Избранное

Что это куры переполошились?

В округе голод; люди говорят,

Что мертвецы встают из гроба.

Ишь ты,

Как раскудахтались! С чего бы вдруг?

А вот еще похуже: в Таберване

Замечен лопоухий человек,

Махавший, словно нетопырь, ушами.

Куда же твой отец запропастился?

А позапрошлой ночью на погосте

Близ Кэррик-оруса пастух наткнулся

На человека без лица: взамен

Глаз, носа, рта — сплошная маска кожи.

Глянь, не идет ли твой отец.

Ой, мама!

Что там такое?

Там в кустах две птицы —

Или не птицы — трудно разглядеть

За листьями: как совы, но с рогами,

И на меня они глядят с угрозой.

Спаси нас, Матерь Божья!

Толку нет

Молиться, говорит отец. Господь

И Матерь Божья дрыхнут и не слышат,

Что целый край, охваченный бедой,

Кричит, как кролик на зубах куницы.

Не богохульствуй, сын. Накличешь горе

На всех — и на меня, и на отца.

Ах, поскорей бы он домой вернулся!

Ну, наконец! Ты что так долго делал

В лесу? А я схожу с ума от страха,

Все думаю: что там с тобой стряслось,

Не приключилась ли беда какая...

Ну, хватит, хватит, перестань кудахтать!

С утра, считай, я исходил весь лес,

Но ничего не смог добыть. Должно быть,

Все барсуки, сурки и даже крысы

От жажды передохли. Только ветер

Свистит в листве.

Так ужина не будет?

В конце концов я сел на перекрестке

Среди бродяг, с протянутой рукой.

Ты попрошайничал?

Я попытался.

Но нищие, боясь за свой доход,

Меня прогнали бранью и камнями.

Ты, значит, ничего нам не принес?

Неужто в доме пусто?

Корка хлеба

Заплесневшего.

Есть чуть-чуть муки

На новый каравай.

А дальше что?

Есть курочка.

Чтоб этим нищим сдохнуть!

Проклятые!

Ни хлеба, ни гроша.

А съестся курочка — что будем делать?

Питаться щавелем и лебедой,

Покуда сами не позеленеем?

Господь, что нас поил-кормил досель,

И впредь накормит нас.

Жди-дожидайся.

Пять раз сегодня я входил в дома

И находил лишь мертвецов на лавках.

Быть может. Он велит нам умереть,

Чтобы не видеть злых гримас от ближних,

Не слышать злобных слов!

Кто там играет?

Кто там бренчит на струнах, насмехаясь

Над нашей скудостью?

Какой-то малый.

Старуха с ним — и молодая леди.

Что ей страданья бедняков? Приправа

Из хрена горького к ее обеду.

А ты как думала?

Помилуй, Боже,

Тех, кто богат! Средь пышных светлых зал,

И жирных блюд на скатертях цветастых

Недолго сытой зачерстветь душой.

А ведь игольное ушко — не шутка!

Черт их возьми!

Они идут сюда.

Скорей садись на лавку, обхвати

Двумя руками голову — вот этак,

Гляди как можно жальче и скули.

Вот ведь беда — прибраться не успела!

Спаси нас всех Господь! Мы ищем дом.

Старинный замок с яблоневым садом

И садиком аптечным возле кухни

И клумбами... Он где-то здесь, в лесу.

Мы знаем этот замок, госпожа.

Он спрятан за высокими стенами,

Чтобы тревоги мира не могли

В него проникнуть.

Мы и есть, наверно.

Те самые тревоги — ходим кругом

И все не можем отыскать тот замок.

А я ведь в нем все детство провела.

Так вы — графиня Кэтлин?

Да. А это —

Моя кормилица и няня, Уна.

Но и она дорогу не найдет.

Не то тропинки заросли травой.

Не то с глазами у меня неладно...

А этот юноша, что, верно, знает

Все уголки в лесу, — сегодня днем

Он там бродил среди кустов, беспечно

Насвистывая, — ныне погружен

Так глубоко в отчаянье, что вряд ли

Поможет нам.

Да тут недалеко!

Я покажу дорожку, по которой

Прислуга замка ходит на базар.

Тут рядом. Но покуда отдохните.

Мои отцы служили вашим предкам

Так долго, госпожа, что было б странно

Вам не найти приют гостеприимный

Под этой кровлей.

Мы вам благодарны

И отдохнуть бы рады, — но темнеет,

И нам пора идти.

Уж много дней

Нет ни еды, ни денег в этом доме.

Так, значит, голод и сюда добрался —

В тот край, где я мечтала отдохнуть

От бедствий мира? Тщетная надежда!

Змей проползет везде.

И мне, и мне!

Я только что на этом вот пороге

Упал от голода и полчаса

Валялся как собака!

Я дала

Все, что осталось у меня. Взгляните —

Кошель мой пуст. Повсюду на пути

Встречали мы лишь нищих и голодных.

Пришлось раздать все деньги. Забери

И сам кошель с серебряной застежкой,

Продай его, а завтра приходи

В мой замок и получишь вдвое больше.

Опять брянчанье!

Не хули певца

И пальцы, пробуждающие струны;

Врачи велели мне скорей бежать

От злоб мирских и чем-нибудь развлечься,

Чтоб думы не свели меня в могилу.

Так что — уж нам и рта раскрыть нельзя,

Молчи, и все тут?

О, моя голубка!

Печали, вычитанные из книг,

Она как будто выстрадала сердцем.

Будь я влюблен, как твой дурак,

И зол, подобно дураку,

Я знал бы точно, кто мой враг,

И знал, кому разбить башку.

Поосторожнее, молчун,

Безумному не прекословь:

Кто ненавидит звуки струн,

Тот ненавидит и любовь.

Поосторожнее, молчун!

Дверь крепко-накрепко за мной заприте.

Кто знает, что за бесы там таятся

В потемках; нынче я видал в лесу

Перекликающихся сов рогатых.

Вот ведь дурак какой.

Он тоже видел

Рогатых сов в лесу. Ох, добру!

Дай Бог, чтоб на него несчастье пало.

Вы не сказали госпоже спасибо.

За что спасибо? За семь медных пенсов?

За кошелечек без монет?

Что толку

От этих денег или вдвое больших,

Когда все дорожает каждый день,

А цены на еду, на хлеб и мясо —

Неслыханные?

Разве утаила

Она хоть что-то? Все вам отдала.

Оставь открытой дверь.

Коль господа,

Что столько прочитали-повидали,

Боятся духов, мчащихся по небу

Иль прячущихся в чаще, — беднякам

Подавно надо их бояться.

Вздор!

Оставь засовы. Пусть любой из тех,

Кто мчится в воздухе, как клок тумана,

Или, как крот, крадется под землей,

Заходит в этот дом — я приглашаю.

И денег пусть прихватит!

Я слыхал

О белой птице. Чайка или голубь

Сидит и чешет перья. Кинешь камень —

Раздастся звон, как будто в медь попал,

И улетит задумчивая птица;

Но если вырыть яму в этом месте,

Найдешь горшок с деньгами.

Если трижды

Приснится клад — он, значит, где-то рядом.

Скорее сдохнешь, чем его найдешь.

Покликать разве их — авось, что выйдет.

Ведь их видали нынче.

Кликать бесов?

Из леса бесов хочешь кликать в дом?

Ах, ты учить? Указывать, кого

Мне звать или не звать? Ну, получай же!

Чтоб знала, кто хозяин.

Позови их.

Спаси нас Небо!

Хныкай, сколько влезет.

Тебя не слышат в этом сонном царстве

Вверху, а я покличу — отзовутся.

Они, я слышал, одарили многих.

Кто б ни были вы, странники ночные! —

Когда вы не пришельцы из могил —

С людьми, хотя бы даже с мертвецами,

Я не хочу якшаться, — приходите!

Я вас зову. Присядьте у огня.

Не страшно, коли ваши рот и уши

На брюхе — или сзади конский хвост —

Или все тело перьями покрыто;

Коль есть у вас язык и две руки,

Придите, угоститесь нашей пищей,

Согрейте у огня свои копыта

Озябшие; поговорим о том,

О сем, людишек скверных пересудим

И всех их проклянем до одного!

Куда ж вы делись-то?

А люди брешут,

Что их, как листьев на дубу, что скачут

Они и у священника по книге...

Заговори же с ними.

Сам попробуй.

Не ты ли их позвал?

Прошу простить.

Не надо ли чего — уж вы скажите.

Хотя мы люди бедные, но если...

Но если что...

Нужда у нас проста.

Мы — путешествующие по миру

Купцы, нам нужен ужин и очаг

И тихий уголок, где можно деньги

Пересчитать в тепле.

А я-то думал...

Неважно, что... Я тут жене сказал:

Мол, я хозяин и могу позвать,

Кого хочу... Но это все — пустое.

Ведь вы — купцы, обычные купцы.

Мы путешествуем по порученью

Хозяина — Главнейшего купца.

И ладно. Будь вы те, кого я кликал...

А впрочем — как угодно. Отдыхайте

И ужинайте. Только цены нынче

Такие: было пенни, стало тридцать.

Уж вы не обессудьте.

Наш Хозяин

Велит платить столь щедро, чтоб любой,

Кто с нами дело заведет, мог вволю

Пить, есть и веселиться.

Шевелись.

Поди зарежь и выпотроши птицу,

Пока мы с Тейгом разожжем поярче

Очаг и стол накроем для гостей.

Я им не буду стряпать.

Что за шутки!

Не злись! — Она мне хочет отплатить

За оплеуху, что я ей отвесил.

Сейчас, увидите, охолонет.

С тех пор, как в этой край пришла нужда,

Мы цапаемся с ней, как два волчонка.

Я вам не стану стряпать — потому,

Что видела, в каком неладном виде

Вы были там, за дверью.

Вот в чем дело!

Из-за того, что брякнул мой отец.

Она считает, господа, что вы —

Из тех, кто не отбрасывает тени.

Я ей сказал, что мог бы пригласить

Хоть бесов; вот старуха и струхнула.

Но вы — такие ж люди, как и мы.

Как странно, что в нас могут заподозрить

Лишенных тени духов! Что на свете

Вещественней купца, который вас

Продаст и купит?

Если вы не бесы

И есть у вас излишек, — помогите

Голодным беднякам.

Мы помогли бы,

Да где найти их?

Поищите лучше.

От неразумной милостыни — зло.

Примеривать и взвешивать не худо,

Да только не в такие времена,

Когда беда переполняет чашу

И тянет коромысло вниз.

Но если

Уже мы взвесили и рассудили?

Пусть каждый принесет нам свой товар,

И он получит цену, о которой

И не мечтал.

Откуда ж ему взяться,

Товару?

Что-то же у вас осталось.

Мы все давно продали — скот и птицу,

Поля и инвентарь.

Не все, однако.

Есть нечто зыбкое — купец рискует,

Приобретая это, — вроде тучки,

Ненужное, которое зовут

Бессмертным в сказках.

Тот товар — душа?

Я уступлю свою — не голодать же

Из-за какой-то тучки!

Тейг и Шеймас...

Что толку в этом зыбком — бедняку?

Бог от щедрот своих послал нам голод,

А бес нам денег даст.

И гром не грянет.

Вот доля каждого.

Нет, погоди.

Сперва исполните нам работенку.

И здесь обман! Как кренделем, поманят

Посулом выкупить товар ненужный —

И тут же запрягут. Известный фокус!

А я попался, как молокосос.

Тут каждому отдельная цена,

Но плата — после сделанной работы.

Идет.

О Боже! Что же ты молчишь?

Вы будете кричать у всех дверей,

На перекрестках и на перепутьях,

Что мы скупаем человечьи души,

Давая столько, что любому хватит

Прожить в довольстве до тех пор, пока

Не стихнет голод. Так по-христиански

Мы делаем.

Что толковать! Пошли.

Тут побежишь, когда такие деньги.

Постойте! Чтобы убедить людей,

Слов мало. Вот вам денег на удачу.

Свободно тратьте: наш Хозяин щедр.

О душегубы! Бог накажет вас!

Он вас иссушит, как сухие листья,

Сметенные Судьбой к его вратам.

Ругайся сколько влезет — Он не слышит.

Бесчисленных, как листья, нас Хозяин

Наслал на мир губить посев людской,

Как насылают саранчу. Когда же

Он сам придет, когтями раздерет

Луну и звезды бледные погасит.

Бог всемогущ.

Надейся на него.

Ты будешь есть щавель и лебеду,

Пока не ослабеешь до того,

Что за порог переползти не сможешь.

Мы поглядим.

Чуть не вцепилась в нас.

Итак, сверните шею этой куре,

Пошарьте там, на полках, нет ли хлеба,

Муку рассыпьте на пол, наколите

На вертел эту птицу и зажарьте.

Хвала Хозяину, все превосходно,

Поужинаем мы и отдохнем,

В золе горячей согревая пятки.

У этой медом пахнущей поляны,

Должно быть, тоже есть своя легенда?

Вот, наконец, и замок!

Говорят,

Что тыщу лет назад жил человек,

Любивший Королеву духов Мэв

И от любви погибший. До сих пор

Она сюда приходит в полнолунье,

Покинув хоровод, — ложится наземь

И стонет и вздыхает здесь три дня,

Росою слезной окропляя щеки.

Так любит до сих пор?

Нет, госпожа,

Пытается его припомнить имя.

Прискорбно о любви забыть, и все же —

Разумней было бы заспать печаль

И уж не вспоминать...

Вот дом ваш, леди!

Она покоится в гранитном склепе

На ледяной вершине Нокнарей,

Пока ее подруги чутко дремлют,

Качаясь на волнах — но стоит ей

Позвать, как сразу, радостно взбурлив,

Они на берег прыгнут и пойдут

Плясать под лунным светом до упаду,

И юношей любить самозабвенно,

Отчаянно — и забывать скорей,

Чем полюбили, — и стенать о том,

Стенать и горевать в ночь полнолунья.

Не оттого ли жизнь у них долга,

Что память коротка?

Людская память —

Лишь пепел, засыпающий огонь,

Когда он гаснет, — а они живут,

Бессмертно и безудержно пылая.

Взгляните, вот он, дом ваш, госпожа!

Его мы чуть не минули, болтая.

Проклятье! Если бы не этот дом,

Явившийся некстати, я узнал бы,

О чем мечтает королева Мэв

И до сих пор ли бледные плясуньи

Так страстно, кратко любят...

Обопритесь

Мне на руку; не подобает слушать

Такие речи!

Я моложе вас.

Вам подпирать графиню не по силам.

Сей полый ящик помнит до сих пор

Плясуний босоногих, клики, клятвы...

И все расскажет, стоит попросить.

Выше колени!

Думы — долой!

Мчитесь резвее

В пляс круговой!

Но и в безумном

Танце кружась,

Помните тех, кто

Умер за вас.

Друзья-то новые милее старых...

Кудри и юбки

Взвейте свои,

В землю втопчите

Горечь любви!

Ах, пустомеля!

Обопритесь крепче

Мне на руку: пускай она слаба,

Зато честна и, коли что, сумеет

Грех оттолкнуть. На этих вот руках

Вы засыпали, госпожа моя, —

Беспомощным, как червячок, дитятей.

Держитесь-ка вы лучше за меня.

Дойду сама — лишь отдохну немного.

Я думал хоть на пять минут отвлечь

Ее от мыслей о несчастьях мира;

Тебе же нужно было все испортить.

Трещи, болтун! Что от тебя услышишь,

Когда ты нехристь?

Глупая старуха!

Ее лишила ты пяти минут

Отрады. Доживи хоть до ста лет,

Мой ноги нищим, лоб отбей в молитве —

Тебе не замолить свой грех пред Небом.

Что может знать язычник о грехе?

О злая женщина!

Давай, похрюкай!

Я, госпожа, не виноват; я запер

Ворота на ночь, — виноват лесник.

Там, у стены есть вяз. Они залезли

На дерево — и в сад.

Залезли? Кто?

Так вы не знаете? Ну, слава Богу!

Я, значит, первый доложу, как есть,

Всю правду. Я боялся, ваша милость,

Что слуги все безбожно переврут.

Так что случилось?

Чистое несчастье.

А все лесник: не отрубил ветвей,

Что так удобно налегли на стену,

Вот негодяи и проникли в сад.

И здесь нет мира. Расскажи скорей,

Они кого-нибудь убили?

Что вы! —

Украли только три мешка с капустой.

Зачем?

Чтоб с голоду не помереть.

Воруй иль голодай — вот весь их выбор.

Один ученый богослов писал,

Что если взял голодный от избытка,

В том нет греха.

Вор без греха! Ну-ну!

Посыпать надо битого стекла

На стену.

Если даже он и грешен,

Но веры не утратил, — Бог простит.

Нет в мире схожих душ; нет ни единой,

Чтобы, проникнувшись любовью Божьей,

Не воспылала ярким светом. Гибель

Пусть даже самой грешной на земле

Души — для Господа невосполнима.

Куда вы мчитесь так? Снимите шапки.

Не видите, кто перед вами?

Вижу.

Да дело спешное. Такое дело,

Что лучшей вести люди не слыхали

За тыщу лет.

В чем дело? Молви внятно.

Такие новости, что мудрено

Не запыхаться.

За такую весть

Нас будут на руках носить.

Есть штука,

Которую никто не ставит в грош,

Хоть всякий держит при себе. Она-то

Внезапно стала ходовым товаром.

Пустая, как пузырь, надутый ветром!

Как бледные обрезки от ногтей,

Никчемная!

Я хохочу при мысли,

Что грязный нищеброд, продав ее,

Поедет дальше в золотой карете!

Есть два купца, что покупают души.

О Боже!

Может, этих душ и нет.

Они пьяны или сошли с ума.

Купцы нам дали денег...

И сказали:

«Идите в мир и объявите всем:

Скупаем души — дорого и спешно!»

Отлайте вдвое: вдесятеро больше,

Но возвратите то, что вы отдали.

Я заплачу.

Ан, нет! По мне, душа —

Коль правду есть она — лишь сторож плоти.

А я желаю петь и веселиться.

Пошли, отец.

Подумай, что грядет!

И пусть. Скорее я тому доверюсь,

Кто платит, чем тому, кто сыплет голод

И горе из небесного мешка.

«Скупаем души, денежки даем!

Горстями сыплем звонкую монету!»

Ступай за ними, приведи их силой,

Что хочешь делай, умоляй, грози...

Ты, няня, тоже — умоляйте вместе.

Дворецкий, сколько денег у меня?

Бочонков сто есть золота.

А в замках,

Коль все продать?

Еще примерно столько.

А в пастбищах?

Не менее того.

А в рощах и лесах?

Еще не меньше.

Оставь лишь этот замок: остальное

Продай и закупи на эти деньги —

Где хочешь, но скорей, — как можно больше

Коров, овец и кораблей с зерном.

Благослови Всевышний вашу милость!

Народ спасете вы.

Поторопись.

Вы возвращаетесь одни. В чем дело?

Один из них нам пригрозил ножом.

Пообещав убить того, кто станет

Его удерживать. Я попытался —

И получил вот это... пустяки!

Вас следует перевязать. Отныне

Ни радости, ни горя мне не знать

Отдельного от мира.

Словно волки,

Они на нас зубами скрежетали!

Скорей идемте! Я не успокоюсь,

Пока не превращу свой дом в приют

Всех старых и больных, всех робких сердцем,

Спасающихся от клыка и когтя;

Пусть все, все соберутся здесь, пока

Не лопнут эти стены от натуги

И крыша не обрушится! Отныне

Мое принадлежит уже не мне.

Она сыскала, чем себя занять.

Теперь и до тебя, и до меня

Ей дела — как до серых мух, жужжащих

На подоконнике в осенний день.

Я к вам пришел усердно умолять:

Покиньте этот замок и бегите

Из этих гиблых мест.

Не то же ль зло

Теперь везде — от моря и до моря?

Те, что меня послали, знают больше.

Так, значит, правду люди говорят,

Что вам открыто то, что нам незримо?

Я спал, и вдруг мой сон воспламенился

И я узрел идущего в огне —

Над головой его кружились птицы.

Так боги появляются в легендах.

Быть может, он был ангельского чина.

И он велел мне, леди, вас молить

Покинуть этот замок, взяв с собою

Лишь няню с горсткой слуг, и поселиться

Среди холмов, внимая звону струн

И плеску волн, — пока беда не минет.

Здесь вам грозит какой-то тайный рок,

Какая-то неслыханная гибель,

Темь страшная, которой не рассеять

Ни солнцу, ни луне...

О Боже!

Замок

Доверьте одному из старых слуг,

Кто понадежней; пусть он примет столько

Голодных и бездомных, сколько станет

Здесь места и еды.

Меня он просит

Уйти туда, где смертных нет, — лишь лебедь

Барахтается в озере, да арфа

Бряцает праздно, да вздыхают ивы, —

Чтоб там, когда закатится светило,

Под шорох трав, при свете бледных свеч,

Беседовать в тиши... Нет, нет и нет!

Я плачу, но не оттого, что там

Могла бы обрести покой и счастье,

А здесь — безвыходность, не оттого,

Что вижу скорбь свою у вас в глазах, —

Нет, просто я молилась и устала.

Пусть тот, кто создал ангелов и бесов,

Избыток и нужду, исправит всё,

Что создал; ибо муки без исхода

Ломают сердце.

А покой — что в нем?

В нем — исцеленье.

Я уже не плачу.

Забудьте слезы, что я здесь лила.

Я думал лишь об исцеленье. Вестник

Был ангельского чина.

Нет, скорей

Он был из древних тех богов, что бродят

И будят неуемные сердца,

Что ангелы не могут убаюкать.

Не простирай ко мне молящих рук.

К земному это сердце не проснется.

Я поклялась Мадонне всех печалей

Молиться перед этим алтарем,

Пока моя мольба не дорастет,

Как дерево шумящее, до Неба

И не умолит лепетом листвянным

Спасти моих несчастных земляков.

Перед таким величием любви

Что делать мне, ничтожному, с моею

Отвергнутой любовью? Устыдиться

Пустых надежд.

Когда молва не врет,

Женились свинопасы на принцессах

И короли — на нищенках. Душа,

В которой плещет океан творенья,

Превыше королевств. Не вы, а я —

Пустой кувшин.

Слова мои иссякли.

Позвольте мне остаться рядом с вами.

Нет, я сейчас должна побыть одна.

Ступайте — пусть рыданье волн и ветра

И крики чаек принесут вам мир.

Я руку вам хочу поцеловать.

Нет, я сама вас поцелую в лоб.

Ступайте. Молча. Много раз бывало,

Что женщины, чтоб испытать мужчин.

Их отправляли добывать корону

Подводного царя или плоды

Из сада, охраняемого Змеем,

И трепетали, отослав, — так я

Вам задаю труднейшую задачу:

Уйдите не оглядываясь, молча.

Трудней всего мне было бы сейчас

Вам поглядеть в глаза.

Я не спросила

О раненой руке. И он ушел.

Его не видно. Тьма и тьма снаружи.

О, если бы мой дух был так же тверд,

Как это неколеблемое пламя!

Тревога. Не пройдет пяти минут,

Как нас застигнут.

Вот она, казна.

Ты должен был всех усыпить, — в чем дело?

Их ангел уберег — или молитвы.

Она уснула.

Денежки у нас.

Сейчас они спохватятся. Идем же.

Я знаю, как ее заполучить.

Графиню? Времени у нас хватает,

Чтобы убить ее и душу вынуть,

Пока молитвой не прогнали нас.

Погоня в Западном крыле покуда.

Нет, не годится; нам не совладать

Со всем небесным воинством. Графиня

Должна отдать нам душу добровольно.

Я, представитель внутреннего Ада,

Искусный мастер, знаю лучший план.

Мадам! Есть вопиющее известье!

Кто здесь?

Мы принесли известье.

Кто вы?

Купцы; мы изучили книгу мира,

Подметками ее перелистав,

И кое-что недавно прочитали,

До вас касающееся. И вот,

Заметя, что ворота не закрыты,

Зашли...

Я не велела затворять

Ворота, чтобы каждый, кто измучен

Нуждой и голодом, мог без опаски

Сюда войти и помощь получить.

Так в чем известье ваше?

Мы видали

Слугу, который вами послан был

Скупать стада. Он заболел и слег

В лачуге на краю Алленской топи.

А ваши корабли с зерном застряли

У мыса Фер — мы видели в ночи

Огни заштиленных судов на рейде.

Еще остались деньги, слава Богу,

В моей казне, чтобы купить зерно

У тех, кто придержал его, надеясь

Нажиться на голодных. Расскажите —

Ведь вы, купцы, всезнающий народ, —

Когда минует голод?

Перемены

Ждать неоткуда — урожай засох

И скот весь передох.

Слыхали вы

Про демонов, что покупают души?

Слыхали кое-что; одни болтают,

Что морды у них волчьи, а тела

Иссушены как будто адским жаром,

И движутся они как вихрь; другие —

Что это маленькие толстяки,

А третьи — что они по виду люди,

Высокие и смуглые от странствий —

Как мы, к примеру, — но в одном согласны

Все видевшие их: у них в глазах

Есть нечто властное, что заставляет

Робеть и подчиняться, и народ

Готов продать им души повсеместно,

Коль ваше золото их не спасет.

Хвала Творцу за то, что я богата!

Но что их нудит к этой страшной сделке?

Входя сюда, мы у ворот видали

Дремавшего слугу, — его душа

Не стоит сотни пенсов, а они

Сто крон ему отвалят, не торгуясь.

А за такую душу, как у вас,

Графиня, я слыхал, они готовы

Отдать сто тысяч крон и даже больше.

Как можно душу променять на деньги?

Ужели так могила их страшит?

Одних манит блеск золота; другие

Боятся смерти; а иные просто

Стремятся от соседей не отстать;

А есть такие, что находят радость

В отчаянье, в отказе от борьбы

И упований, распахнув объятья

Кромешной тьме и вечному огню:

Они согласны просто плыть по ветру,

Охвачены весельем обреченных;

Лишь ваше золото удержит их.

Есть что-то в вашем голосе, купец,

Недоброе. Когда вы говорили

О душах проданных, у вас в глазах

Сверкнуло торжество, когда же вы

Сказали, что мое богатство может

Спасти людей, мне показалось, оба

Вы усмехнулись.

Просто мне смешно

Представить это сонмище людей,

Раскачивающихся на шнурке

От дамской туфельки над бездной мрака

И негасимого огня!

Есть что-то

Пугающее в каждом вашем слове

И взгляде, чужеземцы. Кто вы? Кто?

Скорей — они уже идут! Не медли!

Они узнают нас и приморозят

Своими «отче наш» иль обожгут

Святой водой нам шкуры.

До свиданья.

Нам предстоит скакать всю ночь. Стучат

Копытами заждавшиеся кони.

Простите, госпожа, но мы слыхали

Какой-то шум.

И голоса чужие.

Мы обыскали дом, но никого

Чужого не нашли.

Оставьте страхи!

С тех пор, как вы нашли укрытье в замке,

Вам никакое зло уже не страшно.

О горе нам! Ограблена казна.

Дверь настежь, и все золото пропало.

Молчите!

Ты кого-нибудь видала?

Ой, горе! Мы вконец разорены —

Всё, всё украли!

Те из вас, кто может

Сидеть в седле, возьмите лошадей

И обыщите тотчас всю округу.

Я ферму подарю тому. кто первым

Найдет воров.

Здесь побывали бесы.

Я у ворот сидел и сторожил,

Когда внезапно мимо проскользнули

Две странных птицы, вроде серых сов.

Шепчась по-нашему.

Помилуй Боже!

Старик, не бойся: Бог не запирает

Ворот, что нам однажды отворил.

Спокоен будь... Меня томит тоска

Из-за проникшей в сердце странной мысли...

Но верю: Бог не бросил этот мир;

По-прежнему Он лепит эту глину

По своему подобью. Век за веком

Под пальцами его она бунтует,

Желая возвратиться к прежней, косной,

Бесформенной свободе; а порою

Вкривь лезет — и тогда родятся бесы.

Теперь уйдите все — мне тяжело.

В душе какой-то дальний темный шепот.

Нет, погодите. Я могу забыть...

Возьми уже на всякий случай, Уна,

Ключи от кладовой и сундуков.

А вы возьмите ключик от каморки,

Где я сушила травы, — их там много;

На верхней полке вы найдете книгу,

Где сказано, чем от чего лечить.

К чему все это, госпожа? Никак

Приснился вам свой гроб?

Не в этом дело.

Мне странная явилась мысль. Стенанья

В бесчисленных жилищах бедняков

Терзают сердце. Я должна решиться

На что-то. Помолитесь о несчастных,

Друзья мои, — о тех, кто обезумел

От голода.

Мария, Свет небесный,

И сонмы ангелов святых, прощайте!

Я видел медь и видел серебро,

А золота не видел.

Говорят,

Оно, как жар, блестит.

Оно прекрасно.

Наверное, — прекраснее всего.

Что есть на свете.

Я его видал

Сто раз.

Не так оно уж и красиво.

Оно на солнце яркое похоже,

Не правда ли? Так говорил отец,

Знававший времена получше этих;

Он говорил мне в детстве, что оно —

Как круглое, сияющее солнце.

Что хочешь, можно на него купить.

У них его навалом, как навоза.

Молчи, неуемное сердце, молчи!

Пускай заглушит твой отчаянный крик

Щемящий напев одинокой струны.

Ведь Тот, чья Воля вершится в ночи,

Свои печали от нас оградил

Решеткой звезд и забралом луны.

Из-за того, что я соврал так ловко

Про корабли и пастуха больного,

Теперь нас душами так и завалят.

А в сундуках графини только мыши.

Когда упала ночь, я обернулся

Ушастою совой и полетел

К скалистому прибрежью Донегала;

Там я увидел, как скользят по морю,

На полных парусах, раздутых ветром,

Суда, везущие зерно голодным.

Они в трех днях пути отсюда.

Я же,

Когда легла роса, в обличье сходном

Помчался на восток и увидал

Две тысячи быков, которых гонят

Стрекалами сюда. Пути им будет

Дня на три.

Три денька нам на торговлю.

Входите, все входите, не робейте.

Вот тут лежит моя жена. Она

Смеялась над моими господами

И не желала с ними дел иметь.

Вот ведь какая дура!

Не хотела

Ни крошки хлеба съесть, что покупалось

На деньги благодетелей, одною

Крапивою и щавелем питалась.

Никак не мог втемяшить ей в башку,

Что хуже смерти ничего не будет;

Тотчас же начинала балаболить

О том, что врут священники в церквях.

Задерни занавеску.

Не блажи вот,

Когда друзья хотят тебя спасти.

С тех пор, как засуха убила землю,

Они слетаются толпой, как листья,

Гонимые сухим, унылым ветром.

Ну, подходите.

Кто готов начать?

Они немного сникли с голодухи,

Лишь двое-трое будут побойчей.

Но, и другие соберутся с духом.

Вот первый.

Я бы вам отдал товар,

Коль не обманете.

Так… «Джон Махер,

Зажиточный, спокойный, недалекий,

Добропорядочный, по мненью церкви,

И осторожный по натуре». — Двести.

Две сотни крон за душу — за фу-фу!

Три сотни?! Вы же прочитали в книге:

Я у небес не на плохом счету,

Здесь кое-что написано еще:

«Ночами просыпается от страха

Стать нищим — и в уме соображает,

Кого б ограбить так, чтоб шито-крыто».

Кто б мог подумать! А ведь я с ним был

Наедине однажды ночью.

Жуть!

Теперь и матери я не доверюсь.

Товар-то ваш с изъянцем. Двести крон.

Не много ль плуту?

Я б не дал ни пенса.

Бери, пока дают, и не торгуйся.

А нет ли попригляднее души?

Не может быть, чтобы во всем приходе...

Ну, кто еще?

А мне дадите сколько?

«Любезна, недурна, еще молодка…» —

Навряд ли много. — «Мужу невдомек,

Что спрятано у ней в горшке, стоящем

Меж теркой и солонкой…»

Враки! Сплетни!

«...и что рука, которая писала

То, что там спрятано, пока он будет

На конной ярмарке, в окошко ночью

Три раза постучится: тук-тук-тук!»

И что такого? Это не причина,

Чтоб меньше цену мне давать, чем всем.

Крон пятьдесят, пожалуй, можно дать.

Она почти безгрешна.

Ладно, сто.

Ну, не дури, красотка. Торговаться

Сейчас не время. Забирай монету!

Ну, подходите! Лишь по доброте

Даем мы цену за такие души,

Они и без того принадлежат

Владыке нашему.

Вот вам моя.

Я от нее устал. Берите даром.

Как — даром? Даром душу отдавать?

Не слушайте — он бредит — он свихнулся

Из-за любви к графине. Вот безумец!

Печаль, объявшая графиню Кэтлин,

Страданье и тоска в ее глазах

И впрямь почти свели меня с ума.

Но за свои слова я отвечаю:

Возьмите душу.

Мы не можем взять:

Она принадлежит графине Кэтлин.

Возьмите же! Она ей не подмога,

А я устал от бремени.

Прочь, прочь!

Я даже не могу к ней прикоснуться.

Неужто мне всю жизнь ее носить?

Иль ваша сила так слаба? Смеюсь

И хохочу над вами!

Уберите

Безумца, он мешает.

Как он глянул,

Меня от страха, брат, аж затрясло.

Не бойся. Наклонись и поцелуй

Венец, к которому наш Господин

Губами прикоснулся, посылая

Нас в мир, и страх пройдет.

Мне тоже малость

Не по себе, но селезенкой чую,

Что скоро, скоро то, чего мы ищем

Всего усердней, упадет само

К нам в руки. — Ну, давайте ваш товар!

Скорей, скорей! Вы что, оцепенели?

Ну, не задерживайте! Нам пора

Обратно, в жаркие края.

Кто дальше?

Они ворчат, что вы недоплатили

Молодке.

Вздор! Даю две тыщи крон

Старухе, самой нищей и убогой.

Против нее записано не много.

«Она могла украсть яйцо иль утку

В плохие времена; но после в том

Раскаивалась. По воскресным дням

Всегда ходила в церковь и платила

Оброк, когда могла». — Вот твои деньги.

Благослови вас Бог!

Ой, грудь прожгло!

То имя — пламя для погибших душ.

Как она вскрикнула!

И мы, быть может,

Вот так же завопим.

Так ада ж нету!

Ну, полно, полно, что за пустяки....

Подумайте о барыше.

Мне страшно.

Раз дело сделано, чего бояться?

Товар ушел.

Верните душу мне.

Возьмите деньги, но отдайте душу!

Пей, веселись, блажи, рожай ублюдков;

А плакать и вздыхать — печаль души,

Забудь о ней!

Скорей уйдем отсюда.

Бежим!

Когда б она не закричала,

Я тоже потерял бы душу.

Ходу!

Торгуете?

Торгуем помаленьку.

А вас что принесло к нам в гости, ангел

С сапфирными очами?

Я пришла

Вам предложить товар; но он не дешев.

Неважно, если стоящий товар.

В округе голод. Гибнущие люди

На все готовы. Вопль и стон голодных

Звенит в ушах моих бесперерывно;

Мне надобно полмиллиона крон,

Чтоб накормить их и спасти от мора.

Быть может, предлагаемая вещь

И стоит этого.

Но вот условье:

Все вами прежде купленные души

Вернете вы.

Одна лишь есть душа,

Которая такой цены достойна.

По мне, она бесценна — ведь другой

Нет у меня.

Так значит, ваш товар...

Я предлагаю собственную душу.

Да что вы, что вы, госпожа, не надо!

Пусть наши души пропадут — потеря

Невелика, другое дело — ваша;

Сгубив ее, вы оскорбите Небо.

Смотрите, как сжимаются их когти

В перчатках кожаных.

Пять тысяч крон —

И по рукам. Вот золото. Их души —

Уже не в нашей власти, ибо свет,

Струящийся от вашего лица,

Уже проник в сердца, где правил сумрак.

Вам остается только расписаться:

Такие сделки нужно совершать

По полной форме.

Распишитесь этим

Пером: оно росло на петухе,

Который кукарекнул на рассвете,

Когда отрекся Петр. Такая подпись

Особо ценится в Аду.

Постойте!

Есть Зиждитель Небес — ему решать.

Нет больше сил; повсюду крики боли!

Я задремал в тени кустов терновых,

И было мне видение в грядущем —

Архангелы, катящие по небу

Пустой, звенящий череп Сатаны.

Убрать его!

Возьмите эти деньги,

И прочь уйдем от оскверненных стен;

Я оделю вас всех — богатства хватит.

Уйдем и будем ждать ее кончины

Так долго, как придется, — терпеливо,

Как две совы на башне, охраняя

Свой драгоценный приз, живую душу.

Какое там! Лишь несколько минут

Над нею покружимся — и готово.

Наш договор ей сердце надорвал.

Чу! Слышу, как скрипят на медных петлях

Ворота Ада, как плывет оттуда

Шум кликов и приветствий.

Взмоем в воздух

И встретим их с ее душой в когтях!

Распахнуты огромные ворота,

И появляется Балор оттуда

В носилках медных; бесы поднимают

Тяжелые опущенные веки

Глаз, что когда-то превращали в камень

Богов могучих; вот предатель Барах

И Кайлитина буйное потомство,

Сгубившего друидовым заклятьем

Мощь сына Суалтима и Декторы,

И тот король, что умертвил коварно

Возлюбленного Дейрдре безутешной;

Их шеи странно вывернуты набок —

За то, что жили кривдой и лукавством

И с вывертом, с подвохом говорили.

Куда ты, цапля, в этакую бурю?

Где госпожа графиня? Целый день

Она едва удерживала слезы —

И вдруг пропала. Где она?

Не здесь.

Она нашла себе других друзей —

Из преисподней. Не боишься, цапля?

Тут всюду бесы рыщут.

Боже правый!

Спаси ей душу!

Только что она

Ее весьма удачно обменяла,

Забыв и про меня, и про тебя.

Там бледная и гордая Оркилла,

Бесплотная, как тонкий пар рассветный,

Но с сердцем вожделеющим и жарким;

Вокруг нее — толпа прозрачных женщин,

Манящих демонов зазывным смехом;

За нею — греющийся грешной кровью

Рой призраков; их розовые ногти

Становятся ужасными когтями...

Они затягивают песню — слышишь? —

Есть музыка еще в устах бесплотных.

Спаси нас от нечистых,

Царь Всевышний —

А если нужно, чтоб душа погибла,

Возьми мою, а госпожу помилуй!

Что толку в этих глиняных горшках,

Когда фарфоровый сосуд расколот?

Под деревом, как раз на повороте,

Она вдруг побледнела и упала.

Мы понесли ее сюда, а ветер

Взметнулся разом, небо почернело,

Гром громыхнул, да как! — мы отродясь

Не видели таких ужасных молний!

Заприте крепче дверь.

Не дайте буре

Меня умчать с собой! Держите крепче...

Молчи!

Замолкни! Перестань! Молчи!

Сложите все мешки с деньгами в кучу.

Когда я отойду, возьми их, Уна,

И раздели, чтоб каждому досталось,

Сколь надобно.

А хватит ли детишкам,

Чтоб голод пережить?

О Матерь Божья

И ангелы — заступники святые!

Пусть все погибнут, но ее спаси!

Склоните лица, Уна и Айлиль;

Гляжу на них, как ласточка глядит,

Прощаясь, на свое гнездо под кровлей

Пред тем, как улететь. Не плачьте слишком:

Есть много свеч пред алтарем небесным,

Одна погасла — не велик урон.

Айлиль, ты пел мне о лесных плясуньях,

Не знающих земных забот, живущих

Лишь радостью дыханья и движенья!

Ты, Уна, на руках меня носила

И развлекала глупое дитя —

Блаженное, почти как те плясуньи.

Прощайте же! Меня уносит буря.

Есть в доме зеркало?

Она не дышит!

Осыпался на землю цвет весенний.

Она была прекрасней звезд ночных.

Любимый розан мой погублен ветром.

Разбейся, зеркало! Тебе отныне

Не отразить подобной красоты;

И ты умри, мятущееся сердце! —

Без той, чей скорбный дух тебя живил,

Ты просто ком бесчувственного праха.

О твердь в короне гор и океан

В пернатом шлеме, больше вам не слышать

Ее шагов пленительных! Вокруг —

Лишь гром сраженья ангельского войска

С полками бесов.

Проклинаю вас,

Рок, Время и Судьба! Пускай я плачу,

Но крепко уповаю: час придет

И вас низвергнет в пустоту и бездну!

Поставьте на колени дурака —

Он навлечёт на нас огонь небесный!

Схлестнулись в небе ангелы и бесы,

Гремят, стучат мечи по медным шлемам.

Вот пущенное из пращи копье

Пронзило глаз Балора, и бегут

Вопя от страха, темные полки.

Как встарь бежали в битве при Мойтуре.

Господень гнев на нас превысил меру.

Он уничтожил все, что сотворил.

От зрелища ворот полузакрытых,

Где скрылся враг, оборотите взоры

Ко мне, свидетелю высокой битвы,

И, ради Всемогущего, скажите

О той, что здесь лежит.

Пока не скажешь,

Не отпущу тебя обратно в вечность.

Сияет свет. Жемчужные ворота

Распахнуты. Ее объемлет мир.

И Та, что в сердце носит семь скорбей,

Ее целует в губы, накрывая

Волной своих волос. Владыка Света —

Судья намерений, а не поступков,

В отличие от князя Тьмы Кромешной.

Скажите там, в обители покоя.

Что я хочу уйти к моей любимой.

Года, как черные быки, бредут

По миру, подгоняемы стрекалом

Всевышнего. Они прошлись жестоко

По мне — и сокрушили жизнь мою.