Избранница герцога

Глава 6

Лондон, резиденция герцога Монтегю

В тот же день

— Мы должны взять все твои самые лучшие наряды, — объявила герцогиня за завтраком. — И амазонку, разумеется. Там она очень может пригодиться. Но только не ту, с пошлыми фестончиками, которую ты надевала в парк. Они просто безвкусны.

— Гладкая ткань с набивкой смотрится лучше всего, — сказала Энн. — Леди Фестл выезжает в амазонке из подобной ткани уже второй раз.

Элинор почти не слушала. По счастью, герцогиня так любила болтать, что не нуждалась в ее репликах. Ей было вполне достаточно Энн, которая явилась к ним в это утро в наряде из небесно-голубой тафты с огромным декольте и пышными фалдами на бедрах. Под ними был надет широченный кринолин. Мадам Бушон выглядела потрясающе, восхитительно, как и подобает богатой замужней матроне.

Элинор надела свое любимое невзрачное платье из темного муслина. Она считала, что оно отлично сохранилось, хотя и прослужило уже два или три сезона. Из-под подола торчали пышные оборки ее нижней юбки. Она находила, что эти оборки весьма удачно сочетаются с пышными гофрированными рукавами.

— Не хочу брать с собой мои лучшие платья, — произнесла вдруг Элинор, сестра и мать с недоумением посмотрели на нее.

— Я отправила записку к мадам Гаске, чтобы она нам сегодня же доставила твой новый наряд, который мы несколько недель назад заказали.

— А мне уже расхотелось иметь это платье, — сказала Элинор, любовно оглядывая свои рукавчики и оборки от нижней юбки, торчавшие снизу.

— Прошу тебя, дорогая, сделай над собой усилие, — строго сказала ее мать, сидевшая во главе стола. — Энн отчитала меня сегодня за то, что я позволяю тебе ходить в обносках. Раньше я смотрела на это сквозь пальцы, но теперь, когда ты должна стать герцогиней, я этого больше не потерплю. Тебе придется одеваться по моде, милая.

— Я почти готова к этому, — произнесла Элинор, — но у меня так мало красивых платьев, таких, как надето сейчас на Энн. Хотела бы я оказаться в таком наряде!

— Мне кажется, мое декольте могли бы украсить еще и кисточки, — ответила Энн. — Возможно, я попрошу внести в него изменения. Интересно, заметит ли Вильерс, как ты изменишься в своем новом платье? Сам он одевается весьма элегантно.

— Ему не столь важно, во что я одета, — сказала Элинор. — У нас совсем другие чувства! Пожалей мою больную голову.

— Пожалеть твою голову? — вмешалась герцогиня. — До сих пор с твоей головой было все в порядке, в отличие от Лизетт.

— И теперь она согласна, не скрывать больше свою красоту, — произнесла Энн. — Она хочет быть желанной, а не отпугивать, как злая карга.

— Моя дочь не похожа на каргу, — отрезала герцогиня. — Я бы ей этого не позволила. — Видимо, чтобы рассеять последние сомнения, она уставилась на Элинор сквозь лорнет: — Ты одета как неряшливая горничная, это совершенно неприемлемо!

— Совершенно неприемлемо, — повторила Энн, которая не стеснялась появляться в свете в нарядах самых рискованных фасонов. — Но все будет хорошо, я уже отправила одного лакея за моими нарядами, а другого — к мадам Гаске. В последнее время я заказала у нее три наряда, но готова пожертвовать ими в пользу сестры. Возможно, мадам даже успеет их слегка расставить вверху под размер нашей Элинор. Впрочем, декольте в них такое глубокое, что это не имеет значения. Линия груди пройдет на палец выше, только и всего. Это даже удобнее для нашей скромницы. Но много скрыть ей все равно не удастся, — усмехнулась она.

Элинор молча покусывала губы. Похоже, ей предстоит превратиться из скромницы в падшую уже к вечеру.

— Ты должна слушаться советов сестры, — сказала герцогиня. — Твоя сестра сделала блестящую партию в самый первый год своего выезда в свет, Энн очень умна, и хотя пожертвовала маркизом ради мистера Бушона не имевшего блестящего титула, только выиграла от этого...

— У моего милого Джереми превосходные земли в долине, акры и акры дорогущих земель со стадами прелестных тонкорунных овечек. Я очень богата.

— Полагаю, твой гардероб в этом году уже стоит вдвое дороже, чем мой и Элинор, вместе взятые. Твой папа был бы очень расстроен, если бы все это ты отнесла на его счет.

Элинор не была мотовкой. Если ее мать заказывала ей платье, она послушно посещала все примерки, лишь бы не поднимать шума в семье.

— На самом деле мы с Элинор не такие уж и разные... — начала было Энн.

— С этим я не согласна, — твердо заявила герцогиня. — Как только ты начала выезжать в свет, Энн, я постоянно боялась, как бы ты не оскандалилась в обществе с этой твоей... экстравагантностью. За Элинор я всегда была спокойна.

— Ах, она такая скромница, — заметила Энн с едва заметной усмешкой.

— Ты могла бы поучиться у Элинор ее сдержанности, — заявила герцогиня. — Вы должны поддерживать друг друга. Почему бы тебе, не прокатиться с нами, Энн? Составь нам компанию, — неожиданно предложила она.

— А как же я оставлю Джереми?

— Нет ничего целительнее для брачных уз, чем краткие расставания, — произнесла герцогиня. — Мы с вашим отцом редко ссоримся, полагаю, что это из-за наших затяжных разлук.

Поскольку их отец имел страсть к путешествиям, и даже в чужом климате, на ссоры действительно не хватало времени.

— Нет никакой необходимости, чтобы ты тащилась вместе со мной, — сказала Элинор. — Я просто хорошо объясню Рэкфорт, как надо заботиться о прическе и платье. Я прикажу ей, чтобы она была более внимательной. Надеюсь, я буду выглядеть прекрасно, хотя Рэкфорт и постоянно жалуется на зубную боль.

Обе леди снова пристально осмотрели Элинор, обменявшись многозначительными усмешками.

— Вы абсолютно правы, матушка, — произнесла Энн после паузы. — Я еду с вами и прихвачу свою камеристку. Я предоставлю мою Виллу в полное твое распоряжение, Элинор. Это будет настоящее жертвоприношение с моей стороны; я не удивлюсь, если у меня над головой возникнет сияние после этого.

Элинор округлила глаза:

— К чему все эти сложности? Может быть, твоя Вилла просто даст несколько уроков моей Рэкфорт?

— Боюсь, это не поможет. Твоя Рэкфорт самая бестолковая из всех служанок на свете. Тебе я отдаю Виллу, а для себя возьму еще и Мэри.

— Полагаю, ты собираешься путешествовать лишь для того, чтобы собрать побольше сплетен, — заметила Элинор.

— Вовсе нет. Я лишь хочу, чтобы ты выглядела респектабельно, как и подобает герцогине, — с достоинством парировала Энн.

— Я тоже готова пожертвовать для тебя моими нарядами, дорогая, — сказала герцогиня. — Мне удалось сохранить фигуру.

— Это весьма щедро с вашей стороны, матушка, — произнесла Энн. — Но я не позволю ей донашивать за вами платья. У невесты должен быть совсем другой гардероб.

Через пару дней к утру были доставлены платья от доблестной мадам Гаске. Это были заказы для Энн, включая один наряд из темно-голубой парчи, перехваченный тайно у другой заказчицы, которая осталась весьма разочарованной из-за этого.

— Это платье — верх совершенства, — говорила довольная Энн. — Я случайно подсмотрела в тот момент, когда над ним корпели швеи, и тут же решила, что оно непременно должно быть моим.

— Как же ты могла? — возмутилась Элинор.

— Очень просто. Я предложила мадам Гаске тройную цену, и она охотно уступила его мне. Ты должна ценить, что я передаю его тебе. Я очень хочу, чтобы ты стала герцогиней Вильерс. Надеюсь, ты оправдаешь мои ожидания. Этот наряд вполне соответствует великолепным костюмам герцога.

Элинор хотела сказать, что ей слегка претит столь пышный стиль, но в этот момент их окликнула мать.

— Я только попрощаюсь с Ойстером, — сказала вместо этого она. — Он только что где-то тут мелькал.

— О нет, Ойстера мы возьмем с собой, — вдруг сказала Энн. — Я привяжу кружевную салфетку к его ошейнику, чтобы он выглядел поимпозантнее.

— Не будь дурочкой, — одернула ее герцогиня, появляясь в дверях. Элинор ни в коем случае не должна брать с собой это пузатое, пучеглазое чудовище.

— Нет, должна, — продолжала настаивать Энн. — Может быть, именно Ойстер и обручил их. Он стал их любимой шуткой.

— Его слишком трудно сделать привлекательным, — уныло произнесла Элинор.

— Попробую прицепить ему к ошейнику одно из моих страусовых перьев, — сказала Энн. — Кажется, королева Шарлотта украшала своего мопса страусовыми перьями. Или это были павлиньи перья? Ты просто обязана быть с собачкой, если хочешь нравиться Вильерсу. Сейчас все таскают за собой своих щенков, это модно.

— Мне нет дела до моды, — снова затянула свою старую песню Элинор. — К тому же Ойстер вовсе не мопс.

— Частично он мопс, — настаивала Энн, похлопывая собачку по спинке. — Подожди, сейчас увидишь, как хорош он будет со страусовым пером.

Энн была в модной широкополой шляпе, украшенной с одной стороны пучком из страусовых перьев. Она мгновенно вытащила одно из них и засунула в ошейник Ойстера.

— Он мопс, хотя и не совсем чистопородный, — подтвердила герцогиня. — Мистер Песникл сказал нам об этом, и у нас нет оснований не доверять ему.

— Ни один мопс на свете не имеет таких ушей, — сказала Элинор. — И вообще он нам будет только мешать.

— Твоя сестра Энн лучше понимает мужскую природу, — сказала герцогиня, — а ты несколько лет только и делала, что смотрела букой на всех женихов. Хотя бы теперь перестань упрямиться и прими совет твоей младшей сестры.

— Смотрите! — вскричала Энн. — Он носит мое перо, как статский советник. Видите, как он им важно помахивает?

— Кто бы мог не заметить этого? — сказала Элинор, поманив песика к себе. Он подбежал, виляя хвостом и гладя на нее глазами, полными обожания. Это была одна из тех странных собачек, которые не могли нравиться всем. Но она любила своего питомца Ойстера, с его кремовым тельцем и черненькой мордочкой. И с этими его ужасными черными выпученными глазками, которыми он так преданно смотрел на нее. И все же ей казалось, что одним страусовым пером тут трудно исправить положение.

— Он не будет мешать, — сказала Энн. — Скорее поможет. Когда разговор сам собой прекратится или наступит замешательство, можно будет переключиться на него.

— Лучше убрать это перо, Энн, — сказала Элинор. — Оно свешивается ему на спину и щекочет ее. Того и гляди, он начнет гоняться за своим хвостом. А он такой толстый, что замучается делать это.

— Перо придает ему особый шик! — настаивала Энн. — Матушка, не позволяйте ей отнять перо у Ойстера. Он скоро привыкнет к нему. Такое точно перо носит мопс королевы. Страусовое. А может быть, и павлинье.

— Мопсик с павлиньим пером, — сказала Элинор, — прекрасная тема для светской беседы. Ладно, пусть остается.

— Когда прибудем на место, тебе надо будет пойти вздремнуть, Элинор, — сказала герцогиня. — Я хочу, чтобы ты предстала перед Вильерсом в самом лучшем виде. Лучше этой бедняжки Лизетт.

— Но, мама, Лизетт — моя подруга. Не надо говорить о ней так.

Герцогиня прищурилась.

— Может быть, это тебя надо звать чокнутой, а не Лизетт? — спросила она.

Элинор промолчала.

Ее мать вдруг слабо вскрикнула:

— Будь я проклята, если забуду взять эти острые серебряные гребешки твоей бабушки! Я хочу, чтобы ты выложила их на столик возле твоей постели. В знак твоего целомудрия, таков уж обычай. — Она поспешно удалилась.

— Неужели она думает, что я стану приглашать герцога в мою спальню, чтобы показать ему какой-то первобытный фетиш, да еще в чужом доме? — спросила Элинор.

Энн слегка потрепала ее по руке, чтобы успокоить.

— Нашу мать иногда заносит, не обращай внимания. Она новее не считает тебя глупой.

Но часто называет, подумала Элинор, Она оставалась загадкой для матери, которая не подозревала, что у них с Гидеоном все так далеко зашло. Мать не знала, какой чудесный месяц они провели перед восемнадцатилетием Гидеона, накануне его обручения.

И поскольку ее мать ничего об этом не знала, она ничего не знала и о ней, своей несчастной старшей дочери.

Элинор знала также, что ее мать страдает забывчивостью и не придает значения тем оскорблениям, которые раздает направо и налево. Но каждый раз, когда мать называла ее глупой, словно острый нож поворачивался в ее сердце.

— Гидеон на балу герцогини Бомон подходил к нам, когда мы с мамой были в павильоне для угощений, — сообщила она зачем-то сестре, лишь бы что-то сказать.

— Он был с Адой?

— Нет, Ада снова больна.

Энн поморщилась:

— Больна или притворяется? Она просто изображает из себя изнеженную особу. Возлюбленную средневекового трубадура, на которого похож Гидеон.

— Нет, однажды я видела, как она кашляла, — возразила Элинор.

— Я не люблю ее, — заявила Энн.

— Не говори так, она не виновата, что больна, и вообще ни в чем не виновата.

— Разумеется, виноват Гидеон, — мрачно заявила Энн. — Он не имел права поступить с тобой так бесчестно, должен был порвать завещание своего отца.

— Бесчестно?

— Да, он обесчестил тебя, не так ли, Элинор?

Элинор вздернула подбородок.

— Это не было бесчестьем, мы просто любили друг друга. Неужели не понимаешь? Не думала, что ты настолько глупа!

— Если мужчина позволяет себе обесчестить девушку, он должен нести за это ответственность, — возразила Энн. — Гидеон подлец, обычный волокита. А ты хочешь сделать из него святого, молиться на него.

— Ничего подобного! — воскликнула Элинор. — Он не так уж и виноват. Это его отец спутал все своим завещанием.

— Он лицемерный педант, только и всего, — заявила Энн. — А ты уверена, что он не порвал бы это завещание, если бы ты не позволила ему соблазнить себя?

— Что за чушь ты несешь?

— Не отдайся ты ему, он, возможно, порвал бы это завещание.

— Как ты можешь? — возмутилась Элинор. Она так натянула ошейник бедного толстяка Ойстера, что тот едва не задохнулся.

— Я говорю это не для того, чтобы оскорбить тебя, а чтобы ты не звала Вильерса раньше времени в свою спальню показывать гребешки.

— Мы с Гидеоном любили друг друга, — стояла на своем Элинор.

— Да, он только и делал, что вынюхивал местечко, чтобы втихомолку развлечься с тобой, — возразила Энн. — А еще, к твоему сведению, он обхаживал дочку нашего второго лакея. Теперь я могу сказать это тебе. Скажи я об этом раньше, ты бы не пережила такой новости. Но я всегда щадила твои чувства. Ты была слишком чиста для подобных вещей.

— Успокойся, — произнесла Элинор, — больше я никого не приглашу в мою спальню до свадьбы, обещаю, — улыбнулась она.

Дверь снова распахнулась.

— Вы заставляете меня ждать, дети, — крикнула герцогиня, появляясь в дверях в окружении слуг. — Карета уже ждет. Подай мне эту кружевную шаль, Хобсон! А ты, Элинор, передай глупого Ойстера на руки Хобсону. Я вовсе не хочу, чтобы от нас пахло псиной.

— Мы уже идем, — сказала Элинор, передавая щенка.

Ощутив внезапный порыв, Энн вдруг поцеловала ее:

— Я хочу, чтобы у тебя все получилось, чтобы ты вышла замуж и была счастлива!

Из холла вновь донесся голос герцогини:

— Твой Ойстер снова описал мраморный пол, Элинор! — До них донеслись шлепки и повизгивания. — Ты плохая собака. Хобсон, ткни его мордочкой в то, что он наделал!

— Мне кажется, я должна поспешить на помощь моему Ойстеру, — сказала Элинор, надевая шляпку и хватая перчатки.

— Как бы он не наделал на ковер Лизетт или в туфли Вильерсу, — сказала Энн. — Тогда твои шансы сделаться герцогиней Вильерс намного уменьшатся. Мужчины не выносят собачек, писающих в их туфли.

— Тебе кажется, что ты уже узнала все про мужчин, моя младшая сестра? — спросила Элинор.

— Я считаю себя настоящим ученым-натуралистом во всем, что касается их повадок, — высокомерно ответила Энн.

— Ты не ученый, — ответила Элинор.

— Кто же я?

— Охотница. Бедные джентльмены, знали бы они, что ты о них думаешь!

Герцогиня снова появилась в дверях:

— Элинор, я взываю к твоему разуму. Собери свою волю и поспеши к карете. Если Вильерс явится туда раньше нас, Лизетт уведет его без малейших угрызений совести.

Неожиданно резким жестом Энн сорвала кружевную косынку с груди Элинор.

— Что ты делаешь? — вскричала обиженно та. Кружева скрывали слишком откровенный вырез.

— Готовлю тебя к свиданию с женихом, — очень довольная ответила Энн. — Нет, это просто невыносимо, что именно ты унаследовала такую пышную грудь и такие синие глаза от нашей матери.

— Спасибо. Но я не понимаю, почему ты должна управлять этим моим наследством? — спросила Элинор. — Да еще так беспардонно.

— Потому что ты должна составить прекрасный контраст Лизетт. Ей меньше, чем тебе, повезло с формами. Если она не изменилась, конечно. В общем, смотри на это как на брошенную горсть зерна.

— Что?

— Охотник, чтобы подманить фазанов, рассыпает зерно. А ты привезешь в засаду свои прелести, — ответила Энн, усмехнувшись. — Он уже никуда от нас не уйдет!