Из кабины такси

Встреча с «зеленым огоньком»

Наконец-то пришла долгожданная победа. 9 мая Москва преобразилась. Она стала прежней, радостной, бурлящей, говорливой, такой, какой мы, москвичи, привыкли ее видеть.

В то время я жил в переулке возле Рижского вокзала, недалеко от таксомоторного парка, и моя квартира стала пристанищем для всех товарищей-таксистов, которые возвращались с войны.

Они, шумные, веселые, умудренные боевым опытом, заходили ко мне разузнать о работе, спросить совета. И в этом не было ничего удивительного. Ведь я же всю войну пробыл в Москве.

— Ты у нас «фронтовой москвич», все знаешь, все ведаешь, — говорили они в шутку. — Рассказывай, объясняй, когда можно будет за руль таксомотора садиться.

— Да хоть сегодня, хоть сейчас. — И на другой день я вел фронтовика в парк к директору Илье Ильичу Жорину, просил принять. И их принимали.

С консервации были сняты ЗИС-101, они стали маршрутными такси и работали по Садовому и Бульварному кольцу, от Рижского вокзала до площади Свердлова.

Маршруты по Садовому кольцу и Рижский работали с большой нагрузкой, а Бульварный маршрут пассажиры почему-то игнорировали, и таксисты прозвали его «кислородным», так как там много зелени и мало работы. И если какой-нибудь водитель проштрафился, его в наказание посылали на «кислородный».

Машины марки М-1 работали по лимиту. Дело в том, что по решению Моссовета были введены лимитные книжки для работников науки и искусства. Они пользовались такси и вместо денег отрывали купоны из книжки.

Но скоро машин не стало хватать и для работы по лимиту. Встал вопрос о восстановлении в полном объеме таксомоторного движения.

Я уже рассказывал, что в первые годы Советской власти на собственных машинах работали «прокатчики», которые имели в кармане государственный патент на право коммерческой эксплуатации автомашины.

Но с каждым годом их становилось все меньше и меньше, так как государственные такси приобрели большую популярность. Многие водители частных автомобилей охотно переходили на работу в такси. И надо сказать, что именно они принесли в нашу среду те дурные привычки, с которыми нет сладу и теперь: пьянки, азартные игры, рвачество.

И когда теперь стараешься доказать, что таких плохих таксистов единицы, то тебе сразу начинают рассказывать истории, когда один таксист обсчитал пассажира, другой — нагрубил, третий — потребовал чаевые и т. д. И право же обидно становится за всю большую армию шоферов, сидящих за рулем таксомотора, за честных тружеников, когда одна паршивая овца портит все стадо.

Итак, перед самой войной «прокатчики» перевелись. Но давайте посмотрим, какой же легковой транспорт двигался по улицам столицы после того, как закончилась война?

Такси работали по лимиту. А нужда в быстром и маневренном транспорте была большой. Тогда-то на свет божий и появились так называемые «леваки». В первую очередь это были водители персональных машин. Хозяева — ответственные работники — целыми днями заседали, а водители разъезжали по улицам Москвы и «подбрасывали попутно» граждан, получая за это немалую мзду. Наконец, в послевоенные годы появилась еще одна категория «леваков». Это люди, каким-то образом раздобывшие автомобили иностранных марок, разного рода «оппели», «мерседесы», «хорьхи» и т. д. В общем, кто бы они ни были — «прокатчики» или «леваки», все они стремились только к одной цели — легкой наживе.

Я никогда не забуду сцену, которую мне довелось наблюдать в 1947 году, после проведения у нас денежной реформы. Матерый «левак» (не помню его фамилию, но мы прозвали его «Гитлером») приехал на своем автомобиле на Северный вокзал. Поставил его задом к тротуару, забрался в заднюю кабину лимузина и распахнул двери настежь. Собралась огромная толпа, и глазам присутствующих представилось такое зрелище: положив ногу на ногу, на сиденье восседал «Гитлер». Его мутные, пьяные глаза с безразличием скользили по толпе. Внутренние стенки автомобиля, как обоями, были оклеены красными тридцатками, нажитыми нечестным трудом. Тунеядец не успел их обменять и вот теперь устроил такую демонстрацию. Возмущенные прохожие пригласили милиционера, и лихой «левак» был строго наказан.

В первые два-три послевоенных года машины «леваков» просто доминировали над таксомоторами. Причем население стало к ним привыкать, и такси брали только тогда, когда под рукой не было «левака». На «левачке» считалось удобней и дешевле поехать по делам, за город, на свидание к девушке и т. д.

Надлежащего милицейского контроля за ними не было; и такие, например, места в столице, как площадь Ногина, Пушкинская площадь или бега во время рысистых испытаний, были просто оккупированы «леваками».

На собраниях водителей таксомоторных парков все чаще слышались протесты по поводу работы «леваков», и наконец дело дошло до Моссовета.

Хозяева персональных автомобилей были строго предупреждены, а милиции был отдан приказ вылавливать рыцарей легкой наживы. Конечно, некоторые не сразу бросили прибыльное «ремесло», но стали заниматься им с большой осторожностью.

Чтобы не возвращаться больше к этой теме, я забегу вперед и скажу, что в пятидесятых годах «леваками» были люди, которые купили себе автомашины нашего, отечественного послевоенного производства: «Москвичи», «Победы», «Волги». Милиция как-то успокоилась, ослабила надзор за этим делом, некоторые собственники и занялись левачеством, хотя многим из них это дело было совсем не к лицу.

…На привокзальных площадях можно было встретить людей, которые «обслуживали» пассажиров, приезжающих в Москву. Это так называемые подсадчики.

В эту категорию попадали тунеядцы, рвачи и даже грабители. Иногда чемодан доверчивого клиента «уплывал» от него в неизвестном направлении.

Такие подсадчики выходили на платформу к только что прибывшему поезду. У них уже наметан глаз, они в толпе вылавливали неопытного пассажира, договаривались с ним втридорога и тащили вещи к такси. Затем получали деньги, иногда вперед, отдавали какую-то сумму шоферу, а остальные опускали себе в карман.

Работа шоферов такси с подсадчиками строго преследовалась, но все же некоторые водители этим занимались. Отсюда-то люди и делали вывод, что московский шофер такси — рвач и мародер.

Один из подсадчиков не выходит у меня из памяти. Он всегда оперировал на Киевском вокзале. Низкого роста, коренастый, с белыми вьющимися волосами. Кепка сдвинута на самый затылок. С чемоданами в руках он подбегал к такси, клиенты едва успевали за ним. Подскочив к машине, он укладывал вещи в багажник, бережно усаживал пассажиров и, обращаясь к ним, неизменно повторял фразу: «Будьте любезны, в кассу бюро обслуживания по пяти рублей с места». Шоферы такси так и прозвали этого подсадчика «Будьте любезны».

Не знаю когда, но все же наступил момент, когда этого ловкача схватила милиция и пригласила: «Будьте любезны…»

После войны город нужно было приводить в порядок: белить, красить, наводить красоту и лоск. В этом очень много помогла общественность. Каждый москвич считал долгом внести свою лепту в благоустройство родного города. Рабочие, служащие, интеллигенция, школьники выходили на субботники. И город с каждым годом становился все краше и чище.

Снова началась реконструкция улиц и площадей. Москвичи-старожилы помнят так называемый Тверской путепровод у Белорусского вокзала; он соединял улицу Горького с Ленинградским шоссе. Путепровод, построенный в начале века по проекту инженера Струкова, оказался очень узким. Он сдерживал интенсивное движение по улице Горького, создавались пробки.

И вот в 1946 году по проекту инженера Ермолина и архитектора Ройтенберга мост был реконструирован. Узкая горловина ликвидирована, и огромный поток транспорта теперь проходит беспрепятственно.

Началось возрождение таксомоторного движения. Рабочие Горьковского автомобильного завода выпустили новую машину М-20, которую назвали «Победой». Надо сказать, что мы, таксисты, давно жаждали получить хорошую, выносливую машину. И по нашим расчетам, и по рекламе «Победа» должна быть таким автомобилем.

Но первая, пробная партия машин нас несколько разочаровала. Видимо, сконструированная наспех, неотработанная модель имела много недостатков. У первых «Побед» очень часто летел поворотный кулак, из-за чего колеса переставали слушаться руля. Когда начинал работать двигатель, машину сильно трясло. На все эти неполадки мы обратили внимание горьковчан. И они учли их. В последующих сериях «Победы» таких недостатков уже не было; в конечном итоге получился хороший автомобиль-труженик, который особенно пришелся по вкусу водителям такси, так как он был вынослив и неприхотлив.

На смену «эмкам» и ЗИС-101 таксомоторный парк стал пополняться машинами марки М-20 «Победа».

Москва — крупный железнодорожный узел. Девять вокзалов столицы день и ночь выбрасывают в город огромное количество людей. И эта людская масса осаждает городской транспорт, а он в то время работал не совсем четко.

Для того, чтобы несколько разгрузить от людских потоков привокзальные площади, и были введены маршрутные такси, с помощью которых устанавливалось прямое сообщение со всеми вокзалами. Эти маршрутные такси стали очень популярными у транзитных пассажиров.

Я уже отмечал, что в годы войны за руль автомобиля такси село много женщин. Эти скромные труженицы показывали пример старания и упорства. И теперь после окончания войны многие из них продолжали водить такси.

Об одной из таких тружениц — Марии Ишутиной я и хочу рассказать. Эта худенькая девушка с довольно симпатичным лицом была несколько резковата в своих поступках, но находчивая и энергичная. Сразу же, как были введены маршрутные такси, она села за руль одной из машин.

Расторопность Маши была потрясающей. Пока другие шоферы маршрутных такси зазывали к себе пассажиров, у нее уже была полна машина. Ишутина умудрялась за смену проделать десять-двенадцать рейсов, тогда как другие с трудом делали по три-четыре. Многие шоферы завидовали Ишутиной, у которой так хорошо спорилась работа. Завистники пытались подшучивать над Машей. Но девушка за словом в карман не лезла. Она быстро и очень искусно отбривала остряков.

Марию Ишутину знали почти все таксисты. Она пользовалась огромной популярностью. Холостяки были не прочь поухаживать за «богатой невестой». У Маши, хорошо работавшей на линии, были отличные заработки.

И вдруг все таксисты узнали новость: Ишутина вышла замуж. Машу осаждали вопросами: кто он, ее избранник? Кем работает? Но Мария отшучивалась, по существу ничего не говорила.

Время шло. Таксисты поговорили о замужестве Ишутиной и забыли. Поведение Маши резко изменилось: она стала общительнее, больше смеялась, меньше грубила. Словом, замужество Ишутиной пошло на пользу, так решили многие.

Однажды все мы на Киевском вокзале ждали прихода поезда дальнего следования. Ишутина в этот день была какой-то серьезной и молчаливой. На все шутки ребят старалась отмалчиваться. И вдруг кто-то из наших острословов бросил такую фразу:

— Ишутина сегодня не в духе, с благоверным поругалась.

И вдруг Маша истерически взвизгнула:

— Ненавижу вас, мужиков проклятых, грабителей, аферистов… — Она расплакалась, забилась в машину.

Мы все были поражены. Пришел поезд, и подойти к Маше, утешить ее не было времени. Мы все разъехались в разные стороны. А скоро стало известно, что к Маше подкатился один красавчик проходимец. Соблазнил девушку, пожил с ней немного, прихватил кое-какое добро и скрылся.

Всем нам было очень жаль Машу Ишутину, нашего хорошего товарища. И как-то с тех пор все таксисты к ней изменили свое отношение. Старались ей помочь, одобрить теплым словом. И молодая женщина, почувствовав эту человеческую доброту, стала работать еще лучше. Еще звонче звенел ее молодой голос:

— Кому на Казанский, Ярославский, Ленинградский вокзалы? Доставлю мигом. Садитесь!

Под Краснохолмским мостом открылся второй по счету послевоенный таксомоторный парк, который стал укомплектовываться автомобилями М-20 «Победа».

В ту пору долго шел спор, в какой цвет окрашивать автомобили-такси. До войны они окрашивались в различные цвета, и это было очень хорошо. На улицах Москвы было весело, нарядно.

Как-то в один из дней мая на Советской площади был устроен своеобразный смотр таксомоторов, окрашенных в различные цвета.

Представьте себе, тогдашние руководители Моссовета приняли единую для всех машин раскраску: серый низ и светлый верх, с серыми шашками на кузове. И сразу как-то на улицах стало серо от движущегося нескончаемого потока однообразно окрашенных автомобилей.

…Москвичи привыкли видеть на таксомоторах зеленый огонек. Он приветливо мигает, как бы приглашает прокатиться на автомобиле.

Этот зеленый огонек появился в 1947 году.

Одному старому таксисту из первого парка (фамилию его я, к сожалению, не помню, все звали его дядей Федей) пришла идея сконструировать световой сигнал.

«Зеленый огонек» дяди Феди раза в три был больше современного, и устанавливался он на специальном кронштейне в правом нижнем углу лобового стекла. Светосигнал имел отдельный выключатель. Когда пассажир садился в машину, шофер, повернув выключатель, гасил зеленый фонарь, и машина считалась занятой. Но это было очень непродолжительное время. Скоро была разработана схема, где светосигнал тушился и загорался от поворота рукоятки таксомотора.

Годы прошли, и современный, миниатюрный, но ярко светящийся зеленый глазок был установлен на всех машинах.

…Осенью 1947 года Москва праздновала свое восемьсотлетие. Город был роскошно иллюминирован. Юбилей праздновали торжественно и весело.

Наш первый таксомоторный парк как бы в подарок получил тридцать автомашин ЗИС-110. В этих комфортабельных машинах было одно неудобство: таксометр был поставлен на специальном кронштейне посередине шоферской кабины, что затрудняло чтение показаний счетчика и стесняло действия шофера. Поэтому позднее установку изменили — таксометр вмонтировали в щиток автомобиля.

В гостинице «Москва» была организована диспетчерская, которая направляла эти машины по вызовам.

— Как-то поздним летним вечером, — рассказал мне историю молодой товарищ по работе, — я отвез одного пожилого пассажира далеко, за окраину города. Проехали мы несколько километров по загородному шоссе, потом свернули к маленькой деревеньке, где я и высадил своего позднего пассажира.

Возвращаюсь назад. Машина бежит быстро, легко, словно и она чует, что работа закончена. Мелькнула серебряная полоса реки. «А почему бы не выкупаться?» — подумал я и свернул к реке. Выкупался. Бодрость почувствовал, как-то радостно стало на душе. Пою. Сажусь в машину — и вдруг замер от удивления: на заднем сиденье пассажир.

— Товарищ шофер, — слышу жалобный женский голос. — Отвезите меня, пожалуйста, в город. Только я очень прошу вас — не смотрите на меня. Умоляю вас…

— Я вас отвезу, но только как вы оказались в машине?

— Везите, я все расскажу вам по дороге.

Мы поехали.

Когда стали въезжать в город, женщина вдруг громко разрыдалась. В мое шоферское зеркальце было видно, как она свернулась калачиком на сиденье. Она была в одной нательной рубашке. Я все понял.

— Не стоит огорчаться, — успокаивал я девушку. — Давайте лучше решим, куда нам ехать? Где вы живете?

— Живу я в общежитии. В таком виде туда я появиться не могу. Меня засмеют, — девушка снова зарыдала.

— Да, обстоятельство. Но как же быть? Есть только один выход: я отвезу вас к себе на квартиру. Вас как звать-то?

— Катя.

— Очень хорошо, Катя, так и решим: везу вас к себе. Я живу в маленьком домике, вход в квартиру отдельный, со двора. Вы быстро проскочите в комнату, а там у моей сестренки Валюши для вас найдется какая-нибудь одежда.

Через несколько минут мы были дома. Катя, оказавшись в моей комнате, попросила не зажигать огня. В темноте я кое-как достал из гардероба валькину кофту и юбку, дал их Кате. Она быстро оделась. Зажгли свет. И хотя Катя еще не оправилась от испуга, личико у нее было миленькое. Словом, голубоглазая блондинка мне понравилась.

Я быстро согрел чайку. За столом Катя пришла в себя и спокойно рассказала о происшествии.

Она библиотекарь и допоздна задержалась в одном совхозе. Возвращаясь домой, она, так же как и я, вздумала выкупаться, разделась и бросилась в реку. А когда вылезла на берег, одежды, кроме нательной рубашки, не было на месте. То ли украли, то ли кто глупо подшутил, но факт остается фактом — девушка осталась почти нагишом. Кричать, звать на помощь она не решилась, леском добралась до шоссе, а тут как раз остановился я с машиной…

Пришла с работы моя сестра Валюша. Я познакомил ее с Катей. Девчата быстро нашли общий язык.

— Вот что, девушки, — сказал я. — Вы оставайтесь, Катя, ночуйте у нас, а я быстренько отгоню машину в гараж и вернусь.

Словом, для меня итог этой встречи получился совершенно неожиданный. Через месяц мы с Катей отпраздновали нашу свадьбу. Живем дружно, хорошо. Двое детишек растут. Иногда мы вспоминаем о нашей первой, столь необычной встрече, вспоминаем и смеемся. Бывает же так в жизни, а?

А у моего напарника Владимира из-за такси вышла трагедия.

Надо сказать, что Володька парень видный, красивый и большой умница. Ходил на курсы, готовился к поступлению в институт.

— Не могу всю жизнь быть шофером, — говорил он мне. — Я, Евгений Васильевич, хочу быть ровней с женой, она ведь у меня инженер. По вечерам все на заседаниях и семинарах пропадает. Третий год идет, как мы поженились, а видимся только по выходным. Так жить нельзя. Вот стану инженером, будем вместе работать.

— Правильное решение принял, Володя, — ободрил я своего напарника.

Дня через два после этого разговора пришел я его сменять, смотрю, на нем лица нет.

— Что с тобой, Володя? — спрашиваю. — Уж не беда ли какая стряслась?

— И не говорите, Евгений Васильевич. — Парень опустился на стул и замолк. Ну, думаю, значит, тут что-то серьезное.

— Вот что, Володя, я немного задержусь с выездом. Давай выкладывай все, что у тебя на душе. Ведь мы же товарищи, друзья. Я по себе знаю — когда выложишь все, раскроешь душу, легче становится. А может, я тебе и помочь чем смогу.

И Владимир мне все рассказал…

Часам к двенадцати Володя подъехал к небольшому ресторану. Долго ждать пассажира не пришлось. Ресторан уже закрывался, и из парадного с потухшими огнями выходили веселые пары. Одна парочка (женщина — стройная, хохотушка, мужчина — длинная жердь) подскочила к Владимировой машине.

— Свободен? — спросил мужчина и быстро рванул дверцу машины.

Женщина вскочила на сиденье.

— Куда вас? — спросил Владимир.

Женщина молчала.

— На Пятницкую, — распорядился мужчина.

И они поехали.

Мужчина уже немолодой, с обрюзглым лицом. Владимир успел рассмотреть его в зеркало, когда машина выскакивала на ярко освещенные участки улицы. Он все время лез к женщине, целовал ее. А женщина, веселая хохотушка, вдруг смолкла, словно воды набрала в рот. Владимир в зеркало хотел посмотреть на ее лицо, но этого сделать ему не удавалось. Женщина прятала лицо в воротник пальто, да и шляпку она надвинула на самые глаза.

— Олечка, вы чем-то недовольны? Что случилось, милочка? — мужчина прижался к ней. — Я надеюсь, вы не передумали и мы снова встретимся?

— Евгений Аркадьевич, — прошептала женщина, — давайте помолчим. Так будет лучше. Добре?

Вот это «добре» и решило все. Владимир остановил машину, быстро повернулся к пассажирам, зажег свет в кабине. На заднем сиденье, забившись в угол, сидела Оля — его жена, любимой присказкой которой было слово «добре».

— Так-то, Ольга Васильевна, вы заседаете? — процедил сквозь зубы Владимир. Повернувшись к мужчине, он спокойно предложил: — Выходите, приехали. Ольгу Васильевну домой я отвезу без вас.

— Как это? — удивился Евгений. — Что здесь происходит, я ничего не понимаю. Кто вы такой?..

— Выходите… выходите, Евгений Аркадьевич. Это мой муж, — прошептала Ольга, и мужчина пулей вылетел из машины.

Владимир привез Ольгу домой, ни слова не говоря, проводил ее до дверей квартиры и уехал работать.

Утром, когда он вернулся домой, Ольга уже ушла на работу. Владимир, не ложась отдыхать, из гардероба, комода, отовсюду собрал вещи Ольги, уложил их в чемоданы и поставил их у входа.

Он спал, когда Ольга вернулась с работы. Она не стала его будить, взяла чемоданы и уехала.

Как-то раз один из водителей, выходя из кабинета директора таксомоторного парка, сказал:

— Ну, знаете ли, у этого Богомолова потрясающая память.

И действительно, директор нашего парка Василий Алексеевич Богомолов обладал феноменальной памятью. Он помнил все, что случилось с кем-либо из нас. К примеру, привел к нему комендант водителя, который курил на территории парка в неположенном месте.

— Придется тебе, Пантюхин, объявить строгий выговор, — сказал Богомолов шоферу.

— Товарищ директор, почему же сразу строгий? — взмолился шофер.

— А потому, что ты дисциплину нарушаешь. Помнишь, у Рижского вокзала контролера обругал. Помнишь?

— Товарищ директор, то ведь было два года назад.

— Верно. Два года прошло, а ты нисколько не исправился. Вот и получай строгий выговор.

Пришел к Богомолову один шофер с просьбой пересадить его на новую машину.

— А зачем тебе новая машина? — спрашивает его директор. — Ты же плана не выполняешь.

— Выполняю, Василий Алексеевич, — убеждает шофер.

— Что ж, мы сейчас проверим, — Богомолов берет телефонную трубку и звонит в плановый отдел и просит дать сведения о том, как выполняет план такой-то водитель.

— Так, значит, за квартал девяносто шесть процентов. Ясно, — опускает трубку. — Вот когда будешь работать на сто и больше процентов, тогда и пересажу тебя на новую машину. Даю слово.

Прошел месяц, таксист перевыполнил план и тут же получил новую машину. Наш директор — человек слова.

И таких опытных руководителей, хорошо знающих свое дело, умеющих работать с людьми, в нашем таксомоторном хозяйстве становилось все больше и больше.

Были и еще сейчас есть такие таксисты, которые в рабочее время, бросая машину без присмотра, уходили на ипподром и любили ставить на счастливую лошадку.

И вот как таких любителей скачек решили проучить наш директор Василий Алексеевич Богомолов и его заместитель Иван Васильевич Хлопочкин.

Как-то в дни рысистых испытаний они пришли к подъезду ипподрома, быстро обошли стоявшие здесь без дела таксомоторы и на всех на них включили счетчики. Таксомоторы включались на каждой машине, не считаясь с принадлежностью ее к тому или иному парку. Если машина оказывалась закрытой, то для этого была захвачена из парка связка автомобильных ключей, так что ни одна автомашина не была обойдена.

Представляете себе, вот шоферы-игроки возвращаются к машинам, на счетчиках довольно кругленькая сумма. Хороший предметный урок.

Так многие таксисты перестали в рабочее время играть на бегах.

В Москве открылись еще два таксомоторных парка. Один стал функционировать под номером шесть и разместился под Краснохолмским мостом, как и пятый, но только по другую сторону Москвы-реки. Другой получил порядковый номер семь, он расположился за Краснопресненской заставой на Второй Черногрязской улице.

Устьинский мост. Под ним расположились мастерские пятого и шестого таксомоторных парков.

Новые парки были укомплектованы автомашинами М-20 «Победа». Количество такси на улицах столицы значительно увеличилось.

Открылся восьмой таксомоторный парк на Ольховской улице, в непосредственной близости от площади трех вокзалов — Ленинградского, Казанского и Ярославского.

В этот же период организовано прямое автомобильное сообщение по маршруту Москва — Симферополь. В это же время открылись еще два междугородных автомобильных сообщения: Москва — Владимир и Москва — Рязань.

По всем этим линиям курсировали автомашины ЗИС-110. Пассажир проезжал в маршрутных такси по билету, который он мог купить на автостанциях.

Начал работать экскурсионный маршрут: площадь Свердлова — Ленинские горы, на нем действовали автомашины ЗИС-110 — фаэтоны.

Январь. Воскресенье. Ясный морозный день. Вчера была оттепель, а сегодня подморозило, и дорога стала скользкой.

Я еду порожняком по Щербаковской улице. По середине этой широкой магистрали проходит трамвайная линия. Еду и вижу, как пересекает улицу пожилая женщина. Идет не торопясь, осматривается по сторонам.

Вот она перешла первую трамвайную линию и вступила на вторую. Я дал сигнал. Она остановилась, с тем чтобы пропустить меня. В это время по другой линии, которую женщина уже перешла, с грохотом шел трамвай. Вагоновожатый к чему-то нажал на кнопку электрического сигнала. И старуха с перепугу бросилась вперед, прямо под колеса моей машины. Затормозить на скользкой дороге не было никакой возможности. Я вывернул руль, но все же правым крылом слегка задел женщину. Она упала. Я остановил машину, подбежал к ней. Она лежала ничком в луже крови. Ничего не разберешь, впечатление такое, будто у нее оторвалась голова. Тут же рядом лежал развалившийся пирог, который она так бережно несла в руках.

Ну, конечно, сбежались любопытные, появился и милиционер. Потерпевшую подняли. Оказалось, что кровь обильно течет из носа. В толпе начались толки, разговоры. Кто за меня, кто против. Большинство, конечно, ругали:

— Таксисты все жулики и убийцы.

Милиционер посоветовал мне записать свидетелей, которые появились, хотя никто из них толком не видел, как произошел наезд. Потерпевшая, пожилая женщина, твердо заявила:

— Шофер не виноват. Я, беспутная, сама подвернулась ему под колеса.

В сопровождении сотрудника милиции я отвез старушку в Институт имени Склифосовского. Диагноз был таков: Тимофеева Акулина Ивановна, возраст шестьдесят девять лет, перелом переносицы.

Затем меня доставляют в ОРУД, на Первую Мещанскую. Здесь дежурный сразу же ведет меня в медчасть — на экспертизу. Там меня заставляют дуть в трубку. Затем врач дает справку: «Следов алкоголя не обнаружено». Теперь я в кабинете следователя.

Волнению моему нет границ. Ведь за столько лет работы водителем это первый случай. Следователь, надо прямо сказать, ведет себя грубо:

— Все вы, таксисты, гоняете черт знает как машины, вот и уродуете людей.

Допрос окончен, составлена схема, записано, что свидетелей происшествия не имеется.

Следователь пробурчал: «Тем хуже для тебя».

Права отобраны, выдан талон на право вождения автомобиля и назначается срок, когда я должен явиться в ОРУД. На другой день еду в больницу. Там мне сообщают, что Тимофеевой наложен гипс и она отпущена домой. Узнаю ее адрес: Измайловское шоссе. Приезжаю. Меня впускает довольно приятной наружности старичок, и только было я хотел рот раскрыть, как он меня опередил:

— Шофер небось? Что же это ты мне, братец, бабку-то мою изуродовал? Ну проходи, проходи.

Я вошел в довольно большую комнату, где на кровати лежала Акулина Ивановна. Лицо ее сильно распухло и было лилового цвета, на носу была гипсовая повязка.

— Сынок, ты ничего не бойся. Ты же не виноват, — сразу заговорила Акулина Ивановна.

Я вынул из кармана деньги и передал их старику.

— Это на лекарство бабушке.

— Бабушка бабушкой, — говорит он, — а вот мне за душевное волнение не грех бы поллитровочку поставить.

— Старый, как тебе не стыдно! — стыдит его Акулина Ивановна.

Дней через десять я еще раз заходил к ним. Акулина Ивановна уже поправилась, встала. Ровно через три недели следователь вызвал меня в ОРУД. Человека словно подменили. Улыбаясь, он пожал мне руку.

— Вам, товарищ водитель, повезло. Вот почитайте ее показания. Тут записано дословно.

Я взял протокол.

«Ты, батюшка начальник, шофера не вини. Я шла от дочки домой, несла пирог, который она мне испекла. Машину я видела, но подумала, что на меня трамвай наскакивает, так я сама и побежала под машину, думаю, авось помягче ударит».

Мне были выданы права, и я приступил к работе.

Этот пассажир мне показался очень странным. Он сразу заявил, что берет меня в дальний загородный рейс и оплачивает оба конца и тот простой, который будет.

Если бы такое предложил какой-нибудь солидный клиент, я бы согласился без колебаний. А тут я сказал, что у меня немного «барахлит» машина и бензина может не хватить.

Человек сразу понял, что я ему не доверяю. Он не только назвал свое имя — известного пианиста, но и показал красное удостоверение народного артиста СССР.

…Наш путь лежал прямо на юг, в благодатнейшие приокские заповедные места. Несколько часов мы неслись по хорошо асфальтированному шоссе, потом свернули на проселок. Благо стояли сухие летние деньки, и все лесные дороги оказались проезжими.

Домик, у которого мы остановились, утопал в зелени, он стоял в самой чащобе. Мой пассажир был очень доволен, что мы так быстро приехали. Он скинул с себя пиджак, нарядился в спортивный костюм и стал походить на мальчишку.

В домике, как оказалось, никто не жил, кроме пианиста. Пожалуй, для настоящего творчества, для подлинного вдохновения и ответственной подготовки к большому заграничному турне лучшего придумать трудно.

В домике, в самой большой комнате стоял рояль. В марках музыкальных инструментов я не разбираюсь, но пианист сказал мне, что это самая лучшая из всех.

Обед был приготовлен быстро. Покушав и несколько отдохнув после дальней дороги, я почувствовал чудеснейшее расположение духа. Может быть, и мой новый знакомый был также настроен. Он уговорил меня провести здесь весь день и вернуться в Москву поздно вечером.

— Я несколько часов позанимаюсь, а вы, Евгений Васильевич, возьмите мои удочки — и на реку. Вы не представляете себе, какая здесь чудесная рыбная ловля.

Признаюсь, против такого соблазна я не устоял и, забрав рыболовные снасти, отправился на реку. Выбрав покрасивее местечко, а на Оке их много, я уселся и… уж начал было блаженно предвкушать прелести рыбной ловли, как вдруг из леса, сюда к реке, донеслись аккорды. Они ширились, их мощь нарастала, и казалось, уже весь лес, все деревья наполнены музыкой, каждый листик на дереве, боясь шелохнуться, вслушивался в эту удивительную музыку.

Пианист играл долго, без отдыха. И притихший лес воспринимал этот необычный концерт. Он оборвался так же неожиданно, как и начался. Я сидел как завороженный, неподвижно, ничего не помня, ничего не видя.

— Э, батенька, — вдруг услышал я над собой голос пианиста, — да вы ничего и не наловили?

И верно, ведерко было пусто, а нажива на трех удочках давно обглодана рыбешками. Я не заметил, как пролетело время.

У меня было такое ощущение, словно я на несколько часов попал в волшебное царство.

Потом пили чай. Хозяин дома снова играл, теперь уже специально для меня, как он выразился: «Надо было проверить кое-что на восприятие слушателей».

И только когда уже стало темнеть, мы собрались в дорогу. Пианист запер на все замки «волшебный теремок», и мы помчались в Москву.

В город прибыли поздно ночью. Пианист хотел было ехать домой, но вдруг его осенила какая-то мысль.

— Знаете что, — попросил он, — завезите-ка меня в Институт Гнесиных. Там меня знают, я поднимусь в зал и еще сыграю один, самый трудный концерт.

Я привез его. Сторож узнал пианиста, пропустил. Не прошло и пяти минут, как я услышал аккорды, которые, правда глухо, понеслись из концертного зала. «Да, — подумал я, — совсем непростое и нелегкое это дело — артистическое мастерство. Только в упорном, настойчивом труде обретается и шлифуется оно».

Подъехав к Киевскому вокзалу, я увидел на тротуаре довольно живописную картину. Около больших кошелей, лежавших на земле, стояли три рослых украинских парня. Ну прямо настоящие парубки из гоголевских повестей, в бекешах и широченных шароварах. Только вместо длинных чубов были красивые прически.

Было ясно, что ребята в Москве первый раз. Они растерянно смотрели на площадь, на непрестанное движение автомобилей, автобусов, троллейбусов. Стояли и не знали, что делать. У нас, таксистов, наметан глаз, мы с первого взгляда определяем: человек приезжий или москвич.

Я решил помочь ребятам. Лихо подкатил, остановил машину у самого тротуара, высунулся из кабины:

— Чего хотите, хлопцы? Могу помочь.

Тут один из парней, видимо самый старший, шагнул ко мне. В руках у него были какие-то бумаги. Он чище других говорил по-русски.

— Мы из Запорожья. С Днепростроя. Электростанцию восстанавливали, а теперь приехали учиться.

— Так, похвально.

— Нас товарищ Иванов Василий Иванович приглашал. Он у нас прорабом был. Такой душевный, хороший человек. Приезжайте, ребята, говорил, прямо ко мне. Я вас устрою.

— Ну так в чем же дело? Поехали. Отвезу вас к этому самому Иванову Василию Ивановичу.

— Да видишь ли, когда уезжал от нас Иванов, адреса его мы не записали. Думали, и так найдем, если приедем. И вот приехали. В адресном столе нам сказали, что в Москве тысячи Ивановых Василий Ивановичей — инженеров-строителей. Вот дали на выборку десять адресов.

Парень протянул мне стопку бумажек с адресами.

— Да. Дело довольно сложное.

Я взял бумажки, просмотрел их. Адреса были в разных концах города. И все-таки я решил помочь хлопцам.

— Садитесь, — сказал я.

Ребята влезли в машину, и мы двинулись вперед. Пока ездили, добродушные и словоохотливые хлопцы рассказали мне много интересного и любопытного о восстановлении Днепрогэса. Они были бетонщиками, так что работали на главном участке.

Ну и я не остался перед ними в долгу. Путешествуя по городу в поисках Иванова Василия Ивановича, мы сочетали полезное с приятным — я показал ребятам Красную площадь, улицу Горького, москворецкие мосты.

К полудню, когда мы уже объездили почти по всем адресам, полученным парнями в справочном бюро, стало ясно, что найти инженера нам не удастся. К тому же на таксомоторе появилась довольно солидная сумма, да и ребята, хоть они крепкие и сильные, изрядно устали. Еще бы, столько впечатлений.

Я остановил машину у Политехнического музея. Тут была небольшая «таксистская» закусочная. Здесь мы любили быстро и хорошо пообедать. Вот я и решил предложить хлопцам пообедать. Они охотно согласились. В закусочной было многолюдно. Почти все столики заняты. Вдруг я увидел ребят из нашего парка, они уже заканчивали обед.

— Евгений Васильевич, здорово. Ты что, с гостями? Занимай за нами, мы сейчас кончаем, — предложил Петров.

Мы так и поступили.

Алексей, он раньше других покушал, поинтересовался, что это за гости у меня.

— Ребята что надо. Запорожцы. Днепрогэс восстанавливали. Приехали в Москву учиться. Вот ищем инженера Иванова Василия Ивановича.

Я подробно рассказал о нашем безрезультатном путешествии по адресам, выданным в справочной. Петров парень толковый, он не стал над нами сменяться и сделал дельное предложение.

— Ты вот что, Евгений Васильевич, ступай-ка сейчас на улицу Куйбышева. На углу Большого Черкасского переулка есть серое здание. Это и есть Наркомстрой. Там в отделе кадров вам определенно найдут Иванова Василия Ивановича. Им все известно.

— А ведь верно. Это самый правильный путь. Как это я сразу не догадался, — обрадовался я и, горячо поблагодарив товарища, пригласил ребят на радостях хорошенько подзаправиться.

— Теперь-то мы вашего Иванова Василия Ивановича определенно найдем.

После обеда мы направились в Наркомстрой. В отделе кадров нас очень любезно приняли, выслушали и взялись за поиск.

На Днепрострое, оказывается, работало ни мало ни много около ста инженеров с фамилией Иванов Василий Иванович. Из них добрая половина москвичи. Новая загвоздка. Как быть? Что тут делать? Мы в явном расстройстве.

Инспектор отдела кадров, такая любезная пожилая женщина, вдруг предложила нам:

— А вы знаете, у нас в наркомате начальник одного из главков Иванов Василий Иванович. Может, он и есть. Рост высокий, плотный мужчина.

— Верно, высокий, плотный.

— И волосы у него рыжеватые, с проседью.

— Правильно. Это он, — обрадовался самый старший хлопец. — Ведите нас к нему.

— Подождите. Я сейчас позвоню.

И Анна Васильевна — так звали инспектора кадров — позвонила начальнику главка товарищу Иванову. Она ему рассказала обо всех наших приключениях.

— Хорошо. Идите на третий этаж, — сказала она после разговора. — Товарищ Иванов вас примет.

Мы попрощались с Анной Васильевной, поблагодарили ее за горячее участие и отправились в кабинет Иванова.

Как только хлопцы переступили порог кабинета, я сразу увидел на их лицах разочарование. Это был не тот Иванов. Но Василий Иванович любезно усадил гостей, принялся расспрашивать о Днепрострое, он называл знакомые фамилии инженеров, прорабов, бригадиров. Рассказывал обо всех историях и случаях, которые бывали на этой огромной стройке, что ребята стали думать, что, может быть, этот Иванов есть тот самый, которого они знали, только сильно изменился. Ведь времени-то прошло немало — пять лет.

Ну, словом, Василий Иванович распорядился устроить ребят в общежитие, позвонил в институт, договорился о приеме у них документов. Ребята вышли от него обрадованные. Дело было сделано. При выходе из наркомата мы снова столкнулись с Анной Васильевной из отдела кадров.

— Ну как? — поинтересовалась она.

— Все в порядке, — ответили хором ребята.

— Я тоже волновалась. Вдруг ничего не выйдет. — И, склонившись ко мне, она доверительно шепнула на ухо: — Ведь наш-то Василий Иванов никогда на Днепрострое не работал. Он все время здесь, в наркомате был. Ну, хорошо, что помог запорожцам. Хорошо. Теперь, ребята, ваша задача учиться хорошо.

— Постараемся, — ответили хлопцы.

И я отвез их в общежитие.

Итак, теперь в столице действовало пять таксомоторных парков, насчитывающих около трех тысяч машин. Работы хватало всем. Правда, автомашины ЗИС-110 пассажиры брали неохотно, так как тариф поездок на них был несколько выше, чем на «Победе». Только на привокзальных стоянках, где почти всегда были очереди за машинами, ЗИСы становились в первую цепочку и их брали, как и всех.

За долгую работу в такси перед моими глазами прошли не только тысячи пассажиров, но шоферы с любопытными судьбами. Вот, например, в памяти как живой стоит невысокий, чубастый, с конопатым лицом Мишка Звонков.

Перешел он к нам с персоналки. Возил какого-то руководителя на работу и обратно, а все остальное время находился в распоряжении его жены. Загоняла по магазинам, ателье и рынкам. Ушел. В такси интереснее.

Но скоро Мишке стало скучно и в такси. Ушел в автомобильный трест, на междугородные перевозки.

— Эх, Евгений Васильевич, вы не представляете, как это интересно — путешествовать! Наша-то страна такая огромная, сколько в ней прелестных уголков, не побывать в них, не полюбоваться их красотой — это просто преступление.

И Звонков уехал. О нем не было слышно почти три года. И вдруг однажды за рулем такси я увидел знакомое лицо паренька.

— Звонков, ты?!

— Я самый.

— Вернулся?

— Вернулся. Но ненадолго. На Крайний Север собираюсь махнуть.

И он с увлечением, как самый заядлый путешественник, принялся рассказывать:

— Я, понимаете, прошлым летом отдыхал с приятелем не на юге, а на севере. На Соловецких островах побывал. Вы не улыбайтесь. Мы привыкли слышать: Соловки — место ссылки и каторги. А теперь там можно северный курорт организовать и нервных людей тишиной да здоровым, бодрящим воздухом лечить.

А потом мы с Гошкой, моим приятелем, по северным лесам бродили. Идешь таким лесом и слушаешь, как гудят, раскачиваются огромные ели. Вдруг голубой глазок среди чащобы сверкнет — лесное озеро. Остановишься, палатку разобьешь, купаешься в озере, рыбу ловишь, воду пьешь. А ляжешь, богатырским сном засыпаешь. Здорово на организм действует обстановка прекрасного северного уголка родины. Решился я переселиться на север на постоянное жительство. Дел там немало. Найду работу по душе.

Мы расстались с Мишей Звонковым. Уехал он. Это такой человек: что задумает, обязательно выполнит. «Романтик» — так назвал я этого молодого человека, отправившегося в путешествие на край света.

И почему этот человек всякий раз, как где-то побывает, поработает, обязательно к нам на такси возвращается? А ведь это не случайно. Наш романтик человек не простой, он горячо любит Родину. Побывает он где-то, насмотрится, наберется впечатлений, и хочется ему с кем-то поделиться. А в такси-то он постоянно находится на людях. Вот он им и рассказывает, их и увлекает. И кто знает, может быть, уж десятки соблазненных им душ встали на его тропу вечно ищущего человека.

Зубовская площадь. Стоянка такси. Торопливо подходят две женщины. Одна молодая, другая пожилая. Как потом выяснилось — сноха со свекровью.

— Товарищ водитель, — взволнованно обратилась молодая, — я вас очень прошу отвезти нас на станцию Ильинская. Это нужно сделать немедленно, так как жизнь моего мужа в большой опасности. Мы сейчас посадим двух врачей и поедем с ними. Я думаю, вы дорогу туда знаете, а дачу я вам покажу. В отношении оплаты не беспокойтесь, все будет в порядке.

В Ильинскую, конечно, дорогу я знал и был готов услужить клиентам.

— Только подождите минутку, я возьму еще одну машину, — попросила молодая женщина.

В это время к стоянке подошла еще одна «Победа». Переговорив с шофером, женщины сели во вторую машину, а меня попросили следовать за ними.

Мы остановились у больницы имени Пирогова. Молодая женщина вошла в подъезд и через пять минут вышла в сопровождении двух мужчин. Усадив их в мою машину и пересадив мать ко мне на переднее сиденье, сказала:

— Я еду вслед за вами, профессор живет отсюда недалеко и через пятнадцать минут мы вас догоним.

— Ну, с богом, поехали, — тихо прошептала старушка и перекрестилась.

…Остановились мы у двухэтажной дачи с большим тенистым садом.

Через некоторое время появилась и другая машина.

— Подождите минуточку, — сказала молодая женщина и повела врачей в дом. Минут через десять вышла ко мне старуха, на глазах ее были слезы.

В руках она держала два платочка, связанных узелком: один — белого цвета, другой — серого. Подавая мне серый узелок, она сказала:

— Дорогой водитель, в этом платочке деньги, которые вам следует. Я думаю, вы будете довольны. Только прошу вас, не благодарите меня, у меня уж такая примета, иначе не видать мне моего Николеньки. Второй узелок я врачам отдам и тоже буду просить, чтобы от них не было слов благодарности.

Я молча взял узелок и уехал.

Ехал и думал: «Какая странная старуха, верит в какие-то приметы… Чепуха какая-то».

Выбравшись на шоссе, я остановил машину и развернул платочек. Честно говоря, денег там было много. И мне вдруг стыдно стало, что я на чужом горе зарабатываю. Но ведь не поедешь обратно и не вернешь деньги. Мать так верила в приметы, будто и в самом деле от них зависела жизнь ее сына.

…Я на протяжении своей работы в такси встречал немало суеверных пассажиров, хотя большинство из них по внешности были культурными людьми.

Есть пассажиры, которые хмурятся, когда их спросишь: куда ехать? Слово «куда» считается дурным, «значит, пути не будет». Или: перебежала дорогу черная кошка — многие начинают охать и ахать. Бывали случаи, когда, не доехав до места назначения, люди рассчитывались и выходили из машины, веря в свои приметы.