Прежде чем она успела сделать следующий вдох, Кайова поднял ее на руки. Его губы накрыли ее губы, а язык требовательно скользнул в рот, когда он понес ее в спальню. Аманда не помнила, в какой момент оказалась раздетой, но это ее уже не волновало. Все, что имело сейчас значение — это его прикосновения, тепло его тела и лихорадка, горячей лавой струящаяся в ее крови. Его губы не отрывались от нее губ. Аманда чувствовала интригующий, притягательный вкус меда и специй.
Кайова положил ее на кровать и опустился сверху. Он был таким же голым, как и она. Аманда пообещала себе, что в следующий раз обязательно спросит, как это он успел раздеть их обоих так быстро.
— Не торопись, — зарычал он, когда она потерлась об его грудь своими напряженными сосками и застонала от удовольствия.
— Как? — простонала она в ответ. — Это не я влила в тебя дозу гребаного афродизиака. Это все твоя вина.
Он заворчал в ответ на ее слова — истинно мужской нетерпеливый звук, и Аманда едва удержалась от улыбки. Его глаза тоже зажглись смехом. Кайова приподнялся на руках и взглянул на нее сверху вниз. В его черных глазах была похоть — и неожиданная нежность.
— Я наблюдал за тобой целую неделю до твоего похищения, — сказал он, рукой касаясь ее щеки. — Я следил за тобой по пути в школу каждое утро. И каждый вечер по пути домой. Если ты выходила куда-то, я шел за тобой до места твоего назначения и провожал тебя до дома по пути назад. Я целую неделю слушал твой веселый смех, твою болтовню с соседями, твое воркование над детишками. И каждый раз, как я тебя видел, Аманда, я чувствовал, как растет во мне желание. Без афродизиаков. Без метки пары. Просто мужчина, который медленно влюбляется в женщину, которую он не имеет права любить.
Ее руки крепко сжали его плечи. Аманда уставилась на него, не веря ушам.
— Прошлой ночью, когда ты раздавала детям эти угощения, я так сильно возбудился, что едва не излился прямо в джинсы. Я видел в тебе столько жизни, столько удивления и радости, что захотел похитить тебя и увезти куда-нибудь, чтоб ты была только моей. Для меня метка пары — не проблема, Аманда. Но я бы никогда не сделал это с тобой, если бы знал, что случится.
Кайова говорил, как настоящий мужчина. Ни гнева, ни сожаления — только правда, какой он ее видел. Он не должен заставлять ее сердце страдать. Он не должен становиться мужчиной, с которым сбываются все ее фантазии.
Аманда проглотила комок в горле и попыталась спрятать наполнившие глаза слезы. Ее рука переместилась с его плеча. Пальцами она коснулась его огрубевших губ.
— Я должна сопротивляться, — прошептала она хрипло. — Ты не должен быть ответом на все мои сексуальные фантазии. Ты причиняешь моему сердцу боль, Кайова.
Его бровь медленно выгнулась.
— Ответ на сексуальные фантазии? — спросил он, намеренная игривость в его голосе разрывала ее душу.
Он был очень сильным. Слишком сильным. Никакого сожаления о том, кем или чем он был, никаких извинений или желания вернуть все назад. И она не могла любить его, сказала себе Аманда. Она хотела быть учительницей, она хотела иметь свободу и независимость, не так ли?
— Да. Ты знаешь все мои сексуальные фантазии, — наконец, ответила она, и ее голос задрожал от невыплаканных слез.
Ее тело так сильно реагировало на его прикосновения.
Рукой Аманда скользнула в его волосы, ее пальцы погрузились в прохладный черный шелк. Кайова снова наклонился к ней. Его язык нежно обвел ее губы, и Аманда ахнула от желания.
Его руки запутались в ее волосах. Кайова смаковал вкус ее губ. Он впился в губы Аманды поцелуем, и она почувствовала, как зародившийся в его груди стон заставляет вибрировать их тела.
Она смотрела на него, не в силах закрыть глаза, не в силах отвести взгляда от его лица. В нем было то, о чем она мечтала все эти жаркие ночи, пока возбуждение штурмовало ее тело и распаляло воображение. Только это.
— Раздвинь ноги для меня, — прошептал он. — Я хочу смотреть в твои глаза, пока трахаю тебя. Хочу увидеть в темно-синем океане проблески зелени. У тебя такие красивые глаза, Аманда.
Ее дыхание сбилось. Она медленно развела бедра, открывая себя для него. Кайова снова опустился на нее, и она почувствовала его член, твердый и тяжелый, упершийся в ее киску, надавливая на клитор.
Аманда подалась вперед, задохнувшись от наслаждения, когда твердая шелковистая головка коснулась входа во влагалище.
— Распутница, — прорычал Кайова, снова облизывая свои губы.
Он не отрывал от нее взгляда, пока медленно вводил член в ее чувствительную киску.
— Ты собираешься наказать меня?
Она одарила его затуманенным взглядом. Улыбка изогнула ее губы, Аманда выгнулась ему навстречу, насаживая себя на его твердый горячий член.
— М-да. Может, стоит наказать нас обоих.
Он на мгновение замер, скрипя зубами, и Аманда смогла увидеть на его лице выражение сдерживаемой страсти, борьбы за остатки контроля.
Неужели прошло только двадцать четыре часа с тех пор, как он впервые прикоснулся к ней? Она знала о Кайове столько, сколько не знала о своих друзьях.
И тут он скользнул в нее, заполняя ощущением тепла и жесткой силы, и мысли Аманды спутались. Она могла только чувствовать, как растягиваются ее мышцы, как ударяет в нее струя предсемени, наполняя ее и чуть ослабляя жар внутри. Наслаждение молнией ударило в низ живота, когда Кайова задвигался внутри ее, медленно и неторопливо, даря ей ощущение нежности и еще целую гамму эмоций, которые она не хотела чувствовать.
Она не должна чувствовать никаких эмоций. Она не должна чувствовать ничего, кроме страсти, похоти, желания, которое он сейчас естественным образом удовлетворял. Но она чувствовала больше, гораздо больше, чем просто наслаждение от секса.
Они смотрели друг на друга, не отводя глаз, и каждый видел удовольствие на лице партнера. Выражение лица Кайовы было диким в своей красоте, его глаза стали настолько черными, что она потерялась в их глубине. Тело Аманды отзывалось на каждое касание его груди, ее соски затвердели, ее клитор набух и вот-вот был готов взорваться. Каждый толчок растягивал ее, наполнял ее, ласкал скрытые нервы. Аманда задыхалась. Она и не знала, что наслаждение может быть таким дьявольски прекрасным.
Она выгнулась под ним, обхватив его ногами, и их губы снова встретились. А затем ее глаза закрылись. Не было контроля, не было сил держать их открытыми. Кайова целовал ее, и ее сердце трепетало, а глаза наполнялись слезами.
Он не отрывался от нее губ, двигаясь все быстрее, сильнее, тяжелее… и Аманда потерялась в вихре оргазма. Ее спина изогнулась, и все внутри нее взорвалось. Ее тело напряглось, киска сжала его эрекцию, и вот она почувствовала, как головка его члена внутри нее распухает, сигнализируя о скором финале. Ее наслаждение усилилось, Кайова дернулся в последний раз, и Аманда почувствовала, как его сперма горячей струей ударила в глубины ее киски.
Долгие минуты спустя она нашла в себе силы убрать ноги с его талии отпустить его плечи. Похоть сменилась ужасной усталостью. Ее ресницы дрогнули, и глаза подернулись дымкой, когда она повернула голову и посмотрела в его темные, блестящие глаза.
— Спи, малыш, — прошептал Кайова и задрожал, когда еще одна порция семени выплеснулась в ее тугую киску. — Я позабочусь о тебе, пока ты спишь.
Ее веки затрепетали. Она знала, что так и будет. Ему не нужно было это говорить. Она твердо знала, что Кайова будет заботиться о ней.
Кайова редко видел сны. Он считал это благословением. После кошмаров детства он не чувствовал желания еще и во сне погружаться в эти темные страшные воспоминания. Но заснув рядом с Амандой, он впервые за долгое время увидел сон. Как затаившиеся во тьме демоны, его кошмары снова подняли свои головы.
— Женщина, которая родила тебя, умерла, — сказал ему дед. — Погибла в автокатастрофе.
Кайова поднял голову от книги, которую жадно читал. Пять. Он был тощий и маленький, но отчаянно желал учиться. И узнать, кто он такой. Он не знал женщину, которая родила его. Он даже не мог вспомнить ее лицо, хотя знал, что было время, когда она была с ним рядом.
Кайова торжественно кивнул, глядя на коренастую фигуру деда. Он мог не смотреть ему в лицо — там всегда была только одна эмоция. Отвращение.
— Тебе ведь все равно, да? — зарычал дед.
— Я не знал ее, — прошептал он.
— Это реакция животного, — рявкнул дед. — Реакция твари без души.
Сны исказились, исчезли во времени.
Кайове было одиннадцать лет, он жил один в хижине высоко в горах и каждую неделю с нетерпением ждал визита деда. Он знал, что должен прятаться, знал, что люди, которые вынудили его мать бросить его, ищут его теперь. Телевизор был его постоянным спутником, и вместе с ним Кайова научился читать, расшифровывать слова и их смысл. Книги были сложены в штабеля в небольшой гостиной. На диване лежало одеяло. Он не спал в постели. В темноте было слишком много мыслей, слишком много звуков, которые подпитывали его страх. Телевизор стал его отдушиной. На экране Кайова видел свои мечты. Семья. Мать, отец, дети, которых любили и защищали. С героями фильмов он мог смеяться и быть свободным, запускать воздушного змея, кататься на велосипеде. И мог не бояться, что его найдут.
— Вот еще несколько книг, — дед бросил ему под ноги перевязанную бечевой коробку.
Взгляд его ничего не выражал. Но мальчик за столько лет уже привык к неприязни и раздражению.
— Я поставлю продукты на крыльце. Ты достаточно большой, чтобы сам занести все в дом.
Одиннадцать лет. Он праздновал свой день рождения один, завернув в старые газеты пару сосновых шишек, найденных у дома, и старую книгу, и притворившись, что это мамины подарки.
— Спасибо, сэр.
Он перестал называть его дедушкой много лет назад. Дедушки любят своих внуков. Они гуляют с ними, рассказывают о них другим людям, возят их в парки развлечений. Они не запирают их на горе и не оставляют страдать в тишине и на холоде.
— Не нашел еще свою душу? — выплюнул старик.
Кайова посмотрел на него — спокойно, не показывая одиночества и печали, которые ощущал.
— Нет, сэр. На этой неделе без души.
Он медленно прошел мимо деда к порогу и занес внутрь стоящую на крыльце коробку с продуктами.
Зима близко, он чувствовал ее в воздухе. Кайова подумал, что наверняка дед снова забудет принести ему теплое пальто.
Время вновь сдвинулось. Кайове было четырнадцать, когда в ночных новостях сообщили об аварии на трассе. Джозеф Маллиган. Лобовое столкновение с грузовиком с полуприцепом. Мгновенная смерть. У него не было семьи, сообщил репортер. И впервые за годы Кайова почувствовал, как по щеке сползла одинокая слеза.
На следующий день он упаковал свои скудные пожитки в наволочку и отправился с горы вниз. Зима наступала снова, и холод был его самый лютый враг, ведь у него не было еды, не было теплой одежды. Он достаточно читал и смотрел, и знал о жизни за пределами своего крошечного мирка. Он знал, что должен быть осторожным, что само его рождение было против человеческого закона, против природы. Острые клыки, которые он прятал во рту, были тому доказательством. Кайова знал, что для того, чтобы выжить, он должен быть очень жестким. И очень сильным.
Он вышел из хижины, остановился и оглянулся назад.
— У меня есть душа, — прошептал он потерянно. — И всегда была.
Глаза Кайовы медленно открылись, сон пропал, но женщина, которую он держал на руках, никуда не делась. Ее голова лежала у него на груди, ее волосы рассыпались вокруг их тел, она глубоко и мирно спала. Он смотрел в окно, на темный занавес, заслоняющий от них лучи солнца.
Кошки и Волки имели только одну пару. Наверняка и пара Койота должна быть одна. Он никогда не хотел другую женщину так, как Аманду. Он никогда не мечтал до нее, но он мечтал о ней. И он не мог позволить ей уйти.