Избранница герцога

Глава 11

Вильерс любовно поглядывал на затылок своего сына Тобиаса, комфортно устроившегося на полу посреди разбросанных бабок. «Черт меня побери, если я когда-нибудь назову его Джуби, — думал он про себя. — У нас с ним одного цвета волосы, ему не хватает лишь нескольких белых стрелок. Посмотрим, что будет дальше». У самого Вильерса эти стрелки появились уже в восемнадцать. Он тогда испугался, решив, что скоро поседеет. Но этого не случилось.

Потом он увидел среди фамильных портретов один — свою копию. Далекий предок с таким же лицом и прической, с жесткими свинцовыми глазами и, по преданию, — бастард. Теперь он знал, откуда идет его линия.

У Тобиаса все те же фамильные черты. Эта мысль радовала его.

Лизетт, оглянувшись, одарила его светлость улыбкой. Впрочем, такой улыбкой она встречала каждого гостя. Он повидал многих красивых женщин, его бывшая невеста Роберта была изысканно красива. Но Лизетт... он никогда не встречал подобного совершенства. Она была похожа на целомудренную и веселую богиню.

— Смелей, к нам, — приглашала она к себе, на пол, из груды переливающегося незабудками шелка, сама похожая на чистый и нежный цветок.

Было отрадно наблюдать подобную непринужденность. Она была полной противоположностью леди Элинор Монтегю, которая готовилась войти в его семью.

— Я хочу дождаться леди Элинор, которая провожает свою мать, — ответил он.

Лизетт небрежно пожала плечами.

Подходит ли ему Элинор? Она быстро преодолела несколько лишних ступенек, разделявших их. Возможно, она сделала это лишь затем, чтобы как-то утихомирить свою мать? Он не предполагал, что в целой Англии может отыскаться леди, которая посмеет сама прилюдно объявить помолвку, словно он здесь только для мебели.

Наконец Элинор вернулась. Если Лизетт выглядела юной златокудрой богиней, то Элинор, со своей боевой раскраской, казалась наложницей из гарема, если таковой отыщется в Англии.

Ни слова не сказав, Элинор опустилась на пол. Ее пышные юбки на обруче взметнулись выше ее головы, предоставив на миг восхитительную лодыжку его жадному взору.

— Я только хотел спросить, не могу ли я предложить вам стул? — проговорил Вильерс с усмешкой, раздосадованный тем, что она игнорирует его.

«Кажется, это входит у нее в привычку», — подумал Вильерс.

Глаза ее были подведены, как у придворной кокотки, однако осанка ее оставалась аристократической. Герцогиня-шлюха — вот кем она могла бы стать! Но какой бы она ни была, он не мог не ловить ее чувственные сигналы, ощущая себя как в борделе.

Он мог бы присоединиться к группе на полу, но презирал такой сорт неформального общения. К тому же, зная нетребовательность Лизетт в отношении слуг, он не слишком полагался на чистоту пола.

— Вас ничуть не соблазняет игра? — спросила Элинор, держа шар, который она ловила довольно легко.

Когда он смотрел на ее малиновый рот, кровь у него вскипала. Интересно, какова она в постели? Какова на вкус, эта свирепая, острая на язычок штучка? Будет ли она госпожой, доминирующей примерно как ее мать, или расплавится вся под его ладонями?

— Почему ты хочешь зваться Джуби? — обратилась Элинор к Тобиасу. — Тебе нравится быть веселым?

— Ему нравится, — ответила за него Лизетт, обнимая мальчика, который слегка ершился, не успев привыкнуть к ласкам леди. Вильерсу становилось легче на душе, когда он видел, как она добра с его незаконнорожденным сыном.

Лизетт очень скоро наскучила эта игра. Она никогда не увлекалась чем-то надолго. Энн последовала ее примеру и, прислонившись спиной к стулу, на который успел усесться скучавший Вильерс, прикурила сигариллу. Она выпускала дым затейливыми колечками, следя за тем, как они уносятся вверх.

— Мне снова скучно, — кокетливо заявила Лизетт, поглядывая на Вильерса.

— Я вижу прекрасный набор музыкальных инструментов на дальней стене, — сказал Вильерс, помогая ей подняться. Она оказалась легкой, как пушинка, как и подобает неземной красавице.

Глаза ее заблестели от удовольствия.

— Я умею играть на любом из них, я обожаю музыку.

Мать Вильерса тоже любила музыку и часто играла на клавесине в гостиной; он тепло улыбнулся Лизетт, представляя, как их общие дети, если бы они появились, играли бы на этих инструментах.

Нет, конечно, его Тобиас превосходно удался. Он был им весьма доволен. Но была еще Вайолет, которой совсем не шло ее нежное имя: у девочки был неподвижный взгляд исподлобья и тяжелый подбородок. Он не представлял себе, как будет выдавать ее замуж. Впрочем, с помощью денег такие проблемы решаются без труда.

Смогла бы Лизетт научить его девочку казаться легкой и привлекательной? Он посмотрел на Элинор, которая за что-то отчитывала Тобиаса. Ей бы тоже не мешало взять несколько уроков хорошего тона у Лизетт.

Впрочем, Тобиас вполне равнодушно сносил ее замечания. Это было все равно, что мед после того, что он натерпелся у мучителя Гриндела. При воспоминании об этом Вильерс невольно сжал кулаки. Он тогда избил Гриндела и переговорил с чиновником из магистрата на Боу-стрит. Гриндела посадили в тюрьму, но Вильерс никак не мог успокоиться и частенько мечтал увидеть его голову отделенной от туловища.

— Леопольд, — нежно окликнула его Лизетт, — ты не поможешь мне снять эту лютню?

Любого, кто посмел бы назвать его по имени, он пригвоздил бы к месту свинцовым взглядом, но перед Лизетт он был совершенно безоружен, и это заставляло задуматься Элинор, которая краешком глаза наблюдала, как он лебезит перед ней, как смотрит и движется, стараясь, сам казаться тоньше и выше.

Она решила быть снисходительной, но почему-то постоянно срывалась на его копии — Тобиасе. То ей казалось, что он припрятывает фишку в рукаве, то, что смотрит на нее как-то не так.

В другом конце гостиной Лизетт стала наигрывать на лютне, напевая своим ангельским голоском. Как говорится, нет ничего прекраснее леди, которая поет и играет. Теперь этой леди была Лизетт.

Усилием воли Элинор прогнала от себя этот возвышенный образ и углубилась в игру с неряшливой и плохо воспитанной копией Вильерса. Но было в нем и то, что ей нравилось. В этом она тоже не могла не признаться себе. Этот бастард так легко скрестил свой взгляд со взглядом герцогини, ее матери.

Их игра стремительно приближалась к финалу. Снова настала его очередь бросать. Элинор сосчитала бабки, откатившиеся влево. Он не пропустил ни одной и заработал еще очко. Теперь он имел право и на следующий бросок, который, однако оказался неудачным.

Наступила очередь Элинор. Она бросила шар, и фишки повалились на сторону — все, кроме шестой. Она незаметно подтолкнула ее рукой, и та легко откатилась под ее великолепные юбки.

Ты выиграла! — с досадой выкрикнул Тобиас, которому показалось, что рухнули разом все бабки. — Но ведь я никогда не проигрываю...

Она выдержала паузу, чтобы успеть насладиться своей фальшивой победой.

— Это потому, что тебе не приходилось играть с леди, — очень довольная произнесла она.

— Хочешь сказать, что девчонки лучше играют? — спросил он, набычившись.

Она залюбовалась им, так он был похож в этот момент на Вильерса.

— Просто я играю лучше тебя, — спокойно заявила она. — В игре все равны, не важно — мужчина это или женщина.

— Я играл со многими девчонками и всегда выигрывал, — стоял он на своем.

— Гордец всегда проигрывает в итоге, — усмехнулась Элинор.

— Я гордец?

— Ладно, успокойся, — решив, что уже достаточно помучила его, сказала Элинор. — Я смошенничала.

— Что?— недоверчиво переспросил он.

Вынув из-под своего роскошного подола фишку, Элинор подала ему ее.

— Ты не умеешь считать, малыш, — сказала она.

— Я умею считать, — возразил он.

— Тогда ты стал растеряхой и не удосужился сосчитать фишки. Надо было проверить, прежде чем объявлять победу.

— Я не переставал считать бабки! — крикнул он.

— Но теперь ты видишь, что я спрятала фишку! — повысив голос, сказала Элинор, покрутив ею перед его носом. — Во время игры я видела, что ты пытаешься смошенничать. Но я все время считала, и тебе не удалось смошенничать, а мне удалось!

— Ты странная леди, — неожиданно заявил Тобиас.

— Очень странная, — подтвердил Вильерс, становясь рядом.

Он и раньше это утверждал, подумала Элинор. А теперь то же самое делает эта козявка — его копия.

— Она была странной с колыбели, — рассмеялась Энн.

— Тобби, — попросила Элинор, вовсе проигнорировав их мнение о себе, — не поможешь ли мне подняться с пола?

Тобиас вскочил на ноги.

— По-моему, ты легкая как пушинка, — весьма благосклонно отозвался Тобиас, подавая ей руку. — Через пару месяцев я стану выше тебя.

— Ты такой же хвастун, как моя собачка, — заметила Элинор, расправляя фалды.

Он хотел возразить ей, сказать, что собака не умеет хвастать, но Элинор опередила его, повторив:

— Мой Ойстер — ужасный хвастун.

— Чем же он может хвастать?

— Своим хвостом. Он обожает свой хвост, но как ни вертится, не может рассмотреть его, потому что он очень толстый. Поэтому он любит подолгу кружиться на одном месте и лаять, чтобы я вдоволь налюбовалась на его замечательный хвост. — Она взяла стакан пунша с подноса.

Отец учил его быть сдержанным, и Тобиас не стал смеяться. Он лишь остановил на ней взгляд своих темно-серых глаз.

— Кроме того, — продолжила Элинор, — Ойстер чрезвычайно гордится своей способностью защитить меня.

— Защитить тебя? Но служанка рассказывала, что он совсем маленький.

— Возможно. Но сам он этого не знает. Иногда он думает, что каминная подставка для угля скалится на меня. И тогда начинает скалиться сам, рычит и подкрадывается к ней, чтобы укусить.

Тобиас молча смотрел на Элинор.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — сказала она. — Сегодня Ойстер осрамился, он неправильно вел себя...

Мальчик улыбнулся.

— И третья вещь, которой он гордится, это его перчик, — заключила Элинор.

Теперь Тобиас рассмеялся.

— Я думал, леди никогда не говорят подобных вещей, — заметил он.

— Разумеется, они не должны говорить так. Но, зная, какие мужчины гордецы, мне захотелось это сказать, — продолжила Элинор. — Думаешь, что раз у тебя есть перчик, ты выше всех девочек и всегда побеждаешь их?

— Я в ужасе, ушам своим не верю, — раздался голос Вильерса. — Нет, это не леди, я должен искать себе другую жену.

— У моего песика малюсенький красноватый перчик, — продолжила Элинор. — Не знаю, чем там можно гордиться, но он все же гордится. Он думает, что у него просто королевский перец.

Тобиас захихикал.

— Скажу тебе по секрету, он еще и влюблен, — объявила Элинор. — Влюблен в нашего лакея Питера, точнее, в его ногу. Когда Питер отдыхает, Ойстер начинает тереться о нее своим перчиком.

На этот раз отец и сын прыснули одновременно. Элинор, сделав последний глоток, подумала о том, как предсказуемы все эти мужчины, какое одинаковое у них чувство юмора. Взрослый герцог и маленький бастард — почти никакой разницы.