Избранное

КАЛИБЕРОВ СТЕПАН ВАСИЛЬЕВИЧ, председатель райисполкома.

АНТОНИНА ТИМОФЕЕВНА, его жена.

МОШКИН, работник отдела заготовок.

ПЕЧКУРОВ КУЗЬМА ПРОХОРОВИЧ, директор спиртзавода.

ГОРОШКО ЕГОР СЕРГЕЕВИЧ, председатель колхоза «Партизан».

МАРИЯ КИРИЛЛОВНА, его жена.

НАТАША, их дочь, учительница.

ЛЕНЯ, их сын.

ГАННА ЧИХНЮК, колхозница.

ГАРДИЮК ОЛЬГА, спецкор областной газеты.

КУРБАТОВ СЕРГЕЙ ИВАНОВИЧ, прокурор.

МИХАЛЬЧУК, бригадир.

Действие первое

Квартира Калиберова. Воскресное июльское утро. Из спальни выходит К а л и б е р о в. Он в пижаме и домашних туфлях. Все больше и больше раздражаясь, он долго ищет что-то, роясь в ящиках стола и буфета.

К а л и б е р о в. Закурить в доме — целая проблема. Спички прячет, шельма… Об аппетите заботится, а нервы треплет… (Нашел спички под крышкой пианино. Прикурил и возвращается в спальню.)

Входят А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а и Г а н н а Ч и х н ю к.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а (предлагая Ганне стул подле двери). Присаживайтесь, пожалуйста.

Г а н н а. Спасибо, голубка. Некогда сидеть.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Так вы специально за мешками приехали?

Г а н н а. Кладовщик просил. Уборка скоро, понадобятся.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Я уж давно хотела переслать, да все не с кем было. (Сокрушаясь.) Я виновата, а вам хлопоты.

Г а н н а. Какие там хлопоты! Все равно я на рынок приехала. Собрала десятка два яиц, хочу вот продать… А то пообещала старшенькому своему инструмент чертежный купить. А денег ни копейки.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Простите, милая, а за картошку муж уплатил?

Г а н н а. Все до копеечки.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. А то теперь, сами знаете, чуть что — и уж тебе нарушение устава припишут.

Г а н н а. Не беспокойтесь даже — уплатил.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. А ну, покажите-ка ваши яички. Может, я их куплю.

Г а н н а. Вот, глядите. Мне все равно, кому продавать.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Уж очень они у вас меленькие.

Г а н н а. Почему меленькие? Средние.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а (недовольно). Меленькие все же… Ну, ничего — возьму. (Взяв кошелку, уходит на кухню.)

Ганна, оставшись одна, с интересом рассматривает обстановку комнаты: пощупала скатерть на столе, поглядела на фотографии и вдруг заметила на пианино чучело кота, застывшего в такой позе, словно он вот-вот схватит мышь.

Входит А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а, она передает Ганне свернутые в трубку мешки и деньги за яйца.

А председатель ваш, Горошко, очень хороший человек. Характер у него такой приятный, покладистый.

Г а н н а. Это жене такой характер приятен, а для колхоза ни к чему. Колхозу хозяин нужен, хороший хозяин. Смотрю я, голубка, удивительный кот у вас.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Чудесный был кот. Любимец мой.

Г а н н а. На что-то нацелился и уж сколько времени не шелохнется.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Так это же чучело… Как вам сказать… Портрет мне на память сделали.

Г а н н а. Так он подох?

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Умер.

Г а н н а. Объелся?

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Что вы, милая! Я за ним уж так смотрела, так смотрела! Поверите ли, на весь Минск не было такого кота. Такой умный, такой ласковый… (Вытирает слезы.)

Г а н н а. Так вы его, значит, ободрали и напихали чем-то?

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Мастер делал. Художественный мастер.

Г а н н а. Бедный котик… А те, что в коридоре, тоже ваши?

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Мои, милая, мои. Троих еще из Минска привезли, а остальных уж тут достали.

Г а н н а. А деток у вас, наверное, нету?

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. И без них хлопот хватает.

Г а н н а. Что правда, то правда. А я вот двоих одна без мужа ращу.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. А где же муж?

Г а н н а. Собакам сено косит.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Собакам?

Г а н н а. А может, и кошкам, кто его знает.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. А через суд — алименты?

Г а н н а. Пусть он подавится теми алиментами. Я и сама детей выращу. Старшенький этим летом семилетку окончил. В техникум теперь поедет. По электричеству техником хочет быть. Пусть едет. Теперь ученые люди кругом нужны. Вот и в нашем колхозе электростанцию строить будем. Инженеры уже приезжали, снимали планы.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Знаю, знаю. Это мой Степан Васильевич посылал их к вам.

Г а н н а. Нет, голубка, то еще Макар Семенович их прислал. Вот был человек! Жаль только — заболел, бедняга.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а (с ноткой обиды). А мой Степан Васильевич разве хуже Макара Семеновича?

Г а н н а. Не знаю, как и сказать… На активе районном я его слушала, так выступает он гладко. Да вот жаль, у нас редко бывает. А с таких, как Горошко, глаз на минуту нельзя спускать.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Ну, он им спуску тоже не даст.

Г а н н а. Кто?

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Как это «кто»? Степан Васильевич Калиберов.

Г а н н а. Извините, голубка, может, я что лишнего наговорила про вашего мужа.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Ничего, ничего, милая. На критику мы не обижаемся.

Г а н н а. Ну, так я пойду. Бывайте здоровеньки. (Идет к выходу.)

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а (провожая ее). И вам того же, милая.

Г а н н а уходит.

(Подходит к двери в спальню, постояла, послушала.) Спит еще.

Звонит телефон.

(Снимает трубку.) Слушаю… Здравствуйте, Кузьма Прохорович… Нет, Степан Васильевич дома, только он… ему немного нездоровится… Когда же и болеть ему, как не в выходной день. Вы уж лучше зайдите так часика через два. (Кладет трубку.)

Г о л о с К а л и б е р о в а (из спальни). Чего ты там врешь? Кому нездоровится?

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. А что мне прикажешь отвечать? Что ты просто дрыхнешь до сих пор?

Г о л о с К а л и б е р о в а. Это мое дело — дрыхну я или не дрыхну.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. А ты не огрызайся. С женой говоришь, а не с домработницей. (Отворив дверь в спальню, ядовито.) Небось вчера в обкоме опять против шерсти погладили.

К а л и б е р о в (входя, мрачный). Тебя бы вот так погладили.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а (меняя тон). Степа, ну зачем ты опять куришь до завтрака? А потом будешь жаловаться, что нет аппетита.

Калиберов не то откашлялся, не то что-то буркнул в ответ.

Может, согреть тебе водички для бритья?

К а л и б е р о в. Обойдемся и без ваших услуг. (Взяв полотенце, уходит.)

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. О господи! Неужели опять выговор? (Вздыхая, накрывает на стол.)

Из кухни, вытираясь на ходу, возвращается К а л и б е р о в.

Степочка, ну не томи же ты меня. Скажи, что случилось? Неужели опять выговор?

К а л и б е р о в. С последним предупреждением. Последним. Ясно?

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Я так и знала…

К а л и б е р о в. Что ты знала? Знайка…

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Ты на мне злость не срывай. Я всегда говорила…

К а л и б е р о в. Всегда говорила, а теперь помолчи.

Пауза. Калиберов задумался. Антонина Тимофеевна явно без всякой надобности переставляет что-то в буфете. Включает радио.

Г о л о с п о р а д и о. Обком партии указал товарищу Калиберову на порочный стиль работы, когда практическое и конкретное руководство подменяется заседательской суетой… В период подготовки к уборке необходимо…

Антонина Тимофеевна поспешно выключает радио, заметив раздражение мужа.

К а л и б е р о в. Уже раструбили… Прославили…

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. И почему они к тебе все время придираются? За каких-нибудь полгода два выговора, да еще с предупреждением. Ну, я понимаю, если бы ты ничего не делал. А то ведь и сам покоя не знаешь и людям не даешь. Днюешь и ночуешь на своих заседаниях да совещаниях.

К а л и б е р о в (с горечью). Вот за эти самые совещания да заседания мне вчера и закатили выговор. Говорильней, видите ли, занимаюсь, а комбайны и жнейки не отремонтировали вовремя.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Неужели ты сам должен ремонтировать какие-то комбайны? Нет, я совершенно этого не понимаю!

К а л и б е р о в (резко). А не понимаешь, так молчи.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Ты всегда так. Тебе кто-то насолит, а мне это боком выходит.

К а л и б е р о в. Помолчи, Тоня. Помолчи хоть минутку.

Пауза.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Ну, и сколько же мы будем так молчать? Нет, Степа, нам молчать не приходится. Ты не хочешь меня слушать, а всегда выходит по-моему.

Калиберов молчит.

(Смелее.) На твоем месте я этих работничков так взяла бы за жабры, по три шкуры с каждого бы спустила. Ты же с ними цацкаешься, а сам выговоры хватаешь.

Калиберов сердито взглянул на Антонину Тимофеевну.

Ты на меня не злись. Я тебе только добра желаю. Ты думаешь, мне легко смотреть, как ты переживаешь? (Вздохнула.) Вырваться бы нам только из этого болота.

К а л и б е р о в. Смотри, как бы не вылетели отсюда пробкой.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Так оно и будет, если ты не возьмешься за ум.

К а л и б е р о в (с иронией). Было бы за что взяться.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. А не можешь звонить — слазь с колокольни.

К а л и б е р о в (поддразнивая). Вот это по-большевистски!

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Даже вспомнить обидно, какую должность в Минске занимал, какую квартиру имел! Да что там квартира. Машина персональная была, не чета этому паршивому газику.

К а л и б е р о в. Слышал, уже сто раз слышал. Вывод, вывод какой?

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Вывод? А вывод простой. Ну пусть тебя в Минске не оценили, но ведь не махнули же на тебя рукой, а послали сюда, пониже, чтобы ты тут себя показал. Так ты же покажи, отличись! Иначе не видать тебе Минска как своих ушей. А не сумеешь показать себя, и отсюда погонят. Что тогда будет, ты подумал? Специальности настоящей у тебя нет. Образование… (Махнула рукой.) Куда же ты пойдешь? В пастухи? Так и там тоже кнут надо уметь держать.

К а л и б е р о в (с иронией). Убедительно. Ну-ну, дальше.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Во-первых, все должны знать, что ты трудишься как вол. Ночей не спишь — за район болеешь. А во-вторых… а во-вторых, ты болен. Это очень важно. Послушал бы ты, как тут люди вспоминают этого Макара Семеновича. Говорят: «Заболел, бедняга…»

К а л и б е р о в. Интересно. И какую же ты мне болезнь придумала?

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Гипертония, язва, камни в печени — выбирай любую.

К а л и б е р о в. Так-так. Ну, а как же при таких болезнях сто граммов выпить?

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. На людях, конечно, ни капельки. А дома пей сколько влезет. Сама поднесу.

К а л и б е р о в. Жизнь райская… Ну, вот что, хватит мне слушать твою мещанскую болтовню. Сама… (постучал пальцем по лбу, а затем по столу), а еще установочки дает.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Ты не можешь без оскорблений.

К а л и б е р о в. Черт его знает! Там учат, указывают, директивы дают, выговора объявляют, домой придешь — и здесь инструктаж.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. А спокойней нельзя?

К а л и б е р о в. Сколько раз я тебя просил — не лезь в мои дела. У меня своя голова на плечах есть. А ты насобирала котов — ими и командуй. (Уходит в спальню, стукнув дверью.)

Звонок в передней. А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а выходит и возвращается с М о ш к и н ы м.

М о ш к и н. Извините…

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Пожалуйста, пожалуйста, заходите.

М о ш к и н. Я слышал, Степан Васильевич вернулся.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Как же, как же, ночью приехал.

М о ш к и н. Так, может быть, он еще отдыхает? Тем более сегодня выходной.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Разве у него бывает выходной? Просто ему нездоровится. Поволновался — и вот опять приступ.

М о ш к и н (обеспокоенно). Приступ? Так это же очень серьезно. Если так, я не буду его беспокоить.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Ничего, по важному делу он всегда примет.

М о ш к и н. Нет-нет, что вы! Разве можно докучать больному человеку.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Плохо вы знаете Степана Васильевича. Ведь он такой уж человек: болен не болен, а тянет как вол. И никому не заикнется.

М о ш к и н. Ай-яй-яй, разве ж так можно! У меня в Минске, знаете, есть один доцент, почти родственник со стороны жены. Очень известный доктор-гинеколог. Его все профессора и доценты знают. Так, если хотите, я могу, при его содействии, устроить на прием хоть к самому академику.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Был он уже и у профессоров и у академиков. Ему в Кисловодск нужно ехать. Да разве он поедет теперь, когда вот-вот начнется уборка.

М о ш к и н. Антонина Тимофеевна, здоровье прежде всего.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Для него прежде всего работа. Это вот ваш Макар Семенович заболел и тут же поехал на юг. А Степан Васильевич, пока район на первое место не выведет, никуда отсюда не тронется.

М о ш к и н. Если Степан Васильевич только захочет, так в этом году наш район может раньше всех закончить хлебозаготовки. А хлебозаготовки — это все. Выполним их раньше всех — и сразу будем на первом месте.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. А почему же, вы думаете, он не захочет этого?

М о ш к и н. Видите ли… есть один… очень такой, как бы сказать, деликатный способ… Надо немножко, понимаете ли… (Растопырив пальцы, делает какие-то выкрутасы рукой.) Не знаю, захочет ли он пойти на это…

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. А вы поговорите с ним, посоветуйтесь. Может, он вас и послушается.

Входит К а л и б е р о в.

К а л и б е р о в. А, Мошкин.

М о ш к и н. Здравствуйте, Степан Васильевич.

Здороваются.

У вас и правда совсем больной вид.

К а л и б е р о в. Заболеешь тут с вами.

М о ш к и н. А что говорят врачи?

К а л и б е р о в. Врачи? (Взглянув на жену.) Да вот нашли какие-то камни в печени, что ли… Ну, зачем пожаловал? Садись.

М о ш к и н. Нет, уж я не буду сегодня вас беспокоить.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Степа, я схожу в аптеку, может, там ессентуки привезли. (Уходит.)

К а л и б е р о в. Ладно, ладно. (Мошкину.) Выкладывай, что там у тебя.

М о ш к и н. Нет, пусть уж у меня ни выходного дня нет, ни спокойной ночи, я как-нибудь перетерплю, а вам при вашем здоровье нельзя.

К а л и б е р о в. Брось, я не люблю этого.

М о ш к и н (поняв, что дальше юлить не следует). Дело, в общем, небольшое… Завтра на исполкоме слушается вопрос о молокопоставках. Так вот, я вам хотел показать отчетик, чтобы вы знали, кто как сдает молоко. (Порывшись в портфеле, передает бумаги.)

К а л и б е р о в (рассматривая ведомость). Ого! «Лев Толстой» полностью рассчитался?

М о ш к и н. Да, полностью. (Тихо, по секрету.) Маслом, маслом из магазина.

К а л и б е р о в. А это что? Всего столько? Это черт знает что такое!..

М о ш к и н. Да вы не волнуйтесь. При вашем здоровье…

К а л и б е р о в. Ты о моем здоровье не хлопочи. Закон есть закон. (Успокоившись.) Конечно, молоко — не решающее звено в нашей работе.

М о ш к и н. Я и говорю. Что такое молоко? Чепуха. Нажмем завтра на исполкоме, и оно само потечет.

К а л и б е р о в (ходит по комнате). Хлеб — вот основа всех основ.

М о ш к и н (вздохнув). И еще какая основа!

К а л и б е р о в. График хлебосдачи когда будет готов?

М о ш к и н. Как знал, что спросите. (Подавая бумагу.) Вот, пожалуйста, наш проект. Мы здесь немного сократили государственные сроки.

К а л и б е р о в. А про досрочное выполнение плана вы слышали что-нибудь, товарищ Мошкин?

М о ш к и н. А как же, слышал, конечно.

К а л и б е р о в. Так вот, заруби себе на носу: этим летом мы должны быть впереди всех передовиков! Ясно? Чтобы Званецкий район за нами в хвосте плелся, а не мы за ним. А твой график обеспечит нам это?

Мошкин деликатно пожимает плечами.

Стало быть, надо на него наплевать и забыть. До пятнадцатого августа с хлебопоставками мы должны разделаться, и без лишних разговоров.

М о ш к и н. Это, Степан Васильевич, не так просто организовать.

К а л и б е р о в. Организуйте! А не справишься — душу вон и жилы на телефон! Цацкаться не буду. Хватит!

М о ш к и н. Зачем со мной цацкаться? Я просто говорю, что тут хорошенько придется покрутить мозгами.

К а л и б е р о в. Черт знает что такое! Взять хоть бы тот же Званецкий район. Та же система, те же организации, такие же колхозы, и земли и климат те же, а чуть ли не на целый месяц раньше заканчивают хлебозаготовки. Или тут какой-нибудь секрет есть, или мы никуда не годные руководители.

М о ш к и н. Почему «не годные»? Руководители мы хорошие. А вот секреты действительно есть. Один секрет — колхозы не одинаковые. Там они таки побогаче.

К а л и б е р о в. Ну, а другой?

М о ш к и н. Другой вы тоже знаете. Зачем брать с бедного, когда можно брать с богатого?!

К а л и б е р о в (махнув рукой). Э, какой это секрет?!

М о ш к и н. И я говорю, разве это секрет?

К а л и б е р о в. Значит, есть еще и третий?

М о ш к и н. Если говорить совсем откровенно, так есть. Правда, это секрет… уж совсем секретный.

К а л и б е р о в. Ну-ну, выкладывай.

М о ш к и н. Как вам сказать… Некоторые, не знаю, разумные или неразумные люди придумали одну маленькую хитрость. Конечно, они ничего в карман себе не кладут. Все для государства стараются. Но они хотят быть передовыми. А скажите, кто не хочет быть передовым?

К а л и б е р о в. Да говори ты открыто. Что ты все финтишь?

М о ш к и н. Я не финчу… Я хочу сказать, что такие хитрые люди у начальства всегда на хорошем счету.

К а л и б е р о в. Ну и человек же ты, Мошкин! Соль, соль давай!

М о ш к и н (испытующе). А вы, Степан Васильевич, случайно, не насолите мне этой солью?

К а л и б е р о в. А ты боишься?

М о ш к и н. Я знаю, конечно, вы человек справедливый. Да и дело это не такое уж страшное. Просто в некоторых районах колхозы сдают хлеб не только на склады «Заготзерно», но и разным там спиртзаводам и леспромхозам. А те выдают такие же квитанции, как и на заготпунктах.

К а л и б е р о в. Так-так.

М о ш к и н. В нашем районе есть два спиртзавода.

К а л и б е р о в. Ну и что же?

М о ш к и н. Если там работают свои люди, как у нас, например, Печкуров, так с ними легко договориться.

К а л и б е р о в. Ну-ну, дальше…

М о ш к и н. Они могут выдать колхозам квитанции по всей форме, а с колхозов пока взять не хлеб, а только гарантийные расписка.

К а л и б е р о в. Ловко…

М о ш к и н. Хлеб еще в поле, а с государством мы уже в расчете. И сводку в область можно послать законную, на основании квитанций.

К а л и б е р о в. Ну, а потом?

М о ш к и н. А потом будем нажимать и сдавать хлеб, чтобы вернуть гарантийные расписки. Делать, конечно, это аккуратно, потому что теперь развелось столько разных контролеров, ревизоров и проверяльщиков, что хоть плачь. Не говорю уже про всяких корреспондентов.

К а л и б е р о в (усмехнулся). А ты, брат, оказывается, комбинатор. Какую хитрую механику придумал, а?

М о ш к и н (воодушевляясь). А вам, Степан Васильевич, в ату механику вникать совсем не придется. Ваше дело только нажимать, нажимать и нажимать на председателей колхозов. А я, я им буду подсказывать выход. Правда, не всякому председателю можно подсказать такой выход. Горошке из «Партизана» можно, «Льву Толстому» тоже можно, а, например, Штапенке из «Максима Горького» этого не предложишь. Он сейчас же подкрутит ус и скажет: «А ну, пойдем, товарищ Мошкин, посоветуемся на бюро райкома…» Колючий, ехидный человек этот Штапенко. А кое-кого можно уговорить. Вы нагоните страху, а я уговорю.

К а л и б е р о в. А скажи, Мошкин, должность твоя тебе нравится?

М о ш к и н. Что вам сказать?.. Как собственная жена.

К а л и б е р о в. Что значит — «как собственная жена»?

М о ш к и н. Немножко люблю, немножко терплю, немножко хочу другую.

К а л и б е р о в. Ох, Мошкин, сломаешь ты себе шею!

М о ш к и н. Ломается то, что не гнется.

К а л и б е р о в. Ишь ты, другую захотел. Тепленькое местечко ищешь?

М о ш к и н. А кто не ищет? Всякий человек ищет себе теплое местечко. Одни едут в Крым, другие в Сочи или еще куда, где побольше солнца. А для вас, Степан Васильевич, разве нет лучшего места, чем тут? Есть, и я даже знаю — где. Так чего же тут сидеть? Чего нам тут сидеть, Степан Васильевич? Если камень долго лежит на одном месте, так он обрастает мхом. А человек — выговорами. Долго ли я работаю в этом районе? А у меня уже два выговора. И оба за хлеб. Один еще Макар Семенович дал в прошлом году, а другой — область… Так зачем этот самый мох, когда мне предлагают должность директора одной крупной базы в Гомеле? На новое место надо идти чистым, без выговоров.

К а л и б е р о в (глядя в упор на Мошкина). Так-так… А ты Устав партии читал?

М о ш к и н. Не понимаю, при чем здесь Устав?

К а л и б е р о в. Ты думаешь, мне надоело носить партбилет в кармане?

М о ш к и н. Что вы, Степан Васильевич! Я совсем этого не думаю!

К а л и б е р о в. Так зачем же ты меня толкаешь на обман партии, на обман государства?

М о ш к и н. Я толкаю? Я никого не толкаю. Вы сами просили, чтобы я рассказал вам про секрет. Как некоторые делают.

К а л и б е р о в (испытующе). И в Званецком районе так делают?

М о ш к и н. Про них не скажу…

К а л и б е р о в. Ты думаешь, если мне дали выговор, так я на преступление перед государством пойду?

М о ш к и н. Степан Васильевич, какое же тут преступление? И обмана никакого нет. (Искренне.) Государству мы сдадим все, что полагается. Обязательства свои выполним полностью…

К а л и б е р о в (сквозь зубы). Мошкин! Если ты еще хоть раз заикнешься про это, имей в виду — все твои комбинации я вскрою на бюро райкома.

М о ш к и н (испуганно). Степан Васильевич! За что? Я ж только вам рассказал. Даю вам честное слово: буду работать так, как вы скажете.

К а л и б е р о в (серьезно). Как скажет партия.

М о ш к и н. Ну и партия, конечно.

Входит А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Степа, надень ты костюм. Неудобно ведь в пижаме.

К а л и б е р о в уходит в спальню.

(Мошкину.) Говорили вы Степану Васильевичу про ваш деликатный способ?

М о ш к и н. Куда там! И слушать не хочет. Такую мне баню устроил, только держись.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. А вы уж и испугались?

М о ш к и н. Конечно, боязно без разрешения.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. А вы не бойтесь. Где же вы видели, чтобы на это… разрешение давали?

М о ш к и н. Так он же ни слушать, ни знать ничего не хочет.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Ах, какой вы недогадливый! Раз он не хочет, так ему и не надо этого знать. Поняли вы наконец?

М о ш к и н. Хм-м, ей-богу, сам бы никогда не догадался.

Входит П е ч к у р о в.

П е ч к у р о в (в дверях). Здравствуйте, Антонина Тимофеевна.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Здравствуйте, Кузьма Прохорович.

Печкуров и Мошкин здороваются молча.

Как поживает Нина Трофимовна?

П е ч к у р о в. Спасибо, здоровехонькая. Привет вам передавала.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Благодарю, а как сынок? Бегает уже, наверное?

П е ч к у р о в. Нет, лентяй. Все еще ползает.

М о ш к и н. Весь в отца.

Г о л о с К а л и б е р о в а. Антонина! Куда ты опять запонки спрятала?

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а (гостям). Извините, пожалуйста. (Уходит в спальню.)

М о ш к и н. Ты что так поторопился?

П е ч к у р о в. Припекло, вот и поторопился. Ну, как он?

М о ш к и н. Как всегда, шумит.

П е ч к у р о в. Ты ему уже сказал?

М о ш к и н. И да и нет. Тут, в общем, надо быть дипломатом. Ты ему тоже намекни об этом, но только с государственных позиций, не в лоб. Скажи, что в интересах района ты не будешь цепляться за всякие там инструкции и сделаешь все, чтобы не быть нам в хвосте.

К а л и б е р о в (входя). А-а, пьянтрест явился. Здороваются.

М о ш к и н (весело). Ну, как там у вас, товарищ директор спиртзавода, еще не капает?

П е ч к у р о в. Хоть не капает, а сырость есть.

М о ш к и н. Сырость или сырец?

К а л и б е р о в (поискав у себя папиросы). Антонина! Где мои папиросы?

П е ч к у р о в (предлагает свои). Вот, пожалуйста.

М о ш к и н (опережая Печкурова). У меня как раз ваш любимый сорт.

К а л и б е р о в (шутя). Взяток не беру.

Входит А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а, дает ему папиросы.

Ну, чего же вы стоите? Садитесь.

М о ш к и н. Спасибо, я пойду. Будьте здоровы, Степан Васильевич, и имейте в виду, что на Мошкина вы можете вполне положиться. Мошкин вас не подведет.

К а л и б е р о в. Ладно, ладно, будь здоров.

М о ш к и н. Ну, товарищ директор спиртзавода, готовься к приемке хлеба. Завалим аж под самую крышу. (Уходит, провожаемый Антониной Тимофеевной, которая тотчас же возвращается.)

К а л и б е р о в. На новоселье скоро позовешь?

П е ч к у р о в (вздыхая). Теперь и сам не знаю когда. Все мои планы… (Махнул рукой.) Разве только вы выручите, Степан Васильевич.

К а л и б е р о в. Не от прокурора ли? Материалы с завода на собственный домик таскал?

П е ч к у р о в. Как можно! Здесь у меня все чисто. Все за свой счет. И квитанции имею. (Полез в карман.) И на кирпичи и на лес…

К а л и б е р о в. Ну, а что ж тогда случилось?

П е ч к у р о в. Военком… (Вздохнув.) Майор Дуев…

К а л и б е р о в. Что майор Дуев?

П е ч к у р о в (с иронией). Пятого июня его жена была именинница.

К а л и б е р о в. Ну и что же?

П е ч к у р о в. Ну, а я завертелся и забыл. Совсем из головы вылетела.

К а л и б е р о в. И что же он?

П е ч к у р о в. Вот повестку прислал. Видно, хочет на лагерный сбор отправить.

Калиберов и Антонина Тимофеевна смеются.

К а л и б е р о в. Ты что, серьезно думаешь, что военком из-за каких-то именин повестку тебе прислал?

П е ч к у р о в. Не вижу других причин, Степан Васильевич. И Мошкин говорит, что так оно и есть.

К а л и б е р о в. Ох уж этот Мошкин!

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а (смеясь). Это вам наука. Именины жен начальства не такой уж пустяк, чтобы о них забывать.

П е ч к у р о в. Вам смешно, а я младший лейтенант запаса.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Для младшего лейтенанта у вас, Кузьма Прохорович, жирку многовато.

К а л и б е р о в (сквозь смех). Какой из тебя офицер? Умно все-таки делают, что не дают толстеть.

П е ч к у р о в. Степан Васильевич, так вы…

К а л и б е р о в. Нет, брат, тут дело государственное. Конституцию читал? Там записано, что защита отечества — священный долг каждого гражданина СССР.

П е ч к у р о в (уныло). Читал, знаю…

К а л и б е р о в (нравоучительно). Международная обстановка не очень спокойная. Мы всегда должны быть начеку, должны быть готовы к обороне.

П е ч к у р о в. Степан Васильевич, я человек серьезный и в принципе, конечно, ничего не имею против.

К а л и б е р о в. Еще бы…

П е ч к у р о в. Однако взвесьте все это с точки зрения государственной. Начинается самая горячая пора. Вот-вот пойдет хлеб, надо завод готовить к сезону, заготовить сырье. Где же я принесу больше пользы? Этот вопрос надо решить с государственной точки зрения, в интересах района.

К а л и б е р о в. Н-да… В интересах района, говоришь?

П е ч к у р о в. Майор Дуев решает это чисто ведомственно, а вы можете с государственных позиций.

К а л и б е р о в. Н-да…

П е ч к у р о в. За моего заместителя, главного инженера, я лично не поручусь. Сами знаете, какой он буквоед. Что б ни делал, от буквы не отступится. Нацепит пенсне на нос — и в инструкцию. А когда начнутся хлебозаготовки, надо, знаете, иной раз, так сказать, и гибкость проявить, а не только по инструкции.

К а л и б е р о в. Ну, я ему так гайки закручу!

П е ч к у р о в. Так ему же еще нужно закручивать, а у меня уже и так закручены… (Вздохнув.) Дальше некуда закручивать.

К а л и б е р о в (в раздумье). Так, та-ак… А на какое число тебя вызывают?

П е ч к у р о в. В том-то и дело, что на завтра.

Калиберов ходит по комнате, прикидывая, как решить этот сложный вопрос. Печкуров ждет его решения, как приговора. Он посматривает на «адвоката» — Антонину Тимофеевну, как бы прося помощи.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Степа, ты все-таки переговорил бы с Дуевым.

К а л и б е р о в. Я ему не начальник.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. А ты бы ему посоветовал, объяснил… с государственных позиций.

П е ч к у р о в. При вашем авторитете, Степан Васильевич, одного слова будет достаточно.

Калиберов ходит по комнате. Антонина Тимофеевна и Печкуров провожают его глазами. Наконец Калиберов подходит к телефону.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а (выразительно взглянула на Печкурова). А я вам сейчас завтрак организую.

К а л и б е р о в (по телефону). Майора Дуева.

П е ч к у р о в (Антонине Тимофеевне). Это у вас настойка?

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Одни ягоды…

Печкуров вынимает из портфеля грелку со спиртом и жестом указывает, что ее надо вылить в графин с настойкой, который стоит на окне. Антонина Тимофеевна так и делает.

К а л и б е р о в (отвернулся, делая вид, что не заметил). Дуев?.. Калиберов. Привет вооруженным силам. Что ж ты на рыбалку не поехал?.. А-а… Послушай, ты что, Печкурова, директора спиртзавода, вызывал?.. Ага… так… так… Видишь, какое дело, время у нас сейчас начинается горячее: скоро пойдет хлеб, потом картошка, а на этом заводе работнички такие, что без Печкурова запарятся и дров нам наломают. Так что в наших интересах, в интересах района… Что?.. (Слушает, смеется.) А я думал… И не говори, просто беда… (Смеется.) Подкрути ему гайки, подкрути, чтоб знал, как писать. Ну, будь здоров. (Кладет трубку. Печкурову.) Ты что же мне голову морочишь? Анкету тебя вызывают переписать. Наделал там, понимаешь, ошибок… (Антонине Тимофеевне.) Ну, будем мы сегодня завтракать? Антонина Тимофеевна уходит.

П е ч к у р о в. Не понимаю… Почему же Мошкин так категорически утверждал?

К а л и б е р о в. А вы что с ним вообще, друзья?

П е ч к у р о в. Не скажу, что друзья, но друг другу верим.

К а л и б е р о в. Так-так. Ну, смотри мне, начнется хлебосдача, чтобы на заводе никаких задержек не было. Понял? И вообще об интересах района не забывай…

П е ч к у р о в. Будьте уверены, Степан Васильевич. Если что, голову открутите.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а (входя). Прошу за стол.

П е ч к у р о в. Спасибо.

Несмелый стук в дверь.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Пожалуйста.

Несмелый стук повторяется.

Входите, входите, пожалуйста.

Дверь медленно открывается. Показывается кошелка, потом другая, и наконец появляется Г о р о ш к о. Увидев накрытый стол и гостя, он совсем растерялся и нерешительно топчется на пороге.

Г о р о ш к о (пряча кошелки за спину). Доброго здоровьичка вам.

К а л и б е р о в. А-а, Горошко! Ну, входи, входи. Что ты там топчешься на пороге, словно в женскую баню попал?

Г о р о ш к о. Так вы ж… Так я ж… Немного не вовремя зашел. Приятного аппетита.

К а л и б е р о в. Как раз вовремя. Прошу за стол.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а (Горошке, который передает ей кошелки). Садитесь, садитесь.

К а л и б е р о в (указывая на кошелки). А это что? Нарушение устава сельхозартели?

Г о р о ш к о. Что вы! Какое там! Огурчики, свежие огурчики. Жена передала тут немножко Антонине Тимофеевне. Свои. Со своего огорода.

П е ч к у р о в. А-а, добрая закуска. Люблю молоденькие.

Г о р о ш к о (осмелев). Закуска у нас всегда найдется, товарищ директор спиртзавода. Милости просим.

К а л и б е р о в. Ишь куда метнул. (Разливает настойку.)

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а (предостерегающе). Степа, ты забыл, что тебе нельзя.

К а л и б е р о в. Это почему же?

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а (гостям). У Степана Васильевича опять был приступ печени. А во время приступа нельзя пить ну ни капельки. Так что вы уж, пожалуйста, не упрашивайте его.

К а л и б е р о в. Это, наконец, черт знает что такое!

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Да-да-да. Режим есть режим.

П е ч к у р о в. Это и я скажу: без режима в наши годы пропадешь.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Ему давно надо бы в Кисловодск. Да разве уедешь с этой вашей уборкой?! Сам здесь мучается, и я страдаю. Жарища, пыль, мухи — тут и здоровому тошно, не то что больному.

Г о р о ш к о. А вы бы, Антонина Тимофеевна, поехали к нам. Речка, лесок, поле… Ах, как хорошо!

К а л и б е р о в (брезгливо наливая себе ессентуки). Ты что? Под чужих жен клинья подбиваешь?

Г о р о ш к о. Я уже для чужих жен не гожусь, Степан Васильевич. Разве нет? Ко мне свободно можно отпускать жену.

К а л и б е р о в. А куда же она денет своих котов?

Г о р о ш к о. Котов? (Вспомнил.) Ах, ко-ошечек… Можно и котов. Молока у нас хватит. Разве нет?

П е ч к у р о в. А у них там и правда хорошо. Вот бы где домик поставить!

К а л и б е р о в. Скажи лучше, Горошко, как ты к уборочной подготовился? За сколько дней думаешь выполнить хлебопоставки?

Г о р о ш к о. Вот за тем, Степан Васильевич, и заехал к вам. Просить буду. Очень буду просить.

К а л и б е р о в. За спрос денег не берут.

Г о р о ш к о. Степан Васильевич, пусть не завышают нам план хлебозакупа. Сделайте такое доброе дело! А то ведь… И так уж мне колхозники проходу не дают. Считают, что я все перед начальством выслуживаюсь.

К а л и б е р о в. А государству что?

Г о р о ш к о. Так, Степан Васильевич, некоторые из года в год… Честное слово, урожай у нас в этом году не больший, чем у соседей. По правде, по закону сделайте, как есть.

К а л и б е р о в. Значит, мы не по закону делаем?

Г о р о ш к о. Разве я так говорю, Степан Васильевич? Вам, конечно, видней…

К а л и б е р о в. А если видней, значит, в интересах района делаем. И, главное, в интересах государства. Государству хлеб нужен. А ты что хочешь? На отсталых выехать? Им надо помочь хотя бы до средних дотянуться.

Г о р о ш к о. Так мы ж, так сказать, передовые, сами уже до средних скатились. Разве нет?

К а л и б е р о в. Плохо хозяйничаете! Бить надо за такое руководство!

Г о р о ш к о. Бить-то нас бьют, Степан Васильевич. Сверху вы, а снизу колхозники. А за что? На трудодень мало даем. Вот за что. Так что мне хоть круть-верть, хоть верть-круть — все равно…

П е ч к у р о в. А ты, Горошко, не круть-верть, а круть-круть…

Г о р о ш к о. Так и закрутиться можно… Степан Васильевич, если бы вы в этом году нам установили план по закону, честное слово, на трудодень у нас было бы не меньше, чем…

К а л и б е р о в (перебивает). Товарищ Горошко! Я еще не помню такого случая, чтобы за низкий трудодень кому-нибудь выговор дали. А за отставание по хлебу я лично… лично знаю таких руководителей, которые по два и три выговора имеют. Ясно?

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а уходит на кухню. Калиберов, проводив ее глазами, торопливо наливает всем по рюмке. Подморгнув друг другу, они выпивают.

Г о р о ш к о. Ясно. Хоть круть-верть, хоть верть-круть.

Выпили еще по одной рюмке.

П е ч к у р о в (начинает петь). «Шумел камыш, деревья гнулись…»

Подхватывает песню и Горошко: «…а ночка темная была…» Вбегает А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а и закрывает окна.

З а н а в е с.

Действие второе

Двор председателя колхоза «Партизан» Горошко. Часть дома с открытой верандой. Во дворе цветы и вишневые деревья. На веранде цветы в вазонах. К окну чердака приставлена лестница. На веранде за столом Л е н я рисует карикатуру для стенгазеты. На диванчике, прикрывшись газетой, спит Г о р о ш к о. Слышно, как он похрапывает.

Л е н я (рисуя, декламирует).

Слышен храп Горошки.

Храп сильнее.

Снова храп.

Входит Н а т а ш а.

Н а т а ш а. Что ты тут рисуешь?

Л е н я (важно). Не видишь? Стенгазету оформляю. Общественная нагрузка.

Н а т а ш а (разглядывая рисунок). А это кто же?

Л е н я. Учительница, а не знаешь. Иисус Христос — вот кто.

Н а т а ш а. Он же молодым был, а ты его лысым сделал.

Л е н я. Был молодым, а теперь полысел. Сколько времени прошло. А на отца не похож?

Н а т а ш а. Лысина похожа.

Л е н я. Так вот это и есть наш отец в виде Христа.

Н а т а ш а. За что же ты его так?

Л е н я. За то, что всем грехи прощает. Познячиха ни разу не выходила на уборку — грибы в город возит и ягоды, а правление ей за это ни слова.

Н а т а ш а. Смотри, достанется тебе на орехи!

Л е н я. А про зажим критики слыхала? То-то.

Пауза.

Наталья Егоровна, почему это вы с утра уже второе платье надели?

Н а т а ш а (смущенно). Приоделась — вот и все.

Входит М а р и я К и р и л л о в н а.

М а р и я К и р и л л о в н а. А где отец?

Л е н я. Самостоятельной учебой занимается: вон на диване газету читает.

М а р и я К и р и л л о в н а. Егор! Егор! Да ты не одурел? Жатва в разгаре, а он средь бела дня пузыри пускает. Что люди подумают?

Г о р о ш к о. А чего им думать? (Зевает.) Всю ночь на совещании у Калиберова просидел.

Л е н я. И окончилось оно по сигналу пастуха: «Выгоня-а-ай!»

Г о р о ш к о. Во, слышишь? Даже дети знают.

М а р и я К и р и л л о в н а. Да протри ты глаза. Ваш Калиберов уже полчаса как тебя по всему колхозу ищет.

Л е н я (философски). Опять будет закручивать гайки.

Г о р о ш к о. А ты… Вытри вон под носом!

М а р и я К и р и л л о в н а. И уполномоченный с ним — Мошкин. В правлении были и в амбар уже наведались.

Л е н я. Тенденцию ищут.

Н а т а ш а. Да помолчи ты! (Уходит в дом.)

Г о р о ш к о. Какую еще тенденцию?

Л е н я. Вредную. В газете про наш район так прямо и написано. (Взяв газету, читает.) «Район не случайно с первых дней кампании отстает с хлебозаготовками. В отдельных колхозах еще не вскрыли вредную тенденцию…» А что такое «тенденция»?

Горошко только отмахнулся.

Интересно… Мама, а может, наша Познячиха и есть та самая тенденция?

М а р и я К и р и л л о в н а (помогая мужу умыться). Ай, отстань ты от меня!

Из дома выходит Н а т а ш а.

Г о р о ш к о (торопливо вытирая полотенцем не смытое с лица мыло, оторопевшей от удивления Марии Кирилловне). Скажи им, что меня дома нету, скажи — на поле поехал. (Лезет по лестнице на чердак.)

Л е н я. Говорит — поехал, а сам полез.

Н а т а ш а. А что, если Калиберов найдет тебя там?

Г о р о ш к о (остановившись). Чего он сюда полезет?

Н а т а ш а. Я ему скажу, что ты там.

Г о р о ш к о. Я тебе скажу! (Лезет выше.)

Н а т а ш а. Папа! Мне просто стыдно за тебя. Ты же хозяин в колхозе. Чего ты боишься? Что они тебе сделают?

Г о р о ш к о (сидя на лестнице). А что я им скажу? Как оправдаюсь? График за пятидневку не выполнил? Не выполнил! Такой график… его не только в пятидневку — за полмесяца не выполнишь. Хоть лоб разбей, не выполнишь! Разве можно всех людей снимать с поля на возку да на молотьбу? А? (Кричит.) Разве это порядок?!

Н а т а ш а. Что ты на нас кричишь? Ты и скажи им, а не прячься.

Г о р о ш к о. И скажу! Разве нет? Я все скажу! Я не могу так работать! Пусть снимают, если так! (Решительно спускается с лестницы.) Я хозяин в колхозе или не я? Что они меня за горло хватают! Нет таких законов! Не по закону делают, и все! Хоть круть-верть, хоть верть-круть — не по закону!

М а р и я К и р и л л о в н а. Смотри только, Егор, глупостей не наговори! Ты с ними спокойней.

Г о р о ш к о. Не могу я спокойней! Довольно! Я сам знаю, что государству нужен хлеб. Разве нет?

М а р и я К и р и л л о в н а. Ну делай как знаешь. (Хочет идти.)

Г о р о ш к о (успокаиваясь). Куда ты? Может, придется угостить чем, так…

М а р и я К и р и л л о в н а. Тогда Леню пришлешь. Я на ферме буду. (Уходит, сталкиваясь в калитке с Калиберовым и Мошкиным.)

К а л и б е р о в (Горошке). Вот где ты, оказывается, прохлаждаешься. (Заметив на столе газету.) Читал?

Г о р о ш к о (растерявшись). Про эту, как ее… тенденцию? Только что читал.

К а л и б е р о в. Какие выводы сделал?

Г о р о ш к о (покорно). Надо, Степан Васильевич, выполнять график.

К а л и б е р о в. Только выполнять?

Г о р о ш к о. Выполнять, Степан Васильевич.

К а л и б е р о в. А за первую пятидневку график выполнили?

Г о р о ш к о. Нет, Степан Васильевич. Знаете, не совсем еще созрел…

М о ш к и н. Товарищ Горошко! Не надо врать. У вас в амбаре тонн семь намолоченного зерна.

Г о р о ш к о. Так то ж ячмень с семенного участка.

М о ш к и н. Видите, они сперва убирают семенные участки!

Г о р о ш к о. Чтобы не осыпался. Жалко. Хороший ячмень вырос. И раньше поспел.

К а л и б е р о в. А почему вы комбайн пустили на тимофеевку, а не на рожь или ячмень? Тоже раньше поспела?

Г о р о ш к о. Семенной участок, Степан Васильевич…

К а л и б е р о в. А это не саботаж?

Г о р о ш к о. Нет, Степан Васильевич. Честное слово, начала осыпаться, поползла.

К а л и б е р о в. Сейчас же переведите комбайн на уборку зерновых, а весь намолоченный хлеб немедленно отправляйте на пункт.

Г о р о ш к о (умоляюще). Степан Васильевич, но…

К а л и б е р о в. Никаких «но», если не хотите, чтобы ваше поведение было квалифицировано как саботаж!

Г о р о ш к о. Вот горе…

К а л и б е р о в. И запомните, товарищ Горошко, мне не до шуток!

Г о р о ш к о. Леня! Поди кликни Михальчука и скажи там кладовщику, пусть отгружает весь хлеб из амбара.

Л е н я убегает.

М о ш к и н (успокаивающе, Горошке). На семена вы еще себе намолотите.

Г о р о ш к о. Разве ж об этом речь? Ячмень этот специальный, отборный, чистый. Жалко же такое добро на муку пускать. Да если б еще на муку, а то на спирт. На завод ведь сдаем.

К а л и б е р о в. Надо не забывать первую заповедь: лучший хлеб и в первую очередь — государству. А вы, как единоличник, как частник, рассуждаете. Больше того… Очень похоже на кулацкую тенденцию.

Г о р о ш к о. Что вы, Степан Васильевич, бог с вами! Только не думайте так про меня.

М о ш к и н. Как это не думать, товарищ Горошко? Вы график не выполняете. Вы тянете район назад. А нас бьют. Степана Васильевича бьют — и больно бьют…

Калиберов недовольно взглянул на Мошкина.

…в газетах. А вы хотите, чтобы мы не думали…

К а л и б е р о в. Запомни, товарищ Горошко: если за эту пятидневку ты полностью не войдешь в график, я тебе такой сабантуй организую, что тошно станет, на формулировки скупиться не стану!

Г о р о ш к о. Степан Васильевич, как же я теперь? Не смогу я, не одолею. Сами вы подумайте…

К а л и б е р о в. Не-ет, теперь уж вы думайте! Я цацкаться с вами не буду! Довольно!

М о ш к и н. Товарищ Горошко! Не такое уж это сложное дело, если на плечах голова, а не горшок. Все это можно сделать! Верно я говорю, Степан Васильевич?

К а л и б е р о в. Все можно! Если захочешь.

М о ш к и н. Слышишь, товарищ Горошко? Ты запомни эти слова Степана Васильевича!

Входит М и х а л ь ч у к.

К а л и б е р о в. Чего стоит ваша расстановка рабочей силы? (Михальчуку.) Бригадир?

Г о р о ш к о (торопливо). Он, товарищ Калиберов, он. Михальчук фамилия.

К а л и б е р о в. Где ваши люди?

М и х а л ь ч у к. Все в поле, товарищ Калиберов.

К а л и б е р о в. Вот видите! Комбайн вы пустили на тимофеевку. Всех людей вывели в поле. А молотьбу не организовали. Сортировку, сушку и отправку зерна на заготпункты сорвали. А кто за вас будет сдавать хлеб государству?

М и х а л ь ч у к. Зачем за нас сдавать? Мы сами сдадим, товарищ…

К а л и б е р о в. Когда?

М о ш к и н. Вот именно — когда?

М и х а л ь ч у к. Я так думаю, товарищ… Пока стоит погода, надо все с поля взять. Вот. На молотьбу пошлем, так на поле осыплется. Одни траты… Да и погода у нас в эту пору всегда такая… Что с ней сделаешь — климат. Ему не прикажешь, а и прикажешь, не послушается. Как говорится, придет Илья — натворит гнилья. И будет как в прошлом году, когда восемь гектаров овса сгнило в поле да еще шесть гектаров ржи проросло в копнах. Я так думаю, товарищ.

Г о р о ш к о. И на правлении мы так решили.

К а л и б е р о в. Вы решили затянуть сдачу хлеба до нового года?

М и х а л ь ч у к. Оно, если по-хозяйски, так почему до нового года? Мы государственные сроки знаем. (Входит Л е н я.)

М о ш к и н. С вашими темпами, пока из этого хлеба напекут пышек, так у нас будет по сорок шишек.

К а л и б е р о в. Ну, в общем, я дискуссии с вами разводить не намерен. Сейчас же переводите с поля половину людей на молотьбу и вывозку зерна на пункты. Комбайн снять с тимофеевки и послать на рожь! Все!

Л е н я. А у комбайна шатун сломался…

Г о р о ш к о (укоризненно). Ох, горе ты мое…

Л е н я. Честное пионерское, сломался. Дед Тимоха новый выстругал, дырки прожигает.

М о ш к и н. Видите, Степан Васильевич, уже есть объективные причины!

К а л и б е р о в. В причинах мы разберемся. Послезавтра, товарищ Горошко, извольте явиться к десяти часам вечера ко мне. Мы не можем терпеть отставания района. Или вы поймете, что хлеб — это…

Г о р о ш к о (повторяет заученную фразу). …основа советской экономики…

К а л и б е р о в. Понимать надо!.. И вы, товарищ Мошкин, как уполномоченный, вместе с ним будете отвечать за темпы хлебозаготовок. Никого по головке не погладим. (Окинув всех многозначительным взглядом, идет к выходу.)

М о ш к и н (семеня за Калиберовым). Степан Васильевич, а я тут при чем? Я, конечно…

К а л и б е р о в и М о ш к и н уходят.

Г о р о ш к о (Михальчуку). Слыхал?

М и х а л ь ч у к. Чего там слыхать? Не хлеб основа, а колхозы. Будет колхоз крепкий, будет и хлеб.

Г о р о ш к о. И ты туда же… Философ! Слыхал, какие слова они говорят? Какие формулировки подводят? Иди снимай с поля людей! Сейчас же, слышишь?

Входит М о ш к и н.

М и х а л ь ч у к. И когда же кончится этот сабантуй, когда у нас настоящий порядок будет?

Г о р о ш к о. Ты поговори еще, поговори!..

Вбегает Г а н н а.

Г а н н а (взволнованно, зло, напористо). Ты что же это, Горошко, всерьез? Или только чтобы начальству глаза отвести? А?

Г о р о ш к о (испугавшись). Тихо, тихо! Не тарахти! Успеешь.

М о ш к и н. В чем дело?

Г а н н а. Это ты велел с семенного участка ячмень сдавать?

Г о р о ш к о. Ну, я. А что?

Г а н н а. Так что ж ты думаешь? А? По какому такому праву самовольничаешь? Почему распоряжаешься здесь, как своим собственным? Не дам я этот ячмень! Хоть тресни, а не дам!

М о ш к и н. Что значит «не дам»?

Г а н н а. А то и значит. Семена губить никому не позволено!

М о ш к и н. А вам ясно, что до пятнадцатого августа вы должны полностью выполнить план продажи хлеба?

Г а н н а. Почему именно до пятнадцатого? Кто установил такой срок?

М о ш к и н. Как это «кто»?

Г а н н а. А так — кто? По какому закону? Если ты, Горошко, боишься поговорить с начальством по-хозяйски, так дай мне… Дай мне ту толстую книгу, с законами! Где Леня? А ну, принеси сюда «Справочник председателя колхоза».

Леня подает со стола книгу.

Ну, товарищ начальник, почитай, раз ты такой грамотный. Где тут сказано, что до пятнадцатого?

М о ш к и н. А вы слышали о досрочном выполнении и перевыполнении планов?

Г а н н а. Слышали, знаем. Так для этого порядок нужен. А не так. Стук-грук — хата, тяп-ляп — печь! Извините, пожалуйста, так не выйдет! По-вашему, надо все бросить — и силосование, и второй покос, и уборку соломы от комбайнов, и даже самое жатву… А по-нашему, пока погода стоит, жать надо, убирать надо. Вот это и есть главное!

М о ш к и н. Сегодня главное — хлебосдача.

Г а н н а. А мы не только сегодня живем, завтра тоже жить собираемся.

М и х а л ь ч у к. Порядок — главное. Тогда и хлебосдача будет.

М о ш к и н (Горошке). И чего мы ее только слушаем? Какие тут могут быть разговоры?

Г а н н а. А ты послушай, послушай, когда с тобой колхозники разговаривают. Они тебя хлебом кормят.

М о ш к и н (Горошке). Весь наличный кондиционный хлеб без всяких разговоров отправляйте на заготпункты.

Г о р о ш к о. Хорошо, товарищ Мошкин, хорошо.

Г а н н а. И семенной?

М о ш к и н. Никаких семенных. Надо выполнить первую заповедь. Хлеб сдается не куда-нибудь…

Г а н н а. А я что — себе в карман беру? Не имеете права! Есть такое постановление! С семенного участка не дам — и все тут!

М о ш к и н. А кто вы, собственно, такая?

Г а н н а. Колхозница, рядовая колхозница! Своими руками я этот участок растила: полола, подкармливала! Вот кто я такая. Ночей недосыпала, прикидывала, как на будущий год мы семенами этими все поле засеем…

М о ш к и н (перебивает Ганну после того, как несколько раз смерил ее с ног до головы нетерпеливо-презрительным взглядом). Вы горлопанка! Вы срываете хлебопоставки! Вы саботируете государственное мероприятие! Знаю я эту вредную тенденцию!

Л е н я. Ага, значит, тетка Ганна и есть та тенденция!..

Г а н н а. Ах, так я тенденция?! (Мошкину.) А ты кто такой? Кто ты такой, чтобы трудом моим распоряжаться?

Г о р о ш к о (опешил). Ганна! Ты что? Угорела?

Г а н н а. Это, может, ты угорел, что стоишь здесь и не дышишь, как та мышь под веником! А я не угорела! Накипело! Правду скажу! (Мошкину.) Я знаю, дорогой ты наш начальничек, чего тебе хочется. На чужом горбу в рай въехать хочешь! Тебе бы только поскорее план выполнить. Бумажкой перед начальством похвалиться. Телеграмму в область послать! А на дела наши колхозные тебе наплевать. Тут тебе хоть и трава не расти. Тебе все равно. А мне не все равно. Мне тут жить…

М о ш к и н. Кто она такая? Фамилия, имя, отчество.

Г о р о ш к о. Чихнюк…

Мошкин, достав блокнот, записывает.

Г а н н а. Пиши, пиши… Ганна Алексеевна меня зовут.

М о ш к и н (записывает). Тэк-с… Соцпроисхождение?

Г о р о ш к о. До колхоза батрачкой была. Разве нет?

М о ш к и н. Тэк-с, тэк-с… У кулака, значит, работала. Ясно. Во время оккупации где была, что делала?

Г а н н а. Что делала? Я тебе покажу сейчас, что я делала! (Стремительно уходит.)

Л е н я. Она покажет!

Г о р о ш к о. А ты иди, иди погуляй!

Леня нехотя уходит.

М о ш к и н. Сколько у нее трудодней? Как работает?

Г о р о ш к о. Работает она хорошо, товарищ Мошкин.

М о ш к и н (недоверчиво). Хорошо?

Г о р о ш к о (мнется). Старается…

М и х а л ь ч у к. Ну что ты говоришь, Егор? Работает она очень хорошо. Надо честно сказать. Трудодней триста будет, не меньше. Ну а что на язык… слов не занимает — так ведь активистка, член партии. Депутат сельсовета и опять же комиссии нашей ревизионной председатель.

М о ш к и н. Чепуха! Явно антисоветский элемент. Против создания государственных резервов агитирует, а вы слушаете. Кому вы потакаете? Кому?

Г о р о ш к о. Товарищ Мошкин, честное слово, не потакаем…

М о ш к и н. Ну, Горошко, я свою голову под обух подставлять не буду. Я доложу товарищу Калиберову. Я ему доложу, кого ты слушаешь!

Г о р о ш к о (Михальчуку). Ну, чего ты стоишь? Иди снимай с поля людей!

М и х а л ь ч у к. Егор, пусть уж сегодня они поработают. Завтра…

М о ш к и н. Что завтра? Что завтра?

М и х а л ь ч у к. Когда вы станете бригадиром, тогда милости просим, распоряжайтесь. А пока я тут бригадир. И людей гонять не буду. Вот. И не гоните вы меня в шею. Я тоже про государство думаю. Может, еще больше, чем вы. Вот! (Уходит.)

М о ш к и н. Ну, Горошко, что ты теперь думаешь?

Г о р о ш к о (почесав затылок одной рукой, затем другой, развел руками и опустил их, как неживые). Скрутит мне голову Калиберов. Разве нет?

М о ш к и н. Если ничего не придумаешь, скрутит.

Г о р о ш к о. А что я придумаю? Что я придумаю? Хоть круть-верть, хоть верть-круть, ничего не придумаешь.

М о ш к и н. А что у нас на плечах? Голова или тыква?

Пауза.

Если захочешь, завтра ты будешь первым передовиком в районе.

Г о р о ш к о. Таких чудес не бывает…

М о ш к и н. И еще как бывает. Если хочешь, сегодня же директор спиртзавода выпишет тебе квитанцию. Сразу на пятьдесят тонн. Хочешь?

Г о р о ш к о. А где я возьму эти пятьдесят тонн?

М о ш к и н. Где возьмешь? Вон в той чернильнице. Спиртзаводу ты напишешь сохранную расписку, а нам отдашь квитанцию, и за пять минут ты станешь передовиком. С директором спирт-завода я уже договорился. Он эту квитанцию сам сюда привезет.

Г о р о ш к о (размышляя). Расписка… квитанция… передовик… Боязно. Разве нет?

М о ш к и н. Чего тебе боязно?

Г о р о ш к о. А вдруг дознается Степан Васильевич?

М о ш к и н. А зачем ему дознаваться? Он совсем не хочет этого знать. А если не хочет, так и не будет.

Г о р о ш к о. Боюсь я, товарищ Мошкин.

М о ш к и н. Кого же ты еще боишься?

Г о р о ш к о. Прокурора боюсь.

М о ш к и н. Почему ты, Горошко, всех боишься? Что он, волк? Товарищ прокурор — не волк. Ты ж ведь не крадешь.

Г о р о ш к о (в раздумье). А какой расчет Печкурову мне квитанцию давать?

М о ш к и н (усмехнулся). Будь спокоен — расчет есть. Склады он отремонтировать не успел. Вот вы друг друга и выручите.

Г о р о ш к о. Узнает Калиберов — будет нам и дудка, будет и свисток. Разве нет?

М о ш к и н. Зачем нам свисток? (Решительно надевает кепку и берет портфель под мышку.) Хватит с вас и дудки. Не хочешь? Как хочешь! Но имей в виду: послезавтра от Калиберова не только дудка — труба тебе будет! (Решительно идет к выходу.)

Г о р о ш к о. Куда ж вы, товарищ Мошкин? Дайте хоть немного подумать.

М о ш к и н (возвращаясь). Ему говорят: товарищ Горошко, будьте передовиком, — так он еще хочет немножко подумать. Вот и стройте с такими коммунизм. (Делает вид, что уходит.)

Г о р о ш к о (хватает его за руку). Да постойте ж. Разве можно так делать?

М о ш к и н. Можно! Все можно! Сам Калиберов так сказал. Я ж тебе говорил: запомни, Горошко, его слова!

Г о р о ш к о. Ну ладно, прижали вы меня. Хоть круть-верть, хоть верть-круть — все равно. Я согласен! (Вытирает с лысины пот.) Ну и голова у вас, товарищ Мошкин… (В раздумье.) Расписка… Квитанция… Я бы сам никогда не додумался до такого… Не будет такой горячки — и мне вольнее. Можно и другие работы подтянуть. Разве нет?

Входит П е ч к у р о в.

М о ш к и н (Горошке, кивнув в сторону вошедшего Печкурова). Видал? На ловца и зверь бежит. Сам бог его тебе послал.

П е ч к у р о в. Ну, не сам — через архангела. (Здороваясь.) Как у вас тут? Все готово?

М о ш к и н. Ему же на пользу, а едва уломал.

П е ч к у р о в. Упирался?

Г о р о ш к о. Такое дело, что…

П е ч к у р о в. Э… э… да ты, брат, хитришь. Смотри, Егор Сергеевич, как бы ты нас не объегорил!

Г о р о ш к о. Что вы, Кузьма Прохорович! Вы бы меня не подкузьмили.

П е ч к у р о в. Ну, раз ты крутишь, то и я рисковать не буду.

М о ш к и н. Вы ли это, Кузьма Прохорович? Знаете, если внимательно приглядеться к солнцу, так и на нем можно найти пятна. А мы ж не солнце. Мы — люди, человеки. И если Степан Васильевич присмотрится, например, к вам, так он сразу заметит, что домик у вас хороший, а складов не хватает.

Г о р о ш к о. А у меня что?

М о ш к и н. Тоже ничего себе — саботаж…

П е ч к у р о в. А, была не была! Квитанции готовы. На пятьдесят тонн. Как договорились. (Горошке.) Давай расписку со штампом и печатью по всей форме.

Г о р о ш к о. Коли так, то пойдем в правление.

П е ч к у р о в. Можно было бы и по чарке выпить, да некогда. Чего доброго, Калиберов и ко мне на завод заедет. (Достает из портфеля уже знакомую нам грелку и передает ее Горошке.) На, держи! А мне пусть там приготовят килограммов пятьдесят огурчиков. Без всякого бюрократизма.

М о ш к и н. Ну, пошли, пошли.

Появляется Л е н я.

Г о р о ш к о (передавая ему грелку). На, положишь, за буфетом.

Л е н я (встряхнув грелку). Булькает, а холодная. Кому ж мы ее ставить будем? (Поворачивает вниз пробкой.)

Г о р о ш к о. Тише ты!

П е ч к у р о в (смеясь). Папа сам найдет, кому ее ставить.

М о ш к и н. Довольно вам — время не ждет.

Л е н я уходит в дом. Мошкин направляется к выходу. Навстречу ему выбегает Г а н н а.

Г а н н а (Мошкину). На вот, гляди, что я при оккупации делала. Вот медали, вот и орден. А ты где был во время оккупации?!

Г о р о ш к о. Да успокойся ж ты, сорока! Ох, и язык у бабы!

Г а н н а. А ты, Горошко, молчи! Молчи, не дыши! За семенной я никому спуску не дам! Правительство постановление писало не потому, что ему бумаги девать некуда. Закон есть закон! По голове тебя не погладим!

М о ш к и н. Ну и ну!

П е ч к у р о в. Н-да… хорош перец!

Г о р о ш к о (кричит). Черт вас возьми всех! Что вы меня все пугаете?! Никого я не боюсь! Что тебе от меня надо? Что, я спрашиваю?

На крик Горошки из дома выходят Н а т а ш а и Л е н я.

Г а н н а (спокойно). Чтоб не трогал семенной участок.

Г о р о ш к о. Никто его не трогает! Отцепись от меня! (Надев фуражку, идет к выходу.)

За ним — П е ч к у р о в и М о ш к и н.

Г а н н а. Смотри, как переменился человек. (Идет вслед за ними.)

Л е н я. Ну и тенденция… Ну и лопотуха!

Н а т а ш а. Можно ли так говорить про старших?

Л е н я. А тебе что?

Н а т а ш а. Как это «что»?

Л е н я. Мы не в школе, а дома. И ты мне здесь не учительница, а сестра.

Н а т а ш а. Значит, только в школе надо быть культурным, а дома и хулиганить можно?

Л е н я. Слыхали мы это. (Передразнивая.) «Дети, надо быть примерными не только в школе, но и дома и на улице…» Надоело…

Н а т а ш а (схватив его за ухо). Ах ты негодник!

Л е н я. А ну, пусти! Учителям запрещено за уши таскать.

Н а т а ш а (не отпуская). А я не в школе, я дома, и не учительница, а сестра.

Л е н я. Пусти, говорю! А то все твои флакончики да гребеночки за окном будут!

Н а т а ш а. Сам же и достанешь.

Л е н я. И в вазонах все корни подрежу! Пусти! Вон прокурор идет.

Н а т а ш а. Где? (Отпустила Леню и помчалась в дом.)

Л е н я. Ага, испугалась!

Входит К у р б а т о в.

К у р б а т о в. Здравствуй, чтец-декламатор!

Л е н я. Здравствуйте, товарищ прокурор.

К у р б а т о в. Отец дома?

Л е н я. Нет. В правлении.

К у р б а т о в. А мать?

Л е н я. На ферме. Может, позвать?

К у р б а т о в. Нет, не надо. А Наталья Егоровна?

Л е н я. Дома. Позвать?

К у р б а т о в. Сделай одолжение.

Л е н я (уже было пошел, но вернулся и сел). Допрос будете делать?

К у р б а т о в (усмехнувшись). Именно. Допрос.

Л е н я. Строгий?

К у р б а т о в. Очень. Вот как ты сейчас у меня.

Л е н я. Правильно. С ней строго надо. Провинилась, значит?

К у р б а т о в. Увидим.

Л е н я. И протокол будет?

К у р б а т о в. Скорей всего акт… гражданского состояния.

Л е н я (не понял). Так… А потом заберете?

К у р б а т о в. Может, и заберем.

Л е н я. Правильно. Пусть за уши не таскает.

К у р б а т о в. А она таскает?

Л е н я. Еще как. А надолго заберете?

К у р б а т о в. Может, и навсегда.

Л е н я. Навсегда? (Подумав.) Нет, она не очень больно таскает. Вы ее подержите немного и отпустите. Она все-таки добрая. Даже… вот из пятого класса говорят, что она добрая учительница. Она только дома иногда таскает, а в школе ни-ни-ни…

К у р б а т о в. Ну, если так, тогда дело другое.

Л е н я (улыбнувшись). Та-ак. (Открыв двери дома.) Подсудимая Наталья Егоровна Горошко! К прокурору!

Входит Н а т а ш а.

А мне нельзя присутствовать?

Н а т а ш а. Иди, Леня, погуляй.

Л е н я. Все погуляй да погуляй. (Нехотя уходит в дом.)

Наташа подходит к Курбатову и подает ему обе руки; они молча здороваются.

К у р б а т о в. Ну, Наташа, сегодня суббота. Мой судный день. Так ведь?

Н а т а ш а. Так, Сережа, суббота. Я и правда чувствую себя как подсудимая.

К у р б а т о в. Какая же ты подсудимая, когда приговор выносится мне.

Н а т а ш а. Сережа…

К у р б а т о в. Я жду, Наташа.

Н а т а ш а. Это такой важный, такой ответственный шаг в жизни… мне все как-то не верится, что я выйду замуж… Муж… Жена… Замуж… Слова какие-то, словно в первый раз слышу… (Улыбнулась.) Сережа, а мои ученики не будут меня бояться, если я выйду замуж за тебя? Я ведь тогда стану прокуроршей!

К у р б а т о в. А разве я пугало?

Н а т а ш а. Подруга моя, помнишь, Ляля, что в институте физкультуры училась…

К у р б а т о в. А-а, с кудряшками, беленькая?

Н а т а ш а. Ага. Так знаешь, что она говорила? «Смотри, Наташа, прокуроры, говорят, сухие, черствые люди. Они даже с женами разговаривают (подражая официальному тону) в соответствии со статьями уголовного кодекса…

Курбатов смеется.

…и на всех людей смотрят как на подследственных…»

К у р б а т о в. Даже на честных?

Н а т а ш а. На всех.

К у р б а т о в. Ну, значит, у твоей Ляли под кудряшками дул хороший сквознячок.

Н а т а ш а. А знаешь, чем она меня пугала? «Смотри, говорит, если твой прокурор да окажется еще ревнивцем, так и вовсе пиши пропало. Всю жизнь будешь ходить под следствием».

К у р б а т о в (смеясь). Ну, попадись она в руки нашему брату…

Н а т а ш а. Уже попалась. В мае месяце.

К у р б а т о в. Под суд?

Н а т а ш а. Замуж за судью вышла.

К у р б а т о в. То-то, не плюй в колодец, пригодится воды напиться.

Н а т а ш а. А что, Сережа, если бы я совершила какое-нибудь страшное преступление? Неужели ты завел бы на меня дело и под суд отдал?

К у р б а т о в. Вот если бы ты не вышла за меня замуж…

Н а т а ш а. Тогда бы?

К у р б а т о в. Под суд. Обязательно под суд!

Н а т а ш а. Ну, а если бы вышла?

К у р б а т о в. Ни в коем случае!..

Н а т а ш а (смеясь). Хороша принципиальность!

К у р б а т о в. Что делать! По закону в этом случае я должен был бы довольствоваться только ролью свидетеля. Но я надеюсь, что ты никогда не доставишь мне такого «удовольствия».

Н а т а ш а. Ты так думаешь?

К у р б а т о в. Еще бы… Ты с родителями говорила… Наташа?

Она отрицательно покачала головой.

Почему?

Н а т а ш а (помолчав). Ты сам поговори…

К у р б а т о в. Девочка моя… Значит, согласна?

Н а т а ш а. Ты обещал мне такой рай, что нельзя отказаться…

К у р б а т о в. Радость моя! Счастье ты мое! (Обнимает и целует ее.)

Н а т а ш а (освобождаясь из его объятий). Пусти… увидят…

К у р б а т о в. Нет, теперь я уже тебя не отпущу. С первого возьму отпуск, и махнем мы с тобой на целый месяц к моему дяде, лесничему, и ты увидишь, что, обещая рай, я тебя не обманывал. Старик давно ожидает нас. Даже лодку окрасил и назвал твоим именем.

Н а т а ш а. Однако у тебя догадливый дядя.

К у р б а т о в. Весь в меня.

Наташа целует его. Осторожно открыв двери, входит Л е н я. Увидев целующихся, он сперва даже присел от неожиданности, но затем, понимающе ухмыльнувшись, начал отсчитывать секунды, глядя на компас, который носит вместо ручных часов.

Л е н я. Ровно двадцать одна секунда по моему компасу.

Н а т а ш а. Как тебе не стыдно, Леня?! (Убежала в дом.)

Л е н я. А прокурору не стыдно?

К у р б а т о в. Не зря, видно, тебя за уши таскают… (Уходит вслед за Наташей.)

Л е н я. А еще говорил «заберу». Вон куда забирает! Прокурор! Кто его теперь бояться будет?!

Входит М а р и я К и р и л л о в н а.

Мама!

М а р и я К и р и л л о в н а. Чего тебе?

Л е н я. Прокурор приехал.

М а р и я К и р и л л о в н а. Ну так что?

Л е н я. Наташу тут допрашивал…

М а р и я К и р и л л о в н а. Как «допрашивал»?

Л е н я. Стро-ого. Видать, заберет.

М а р и я К и р и л л о в н а. Несешь бог ведает что.

Л е н я (обиделся). Не веришь? Они там, иди посмотри. Сама увидишь.

М а р и я К и р и л л о в н а, недоверчиво взглянув на Леню, вытерла руки и торопливо пошла в дом.

Она им задаст! Никто теперь этого прокурора бояться не будет…

Входит Г о р о ш к о.

Г о р о ш к о. А где мать?

Л е н я. Дома. Папа!

Г о р о ш к о. Чего еще?

Л е н я. Прокурор приехал.

Г о р о ш к о (насторожился). Прокурор?

Л е н я. Допрос делает.

Г о р о ш к о (встревоженно). Допрос? У кого?

Л е н я. У Наташи. Да строгий.

Г о р о ш к о (в отчаянии). Я так и знал. Я так и знал…

Л е н я. Знал?

Г о р о ш к о. Ах, дурень, дурень. И зачем только я слушался этого Мошкина? Ах-ах-ах…

Л е н я (обнадеживая). А ты его не бойся!

Входят Н а т а ш а, К у р б а т о в и М а р и я К и р и л л о в н а, которая вытирает слезы. Заметив это, Горошко в изнеможении садится.

К у р б а т о в (подойдя к Горошке, взволнованно). Егор Сергеевич! У меня к вам очень важный, серьезный разговор…

Г о р о ш к о. Я так и знал… Я так и знал… Я ждал этого.

Все переглянулись.

К у р б а т о в. Ну, так что вы нам скажете?

Г о р о ш к о. Виноват… по дурости по своей…

К у р б а т о в (опешил). Почему по дурости?

Г о р о ш к о. Товарищ прокурор, до этого я сам бы не додумался…

К у р б а т о в. Я не понимаю вас. Тут обоюдное согласие.

Г о р о ш к о. Какое тут согласие? Прижали. Хоть круть-верть, хоть верть-круть — все равно не выкрутишься. Разве нет?

К у р б а т о в (насторожившись). Кто прижал?

Н а т а ш а. Что ты говоришь?

Г о р о ш к о. Начальство…

К а л и б е р о в. Такого страху нагнал… Сам бы я никогда этого не сделал…

М а р и я К и р и л л о в н а. Батюшки! Что с ним сегодня? Егор, да ты что — пьян? Что ты плетешь? Наташа замуж выходит.

Г о р о ш к о. Как замуж? За кого замуж?

М а р и я К и р и л л о в н а. Да вот за Сергея Ивановича. Разрешения нашего просят.

Г о р о ш к о. Так чего ты плачешь?! (У него словно гора с плеч свалилась.) От дура баба! Слезу пустила. Сырость разводить! Так бы и говорила. А то допрос какой-то придумали… (С внезапным приступом веселости.) Какой тут допрос, когда зять прокурор! (Идет с распростертыми объятиями к Курбатову.)

З а н а в е с.

Действие третье

Служебный кабинет Калиберова.

К а л и б е р о в (считает на счетах и напевает).

Ну-с, что мы имеем на сегодняшний день? Так-с… Сорок два… два пишем, четыре в уме… Дважды шесть — двенадцать, плюс четыре — шестнадцать… Семьдесят восемь процентов.

Продолжительный звонок телефона.

(Берет трубку.) Слушаю… Званецкий райком? Ну, давай Званецкий… Слушаю. Калиберов… А-а, здорово, здорово, сосед!.. Ничего, помаленьку… Пока что нет, но уж близко… Семьдесят восемь и шесть десятых, как из пушки… А ты что думал? Ну, а у тебя как?.. Э-э, брат, что же ты? На восемнадцать процентов отстал… Секрет? Какой секрет?.. Ах, секрет. Секрет простой: гайки надо потуже закручивать своим работничкам. Тут и весь секрет!.. Будь здоров. Желаю успеха. (Положил трубку. Подошел к окну, раскрыл его.) Тэк-с… Уже секретами интересуются. Нн-да… Надо будет попридержать Мошкина.

Входит А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а (радостная, возбужденная). Степа! Какой сюрприз! Вот, смотри! В областной газете.

К а л и б е р о в. Что там?

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а (показывая ему газету, читает). «В беседе с нашим корреспондентом товарищ Калиберов заявил…» И еще, вот тут: «Передовики хлебосдачи». Ну, Степа, ты пошел в гору. Я так рада! Наконец! Наконец-то! Теперь только не зевай. Не лови ворон, и мы будем снова в Минске. Вернешься туда не как-нибудь, а с победой!

К а л и б е р о в (взглянув на часы). Ах, чуть не проворонил. (Включает радио.)

Г о л о с К а л и б е р о в а (из репродуктора). …наших успехов. Я беру смелость заявить от имени тружеников социалистических полей нашего района, что мы с честью будем держать первенство в области по выполнению государственных обязательств по хлебозаготовкам. Порукой этому — слаженная организация труда, хорошая дисциплина и благоприятствующая нам погода.

Близкий раскат грома.

Г о л о с д и к т о р а. Вы слушали выступление Степана Васильевича Калиберова. На этом областной радиокомитет заканчивает свои передачи.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. А когда же ты выступал?

К а л и б е р о в (выключая радио). Вчера, после заседания в обкоме, меня специально пригласили на радио.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Вот только о погоде ты зря… Слышишь, как гремит.

К а л и б е р о в. Что мне гром?!

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Как интересно! Ты здесь, а слова твои витают над землей. И ветер их не развеет и дождик не размочит.

К а л и б е р о в. Они выше дождя, выше туч. (Подняв указательный палец кверху.) В эфире.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. А все-таки и Мошкин у тебя тоже молодец.

К а л и б е р о в. Подумаешь, Мошкин…

М о ш к и н… Много бы сделал твой Мошкин, если бы я сам лично не вникал в каждую мелочь.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Ну, Степа, теперь я верю в твое счастье. Ты помнишь Суворова?

К а л и б е р о в. Какого Суворова?

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Полководца Суворова.

К а л и б е р о в. А-а, этого — помню. А что?

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Ты очень напоминаешь мне его. Он ведь тоже был в немилости. Завистливые люди сослали его в глушь. Но правда взяла свое. И он вернулся с почетом. Вот и тебя — выставили из Минска… И куда? Даже не в город.

К а л и б е р о в (обиженно). Не выставили, а послали на укрепление, чтобы вытянуть район из прорыва.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Это все равно. Но ничего, Степа, ты еще им покажешь, на что ты способен. Только не зевай. Мы не можем ждать милости от людей. Сам, сам оцени свои заслуги и действуй.

К а л и б е р о в. Ну-ну, поучи, поучи.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Помни, наша цель — столица.

К а л и б е р о в. Но в столицу на одной уборочной не въедешь. Нужен багаж посолиднее. (Подошел к карте района, висящей на стене.) Вот возьму и разработаю план такого строительства в нашем районе, чтобы на всю республику прогремело. Например, канал между Днепром и нашей Проней.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Зачем канал?

К а л и б е р о в. Как «зачем»?

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Ну, правда, зачем нам канал?

К а л и б е р о в. Пусть знают! Пусть помнят: по моей инициативе в этом районе — великая стройка.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. А тебя не привяжут к этому каналу еще на годик?

К а л и б е р о в. Ну что ты! Зачем мне тут оставаться? Важна инициатива.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Степа! Степушка мой! Какой ты сегодня милый! Ты просто герой! Вот такого тебя я люблю! Настоящий мужчина. (Ласкается к нему.)

К а л и б е р о в. Ну-ну! Хватит, хватит! Тут тебе не спальня — служебный кабинет. Ну, иди, иди, не мешай.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а (поцеловав Калиберова). Богатырь ты мой! Нажимай на педали, закручивай гайки! (Уходит.)

К а л и б е р о в (звонит по телефону). Алло! Дайте мне «Максима Горького»… Алло! «Максим Горький»? Кто говорит?.. А где председатель? Сейчас же найдите Штапенку и скажите, чтобы позвонил мне… Калиберов говорит. (Кладет трубку.)

Входит М о ш к и н.

М о ш к и н. Степан Васильевич! Что вы наделали? Что вы наделали? Что вы только наделали?

К а л и б е р о в. Что за паника, товарищ Мошкин?

М о ш к и н. Степан Васильевич! Я только что сам слушал ваше выступление.

К а л и б е р о в. Ну и что же?

М о ш к и н. Как «что»? Степан Васильевич! Я слушал, а у меня по спине мурашки, одни мурашки…

К а л и б е р о в. Что же ты услышал там такое страшное?

М о ш к и н. Страшно не то, что я услышал. Слушать можно, а можно ли было говорить? Слово не воробей, вылетит — не поймаешь.

К а л и б е р о в. А зачем его ловить?

М о ш к и н. Как «зачем»? Теперь, Степан Васильевич, каждую минуту ждите корреспондентов. Теперь они поползут к нам, как тараканы на свежий хлеб… Косяками, косяками. Я знаю их. Опыт, методы… Передовиков им дай, то покажи, это расскажи. А что мы им покажем?

К а л и б е р о в. Как это «что»?

М о ш к и н. Степан Васильевич! Будто вы не знаете? «Лев Толстой» у нас передовик. А какой он передовик? По квитанциям он передовик. А что он сдал? Кукиш он сдал. Расписку сдал. И Горошко из «Партизана» такой же передовик. На двадцать процентов фикции…

К а л и б е р о в (только теперь оценив драматизм своего положения, вдруг встает из-за стола и с наигранным возмущением набрасывается на Мошкина). Так, значит, ты секрет свой пустил в ход, голубчик…

М о ш к и н. Теперь это не только мой секрет. Это и ваш секрет, и Горошки секрет, и «Льва Толстого» секрет. Теперь это наш секрет.

К а л и б е р о в. Ошибаешься! Ты чего же хочешь? Чтобы я твоим сообщником был? Ты за этим ко мне пришел?

М о ш к и н. Куда ж мне идти, если не к вам? Не в обком же?

К а л и б е р о в. Ах ты негодяй! (Угрожающе.) Пугать меня задумал? (Наступает на него.)

Опять раскат грома. В кабинет входит О л ь г а Г а р д и ю к.

Г а р д и ю к. Можно? Здравствуйте, товарищ Калиберов. Я из областной газеты. Ольга Гардиюк. Специальный корреспондент. Вот, пожалуйста. (Подает ему удостоверение.)

М о ш к и н (поражен). Как снег на голову…

Г а р д и ю к. Кто, я?

М о ш к и н. Нет, что вы! Мы тут о погоде… Дождь, гром…

К а л и б е р о в (Слегка освоившись). Очень приятно. Садитесь, пожалуйста. Прошу познакомиться — Мошкин, наш главный заготовитель.

Г а р д и ю к. Очень приятно.

М о ш к и н. Очень, очень приятно. А вы знаете, мы вас ждали.

Г а р д и ю к. Ждали?

М о ш к и н. У газетчиков нюх острый. Не успеешь стать передовиком, а они уж тут как тут.

К а л и б е р о в. А я ведь помню ваши статьи, товарищ Гардиюк.

Г а р д и ю к. Даже помните?

К а л и б е р о в. Если не ошибаюсь, последняя была о Куплянском районе?

Г а р д и ю к (с улыбкой). Был такой грех.

К а л и б е р о в. Признаться, я представлял вас совсем не такой.

Г а р д и ю к. Наверное, думали, что я солидная дама?

К а л и б е р о в. И притом пожилая, с сединой, сердитая такая женщина. (Оглядывая ее.) И вдруг вы — такая.

Г а р д и ю к. Поверьте, не от вас первого слышу.

К а л и б е р о в. Я где-то читал, что вы и для литературы кое-что делаете. Пишете, творите…

Г а р д и ю к. Ну, что там…

К а л и б е р о в. А все же?

Г а р д и ю к. Собираю материалы.

К а л и б е р о в. Наверное, пьесу? Драму пишете психологическую?

Г а р д и ю к. Нет, меня больше привлекает сатира.

К а л и б е р о в. Сатира? (Вспоминая.) Как же, как же, Гоголи и Щедрины нам нужны. Но должен предупредить: в моем районе вы вряд ли найдете материал для сатиры.

Г а р д и ю к. Чтобы писать сатиру, надо знать и хороших людей.

К а л и б е р о в. Что верно, то верно. Именно знать. Читая ваши статьи, я думал, что их пишет агроном, человек с большой практикой, хорошо разбирающийся в сельском хозяйстве.

Г а р д и ю к. Ну, это уж слишком сильный комплимент.

К а л и б е р о в. Я не для комплимента.

Г а р д и ю к. Тем приятнее. Но и я в долгу не останусь. Свой комплимент я скажу вам через газету.

К а л и б е р о в (шутливо). Разве фельетон напишете…

Г а р д и ю к. Ну что вы. У вас ведь такие успехи.

К а л и б е р о в. Никаких успехов у меня лично нет.

Мошкин от удивления приподнялся в кресле.

Г а р д и ю к. Как так «нет»? По хлебозаготовкам вы сейчас на первом месте в области.

К а л и б е р о в (указывая на Мошкина). Это все его работа, его заслуги.

М о ш к и н (опешив). Степан Васильевич?! (К Гардиюк.) Вы знаете, товарищ Гардиюк, наш Степан Васильевич такой скромный, я бы сказал, слишком скромный. Свою работу, свои заслуги он совсем не ценит. Если хвалить, так он другого выдвигает, а в случае чего — всю вину берет на себя.

К а л и б е р о в. Ну, нет, товарищ Мошкин. Насчет вины ты, брат, загнул. (К Гардиюк.) И надолго вы к нам?

Г а р д и ю к. Послезавтра уже надо сдать статью в редакцию.

К а л и б е р о в. Мало, мало вам дали времени. Скажите, если не секрет, о чем вы думаете писать?

Г а р д и ю к. Меня просили осветить опыт вашей работы, методы руководства. Рассказать о лучших председателях колхозов, механизаторах.

К а л и б е р о в. Толково, толково. (Откинувшись в кресле.) Надо сказать, что организационную работу мы провели большую. Сначала созвали сессию райсовета, потом собрание партактива, а райком комсомола — комсомольский актив. После райисполком вместе с райкомом провели совещание председателей сельсоветов, потом совещание председателей колхозов, бригадиров и счетоводов. Затем семинар секретарей парторганизаций и семинар агитаторов. По линии отдела пропаганды и редакции районной газеты провели совещание селькоров и редакторов стенгазет. По линии культуры — совещание заведующих клубов и изб-читален.

Г а р д и ю к. Скажите, а такое количество совещаний не слишком ли отрывало людей от дела?

К а л и б е р о в. А мы днем не заседали. Мы больше по ночам.

Г а р д и ю к (искренне). Ай-яй-яй! Вы же, наверно, и сами целый месяц подушки не видали?

К а л и б е р о в. Ну, знаете, теперь не до сна.

М о ш к и н. Разве теперь заснешь? Как теперь заснешь? Только крутишься с боку на бок… Думаешь, думаешь и крутишься. Как бы тут выкрутиться?

К а л и б е р о в. Н-да… Вот некоторые сомневаются в пользе совещаний. Но судить ведь надо по результатам. А результаты говорят, что наши совещания пошли на пользу.

Г а р д и ю к. Результаты — аргумент веский.

К а л и б е р о в. А мне, грешным делом, за эти совещания совсем недавно закатили выговор.

Г а р д и ю к. Можно надеяться — снимут.

М о ш к и н (философски). Выговор легко схватить, а отделаться от него трудней, чем от плохой болезни. Хотя это и не медаль, на груди не блестит, а все-таки…

Г а р д и ю к (Калиберову). Извините за любопытство, но меня интересует ваш… ваш рабочий день. Если не секрет.

К а л и б е р о в (скромничает). Ну что вы! Кому это интересно? Что я? Я, так сказать, явление нетипичное. Иное дело — простые люди: колхозники, механизаторы, бригадиры, животноводы, люди, которые непосредственно создают материальные ценности. А обо мне пусть уж в постановлениях пишут…

Г а р д и ю к. О, вы действительно скромный!

М о ш к и н. Вот-вот! Я же говорил. Разве Степан Васильевич вам о себе расскажет? Ни-ни! Вы у меня спросите, какой он больной, у него же камень в печени, и какой камень — вот! И все-таки и день и ночь, и день и ночь на работе. Тянет как вол, извините за выражение. От темна до темна в колхозах. Приедет в один колхоз, в другой, в третий, в четвертый, поговорит с народом, растолкует, расскажет… И люди его слушают вот как (показывает), развесив уши.

К а л и б е р о в. Перестань ты, Мошкин. Товарищ подумает, что окружаю себя подхалимами.

М о ш к и н. Кто может это подумать, когда у вас такой авторитет. (К Гардиюк.) Почему его слушают? В каждом колхозе все дела знает назубок. Даже мелочи. Другого не слушают. А Степана Васильевича раз-два — и готово. Авторитет!

К а л и б е р о в. Ну, Мошкин, ты сегодня, честное слово, несерьезно ведешь себя.

Робкий стук в дверь.

Пожалуйста, заходите!

Робкий стук повторяется.

М о ш к и н (тихо, Калиберову). Что вы делаете? Это же Горошко.

К а л и б е р о в. Ну, заходи, заходи! Кто там?

Входит Г о р о ш к о в брезентовом плаще, с которого течет вода.

Г о р о ш к о. День добрый! Можно?

К а л и б е р о в (приветливо). Пожалуйста, пожалуйста. (К Гардиюк.) Это наш председатель колхоза «Партизан» — Горошко.

М о ш к и н. Передовик. Тоже передовик.

К а л и б е р о в (Горошке). Знакомься. Специальный корреспондент областной газеты товарищ Гардиюк.

Г а р д и ю к. Очень приятно.

Г о р о ш к о (вытерев платочком руку, протягивает Гардиюк). День добрый!

К а л и б е р о в. Ну, Горошко, что нового? Чем порадуешь?

Г о р о ш к о. Какая тут радость, Степан Васильевич? Такой дождь, чтоб он сгорел, и в такое время! Еще бы каких-нибудь четыре денька постояла погода — и все колосовые убрали бы.

К а л и б е р о в. Ты повесь свой балахон вон туда, а то под тобой уже целая лужа.

Г о р о ш к о (вешая плащ). Для картошки дождик нужен, а для хлебов — это же горе. Кто знает, когда он перестанет…

К а л и б е р о в. Тут, товарищ Горошко, интересуются твоими успехами, вашей работой, а не дождем.

Г о р о ш к о. Кто интересуется?

М о ш к и н. Вот специальный корреспондент газеты.

Г о р о ш к о (махнув рукой). Какие там успехи!

Г а р д и ю к. Как же так? Уборку заканчиваете, с государством почти рассчитались…

К а л и б е р о в. Вот ты и расскажи, как вы это организовали. Похвались. Тут Мошкин уже кое-что рассказал о тебе.

Г о р о ш к о. Что вы, товарищ Мошкин? Я? Это же вы организовали. Разве нет?

М о ш к и н. Скромность, скромность! Какая скромность!

Г а р д и ю к. И правда, у вас удивительно скромные люди.

М о ш к и н. Берут пример со Степана Васильевича.

Г а р д и ю к (Горошке). Так вы мне ничего и не рассказали. Ну, хотя бы о том, как вы организовали отгрузку хлеба на государственные склады, как работает транспорт.

Г о р о ш к о (вздохнув). Это не просто… Разве нет? Первая заповедь, конечно… Степан Васильевич приехал, поговорил… А товарищ Мошкин подсказал… Ну и вот… Раз-два — и готово. Квитанции сдали.

Г а р д и ю к. По-вашему выходит уж слишком просто: раз-два — и готово. А на самом деле ведь сколько бессонных ночей было, сколько работы!

К а л и б е р о в. Организационной работы!

М о ш к и н. Совещания…

Г о р о ш к о (вздохнув). Хитрую голову надо иметь…

Калиберов и Мошкин переглянулись.

М о ш к и н. Ай-яй-яй, товарищ Гардиюк, вы же под дождем были. Вам надо переодеться. Так и простудиться недолго.

Г а р д и ю к. Ничего, я не очень промокла.

К а л и б е р о в. Нет-нет, товарищ Гардиюк. В моем районе я за все отвечаю. И за вас тоже, поскольку вы в моем районе. Я настаиваю…

Г а р д и ю к. Ну что вы, что вы! Я просто не заслужила такого внимания.

К а л и б е р о в. При чем тут заслуга! Мы просим вас.

Г а р д и ю к. Ну, хорошо, я переоденусь. Только скажите, пожалуйста, куда девалась ваша гостиница?

К а л и б е р о в (делая широкий жест). Снесли. (Брезгливо.) Да и какая тут была гостиница! Только пейзаж портила.

М о ш к и н. Стыдно было перед людьми за такую гостиницу.

К а л и б е р о в. Мы теперь решили такую отгрохать, чтобы всякий, кто приедет к нам в командировку, по-настоящему мог отдохнуть у нас.

М о ш к и н. Как на даче.

К а л и б е р о в. А вам пока что придется остановиться на частной квартире… Если вы не против — пожалуйста, у меня.

Г а р д и ю к. Ну что вы, лишние хлопоты…

К а л и б е р о в. Какие там хлопоты? Квартира просторная. Детей нет. Я дома мало бываю. Да и, в конце концов, каких-нибудь один-два дня.

Г а р д и ю к. Если так, отказываться не стану. Спасибо за гостеприимство.

К а л и б е р о в (поднимаясь). Сейчас я дам вам проводника. (Провожает ее к выходу.)

Г а р д и ю к (Горошке). А в ваш колхоз я обязательно заеду. Любопытно, очень любопытно… (Уходит с Калиберовым.)

Г о л о с К а л и б е р о в а (за дверью). Аня! Проводите, пожалуйста, товарища Гардиюк на мою квартиру и скажите Антонине Тимофеевне… Впрочем, я сам ей позвоню.

Горошко, словно завороженный, смотрит на дверь, за которой скрылась Гардиюк.

М о ш к и н (Горошке). Смотри, и на глаза ей не попадайся.

Возвращается К а л и б е р о в. Горошко не осмеливается взглянуть ему в глаза, предчувствуя грозу.

К а л и б е р о в (звонит по телефону). Квартиру… Тоня? Сейчас Аня приведет девушку, специального корреспондента областной газеты. Прими там ее… Сама знаешь как… Дня на два. Да не вздумай там котами своими хвастаться. Слышишь? (Повесил трубку.)

Пауза. Слышен раскат грома.

Г о р о ш к о. Илья по небу катается.

К а л и б е р о в (саркастически). Ну, передовик, скромница! Почему же ты не похвалился своими успехами специальному корреспонденту?

Г о р о ш к о. Степан Васильевич… (Встал.)

К а л и б е р о в. Почему не рассказал о своих махинациях с расписочками и квитанциями?

Г о р о ш к о. Степан Васильевич…

К а л и б е р о в. Что «Степан Васильевич»? А ну, скажи, как ты организовал хлебосдачу?

Г о р о ш к о. Это не я организовал. Это товарищ Мошкин организовал.

М о ш к и н. Товарищ Горошко! Ты Мошкина не цепляй! Моя хата тут с краю. Я расписок не писал. Мне вручили квитанции — и все. А как вы там делали, меня не касается.

Г о р о ш к о. Товарищ Мошкин! Как же вы так?! За что?

К а л и б е р о в. Думал, что я не узнаю! Я все ваши дела знаю! Даже мелочи!

Г о р о ш к о. Степан Васильевич…

К а л и б е р о в. Жулик! Очковтиратель! Под суд отдам!! (Встал.)

Г о р о ш к о (сел). Степан Васильевич! За что? Я же не сам! Я же не додумался бы. Простите меня.

М о ш к и н. Что «простите»? Что «простите», товарищ Мошкин? Ты теперь должен за сутки сдать хлеб и вернуть свои расписки.

К а л и б е р о в. А не сдашь — дух вон и жилы на телефон…

Г о р о ш к о (чуть не плачет). Так дождик же…

К а л и б е р о в. А где твои зерносушилки?

Г о р о ш к о. Кто же знал, что так будет? Помогите как-нибудь… Может, уполномоченного…

К а л и б е р о в. А участкового уполномоченного не хочешь? Иди и сейчас же поднимай всех на ноги. Собирайте актив и штурмуйте.

Г о р о ш к о. Пропал я… Хоть круть-верть, хоть верть-круть… о-о! Узнает Ганна — всех поднимет!..

М о ш к и н. Только о расписочке не болтай. Ты знаешь, чем это пахнет?!

К а л и б е р о в. Идите!

Г о р о ш к о (надевая плащ). Только не пускайте вы ко мне эту… из газеты. (Уходит.)

М о ш к и н. Теперь он завертится.

К а л и б е р о в. Ты понимаешь, Мошкин, что ты натворил?

М о ш к и н. Пока еще ничего страшного нет, Степан Васильевич. Не волнуйтесь.

К а л и б е р о в. Какую ты мне свинью подложил!

М о ш к и н. Степан Васильевич! Где тут свинья? Я уверен, что все пройдет хорошо и гладко. Вызовете Жулебу из «Льва Толстого» и других «передовиков». Скажете, что вскрыли их махинации, прищемите им хвосты, и… будьте уверены…

К а л и б е р о в. А ты представляешь, что будет, если дознаются члены обкома? Один Степанюк такого шуму наделает, что…

М о ш к и н. А что вам Степанюк?

К а л и б е р о в. Да и не только Степанюк. А дойдет до обкома — не носить мне партбилета.

М о ш к и н. Пока что знаем только мы — вы и я. Значит, молчок.

К а л и б е р о в (помолчав). Как же быть с этой… с корреспонденткой?

М о ш к и н. А вы ей наговорите сто бочек арестантов, а потом на машину — и по колхозам. Только туда, куда нужно. И всё. А главное — не подпускать к ней Горошку и других таких же «передовиков».

Входит Г а н н а, толкая перед собой Г о р о ш к у.

Г а н н а (в дверях). Нет-нет, я хочу, чтобы и ты тут был.

К а л и б е р о в. Что там такое?

Г а н н а. Дело есть, товарищ Калиберов.

К а л и б е р о в. Личное? Служебное?

Г а н н а. Для меня — личное, а для вас — служебное.

М о ш к и н. По личным делам Степан Васильевич сегодня не принимает.

Г а н н а. А-а, и ты тут? Как раз ты-то мне и нужен. Тут мы начистоту и поговорим.

К а л и б е р о в. Садитесь. Какое у вас дело, товарищ Чихнюк?

Г а н н а. Душа болит, товарищ Калиберов. Добро на поле гибнет!

К а л и б е р о в. Почему гибнет?

Г а н н а. Хозяина нет. (Кивает в сторону Горошки.) Разве он хозяин? Вчера столько хлеба скосили… А тут туча, такая туча, что темно стало. Надо бы все сжатое скорей под крышу свезти или хоть в копны сложить…

К а л и б е р о в. А он что?

Г а н н а (указывает на Мошкина). Прилетел вот этот — уполномоченный. Такого страху нагнал на Горошку… Бог его знает… (Горошке.) И чем только он напугал тебя? Так он как на пожар — все подводы с поля снял и всех людей погнал возить зерно на пункт.

М о ш к и н. Государству, государству, а как же.

Г о р о ш к о. Хоть круть-верть, хоть верть-круть — все равно я виноват.

Г а н н а. А кто же виноват? Ты и он! И на подводах хлеб намок, и на поле в валках его дождик вымолачивает. Что же это делается, товарищ Калиберов? Сегодня вышла в поле… Наплакалась, глядя на такие порядки. Оттуда прямо к вам. (Показывая на Мошкина.) Избавьте вы нас, бога ради от таких погоняльщиков! А нет — так я выше пойду. До области дойду, до правительства.

М о ш к и н. Ты нас не пугай.

К а л и б е р о в (Мошкину). Помолчи. (Горошке.) Это все правда?

Г о р о ш к о. Степан Васильевич, а что я могу сделать? С одного бока вы нажимаете, а с другого, вот видите, они — народ. А мне кого слушать?

Г а н н а. Свою голову надо иметь. Тебя народ выбрал, доверил хозяйство, а ты что?

К а л и б е р о в. Товарищ Чихнюк, наша главная задача — в первую очередь рассчитаться с государством.

Г а н н а. Ясно, товарищ Калиберов, но для этого первым делом нужно урожай хороший вырастить, а потом собрать его так, чтоб ни одно зернышко не пропало. А потом с государством рассчитаемся. Мы свой долг помним. И колхозникам надо за свой труд получить, и чтоб на тот год было что посеять. А не так, как он. Овес еще не поспел, гречка только цветет, а они стараются рожью да пшеницей сдать государству и за гречку и за овес. А сеять что будем? Назад будем возить с государственных складов? Туда-сюда зерно возим, людей туркаем, коней гоняем. Это по-хозяйски? У людей же работа из рук валится, когда они такое видят.

М о ш к и н. У нас есть график. До пятнадцатого августа…

Г а н н а (перебивая). А кто выдумал такой график? Ты?

М о ш к и н. Ты на меня не кричи, гражданка! Не я выдумал, а…

К а л и б е р о в (перебивая). Подожди, Мошкин! Не горячись. Товарищ Чихнюк по-своему верно ставит вопрос.

М о ш к и н. Вот именно, по-своему. Государственные интересы у нее на втором плане. Она совсем не патриот своего района, своего колхоза. Она и не думает стать передовиком по хлебопоставкам.

Г а н н а. Так, значит, ты патриот? Что языком мелешь? А мы, колхозники, что своими руками землю нянчим, — не патриоты, а?.. У тебя только график в голове сидит. У тебя голова не болит, что добро на поле гибнет. Ты не сеял, не боронил, не полол, не жал. А мы своими руками…

К а л и б е р о в. Спокойно, товарищ Чихнюк! Так же нельзя.

Г а н н а. Не могу я спокойно! Ишь, передовиком он хочет стать! На чужом горбу в рай! Вон оно что! Ах ты гнида!

М о ш к и н. Не позволю! Степан Васильевич! Я не понимаю…

К а л и б е р о в. Не лезь на рожон, Мошкин! Выйди на минутку.

М о ш к и н нехотя выходит.

Г а н н а. Видали вы — патриот?! Сколько их над конем вьется, когда он воз тянет. Слепнями их народ зовет, «патриотов» таких.

К а л и б е р о в. Признаешь критику, товарищ Горошко?

Г о р о ш к о (не владея собой). П-п-признаю, С-с-степан Васильевич. Хоть круть-верть, хоть верть-круть — признаю.

К а л и б е р о в. Критику мало признать! Надо выправить положение.

Г а н н а. Мы соберем сегодня собрание. Вот там народ ему покажет критику. И вам надо приехать на собрание, товарищ Калиберов.

Входят М о ш к и н и Г а р д и ю к.

М о ш к и н. Степан Васильевич, вот товарищ Гардиюк…

К а л и б е р о в (растерялся). Хорошо, хорошо, товарищ Чихнюк. Я приеду. Непременно приеду. Поговорим с народом, разберемся. А сейчас — не задерживаю. До свидания.

Г а н н а. А то до чего докатились! (Мошкину.) Неправда, найдем и на вас управу! Мы государственные сроки знаем. А вы за графиками да бумажками людей не видите, свету белого не видите. Разве этому нас партия учит?

Гардиюк обратила внимание на Ганну.

Г о р о ш к о (пытается ее увести). Ну, всё, всё, Ганна Алексеевна.

Г а н н а. Идем, идем, я тебя на чистую воду выведу!.. Всё выведу!..

Калиберов сморщился, застонал и повалился в кресло, симулируя приступ печени.

Г а р д и ю к (встревоженно). Что с вами? Что такое?

М о ш к и н (сообразив). Приступ! У него же камень в печени.

Г а р д и ю к. Надо доктора позвать! Так нельзя. (Торопливо берет графин с водой.)

Но Мошкин, опережая ее, наливает в стакан ессентуки и подает его Калиберову вместе с грелкой. Калиберов, оценив находчивость Мошкина, прикладывает ее к «больному месту».

Г о р о ш к о. До чего довели человека…

Г а н н а. И этот заболел… Камень в печенках… Ну что ж, придется самим разбираться. (Уходит.)

Калиберов пальцем подзывает к себе Горошко.

М о ш к и н (поняв этот маневр, отводит Гардиюк в сторону, к Гардиюк). Горит человек, прямо горит на работе.

Тихо разговаривают.

К а л и б е р о в (Горошке, шепотом). Смотри, Горошко, если эта Чихнюк соберет сегодня собрание, — голову оторву. Ляжь костьми, но чтобы никакого собрания не было.

Г о р о ш к о (уныло). И лягу. Разве нет? (На цыпочках выходит.)

Г а р д и ю к (подойдя к Калиберову). Товарищ Калиберов, вы несерьезно относитесь к своему здоровью. Вам лечиться надо.

К а л и б е р о в. А-а, цел буду. Детей нет. Сирот не оставлю.

Г а р д и ю к. Я сегодня уж вас беспокоить не буду. Вам надо отдохнуть. (Уходит.)

Долгая пауза. Калиберов и Мошкин переглянулись и оба с облегчением вздохнули.

К а л и б е р о в. Ну, Мошкин, видишь, как оборачивается?

Близкий удар грома. Входит прокурор К у р б а т о в.

К у р б а т о в (отряхивая с себя воду). Ну и погодка сегодня! Потоп!

К а л и б е р о в (натянуто улыбаясь). Пока не поздно, надо заказать ковчег.

М о ш к и н. Правду говорят: бог не ровно делит. В Средней Азии все время печет и печет, а тут как из решета течет. Старому небу ремонт нужен. И кто там у них коммунальным хозяйством заведует? Вы не интересовались, товарищ прокурор? Такого байбака под суд надо отдать.

К у р б а т о в. Мне и на земле дел по горло.

К а л и б е р о в. Говорят, ты женишься, прокурор?

М о ш к и н. Ах, золотые денечки — медовый месяц!

К а л и б е р о в. Слыхал я, отпуск берешь?

К у р б а т о в (хмуро). Срывается мой отпуск.

М о ш к и н. Что же случилось?

К у р б а т о в. Афера.

К а л и б е р о в. Афера?

К у р б а т о в. Да еще какая!

К а л и б е р о в. В нашем районе? Не может быть!

К у р б а т о в. Степан Васильевич, вы получили сводку по хлебопоставкам?

К а л и б е р о в (порывшись в столе). Вот она.

К у р б а т о в (сверяя с ней свои записи). Она правильная?

М о ш к и н (авторитетно). На основе квитанций, товарищ прокурор.

К у р б а т о в. На заводе Печкурова нет столько хлеба.

М о ш к и н. Что же вы думаете, я эту цифру сам придумал? У меня есть квитанции.

К у р б а т о в. На складах у Печкурова нет и половины этого хлеба.

К а л и б е р о в. Не может этого быть.

К у р б а т о в. Я только что с завода. Сам проверял. Оказывается, там и складывать больше некуда. Жаль, не застал Печкурова, видимо, придется арестовать.

М о ш к и н. Вот ему и новоселье…

К а л и б е р о в. И вы уверены, что это афера?

К у р б а т о в (испытующе). А как вы думаете, товарищ Мошкин?

М о ш к и н. Если бы у него не хватало одной тонны, можно бы поверить, что украл. А тут же сотни тонн. Куда ему столько? Что он с ними будет делать?

К у р б а т о в. Аферисты бывают разных калибров.

К а л и б е р о в. Что?

К у р б а т о в. Я говорю, товарищ Калиберов, аферисты бывают разных калибров.

К а л и б е р о в. Значит, ты отпуск не берешь? Будешь распутывать?

К у р б а т о в. Такая моя служба.

М о ш к и н. Служба не волк, в лес не убежит.

К у р б а т о в. Вор убежит.

М о ш к и н. Ах, как мне вас жаль! У вас же теперь самый счастливый момент в жизни! Медовый месяц — это один раз в жизни бывает. Надо его провести так, чтобы до смерти запомнился. Молоденькая жена, такая милая, такая ласковая, такая ягодка! Теперь лето… Дождик перестанет, заиграет солнышко. А-ах, как хорошо с такой женушкой сходить искупаться, поплескаться в речке. Или в лесок — по грибки да по ягодки.

Курбатов тяжело вздохнул.

Для молодых такое счастье! Постареешь — этого не будет.

К а л и б е р о в. Товарищ Мошкин, прокурор подумает, что ты хочешь отговорить его.

К у р б а т о в. Не скрою, удивлен. На государственных складах такая недостача хлеба, а вы…

М о ш к и н. Просто я уверен, что ничего тут серьезного нет. Зачем же волноваться?

К у р б а т о в (взглянув в окно). Немного проясняется.

М о ш к и н (забеспокоился). Что проясняется?

К у р б а т о в. Небо проясняется. Товарищ Мошкин, прошу вас вечерком зайти в прокуратуру со всеми квитанциями.

М о ш к и н. Когда? Сегодня?

К у р б а т о в. Разумеется, сегодня.

М о ш к и н. Пожалуйста. У меня все в порядке.

К у р б а т о в. Тем лучше. (Уходит.)

К а л и б е р о в. Ну, Мошкин, берегись! Если твои махинации раскроют — не жди от меня пощады! Не будет!

М о ш к и н. Простите, я тут ни при чем. Меня самого опутали! Подсунули квитанции. А я что?

К а л и б е р о в. Не финти, Мошкин! Хоть передо мною не финти.

М о ш к и н. А что делать? На свою голову брать?

К а л и б е р о в. Любишь кататься, люби и саночки возить. (Пауза.)

М о ш к и н (в тяжком раздумье). Прокурор — не корреспондент. Его вокруг пальца не обведешь… Степан Васильевич, а нельзя ли придумать ему какое-нибудь срочное задание и сунуть, например, в колхоз к Штапенке или в «Красный пахарь», где и комар носа не подточит? Командировать хоть дней на пяток…

К а л и б е р о в. Смотри, чтобы он тебе не придумал командировочку…

Входит А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а.

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Степа! Что с тобой? Неужели ты действительно заболел?

К а л и б е р о в. А… какое там… Скажи мне лучше, ты сообразила пригласить эту чертову корреспондентку к обеду?

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а (смеясь). Я-то приглашала, и даже винца сладенького купила, да она не осталась…

К а л и б е р о в. То есть как это не осталась?

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а (взглянув на Мошкина, серьезно). Очень просто… Ты ее так напугал своим припадком, что она не решилась утомлять тебя, а отправилась с Горошкой и Ганной в колхоз.

К а л и б е р о в (задыхаясь от гнева). И ты… ты ее отпустила? Растяпа! И чем только господь твою голову набил? Что же теперь делать? Все, все идет под откос! (Овладевая собой.) Нет! Не все! Еще не все! Я сам туда поеду. Сам первый разоблачу очковтирателей и жуликов! Сам! (Звонит по телефону.) Гараж?.. Говорит Калиберов. Немедленно машину!.. Как это нет?.. Кто посмел взять?.. Жена? А какого черта вы ей даете машину?! (С остервенением повесил трубку.) Где машина? Где?

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Степочка, что с тобой? Что случилось?

К а л и б е р о в (раздельно). Я спрашиваю, где машина?

А н т о н и н а Т и м о ф е е в н а. Ах, боже мой! Должна же была я как хозяйка отправить твою гостью в машине.

К а л и б е р о в (в отчаянии). И ты ей… ей дала машину? (Хрипит.) Дура! Дура! Чертова кукла!

М о ш к и н (схватив трубку телефона). Маевского мне… Слушай, дорогой, будь другом. Пришли мне свою машину на часок. Я, понимаешь, опаздываю на собрание в «Партизан»… Что? (Калиберову.) Баллон лопнул.

К а л и б е р о в. Ну, Мошкин, суши сухари.

З а н а в е с.

Действие четвертое

Небо затянуло тучами. Площадка перед конторой правления колхоза «Партизан». Некоторое время сцена пуста, затем из конторы выходят Г а н н а и М и х а л ь ч у к.

М и х а л ь ч у к. И как это Горошко признался тебе во всем?

Г а н н а. А куда ж он денется? По нашим накладным — одно, а по сводке и квитанциям — передовики…

М и х а л ь ч у к. Ох, и прокурор бы из тебя вышел!

Г а н н а. Хватит с меня и ревизионной комиссии.

Входит Г о р о ш к о.

Г о р о ш к о. Нужно же было тебе заваруху поднимать с этим собранием…

Г а н н а. Нет, Егор, тут не заваруха. Без собрания нельзя! Пусть народ рассудит. Дело-то серьезное! Пойми ты это.

Г о р о ш к о. Не во всем же я виноват, Ганна.

Г а н н а. А ты не бойся, люди разберут — где ты виноват, а где другие.

М и х а л ь ч у к. Егор Сергеевич, я думал со станции суперфосфат привезти. Приложи-ка к доверенности печать.

Г о р о ш к о. Давай приложу. (Ищет в кармане печать.) Вот она. (Держит печать на ладони.) С тобой мне и почет и уважение были. Ты меня и кормила и поила. С тобой я ни одной свадьбы не пропустил, ни одних крестин. А вот, видать, придется расстаться. Ты, как неверная жена, сегодня у одного, а завтра у другого.

Г а н н а. Колхозу от того мало пользы. (Взяла из рук Горошки печать, приложила ее к доверенности и вновь отдала Горошке.) На, подержи покуда у себя.

М и х а л ь ч у к уходит.

Г о р о ш к о (хотел уйти, но задержался). Ганна, а где эта… корреспондентка специальная?

Г а н н а. В Алесиной бригаде с людьми толкует.

Г о р о ш к о. Эх и распишет она меня!

Г а н н а. Это уж обязательно. Ведь я просила ее. Очень просила. А как узнает о твоих плутнях с квитанциями, так и вовсе держись!

Г о р о ш к о. А ты бы ей не говорила… Зачем это тебе?

Г а н н а. Обязательно расскажу. Чтобы и другим наперед неповадно было. А как же?

Г о р о ш к о. Эх, Ганна, Ганна… Бей, значит, свой своего, чтобы чужой боялся?

Г а н н а. Не лезь куда не следует. Не блуди. Тогда и бить не будут.

Г о р о ш к о. Вот прославится Горошко! (Хотел уйти, но снова задержался.) Ну, а как ты думаешь, будут меня судить?

Г а н н а. На собрании? Еще как будут! А ты что думал? Простят? По головке погладят за обман?

Г о р о ш к о. Ну, а там?..

Г а н н а. Там? Не знаю. У зятя спроси. Ему видней. Вот он как раз идет.

Г о р о ш к о. Тебе шуточки, а мне…

Г о р о ш к о уходит, чтобы не встречаться с К у р б а т о в ы м, который входит вместе с Н а т а ш е й.

Н а т а ш а. Может быть, это клевета?

К у р б а т о в. Нет, не клевета. «Партизан» сдал только двадцать тонн зерна, а по сводке он передовик. Восемьдесят процентов плана.

Н а т а ш а. Неужели отец во всем виноват?

К у р б а т о в. Виноваты и другие. Печкуров признался мне, что все организовал Мошкин.

Г а н н а. Только смотри, товарищ прокурор, тут дело государственное. Хоть он и твой тесть, а имей свою честь. (Уходит.)

К у р б а т о в. Ах, черт возьми! Какая ситуация! Дурацкая ситуация. Не успел стать зятем, а уже приходится на тестя протокол допроса писать.

Н а т а ш а. Скажи, Сережа, а это очень серьезно?

К у р б а т о в. Конечно, не шуточки.

Н а т а ш а. Я понимаю… Ну, а… судить отца не будут?

К у р б а т о в. До суда, может быть, и не дойдет, но неприятностей ему не миновать.

Н а т а ш а (помолчав). Вот и поехали мы с тобой в лес, и на лодке покатались… (Вздохнула.)

К у р б а т о в. Разве это от меня зависело? Наташа! Ну скажи, скажи, как бы ты поступила на моем месте?

Н а т а ш а (потупившись). Поступай как знаешь…

К у р б а т о в. Для меня… для нас важно, очень важно то, что ты скажешь. Я ведь у тебя спрашиваю, как у самого близкого, самого дорогого мне человека… Наташа!

Н а т а ш а. Ну чего ты хочешь? Хочешь, чтобы я сказала: «Отдавай отца под суд, упрячь его в тюрьму»? Этого ты хочешь? А сами поедем на лодке кататься?

К у р б а т о в (помолчав). Негодяи! Эти Печкуровы да Мошкины вредят не только государству. Вот видишь, наша личная жизнь, наше с тобой счастье, оказывается, зависели от них. Ух, как я их ненавижу! Они ради своего благополучия топчут все самое святое, самое чистое…

Н а т а ш а (сквозь слезы). Сережа! Хороший мой! Ты на меня не смотри… Делай так, как тебе совесть подскажет, поступай, как считаешь нужным.

К у р б а т о в (взглянув на часы). Схожу к счетоводу, он обещал подготовить мне накладные. (Уходит.)

Входят Г о р о ш к о и М а р и я К и р и л л о в н а.

Г о р о ш к о (Марии Кирилловне). Да пусть твои огурцы посохнут! Не до огурцов мне теперь.

М а р и я К и р и л л о в н а. Чего ты кричишь? Ну чего ты кричишь?

Н а т а ш а. Папа! До чего ты докатился!

Г о р о ш к о. Что такое? Ну, до чего я докатился?

Н а т а ш а. Еще спрашиваешь… Почему ты мошенничал с хлебопоставками?

Г о р о ш к о. Тиш-ш-ше… Откуда ты знаешь?

Н а т а ш а. От твоего зятя.

Г о р о ш к о. Ох, попался я в клещи. Хоть круть-верть…

Н а т а ш а. Вот какой свадебный подарок ты мне приготовил. Мне-то теперь что делать? А как ему? Он ведь прокурор! Что же ты молчишь? С кем теперь я должна остаться? С тобой или с ним? Посоветуй, ты ведь отец! Ты же, наверно, подумал и об этом, когда делишки свои устраивал?

М а р и я К и р и л л о в н а. Что ж ты наделал, Егор? Что ж ты натворил, Егор? Ах, боже мой, боже! По глазам же твоим вижу, что виноват.

Г о р о ш к о (у него подкосились ноги, и он присел на ступеньки крыльца). Ну, ты, цыц! Не разводи сырость… (Наташе.) Ну и пусть сажает… Посижу… А вы себе устраивайте свадьбу. По улице проходит Леня на высоких ходулях.

Л е н я. А народу в клубе собралось! Наташа, кино после собрания будет?

Н а т а ш а. Нет, не будет.

Л е н я. Тоже мне торжество, без художественной части!

Слышен сигнал легковой машины.

А-а, вот и начальство приехало. Снова будут гайки отцу закручивать. (Уходит.)

М а р и я К и р и л л о в н а (причитая). А головушка моя бедная! А что ж теперь будет?!

Входит М о ш к и н.

Г о р о ш к о (бросаясь к нему). Конец мне, товарищ Мошкин, пропал я.

М о ш к и н. Что за паника, товарищ Горошко?

Г о р о ш к о. Прокурор все узнал. В бухгалтерии уже копается. Все! Конец мне…

М о ш к и н (струсив). Чего же ты боишься? Разве он тебе не зять?

Г о р о ш к о. Это такой зять, что ни дать, ни взять.

М а р и я К и р и л л о в н а. А боже ж ты мой!

Г о р о ш к о. Вот до чего вы довели меня. Я же говорил, я же знал, что так будет!

М о ш к и н. Ничего ты не знал. И никто тебя ни до чего не довел. Ты уж испугался? Тут все можно по-семейному. (Указывая на Наташу.) Она дочь тебе или не дочь?

М а р и я К и р и л л о в н а. Одна, как свет в окне.

М о ш к и н. А прокурору она кто? Жена или не жена?

М а р и я К и р и л л о в н а. Да как же… Только что… выдали…

М о ш к и н. Ну вот, пусть она и поговорит с ним. Попросит.

Н а т а ш а (с возмущением). Это всё вы! Вы устроили! Вы не можете честно! Вы людям жить не даете. Просить?! Я его попрошу, чтобы он вас… чтоб он вам… чтоб вы, лично вы… и внукам заказали! Я его попрошу!

М о ш к и н. Ай-яй-яй! Ну, хорошо! Я тебе никто. Меня ты не щади. (Кивнув в сторону Горошки.) А он тебе отец или не отец?

М а р и я К и р и л л о в н а (причитая). Доченька ты моя, ягодка ты моя! Да что же ты такое говоришь? Он же тебе отец, он же тебе родной. Кто ж за него заступится? Кто попросит?

Н а т а ш а. Довольно, мама! (Уходит.)

М а р и я К и р и л л о в н а, причитая, идет за ней.

М о ш к и н (Горошке). Иди, иди и ты, уговаривай свое чадо.

Г о р о ш к о уходит. Пауза. Входит К а л и б е р о в.

К а л и б е р о в. Где Гардиюк?

М о ш к и н (ужаснувшись). Как, она здесь?

К а л и б е р о в. Шляпа! Она у тебя под носом собрание организует, а ты ничего не знаешь?!

М о ш к и н (засуетившись). Тогда вдвоем нам тут делать нечего. Я лучше съезжу пока к Печкурову…

К а л и б е р о в. Бежать хочешь?! Жулик! А меня под удар? Негодяй! (Наступает на него.)

М о ш к и н (отступая). Степан Васильевич, Степан Васильевич, что вы? Не волнуйтесь!

К а л и б е р о в. Да я тебя в порошок сотру? Я из тебя блин сделаю!

М о ш к и н. Какой из меня блин? За что? Если бы я что-нибудь такое, так я же никогда ничего такого. А коли что такое, так что же тут такого? Квитанций я не выписывал, расписок не давал, на председателей не нажимал, и по радио я тоже не выступал.

К а л и б е р о в (задохнувшись от изумления). И-и-их, негодяй! Загнал в сети. Ни взад, ни вперед…

М о ш к и н. Степан Васильевич! Только вперед, только вперед! Назад поздно!

К а л и б е р о в. Махинатор! Очковтиратель! Авантюрист! (Наступает на Мошкина.)

М о ш к и н (отступая). Степан Васильевич! Товарищ Калиберов! Есть выход! Есть выход! Есть разумный выход! Ох и нервы у вас, Степан Васильевич! Нервы надо беречь, они пригодятся вам для семейного счастья.

К а л и б е р о в (угрожающе). Мошкин!

М о ш к и н. Здесь нужна железная выдержка. Юридически во всем виноват Горошко, но Курбатов, как зять, сможет замять это дело. В этом направлении я уже принял меры. Это, так сказать, ход конем. Со своей стороны мы должны заставить Горошко сегодня же сдать эти несчастные пятьдесят тонн. Пусть даже семенным зерном. Заберем расписки, и мы в дамках! Люди есть, а машинами я обеспечу за счет Печкурова.

К а л и б е р о в. Вот это деловое решение вопроса.

Входит Г о р о ш к о. Увидев Калиберова, он весь сжался. Вслед за Горошкой идет М а р и я К и р и л л о в н а.

(Горошке.) Ну что, натворил делов, а теперь в кусты? Председатель! Какой ты председатель?! Баба, а не председатель. Сейчас же иди и объяви, что никакого собрания не будет. Работать надо, а не говорильню устраивать. Пусть все, кто пришел на собрание, сейчас же возьмутся за перевозку зерна на заготпункт. Чтоб к утру рассчитаться полностью. Машинами обеспечит Мошкин. Понял? А с членами правления мы сейчас обсудим, что ты за председатель!

М а р и я К и р и л л о в н а. Ах, боже мой!..

Входит Г а н н а.

К а л и б е р о в (Горошке). А ты что, не слышишь? Иди отменяй собрание!

Г а н н а. Товарищ Калиберов! Зачем же отменять собрание? Дело-то серьезное получилось. Обман государства, выходит. По сводке мы передовики, а на самом деле и половины не сдали.

М а р и я К и р и л л о в н а. Ганночка, ну зачем же ты?

К а л и б е р о в. Кто вам это сказал?

Г а н н а. Сами дознались. (Кивнув в сторону Горошки.) Да и он теперь уж не отпирается.

К а л и б е р о в (оценив обстановку). Ах, вот как?! (Горошке.) Она верно говорит?

Г о р о ш к о (безнадежно). Хоть круть-верть, хоть верть-круть…

К а л и б е р о в (срываясь). Болтун! (Беря себя в руки.) Государство обманывать?!

Г а н н а. А вы хотели собрание отменить.

К а л и б е р о в (резко). Не до собрания нам теперь. Немедленно надо ликвидировать прорыв! Все на хлебосдачу! Я не допущу очковтирательства.

Входит Г а р д и ю к.

Вы приехали весьма кстати. Я вскрыл здесь возмутительный случай очковтирательства. Преступную махинацию с квитанциями…

М о ш к и н. Хлеба сдали двадцать тонн, а квитанций у них на пятьдесят тонн больше.

К а л и б е р о в (к Гардиюк). Вы не представляете, как трудно работать с такими кадрами… Вот полюбуйтесь на него… (Указывает на Горошку.) Воспитываешь их, учишь, требуешь, а найдется один такой гусь и все дело испортит.

М о ш к и н. Ложка дегтя в бочке меда.

К а л и б е р о в. Ну что вы вот с ним прикажете делать? А?

Г а р д и ю к. Действительно, нельзя не посочувствовать. В передовом районе, на фоне общих успехов — и вдруг пятно.

М о ш к и н. Вот именно, пятно.

К а л и б е р о в. Вы как представитель партийной печати не должны пройти мимо такого факта… Его надо оценить со всей принципиальностью и, конечно, объективностью.

М о ш к и н. На общем фоне, конечно…

Г а р д и ю к. Ну что вы, что вы! Я ведь понимаю. Бесчестный поступок одного не может свести на нет успехи коллектива…

К а л и б е р о в (наступая на Горошку). Как вы смели, товарищ Горошко, обманывать советскую власть?! Как вы додумались?!

Г о р о ш к о (трепеща). Так это же не я додумался, Степан Васильевич. Это же ведь Мошкин додумался…

Г а р д и ю к. Какая скромность.

М а р и я К и р и л л о в н а. Боже ж мой, боже…

М о ш к и н. Товарищ Горошко, не валите с больной головы на здоровую. Этот номер здесь не пройдет.

К а л и б е р о в. С Мошкиным, коль он виноват, мы потом разберемся где надо. А теперь потрудитесь отвечать вы!

М о ш к и н. Я что? Я расписок не писал. Я только получил законные квитанции. Вот и все. Это вы, товарищ Горошко, захотели стать передовиком и пустились на всякие комбинации.

Г о р о ш к о. Люди добрые! Что же это делается! В глаза смотрит и…

Входят К у р б а т о в и Н а т а ш а.

К а л и б е р о в (к Гардиюк). Весь район выполняет свои обязательства перед государством, а этот очковтиратель бросает тень на честных тружеников.

Г а р д и ю к. Это, конечно, исключительный случай, товарищ Калиберов.

К а л и б е р о в (только заметил Курбатова). А-а, и ты здесь. Это, черт возьми, весьма кстати.

К у р б а т о в. Печкуров сегодня признался, что один его приятель организовал нечто подобное еще в четырех колхозах.

М о ш к и н. Тестя выручаете, товарищ прокурор?

К у р б а т о в. Не изворачивайтесь, гражданин Мошкин. Не выйдет! На спиртзаводе я изъял сохранные расписки этих обманщиков.

М а р и я К и р и л л о в н а. А зятек ты мой, а голубок ты мой, а пожалей же ты его! А не губи же ты его! (Тычет Горошке кулаком под бок.)

Г о р о ш к о. Марья! Цыц!

Г а н н а. Так ему, Марья, так! Учи своим умом жить!

М а р и я К и р и л л о в н а. А пощади же ты его! Разве он один тут виноват? (Обнимает Горошку.)

К а л и б е р о в. Вопрос ясен. (Курбатову.) Я надеюсь, вы будете достаточно объективны, товарищ Курбатов. (Ганне.) А колхоз надо немедленно освободить от этого комбинатора.

Г а н н а. Горошко наш виноват, тут дело ясное. Но ведь и этот погоняльщик (указывает на Мошкина) не последняя спица в колесе. Нельзя же на одного Макара все шишки валить.

Г о р о ш к о. И правда, Ганночка. Помните, товарищ Калиберов, как вы тогда с Мошкиным к нам приезжали? Как на меня нажимали?

К а л и б е р о в. Что значит «нажимали»? Я требовал выполнения графика. А ты натворил тут, а теперь виноватого ищешь. Проходимец!

Г о р о ш к о (терпение его лопнуло, он взбунтовался). Хоть круть-верть, хоть верть-круть!.. (Бросил шапку о землю.) Так нельзя работать! Снимайте меня с председателя! Только нажимали, нажимали вы на меня, товарищ Калиберов! Еще как нажимали! Разными формулировками пугали! И Ганну тогда обозвали вредной тенденцией! А Мошкин сам привез директора спиртзавода с готовыми квитанциями, и меня заставили расписку написать, чтобы скорее график перевыполнить.

Г а н н а. Так вот почему он вчера вертелся, ровно уж в муравейнике! Я ведь говорила: ему бы только бумажечки! Потому-то мы и на трудодень мало получаем! Товарищ Калиберов! Надо быть справедливым! Мы тут думали, что загвоздка в Горошке, а оно вон что выходит. Вот кто палки в колеса вставляет!

К а л и б е р о в. Первый раз слышу, товарищ Мошкин!

М о ш к и н. Клевета, все клевета.

К а л и б е р о в (Мошкину). Значит, и вам тоже нельзя верить? Значит, и вы такой же проходимец? Как ты смел своими грязными руками осквернять святое дело — дело обеспечения государства хлебом?! Тебе партия доверила такой важный участок работы! А ты что? Вздумал противопоставлять интересы колхозников государственным интересам?

Г а н н а. Во-во! Для таких вот государство — одно, а колхоз — совсем другое.

К а л и б е р о в. Ты хотел поссорить колхозников с государством? С нами?

Г а н н а. Не доживет он до этого!

М о ш к и н (поражен). Степан Васильевич! Вы ли это говорите?

К а л и б е р о в. Да вас же за это под суд надо отдать! (Курбатову.) Товарищ прокурор, оформляйте дело!

М о ш к и н. Меня под суд? За что? А вас? Разве не я, еще до приезда товарища Гардиюк, рассказывал вам о махинациях Горошки и Печкурова? Тогда что вы сказали? А теперь — впервые слышите? О, вы тоже хотели стать передовиком! Ах, как вы хотели! Разве не вы график такой придумали? Тогда вы о колхозниках не думали, а теперь меня под суд! Не я, а вы нажимали на председателей колхозов! Не я, а вы по радио выступали! А теперь хотите на стрелочниках отыграться? Извините, не те времена!

К а л и б е р о в (к Гардиюк, с необыкновенной наглостью). Вы поняли его намерения? Это не что иное, как диверсия, политическая авантюра.

Г о р о ш к о (от изумления раскрыв рот). Снова формулировки?

Г а р д и ю к. Это происшествие в одну статью не уложишь…

М и х а л ь ч у к (входя). Там народ ждет! Собрание ждет!

Г а н н а. Слышите? Народ ждет! Он во всем разберется. Люди хотят знать, почему им живется плохо, ведь советская власть создавала колхозы, чтобы хорошо, радостно народу жилось!

К а л и б е р о в. Что мне ваш народ?! Я сам разберусь.

М и х а л ь ч у к. И верно — что ему народ? Плевал он на народ.

К а л и б е р о в. Что?

Г а н н а. Тебе говорят: не плюй в колодец!

К а л и б е р о в (понял, что переборщил, хватается за печень). Ах ты черт!..

Г а р д и ю к. Удивительно послушная печень!

М о ш к и н (издеваясь). А как же? У него ведь камни… Булыжники! (Калиберову.) Бросьте петрушку корчить! Неловко. (Жест в сторону зала.) Здесь же граждане смотрят!

Г а н н а (гневно). За пазухой у него камни, а не в печени!

К а л и б е р о в. Как вы смеете?

Г а н н а. Извините, пожалуйста! Смеем! Перед народом ответ держать надо!

Г о р о ш к о (убежденно). И ответят! Разве нет?!

Г а н н а. Ответят! Хоть круть-верть, хоть верть-круть.

З а н а в е с.

1953