Избранное

Пышность — невынослива: она

Заморозка легкого боится,

Зябнет, как тропическая птица,

В нездоровый сон погружена.

Утреннее солнышко встречать

Все цветы торопятся в долине,

А в саду — на каждом георгине

Увяданья черная печать.

Ну и декабрь! Тепло, и снега нет,

И воздух чист, — он будто с мылом вымыт.

Неужто вправду изменился климат,

Как утверждает старый мой сосед?

Нет, добрый друг!

Так и меня во тьме —

В душе моей,

В моей глухой зиме —

Весенняя надежда навестила.

Прошла неделя,

Поглядел в окно,

А там все так,

Как быть зимой должно:

Метет метель жестоко и уныло.

Отложу

Раскрытую тетрадку,

С полки

Томик Бунина сниму —

Видно,

Было и ему несладко

Зимовать в деревне

Одному.

Я и сам бы

Этой ночью вьюжной

Выпил малость,

Сидя у огня, —

А собаку

Покупать не нужно:

Слава богу,

Две их у меня.

Кто на снегу таинственные знаки

Оставил здесь и так запутал их,

Что мудрые глаза твоей собаки

С недоумением глядят на них?

Но хоть сама жар-птица тут, быть может,

Прошла на лапках утренней порой, —

Нас никакие тайны не тревожат.

И час заката—он не за горой.

Пусть кому-то несносен

Этот сонный покой —

Только тени от сосен

На дорожке пустой;

Только — ныне и присно

С наступлением дня

Две синицы корыстно

Навещают меня.

Сумрак — в дружбе с тишиною,

Ель — с березой, дуб — с сосною...

Милый край, в снегу волшебном,

Еле спорит с тьмой ночною,

Но незримо виден мною,

Озаренный, как луною,

Высшим зрением душевным.

За окном

Кипит работа, —

Здравствуй, дятел,

Старый друг!

Нездоровится мне

Что-то,

Дело валится

Из рук.

Вот бы мне

С такой любовью

Ладить

С жизнью трудовой,

Вот бы мне

Твое здоровье,

Золотой

Характер твой!

Пока ты трезв, пока ты болен,

Пока ты не сошел с ума,

Поговорит с тобой на воле

Природа вечная сама:

«Не то чтоб ты трудом усердным

Мог что-то в мире покорить,

А просто в городе бессмертном

Мне не с кем больше говорить».

Кто-то любит город, кто-то — горы,

Кто-то — шум, а кто-то тишину,

Тихий лес, или степей просторы,

Или моря синюю волну.

Я люблю — не ввязываясь в споры

Гром пирушки в полуночный час,

И леса, и города, и горы:

Я, друзья мои, богаче вас.

Если ты пьешь один —

Плохо ты будешь пьян:

Где же твои друзья,

Старый мой друг и брат?

Нет одиноких людей

И одиноких стран,

Если сами они

Этого не хотят.

Каменный век или атомный век?

Или и то и другое?

Милый ты мой, золотой человек,

Друг мой, — нас все-таки двое.

Если бы нам улыбнулась судьба,

Мы б не тянули с ответом.

Искренность — это и мысль, и борьба,

Нам ли не помнить об этом?

Все делил ты

С добрыми друзьями,

С ними вместе

Был и пьян и сыт,

Только горе —

По твоей программе —

Одному тебе

Принадлежит.

Там, где Рыбинск и Волга,

Там почудилось мне,

Что уснул я надолго

На родной стороне.

И на ветхом погосте,

Неотесан и груб,

Греет старые кости

Деревянный тулуп.

Лежит снежок на кровлях,

И в инее столбы,

И, словно иероглиф,

Дым вьется из трубы.

Сравненье пустяково,

Но на моем пути

Для Виктора Петрова

Локальней не найти!

Гляжу: на поляне, где пыль снеговая, —

Береза прямая, береза кривая.

И обе прекрасны. Но, боже ты мой,

Дай жизнь мне окончить березой прямой.

Я верю — и в этом моя вина, —

Что сбудутся наши сны,

Что нас хорошо научила война,

Как жить — после войны:

Я стараюсь спать восемь часов,

Хотя не сплю до утра,

И калитка не заперта на засов,

И собака моя — добра.

О Искандер, Абдуррахмана сын,

Куда тебя нелегкая умчала?

Еще не дожил ты до тех седин,

Когда мечтают все начать сначала.

Ты, юный друг, ходил под стол пешком,

Не сознавая своего таланта,

Покамест я равнину Самарканда

Изъездил всю на лошади верхом.

Ты, не слыхавший в жизни никогда

Ни свиста пуль, ни грохота орудий,

А ныне — в небе многих киностудий

Внезапно засиявшая звезда.

Поймешь ли моего призыва суть:

Она не в том, чтоб после слов привета,

Налив вина, всучить тебе либретто

С невиннейшею просьбой: протолкнуть.

Нет! Потому тебя я видеть рад,

Что по контрасту, мой холеный отрок,

Я вспомню Среднеазиатский округ

Таким, как был он тридцать лет назад.

Я вспомню ледяные склоны сор

И знойные барханы Каракумов,

Где мудрый Федин и хитрец Мелькумов

Бойцов учили подчинять простор.

И переулки старого Ташкента,

И дымную ночную чайхану,

И — что сейчас звучит уже легендой —

Застенчивую девушку одну.

Явись!

И ты получишь в должный срок

Немного водки и немного плова.

Поскольку в этом смысле в Комарово

Сосуществуют Запад и Восток.

Когда, поев, изволишь ты прилечь,

Склоняясь телом томным и усталым.

То мне на миг покажется сандалом

Электронагревательная печь.

...Мороз крепчает, слабого губя.

Но ты силен! Явись из дальней дали!

Врагов твои герои побеждали,

Ты — ради дружбы —

Победишь себя!

За окнами сразу идет во тьму

Спокойнейшая Нева.

Хозяин сидит,

И плывет в дыму

Тяжелая голова.

Перо в руках

И «сафо» в зубах

Одинаково горячи.

И дымит табак,

И сидит байбак

В кресле, как на печи.

Учтя домашних туфель нрав,

Блаженствуют пока,

Лукавым лаком просияв,

Калоши байбака.

Заходит месяц пухленький,

Рассвет восходит тоненький;

Умнейший кот республики

Лежит на подоконнике.

Пора кончать.

И спать пора.

И катятся едва

Из-под весомого пера

Отменные слова.

Нажмите, хозяин,

Побейте беду,—

С поэзией — дело табак...

И вот надевает шинель на ходу

И маузер взводит байбак.

И следом за Вами, куда ни пойдешь,

Военные трубы похода,

И следом за мною пошла молодежь

Ребята девятого года.

Игра по-хорошему стоила свеч:

Шеренга врагов поредела...

И это действительно верная вещь,

Воистину кровное дело!

Снова утро заморосило,

За Невой залегла заря.

Сентября золотая сила

Осыпается просто зря.

Против этой поры соседства,

Против осени — боже мой! —

Есть одно неплохое средство,

Называемое зимой.

За ночь снег заметет поляны,

Нерушимую тишь песка...

Так, негаданно и нежданно,

Смерть появится у виска.

Может, где-нибудь под Казанью

Подойдет она, леденя

Высшей мерою наказанья —

Дружбой, отнятой у меня.

Покушались — и то не порвана.

Мы ее понимали так:

Если дружба, то, значит, поровну

Бой, победу, беду, табак.

Мы шагали не в одиночку,

Мы — в тяжелой жаре ночей

Через жесткую оболочку

Проникавшие в суть вещей.

Сквозь ненужные нам предметы,

За покров многолетней тьмы,

В солнце будущего планеты

Не мигая смотрели мы.

Нас одна обучала школа —

Революция, только ты

Выбирала слова и голос

Через головы мелкоты.

И, по воле твоей сверкая,

Наша дружба кругом видна —

Драгоценная и мужская,

И проверенная до дна.

Мы славили дружбу наперекор

Молве. К хитрецам — спиной.

Мы славили дружбу, а не разговор

За столиками в пивной.

Понятие, выросшее в огне,

Отбросившее золу,

Суровое братство, которого нет

И быть не может в тылу.

Зачем же поэзии вечный бой

Изволил определить —

В одном окопе да нам с тобой

Махорки не поделить!

Юность всяким превратностям рада,

Ей бы только менять города:

Кто-то выбрал гранит Ленинграда,

Кто-то стал москвичом навсегда.

Тридцать лет не бывал я в Смоленске,

Не видал — от греха своего —

Ни садов его в солнечном блеске,

Ни стены знаменитой его;

И закатов его, и рассветов,

Колыбелей его и могил...

И в Смоленскую школу поэтов

Македонов меня не включил.

Почему же все чаще и чаще,

От Невы до истоков Днепра,

Наподобие птицы летящей,

Сны уносят меня до утра.

Окружают меня чудесами

И тревожат всю ночь напролет,

Будто там — на углу под часами —

До сих пор меня девушка ждет,

Чтобы вместе, знакомой тропою,

Нам добраться до Чертова рва,

Где, укрывшись в овраге от зноя,

Лихорадочно дышит трава,

Чтобы в небо родное вглядеться,

К роднику ледяному припасть

И вдвоем воскресить наше детство

И доподлинной родины власть.