***
Из тех, кто рассуждает о жизни и смерти, одни говорят: «Смерть есть»; другие говорят: «Смерти нет»; третьи говорят: «Смерть есть и вместе с тем ее нет»; прочие говорят: «Ее нет и вместе с тем она не отсутствует». Иные говорят: «Надо радоваться ей»; другие говорят: «Надо нести ее бремя»; прочие же говорят: «Надо возвыситься над нею». Разве вам неведомо, что на жизнь и смерть я смотрю как на руку у коня или на крылья у буйвола? В самой основе мира нет ни наличия сущего, ни тем более отсутствия сущего. Вот пример: вода и огонь. Намереваясь повредить им, никто не сможет ни сжечь их, ни утопить.
Плывущее — это лодка. Но плывет она не сама по себе, а благодаря воде. Движущееся — это телега. Но движется она не сама по себе, а благодаря буйволу. Мыслящее — это сердце. Но мыслит оно не само по себе, а благодаря наличию смысла. Не знаю, почему это так, но это так. Это то, о чем я не знаю, почему оно таково, но оно таково. Оно приходит из ниоткуда и уходит в никуда. Приходя из ниоткуда и уходя в никуда, оно становится единоначальным с Небом и Землей, для которых нет ни прошедшего, ни настоящего.
***
То, что видят во сне ночью, взращено ночью. Для сердца же нет времени. Родившийся в Ци, видит в сердце своем царство Ци. Но тут сновидение переносит его в Сун, Чу, Цзинь или Лян. То, что видится сердцем, разнится одно от другого, сердце же — беспредельно.
***
Умеющий стрелять учит искусству стрельбы из лука, но не учит, как стать стрелком И. Знающий судовождение учит корабельному делу, но не учит, как стать силачом Ао. Умеющий владеть своим сердцем учит умению владеть сердцем, но не учит, как стать совершенномудрым.
***
Мудрость, глупость, правда и ложь зависят от сознания или бессознательного. Хотя в объективном мире есть мудрость, глупость, правда и ложь, но то, что называют мудростью, глупостью, правдой и ложью, в действительности связано с моим сознанием. Если ты понял, что все это создано твоим сознанием, то даже то, что тебе покажется истиной, сочтешь за плод заблуждения».
***
из „ШЭНЬ-ЦЗЫ”
«Шэнь-цзы» — книга, названная по имени общественно-политического деятеля древности, представителя школы «законников», Шэнь Бухая (IV в. до н. э.). Возвысившийся из низов до звания канцлера царства Хань, Шэнь Бухай настолько успешно претворял в жизнь принципы своей школы, что «за все пятнадцать лет его пребывания у власти ни одно из соседних государств не осмелилось напасть на Хань». Считается, что свои идеи он изложил в этом небольшом трактате из двух глав.
***
Когда Шан Жун занемог, Лао-цзы спросил его:
— Не будет ли у вас, Учитель, какого наставления — дабы завещать его ученикам?
Жун широко разинул рот и спросил:
— Язык мой цел?
— Цел,— ответил Лао-цзы.
— А зубы целы?
— Нет,— ответил Лао-цзы.
— Ну, так понял теперь?
— Уж не значит ли это,— сказал Лао-цзы,— что твердое гибнет, а мягкое — остается?
— Именно так,— ответил Жун.— И на этом держится все в Поднебесной!
***
из книг
МЫСЛИТЕЛЕЙ
РАЗНЫХ
ШКОЛ
ИЗ „MO-ЦЗЫ”
Книга «Мо-цзы» названа по имени философа Мо Ди (или Мо-цзы; ок. 468—376 гг. до н. э.), одного из самых оригинальных мыслителей Китая, основателя школы моизма. В китайской традиции Мо-цзы стоит несколько особняком, а подчас и довольно решительно ополчается против нее. Решительно, потому что в то далекое время требовалась изрядная смелость, чтобы поставить под сомнение всевластие рока или безусловный авторитет прошлого, как это делал он. Выйдя на историческую авансцену чуть позже Конфуция,— некоторые исследователи даже считают Мо-цзы его младшим современником,— он, не задумываясь, противопоставил себя уже снискавшему самую широкую популярность конфуцианству.
Конфуций защищал иерархичность, он ставил во главу угла ритуал, который призван был «разделять», стратифицировать общество; все его учение пронизано противопоставлением «благородных мужей» «людям ничтожным». Мо-цзы, напротив, был для своего времени удивительно демократичным и требовал, чтобы все равно трудились, помогая друг другу; единственное неравенство, которое он признавал, было неравенство способностей. Конфуций относился к традиции с трепетным почтением, усматривая в ней основу основ; Мо-цзы же осмеливался утверждать, что новое ничуть не хуже древнего, и с усмешкой замечал, что само древнее когда-то тоже было новым.
Конфуций шел к человеку извне, он считал, что, поставив человеческую натуру в жесткие рамки установлений, сможет придать ей нужные качества. Мо-цзы, напротив, взывал к самому доброму в человеческой душе, призывал ко «всеобщей любви», убеждая, что только она сможет устранить все беды мира, проистекающие от людского эгоизма и своекорыстия. «Если бы это пошло на пользу Поднебесной,— признал как-то один из его противников,— Мо-цзы всего себя с головы до пят дал бы растереть в порошок». И в то же время его идея жертвенности была не так проста — Мо-цзы понимал, что нельзя приносить Человека в жертву Человечеству и бесчеловечность невозможно оправдать интересами Поднебесной. Вместе с тем его слова: «Чужую страну и семью чужую любить, как свои, к другим относиться, как к себе самому» — звучали в век клановой замкнутости как ниспровержение основ, они пугали и шокировали. Призыв Мо-цзы «отказаться от нападений» и решать все конфликты мирными средствами, равно как и требование «за усилия в труде прославлять, наделять жалованьем согласно заслугам», можно по достоинству оценить разве что в наше время. Неожиданными для древнего китайца были и некоторые более отвлеченные идеи Мо-цзы — например, его теория познания или теория «договорного происхождения государства», по аналогии воскрешающая в памяти более поздние концепции Руссо.
Идеал «всеобщей любви», провозглашенный Мо-цзы, очень напоминает христианскую заповедь о любви к ближнему — недаром же творчеством китайского мыслителя заинтересовался Лев Толстой. Но если христианству суждено было привести в движение миллионы и переустроить весь западный мир, то утопическая проповедь Мо-цзы, прозвучавшая на четыре с лишним века раньше и совсем в иных исторических условиях, была услышана лишь немногими. Моисты были людьми необыкновенными, поражавшими современников полным забвением личного, готовностью жертвовать всем ради общего блага и справедливости. Моист с радостью отдавал свою жизнь за главу школы и мог лишить жизни единственного сына за зло, содеянное постороннему. И пусть большинству современников идеи философа представлялись чуждыми, его приверженцев они сумели сплотить в тесный союз единомышленников, превосходивший организацией все другие школы. Своей дисциплиной, аскетизмом, взаимопомощью членов, беспрекословным подчинением авторитету главы, особыми установлениями и, наконец, увлечением математикой моисты имеют только одно соответствие в истории древнего мира — пифагорейский союз, существовавший в Южной Италии приблизительно в это же время. Впоследствии книга «Мо-цзы», не пользовавшаяся симпатией идеологов восторжествовавшего в Китае конфуцианства, была на тысячелетия предана забвению и переписывалась очень редко. Когда в XVIII веке к ней вновь обратились уже как к памятнику древней культуры, оказалось, что восемнадцать глав безвозвратно утеряны, а сохранившиеся места часто с трудом поддаются прочтению. Полного перевода «Мо-цзы» на русский язык, к сожалению, нет, но с весьма обстоятельным анализом его учения читатель может познакомиться в книге М. Л. Титаренко «Древнекитайский философ Мо Ди, его школа и учение» (М., Наука, 1986).
***
ИЗ ГЛАВЫ «ПОЧИТАНИЕ ЕДИНСТВА»
Мо-цзы сказал: «Чтобы навести порядок в стране, необходимо знать причину беспорядков. Если знаешь причину беспорядков, то, устранив ее, приведешь страну к процветанию и спокойствию; если же не знаешь причины беспорядков, то не сможешь навести порядок в стране...
Когда проникаешь в истоки беспорядков, видишь, что они возникают там, где люди не любят друг друга, а слуга и сын непочтительны к государю и отцу. В чем же суть беспорядка? Она в том, что сын любит себя, но не любит отца и готов ради своей выгоды нанести ему ущерб; она в том, что младший брат любит лишь себя и, не любя старшего брата, наносит ущерб брату своему, дабы обеспечить выгоду себе...
Ныне правителям ведома любовь лишь к своему царству, и, не любя другие царства, они изыскивают любой предлог для нанесения удара по ним. Ныне почтенным отцам ведома любовь лишь к своей семье, и, не любя другие семьи, они не брезгуют ничем, чтобы разграбить всей семьей семью ближнего...
Если между людьми отсутствует взаимная любовь, непременно появляется взаимная ненависть; если правитель и его подчиненные не питают взаимной любви, им не следует ждать милости и верности; если между отцом и сыном нет взаимной любви, то нет речи и о почитании родителей; если между братьями нет взаимной любви, то между ними нет и согласия; если же между людьми Поднебесной не будет взаимной любви, то сильный непременно подчинит слабого, богатый оскорбит бедного, знатный станет кичиться перед простолюдином, хитрый обманет простодушного...»
***
ИЗ ГЛАВЫ «ВСЕОБЩАЯ ЛЮБОВЬ»
Мо-цзы сказал: «Всеобщую или отдельную любовь питают злые люди Поднебесной? Конечно же, отдельную любовь. Именно они, сторонники отдельной любви, и порождают великое зло в Поднебесной. Вот почему следует отвергнуть отдельную любовь...
Только всеобщая выгода и всеобщая любовь принесут Поднебесной большую пользу; отдельная же корыстная выгода, за счет общей выгоды, принесет Поднебесной лишь большое зло. Во всеобщей пользе лежит истина... Отдельную любовь и корыстную выгоду необходимо заменить всеобщей любовью и взаимной выгодой... Долг человеколюбивого — приносить Поднебесной пользу и уничтожать в Поднебесной зло...»
***
ИЗ ГЛАВЫ «ПРОТИВ НАПАДЕНИЙ»
Мо-цзы сказал: «Решать политические споры между государствами с помощью войны — все равно что заставить всех людей Поднебесной пить одно лекарство от разных болезней; полезным оно может оказаться разве что для трех-пяти человек...»
Армия нападающей стороны вторгается на землю другого государства, вытаптывает его хлеба, вырубает леса, разрушает города и поселения, загрязняет пруды и водоемы, угоняет и убивает скот, оскорбляет его родовые кумирни, принуждает работать на себя, измывается над иноплеменными старцами и женщинами, вывозит его богатства, убивает его подданных...
Многочисленные армии уходят в поход и не возвращаются назад. Тысячи семей лишаются опоры, жены становятся вдовами, дети сиротами, служилые отвыкают от государственных дел, земледельцы покидают свои поля, простолюдины нищают...
За бесчисленные смерти простолюдинов и страшные бедствия, которые война несет как знати, так и народу, нападающее царство получает пустующие земли, для заселения коих нет у него уже людей. Стало быть, теряет то, в чем нуждалось, и получает то, в чем и до этого был избыток...
***
ИЗ ГЛАВЫ «ВОЛЯ НЕБА»
Небу угодна справедливость и ненавистна несправедливость. Вести народ Поднебесной на свершение справедливых дел — это и значит делать то, что угодно Небу. Если я делаю для Неба то, что оно любит, то и Небо делает для меня то, что я люблю. Что же я люблю и что ненавижу? Я люблю счастье и ненавижу несчастье...
***
Небо не хочет, чтобы большое царство нападало на малое, сильная семья притесняла слабую, хитрый обманывал наивного, знатный кичился перед простолюдином. Все это противно воле Неба. Небо желает, чтобы люди помогали друг другу, учили друг друга, делили имущество друг с другом. Небо также желает, чтобы верхи хорошо управляли страной, а низы были усердны в делах. Если верхи умелы в управлении, в стране царит порядок; если низы усердны в делах, в стране достаток и пищи и предметов. Если в стране царит порядок и достаток, то для свершения жертвоприношения Небу всегда найдутся чистое вино и ритуальная посуда, а для подарков соседям с четырех сторон — яшмовые круги, жемчуг и нефрит.
Следовать воле Неба — значит следовать всеобщей любви и взаимной выгоде между людьми. Кто следует воле Неба, тот непременно получит вознаграждение. Тот же, кто поступает против воли Неба, сеет взаимную ненависть и побуждает людей ко взаимному злу, непременно понесет наказание…
***
ГЛАВА «ГУНШУ БАНЬ»
Некто Гуншу Бань соорудил для царства Чу снасть для взятия городских стен под названием «облачные лестницы», чтобы напасть на царство Сун. Учитель Мо прослышал об этом и тотчас же покинул царство Лу. Он шел десять дней и десять ночей. На ногах у него выступили кровавые волдыри, но он шел, не ведая отдыха. В изодранной одежде и сношенной обуви он прибыл в чускую столицу Ин и разыскал там Гуншу Баня.
— О чем Учитель хочет поведать? — спросил Гуншу Бань.
— На севере объявился человек, меня оскорбивший. Хочу просить вас пойти и убить его,— сказал Мо-цзы.
Гуншу Бань помрачнел.
— Я дам вам за это десять мер золота! — сказал далее Мо-цзы.
— Я блюду закон нравственности и не убиваю людей понапрасну,— ответил Гуншу Бань.
Тогда Мо-цзы поднялся и, совершив двойной поклон, сказал Гуншу Баню:
— Дозвольте мне пояснить. Когда я был на севере, до меня дошли слухи, что вы соорудили «облачные лестницы», дабы напасть на царство Сун. Но чем провинилось Сун? Ведь в Чу и так избыток земли и не хватает людей. Убивать то, в чем и так недостаток, и домогаться того, что и так в избытке,— можно ли это назвать целесообразным? И потом, царство Сун не совершило никаких злодеяний, однако на него нападают,— можно ли это назвать человеколюбивым? Понимать это и не отговорить от этого правителя,— можно ли это назвать преданностью? Если же ты пытался отговорить его, но переубедить не смог — значит, ты не силен в искусстве спора. Блюсти закон нравственности, отказываться убить одного, но готовить убийство многих,— можно ли это назвать разумным?
Гуншу Бань не знал, что ответить.
— Итак, отступаетесь ли вы от своего намерения? — спросил Мо-цзы.
— Я не в силах,— ответил Гуншу Бань.— Я уже твердо обещал это правителю Чу.
— Ну что ж, тогда отведите меня к правителю Чу,— сказал Мо-цзы.
Увидев правителя, Учитель Мо сказал:
— Некий человек отказывается от резной колесницы, но жаждет украсть разбитую повозку соседа; отказывается от длиннополой одежды из расшитой парчи, но желает заполучить короткую войлочную накидку соседа; не ест собственного отборного проса и мяса, но хочет украсть и съесть мякину и отруби у соседа. Что это за человек?
— Да ведь это больной жаждою воровства! — сказал правитель.
Учитель Мо продолжал:
— Царство Чу растянулось на пять тысяч ли и поперек, и вдоль, а Сун — всего лишь на пятьсот. Это все равно что резная колесница и разбитая повозка. В Чу есть озеро Юньмын, в котором полно носорогов, вокруг озера бродят оленьи стада, реки Янцзы и Хань кишат всевозможной рыбой, черепахами и крокодилами, то есть всем, в чем заключено богатство Поднебесной. А в Сун даже нет фазанов, зайцев и лисиц. Это все равно что отборное просо и мясо — и мякина и отруби. В Чу есть леса, где растут высокие сосны, катальпы и другие большие деревья. В Сун же больших деревьев нет. Это все равно что расшитая парча — и грубая войлочная накидка. Мне кажется, подготовка вашими слугами нападенья на Сун подобна поступкам того больного жаждою воровства. Полагаю, если князь пойдет войною на Сун, он не только не оправдает ее никакими доводами, но и не добьется успеха.
— Искусная речь! — сказал правитель.— Однако Гуншу Бань уже соорудил для нас «облачные лестницы», и мы непременно захватим Сун.
Тогда Учитель Мо оборотился к Гуншу Баню и, сняв свой пояс, разложил его на земле: он должен был служить ему городской стеной, а дощечки для письма — орудием нападения и обороны. Девять способов приступа применил Гуншу Бань, однако Мо-цзы всякий раз отбивал их. Когда Гуншу Бань исчерпал все способы приступа, но города не взял, у Мо-цзы в запасе еще оставались способы обороны.
Тогда потерпевший поражение Гуншу Бань воскликнул:
— Я знаю, как побороть тебя, но не скажу!
— Ия знаю способ, каким ты хочешь выиграть у меня сражение, и тоже не скажу,— ответил Мо-цзы.
Чуский правитель спросил пояснений.
— Мысль Гуншу Баня не идет далее того, чтобы убить меня,— сказал Мо-цзы,— ибо он думает, что, убив меня, лишит Сун возможности обороняться. Но мой ученик Цинь Гули с тремястами подручных, вооруженных моими орудиями обороны, уже стоят на сунских стенах и ждут врагов из Чу. Так что, если вы и убьете меня, победы вам все равно не добиться.
— Прекрасно! — сказал правитель.— Повелеваю отменить поход на Сун!
И Мо-цзы отправился обратно. Когда он проходил через Сун, полил сильный дождь. Мо-цзы хотел было укрыться от дождя в крепостных воротах, но стражник преградил ему дорогу. Вот почему говорится: «Толпа не ведает о заслугах тех, кто делает стройным свой дух, но хорошо знает о тех, кто домогается громкой славы».
***
ИЗ „СУНЬ-ЦЗЫ”
Книга «Сунь-цзы» («Учитель Сунь»), названная по имени того, кому приписываются собранные в ней мысли и изречения, принадлежала к довольно распространенному в Древнем Китае жанру сочинений о воинском искусстве. В ханьскую эпоху в императорской библиотеке насчитывалось более полусотни таких трактатов, и интерес к ним нетрудно понять — ведь вся история Древнего Китая состояла из цепи бесконечных войн. Не удивительно, что искусство полководца и искусство ведения войны в целом ценилось так высоко: от них постоянно зависели жизнь и смерть сотен тысяч людей, гибель и процветание целых царств и областей.
Правда, по прошествии веков среди многочисленных военных трактатов время произвело свой отбор: многие из них исчезли, а в традиции утвердилось классическое «Семикнижие», вобравшее в себя квинтэссенцию китайской военной мысли. Однако книга «Сунь-цзы» по-прежнему продолжала оставаться одной из самых популярных: она формировала основу военных доктрин Китая и Японии.
Трактат «Сунь-цзы» невелик — всего тринадцать небольших глав,— но в них древний полководец как бы исчерпывает основные проблемы стратегии и тактики, причем его мысли порой звучат очень современно. Он призывает выигрывать войну «еще до ее начала», уделяет немалое внимание моральной подготовке солдат, подробно разбирает преимущества и недостатки различного рода местностей, роль маневра. Сунь-цзы предостерегает от промедления: его можно было бы считать автором концепции молниеносной войны, если бы сама эта идея не была стара, как мир. Впрочем, он далеко не догматик и главное для него — «следовать изменениям». «Бывают дороги, по которым не идут,— утверждает он,— армии, на которые не нападают, крепости, из-за которых не борются, повеления государя, которые не выполняют!» Этому человеку была чужда сентиментальность: главное для него — поставить солдата в столь безвыходное положение, чтобы заставить его сражаться до последней капли крови; однако он понимает, что о солдате надо заботиться и завоевать его расположение. В целом же для Сунь-цзы «война — путь обмана», где хитрость, умение
ввести в заблуждение противника или, напротив, разгадать его замыслы имеют первостепенную роль.
Не следует думать, что книга «Сунь-цзы» сугубо прагматична: в самой ее прагматичности выражен определенный взгляд на мир, а концепции стратегические четко увязываются с положениями древнекитайской натурфилософии, со взглядами даосизма, с понятиями Инь и Ян, с теорией круговорота пяти первоэлементов. Книга не случайно включена в знаменитое «Собрание трудов китайских мыслителей» — перед нами проза по- настоящему философская, каждое слово которой к тому же предельно взвешено и отточено.
Традиция считает автором книги знаменитого полководца Сунь У (VI в. до н. э.), современника Конфуция. Именно его победы над соседями укрепили некогда полуварварское царство У, расположенное в нижнем течении реки Янцзы, и ввели его властителя в круг самых могущественных царей Поднебесной. О жизни самого Сунь У мы знаем очень мало, если не считать знаменитого анекдота о строевых учениях, которые тот устроил в царском гареме, дабы продемонстрировать свое умение управлять войском. Красавицы, увы, никак не могли запомнить, где лево, где право, без конца сбивались, разражались непочтительным смехом — и тогда Сунь-цзы повелел обезглавить двух любимых наложниц царя, стоявших во главе отрядов. Напрасно обеспокоенный царь, наблюдавший за маневрами с возвышения, прислал к нему гонца, уверяя, что без этих прелестниц «пища не будет ему сладка»,— Сунь-цзы оставался неумолим. «Я удостоился от государя звания полководца, а полководцу в действующей армии даже государь не указ!» — отвечал он гонцу. После казни двух наложниц оставшиеся сто семьдесят восемь красавиц стали выполнять все команды безукоризненно, но государь не пожелал продолжать учения и отослал Сунь-цзы одерживать победы на дальних окраинах царства. Поводом же для столь печально закончившегося эпизода послужило как раз знакомство царя с книгой «Сунь-цзы» — ему захотелось убедиться, как ее теоретические построения выглядят на практике...
На русском языке существуют два полных перевода трактата, вышедших в 1950 и 1955 гг. Ниже мы даем фрагменты из «Сунь-цзы» в переводе академика Н. И. Конрада.
***
ИЗ ГЛАВЫ «ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ РАСЧЕТЫ»
1. Сунь-цзы сказал: «Война — великое дело для государства; это корень жизни и смерти, путь существования и гибели.
2. Поэтому в основу ее кладут пять явлений:
3. Первое — Дао, второе — Небо, третье — Земля, четвертое — полководец, пятое — закон.
Дао — это когда мысли народа одинаковы с мыслями правителя и народ, не зная страха и сомнений, готов вместе с ним жить и умереть.
Небо — это свет и мрак, хлад и жар; это порядок времени.
Земля — это далекое и близкое, неровное и ровное, широкое и узкое, смерть и жизнь.
Полководец — это ум, беспристрастность, человеколюбие, мужество, строгость.
Закон — это воинский строй, командование и снабжение.
Нет полководца, который не слыхал бы о пяти этих явлениях; побеждает же тот, кто усвоил их; тот же, кто их не усвоил, не побеждает.
4. Поэтому войну взвешивают семью расчетами:
Кто из государей обладает Дао? У кого из полководцев есть таланты? Кто использовал Небо и Землю? У кого выполняются правила и приказы? У кого сильнее войско? У кого офицеры и солдаты лучше обучены? У кого правильно награждают и наказывают?
По этому всему я узнаю, кто одержит победу и кто потерпит поражение.
5. Если полководец станет применять мои расчеты, усвоив их,— непременно одержит победу. Если полководец станет применять мои расчеты, не усвоив их,— непременно потерпит поражение.
6. Война — путь обмана. Поэтому, если что-нибудь и можешь — покажи противнику, будто не можешь; если чем-нибудь пользуешься— покажи, будто не пользуешься; если ты близко—покажи, будто далеко; если далеко — покажи, будто близко; заманивай его выгодой; приводи в расстройство, а уж затем бери; если он силен — уклоняйся от сраженья; если силы его свежи — утоми его; если ряды дружны — разъедини; нападай, когда он не готов; выступай, когда не ожидает.
7. Путь этот обеспечивает воителю победу; однако преподать наперед ничего нельзя.
8. У того шансов много, кто еще до сраженья все точно рассчитал; у того шансов мало, кто еще до сраженья не победил расчетом. Есть шанс — победишь; нет шансов — проиграешь. Лишь при взгляде на это я решаю, что ждет полководца — победа или поражение».
***
ИЗ ГЛАВЫ «ВЕДЕНИЕ ВОЙНЫ»
Сунь-цзы сказал: «Правило ведения войны таково:
1. Если победа в войне затягивается — острия обламываются и оружие притупляется; если долго осаждают крепость — силы подрываются; если войско надолго оставляют в поле — государственные средства истощаются.
2. Когда же оружие притупится и острия обломаются, силы подорвутся и средства иссякнут, тогда соседние цари, воспользовавшись твоей слабостью, поднимутся на тебя. И пусть тогда у тебя будут умные слуги — ничего не сможешь поделать.
3. Только быстрота обеспечивает на войне успех, даже при не искусности ее ведения; затяжные же действия приводят к поражению в войне, даже при искусности ее ведения.
4. Долго продолжающаяся война никогда не бывает выгодна государству. Посему тот, кто не понимает до конца всего вреда от войны, не может до конца понять и всю выгоду от нее.
5. Умеющий вести войну два раза набора не производит, три раза провианта не грузит; снаряжение берет в своем государстве, провиант же — у противника.
6. Когда провиант во время войны привозят издалека — беднеет и народ и государство.
7. Привозной провиант истощает народные средства; когда же средства истощаются, народу трудно выполнять повинности.
8. Силы подрываются, средства иссякают, дома пустеют; имущество народа уменьшается на семь десятых, а имущество правителя — боевые колесницы, кони, шлемы, панцири, луки, стрелы, рогатины, пики малые и большие, щиты, волы и повозки — уменьшается на шесть десятых.
9. Поэтому умный полководец старается кормиться за счет противника: убивает его с яростью, захватывает его богатства с жадностью.
10. Война любит победу и не любит продолжительности.
11. Поэтому понимающий войну полководец — властитель судеб народа, хозяин безопасности государства».
***
ИЗ ГЛАВЫ «СТРАТЕГИЧЕСКОЕ НАПАДЕНИЕ»
1. Сунь-цзы сказал: «Ведя войну, наилучшее — сохранить государство противника в целости, на втором месте — сокрушить его. Наилучшее — сохранить армию противника в целости, на втором месте — разбить ее. Сто раз сразиться и сто раз победить — не лучшее из лучшего; лучшее из лучшего— покорить чужую армию, не сражаясь.
2. Наилучшая война — разбить замыслы противника; на следующем месте — разбить его союзы; вслед за этим — разбить его войска. Наихудшее — осаждать крепости. Осада должна производиться лишь тогда, когда это неизбежно. Подготовка больших щитов, осадных колесниц, возведение насыпей, заготовка снаряжения — все это требует не менее трех месяцев; однако полководец, не будучи в состоянии преодолеть нетерпение, посылает своих солдат на приступ, словно муравьев; при этом треть войска оказывается убитым, а крепость остается не взятой. Таковы гибельные последствия осады.
3. Поэтому умеющий вести войну покоряет чужую армию, не сражаясь; берет чужие крепости, не осаждая; сокрушает чужое государство, не затягивая время. Сохраняет все в целости и этим оспаривает власть в Поднебесной. Не притупляя оружия, добивается выгоды, ибо следует правилам стратегического нападения.
4. Правило ведения войны гласит: «Если сил у тебя в десять раз больше, чем у противника,— окружи его со всех сторон; если в пять раз больше — раздели его на части; силы равны — сумей с ним сразиться; меньше сил — сумей оборониться; если в чем-то уступаешь — уклонись от сраженья. Упорствующие же с малыми силами становятся пленниками сильного противника».
5. Полководец для государства — что крепление для повозки: пригнано плотно — сильно государство, разошлось — непременно ослабнет.
6. Страдает же армия от своего государя в трех случаях:
когда он приказывает ей выступить— а ей не должно выступать; когда он приказывает ей отступать— а ей не должно отступать; это означает связывать армию;
когда он, не зная армии, управляет ею так же, как и государством, приводя военачальников в растерянность;
когда он, не зная военной тактики и стратегии, назначает военачальников так же, как и государственных чиновников, приводя полководцев в смятение.
7. Когда же армия расстроена — жди беды от соседних царей. Это означает расстроить армию и отдать победу противнику.
8. Побеждают же в пяти случаях: если знают, когда можно сражаться, а когда нельзя; когда умеют пользоваться и большими и малыми силами; когда высшие и низшие имеют одни и те же желания; когда сами осторожны и выжидают неосторожности противника; когда полководец талантлив, а государь не руководит им. Эти пять положений и есть путь познания победы.
9. Поэтому и говорится: «Знаешь противника и знаешь себя — победа будет за тобой; знаешь себя, а его не знаешь— один раз победишь, на другой потерпишь поражение; не знаешь ни себя, ни его— каждый раз будешь терпеть поражение».
***
ИЗ „ХАНЬ ФЭЙ-ЦЗЫ”
Книга названа по имени ее автора, Хань Фэй-цзы («Отрицающего Учителя из царства Хань»; 288—233 гг. до н. э.), жившего на рубеже эпохи Враждующих царств и эпохи Империи, самого яркого представителя общественно-философской мысли своего времени. В юности Хань Фэй-цзы вместе с будущим первым министром императора Цинь Ши-хуана Ли Сы (280—208 гг. до н. э.) обучался у последователя Конфуция, знаменитого философа Сюнь-цзы (ок. 313—235 гг. до н. э.). Однако, поскольку юноша был заикой, возможность непосредственного применения своих знаний на политическом поприще оказалась для него закрытой, и он все свои силы отдал написанию книги, пронесшей его имя через века. Видимо, учитель не сумел привить Хань Фэй-цзы почтение перед конфуцианскими ценностями, и тот стал в конце концов приверженцем школы «законников» (или «легистов»), видя наиболее верное средство управления людьми в четкой регламентации наград и наказаний. Однако немалое влияние оказала на него и даосская философия: в частности, две главы своего труда он посвятил толкованию «внешней», «профанической» части книги Лао- цзы, трактующей проблемы манифестации Дао в мире форм; этот комментарий к «Даодэцзину» является самым древним из ныне существующих. Впрочем, связь воззрений Хань Фэй- цзы с философией даосов может быть достаточно сложной: старые авторы не раз указывали на генетическое родство школы даосов и школы законников, считая, что последняя лишь трансформировала некоторые общеизвестные положения первой. Так, проповедь абсолютной свободы и отрицание «вульгарного» знания у даосов постепенно превратились в идеологическое обоснование тирании и ниспровержения культурного наследия у легистов — история полна парадоксов!
Хань Фэй-цзы писал о том, что волновало людей его времени: о применении законов и о значении личных заслуг, об использовании талантливых людей на государственной службе и о их посмертной славе, о преданности подданного государю и чувстве почтительной любви сына к отцу, о тщете убеждения и о силе наказаний. Что-то в его труде было адресованно всем, что-то только посвященным в особое знание, людям «внутреннего круга». Но какой бы ни была тема рассуждений философа — мы всегда слышим взволнованный голос человека неравнодушного, слышим слова, исполненные негодования, ропота и печали. К несчастью, Хань Фэй-цзы хорошо усвоил кредо своего учителя Сюнь-цзы об изначальном зле, заложенном в человеческой природе, об абсолютной эгоистичности всех человеческих побуждений, будь то откровенная жажда власти или самая нежная любовь. Оттого-то так прагматичны его рецепты и, быть может, так трагична его собственная судьба.
Хань Фэй-цзы принадлежал к роду правителей царства Хань, располагавшегося в среднем течении реки Хуанхэ, почти в самом центре тогдашнего Китая. Царство это было слишком слабым, чтобы применить на практике политические концепции Хань Фэй-цзы и создать мощную централизованную державу,— зато у будущего императора Цинь Ши-хуана, случайно познакомившегося с книгой философа, ее положения вызвали неподдельный восторг: Цинь Ши-хуан даже напал на маленькое Хань и добился, чтобы ему выдали полюбившегося автора. К сожалению, вскоре выяснилось, что друзья познаются не только в беде, но и в удаче; точнее, они порой способны превратить одно в другое. Бывший соученик философа, канцлер Ли Сы, обеспокоенный его неожиданным фавором, стал убеждать самодержца не слишком доверять чужестранцу, к тому же родственнику ханьского царя, преследующему неведомо какие цели... Печальный финал этой истории читателю уже известен из вступительной статьи. Что же до текста книги «Хань Фэй - цзы», то он был переведен на русский язык А. Ивановым (Материалы по китайской философии. Введение. Школа Фа. Хань Фэй-цзы. Перевод. СПб., 1912) и с тех пор публиковались лишь его фрагменты.
***
ИЗ ГЛАВЫ VI
Закон не должен потворствовать знатным, отвес не должен подделываться под кривизну. Там, где действует закон, умный не может его обойти, храбрый не смеет ему противиться; наказания за проступки не минуют и сановников, награды за добрые дела не обходят и простолюдинов. Вот почему ничто не сравнится с законом, когда надо исправить проступки знати и покарать преступления простолюдинов, усмирить мятеж и осудить заблуждение, избавиться от излишеств и устранить нелепость, установить единые правила для всего народа. И ничто не сравнится с наказаниями, когда надо подхлестнуть чиновников и устрашить народ, искоренить разврат и леность, пресечь ложь и коварство. Когда наказания суровы — знать не смеет обижать простолюдинов, когда законы в почете — знать уважают и не посягают на ее права. Когда знать уважают и не посягают на ее права, тогда и положение государя прочно и он располагает должной властью. Вот почему прежние государи почитали законы и передавали их один другому. Когда же государь отбрасывает законы и действует по собственному произволу — исчезают различия между верхами и низами.
***
ИЗ ГЛАВЫ XII
Некогда чжэнский князь У-гун задумал напасть на Ху. И вот, желая расположить к себе хуского государя, первым делом отдал за него дочь. После чего стал совещаться с приближенными:
— Хочется пустить в ход оружие. На кого бы напасть?
Сановник Гуань Цисы предложил:
— Можно напасть на Ху.
Государь разгневался и строго его отчитал:
— Ху — братское княжество, а ты предлагаешь на него напасть. Как это понимать?!
Хуский государь, прослышав о том, решил, что Чжэн и впрямь дружественная страна, и перестал ее остерегаться. А чжэнцы внезапно напали на Ху и завладели им.
***
Жил в Сунском царстве один богатей. И вот как-то раз, после сильного ливня, рухнула стена, которой был обнесен его дом.
— Если ее не отстроить,— сказал сын богача,— нас непременно ограбят.
То же сказал и старик сосед.
В ту же ночь их и впрямь ограбили дочиста. И вся семья хвалила сына за прозорливость. Старика же соседа заподозрила в грабеже...
***
Мицзы Ся был любимцем вэйского государя. А в Вэйском царстве был закон: тому, кто самовольно запряжет царскую колесницу, отрубали ноги. И вот однажды у Мицзы Ся захворала мать, и некий человек поспешил прибежать к нему ночью, чтобы сообщить об этом. И тогда Мицзы Ся, сославшись на мнимый царский приказ, отправился к матери на царской колеснице. Государь же, услыхав о том, пришел в восхищение и сказал так:
— До чего же он почтителен! Ради матери забыл, что ему могли отрубить ноги!
А еще как-то раз, прогуливаясь с государем в саду, Мицзы Ся сорвал персик. И до того был он сладок, что любимец, не доев, предложил полперсика государю. И государь сказал:
— Как же он меня любит! О себе забывает — лишь бы меня попотчевать!
Когда же прелесть Мицзы Ся увяла, государь к нему охладел — и впал он в немилость. И теперь уже государь говорил:
— Каков! Ведь он пошел на обман — дабы воспользоваться моей колесницей. Да еще угощал меня недоеденным персиком!
***
ИЗ ГЛАВЫ XIII
Некий Бянь Хэ, что жил в Чу, нашел в тамошних горах неотделанную яшму и с благоговением преподнес ее царю Ли-вану. Государь приказал ювелиру оценить ее. А тот сказал:
— Это простой камень.
Царь посчитал Бянь Хэ обманщиком — и повелел отрубить ему левую ногу.
После смерти Ли-вана на престол взошел У-ван. И Бянь Хэ почтительно преподнес свою яшму новому государю. Государь приказал ювелиру оценить ее. Тот же снова сказал:
— Это простой камень.
И царь, посчитав Бянь Хэ обманщиком, повелел отрубить ему правую ногу.
Когда У-ван умер, на престол взошел Вэнь-ван. А Бянь Хэ, взяв свою яшму, отправился к подножию Чуских гор, сел там на землю и заплакал. Плакал три дня и три ночи. Когда слезы иссякли — заплакал кровью.
Царь, услыхав о том, послал к нему человека — узнать, в чем дело.
— В Поднебесной полно безногих,— сказал царский посланец,— стоит ли так убиваться?!
— Скорблю не об отрубленных ногах,— ответил ему Бянь Хэ,— скорблю о том, что драгоценный камень сочли простым булыжником, а преданного мужа — обманщиком. Вот отчего убиваюсь!
И тогда царь повелел ювелиру отделать этот камень как подобает — и получилась драгоценность, которую так и назвали «Яшма Хэ».
***
ИЗ ГЛАВЫ XXI
Дамба в тысячу чжанов может рухнуть, если в ней заведутся муравьи; дом в сотню чи может загореться из-за трещины в дымоходе. Потому и говорят: «Когда Бай Гуй был смотрителем дамбы, он заделывал в ней муравьиные ходы; старик, опасаясь пожаров, замазывал трещины в дымоходе». Вот почему у Бай Гуя никогда не бывало наводнений, а у старика не бывало пожаров: и тот, и другой
остерегались легкого — дабы избежать тяжкого, были осмотрительны в малом — и тем отвращали большое.
***
Бянь Цюэ встретился как-то с цайским князем Хуань-гуном и, взглянув на него, сказал:
— У вас заболевание кожи. Если не взяться за лечение — боюсь, как бы не стало хуже.
— Нет у меня никакой болезни,— ответил князь. Когда же Бянь Цюэ удалился, заметил:
— Врачи любят лечить здоровых — дабы этим нажить себе славу!
Десять дней спустя Бянь Цюэ вновь встретился с князем и сказал ему:
— Ваша болезнь уже проникла под кожу. Если не взяться за лечение — она обострится.
Князь промолчал. Но когда Бянь Цюэ вышел — призадумался.
Еще через десять дней Бянь Цюэ снова встретился с князем и сказал ему:
— Болезнь перешла в кишки и желудок. Если не взяться за лечение — будет совсем плохо!
И опять Хуань-гун промолчал. Но когда Бянь Цюэ удалился — опечалился.
А еще через десять дней Бянь Цюэ только взглянул на князя издали — и пустился бежать. Хуань-гун послал вдогонку человека, чтобы узнать — в чем дело. И Бянь Цюэ ответил так:
— Пока болезнь на поверхности кожи, с нею можно справиться с помощью снадобий и растираний. Когда она проникает под кожу, с нею можно управиться с помощью игл из металла и камня. Когда проникает в кишки и желудок, ее можно еще одолеть с помощью жаропонижающих средств. Но если она добралась до костного мозга — то уже подлежит ведению Судьбы, и медицина здесь бессильна. Ныне же болезнь проникла в костный мозг.
Прошло пять дней — и Хуань-гуну стало совсем плохо. Он послал за Бянь Цюэ — но тот уже сбежал в Цинь. Так князь и умер.
Недаром ведь хороший лекарь, чтоб исцелить больного, берется за болезнь, пока она еще на поверхности,— борется с нею, пока она мала. У счастья и несчастья тоже есть своя «поверхность». Потому-то и говорят: «Мудрый берется за дело вовремя»!
***
Некий простолюдин из Сунского царства нашел необработанную яшму и преподнес ее Цзыханю. Но тот отказался ее взять.
— Эта драгоценность,— сказал простолюдин,— достойна того, чтобы вырезать из нее чашу для благородного мужа. Я же, ничтожный, ее не стою.
— Для тебя драгоценна яшма,— ответил Цзыхань.— Мне же дорого то, что я от нее отказался.
***
Чжаоский государь Сян-цзы учился у Ван Цзыци искусству править лошадьми. И вот однажды, состязаясь с ним, трижды менял лошадей — и трижды оставался позади.
— Ты не до конца открыл мне тайны мастерства,— сказал царь.
— Я открыл вам все тайны,— сказал Ван Цзыци,— только вы их еще не постигли. Главное в искусстве возничего —чтоб колесница была удобна для коня, а помыслы возницы согласовались с бегом коня; только тогда побежит он и быстро, и далеко. Вы же, отстав от меня, помышляли лишь о том, как бы меня догнать, а обогнав, боялись, как бы я не догнал вас. Но ведь, состязаясь, всегда будешь либо впереди, либо позади соперника. И если будете при этом помышлять лишь о сопернике— как же вы согласуете свои мысли с бегом коня? Поэтому и отстаете.
***
Когда Чжоу-ван завел себе палочки для еды из слоновой кости, министр его Цзи-цзы был крайне этим встревожен. И рассуждал он так:
— Такими палочками не станешь есть из глиняной миски — для них нужна посуда из нефрита и носорожьего рога. Такими палочками и из такой посуды не станешь есть бобы и гороховую ботву — для них нужны изысканные яства. Но ведь изысканные яства не будешь есть в простой сермяге, в лачуге, крытой камышом,— для них нужны наряды из парчи на девяти подкладках, просторные хоромы и высокие башни. Боюсь, что он плохо кончит,— потому и встревожен тем, как он начинает.
Уже через пять лет Чжоу-ван завел у себя Мясной сад, поставил Большие жаровни, насыпал холм из Винной гущи, прогуливался у Винного озера... И тем навлек на себя погибель.
***
Когда чуский царь Чжуан-ван собрался напасть на Юэ, Ду-цзы, желая его от этого отговорить, спросил:
— Почему вы хотите напасть на Юэ?
— Там слабое войско и расстроенное правление,— ответил царь.
— А я так вот, по глупости своей, опасаюсь этого нападения,— сказал Ду-цзы.— Ведь разум наш подобен глазу: способен разглядеть, что творится за сто шагов, а собственных ресниц — не видит. Ваше войско, государь, уже потерпело поражение от Цинь и Цзинь, и вы лишились нескольких сот ли земли — вот вам слабое войско. В ваших владениях разбойничает Чжуан Цзюэ, и чиновники ваши не в силах с ним справиться — вот вам расстроенное правление. Войско ваше не менее слабо, а правление не меньше расстроено, чем в Юэ. Вы же собираетесь напасть на Юэ — это ли не пример того, что разум подобен глазу!
И царь отказался от своей затеи.
***
Цзыся встретился с Цзэн-цзы, и тот спросил:
— Отчего ты так располнел?
— Победил в нелегкой борьбе,— ответил Цзыся.— Оттого и располнел.
— Что это значит? — спросил Цзэн-цзы.
И Цзыся ответил так:
— Пока я был дома, я постигал учение древних государей — и пришел в восхищение. Когда же пустился странствовать, то увидел радости богатых и знатных — и тоже пришел в восхищение. Две истины вступили в схватку в моей груди, я не знал, какая из них одолеет, а какая уступит,— и оттого исхудал. Ныне же путь древних государей одержал во мне верх — вот я и располнел!
***
ИЗ ГЛАВЫ XXII
Однажды Си-цзы пришел к Тянь Чэн-цзы в гости, и они вместе поднялись на его башню и стали оттуда смотреть на все четыре стороны. С трех сторон все было открыто, посмотрели на юг — деревья, что росли у дома Си-цзы, закрывали обзор. Тянь Чэн-цзы ничего не сказал.
А Си-цзы, вернувшись домой, повелел немедленно срубить деревья. Но не успели порубщики и несколько раз ударить топором, как Си-цзы приказал им остановиться.
— Почему вы вдруг передумали? — спросил его домоправитель.
— Есть древняя пословица,— ответил Си-цзы: — «Увидишь рыбу в омуте — накличешь на себя беду». Тянь-цзы задумал большое дело, и покажи я ему, что читаю его мысли,— мне несдобровать! Если не срублю деревья — никакой моей вины не будет. А вот разгадать то, о чем человек умалчивает,— это уже вина, и большая! Вот я и решил их не рубить.
***
Чжи-бо потребовал земель у вэйского Сюань-цзы — но тот ответил отказом.
— Почему вы ему отказали? — спросил Жэнь Чжан.
— Он требует земель без всяких на то оснований,— сказал государь,— вот я и отказал.
— Если он требует земель без всяких оснований,— сказал Жэнь Чжан,— это должно испугать соседние княжества. И чем ненасытней он будет в своих желаниях, тем больший страх это вызовет в Поднебесной. Если же вы дадите ему землю, Чжи-бо возгордится и исполнится презрения к врагам — а соседние княжества, устрашившись, вступят друг с другом в союз. И если объединенные их силы выступят против удела, правитель которого недооценивает врагов,— этот Чжи-бо недолго протянет. В «Истории Чжоу» сказано: «Если хочешь кого одолеть — сперва уступи ему. Если хочешь у кого взять — сперва дай ему». Так что уж лучше ему дать — дабы он возгордился еще пуще. Да и стоит ли допускать, чтобы Поднебесная оставила свои замыслы в отношении Чжи-бо, а наше княжество стало единственной его мишенью?
— Ты прав,— сказал князь. И пожаловал Чжи-бо удел в десять тысяч дворов. Чжи-бо возликовал — и тут же потребовал земель у царя Чжао. Тот отказал ему—и Чжи-бо осадил Цзиньян. И тогда княжества Хань и Вэй двинули на Чжи-бо свои силы, царь Чжао к ним присоединился — и Чжи-бо был сокрушен!
***
Цзыюй представил Конфуция сунскому министру. Когда Конфуций удалился, Цзыюй вошел к министру — узнать его мнение о госте.
— После того как я увидел Конфуция,— сказал министр,— вы уже кажетесь мне крошечным — как вошь или блоха. Я сегодня же представлю его государю.
И тогда Цзыюй, опасаясь, что государь слишком возвысит Конфуция, сказал министру:
— Когда государь увидит Конфуция, вы тоже покажетесь ему вошью или блохой!
И министр отказался от своего намерения.
***
Когда озеро пересохло, жившие там змеи решили перебраться в другое место. И маленькая змейка сказала большой змее:
— Если вы поползете первой, я же следом за вами, люди подумают: «Вот ползут две змеи» — и уж кто-нибудь из них непременно вас убьет. Лучше будет, если вы потащите меня на спине — прихватив зубами. Тогда они подумают, что я — змеиная богиня.
И большая змея, прихватив маленькую зубами и взвалив ее на спину, поползла с ней через дорогу. А люди и впрямь обходили их стороной и говорили:
— Это змеиная богиня!
***
Некий человек преподнес в дар чускому царю лекарство от смерти, и привратник понес его в царские покои. Лучник, стоявший на страже, спросил у привратника:
— А есть это — можно?
— Можно,— ответил привратник.
И лучник взял пригоршню пилюль — и съел.
Царь пришел в ярость — и повелел казнить лучника. Тот же попросил передать царю так:
— Я ведь только спросил у привратника — и он сказал, что есть это — можно. Ну, я и съел. Так что не я виноват, а привратник. И опять же: государю подарили лекарство от смерти — а я его принял. И если он теперь меня казнит, то и получится, что лекарство-то это — смертельное, а государя просто-напросто надули. Так что чем казнить неповинного и признавать тем самым, что тебя же и надули, уж лучше меня помиловать.
И царь не стал его казнить.
***
Когда луский царь Му-гун задумал послать своих сыновей на выучку в Цзинь и Чу, Ли Чу сказал ему:
— Это то же самое, что послать за помощью в Юэ, чтобы спасти упавшего в воду ребенка: хотя юэсцы отличные пловцы, ребенку этому — не жить. Или же, в случае пожара, послать за водой к морю: воды в море много, да только огонь ею не потушишь— ибо дальняя вода не спасет от близкого огня. Цзинь и Чу сильны — зато Ци находится рядом. И случись беда, боюсь, они нас не спасут!
***
Во время охоты Мэн Сунь изловил олененка и повелел Циньси Ба, чтоб тот отнес его к себе домой. Олениха бежала следом и жалобно стонала. И Циньси Ба, не выдержав, отдал ей олененка. Мэн Сунь же, вернувшись с охоты, пришел за ним к Циньси Ба.
— Я не выдержал,— сказал Циньси Ба,— и отдал его матери.
И Мэн Сунь в гневе прогнал его прочь. А через три месяца снова призвал к себе — и назначил наставником к сыну.
— Еще недавно вы обвинили его в проступке,— сказал Мэн Суню возничий,— зачем же теперь призвали и назначили наставником?
— Он пожалел олененка,— сказал Мэн Сунь,— может, пожалеет и сына?
***
Однажды Чжоу-ван устроил многодневную попойку— при свечах и закрытых окнах. И так одурел от веселья, что не знал уже — какой нынче день. Спросил у приближенных — не знали и те. Послал спросить у Цзи- цзы. А тот сказал своим близким:
— Правит Поднебесной, а никто в столице не знает, какой нынче день,— значит, плохи дела Поднебесной. Но если никто не знает, а я один буду знать,— тогда плохи мои дела!
И сославшись на то, что и сам пьян, сказал, что не помнит.
***
Один житель Лу умел хорошо плести обувь, жена же его искусно ткала шелковые ткани. Решили они перебраться в Юэ. И кто-то сказал мужу:
— Вы там непременно разоритесь.
— Почему же? — спросил лусец.
И человек тот пояснил:
— Обувь нужна, чтоб ходить в ней,— а юэсцы ходят босиком. Из шелка делают шляпы — а юэсцы ходят простоволосые. Если вы со всем вашим умением переберетесь туда, где нет в нем нужды, то уж как ни старайтесь — а разорения вам не миновать!
***
Когда Чэнь Чжэнь удостоился милости вэйского царя, Хуэй-цзы сказал ему:
— Умейте услужить и приближенным. Взгляните на тополь: посади его вкось — будет жить; посади вверх ногами — будет жить; посади от него черенок — все равно будет жить! Но пусть хоть десять человек сажают тополя, стоит кому-то одному выдернуть саженцы с корнем — и им уже не жить. Отчего же десяток человек, посадивших живучее дерево, не одолеют одного? Оттого что растить трудно, а выдернуть — легко. И хоть вы и сумели укорениться в сердце государя — слишком много найдется таких, что захотят вас оттуда изгнать. Так что будьте осторожны!
***
Некий житель Вэйского царства, выдавая дочь замуж, наставлял ее:
— Постарайся побольше накопить. Ведь жен часто прогоняют — мало кому удается дожить вместе с мужем до старости.
И дочь принялась копить. Свекровь же ее, полагая, что невестка слишком уж о себе заботится, прогнала ее из дома. И дочь привезла домой вдвое больше, чем увезла когда-то приданого. Отец же ее и не думал себя упрекать за дурной совет — напротив, считал себя мудрецом, ибо удалось приумножить богатство семьи.
Ныне те, что занимают чиновничьи должности, поступают подобным же образом.
***
Лу Дань трижды подавал советы чжуншаньскому князю— но тот им не внимал. Тогда, потратив пятьдесят золотых, он подкупил его приближенных. И при первой же встрече государь, без лишних слов, усадил его за пиршественный стол.
Выйдя из дворца, Лу Дань не стал даже заезжать в гостиницу, а поспешил немедленно уехать.
— Сегодня вас впервые приняли с почетом,— сказал ему возница.— Зачем же вы покидаете княжество?
— Князь оказал мне почет с чужих слов,— ответил Лу Дань.— Так же, с чужих слов, обвинит и в преступлении.
И впрямь: не успели они достигнуть границ княжества, а уж кто-то из княжеских сыновей стал хулить Лу Даня:
— Он приехал сюда шпионить за нами по наущению чжаоского царя.
И чжуншаньский князь повелел начать розыски Лу Даня — дабы привлечь его к ответственности.
***
ИЗ ГЛАВЫ XXIII
Бо Лэ обучал двух конюхов, как распознать коня, который любит лягаться. Повел их на конюшню Чжао Цзянь-цзы— посмотреть лошадей. Один из учеников тут же отыскал лягающегося коня. Другой подошел к нему сзади, трижды огладил круп — но конь не взбрыкнул. Первый конюх решил, что ошибся. Но другой ему сказал:
— Ты не ошибся. Только у этого коня вывихнуто плечо, а колени на передних ногах — опухли. Лягаясь, конь взбрыкивает задними ногами, а на передние — опирается Но если колени его опухли, он не может уже опереться на передние ноги — а потому не может взбрыкнуть и задними. Ты уже способен распознать, какой конь лягается,— да только не научился еще замечать опухшие колени!
***
Некий Цзянь Чжи-цзы, богатый сунский купец, торгуясь с соперниками за неотделанную яшму, что стоила сто золотых, выронил ее — будто бы нечаянно — из рук и разбил. И дабы возместить убыток, тут же уплатил за нее сотню золотых. После же, поправив ее и отделав, выручил за нее вдесятеро больше!
***
Один человек, что жил по соседству с буйным нахалом, решил продать дом и уехать. Кто-то ему посоветовал:
— Погодите — дайте уж ему натешиться досыта.
— Боюсь, что тешиться он будет за мой счет,— ответил человек. И уехал.
Недаром говорят: «Когда грозит беда — не стоит мешкать!»
***
Цзиньский Чжунсин Вэнь-цзы, спасаясь от погибели, проезжал через уездный городок.
— Здешний начальник,— сказал ему кто-то из спутников,— старый ваш друг. Почему бы вам не отдохнуть в его доме? Заодно бы дождались, пока подъедут отставшие колесницы.
— Когда-то любил я музыку,— сказал Вэнь-цзы,— и этот человек подарил мне прекрасную цитру. Любил подвески из нефрита — и он же подарил мне нефритовые кольца. Ища моего расположения, он потворствовал моим слабостям. Боюсь, как бы теперь, домогаясь расположения других, он не пожертвовал мною.
И поспешил уехать. А начальник тот и впрямь задержал две отставшие колесницы Вэнь-цзы и передал их новому правителю.
***
Когда чуский царь напал на царство У, усцы заслали в чуское войско Цзюй Вэя и Цзюэ Жуна — чтоб те подпоили солдат.
— Свяжите их, убейте и кровью смажьте барабаны! — приказал чуский полководец.
И вот воины спросили пленников:
— Перед тем, как отправиться к нам, вы гадали?
— Гадали,— ответили пленники.
— Ну и как, удачным ли было гадание?
— Удачным,— ответили пленники.
— А мы вот сейчас смажем вашей кровью барабаны — что вы на это скажете? — спросили чусцы.
— Это лишь подтвердит, что гадание было удачным,— ответили пленники.— Нас ведь затем сюда и заслали, чтобы разведать — каков у чусцев полководец. Если свирепый — значит, рвы надо рыть поглубже, а валы насыпать — повыше. А если мягкий — мы бы только расслабились... Теперь же, когда ваш полководец нас казнит, жители У повысят бдительность и укрепят оборону. Ведь гадали-то мы не о себе — о царстве. Нас казнят, а царство спасется — разве это не удача?! К тому же, если мертвые ничего уже не сознают, мазать нашей кровью барабаны — бесполезно. А если сознают — то мы-то уж во время битвы заставим ваши барабаны замолчать!
И чусцы не стали их убивать.
***
ИЗ ГЛАВЫ XXX
Мицзы Ся, пребывая в милости у вэйского Лин-гуна, хозяйничал в царстве как хотел. И вот однажды некий карлик, явившись к государю, сказал ему:
— Сон мой сбылся!
— Что же тебе приснилось? — спросил государь.
— Приснился очаг,— ответил карлик,— и вот я увидел вас.
— Я слышал,— сказал государь в гневе,— что перед тем как лицезреть монарха, видят во сне солнце. Отчего же ты, перед тем как нас увидеть, видел во сне лишь какой-то очаг?!
— Солнце,— сказал карлик,— озаряет всю Поднебесную— и нет ничего, что могло бы надолго его заслонить. Государь озаряет все царство — и нет никого, кто мог бы надолго его заслонить. Потому-то перед тем, как его лицезреть, и видят во сне солнце. Если же кто-то один греется у очага — остальным огня уже не видно. Вот кто-то и вас заслонил от всех остальных — так что, может, не зря мне приснился именно очаг?
***
Шусунь, что был первым министром в Лу, был из знатного рода и обладал огромной властью. А некий Шу Ню был его любимцем и, прикрываясь именем Шусуня, своевольничал как хотел.
У Шусуня был сын, звали которого Жэнь. Шу Ню, ему завидуя, хотел его погубить и повез с этой целью в царский дворец. Государь пожаловал Жэню кольцо из нефрита— тот почтительно его принял, но на пояс надеть не решился и хотел через Шу Ню испросить на то разрешения отца. А Шу Ню, желая его обмануть, сказал:
— Я уже спрашивал. Отец разрешил тебе носить кольцо.
Лишь после этого Жэнь надел кольцо на пояс. Шу Ню же сказал Шусуню:
— Отчего бы вам не замолвить за Жэня словечко перед государем?
— Он совсем еще ребенок,— возразил Шусунь.— Как можно говорить о нем с государем?
— Но он уже не раз бывал при дворе,— сказал Шу Ню,— и государь пожаловал ему кольцо из нефрита. Он уже носит его на поясе.
Шусунь повелел позвать Жэня и увидел, что тот и вправду носит на поясе кольцо. И отец, впав в ярость, убил сына.
У Жэня был старший брат, звали которого Бин. Шу Ню, ему завидуя, замыслил погубить и его. Однажды Шусунь повелел отлить для сына колокол. Когда колокол был готов, Бин не посмел в него ударить, но послал Шу Ню к отцу— испросить на то дозволения. Шу Ню же не стал испрашивать дозволения и, желая обмануть Бина, сказал ему:
— Я уже спрашивал. Отец разрешил тебе ударить в колокол.
И Бин ударил. Шусунь же, услыхав, сказал:
— Не спросив разрешения, самовольно ударил в колокол!
И в гневе прогнал сына прочь. Бин уехал в Ци. Через год Шу Ню выпросил для него прощение—и Шусунь послал его за сыном. Но Шу Ню и не подумал предложить Бину вернуться домой. Отцу же доложил так:
— Звал я его. Только сын ваш очень уж рассержен и домой возвращаться не хочет.
И Шусунь, впав в ярость, послал в Ци людей с приказом убить сына.
И вот, когда оба сына Шусуня погибли, а сам он заболел, Шу Ню стал ухаживать за ним в одиночку. Он удалил от больного всех приближенных и никого к нему не подпускал, объяснив это так:
— Шусунь не хочет слышать человеческого голоса!
Он перестал его кормить — и уморил голодной смертью. Когда же Шусунь скончался, Шу Ню никому о том не сказал и, обобрав его сокровищницу дочиста, бежал в Ци.
***
Пан Гун, отправляясь вместе с наследником престола заложником в Ханьдань, сказал вэйскому царю:
— Если бы нынче кто-то сказал, что на рынке объявился тигр,— вы бы этому поверили?
— Не поверил бы,— сказал царь.
— А если бы два человека сказали, что на рынке объявился тигр,— вы бы поверили этому?
— Не поверил бы,— сказал царь.
— А если бы три человека сказали, что на рынке объявился тигр,— тогда бы вы поверили?
— Тогда бы поверил,— сказал царь.
— Ведь ясно же,— сказал Пан Гун,— что нет на рынке никакого тигра. Но если три человека скажут, что он есть,— он появится! А ведь Ханьдань будет подальше от вэйского царства, чем рынок от вашего дворца, и людей, что захотят меня очернить, будет побольше, чем трое. Надеюсь, что вы, государь, примете это во внимание.
И что же? Когда Пан Гун вернулся из Ханьда - ня — царь не пожелал его видеть!
***
Дун Яньюй был правителем Нагорной области в Чжао. Однажды, проезжая по горам Шиишань, он увидал там ущелье в сотню жэней глубиной, с крутыми, как стены, склонами. И спросил у жителей окрестных селений:
— Люди когда-нибудь туда спускались?
— Нет, никогда,— ответили жители.
— Может, спускались туда несмышленые дети? Помешанные? Слабоумные?
— Нет, никогда,— ответили жители.
— А может, спускались коровы, лошади, свиньи, собаки?
— Нет, никогда,— ответили жители.
И Дун Яньюй, глубоко вздохнув, сказал:
— Вот теперь я могу управлять. Если мои законы будут столь же безжалостны, как это ущелье, где каждого смельчака ждет погибель,— никто не посмеет их нарушать. Почему бы тогда и не править?!
***
Цзычань был чжэнским первым министром. Тяжело больной и будучи при смерти, он призвал к себе Ю Цзи и сказал ему:
— После моей кончины ты станешь управлять Чжэнским царством. С людьми обходись построже: огонь жесток — и оттого люди редко обжигаются; вода мягка — и оттого они часто тонут. Ужесточи наказания — чтоб никто не тонул из-за твоей мягкости.
Но когда Цзычань умер, Ю Цзи не захотел ужесточать наказания. И чжэнская молодежь, собравшись в шайки, занялась разбоем. Укрывшись на Камышовом озере, разбойники стали угрожать самому государству. Пришлось Ю Цзи, возглавив конное войско, вступить с ними в сражение. Сражение длилось целый день и целую ночь — лишь тогда удалось их осилить. И Ю Цзи сказал, глубоко вздыхая:
— Послушайся я вовремя советов Учителя— не пришлось бы теперь сожалеть, что дело зашло так далеко!
***
Вэйский царь Хуэй-ван как-то спросил Бу Пи:
— Не слыхал ли — какая идет про меня слава?
— Я слышал,— ответил Бу Пи,— что царь у нас добрый и щедрый.
— Если так,— сказал обрадованный царь,— каковы же будут мои заслуги?
— Вы приведете царство к гибели,— ответил Бу Пи.
— Но доброта и щедрость — прекрасные качества,— сказал царь.— Как же можно, обладая ими, привести царство к гибели?!
— Добрый лишен строгости,— сказал Бу Пи,— а щедрый любит одарять. Если лишен строгости — значит, не наказывает провинившихся. Любит одарять — значит, награждает не по заслугам. Но если виновных не наказывают, а недостойных награждают—разве не кончится это гибелью царства?!
***
Юэский царь Гоу Цзянь, увидав на дороге лягушку, что напыжилась в гневе, оперся на передок колесницы и почтительно склонил пред нею голову.
— Зачем вы воздаете почести лягушке? — спросил возница.
— Если она такая храбрая,— ответил царь,— как же ее не почтить?
А воины и народ, услыхав о том, говорили:
— Царь даже лягушке воздает почести — за храбрость. Что же он скажет об истинных храбрецах?!
И тогда же нашлись такие, что перерезали себе горло, завещав свою голову государю.
***
Ханьский князь Чжао-хоу велел припрятать свои поношенные штаны.
— Вы не великодушны, государь,— сказал слуга.— Прячете свои штаны, вместо того чтоб подарить кому-нибудь из приближенных.
— Ничего ты не понимаешь,— сказал князь.— Я вот слыхал, что мудрый государь скупится даже улыбнуться лишний раз или нахмурить брови. А если уж улыбнулся или нахмурился — так, значит, есть тому причина. А тут — штаны, а не какая-нибудь там улыбка или нахмуренная бровь! Штанам совсем другая цена! Вот и хочу дождаться человека, который их заслужит. Пока же такого нет — лучше их припрятать.
***
Циский царь Сюань-ван, желая послушать игру на свирели, непременно требовал, чтоб играли сразу триста музыкантов. Некий отшельник из южного предместья тоже вызвался играть для государя. Царь благосклонно внял его просьбе и назначил ему содержание, как и прочим. Когда же Сюань-ван скончался, на престол взошел Минь-ван. Тот любил сольные выступления. И отшельник поспешил удрать.
***
Сунский первый министр послал как-то раз одного из приближенных на городской рынок и, когда тот вернулся, спросил:
— Ну, что же ты видел на рынке?
— Да ничего особенного,— ответил посланец.
— И все-таки — что же?
— За южными воротами,— сказал посланец,— полно коров и повозок, с трудом удалось проехать.
— Никому не говори, о чем я тебя спрашивал,— сказал министр. А затем, вызвав к себе рыночного надзирателя, сделал ему замечание:
— Почему у рыночных ворот столько навоза?
И надзиратель, пораженный, что министр так быстро про это узнал, стал исполнять свою службу с трепетом
***
ИЗ ГЛАВЫ XXXI
Яньский житель Ли Цзи любил дальние путешествия. Тем временем жена его тайно сошлась с мужчиной. Как-то раз Ли Цзи вернулся неожиданно — и любовник был еще в доме. Жена перепугалась. Но служанка сказала:
— Пусть молодой господин выскочит как есть: голый и с распущенными волосами. Мы же сделаем вид, что ничего не видали.
И любовник, послушавшись ее совета, стремглав выбежал из дверей.
— Кто это такой? — спросил Ли Цзи.
— А никого и не было,— дружно ответили домашние.
— Уж не привидение ли я увидел? — спросил Ли Цзи.
— Так оно и есть,— сказала жена.
— Что же мне теперь делать?
— Взять навоз от пяти разных животных и омыться в нем,— сказала жена.
— Ну, так уж и быть,— согласился Ли Цзи. И омылся в навозе!
***
Жили в Вэйском царстве муж и жена. И вот как-то раз стали они молиться об удаче.
— Ах, как бы нам вдруг, ни с того, ни с сего, получить сто связок монет! — воскликнула жена.
— Почему же так мало? — спросил муж.
— Боюсь, если выпросим больше, ты купишь наложницу! — ответила жена.
***
Однажды вэйский царь подарил чускому царю красавицу, которая очень тому полюбилась.
Жена царя, царица Чжэн Сю, узнав, что государь полюбил красавицу, тоже ее полюбила — и даже еще пуще. Чего, бывало, та ни пожелает — будь то наряды или украшения — все ей дарила.
— Супруга моя поняла, как я люблю молодую жену,— сказал государь,— и полюбила ее даже пуще, чем я. Именно так почтительный сын должен угождать родителям, а верноподданный — служить государю!
Царица же, убедившись, что царь не считает ее ревнивицей, сказала как-то молодой жене:
— Государь от тебя без ума — но терпеть не может твоего носа! Поэтому, когда видишься с ним — прикрывай нос, и государь всегда будет к тебе благоволить.
Молодая жена послушалась ее совета и стала, при каждой встрече с царем, прикрывать нос.
— Почему это молодая жена всякий раз, при виде меня, прикрывает нос? — спросил государь супругу.
— Сама не знаю,— ответила царица. Когда же тот стал настаивать, сказала:
— Она мне как-то призналась, что не выносит вашего запаха.
— Так отрезать ей нос! — воскликнул разгневанный царь.
А царица успела уже перед тем наказать царскому слуге:
— Как только государь что прикажет — немедленно исполнить!
И слуга тут же выхватил нож и отрезал красавице нос.
***
Случилось это при цзиньском Вэнь-гуне: повар послал на княжеский стол жаркое—а к мясу прилип волосок. Князь велел позвать повара и стал строго ему выговаривать:
— Ты что же — хочешь, чтоб я поперхнулся?! Зачем ты это сделал?
А повар, дважды поклонившись князю до земли, сказал так:
— Я трижды заслуживаю смерти. Сначала, взяв точило, я заточил нож так, что стал он острым, как знаменитый меч Ганьцзян. Порезал им все мясо— а с волоском не справился: вот первая моя вина. Потом взял палку, нанизал на нее куски мяса — волоска же опять не приметил: вот вторая моя вина. Потом принес жаровню и раскалил все угли докрасна; мясо зажарилось — а волосок так и не сгорел: вот третья моя вина. Да уж нет ли при вашем дворе человека, что тайно меня ненавидит?
— Ты прав,— сказал князь. Позвал приближенных — и каждого по очереди строго допросил. Все так и оказалось. И князь казнил истинного виновника.
***
ИЗ ГЛАВЫ XXXII
Малые дети, играя, из пыли могут сварить кашу, из грязи — похлебку, а кусочки дерева сойдут у них за мясо. Но вечером все они возвращаются домой и там уже едят
по-настоящему: ибо в кашу из пыли и похлебку из грязи можно играть — но есть их нельзя. Так и с теми, кто превозносит древность: слова их красноречивы, но доверия не заслуживают. Толкуют о человечности и справедливости древних государей, а государством управлять не умеют: ибо во все это тоже можно только играть, а на деле применить нельзя!
***
Некогда циньский князь отдавал свою дочь за цзиньского княжича. Отправляя ее в Цзинь, велел снарядить для нее богатое приданое и послал вместе с дочерью семьдесят разнаряженных служанок. Когда же прибыли они в Цзинь, жених влюбился в одну из этих служанок — а княжной пренебрег.
Можно сказать, что этот циньский князь сумел просватать служанку — но не сумел просватать дочь!
***
Некий житель Чу приехал в Чжэн, чтобы продать там дорогую жемчужину. Он изготовил для нее футляр из редкостного дерева, окурил его душистым перцем и корицей, отделал жемчугом и яшмой, украсил красным камнем, а внутри выстлал перьями зимородка. И какой-то чжэнец купил у него этот футляр — а от жемчужины отказался.
Можно сказать про этого чусца, что футлярами торговать он умеет — а жемчуг продавать еще не научился.
***
Мо-цзы смастерил деревянного коршуна. Трудился над ним три года — а тот только день полетал и сломался.
— Ваше мастерство, Учитель,— сказал ученик,— дошло до того, что вы заставили летать даже деревянного коршуна!
— Моему мастерству,— ответил Мо-цзы,— далеко до мастерства того, кто делает простые скрепы для оглобель: берет кусочек дерева и трудится всего какое-нибудь утро — а повозка с его скрепами везет поклажу в тридцать даней. И везет далеко, и силы сберегает, и служит много лет. Я же трудился над своим коршуном целых три года — а он только день полетал и сломался!
***
Сунский царь, враждуя с Ци, решил построить крепость для обучения войск. Певца Гуя пригласили петь во время строительных работ — и прохожие останавливались, а строители не знали усталости. Царь, прослышав о том, призвал к себе певца и одарил его.
— Мой учитель Шэ Цзи,— сказал Гуй,— поет еще лучше.
Царь пригласил Шэ Цзи и поручил ему петь для строителей. И прохожие уже не останавливались, а строители — уставали.
— Прохожие больше не останавливаются, а строители устают,— сказал царь Гую.— Почему же его пение так уступает твоему?
— А вы попробуйте сравнить результаты,— сказал Гуй.
И оказалось: когда пел Гуй, вал обшивали лишь в четыре слоя досок, когда же пел Шэ Цзи — в целых восемь! Попробовали вал на плотность — и что же? Участок, насыпанный при Гуе, уминался на целых пять цуней, а насыпанный при Шэ Цзи — только на два!
***
Яньский царь был большой охотник до всяких тонких поделок. И некий вэйский житель вызвался вырезать для него мартышку из кончика терновой колючки. Царь пришел в восторг — и тут же пожаловал мастеру для прокормления надел в пять чэнов земли.
— Хотелось бы взглянуть на мартышку, которую ты вырезаешь из колючки,— сказал однажды царь.
— Если вы, государь, желаете ее увидеть,— сказал мастер,— вы целых пол года не должны входить в женские покои, пить вино и есть мясо. И лишь затем, на рассвете после дождя, можете взглянуть на нее в темном месте. Только так вы сумеете ее разглядеть.
И царь продолжал кормить пришельца — хотя и в глаза не видал его мартышки.
Как-то раз кузнец, что жил в Чжэнском царстве, в Тайся, сказал царю:
— Я делаю резцы. Ведь никакую тонкую вещь без резца не вырежешь. А то, из чего вырезают, уж непременно должно быть толще, чем острие резца. Но если это острие не умещается на кончике колючки — как же вырежешь им мартышку? Вы, государь, взгляните на его резец — и вам станет ясно: можно им вырезать мартышку или нельзя.
— Прекрасно,— сказал царь. И спросил мастера:
— Чем же ты вырезаешь свою мартышку?
— Резцом,— ответил пришелец.
— Хотелось бы на него взглянуть,— сказал царь.
— Позвольте, я только схожу за ним,— сказал пришелец. И поспешил удрать.
***
Эр Юэ из Сунского царства был искусный спорщик: утверждая, что «белая лошадь — не лошадь», сумел переспорить даже спорщиков из Цзися. Когда же, сидя на белой лошади, проезжал через заставу—уплатил налог за конный проезд. В пустых речах мог справиться с целым царством — но не мог обдурить того, кто знает дело!
***
Некий пришелец взялся обучить яньского царя, как стать бессмертным. Царь послал к нему человека — чтоб тот перенял его искусство. Но не успел человек этот выучиться, как учитель умер. Царь пришел в ярость — и казнил посланца. Так он и не понял, что пришелец тот его обманывал, и лишь понапрасну казнил человека, обвинив его в тупости и медлительности!
***
Два жителя царства Чжэн принялись спорить—кто из них старше.
— Я ровесник Яо,— сказал один.
— А я одногодок старшего брата Хуан-ди,— сказал другой.
Спорили, спорили — никак не могли друг друга переспорить. И победил тот, кто выбился из сил последним.
***
Какой-то пришелец подрядился нарисовать для чжоуского царя картину на кожице бобового стручка. Трудился над ней три года. Государь взглянул: стручок как стручок, только будто лаком покрыт. И разгневался.
— Прикажите построить стену в два чжана высотой,— сказал ему мастер,— и прорубить в ней окно в восемь чи. При первых лучах восходящего солнца положите стручок на окно — и посмотрите.
Государь так и сделал. И увидел, что весь стручок сплошь разрисован драконами и змеями, птицами и зверями, конями и колесницами. И все представлено с такими подробностями, что государь пришел в восторг.
Работа эта была, конечно, и трудной, и кропотливой. А пользы от нее— как от лакированного стручка!
***
Один заезжий художник рисовал для царя Ци.
— Кого труднее всего рисовать? — спросил царь.
— Труднее всего — собак и лошадей,— ответил художник.
— А кого легче всего?
— Легче всего — духов и бесов. Ведь собак и лошадей всякий знает, каждый что ни день видит их перед собой. Их кое-как не нарисуешь — оттого-то и трудно их рисовать. А духи и бесы вида определенного не имеют, да и видеть-то их никто не видел — потому и рисовать легко.
***
Жил в Ци отшельник Т янь Чжун. Сунец Цюй Г у как-то раз посетил его. И сказал так:
— Наслышан о ваших убеждениях — кормиться, не полагаясь на других. Есть у меня здоровенная тыква-горлянка — толстая, твердая как камень, а внутри — плотная. Хотел бы преподнести ее вам.
— Тыква-горлянка,— сказал Тянь Чжун,— ценится за то, что из нее можно сделать черпак. А ваша тыква толстая и плотная — значит, черпака из нее не сделаешь. Да еще и твердая как камень — значит, ее и не разрежешь. На что она мне нужна?
— В таком случае я ее выкину прочь,— сказал Цюй Гу.— Только ведь и вы, что кормитесь, не полагаясь на других, так же бесполезны для людей и для царства, как эта твердая тыква!
***
Один уездный житель из царства Чжэн попросил жену сшить ему штаны.
— А как же тебе их сшить? — спросила жена.
— Да наподобие моих старых,— пояснил муж.
И жена понаделала на новых штанах дыр и насажала заплат— чтоб походили на старые!
***
Один инский житель писал как-то письмо первому министру царства Янь. Дело было ночью, света не хватало, и он сказал слуге, что держал свечу:
— Держи свечу повыше!
И по рассеянности написал эти же слова и в письме — хотя письмо его было совсем не о том.
А яньский министр, получив письмо, принялся разгадывать его смысл:
— «Держи свечу повыше» — это, видимо, значит: «больше цени свет знаний». А «больше цени свет знаний» — это, конечно же, значит: «возвышай таланты и привлекай их на службу».
Министр доложил об этом царю — и тот пришел в восторг. А в Яньском царстве после этого наступило процветание.
Наступить-то оно наступило — да только письмо-то было вовсе не о том! А ведь многие из нынешних ученых, что толкуют древние книги, поступают точь-в-точь как тот министр.
***
Один чжэнский житель, собравшись как-то купить себе туфли, загодя снял с себя мерку— и положил на лавку. Когда же отправился на рынок, забыл захватить ее с собой. И вот уже присмотрел себе туфли — и вдруг вспомнил:
— Забыл захватить мерку!
И отправился домой — за меркой. Когда же вернулся с ней на рынок — все уже разошлись. Так он и не купил себе туфли.
— Почему же ты не примерил их прямо по ноге? — спросил его кто-то.
— Лучше поверить мерке, чем собственным ногам,— ответил чжэнец.
***
Циский князь Хуань-гун любил ходить во всем лиловом. И все его княжество поголовно тоже стало ходить в лиловом. Дошло до того, что за пять кусков белого шелка давали меньше, чем за кусок лилового. Озабоченный этим, князь сказал как-то Гуань Чжуну:
— Я люблю одеваться в лиловое — хотя лиловый шелк и дорог. Но и жители княжества все как один стали ходить в лиловом — и конца этому не видать. Что же теперь делать?
— Если хотите положить этому конец,— сказал Гуань Чжун,— почему бы вам самому не попробовать перестать носить лиловое? И приближенным своим скажите: «я не терплю даже запаха лилового шелка». И если кто из них зайдет к вам в лиловом, так ему и скажите: «посторонитесь- ка — ведь я не терплю даже запаха лилового шелка!»
— Так и быть,— сказал князь. И в тот же день никто уже из придворных не ходил в лиловом. На другой день лиловое перестала носить столица. А на третий — от лилового отказалось все княжество!
***
Циский князь Цзин-гун совершал путешествие по берегам Малого моря, когда прибыл к нему из столицы конный вестовой и доложил:
— Ин тяжело заболел, вот-вот умрет, опасается, что уже не застанете его в живых.
Князь вскочил на ноги,— а тут с той же вестью уже примчался новый вестовой.
— Немедленно запрягите лучшего коня,— приказал князь,— а возничим поставьте Хань Шу!
Промчались лишь несколько сотен шагов — и князю показалось, что возница погоняет слишком медленно. Он выхватил вожжи и стал погонять сам. Промчались еще каких-нибудь несколько сотен шагов — и князю уже показалось, что и конь бежит медленно! И он, соскочив с колесницы, помчался бегом.
Вот ведь как: мчался на лучшем коне, с искуснейшим возницей — а предпочел соскочить с колесницы и побежать!
***
Жена Цзэн-цзы собралась на базар — а малолетний ее сын с плачем увязался за ней.
— Ступай домой,— сказала мать.— Вот вернусь с базара — заколю для тебя свинью.
Когда жена вернулась, Цзэн-цзы собрался уже изловить и заколоть свинью. Но жена его удержала:
— Я ведь только пошутила.
— Не стоит шутить с ребенком,— сказал Цзэн-цзы.— Он еще мало что понимает и всему учится у отца с матерью, во всем их слушается. Обманешь его — и он научится обманывать. А если мать обманывает ребенка, а ребенок не верит матери,— это уже не воспитание!
И тут же заколол и сварил свинью.
***
Чуский царь Ли-ван, в случае тревоги, должен был, ударив в барабан, известить о том народ и отправиться с ним на защиту границы. Как-то раз, сильно напившись, царь нечаянно ударил в барабан. Народ переполошился— и пришлось рассылать вестников, чтоб задержать людей и разъяснить им:
— Государь был пьян и, развлекаясь с приближенными, нечаянно ударил в барабан.
Люди разошлись. А несколько месяцев спустя случилась настоящая тревога. Царь ударил в барабан — и никто уже к нему не явился. Пришлось менять сигнал — чтобы народ поверил.
***
ИЗ ГЛАВЫ XXXIII
Симэнь Бао, управляя областью Е, был честен и справедлив, ревностен в делах и неподкупен. Но к приближенным князя относился без всякого уважения — и те сговорились очернить его перед государем. И когда он год спустя стал докладывать князю о положении дел, тот потребовал у него печать.
— До сих пор я не знал, как нужно управлять, и только теперь понял,— сказал Симэнь Бао.— Прошу вернуть мне печать и назначить на ту же должность. Не справлюсь — голову готов сложить на плахе!
Князь не смог ему отказать — и вернул печать. А Симэнь Бао принялся теперь всячески притеснять народ и всемерно потакать и угождать княжеским приближенным. И когда через год представил князю свой доклад — тот сам поспешил ему навстречу и принял самым любезным образом.
— Прежде,— сказал Симэнь Бао,— я управлял областью, заботясь о ваших интересах — и вы отобрали у меня печать. Теперь управляю ею в угоду вашим приближенным — и вы расточаете мне свои милости. Я так больше не могу!
И, вручив князю печать, хотел уйти. Но князь отказался ее принять и сказал так:
— Я вас прежде не знал — узнал лишь теперь. Прошу вас и впредь служить мне со всем усердием.
И так и не принял его отставки.
***
Некий чжэнский деревенщина продавал поросенка. Спросили его о цене.
— Возвращаться мне далеко, а солнце уж садится,— ответил чжэнец.— Некогда болтать о пустяках!
***
ИЗ ГЛАВЫ XXXIV
Князь Хуань-гун спросил своего министра Гуань Чжуна:
— Когда вы управляете государством — что доставляет вам наибольшие хлопоты?
— Мыши в храмах Земли и Злаков,— ответил Гуань Чжун.
— Чем же так досаждают эти мыши? — спросил князь.
— А видели вы, как воздвигают эти храмы? — спросил Гуань Чжун.— Кладут бревна, обмазывают их глиной. А мыши, проникнув вовнутрь, прогрызают там норы и в них поселяются. Если попробовать их выкурить — так боязно: как бы не случился пожар. Попробовать залить водой — опять же боязно: как бы не отвалилась глина. И потому никак до этих мышей не доберешься. Вот так же и ваши, государь, приближенные: за пределами вашего двора, пользуясь своей властью, притесняют народ, а при дворе сговариваются, как бы выгородить друг друга перед вами. Выведывают и разглашают ваши тайны, везде и во всем друг другу потакают. А судебные чины со всем этим мирятся: ведь не накажи их — нарушишь закон, а накажи — подвергнешь опасности жизнь государя! Оттого их и терпят. Это те же мыши — только в государственном масштабе!
***
Тан Си-гун сказал князю Чжао-хоу:
— Предположим, что есть у вас нефритовый кубок ценою в тысячу золотых — да только без донышка. Можно ли налить в него воды?
— Нельзя,— сказал Чжао-хоу.
— А если это всего лишь простая глиняная кружка, которая не протекает,— можно ли налить в нее вина?
— Можно,— сказал Чжао-хоу.
— Глиняная кружка,— сказал Тан Си-гун,— ничего не стоит, но если не протекает — в нее можно налить вина. А нефритовый кубок, что стоит тысячу золотых, пусть он и дорог, но если нет у него дна — в него не нальешь и воды. Так кто же решится что-то в него налить? Когда государь разглашает слова своих подданных — он уподобляется этому нефритовому кубку, что не имеет дна. И будь он даже мудрецом, он не сумеет в полной мере проявить свои таланты — а все оттого, что разглашает таймы!
— Ты прав,— сказал Чжао-хоу. И отныне перед принятием важных решений, касающихся Поднебесной, всегда спал один — боясь и во сне проговориться о своих замыслах.
***
Жил в Сунском царстве один виноторговец: товар отпускал без обману, с покупателями обходился уважительно, и качество вина было отменное, и флаг над его лавкой висел высоко — а вино расходилось туго и оттого скисало. Не зная, в чем тут причина, решил он спросить о том старого Ян Цяня, что жил на той же улице.
— А собака у тебя злая? — спросил Ян Цянь.
— Собака-то злая,— ответил торговец,— да только при чем тут моя плохая торговля?
— А при том, что люди боятся твоей собаки,— сказал Ян Цянь.— Иной и послал бы к тебе за вином ребенка с деньгами и кувшином — так ведь она бросится на него и укусит. Оттого-то и киснет твое вино, и не находит сбыта.
А ведь есть такие собаки и при дворе. И когда достойный муж, преисполненный благих замыслов, пожелает просветить государя, то сановники его, подобно злым собакам, бросаются на этого мужа и кусают его. Оттого-то государь и пребывает в опасном неведении, а достойные мужи не находят себе применения!
***
ИЗ ГЛАВЫ XXXV
Гунсунь И в бытность свою первым министром царства Лу пристрастился к рыбе. И все в царстве наперебой покупали рыбу, чтобы преподнести ему — но он решительно отказывался ее брать.
— Отчего же вы, Учитель, при всей вашей любви к рыбе, никогда не принимаете подношений? — с укором спросил ученик.
— Оттого и не принимаю, что люблю,— ответил Гунсунь И. — Ведь если буду их принимать— неизбежно начну приспосабливаться к другим. Приспосабливаясь к другим, стану нарушать законы, а нарушая законы, потеряю должность. И уж тогда-то, как бы ни любил я
рыбу, никто мне ее не поднесет — да и у меня не будет уже возможности часто ее покупать. Отказываясь от подношений, я сохраню свою должность — и долго еще смогу покупать себе рыбу!
***
ИЗ ГЛАВЫ XXXVI
Некий чусец продавал щит и копье. И, расхваливая свой щит, говорил:
— Мой щит такой крепкий, что ничем его не прошибешь!
А расхваливая копье, говорил:
— Копье мое такое острое, что прошибет все, что угодно!
Кто-то спросил его:
— А что же будет, если твоим копьем да ударить по твоему щиту?
И чусец ничего не смог ответить. Ибо не могут существовать одновременно щит, который ничем не прошибешь, и копье, которое прошибет все, что угодно!
***
ИЗ ГЛАВЫ XXXVII
Когда Хуань-гун был князем в Ци, прибыл к нему гость из Цзиньского царства, и кто-то из министров спросил государя — как следует его принять?
— Доложите об этом Чжунфу,— сказал Хуань-гун. И повторил это трижды. А какой-то актер, смеясь, заметил:
— Легко же быть государем! Знай себе повторяй: «доложите об этом Чжунфу», «доложите об этом Чжунфу»!
— Я слышал,— сказал Хуань-гун,— что труд государя— в том, чтоб находить людей. А используя их — он отдыхает. Найти Чжунфу было непросто — зато теперь, когда я его нашел, мне и впрямь стало легко!
***
ИЗ ГЛАВЫ XXXVIII
Чжэнский сановник Цзычань выехал как-то утром из дома и, проезжая мимо чьих-то ворот в Восточном переулке, услыхал женский плач. Он схватил возницу за руку — и прислушался. А затем послал чиновника — чтоб тот задержал эту женщину и допросил. И оказалось: женщина эта собственноручно удавила мужа.
— Как же вы, Учитель, об этом узнали? — спросил его как-то возница.
— В ее голосе был страх,— ответил Цзычань.— Ведь каждый человек, который любит своих близких, если они захворают — их жалеет, когда они при смерти,— страшится за них, а после их смерти — по ним убивается. Она же, плача об умершем, не убивалась — а только боялась. И я понял, что она притворяется.
***
ИЗ ГЛАВЫ XL
Если властью наделен мудрый — в Поднебесной царит спокойствие. Если ею наделен глупец — в Поднебесной начинается смута. Природа людей такова, что мудрых среди них — мало, а глупцов — множество, и если полнотою власти наделяют глупца, способного возмутить мир, то много бывает таких, что используют эту власть, дабы внести в Поднебесную смуту, и мало таких, что используют власть, дабы дать Поднебесной мир и порядок. Ведь, пользуясь властью, легко навести порядок — но легко и вызвать смуту. Потому-то и сказано в «Чжоуских писаниях»: «Не привязывай тигру крылья — он полетит в селения, будет хватать людей и пожирать их». Допускать глупцов к власти — то же, что привязывать тигру крылья. Цзе и Чжоу воздвигали высокие башни, рыли глубокие пруды— и тем доводили людей до изнурения, сооружали жаровни — и подвергали людей мучительной казни. Они могли бесчинствовать вволю, ибо царская власть была для них тоже, что крылья для тигра. А будь они простолюдинами — их казнили бы за первое же преступление!
***
ИЗ ГЛАВЫ XLIX
В древние времена чжоуский Вэнь-ван, пребывая в Фэн и Хао, земли имел сотню ли вдоль и столько же — поперек. Поступая в соответствии с человечностью и справедливостью, он умиротворил западных жунов — и стал владыкой Поднебесной. Сюйский Янь-ван, пребывая к востоку от реки Хань, земли имел пятьсот ли вдоль и столько же — поперек. Поступая в соответствии с человечностью и справедливостью, он наделял своей землей вассалов — и тридцать шесть князей являлись к нему на прием. Но чуский Вэнь-ван, опасаясь, что Сюйское царство причинит ему вред, поднял войска, напал на него и уничтожил. Так чжоуский Вэнь-ван, поступая в соответствии с человечностью и справедливостью, стал владыкой Поднебесной, а сюйский Янь-ван, поступая подобным же образом, лишился царства. А все оттого, что человечность и справедливость были действенны в древности и недейственны ныне. Потому и говорят: другие времена — другие и дела. Во времена Шуня племя юмяо не пожелало покориться — и Юй собрался пойти на него войной. Но Шунь сказал: «Нет, так не годится! Поднимать оружие на тех, кто мало почитает добродетель — противно Пути». И он целых три года умягчал их нравы, приказав своим воинам плясать перед ними со щитами и секирами в руках. И юмяосцы покорились. Когда же попробовали сделать то же самое во время войны с гунгунами —то те из воинов, чьи копья были коротки, были побиты, а те, чей панцирь был некрепок,— ранены. Ибо пляска со щитами и секирами была действенна в древности и недейственна ныне. Потому и говорят: другие дела — другие и способы. В древности состязались в добродетели, в средние века соперничали в хитроумных замыслах, а ныне меряются силой!
***
ИЗ „ЛЮЙШИ ЧУНЬЦЮ”
«Люйши чуньцю» — «Весны и осени Люй Бувэя» — обширный синкретический памятник, созданный при дворе князя Вэньсинь-хоу, более известного в истории под своим настоящим именем Люй Бувэя (? — 235 гг. до н. э.).
Люй Бувэй был личностью необыкновенной, умом выдающимся. Сколотив огромный капитал презренным по тем временам занятием — торговлей, он сумел сойтись с отцом будущего императора Цинь Ши-хуана, когда тот бедствовал на чужбине в качестве заложника при одном из царских дворов. Приняв совет Люй Бувэя и немалые деньги, принц обещал разделить с ним будущую власть на родине — и действительно, вскоре наследовал престол, который ранее ему даже не снился. Так торговец Люй Бувэй стал канцлером самого могущественного в Поднебесной государства, получив в свое кормление сто тысяч дворов — не все цари древности имели столько подданных! — княжеское звание и от малолетнего Цинь Ши-хуана почтительное наименование «второго отца». Кстати, молва утверждала, что Люй Бувэй действительно был отцом первого императора, поскольку его мать была прежде наложницей Люй Бувэя и попала в царский гарем уже беременной... Если это действительно так, то будущий деспот стал прежде всего проклятием собственных родителей. Дело в том, что овдовевшая царица продолжила свою незаконную связь с Люй Бувэем, который, впрочем, несколько этим тяготился, и вскоре сосватал ей «фальшивого евнуха». Когда преступная связь раскрылась, евнух, его родня и двое незаконных детей, прижитых вдовствующей царицей, были казнены, сама она сослана, а Люй Бувэй, страшась казни, покончил с собой.
Однако все это случилось, когда Люй Бувэй находился в весьма преклонных летах; до тех пор он долгие годы наслаждался богатством, властью и всем тем, что они давали. Более трех тысяч «гостей» кормилось при его блестящем дворе, и лучшие умы стекались к нему со всей Поднебесной. Они-то и создали по его приказу «Весны и осени», представив в сжатом виде все позитивное знание тогдашнего мира, «объяв небо, землю и тьму вещей, дела древности и нынешних дней». Объем произведения был по тем временам внушительным — текст состоял из двухсот тысяч слов!
«Весны и осени Люй Бувэя» не были летописью, подобно «Веснам и осеням» Конфуция или историческим хроникам, что велись при царских дворах, однако в литературном и философском плане они претендовали на многое. Как дань привычному пониманию термина в них существует определенная привязка материала ко времени, хотя не ко времени историческому. Произведение состоит из «Двенадцати описаний», где изложение идет по месяцам и временам года, «Восьми обозрений» и «Шести рассуждений»; каждое из них, в свою очередь, делится на главы и главки. «Весны и осени Люй Бувэя» — труд поистине энциклопедический, в его составлении принимали участие представители всех главных школ и уроженцы разных царств; особенно же заметно здесь присутствие ученых из славного приморского царства Ци, в столице которого у городских ворот когда-то существовала своеобразная академия. Редактором этого труда обычно считают самого Люй Бувэя. До сих пор на русском языке публиковались только отдельные главы этого произведения — сейчас к ним добавляются новые переводы Г. А. Ткаченко.
***
Во времена Шан бытовало такое присловье: «Если уж небо ниспосылает несчастье или одаривает счастьем, на это всегда есть причины». Так же и государство: находится в состоянии внутренней смуты — непременно навлечет на себя и нападение извне. Если же внутренняя смута сама по себе и не приведет к гибели, то в сочетании с навлекаемым ею нашествием сделает дальнейшее существование государства невозможным.
Ибо, вообще говоря, войной идут либо ради выгоды, либо ради восстановления справедливости. Когда нападают на царство, охваченное смутой, его легко одолевают, и нападающий без труда завладевает трофеями. На фоне творящихся в таком царстве смут нападающий выглядит справедливым, благодаря чему и обретает славу. Трофеи же и слава в состоянии подвигнуть к решительным действиям не только мудрого правителя, но и властителя средней руки. Вот почему ни земельные уступки, ни дорогие подношения, ни униженные мольбы, ни изъявления покорности не в состоянии защитить царство от вторжения. Уберечь его может только твердый порядок внутри самого государства.
При твердом внутреннем порядке можно не опасаться ни нашествия алчущих выгоды, ни нападения искателей славы—ибо все нашествия и нападения предпринимаются если не ради выгоды, то ради славы. Если бы они не приносили ни того, ни другого, к ним не прибегало бы ни одно государство, сколь бы могущественным оно ни было.
***
В Чжу было в обычае скреплять пластины панцирей простой шелковой нитью.
— Не лучше ли воспользоваться крученой нитью? — предложил Гунси Цзи чжускому правителю.— Ведь прочность панциря зависит от плотности скрепления пластин. Сейчас прочность составляет лишь половину возможной, если же воспользоваться крученым шелком, она будет полной.
— Но где же нам взять крученый шелк? — спросил чжуский правитель.
— Народ должен производить то, в чем нуждаются правители, - ответил Гунси Цзи.
— Отлично! сказал чжуский правитель и повелел использовать при изготовлении панцирей крученый шелк
Узнав, что его предложение принято, Гунси Цзи велел всей своей родне заняться изготовлением крученого шелка. Кое-кому это не понравилось, и люди стали поговаривать, что Гунси Цзи для того понадобилось сшивать панцири крученым шелком, что его семейство производит много этого товара
Недовольный этим, чжуский правитель отдал новое повеление, в котором чинам предписывалось при изготовлении панцирей не пользоваться крученым шелком
Так чжуский правитель оказался в плену предубеждений. Ибо если использование этого материала при изготовлении панцирей дело само по себе хорошее, то как ему могла повредить семья Гунси Цзи? Если же затея с шелком была неразумной...
Здесь стоит заметить себе, что наличие или отсутствие крученого шелка у Гунси Цзи не могло служить основанием для суждения о ценности его предложения.
***
В царстве Лу был некий урод. Будучи как-то вне дома, его отец повстречал красавца Шан До. По возвращении домой он сказал своему соседу: «Нет, этому Шан До все же далеко до моего сына!» В действительности же его сын был крайне безобразен, а Шан До изумительно красив, но из-за предубеждения, проистекавшего из любви к своему ребенку, отец поставил уродца сына выше признанного красавца! Так что верно судить о красоте и уродстве может лишь тот, кому дано видеть уродство в том, что мило его сердцу, и красоту в том, к чему оно не лежит
***
Ныне мир пришел к упадку, путь мудрых властителей предан забвению. Властители века нынешнего заботятся лишь о собственных усладах и развлечениях, заняты лишь тем, чтобы увеличить размеры своих колоколов и барабанов, изукрасить свои террасы и павильоны, сады и парки. Ради этого они готовы лишать людей их достояния
и, чтобы дать выход своему гневу, не задумываясь, предают их смерти. Старые и слабые до срока умирают от голода и холода, сильные и способные разоряются, нищают и впадают в жалкое состояние. А тут еще плен и гибель, походы на ни в чем не повинные государства с целью отторжения их земель, истребление безвинного люда ради умножения выгод...
И при этом еще хотят, чтобы храм предков пребывал в безопасности и алтари оставались незыблемыми! Что может быть труднее этого?! Ведь если, положим, о некоем человеке станут говорить: «У такого-то полно всякого добра, стены его дома прогнили от дождей, сторожевой пес издох — самое время его ограбить»,— с ним, скорее всего, это и случится. И если кто-то думает, что когда о каком-либо государстве говорят: «Там сейчас голод, стены и валы невысокие, средства обороны незначительны — самое время напасть на них и покорить»,— и с ним такого не сделают, тот, конечно же, просто не понимает, что и в том, и в другом случае речь идет об одном и том же!
Властителям свойственно ошибаться не в том, относительно чего у них имеются сомнения, а в том, относительно чего сомнений у них нет; не в том, что они полагают неизвестным, а в том, что они полагают совершенно очевидным. А посему надлежит исследовать всеми доступными способами, измерить всеми доступными мерами и исчислить со всевозможной точностью и то, в чем нет сомнений, и что совершенно известно — только тогда можно избежать упущений в определении истинного и ложного и ошибок в наградах и карах.
Сумел же Яо отыскать мудрейшего в Поднебесной и поручить дела Шуню! Сумел же Шунь отыскать мудрейшего в Поднебесной и поручить дела Юю! А ведь в своих суждениях они полагались исключительно на собственный слух. Поистине, лишь тот, кто, полагаясь на собственный слух, способен вынести правильное суждение, может быть назван познавшим сущность жизни и судьбы.
Нынче же те, кто ослеплен, не только не в состоянии познать сущность жизни и судьбы — они не в состоянии познать, из чего проистекали свершения пяти предков и трех царей. Не подозревают они и насколько дурны нынешние времена, и насколько неспособны они сами!
Нет ничего выше знания. Когда чего-то не знаешь, об этом можно спросить; когда чего-то не умеешь, этому можно научиться. Чжоуская поговорка гласит: «Человек, осознавший, что ему нужно учиться, еще не упустил время». Поэтому желающему научиться мудрости прежде всего следует поинтересоваться, отчего преуспели три первых династии. Тот же, кто, ничего не зная, полагает себя знающим, пребывает у корня всех несчастий.
***
Слава сама по себе не приходит, великие дела сами собой не свершаются, государство само по себе не стоит: для этого нужны мудрецы. Если мудрец и появляется, к речам его не внимательны. Речи же, не доходящие до сознания, не откладываются и в памяти. А между тем нет большего несчастья, чем невнимание к речам мудрецов.
Там, где правитель разумен, в мире царит порядок и мудрец занимает высокое положение. Там, где правитель неразумен, в мире царит смута и мудрец занимает низкое положение. Вот почему там, где мудрец занимает высокое положение, ни одно желание правителя не остается неисполненным, ни одно намерение — неосуществленным.
***
В нынешние времена стремление к занятию должностей влечет подданных к смутам и беспорядкам, а жажда богатства делает их необузданными. Стоит им приблизиться к правителю, как они тут же стремятся использовать это к собственной выгоде; столкнувшись же с необходимостью управлять людьми, медлят и трусят. При этом они еще дерзают рассчитывать на щедрость властителя!
Предположим, некто станет пристально следить за своими поступками и всячески избегать позора, но при этом в делах денежных любой ценой обращать все к своей пользе. Ясно, что ему удастся приобрести богатство не иначе как сделавшись разбойником.
Слава и богатство появляются не сами собой — им предшествуют служба и заслуги. При незначительной службе и ничтожных заслугах желать большого почета — низость. Желать же богатства и славы при полном отсутствии трудов и заслуг — наглость. Путь низости и наглости не к лицу благородному мужу.
Меж тем нынче часто приходится слышать: «Взяли бы на службу меня— и страна не знала бы забот». Однако, возьми такого на службу, и еще неизвестно, что будет. Ведь такой явно считает себя добродетельным, хоть сам еще от забот не освободился. Попади такой на государственную службу — и где гарантия, что он сумеет освободить от забот государство? Оставляя самого себя, то есть то, что ему доступно, он берется за то, что ему недоступно,— а это явное неразумие. Прежде чем браться за наведение порядка в государстве, ему следовало бы навести порядок в отношениях с родственниками и друзьями. Если же в отношениях с родными он проявляет непочтительность, а в отношениях с друзьями — ненадежность, то о каких его умениях вообще можно говорить?
Поэтому судить о человеке следует не по тому, чего он намерен достичь, а по тому, чего он уже достиг. Именно так было в старину: те, кто шел на службу к правителям, сначала непременно показывали, на что они способны, а уж затем получали назначение; сначала делом доказывали свою силу и лишь потом начинали получать жалованье.
***
Конфуций рассказывал: «Свили ласточки себе под крышей уютное гнездышко и зажили там. Молодые и старые кормили друг друга из клюва и весело щебетали, считая себя в полной безопасности. Даже когда дымовая труба дала трещину и огонь стал лизать стропила, хорошее настроение не покидало их. Отчего? Да просто невдомек им было, что скоро беда коснется и их самих».
Среди служилого люда мало кто превосходит разумением таких вот ласточек. Продвигаясь в рангах и жалованье, приобретая богатство и знатность, служилые собираются в одном государстве — отцы и сыновья, старшие и младшие братья, прочая родня — и весело щебечут вместе, не замечая, что родовые алтари уже под угрозой. И хотя дымовая труба уже готова дать трещину—они до последнего момента не сознают этого, ибо рассудок их ничем не отличается от рассудка ласточек.
Поэтому и говорится: когда в мире великая смута — ни одно государство не может оставаться в безопасности; когда смутой охвачено целое государство — ни в одной семье не будет покоя; когда смута в семье — ни один ее член не может быть безмятежным. Поэтому и говорят: чтобы привести в порядок малое, нужно сначала добиться порядка в большом, а чтобы обезопасить большое, прежде нужно обратиться к малому. Лишь когда большие и малые, благородные и худородные не забывают друг о друге, наступает радость для всех. Однако, чтобы утвердиться в малом, необходимо всегда помнить о первостепенной важности большого.
***
Если и существует некое умение, с помощью которого можно достичь любого блага, устранить любое зло и привести в покорность весь мир,— то это, конечно, сыновняя почтительность. А посему, вынося суждение о человеке, нужно обращать внимание и на то, как он относится к своим ближайшим родственникам, и на то, как относится он к дальней родне,— то есть смотреть, каково его отношение к тем, кто для него важнее всего, и к тем, кто для него менее важен. И если, положим, некто с полной почтительностью относится к важнейшим для него ближайшим родственникам и в то же время без непочтительности относится к менее важным дальним, то о таком можно сказать, что он проявляет серьезное отношение к дао сыновней почтительности. Именно благодаря этому сумели привести к порядку Поднебесную первые цари.
Ибо кто любит своих — не станет ненавидеть и чужих; и кто с почтением относится к собственной родне — не станет презирать родню чужую. Таким образом, любовь и уважение, оказываемые самым близким родственникам, прославляют и освещают весь народ.
***
Цзэн-цзы говорил: «Тело человека — это то, что оставлено ему в наследство родителями; кто же посмеет без уважения относиться к родительскому наследству?» Меж тем отсутствие благоговения перед местом, где живешь,— непочтительность; нарушение верности повелителю, коему служишь,— непочтительность; исправление должности без усердия — непочтительность; неискренность в отношениях с другом — непочтительность; малодушие на поле сражения— непочтительность. Любой из пяти проступков этих влечет беды для ближайших родственников провинившегося; кто же посмеет без уважения относиться к своему долгу?
***
Как-то раз Юэчжэн Цзычунь спускался по лестнице и повредил ногу. После выздоровления он в течение нескольких месяцев все еще никуда не выходил и выглядел весьма опечаленным. Слуги его забеспокоились:
— Вы, господин, вот уже сколько месяцев, как залечили ногу, а все никуда не выходите. Позвольте узнать также, отчего вы так мрачны видом?
Цзычунь ответствовал им:
— Хорошо, что спросили об этом. Как я слышал от Цзэн-цзы, а тот, в свою очередь, от Конфуция, наше тело, достающееся нам в целости при рождении от родителей, точно так же в целости и должно быть возвращено им нами. Поэтому лишь тот, кто не наносит ущерба своему телу и не повреждает своей плоти, может быть назван почтительным сыном. Благородный муж шагу не ступит без памятования об этом. Я же забыл о дао сыновней почтительности, потому и опечален.
Посему и говорится: тело не принадлежит нам в качестве собственности,— оно лишь наследство, полученное от предков и родителей. Следовательно, главное, в чем необходимо наставлять народ,— это в сыновней почтительности. Проявляется же почтительность в кормлении престарелых. Для кого кормление престарелых представляется естественным, трудность заключается в том, чтобы оставаться при этом почтительным. Для кого при этом естественно быть почтительным, трудность заключается в том, чтобы всегда сохранять спокойствие. Кому удается сохранить спокойствие, труднее всего сохранить его до конца. Но лишь тот может считаться полностью постигшим сыновний долг, кто и после смерти родителей не бросает на их доброе имя ни малейшей тени.
***
Когда в стремлении достичь чего-либо начинают с корня— желаемого достигают через десяток дней; когда же в стремлении к чему-либо начинают с верхушки — только напрасно тратят силы. Ибо достижение славы и успеха зависит от правильно выбранного пути, который в состоянии подсказать только мудрец. Без мудрого же не может быть и речи о верной постановке дела. Поэтому и говорится: корень всякого дела — в обретении мудреца.
Некогда девица из рода Юсинь, собирая тутовые листья, нашла в дупле дерева грудного младенца. Она преподнесла его в дар правителю, а тот велел повару его выкармливать. Когда затем справились о происхождении младенца, выяснилось, что его мать жила у реки И и, будучи беременной, имела во сне видение, в котором дух- шэнь повелел ей: «Когда увидишь, что из каменной ступки выступает вода, иди на восток и не оборачивайся».
На другой день девица увидела, что в каменной ступке появилась вода, рассказала соседям о своем сне и пустилась в путь. Отойдя на восток десять ли, она оглянулась: все ее селение скрылось под водой. Сама же она за непослушание превратилась в полое тутовое дерево.
Узнав об этом, правитель повелел назвать младенца И Инем.
И Инь вырос и стал известен своей мудростью. Когда об этом прослышал Тан, он послал человека к главе рода Юсинь с просьбой отпустить к нему И Иня, но тот не согласился. Между тем сам И Инь стремился на службу к Тану, и тогда тот решил взять в жены одну из дочерей главы рода Юсинь. Глава был польщен и послал И Иня сопровождать невесту.
Ибо нет ничего, чего не совершил бы мудрый властитель, когда он стремится заполучить на службу мужа, владеющего дао, как нет ничего, чего не совершил бы владеющий дао муж в стремлении попасть на службу к мудрому властителю. Лишь обретя друг друга, могут они пребывать в радости.
***
Мудрец ведет дела так, будто никуда не спешит, но он везде поспевает. Кажется, что он медлит, но он всегда достаточно быстр, чтобы не упустить нужный момент.
Некий моист, по имени Тянь Цзю, желал непременно встретиться с циньским царем Хуэй-ваном. Три года прожил он с этой мыслью в Цинь, но случая так и не представилось. Тогда один знакомый упомянул о нем в разговоре с чуским царем, и моист направился в Чу. Он понравился чускому царю, и тот, присвоив ему ранг военачальника, отправил с поручением в Цинь. Таким образом, он наконец прибыл в Цинь и увиделся там с царем Хуэй-ваном.
— И кто бы мог подумать, что путь в Цинь лежит через Чу? — отозвался он затем об этих событиях в кругу приближенных.
Так что поистине бывает: что близко одному — далеко другому. Так же бывает и со временем.
Если некто, обладающий мудростью У и Тана, живет не во времена Цзе и Чжоу, ему невозможно преуспеть; так же, впрочем, как ничего нельзя поделать во времена Цзе и Чжоу, если нет таких мудрецов, как Тан и У. Поэтому мудрец должен следовать за временем, как тень следует за путником, не отставая ни на шаг. Так же и муж, владеющий дао, должен скрываться, дожидаясь своего часа.
Когда же приходит время, простой человек в холщовой одежде становится Сыном Неба, а повелитель всего лишь одной тысячи колесниц становится хозяином Поднебесной. Люди самого низкого происхождения становятся советниками трех великих царей, и обыкновенный простолюдин сводит счеты с могущественнейшим из властителей.
Поэтому мудрый ничто не ценит так высоко, как время. Ибо когда холод сковывает землю, даже Хоу Цзи не сможет ничего посеять, не дождавшись весны. И как бы ни был умен человек, он ничего не добьется, если время его не пришло.
Когда леса покрываются пышной листвой — можно рвать ее горстями хоть до вечера, не боясь, что это будет заметно. Но стоит выпасть осеннему инею — и леса стоят голыми.
Так же и трудность любого дела определяется не его сложностью, но выбранным для него временем.
Цзы-яна из царства Чжэн прикончили, когда гнались за бешеным псом: Гао Го из царства Ци расстался с жизнью, когда ловили убежавшего вола. Причиной их гибели стала слепая толпа. Если при случае пес или вол увлекают за собой огромные толпы людей — что уж говорить о человеке!
И в то же время целая конюшня голодных лошадей не заржет, пока не завидит сена; и свора голодных собак не зайдется в лае, пока не завидит костей. Но стоит им почуять сено или кости — и никому не удержать их порыва.
Так и народ: во времена смуты хранит молчание, пока не завидит мудреца. Но стоит народу узреть мудрого — и он потянется к нему в своих помыслах...
Посему мудрые властители и выдающиеся государственные мужи, желающие облагодетельствовать «черноголовых», лучше всего могут преуспеть в этом во времена смуты. Небо дважды не предоставляет случая. Удобный момент краток, но искусный мастер не медлит: правильно улавливает его.
***
Некогда цзиньский Вэнь-гун вознамерился сразиться с чусцами при Чэнпу. Призвав к себе Цзюфаня, он обратился к нему за советом:
— Как быть — ведь чусцев много, а наши войска малочисленны?
Цзюфань сказал в ответ:
— Я, ваш слуга, слышал, что тому, кто любит церемонии, недостаточными кажутся любые украшения, а тому, кто любит воевать,— слишком простыми все мыслимые хитрости. Нужно их просто обмануть, вот и все!
Когда Вэнь-гун сообщил его решение советнику Юн Цзи, тот сказал:
— Конечно, если спустить пруд, рыбы наловишь много. Только вот беда, на следующий год ее не будет вовсе. И если выжечь чащобу, можно славно поохотиться; зато на следующий год там не возьмешь ни одного зверя. Таков уж закон обмана и лихоимства. Если один раз и удастся что-либо урвать, то уж повторить не надейся — близорукий расчет!
Вэнь-гун все же использовал замысел Цзюфаня и нанес поражение чусцам при Чэнпу. Но когда по возвращении из похода он раздавал при дворе награды, высшую из всех получил Юн Цзи.
— Как же так,— заговорили справа и слева,— разве победа при Чэнпу была одержана не в соответствии с замыслом Цзюфаня? Как могло случиться, что, воспользовавшись его планом, наш господин обошел его при награждении?
— Речи Юн Цзи будут обладать ценностью и через сто поколений,— ответил на это Вэнь-гун.— Совет же Цзю¬фаня мог быть употреблен лишь однажды. Так неужели же совет, который может быть использован один единственный раз, выше речи, значение которой не исчезнет и через поколения?
Конфуций, узнав об этом, сказал: «Что ж, в момент опасности прибегнул к обману, чтобы одержать победу над врагом, а по возвращении почтил мудрого, чтобы доказать всем свою приверженность добродетели...»
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги