуальных земельных владениях отдельных собственников, то необходимо прежде всего сказать, что конкретных сведений о размерах земельных участков физических лиц очень немного. Прежде всего это известное место из Церковной истории Евсевия (Hist. Eccl., III, 20, 1-2), где автор пересказывает Гегесиппа и сообщает о внуках брата Иисуса следующее. Во время правления Домициана (81-96 гг.) они владели 9 тыс. денариев. Сумма эта не представляла собой реальных денег, такова была оценка тех 39 плетров (4,78 га), с которых эти люди платили налоги и которые обрабатывали, чтобы обеспечить самих себя[601]. Соотношение 39 плетров — 4,78 га основано на традиционном для греческого мира соотношении метрических единиц, где 1 плетр был равен примерно 1/8 га. Дело в том, что для римского времени существует и еще одна возможность пересчета плетра в современные единицы площади. Один плетр в то время был равен 1 югеру, т. е. 1/4 га. В таком случае получается, что внуки брата Иисуса владели почти 10 га, что с историко-экономической точки зрения является абсурдом по двум причинам. Во-первых, археологический материал, приводимый ниже, ясно показывает, что участки площадью 10 га и выше в условиях Палестины были редкостью и свидетельствовали о значительном богатстве землевладельца; во-вторых, источник сообщает если не о бедности, то о весьма скромном положении этих людей. Ценность сообщения Гегесиппа, дошедшего до нас в пересказе Евсевия, еще и в том, что это соотношение — 39 плетров — 9000 денариев —является одним из редких примеров известной нам конкретной оценки стоимости земли. Вероятно, это соотношение отражает результаты проводившегося ценза и цензовых деклараций данных лиц.

Судя по всему, этот отрывок из Евсевия является действительно единственным прямым указанием размеров конкретных земельных владений конкретного лица, сохранившимся в литературных источниках. Что же касается сообщаемой Евсевием стоимости участков, то она поразительно высока по сравнению с некоторыми данными, сохранившимися в папирусах II в. н. э. (Подробно см. ниже, с. ...)

Здесь представляются возможными два объяснения. Или Евсевий преувеличивает, или же мы не располагаем достаточной информацией, чтобы представить себе, как велико могло быть разнообразие категорий земли в Палестине и соответственно в каком большом интервале могли колебаться цены на землю. По одному примеру судить, конечно, сложно, и мы можем предположить, что Евсевий «подправил» информацию первоисточника[602], дабы подчеркнуть бедность этих людей. Возможно, правда, и другое.

Вероятнее всего, земельные владения внуков брата Иисуса находились в Галилее, тогда как сравнительно дешевые земельные участки, которые упоминаются в папирусах, находились в полупустынных местах в районе Мертвого моря. Иными словами, в данном случае приходится сопоставлять малосопоставимое — наиболее плодородный в Палестине район (Галилею) с Негевом, где, вследствие особенностей климата произрастало лишь ограниченное количество сельскохозяйственных культур. Поэтому существенная разница в ценах на землю в Галилее и Негеве может быть совершенно закономерной с экономической точки зрения.

Археологические исследования также в какой-то мере помогают оценить размеры участков. Так, работы Й. Кедара, проведенные им в районе Шивты, выявили безусловное преобладание мелких и очень мелких (0,5-1,5 га) участков вокруг города[603]. Конкретной информации о размерах крупных земельных владений в источниках не встречается, однако даже по таблицам, подводящим итог археологическим изысканиям Й. Кедара, можно сделать вывод, что в условиях Палестины участки площадью свыше 10 га можно считать весьма редкими и очень крупными. Незначительная информация о земельных владениях весьма состоятельных лиц встречается у Иосифа Флавия. Правда, историк не конкретизирует свои данные и не указывает размеров участков[604].

Из общеисторических моментов важно также отметить принципиальные различия в структуре земельной собственности на территории Палестины до и после Иудейской войны. Дело в том, что существуют сведения о перераспределении земельной собственности в Палестине после войны. Здесь в известном смысле дополняют друг друга свидетельства Иосифа Флавия и талмудическая литература. Однако эта информация неоднозначна.

В Талмуде и некоторых мидрашах появляются упоминания о категории собственников, названных в источниках «мациким». Соответствующий материал подробно проанализирован Ш. Апплебау-мом[605]. В принципе, можно говорить о том, что «мациким» — это люди, получившие от официальных властей в аренду угодья иудеев, которые были согнаны со своей земли в результате репрессий римских властей.

Об этом пишет, правда, не очень вразумительно, Иосиф Флавий. В седьмой книге «Иудейской войны» он пересказывает распоряжение Веспасиана относительно того, как следует поступать с землей, населенной иудеями (Fl. Jos., Bel. Jud., VII, 215-221). Историк сообщает, что земли иудеев становились императорской личной собственностью[606]. В то же время, как пишет Иосиф Флавий, Веспасиан приказал всю землю иудеев отдать в аренду[607]. По единодушному мнению исследователей, речь идет о конфискации и перераспределении земель мятежников, активных участников войны против Рима.

Подводя итоги, отметим, что описываемая в источниках структура земельной собственности в Палестине римского времени если чем и отличается от аналогичных структур Сирии, Египта или Италии того же времени, то лишь несколько менее дробной градацией[608].

4. Общая оценка экономической жизни Палестины

В заключение данного раздела хотелось бы особо остановиться на одном мифологизированном представлении об экономике Палестины, которое восходит к глубокой древности, к Ветхому Завету, но является, по сути, не вполне правильным. Речь идет о якобы исключительном плодородии почв в Палестине. В Ветхом Завете много раз встречается описание Палестины как страны, наполненной молоком и медом (Ex., 3:8; Num., 16:3). Авторы некоторых ветхозаветных сочинений восторженно пишут о плодородии земель Палестины и изобилии произрастающих здесь культур (Deut., 8:7-9; Cant. Cant., 4:11). Изучение возникновения этого мифа, дожившего до XX в., не входит в задачи нашей работы. Отметим лишь то, что существенный вклад в распространение и поддержку этой идеи внес Иосиф Флавий. В начале главы уже приводилась его восторженная характеристика Галилеи. О том же, но короче, Иосиф Флавий пишет в известном сочинении «Против Апиона» (Fl. Jos., Contr. Ар., I, 60).

Характеристика Галилеи в «Иудейской войне» хорошо известна, но нередко используется не по назначению. Так, Д. Спербер, автор весьма ценной и не раз уже упоминавшейся выше работы об экономике Палестины II—III вв., начинает свою книгу (пролог) с этих слов Иосифа Флавия. Д. Спербер прекрасный знаток исследуемого материала, однако же у него в данном случае происходит своеобразная подмена понятий. То, что Иосиф Флавий относит только к Галилее, Д. Спербер относит ко всей Палестине в целом, говоря далее, что многое из описаний историка находит подтверждение в талмудических источниках[609].

Даже если ограничиться только данными Иосифа Флавия, то все равно очевидно, что подобный «перенос» ничем не оправдан. Выше уже цитировались характеристики Переи и Самарии, свидетельствующие, что условия для хозяйственной деятельности в этих областях не столь благоприятны, как в Галилее. Достаточно, далее, взять любую карту Палестины, чтобы увидеть, насколько ограничены здесь площади плодородной пахотной земли и насколько велико, особенно в южных и восточных районах, количество пустынь.

Природные условия Палестины в ее различных историко-географических областях настолько различны применительно к хозяйственной деятельности человека, что их невозможно свести к «общему знаменателю». Иными словами, образ Палестины как райского уголка земли, где разве что самый ленивый не занимается сельским хозяйством с максимальной для себя выгодой, является мифом. Действительно, плодородные равнины Галилеи и каменистые пустыни Негева, где можно было выращивать лишь отдельные сельскохозяйственные культуры, относились к разным экономическим зонам, которые были объединены, конечно, общими торговыми связями, но не более.

Значительная часть земель Палестины относилась и относится к зонам риска, т. е. к местам, где сельскохозяйственный труд не мог принести гарантированного результата[610]. Что касается содержащихся в источниках характеристик Палестины как исключительно плодородной земли, то их добросовестный и непредвзятый анализ позволяет утверждать, что речь идет лишь о северных районах Палестины: Галилее и в известной мере о Перее и Самарии.

Если же говорить об античной литературе, то сложившееся в ней представление об исключительном богатстве Палестины (см., например, приведенные выше цитаты из Страбона и Плиния) объяснялось, видимо, двумя причинами. В античном мире в основном знали лишь приморскую Палестину — целую цепочку эллинизированных городов, являвшихся крупными торговыми центрами. Кроме того, античные и ранневизантийские авторы, судя по всему, имели представление о плодородии северных областей страны. Иными словами, они знали об оживленной торговле в приморских городах и о плодородии земель в Палестине, но, судя по всему, не знали истинного соотношения плодородных и неплодородных земель в стране.

Интенсивность сельскохозяйственного производства в разных экономических зонах Палестины мы рассмотрели выше со ссылками на тексты Иосифа Флавия. Может быть полезной и информация о размерах земельных участков и об организации в целом сельскохозяйственного производства в Палестине. Конечно, размеры участков сами по себе ни о чем не говорят, однако сообщаемые документами

II в. сведения дают возможность составить представление о хозяйстве и хозяйственной деятельности среднеобеспеченного собственника. Тексты папирусов свидетельствуют, что на незначительных по размерам участках в засушливом районе Палестины земледельцы получали урожаи достаточные не только для личного потребления, но и для продажи. К этому, однако, необходимо добавить, что значительные урожаи отдельно взятых собственников еще не означали экономического благосостояния Палестины в целом.

Об этом неблагополучии мы можем судить уже по некоторым сообщениям Иосифа Флавия. Он дважды пишет о голодных годах в Палестине. Первый и наиболее серьезный случился в 25-24 гг. до н. э. Иосиф Флавий пишет о череде засух, приведших к неурожаям и к тому, что даже обычные сельскохозяйственные продукты стали редкостью. Ситуация была спасена во многом благодаря личным усилиям Ирода, приказавшего переплавить на деньги золотые и серебряные украшения своего дворца и затем закупить на эти средства продовольствие (Fl. Jos., Ant. Jud., XV, 299-316). Голод в Иерусалиме был и при императоре Клавдии. Чтобы спасти ситуацию, власти опять же вынуждены были закупать зерно в Египте (Fl. Jos., Ant. Jud., XX, 51).

5. Жизнь «ам-ха'арец» в свете папирусных источников I—II вв.

Во второй половине XX столетия найденные уже во многих областях Ближнего Востока папирусы значительно расширили наши возможности детально, а не в общем исследовать особенности жизни и повседневных занятий населения и в других провинциях.

Что касается Палестины, то в нашем распоряжении находится несколько семейных архивов, найденных на ее территории и относящихся к I—II вв. н. э., т. е. ко времени, когда Палестина образовывала римскую провинцию Иудею. Документы найдены в труднодоступных горных пещерах Иудейской пустыни, достаточно далеко от места жительства упомянутых в них лиц[611]. Объяснение этому хорошо известно. Документы эти забрали с собой иудеи, отступавшие вместе с остатками разбитой армии Бар Кохбы в сторону Иудейской пустыни. Судьба их хозяев была трагичной. Они погибли в горных пещерах, ибо все пути к отступлению были отрезаны римлянами.

Оставшиеся после этих людей документы были написаны на разных языках. Преобладают папирусы на греческом, однако же среди них немало и таких, что составлены на арамейском, древнееврейском и набатейском. По своему характеру набор этих документов вполне стандартен в том смысле, что беженцы всегда возьмут с собой именно такие «бумаги»: документы, подтверждающие права собственности на дом или участок, документы, подтверждающие гражданское состояние (т. е. брачные контракты или документы о разводе), а также документы, в которых так или иначе отражены взаимоотношения человека с обществом (это цензовые документы, документы из канцелярии суда, расписки об уплате долга и т. д.).

В основном опубликованные папирусы происходят из деревни Маоза[612], находившейся на южном берегу Мертвого моря, административно входившей в состав римской провинции Аравии. Папирусы позволяют гораздо подробнее, чем раньше, представить себе самые разные аспекты повседневной жизни ближневосточной деревни первых веков н. э., и именно поэтому они являются одним из важнейших источников по экономической истории Ближнего Востока в целом. Исходя из этого попытаемся дать краткую характеристику основных «параметров» жизни Маозы. Начнем с населения.

В общей сложности в папирусах архивов сохранились имена примерно 115 жителей деревни, что, как можно думать, составляет всю или большую часть взрослого мужского населения Маозы. Отсюда можно сделать предположение, что все население Маозы, включая женщин и детей, составляло 200-250 человек. Большую часть населения Маозы составляли иудеи. Одиннадцать имен из списка жителей деревни неиудейские. Большинство из имен этой группы имеет чисто набатейский «облик» или же — несколько шире — северо-аравийский. Это дает основание считать, что, вероятно, 20-30 процентов населения Маозы составляли набатеи. Несколько примеров набатейских имен: Абду сын Мукиму, Шахру сын Магдийу, Абдобдат сын Шухейра. Факт этот весьма интересен и важен. Перед нами неоспоримое свидетельство отсутствия этнической розни. Люди разной этнической принадлежности в деревне, где преобладало иудейское население, уживались вполне мирно[613].

Жители деревни Маоза в основном не знали или плохо знали греческий. Здесь в нашем распоряжении два факта. В папирусе PYadin., 15 от 11 октября 125 г. встречается следующая фраза, являющаяся подтверждением какого-то знания греческого языка одним из упомянутых в документе людей. Писец, составивший документ, считает нужным сообщить следующее: «Я, Элеазар сын Элеазара, записал за нее[614] по ее просьбе, потому что она не знает грамоты». Ввиду того что в папирусе PYadin., 21 сохранилась подпись самой Бабаты по-арамейски, слова писца могут означать лишь ее неумение писать по-гречески. В хорошо сохранившихся документах обращает на себя внимание следующий факт: подписи свидетелей выполнены в основном на иудейском и арамейском языках[615] и очень редко — на греческом.

Интересно отметить, что среди свидетелей, расписывавшихся по-гречески, повторяются всего два-три имени. Судя по всему, свидетелей, способных расписаться на чужом языке, было мало. Единственным документом архива Бабаты, где все свидетели расписались по-гречески, является PYadin., 11. Видимо, это связано со специфической ситуацией. Этот документ оформлял заем денег у Магония Валента, центуриона расположенного здесь воинского соединения. Не исключено поэтому — хотя прямых подтверждений и нет, — что все свидетели были воинами этого соединения: нельзя не заметить типично римское имя первого свидетеля — Гай Юлий Прокл. В документе PYadin., 14 различаются по не вполне понятным причинам свидетели присутствующие и свидетели расписавшиеся. Среди последних по-гречески расписался лишь Θαδδαΐος Θαδδαΐου — Фаддей, сын Фаддея. Он же является единственным свидетелем, подписавшимся по-гречески среди свидетелей в документах PYadin., 15, 20, 23. В документе PYadin., 12 единственная греческая подпись принадлежит Άβδερεύς Σουμα[ί]ου, т. е. Абдерею, сыну Сумая. В папирусе PYadin., 31 есть одна подпись свидетеля по-гречески, но она плохо сохранилась. В документе PYadin., 19 эту роль выполнял Σουμαιος Κα,.βαίου — Сумай, сын Ка... (отчество сохранилось не полностью).

Что касается весьма приличного греческого языка папирусов, то он объясняется просто[616]. Во всех документах были указания на то, что текст записан писцом. Имя его известно не во всех случаях, ибо сохранность документов архива все же различна. Имеющаяся информация свидетельствует о следующем. Имена писцов позволяют предположить, что они набирались из местных же жителей, возможно даже из самой Маозы. Так, папирус PYadin., 17 записал Θεενας Σίμωνος — Теен (?)[617], сын Симона. Многие папирусы записаны Германом, сыном Иуды (Γερμανός Ίούδου), который в некоторых случаях указывал свою официальную должность (PYadin., 22), а иногда — опускал (PYadin., 23). Не приходится сомневаться в том, что все писцы были государственными должностными лицами. В этом убеждает их официальный титул — λιβλάριος, что является слегка видоизмененной формой латинского librarius — «писец».

Чисто греческие или римские имена встречаются в документах очень редко. Греки и римляне были, вероятнее всего, нечастыми гостями в этом захолустье на юге Мертвого моря[618]. В районах западного побережья Мертвого моря греческие и латинские имена более распространены. В папирусе PYadin., 11, составленном в ЭнГедди 6 мая 124 г. и вследствие личных обстоятельств упомянутых в нем лиц оказавшемся в архиве Бабаты, упоминаются несколько воинов расквартированного по соседству воинского соединения I Cohors Miliaria Thracum. Все они, что совершенно типично для военных, носят чисто латинские имена: Магоний Валент, Гай Юлий Прокл. Судя по данным папируса PYadin., 20 (документ от 19 июня 130 г.), в Эн-Гедди имелся переулок Аристиона (άμφόδιον Άριστί ωνος). О причинах появления такого экзотического для Палестины названия остается, правда, только догадываться. Здесь особо хотелось бы также отметить одно парадоксальное явление. В рассматриваемом районе количество греков и римлян было действительно весьма незначительно[619], чего, как ни странно, нельзя сказать о юридической практике античного мира. Несколько рассматриваемых чуть ниже брачных контрактов, заключенных между иудеями деревни Маоза и некоторых поселений на территории, собственно, Палестины, характеризуют общество этих людей с весьма непривычной точки зрения.

Для характеристики языковой ситуации в Палестине в рассматриваемое время очень много дают папирусы на семитских языках, также в изобилии найденные в последние годы в районе Мертвого моря. Обращает на себя внимание тот факт, что количество арамейских или набатейских папирусов лишь незначительно превышает количество документов на древнем иврите. Это является важным свидетельством того, что иврит в рассматриваемое время продолжал оставаться и разговорным языком, и языком деловых документов.

На наш взгляд, об использовании иврита как разговорного языка свидетельствует его употребление в письмах. До нас же дошло несколько писем самого Бар Кохбы, написанных именно на древнем иврите (PMur., 44)[620]. В настоящее время известно и одно письмо, адресованное Бар Кохбе. Речь идет о фрагментированном папирусе PSeelim., 30, написанном также на древнем иврите. Приходится, к сожалению, отметить, что от документа остались лишь первые строчки, из которых мы и узнаем, кому было послание адресовано, а также заключительные строки документа. От основного содержания послания практически ничего не осталось.

За исключением писцов, в папирусах нет никаких прямых указаний на существование в деревне каких-либо должностных лиц, какого-либо местного самоуправления, хотя в данном случае это объясняется лишь тем, что такого рода свидетельства не сохранились. Это видно на основании параллелей с документами вади Мурабба‘ат. Так, папирус PMur., 42 — петиция от руководителей деревни Бет-Машико — показывает, что во главе деревни стояло несколько человек, имевших титул prns[621]. Титул этот, как отмечали уже многие исследователи, вероятнее всего, греческого происхождения. Во всяком случае, никакой удовлетворительной этимологии для него в семитских языках подобрать невозможно. Обращает также на себя внимание и тот факт, что слова с корнем prns отсутствуют в Библии и появляются только в талмудических трактатах[622]. Вероятнее всего, корень prns и производные от него восходят к греческому προνοέω, означающему, среди прочего — «предвидеть, решать». Отметим также, что отглагольное существительное от προνοέω, термин προνοητής, является одним из частых обозначений должностных лиц деревенской администрации в Сирии[623]. Таким образом, в деревне было несколько писцов на государственной службе и, возможно, некоторое количество должностных лиц, представлявших интересы центральной администрации[624].

Каких-либо иных непосредственных свидетельств существования и деятельности в деревне каких-либо должностных лиц в папирусах нет, однако есть несколько косвенных свидетельств. Так, уже сложные и детализированные правила орошения, упоминаемые в некоторых папирусах, могли быть эффективными только тогда, когда функционирование всей системы и всех регламентаций обеспечивалось специальными людьми, то есть должностными лицами данного поселения.

Изложенный материал позволяет прийти к следующему выводу. В Маозе наблюдается начальная стадия явления, хорошо известного по надписям провинции Аравии несколько более позднего времени (II—III вв.) и по палестинским папирусам VI-VII вв. (нессанский архив)[625]. Речь идет о сосуществовании на территории провинции местной деревенской и центральной администрации. Органы деревенского самоуправления выбирались из односельчан как при римлянах, так и до них и здесь, судя по всему, никаких изменений в связи со сменой власти не произошло[626]. Папирусы фиксируют, правда, следующий факт. Как уже отмечалось, в непосредственной близости с деревней Эн-Гед(д)и было расквартировано, да и то временно, небольшое воинское соединение — когорта фракийцев (cohors I Miliaria Thracum)[627]. Жизнь сельчан и воинов в лучшем случае соприкасалась, но, скажем так, не пересекалась. И у тех и у других могли возникать общие имущественные или денежные интересы по отдельным конкретным поводам, но не более[628]. Легионеры и местные жители сосуществовали достаточно мирно. Описываемая в папирусе PYadin., 11 ситуация показывает, правда, что в реальной жизни бывали такие случаи, когда воины приобретали недвижимость в отдельных деревнях[629], однако в начале II в. н. э. речь еще не шла о формировании системы патроната, особенно военного патроната, о котором так много писал в IV в. Либаний (сорок седьмая речь).

Некоторую информацию о деятельности провинциальной администрации и о том, как работа новой власти оказывалась связанной с жизнью деревенских жителей, дают вводные формулы рассматриваемых папирусов. Эти выражения доказывают существование в этом районе традиционной для античного мира, но в принципе чуждой для доримского и догреческого Ближнего Востока ситуации, когда каждое поселение в административном отношении находилось на территории того или иного города[630].

В папирусах чаще всего встречается выражение έν Μαωζα περί Ζοαραν[631]. Иногда эта формула предстает в более развернутом виде: έν Μαωζα περιμέτρω Ζοορων[632]. Дословный перевод этих выражений: «в Маозе вокруг Зоары, в Маозе [находящейся] в периметре Зоо-рцев»[633]. Перед нами техническое выражение для передачи сообщения о том, что Маоза находилась в административной юрисдикции Зоары. Приходится, однако, признать, что пределов полномочий города по отношению к расположенной на его территории деревни мы не знаем. Обращает на себя внимание тот факт, что декларация о земельной собственности в связи с цензом (PYadin., 16) подавалась Бабатой в Раббатмоаве, а по делам, связанным с опекой над своим несовершеннолетним сыном, Бабата обращалась в Петру (PYadin., 12). Последнее, правда, может объясняться тем, что Зоара, в свою очередь, находилась в округе Петры[634]. Иными словами, рассмотрение каждой категории дел было возможно только в определенной инстанции (или даже городе). Полной картины этого распределения полномочий по гражданско-правовым делам в провинции Аравии, как и в Иудее, мы не имеем.

Документы позволяют судить также об особенностях деятельности деревенских писцов. Основанием для того, чтобы говорить об этом, является приводившаяся выше приписка Элеазара, сына Элеазара, писца папируса PYadin., 15. Отсутствие такого рода указаний в других документах является подтверждением того, что описываемая в документе ситуация является необычной с точки зрения писца. В чем именно заключается эта необычность? Бесспорно, не в уровне грамотности односельчан Бабаты — все папирусы написаны писцами-профессионалами и в абсолютном большинстве случаев жители деревни расписываются по-арамейски, но не по-гречески. Последнее обстоятельство дает основания считать, что нестандартность описываемой ситуации именно в содержании документа. Надо сказать, у нас есть все основания считать именно так. Папирус PYadin., 15 был составлен в связи с намерением Бабаты начать судебный процесс против опекунов своего сына с тем, чтобы получить в свое распоряжение деньги, которые опекуны использовали на его нужды. Необычность правового казуса требовала, естественно, от писца несколько больших, чем обычно, усилий по правильному оформлению документа.

Иными словами, имеющийся материал позволяет считать вероятными следующие два предположения. Писец, скорее всего, располагал заготовками, облегчающими оформление документов по более или менее стандартным юридическим вопросам[635]. Нельзя исключать также и того, что жители деревни могли обращаться к писцам со своими уже относительно подготовленными проектами текстов нужного документа. Возможно, именно этим и объясняется уже отмеченная возможность того, что папирус PSeelim., 64 представляет собой прямой перевод с арамейского.

Здесь, естественно, возникает вопрос о том, как соотносились между собой привнесенная римлянами правовая система с местным правом. Папирусы названных коллекций неоднократно рассматривались как источники по истории права. Отметим прежде всего статьи и комментарии X. Коттон, а также давнюю работу Э. Кофман и периодически появляющиеся статьи по отдельным папирусам[636]. Авторы подобных работ описывают отдельные интересующие их явления, не вдаваясь в обобщения[637]. Между тем общая картина соотношения общегосударственных и местных норм права представляется очевидной. Римляне не вмешивались в традиционные формы взаимоотношений местного населения. В этом смысле местное право в любой провинции, будь то Палестина или Египет, оставалось неизменным. Взаимодействие с римским правом было тем не менее весьма активным.

Во-первых, римское право служило в повседневной жизни своего рода «надстройкой» над местным правом. Приведенные примеры показывают, что жители деревни для регистрации сделок или предания юридической силы важным документам должны были регистрировать их в органах провинциального управления, т. е. следовать в конечном счете нормам римского права.

Во-вторых, существенным было и взаимодействие правовых норм как таковых. Специальное исследование Д. Спербера показывает, что количество римских юридических терминов, попавших в иврит (талмудическую литературу), было весьма значительно[638].

Спецификой ситуации в Палестине — правда, не уникальной, если рассматривать ее применительно ко всей империи в целом, — было сосуществование и двух судебных систем — римской и местной. Окончательное разграничение между ними провести сложно — не хватает данных. В принципе же ясно следующее. Все, что касалось статуса человека в обществе, решалось в конечном счете правовыми органами государства в соответствии, естественно, с нормами римского права. Все, что касалось иудейской религии или же специфических взаимоотношений между ее адептами, было подсудно синедриону или иудейским судьям[639].

Интересный нюанс в этой связи в вопрос о делопроизводстве в Палестине рассматриваемого времени добавляют брачные контракты. Их количество на греческом, арамейском и древнееврейском примерно одинаково.

Брачные контракты на греческом языке. PYadin., 18 (5 апреля 128 г.); PYadin., 37 = PSeelim, 65 (7 августа 131 г.); PMur., 115, 116 (оба документа фрагментированы, время и место их составления неизвестны); PSeelim, 69 — Аристобулиас, 130 г.

Брачные контракты на арамейском языке·. PMur., 20 (место составления: поселение Хародона, дата: ориентировочно 117 г.); PMur., 21 (текст фрагментирован. Дата и место составления неизвестны). Вероятнее всего, отрывком именно брачного контракта является фрагментированный (место и время составления неизвестны) папирус PSeelim., 11, написанный по-арамейски. К этой же группе документов следует отнести единственный в своем роде, написанный на арамейском документ PMur., 19, фиксирующий обязательства сторон в связи с бракоразводным «процессом».

Единственным известным на сегодняшний день образцом брачного контракта на древнееврейском является контракт Бабаты — PYadin., 10 (место составления: деревня Махоза, дата: ориентировочно между 122 и 125 гг.). Этот документ в настоящее время опубликован только в журнальной версии[640].

При характеристике этих документов следует прежде всего обратить внимание на то, что брачные контракты на греческом составлены несколько позже таких же контрактов, составленных на семитских языках. Вероятнее всего, объясняется это следующим образом. Для ведения делопроизводства на греческом требовалось определенное количество писцов. Количество деревень было все же значительным, и поэтому имперская администрация не могла сразу набрать нужный штат квалифицированных специалистов. Именно поэтому центральная власть вынуждена была мириться некоторое время с делопроизводством на местных языках. Судя по всему, так продолжалось примерно до 120 г. Основное количество папирусов на семитских языках относится именно к этому времени. Самым поздним, как уже отмечалось, является брачный контракт Бабаты, относящийся 122-125 гг. Однако же, если посмотреть на даты греческих папирусов архива Бабаты, то нельзя не заметить, что лишь один из этих документов датируется временем до 120 г. Это PYadin, 5 от 2 июня 110 г.[641] Все же остальные документы архива на греческом датируются временем как раз после 124 г. Это может считаться косвенным подтверждением того, что профессиональные писцы, знающие греческий и способные вести делопроизводство по общегосударственным стандартам, появились в Маозе не ранее 124-125 гг.

Вопрос о брачных контрактах важен в данном контексте и еще по одной причине. Лишь один из них (PYadin., 10) бесспорно является документом, регестрирующим брак по всем правилам закона Моисея. В сохранившихся контрактах на арамейском нет ясных указаний на правовые нормы, согласно которым заключается брак[642]. Поразительную по сути своей информацию дают брачные контракты на греческом, из которых наиболее полными и хорошо сохранившимися являются PYadin., 18, а также PYadin., 37= PSeelim., 65. В первом документе (1.16; 51) прямо говорится о том, что брак заключается по греческому обычаю (έλληνικω νόμω), во втором —речь идет о необходимости кормления, одевания и в целом воспитания детей в греческом духе (νόμω έλληνικω καί έλληνικω τρόπω). Начало же документа, где сообщалось, по каким правовым нормам заключался брак, в папирусе PYadin., 37 = PSeelim., 65 сохранилось плохо. Правда, отмеченное указание о нормах воспитания, одевания и кормления детей практически исключает возможность того, что данный брак мог бы быть заключен по каким-либо иным юридическим нормам, кроме греческих. Иными словами, иудейские семьи[643], заключившие зафиксированные в данных папирусах браки, предпочли жить греческим «гражданским» браком, а не своим национальным религиозным[644]. При этом нельзя не заметить, что стороны, заключившие контракт PYadin., 18, и их свидетели, собираясь жить έλληνικω νόμω, расписываются по-арамейски. Единственным же участником сделки, который подписался по-гречески, был писец[645]. С исторической точки зрения здесь важны не только сами эти факты, но и то, что эти семьи жили вдалеке от центров цивилизации, в настоящем захолустье. Действительно, в том случае, если бы упомянутые в документах люди жили бы в крупных культурных центрах, то можно было бы подумать, что перед нами эллинизированные иудеи, проникшиеся идеями античной культуры.

Здесь же совершенно иная ситуация. Жители деревни не только не знали греческого, но и, бесспорно, были людьми невысокого культурного уровня. Не следует также забывать, что описываемые в документах события происходят лишь через 20-25 лет после подчинения этих районов Риму. Ранее здесь была власть набатеев. Иными словами, даже при желании у авторов папирусов просто исторически не было возможности воспринять античную культуру. Иначе, судя по всему, обстояло дело с нормами права, обычаями и, возможно, с общими представлениями о греко-римской культуре. Оперировать здесь приходится лишь косвенными признаками, которые тем не менее достаточно красноречивы.

Тот факт, что деревня Маоза, объективно говоря, являлась захолустьем, совершенно не означал, что она выпадала из сложившихся экономических и хозяйственных связей региона. Общее знакомство с документами архива (см. следующую главу) позволяет утверждать, что жители деревни были деловыми людьми, прекрасно разбирающимися в вопросах купли-продажи земельных участков, урожаев и в целом всего того, что составляет сферу товарно-денежных отношений. Можно даже сказать определеннее. Бабата выращивала урожай в количествах, значительно превышавших собственные потребности, и продавала его излишки. Иными словами, деревня имела торговые связи. Последнее же, естественно, означало, что и греческие нормы права как наиболее распространенные на территории уже бывших к моменту появления римлян на Ближнем Востоке эллинистических государств вполне могли существовать в Маозе.

Таким представляется наиболее вероятное объяснение того факта, что определенная часть жителей деревни, не зная греческого, будучи к моменту составления документов вне античной цивилизации, имели вполне конкретное представление о греческих обычаях и нормах права. Почему именно эти люди сделали выбор в пользу греческих обычаев и греческих норм права? В общих чертах ответ на этот вопрос ясен. О многом говорит следующий факт. Иуда, сын Элеазара, между 122 и 125 гг. оформляет брак с Бабатой в полном соответствии с иудейскими обычаями. Он же через три года, в 128 г., выдает дочь замуж по греческим обычаям.

Здесь возникает вопрос, как это следует понимать: как своего рода безразличие, ввиду того, что в среде этих людей греческие нормы уже давно сосуществовали с местными обычаями; как показатель, следовательно, того, что для жителей деревни переход с одних норм права на другие не представлял психологических проблем, или же как трезвый расчет?

X. М. Коттон считает, что причина этого необычного явления заключается как раз в давнем знакомстве иудеев с греческими правовыми нормами и в их владении греческим языком. Последнее, по ее словам, позволяло жителям деревни свободно использовать нормы эллинского права, каковых в рассматриваемых документах действительно много[646]. Первый из этих доводов, как уже говорилось, практически бесспорен. О знакомстве жителей деревни с греческими правовыми нормами речь уже шла выше. Что касается второго — знания местным населением греческого языка, то здесь делать далеко идущие обобщения было бы неосмотрительно. Разница между отдельными районами Палестины была значительной не только в географическом отношении. Очень разными были и условия жизни, и сам состав населения. Иными словами, знание греческого иудеями было бы совершенно нормально и естественно в городах приморской зоны или же в Галилее. Что касается изучаемого Негева, то здесь ситуация как раз обратная. Лучшим доказательством по меньшей мере слабого знания греческого языка жителями деревни Маоза являются подписи в документах архива Бабаты и разбиравшаяся в начале главы приписка уточняющего характера к папирусу PYadin., 15. Они практически всегда сделаны на арамейском. Иными словами, применительно к Негеву можно говорить лишь о том, что местные жители были в известной степени знакомы с греческими правовыми нормами, но не с греческим языком. Следовательно, в данной ситуации было бы ошибочно не принимать во внимание соображения житейского расчета. Источники, к сожалению, не позволяют сделать в данном случае следующий шаг — ясно ответить на вопрос, почему, собственно, так было выгоднее. Одно из возможных объяснений этого явления будет предложено в конце главы.

Скудость источников заставляет говорить лишь предположительно и о следующей весьма важной проблеме. Судя по всему, не все в Маозе были приверженцами именно греческого образа жизни. Тот факт, что брачный контракт Бабаты оформлен с соблюдением всех иудейских традиций, многое говорит о ее внутреннем мире и национальной самоидентификации. Однако же мы не располагаем статистическим материалом, который позволил бы понять, какие именно жизненные ценности представлялись жителям данной деревни наиболее важными.

Разговор о римском присутствии в регионе невозможен без анализа роли императорских хозяйств в жизни местного населения. В рассматриваемых папирусах их упоминается два. Рядом с Махозой находилось императорское хозяйство, куда жители деревни сдавали урожай фиников в счет уплаты налогов[647]. Как видно из папируса PYadin., 16, императорские владения (μοσχαντικη Καισαρος) составляли некий единый хозяйственный комплекс и примыкали к участкам Бабаты. Правда, судя по документам, в районе той же Маозы наблюдалось и совсем иное. Так, в папирусе PSeelim., 64 из архива Саломеи Комайсе появляется упоминание об императорском (κυριακόν) саде «Абидайа» (γανναθ Αββειδαια), расположенном в общем массиве садов жителей деревни[648].

О взаимоотношениях жителей Маозы с императорским хозяйством позволяют судить два документа из архива Саломеи Комайсе. Это, во-первых, расписка от 29 января 125 г., подтверждающая, что Менахем, сын Иоанна, передал сборщикам причитающиеся с него финики за восемнадцатый год провинции (PSeelim., 60). В документе сохранилась стоимость фиников, но отсутствует (или не сохранилось) указание на объем поставки. Вероятнее всего, объяснение этому документу следует искать в одном сообщении папируса PYadin., 16, где среди прочих уплачиваемых налогов речь идет и о «налоге короны»[649]. Видимо, так же следует воспринимать упоминание в документе PSeelim., 64 о необходимости уплаты ежегодно фиску определенной доли урожая. Издатель справедливо пишет, что имеется в виду именно уплата налогов, а не арендная плата. От себя добавим (у издателя аргументация иная), что здесь арендная плата и невозможна, ибо императорское хозяйство соприкасалось с владениями деревенских жителей, не включая их в себя. Мы с уверенностью можем утверждать, что жители Маозы были полноценными собственниками, а не арендаторами земли у императора.

Судя по всему, как раз иная ситуация была в Эн-Гедди. В первых же строчках папируса PYadin., 11 встречается указание о том, что Эн-Гедди является деревней «господина Кесаря» — О взаимоотношениях жителей Эн-Гедди с администрацией императорского хозяйства в данном случае можно говорить лишь предположительно. Ввиду того что деревня входила в состав императорского хозяйства, можно предположить, что в Эн-Гедди жители как раз и были арендаторами земли у императора. Важно, однако, другое. Пример второго мужа Бабаты и его родственников показывает, что жизнь в пределах императорского хозяйства ничуть не препятствовала жителям Эн-Гедди обладать любой другой, в том числе и земельной, собственностью в другом месте. Иначе говоря, в рассматриваемое время взаимоотношения императорского хозяйства с арендатором на территории самого хозяйства или же с собственником близлежащей деревни ограничивались правоотношениями в связи с арендуемой землей или же уплатой установленных налогов. Однако, судя по всему, взаимоотношения жителей деревни с чиновниками императорского хозяйства дальше налоговых расчетов никогда и не шли[650].

Подводя некоторые итоги, отметим, что местное население провинций, поскольку не бунтовало и не злоумышляло против интересов Рима, имело полную возможность жить так, как ему заблагорассудится. Действительно, местные жители реально ощущали римское присутствие и его влияние на свою жизнь только в тех случаях, когда требовалось составление деловых бумаг, разрешение юридических споров, касающихся статуса человека в обществе, или же тогда, когда речь шла об уплате налогов. Принципиально важно отметить, что и после 70 г. н. э. на территории Палестины сохранялась деятельность и иудейских судей. Если же говорить о деревне Маоза, то единственным же реальным свидетельством присутствия римской власти в этой иудео-набатейской деревне было некоторое количество профессиональных писцов, ведших делопроизводство по-гречески[651].

Вышеизложенное позволяет уточнить, что рассматриваемые папирусы сообщают известную информацию о жизни свободных земледельцев, называемых и в Библии, и в Талмуде, и в раввинистической литературе «людьми земли» (‘ам ха-арец)[652]. Тот же факт, что в силу исторической случайности мы располагаем подробной информацией о жизни деревни с преобладанием иудейского населения с территории римской провинции Аравии, представляется не столь существенным. В силу обрисованных выше особенностей, внутренняя жизнь Маозы едва ли чем-либо отличалась от жизни многочисленных деревень Палестины географической в собственном смысле слова[653].

Основным занятием людей земли (‘ам ха'арец) все же было, как следует из сохранившихся документов, земледелие. Основное содержание рассматриваемых папирусов —это купля-продажа земельных участков и, несколько реже, домов или построек. В связи с тем, что все объекты подобных сделок описываются в документах подробно, мы можем охарактеризовать экономические отношения в рассматриваемом районе достаточно обстоятельно. Начнем с категорий земли. Папирусы позволяют выделить по агротехническим условиям участки, требующие и не требующие искусственного орошения, что вполне закономерно, ибо уровень осадков в северном Негеве делал возможным возделывание сельскохозяйственных культур и без орошения[654]. В документах из вади Мурабба'ат упоминаний о нормах орошения нет, что объясняется, вероятнее всего, случайностью состава самой коллекции, не образующей единого архива, отчасти, возможно, и не очень хорошей сохранностью самих документов. Археологические исследования и наблюдения современных этнографов показывают, что при этом площадь угодий, обходящихся без принудительного орошения, всегда превышала площадь полей и садов, для которых искусственное орошение оказывалось жизненно необходимым[655].

Данные папирусов позволяют выделить вокруг Маозы также несколько категорий земель в зависимости от вида возделываемых культур и юридического статуса земель. Это:

— поля или участки, засеянные одной культурой (зерновыми или бобовыми);

— поля, засеянные несколькими культурами (в документах архива Бабаты это сады: термин обозначает финиковые плантации, засаживаемые, как можно думать, и ячменем);

— виноградники. Однако в папирусах архива Бабаты упоминаний о виноградниках нет совсем. Среди документов вади Мурабба‘ат единственным таким упоминанием является папирус PMur., 29, происходящий, как и все документы вади Мурабба‘ат, из районов, отстоящих достаточно далеко на северо-запад от южной оконечности Мертвого моря и Маозы. Это позволяет считать, что в районе Маозы виноградников либо не было совсем, либо они были малочисленны, ввиду того что основной сельскохозяйственной культурой района были финиковые пальмы.

С юридической точки зрения папирусы позволяют различать земли, принадлежащие поселению в целом, императорские земельные владения, частные земельные владения, земельные участки, сданные в индивидуальную или коллективную аренду. Ряд документов позволяет как будто бы говорить, что определенными земельными участками владел не только тот или иной хозяин, но и его компаньоны, называемые в тексте «товарищами» (PSeelim., 60). Мы не знаем, идет ли речь в таких случаях действительно о совместной собственности на землю группы лиц или же деловые отношения этих «друзей» затрагивали другие стороны их жизни. Первое предположение кажется более вероятным.

6. Сопоставление с соседними регионами

Сопоставление с провинцией Аравией[656] позволяет выявить и еще одну существенную специфику в хозяйственной жизни рассматриваемого района. Видимо, неслучайно в папирусах архива Бабаты, вади Сейаль и вади Мурабба‘ат нет никаких упоминаний и даже намеков на животноводство. Судя по всему, основу хозяйственной жизни деревни — как, без сомнения, и расположенного по соседству императорского хозяйства — составляло выращивание фиников, фиг и оливок. О выращивании зерновых в районе Маозы можно говорить лишь гипотетически, ибо мы не располагаем ни одним прямым указанием на это в источниках. Определение же площади через количество зерна пшеницы или ячменя, достаточное для ее засева, само по себе еще ничего не значит. Можно говорить лишь о том, что определение площади в документах архива Бабаты через ячмень, вероятнее всего, говорит о посевах ячменя в этом районе.

В то же время несколько документов, найденных в вади Мураб-ба‘ат действительно могут считаться подтверждением того, что в районах, расположенных на запад и северо-запад от Мертвого моря действительно выращивались в больших количествах пшеница, ячмень, чечевица и вика.

Теперь подробнее об «организации» земельной собственности и о категориях земли в районе Маозы. Некоторые наблюдения над документами (над описаниями границ участков), а также суждения по аналогии с материалом, относящимся к провинции Аравии[657], позволяют сделать следующий вывод. Все участки, являвшиеся собственностью жителей Маозы, составляли единый массив, расположенный, вероятно, на некотором отдалении от жилищ. Анализ текста папирусов[658] показывает при этом, что владения одного собственника — а как правило это несколько участков — не складывались в один большой участок. Перед нами типичная чересполосица, когда земельное владение одного человека соседствовало с владением другого. Судя по всему, никакого специфического экономического явления за этой чересполосицей не стоит. Так могло сложиться исторически, в результате многократных переделов земли, а также продаж и перепродаж участков.

Несмотря на то что информации обо орошении в целом немного -— данные о ней только в двух папирусах: в PYadin., 7 и одном документе из вади Сейаль, — первый из них показывает, какие сложные системы орошения, основанные на запасах воды достаточно крупной вади, существовали в районе Маозы. Так, из PYadin., 7 явствует, что в Маозе существовали индивидуальные и совместные водопроводы. Вода на участки подавалась обычным способом и методом разбрызгивания[659]. Орошение могло производиться днем и ночью. Видно также, что для участков, существование которых без орошения было невозможным, имелось что-то в роде расписания полива, которое было строго обязательным[660]. Однако, если для территории Палестины эти выводы основаны на догадках и логических построениях, то египетские папирусы очень многое подтверждают фактами и позволяют тем самым скорректировать выводы по палестинскому материалу.

Так, до наших дней сохранилось несколько петиций, или, если угодно, «докладных записок» в вышестоящие инстанции от наблюдающих за оросительными системами конкретных деревень о том, что участки к орошению подготовлены, что орошение осуществлено или не осуществлено на такой-то площади. Обращает на себя внимание завершение петиций клятвенными заверениями наблюдающих в том, что они сообщают истинные сведения[661].

Некоторые полезные параллели дает и современный материал. Так, Н. Мусли, подробно рассматривавший в своей книге проблемы воды и орошения в Сирии в середине XX в., пишет, что орошение не регламентировалось какими-либо единообразными нормами для всей страны, представляя локальные обычаи[662]. Можно не сомневаться в том, что так же обстояло дело и в древности, ибо особенности орошения не могли не зависеть от конкретных условий водоснабжения каждой деревни.

В папирусной коллекции более позднего времени из Палестины — в нессанских папирусах VI-VII вв., где содержится множество документов экономического характера, — прямых свидетельств регламентации орошения земельных участков нет. В папирусах имеются тем не менее косвенные указания на это, которые не менее красноречивы, чем данные папируса PYadin., 7. Так, в папирусе PNess., 32, VI в.[663] покупатели приобретают у Валента, хозяина продаваемой собственности, половину участка смоковниц и четверть расположенного рядом с участком водного источника[664]. В заключительных строчках того же папируса появляется упоминание и о водопроводах. Правда, из-за лакун смысл этих строчек не вполне ясен. В папирусе PNess., 31 (VI в., более точная датировка невозможна) встречаются сведения близкого характера. По сути, этот документ является фиксацией договора о разделе собственности между сыновьями Эвлая. В двух случаях (PNess., 31, 1. 17; 31) границами разделяемых участков оказываются водопроводы. В обоих случаях четко указывается, чей это водопровод. На семнадцатой строчке указано имя одного владельца, на тридцать первой же сказано, что водопровод является общим для двух лиц (τό κοινόν αύτών ύδραγόγιον). По аналогии с PYadin., 7 можно сделать вывод, что речь идет об общей для двух участков оросительной системе.

В рассматриваемых архивах самая важная информация о хозяйственной жизни содержится в цензовых декларациях и документах о продаже земельных участков. Рассмотрим некоторые специфические черты этих документов.

Основной особенностью цензовых деклараций и документов о продаже или передаче участков является описание владений заявителей[665] в общей форме, без указаний точных размеров и местонахождения. Авторы документов и те, по чьему распоряжению они составлялись, удовлетворялись приблизительным описанием площади, выражаемым через объемы посадок ячменя и пшеницы[666], и размерами уплачиваемых налогов[667].

Отсутствие в цензовой декларации — как и в документе о продаже или дарении участка — указаний на точные размеры участков и весьма нечеткое описание их границ кажутся несколько странными в официальном документе такого рода и нуждаются в объяснении. Одно из возможных объяснений уже приводилось выше: подобное приблизительное описание площади участков в различных деловых документах — это своего рода традиция делопроизводства на Ближнем Востоке. Документы с подобным описанием участков встречаются в V в. до н. э.[668] Есть, однако, и другое объяснение.

Здесь необходимо сопоставление с некоторыми египетскими документами. Выше говорилось о том, что эти документы уникальны. Действительно, судя по всему, других образцов цензовых деклараций не сохранилось, однако в римском и византийском Египте хорошо известен подобный тип документов. Речь идет о земельных кадастрах.

Этих документов известно довольно много, ибо сама природа — регулярные разливы Нила — требовала систематического учета и переучета земель[669]. Специальная комиссия проверяла состояние земель практически ежегодно. На основании протоколов комиссии деревенская администрация составляла специальные кадастры о земельных владениях и уплачиваемых с них налогах[670].

Образцами наиболее полно сохранившихся документов такого рода следует назвать папирус PBour., 42 (Иера Несос, 167 г.), адресованный стратегу арсинойского нома, а также известный земельный кадастр из Афродито[671]. Они представляют собой детальную роспись земельных владений жителей определенного количества деревень и уплачиваемых ими налогов. Для кадастров характерно также точнейшее указание размеров участков, категорийности земли и получаемых урожаев[672].

Иными словами, отсутствие такой информации в разбиравшихся цензовых декларациях, как и в нессанских папирусах объясняется спецификой жанра. Точные размеры участков указывались в кадастрах, в остальных же деловых документах их составители удовлетворялись приблизительным указанием площади земельных участков, действуя в рамках многовековой традиции делопроизводства. Видимо, здесь необходимо учитывать и чисто житейский аспект рассматриваемого явления. В небольшом поселении жизнь людей во все века всегда протекала на глазах соседей. Поэтому если один сосед приобрел недвижимость у другого, то покупатель изначально знал, что он приобретает, а не нуждался в официальных характеристиках приобретаемой собственности.

Земельные кадастры с территории Палестины не сохранились, однако не приходится сомневаться в их наличии. В сохранившихся источниках есть, на наш взгляд, одно прямое указание на земельный кадастр Элусы и два косвенных намека. Авторы нессанского папируса PNess., 24 от 24 ноября 569 г. обращаются с письмом к логографу Элусы с просьбой зафиксировать произведенную между ними «уступку» (παραχωρεΐν) земли. На наш взгляд, это можно рассматривать как просьбу произвести соответствующую запись в кадастре. Отметим также относящийся к набатейскому времени папирус PYadin., 36, в первых строках которого упоминается перепись движимого и недвижимого имущества в Маозе.

Что касается непосредственно цензовых деклараций из Маозы, то, похоже, от всего римского мира действительно не сохранилось более индивидуальных заявлений о собственности. Однако же до наших дней дошло немало надписей, которые можно охарактеризовать как «коллективные декларации». Эти документы хотя и относятся к совершенно другому времени, дают возможность определить место и роль сохранившихся индивидуальных деклараций из Палестины в римском бюрократическом делопроизводстве в целом.

Речь идет о целой группе надписей из различных провинций Малой Азии, как правило, достаточно длинных, сохранившихся не очень хорошо и содержащих обстоятельную роспись по категориям земельных владений жителей поселения[673]. Фрагментарность текстов не дает оснований датировать такие надписи точно, однако же по отдельным упоминаниям можно судить, что надписи составлены на рубеже III— IV вв. н. э., во время переписи земли при Диоклетиане[674].

Сопоставление этих надписей с сохранившимися на папирусах индивидуальными декларациями показывает, что все индивидуальные «бумаги» обязательно сводились воедино, в единый документ, дающий общую картину земельных владений всего поселения в целом. Однако же благодаря случайности только из Палестины до наших дней дошло два образца индивидуальных деклараций, а по малоазийским надписям и египетским папирусам другого времени мы можем составить представление, как выглядели обобщенные, сводные документы по земельной собственности в связи с цензом в той или иной провинции.

Вышеизложенное позволяет сформулировать следующие выводы. Вся сохранившаяся в папирусах информация относится только к одному району Палестины географической — Негеву, который в результате административно-территориальных преобразований оказался поделенным между двумя провинциями — Иудеей и Аравией. Условия жизни и хозяйствования в других районах Палестины — в Галилее, Самарии и Иудее — были в значительной мере иными, и поэтому лишь в качестве предположения можно говорить о том, что некоторые из особенностей общественной жизни, так или иначе отраженные в папирусах, происходящих из Негева, имели отношение и к другим областям Палестины.

К таким особенностям должны были относиться в принципе широкая распространенность греческих правовых норм в иудейской среде[675] и достаточно слабое в целом знание греческого языка. Далее следует назвать готовность «людей земли» в ряде случаев из соображений житейской выгоды воспитывать детей в греческом духе или же заключать браки по греческим обычаям. Отсутствие данных не позволяет проследить отмеченные процессы в развитии как в Негеве, так и в Палестине в целом. Однако даже по имеющимся документам ясно, что увлечение греческими нормами права и греческой жизнью не было всеобщим. Пример Бабаты и ее мужа демонстрирует как раз верность национальным традициям. Пример мужа Бабаты показывает, правда, что Иуда, сын Элеазара, будучи, судя по всему, человеком правоверных взглядов, не собирался воспитывать дочь от первого брака в национальных традициях и выдал дочь замуж «по-гречески». Остается лишь гадать, какие соображения двигали им в этом случае.

Здесь можно высказать одно предположение, правда, речь будет идти об одном почти не отраженном в рассматриваемых документах явлении — качестве жизни иудейского населения под римской властью. Вопрос этот тем более важен, что описываемые документы относятся ко времени, предшествующему восстанию Бар Кохбы. В нашем распоряжении лишь несколько косвенных свидетельств.

Если обратиться к позиции римлян, то нельзя не отметить, что завоеватели, не вмешиваясь во внутренние дела местного населения, были постоянно рядом, ясно давая понять, кто является хозяином положения. Поселение Эн-Гед(д)и было включено в состав императорских владений, естественно, без согласия местных жителей. Обращает на себя внимание и следующий факт, относящийся уже к деревне Маоза. Императорское хозяйство находилось рядом с деревней, но один из участков, принадлежащих императору, был расположен среди общего массива земельных владений жителей деревни. Вероятнее всего, перед нами и в данном случае свидетельство медленного поглощения императорским хозяйством земельных владений жителей Маозы.

Рассматриваемые документы не позволяют сделать однозначный вывод об отношении иудеев к римской власти[676]. Исходя из общих соображений, можно, конечно, предположить, что оно едва ли было хорошим: еще жива была память о событиях Иудейской войны. Кроме того, римляне в любой провинции вели себя как хозяева и завоеватели, всегда готовые к подавлению любого недовольства, действуя, правда, в рассматриваемое время уже с известной осмотрительностью[677].

Вот почему можно предположить, что желание второго мужа Бабаты выдать замуж свою дочь именно «по-гречески», а не в рамках национальных традиций, продиктовано исключительно расчетом. Действительно, принятие норм античной культуры и брак «по-гречески» открывали перед людьми, судя по всему, принципиально новые возможности и давали более надежные гарантии безопасности. Последнее могло быть весьма актуальным, ибо до восстания Бар Кохбы, последней попытки иудеев отвоевать независимость, оставалось четыре года. Иными словами, напряженность внутренней атмосферы в Палестине неизбежно должна была возрастать.

Правда, судить об этом можно лишь на основании одного косвенного факта: того, что незадолго до восстания Бар Кохбы размещенный в Иерусалиме легион X Fretensis получил подкрепление[678]. Это свидетельствует об известной обеспокоенности римских властей; правда, мы не знаем, чем именно она была вызвана и что вынудило их запросить это подкрепление.