Избранное

ТЕРЕШКО, по прозвищу КОЛОБОК, староста.

ПОЛИНА, его жена, крупная женщина.

ГАЛЯ, их старшая дочь, солдатка.

ЗИНА, их младшая дочь, тоже солдатка.

НАДЯ, невестка, солдатка.

ВОЛОДЬКА, сын, подросток.

СЫРОДОЕВ, начальник районной полиции.

КОМЕНДАНТ, немец, немолодой.

Время действия — зима 1942 года в небольшой деревушке на Гомельщине.

Действие первое

Это случилось в горькие дни немецко-фашистской оккупации моей родной Белоруссии. Свирепый и беспощадный враг стоял под стенами Москвы. В те морозные зимние дни белоснежные просторы нашей земли щедро поливались алой кровью ее сыновей и горючими слезами их матерей, сестер, жен. И на оккупированной территории война проводила людям жестокую проверку.

Обычная крестьянская хата, и обстановка в ней тоже обычная для тех времен: почти все самодельное — стол, скамейки, топчан, табуреты. Только кровать железная, широкая, двуспальная, с никелированными шариками. Кровати тут почет и уважение: застлана белоснежным покрывалом, расшитым красными петухами, по низу — кружевная каемка. На кровати — гора подушек в наволочках, тоже с вышивкой. Этот уголок в хате под особым присмотром.

П о л и н а чинит мужнины штаны. Заплатки огромные, издалека приметные: из другого материала.

Н а д я расчесывает длинные шелковистые светлые волосы. Потом заплетает их в косу. Она поет. Хорошо поет, с чувством, душевно. Песня старинная, народная. И поет Надя по-народному, по-старинному, как говорят — по-деревенски. Вся-то прелесть песни в этом, и глубина поэзии в этом. В манере такой.

Полина шьет молча. Только иногда подмогнет невестке баском, а потом опять молчит. Да у нее вроде бы слеза? Вроде бы она отвернулась и тихонько, украдкой смахнула ее?

Н а д я.

П о л и н а (укололась иглой). Ой! Чтоб тебя под лопаткой так кололо! Чтобы тебе на глаза бельма такие, как у моего муженька на заднице латки! (Ругается и клянет, но не с первоначальной яростью, а как-то привычно, будто повторяет это не впервой.) Гад ты полосатый! «Освободитель»! Ни магазинов, ни в магазине… Показывали все… Чтоб тебя завтра в домовине закрыли!

Н а д я. А, перестаньте, мама. От ваших проклятий ему хуже не станет.

П о л и н а. И веселее не будет.

Н а д я. Только себя растравляете. А от злости… Говорят, злость сердце переедает.

П о л и н а. Ай, Надейка ты моя, ягодка-малинка ты моя! Я ведь потому и лаюсь! Наболит душа, накопится там етой злости, я ее со злыми словами — вон, чтобы сердце не переедала.

Н а д я. Чудачка вы… (Нет-нет да и выглянет в окно. Будто ждет кого-то, опасается кого-то.)

П о л и н а. А чего ето там мужиков собрали? Как бы не погнали их куда-нибудь в неметчину… И поубивать могут.

Н а д я. Понаехало там — штук десять немцев и сам комендант районный, человек двадцать полицаев и начальник их — Сыродоев.

П о л и н а. Ето тот самый, что за тобой приударял? Что потом за поножовщину в тюрьму сел? Бандюга тот?

Н а д я. Да. Говорят, приехали старосту назначать. Кто только?..

П о л и н а. Да найдут кого-нибудь… собакаря. Добрый человек не пойдет…

Н а д я. На Володьку на нашего просто глядеть жалко. Места не находит, сам не свой. Так переживает.

П о л и н а. Дружка его закадычного загубили. Костика… Спалили гады, сожгли изуверы. Вот он и убивается.

Н а д я. Не только о Косте он, мама. Сестра Костика, Олечка, — это же… любил он ее. Хоть и скрывал ото всех, даже сама она, видать, не знала. За Олечку, за ласточку свою, больно ему. Сгорела, бедняжечка…

П о л и н а. Сыночек мой! Горе-то какое на него свалилось… А он же молоденький еще… Не сломился бы… Хрящик он еще, не окреп на такое горе.

Н а д я (снова выглянула в окно). Постоит-постоит, потом рванется куда-то и вдруг опять остановится как вкопанный.

П о л и н а (тоже подходит к окну. Наблюдает вместе с невесткой за Володькой). Один, все время один. Людей стал сторониться. Нехорошо етак. Позови-ка его. Дело ему какое-нибудь надо, или к людям пусть, с людьми надо. И горе — вполгоря, если с людьми вместе.

Накинув на голову платок, Н а д я выходит.

Дружка не вернешь уже… Вот так в малолетстве на дите свалится что-нибудь етакое, а потом руками разводят — отчего горбатый да косой, злой да сердитый… Тут и у пожилого разум свихнуться может.

Входит В о л о д ь к а.

В о л о д ь к а. Ну чего?

П о л и н а. Ты чего ето по двору слоняешься как неприкаянный? Дела не найдешь? Вон дрова привел бы в порядок. А то поколоть покололи, да так и оставили. Сложил бы их у стенки аккуратненько.

В о л о д ь к а. Ай, мама!.. «Дрова», «дрова»… Какие тут дрова?!

П о л и н а. Снегом заметет, потом выковыривай их по полену.

В о л о д ь к а. Мама! Не до дров мне.

П о л и н а. Как ето не до дров? (И вдруг осеклась, не хватило у нее выдержки.) Сынок мой! Ну что же ты?.. Не надо так, не вернешь их, руки не подложишь, не поднимешь… Беда — она и есть беда! Одному с ней нельзя оставаться. К людям иди. С людьми все легче: и песни играть, и даже… отца побить. А тоску свою — на сухой лес. Иди, к людям иди…

Входит Н а д я.

Н а д я. Настасью встретила. В слезах вся.

П о л и н а. А ей-то чего? Неделя, как муж вернулся с плена. Пускай тешится. Правда, плохой больно. Ну, откормить можно.

Н а д я. Помрет, видать, человек-то ейный.

П о л и н а. Чего ето вдруг?

Н а д я. Ногу раненую он отморозил. А теперь вроде антонов огонь прикинулся.

В о л о д ь к а. Заражение крови. (Уходит.)

П о л и н а. Ну вот, и натешилась баба. (Вздохнула.) Ай-яй-яй…

Н а д я (выглянув в окно). Наш батька чего-то лапотит, будто за ним гонится кто…

И действительно, в хату вбегает Т е р е ш к о-К о л о б о к, он запыхался; притопнул у порога, отрясая с валенок снег, будто станцевал коленце. Терешко — мужичок лет за пятьдесят, небольшого росточка, вертлявый, подвижной и крикун. На голове — шапка-ушанка из заячьего меха. Одно ухо обвисло, а другое торчком стоит… Под поясом — рукавицы. На ногах — валенки в красных бахилах.

Т е р е ш к о (переступив порог). Полина! Полюшка-Поля! Где ты ту-та-а? А-а, вон где она-а! Полюшка! Быстренько неси сало, солонину, неси яйца, неси капусточку кисленькую и огурчики-голубчики.

П о л и н а. С какой ето радости? Нешто вдруг загорелося тебе?

Т е р е ш к о. Угощать будем.

П о л и н а. Кого?

Т е р е ш к о. Начальство! Меня!

Полина и Надя переглянулись, улыбаются.

П о л и н а. Опять чудишь?

Т е р е ш к о (строго). Да серьезно тебе…

П о л и н а. Такого начальства до Москвы раком не переставишь. Дорога коротка.

Н а д я. А какое-такое вы теперь начальство?

Т е р е ш к о. Меня только что назначили старостой.

Пауза.

П о л и н а. Старостой?

Т е р е ш к о. Старостой.

П о л и н а. Тебя?

Т е р е ш к о. Меня.

Пауза. Переглядываются. Изучают друг друга.

П о л и н а. Неужто ето правда?

Надя смеется.

Т е р е ш к о (Наде). А ты чего зубы продаешь? Думаешь, я уже совсем негодящий?

П о л и н а. А мой ты Терешко! А мой ты Колобочек! Я гляжу — чего ето левый глаз чешется? А оно вот к чему. Радость-то какая! Не поймал ли ты золотую рыбку?

Т е р е ш к о. А что? Считай, что поймал.

П о л и н а. Вот молодец. Вот спасибочко тебе! Теперь и я похожу важной паней. Не все же другим. А?

Т е р е ш к о. А что? Конечно!

П о л и н а. А нос чешется. Ето — к выпивке.

Т е р е ш к о. Все верно. Я и говорю: неси на стол.

П о л и н а. Погоди. Не так скоро. Значит, я — старостиха?

Т е р е ш к о. Старостиха, старостиха.

П о л и н а. Только одежка у меня такая, что…

Т е р е ш к о. Справим. Будет одежка.

П о л и н а. Платок гарусный, цветастый! А?

Т е р е ш к о. Будет. И цветастый и ягодистый.

П о л и н а. Платье такое… етакое шелковое, чтобы и пяток не было видно.

Т е р е ш к о. И пяток не будет видно.

П о л и н а. На ярмарку поедем… А? Пару вороных заведем.

Н а д я. Почему пару? Тройку! Тройку вороных.

В этом доме, как видно, любят шутку. Полина уверена, что Терешко ради шутки подбросил мысль о своем назначении на должность старосты. Жена подхватила шутку, охотно подыгрывает мужу, не допуская и мысли, что это не шутка. Вот почему Терешко настороже.

П о л и н а. На ярмарку!.. На тройке!..

Т е р е ш к о. Можно и пешочком.

П о л и н а (соглашается). Можно и пройтись. По улице… (Поет.) «Вдоль по улице метелица метет, за метелицей мой миленький идет. Ты постой, постой, красавица моя…»

Т е р е ш к о. Постой! Постой! Погоди! Я серьезно!

П о л и н а. Домок новый поставим. Не хату, а палаты!

Н а д я. Для начала корыто новое надо.

П о л и н а. Правильно! Корыто! Обязательно корыто. Ето ему самому, старосте. Из тарелки его не накормишь. Корыто поставим. А как же!

Т е р е ш к о. Ну, вот что, хватит! Довольно. Я серьезно.

П о л и н а (продолжает). Он будет из корыта кушать, а я — для аппетита его пузо почесывать. А он етак ласково: рох-рох-рох… хрю-хрю-хрю… А когда откормлю его, в заготовку сдам немцам. А сама в столбовые дворянки подамся…

Т е р е ш к о (поторапливает). Ну-ну, баба, хватит дурочку из себя строить! Давай накрывай стол, я серьезно говорю. Зараз придут сюда начальник районной полиции и сам комендант — немец из района. Быстрее яичницу на стол. Слышишь ты?

П о л и н а (удивилась). Так ето… им я буду жарить яичницу?

Т е р е ш к о. Им… и мне.

П о л и н а. А холеры им не хочется? А трясучки им не хочется? А хворобы им?..

Н а д я. Да что это вы говорите, батя?

Т е р е ш к о. Дело говорю, невестушка. Они… только что… Они вывели меня… В на-чаль-ство! Первый раз за всю жизнь я стал на-чаль-ни-ком! Ну и отмочили штуку! А? Кто же ето ждал? Кому ж ето снилось? Аж колени дрожат… Во холера — трясутся! (Присел на скамейку.) Неужели ето у каждого, кого ну… на должность если сажают?.. Ну, начальником над людьми ставят, так у него вот так дрожат колени? А? А у меня (и радуется, и смеется, и удивляется) дрожат, трясутся, холера на них! Но ето, видно, поначалу. Ето с непривычки. А потом… потом… А потом кандибобером буду ходить! Во!.. Ну? Али вы не слыхали, чего я вам приказал?

П о л и н а. Надейка! Пощупай-ка у него голову. Нешто он языком лапти подплетает…

Т е р е ш к о. Ну, баба, баба, баба! Быстрее шевелись! Где треножка? Я на загнетке огонек разведу. Да поторапливайтесь вы-ы! Они ведь вот-вот в хату ввалятся.

П о л и н а. Что ето ты? Али шутишь так?.. Али… может, и вправду захворал?.. Того бандита кормить? Он же людей своих стрелял! Он ведь Свиридовых двор сжег и детей не пожалел.

Т е р е ш к о (хмуро). А меня старостой назначил.

П о л и н а. Кого?

Т е р е ш к о. Меня!

П о л и н а. Что-о-о?! (Уже сомневается в том, что он чудит.)

Н а д я. Старостой?

Т е р е ш к о. Старостой! (Радуется как малое дитя.) А вы как думали?

П о л и н а (с ужасом). Тебя-а? Старостой?

Т е р е ш к о (гордо). Меня! Старостой!

П о л и н а (спрашивает у невестки). Он что, в своем уме?

Н а д я. Скорее, не в своем.

Т е р е ш к о. В своем, в своем, не беспокойтесь!

П о л и н а. Ах ты, охламон! Не беспокойтесь, говоришь? Ах ты обносок! Ах ты горбыль осиновый! Да ты сам соображаешь, что говоришь? Чему ты радуешься?

Т е р е ш к о. Ну вот — баба и есть баба! У ей одно на уме — только бы поперек…

П о л и н а (вдруг жалостно, участливо). Терешко! Может, тебя ударил кто? А может, поскользнулся, упал? Ну-ка встань, пройдись… Ты сказал, ножки твои дрожат? А? (Ощупывает его голову, простукивает косточками пальцев, как горшок.)

Т е р е ш к о (кричит). Полина! Я не поскользнулся! И никто меня не ударил! Я тебе русским языком сказал — за меня не беспокойтесь!

П о л и н а. Полюбуйтесь на него! Он еще орет на нас! (Всплеснула руками.) Ну не диво? (Теперь поверила, что Терешко не шутит.)

Н а д я. Как же это — не беспокойтесь? Ваш сын — мой муж — воюет где-то с немцами, а вы будете им служить? А? Против сына?!

П о л и н а. Три сына твои на фронте, два зятя… А ты… Ах ты такую твою растакую!.. Надейка! Вон там, под скамейкой, кусок веревки лежит. Неси его мне. (Мужу, с болью за него.) А ты иди сюда, милый!.. Кому я сказала? (Орет.) Быстро-о!

Терешко все же отступает подальше от жены. Он проследил за снохой, как та взяла веревку, перевел взгляд на жену. Она — серьезная, даже сердитая. Терешко струсил. Неудивительно: Полина — баба мощная, раза в полтора выше его и в плечах пошире.

Т е р е ш к о (грозно). Полюшка! Ты своей силой не похваляйся! А то…

П о л и н а (ласково). Что — а то?.. Иди сам! Сам. И суй голову между ног. (Расставила ноги так, чтобы он мог просунуть голову.) Слышишь? Кому говорю? Зараз я тебя угощу!

Т е р е ш к о (петушится). Полина-а! Не смей!

П о л и н а. Я тебя добром просила! (Схватила его за воротник, рывком поставила на колени и ловко защемила голову между колен.) Надейка! Дай веревку. Я ему покажу — начальство!

Надя подает веревку.

Т е р е ш к о. Полина! Полюшка! Не смей! Не греши! Полина! Паша! (Пытается укусить ее за ноги, но жена зажала ему голову словно тисками — не повернуться, не укусить.) Что ты делаешь?!

П о л и н а (насмешливо). Старостой, говоришь? Вот тебе, пан староста! (Стеганула веревкой, но штаны у него ватные — не проняло.) Надейка! А ну стяни с него штаны, ватники ети! А то не прилипает веревка.

Т е р е ш к о. Надежда! Невестка! Не оскоромься!

Н а д я. Нет, мама… Без меня вы… как-нибудь сами…

П о л и н а. Не бойся, лупи ему зад!

Н а д я (глянув в окно). Ой! Идут! Они идут!

Т е р е ш к о. Пусти! Полина! Пусти, не позорь перед людьми! Паша-а! Поля-а-а!

П о л и н а. Перед какими людьми? Перед етими гадами? Я и их вот так поставлю!!

Т е р е ш к о. Они тебя застрелят! Паша! Пусти! (Уже жалеет ее.) Отпусти, а то беда будет! Они застрелят тебя за то, что ты между ног зажала немецкую власть. При исполнении служебных обязанностей. Слышишь?

Н а д я. Отпустите его, мама, а то и впрямь…

П о л и н а. Ладно. Погуляй пока. Я потом доберусь до тебя. (Освобождает Терешку.)

Т е р е ш к о (прихорашивается). Ну подожди-и! Уши натерла, холера, как хомутом. Ну и ножки! А? Такими ножками тебе впору ободья гнуть… И жалости нету… Вот баба!

Начальник полиции С ы р о д о е в, входя в хату, на какое-то время задерживается на пороге, смотрит направо, налево и только потом пропускает в комнату к о м е н д а н т а. Все это — ради безопасности коменданта.

К о м е н д а н т. Добрый день, каспадин староста. Добрый день, фрай, фройляйн.

С ы р о д о е в. День добрый в хату!

Длинная пауза.

Вы что это молчите, когда с вами здороваются?

Т е р е ш к о. Онемели от страху. Языки проглотили. Садитесь, будьте ласковы, прошу. (Подставляет табурет, вытирает рукавом одну скамейку, другую.) Прошу, прошу!

Но комендант и Сыродоев не садятся. Смотрят на женщин и ждут, когда же они поздороваются. Терешко из-за спины начальства строго подмаргивает — это он подает знак женщинам, чтобы те ответили на приветствие.

Н а д я (первой поздоровалась). Добрый день.

П о л и н а (хмуро). День добрый.

С ы р о д о е в. То-то же! Бескультурье!..

Т е р е ш к о. Ну чего хотеть от них? Темнота! Что ты, не видишь?

С ы р о д о е в. Не «ты», а «вы»! Ясно?

Т е р е ш к о. Ну конечно, «вы». А то как же? Понятно, только «вы»!

С ы р о д о е в. Я думал, что у тебя уже все на столе. А ты, я вижу, не очень старался.

Т е р е ш к о. Да ето… знаете, товарищ… тьфу ты черт! Пан начальник, они виноваты. Не поверили. Не верят мне, и все тут. Чтоб меня — да начальником, старостой над всей деревней?

П о л и н а. Такого сморчка да начальником! Старостой! Кто его слушаться будет?

Т е р е ш к о (горячо). Как ето — кто? Все! Все будут слушаться! Я, брат… Ты не смотри, что я… А ежели возьмусь, то… Ого-го! Еще плясать будут передо мной!

П о л и н а (насмешливо). Ай-яй-яй! Страхи какие! Господь милостивый! Спаси и помилуй! Ой-ей-ей-ей!..

Т е р е ш к о. Ты брось дурака валять! А то я…

П о л и н а (Сыродоеву). Да у него ведь ни фигуры, ни росту, ни взгляда, ни голоса! Он же пастухом был. И вид у него такой. Его даже овцы не боялись. Даже овцы! Замухрышкой был, таким и остался. А вы… Какой из него староста? Вы только посмотрите на него! Ну что ето? Огородное пугало. Да и то — воробьи хихикать будут. Особливо, коли штаны вот ети оденет. (Показывает штаны, на которые только что пришила заплаты.) Вот так власть будет в етих штанах! Да за ним же телята будут ходить и смеяться! Стадом будут ходить. (Мужу.) Охламон ты!

С ы р о д о е в. Был охламоном, а теперь он тут — царь. И царю такой власти не давали, как ему. Захочет — казнит, захочет — помилует. Если я ему дозволю помиловать. Казнить может своей властью, ежели кто супротив нового порядка. Так что, старуха, слушаться будут. Это вам не при Советах. Он тут — царь! А штаны?.. Штаны найдем. Снимем у кого надо, а на него наденем.

П о л и н а. Нашли старосту. Ну какой он староста? Откуда он взялся такой на свет божий? Кто его придумал такого? Только разве баран на дикой козе и то — темной ночью.

Т е р е ш к о. Ну? Ты послушай только ее!

П о л и н а. Какой он староста, если даже я, баба, могу в подол его и на мусор…

С ы р о д о е в. Ты, баба, прикуси язык! Как мужа ты его можешь под печкой держать, а как старосту — уважай! Он теперь — власть!

П о л и н а (идет на уступку). Под печкой так под печкой. А что? Аккурат самое место…

Т е р е ш к о (испуганно). Ты брось! Ты не чуди!

С ы р о д о е в. Ставь закуски на стол! Угощай!

Т е р е ш к о. Полина! Надейка! (Отводит в сторону, шепчет.) Угощай, дура, а то корову уведет со двора. Слышь? Тут теперь как на собачьей свадьбе — кто сильнее, тот и загрызет. (Громко.) Ну! Надя! Ставь треножку! Разводи огонь на загнетке! Паша! В погреб! Сальце! Капусточку! Огурчики! А я лучины нащепаю. (Шепчет Наде.) Скажи ей, ей-богу, — уведут корову со двора. А то и похуже могут придумать. (Громко.) Быстре-е! Ну!

Надя отводит в сторонку Полину и что-то шепчет ей на ухо. П о л и н а уходит из хаты. Надя разводит огонь, берет сковородку.

К о м е н д а н т (он все время разглядывал фотографии на стене). Что есть это? Твой фамилия? Да?

Т е р е ш к о (гордо). Да, пан комендант, ето вся моя фамилия.

К о м е н д а н т. Аллес киндэр ты… твой?..

Т е р е ш к о. Да, все киндеры мои. Сам, сам старался. На киндеров я, брат, большой специалист. Двенадцать штук настрогал.

К о м е н д а н т. Пот-чему так много?

Т е р е ш к о. Ну как тут объяснить? (Смеется.) Работа ета не тяжелая, да и керосина маловато было — спать рано ложились. А зимой, известное дело, зябко, а одеяло — узковатое… Ну вот… А баба моя такая, фрау моя, — только дотронься, и она уже готова — пухнет. И вот — несправедливая все же советская власть была. Бабе, жене, значит, фрау моей, орден дали. А мне — шиш.

С ы р о д о е в. Орден? Почему же ты мне раньше не признался?

К о м е н д а н т. Орден? Он имеет орден?

Т е р е ш к о. Нет, не я. Жена, значит, баба моя. Значит, за двенадцать детей.

С ы р о д о е в. А-а… (Смеется, объясняя коменданту.) Это орден не страшный. Не политический. Это — бабе его. Фрау за цвёльф киндэр дали значок. Его фрау — инкубатор вроде.

К о м е н д а н т (хохочет). О-о! Фрау инкубатор! Смех на всю Европу! Много киндэр — орден? Да-а?

С ы р о д о е в (тоже смеется). Обижается на советскую власть за то, что орден дали не ему, а жене, фрау.

Т е р е ш к о (подыгрывает). Ну а как же? Старался, можно сказать, изо всех сил, а за старание — дулю под нос.

К о м е н д а н т. Што есть дуля?

Т е р е ш к о (с удовольствием показывает кукиш). Вот она! Вот такая.

С ы р о д о е в (бьет Терешку по руке). Болван! Ты смотри у меня! Еще раз — и по локоть руку оттяпаю.

К о м е н д а н т. Ты есть дикий швиня, и потому много киндэр. Потому такой… маленький рост.

С ы р о д о е в. В корень пошел. (Хохочет.)

Т е р е ш к о. Мал, да удал! Как на что, конечно… Заинтересовался я, задумался — сколько же баба может нарожать за свой век? И вот — догнал до двенадцати. Гнал бы и дальше, да война помешала. Но ничего. Переждем войну, а там опять начнем. Мы с Пашей решили — кровь из носу, а рекорд поставим.

К о м е н д а н т (смотрит на Надю). Кто есть она? Дочь?

Т е р е ш к о. Не-е, невестка, сноха. Сынова женка. Ну, значит, она есть сноха.

К о м е н д а н т (стесняясь). У меня есть желание…

Т е р е ш к о (догадался). А это у нас во дворе. (Выводит.)

С ы р о д о е в (подошел к Наде, окинул взглядом сверху вниз, снизу вверх). Ну, как, Надейка? Где же твой миленок? Муженек?

Н а д я (недружелюбно). Воюет! На фронте!

С ы р о д о е в. При таком отступлении мог уже домой вернуться. Ну скажи, не дурень?

Н а д я. Вот кончится война, ты ему и скажешь.

С ы р о д о е в. Коли вернется…

Н а д я. Вернется.

С ы р о д о е в. А вышла бы за меня, то теперь бы жила как у бога за пазухой.

Н а д я. Я, может, и пошла б, да ведь тебя оженили… На сколько? Года на четыре?

С ы р о д о е в. На четыре года и шесть месяцев. Но ничего. Я не просто так твоего свекра старостой назначил. Будет повод заглядывать… к тебе. А я не пропущу.

Н а д я. Напрасно.

С ы р о д о е в. Там посмотрим.

Н а д я. Я клятву дала, зарок.

Возвращаются Т е р е ш к о и к о м е н д а н т.

С ы р о д о е в. Бабий зарок… Зарекался кувшин по воду ходить… Терешко! А ты знаешь, что я ухажером твоей невестки был? Да Мишка перешел мне дорожку.

Т е р е ш к о. О, мой Мишка такой! Могет, хват! Он кого хочешь обскачет. Одним словом, хват. И на песни мастак, и на танец, и на тракторе, как на скрипке.

Входит П о л и н а, несет сало под мышкой, капусту и огурцы.

С ы р о д о е в. Может, руки помоем?

К о м е н д а н т (будто проснулся). О да! Обязательно.

Т е р е ш к о. Пожалуйста. А я вам на руки полью. (Выхватил из шкафа чистое полотенце.) Прошу.

Полина, молчаливая и недружелюбная к гостям, накрывает на стол. Не кладет, а швыряет буханку хлеба, ложки, вилки. Одним словом, зло гремит, пока мужики моют над лоханкой руки.

К о м е н д а н т. Ты имел отшень много киндэр. А что киндэр кушаль?

Т е р е ш к о. А что попало.

П о л и н а (не стерпела). Как ето — что попало? Таких богатырей вырастила! Что люди ели, то и они.

Т е р е ш к о. А ты не встревай со своим языком! Сам знаю, что сказать. А то заработаешь у меня. Знай свое дело. Слышишь?

Полина притихла. И, будто убоявшись мужа, как-то съежилась, отошла к загнетке, где жарится яичница.

К о м е н д а н т. Такой большой баба боится такой маленький мужик? (Смеется.) А?

П о л и н а. От природы уж так — завсегда мужиков верх. От бога… (Ставит на стол сковородку.)

К о м е н д а н т. Что, что она сказаль?

С ы р о д о е в (объясняет). От бога, говорит… заведено… гот, гот… что мужик… менш, дер менш, юбер, ну… сверху должон… Так сказать, и… юбер алес.

К о м е н д а н т (смеется). О да, да, да!

Т е р е ш к о (ставит на стол стаканы и большую бутыль самогона). Так присаживайтесь к столу, прошу, будьте ласковы. Пожалуйста.

К о м е н д а н т (взял со стола вилки, ложки; строго). Все это нужно горячи-горячи вода… Как это?.. Кипьяток! Дезинфекция. Да-да! Долго-долго болтать вода. Ферштеен?

С ы р о д о е в (уточняет). Пополоскать в кипятке надо, и чтоб сам видел. Он у нас чистюля.

К о м е н д а н т. Что есть чистюля?

С ы р о д о е в. Это когда человек любит… любит алес… чистое-чистое-чистое. Шик-блеск.

К о м е н д а н т. О, да, да. А ты, староста, какой должность имель от большевики?

Т е р е ш к о. Я? Пастух. Пастухом был сколько лет. С кнутом ходил. С таким длинным кнутом, что стреляет. (Показывает, как он «стрелял» кнутом.) Свиней пас, коров, телят. Моложе был — за свиньями ходил. А потом за коровками. А дети, когда подросли, один — на тракторе, другой — шофером, третий в город подался. А некоторые тут, при доме, по хозяйству помогали. Не скажу, что легко было. Но как-то перебивались.

К о м е н д а н т. Ты стрелять корова, швини? Ты есть миясник?

П о л и н а. Ну и обух!..

К о м е н д а н т. Что есть обух?

Т е р е ш к о (выручает бабу). Ето… меня так она — ласково, по-домашнему. А я не есть мясник. Пастух я. Ну объясни ему, растолкуй, господин начальник.

С ы р о д о е в. Ты покажи ему свой кнут. Есть кнут у тебя? (Полине, тихо, но грозно.) А ты, безмозглая баба, еще хоть раз сболтнешь такое, то… так язык подсеку!.. Под корень!

П о л и н а. Осторожно, ты! Не видишь? В руках сковородка с горячим салом. Нечаянно может опрокинуться…

С ы р о д о е в (отступает). Не-е, бабка, надо тебя прощупать.

К о м е н д а н т. Что есть прощупать?

Сыродоев пытался объяснить этот «термин» жестами, но не сумел, получилось что-то нелепое, и потому он вдруг рассмеялся. Комендант тоже расхохотался, по-своему поняв полицая. Терешко тем временем усердно искал свой кнут. Залез под кровать, нашел его там. Стал в позу и попробовал ляснуть — стрельнуть.

Т е р е ш к о. Не, не получается — развороту нету. Во дворе надо.

С ы р о д о е в. Потом, потом. Ладно уж…

К о м е н д а н т (окинув взглядом старосту). Ты есть дикий человек. Ты есть джунгли-человек.

Т е р е ш к о. Лишь бы человек, а ето все… пущай себе и дикий.

К о м е н д а н т. Ты теперь опьять пастух. Только не швини, коровы, а люди. На русски люди ты есть пастух. Можешь пугать, можешь стрелять. Ты — дикий бог, царь. Абер порядок есть порядок. Новый. Новый порядок делал тебя царь деревни, бог деревни. Дикий люди, дикий бог, дикий царь.

П о л и н а. И дикий порядок. Какой староста, такой и порядок.

К о м е н д а н т (готов рассердиться). Ты, староста, должен учить свою бабу этой штука. (Показывает на кнут.) Карашо обучить на толстый зад.

Т е р е ш к о. Ето уж не сомневайтесь. Будет! (Жене.) Ну, ты, кыш отсюдова. Коли что — позову. Пошла вон. (Выпроваживает.)

Надя, ошпарив кипятком нож, вилки, ложки, подает их на стол и уходит. Немец, полицай и Терешко садятся.

С ы р о д о е в. Ну так наливай, что ли…

Т е р е ш к о. Да вы сами будьте хозяином, товарищ начальник.

С ы р о д о е в. Я тебе дам «товарищ»! Рыло суконное!

Т е р е ш к о. Тьфу, тьфу, тьфу… Забываюсь… Господин начальник, ну простите, въелось…

К о м е н д а н т (поднимает стакан). Эй, будь здоров! Верно надо слюжить германски армия. Ферштеен?

И все выпили. По полному стакану. Все трое один другого стоят. А Сыродоев, так тот просто вылил стакан самогона прямо в горло, как в голенище.

Т е р е ш к о. Конечно, ферштеен. А то как же? Вот скажи ты, а? Как бывает. Сегодня утром я один был человек, а сейчас — иной. И вроде бы тот же, а не тот, все же другой. Вот поставили вы меня старостой, и иду я по улице… И что ты думаешь? Ничего не случилось? Не-е, брат! И улица стала поуже, и хаты стали пониже, и са-ам я будто бы раза в два подрос. А? Вот, брат, что значит власти нюхнуть. А люди как ко мне? И люди другими стали. И когда они успели пронюхать? А? Вышел я на улицу, оттуда, со школы, и — одни уже… хи-хи-хи… кепочку ломают, а другие — косятся. Отчего? От зависти, дорогие мои паны!

С ы р о д о е в. Думаешь, от зависти? Может, советским духом пропитаны и потому косятся.

Т е р е ш к о. Не-е, я своих знаю. От зависти! Тут не один я охотник стать старостой. Только кукиш им! Я ведь ни членом еще никаким, ни депутатом, ни делегатом не был. Только пастухом. Э-эх! Тяпнем еще по чарочке! Шандарахнем за меня, за старосту! Только, господин начальник, глядите, тут некоторые могут от зависти попытаться спихнуть меня, так вы уж не покидайте меня без подпорки. А я уж буду стараться. Эхма! Шандарахнем! (Пьет до дна.)

С ы р о д о е в. Ну, добре, добре. Будь здоров.

Пьет и немец, а потом все трое налегают на закуску.

Т е р е ш к о. Да разве думалось кому, разве снилось, чтобы я такой… (Жест двумя руками вниз, жест, долженствующий выражать никчемность.) Терешко-пастух, и выбьюсь в начальство! Ну ужо и погуляю! Э-э-эх, и попью я теперь на дурницу. А што? Можно?

С ы р о д о е в. Пей, да разум не теряй. Х-х, как ты расклеился.

Т е р е ш к о. Наоборот! Склеился! Спаялся! Да так спаялся, что…

К о м е н д а н т. Он что? Он есть пьяный?

Т е р е ш к о. Я есть не пьяный! Я есть веселый. Я есть гордый… как орел! Я — староста! Гвоздь!.. Стоп! Стоп-стоп! Я должен сказать вам… доклад, речь, лекцию. (Сам себе удивляется.) Потянуло меня на речу, на вы-ступ-ле-ние.

К о м е н д а н т. Он? Лекцию? О-о, давай-давай. Будет весело. Большой смех будет.

С ы р о д о е в. Ну-ну, интересно. Что у трезвого на уме, то…

Т е р е ш к о (перебивает). Во-во-во! Правильно. Что у пьяного на языке, то… то… как это?.. то — слово не воробей! Ето точно! Так… Прошу слова для доклада. (Откашлялся, отпил глоток самогона, стал в позу докладчика и начал.) Кто такой есть я? Ну? Кто? Народ! А раз пошла война народная — значит, народ и есть главный гвоздь! Значит, куда я колебнусь — там и полная победа. Потому как я своей мозолистой рукой! Опора, подпорка — одним словом, если… то — гвоздь! Гвоздь, и никаких гвоздей! Ежели я с начальством заодно… Ежели я за своего руководителя готов и голову сложить, то ужо — будь здоров! И не чи-хай! И ежели я слово дал, то гроб-могила! Я — такой!

К о м е н д а н т. Он что говориль? Он есть дурной? Глюпый?

С ы р о д о е в. Когда как. Ну, Терех, давай-давай, я что-то не все понял.

Т е р е ш к о. Такого, как я, господин начальник, оценить надо. За меня уж будь спокоен. Будь спок! Я от своего слова не отступлюсь. Не сомневайся, дорогой мой начальник! Мы с тобой спаялись, склещились до полной победы! Так или не так? Так! И потому — впе-ре-од! За мою власть! (Стучит себя в грудь.) Вперед! (Вдруг запел.) «Броня крепка, и танки наши быстры, и наши люди мужества полны…»

С ы р о д о е в (тоже пьян). Сто-оп! Ты что запел, гад? А? (С маху так врезал старосте, что тот свалился на пол и чуть-чуть протрезвел.)

К о м е н д а н т. Он что, нехорошо сказаль? Да?

С ы р о д о е в (ласково). Нет! Нет. Это я его учил песни петь. (Терешке.) Ну? Чего умолк?

Т е р е ш к о. Да я… да… не-е… Понимаешь… Душа песни попросила… господин начальник.

С ы р о д о е в. Ну и давай! Даешь песню!

Т е р е ш к о (только моргает, глядит на начальника и не понимает, тот всерьез просит его или издевается. Но все же отважился, запел белорусскую народную, которая годна во всех случаях жизни).

С ы р о д о е в (хохочет). Новый порядок! Слышь? Новый! Новый порядок!

К о м е н д а н т. Он не будет делать компрометации новый порядок и германски администрация?

С ы р о д о е в. Не-е! Он смекалистый! А коли что, то — под ноготь! Чуешь, староста? Ежели что-нибудь…

К о м е н д а н т. Что есть под ноготь? (Вспомнил объяснение.) А-а! Да! Так? (Показывает.) Да-да! Он дольжен это знать. Эй, староста, ты знаешь, как это — под ноготь?

Т е р е ш к о. А то как же?

С ы р о д о е в. Теперь знаешь, какие песни в моде?

Т е р е ш к о. Конечно, напрасно вы меня, господин начальник. Но я… такой — зла не таю. Выпьем за германскую власть! За новый порядок! Выпьем до дна!

С ы р о д о е в. Хайль Гитлер!

К о м е н д а н т. Хайль Гитлер!

Т е р е ш к о (громче всех). Хай Гитлер!

Входит Володька. Останавливается у порога. Удивленно молчит.

К о м е н д а н т. Кто есть это?

Т е р е ш к о. Это есть мой сын. Киндэр мой.

К о м е н д а н т (тоже пьяноват). О, большой киндэр. Он уже скоро зольдат. Он идет служить полицай? Идешь?

Т е р е ш к о. Да он ведь еще молодой. Подросток. Дурной еще. Нельзя еще винтовку давать. Еще, чего доброго, сам покалечится. Подросток еще. А подрастет, то чего же? Годика етак через три, коли что, то чего же… Сам приведу на службу. Орел будет!

В о л о д ь к а. Меня вести не надо. Я сам приду. И не через три года. Я раньше приду. Можете не сомневаться, пан начальник. (Приветливо улыбается.) Я обязательно приду к вам.

К о м е н д а н т. О-о! Он правильно есть орел! Гут! Гут! Карашо.

Входят П о л и н а и Н а д я. Они, видно, подслушивали разговор.

П о л и н а. Да ведь он дитя горькое. Куда ему в полицию?

С ы р о д о е в. Сколько ему?

Т е р е ш к о. Шестнадцать.

С ы р о д о е в. А в кого он удался такой? На тебя он не похож.

Т е р е ш к о. В мать. Весь в мать. И крохи подобрал. За себя постоять может…

С ы р о д о е в. Да ну? Нет, и на мать он не похож. (Разглядывает Володьку, тычет в подбородок, поворачивая его голову то вправо, то влево.)

Володька молчит, но заметно, что душа у него кипит, клокочет.

Ни на кого из вашего рода он не похож. Тетка Полина! С кем ты его придумала? А? Ну, признавайся по-честному.

П о л и н а. Как тебе не стыдно такое при мальчике говорить? Вот как хрясну чем-нибудь между глаз… Совсем одичал ты, ничего у тебя человеческого не осталось, коли ты пожилой женщине такое можешь в глаза говорить. При мальчонке! А еще начальник! Эх-эх ты-ы!..

С ы р о д о е в (хохочет). А ты, Терешко, допытайся у нее. Тут не все чисто. Слышишь, Колобок? Не может быть, чтоб такая баба одним тобой была сыта. (Хохочет в лицо Полине.) Хо-хо!..

Володька, вероятно, бросился бы на наглеца, чтобы защитить честь матери, если б не Надя. Она вовремя заметила, как загорелись у паренька глаза гневом, и крепко схватила его за руку.

К о м е н д а н т (вылезает из-за стола). Ну, спасибо, каспадин староста. Я имею вам желание крепко стоять свой пост, исполнять свой должность.

Т е р е ш к о. Постараюсь.

К о м е н д а н т. Хайль.

С ы р о д о е в. Хайль.

Т е р е ш к о. Хайль!

К о м е н д а н т (проходя мимо Нади). Ты есть дикий коза. И глаза ты имеешь дикий. Красивый, абер дикий. (Одевается и уходит.)

Собирается уходить и С ы р о д о е в. Терешко накинул на плечи полушубдк и намеревается провожать гостей.

С ы р о д о е в (останавливается возле Нади, поет). «Я ж тебе, милая, аж до хатыночки сам на руках виднэсу». До свидания, синеокая! (На пороге спрашивает у Терешки.) Как она, в коноплю не бегает?

Т е р е ш к о. А мы коноплю не сеяли.

С ы р о д о е в (хохочет). Ничего! Я тебе ее посею! (Уже открыл дверь, но опять задержался.) Слушай, Колобок! Сегодня я — твой гость. Приду вечерять, приготовься. Слышь? Вечерять буду У тебя, Терешко. (Повернувшись к Наде, ласково.) Тогда и поговорим. Время будет. (Уходит.)

Терешко хотел проводить начальника полиции, но в тот момент, когда староста переступил уже порог, Полина проворно схватила его за воротник и втянула в хату. Втянула и тут же захлопнула дверь.

П о л и н а. А ты, голубь сизый, останься!

Т е р е ш к о. Я их только провожу.

П о л и н а. Ничего, сами найдут дорогу, не слепые.

В о л о д ь к а. Надя! А чего этот полицай про тебя и про коноплю спрашивал? Какая конопля?

Н а д я. Тебе рано еще знать про ту коноплю.

В о л о д ь к а. Если разговор про ту, прошлогоднюю, которая возле запруды, колхозную, так это я туда бегаю. Там я спрятал гранаты, четыре противотанковые мины и две винтовки с патронами.

П о л и н а. О господи боже мой! А что же ты такое говоришь? А если кто видел тебя или подкараулил? Ето же и тебе конец и нам всем. Етот же самый гад, Сыродоев, в Зареченском поселке всю семью сжег. В хате. Нашли там пулемет и еще какую-то заразу. Под стрехой нашли. А теперь ты?

В о л о д ь к а. Это у Свиридовых под стрехой. А в Зареченском поселке партизанского комиссара прятали. Раненого.

Т е р е ш к о. Командира! Самого Орловского…

В о л о д ь к а. А ты откуда знаешь? Может, и сам руку приложил? А?

Т е р е ш к о. Еще чего? Сыродоев хвастал. Бедовал, что не схватил командира партизанского. Орловского, сказал. Опоздали с налетом. Тот раньше скрылся. Потому со зла и пожег всех… всю семью.

В о л о д ь к а. А не сказал тебе, кто донес? (Мягко, ласково.) Может, похвалился? Батя? Вот бы узнать…

Т е р е ш к о. Рано состаришься, если все будешь знать.

П о л и н а. Сынок мой! А как же теперь с оружием, которое ты… Ну? Сынуля? Голубь мой, сокол ясный? Как же?

В о л о д ь к а. А мне чего теперь бояться? У меня отец — староста. Немецкий холуй. Заступится. За сына.

П о л и н а. Да он первый тебя продаст.

В о л о д ь к а. Кому?

П о л и н а. Гестаповцам.

Т е р е ш к о. Не мели чепухи.

В о л о д ь к а. А я гестаповцам признаюсь, что оружие это мы с батей прятали.

Т е р е ш к о. Ну и дурак! А оружию ту я завтра заберу. А коноплю сожгу.

В о л о д ь к а. Забери-забери! Я заминировал и коноплю и оружие. Только тронешь — так громыхнет, что и в Берлине услышат.

П о л и н а. Ай-яй-яй-яй… За один день столько бед свалилось на мою голову. Володя! Надя! Бегите и позовите сюда Галю и Зину. Без детей пускай идут. Сейчас же. Одна нога там, другая тут. И сами вертайтесь. Суровый разговор будет.

В о л о д ь к а и Н а д я уходят.

Судить будем поганца.

Т е р е ш к о. Ето кого же? Меня, что ли?

П о л и н а. Тебя и по всей форме.

Т е р е ш к о. За что? При Советах я пастухом ходил. А теперь…

П о л и н а. Ты еще на советскую власть тявкаешь? Что детей твоих учила? За то, что тебе по многодетности каждый год тысячи отваливала? Так тебе мало? А? Ах ты обормот! Тебе ведь правление колхоза премию — кровать никелированную, с шариками, с матрасом на пружинах — дало. Чтоб мягко тебе было. А ты?! Мерзопакостник!

Т е р е ш к о (пытается шутить). А мне и так было мягко… с тобой. Ето тебе матрас…

П о л и н а. Молчи! А то вот как врежу между глаз!..

Т е р е ш к о. А теперь хоть в президиумах покрасуюсь.

П о л и н а. В каких президиумах? При немцах? Батюшки! Век с ним прожила, а не знала, что он может вот етак… Ай-яй-яй-яй… Что же с ним такое? Что с ним стало?

Т е р е ш к о. Что? Человеком стал. Нет, даже не просто человеком — богом! Пускай себе диким, но все же богом! Слыхала? Над всеми над вами я — царь, бог и воинский начальник. Хочу — казню! Хочу — милую! А?

П о л и н а. Вы только посмотрите на него, посмотрите! Ну? Слыханное ли дело?.. Да знаешь, кто ты? Чурка деревянная. Вот если воткнуть, забить, вкопать тебя в землю, так… то…

Т е р е ш к о. Что — то? Что — так?

П о л и н а. Так свиньи будут зады свои чухать о тебя.

Т е р е ш к о. Ты, баба, за такие слова можешь головой поплатиться. Я тебе не просто… лишь бы… абы што. Я тебе — староста! Я тебе — власть!

П о л и н а. А, холера на тебя-а! (Веско.) У меня одна власть — советская!

Т е р е ш к о. А где она? Где!.. Нема.

П о л и н а. Не каркай, гад! За нее, за власть ету, мои сыновья воюют. Зятья мои воюют. Придет она, вернется! А коли надо будет, то я и сама еще повоюю!

Т е р е ш к о. Ну, держись теперь, Гитлер! Трепещи! Моя Паша грядет на тебя.

П о л и н а. Ах ты!.. (Колотит его по чему попало.)

Т е р е ш к о. Да что ты меня пугаешь? Не пугай! (Встает, хочет подойти к печи.)

П о л и н а (схватила скалку). А ну сядь! Не шелохнись! Сядь! Кому я сказала?

Т е р е ш к о. Не бойся, я только уголек — прикурить… (Однако не смеет подойти к печи.)

П о л и н а. Я тебе покажу — уголек! Вот как шарахну между глаз, вот от тех искр и прикуришь.

Т е р е ш к о. Баба, что ето с тобой сегодня? Черт тебя оседлал али что? Поздравила бы, чарку поднесла бы… А ты — со скалкой на мужа… в такой торжественный день. Не желаешь сама, так я сам. (Идет к столу, наливает в стакан самогон.) А такая ласковая была, не-ежная была, мя-агкая… Что ето с тобой? Иди-ка сюда, я тебя поцелую…

П о л и н а. Поцелуй свинью под хвост! Или своего етого немца… туда же. (Отнимает самогон.) Ты свое выпил. Все выпил. (Отшвырнула его от стола.) Теперь похмеляться будешь. И надо же! То ночами пропадал бог весть где… говорит — в карты играл, в козыри, в подкидного… А тут вот как… докатился. Картежник! Гуляка!

Возвращается В о л о д ь к а. Он приводит замужних дочерей Колобка — солдаток Г а л ю и З и н у. Входит Н а д я.

Г а л я. Ты звала нас, мама?

П о л и н а. Ну, слыхали, дочки? Про отца нашего?

З и н а. Слыхали. Люди сказали…

Г а л я. Да такое сказали, что…

П о л и н а. И что же теперь делать?

Дочери и невестка падают перед отцом и голосят, как на похоронах.

Г а л я. На улицу стыдно показаться…

З и н а. Это теперь, при немцах. А когда наши придут? Как тогда людям в глаза глядеть?

П о л и н а. Ну? Что молчишь? Ответь им! Посоветуй!

Г а л я. Мой Филипп с немцами воюет!..

З и н а. И Федя…

П о л и н а. Да три сына. Твои сыновья с немцами воюют!

Г а л я. А их отец немцам помогает. Ну, не диво?

В о л о д ь к а (кричит). Предатель! Молчишь?!

Т е р е ш к о (ласково). А знаете что, девоньки! Идите вы к черту лысому. Собрались тут… Яйца курицу не учат. Посмотрите на них, люди добрые! Дочки, невестка, сын да женка учинили мне допрос.

П о л и н а. Не допрос, а суд! Трибунал! Гад ты…

Т е р е ш к о. А ну разойдись! Р-разойдись!!! (Хотел расшвырять женщин, но они дружно окружили старика и без особого труда прижали его к стене. Посадили на скамью.)

П о л и н а. Ну что с ним, проклятым, сделать?

Т е р е ш к о (кажется, сердится). Старостой стал я, а вам какое дело? Каждый отвечает за себя. Не ваше дело до моего поста. Ваше дело тут — из носа кап, а в рот хап. И все тут.

В о л о д ь к а. Как это — из носа кап, а в рот хап? Вот я в комсомол буду вступать, дадут мне анкету, что я там напишу? Отец был старостой? Немецким холуем? И меня примут? Учиться после войны захочу — старостову сыну все двери настежь, пожалуйста! Да? Как мне смыть такое пятно? А?

П о л и н а. А меньшенькие подрастут: Павлушка, Степка, Гриша, Ленька? Как им? Ты ведь всем им жизнь исковеркал, гад ты полосатый! Весь род опоганил.

Г а л я. Да его… повесить мало!

З и н а. Жутко подумать… Папа! Что ты сделал?

В о л о д ь к а (после паузы). Завтра пойду искать партизан.

П о л и н а. Куда ты пойдешь? (Плачет.) Где ты их найдешь? А найдешь — из-за него пристрелят. (Мужу.) Иди, сейчас же иди и откажись от старосты! А то… удушим, как гниду!

Т е р е ш к о. Никуда я не пойду. (Весело.) Дорвался до власти и вдруг… сам отказывайся? Ну, не-е! Так не пойдет! Хоть год, хоть месяц, но покрасуюсь!

П о л и н а (после паузы). Ну что ж… Тогда надо помогать сынам. На одного гада меньше будет. Дочки, несите сюда веревку, мы его сейчас в мешок — и в прорубь. В сажалку, где коноплю мочили.

Т е р е ш к о (весело). Ну-ну, а я посмотрю, как ето дочки отца родного — да в прорубь.

Пауза. Все переглядываются, но никто не тронулся с места.

З и н а. Мама, но немцы тут же хватятся, что его нет.

В о л о д ь к а. А хватятся — скажем, что его партизаны сцапали. Пришли ночью и уволокли. Партизаны предателей хватают и — под корягу…

Г а л я. Ну что, батя, скажешь?

Т е р е ш к о. Уж больно скорый и короткий суд.

В о л о д ь к а. Не суд, а трибунал. Военное время. И приговор партизанский.

П о л и н а (решительно). Володька! Неси мешок. Дочки! Валите его и вяжите! А будет кричать — затыкай тряпкой. (Сама берет веревку.)

Т е р е ш к о (как затравленный зверек). Вы ето… Вы бросьте! А то я вам так задам! А ну! Брысь! (Он, видимо, намеревался удрать.)

Но Полина с дочками схватили Терешку, повалили на пол, связали ноги и руки. Сделали они это быстро, решительно.

(Смеясь.) Да вы что, с ума посходили?

Женщины с помощью Володьки запихивают старосту в мешок. Он сопротивляется, не сдается, отбрыкивается, но Володька, изловчившись, натянул мешок отцу на ноги, а потом и до самой шеи.

П о л и н а. Володька! А теперь под печью поищи штук пять-шесть кирпичин.

Из мешка торчит голова Терешки. Вот теперь он понял, что женщины не шутят. С освирепевшими бабами шутки плохи, того и гляди утопят. Испугался. Длинная пауза. Все устали. Часто дышат.

Т е р е ш к о (пугает). Буду кричать! Орать буду! Прибегут люди, так… вы знаете, что вам будет за ето самое?.. Утопить батьку? Такого еще не бывало. Старосту утопить? Утопить власть? В проруби? Подумать только! Родного отца…

Опять пауза. Зина, жалостливая, мягкая душа, пустила слезу, всхлипнула. Отец даже обрадовался этому.

В о л о д ь к а (как взрослый, заложив за спину руки, ходит по хате, он мрачен, нервничает). Мы не отца, а немецкого прислужника.

П о л и н а. Ты теперь хоть соображаешь, что ты есть наипервейший враг своим детям?!

В этом месте можно прервать действие для антракта.

Действие второе

П о л и н а (повторяет). Так ты понял наконец, что наипервейший враг своим детям ты и есть? А? Понял?

Т е р е ш к о (несмело, но кричит). Люди-и! Помогите! Караул! Спасите!.. Еще кричать?.. Люди-и! Спасите-е!

П о л и н а (пытаясь заткнуть ему рот фартуком). Замолчи, гад! Все равно один конец!.. Ах, так ты еще кусаться? Надя! Неси какую-нибудь тряпку! Володя! Заткни ему хайло! Как только Володька подносит тряпку, чтобы заткнуть ему рот, отец старается укусить сына за руку.

В о л о д ь к а. Он кусается.

П о л и н а (объясняет спокойно, не спеша, будто поучает сына какому-нибудь обычному делу по хозяйству). А ты защеми ему голову между ног, потом зажми ему нос. Рот он сам раззявит. Тогда и затыкай.

Володька так и делает, как мать учила. Но справиться с увертливым Колобком не так-то просто.

Т е р е ш к о. Подождите, послушайте! Я что-то сказать хочу!

Н а д я. Ой! Начальник полиции! Сыродоев!

П о л и н а. Где?

Н а д я. Сюда идет! В хату идет!

П о л и н а. Набросьте на него (показывает на мужа) какую-нибудь хламиду. А ты, Терех, только заикнись — тогда всё! Володька! Надя! Как только он пикнет — вы обухом в темя. А я с дочками — того, полицая.

Н а д я. Нет, уж лучше я обухом по темени того, а вы этого. Этого я не могу.

На пороге появляется С ы р о д о е в как раз в то время, когда только-только успели накинуть на голову Колобка старый кожух.

С ы р о д о е в. А где Колобок? Где мой староста?

П о л и н а. А кто его знает? Он ведь ушел вслед за вами. Может, забрел к кому из соседей?

С ы р о д о е в. А ну-ка, пацан, беги поищи! И скажи, пускай в школу придет. Мы там полицейский гарнизон размещаем.

П о л и н а. Беги, сынок, поищи. Мы его пришлем.

В о л о д ь к а вышел из хаты.

С ы р о д о е в. А чего вы все так ощетинились? (Подходит к Наде.) И ты тоже…

Н а д я. Не подходи!

С ы р о д о е в. Ух ты какая строгая!

Н а д я. Отойди.

С ы р о д о е в. Ах ты скромная! Ах ты стыдливая! Ах ты, Надя, ох ты, Надя, я люблю тебя не глядя!

В мешке чихнул Колобок. И чтобы как-то замаскировать этот чих, Полина раз за разом чихнула, будто разрядила целую обойму.

П о л и н а. Грипп, холера на него. А может, и тифус какой… Не заразился бы ты, начальник…

С ы р о д о е в. Будь здорова, старуха, и не чихай. Найдется Колобок — пришлите в школу. А может, запил уже… на радостях? (Уходит.)

Галя, Зина и Надя следят за ним через окно.

Г а л я. Ушел.

З и н а. За воротами уже.

П о л и н а (сбрасывает с Колобка кожух). Так ты, холера, чихать вздумал? Нарочно, что ль? Чтобы знак ему подать?

Т е р е ш к о. Какого там черта нарочно? Руки связаны, нечем было переносицу потереть. Ну, выпускайте.

П о л и н а. Что-о?!

Т е р е ш к о. Попугали малость — и хватит, вызволяйте! Я же вас пожалел, пощадил, не крикнул, когда Сыродоев пришел. А то всем вам крышка была бы. Ну, развяжите! Слышите?

П о л и н а. Не-ет ужо… Трибунал приговорил.

Т е р е ш к о. Полина! Паша! Ну, слышишь ты?

П о л и н а. Чего тебе?

Т е р е ш к о. Ухо дай. Ну… Дай ухо, холера. Ну прошу тебя…

П о л и н а. Не проси, ни к чему… (Однако склонилась, подставила ухо.)

Он что-то шепчет ей.

У-у, паскуда!

Терешко опять шепчет.

Что? Со страху, что ли?

Терешко шепчет еще.

Терпи! (Зло смеется.) Я тебя знаю, выкрутиться хочешь? А?

Терешко извивается в мешке.

Г а л я. Так он что? Вот так и будет торчать тут, как бельмо на глазу?

З и н а. Мама, и верно — придет кто-нибудь… Да тот же самый Сыродоев. Может, выпустим его до вечера? А?

П о л и н а. Нет. Он сбежит. А до вечера можно… закатим его под кровать. Полежит там, пока стемнеет. А тогда — в кутузку.

Т е р е ш к о. Как ето все просто у вас: живого человека — и в кутузку… Ето за что?

П о л и н а. Молчи, гад. (Плачет.) А что, что мне с тобой сделать? Наплодил детей целую ораву, а теперь сиротами останутся.

Т е р е ш к о. А ты развяжи, не губи человека за здорово живешь, тогда и сиротами не останутся.

П о л и н а. А ежели тебя не утопить, им еще горше будет. Горше, чем сиротам! Дочки! Катите его под кровать. Ну!

Послушные дочки выполняют приказ матери.

В о л о д ь к а возвращается.

Т е р е ш к о. Погодите, мокрохвостки! И кто вас таких вырастил, выкормил? Сам. На свою голову. Полина! Поля! Я тебе что-то скажу.

П о л и н а. Что ты мне скажешь?

Т е р е ш к о. Речь. Доклад. Выступление. Опять речь желаю высказать. Потянуло меня на речь… Вот… досталась мне должность. А для ради чего она мне? Чего мне от нее хотеть? От должности моей? От власти, которая оказалась в моих руках? Ну, что я могу иметь? Пить на дурницу могу? Есть досыта из чужого котла и вкусное могу? Могу! А еще что?.. Ну… поизмываться над кем-нибудь, кто мне не по масти… Могу? Так неужто люди… некоторые, которые рвутся к власти, они только этого и хотят? А некоторые так рвутся, так локтями толкаются, один другого грызут, кусают, лижут, плюют, опрыскивают одеколоном и обливают грязью… А чего ради? Так неужели они только етого и хотят? Только бы быть сытым, пьяным и под носом чтоб табакерка?.. Подождите вы! Не торопитесь! Еще успеете утопить! Дайте поисповедаться! Тише! Ша! Вот… а мне для чего власть? А я и не знаю. Сегодня она мне, положим, и не нужна. А почему я все-таки захватил ее, власть ету? Для чего ради? На всякий случай пущай будет в моих руках. А она, холера, руки печет. Ну развяжите мне руки… и я научу вас свободу любить. Занемели, онемели, задеревенели… А некоторые… конечно, из высоких помыслов берут власть: чтобы запустить, да так… чтобы все ахнули и сказали: вот ето да-а! А мы етого и не подозревали! Вот, холера, опять заклинило башку, запутался… Да и пьян я… Да вызвольте вы меня наконец!.. Я принял власть… Нет, я перехватил власть, чтоб… на всякий случай. (Серьезно, очень замедленно и значительно.) Пущай будет в своей хате!

Г а л я. Ну, высказался? Поисповедался?

В о л о д ь к а. Так тебе власть так, на всякий случай? Лишь бы выпить да закусить на дармовщину?

Т е р е ш к о. А я думал — вы разумные. А вы… Ничегошеньки вы. Ай-яй-яй-яй! А советская власть столько на вас средств потратила, учила, наставляла, учителей вам присылала… Всяким иностранным языкам вас… химию вам, физику вам… А вы? Что у вас в головах? Пакля у вас в головах.

Г а л я. Ну, слыхали? Мы, значит, глупые! А он — мудрый! И еще советскую власть поминает.

П о л и н а. Тихо! Тут что-то… Говори прямо — что?

Т е р е ш к о. То-то же! А тебе, видно, недаром орден дали. Котелочек начинает варить. (Орет.) А ну, развязать! Освободите! Ну, кому я сказал?!

П о л и н а. Ты пока не ори. Ты пока потише!

Т е р е ш к о. Вы человека погубите!

П о л и н а. Какой ты человек!

Т е р е ш к о. Да не меня. Еще одного. А ну, уйдите все из хаты! Я чего-то матери скажу. Во попался я…

П о л и н а. Выйдите пока. Пускай скажет. Идите, девчата.

Все вышли. В хате остались только Полина и Терешко.

Т е р е ш к о. Подойди ближе. Не бойся. Я связанный.

П о л и н а. Говори.

Т е р е ш к о. Ну, подойди ближе! Не хочу я, чтоб дети слышали.

П о л и н а. Слушай! Я тебя насквозь вижу. Ты хочешь повернуть дела в шуточку? Не надейся!

Т е р е ш к о. Какие тут, к черту, шуточки, коли ни ног, ни рук не чую. Что с тобой стряслось? Баба! Муж я тебе или не муж? Хоть немножко ослобони!

П о л и н а. Так ты ето хотел сказать мне? А?

Т е р е ш к о. Ну ладно, ладно. (Пауза.) Коли ты решила ужо расправиться со мной… да так беспощадно, то напоследок скажи мне, где, когда, с кем я тебе изменял? Было такое или не?

П о л и н а (подумав). Боялся.

Т е р е ш к о. Эх ты-ы!.. (Сквозь слезы.) Любил я тебя, а не боялся. Жалел я тебя… И ты меня… любила. Я же знаю… жалела.

П о л и н а. Любила… (Рот у нее кривится, вот-вот заплачет.)

Т е р е ш к о. Так почему же ты теперь своими руками хочешь со свету свести меня? А?

П о л и н а. Ты же ненормальный! Тебя ведь бешеная собака укусила. А как же иначе, если ты старостой пошел? Старостой!

Т е р е ш к о. Ну так что?

П о л и н а (орет). Как — что?! Как ето — что?!

Т е р е ш к о. Ну, тихо, тихо ты! Сколько лет с тобой живу, а не знал, что ты… А ты вот какая! Ах, какая ты!..

П о л и н а (шмыгает носом). Не разжалобишь, холера!

Т е р е ш к о. Ну скажи, ну признайся — за всю жизнь неужели у тебя никаких секретов от меня не было?.. Ну что ты молчишь? Признайся! Есть?

Полина молчит.

Ну, Поля! Были? (После паузы.) Вижу — есть.

П о л и н а. Есть.

Т е р е ш к о. Какие?

П о л и н а. Не скажу.

Т е р е ш к о. Вот видишь?.. Ну хорошо. Я и не допытываюсь. Но и ты не допытывайся у меня. У меня тоже есть свои секреты.

П о л и н а. Какие?

Т е р е ш к о. Сказал — не допытывайся.

П о л и н а. Ну и неси свои секреты в прорубь! Всё!

Т е р е ш к о. Нет, не всё! Погоди! Куда ты? Дай ухо. Ну, ласочка, па-авочка! Ну, дай ушко, не укушу.

Полина наклоняется к мужу, освободив из-под платка ухо. Он что-то шепчет ей.

П о л и н а. Да ну?

Т е р е ш к о. Ну. (Опять подзывает ее и шепчет на ухо.)

П о л и н а (не верит). Ну-у-у?..

Т е р е ш к о. Правду говорю. (Опять шепчет.)

П о л и н а. Ой, брешешь!

Т е р е ш к о. Честное слово! Дура!

П о л и н а. Перекрестись!

Т е р е ш к о. Как же я перекрещусь, коли у меня руки связаны? Развяжи.

П о л и н а. Побожись!

Т е р е ш к о. Иди ты к черту! Я в бога не верю.

П о л и н а (после паузы). А где?

Т е р е ш к о. Детям не скажешь?

П о л и н а. Честное слово, не скажу.

Т е р е ш к о. Развяжи!

П о л и н а (крутит головой). Не ищи глупее себя. Где?

Т е р е ш к о. Дай ухо. (Опять что-то шепчет ей.)

Полина не верит.

(Опять шепчет, долго, настойчиво, потом громко.) Скажи дважды, как войдешь: «Козыри бубны». Ясно? А потом скажешь: староста, мол, прислал. Слышишь? Но поначалу: «Козыри бубны».

П о л и н а. Дети! Идите сюда!

Т е р е ш к о. Полина! Не смей! Ты ведь честное слово дала!

П о л и н а. Так ты, оказывается, вот как, в карты играешь?.. Ночами напролет. (Открывает дверь, кличет детей.) Дети, сюда!

Входят Г а л я, Н а д я и В о л о д ь к а.

Т е р е ш к о. Если скажешь, Полина, — прибью!

В о л о д ь к а. Он еще маме угрожает!

Г а л я. А чего ты хочешь от него? Фашист!

П о л и н а. Стерегите его. Я скоро вернусь. Не выпускайте. Где меньшие дети?

Г а л я. Возле моей хаты на санках катаются.

Полина уходит.

Т е р е ш к о. Подайте воды. Зина, дочурка!

Дети переглядываются. Зина и хочет выполнить просьбу отца и с опаской посматривает на Володьку, будто он тут старший.

В о л о д ь к а (сурово). Воды можно. Воду даже врагу дают.

Т е р е ш к о. Спасибо, сынок. За сострадание.

Зина приносит воду, поит отца.

Г а л я. Во, дожил!

Т е р е ш к о. Ну и спасибо вам. Век помнить буду.

В о л о д ь к а. Короток век твой…

Т е р е ш к о. Зинка! Там возле тебя, на окне, лежит недокуренная сигарета. Подай мне. И дай прикурить.

В о л о д ь к а. Не давай!

Г а л я (снисходительно). Пускай уж напоследок.

Зина подает отцу окурок. Надя подносит зажженную спичку. Терешко наслаждается табачным дымом. Пауза.

Т е р е ш к о. Зинка! Поправь. Жгет.

З и н а (подбегает к отцу). А ты выплюнь.

Т е р е ш к о. Жалко. Еще не докурил.

Г а л я (взглянув в окно). Ой! Опять гад этот, полицай!..

Н а д я (перепугалась пуще всех). Ой, а матери нету!

Галя опять натянула на Колобка кожух и заслонила его собой. Врывается злой С ы р о д о е в.

С ы р о д о е в. Где Колобок? Где староста? Почему не выполнили мой приказ? Почему не разыскали его?

Н а д я (с готовностью). Я сейчас… Я пойду. Я сама.

С ы р о д о е в. Погоди! А ну ты, ты и ты. Из-под земли достать старика! И скажите — в школе гарнизон будет. Постели мобилизовать надо. Чтоб через час двадцать подушек было для моих орлов. Бы-ыстро-о! А ну! Марш! Кому я сказал?!

Г а л я, З и н а и В о л о д ь к а, переглянувшись, выходят за дверь.

Н а д я. Так я сейчас свои… вот две подушки отнесу.

С ы р о д о е в (мягко). Погоди. Свои пригодятся еще себе. Найдем, кроме твоих. (Осмотрел Надю с ног до головы.) Ну, ясочка… Павочка… (Скинул с себя полушубок, шапку.)

Н а д я. Не смей, не подходи.

С ы р о д о е в. Ну чего ты ломаешься? Не девочка ведь, баба уже.

Н а д я. И не думай и не собирайся!.. Не мылься, бриться не будешь.

С ы р о д о е в. До чего же ты, чудачка, глупенькая. Ах ты ласковая… Ах ты нежная… Ах ты ягодка… Ах ты цыпонька… (Приближается к Наде.)

Н а д я (отступает. Схватила большой кухонный нож, приготовилась к отражению атаки). Не подходи!.. Уйди от греха! А то, ей-богу… Честное слово…

С ы р о д о е в. Погоди, погоди… Нет, дорогая. Нет, голубка… От меня ты не уйдешь так… Это уж… будь покойна…

Н а д я. Бессовестный! Бесстыжий ты! Не надейся! Не подходи!

С ы р о д о е в. Ой! Кто-то идет. (Показал на окно.)

Надя, поверив, оглянулась. Сыродоев прижал ее к скамье.

Н а д я. Что ты делаешь, гад? Что ты делаешь? Кричать буду!

Т е р е ш к о (из мешка). Я иду! Иду!

Сыродоев, отпрянув, оглядывается.

Н а д я. Свекор идет! (Поправляет на себе платье, прическу.) Бессовестный! Паразит! Начальник!

С ы р о д о е в. Но-но! Прикуси. (Однако и он приводит себя в порядок.)

Н а д я. Не стыдно?

С ы р о д о е в. Погоди. На этом еще не все… У нас еще впереди премилые встречи будут. В конопле… Сходим еще в коноплю!..

В комнату входят Г а л я, З и н а, В о л о д ь к а — кто со скалкой, кто с топором.

А вы чего?

Г а л я. Староста там… в школе… Идите…

С ы р о д о е в надевает полушубок, шапку и, улыбаясь, уходит.

Н а д я (плачет). Что же вы оставили меня одну?

З и н а. Мы не оставили, мы под дверью были наготове.

Г а л я. Вот гад! А? Ну, если бы…

Т е р е ш к о (головой сбрасывает с себя кожух). И я взопрел весь… Вот холера!..

Н а д я (плачет). Что вы наделали? Зачем вы его привели в хату? Вы слыхали, что он сказал? (Всхлипывает.) В коноплю… И вас он старостой назначил… чтобы причина была… сюда ходить… ко мне… (Плачет.)

В о л о д ь к а (категорично). Не будет он ходить сюда!

Н а д я. Будет! Он такой! Ему плюй в глаза, а он — божья роса… Вечерять, говорит… пообещал…

Г а л я. А ты сегодня у меня переночуешь. Или — к своим на ночь.

Т е р е ш к о (серьезно). Он и без меня пришел бы… вечерять.

Н а д я (со злостью). Но зачем вы его привели?! Пошто?!

Т е р е ш к о. Развяжите вы меня, в конце-то концов! Черт вас возьми всех! Ноги, руки замлели… Неудобно…

Зина двинулась было к отцу, но строгий окрик Володьки остановил ее.

В о л о д ь к а. Не подходи! А тем детям, Свиридовым, удобно было, когда их жгли фашисты?

З и н а. Не он ведь жег!

В о л о д ь к а. Такие, как он.

З и н а (спорит). Он за тех не ответчик.

В о л о д ь к а. Один за всех, и все за одного. Он пошел служить власти, которая позволяет такое делать. И такую власть надо ликвидировать. Под корень! Значит, и его — ликвидировать! Он заодно с фашистами. А фашисты мучают людей. Ну пусть и сам испытает то же.

Т е р е ш к о. Ну так вот… Вижу я, что пришел мне конец. Хочу с вами перед смертью попрощаться. С каждым. По отдельности. Уйдите все. Галя, останься. Ты — старшая.

Все уходят, остаются Т е р е ш к о и Г а л я.

Г а л я. И что же напоследок мы скажем друг другу?

Т е р е ш к о (долго, с любопытством разглядывает дочку). Галя… Галя-Галочка моя!.. А помнишь? (Напевает.) Галинка, калинка, малинка моя! В саду ягодка малинка, малинка моя… А? Давно ли было? На коленях у меня танцевала… А теперь? Двух внуков мне народила. Женщина уже. Баба! Малой была — ласковая-ласковая. А подросла…

Г а л я. Так ты меня ремнем… Взрослую уже, невесту уже… А?

Т е р е ш к о. Прости, дочка. Прости меня. Что было, то было. Я тебя обижал, пожалуй, больше других. И лупил. (Уверен в своей правоте.) Но за дело! Рано ты любиться начала со своим Филиппом. Не нравился он мне. Не по нутру. Шалопутный он был. Ты ведь в девках понесла от него? А? Думаешь, не болела у меня душа? Вот потому и наказывал тебя.

Г а л я. Ну и что? А я ему верила. Верила, что женится, возьмет меня. И взял.

Т е р е ш к о. Верно. Моя ошибка вышла. Но… шалопут он.

Г а л я. Он шалопутный, а с фашистами воюет! А ты пошел к ним приспешником. Так кто же теперь шалопутный? Не тот ли, кто фашистам служит? Они детей стреляют! Восемьдесят еврейских ребятишек в такой мороз (сквозь слезы) голенькими побросали в кузов… в грузовики… Сердце зашлось… А они голеньких, на морозе… вывезли в ров и поубивали… Хаты жгут! Людей стреляют. А ты? Будешь спички им подносить? Керосином обливать? А? Меня ругал, а сам? Глаза бы мои не смотрели на тебя!.. (Плачет горько, неутешно.)

Т е р е ш к о. Ну хорошо… Ну ладно… Посади хоть на лавку меня, а то… Корчом так сидеть… Ну, слышишь?

Г а л я (помогает отцу взобраться на лавку, но из мешка его не освобождает). Вот и сиди… куклой…

Лай соседской дворняжки, выстрел, визг, еще выстрел и тишина.

Слышал? Собаки собак убивают?

Т е р е ш к о. Вот дознаются немцы или полицаи, что ты была комсомолкой… Я ведь почему старостой согласился? Глядишь, и выручил бы.

Г а л я. Если они дознаются, что я была комсомолкой, так они и тебя, старосту, на воротах повесят.

Т е р е ш к о. Развяжи, дочка, отпусти.

Г а л я. Не могу.

Т е р е ш к о. А что тут — не могу? Узелок развязать не можешь?

Г а л я. Без мамы — не могу!

Т е р е ш к о. А придет мама — ты мне и не нужна. Иди. Уходи! Иди покличь Володьку. А тебя я все же недаром бил. В пользу пошло.

Г а л я уходит. Входит В о л о д ь к а.

В о л о д ь к а. Ну?

Т е р е ш к о. Развяжи! Ты ведь сын мой.

В о л о д ь к а. Забудь!

Т е р е ш к о. Как это — забудь?

В о л о д ь к а. А так вот — забудь!

Т е р е ш к о (строго). Отец я тебе или не отец?

В о л о д ь к а (отводит глаза в сторону). Не отец!

Т е р е ш к о. Как — не отец? (Вспомнил.) А-а… Тот гад, полицай, сказал, а ты и поверил? А может, он вправду сказал, коли ты так? А?

В о л о д ь к а. Замолчи! Слышишь? Тот гад маму оскорбил, а теперь ты?! Я не погляжу, что ты…

Т е р е ш к о (доволен). Теперь вижу — сын ты мне.

В о л о д ь к а. Не сын! И ты мне не отец!

Т е р е ш к о. А кто же я тогда?

В о л о д ь к а. Предатель! И подумать только — кто?! Мой отец! Как же мне теперь товарищам в глаза глядеть? Как мне теперь на улицу показаться? Другие хоть по принуждению становились… А ты… добровольно, сам напросился, при людях!.. Я чуть не сгорел от стыда!

Т е р е ш к о. А вот же не сгорел! Цел остался.

В о л о д ь к а (аж застонал). И это в то время, когда его собственные сыновья жизни не жалеют, кровь свою проливают до последнего дыхания… Схватились с ворогом… И ты в эту тяжкую для них минуту помогаешь не сыновьям, а врагу! Какая же казнь должна обрушиться на твою голову!

Т е р е ш к о (восхищенно). Батюшки! Комиссар! Ну вылитый комиссар! Таких только в кино видел. Чапай! Живой Чапай! А я и не знал, что живу рядом с таким героем! А?

В о л о д ь к а. А-а, так ты еще насмешничать? На, на, староста, читай! (Достает, из-за пазухи листовки и сует их отцу под нос.) На, читай! (Читает сам по памяти.) «Родина наша, окровавленная Отчизна наша зовет тебя на подвиг! Бей врага! Бей немца! Спасай Отечество! Помогай братьям своим уничтожать пришельцев! Родина зовет своих верных сынов. Отзовись! Отзовись выстрелом по врагу!» Слыхал, староста? Я сегодня их сорок штук переписал. Ночь сидел. Вот! Видишь? На! «Смерть немецким захватчикам!» А теперь припишу: «И их холуям!»

Т е р е ш к о. Тшшш!.. Сумасшедший! Чего горланишь? Очумел? Жить тебе надоело? Упаси бог, услышит кто…

В о л о д ь к а. Пускай слышат, пускай знают, какой у старосты сын! До сих пор таился, а теперь не буду! Пусть все знают, что я ненавижу фашистов, что они — мои заклятые враги!

Т е р е ш к о. Глупенький!.. Тише ты… Молодой еще… Повесят.

В о л о д ь к а (не слушает отца). А как мне жить? (На глаза навертываются слезы, но парнишка старается сдержать себя, не показать свою слабость.) Не-ет! Я смою это пятно с нашей семьи! Я пионером был! Я клятву давал! (Вспоминает.) «Пионер! К борьбе за дело Ленина — будь готов!» И я отвечал: «Всегда готов!» Ты понял, отец? Я всегда готов!

Т е р е ш к о. Как ето ты смоешь — пятно?

В о л о д ь к а. Как? А вот как: обвяжу себя гранатами, возьму еще противотанковую мину. И пойду к фашистскому коменданту и к этому… начальнику полиции. Пойду и… рвану чеку. Мне конец, но и они подохнут. Вот как!.. Не будет он ходить к Надейке! И пятна на нашей семье не будет.

Т е р е ш к о (испугался). Сынок! Сынок! Ты что, одурел? Подожди! Подожди, пока мать вернется.

В о л о д ь к а уходит.

Зина, Галя, Надежда! Задержите его! Не пускайте его! Развяжите меня! Держите его! Сейчас мать придет! Зина! Зина!

Входит З и н а.

З и н а. Да никуда он не пошел. Сидит вон в хате.

Т е р е ш к о. А то он такой. И до беды недалеко. Ну, дочурка! Ты ж была такая ласковая, такая добрая, такая нежная. Пожалей своего отца. У меня ведь и ноги и руки занемели, деревянными стали. Ты ведь всегда была такая жалостливая. А? Ну? Развяжи.

З и н а (тихо голосит). А папулечка мо-ой, а родименький мо-ой! А головочка моя бе-едненькая-а-ая!.. А ручки, ножки твои несчастненькие-е!.. (Обнимает отца, целует его, сама слезами заливается, однако… пока не развязывает.)

Т е р е ш к о. Ну, ну… Ну, развязывай… Выпусти! Ну пожалей!

З и н а. А что ж ты натвори-ил!.. А что же ты…

Т е р е ш к о (перебивает). Ничего я еще не натворил. Дочурка, любимица моя, развяжи. У тебя ведь такая добрая душа. Из всех детей моих ты — самая жалостливая. Ну? Ну, помнишь? Вот же, недавно совсем, позавчера еще, воробышка ты принесла со двора, замерзал он, почти окоченел… Как ты отхаживала, как мы вдвоем отогревали его. И ожил. А? Позавчера было. Воробышка пожалела, а отца… Зинка ты моя, слезинка…

З и н а (сквозь слезы). Так ведь воробей не был старостой!

Т е р е ш к о. И я ведь еще не был старостой! Я же не был! Не был еще. Какой же я староста! Только-только назначили. Ну развяжи. А? Дочурка! Зинка-слезинка, а?

Приоткрывается дверь, показывается голова В о л о д ь к и.

В о л о д ь к а. Только посмей! (Исчезает.)

Т е р е ш к о. Дочурка моя, неужели ты забыла? Ты же — моя любимица. Я ведь завсегда лучшую конфетку — тебе. Красивый платок — тебе. Какую свадьбу я тебе справил? А? Никому я так не угождал, как тебе. Малышкой была — на ярмарку тебя возил. А сережки ети кто купил тебе? Все я. (И сам разжалобился.)

Зина обливается слезами. Она отвернулась от отца, а руки… руки будто против воли ее стаскивают с Колобка мешок, вызволяют Терешку. Добрые, жалостливые руки дочери.

З и н а. Мы сами пойдем. И я с тобой. Мы сами в прорубь. Без них. Вдвоем с тобой… в прорубь…

Т е р е ш к о. Ух ты ласковая моя! Жалостливая моя! Хорошая моя! (Обливается слезами.) Зорька моя! Зинка-слезинка моя!..

Оба плачут. На пороге появляется Н а д я.

А-а-а, и ты, Надейка-злодейка! Вот вернется с войны сын мой, спросит у тебя, у жены своей, про меня — где отец? Что ты ему скажешь? Загубила! Вместе с ними? Да?

Н а д я (тоже ревет). Уйду я! Уйду! Разве я виновата! Не я вас поставила старостой! Не я! Сами теперь!.. Без меня… (Идет к двери.)

Т е р е ш к о. Погоди! Стой! Вот ты какая! Ну. Гитлер, не выгорит у тебя дело в России, роли все так вот!.. Будь спокоен, дорогой! Будь спок!

Распахивается дверь. В хату врывается П о л и н а. Бросается к мужу.

П о л и н а. А родной ты мой! А страдалец ты мой! Все в мешке сидит… И связанный… (Подбегает к мужу, помогает Зине вызволить его.) Дочки! Где вы? Сюда-а!

Вбегают Г а л я и В о л о д ь к а.

А что ж ето за дети?! А? Так измываются над отцом родным! Ах, чтоб вас холера похватала! Вот и расти, корми, воспитывай их… А они вот как потом! Дочки, да помогите же ему встать!

Дочки помогают матери поставить отца на ноги. Но он падает, не может встать. Подкашиваются ноги. Вконец омертвели.

З и н а. Что с тобой, папуля?

Т е р е ш к о. Одеревенели. Еще чуть-чуть — и каюк.

П о л и н а. Разотрите ему ноги! Помахайте, помахайте ими, коли сам не может!

Т е р е ш к о (жене). Ну? Что?

П о л и н а. Глупенький ты мой! А мало ли я тебя била? А мало ли я тебя учила?

Т е р е ш к о (орет). Что-о? Что, я спрашиваю?

П о л и н а (испугалась). «Что», «что»… Молчи, и все.

Т е р е ш к о. А-а! То-то же!

П о л и н а. А Колобочек ты мой, а Терешко ты мой! Может, чарочку тебе поднести? Отойдешь скорее, оправишься. (Наливает, подносит.)

Он выпивает.

На, кусни огурчика солененького.

Т е р е ш к о (пожевав огурец). Ну? Что? (Грозно.) Староста я вам или не староста?

П о л и н а. Староста, староста.

Т е р е ш к о (торжественно). А-а-а-а! (И в этом его междометии целая гамма чувств: торжество, угроза, превосходство, насмешка и прощение.)

В о л о д ь к а. Мама! Он ведь предатель! Изменник Родины!

П о л и н а. Родины? Ты вот что… Я тебя родила, я тебе и родина. А он — никакой он мне не изменник.

В о л о д ь к а. Советской власти изменник!

П о л и н а (орет). Я — твоя советская власть!

Пауза. Все удивляются поведению матери.

Т е р е ш к о. А коли так — а ну, кыш отседова!

П о л и н а. Кыш! Кыш! (Выгоняет всех из хаты.) Уходите! Идите! Отца слушаться надо!

Все в недоумении, но послушно выходят из хаты.

Т е р е ш к о. Ну, как там все было?

П о л и н а. Пришла и постучала, как ты сказал.

Т е р е ш к о (закрывает ей рот). Тише ты!

П о л и н а (шепотом). Он отодвинул запор. Вошла я. Перед тем, конечно, громко сказала: «Козыри бубны». Вошла, смотрю: он! Орловский! Сам! Он перепугался. За тебя. «Что с ним?» — говорит. «С кем?» — говорю. «С Колобком?» — спрашивает. «Сидит, говорю, в мешке». Рассказала ему. Смеется. Он тут же отправил меня вызволять тебя. Я и назад. Ах ты, гад полосатенький! Охламончик ты мой хитрый! От меня утаивал?! (Повторяет чужие слова.) Задание, говорит, такое. А ты?.. Э-э-эх!.. Дуралей…

Т е р е ш к о. Ну! Цыц! (Палец на губы.) И чтоб — молчок! А то… в Зареченском поселке Сыродоев всю семью сжег. У них ведь скрывался наш… партизан наш, командир. И ведь никто не знал, кроме своих. Значит, кто-то из своих проболтался. Похвастал. И вся семья погибла. Свой болтун загубил. Так вот смотри у меня! Чтоб молчок! Ни детям, никому! А то… Ты ведь меня знаешь! А ну, зови всех. Зови детей. И отдай им приказ, чтоб по волоску ходили! Слышь? (Улыбается.) Ну, брат, и патриотов вырастили мы! Самого задушили бы за советскую власть. На себе испытал!

П о л и н а (зло). Дурак! Так ты что, испытывал? Не верил?

Т е р е ш к о (поправляется). Ну… я верил, но… не мог я… Права не имел… Конспирация… Слыхала такое слово? Не должен был я раскрывать… Не моя это тайна была. Присягу я давал — не болтать, тайну хранить. Понятно тебе? Тайна — значит, для всех тайна.

П о л и н а (зовет). Дети! А ну, все сюда! Быстро!

Входят Г а л я, З и н а, Н а д я.

Так вот, чтобы отца своего уважали, почитали как следует! И во всем послушны были! Его слово — закон!

Т е р е ш к о. Слышали?

З и н а. Слышали. (Даже рада такому повороту.)

Н а д я (с недоумением). Слышали…

Г а л я. А как же?

П о л и н а. И никаких вопросов! Ясно?

Т е р е ш к о (заметил отсутствие сына; встревоженно). А Володька где? Где сын?

З и н а. А его нету.

Н а д я. Ушел он.

Т е р е ш к о. Куда ушел?

Г а л я. Не сказал. Повел по хате глазами и ушел.

Т е р е ш к о (орет). Я сказал — не пускать! Я сказал? Или не сказал?.. Найти! Догнать! Вернуть!

Г а л я. Он по улице пошел. Туда, к школе…

Т е р е ш к о (будто сумасшедший). Верни-и-ите!!!

П о л и н а. Что с тобой?

Вдруг оглушительный взрыв потряс все. Задребезжали, зазвенели стекла в окнах. А потом наступила тишина, на всей планете мертвая тишина.

Т е р е ш к о. Сы-ын! Сы-ын мо-ой! Во-ло-одька-а!

З а н а в е с.

1970