Избранные детективные романы. Сборник № 1. Книги 1-14

Глава 1

Присяжные были готовы.

После 42 часов обсуждений, последовавших за слушанием, длившимся 71 день, которое включило в себя 530 часов показаний четырех дюжин свидетелей, и после целой вечности, проведенной в молчаливом наблюдении за тем, как пререкаются юристы, судья читает нравоучения, а зрители, словно хищные птицы, только и ждут новых изобличающих фактов, присяжные были готовы. Запершись в кабинете для совещаний, тихом и уединенном, десять из них с удовлетворением написали свои фамилии на вердикте, в то время как двое других с обиженным видом стояли в углу, угнетенные и несчастные из-за того, что их мнение не совпало с видением большинства. Люди обнимали друг друга и улыбались, и такая эмоциональность была вполне оправданна — уцелев в этой маленькой войне, они теперь могли с гордостью вернуться на поле боя с решением, которое удалось спасти лишь благодаря упорству и упрямым поискам компромисса. Их мучениям пришел конец, их гражданский долг был выполнен. Они отслужили добросовестно и даже более того. Они были готовы.

Председатель коллегии присяжных заседателей постучал в дверь, разбудив задремавшего старика Джо. Старик Джо, судебный пристав почтенного возраста, обеспечивал их охрану и, кроме того, занимался организацией питания, выслушивал жалобы и тайком передавал суть их переговоров судье. Еще поговаривали, что в молодости, когда слух у старика Джо был намного лучше, он подслушивал прения присяжных заседателей через тонкую сосновую дверь, которую сам же выбрал и установил. Теперь подслушивать он уже не мог и по секрету своей жене — и только ей! — поведал о том, что после окончания этого мучительного процесса он скорее всего избавится от своего старого пистолета раз и навсегда. Слишком тяжелым стало для него бремя надзора за отправлением правосудия.

Джо улыбнулся и сказал:

— Прекрасно, я позову судью.

Как будто судья находился где-то в недрах здания суда и только и ждал, когда его позовет старик Джо!.

Вместо этого он остановил секретаря и сообщил чудесную новость. Это и правда было замечательно. В старом доме правосудия никогда еще не проводились столь долгие разбирательства с участием такого огромного количества людей. Завершить такой процесс, не приняв решения, было бы позором.

Секретарь чуть слышно постучала в дверь кабинета судьи, затем шагнула внутрь и радостно объявила:

— У нас есть вердикт. — Прозвучало это так, будто она лично проводила трудные переговоры и теперь демонстрировала результат своей работы, словно преподносила щедрый подарок.

Судья закрыл глаза и вздохнул, глубоко и удовлетворенно. На его лице отразилась счастливая, слегка нервная улыбка, в которой виделось облегчение, даже неверие, и наконец он сказал:

— Соберите юристов.

После пяти дней раздумий судья Харрисон почти смирился с мыслью, что коллегия присяжных может и не прийти к общему решению. Это был самый страшный из его ночных кошмаров. По прошествии четырех лет с начала сложнейшей судебной тяжбы и четырех месяцев слушания дела по существу одна только перспектива дальнейших проволочек приводила его в ужас. Он не желал даже думать о том, чтобы пройти через это снова.

Он обул старые ботинки, вскочил с кресла, улыбаясь, как маленький мальчик, и потянулся за мантией. Наконец-то закончился этот процесс, самый длинный за его весьма долгую карьеру.

Прежде всего секретарь позвонила в «Пейтон энд Пейтон», семейную фирму, возглавляемую супружеской парой. Их офис располагался в заброшенном здании магазина дешевых товаров на окраине города. Помощник юриста подошел к телефону, на пару секунд приложил трубку к уху, затем бросил ее на рычаг и закричал:

— Присяжные вынесли вердикт! — Его голос эхом разнесся по извилистому лабиринту маленьких временных кабинетов и заставил встрепенуться всех его коллег.

Он прокричал это еще раз и помчался к «бункеру», где спешно собирались остальные сотрудники. Уэс Пейтон уже был там, а когда внутрь вбежала его жена Мэри-Грейс, их глаза на долю секунды встретились, полные неистового страха и изумления. Два помощника юриста, два секретаря и бухгалтер выстроились у длинного, заваленного бумагами рабочего стола и замерли, глядя друг на друга в ожидании, что кто-то другой заговорит первым.

Неужели это и правда конец? После того как они прождали целую вечность, могло ли все закончиться столь быстро? Столь резко? Всего лишь одним телефонным звонком?

— Как насчет того, чтобы немного помолиться в тишине? — предложил Уэс. Взявшись за руки, они встали тесным кружком и стати молиться так, как не молились никогда раньше. К Господу Всемогущему понеслись разные просьбы, но все они сводились к одному — мольбе о победе. «Пожалуйста, милостивый Боже, после стольких ожиданий, и усилий, и потраченных денег, и страхов, и сомнений, пожалуйста, пожалуйста, только даруй нам священную победу. И избавь нас от унижения, краха, разорения и всех тех напастей, которые может принести неблагоприятный вердикт…»

Затем секретарь позвонил на мобильный Джареду Кертину — главному представителю защиты. Мистер Кертин мирно отдыхал на взятом напрокат кожаном диване в своем временном кабинете на Франт-стрит в деловой части города, в трех домах от здания суда. Он читал какие-то жизнеописания, лениво наблюдая за тем, как проходит час за часом, за каждый из которых он получал по 750 долларов. Он спокойно выслушал звонящего, бросил трубку и сказал:

— Пойдемте. Присяжные готовы.

Его угрюмые солдаты вытянулись по стойке «смирно» и выстроились в ряд, чтобы сопроводить его на пути к еще одной сокрушительной победе. Они удалились без единого слова, без единой молитвы.

Далее секретарь обзвонил других юристов, затем репортеров, и вскоре новость уже разнеслась по улицам города и стала передаваться из уст в уста.

В это время где-то на верхних этажах высотного здания в нижнем Манхэттене охваченный паникой молодой человек ворвался на важную встречу и шепотом сообщил срочные новости на ухо мистеру Карлу Трюдо, который в ту же секунду потерял всякий интерес к предмету обсуждения, резко встал и сказал:

— Похоже, присяжные вынесли вердикт.

Он вышел из комнаты в длинный коридор и направился в просторный угловой кабинет, где снял пиджак, ослабил узел галстука, приблизился к окну и устремил взгляд на видневшуюся вдалеке во мгле ранних сумерек реку Гудзон. Он ждал и, как всегда, задавал себе один и тот же вопрос: как получилось, что благополучие его империи теперь всецело зависит от благоразумия двенадцати самых обычных людей, собравшихся в каком-то болоте в Миссисипи?

Для человека, который знал так много, ответ на этот вопрос до сих пор оставался неясным.

Люди отовсюду стекались к зданию суда, когда Пейтоны припарковались на улице позади него. Они немного посидели в машине, все еще держась за руки. Четыре месяца они старались не прикасаться друг к другу, оказавшись вблизи суда. За ними всегда следили. Возможно, кто-то из присяжных или репортеров. Важно было проявлять максимальный уровень профессионализма. Команда юристов, связанных узами брака, настолько удивляла многих, что Пейтоны старались относиться друг к другу как коллеги, а не как супруги.

И во время разбирательства редкие моменты, когда они могли быть вместе, случались где-то вдалеке от суда или других публичных мест.

— О чем ты думаешь? — спросил Уэс, не глядя на жену. Его сердце бешено колотилось, лоб взмок. Он все еще держался за руль, пытаясь расслабиться.

Расслабиться. Хорошая шутка.

— Мне никогда не было так страшно, — ответила Мэри-Грейс.

— Мне тоже.

Повисла пауза, пока они, тяжело дыша, смотрели, как автобус с оборудованием для съемок чуть не задавил пешехода.

— Сможем ли мы пережить проигрыш? — сказала она. — Вот в чем вопрос.

— Нам придется его пережить; у нас нет выбора. Но никто не говорил, что мы проиграем.

— Вот именно! Пойдем.

Они присоединились к остальным сотрудникам своей маленькой фирмы и вместе с ними вошли в здание суда. Там же, где и всегда, на первом этаже у автоматов с прохладительными напитками, их ждала клиентка, истица Дженет Бейкер. Едва увидев их, она сразу начала плакать. Уэс взял ее под одну руку, Мэри-Грейс — под другую, и они повели Дженет вверх по лестнице в главный зал суда на втором этаже. Они могли бы отнести ее туда на руках. Она весила меньше сотни фунтов и постарела на пять лет за время процесса. Дженет пребывала в глубочайшей депрессии, временами в полубреду и, хотя не страдала анорексией, просто не могла принимать пищу. В тридцать четыре года она уже успела похоронить мужа и ребенка и сейчас стояла на пороге завершения страшнейшего судебного процесса, который, как она теперь втайне думала, лучше было и не начинать.

Зал суда находился в состоянии полной боевой готовности, словно вот-вот должны были посыпаться бомбы и завыть сирены. Множество людей просто кружили по помещению, или искали места, или нервно болтали друг с другом, стреляя глазами по сторонам. Когда Джаред Кертин и вся армия представителей защиты вошли в боковую дверь, все вытаращили глаза, как будто Кертину было известно что-то такое, чего не знают все остальные. День за днем в течение последних четырех месяцев он старательно доказывал, что умеет видеть то, что скрыто, но в тот момент лицо его ничего не выражало. Он что-то спокойно обсуждал с подчиненными.

У другой стены, всего в нескольких футах, чета Пейтон и Дженет садились на стулья у стола истца. Те же стулья, то же положение, та же тщательно продуманная стратегия, чтобы произвести впечатление на судей тем, как одна несчастная вдова и два ее одиноких юриста борются с гигантской корпорацией, располагающей массой средств и возможностей. Уэс Пейтон бросил взгляд на Джареда Кертина, их глаза встретились, и оба вежливо кивнули друг другу. Удивительно было то, что, несмотря на суд, эти двое еще соблюдали элементарные правила вежливости при общении друг с другом и даже разговаривали в случае крайней необходимости. Это был вопрос гордости. Независимо от омерзительности ситуации, а таких омерзительных ситуаций за время суда возникло немало, оба не желали опускаться ниже своего достоинства и всегда были готовы протянуть друг другу руку помощи.

Мэри-Грейс не оглядывалась вокруг, а если бы и оглядывалась, то не стала бы улыбаться или кивать. Хорошо, что она не носила с собой в сумочке пистолет, иначе половины людей в темных костюмах на другой стороне зала уже бы не было в живых. Она положила перед собой на стол большой блокнот форматом чуть больше А4, написала дату, затем свое имя; ей не приходило в голову, чем заняться дальше. За семьдесят один день слушаний она исписала шестьдесят шесть таких блокнотов, все одного размера и цвета, и сейчас они, аккуратно сложенные, лежали в подержанном металлическом шкафу в «бункере». Она подала Дженет бумажный носовой платок. Хотя Мэри-Грейс считала буквально все, что видела вокруг, даже она не могла уследить за количеством коробочек с платочками, которые Дженет израсходовала за время слушаний. Как минимум несколько дюжин.

Женщина плакала, почти не останавливаясь, и, несмотря на то что в глубине души Мэри-Грейс была склонна к сочувствию, она жутко устала от этих чертовых рыданий. Она устала от всего — от утомления, стресса, бессонных ночей, постоянной аналитической работы, расставаний с детьми, запущенной квартиры, кучи неоплаченных счетов, оставленных без внимания клиентов, холодной китайской еды, поедаемой в полночь, неимоверных усилий, которые приходилось тратить на макияж и укладку каждое утро, чтобы предстать перед присяжными в более или менее приличном виде. Ведь это расценивалось как само собой разумеющееся.

Начать процесс по серьезному делу равносильно тому, чтобы нырнуть в темный, заросший водорослями пруд, надев спортивный пояс для отягощения. Успеваешь только набрать воздуха, и все остальное перестает существовать. И тебе всегда кажется, что ты тонешь.

Через пару рядов за Пейтонами, на конце скамьи, которую быстро заполняли люди, сидел их банкир и нервно грыз ногти, хотя и старался изображать спокойствие. Его звали Том Хафф, или Хаффи — для тех, кто хорошо его знал. Хаффи время от времени заглядывал на заседание, чтобы понаблюдать, как идут дела и помолиться про себя за успех дела. Пейтоны задолжали банку Хаффи 400 тысяч долларов, и единственной гарантией выплаты долга служил принадлежащий отцу Мэри-Грейс участок земли в округе Кэри. При самом удачном раскладе его можно было продать за 100 тысяч, а это значит, что большая часть долга ничем не обеспечивалась. Если Пейтоны проиграют дело, когда-то столь перспективная карьера Хаффи в качестве банкира будет окончена. Президент банка уже давно перестал на него кричать. Теперь все угрозы отправлялись по электронной почте.

Дополнительный ипотечный кредит в размере 90 тысяч долларов под повторный залог их милого деревенского домика словно провалился в черную дыру убытков и бессмысленных трат. Бессмысленных — по крайней мере по мнению Хаффи. Но милого домика они все же лишились, так же как и милого офиса в центре города, и привезенных из-за границы машин, и всего остального. Пейтоны поставили на карту все, и Хаффи не мог ими не восхищаться. Благоприятный вердикт — и все будут считать его гением. Неблагоприятный вердикт — и он первым встанет за Пейтонами в очередь в суд по делам о банкротстве.

Финансисты с толстыми кошельками в другой половине зала суда не грызли ногти и вообще не особенно беспокоились о возможном банкротстве, хотя такая возможность и обсуждалась. У компании «Крейн кемикл» было много денег, доходов и активов, но при всем этом сотни потенциальных истцов, которые, подобно тому как хищные птицы кружат над добычей, ждали исхода дела. Сумасбродный вердикт — и иски полетят один за другим.

Но в тот момент они были уверены в своих силах. Джаред Кертин был лучшим юристом, которого можно купить за деньги. Акции компании лишь незначительно упали в цене. Мистер Трюдо в Нью-Йорке, казалось, был вполне удовлетворен результатами проделанной работы.

Им не терпелось отправиться домой.

Слава Богу, на сегодня торги на биржах уже закрылись.

Старик Джо прокричал:

— Оставайтесь на своих местах! — И судья Харрисон вошел в дверь позади предназначенного для него кресла. Он давно уже положил конец этому рутинному обычаю, требующему вскакивать с места всякий раз, когда он собирался занять свой трон.

— Добрый день, — быстро сказал он. Было уже почти пять вечера. — Присяжные сообщили мне о том, что вердикт готов. — Он огляделся вокруг, чтобы убедиться в том, что все ключевые игроки на своих местах. — Я требую соблюдения правил приличия при любых обстоятельствах. Никаких выпадов. Ни один человек не покинет зал суда до тех пор, пока я не отпущу присяжных. Есть вопросы? Не желает ли зашита выступить с какими-либо еще фривольными предложениями?

Джаред Кертин и глазом не моргнул. Он вообще никак не реагировал на присутствие судьи, а просто продолжал бездумно рисовать что-то в своем большом блокноте, словно создавал некий шедевр. Если «Крейн кемикл» проиграет, они в отместку подадут апелляцию, и краеугольным камнем такой апелляции станет явная предвзятость достопочтенного Томаса Олсобрука Харрисона IV, бывшего адвоката, который славился своей нелюбовью к большим корпорациям в принципе и к «Крейн кемикл» в частности.

— Господин судебный пристав, пригласите присяжных.

Дверь рядом со скамьей присяжных открылась, и возникло ощущение, как будто весь воздух из зала суда засосало в гигантский невидимый вакуум. Сердца замерли. Тела одеревенели. Взгляды перестали блуждать по сторонам. Нарушало тишину лишь шарканье ног присяжных по изношенному ковру.

Джаред Кертин продолжал методичное рисование. Он привык не смотреть на лица присяжных, когда они возвращались с вердиктом. После сотни процессов он знал, что по их выражениям нельзя сделать никаких выводов. Так зачем думать об этом? Решение так или иначе будет объявлено через считанные секунды. Его команде были даны строгие указания не обращать внимания на присяжных и не показывать реакции при оглашении вердикта, каким бы он ни был.

Разумеется, перед Джаредом Кертином не маячила перспектива полного финансового и профессионального краха. В отношении же Уэса Пейтона все было в точности до наоборот, и он не мог оторвать взгляд от присяжных, наблюдая за тем, как они занимают места. Доярка отвела глаза — плохой знак. Школьный учитель смотрел прямо сквозь Уэса — еще один плохой знак. Когда председатель передавал секретарю конверт, жена священника бросила на Уэса взгляд, полный жалости, но, в конце концов, она сидела с таким грустным лицом на протяжении всего процесса.

Мэри-Грейс тоже увидела знак, хотя и не искала его. Подавая очередную салфетку Дженет Бейкер, которая рыдала навзрыд, Мэри-Грейс украдкой бросила взгляд на присяжного заседателя номер шесть, которая сидела к ней ближе всего, доктора Леону Рочу, бывшего профессора, преподавателя английского языка в университете. Доктор Роча через стекла очков для чтения в красной оправе одарила Мэри-Грейс самым быстрым, милым и загадочным взглядом, который ей когда-либо доводилось видеть.

— Вы вынесли вердикт? — спросил судья Харрисон.

— Да, ваша честь, — ответил председатель.

— Он был принят единогласно?

— Нет, сэр, не единогласно.

— Хотя бы девять из вас согласны с вердиктом?

— Да, сэр, он был принят большинством в десять голосов против двух.

— Это все, что меня интересует.

Мэри-Грейс попыталась сделать в блокноте пометку об увиденном, но момент был столь волнующим, что она даже не смогла разобрать свой почерк. «Постарайся успокоиться», — повторяла она мысленно.

Судья Харрисон взял у секретаря конверт, надорвал его и начал читать вердикт. Глубокие морщины прорезались на его лбу, он нахмурился, почесывая переносицу. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он сказал:

— Похоже, вердикт составлен правильно.

На его лице не дрогнул ни единый мускул, не отразилось ни улыбки на губах, ни удивления в глазах. По его виду невозможно было даже предположить, что написано на этом листе бумаги.

Он опустил глаза, кивнул судебному секретарю и откашлялся, словно наслаждаясь этим моментом. Морщинки вокруг его глаз разгладились, мышцы лица расслабились, плечи чуть опустились, и по крайней мере у Уэса вдруг появилась надежда, что присяжные приняли решение, разгромное для ответчика.

Судья Харрисон медленно и громко зачитал:

— Вопрос номер один: «Считаете ли вы, в силу перевеса доказательств, что указанные подземные воды были заражены корпорацией „Крейн кемикл“?» — Коварно выдержав паузу, которая длилась не более пяти секунд, он произнес: — Ответ: «Да».

Половина зала выдохнула, а другая начала синеть от злости.

— Вопрос номер два: «Считаете ли вы, в силу перевеса доказательств, что заражение воды явилось непосредственной причиной смерти или смертей — а) Чеда Бейкера и/или б) Пита Бейкера?» Ответ: «Да, в обоих случаях».

Мэри-Грейс умудрялась вытаскивать салфетки из коробки и передавать их левой рукой, в то же время яростно строча что-то правой в блокноте. Уэс украдкой бросил взгляд на присяжного номер четыре, который, смотрел на него с довольной ухмылкой, словно хотел сказать: «А теперь приступим к самому приятному».

— Вопрос номер три: «Какую сумму вы присуждаете за противозаконное причинение смерти Чеду Бейкеру его матери Дженет Бейкер в качестве компенсации ущерба?» Ответ: «Пять тысяч долларов».

Умершие дети недорого стоят, потому что ничего не зарабатывают, но внушительная сумма компенсации за лишение Чеда жизни выглядела как предупреждение, потому как теперь стало понятно, чего следует ожидать дальше. Уэс посмотрел на часы, висевшие над головой судьи, и возблагодарил Бога за то, что ему удалось избежать банкротства.

— Вопрос номер четыре: «Какую сумму вы присуждаете за противозаконное причинение смерти Питу Бейкеру его вдове Дженет Бейкер в качестве компенсации ущерба?» Ответ: «Два с половиной миллиона долларов».

Среди финансистов, сидевших позади Джареда Кертина, началось оживление. «Крейн кемикл», конечно, могла пережить удар ценой в три миллиона долларов, но их беспокоило то, что могло последовать дальше. В этом отношении мистеру Кертину еще предстояло понервничать.

Но не сейчас.

Дженет Бейкер начала сползать со стула. Женщину подхватили оба ее юриста, усадили обратно, обняли за хрупкие плечи и что-то сказали ей шепотом. Она захлебывалась от слез и совершенно себя не контролировала.

В списке, который подали юристы, было шесть вопросов, и если присяжные ответили утвердительно на пятый вопрос, то весь мир сойдет с ума. Судья Харрисон как раз подошел к нему, медленно прочитал и откашлялся, изучая ответ. Затем наморщил лоб. При этом на губах его играла улыбка. Он поднял глаза, направив взгляд на пару дюймов выше листа бумаги, который держал в руках, поверх дешевых очков для чтения, висевших у него на кончике носа, и смотрел он прямо на Уэса Пейтона. Судья улыбался сдержанно, заговорщически и в то же время с явным удовлетворением.

— Вопрос номер пять: «Считаете ли вы, в силу перевеса доказательств, что корпорация „Крейн кемикл“ действовала намеренно либо с грубой неосторожностью, что позволяет наложить на нее штрафные санкции?» Ответ: «Да».

Мэри-Грейс перестала писать, посмотрела поверх трясущейся головы клиентки на мужа и увидела, что его взгляд прикован к ней. Они выиграли дело, и от такого успеха уже кружилась голова и охватывал неописуемый восторг. Но насколько велика была победа? Через считанные доли секунды оба узнали: они одержали победу полную и блестящую.

— Вопрос номер шесть: «Какова сумма штрафных выплат?» Ответ: «Тридцать восемь миллионов долларов».

Послышались возгласы удивления, кашель и тихий шепот, по мере того как зал суда охватывало всеобщее изумление. Джаред Кертин и компания записывали каждое слово, стараясь притвориться, будто не заметили бомбы, которая только что взорвалась. Руководители из «Крейн» в первом ряду пытались прийти в себя и вернуть дыхание в норму. Большинство из них уставились на присяжных, явно думая о них дурно, как обычно судят о невежественных людях, деревенской глупости и подобных вещах.

Мистер и миссис Пейтон разом вновь потянулись к своей клиентке, которая, согнувшись под тяжестью вердикта, предпринимала жалкие попытки сесть прямо. Уэс шептал Дженет слова ободрения, повторяя про себя цифры, которые только что прозвучали. При этом он каким-то образом умудрялся сохранять спокойное выражение лица и сдерживать глупую улыбку.

Хаффи, банкир, внезапно прекратил грызть ногти. Менее чем за тридцать секунд из опозоренного, разорившегося бывшего вице-президента банка он превратился в восходящую звезду с перспективами на большую зарплату и нормальный кабинет. Он даже чувствовал себя умнее, чем раньше. О, каким прекрасным будет его появление в зале заседаний руководства банка, куда он, пританцовывая, зайдет первым делом с утра. Судья продолжал говорить о формальных вопросах и благодарить присяжных, но Хаффи уже было безразлично. Он услышал все, что хотел.

Присяжные заседатели встали и потянулись прочь из зала, а старик Джо придерживал для них дверь и кивал с явным одобрением. Позже он скажет жене, что предсказывал такой вердикт, хотя она об этом и не помнит. Он утверждал, что ни разу не ошибся насчет вердикта за те многие десятилетия, что проработал судебным приставом. Когда присяжные ушли, Джаред Кертин встал и, сохраняя полное самообладание, выпалил самые обычные послевердиктные вопросы, которые судья Харрисон выслушал с огромным сочувствием — теперь, когда кровь уже пролилась. Мэри-Грейс не выказала никакой реакции. Ей было уже все равно. Она получила то, что хотела.

Уэс думал о 41 миллионе долларов, пытаясь справиться с эмоциями. Фирма выживет, так же как и их брак, репутация и все остальное.

Когда судья Харрисон наконец объявил: «Заседание закрыто», — присутствующие толпой бросились вон из зала суда, вцепившись в мобильные телефоны.

Мистер Трюдо стоял у окна, наблюдая за тем, как последние лучи солнца скрываются где-то далеко за Нью-Джерси. В другом конце кабинета ассистент Стю взял трубку и осторожно сделал несколько шагов вперед, прежде чем взять себя в руки и сказать:

— Сэр, звонили из Хаттисберга. Три миллиона реального ущерба. Тридцать восемь в порядке штрафных выплат.

Плечи босса, стоявшего в дальнем углу, чуть поникли, раздался тихий, разочарованный вздох, а затем негромкая брань.

Мистер Трюдо медленно повернулся и уставился на ассистента, как будто собирался пристрелить гонца, принесшего дурные вести.

— Ты уверен, что все правильно понял? — спросил он так, что Стю отчаянно пожелал, чтобы все это оказалось неправдой.

— Да, сэр.

Дверь позади него была открыта. В кабинет ворвался Бобби Рацлаф, запыхавшийся, шокированный и напуганный, он искал мистера Трюдо. Рацлаф был главным корпоративным юристом, и его шея должна была оказаться на плахе первой. Он весь покрылся испариной.

— Собери своих ребят здесь через пять минут! — прорычал мистер Трюдо и вновь повернулся к окну.

Пресс-конференция неожиданно материализовалась на первом этаже Дома правосудия. Уэс и Мэри-Грейс, образовав вокруг себя две маленькие группки, терпеливо разговаривали с репортерами. Оба давали ответы на одни и те же вопросы. Нет, таких вердиктов в штате Миссисипи раньше не выносили. Да, они считали его справедливым. Нет, такого они не ожидали, по крайней мере не такой большой компенсации. Конечно, апелляция будет подана. Уэс испытывает величайшее уважение к Джареду Кертину, но не к его клиенту. Их фирма в настоящий момент представляет интересы тридцати других истцов, которые подали иски против «Крейн кемикл». Нет, они не думают, что эти дела удастся урегулировать мирным путем.

Да, они ужасно устали.

Через полчаса они наконец смогли отделаться от назойливых журналистов и двинулись от здания Окружного суда округа Форрест рука об руку, у обоих было по тяжелому портфелю в руке. Репортеры сфотографировали, как они садились в машину и отъезжали.

Оставшись наедине, они молчали. Четыре дома, пять, шесть. За десять минут ни он, ни она не проронили ни слова. Их машина, видавший виды «форд-таурус» с пробегом миллион миль и по крайней мере с одной полуспущенной шиной, мирно ехала по улицам, окружающим университет, под сопровождение тихого стука заедающего клапана.

Уэс заговорил первым:

— А сколько составит треть от сорока одного миллиона?

— Даже не думай об этом.

— Я и не думаю. Просто шучу.

— Лучше следи за дорогой.

— Мы едем в какое-то определенное место?

— Нет.

И «таурус» отважно ринулся в пригород, направляясь куда угодно, только не обратно в офис. Теперь они жили далеко от этого места, где остался чудесный дом, который им когда-то принадлежал.

Постепенно произошедшее становилось все более реальным, по мере того как уходил первоначальный шок. Иск, который они с такой неохотой подали четыре года назад, разрешился самым невероятным образом. Выматывающий марафон подошел к концу, и хотя они одержали временную победу, цена ее была слишком высока. Раны еще были глубоки, и шрамы после битвы пока не затянулись.

Индикатор уровня топлива показывал, что осталась лишь четверть бака — два года назад Уэс едва ли обратил бы внимание на такую мелочь. Но теперь все было намного серьезнее. В те времена Уэс ездил на «БМВ», а у Мэри-Грейс был «ягуар», и когда Уэсу нужно было заправиться, он просто останавливался у любимой заправочной станции и заливал полный бак, расплачиваясь кредитной картой. Он никогда не смотрел на чеки; ими занимался его бухгалтер. Теперь о кредитных картах пришлось забыть, как и о «БМВ» и «ягуаре», а все тот же бухгалтер работал за половину своей зарплаты и скупо выдавал пару-тройку долларов на расходы наличными, чтобы фирма Пейтонов могла оставаться на плаву.

Мэри-Грейс тоже посмотрела на индикатор уровня топлива, эту привычку она приобрела недавно. Она научилась замечать и запоминать цены на все — от галлона бензина до батона хлеба и половины галлона молока. Она экономила семейный бюджет, а он его тратил, а ведь еще не так давно, когда им активно звонили клиенты и успешно разрешались дела, она любила расслабиться и упивалась их успехом. Накопления и инвестиции отнюдь не были приоритетом. Они были молоды, фирма росла, жизнь казалась бесконечной.

Если она что-то и отложила в их общую копилку в те годы, эти средства давно уже поглотило дело Бейкер.

Еще час назад на бумаге они были разорены, имея жуткие долги, которые намного перевешивали те жалкие активы, что они могли перечислить. Сейчас все обстояло по-другому. Какие-то задолженности остались, но теперь их баланс стал выглядеть значительно лучше.

Или нет?

Когда они смогут извлечь реальную выгоду из этого великолепного вердикта? Предложит ли теперь «Крейн» выплатить определенную сумму в урегулирование конфликта? Как долго продлится апелляционный процесс? Сколько времени они смогут посвящать другим делам в своей практике?

Ни один из них не хотел поднимать вопросы, которые довлели над обоими. Они просто слишком устали и только что испытали слишком большое облегчение. Целую вечность Пейтоны говорили только об этом, теперь же не говорили ни о чем. Утром следующего дня они могут провести итоговое совещание.

— У нас почти закончился бензин, — сказала она.

В усталую голову Уэса не пришло мысли, что на это ответить, и он предложил:

— Как насчет ужина?

— Макароны с сыром, и поужинаем с детьми.

Процесс не только высосал из них всю энергию и средства; он также сжег все лишние килограммы, которые, возможно, были у них в самом его начале. Уэс сбросил по крайней мере пятнадцать фунтов, хотя наверняка он не знал, потому что уже несколько месяцев не вставал на весы. Ему не хотелось задавать жене вопросы на столь деликатную тему, но было очевидно, что ей нужно поесть. Они пропустили столько приемов пиши: завтраков, когда спешно одевали детей и собирали их в школу, обедов, когда один выступал с ходатайством у Харрисона, а другой готовился к следующему перекрестному допросу, ужинов, когда приходилось работать до поздней ночи и они просто забывали поесть. Они держались на энергетических напитках и батончиках «Пауэрбар».

— Звучит отлично, — сказал он и повернул на улицу, которая должна была привести их домой.

Рацлаф и два других юриста заняли места у обтянутого кожей стола, в углу огромного кабинета мистера Трюдо. Стены были сплошь из стекла, так что открывался великолепный вид на небоскребы, которые плотными рядами возвышались над деловым районом, однако ни у кого не было настроения любоваться пейзажем. Мистер Трюдо говорил по телефону в другом конце кабинета, сидя за хромированным столом. Юристы нервно ждали. До этого они, не останавливаясь ни на минуту, допрашивали свидетелей происшедшего в Миссисипи, но у них по-прежнему оставалась масса вопросов.

Босс закончил телефонный разговор и решительно пересек кабинет.

— Что случилось?! — со злостью выкрикнул он. — Час назад вы, ребята, вовсю хорохорились! А теперь нам надрали задницу! Что случилось? — Он сел и уставился на Рацлафа.

— Вердикт присяжных заседателей. Он всегда сопряжен с риском, — ответил Рацлаф.

— Это не первый для меня процесс, далеко не первый, и обычно я выигрываю. Я думал, мы наняли лучших адвокатишек на этом поприще. Лучших говорунов, которых можно купить за деньги. А мы ведь не скупились, да?

— О да. Мы платили много. И все еще платим.

Мистер Трюдо ударил по столу и рявкнул:

— И что пошло не так?!

«Знаете ли, — подумал Рацлаф и даже хотел сказать это вслух, но не стал, ибо очень ценил свою работу, — дело в том что прежде всего наша компания построила завод по производству пестицидов в местечке Поданк, штат Миссисипи, ведь земля и рабочие руки стоили чертовски дешево. Потом в течение тридцати лет мы сбрасывали химикалии и отходы в почву и воду, разумеется, сосем незаконно, и отравили питьевую воду, так что она стала напоминать по вкусу прокисшее молоко. Но даже это не самое худшее, потому что потом люди там начали умирать от рака и лейкемии… Вот что, господин босс, и господин генеральный директор, и господин корпоративный рейдер, пошло не так».

Вместо этого Рацлаф произнес не самым убедительным образом:

— Юристы говорят, у нас хорошие шансы при апелляции.

— О, это просто замечательно. В настоящий момент я действительно доверяю мнению юристов. Где вы нашли этих клоунов?

— Они лучшие в своем деле, поверьте мне.

— Разумеется. И давайте расскажем журналистам, что мы просто бьемся в экстазе от перспектив апелляции, и тогда, быть может, наши акции завтра не рухнут. Ты это имеешь в виду?

— Это можно устроить, — сказал Рацлаф.

Два других юриста смотрели на стеклянные стены. Кто желает прыгнуть первым?

Один из мобильников мистера Трюдо зазвонил, и он схватил его со стола.

— Привет, солнышко, — произнес он, вставая и отходя в сторону.

Это была третья миссис Трюдо, его последний на текущий момент трофей, до безобразия молодая женщина, которую Рацлаф и все остальные сотрудники компании старались избегать, чего бы им это ни стоило. Ее муж что-то прошептал, а потом попрощался с ней.

Он подошел к окну, возле которого расположились юристы, и устремил взгляд на сверкающие башни небоскребов.

— Бобби, — спросил он, не отводя глаз от окна, — ты знаешь, откуда присяжные взяли цифру тридцать восемь миллионов, когда назначали штрафные выплаты?

— Не совсем.

— Конечно, не знаешь. За первые девять месяцев этого года «Крейн» в среднем получала прибыль в размере тридцати восьми миллионов в месяц. Кучка глупых деревенщин, которые все вместе и ста тысяч за год не зарабатывают, сидят там и, как боги, отбирают добро у богатых и раздают бедным!

— У нас еще есть деньги, Карл, — заметил Рацлаф. — Пройдут годы, прежде чем они перейдут в другие руки, если это вообще когда-нибудь случится.

— Прекрасно! Так давайте бросим все на съедение волкам, глядя на то, как наши акции летят в тартарары на бирже.

Рацлаф замолчал и обмяк в своем кресле. Два других юриста и слово боялись произнести.

Мистер Трюдо нервно мерил шагами кабинет.

— Сорок один миллион долларов. А сколько еще заведено дел, а, Бобби? Кто-то вроде говорил двести — триста? Что ж, если сегодня с утра их было триста, то завтра утром будет три тысячи. Каждый болван в южном Миссисипи, у которого выскочил герпес на губе, заявит, что отведал колдовского зелья из Баумора. Все никчемные нахалы с юридическим образованием уже едут туда, чтобы поймать клиентов на крючок. Такого не должно было случиться, Бобби. Ты же мне обещал!

Рацлаф хранил заключение под замком. Документ составили восемь лет назад под его наблюдением. Оно включало больше сотни страниц, на которых в самых страшных подробностях описывались противозаконные действия компании по выбросу токсичных отходов на заводе в Бауморе. В заключении отмечались и тщательные попытки компании скрыть факт загрязнения, и обмануть агентство по защите окружающей среды, и купить всех политиков на местном, штатном и федеральном уровне. В нем предлагалось провести секретную, но эффективную очистку загрязненных территорий, затратив около 50 миллионов долларов. А еще в нем явно прослеживался отчаянный призыв ко всем, кто его читал, остановить выброс отходов.

И — это самое важное на данный нелегкий момент — в нем прогнозировалось, что когда-нибудь в зале суда будет оглашен неблагоприятный вердикт.

Лишь благодаря везению и явному пренебрежению правилами гражданского судопроизводства Рацлафу удавалось скрывать от всех это заключение.

Мистеру Трюдо копию заключения предоставили восемь лет назад, хотя теперь он и отрицал, что когда-либо его видел. Рацлафа так и подмывало достать заключение и прочесть вслух несколько избранных абзацев, но опять же он слишком ценил свою работу.

Мистер Трюдо подошел к столу, опустил ладони на итальянскую кожу, бросил гневный взгляд на Бобби Рацлафа и сказал:

— Клянусь тебе, этого никогда не произойдет. Ни цента из нашей прибыли, которую мы зарабатывали таким трудом, не попадет в руки этих деревенщин, что живут на стоянке для трейлеров.

Три юриста уставились на своего босса. Его глаза сузились и сверкали, он словно дышал огнем. В конце концов мистер Трюдо сказал:

— Даже если мне придется довести нас до банкротства или поделить капитал на пятнадцать частей, клянусь могилой моей матери, что ни цента из денег «Крейн» не попадет в лапы этих хамов.

И, дав такое обещание, он прошел по персидскому ковру, снял с вешалки пиджак и покинул кабинет.

Глава 2

Родственники отвезли Дженет Бейкер обратно в Баумор — ее родной городок в двадцати милях от здания суда. Она еще не оправилась от шока и, как всегда, чувствовала себя немного сонной от успокоительного. Ей совсем не хотелось смотреть на толпу и притворяться, что она празднует победу. Эти цифры, несомненно, означали полный успех, но вердикт ознаменовал собой конец долгого и тяжелого пути. А ее муж и маленький сын так и не воскресли из мертвых.

Она жила в старом трейлере с Бетт, сводной сестрой, на посыпанной гравием дороге в Богом забытом местечке Пайн-Гроув близ Баумора. Другие трейлеры по соседству примостились вдоль таких же неасфальтированных дорог. Большинству легковых машин и грузовиков, припаркованных рядом с трейлерами, исполнился уже не один десяток лет, краска на них облупилась, и поверхность покрывали вмятины. Там была пара обычных, непередвижных домов, возведенных на бетонных плитах лет пятьдесят назад, но и они стремительно старели и теряли вид, приходя в запустение, как и все вокруг. В Бауморе, и уж тем более в Пайн-Гроув, практически не было работы, и короткая прогулка по улице, где жила Дженет, могла произвести самое удручающее впечатление на любого гостя.

Новости опередили ее, так что к тому моменту, как она добралась до дома, у порога ее уже поджидала куча народу. Они уложили ее в постель, а потом расселись по тесной каморке и принялись шептать о вердикте, размышляя о том, что же все это значит.

Сорок один миллион долларов? Как это повлияет на другие иски? Заставят ли «Крейн» провести очистные работы? Когда Дженет реально получит хоть что-то из этих денег? Хотя они старались не задерживаться на последнем вопросе, именно он волновал большинство из них.

Друзья все прибывали, и толпа хлынула из трейлера на шаткую деревянную веранду, где люди расставили садовые стулья, сели и завели разговор, наслаждаясь прохладой раннего вечера. Они пили бутилированную воду и безалкогольные напитки. После столь долгих страданий вкус победы был сладок. Наконец они выиграли. Хоть что-то. Они нанесли ответный удар «Крейн» — компании, к которой питали такую ненависть, какую только могли, и наконец им удаюсь отомстить. Возможно, это положит начало перемен к лучшему, ведь впервые к ним прислушались за пределами Баумора.

Они говорили о юристах, и показаниях, и агентстве по защите окружающей среды, и последних токсикологических и геологических отчетах. Хотя никто из присутствующих не мог похвастаться хорошим образованием, зато все уже прекрасно освоили терминологию в области токсичных отходов, загрязнения подземных вод и очагов раковых заболеваний. Эти люди жили в сущем кошмаре.

Дженет проснулась в темной спальне и прислушалась к приглушенным разговорам вокруг. Она ощущала себя в безопасности. Это были ее люди, друзья и семья, такие же пострадавшие, как она. Их связывали тесные узы, и страдания они тоже делили друг с другом. Так же, как и деньги. И если бы она получила хоть десять центов, то не преминула бы отдать часть остальным.

Глядя в темный потолок, Дженет понимала, что не потрясена вердиктом. Облегчение, которое она испытывала благодаря окончанию процесса, намного перевешивало радость победы. Ей хотелось проспать неделю и проснуться в совершенно ином мире, увидев свою маленькую семью такой, как прежде, в мире, где все были бы здоровы и счастливы. И тут она впервые с тех пор, как услышала вердикт, задалась вопросом, что можно купить на присужденные деньги.

Достоинство. Достойное место для проживания и достойное место работы. Разумеется, не здесь. Она уедет из Баумора и округа Кэри, от местных зараженных рек, ручьев и водоносных пластов. Недалеко, правда, потому что все, кто ей дорог, живут поблизости. Но она мечтала о новой жизни в новом доме, где из кранов будет течь чистая вода, которая не пахнет и не оставляет пятен, не вызывает тошноту и не убивает.

Она услышала, как еще в одной машине захлопнули дверь, и вновь испытала благодарность к своим друзьям. Наверное, ей стоит привести в порядок волосы и отважиться выйти поздороваться. Она ступила в крошечную ванну рядом с кроватью включила свет, открыла кран и села на край ванны, остановив взгляд на струе сероватой воды, стекающей в покрытую темными пятнами раковину из псевдофарфора.

Эта вода подходила лишь для смыва нечистот в туалете, ни для чего более. Водонапорная станция, качавшая воду, принадлежала городу Баумору, и сам город запретил пить свою же собственную воду. Три года назад местные власти приняли резолюцию, где призывали граждан использовать местную воду только для смыва в туалете. Таблички с предупреждениями висели в каждом общественном туалете. «НЕ ПЕЙТЕ ВОДОПРОВОДНУЮ ВОДУ в соответствии с распоряжением городского совета». Чистую воду привозили на грузовиках из Хаттисберга, и в каждом доме Баумора, будь то передвижной или обычный, стояли пятигаллонный контейнер для воды и дозатор. Те, кто мог себе позволить, устанавливали пятигаллонные резервуары на стойке на заднем дворе. А у самых хороших домов были цистерны для сбора дождевой воды.

Потребление воды было ежедневной проблемой в Бауморе. Над каждой чашкой долго думали и суетились, стараясь использовать воду как можно экономнее, потому что запас ее был нестабилен. А каждая капля, которая употреблялась внутрь или соприкасалась с человеческим телом, бралась исключительно из проверенных и сертифицированных источников. Питье и готовку вполне можно было сравнить с купанием и уборкой. Битва за гигиену была суровой, и большинство женщин Баумора носили короткие стрижки, а большинство мужчин — бороды.

О воде здесь ходили легенды. Десять лет назад в городе установили ирригационную систему для полива местной молодежной бейсбольной площадки, а трава лишь пожелтела и засохла. Городской плавательный бассейн закрыли, когда консультант попытался очистить воду большим количеством хлора, а она приобрела соленый вкус и зловоние, как в сточной канаве. Когда сгорела методистская церковь, пожарные, проиграв войну с пламенем, поняли, что вода, закачанная из непроверенного источника, обладает свойствами зажигательной смеси. Еще за годы до этого некоторые жители Баумора подозревали, что именно от воды на лакокрасочном покрытии автомобилей после нескольких моек появляются маленькие трещинки.

«А мы пили эту гадость столько лет, — сказала себе Дженет. — Мы пили ее, когда она начала дурно пахнуть. Мы пили ее, когда она поменяла цвет. Мы пили ее, когда отправили горькую жалобу городским властям. Мы пили эту воду после того, как были взяты пробы и город заверил нас, что ее можно употреблять. Мы пили ее после кипячения. Мы пили чай и кофе, приготовленные на этой воде, веря в то, что при кипячении она лишится всех вредных свойств. А когда перестали ее пить, то продолжали принимать душ, и купаться в ней, и вдыхать ее пары.

А что нам было делать? Собираться каждое утро у колодца, как древние египтяне, и нести домой кувшины на головах? Пробурить собственные скважины за 2000 долларов и обнаружить под землей такую же мерзкую жижу, как обнаружил в свое время город? Поехать в Хаттисберг, найти никем не оккупированный кран и притащить сто ведер воды к себе?»

Она слышала и опровержения — давно, когда эксперты указывали на таблицы и уверяли городской совет и кучу людей, набившихся в зал заседаний, вновь и вновь повторяя, что вода прошла пробы и пригодна к употреблению, если ее правильно очистить надлежащим количеством хлора. Она слышала, как известные эксперты, привлеченные «Крейн кемикл» в суд, говорили присяжным, что да, возможно, за многие годы существования на заводе в Бауморе случилась небольшая «утечка», но об этом не стоит беспокоиться, потому что бихлоронилен[15] и другие «запрещенные» вещества попали в почву, а в итоге — в подземные воды, что никоим образом не могло повлиять на качество городской питьевой воды. Она слышала, как правительственные ученые, не жалея слов, успокаивали людей, убеждая их, что вода, которую и нюхать нельзя без отвращения, вполне пригодна для питья.

Даже когда люди стали массово умирать, продолжали звучать опровержения. Рак подкосил многих в Бауморе, больные были на каждой улице, почти в каждой семье. Уровень заболеваемости по стране в Бауморе был превышен в четыре раза. Потом в шесть, потом в десять. На суде привлеченный Пептонами эксперт объяснял присяжным, что в географической зоне, обозначаемой с учетом границ города Баумора, уровень заболеваемости раком в пятнадцать раз превышает средний уровень по стране.

Рак распространился настолько, что местных жителей стали изучать самые разные исследователи, как частные, так и государственные. Термин «очаг заболевания раком» знали уже все жители города, и Баумор стал считаться радиоактивным. Один умный журналист в своей статье назвал округ Кэри «округом Канцер,[16] что в США», и это прозвище приклеилось к месту.

Округ Канцер, что в США. Ситуация с водой тяжелым бременем ложилась на торговую палату Баумора. Экономическое развитие прекратилось, и город стал стремительно приходить в упадок.

Дженет закрыла кран, но вода все еще была там, в трубах, которые, невидимые, пробегали через стены и уходили в землю где-то под ее ногами. Она всегда была там, поджидая, словно навязчивый ухажер с бесконечным терпением. Она текла неслышно, неся за собой смерть, ведь ее выкачивали из-под земли, загрязненной «Крейн кемикл».

Ночью Дженет часто лежала, открыв глаза, и слушала шум воды за стенами.

Текущий кран представлялся вооруженным мародером.

Она машинально причесала волосы и попыталась не задерживать взгляд на собственном отражении в зеркале, потом почистила зубы с водой из кувшина, который всегда стоял на раковине. Приведя себя в порядок, Дженет включила свет в коридорчике рядом со своей комнатой, натянула улыбку и шагнула в тесную каморку, где у стен расселись ее друзья.

Настало время помолиться.

Мистер Трюдо ездил на черном автомобиле «бентли», а возил его черный шофер по имени Толивер, который утверждал, что он родом с Ямайки, хотя его иммиграционные документы вызывали не меньше подозрений, чем его карибский акцент. Толивер возил эту важную персону уже десяток лет и мог по одному выражению лица определить, какое у босса настроение. На этот раздело было плохо, быстро решил Толивер, когда они пробирались по забитой автомобилями ФДР-драйв[17] из центра города. Это было ясно уже по тому, как мистер Трюдо захлопнул за собой заднюю правую дверь, прежде чем Толивер успел подбежать и исполнить свои обязанности надлежащим образом.

Босс, по его мнению, умел сохранять железное спокойствие в зале заседаний. Там он всегда оставался невозмутим, решителен, расчетлив и так далее. Но в уединении на заднем сиденье автомобиля, когда окно было поднято и скрывало его от внешнего мира, часто проявлялась его истинная сущность. Это был взрывной человек с огромнейшим эго, который ненавидел проигрывать.

А это дело он точно проиграл. Там, сзади, он говорил по телефону, не срываясь на крик, но и не шепотом. Акции рухнут. Юристы — дураки. Все ему врали. Нужно задуматься об урегулировании убытков. Толивер слышал лишь обрывки разговора, но было очевидно, что произошедшее в Миссисипи имело катастрофические последствия.

Его боссу было шестьдесят два года, и журнал «Форбс» оценивал стоимость его чистых активов в два миллиарда долларов. Толивер часто задавался вопросом, когда он успокоится? Что он сделает еще с одним миллиардом, а потом еще с одним? Зачем так много работать, когда у него и так есть больше, чем он может потратить? Дома, самолеты, жены, корабли, «бентли» — у него были все игрушки, которые мог пожелать нормальный белый мужчина.

Но Толивер знал правду. Нет такой суммы, которая удовлетворила бы мистера Трюдо. Здесь встречались и более богатые люди, и он изо всех сил старался угнаться за ними.

Толивер повернул на запад на Шестьдесят третьей улице и начал пробираться на Пятую авеню, а там резко повернул и оказался перед толстыми железными воротами, которые быстро распахнулись. «Бентли» скрылся в подземном гараже, затем остановился рядом с охранником, который уже ждал поблизости и сразу открыл заднюю дверь.

— Выезжаем через час! — рявкнул мистер Трюдо в сторону Толивера, даже не глядя на него, а потом исчез вместе с двумя толстыми дипломатами.

Лифт быстро поднялся на шестнадцать этажей вверх, где в роскоши и великолепии проживали мистер и миссис Трюдо. Их пентхаус простирался на два верхних этажа, а его многочисленные гигантские окна выходили на Центральный парк. Они купили эту квартиру за 28 миллионов долларов вскоре после своей помпезной свадьбы, которая состоялась шесть лет назад, а потом потратили еще 10 миллионов или около того на то, чтобы придать ей такой вид, как на страницах глянцевых журналов по дизайну. Их обслуживали две горничные, повар, дворецкий и двое слуг — ее и его, как минимум одна няня и, конечно же, необходимый миссис Трюдо личный ассистент, который помогал ей всегда быть организованной и приходить на обед вовремя.

Слуга взял дипломаты и подхватил пальто, как только мистер Трюдо скинул его с плеч. Карл поднялся по лестнице в самый большой зал в поисках жены. На самом деле он не испытывал особого желания видеть ее в тот момент, но знал, что от него ждут соблюдения маленьких семейных традиций. Бри-анна Трюдо сидела в гардеробной в окружении двух парикмахеров, которые неистово работали над ее светлыми прямыми волосами.

— Здравствуй, дорогой, — дежурно произнесла она больше для парикмахеров — двух молодых мужчин, которых, похоже, нисколько не возбуждал тот факт, что она была практически раздета.

— Тебе нравится моя прическа? — спросила Брианна, наблюдая в зеркало за тем, как парни суетятся и колдуют в четыре руки над ее волосами. Не «как прошел день?», не «привет, милый», не «как закончился процесс?», а просто «тебе нравится моя прическа?».

— Красиво, — ответил он, уже отстраняясь. Церемония соблюдена, теперь он мог уйти и оставить ее наедине со специалистами. Он остановился у их огромной постели и бросил взгляд на вечернее платье от Валентино как ему тут же сообщила жена. Оно было красного цвета, с глубоким вырезом, в который, возможно, поместится, а возможно, и нет ее потрясающая новая грудь. Короткое и почти прозрачное, оно, судя по всему, весило меньше двух унций и, вероятно, стоило как минимум 25 тысяч долларов. Платье было второго размера — это значило, что оно повиснет на ее истощенном теле, а другие анорексичные дамочки на вечеринке будут подходить и восхищаться, как хорошо оно «сидит». Откровенно говоря. Карл уже начал уставать от маниакальных ежедневных потребностей Брианны: час в день с тренером (300 долларов), час индивидуального занятия йогой (300 долларов), час с диетологом (200 долларов), — все ради того, чтобы сжечь последнюю жировую клетку в организме и удержать вес в рамках между девяносто и девяносто пятью фунтами. Брианна всегда была готова для секса — такова была часть договоренности, — но теперь он иногда боялся, что она уколет его тазовой костью или он просто раздавит ее своей тяжестью. Ей был всего тридцать один год, но он уже заметил пару морщинок прямо у нее над носом. Хирург может все исправить, но разве это не слишком высокая цена, которую приходится платить за то, что она морит себя голодом?

Однако перед ним стояли более важные проблемы, о которых стоило беспокоиться. Молодая красивая жена была всего лишь приложением к могущественной личности, которой он являлся, и пока Брианна Трюдо еще могла устроить пробку на дороге, околдовав всех водителей.

Она родила ему ребенка, появление которого не много значило для Карла. У него и так уже было шестеро детей — вполне достаточно, по его мнению. Трое из них были старше Брианны. Однако ребенок обеспечивал стабильность, а поскольку она была замужем за человеком, который очень любил женщин и преклонялся перед институтом брака, ребенок означал прежде всего семейные ценности, узы и связи и, хотя это не произносилось вслух, юридические сложности в случае, если что-то пойдет не так. Ребенок был защитой, в которой нуждается каждая жена богатого мужа.

Брианна родила девочку и выбрала для нее отвратительное имя — Сэдлер Макгрегор Трюдо. Фамилию Макгрегор Брианна носила в девичестве, а имя Сэдлер взялось вообще ниоткуда. Сначала она утверждала, что так звали какую-то хитрую шотландскую родственницу, но отказалась от этой сказки, когда Карл взялся за книгу имен. На самом деле ему было все равно. Отцом ребенка он был лишь по ДНК. Он уже пытался примерять на себя роль отца в предыдущих браках, но потерпел полный крах.

Сейчас Сэдлер было пять, и оба родителя практически не занимались девочкой. Брианна, которая когда-то предпринимала героические усилия, чтобы стать матерью, быстро потеряла интерес к материнству и передала свои обязанности куче нянь, которые постоянно сменяли друг друга. В настоящий момент няней у четы Трюдо работала упитанная молодая женщина из России, у который были такие же сомнительные документы, как у Толивера. Карл не помнил, как ее зовут. Брианна взяла ее на работу и была в восторге от того, что та говорит по-русски и, возможно, научит этому языку Сэдлер.

— И на каком языке ты хочешь, чтобы заговорила наша дочь? — спрашивал Карл.

Но Брианна не знала ответа на этот вопрос.

Он вошел в игровую, подхватил девочку на руки словно дождаться не мог встречи с ней, обнял и расцеловал ее, спросил, как прошел день, а уже через мгновение вежливо раскланялся и удалился в свой кабинет, где тут же взялся за телефон и начал кричать на Бобби Рацлафа.

После нескольких бесполезных звонков он принял душ, вытер идеально окрашенные волосы, которые на самом деле были уже наполовину седыми, и облачился в новенький вечерний костюм от Армани. Пояс брюк оказался чуть маловат, видимо, он был около 34 дюймов, а объем его живота увеличился по крайней мере на дюйм с тех пор, как когда-то давно Брианна ходила за ним по пятам по пентхаусу. Одеваясь, он проклял и грядущий вечер, и предстоящий прием, и людей, которых там увидит. Все будут знать о произошедшем. Сейчас новости уже разносятся по финансовому миру. Разрываются телефоны, а его недоброжелатели умирают от смеха и злорадствуют над несчастьем «Крейн». Интернет разрывало от сообщений о случившемся в Миссисипи.

Будь то любой другой прием, он, великий Карл Трюдо, мог бы просто прикинуться больным и отменить визит. Каждый день своей жизни он проживал так, как хотелось ему самому, и если желал самым грубым образом проигнорировать вечеринку в последний момент, то какая, к черту, разница? Но сегодня был не любой другой прием.

Брианна с трудом внедрилась в ряды руководства Музея абстрактного искусства, и сегодня они планировали произвести фурор. Ожидались и вечерние платья от известных дизайнеров, и прооперированные пластическими хирургами плоские животы, и огромные новые бюсты, новые подбородки и безупречно загорелые тела, бриллианты, шампанское, паштет из гусиной печенки, икра, ужин, приготовленный знаменитейшим шеф-поваром, «молчаливый» аукцион для игроков, вышедших на замену, и настоящий аукцион для нападающих. И, что самое важное, там будет камера на камере, так чтобы элитные гости твердо уверились в том, что весь мир вращается вокруг них. Сплошные страдания, как в ночь вручения премии «Оскар».

Гвоздем программы вечера, по крайней мере на какое-то время, должны стать аукционные торги произведениями искусства. Каждый год комитет ставил задачу перед каким-нибудь «подающим надежды» художником или скульптором создать что-то специально к этому событию и, как правило, умудрялись выудить больше миллиона долларов за то, что у творца получалось. В прошлом году представили картину, на которой весьма странным образом был изображен человеческий мозг после пистолетного выстрела. В этом году ее место заняла удручающего вида горка черной глины с торчащими из нее бронзовыми прутьями, которые переплетались, образуя смутные очертания фигурки молодой девушки. Шедевр получил загадочное название «Опороченная Имельда», и ему суждено было бы валяться в полном забвении в какой-нибудь галерее в Дулуте, если бы не известность скульптора — изнуренного аргентинского гения, который, по слухам, находился на грани самоубийства. Столь грустная история, разумеется, привела к тому, что цена его творений тут же возросла вдвое, и это не могло пройти мимо сообразительных арт-инвесторов в Нью-Йорке. Брианна разложила брошюры повсюду в пентхаусе и уже сделала несколько намеков на то, что «Опороченная Имельда» будет великолепно смотреться у них в фойе, прямо у входа в лифт.

Карл знал: жена ждет, что он купит эту чертову конструкцию, и надеялся, что большой суматохи вокруг этого не возникнет. А если он станет владельцем шедевра, то свято поверит в то, что самоубийства творца осталось ждать недолго.

Брианна и Валентино выплыли из гардеробной. Парикмахеры ушли, и она даже справилась с тем, чтобы надеть платье и украшения самостоятельно.

— Восхитительно, — сказал Карл, и это была чистая правда.

Несмотря на костлявость и выпирающие ребра, она все еще была красивой женщиной. Волосы ее выглядели примерно так же, как и сегодня в шесть, когда она потягивала кофе, а он целовал ее на прощание. И теперь, после того как были потрачены несколько тысяч долларов, он не видел почти никаких изменений.

Ну и пусть. Он хорошо знал, в какую цену обходится обладание трофеем. По брачному контракту она получала 100 тысяч долларов на содержание в месяц во время брака и двадцать миллионов в случае развода. Еще она получала Сэдлер, а за отцом оставалось право посещения, если ему того захочется.

Уже в «бентли», когда они, выехав из дома, направились на Пятую авеню, Брианна сказала:

— О Боже, я забыла поцеловать Сэдлер! Какая я после этого мать?!

— С ней все в порядке, — ответил Карл, который тоже не пожелал ребенку спокойной ночи.

— Я чувствую себя ужасно, — заявила Брианна, изображая раздражение. Ее длинное черное пальто от Прада было распахнуто, открывая великолепные ноги, которые притягивали к себе взгляд на заднем сиденье. Ноги, занимающие две трети ее тела. Ноги, не прикрытые ни чулками, ни одеждой, ни чем бы то ни было еще. Ноги, которыми Карл мог любоваться и восхищаться, которые мог ласкать и лелеять, и она вовсе не возражала, если и Толивер насладится этим прекрасным видом. Брианна, как всегда, показывала себя во всей красе.

Карл провел рукой по ее ногам, потому что ему нравилось это ощущение, но при этом ему хотелось сказать что-то вроде «Они все больше становятся похожи на высохшие мощи».

Он промолчал.

— Есть новости о суде? — наконец спросила она.

— Присяжные нас накололи, — ответил он.

— Мне жаль.

— Все нормально.

— На какую сумму?

— Сорок один миллион.

— Нахалы.

Карл почти не рассказывал ей о сложном и загадочном мире группы компаний Трюдо. У нее были свои благотворительные проекты, и дела, и обеды, и тренеры, которые занимали ее свободное время. А он не хотел, чтобы ему задавали слишком много вопросов, и не стал бы это терпеть.

Брианна читала статьи в Интернете и точно знала, о чем говорилось в вердикте присяжных. Она знала, что юристы думают об апелляции, и знала, что акции «Крейн» должны рухнуть ранним утром следующего дня. Она вела собственное расследование и тайные записи. Да, она была красивой и стройной, но отнюдь не глупой.

Карл разговаривал по телефону.

Здание Музея абстрактного искусства находилось в нескольких кварталах к югу, между Пятой авеню и Мэдисон. Когда они продвинулись вперед, то увидели вспышки сотен фотокамер. Брианна вскинула голову, втянула идеальный живот, выставила вперед свое новое достояние и сказала:

— Господи, как я ненавижу этих людей.

— Кого?

— Всех этих фотографов.

Он сдержал смех, услышав столь явную ложь. Машина остановилась, и работник парковки, одетый в смокинг, открыл дверь. Камеры тут же сфокусировались на черном «бентли». Великий Карл Трюдо вышел без тени улыбки на лице, а за ним последовали ноги. Брианна знала, как показать фотографам, желтой прессе и, возможно, одному или паре модных журналов то, чего они хотят, — целые мили чувственной плоти, причем так, чтобы не открыть при этом всего. Сначала на тротуар опустилась правая нога, обутая в туфлю от Джимми Чу, по сотне долларов на каждый палец, а когда Брианна повернулась, распахнулось ее пальто, и в тандем включился Валентино, завершив верхнюю часть образа, так что весь мир увидел, как хорошо быть миллиардером и владеть трофеями.

Рука об руку они плыли по красному ковру и махали фотографам, игнорируя кучку репортеров, один из которых набрался достаточно наглости, чтобы прокричать:

— Эй, Карл, вы как-нибудь прокомментируете вердикт в Миссисипи?

Карл, разумеется, его не услышал — или притворился, что не услышал. Но шаг его ускорился, и через мгновение они уже оказались внутри, где можно было почувствовать себя в большей безопасности. По крайней мере он на это надеялся. Их поприветствовали купленные люди на входе, унесли верхнюю одежду, изобразили улыбки, затем появились дружественные камеры, материализовались старые друзья, и вскоре они уже затерялись в теплой компании действительно богатых людей, которые притворялись, что наслаждаются обществом друг друга.

Брианна встретила родственную душу — такой же анорексичный трофей с необычной фигурой, когда все части тела отличаются удивительной худобой, а вперед самым нелепым образом выдается огромная грудь. Карл направился прямиком в бар и почти дошел туда, когда его практически атаковал один мерзкий тип, которого он надеялся избежать.

— Карл, старина, говорят, с юга пришли плохие новости! — выкрикнул мужчина как можно громче.

— Да, очень плохие, — ответил Карл гораздо тише, потом схватил бокал шампанского и приготовился осушить его.

Пит Флинт занимал 228-ю позицию в составленном журналом «Форбс» списке 400 богатейших американцев. Карл значился под номером 310, и оба они точно знали, чего стоит каждый из них. Номера 87 и 141 также присутствовали среди приглашенных, наряду с кучкой богатых людей, не попавших в рейтинг.

— Я думал, у твоих ребят все под контролем, — продолжал напирать Флинт, прихлебывая из высокого стакана с шотландским виски или бурбоном. Он даже умудрился изобразить недовольство, хотя с трудом сдерживал радость.

— Мы тоже так думали, — ответил Карл, жалея о том, что не может ударить по этому толстому подбородку всего в двенадцати дюймах от него.

— А как насчет апелляции? — мрачно спросил Флинт.

— У нас отличные перспективы.

На прошлогоднем аукционе Флинт отважно дошел до безумного конца и ушел-таки с «Мозгом после выстрела» потратив 6 миллионов долларов на высокохудожественный хлам, зато именно это положило начало текущей кампании Музея абстрактного искусства по привлечению капитала. Нет сомнений в том, что и сегодня он поучаствует в охоте за гран-при вечера.

— Хорошо, что мы сыграли на понижение акций «Крейн» на прошлой неделе, — сказал он.

Мысленно Карл уже крыл его самыми последними словами, но внешне сохранял хладнокровие. Флинт управлял хеджевым фондом, который славился рискованными вложениями. Неужели он действительно сыграл на понижение акций «Крейн кемикл», предупредив неблагоприятный вердикт? Изумление в глазах Карла не укрылось от собеседника.

— О да, — продолжил Флинт, поднося стакан к губам и причмокивая. — Один наш человек сказал, что ваши дела совсем плохи.

— Мы не выплатим ни цента, — храбро ответил Карл.

— Вы заплатите уже с утра, старина. Держу пари, акции «Крейн» упадут на двадцать процентов.

С этими словами он повернулся и пошел прочь, чтобы Карл мог спокойно прикончить бокал и срочно потребовать еще что-нибудь. Двадцать процентов? Быстрый ум Карла уже был занят математическими расчетами. Ему принадлежало 45 процентов выпущенных в обращение обыкновенных акций «Крейн кемикл», компании с рыночной стоимостью в 3,2 миллиарда долларов по результатам закрытия рынка на сегодня. Падение на 20 процентов обойдется ему в 280 миллионов на бумаге. Конечно, речь пойдет не о потере наличных, но день в офисе все же выдастся нелегкий.

Десять процентов больше похоже на правду, подумал он. И финансисты с ним согласны.

Мог ли хеджевый фонд Флинта избавиться от значительной доли акций «Крейн», так чтобы Карл не знал об этом? Карл вперил взгляд в смущенного бармена, размышляя над этим вопросом. Возможно, но вряд ли. Флинт просто сыпет ему соль на рану.

Появился директор музея, и Карл искренне порадовался его приходу. Этот человек никогда не упомянул бы о вердикте, даже если бы действительно знал о нем. Он будет говорить Карлу только приятные слова и, конечно же, заметит, как потрясающе выглядит Брианна. Он спросит о Сэдлер и поинтересуется, как продвигается модернизация их дома в Хэмптонс.[18]

Они говорили обо всем этом, идя с напитками по заполненному людьми коридору, лавируя между опасными темами для разговора, и в конце концов остановились перед «Опороченной Имельдой».

— Величественно, не правда ли? — задумчиво сказал директор.

— О да, очень красиво, — подтвердил Карл, бросив взгляд налево, когда рядом проходил номер 141. — За сколько она уйдет?

— Мы весь день только это и обсуждаем. Кто знает, с такой-то публикой? Я бы сказал, миллионов за пять минимум.

— А какова реальная цена?

Директор улыбнулся снимавшему их фотографу.

— Ну, это уже совсем другой вопрос, ведь так? Последняя заметная работа скульптора была продана одному японскому джентльмену примерно за два миллиона. Разумеется, японский джентльмен не жертвовал крупные суммы в пользу нашего маленького музея.

Карл сделал еще один глоток и решил принять участие в предстоящей игре. Целью кампании музея было собрать 100 миллионов долларов за пять лет. Как утверждала Брианна, пока им удалось получить не больше половины, и они многого ожидали от сегодняшнего аукциона.

Представившись, к ним присоединился критик из «Нью-Йорк таймс». Интересно, знает ли он о вердикте, подумал Карл. Критик и директор пустились в обсуждение аргентинского скульптора и его душевных проблем, а Карл разглядывал «Имельду» и спрашивал себя, хочет ли он постоянно видеть ее в фойе своего роскошного пентхауса.

Его жена, конечно, хотела.

Глава 3

Временным домом Пейтонов стала трехкомнатная квартира на втором этаже в старом жилом комплексе близ университета. Уэс жил неподалеку в студенческие годы и до сих пор не мог поверить, что вернулся туда. Но в последнее время произошло столько перемен, что было трудно хоть в чем-то сохранить постоянство.

Насколько временно? Этот важный вопрос беспокоил обоих супругов, хотя не поднимался уже неделями и не будет подниматься сейчас. Может быть, через день или два, когда пройдут усталость и шок и они смогут урвать из своего графика час-другой и спокойно поговорить о будущем. Уэс притормозил у стоянки, проехав переполненную помойку, вокруг которой валялась куча мусора. В основном пивные банки и разбитые бутылки. Ребята из колледжа развлекались тем, что выбрасывали пустую тару с верхних этажей, через стоянку, прямо над машинами, вроде как целясь в помойку. Когда бутылки разбивались, по всему комплексу разносился грохот и студенты веселились. А другие люди — нет. Для катастрофически недосыпавших Пейтонов полет «ракеты» иногда был просто невыносим.

Владелец квартиры, их старый клиент, слыл худшим владельцем трущоб в городе, по крайней мере среди студентов. Он предложил место Пейтонам, и они, пожав руки, договорились, что будут платить по тысяче долларов в месяц, закрепив сделку рукопожатием. Они прожили там семь месяцев, а заплатили за три, и лендлорд настаивал на том, что его это не беспокоит. Он терпеливо ждал вместе со многими другими кредиторами. Юридическая фирма «Пейтон энд Пейтон» доказала, что умеет привлекать клиентов и зарабатывать деньги, и оба ее партнера, несомненно, должны были совершить триумфальное возвращение в бизнес.

Попробуй тут вернуться, подумал Уэс, заворачивая на стоянку. Достаточно ли вердикта на 41 миллион долларов для такого триумфа? На какое-то мгновение он почувствовал, что заводится, но потом вновь поддался усталости.

Оба вышли из машины и, по-рабски подчиняясь ужасной привычке, вытащили портфели с заднего сиденья.

— Нет, — вдруг объявила Мэри-Грейс. — Сегодня ночью мы работать не будем. Оставь их в машине.

— Слушаюсь, мэм.

Они взбежали вверх по узкой лестнице под громкий аккомпанемент непристойного рэпа, звучащего из соседнего окна. Мэри-Грейс зазвенела ключами, отперла дверь, и вот они оказались внутри: дети смотрели телевизор с Рамоной, няней из Гондураса. Девятилетняя Лайза бросилась к ним навстречу с криком:

— Мамочка, мы победили, мы победили!

Мэри-Грейс взяла ее на руки и крепко обняла.

— Да, солнышко, мы победили.

— Сорок миллиардов!

— Миллионов, солнышко, не миллиардов.

Пятилетний Мэк подбежал к отцу, который тут же схватил его и поднял, и какое-то время они стояли в узком коридоре, прижимая к себе детей. Впервые с того момента, как был оглашен вердикт, Уэс увидел слезы в глазах жены.

— Мы видели вас по телевизору, — сообщила Лайза.

— И вы выглядели устало, — добавил Мэк.

— Я и правда устал, — согласился Уэс.

Района наблюдала за ними на расстоянии, едва заметно улыбаясь. Она не представляла точно, что именно несет с собой вердикт, но понимала достаточно, чтобы радоваться этой новости.

Избавившись от верхней одежды и обуви, небольшое семейство Пейтон рухнуло на диван, довольно милый диван, обитый черной кожей. Они обнимались, и щекотали друг друга, и болтали о школе. Уэсу и Мэри-Грейс удалось сохранить большую часть мебели, и их скромную квартиру украшали весьма изящные вещи, напоминавшие о прошлом и, что гораздо важнее, о будущем. Это была лишь остановка, неожиданная задержка на жизненном пути.

Пол в комнате был закидан тетрадями и бумагами, которые явно свидетельствовали о том, что дети закончили домашнюю работу, прежде чем включить телевизор.

— Я ужасно хочу есть, — объявил Мэк после нескольких безнадежных попыток развязать галстук отца.

— Мама говорит, что на ужин у нас макароны с сыром, — сказал Уэс.

— Отлично! — обрадовались дети, и Рамона направилась на кухню.

— Значит, мы теперь переедем в новый дом? — спросила Лайза.

— Я думал, тебе нравится и здесь, — заметил Уэс.

— Нравится, но мы ведь продолжаем искать новый дом, правда?

— Конечно.

Они осторожно отвечали на расспросы детей. Лайзе вкратце объяснили суть иска: нехорошая компания отравила воду, которая причинила вред многим людям, и девочка тут же решила, что ей тоже не нравится эта компания. И если семье придется переехать на другую квартиру, чтобы бороться с этой компанией, она была руками и ногами «за».

Однако отъезд из их нового красивого дома дался нелегко. Там Лайза жила в бело-розовой комнате, имея все, о чем маленькая девочка может только мечтать. А теперь ей приходилось делить маленькую комнатку с братом, и, хотя она не жаловалась, ей хотелось знать, сколько это еще продлится. Мэк же, как правило, был слишком занят своими делами в подготовительном классе, где проводил целый день, чтобы беспокоиться о жилищных условиях.

Дети скучали по старому району, где стояли большие дома, а на задних дворах располагались бассейны и спортивные сооружения. Друзья жили в доме по соседству или за углом. Школа была частной и безопасной. Церковь находилась всего в квартале, и они знали всех, кто живет поблизости.

Теперь они ходили в городскую начальную школу, где можно было встретить гораздо больше черных лиц, чем белых, а молились в центральной епископальной церкви, в которой привечали всех желающих.

— В ближайшее время мы не переедем, — сказала Мэри-Грейс. — Но может быть, скоро начнем искать подходящее жилье.

— Я ужасно хочу есть, — повторил Мэк.

Вопросов, связанных с жильем, когда кто-то из детей поднимал их, как правило, старались избегать, и Мэри-Грейс наконец встала.

— Пойдем готовить, — обратилась она к Лайзе.

Уэс нашел пульт дистанционного управления и сказал Мэку:

— Посмотрим «Спортцентр».

Что угодно, лишь бы не местные новости.

— Конечно.

Рамона кипятила воду и нарезала помидоры. Мэри-Грейс быстро обняла ее и спросила:

— Хороший выдался день?

Хороший, согласилась та. Никаких проблем в школе. Домашняя работа уже сделана. Лайза удалилась в детскую. Интереса к готовке в своем возрасте она пока еще не выказывала, все было впереди.

— А у вас день прошел хорошо? — поинтересовалась Рамона.

— Да, очень хорошо. Давайте возьмем белый чеддер. — Мэри-Грейс отыскала кусок в холодильнике и принялась тереть его.

— И теперь вы можете отдохнуть? — спросила Рамона.

— Да, по крайней мере несколько дней.

Они нашли Району благодаря одному другу в церкви, когда она, полуголодная, пряталась в каком-то приюте в городе Батон-Руж, спала на койке и питалась консервами, которые отправлялись на юг жертвам урагана. Она пережила тяжелейшее трехмесячное путешествие из Центральной Америки через Мексику, а затем Техас до Луизианы, где не нашла ничего из того, что искала. Ее не ждали ни работа, ни семья, в которой она должна была жить, ни документы, ни люди, которые могли бы о ней позаботиться.

При других обстоятельствах Пейтонам и в голову бы не пришло нанять нелегальную иммигрантку без гражданства в качестве няни. Они быстро взяли ее к себе, научили водить машину, разрешив ездить только по строго определенным улицам, показали, как пользоваться сотовым телефоном, компьютером и кухонной техникой, а также заставили заняться английским. У нее было хорошее образование, которое она получила еще дома в католической школе, и она весь день проводила взаперти, убирая квартиру и повторяя тексты телевизионных передач. Через восемь месяцев Рамона уже могла похвастаться значительными успехами. Правда, она предпочитала не говорить, а слушать, в особенности Мэри-Грейс, которой часто нужно было кому-то выговориться. За последние четыре месяца, в те редкие вечера, когда Мэри-Грейс готовила ужин, она трещала без остановки, а Рамона впитывала каждое слово. Для Мэри-Грейс это было великолепной разрядкой, особенно после напряженного дня в зале суда, битком набитого нервными мужчинами.

— С машиной проблем нет? — Мэри-Грейс задавала этот вопрос каждый вечер. Их второй машиной была «хонда-аккорд», которую Рамоне еще только предстояло побить. На самом деле их приводила в ужас мысль о том, что они выпускают на улицы Хаттисберга нелегалку без прав и страховки на «хонде» с пробегом в миллионы миль с двумя счастливыми маленькими детьми на заднем сиденье. Они научили Рамону ездить по специальному маршруту по маленьким улочкам до школы, бакалейной лавки и, на случай необходимости, до их офиса. Если бы полицейские ее задержали, Пейтоны бросились бы в ноги прокурору и судье. Ведь все они были хорошо знакомы.

А Уэс точно знал, что у главного городского судьи тоже есть нелегал, который полет ему сорняки и стрижет газон.

— Отличный день, — ответила Рамона. — Никаких проблем. Все прекрасно.

И правда хороший день, подумала Мэри-Грейс, начиная растапливать сыр.

Зазвонил телефон, и Уэс неохотно поднял трубку. Их номер исключили из всех справочников, потому что какой-то сумасшедший постоянно звонил им с угрозами. Они использовали мобильные на все случаи жизни. Уэс помолчал, потом что-то сказал, повесил трубку и подошел к духовке, отвлекая женщин от готовки.

— Кто это был? — озабоченно спросила Мэри-Грейс. Каждый звонок по домашнему телефону вызывал у нее подозрения.

— Шерман звонил из офиса. Говорит, там шныряют какие-то репортеры, жаждут увидеть звезд.

Шерман был одним из ассистентов.

— Почему он до сих пор в офисе? — спросила Мэри-Грейс.

— Все еще упивается успехом, наверное. У нас остались оливки для салата?

— Нет. Что ты ему сказал?

— Я сказал, чтобы он пристрелил одного из них, тогда все остальные исчезнут сами собой.

— Да бросьте вы этот салат, — велела Мэри-Грейс Рамоне.

Они склонились над карточным столом, стоявшим в углу кухни, все пятеро взялись за руки, и Уэс начал читать молитву с благодарностью за все хорошее, что произошло в жизни, за семью, за друзей и за школу. И за пищу. А еще он испытывал благодарность к мудрым и благородным присяжным за столь фантастический исход дела, но это он оставит на потом.

Сначала был подан салат, а потом уже макароны с сыром.

— Пап, а давайте сегодня ночевать в палатках? — выпалил Мэк, едва успев проглотить свою порцию.

— Конечно, — согласился Уэс, ощутив внезапную боль в спине. При ночевке «в палатках» в квартире на пол накидывались покрывала, стеганые одеяла и подушки, и вся семья спала там, а телевизор не выключался до поздней ночи. Так они, как правило, проводили ночи с пятницы на субботу. Но все выходило отлично только тогда, когда мама и папа сами хотели принять участие в этом празднике жизни. Району всегда приглашали, но она благоразумно отказывалась.

— Только ляжем спать, как обычно, — настояла Мэри-Грейс. — Завтра рано вставать в школу.

— В десять! — предложила Лайза, выступая миротворцем.

— В девять, — возразила Мэри-Грейс, добавив тридцать минут к обычному времени, и дети заулыбались.

Мэри-Грейс сидела рядом с ними и наслаждалась этим прекрасным моментом, радуясь, что усталость скоро останется в прошлом. Быть может, теперь ей удастся больше отдыхать, водить их в школу, приходить к ним на уроки и обедать вместе. Она жаждала побыть именно матерью и никем более, и для нее настанет черный день, когда придется вновь войти в зал суда.

По средам в церкви Пайн-Гроув раздавали еду всем желающим, и народу там всегда собиралось невероятно много. Популярная церковь находилась в середине поселения, и многие прихожане просто проходили пару кварталов пешком по воскресеньям и средам. Двери церкви были открыты восемнадцать часов в сутки, а пастор, живший в приходском доме за церковью, всегда находился на посту, готовый проповедовать для своей паствы.

Они совершали трапезу в «братском доме» — уродливой металлической пристройке сбоку от часовни, там внутри на складных столах раскладывалась самая разная домашняя снедь. Здесь можно было найти и корзинку белых булочек, и большой чайник со сладким чаем, и, конечно, много бутылок питьевой воды. Сегодня толпа была даже больше, чем обычно, потому что все надеялись увидеть Дженет. Люди ждали праздника.

Церковь Пайн-Гроув отличалась ярой независимостью без всякого намека на какую-либо конфессиональную принадлежность, чем очень гордился ее основатель — пастор Денни Отт. Саму церковь построили баптисты несколько десятилетий назад, а потом она пришла в запустение, как и все в Бауморе. Ко времени приезда Отта вся паства состояла лишь из пары совершенно измученных душ. За годы борьбы с безбожием ему удалось увеличить количество прихожан в десятки раз. Отт помог облегчить души нуждающимся, открыл двери перед местным обществом и сумел наконец достучаться до людских сердец.

Его приняли не сразу, главным образом потому, что он был «с севера» и его сразу выдавал чистый отрывистый акцент. В библейском колледже в Небраске он познакомился с девушкой из Баумора, и она повезла его на юг. После ряда злоключений он попал во Вторую баптистскую церковь в качестве временного пастора. На самом деле он не был баптистом, но при столь скудном выборе молодых проповедников в округе церковь не могла позволить себе особую избирательность. Через шесть месяцев баптисты покинули это место, а церковь получила новое название.

Он носил бороду и часто читал проповеди, облаченный во фланелевую рубашку и походные ботинки. Галстуки не запрещались, но, конечно же, не приветствовались. Это была церковь для людей, место, где каждый мог найти мир и покой, не заботясь о том, чтобы прийти в своей лучшей воскресной одежде. Пастор Отт избавился от Библии короля Якова и старых церковных гимнов. Он не часто прибегал к заунывным песнопениям, написанным древними пилигримами. Службы проводились в более непринужденной обстановке и осовременивались показом слайд-шоу и игрой на гитаре. Он верил и заявлял, что бедность и несправедливость — гораздо более важные социальные проблемы, чем аборты и права гомосексуалистов, но все же проводил такую политику с осторожностью.

Церковь росла и процветала, и деньги нисколько его не заботили. Его друг из семинарии содержал миссионерскую организацию в Чикаго, и благодаря таким связям церковная кладовая Отта всегда была полна не новой, но еще пригодной для носки одежды. Он настойчиво обращался к гораздо более многочисленной пастве в Хаттисберге и Джексоне и на их пожертвования поддерживал запас еды в «братском доме». Он выпрашивал у фармацевтических компаний излишки продукции, складируя безрецептурные лекарства в церковной «аптеке».

Денни Отт считал, что его миссионерские цели распространяются на весь Баумор и ни один человек не должен остаться голодным, бездомным или больным, если в его силах это предотвратить. По крайней мере он не допустит, чтобы такое происходило у него на глазах, а глаза его всегда зорко следили за всем и вся.

Он провел шестнадцать похорон своих прихожан, убитых «Крейн кемикл», компанией, которую он так люто ненавидел, что часто молился о прощении ему этой ненависти. Он презирал не безымянных и безликих людей, владевших «Крейн», иначе это поставило бы под вопрос его веру, а именно саму корпорацию. Греховно ли ненавидеть корпорацию? Этот вопрос изводил его душу каждый день, и на всякий случай он продолжал молиться.

Шестнадцать человек были похоронены на маленьком кладбище за церковью. Когда было тепло, он стриг траву у надгробий, а когда холодно, — красил белый частокол, окружавший кладбище и защищавший его от оленей. Хотя он к этому не стремился, его церковь стала колыбелью движения против «Крейн» в округе Кэри. Почти каждого из прихожан глубоко тронули смерти и болезни людей, пострадавших от этой компании.

Старшая сестра его жены окончила школу в Бауморе вместе с Мэри-Грейс Шелби. Пастор Отт и Пейтоны были очень близки. За закрытой дверью при участии одного из четы Пейтонов по телефону в кабинете пастора часто проходили юридические консультации. Не один десяток показаний был записан в «братском доме», битком набитом юристами из больших городов. Отт ненавидел корпоративных юристов столь же люто, как и саму корпорацию.

Мэри-Грейс часто звонила пастору Отту во время процесса и всегда говорила, что не стоит особенно рассчитывать на успех. А он и не рассчитывал. Когда она позвонила два часа назад с ошеломительными новостями, Отт схватил жену, и они принялись от радости танцевать по всем дому, крича и смеясь. Теперь «Крейн» не отвертеться, она унижена, публично растоптана и получит по заслугам. Наконец-то!..

Он как раз приветствовал собравшихся, когда увидел, что вошла Дженет со сводной сестрой Бетт и их обычной свитой. Женщину тут же обступили те, кто ее любил и кто хотел поддержать в этот радостный момент и тихо прошептать слова успокоения. Они сели в конце зала около старого пианино, и к ним тут же потянулась очередь встречающих. Дженет удалось выдавить пару улыбок и даже сказать «спасибо», но она казалась очень хрупкой и слабой.

Кушанья остывали с каждой минутой, а церковь была уже набита битком, и пастор Отт наконец призвал всех к порядку и принялся читать сумбурную благодарственную молитву. Закончив витиеватой фразой, он сказал:

— Приступим к еде.

Как всегда, дети и старики выстроились в очередь первыми, и ужин был подан. Отт прошел в конец зала и сел рядом с Дженет. Когда люди постепенно разошлись, чтобы поесть, она шепнула пастору:

— Я хотела бы зайти на кладбище.

Он вывел ее через боковую дверь на узкую, посыпанную гравием дорожку, которая огибала церковь и через пятьдесят ярдов спускалась к маленькому кладбищу. Они ступали в темноте медленно и молча. Отт открыл деревянные ворота, и они вошли на кладбище, чистое и ухоженное. Надгробия были маленькими. Там лежали только рабочие люди, и не было памятников, склепов или безвкусных монументов.

Через четыре ряда справа Дженет опустилась на колени меж двух могил. В одной покоился Чед, ее больной ребенок, который прожил всего шесть лет, прежде чем погиб от опухолей. В другой лежали останки Пита, что был ей мужем восемь лет. Отец и сын, бок о бок друг подле друга, навечно. Дженет приходила к ним по крайней мере раз в неделю и всегда жалела, что не последовала за ними. Она обнимала оба надгробия сразу, а потом тихо говорила:

— Привет, мальчики. Это мама. Вы не поверите, что сегодня произошло.

Пастор Отт ускользнул, оставив ее наедине со слезами, мыслями и словами, которых не хотел слышать. Он ждал у ворот, время шло, и он смотрел, как тени ползли по рядам надгробий, когда луна то выходила из облаков, то пряталась за ними. Он уже похоронил Чеда и Пита. Всего шестнадцать смертей, и счет еще не был закрыт. Шестнадцать немых жертв, которые, возможно, больше не были такими немыми. Наконец до общества донесся голос с маленького обнесенного частоколом кладбища у церкви Пайн-Гроув. Громкий голос, исполненный гнева, который требовал, чтобы его выслушали и справедливость восторжествовала.

Он видел тень Дженет и слышал, как она говорит.

Он молился вместе с Питом в последние минуты его жизни и целовал маленького Чеда в лоб в предсмертный час. Он с трудом собирал деньги на гробы и организацию похорон. Потом вместе с двумя дьяконами копал могилы. Эти две смерти разделяли лишь восемь месяцев.

Дженет все еще стояла там, шепча слова прощания, потом повернулась к нему.

— Пора возвращаться в дом, — сказал Отт.

— Да, спасибо, — кивнула она, вытирая слезы со щек.

Стол мистера Трюдо обошелся ему в 50 тысяч долларов, и поскольку именно он выписал чек, то надеялся, что хотя бы выберет людей, которые будут сидеть рядом. По левую руку от него находилась Брианна, а рядом с ней — ее близкая подруга Сэнди, еще один ходячий скелет, который только что по контракту расторг последний брак и охотился за мужем номер три. Справа сидел его друг, бывший банкир, с женой, это были довольно милые ребята, которые любили поговорить об искусстве. Уролог Карла сидел прямо напротив него. Его с женой пригласили только потому, что они мало разговаривали. Единственным, кто не вписывался в эту компанию, был не самый большой начальник из группы компаний Трюдо, которому против воли выпал жребий провести этот вечер в их обществе.

Знаменитый шеф-повар представил изысканное меню: на закуску были поданы икра и шампанское, затем суп из лобстера, соте из фуа-гра с гарниром, свежая шотландская дичь для любителей мяса и букет из морских водорослей вместо овощей. На десерт принесли великолепное многослойное желе — венец кулинарного искусства. Каждое новое блюдо, включая десерт, сопровождалось новым вином.

Карл съедал все, что ему подавали, и много пил. Он разговаривал только с банкиром, потому что банкир слышал новости с юга и, похоже, сочувствовал ему. Брианна и Сэнди перешептывались самым неприличным образом и на протяжении всего ужина критиковали всех остальных светских львиц, присутствовавших среди гостей. Они умудрялись возить по тарелкам еду, не положив в рот ни кусочка. Уже полупьяный, Карл чуть не высказал возмущение жене, когда та ковыряла водоросли. «Ты знаешь, сколько стоит эта чертова еда?» — хотел спросить он, но затевать ссору явно не стоило.

Знаменитый повар, о котором Карл никогда не слышал, был представлен публике и получил бурю оваций от четырехсот гостей, из которых практически все остались голодными после пяти блюд. Но ведь вечер затевался не ради еды. А ради денег.

После двух коротких речей на сцене появился аукционист. «Опороченную Имельду», подвешенную на маленьком передвижном кране, вкатили в атриум и так и оставили висеть в двадцати футах от пола, чтобы все могли ясно ее видеть. В свете софитов она смотрелась еще более экзотично. Толпа затихла, пока армия нелегалов, облаченных в смокинги и бабочки, убирала со столов остатки еды.

Аукционист продолжал разглагольствовать об «Имельде», а все присутствующие слушали. Потом он рассказал о художнике, и толпа прислушалась еще внимательнее. Был ли он сумасшедшим? Больным? Находился ли на грани самоубийства? Они жаждали подробностей, но аукционист не мог рассуждать о делах столь обыденных. Он оказался британцем, притом очень хорошо воспитанным, уже одного этого было достаточно, чтобы накинуть как минимум один миллион на окончательную цену.

— Предлагаю начать торги с цены пять миллионов, — сказал он в нос, и в толпе раздались удивленные возгласы.

Общество Сэнди резко наскучило Брианне. Она придвинулась к Карлу, захлопала ресницами и положила руку ему на бедро. Карл ответил ей, кивнув ближайшему ассистенту, с которым заранее договорился. Ассистент подал знак аукционисту на сцене, и «Имельда» ожила.

— Пять миллионов у нас есть, — объявил аукционист. Громогласные аплодисменты. — Неплохое начало, спасибо. Попробуем перейти к шести.

Шесть, семь, восемь, девять, и вскоре Карл кивнул уже на цифре десять. Он продолжал улыбаться, но внутри его выворачивало наизнанку. Во сколько ему обойдется эта мерзость? В зале было еще как минимум шесть состоявшихся миллиардеров и несколько будущих. Нехватки раздутых до безобразия человеческих эго и денег явно не наблюдалось, но ни одному из присутствующих здесь богачей статья в прессе не нужна была так сильно, как Карлу Трюдо.

И Пит Флинт это понимал.

Два участника торгов выпали на пути к одиннадцати миллионам.

— Сколько еще осталось желающих? — шепотом спросил Карл у банкира, который наблюдал за толпой, выискивая конкурентов.

— Пит Флинт и, быть может, кто-то еще.

Сукин сын. Когда Карл дал добро на двенадцать миллионов, Брианна практически засунула язык ему в ухо.

— Ставка в двенадцать миллионов принята! — Толпа разразилась аплодисментами и восторженными криками, когда аукционист внес весьма мудрое предложение: — А теперь пора сделать небольшую паузу и передохнуть.

Все гости выпили. Карл глотнул вина. Пит Флинт сидел за ним сзади через два стола, но Карл не осмелился повернуться и признать, что они вступили в битву друг с другом.

Если Флинт действительно сократил инвестиции в акции «Крейн», то благодаря вердикту он обогатится на миллионы. Карл же на этом вердикте потеряет миллионы. Правда, пока все было лишь на бумаге, но разве это меняет дело?

«Имельда» же существовала отнюдь не на бумаге. Она была реальна и осязаема, и это произведение искусства Карл потерять просто не мог, по крайней мере не в пользу Пита Флинта.

Раунды 13, 14 и 15 были великолепно проведены аукционистом, и каждый заканчивался неистовыми аплодисментами. Слухи быстро распространялись, и вскоре все уже знали, что состязаются Карл Трюдо и Пит Флинт. Когда аплодисменты стихли, два тяжеловеса вновь вступили в борьбу. Карл кивнул на цифре 16 миллионов, затем последовали овации.

— Кто-нибудь поставит семнадцать миллионов? — напирал аукционист, явно испытывая интерес к происходящему.

Долгая пауза. Напряжение было таково, что в воздухе, казалось, пробегали электрические разряды.

— Что ж, хорошо. Шестнадцать миллионов — раз, шестнадцать миллионов — два… Ах да, сделана ставка в семнадцать миллионов.

Карл давал себе клятвы и сам нарушал их на протяжении всей этой пытки, но твердо решил, что не пойдет дальше семнадцати миллионов. Когда шум стих, он откинулся в кресле так же спокойно, как любой корпоративный рейдер, который может пустить в ход целые миллиарды. Он закончил и был вполне доволен этим фактом. Флинт блефовал, а теперь Флинт же и получит эту старушку за 17 миллионов.

— Могу ли я повысить ставку до восемнадцати? — И вновь овации. У Карла появилась еще пара лишних минут на раздумья. Если он был готов выложить семнадцать, то почему не восемнадцать? А если он согласится и на восемнадцать, то Флинт поймет, что он, Карл, дойдет до победного конца, черт возьми.

Попытка не пытка.

— Итак, восемнадцать? — спросил аукционист.

— Да, — ответил Карл достаточно громко для того, чтобы его услышали. План сработал. Пит Флинт отступил, сохранив кучу денег, и радостно наблюдал за тем, как великий Карл Трюдо завершает совершенно идиотскую сделку.

— Продана за восемнадцать миллионов мистеру Карлу Трюдо! — взревел аукционист, и все присутствующие вскочили с мест.

«Имельду» опустили на пол, чтобы новые владельцы могли попозировать с ней. Многие другие, испытывая зависть и в то же время упиваясь гордостью, таращились на чету Трюдо и их новое приобретение. На сцене материализовался ансамбль, и пришло время танцев. Брианна была в ударе: деньги всегда приводили ее в сумасшедший восторг, но на половине первого танца Карл осторожно подтолкнул ее в направлении выхода. Разгоряченная, она похотливо пыталась продемонстрировать как можно больше обнаженных частей тела. Мужчины смотрели на нее, и ей это нравилось.

— Уходим, — сказал Карл после второго танца.

Глава 4

За ночь Уэс каким-то образом умудрился перебраться на диван — гораздо более подходящее место для отдыха — и когда проснулся, еще до рассвета, Мэк лежал рядом, уткнувшись ему в бок. Мэри-Грейс и Лайза распластались на полу под ними, и, казалось, весь мир для них не существовал. Они смотрели телевизор, до тех пор пока дети не уснули, а потом тихо открыли и распили бутылку дешевого шампанского, которую давно берегли для особого случая. Алкоголь и усталость сделали свое дело, и они отключились, успев дать друг другу клятву проспать целую вечность.

Пять часов спустя Уэс открыл глаза и уже не смог их закрыть. Он снова находился в зале суда, весь на нервах, покрытый испариной, наблюдая за тем, как вереницей выходят присяжные, и пытаясь разгадать их мысли, а потом слышал волшебные слова судьи Харрисона. Он никогда не забудет эти слова.

Его ждал чудесный день, и он не собирался тратить его на лежание на диване.

Он осторожно встал, не потревожив Мэка, накрыл его одеялом и молча прошел в их с Мэри-Грейс неубранную спальню, где переоделся в спортивные шорты, футболку и туфли. Во время суда он старался бегать каждый день, иногда в полночь, а иногда в пять утра. Месяц назад его запросто можно было встретить за шесть миль от дома в три часа ночи. Бег помогал ему освежить голову и снять стресс. Он разрабатывал стратегию, проводил перекрестный допрос свидетелей, спорил с Джаредом Кертином, выступал перед присяжными и успевал выполнить кучу других дел, бороздя асфальтовые просторы во тьме.

Возможно, во время этой пробежки ему удастся сконцентрироваться на чем-то другом, кроме процесса. Быть может, на отпуске. На пляжном отдыхе. Но перспектива возможной апелляции уже тяготила его.

Мэри-Грейс не шелохнулась, когда он на цыпочках вышел из квартиры и закрыл за собой дверь. На часах было 5.15.

Он разбежался без всякой разминки и вскоре оказался на Харди-стрит, направляясь к кампусу Университета южного Миссисипи. Ему импонировало спокойствие этого места. Он кружил у общежитий, где когда-то жил, у футбольного стадиона, где когда-то играл, а через полчаса завернул в «Джава Веркс», его любимый кафетерий, через дорогу от городка. Он положил четыре монеты по двадцать пять центов на прилавок и взял маленькую чашку кофе домашнего купажа. Четыре монеты по двадцать пять центов. Он чуть не рассмеялся, отсчитывая их. Он всегда заранее думал о покупке кофе и поэтому вечно охотился за четвертаками.

В конце барной стойки лежали утренние газеты. На передовице «Хаттисберг американ» красовалась статья с кричащим названием «„Крейн кемикл“ накололи на 41 миллион». Статья сопровождалась большой великолепной фотографией, на которой он и Мэри-Грейс выходили из здания суда, усталые, но счастливые. И еще там была фотография Дженет Бейкер, все еще со слезами на глазах. Цитировались речи многих юристов и некоторых присяжных, включая короткую сумбурную речь доктора Леоны Рочи, которая явно оказала влияние на решение, принятое в зале совещания присяжных. Среди других ее фраз, которые могли бы стать крылатыми, особенно выделялась следующая: «Нас разозлило то, насколько нагло и расчетливо „Крейн“ отравляла природные ресурсы, пренебрегая всеобщей безопасностью, а потом обманывала всех, пытаясь скрыть этот факт».

Уэс любил эту женщину. Он прочел длинную статью на одном дыхании, не притронувшись к кофе. Самая главная газета штата, которую выпускали в Джексоне, называлась «Кларион леджер», и хотя заголовок передовицы звучал более сдержанно, он все же производил впечатление: «Присяжные приговорили „Крейн кемикл“ — вердикт ошеломляет». Масса фотографий, цитат, подробностей судебного процесса, и через пару минут Уэс неожиданно для самого себя обнаружил, что уже читает текст по диагонали. А вообще самое лучшее название придумали в газете «Сан гералд» из Билокси: «Присяжные — компании „Крейн“: — Ну как, съели?»

Передовицы и фотографии в популярных ежедневных газетах. Неплохой выдался день для маленькой юридической фирмы «Пейтон энд Пейтон». Скоро все вернется на круги своя, и Уэс был к этому готов. Телефоны в офисе начнут разрываться от звонков потенциальных клиентов по поводу разводов, банкротств и прочих мелочей, на которые у Уэса не хватало терпения. Он вежливо отправит их восвояси, ведь ему не нужны мелкие дела, их и так всегда предостаточно, теперь он намеревается ловить в свои сети только крупную рыбу. Ошеломительный вердикт, фотографии в газете, разговоры о них на каждом углу — их бизнес вырастет до невиданных масштабов. Он допил кофе и вышел на улицу.

Карл Трюдо ушел из дома еще до рассвета. Он мог прятаться в пентхаусе целый день, предоставив специалистам по связям с общественностью разбираться с катастрофой. Он мог прятаться за спинами юристов. Он мог сесть в личный самолет и улететь на виллу на Ангилье или в особняк в Палм-Бич. Но Карл никогда бы так не поступил. Он никогда не бегал от скандалов и не собирался делать этого сейчас.

К тому же он хотел побыть подальше от жены. Прошлым вечером ему пришлось потратить на нее уйму денег, и теперь он злился из-за этого.

— Доброе утро, — бросил он Толиверу, забираясь на заднее сиденье «бентли».

— Доброе утро, сэр. — Толивер и не думал задавать глупых вопросов вроде «Как вы себя чувствуете, сэр?». На часах было 5.30 утра, и выезжать в такое время было не то чтобы сверхъестественно для мистера Трюдо, но и не вполне обычно. Как правило, они отправлялись в дорогу на час позже.

— Поддай газу, — сказал шеф, и Толивер помчался по Пятой авеню. Двадцать минут спустя Карл уже ехал в своем личном лифте вместе со Стю, помощником, работа которого заключалась в том, чтобы быть на связи 24 часа в сутки 7 дней в неделю, на тот случай, если величайшему из людей что-то понадобится. Стю подняли час назад и уже дали указания. Организовать утренний кофе с пшеничной булочкой, выжать свежий апельсиновый сок. Он получил список из шести газет, которые должны были лежать на столе мистера Трюдо к утру, и как раз уже прошерстил пол-Интернета на предмет статей о вердикте. Карл едва замечал его присутствие.

В кабинете Стю помог ему снять куртку, налил кофе и получил указание бежать за булочкой и соком.

Карл устроился в аэродинамическом кресле от знаменитого дизайнера, сжал кулаки, подкатился к столу, глубоко вдохнул и взял в руки «Нью-Йорк таймс». Первая страница, левая колонка. Не первая страница раздела о бизнесе, а первая страница всей этой чертовой газеты!!! Прямо рядом с новостями о неудавшейся войне, скандалом в конгрессе и жертвах в Газе.

Первая страница. «„Крейн кемикл“ виновна в смертях от отравления», — прочел Карл, и его крепко сжатые челюсти расслабились. В подзаголовке значилось: «Хаттисберг, Миссисипи. Присяжные штата присудили молодой вдове 3 миллиона долларов в порядке компенсации и 38 миллионов в качестве штрафных санкций по иску против „Крейн кемикл“ в связи со смертями, вызванными незаконными действиями компании». Карл читал быстро, ему и так были известны все самые неприятные подробности. И «Нью-Йорк таймс» описывала достоверно большинство из них. Каждую цитату юристов он и так знал наперед. Бла-бла-бла.

Но почему все это на первой странице?

Сначала он решил, что это такой дешевый трюк, а потом, к своему неудовольствию, обнаружил на второй странице раздела деловых новостей статью какого-то аналитика, который рассуждал о других юридических проблемах «Крейн», в частности сотнях потенциальных исков примерно на тех же основаниях, что и иск Дженет Бейкер. По словам этого эксперта, имени которого Карл никогда не встречал раньше, что было весьма странно, «Крейн» могла потерять «несколько миллиардов» наличными, а поскольку «позиция „Крейн“ в отношении страхования ответственности казалась не вполне ясной», компания могла остаться «без единого цента», и такие траты влекли за собой «полную катастрофу».

Карл непристойно ругался, когда вбежал Стю со стаканом сока и булочкой.

— Что-нибудь еще, сэр? — спросил он.

— Нет, просто закрой дверь.

Карл быстро перешел к разделу об искусстве. На первой странице красовался репортаж о вчерашнем событии в музее, гвоздем программы которого стала ожесточенная война ставок и так далее. В правом нижнем углу страницы поместили приличных размеров цветное фото мистера и миссис Трюдо на фоне их последнего приобретения. Брианна, которая на этом снимке вышла красивее, чем когда бы то ни было, прямо-таки излучала гламур. Карл выглядел богатым, стройным и молодым, как ему показалось, а «Имельда» даже в газете смотрелась столь же странно, как и в реальной жизни. А являлась ли она произведением искусства вообще? Или же это была всего лишь смесь бронзы с цементом, которую сотворила чья-то больная душа, усиленно пытаясь доказать всем и каждому, что она мечется в неистовых муках?

Верно последнее, по словам критика из «Нью-Йорк таймс» — милейшего джентльмена, с которым Карл беседовал накануне перед ужином. Когда репортер поинтересовался, можно ли считать покупку мистера Карла Трюдо разумным вложением средств, критик ответил: «Нет, зато это огромная помощь кампании музея». Затем он пустился в объяснения по поводу того, что рынок абстрактной скульптуры находился в застое более десяти лет и вряд ли испытает подъем сейчас, по крайней мере по его мнению. И он не видел для «Имельды» блестящих перспектив. Статья заканчивалась на странице семь, где размещались еще две фотографии и портрет скульптора Пабло, который улыбался, глядя в объектив, и выглядел вполне живым и, как ни удивительно, вменяемым.

И все же Карл порадовался, хотя бы на долю секунды. Репортаж оставлял хорошее впечатление. Благодаря ему складывалось мнение, будто даже после скандала с вердиктом Карл оставался невозмутимым и жизнерадостным, сохраняя контроль над всем и вся. Положительные статьи все же чего-то стоили, хотя он очень хорошо знал, что цена, которую ему пришлось заплатить за эту публикацию, составляла приблизительно 18 миллионов долларов. Он захрустел булочкой, но вкуса не почувствовал.

Пора вернуться к бойне. Ей были посвящены передовицы «Уолл-стрит джорнал», «Файнэншл таймс» и «Ю-эс-эй тудей» Прочитав четыре газеты, Карл устал от одних и тех же цитат юристов и прогнозов экспертов. Он откатился от стола, сделал глоток кофе и напомнил себе о том, как сильно ненавидит репортеров. Но он все еще был жив. Атака прессы была жестокой, но на этом все не закончится, и он, великий Карл Трюдо, подставит грудь под их удары и выстоит.

Сегодняшний день станет худшим в его карьере, но уже завтра дела, несомненно, наладятся.

На часах было 7 утра. Рынки открывались в 9.30. По итогам вчерашних торгов стоимость акций «Крейн» составила 52,50 доллара, на 1,25 доллара больше, чем позавчера, потому что присяжные тянули с вердиктом и, похоже, не могли принять решение. Уже с утра эксперты предсказывали панические продажи, но оценки убытков просто ужасали.

Он принял звонок от директора департамента по связям с общественностью и объяснил, что не будет разговаривать с репортерами, журналистами, аналитиками и всеми остальными, как бы они себя ни называли и сколько бы их ни звонило и ни толпилось в фойе. Нужно всего лишь придерживаться лозунга компании: «Мы собираемся подавать апелляцию и рассчитываем выиграть». Ни словом больше, ни словом меньше.

В 7.15 явился Бобби Рацлаф вместе с Феликсом Бардом, финансовым директором. Тот и другой спали не больше двух часов, поэтому оба недоумевали, как их шеф умудрился за это время еще и в люди выйти. Они достали толстые папки, обменялись обязательными сухими приветствиями и поспешили к столу для совещаний. Здесь им предстояло провести следующие двенадцать часов. Многое нужно было обсудить, но на самом деле основная причина встречи заключалась в том, что мистер Трюдо не желал оставаться один, когда откроются рынки и разверзнутся врата ада.

Рацлаф начал первым. Куча ходатайств будет подана после завершения дела, ничто не изменится и дело передадут в Верховный суд штата Миссисипи.

— Этот суд славится тем, что отдает предпочтение истцам, но эта тенденция близка к изменению. Мы изучили решения по гражданским делам за последние два года, и, как правило, мнения судей разделяются как пять к четырем в пользу истца, хотя так происходит не всегда.

— Сколько нам ждать до того, пока закончится рассмотрение апелляции в последней инстанции? — спросил Карл.

— От восемнадцати до двадцати четырех месяцев.

Далее Рацлаф сообщил, что уже зарегистрировано около ста сорока исков против «Крейн» в отношении беспорядков в Бауморе, причем треть из них сопряжена с летальными исходами. По сведениям, полученным при тщательном и длительном изучении вопроса Рацлафом, его людьми и нанятыми юристами в Нью-Йорке, Атланте и Миссисипи, могло быть возбуждено еще от трехсот до четырехсот дел на вполне «законных» основаниях, то есть дел, связанных со смертью, вероятной смертью или же тяжелым либо средней тяжести заболеванием. Могли посыпаться тысячи исков, в которых истцы предъявляли бы мелкие жалобы на проблемы вроде кожной сыпи, повреждения кожных покровов или мучительного кашля, но пока они не представляли особой опасности.

В связи с тем, что доказать сумму понесенного ущерба было не только сложно, но и затратно, большинство из заявленных исков не форсировались, а мирно ждали своего часа. Теперь все должно было измениться.

— Уверен, что юристы истца сегодня проснутся с больной головой с похмелья, — заметил Рацлаф, но Карл не оценил его юмор. И никогда не ценил. Он всегда что-то читал, не глядя на человека перед собой, поэтому ничто не укрывалось от его внимания.

— Сколько дел ведут Пейтоны? — поинтересовался он.

— Около тридцати. Мы точно не знаем, потому что они не по всем еще подати иски. Нужно подождать.

— В одной статье писали, что дело Бейкер почти полностью разорило их.

— Это правда. Они заложили почти все.

— Под банковские кредиты?

— Да, так говорят.

— Известно, в какие банки они обращались?

— Не уверен.

— Выясните. Я хочу знать суммы займов, условия, все.

— Понял.

Вариантов как таковых нет, сказал Рацлаф, по крайней мере с его точки зрения. Дамбу прорвало, и начался потоп. Юристы вцепятся в них в порыве мщения, и цена защиты подскочит в четыре раза, до 100 миллионов долларов за год, причем легко. Следующее дело вполне могут принять к рассмотрению через восемь месяцев в том же зале суда под председательством того же судьи. Еще один большой вердикт, и кто знает, что будет дальше.

Карл взглянул на часы и пробормотал что-то о необходимости позвонить. Он встал из-за стола, прошелся по кабинету и остановился у окна, выходящего на юг. Его внимание привлекло здание Трампа. Оно располагалось по адресу Уолл-стрит, дом 40, рядом с Нью-йоркской фондовой биржей, где совсем скоро начнутся бурные обсуждения акций «Крейн кемикл», инвесторы, словно крысы, побегут с тонущего корабля, а зеваки будут жадно следить за бойней. Как мучительно и несправедливо, что он, великий Карл Трюдо, человек, который так часто радостно наблюдал за тем, как какая-нибудь процветающая компания шла ко дну, теперь должен сражаться со стервятниками. Сколько раз он сам подстраивал обвал акций, чтобы вовремя подсуетиться и скупить их за бесценок! О его грязной тактике ходили легенды.

Насколько плохи дела? Это был главный вопрос, за которым следовал еще один, не менее важный: как долго все это продлится?

Карл выжидал.

Глава 5

Том Хафф облачился в самый темный и лучший из своих костюмов и после долгих споров решил приехать на работу в банк «Секонд стейт» на пару минут позже обычного. Более ранний приход был бы слишком предсказуемым и, наверное, чуть самонадеянным. И, что еще важнее, он хотел, чтобы к его приезду все были на своих местах: старые кассирши на первом этаже, хорошенькие секретарши — на втором, а всякие вице-президенты, его конкуренты, — на третьем. Хаффи жаждал триумфального прибытия и огромной аудитории. Он поставил на карту все вместе с Пейтонами, поэтому уж точно заслужил минуту славы.

Но вместо этого кассирши его просто проигнорировали, секретарши дружно оказали ему холодный прием, а конкуренты лишь хитро ухмыльнулись, что не могло не вызвать его подозрений. На столе он обнаружил записку с пометкой «Срочно», в которой его просили зайти к мистеру Киркхеду. Что-то должно было случиться, и самоуверенность Хаффи быстро испарилась. Все это как-то не вязалось с его грандиозным пришествием, как он его запланировал. В чем же дело?

Мистер Киркхед сидел у себя в кабинете, ожидая его с распахнутой дверью, а это всегда был дурной знак. Шеф ненавидел открытые двери и даже хвастался пристрастием к стилю закрытого управления. Он был язвителен, груб, циничен и боялся своей собственной тени, поэтому закрытые двери служили ему хорошую службу.

— Садитесь! — рявкнул он, и не подумав сказать «Доброе утро» или «Здравствуйте», или, Боже упаси, «Поздравляю». Он устроился за огромным столом, склонив лысую голову с толстыми щеками так низко, как будто хотел понюхать распечатки таблиц, которые изучал.

— Как вы, мистер Киркхед? — только и смог выдавить Хаффи. Как же ему хотелось сказать «Хренхед», потому что он произносил это прозвище через раз, когда речь шла о его шефе. Даже старушки на первом этаже иногда так его называли.

— Прекрасно. Вы принесли дело Пейтонов?

— Нет, сэр. А меня не просили принести дело Пейтонов. Что-то случилось?

— Два происшествия, раз уж вы об этом заговорили. Во-первых, мы выдали этим людям огромный кредит в размере более четырехсот тысяч долларов, который уже, разумеется, просрочен и не обеспечен нормальным залогом. В общем, это худший заем в истории банка.

Он произнес «эти люди» так, будто Уэс и Мэри-Грейс славились тем, что воровали кредитные карты.

— Это уже давно не новость, сэр.

— Ничего, если я закончу? Теперь ко всему перед нами замаячила эта неприлично огромная сумма, назначенная к выплате присяжными, которая, наверное, должна радовать меня как банкира, имеющего отношение к делу. Однако как коммерческого кредитора и бизнес-лидера на местном уровне меня такая перспектива просто убивает. Какое мнение сложится о нас у будущих промышленных клиентов, если будут приниматься подобные вердикты?

— Не засоряйте наш штат токсичными отходами?

Лицо Хренхеда покраснело, и под кожей заходили желваки. Он отмахнулся рукой от ответа Хаффи и прочистил горло, чуть ли не прополоскав его собственной слюной.

— Это создает плохой климат для нашего бизнеса, — сказал он. — Газеты по всему миру пестрят передовицами на эту тему. Мне звонят из головного офиса. Очень плохой выдался день.

А в Бауморе вообще выдалось много плохих дней, подумал Хаффи. Особенно со всеми этими похоронами.

— Сорок один миллион долларов, — не унимался Хренхед, — отдать какой-то бедной женщине, которая живет в трейлере.

— Ничего плохого в трейлерах нет, мистер Киркхед. Масса хороших людей живут в них в округе. И мы даем им займы.

— Вы меня не поняли. Это неприлично большая сумма денег. Вся система сошла с ума. И почему именно здесь? Почему именно Миссисипи прославился как судейский ад? Почему юристы-судебники облюбовали наш маленький штат? Посмотрите на все эти опросы. Это плохо для бизнеса, Хафф, для нашего бизнеса.

— Да, сэр, но сегодня утром можно хотя бы порадоваться тому, что долг Пейтонов будет выплачен.

— Я хочу, чтобы они его погасили, и как можно скорее.

— Я тоже.

— Предоставьте мне четкий план действий. Свяжитесь с этими людьми и разработайте график платежей, который я одобрю только в том случае, если он покажется мне разумным. И сделайте это сейчас же.

— Да, сэр. Но им может потребоваться несколько месяцев, чтобы вновь встать на ноги. Они практически разорены.

— Меня это не волнует, Хафф. Я хочу, чтобы эта чертова запись исчезла из наших бухгалтерских книг. И все.

— Да, сэр. Это все?

— Да, и больше никаких займов пол судебные процессы, вы меня поняли?

— Не беспокойтесь об этом.

В трех домах от банка достопочтенный Джаред Кертин проводил финальный смотр войск перед отправлением в Атланту, где их ждал холодный прием. Их штабом было отремонтированное старое здание на Франт-стрит. Состоятельные защитники «Крейн кемикл» арендовали его еще два года назад, а затем модернизировали, наводнив новейшей техникой и персоналом.

Настроение в офисе царило мрачное, хотя многие из местных сотрудников нисколько не расстроились из-за вердикта. Проработав долгие месяцы под началом Кертина и его нахальных приспешников, они почувствовали некое удовлетворение, когда те потерпели поражение. И они должны были вернуться. Такой вердикт означал, что вскоре появятся новые жертвы, иски, процессы и так далее.

За сборами следил Фрэнк Салли, местный юрист и партнер в юридической конторе, которую «Крейн» наняла сначала, а потом сократила ее полномочия в пользу «крупной фирмы» из Атланты. Салли получил место на битком забитой скамье зашиты и все судебное разбирательство длиной четыре месяца вынужден был, терпя унижение, сидеть на ней молча. Салли почти во всех аспектах не одобрял стратегию и тактику Кертина. Он испытывал такую нелюбовь и недоверие к юристам из Атланты, что даже разослал партнерам секретное заключение, в котором предсказывал назначение огромных штрафных санкций. Теперь же он втайне упивался своим злорадством.

Но все же Салли был профессионалом. Он работал на своего клиента настолько хорошо, насколько это было возможно, и никогда не подводил Кертина, выполняя его указания. И он с радостью согласился бы работать с ними и дальше, потому что «Крейн кемикл» уже заплатила его маленькой фирме более миллиона долларов.

Они с Кертином пожали друг другу руки у входной двери. Оба знали, что еще до конца дня успеют поговорить по телефону. Оба были слегка взволнованы внезапным отъездом. Два арендованных мини-вэна повезли Кертина и еще десять юристов в аэропорт, где симпатичный маленький самолет уже подготовился доставить их в пункт назначения за семьдесят минут, хотя они вовсе не спешили. Они соскучились по своим домам и семьям, но разве могло быть что-то хуже, чем вернуться из захолустья с поджатым хвостом?

Пока Карл спокойно отсиживался на сорок пятом этаже, слухи в деловом сообществе росли и множились. В 9.15 позвонил его банкир из «Голдман Сакс», уже в третий раз за это утро, и сообщил удручающую новость о том, что на бирже, вероятно, откажутся торговать обыкновенными акциями «Крейн». Сохранялась заметная неустойчивость. Давление, способствующее продаже акций, росло.

— Это напоминает распродажу по сниженным иенам, — резко сказал он, и Карлу захотелось его обругать.

Рынки открылись в 9.30 утра, и торговля акциями «Крейн» была отложена. Карл, Рацлаф и Феликс Бард, изможденные, сидели за столом в конференц-зале, засучив рукава, погрязнув в документах и бумагах, держа по телефону в каждой руке и лихорадочно ведя переговоры. Бомба разорвалась сразу после 10.00 утра, когда торги акциями «Крейн» открылись по цене 40 долларов за акцию. Покупателей не нашлось, даже когда цена упала до 35 долларов. Падение на время приостановилось на отметке в 29,5 доллара, когда в игру вступили перекупщики и начали приобретать акции. На этом уровне цена и колебалась в течение следующего часа. В полдень на пике торгов цена опустилась до 27,25 доллара, к тому же упоминаниями о «Крейн» с утра пестрели все главные бизнес-издания. В выпусках новостей ведущие с довольным видом передавали слово аналитикам с Уолл-стрит, каждый из которых в красках живописал крах «Крейн кемикл».

В заголовках газет мелькали три новости: «Подсчет жертв в Ираке», «Стихийное бедствие месяца» и опять же «Крейн кемикл».

Бобби Рацлаф попросил разрешения сходить к себе в кабинет. Он поднялся по лестнице, преодолев один этаж, и едва успел добежать до туалета. Там никого не было. Он зашел в дальнюю кабинку, поднял крышку унитаза, и его сильно вырвало.

Девяносто тысяч обыкновенных акций «Крейн» только что в совокупности рухнули с 4,5 до 2,5 миллиарда долларов, а ведь падение лишь началось. Ведь именно под залог акций он брал кредиты на все свои игрушки — маленький домик в Хэмптоне, «порше-каррера», половину парусного судна. Не говоря уже о более мелких расходах, вроде платы за обучение и членство в гольф-клубах. Неофициально Бобби уже можно было считать банкротом.

Впервые за все время своей карьеры он понял, почему люди бросались с крыш домов в 1929 году.

Пейтоны собирались поехать в Баумор вместе, но появление их банкира в офисе в последнюю минуту заставило сменить все планы. Уэс решил остаться и поговорить с Хаффи. А Мэри-Грейс села в «таурус» и отправилась в свой родной городок.

Она держала путь в Пайн-Гроув, затем в церковь, где ее ждали Дженет Бейкер с пастором Денни Оттом и куча других пострадавших, интересы которых представляла фирма Пейтонов. Они собрались тесной компанией в «братском доме» и пообедали бутербродами, один из которых съела Дженет Бейкер, что вообще было удивительно. Она выглядела собранной, отдохнувшей и довольной тем, что находится вдалеке от здания суда и всех этих разбирательств.

Первоначальный шок от вердикта постепенно сходил на нет. Перспектива получения денег повышала настроение и провоцировала массу вопросов. Мэри-Грейс старалась развеять чрезмерные иллюзии. Она подробно описывала мучительный процесс предстоящей апелляции вердикта по делу Бейкер. И она была не так оптимистично настроена насчет выплат, или очистных работ, или следующего суда. Откровенно говоря, ни у нее, ни у Уэса не было ни денег, ни сил, чтобы противостоять «Крейн» в еще одном долгом разбирательстве, хотя этой мыслью она делиться с собравшимися не стала.

Она говорила уверенно и обнадеживающе. Ее клиенты не ошиблись дверью, и Уэс смог доказать это всем. Скоро в Бауморе начнут рыскать толпы юристов в поисках жертв деяний «Крейн», раздавая обещания и заманивая их деньгами. Это будут не только местные юристы, но и специалисты по гражданским искам, которые охотятся за делами, колеся с одного побережья на другое, и часто добираются до места катастрофы раньше пожарных машин. Никому не доверяйте, сказала она мягко, но твердо. «Крейн» наводнит город исследователями, ищейками и шпионами, и каждый из них будет выискивать доказательства, которые потом могут быть использованы в суде против вас. Не разговаривайте с репортерами, потому что слова, произнесенные в запале, могут прозвучать совершенно по-другому в зале суда. Не подписывайте никаких документов, которые не были проверены Пейтонами. Не общайтесь с другими юристами.

Она дала им надежду. Вердикт должен быть воспринят судебной системой. И управленцам придется принять это во внимание. Химическая отрасль промышленности не может больше их игнорировать. Акции «Крейн» в этот самый момент падают на бирже, а когда акционеры потеряют достаточно денег, то они потребуют перемен.

Когда она закончила, Денни Отт сплотил собравшихся в молитве. Мэри-Грейс обняла клиентов, пожелала им всего самого доброго, пообещала встретиться снова через пару дней, а затем прошла с Оттом ко входу, где ее уже ждали на следующую встречу.

Журналиста звали Тип Шепард. Он приехал около месяца назад и, приложив недюжинные усилия, заручился доверием пастора Отта, который затем представил его Уэсу и Мэри-Грейс. Шепард был свободным художником с внушительным списком работ, парой книг за плечами и техасским говором, который помогал нейтрализовать нелюбовь жителей Баумора к средствам массовой информации. Пейтоны отказывались разговаривать с ним во время процесса по многим причинам. Теперь, когда все было кончено, Мэри-Грейс согласилась на первое интервью. Если все пройдет хорошо, то она даст и другое.

— Мистер Киркхед хочет получить деньги назад, — сказал Хаффи. Он сидел в кабинете Уэса — временно приспособленной для этих целей комнате с некрашеными гипсокартонными стенами, покрытым пятнами бетонным полом и стульями, купленными на распродаже излишков военного имущества.

— Неудивительно, — парировал Уэс. Естественно, его раздражало то, что его банкир заявился через пару часов после вердикта, выказывая столь враждебное отношение. — Скажи ему, чтобы занял очередь.

— Все сроки уже давно вышли, Уэс, ты же знаешь.

— Киркхед что, тупой? Он думает, присяжные оглашают вердикт и на следующий день ответчик выписывает чек?

— Конечно, он тупой, но не настолько.

— Это он тебя прислал?

— Да. Он первым делом напал на меня с утра и, думаю, теперь будет терроризировать постоянно.

— Вы что, не в состоянии подождать день-два, может, неделю? Дайте нам хоть дух перевести, насладиться моментом, что ли!

— Он требует предоставить план. Что-нибудь в письменном виде. График выплат и все такое.

— Я ему покажу план! — сорвалось у Уэса. Он не хотел ссориться с Хаффи. Хотя друзьями они и не были, но от общества друг друга получали удовольствие. Уэс испытывал огромную благодарность к Хаффи за то, что тот брал на себя часть хлопот. Хаффи восхищался Пейтонами, потому что они поставили на карту все, что имели. Он проводил с ними долгие часы, когда они принимали решение расстаться с домом, офисом, машинами, пенсионными счетами.

— Давай поговорим о следующих трех месяцах, — предложил Хаффи. Ножки складного стула, на котором он сидел, были неровными, и он слегка покачивался, когда говорил.

Уэс глубоко вдохнул и закатил глаза, ощутив вдруг невероятную усталость.

— Когда-то до уплаты налогов мы получали в месяц по пятьдесят тысяч, так что у нас оставалось еще тридцать. Жизнь была хороша, ты помнишь. Уйдет как минимум год на то, чтобы вернуться на проторенную тропу, но мы сделаем это. У нас просто нет выбора. Мы должны выжить до тех пор, пока одна за другой не потянутся апелляции. Если вердикт останется в силе, Киркхед сможет забрать деньги и отправиться восвояси. Мы выйдем на пенсию и отправимся в кругосветное плавание. Если вердикт пересмотрят, то мы станем банкротами и займемся делами о разводах.

— Но благодаря такому вердикту у вас появится много клиентов.

— Конечно, но больше мелкой рыбешки.

Употребив слово «банкрот», Уэс прозрачно намекнул Хаффи, что лучше бы он и дальше сидел в своей клетке вместе со старым Хренхедом и всем банком. Вердикт никак нельзя отнести к активам, но без него балансовый отчет Пейтонов выглядел бы так же бледно, как и вчера. Они потеряли практически все, и признание их банкротами явилось бы лишь очередным позорным бременем, которое они готовы были взять на свои плечи. Ну что ж, взваливайте, если вам так этого хочется.

А они еще вернутся.

— Я не могу предоставить тебе план, Хаффи. Но спасибо, что спросил. Забегай дней через тридцать, и поговорим. А сейчас меня ждут клиенты, которыми уже несколько месяцев никто не занимался.

— Так что же я скажу мистеру Хренхеду?

— Да ничего особенного. Надавите на нас чуть сильнее, и он сможет подтираться этими документами. Просто сбавьте темп, дайте нам время, и мы выплатим долг.

— Так и передам.

В кафе «У Бейб» на Мэйн-стрит Мэри-Грейс и Тип Шепард сидели в отдельной секции у окна и говорили о городе. Она вспоминала, как когда-то Главная улица была заполнена людьми, которые занимались покупками или просто встречались. Баумор был слишком мал для больших дисконтных центров, поэтому там еще остались маленькие магазинчики. Когда Мэри-Грейс была маленькой, там часто случались пробки и возникали проблемы с парковкой. Теперь же окна половины магазинов были забиты фанерой, а остальные испытывали острый недостаток в покупателях.

Тинейджер в фартуке принес две чашки черного кофе и ушел, не сказав ни слова. Мэри-Грейс положила в напиток сахар, а Шепард опасливо наблюдал за ней.

— Вы уверены, что этот кофе можно пить? — спросил он.

— Конечно. Городские власти наконец запретили использовать водопроводную воду в ресторанах. К тому же я знаю Бейб уже тридцать лет. Она первой начала покупать воду для своего заведения.

Шепард осторожно сделал глоток, затем выложил на стол диктофон и записную книжку.

— Почему вы согласились вести эти дела? — спросил он.

Мэри-Грейс улыбнулась и покачала головой, продолжая помешивать кофе ложечкой.

— Я задавала себе этот вопрос тысячу раз, но ответ очень прост. Пит, муж Дженет, работал у моего дяди. Я знала нескольких пострадавших. Это маленький городок, и когда заболело так много людей, стало ясно, что это происходит по какой-то причине. Рак распространялся ужасающими темпами, и люди сильно страдали. После первых трех или четырех похорон я поняла: нужно что-то делать.

Он записывал и не обратил внимания на небольшую паузу.

Помолчав, Мэри-Грейс продолжила:

— «Крейн» была крупнейшим работодателем, и довольно давно уже ходили слухи о том, что завод сбрасывает отходы где-то неподалеку. Многие из тех, кто там работал, чувствовали себя нехорошо. Помню, возвращаясь домой из университета, когда я еще училась на втором курсе, я слышала разговоры о том, что вода испортилась. Мы жили в миле от города, и у нас был собственный колодец, поэтому для нашей семьи этой проблемы не существовало. Но в городе дела шли все хуже и хуже. Год от года слухи о выбросах отходов расползались и множились, пока в них не поверили все. Тогда же вода превратилась в мерзкую жидкость, непригодную для питья. Потом люди стати заболевать раком печени, почек, мочеполовой системы, желудка, желчного пузыря и крови, уровень лейкемии сильно вырос. Однажды в воскресенье я была в церкви с родителями и увидела четырех людей, лысых, как колено. От химиотерапии. Мне казалось, я попала в фильм ужасов.

— Вы когда-нибудь жалели о том, что начали разбирательство?

— Нет, никогда. Мы многое потеряли, но и мой родной город тоже. Надеюсь, сейчас с этим покончено. Уэс и я молоды, мы выживем. Но многие из пострадавших либо уже умерли, либо смертельно больны.

— Вы думали о деньгах?

— Каких деньгах? Апелляция займет еще восемнадцать месяцев, а сейчас это вообще кажется вечностью. Вы должны представить себе полную картину происходящего.

— И какова же она?

— Подумайте, что будет через пять лет. Через пять лет проведут очистные работы, и все токсичные отходы будут удалены, так что никто уже не заболеет. Будет произведена выплата, одна массовая выплата, когда «Крейн кемикл» наконец сядет за стол переговоров со своими страховщиками-толстосумами и возместит все тем семьям, которые они разрушили. Каждый получит заслуженную компенсацию.

— Включая юристов.

— Разумеется. Если бы не юристы, «Крейн» продолжала бы синтезировать пилламар-5 и сбрасывать отходы производства в колодцы у завода. И никто не призвал бы их к ответственности.

— Зато теперь они в Мексике.

— О да, синтезируют пилламар-5 и сбрасывают отходы производства в колодцы у завода. И всем на это наплевать. Там не будут устраивать подобные разбирательства.

— Каковы ваши шансы при апелляции?

Она сделала глоток уже выдохшегося и слишком сладкого кофе и собиралась ответить, но тут рядом остановился страховой агент, пожал ей руку, обнял, несколько раз поблагодарил и чуть не расплакался, уходя. Потом вошел мистер Гринвуд, директор средней школы, уже вышедший на пенсию, заметил свою бывшую ученицу и чуть не задушил ее в медвежьих объятиях. Не обращая никакого внимания на Шепарда, он говорил и говорил о том, как горд за нее. Он рассыпался в благодарностях, обещал молиться за нее, интересовался делами семьи и так далее. Когда он удалился, назойливо распрощавшись, Бейб, хозяйка заведения, подошла обнять Мэри-Грейс, и начался новый раунд поздравлений.

Наконец Шепард встал и направился к выходу. Пару минут спустя Мэри-Грейс последовала за ним.

— Извините, — сказала она. — Для города это великое событие.

— Они очень вами гордятся.

— Пойдемте осмотрим завод.

«Бауморский завод „Крейн кемикл“ номер два», как он официально назывался, располагался в заброшенной промышленной зоне на восточной окраине города. Ряд заводских корпусов из шлакобетонных блоков с плоскими крышами были связаны многочисленными трубами и конвейерами. За ними располагались водонапорные башни и бункеры для хранения продукции. Все поросло травой и сорняками. Из-за суда компания обнесла весь комплекс многокилометровым двенадцатифутовым забором из рабицы, увенчав его сверкающей колючей проволокой. Тяжелые ворота были опутаны цепью и заперты на висячие замки. Словно тюрьма, где происходит что-то нехорошее, завод прятался от мира, схоронив все секреты за своими стенами.

Мэри-Грейс посещала завод не менее дюжины раз за время процесса, но всегда в компании других людей — юристов, инженеров, бывших сотрудников «Крейн», охранников и даже судьи Харрисона. Последний визит состоялся два месяца назад, когда завод показывали присяжным.

Они с Шепардом остановились у главных ворот и осмотрели замки. На большой и уже разваливающейся вывеске значилось название завода и имя владельца. Когда они смотрели на заводские постройки через забор из рабицы, Мэри-Грейс произнесла:

— Шесть лет назад, когда стало понятно, что суд неизбежен, «Крейн» сбежала в Мексику. За три дня до этого сотрудникам выдали уведомления и по пятьсот долларов выходного пособия, а ведь многие из них проработали здесь по тридцать лет. С их стороны было огромной глупостью уехать из города, потому что некоторые из бывших работников оказались нашими лучшими свидетелями на суде. Люди до сих пор обижены на них. Если у «Крейн» и были друзья в Бауморе, то они лишились всех, когда вот так обошлись с сотрудниками.

Фотограф, работавший с Шепардом, встретил их у ворот и принялся яростно снимать. Они прошлись вдоль забора под руководством Мэри-Грейс.

— Долгие годы завод оставался открытым. Здесь процветал вандализм, собирались тинейджеры, выпивали и баловались с наркотиками. А теперь люди стараются держаться подальше от этого места. Ворота и забор совершенно не нужны. Никто и близко не хочет сюда подходить.

В западной части комплекса ближе к середине рядком стояли большие металлические цилиндры. Указав на них, Мэри-Грейс пояснила:

— Это экстракционная установка номер два. Бихлоронилен сбрасывался в качестве побочного продукта производства и хранился в этих контейнерах. Часть забирали для соответствующей утилизации, а все остальное вывозили в ближайший лес на дальней границе территории комплекса и просто сбрасывали в овраг.

— Овраг Проктора?

— Да. Мистер Проктор был ответственным за утилизацию. Он умер от рака, до того как мы успели вызвать его в суд. — Они прошли еще двадцать ярдов вдоль забора. — Отсюда это не видно, но в лесах есть три оврага, и они просто сбрасывали туда контейнеры, присыпали их землей и грязью. Через какое-то время начались утечки, ведь контейнеры не запечатывались должным образом, и химикалии просочились в почву. Это продолжалось долгие годы: тонны бихлоронилена, картоликса, аклара и других веществ, признанных канцерогенами. Если доверять мнению наших экспертов, а присяжные, несомненно, так и поступили, яд попал в водоносные слои почвы, из которых Баумор выкачивает воду.

В этот момент на мототележке для гольфа с другой стороны забора к ним приблизилась охрана. Два охранника-тяжеловеса, вооруженных огнестрельным оружием, остановились и пристально смотрели на них.

— Просто не обращайте внимания, — прошептала Мэри-Грейс.

— Что вы ищете? — спросил один из охранников.

— Мы находимся по другую сторону забора, — заметила она.

— Что вы ищете? — повторил он.

— Я Мэри-Грейс Пейтон, одна из юристов по делу. А вы, ребята, отправляйтесь дальше.

Оба тут же кивнули и медленно отъехали.

Она бросила взгляд на часы.

— Мне пора идти.

— Мы можем встретиться еще раз?

— Посмотрим. Обещать не могу. Сейчас у меня очень напряженный период.

Они добрались на машине до церкви Пайн-Гроув и попрощались. Когда Шепард уехал, Мэри-Грейс пошла к трейлеру Дженет, миновав по пути три дома. Бетт находилась на работе, так что дома было очень тихо. Около часа Мэри-Грейс просидела со своей клиенткой под маленьким деревцем, распивая лимонад в бутылках. Никаких слез и носовых платков, а лишь девчачьи разговоры о жизни, семье и последних четырех месяцах, проведенных в этом ужасном зале суда.

Глава 6

За час до закрытия торгов акции «Крейн» уже опустились до 18 долларов за штуку, а потом начали вяло расти, если это можно так назвать. Цена колебалась на отметке 20 долларов в течение получаса, прежде чем кое-как зафиксироваться на этом уровне.

В дополнение к произошедшей катастрофе инвесторы почему-то решили отомстить всей империи Карла. Группа Трюдо владела 45 процентами «Крейн» и более мелкими долями в шести других публичных компаниях — трех химических предприятиях, нефтедобывающей компании, производителе запчастей для автомобилей и одной сети отелей. Вскоре после обеда обыкновенные акции этих шести компаний тоже начали падать. Это казалось странным, но поведение рынка в принципе часто непредсказуемо. На Уолл-стрит несчастье распространяется, как зараза. И почему сеется паника, толком не понимает никто.

Мистер Трюдо не предвидел наступления цепной реакции, как и Феликс Бард, его гениальный финансовый директор. Они в ужасе наблюдали за тем, как за считанные минуты, которые им казались такими долгими, Группа Трюдо потеряла миллиард долларов рыночной стоимости.

Последовали яростные обвинения. Очевидно, все сводилось к вердикту, принятому в Миссисипи. Но многие аналитики, в особенности неумолкающие эксперты, выступавшие по телевидению, указывали на тот факт, что «Крейн» долгие годы слепо шла вперед, даже не удосужившись полностью застраховать материальную ответственность. Компания сэкономила кучу денег на страховых премиях, зато теперь отдаст еще больше. Бобби Рацлаф тихо смотрел в углу выступление одного из таких аналитиков, когда Карл взревел:

— Выключи эту чушь!

Незадолго до 16.00 биржи закрылись и кровопролитие закончилось. Карл сидел за рабочим столом, не отнимая трубку от уха. Бард расположился за столом переговоров, наблюдая за двумя мониторами и записывая последние цены на акции. Побледневший Рацлаф чувствовал себя нехорошо, ему казалось, что он полный банкрот, и он ходил от окна к окну, словно выбирая, из какого выпрыгнуть.

Акции других шести компаний подросли в последние минуты, и хотя их стоимость понизилась, такое падение никак нельзя было назвать полным крахом. Компании зарекомендовали себя как стабильные, поэтому их акции должны были через какое-то время вернуться на прежний уровень. «Крейн» же, напротив, провалилась по всем статьям. По итогам закрытия торгов цена составила 21,25 доллара за акцию, рухнув на 31,25 доллара по сравнению с предыдущим днем. Рыночная стоимость компании сократилась с 3,2 до 1,3 миллиарда. 45-процентная доля мистера Трюдо теперь оценивалась не более чем в 850 миллионов. Бард тут же суммировал убытки, понесенные в связи с падением цены других шести компаний, и высчитал, что за день его шеф потерял около 1,1 миллиарда долларов. Не рекордно большая сумма, однако ее было вполне достаточно, чтобы Карл скатился на какую-нибудь из позиций в совершенно новом списке десяти выдающихся личностей.

Изучив убытки после закрытия торгов, Карл приказал Барду и Рацлафу надеть пиджаки, поправить галстуки и следовать за ним.

Четырьмя этажами ниже, где располагались помещения «Крейн кемикл», топ-менеджеры затаились в маленькой столовой, предназначенной исключительно для них. Местная еда была печально знаменита своей пресностью, зато вид оттуда открывался великолепный. В тот день обед не имел особого значения, ни у кого не было аппетита. Они уже просидели целый час, находясь в глубочайшем шоке и ожидая грома, который грянет сверху. Массовые похороны и то прошли бы веселее. Но мистеру Трюдо каким-то образом удалось оживить присутствующих. Он решительно шагнул внутрь, а за ним вошли два его приспешника — Бард с фальшивой ухмылкой и Рацлаф, позеленевший по самую шею. И вместо того чтобы устроить крик, он поблагодарил мужчин (всех мальчиков) за их нелегкий труд и преданность компании.

С широкой улыбкой Карл произнес:

— Джентльмены, сегодня для нас выдался не самый хороший день. Я уверен, мы еще долго будем о нем вспоминать. — Его голос звучал приятно, как будто он, высочайший руководитель, решил проявить к ним дружелюбие. — Но сегодняшний день уже подходит к концу, и, слава Богу, мы еще стоим на ногах. Завтра же мы надерем всем задницу.

Промелькнула пара испуганных взглядов, одна-две улыбки. Многие думали, что их тотчас же уволят.

Он продолжил:

— Я хочу, чтобы вы запомнили три мысли, которые я выскажу в этот вечер, потому что они войдут в историю. Во-первых, никто из находящихся в этом зале не потеряет работу. Во-вторых, «Крейн кемикл» переживет несправедливость, допущенную правосудием. И в-третьих, я не собираюсь сдаваться и уступать противнику.

Он являл собой само воплощение уверенного лидера, капитана, сплотившего свою команду в окопе. Добавить лишь символ победы и длинную сигару — и он сошел бы за Черчилля в его самый славный час. Он приказал поднять носы, ободриться и так далее.

Даже Бобби Рацлаф почувствовал себя лучше.

Два часа спустя Рацлафа и Барда наконец отпустили и отправили домой. Карлу нужно было время, чтобы подумать, зализать раны и прояснить мысли. Дабы облегчить эту нелегкую задачу, он организовал себе стакан шотландского виски и снял туфли. Солнце садилось где-то за Нью-Джерси, и он с радостью распрощался с этим незабываемым днем.

Он взглянул на компьютер и проверил, кто ему звонил. Четыре раза звонила Брианна, ничего срочного. Если бы она звонила по важному делу, секретарь Карла оставила бы пометку «Ваша жена», а не «Брианна». Он свяжется с ней потом. Сейчас у него нет настроения выслушивать ее отчет о сегодняшних тренировках.

Было еще сорок звонков, и его внимание привлек номер двадцать восемь. Под ним отметился сенатор Гротт из Вашингтона. Карл едва знал его лично, но любой серьезный корпоративный игрок знал сенатора. Гротт отработал три срока в сенате США от штата Нью-Йорк, прежде чем добровольно вышел на пенсию и присоединился к солидной юридической фирме, которая помогла ему сколотить состояние. Это был мистер Вашингтон, посвященное лицо, опытный консультант и советник многих офисов на Уолл-стрит, Пенсильвания-авеню и везде, где ему только хотелось. Сенатор Гротт имел больше полезных знакомых, чем любой другой человек, часто играл в гольф с обитателями Белого дома, кто бы его ни занимал в текущий момент, путешествовал по свету в поисках новых контактов, давал советы только сильным мира сего и вообще считался основным связующим звеном между большой корпоративной Америкой и большим правительством. И если сенатор звонил тебе, ты должен был ему перезвонить, даже если только что потерял миллиард долларов. Сенатор точно знал, сколько ты потерял, и его это сильно беспокоило.

Карл набрал номер личного телефона Гротта. После восьми гудков в трубке раздался грубоватый голос:

— Гротт.

— Сенатор Гротт, вас беспокоит Карл Трюдо, — вежливо сказал Карл. Он проявлял почтение к немногим, а сенатор требовал и заслуживал уважения.

— Ах да, Карл, — ответил тот, словно они играли в гольф великое множество раз. Просто пара старых приятелей. Карл слушал этот голос и вспоминал, сколько раз видел сенатора в новостях. — Как поживает Эймос? — спросил он.

Это был общий знакомый, связывавший их между собой.

— Отлично. Мы с ним обедали всего месяц назад, — солгал Карл. Эймос был управляющим партнером в одной из юридических фирм, услугами которой Карл пользовался уже около десяти лет. Фирма сенатора здесь и близко не стояла, о нет. Но Эймос был важной персоной, имевшей достаточный вес для того, чтобы сенатор не забыл о нем упомянуть.

— Передавайте ему от меня привет.

— Разумеется, — отозвался Карл и подумал: «Скорее бы он перешел к делу».

— Послушайте, я знаю, у вас выдался нелегкий день, поэтому не смею вас задерживать. — Гротт сделал паузу. — В городе Бока-Ратон есть один человек, с которым вам стоит встретиться. Его зовут Райнхарт, Барри Райнхарт. Он работает кем-то вроде консультанта, только в справочнике его контакты вы никогда не найдете. Его фирма специализируется на выборах.

Последовала долгая пауза, которую надо было заполнить. И Карл сказал:

— Хорошо, я слушаю.

— Он необыкновенно компетентен, умен, проницателен, успешен и берет за работу огромные деньги. И если кто-то может изменить этот вердикт, то вам нужен именно мистер Райнхарт.

— Изменить вердикт, — повторил Карл.

Сенатор продолжал:

— Если вам это интересно, я позвоню ему и попрошу оставить дверь открытой.

— О да, конечно, мне это интересно.

Изменить вердикт. Это звучало музыкой для его ушей.

— Договорились, я буду на связи.

— Благодарю.

На этих словах беседа закончилась. Сенатор не изменил себе. Услуга сейчас, оплата потом. Все его контактные лица пойдут по струнке, а рука вымоет руку самым тщательным образом. Сейчас этот звонок не стоил ни цента, но когда-нибудь сенатор получит за него достойное вознаграждение.

Карл помешал пальцем виски в стакане и проверил остальные звонки. Тоска и ничего больше.

Изменить вердикт, повторял он про себя.

В центре его безупречно чистого стола лежало заключение с пометкой «КОНФИДЕНЦИАЛЬНО». А разве не все заключения, которые ему приносили, конфиденциальны? На титульном листе кто-то написал черным маркером фамилию «ПЕЙТОН». Карл взял документ, положил ноги на стол и принялся его листать. Там были и фотографии, первая со вчерашнего заседания, когда мистер и миссис Пейтон выходили из здания суда, рука об руку, наслаждаясь ярчайшим триумфом. Еще он нашел более раннюю фотографию Мэри-Грейс из публикации в сборнике адвокатов, с краткой биографией. Родилась в Бауморе, окончила колледж Миллсапс, высшее юридическое образование получила в «Ол Мисс»,[19] потом два года отработала на должности государственного клерка, еще два у государственного защитника, бывший президент окружной коллегии адвокатов, сертифицированный юрист по судебным спорам, член школьного комитета, член демократической партии штата и нескольких групп по защите окружающей среды.

В той же самой статье он нашел фотографию и биографию Джеймса Уэсли Пейтона. Родился в Монро, штат Луизиана, записался в футбольную группу в южном Миссисипи, затем поступил на юридический факультет в университете Тулейна, три года отработал помощником прокурора, входит во всевозможные группы юристов-судебников, клуб «Ротари»,[20] «Цивитан»[21] и так далее.

Два несчастных адвокатишки, которые только что мастерски организовали вылет Карла из списка 400 богатейших людей Америки, составляемого журналом «Форбс».

Двое детей, няня-нелегал, частные школы, епископальная церковь, перспектива лишения прав выкупа дома и офиса, возможность передачи банку двух автомобилей, юридическая практика (других партнеров не было, только вспомогательный персонал), что просуществовала десять лет и когда-то приносила неплохой доход (по меркам маленького городка), а теперь располагалась в заброшенном магазине дешевых товаров, за который они задолжали арендную плату уже за три месяца. Затем Карл перешел к еще более приятной части: у них были огромные долги в размере 400 тысяч долларов перед банком «Секонд стейт», полученных по кредиту, который фактически ничем не обеспечивался. Никаких платежей, даже по процентам, за последние пять месяцев. Банк «Секонд стейт» являлся местной коммерческой организацией с десятью офисами в южном Миссисипи. Четыреста тысяч долларов были даны в долг только лишь ради финансирования разбирательства против «Крейн кемикл».

— Четыреста тысяч долларов, — пробормотал Карл. Он потратил почти 14 миллионов на защиту от этого чертова иска.

Банковские счета пусты. Кредитные карты не работают. Другие клиенты (не из Баумора), по слухам, недовольны недостатком внимания.

Никаких других успешных вердиктов на их счету. Ничего даже и близко нет к миллиону долларов.

Резюме: эти люди по уши в долгах и висят на волоске. Стоит только их подтолкнуть, и они свалятся в пропасть. Стратегия: затянуть апелляцию, тянуть как можно дольше. Усилить давление со стороны банка. Быть может, купить банк «Секонд стейт» и потребовать уплаты долга. Банкротство будет лишь одним из ударов. А когда волной пойдут апелляции, у Пейтонов вообще случится помутнение рассудка. К тому же они не смогут заниматься другими тридцатью (или около того) исками против «Крейн» и, вероятно, откажутся от большинства клиентов.

Вывод: эту маленькую юридическую фирму можно разрушить.

Заключение не было подписано, что нисколько не удивило Карла, он знал, что его составил один из двух ушлых молодых людей из команды Рацлафа. Он выяснит, который из них, и повысит ему зарплату. Парень проделал отличную работу.

Великий Карл Трюдо стирал в порошок огромные конгломераты, захватывал вражеские советы директоров, увольнял известных топ-менеджеров, разваливал целые предприятия, обчищал банкиров, манипулировал ценами акций на бирже и портил карьеру дюжинам своих врагов.

И уж конечно, он сможет разрушить какую-то жалкую юридическую фирму женушки и муженька в Хаттисберге, штат Миссисипи.

Толивер доставил его домой чуть позже девяти вечера, Карл сам пожелал вернуться в такое время, когда Сэдлер уже будет в постели и не придется ворковать с ребенком, который ему совершенно неинтересен. От другого ребенка спастись не удалось. Брианна покорно ждала его. Они должны были поужинать вместе у камина.

Едва переступив через порог, он лицом к лицу столкнулся с «Имельдой», которая навечно оккупировала фойе и выглядела еще более опороченной, чем вчера вечером. Он не мог пройти мимо композиции, не уставившись на нее. Неужели эта куча бронзовых прутов должна напоминать молодую девушку? Где же ее туловище? А конечности? А голова? Неужели он правда заплатил столько денег за эту абстрактную чертовщину?

И как долго она будет преследовать его в его собственном пентхаусе?

Отдавая лакею пальто и портфель, Карл грустно разглядывал шедевр, а потом услышал слова, которых так боялся:

— Здравствуй, дорогой. — Брианна прошла по комнате в струящемся красном платье со шлейфом. Они быстро поцеловали друг друга в щеку.

— Разве она не потрясающая? — восхитилась Брианна, указывая рукой на «Имельду».

— Вот именно, потрясающая — очень верное слово, — ответил он.

Карл взглянул на Брианну, потом на «Имельду», и ему захотелось придушить обеих. Но момент был упущен. Он никогда не сможет признать поражение.

— Ужин готов, дорогой, — проворковала она.

— Я не голоден. Давай выпьем.

— Но Клодель приготовила твое любимое блюдо — морской язык на гриле.

— У меня нет аппетита, дорогая, — сказал он, снимая галстук и бросая его лакею.

— Сегодня был ужасный день, я знаю, — ответила Брианна. — Шотландского виски?

— Да.

— Расскажешь мне обо всем? — спросила она.

— С удовольствием.

Личный инвестиционный менеджер Брианны, незнакомая Карлу женщина, звонила ей весь день с новостями о крахе акций. Брианна знала все цифры и слышала сообщения о том, что ее муж разорился на миллиард или около того.

Она отпустила всех работников кухни и переоделась в намного более откровенную ночную рубашку. Они устроились у камина и болтали, пока сон не сморил обоих.

Глава 7

В 10.00 в пятницу, через два дня после оглашения вердикта, фирма Пейтонов собралась в «бункере» — большом помещении с некрашеными стенами из гипсокартона, где громоздились самодельные полки и хранилась целая коллекция аэроснимков, медицинских заключений, биографий присяжных, отчетов свидетелей-экспертов и сотни других документов по делу и прочих приложений. В центре помещения высилось нечто вроде стола: четыре больших куска многослойной фанеры толщиной в дюйм лежали на козлах для пилки бревен в жалком окружении металлических и деревянных стульев, из которых почти в каждом не хватало какой-то детали. Этот стол, очевидно, был центром боевых действий в течение последних четырех месяцев, на нем лежали стопки бумаг и кипы юридических книг. Шерман, один из ассистентов, провел большую часть предыдущего дня, вынося оттуда кофейные чашки, коробки из-под пиццы, контейнеры от китайской еды и пустые бутылки от воды. Еще он подмел бетонные полы, хотя они выглядели так, будто он этого не делал.

Их бывший офис, трехэтажное здание на Мэйн-стрит, элегантно украшался, снабжался всем необходимым и убирался каждый вечер. Тогда внешний вид и чистота казались им важными.

А теперь они просто пытались выжить.

Несмотря на мрачное окружение, настроение у всех было отличное, вполне понятно почему. Марафон закончился. В невероятный вердикт до сих пор верилось с трудом. Объединив усилия и добиваясь цели потом и кровью, маленькая фирма напала на страшное чудовище, вырвала у него победу в этой схватке и передала трофей добрым людям.

Мэри-Грейс призвала собравшихся к порядку. Все телефоны стояли в режиме ожидания, потому что Тэбби, секретарь, была таким же сотрудником фирмы, как и все, и тоже собиралась участвовать в дискуссии. Слава Богу, телефонные звонки стали снова раздаваться в этом офисе.

Шерман и Расти, другой ассистент, щеголяли в джинсах, футболках и ботинках на босу ногу. Если уж работать в помещении, где раньше располагался магазин дешевых товаров, то о каком дресс-коде может идти речь? Тэбби и Вики, другая секретарша, перестали красиво одеваться, зацепив платья на старой, испорченной мебели. Одна лишь Оливия, бухгалтер, как полагается почтенной женщине, каждый день являлась в офис в соответствующем виде.

Они сидели вокруг фанерного стола, потягивая все тот же плохой кофе, к которому уже привыкли, и с улыбкой слушали, как Мэри-Грейс вкратце описывала их позицию:

— Будут поданы ходатайства, как обычно при завершении процесса, — говорила она. — Судья Харрисон назначил слушание через тридцать дней, но мы не ожидаем каких-либо эксцессов.

— За судью Харрисона, — сказал Шерман, и все поддержали его, чокнувшись чашками с кофе.

Эта фирма стала очень демократичной. Все присутствующие ощущали себя равными. Каждый мог сказать то, что ему или ей хотелось. Обращались друг к другу только по имени. Бедность объединяет людей.

Мэри-Грейс продолжала:

— Следующие несколько месяцев Шерман и я будем вести дело Бейкер, мы также займемся другими делами по Баумору. Уэс и Расти возьмут их на себя и начнут зарабатывать деньги.

Аплодисменты.

— За деньги, — предложил Шерман еще один тост. Он получил юридическое образование на вечернем отделении университета, но не смог пройти экзамен на адвоката. Сейчас ему было уже за сорок, и хотя он работал только помощником юриста, знал гораздо больше многих полноценных юристов. Расти был на двадцать лет моложе и подумывал над тем, чтобы получить медицинское образование.

— Пока мы не ушли от темы, — продолжала Мэри-Грейс, — Оливия принесла мне последний отчет об отрицательном балансе. Как всегда, любо-дорого взглянуть. — Она взяла лист бумаги и посмотрела на цифры. — Теперь мы официально задержали арендную плату на три месяца на общую сумму в четыре тысячи пятьсот долларов.

— Ну и пожалуйста, выселите нас, — вставил Расти.

— Лендлорд пока еще наш клиент и не особенно беспокоится. Все остальные счета тоже просрочены минимум на два месяца, за исключением, конечно, квитанций за телефонные разговоры и электричество. Зарплаты не выплачивались уже четыре недели.

— Пять, — поправил Шерман.

— Ты уверен? — спросила она.

— По состоянию на сегодняшний день, да. Ведь по-старому сегодня нам должны были бы выплатить зарплату.

— Прошу прощения, тогда пять недель. Мы сможем получить деньги за неделю, если все сложится с делом Рейни. Надо постараться нагнать былые темпы.

— Мы выживаем, как можем, — сказала Тэбби — единственный одинокий человек в фирме. У всех остальных были работающие супруги. И несмотря на неприлично маленькие семейные бюджеты, все они твердо решили выживать.

— Как насчет семейства Пейтон? — поинтересовалась Вики.

— У нас все в порядке, — сказал Уэс. — Я знаю, вы волнуетесь, мы благодарны за это, но мы справляемся, так же, как и вы. Я говорил это тысячу раз, скажу и сейчас. Мэри-Грейс и я выплатим вам все сполна, как только сможем. Похоже, положение дел уже меняется к лучшему.

— Мы больше беспокоимся о вас, — добавила Мэри-Грейс.

Но никто не собирался уходить. И даже не угрожал этим. Между ними уже давно возникла договоренность, хотя и негласная. Когда и если бауморские дела разрешатся в их пользу, деньги будут поделены между всей фирмой. Может быть, и не поровну, но все присутствующие знали, что получат достойное вознаграждение.

— А что с банком? — спросил Расти. Сейчас секретов уже не было. Они знали, что Хаффи заезжал пару дней назад, и знали, сколько задолжали банку «Секонд стейт».

— Я связал их по рукам и ногам, — ответил Уэс. — Если они начнут давить еще сильнее, то мы подадим заявление по Главе второй и пошлем банк к чертям.

— Голосую за то, чтобы надуть банк, — сказал Шерман.

Казалось, все в комнате были единодушно согласны с тем, что банк нужно надуть, хотя все знали правду. Иск не пошел бы дальше без поддержки Хаффи, когда он убедил мистера Хренхеда увеличить лимит кредита. Еще все знали, что Пейтоны не смогут спать спокойно, пока не расплатятся с банком.

— Мы должны получить около двенадцати тысяч чистого дохода с дела Рейни, — объявила Мэри-Грейс. — И еще десять тысяч с дела по укусу собаки.

— А может, и пятнадцать.

— А что потом? Когда мы сможем рассчитывать на следующую выплату? — С этим вопросом Мэри-Грейс обратилась уже ко всем.

— Гитер, — произнес Шерман. Это звучало скорее как предположение.

Уэс посмотрел на Мэри-Грейс. И оба в недоумении уставились на Шермана.

— Кто такой Гитер?

— Один из наших клиентов. Он поскользнулся и упал в магазине «Крогер». Обратился к нам около восьми месяцев назад.

Сидевшие за столом обменялись удивленными взглядами. Очевидно, оба юриста забыли про одного из клиентов.

— Я его не помню, — признался Уэс.

— Какова потенциальная прибыль? — спросила Мэри-Грейс.

— Не особенно большая. Трудно будет привлечь их к ответственности. Быть может, тысяч двадцать. Я просмотрю дело и доложу вам о нем в понедельник.

— Отличная идея, — сказала Мэри-Грейс и тут же перешла к другому вопросу. — Я знаю, у нас разрываются телефоны и мы полностью разорены, но это не значит, что мы начнем заниматься всякой ерундой. Никаких дел по недвижимости и банкротству. Никаких уголовных дел, если они не обещают баснословных прибылей. Никаких бракоразводных дел, кое-что мы возьмем, по тысяче долларов за дело, но все должно быть согласовано с нами. Эта фирма занимается компенсациями за причинение личного ущерба, и если мы завалим себя мелкими исками, у нас не останется времени на большие дела. Вопросы?

— По телефону поступают такие странные звонки, — заметила Тэбби. — И со всей страны.

— Просто придерживайтесь нашей общей стратегии, — сказал Уэс. — Мы не можем вести дела в Сиэтле или Флориде. Надо зарабатывать деньги здесь, дома, по крайней мере в течение следующих нескольких месяцев.

— Сколько продлится апелляция? — поинтересовалась Вики.

— От восемнадцати до двадцати четырех месяцев, — ответила Мэри-Грейс. — И мы никак не можем это ускорить. Это судебный процесс, вот почему для нас сейчас так важно укрепить позиции и получить прибыль по другим делам.

— Что вынуждает нас перейти к другому вопросу, — перехватил инициативу Уэс. — Вердикт резко поменял всю картину. Во-первых, он превзошел самые смелые ожидания, и другие клиенты из Баумора начнут нас осаждать. Каждый захочет прославиться в суде и добиться такого же великого вердикта. Мы должны проявлять терпение, но не можем позволить, чтобы эти люди свели нас с ума. Во-вторых, над Баумором слетаются стервятники. Юристы скоро сами будут бегать наперегонки, соревнуясь за внимание клиентов. Нас ждет полный кавардак. Следует немедленно докладывать нам о любых обращениях сторонних юристов. В-третьих, вердикт слишком сильно давит на «Крейн». И они возьмутся за еще более грязные методы. Они уже наняли людей, чтобы следить за нами. Никому не верьте. Ни с кем не говорите. Ни один документ не должен пропасть из офиса. Все бумаги сразу же отправляйте в шредер. Мы возьмем ночного сторожа, как только сможем себе это позволить. Короче говоря, следите за тем, что происходит вокруг, и за самими собой.

— Весело, — вставила Вики. — Прямо как в кино.

— Вопросы?

— Да, — сказал Расти. — Можно мы с Шерманом снова начнем гоняться за машинами «скорой помощи», чтобы сразу вербовать пострадавших от несчастных случаев в качестве истцов? С начала суда прошло уже, знаете ли, четыре месяца. И мне не хватает драйва.

— А я уже неделю не был в реанимации, — добавил Шерман. — И очень соскучился по звуку сирен.

Было непонятно, шутят они или нет, но получилось смешно, и все рассмеялись. Наконец Мэри-Грейс сказала:

— Мне все равно, чем вы будете заниматься, главное, чтобы я не знала о том, чего мне знать не нужно.

— Заседание закрыто, — объявил Уэс. — И сегодня пятница. Все отправляются по домам в полдень. Мы закрываем офис. Увидимся в понедельник.

Они забрали Мэка и Лайзу из школы и, перекусив фаст-фудом, отправились на юг. Они ехали около часа, пока не увидели первый указатель на озеро Гарланд. Дороги постепенно сужались, а потом перешли в посыпанные гравием. Домик располагался в тупике, которым кончалась грунтовая дорога, и возвышался над водой на сваях как раз на границе между лесом и кромкой озера. Небольшой пирс уходил от крыльца в воду, а за ним большое озеро, казалось, простиралось на многие мили вокруг. Вокруг не наблюдалось следов человека, как на озере, так и вокруг него.

Домик принадлежал их другу-юристу, у которого Уэс когда-то работал и который в свое время отказался ввязываться в бауморскую авантюру. И это решение казалось очень мудрым, только сорок восемь часов назад все изменилось. Теперь его обоснованность представлялась весьма сомнительной.

Изначально они хотели уехать дальше, потратив на дорогу еще пару часов, добраться до Дестина и провести длинный уикэнд на пляже. Но они просто не могли себе этого позволить.

Выгрузив все из машины, они прошлись по просторному треугольному дому с огромной мансардой, которую Мэк внимательно изучил и объявил великолепной зоной для очередной «ночевки в палатках».

— Посмотрим, — ответил Уэс.

В доме оказалось еще три маленькие спальни на первом этаже, и он собирался найти себе удобную кровать. Основной целью этих выходных было хорошо выспаться. Выспаться и провести время с детьми.

Как им и обещали, рыболовные снасти лежали в кладовке под верандой. Лодка стояла в конце пирса, и дети с радостным волнением наблюдали за тем, как Уэс спускал ее на воду. Мэри-Грейс разбиралась со спасательными жилетами, убеждаясь в том, что оба ребенка надежно защищены. Спустя час после приезда она уже уютно устроилась под покрывалом в шезлонге на веранде с книжкой в руках, глядя, как остальные члены ее семьи направляются к голубому горизонту озера Гарланд, — три маленьких силуэта в поисках лещей и краппи.

На дворе стояла середина ноября, желтые и красные листья падали и кружились на ветру, засыпая дом, пирс и гладь озера. Тишина поглотила все вокруг. Шума маленькой моторной лодки вдали уже не было слышно. Ветер дул едва заметно. Птицы и звери тоже куда-то пропали. Идеальная тишина, которую так редко можно испытать, сейчас нужна была ей больше всего, и она испытывала благодарность за эту тишину. Мэри-Грейс захлопнула книгу, закрыла глаза и попыталась подумать о чем-то, что не касалось бы событий последних нескольких месяцев.

Где они будут через пять лет? Она сосредоточилась на будущем, потому что их прошлое, казалось, поглотило дело Бейкер. Разумеется, у них будет дом, только никогда больше они не заложат свое будущее, для того чтобы взять огромный кредит на хорошенький маленький замок в глуши. Она хотела дом, и ничего больше. Мэри-Грейс уже не желала ни заграничных машин, ни дорогого офиса, ни других игрушек, которые когда-то казались такими важными. Она хотела лишь быть хорошей матерью своим детям и еще хотела дом, где бы могла их растить.

А если не думать о семье и материальных ценностях, то она жаждала видеть больше юристов у себя в фирме. Когда-нибудь их фирма станет большой, в ней будет работать много умных и талантливых специалистов, которые займутся преследованием в суде тех, кто сбрасывает токсичные отходы и производит плохие лекарства и негодные продукты. «Пейтон энд Пейтон» прославится не делами, которые выиграла, а тем, каких негодяев призвала к ответу в суде.

Ей был всего сорок один год, и она ощущала страшную усталость. Но утомление пройдет. Давние мечты о «работе» мамой полный рабочий день и легком выходе на пенсию были забыты навек. «Крейн кемикл» превратила ее в радикала и участника крестового похода. По прошествии последних четырех месяцев она никогда уже не будет такой, как прежде.

Достаточно, Мэри-Грейс открыла глаза.

Мысли неодолимо заставляли ее вновь обратиться к делу, к Дженет Бейкер, к суду, к «Крейн кемикл». Она не желает проводить эти тихие чудесные выходные, размышляя о работе. Мэри-Грейс открыла книгу и начала читать.

На ужин они пожарили хот-доги и закусили пастилой, расположившись на каменном уступе у воды, а потом устроились на пирсе и уже в темноте смотрели на звезды. Воздух был чист и холоден, и они сбились в кучку под покрывалом. Где-то далеко за горизонтом вспыхнул свет, и после небольшой дискуссии они пришли к выводу, что это всего лишь лодка.

— Папа, расскажи какую-нибудь историю, — попросил Мэк, сидевший между сестрой и матерью.

— Какую историю?

— Про привидения. Страшную.

Уэсу тут же пришла в голову мысль о собаках Баумора. Долгие годы свора бездомных собак бродила по окрестностям города. Часто в тишине ночи они визжали, тявкали и шумели сильнее, чем стая койотов. По легенде, собаки страдали бешенством и сошли с ума, потому что пили ту самую воду.

Но они и так слишком много думали о Бауморе. И он вспомнил историю про призрака, ходившего в ночи по воде в поисках любимой жены, которую когда-то утопил. Он начал ее рассказывать, а дети еще крепче прижались к родителям.

Глава 8

Охранник в униформе открыл ворота, затем вежливо кивнул шоферу, и длинный черный «мерседес» выехал за ограду особняка, как всегда, в величайшей спешке. Мистер Карл Трюдо сидел на заднем сиденье один и уже успел погрязнуть в утренней прессе. На часах было 7.30 — слишком рано для гольфа или большого тенниса и слишком рано для пробок в субботнее утро в Палм-Бич. Через считанные минуты машина уже летела на юг по федеральной автостраде номер 95.

Отчеты по рынку Карл игнорировал. Слава Богу, эта неделя наконец-то закончилась. Вчера вечером акции «Крейн» закрылись при цене 19,5 доллара за штуку, и, похоже, постоянная нижняя планка для них еще не была найдена. И пусть ему суждено было навсегда войти в историю как одному из нескольких человек, что потеряли миллиард долларов за день, он уже выдумывал следующую легенду. Дайте ему год, и он вернет свой миллиард. А через два года его удвоит.

Сорок минут спустя он уже был в городе Бока-Ратон, пересекая канал и направляясь к пляжу, где стройными рядами возвышались многоэтажные отели и дома. Офисное здание представляло собой сверкающий цилиндр из стекла высотой десять этажей с воротами, охраной и без единой вывески снаружи. Лавируя между многочисленными постройками, «мерседес» подъехал к подъезду и остановился возле него. Молодой человек строгого вида в черном костюме открыл заднюю дверь и сказал:

— Доброе утро, мистер Трюдо.

— Доброе утро, — ответил Карл, выходя из машины.

— Следуйте за мной, сэр.

После поспешно проведенных поисков Карл выяснил, что фирма «Трой-Хоган» усиленно работала над тем, чтобы оставаться незаметной. У нее не было ни веб-сайта, ни брошюр, ни рекламы, она не публиковала телефонные номера в справочниках и не стремилась как-либо еще привлечь клиентов. Ее нельзя было назвать юридической фирмой, потому что на ведение именно такой деятельности она не имела зарегистрированных прав не только во Флориде, но и в любом другом штате. В ней не числилось и зарегистрированных лоббистов. Она представляла собой корпорацию, а не партнерство с ограниченной ответственностью или какой-либо другой вид ассоциации Непонятно также было, откуда взялось такое название, потому что люди с именами Трои и Хоган там никогда не работали. Считалось, что фирма предоставляет услуги по изучению рынка и консультированию, но сфера таких услуг оставалась весьма расплывчатой. Изначально она была учреждена на Бермудах, а во Флориде уже восемь лет вела зарегистрированную деятельность. Ее местным агентом значилась юридическая фирма в Майами. Это была частная фирма, и никто не знал, какие лица ею владеют.

Карлу удалось получить минимум сведений об этой фирме, и это его восхищало.

Директором был Барри Райнхарт, и здесь завеса тайны становилась чуть более прозрачной. По словам друзей и контактных лиц в Вашингтоне, двадцать лет назад Райнхарт вел активную деятельность в округе Колумбия, но после него не осталось и отпечатка пальцев. Он работал на одного конгрессмена, Пентагон и парочку небольших лоббистских фракций — самое типичное резюме, одно из миллионов подобных. В 1990 году без видимых причин Барри уехал из города и осел в Миннесоте, где провел успешную кампанию никому не известного политика, который в итоге прошел в конгресс. Затем он отправился в Орегон, где творил чудеса в предвыборной гонке между кандидатами в сенат. Заслужив великолепную репутацию, он сразу же перестал заниматься кампаниями и просто исчез. Конец истории.

Райнхарту было сорок восемь лет, он был женат, дважды разведен, не имел детей, криминального прошлого, не являлся членом профессиональных ассоциаций и гражданских клубов. Он получил степень по политологии в Университете штата Мэриленд и юридическую степень в Университете Невады.

Казалось, никто не знает, чем Райнхарт занимается сейчас, но он, несомненно, преуспел в этом деле. Его шикарные апартаменты на верхнем этаже цилиндрического здания украшали произведения современного искусства и модная мебель, все в минималистском стиле. Карл, не жалевший денег на собственный офис, остался под впечатлением.

Барри ждал у двери кабинета. Они обменялись рукопожатием и парой приятных вежливых фраз, досконально изучая костюмы, рубашки, галстуки и туфли друг друга. Никаких вольностей. Ни одной деталью нельзя было пренебречь, даже несмотря на субботнее утро в Южной Флориде. Первое впечатление имело решающее значение, особенно для Барри, которого грела мысль о привлечении нового богатого клиента.

Карл ожидал увидеть перед собой хитрого менеджера по продаже машин в плохом костюме, но вопреки своим предположениям оказался приятно удивлен. Мистер Райнхарт был преисполнен достоинства, подобострастен, ухожен и вел себя совершенно непринужденно наедине с таким могущественным человеком. Разумеется, он не мог считать себя равным Карлу, но, похоже, прекрасно себя при этом чувствовал.

Секретарь спросила, принести ли им кофе, как только они вошли внутрь и повстречались с океаном. С десятого этажа здания, возвышавшегося над пляжем, просторы Атлантики казались бесконечными. Карл, который по несколько раз в день любовался на Гудзон, испытал чувство зависти.

— Красиво, — сказал он, глядя сквозь десятифутовые стеклянные окна.

— Неплохое место для офиса, — согласился Барри.

Они уселись в бежевые кожаные кресла, и им подали кофе. Секретарь закрыла за собой дверь, создав в кабинете приятную атмосферу полной защищенности.

— Я благодарен за то, что вы согласились принять меня в субботу утром, притом что я обратился к вам совсем недавно.

— Всегда рад помочь, — ответил Барри. — Нелегкая выдалась неделя.

— Бывали и лучше. Полагаю, вы лично разговаривали с сенатором Гроттом.

— О да. Мы частенько с ним болтаем.

— Он почти ничего не рассказал о вашей фирме и о том, чем вы занимаетесь.

Барри засмеялся и положил ногу на ногу:

— Мы занимаемся кампаниями. Вот взгляните. — Он взял в руки пульт дистанционного управления и нажал кнопку, с потолка опустился огромный белый экран, закрывший большую часть стены, на котором высветилась карта всей страны. Большинство штатов были помечены зеленым, остальные — светло-желтым.

— В тридцать одном штате действует выборная система для судей апелляционных и верховных судов. Они раскрашены зеленым. У «желтых» штатов хватает ума назначать своих судей. Соответственно мы зарабатываем на жизнь в «зеленых».

— Судейские выборы?

— Точно. Именно этим мы и занимаемся, причем очень тихо и незаметно. Когда нашим клиентам нужна помощь, мы нацеливаемся на судью Верховного суда, который не проявляет особого дружелюбия, и выводим его или ее из поля действия.

— Вот так легко?

— Вот так легко.

— Кто является вашим клиентом?

— Не могу раскрывать имен, но все они в том же положении, что и вы. Крупные компании, работающие в сфере энергетики, страхования, фармацевтики, химической промышленности, поставки лесоматериалов, всякого рода фабрики, а также врачи, больницы, дома престарелых, банки. Мы собираем тонны денег и нанимаем людей на местах для проведения агрессивных кампаний.

— Вам приходилось работать в Миссисипи?

— Пока нет. — Барри нажал другую кнопку, и «Америка» вернулась. «Зеленые» штаты медленно почернели. — «Темные» штаты — это те, в которых мы работали. Как видите, они простираются от побережья до побережья. А постоянно мы наблюдаем за тридцатью девятью штатами.

Карл отхлебнул кофе и кивнул, словно желая, чтобы Барри продолжал свою речь.

— Здесь на нас работает около пятидесяти человек, все здание принадлежит нам. И мы накапливаем огромное количество информации, изучая каждое апелляционное решение, принятое в «зеленых» штатах. У нас есть сведения о каждом апелляционном судье, его биографии, семье, предыдущем месте работы, разводах, банкротствах и прочих грязных подробностях. Мы изучаем каждое решение и можем предсказать исход практически любого дела, проходящего по апелляции. Мы отслеживаем законодательные акты и не пропускаем новые билли, которые могут повлиять на гражданское судопроизводство. Еще мы наблюдаем за наиболее важными гражданскими процессами.

— Как насчет того самого дела в Хаттисберге?

— О да. Вердикт нас нисколько не удивил.

— Так почему же он удивил моих юристов?

— Ваши юристы поработали хорошо, но не отлично. К тому же истица располагала всеми основаниями для иска. Я повидал много мест сброса отходов, но должен сказать, что Баумор — худшее из них.

— Значит, мы опять проиграем?

— Я считаю именно так. Катастрофа впереди.

Карл вперил взгляд в океан и сделал еще один глоток кофе.

— Что же произойдет на апелляции?

— Зависит от того, кто будет заседать в Верховном суде Миссисипи. Сейчас, судя по всему, вердикт будет принят большинством в пять голосов по отношению к четырем. Этот штат последние два десятка лет печально славился чрезмерным сочувствием к истцам и, как вы, вероятно, знаете, заслужил репутацию колыбели неблагоприятных для корпораций решений. Асбест, табак, «Фен-фен»[22] и все остальные сумасшедшие дела. Гражданские юристы обожают это место.

— Так я проиграю лишь на один голос?

— Вероятнее всего, именно так. Действия суда нельзя предсказать на сто процентов, но да, как правило, расклад такой — пять к четырем.

— Выходит, единственное, что нам нужно, — это дружественный судья?

— Именно.

Карл взял свою чашку и встал. Он скинул пиджак и повесил его на кресло, затем подошел к окнам и устремил взгляд на океан. Грузовой корабль медленно плыл вдоль берега, и какое-то время он наблюдал за ним. Барри медленно потягивал кофе.

— У вас есть на уме какой-нибудь судья? — наконец спросил Карл.

Барри взялся за пульт. Экран погас и уехал назад в потолок. Райнхарт потянулся так, словно у него болела спина, а потом сказал:

— Быть может, нам стоит сначала поговорить о деле.

Карл кивнул и вновь занял кресло.

— Я вас слушаю.

— У нас есть следующее предложение. Вы нанимаете нашу фирму, деньги поступают на соответствующие счета, а я предоставляю вам план действий по реструктуризации Верховного суда штата Миссисипи.

— Сколько?

— Премия делится на две суммы. Прежде всего вы заплатите миллион в качестве предварительного гонорара. Отчетность будет оформлена надлежащим образом. Вы официально станете нашим клиентом, и мы окажем вам консультационные услуги в сфере правительственных отношений — это достаточно расплывчатый термин, позволяющий вложить в него любое значение. Далее вы заплатите семь миллионов долларов, которые отправятся в наш оффшор. Что-то из этих денег будет пущено на кампанию, но большая часть останется нам. В отчетности будет отражена только первая сумма.

Карл кивнул с пониманием.

— За восемь миллионов я могу завести собственного судью в Верховном суде.

— Таков наш план.

— А сколько такой судья зарабатывает за год?

— Сто десять тысяч.

— Сто десять тысяч, — повторил Карл.

— Все относительно. Мэр Нью-Йорка потратил семьдесят пять миллионов, чтобы его избрали на пост, который приносит лишь малую толику этой суммы. Это политика.

— Политика, — произнес Карл так, словно хотел плюнуть. Он тяжело вздохнул и чуть обмяк в кресле. — Наверное, это меньше, чем сумма по вердикту.

— Намного, к тому же будут еще вердикты. И восемь миллионов — это еще выгодная сделка.

— Вы говорите так, как будто все очень легко.

— Нелегко. Эти кампании требуют зверских усилий, но мы знаем, как выйти победителями.

— Я хочу знать, на что будут потрачены деньги. Мне нужен базовый план.

Барри встал и налил в чашку кофе из серебристого термоса. Затем подошел к великолепным окнам и насладился видом на океан. Карл взглянул на часы. У него в 12.30 была назначена игра в кантри-клубе Палм-Бич. Не то чтобы это имело какое-то значение. Он играл в гольф только для поддержания имиджа в глазах общественности, потому что от него этого ожидали.

Райнхарт допил кофе и снова сел в кресло.

— Правда в том, мистер Трюдо, что на самом деле вы не желаете знать, на что будут потрачены ваши деньги. Вы хотите выиграть. Вы хотите, чтобы в состав Верховного суда вошел дружественный вам судья, так чтобы через восемнадцать месяцев, когда будет выноситься решение по делу Бейкер против «Крейн кемикл», вы были уверены в исходе. Вот чего вы жаждете. Именно это мы вам и обеспечим.

— Уж за восемь миллионов долларов надеюсь, что да.

«Да ты три дня назад просадил восемнадцать на чудовищную скульптуру, — подумал Барри, но не решился произнести это вслух. — У тебя три личных самолета, каждый из которых стоит сорок миллионов. Модернизация в Хэмптоне влетит не меньше чем в десять миллионов. И это лишь часть твоих игрушек. Мы же говорим о деле, а не об игрушках». Досье Барри по Карлу было гораздо толще досье Карла по Барри. Но впрочем, если уж говорить по справедливости, мистер Райнхарт усиленно работал над тем, чтобы избегать внимания, в то время как мистер Трюдо еще усиленнее работал над тем, чтобы его привлечь.

Настало время ударить по рукам, поэтому Барри слегка надавил:

— В Миссисипи выборы в суд проводятся через год, то есть в следующем ноябре. У нас полно времени, но терять его не следует. Вы очень удачно и вовремя к нам обратились. Пока мы будем ждать выборов, дело будет постепенно проходить все стадии апелляционного процесса. Наш человек займет должность через год в январе и четыре месяца спустя лицом к лицу столкнется с делом Бейкер против «Крейн кемикл».

Впервые с момента знакомства Карл увидел перед собой продавца автомобилей, но его это нисколько не беспокоило. Политика — дело грязное, где победителями не всегда становятся самые чистенькие ребята в городе. Приходилось быть немного подонком, чтобы выжить.

— Мое имя ни в коем случае не должно быть раскрыто, — твердо сказал он.

Барри уже знал, что еще один большой гонорар у него в кармане.

— Не беспокойтесь, — сказал он, фальшиво улыбаясь. — У нас везде работает система защиты доступа. Если один из наших агентов сходит с дистанции, ошибается, мы тут же назначаем другого ему на замену. «Трой-Хоган» никому еще не удавалось уличить в хоть сколько-нибудь сомнительных действиях. А если не могут поймать нас, то и вас, черт возьми, тоже.

— Никаких документов.

— Только для внесения первой части гонорара. Мы же в конце концов представляем собой функционирующую на законных основаниях фирму, которая дает консультации по правительственным отношениям. Мы установим с вами официальные отношения по поводу консультирования, маркетинговых услуг, связей с общественностью: за этими чудесными расплывчатыми словами можно спрятать все, что угодно. Но наша оффшорная договоренность должна оставаться в строжайшей тайне.

Карл еще долго думал, потом улыбнулся и сказал:

— Мне это нравится. Очень нравится.

Глава 9

В юридической фирме «Ф.Клайд Хардин и младшие юристы» младших юристов не было. Были только Клайд и Мириам, его немощная секретарша, которая имела гораздо большее значение, чем он, потому что работала там уже сорок лет, намного дольше Клайда. Она печатала сделки и завещания еще для его отца, который вернулся домой после Второй мировой без ноги и прославился тем, что снимал деревянный протез перед присяжными, чтобы отвлечь их. Старик уже умер, давно умер и передал старый офис, старую мебель и старую секретаршу единственному сыну Клайду, далеко не молодому человеку пятидесяти четырех лет.

Офис Хардина уже более шестидесяти лет занимал место на Мэйн-стрит Баумора. Он пережил войны, депрессии, кризисы, забастовки, бойкоты и ликвидацию сегрегации, но Клайд не был уверен в том, что им удастся пережить «Крейн кемикл». Город вокруг него просто исчезал. С прозвищем «округ Канцер» было сложно смириться. Из своей ложи он наблюдал за тем, как предприниматели, владельцы кафе, местные юристы и врачи опускали руки и покидали город.

Клайд никогда не мечтал быть юристом, но отец не оставил ему выбора. И хотя ему удавалось зарабатывать на жизнь на сделках, завещаниях и разводах и производить впечатление достаточно счастливого и яркого человека благодаря полосатым ситцевым костюмам, бабочкам с узором «турецкие огурцы» и соломенным шляпам, он тихо ненавидел юриспруденцию и юридическую практику в масштабе маленького городка. Он презирал ежедневное копошение с людьми, которые были слишком бедны, для того чтобы ему заплатить, ненавидел стычки с другими никчемными юристами, которые пытались сманить тех же самых клиентов, терпеть не мог ссор с судьями и клерками и всех остальных, кто смел перейти ему дорогу. В Бауморе осталось всего шесть юристов, и Клайд был самым молодым из них. Он мечтал, как выйдет на пенсию и уедет на озеро, или на пляж, или куда угодно, но эти мечты почему-то никак не сбывались.

Каждое утро в 8.30 Клайд выпивал кофе с сахаром и съедал яичницу из одного яйца в кафе «У Бейб», что располагалось через семь дверей справа от его офиса. Обедал же он запеченным на гриле сыром и холодным чаем в заведении «Бургеры Боба», расположенном в семи домах левее его офиса. В пять часов пополудни, как только Мириам убирала стол и прощалась, Клайд вытаскивал «офисную» бутылку и выпивал водки со льдом. Как правило, он делал это один, в уединенное вечернее время, которое так любил. Он обожал спокойствие этого маленького «счастливого часа». Часто единственными звуками, нарушавшими тишину, были шуршание потолочного вентилятора и стук кубиков льда в стакане.

Он сделал два глотка, и довольно больших, так что алкоголь уже начал разливаться теплом у него в голове, когда в дверь весьма агрессивно постучали. Он никого не ждал. Центр города приходил в запустение после пяти каждый день, но периодически там появлялись клиенты в поисках юриста. Клайд и так почти разорился, поэтому не мог игнорировать потенциальных заказчиков. Он поставил стакан на книжную полку и подошел к двери. У входа ждал хорошо одетый джентльмен. Он представился как Стерлинг Бич или что-то в этом роде. Клайд взглянул на визитку. Бинц. Стерлинг Бинц. Адвокат. Из Филадельфии, штат Пенсильвания.

Мистер Бинц оказался мужчиной лет сорока, низким, худощавым и напыщенным, с тем самодовольством, которое не могут не излучать янки, направляясь в пришедшие в упадок городки глубокого Юга.

«И как здесь люди живут?» — словно было написано у них на лицах.

Клайд тут же почувствовал к нему неприязнь, к тому же он хотел вернуться к водке, поэтому предложил Стерлингу выпить. Конечно, а почему нет?

Они устроились у стола Клайда и взялись за выпивку. После нескольких минут занудной болтовни Клайд спросил:

— Почему бы вам не перейти к делу?

— Разумеется. — Акцент Бинца был резок, отрывист и крайне неприятен. — Моя фирма специализируется на коллективных исках по крупным гражданским делам. Вот чем мы занимаемся.

— И вы вдруг заинтересовались нашим маленьким городком? Какой сюрприз!

— Да, мы заинтересовались. Согласно результатам наших исследований, здесь может быть более тысячи потенциальных дел, и мы хотели бы завербовать максимум истцов. Однако нам нужна помощь местных юристов.

— Вы немного опоздали, друг мой. Охотники за перспективными делами прочесывают это место уже лет пять.

— Да, я понимаю, что большинство исков в связи со смертельными случаями уже разобраны, но может быть много других. Мы хотели бы найти пострадавших с болезнями печени и почек, язвой желудка, кишечной палочкой, кожными заболеваниями и множеством других недугов, вызванных, конечно же, действиями «Крейн кемикл». Мы покажем их нашим докторам, и когда у нас наберется несколько дюжин таких людей, подадим против «Крейн» коллективный иск. Это наш конек. Мы постоянно этим занимаемся. Компенсация может быть огромной.

Клайд слушал, но притворялся, что ему неинтересно.

— Продолжайте, — сказал он.

— «Крейн» ударили по больному месту. Они не могут продолжать судиться, поэтому в итоге согласятся на выплату компенсаций. Если мы первыми подадим коллективный иск, то получим огромное преимущество.

— Мы?

— Да. Моя фирма хотела бы работать вместе с вашей.

— Моя фирма перед вами.

— Мы сделаем всю работу. Нам потребуется только ваше имя как местного юридического консультанта, а также ваша контактная информация и фактическое присутствие в Бауморе.

— Сколько я получу? — Клайд славился своей бесцеремонностью. Но он и не видел смысла в том, чтобы подбирать слова в беседе с этим мелким кляузником откуда-то с Севера.

— Пятьсот долларов за клиента плюс пять процентов гонорара, когда мы получим деньги. И опять же повторюсь: всю работу делаем мы.

Клайд помешал кубики льда в стакане и попытался подсчитать в уме, насколько ему это выгодно.

Стерлинг продолжат напирать:

— Соседнее здание свободно?

— О да, в Бауморе много свободных зданий.

— Кому оно принадлежит?

— Мне. Часть здания. Мой отец купил его тысячу лет назад. И еще у меня есть одно напротив. Оно тоже пустует.

— Соседний офис отлично подойдет для клинического исследования больных. Мы все организуем, создадим обстановку медицинского центра, привезем наших врачей, а затем проведем массированную рекламу для всех, кто думает, что может быть болен. Люди потекут сюда рекой. Мы всех зарегистрируем, запишем данные и подадим коллективный иск в федеральный суд.

Все это попахивало мошенничеством, но Клайд достаточно слышал о коллективных гражданских исках, чтобы понять: Стерлинг говорит дело. Пятьсот клиентов по пятьсот долларов за голову, а потом пять процентов, когда они выиграют в лотерею. Он потянулся к бутылке и наполнил оба стакана, заметив при этом:

— Звучит интригующе.

— Это может быть очень выгодно.

— Но я не работаю в федеральном суде.

Стерлинг отхлебнул почти смертоносной жидкости и улыбнулся. Он прекрасно знал, где сядет в лужу этот хвастун из маленького городка.

— Я говорил. Мы сделаем за вас все. У нас большой опыт работы в суде.

— Ничего неэтичного или противозаконного, — сказал Клайд.

— Конечно, нет. Мы выигрываем коллективные иски уже двадцать лет. Можете проверить.

— Я этим займусь.

— И лучше побыстрее. Вердикт привлекает все больше внимания. Вскоре начнутся настоящие гонки за клиентами, чтобы подать первый коллективный иск.

После его ухода Клайд выпил третий стакан водки, а это был для него предел, и пришел к выводу, что наберется смелости послать всех местных к чертям. О, с каким пылом они бросятся его критиковать! Реклама для привлечения жертв клиентов в окружной еженедельной газете, переделка офиса в дешевую клинику для установки диагнозов, как на конвейере, грязные сделки с какими-то гнусными юристами с севера ради того, чтобы нажиться на несчастье других людей. Список его ошибок будет длинным, и сплетни распространятся по Баумору, и чем больше он пил, тем больше убеждался в том, что нужно наплевать на осторожность и хотя бы раз в жизни попытаться заработать денег.

Несмотря на столь задиристый характер, Клайд втайне от всех боялся залов суда. Ему приходилось сталкиваться с присяжными пару лет назад, и его охватил такой страх, что он чуть дара речи не лишился. Он предпочитал безопасную и спокойную практику в офисе, которая приносила достаточно денег для оплаты счетов, но не заставляла сражаться в битвах, где выигрывались и проигрывались настоящие деньги.

Так почему бы раз в жизни не воспользоваться такой возможностью?

И разве он не поможет своим соседям? Каждый цент, отобранный у «Крейн кемикл» и осевший где-то в Бауморе, уже знаменовал собой победу. Он налил себе четвертый стакан, поклявшись, что это последний, и решил: гори все синим пламенем, а он заключит сделку со Стерлингом и его шайкой воров и нанесет мощный удар в поисках правосудия.

Два дня спустя субподрядчик, которого Клайд представлял по крайней мере в трех разводах, прибыл с раннего утра с командой плотников, маляров и мастеров, жаждущих работы, и они дружно взялись за переоборудование соседнего здания.

Дважды в месяц Клайд играл в покер с владельцем «Новостей Баумора» — единственной газеты округа. Как и сам городок, газета постепенно приходила в упадок и пыталась выжить. В следующем выпуске первую полосу предполагалось украсить репортажем о вердикте в Хаттисберге, но теперь, помимо этого материала, там собирались разместить благородную историю о сотрудничестве юриста Хардина с крупной национальной юридической фирмой из Филадельфии. А дальше в объявлении почти на целую страницу все жители округа Кэри будут приглашены в новый «диагностический кабинет» на Мэйн-стрит для абсолютно бесплатного обследования.

Клайд обожал толпы людей, внимание и уже начал подсчитывать барыши.

На часах было 4.00 утра, а на улице темно и сыро, и собирался дождь, когда Бак Берлсон припарковал грузовик на стоянке для младшего персонала на автозаправочной станции Хаттисберга. Он забрал термос с кофе, холодный бутерброд с ветчиной и девятимиллиметровый автоматический пистолет и отнес все это в фуру на восемнадцати колесах с незаметными дверями и цистерной на десять тысяч галлонов в виде груза. Бак завел мотор и проверил колеса, шины и уровень топлива.

Ночной смотритель услышал шум дизельного мотора и вышел из будки на втором этаже.

— Привет, Бак! — крикнул он.

— Доброе утро, Джейк, — ответил Бак и кивнул. — Цистерна наполнена?

— Готова к отъезду.

Эта часть их разговора оставалась неизменной уже пять лет. Обычно они обменивались парой слов о погоде, а потом прощались. Но этим утром Джейк решил добавить новизны в их диалог, к чему уже несколько дней готовился.

— Эти ребята в Бауморе стали хоть чуть-чуть счастливее?

— Черт меня подери, если я знаю. Я там не околачиваюсь.

На этом все. Бак открыл водительскую дверь, бросил свое обычное «До встречи» и закрылся в машине. Джейк наблюдал за тем, как цистерна выехала, повернула налево на улицу и скрылась из виду, больше на дороге никого не было в столь ранний час.

Уже на скоростном шоссе Бак осторожно налил кофе из термоса в пластиковую кружку, которая служила также завинчивающейся крышкой, и бросил взгляд на пистолет на пассажирском сиденье. Он решил пока не есть бутерброд. Увидев указатель на округ Кэри, он снова взглянул на пистолет.

Он совершал такие поездки три раза в день, четыре дня в неделю. Другие три дня его замещал второй водитель. Они часто менялись местами на отпуска и выходные. Бак мечтал не о такой карьере. Семнадцать лет он отработал начальником в «Крейн кемикл», получая в три раза больше, чем ему платили сейчас за доставку воды в город, где он когда-то жил.

Ирония судьбы состояла в том, что один из тех людей, которые так много сделали, чтобы отравить воду Баумора, теперь возил в город запасы свежей воды. Но Баку эта ирония была чужда. Он злился на компанию за то, что она просто сбежала из этих мест и забрала его должность с собой. И он ненавидел Баумор, потому что Баумор ненавидел его.

Бак был лжецом. Он доказывал это уже несколько раз, но никогда так зрелищно, как на жестоком перекрестном допросе месяц назад. Мэри-Грейс Пейтон аккуратно отмотала ему столько футов веревки, что потом с удовольствием наблюдала, как он сам же на ней и повесился прямо перед присяжными.

Долгие годы Бак, как и масса других начальников «Крейн», всячески отрицал выброс каких-либо химических веществ в окружающую среду. Так им приказывало руководство. Они отрицали это и в заключениях компании. Отрицали, разговаривая с юристами компании, отрицали в письменных показаниях под присягой. И уж конечно, они отрицали это, когда завод проверялся агентством по защите окружающей среды и прокурором США. А потом начался суд. Отрицая это так долго и яростно, неужели они могли потом переиначить свои рассказы и раскрыть правду? «Крейн», которая так долго и активно потворствовала распространению лжи, исчезла без следа. Она сбежала всего за одни выходные и обосновалась в Мексике. Наверняка какой-нибудь осел, любитель тортильи, выполняет там его работу за 5 долларов в день, убеждал себя Бак, потягивая кофе.

Паре управляющих удалось отмыться и рассказать правду. Большинство же упорно продолжали лгать. И это уже не имело никакого значения, потому что на процессе все они выглядели как дураки, по крайней мере те, кто давал показания. Некоторые пытались скрыться. Эрла Крауча, возможно, наибольшего лжеца из всех, переместили на завод «Крейн» близ Галвестона. Ходили слухи, что он исчез при загадочных обстоятельствах.

Бак снова бросил взгляд на девятимиллиметровый ствол.

Пока он получил только один телефонный звонок с угрозами. Насчет других начальников он не знал. Все разъехались из Баумора и отношений друг с другом не поддерживали.

Мэри-Грейс Пейтон. Если бы на перекрестном допросе у него был пистолет, он пристрелил бы эту женщину, ее мужа и парочку юристов «Крейн», оставив одну пулю для себя. Четыре мучительных часа подряд она опровергала одну ложь за другой. Некоторые из выдуманных историй нельзя было раскрыть, как ему говорили. Что-то было сокрыто в заключениях и письменных показаниях под присягой, которые «Крейн» практически похоронила в своих архивах. Но у миссис Пейтон были все заключения, и все показания, и много чего еще.

Когда пытка почти закончилась, Бак истекал кровью, присяжные неистовствовали, а судья Харрисон вещал что-то по поводу лжесвидетельства. И в этот момент Бак почти сорвался. Он был так изможден, унижен, находился в исступлении, что чуть не вскочил на ноги, не посмотрел на присяжных и не сказал: «Вы хотите знать правду? Я вам ее скажу. Мы выкинули столько дерьма в эти овраги, что я удивляюсь, как город вообще не взорвался. Мы выбрасывали целые галлоны каждый день. Бихлоронилен, картоликс и аклар — все канцерогены первого класса. Сотни галлонов токсичных веществ скидывались прямо в землю. Мы выбрасывали их бочками, баками, цистернами и цилиндрами. Мы выбрасывали их ночью и днем. Ах да, часть этого добра запечатали в зеленые цилиндры и за огромные деньги отдали на утилизацию специальной фирме. „Крейн“ ведь соблюдала закон. Они целовали агентство по защите окружающей среды в задницу. Вы же видели документы, все чистенько и выглядит вполне законным. Пока парни в накрахмаленных белых рубашках заполняли формы в офисе, мы сидели по оврагам, закапывая яд. Так было намного легче и дешевле его сбрасывать. И знаете что? Эти ослы в офисе прекрасно знали, чем мы там занимаемся! — Тут он героически указывал пальцем на менеджеров „Крейн“ и их юристов. — Они все покрывали! И врут вам сейчас. Все врут».

Бак часто произносил эту речь за рулем, хотя и не каждое утро. От этого он испытывал странное облегчение, думая о том, что мог бы сделать вместо того, что сделал в действительности. Частичка его души и большая часть мужества остались в зале суда. И такие выступления в уединенной кабине грузовика оказывали на него терапевтический эффект.

Поездки в Баумор, напротив, вызывали совсем другие чувства. Баумор не был его родным городом, и он его не любил. Потеряв работу, он мог только уехать оттуда.

Когда шоссе перешло в Мэйн-стрит, он повернул направо и проехал четыре дома. Пункт раздачи воды получил прозвище «городской бак». Он находился прямо под старой водонапорной башней — неиспользуемым и пришедшим в упадок реликтом. Металлические панели башни были изъедены изнутри городской водой. Теперь городу служил большой алюминиевый резервуар. Бак заехал на фуре на возвышенную платформу, заглушил двигатель, сунул пистолет в карман и вылез. Он приступил к своему делу — переливу воды в резервуар, — которое обычно занимало тридцать минут.

Из резервуара вода попадет в городские школы, предприятия и церкви, и хотя в Хаттисберге ее считали безопасной для питья, в Бауморе думали иначе. Ведь по этим же трубам когда-то текла старая вода.

В течение дня к резервуару непрерывно подъезжали автомобили. Люди тащили с собой пластмассовые кувшины, металлические емкости, маленькие фляжки, наполняли их и забирали домой.

Те, кто мог себе позволить, договаривались с частными поставщиками. Вода была в Бауморе ежедневной проблемой.

Было еще темно. Бак ждал, пока опорожнится его цистерна. Он сидел в кабине, включив обогреватель, закрыв дверь и положив рядом пистолет. В Пайн-Гроув проживали две семьи, о которых он думал каждое утро, скрываясь в грузовике. Жестокие семьи, в которых были мужчины, отсидевшие срок. Большие семьи, где были и дяди, и кузены. И в каждой от лейкемии умер ребенок. И обе сейчас судились за правду.

А Бак был известным лжецом.

За восемь дней до Рождества противники встретились в последний раз в зале суда под предводительством судьи Харрисона. Слушание было направлено на то, чтобы окончательно разобраться со всеми вопросами и, в частности, обсудить ходатайства, поданные по окончании процесса.

Джаред Кертин выглядел подтянутым и загорелым после двух недель гольфа в Мексике. Он радостно поздоровался с Уэсом и даже умудрился улыбнуться Мэри-Грейс. Но она не обратила на него внимания, потому что была занята Дженет, которая все еще казалась мрачной и обеспокоенной, но хотя бы уже не плакала.

Кучка подчиненных Кертина шуршала бумагами, при этом каждый из них зарабатывал сотни долларов за час, в то время как Фрэнк Салли, местный юрист, самодовольно за ними наблюдал. Все действо устраивалось исключительно в показательных целях. Харрисон не собирался хоть в какой-то мере освобождать «Крейн кемикл» от ответственности, и все это знали.

Присутствующие наблюдали друг за другом. Хафф занял привычное место, как всегда, озираясь вокруг с любопытством и все еще переживая о кредите и своем будущем. Присутствовали пара репортеров и даже судебный художник, тот самый, что работал на процессе и рисовал такие лица, которые никто не мог узнать. Юристы нескольких истцов по аналогичным искам тоже пришли, чтобы проследить за развитием дела. Они мечтали отсудить огромную компенсацию и разбогатеть, избежав поистине адского процесса, который пришлось вынести Пейтонам.

Судья Харрисон призвал присутствующих к порядку и наконец заговорил.

— Рад всех видеть, — сухо сказал он. — Всего было подано четырнадцать ходатайств, двенадцать от ответчика и два от истца. И мы разберемся со всеми еще до полудня. — Он метнул яростный взгляд на Джареда Кертина, словно предостерегая его от лишних слов, и продолжал: — Я прочитал все ходатайства и записки по делу, поэтому не трудитесь пересказывать то, что там написано. Мистер Кертин, вам слово.

В первом ходатайстве содержалась просьба о новом разбирательстве. Кертин быстро прошелся по всем причинам, почему его клиента прижали к ногтю, начав с того, что ему хотелось бы заменить некоторых присяжных, но Харрисон отказал. Команда Кертина насчитала в целом двадцать две ошибки, которые она сочла достаточно серьезными для подачи жалобы, но Харрисон не разделил их мнения. После часовых прений судья отклонил ходатайство.

Джаред Кертин скорее удивился бы другому исходу дела. Теперь они перешли к рутине. Битва была проиграна, но война еще нет.

Последовали другие ходатайства. После пары минут вялотекущих дискуссий по каждому судья Харрисон произнес:

— Отклонено.

Когда юристы закончили говорить, бумаги собирались со столов, а портфели закрывались, Джаред Кертин обратился к суду со словами:

— Ваша честь, благодарю вас. Уверен, примерно через три года дело будет пересмотрено.

— Заседание закрыто! — грубо отрезал его честь, а потом громко стукнул молотком.

Через два дня после Рождества, после полудня, когда было сыро и ветрено, Дженет Бейкер вышла из трейлера и направилась через Пайн-Гроув к церкви и на кладбище. Она поцеловала маленькое надгробие на могиле Чеда, потом села, прильнув к памятнику мужа Пита. Он умер именно в этот день пять лет назад.

По прошествии пяти лет она научилась сосредотачиваться на хороших воспоминаниях, хотя и от плохих окончательно избавиться пока не могла. Пит, крупный мужчина, похудевший до 120 фунтов, который не мог есть, а в самом конце и пить из-за опухолей в горле и пищеводе. Пит, который в тридцать лет выглядел таким бледным и изможденным, словно шестидесятилетний больной при смерти. Пит, мужественный парень, который плакал от невыносимой боли и умолял ее дать ему еще морфия. Пит, большой говорун и мастер рассказов, который не мог выдавить из себя ничего, кроме жалкого стона. Пит, умоляющий ее помочь ему покончить со всем этим.

Последние дни Чеда были относительно спокойными. Пит же умирал в страшных муках. Ей пришлось много повидать.

Хватит плохих воспоминаний. Она пришла сюда поговорить об их совместной жизни, об их любви, об их первой квартире в Хаттисберге, о рождении Чеда, о планах на других детей, большем доме и всех мечтах, над которыми они когда-то смеялись. Маленький Чед с удочкой и огромной связкой лещей из пруда ее дяди. Маленький Чед в первой форме для игры в баскетбол для малышей с тренером Питом. Рождество и День благодарения, отдых в «Диснейленде», когда они оба уже были больны и умирали.

Она оставалась там до темноты, как всегда.

Денни Отт наблюдал за ней из окна кухни своего приходского дома. Маленькое кладбище, за которым он так тщательно следил, в последние дни испытало настоящий наплыв посетителей.

Глава 10

Новый год начался с еще одних похорон. Инес Предью скончалась в результате длительной и мучительной болезни почек. Ей был шестьдесят один год, она давно осталась вдовой с двумя детьми, которые весьма удачно уехали из Баумора, как только повзрослели. Не имея страховки, она скончалась в своем маленьком домике на окраине города в окружении друзей и пастора Денни Отта. Оставив ее, пастор Отт отправился на кладбище за церковью Пайн-Гроув и с помощью дьякона начал копать могилу под номером семнадцать.

Как только толпа рассосалась, тело усопшей перенесли в машину «скорой помощи» и отправили в морг в медицинский центр округа Форрест в Хаттисберге. Там доктор, нанятый юридической фирмой Пейтонов, провел три часа, удаляя ткани и кровь и проводя вскрытие. Инес сама дала согласие на эту унылую процедуру, когда подписывала контракт с Пейтонами годом ранее. Пробы, взятые из ее органов, и изучение тканей могли обеспечить доказательства, которые когда-нибудь сыграют решающую роль в суде.

Через восемь часов после смерти она уже вернулась в Баумор в дешевом гробу, и на ночь ее оставили в святилище церкви Пайн-Гроув.

Пастор Отт давно уже убедил паству в том, что, как только тело умирает и душа отправляется на небеса, земные ритуалы становятся излишними и не имеют особенного значения. Похороны, поминки, бальзамирование, цветы, дорогие гробы — все это лишь потеря времени и денег. Прах к праху, пепел к пеплу. Бог создал нас нагими, и нагими мы должны покидать этот мир.

На следующий день он провел службу в честь Инес Предью в церкви, полной народу. Там присутствовали Уэс и Мэри-Грейс, а также парочка других юристов, с большим любопытством наблюдавших за происходящим. Во время таких служб — а у него уже накопился в этом достаточный опыт — пастор Отт пытался преподнести событие живо и даже с юмором. Инес работала запасной пианисткой в церкви. Рука у нее была тяжелая, и играла она с большим энтузиазмом, но половину нот выдавала фальшиво. А поскольку она была почти глухая, то понятия не имела, как все это звучит. Воспоминания о ее выступлениях воистину поднимали настроение.

Было бы легко пуститься в критику «Крейн кемикл» и всех ее грехов, но пастор Отт даже не упомянул компанию. Женщина умерла, и ничто не могло этого изменить. Все и так знали, кто ее убил.

После часовой службы носильщики поставили деревянный гроб на тележку с упряжкой мистера Эрла Мангрэма, единственную оставшуюся в округе. Мистер Мангрэм пал одной из первых жертв «Крейн», это были похороны номер три в карьере Денни Отта. Перед смертью почивший специально распорядился, чтобы его гроб везли из церкви на кладбище именно на тележке его деда под предводительством их древней кобылы Блейз. Скромная процессия пользовалась таким успехом, что с тех пор использование тележки на похоронах стало традицией в Пайн-Гроув.

Когда гроб погрузили на повозку, пастор Отт, стоявший рядом с Блейз, потянул ее за узду, и лошадь пошла тяжелым шагом, ведя за собой маленькую группку по дороге от церкви к кладбищу.

В соответствии с южными традициями прощание с усопшей завершилось совместной трапезной в «братском доме» из того, что у них было. Для людей, столь привыкших к смерти, такая встреча после похорон имела огромное значение, ибо позволяла близким поплакать на плече друг у друга и разделить свое горе с остальными. Пастор Отт обходил собравшихся, разговаривая с каждым, а с некоторыми читая молитвы.

Главным в такие тяжелые моменты оставался вопрос: «Кто станет следующим?» Во многих отношениях они чувствовали себя как заключенные. Пребывая в изоляции и страдая, они не знали, кого из них выберет жестокий палач. Рори Уокер, которому шел пятнадцатый год, явно проигрывал в битве с лейкемией. Вероятно, его Бог призовет к себе следующим. Он был в школе и пропустил службу в честь Предью, но его мать и бабушка пришли проститься с ней.

Пейтоны жались в углу вместе с Дженет Бейкер и говорили обо всем, кроме суда. Беседуя за бумажными тарелками с небольшими кусочками запеканки из брокколи с сыром, они узнали, что она теперь работает ночным администратором в круглосуточном магазине и присмотрела себе новый трейлер получше старого. Она ссорилась с Бетт. У той появился новый бойфренд, который часто оставался на ночь и, похоже, проявлял излишний интерес к судебным делам Дженет.

Дженет казалась сильнее, а ум ее стал острее. Она набрала пару фунтов и сообразила, что больше не принимает все эти антидепрессанты. Окружающие начали по-другому к ней относиться. Наблюдая за собравшимися, она объясняла тихим голосом:

— Какое-то время эти люди были очень горды собой. Мы нанесли ответный удар. И мы выиграли. Наконец кто-то вдали отсюда прислушался к нам, несчастным маленьким людям в несчастном маленьком городке. Все крутились вокруг меня и говорили комплименты. Они готовили мне еду, убирали трейлер, всегда кто-то заходил спросить, как дела. Все, что угодно, ради бедной маленькой Дженет. Но потом до меня дошли разговоры о деньгах. Сколько продлится апелляция? Когда выплатят деньги? Что я планирую с ними делать? И так далее. Младший брат Бетт как-то остался у нас на ночь, перебрал спиртного и попытался занять тысячу долларов. Мы поссорились, и он пустил слух в городе, что я уже получила часть денег. Я была в шоке. Пошли разговоры. Разные сплетни. Двадцать миллионов туда, двадцать миллионов сюда. Сколько я кому отдам? Какую куплю себе машину? Где построю большой новый дом? Они следят за всем, что я покупаю, а это совсем немного. А что до мужчин, так каждый бабник в округе звонит мне, хочет заехать поздороваться или сводить меня в кино. И я точно знаю, что двое из них даже еще не развелись. Бетт знакома с их кузинами. Да и вообще мне сейчас не до мужчин.

Уэс отвел глаза.

— Ты разговаривала об этом с Денни? — спросила Мэри-Грейс.

— Немного. Он чудесный. Он говорит, чтобы я молилась за тех, кто распускает обо мне сплетни. Да я и молюсь, Бог видит. Но у меня такое чувство, что они сильнее молятся обо мне и о деньгах. — Она с подозрением огляделась.

На десерт подали банановый пудинг. Пейтоны наконец нашли предлог улизнуть от Дженет. Здесь находилось еще несколько их клиентов, и каждому нужно было уделить внимание. Когда пастор Отт и его жена начали убирать со столов, участники похорон наконец-то направились к дверям.

Уэс и Мэри-Грейс встретились с Денни в его кабинете рядом со святилищем. Настало время поговорить о юридической стороне дела. Кто заболел? Какие новые диагнозы поставили людям? Кто в Пайн-Гроув нанял другую юридическую фирму?

— Ситуация с Клайдом Хардином выходит из-под контроля, — сказал Денни. — Они дают объявления по радио и раз в неделю в газете, причем на целую страницу, почти гарантируя выплату денег. Люди валят к ним толпами.

Перед поминальной службой Уэс с Мэри-Грейс прогулялись по Мэйн-стрит. Они хотели собственными глазами увидеть новую диагностическую клинику близ офиса Ф.Клайда. На тротуаре стояли два больших холодильника с бутилированной водой и отсеками для льда. Тинейджер в футболке с надписью «Бинц энд Бинц» подал каждому из них по бутылке. На этикетке значилось: «Чистая питьевая вода, бесплатно от адвокатского бюро „Бинц энд Бинц“». И даже был указан бесплатный телефонный номер.

— Откуда эта вода? — спросил Уэс у парня.

— Не из Баумора, — тут же ответил он.

Пока Мэри-Грейс болтала с мальчишкой, Уэс зашел внутрь, присоединившись к трем другим потенциальным клиентам, которые ждали очереди на обследование. Ни один из них не был похож на больного. Уэса поприветствовала приятная молодая леди не старше восемнадцати лет, подала ему брошюру, ручку, анкету на планшете с зажимом и объяснила, как ее заполнять. Брошюра была составлена профессионально и содержала основные обвинения против «Крейн кемикл», компании, которая, как теперь уже «доказано в суде», отравила питьевую воду в Бауморе и округе Кэри. Все документы направлялись непосредственно в фирму «Бинц энд Бинц» в Филадельфии, штат Пенсильвания. Вопросы в анкете носили либо общий, либо медицинский характер, за исключением двух последних: «1) По чьей рекомендации Вы к нам обратились?» и «2) Знаете ли Вы кого-нибудь еще, кто может быть потенциальной жертвой „Крейн кемикл“? Если да, укажите, пожалуйста, их имена, фамилии и контактные телефоны». Пока Уэс царапал что-то в анкете, в зал ожидания откуда-то из дальнего помещения вышел врач и вызвал следующего пациента. На нем был белый халат, на шее висел стетоскоп. Он был похож не то на индуса, не то на пакистанца и выглядел не старше тридцати лет.

Через пару минут Уэс извинился и вышел.

— Это не стоит нашего внимания, — сказал Уэс Денни. — Они наберут пару сотен дел, большинство из них без всяких оснований. Потом подадут коллективный иск в федеральный суд. Если им повезет, много лет спустя будет вынесено решение с присуждением пары тысяч долларов каждому потерпевшему. Юристы получат неплохие гонорары. Но при этом нельзя исключать, что «Крейн» никогда не выплатит этих денег, а если это произойдет, все новые клиенты так ничего и не получат, а Клайд Хардин будет вынужден вернуться к составлению договоров.

— Сколько ваших прихожан подписались под этим? — спросила Мэри-Грейс.

— Не знаю. Они не все мне рассказывают.

— Нас это не беспокоит, — сказал Уэс. — Откровенно говоря, у нас достаточно дел, которыми мы будем заниматься еще долгое время.

— Мне показалось или я все же видела парочку шпионов сегодня на службе? — поинтересовалась Мэри-Грейс.

— Не показалось. Фамилия одного из них Крэнделл, он из Джексона, ходит здесь со времени суда. А вообще он заехал, чтобы поздороваться. Обычный ловкач.

— Я слышал о нем, — заметил Уэс. — Он переманил какие-нибудь дела?

— Не в этой церкви.

Они побеседовали о юристах, затем, как всегда, о Дженет и новых тяготах, которые ей предстоит преодолеть. Отт проводил с ней много времени и был уверен, что она внимает его советам.

Через час они попрощались. Пейтоны отправились обратно в Хаттисберг, где их ждал очередной клиент по делу о травме, которое теперь превратилось в дело о причинении смерти в результате противоправных действий.

Предварительная документация прибыла в Верховный суд штата Миссисипи в первую неделю января. Протокол судебных заседаний, составивший 16 200 страниц, был окончательно оформлен судебными секретарями, и его копии разослали секретарю в суде и юристам. Был издан приказ в адрес «Крейн кемикл», апеллянта, предоставить записки по делу в течение девяноста дней. Через шестьдесят дней после этого Пейтоны смогут подавать материалы для опровержения.

В Атланте Джаред Кертин передал дела в апелляционное подразделение компании, «яйцеголовым», как их называли, блестящим ученым юристам, которых не жаловали в нормальном обществе, зато они прекрасно чувствовали себя в библиотеке. Два партнера, четыре младших юриста и четыре ассистента уже усиленно работали над апелляцией, когда приехал огромный протокол и они впервые смогли воочию увидеть каждое слово, записанное на процессе. Они расчленят любое из них и найдут дюжину причин для отмены судебного решения.

Неподалеку от Хаттисберга протокол шлепнулся на фанерный стол в «бункере». Мэри-Грейс и Шерман смотрели на него, не веря своим глазам и боясь даже прикоснуться к нему. Однажды Мэри-Грейс вела дело, которое слушалось десять полных дней. Тогда протокол составил 1200 страниц, и она читала его столько раз, что при одном виде документа ей потом становилось плохо. А теперь перед ней это…

Если у них и было преимущество, то оно состояло в том, что они присутствовали в зале суда на протяжении всего процесса и знали почти каждую строчку протокола. И в самом деле, Мэри-Грейс фигурировала на его страницах чаше, чем кто-либо другой.

Но остальные будут читать его много раз, поэтому промедление смерти подобно. Процесс и вердикт подвергнутся умной и жестокой атаке юристов «Крейн». А юристам Дженет Бейкер придется отвечать им аргументом на аргумент, словом на слово.

В пьяняще счастливые дни после принятия вердикта они решили, что Мэри-Грейс займется бауморскими исками, в то время как Уэс возьмется за другие дела, чтобы заработать денег. Оглашение вердикта обеспечило им невероятный успех: телефоны звонили без перерыва. Каждому психу на юго-востоке резко понадобились Пейтоны. Юристы, застрявшие в дебрях безнадежных исков, просили помощи. Родственники погибших от рака увидели в вердикте знак надежды. И конечно, как обычно, ответчики по уголовным делам, разводящиеся супруги, избитые женщины, обанкротившиеся предприниматели, оступившиеся дельцы и уволенные откуда-то работники звонили или даже приходили в офис в поисках знаменитых юристов. Но лишь немногие могли заплатить приличный гонорар.

Однако, как оказалось, дела о причинении личного ущерба, не так уж легко найти. «Большое дело», дело-мечта, с явными основаниями для привлечения к материальной ответственности и обвиняемым с толстым кошельком, дело, выиграв которое можно выйти на пенсию, еще не добралось до фирмы Пейтонов.

Уэс лихорадочно работал над тем, чтобы закрыть как можно больше дел, причем с некоторым успехом. Теперь они не запаздывали с арендной платой, по крайней мере за офис. Все просроченные зарплаты были выданы сотрудникам. Хаффи и банк все еще жаждали денег, но боялись давить. Никаких платежей в банк пока не поступило, как в уплату основной части долга, так и в уплату процентов.

Глава 11

Выбор пал на человека по имени Рон Фиск, юриста, неизвестного за пределами маленького городка Брукхейвена, что находится в Миссисипи в часе езды на юг от Джексона, двух часах на запад от Хаттисберга и в пятидесяти милях к северу от границы штата Луизиана. Его резюме было выбрано из ряда подобных, хотя ни один из претендентов и не подозревал, что его имя и биография подвергаются столь тщательной оценке. Молодой белый мужчина, женат первым браком, имеет троих детей, достаточно привлекателен, неплохо одет, консервативен, ярый баптист, выпускник юридического факультета «Ол Мисс», никаких этических проблем в юридической карьере, ни даже намека на криминальную историю, за исключением штрафа за превышение скорости, отсутствие связей с какими-либо группами юристов-судебников, отсутствие спорных дел, отсутствие какого-либо опыта на скамье присяжных.

Не было причин, по которым кто-либо за пределами Брукхейвена мог слышать имя Рона Фиска, и именно это делало его идеальным кандидатом. Они остановились на Фиске, так как он был уже достаточно зрел для того, чтобы удовлетворить критерию минимального юридического опыта, но достаточно молод для того, чтобы не утратить амбиций.

Ему было тридцать девять лет, он входил в качестве младшего партнера в фирму из пяти человек, которая специализировалась на исках, связанных с авариями на дорогах, поджогами, профессиональными травмами и массой других рутинных дел по выколачиванию компенсаций. Клиентами фирмы были страховые компании, которые оплачивали работу на почасовой основе, позволяя пяти партнерам зарабатывать неплохие, но далеко не огромные деньги. Как младший партнер Фиск заработал 92 тысячи долларов за предыдущий год. Маловато для Уолл-стрит, но вполне прилично для маленького городка в Миссисипи.

Судья Верховного суда в это время зарабатывал 110 тысяч долларов.

Жена Фиска Дорин получала 41 тысячу, работая помощником директора частной психиатрической клиники. Все их имущество было куплено под залог — дом, обе машины, даже кое-какая мебель. Но Фиски могли похвастаться великолепным кредитным рейтингом. Они отдыхали раз в год вместе с детьми во Флориде, где снимали квартиру в многоэтажном доме за тысячу долларов в неделю. Они не располагали доверительной собственностью, да и вряд ли могли рассчитывать на то, что разбогатеют за счет владений родителей.

Фиски были безупречно чисты. Про них ничего не удастся раскопать в разгар этой отвратительной кампании. Абсолютно ничего, и те, кто кампанию затевал, были в этом уверены.

Тони Закари вошел в здание за пять минут до 14.00 и приступил к делу.

— У меня встреча с мистером Фиском, — вежливо сказал он, и секретарша исчезла.

Ожидая, он изучал офис. Прогибающиеся книжные полки, заставленные пыльными томами. Потертый ковер. Затхлый запах добротного старого здания, которое нуждалось в кое-каком ремонте. Дверь открылась, оттуда высунулся приятный молодой человек и протянул ему руку.

— Мистер Закари, я Рон Фиск, — тепло сказал он, как, возможно, говорил всем новым клиентам.

— Рад познакомиться.

— Вот мой кабинет, — произнес Фиск, жестом приглашая войти. Они вошли, закрыли дверь и уселись возле большого, заваленного бумагами стола. Закари отказался от кофе, воды и содовой.

— Спасибо, я не хочу пить, — сказал он.

Рукава рубашки Фиска были закатаны, а галстук расслаблен, как будто он только что занимался ручным трудом. Закари очень понравился его вид. Прекрасные зубы, небольшая проседь в волосах прямо над ушами, волевой подбородок. На этого парня, несомненно, найдется спрос.

Пару минут они поиграли в игру под названием «С кем вы знакомы», Закари притворился, что уже давно живет в Джексоне, где сделал карьеру в сфере правительственных отношений, что бы это ни значило. Поскольку он знал, что Фиск не принимал участия в событиях политических, то не боялся, что его разоблачат. В действительности он прожил в Джексоне меньше трех лет и до недавних пор работал лоббистом в ассоциации укладчиков асфальта. Один сенатор от штата был родом из Брукхейвена, они оба его знали, так что поболтали о нем пару минут, только чтобы убить время.

Когда атмосфера разрядилась, Закари произнес:

— Прошу прощения, но на самом деле я не новый клиент. Я пришел по гораздо более важному делу.

Фиск нахмурился и кивнул:

— Продолжайте, сэр.

— Вы когда-нибудь слышали о группе, которая называется «Судебное видение»?

— Нет.

Да и почти никто не слышал. В сумрачном мире лоббирования и консультаций группа «Судебное видение» была новичком.

Закари продолжал:

— Я являюсь ее исполнительным директором по штату Миссисипи. Это национальная группа. Наша единственная цель — избирать высококлассных специалистов в суды апелляционных инстанций. Под «высококлассными» я понимаю консервативных, деловых, умеренных, добропорядочных, интеллигентных и амбициозных молодых судей, которые могут в буквальном смысле, мистер Фиск, — и мы в это верим, — изменить судебную картину в нашей стране. Если мы сумеем это сделать, то сможем защитить права нерожденных детей, ограничить распространение культурного мусора, которым питаются наши дети, поддержать святость брака, выгнать гомосексуалистов из наших классов, победить поборников хранения огнестрельного оружия, укрепить наши границы и защитить истинно американский образ жизни.

Оба глубоко вдохнули.

Фиск не вполне понимал, какова его роль в этой жестокой войне, но пульс у него участился не меньше чем на десять ударов в минуту.

— О да, судя по всему, это очень интересная группа, — сказал он.

— Мы преданы своему делу, — твердо заявил Закари — И намерены вернуть благоразумие в нашу систему гражданскою правосудия. Бесконтрольные вердикты и голодные юристы-судебники тормозят нас в экономическом развитии. Мы отпугиваем компании от Миссисипи, а не привлекаем их.

— В этом нет сомнения, — сказал Фиск, и Закари чуть не вскрикнул от радости.

— Вы же видите всю эту бурную самодеятельность с подачей исков. А мы работаем рука об руку с национальными группами по реформированию системы гражданских исков.

— Это хорошо. А что вы делаете в Брукхейвене?

— У вас есть политические амбиции, мистер Фиск? Никогда не думали о том, чтобы поучаствовать в битве за выборную должность?

— Не особенно.

— Так что ж, мы провели собственное исследование и пришли к выводу, что вы будете отличным кандидатом для Верховного суда.

Фиск инстинктивно посмеялся над такой глупостью, но это был такой нервный смешок, который обычно приводит человека к мысли, что в объекте его насмешек в действительности нет ничего курьезного. Все происходит на полном серьезе. И возможно, требует рассмотрения.

— Исследование? — переспросил он.

— О да. Мы провели массу времени в поисках кандидатов, которые а) нравятся нам и б) могут выиграть. Мы изучили конкурентов, состояние предвыборной гонки, демографические и политические аспекты — на самом деле все. Нашему банку данных нет равных, как и нашим возможностям по щедрому финансированию. Хотите знать больше?

Фиск устроился поудобнее в откидывающемся кресле-качалке, положил ноги на стол, а руки за голову и сказал:

— Конечно. Расскажите, зачем вы здесь.

— Я здесь, чтобы завербовать вас в предвыборную гонку против судьи Шейлы Маккарти в этом ноябре по южному округу Миссисипи, — уверенно объявил он. — Ее легко будет обойти. Нам не нравится ни она, ни ее послужной список. Мы проанализировали почти все ее решения за девять лет работы в суде и считаем ее яростной либералкой, которая в большинстве случаев умудряется скрывать свои истинные взгляды. Вы ее знаете?

Фиск не решался сказать «да».

— Мы встречались один раз мельком. На самом деле я ее не знаю.

По правде говоря, согласно результатам их исследования судья Маккарти приложила руку к трем решениям по делам, которые представляла фирма Рона Фиска, и каждый раз решение принималось не в их интересах. Фиск непосредственно выступал в защиту одного дела — весьма спорного поджога торгового дома. Его клиент проиграл при соотношении голосов 5 к 4. Похоже, ему было мало пользы от миссисипского правосудия, сплошь вершимого женщинами.

— Она очень уязвима, — сказал Закари.

— Почему вы думаете, что я смогу ее обойти?

— Потому что вы чистый консерватор, который верит в семейные ценности. Потому что так нам подсказывает наш опыт ведения кампаний типа блицкриг. Потому что у нас есть деньги.

— Есть ли?

— О да. Бесконечно много денег. Мы сотрудничаем с весьма влиятельными людьми, мистер Фиск.

— Пожалуйста, зовите меня Рон.

«Мы будем звать тебя „Крошка Ронни“, раньше чем ты можешь представить».

— Да, Рон, мы координируем сбор средств с группами, которые представляют банки, страховые и энергетические компании, крупный бизнес, я говорю о больших деньгах, Рон. Потом мы дружим с группами, которые просто нам дороги, я говорю о консервативно настроенных христианах. А они, между прочим, тоже могут весьма неплохо помочь деньгами в разгар кампании. К тому же они повышают явку.

— Вы говорите так, как будто все это очень легко.

— Нам никогда не бывает легко, Рон, но проигрываем мы редко. Мы отточили наше умение в десятках кампаний по всей стране и взяли себе за правило одерживать победы, которые удивляют многих.

— Я никогда не служил судьей.

— Нам это известно, и поэтому вы нам нравитесь. Бессменные судьи принимают жесткие решения. Жесткие решения иногда противоречивы. Они оставляют следы и другие доказательства, которые конкуренты могут использовать против них. Мы поняли, что лучшие кандидаты — это умные молодые парни вроде вас, которые не тащат за собой багаж ранее принятых решений.

Отсутствие опыта никогда еще не казалось таким преимуществом.

Последовала пауза, пока Фиск собирался с мыслями. Закари встал и подошел к «стене славы», увешанной дипломами, наградами клуба «Ротари», фотографиями Рона за игрой в гольф и множеством добрых семейных фотографий. Симпатичная жена Дорин. Десятилетний Джош в бейсбольной униформе. Семилетний Зик с рыбой едва ли не больше, чем он сам. Пятилетняя Кларисса, одетая для игры в футбол.

— Красивая семья, — сказал Закари, как будто что-то о них знал.

— Спасибо, — ответил Фиск, прямо-таки засияв.

— Прекрасные дети.

— Все благодаря хорошим генам матери.

— Это ваша первая жена? — бесцеремонно поинтересовался Закари с невинным видом.

— О да, мы познакомились в колледже.

Закари знал это, как и многое другое. Он вернулся на место и принял ту же позу.

— Я давно уже не узнавал, — произнес Фиск с некоторой неловкостью. — Сколько сейчас платят за эту работу?

— Сто десять, — сказал Тони и подавил улыбку. Он добился даже большего успеха, чем ожидал.

Фиск чуть скривился, как будто не мог позволить себе пойти на столь резкое понижение в зарплате. Он лихорадочно что-то соображал, одурманенный мыслью о массе открывшихся перед ним возможностей.

— Так вы вербуете кандидатов в Верховный суд, — произнес он почти в оцепенении.

— Не на каждое место. Там есть и хорошие судьи, и мы поддержим их, если у них объявятся соперники. Но Маккарти должна уйти. Это феминистка, которая слишком терпима к криминалу. Нужно вывести ее из состава суда. И надеюсь, мы сделаем это с вашей помощью.

— А если я откажусь?

— Тогда мы перейдем к следующему претенденту по списку. Вы значитесь под номером один.

Фиск в недоумении покачал головой.

— Я не знаю, — сказал он. — Мне будет сложно покинуть фирму.

Но он хотя бы задумался о том, чтобы ее покинуть. Наживка была в воде, а рыба за ней наблюдала. Закари кивнул, выражая согласие. Он был само сочувствие. Фирма представляла собой сборище изможденных крючкотворов, которые тратили время, освобождая под залог пьяных водителей и улаживая мелкие аварии за день до суда. В течение четырнадцати лет Фиск занимался одним и тем же изо дня в день. Все его дела ничем не отличались друг от друга.

Они уселись на закрытое перегородкой место в кондитерской и заказали сливочное мороженое со взбитыми сливками.

— Что такое кампания типа блицкриг? — спросил Фиск. Они были одни. Все остальные «будки» пустовали.

— Это, по сути дела, засада, — ответил Закари, чтобы распалить интерес, прежде чем перейти к любимой теме разговора. — Сейчас судья Маккарти понятия не имеет, что у нее есть конкурент. Она размышляет, надеется на победу, практически даже уверена, что никто не бросит ей вызов. На ее счету для кампании лежит шесть тысяч долларов, но она и десяти центов не соберет, если не озаботится тем, что они могут ей понадобиться. Скажем, вы решаете баллотироваться. Крайний срок внесения кандидата в списки наступит только через четыре месяца, и мы будем ждать до последней минуты, прежде чем объявим о вашем участии. Однако займемся делом прямо сейчас. Мы сколотим для вас команду. Положим деньги в банк. Напечатаем предвыборные плакаты, рекламные наклейки на бампер, брошюры, материалы для почтовой рассылки. Мы снимем для вас телевизионную рекламу, наймем консультантов, людей для проведения опроса и так далее. Когда вы объявите об участии, мы наводним округ рекламой. Первая волна будет нести неофициальную информацию о вас, вашей семье, вашем призвании, клубе «Ротари», членстве в бойскаутских организациях. Вторая волна будет отражать жесткий, но правдивый взгляд на профессиональную деятельность Маккарти. Вы пуститесь в предвыборные гонки как сумасшедший. Будете давать по десять выступлений в день, каждый день по всему округу. Мы будем перевозить вас повсюду на частном самолете. А она не поймет, с чего и начать. В первый день она будет в ужасе. 30 июня вы сообщите, что в фонде вашей компании миллион долларов. А у нее не наберется и десяти тысяч. Юристы-судебники напрягутся и наскребут для нее немного денег, но это будет капля в море. После Дня труда мы пустим в ход тяжелую артиллерию в виде рекламы по телевидению. Она слишком терпима к преступникам. Терпима к геям. Терпима к ношению оружия. И выступает против смертной казни. Она упадет и больше не поднимется.

Подали мороженое, и они приступили к еде.

— Сколько все это будет стоить? — спросил Фиск.

— Три миллиона долларов.

— Три миллиона долларов? На выборы в Верховный суд?

— Только если вы хотите выиграть.

— И вы можете собрать столько денег?

— «Судебное видение» получает взносы. И если понадобится, то мы соберем больше.

Рон набрал полный рот мороженого и впервые задался вопросом, почему какая-то организация жаждет потратить целое состояние на то, чтобы сместить судью Верховного суда, которая не имеет большого влияния на злободневные социальные проблемы. Суды Миссисипи редко рассматривали дела в отношении абортов, прав гомосексуалистов, ношения оружия, иммиграции. Со смертной казнью они то и дело сталкивались, но никогда не собирались ее отменять. Более важные вопросы всегда подпадали под юрисдикцию федеральных судов.

Быть может, социальные вопросы имели важность, но здесь дело было в чем-то другом.

— Это как-то связано с материальной ответственностью организаций, не правда ли? — спросил Фиск.

— Это целый пакет, Рон, состоящий из нескольких элементов. Но да, ограничение компенсационных выплат и материальной ответственности является одним из приоритетов нашей организации и ее аффилированных групп. Мы собираемся найти лошадь для этих скачек, надеемся, что ею станете вы, а если нет, то отправимся к следующему кандидату. И когда мы найдем нужного человека, ему придется доказать, что он разделяет наши взгляды касательно ограничения компенсационных выплат в гражданском судопроизводстве. Юристов-судебников нужно остановить.

Тем вечером допоздна Дорин готовила кофе без кофеина. Дети уже спали, но взрослые точно нет. И не собирались в ближайшее время. Рон позвонил ей из офиса после ухода мистера Закари, и после этого они только и думали о Верховном суде.

Вопрос номер один: у них трое маленьких детей. Джексон, место заседания Верховного суда, находился в часе езды от дома, а семья не планировала уезжать из Брукхейвена. Рон думал, что ему придется проводить в Джексоне по два вечера в неделю максимум. Он будет туда ездить, это легко. И сможет работать дома. На самом деле перспектива того, что пару вечеров в неделю ему придется проводить вдали от Брукхейвена, казалась не совсем удручающей. Дорин же весьма освежала мысль о том, что периодически дом будет оставаться в ее полном распоряжении.

Вопрос номер два: кампания. Как он будет играть в политику всю оставшуюся часть года, продолжая заниматься юридической практикой? Рон полагал, что фирма окажет ему поддержку, но все же это будет нелегко. И потом ни одна победа не обходится без жертв.

Вопрос номер три: деньги, хотя это не особенно должно его заботить. Повышение зарплаты представлялось очевидным. Его чистый доход от работы в фирме немного вырастал каждый год, но больших премий не ожидалось. А ставки судей в Миссисипи регулярно повышались законодательным собранием. К тому же власти штата предлагали более выгодный пенсионный план и страховку.

Вопрос номер четыре: его карьера. После четырнадцати лет однообразной работы идея полной смены карьеры казалась просто великолепной. Одна мысль о том, чтобы покинуть легионы, где он был одним из тысяч, и стать лишь одним из девяти, возбуждала и волновала. Возможность перепрыгнуть из окружного зала суда на вершину правовой системы штата, сделав лишь одно энергичное сальто, казалась настолько невероятной, что вызывала у него смех. Дорин не смеялась, хотя выглядела довольной и проявляла к происходящему интерес.

Вопрос номер пять: возможный провал. Что, если он проиграет? Причем с полным разгромом? Испытают ли они унижение? Такая мысль заставляла умерить пыл, но он повторял себе слова Тони Закари: «Три миллиона долларов помогут выиграть выборы, а деньги мы найдем».

А здесь уже возникал другой довольно важный вопрос: кто такой Тони Закари и могли ли они ему верить? Рон целый час провел в Интернете, пытаясь выяснить что-то о «Судебном видении» и мистере Закари. Все казалось законным. Он позвонил другу с юридического факультета, работавшему в офисе главного прокурора штата в Джексоне и, не раскрывая своих целей, попытался прощупать почву в отношении «Судебного видения». Друг вроде бы что-то о них слышал, но немного. К тому же он занимался нефтяными оффшорами и не особенно интересовался политикой.

Рон позвонил в офис «Судебного видения» в Джексоне и после ряда соединений вышел на секретаршу мистера Закари, которая сообщила ему, что начальник путешествует по южному Миссисипи. Повесив трубку, она связалась с Тони и доложила об этом звонке.

Фиски встретились с Тони за обедом на следующий день в «Дикси спрингс кафе» — маленьком ресторане у озера в десяти милях к югу от Брукхейвена, вдалеке от потенциальных шпионов, подслушивающих разговоры в городских ресторанах.

Для этого случая Закари занял несколько иную позицию. Сегодня он изображал человека, у которого был выбор. Условия таковы — либо да, либо нет, решайте сами, потому что у меня есть обширный список из белых протестантов-мужчин, с которыми я должен поговорить. Он был вежлив и даже очарователен, особенно по отношению к Дорин, которая вначале относилась к нему с подозрением, но вскоре поддалась его обаянию.

На каком-то этапе во время бессонной ночи мистер и миссис Фиск независимо друг от друга пришли к одному и тому же выводу. Жизнь в их маленьком городке стала бы намного полнее и богаче, если бы юрист Фиск стал судьей Фиском. Их статус взлетел бы до невиданных высот. Никто и пальцем не смог бы их тронуть, и хотя власти или известности они не искали, перед такими перспективами устоять было почти невозможно.

— Какова ваша основная проблема? — спросил Тони после пятнадцати минут бесполезной болтовни.

— Ну, это будет в январе, — начал объяснять Рон. — А в течение следующих одиннадцати месяцев я только и буду заниматься тем, что планировать и проводить кампанию. Естественно, я беспокоюсь о моей юридической практике.

— Решение есть, — сказал Тони без колебаний. У него на все были готовы решения. — «Судебное видение» представляет собой хорошо скоординированную и согласованную группу. У нас масса друзей и сторонников. Мы можем устроить, чтобы в вашу фирму поступала часть заказов на правовое обслуживание. Дела, связанные с лесоматериалами, энергетикой, природным газом, — в общем, к вам рекой потекут крупные клиенты, которых интересует эта часть штата. Вашей фирме придется взять на работу одного или двух юристов для ведения дел, пока вы будете заняты на другой работе, но это поможет облегчить напряжение. Если вы решитесь на участие в кампании, вы ничуть не пострадаете в финансовом отношении. Как раз наоборот.

Фиски не удержались от того, чтобы переглянуться. Тони намазал маслом хлебец и откусил его.

— Законных клиентов? — спросила Дорин, тут же пожалев о том, что не промолчала.

Тони нахмурился и продолжил жевать, а проглотив еду, сказал довольно жестко:

— Все, что мы делаем, Дорин, законно. Начнем с того, что мы соблюдаем требования этики и наша основная цель — очищать суды, а не засорять их. И все наши действия подвергаются тщательной проверке. Эта кампания будет напряженной и привлечет много внимания. Но мы не допустим ошибок.

Пристыженная, она взяла нож и принялась за рулет.

Тони продолжал:

— Никто не может ставить под сомнение законную юридическую работу и справедливое вознаграждение, которое исполнитель получает от клиентов, как большое, так и маленькое.

— Разумеется, — сказал Рон. Он уже думал о чудесной беседе со своими партнерами в предвкушении роста бизнеса.

— Я не вижу себя как жена политика, — сказала Дорин. — Знаете, все эти кампании, на которых нужно выступать с речами… Я никогда об этом не думала.

Тони улыбнулся, излучая обаяние. Он даже усмехнулся:

— Можете делать столько, сколько считаете нужным. С тремя маленькими детьми, я полагаю, вам и так будет чем заняться дома.

За зубаткой с кукурузными оладьями они договорились встретиться снова через пару дней, когда Тони будет здесь проездом. Они пообедают еще раз и примут окончательное решение. Ноябрь еще далеко, но ведь так много нужно сделать.

Глава 12

Когда-то она смеялась над тем, как совершала на рассвете ненавистный маленький ритуал, садясь на велотренажер и уезжая прочь. Она ехала в никуда, а солнце тем временем поднималось все выше и освещало ее маленький спортзал. На публике она являлась с угрюмым лицом в наводящей ужас черной мантии, поэтому иногда задавалась вопросом, что подумают люди, если увидят ее на велотренажере, в старых тренировочных штанах, с растрепанными волосами, опухшими глазами и лицом без грамма косметики. Но это было давно. Теперь она просто следовала заведенному порядку, не особо беспокоясь о том, как выглядит или что могут подумать другие. Больше всего ее волновало то, что она поправилась на пять фунтов за праздники и на одиннадцать с момента развода. Нужно было прекратить набирать вес, прежде чем начать его терять. Теперь, в пятьдесят один год, эти лишние фунты изо всех сил держались за нее, отказываясь исчезать так же быстро, как в молодости.

Шейла Маккарти не была «жаворонком». Она ненавидела утро, ненавидела вставать с постели, не выспавшись, ненавидела бодрые голоса ведущих утренних передач по телевизору, ненавидела пробки по пути на работу. Она не завтракала, потому что ненавидела пищу, которую обычно едят на завтрак. Она ненавидела кофе. Она всегда втайне терпеть не могла тех, кто получал удовольствие от напряжения по утрам, — бегунов, сумасшедших любителей йоги, трудоголиков, гиперактивных мамаш с детьми школьного возраста. В молодости, будучи окружным судьей в Билокси, она часто назначала слушания на 10.00 утра — неслыханное время. Но это был ее суд, и она сама устанавливала правила.

Теперь она была одной из девяти, и суд, в котором она несла службу, отчаянно цеплялся за традиции. Иногда она могла позволить себе заявиться к обеду и работать до полуночи, как и предпочитала, но в основном ее ждали на работе к 9.00 утра.

«Проехав» мимо, она начинала покрываться потом. Сожжено восемьдесят четыре калории. Меньше чем полстакана мятного мороженого с шоколадной крошкой от «Хааген-Дац» — ее главного соблазна. Над тренажером висел на кронштейне телевизор, и она смотрела и слушала, как местные жители причитали над последними дорожными авариями и убийствами. Потом, в третий раз за двенадцать минут, на экране появился ведущий прогноза погоды и рассказал о снегопаде в Скалистых горах, потому что дома на небе не было ни облачка, по поводу которого можно пофантазировать.

Одолев две мили и израсходовав 161 килокалорию, Шейла остановилась выпить воды и вытереться полотенцем, а затем перебралась на беговую дорожку и продолжила тренировки. Она включила Си-эн-эн, чтобы быстро ознакомиться с национальными сплетнями. После того как было сожжено 250 килокалорий, Шейла прекратила заниматься и отправилась в душ. Час спустя она вышла из квартиры, занимавшей два этажа, села в ярко-красный спортивный кабриолет «БМВ» и отправилась на работу.

Верховный суд штата Миссисипи отвечает за три округа — северный, центральный и южный, от каждого из которых избирается по три судьи. Срок службы судей — восемь лет, без каких-либо ограничений. Судейские выборы проходят в «тихие» годы, когда не проводится выборов в местные органы власти, на законодательные либо другие должности, имеющие значение для всего штата. Получив место один раз, судья, как правило, не расстается с ним очень долго, обычно до смерти или добровольного выхода на пенсию.

Выборы являются беспартийными, все кандидаты баллотируются как независимые. Законы о финансировании кампаний ограничивают взносы на уровне не более 5000 долларов от физических лиц и 2500 долларов от организаций, включая комитеты поддержки кандидата и корпорации.

Шейла Маккарти получила назначение девять лет назад с помощью дружелюбно настроенного губернатора после смерти ее предшественника. Она баллотировалась одна и сейчас, разумеется, тоже планировала одержать очередную легкую победу. Не было ни малейших намеков, ни слухов о том, что у кого-то могут быть виды на ее место.

За девять лет она пересидела лишь трех других судей, так что большинство членов адвокатской коллегии штата продолжали считать ее относительным новичком. Изучение ее письменных заключений и результатов голосования по делам озадачивало как либералов, так и консерваторов. Она была умеренна, стремилась к консенсусу, не являлась ни сторонницей строгого соблюдения законов, ни судебной активисткой, зато практически вела себя как спортсмен, участвующий в беге с препятствиями и, как говорили многие, решала вопрос положительно, прежде чем могла найти для этого законодательную базу. Вообще Шейла была влиятельным членом суда. Она могла помочь найти компромисс между четырьмя убежденными консерваторами (а их в суде всегда было четверо) и либералами, из которых большую часть времени на работе присутствовали двое, а иногда ни одного. «Четыре справа» и «два слева» означало, что у Шейлы было два товарища в центристском лагере, хотя при таком упрощенном анализе юристы часто ошибались, пытаясь предсказать исход процесса. Большинство дел в реестре не поддавалось классификации. Как можно проявить либеральные либо консервативные взгляды при громком грязном разводе или споре о границах владений между двумя компаниями — поставщиками лесоматериалов? Многие дела решались при соотношении голосов 9 к 0.

Верховный суд работает в Доме суда Кэрролла Гартина в центре Джексона, через улицу прямо напротив Капитолия штата. Шейла припарковалась на своем привычном месте у здания. Она в одиночестве поднялась на лифте до четвертого этажа и вошла в кабинет ровно в 8.45. Пол, старший секретарь, необыкновенно привлекательный двадцативосьмилетний холостяк гетеросексуальной ориентации, к которому она питала особую симпатию, вошел к ней буквально через несколько секунд после ее появления.

— Доброе утро, — сказал Пол. У него были длинные темные волнистые волосы, а в ухе красовался маленький бриллиант. Полу каким-то непостижимым образом удавалось всегда носить трехдневную щетину, но не более того. Карие глаза. Она часто думала о том, что Пол мог бы рекламировать костюмы от Армани в модных журналах, которые повсюду лежали в ее квартире. И на самом деле она так усиленно занималась спортом во многом из-за Пола, хотя и не хотела себе в этом признаваться.

— Доброе утро, — холодно ответила она, делая вид, как будто его не замечает.

— У вас слушание по делу Стердиванта в девять.

— Я знаю, — бросила она, разглядывая его зад, когда он выходил из кабинета. Джинсы с потертостями. И задница, как у модели.

Он вышел, она провожала его глазами до последнего шага.

Вместо него появилась секретарша. Она закрыла дверь, вытащила маленький набор для макияжа, и когда судья Маккарти была готова, ее быстро привели в порядок. Короткие волосы, по бокам длиной чуть выше ушей, наполовину светло-русые, наполовину седые, которые теперь подкрашивались по два раза в месяц за 400 долларов, были уложены и сбрызнуты лаком.

— Каковы мои шансы с Полом? — спросила Шейла, не открывая глаз.

— Немного молод для тебя, тебе не кажется?

Секретарша была старше ее и уже почти девять лет занималась тем, что приводила людей в порядок. Она продолжала пудрить Шейлу.

— Конечно, молод. Но в этом вся соль.

— Не знаю. Я слышала, он очень увлечен этой рыжей девицей, что работает у Олбриттона.

Шейла тоже слышала эти сплетни. Новая красотка из Стэнфордского университета, принятая на работу клерком, привлекала всеобщее внимание, а Пол обычно своего не упускал.

— Ты читала записки по делу Стердиванта? — спросила Шейла и встала, приготовившись к облачению в мантию.

— Да. — Секретарша осторожно расправила черную мантию у Шейлы на плечах. Молния проходила спереди. Обе женщины продолжали одергивать мантию и суетиться, пока эта громоздкая конструкция не села как влитая.

— Кто убил полицейского? — спросила Шейла, аккуратно застегивая молнию.

— Не Стердивант.

— Согласна. — Она встала перед зеркалом в полный рост, и они вдвоем посмотрели на ее отражение. — Заметно, что я поправилась? — спросила Шейла.

— Нет. — Неизменный ответ на неизменный вопрос.

— А я поправилась. Вот за что я люблю эту одежду. Она легко помогает скрыть двадцать фунтов.

— Ты любишь ее по другой причине, моя дорогая, и мы обе это знаем. Ты здесь единственная девушка на восемь парней, и ни один из них не может соперничать с тобой в том, что касается ума и непреклонности.

— И сексуальности. Не забудь о сексуальности.

Секретарша засмеялась.

— Никакой конкуренции, дорогая моя. Эти старые козлы о сексе могут только мечтать.

Они покинули кабинет и в коридоре вновь встретились с Полом. Он прошелся по основным пунктам дела Стердиванта, пока они ехали в лифте на третий этаж, где располагался зал суда. Один юрист может доказать это, а другой, возможно, сможет доказать то. Вот кое-какие вопросы, чтобы запутать и того, и другого.

За три дома от того места, где судья Маккарти готовилась вершить правосудие, группа из весьма впечатлительных мужчин и (двух) женщин собралась для обсуждения ее отставки. Они встретились в конференц-зале без окон в не поддающемся описанию здании — одном из многих у Капитолия штата, где бесчисленные госслужащие и лоббисты отшлифовывают свое мастерство управления штатом Миссисипи.

Встречу организовал Тони Закари с помощью «Судебного видения». Среди приглашенных были директора других мыслящих в подобном русле фирм по «правительственным отношениям», некоторые с весьма расплывчатыми названиями, отвергающими всякую специализацию, например, «Сообщество свободы», «Рыночное партнерство», «Торговый совет», «Защита предприятий». Названия же других организаций позволяли четко понять, чем они занимаются; «Граждане против судейского произвола» (ГПСП), «Ассоциация справедливого правосудия», «Надзор над присяжными», «Комитет по реформе системы гражданских исков в Миссисипи». Старая гвардия тоже присутствовала — ассоциации, представляющие интересы банков, страховых, нефтяных, фармацевтических компаний, фабрик, розничных, торговых и коммерческих сетей и прочих представителей бизнеса, поддерживающих американский образ жизни.

В сумрачном мире законодательных манипуляций, где за один вечер можно стать жертвой предательства и друг уже к полудню превращается во врага, собравшиеся в зале были известны, по крайней мере Тони Закари, как люди, которым можно доверять.

— Леди и джентльмены, — начал Тони, встав и оставив на своей тарелке недоеденный круассан, — цель настоящей встречи — проинформировать вас о том, что в ноябре мы собираемся вывести Шейлу Маккарти из состава Верховного суда и заменить ее на молодого судью, поддерживающего экономический рост и ограничение размера материальной ответственности.

Раздались слабые аплодисменты. Все сидящие за столом напряженно слушали. Никто точно не знал, кто стоит за «Судебным видением». Закари стоял у руля организации уже несколько лет и имел прекрасную репутацию, но личных сбережений у него не было. Да и его группа не включала большое число членов. К тому же интереса к гражданскому судопроизводству он никогда не выказывал. Новое увлечение изменением законов по компенсационным выплатам, казалось, появилось из ниоткуда.

Однако не возникало сомнений в том, что Закари и «Судебное видение» располагали значительными средствами. А в этой игре деньги означали все.

— У нас есть средства для начального финансирования, и по мере дальнейшего продвижения ожидаются взносы от преданных делу спонсоров, — гордо объявил он. — Разумеется, деньги также потребуются от вас. У нас есть план кампании, стратегия, и мы, «Судебное видение», будем руководить процессом.

Вновь аплодисменты. Самое главное препятствие — это всегда координация. Так много групп, так много проблем, так много разных человеческих эго. Собрать деньги легко, во всяком случае, с их точки зрения, но потратить с умом уже намного сложнее. Тот факт, что Тони весьма агрессивно взял контроль в свои руки, не мог не радовать присутствующих. Все были более чем готовы на то, чтобы выписать чеки и повысить явку.

— Не расскажете ли нам о кандидате? — спросил кто-то.

Тони улыбнулся и сказал:

— Вам он понравится. Не могу разглашать сейчас его имя, но он вам понравится. Он создан для телевидения.

Рон Фиск еще не согласился на кампанию, но Тони знал, что это впереди. А если он по какой-то причине откажется, у Тони в списке еще много фамилий. И у них в самом деле будет кандидат, и очень скоро, даже если на это придется потратить уйму денег.

— Поговорим о деньгах? — предложил Тони и приступил прямо к делу, прежде чем кто-то успел возразить. — У нас уже есть миллион долларов. Я хочу потратить больше, чем оба кандидата потратили вместе на прошлой кампании, соревнуясь друг с другом. Это было два года назад, и, полагаю, излишне напоминать, что ваш человек в этой предвыборной гонке показал плохие результаты. Мой ставленник не должен проиграть. И чтобы гарантировать это, мне нужно два миллиона от вас и ваших акционеров.

Три миллиона на такую кампанию было неслыханно много. На последнюю предвыборную гонку губернатора, которая покрывала восемьдесят два округа, победитель потратил 7 миллионов, а проигравший — вполовину меньше. Да и предвыборные гонки кандидатов в губернаторы всегда являли собой впечатляющее зрелище и на время становились центром политической жизни штата. Страсти накалялись до предела, а явка наблюдалась высочайшая.

Борьба за место в Верховном суде, когда таковая объявлялась, редко привлекала на участки более трети зарегистрированных избирателей.

— Как вы планируете потратить три миллиона? — спросил кто-то. По такому вопросу можно было судить, что проблем со сбором суммы нет. Вероятно, у присутствующих были очень толстые кошельки.

— Телевидение, телевидение, телевидение, — ответил Тони. И отчасти это было правдой. Тони никогда не стал бы раскрывать свою стратегию целиком. Он и мистер Райнхарт планировали потратить намного больше трех миллионов, но основная часть их расходов будет профинансирована наличными либо тщательно сокрыта от штата.

Тут появился ассистент и принялся раздавать толстые папки.

— Здесь показана работа, которую мы провели в других штатах, — говорил Тони. — Пожалуйста, возьмите их с собой и почитайте на досуге.

Еще возникали вопросы о его планах и кандидате. Тони не раскрывал почти ничего, но постоянно подчеркивал важность их взносов, причем чем скорее, тем лучше. Единственная заминка на встрече случилась, когда директор ГПСП объявил, что его группа активно набирает кандидатов для борьбы с Маккарти, а он сам давно уже лелеет планы ее убрать. ГПСП утверждала, что включает 8 тысяч членов, хотя эта цифра представлялась сомнительной. Большинство ее активистов являлись бывшими участниками судебных процессов, пострадавшими от того или иного решения суда. Организация пользовалась доверием населения, однако не располагала и миллионом долларов. После короткой, но жесткой перепалки Тони предложил парню из ГПСП провести собственную кампанию, после чего тот тут же отказался от своих затей и присоединился ко всем остальным.

Прежде чем закончить встречу, Тони упомянул о конфиденциальности как основном элементе кампании.

— Если юристы-судебники выяснят, что у нас есть лошадь, на которую можно поставить, они запустят свою машину сбора средств. И побьют вас в последнюю секунду.

Присутствующих уязвило упоминание о «проигрыше» в последней гонке, как будто они могли победить, будь у них Тони. Но никто не стал поднимать эту тему. Одного слова о юристах-судебниках было достаточно, чтобы привлечь их внимание к другому объекту.

Они были слишком взволнованы предстоящей кампанией, чтобы ругаться.

Как утверждалось, коллективный иск отражая интересы «более трехсот» жертв, тем или иным образом пострадавших вследствие халатности «Крейн кемикл» на заводе в Бауморе. Лишь двадцать из них выступали истцами, и из этих двадцати, вероятно, только у половины имелись серьезные заболевания. Вопрос же о том, связаны ли их недомогания с загрязненными подземными водами, предполагалось решить потом.

Иск подали в федеральный суд в Хаттисберге, неподалеку от здания окружного суда округа Форрест, где доктор Леона Роча и другие присяжные всего два месяца назад вынесли свой вердикт. Юристы Стерлинг Бинц из Филадельфии и Ф.Клайд Хардин из Баумора всегда были готовы предоставить документы и поболтать с репортерами, откликнувшимися на их сообщения, предшествующие подаче иска. К сожалению, телевизионных камер поблизости не наблюдалось, лишь пара совсем молодых репортеров из печатных изданий. По крайней мере для Ф.Клайда это было настоящим приключением. Он за тридцать лет и близко не подходил к федеральному Дому правосудия.

Для мистера Бинца же столь жалкие крохи внимания казались отвратительными. Он мечтал об огромных заголовках и длинных статьях с великолепными фотографиями. Он подал уже много важных коллективных исков и, как правило, добивался того, чтобы каждый из них активно освещался средствами массовой информации. Что же пошло не так с сельскими жителями Миссисипи?

Ф.Клайд поспешил в Баумор к себе в офис, где Мириам уже ждала его, чтобы узнать последние новости.

— По какому каналу? — спросила она.

— Ни по какому.

— Что? — Это, несомненно, был самый большой день в истории фирмы «Ф.Клайд Хардин и младшие юристы», и Мириам отчаянно хотела увидеть все по телевизору.

— Мы решили не связываться с репортерами. Им нельзя доверять, — объяснил Ф.Клайд, бросив взгляд на часы. Четверть шестого. В это время Мириам давно уже должна была отправиться домой. — Не стоит здесь сидеть, — сказал он, сбрасывая пиджак. — У меня все под контролем.

Она быстро исчезла, исполненная разочарования, а Ф.Клайд немедленно взялся за «офисную» бутыль. Холодная тягучая водка тут же помогла ему расслабиться, и он принялся прокручивать в уме этот великий прожитый день. Если ему хоть чуть-чуть повезет, в газете Хаттисберга, возможно, разместят его фото.

Бинц утверждал, что у них триста клиентов. При ставке 500 долларов за каждого Ф.Клайд мог рассчитывать на весьма солидное вознаграждение за посредничество. Пока он получил лишь 3500 долларов, большую часть которых потратил на задолженности по налогам.

Он налил себе второй стакан и выругался. Бинц не мог его надуть, потому что нуждался в нем. Он, Ф.Клайд Хардин, теперь является адвокатом, который участвовал в одном из важнейших коллективных исков в стране. Все дороги вели в Баумор, и Ф.Клайд был именно тем человеком, к которому следовало обратиться.

Глава 13

В своей фирме мистер Фиск объяснил, что пробудет в Джексоне целый день по личным делам. Другими словами, лучше не спрашивайте. Как партнер он заработал право приходить и уходить, когда ему заблагорассудится, хотя Фиск был так дисциплинирован и организован, что любой сотрудник почти всегда мог найти его в течение пяти минут.

Дорин проводила его, стоя на крыльце, еще на рассвете. Она получила приглашение присоединиться, но с работой и тремя детьми вряд ли могла позволить себе это, по крайней мере не когда ее предупредили накануне. Тони Закари сказал:

— Полетим на самолете, — и этого было достаточно, чтобы заставить Рона пропустить завтрак из хлопьев.

Взлетно-посадочная полоса Брукхейвена не подходила по размерам для реактивного самолета, поэтому Рон с радостью согласился поехать в аэропорт в Джексоне. Он никогда не подходил ближе чем на сто ярдов к частному самолету и уж точно никогда не мечтал на нем полетать. Тони Закари ждал его в основном терминале, при встрече он тепло пожал Рону руку и весело сказал:

— Доброе утро, ваша честь!

Они целенаправленно зашагали к бетонированной площадке перед ангаром, миновав пару старых турбовинтовых и поршневых самолетов, маленьких и непрезентабельных. В отдалении стояло великолепное судно, элегантное и экзотическое, как космический корабль. Его навигационные огни сверкали. Красивый трап был опущен, будто там ждали особо почетных гостей. Рон поднялся за Тони по ступенькам к кабине, где миловидная стюардесса в короткой юбке поприветствовала их на борту и показала места.

— Ты когда-нибудь летал на «Гольфстриме»? — спросил Тони, когда они уселись. Один из пилотов поздоровался и нажал кнопку, чтобы убрать трап.

— Нет, — сказал Рон, разглядывая отделку из красного дерева с мягкой кожей и позолоченные украшения.

— Это «Г-5», «мерседес» среди частных самолетов. Такой может долететь до Парижа без остановок.

Тогда летим в Париж вместо Вашингтона, подумал Рон, склонившись набок и оглядывая проход, чтобы оценить длину и размер судна. Навскидку он насчитал места, которых хватило бы по крайней мере на дюжину избалованных господ.

— Красиво, — сказал он.

Ему захотелось спросить, кому принадлежит самолет. Кто платит за поездку? Кто стоит за всем этим столь соблазнительным предложением занять должность судьи? «Но такие вопросы могут прозвучать грубо, — сказал он себе. — Просто расслабься, получай удовольствие от поездки и этого чудесного дня и запоминай все в мельчайших подробностях, потому что Дорин жаждет их услышать».

Стюардесса вернулась. Она рассказала о правилах поведения в случаях непредвиденных ситуаций и поинтересовалась, что они хотят на завтрак. Тони заказал омлет с беконом и жареную котлету из рубленого мяса и картофеля. Рон попросил то же самое.

— Туалет и кухня расположены в хвосте, — сказал Тони, как будто каждый день летал на «Г-5». — Если захочешь вздремнуть, здесь есть выдвижной диван.

Кофе принесли, как раз когда самолет начал выруливать на взлетно-посадочную полосу. Стюардесса дала им множество газет. Тони схватил одну из них, развернул, подождал пару секунд и спросил:

— Ты следишь за судом в Бауморе?

Рон притворился, что смотрит в газету, продолжая наслаждаться окружавшей его роскошью.

— Немного, — ответил он.

— Вчера подали коллективный иск, — с отвращением объявил Тони. — Одна из этих федеральных фирм по гражданским искам из Филадельфии. Полагаю, стервятники уже тут как тут. — Это был его первый комментарий на эту тему, сделанный при Роне, но уж точно не последний.

«Г-5» взмыл в небо. Это был один из трех самолетов, принадлежавших разным юридическим лицам, подконтрольным Группе Трюдо, все они арендовались через независимую чартерную компанию, благодаря чему выследить настоящего владельца становилось невозможным. Рон смотрел, как под ними исчезает город Джексон. Через несколько минут, когда они набрали высоту сорок одну тысячу футов, он ощутил насыщенный аромат бекона, шкварчащего на сковородке.

В зале прилетов аэропорта Даллеса их тут же встретили и усадили в длинный черный лимузин, так что уже через сорок минут они оказались в округе Колумбия, на Кей-стрит. По пути Тони объяснил, что в 10.00 у них встреча с группой потенциальных сторонников, потом тихий обед, а в 14.00 — встреча еще с одной группой. Рон успеет домой как раз к ужину. А у Рона кружилась голова от волнения благодаря такому шикарному путешествию и осознанию собственной значимости.

На седьмом этаже нового здания они вошли в довольно унылую приемную «Американского семейного союза» и заговорили с еще более унылой секретаршей. Еще в самолете Тони кратко объяснил:

— Эта группа, быть может, самая сильная из всех консервативных христиан. Масса членов, масса денег, масса влияния. Вашингтонские политики и любят их, и боятся. Управляет организацией человек по имени Уолтер Атли, бывший конгрессмен, которому надоели либералы в конгрессе, так что он ушел и основал собственную группу.

Фиск слышал об Уолтере Атли и его «Американском семейном союзе».

Их проводили в большой конференц-зал, где сам мистер Атли встретил их с радостной улыбкой и рукопожатием, затем представил другим людям, о каждом из которых Тони не преминул упомянуть в своей лекции в самолете. Они представляли такие группы, как «Партнеры в молитве», «Свет всему миру». «Круглый стол семьи», «Евангелистская инициатива» и пара других. Здесь собрались все ключевые игроки государственной политики, если верить Тони.

Они уселись вокруг стола, выложив перед собой блокноты и бумаги, как будто собирались заставить мистера Фиска поклясться на Библии и дать показания под присягой. Тони начал, кратко изложив свое мнение о Верховном суде Миссисипи, и в основном его отзывы звучали положительно. Однако, разумеется, возникала проблема с судьей Шейлой Маккарти и ее тайной страстью к либерализму. Ей нельзя доверять по ряду вопросов. Она разведена. И, говорят, у нее не самые высокие моральные принципы, но здесь Тони остановился, не вдаваясь в подробности.

Чтобы бросить ей вызов, им нужен Рон, который сделает шаг вперед и выдвинет свою кандидатуру. Тони изложил биографию их ставленника, не раскрыв при этом ни единого факта, который был неизвестен присутствующим. Потом он передал слово Рону, а тот, откашлявшись, поблагодарил за приглашение и начал рассказывать о своей жизни, образовании, воспитании, родителях, жене и детях. Он был ярым христианином, служил дьяконом в баптистской церкви Святого Луки и работал учителем в воскресной школе. Член клуба «Ротари», «Дакс анлимитед»,[23] тренер детской бейсбольной команды. Он растянул свое резюме насколько возможно, а потом пожал плечами, словно хотел сказать: «Пожалуй, мне нечего больше добавить».

Они с женой молились об этом решении. Они даже встретились с пастором, чтобы помолиться еще в надежде на его большую близость к Богу. Они чувствовали себя спокойно. Они были готовы.

Все продолжали проявлять радость и дружелюбие, пребывая в восторге от одного его присутствия. Ему задавали вопросы о жизни: мог ли он вспомнить о чем-либо, что поставило бы под сомнение его репутацию? Романы на стороне, управление автомобилем в нетрезвом виде, глупые студенческие выходки? Жалобы на аморальное поведение? Единственный ли это брак? Ах да, это просто прекрасно, мы так и думали. Заявления о ваших сексуальных домогательствах от сотрудниц фирмы? Еще что-нибудь в этом роде? Что-нибудь, хоть как-то связанное с сексом, потому что секс — убийца при проведении ожесточенной кампании? И пока мы не отошли от темы, как насчет гомосексуалистов? Браки между геями? Никак нет! Союзы гомосексуалистов, выступающих за разрешение браков? Нет, сэр, не в Миссисипи. Усыновление детей геями? Нет, сэр.

Аборты? Против. Любые аборты? Против.

Смертная казнь? Очень даже за.

И никто, похоже, не улавливал противоречия между тем и другим.

Оружие, о котором идет речь во Второй поправке, право на ношение оружия и так далее? Рон любил свои пистолеты, но на секунду задумался о том, почему этих религиозно настроенных людей вообще заботит вопрос об оружии. Потом его осенило: это все из-за политики и выборов. Его хобби в качестве охотника несказанно их радовало, поэтому он постарался рассказать об этом поподробнее. Похоже, теперь ни одно животное не сохранит свою жизнь.

Директор «Круглого стола семьи» задал ряд вопросов об отделении церкви от государства, и все, казалось, приуныли. Рон стоял на своем, отвечая обдуманно, и, казалось, удовлетворил своими ответами тех немногих, которые его слушали. Постепенно он начал понимать, что все это шоу. Они все решили задолго до того, как он выехал из Брукхейвена утром. Он и так был их ставленником и всего лишь читал проповеди хору.

Следующий раунд вопросов был посвящен свободе слова, в особенности слова религиозного.

— Можно ли будет судье маленького городка повесить десять заповедей у себя в зале суда? — прозвучат вопрос.

Рон чувствовал, что эта проблема их интересует, и сначала ему захотелось ответить честно и сказать «нет». Верховный суд США постановил, что подобные действия противоречат политике отделения государства от церкви, и Рон был с этим согласен. Однако он не желал огорчать собравшихся, поэтому попытался увильнуть от прямого ответа.

— Для меня служит примером местный окружной судья в Брукхейвене, — произнес Рон. — Величайший человек. У него десять заповедей висят на стене уже тридцать лет, и я всегда им восхищался.

Ловкий уход от ответа не укрылся от них. Они также заметили, что его ответ являл собой отличный образец изворотливости, которая поможет мистеру Фиску пережить жаркую кампанию. Поэтому дальнейших расспросов или возражений не последовало. В конце концов, перед ним были проверенные политические агенты, и они могли оценить искусный уход от ответа, когда сталкивались с ним.

Вскоре Уолтер Атли взглянул на часы и объявил, что куда-то опаздывает. В тот день у него были намечены и более важные дела. Он завершил ознакомительную встречу, объявив о том, что Рон Фиск ему очень понравился и он не видит причин, почему бы возглавляемому им «Американскому семейному союзу» не только поддержать его, но и начать действовать и собирать голоса. За столом все закивали, а Тони Закари светился от гордости, как новоявленный отец.

— У нас поменялись планы на обед, — сказал Тони, когда они вновь оказались в лимузине. — Тебя хотел бы увидеть сенатор Радд.

— Сенатор Радд? — с недоверием спросил Фиск.

— Именно, — с гордостью ответил Тони.

Майерс Радд просидел уже половину своего седьмого срока (всего тридцать девять лет) в сенате США и по крайней мере на последних трех выборах распугал всю оппозицию. Его презирали как минимум 40 процентов людей и любили как минимум 60, он довел до совершенства искусство помощи тем, кто был с ним, и уничтожения тех, кто против. Среди политиков Миссисипи он слыл легендой, мастером темных дел, жестоким куратором местных предвыборных гонок, королем, выбиравшим своих кандидатов, убийцей, расправлявшимся с теми, кто баллотировался против них, банком, который мог профинансировать любую кампанию и направить в нужное русло любые потоки денег, мудрым пожилым человеком, руководившим своей партией, и бандитом, душившим конкурентов.

— Сенатору Радду интересно это дело? — спросил Фиск с невинным видом.

Тони бросил на него обеспокоенный взгляд. Как можно быть таким наивным?

— Еще бы. Сенатор Радд очень близок к тем людям, с которыми ты только что познакомился. На его счету множество великолепных побед. Великолепных, имей в виду. Не девяносто пять процентов, конечно, но все же. Он такой один из трех в сенате, а двое других — новички.

«Что скажет об этом Дорин?» — подумал Рон. Обед с сенатором Раддом в Вашингтоне! Они были где-то у Капитолия, когда лимузин завернул на улицу с односторонним движением.

— Давай выйдем здесь, — предложил Тони, прежде чем шофер успел открыть дверцу.

Они направились к узкой двери в здании близ старого отеля «Меркурий». Пожилой швейцар в зеленой униформе нахмурился при их приближении.

— Мы к сенатору Радду, — резко сказал Тони, и лицо швейцара несколько просветлело. Уже внутри их провели мимо пустой темной столовой и дальше по коридору.

— Это частная резиденция сенатора, — тихо сказал Тони.

Рон находился под впечатлением. Он заметил и потертые ковры, и отслаивающуюся краску на стенах, но старое здание обладало некой обветшалой элегантностью. У него была своя история. «Сколько сделок заключили в этих стенах?» — спросил он себя.

В конце коридора они зашли в отдельную маленькую столовую, где проявлялась вся мощь ее хозяина. Сенатор Радд сидел за маленьким столом, прижав мобильный телефон к уху. Рон никогда с ним не встречался, но его лицо, несомненно, казалось знакомым. Темный костюм, красный галстук, густые блестящие седые волосы, зачесанные налево и уложенные большим количеством лака. Большое круглое лицо год от года становилось все полнее. Не меньше четырех его консультантов и помощников сновали по комнате, как пчелы, занятые важными переговорами по мобильному, вероятно, друг с другом.

Тони и Фиск ждали, наблюдая за спектаклем. Правительство в действии.

Неожиданно сенатор захлопнул свой телефон-раскладушку, и четыре других разговора тут же оборвались.

— Вон отсюда, — проворчал великий человек, и протеже исчезли, суетясь, словно мыши. — Как вы, Закари? — спросил Радд, вставая из-за стола.

Сенатора и Фиска представили друг другу, и потом они пару минут поддерживали светский разговор. Радд, казалось, знал поименно всех обитателей Брукхейвена — когда-то там жила его тетя, и для него было большой честью познакомиться с мистером Фиском, о котором он столько слышал. В какой-то момент, явно назначенный заранее, Тони сказал:

— Я вернусь через час, — и исчез.

Его сменил официант в смокинге.

— Садитесь, — настоял Радд. — Еда не особенно хороша, зато наше уединение никто не нарушит. Я ем здесь пять раз в неделю.

Официант проигнорировал этот комментарий и раздал им меню.

— Выглядит красиво, — сказал Рон, осматривая стены и громоздившиеся вдоль них ряды книг, которые лет сто никто не читал и не брал в руки, чтобы стереть с них пыль. Они обедали в маленькой библиотеке. Неудивительно, что она столь уединенна. Оба заказали суп и рыбу-меч на гриле. Уходя, официант закрыл за собой дверь.

— У меня встреча в час, — заявил Радд. — Поэтому давайте поговорим быстро.

Он принялся сыпать сахар в холодный чай, размешивая его ложкой для супа.

— Разумеется.

— Вы можете выиграть эту битву, Рон, и, видит Бог, вы нам нужны.

Это были слова короля, и через какие-то считанные часы Рон будет вновь и вновь повторять их Дорин. Так сказал человек, который никогда не проигрывал, и после этой фразы Рона Фиска можно было считать кандидатом.

— Как вам известно, — продолжал Радд, потому что на самом деле он не привык играть роль слушателя, особенно в разговоре с второстепенными политиками из глубинки, — я не участвую в местных выборах непосредственно.

Сначала Фиску захотелось рассмеяться, причем громко, но он быстро понял, что сенатор говорит совершенно серьезно.

— Однако эта кампания слишком важна для нас. И я сделаю все, что смогу, и этим не следует пренебрегать, как вы считаете?

— Конечно.

— У меня появились влиятельные друзья в этом бизнесе, и они будут счастливы поддержать вашу кампанию. От меня требуется лишь пара телефонных звонков.

Рон вежливо кивнул. Два месяца назад «Ньюсуик» опубликовал статью с фотографией на обложке о массе денежных средств крупных предпринимателей в Вашингтоне и политиках, этими средствами завладевших. Радд возглавлял список. На кампанию у него было отложено 11 миллионов, хотя реальной предвыборной гонки не предвиделось. Мысль о появлении настоящего соперника казалась настолько нелепой, что над ней никто даже не задумывался. Радд владел крупным бизнесом — банки, страховые и нефтяные компании, заводы по добыче угля, средства массовой информации, предприятия в сфере обороны и фармацевтики — ни одному сегменту корпоративной Америки не удалось избежать тисков его машины по сбору денег.

— Спасибо, — сказал Рон, потому что уже чувствовал себя обязанным.

— Мои ребята могут вложить много денег. К тому же я знаю людей «из окопов» — губернатора, законодателей, мэров. Когда-нибудь слышали об Уилли Тейте Феррисе?

— Нет, сэр.

— Он наблюдатель по округу Адамс в вашем районе. Я дважды спасал его брата из тюрьмы. Уилли Тейт что угодно для меня сделает. И он один из самых влиятельных политиков в этих краях. Один телефонный звонок от меня — и округ Адамс у вас в руках. — Радд щелкнул пальцами.

Вот так все голоса и попадут куда надо.

— А о Линке Кайзере слышали? Шериф в округе Уэйн?

— Возможно.

— Линк — мой старый друг. Два года назад ему понадобились новые патрульные машины, новые радиоприемники, новые пуленепробиваемые жилеты, пистолеты и много чего еще Округ не дает ему всю эту ерунду, и он звонит мне. Я отправляюсь в Управление внутренней безопасности, говорю с парой друзей, выкручиваю руки некоторым из них, и округ Уэйн вдруг получает шесть миллионов долларов на борьбу с терроризмом. Они покупают больше патрульных машин, чем у них работает полицейских. Их радиосистема теперь лучше, чем во флоте. И, о чудо, террористы решили и близко не подходить к округу Уэйн. — Он рассмеялся над собственным рассказом, и Рону пришлось захохотать вместе с ним.

Ничто не сравнится с растратой еще пары миллионов из денег налогоплательщиков.

— Вам нужен Линк, Линк у вас есть, и округ Уэйн тоже, — пообещал Радд, прихлебывая чай.

С двумя округами в кармане Рон начал раздумывать о том, что делать с двадцатью пятью другими в южной части штата. Быть может, следующий час будет посвящен рассказу о завоевании каждого из них? Он надеялся, что нет. Принесли суп.

— Эта девица. Маккарти, — сказал Радд, продолжая жевать. — Она никогда не работала как надо. — Рон воспринял его слова как обвинение в том, что она не поддерживала сенатора Радд а. — Она слишком либеральна, к тому же между нами, мальчиками, просто не создана для черной мантии. Понимаете, о чем я?

Рон едва заметно кивнул, изучая суп. Необыкновенный сенатор предпочитал трапезничать в одиночестве. Он даже не знает, как ее зовут, подумал Рон. Он очень мало о ней знает, за исключением того, что она женщина и совершенно не подходит на эту должность, с его точки зрения.

Чтобы разрядить обстановку и уйти от разговора сексистски настроенных белых мужчин, Рон решился задать не очень тактичный вопрос:

— А как насчет побережья Мексиканского залива? У меня там очень мало знакомых.

Как и следовало ожидать, Радд поднял его на смех. Нет проблем.

— Моя жена родом из Бэй-Сент-Луиса, — сказал он так, словно одно это могло гарантировать сокрушительную победу его ставленника. — Там базируются все военные подрядчики, военно-морские верфи, НАСА, черт возьми, эти люди принадлежат мне.

А вы, вероятно, принадлежите им, подумал Рон. Такое совместное владение друг другом.

Рядом с чашкой чая сенатора запел мобильный телефон. Он взглянул на аппарат, нахмурился и сказал:

— Придется ответить. Это из Белого дома. — Создавалось такое впечатление, будто он весьма раздражен.

— Мне выйти? — спросил Рон, будучи под впечатлением от услышанного и боясь стать свидетелем какого-то важного разговора.

— Нет-нет, — ответил Радд, махнув рукой, чтобы Рон сел. Фиск попытался сосредоточиться на супе, чае и рулете, и хотя этот обед он еще долго не сможет забыть, ему вдруг захотелось, чтобы он скорее закончился. А телефонный разговор все продолжался. Радд ворчал и бормотал, так что было совершенно непонятно, о каком кризисе он говорит. Официант вернулся с рыбой-меч, которая сначала шипела, но быстро остыла. Ломтики свеклы вокруг нее плавали в большой луже масла.

Когда мир вновь оказался в безопасности, Радд повесил трубку и вонзил вилку в рыбу.

— Прошу прощения, — сказал он. — Чертовы русские… В любом случае я хочу, чтобы вы баллотировались, Рон. Это важно для государства. Нам нужно реорганизовать суд.

— Да, сэр, но…

— И я полностью вас поддерживаю. Не публично, имейте в виду, но втайне от всех я буду работать как ненормальный. И соберу большие деньги. Я обеспечу вам успех, переломав кое-кому руки, — самое обычное дело в таких кампаниях. Это моя игра, просто поверьте мне.

— А что, если…

— В Миссисипи меня не побить никому. Спросите губернатора. Его рейтинг упал на двадцать пунктов, когда до выборов оставалось два месяца, и он пытался исправить положение сам. Моя помощь была ему не нужна. Я прилетел туда, провел «молитвенное собрание», обратил мальчика в свою веру, и он победил с огромным отрывом. Я не люблю вмешиваться в подобные дела, но приходится. А эта кампания очень важна. Вы сможете с ней справиться?

— Думаю, да.

— Не глупите. Рон. В жизни только раз выпадает шанс сделать нечто подобное. Только подумайте, вы в возрасте…

— Тридцати девяти лет.

— Тридцати девяти лет, еще чертовски молодой мужчина, попадете в Верховный суд штата Миссисипи. А попав туда, вы останетесь там навсегда. Только подумайте об этом.

— Я постоянно думаю над этим, сэр.

— Хорошо.

Вновь зазвонил телефон, вероятно, это был президент.

— Простите, — сказал Радд, приложив трубку к уху и откусив большой кусок рыбы.

Третья и последняя остановка в поездке была сделана в офисе «Сети реформирования гражданских дел» на Коннектикут-авеню. Тони вновь взял руководство в свои руки, затем все быстро обменялись приветствиями и любезностями. Фиск ответил на пару легких вопросов, намного более приятных, чем те, что задавали ему религиозно настроенные ребята с утра. И его вновь поразило впечатление, будто люди ведут себя как автоматы. Для них было важно коснуться и услышать своего кандидата, но при этом совершенно неинтересно оценить его реальные возможности. Все полагались на Тони, и поскольку он нашел нужного человека, то и они тоже его нашли.

Втайне от Рона Фиска вся сорокаминутная встреча снималась на скрытую камеру и транслировалась в маленькую операторскую комнату, где за происходящим внимательно наблюдал Барри Райнхарт. У него было огромное досье на Фиска, с фотографиями и разными сведениями, но ему хотелось слышать его голос, видеть его глаза и руки, знать, как он отвечает на вопросы. Достаточно ли он фотогеничен, телегеничен, хорошо одет и привлекателен? Ободряюще ли звучит его голос, внушает ли доверие? Кажется ли он умным или занудным? Нервничает ли перед такой аудиторией или сохраняет самообладание и спокойствие? Можно ли его хорошо упаковать и запустить на рынок?

Через пятнадцать минут сомнения Барри развеялись. Единственным минусом была некая нервозность, но этого следовало ожидать. Сорвите с места человека из Брукхейвена, бросьте его перед незнакомой толпой в незнакомом городе — естественно, он может и запнуться пару раз. Приятный голос, приятное лицо, приличный костюм. Барри приходилось работать и с худшими экземплярами.

Барри никогда не встретится с Роном Фиском, и, как во всех его кампаниях, кандидат даже понятия иметь не будет о том, кто дергает за веревочки.

На пути домой в самолете Тони заказал виски с лимонным соком, попытавшись убедить Рона выпить с ним, но тот настоял на кофе. Вся обстановка располагала к выпивке: они были на борту роскошного частного самолета, подавала напитки красивая женщина, наступил конец долгого, тяжелого дня, и никто на свете не видел их и не знал ни о чем.

— Только кофе, — сказал Рон. Несмотря на обстановку, он знал, что его оценивают. К тому же он в принципе был трезвенником. Так что решение далось ему легко.

Но и Тони был не особым любителем выпить. Он сделал пару глотков коктейля, расслабил галстук, поглубже уселся в кресло и наконец сказал:

— Ходят слухи, что эта дамочка Маккарти очень любит приложиться к бутылке.

Рон просто пожал плечами. До Брукхейвена эти сплетни пока не дошли. Он подсчитал, что как минимум 50 процентов людей не смогли бы даже назвать хотя бы трех судей из южного района, не говоря уже об их привычках, как хороших, так и плохих.

Сделав еще глоток, Тони продолжал:

— Ее родители были пьяницами. Разумеется, поскольку они с побережья Мексиканского залива, это неудивительно. Ее излюбленное место отдыха — клуб под названием «Тьюсдей» у резервуара. Когда-нибудь слышал о нем?

— Нет.

— Что-то вроде неприличного клуба знакомств для легкомысленных людей среднего возраста, как мне говорили. Никогда там не бывал.

Фиск не поддался на эту удочку. Такие непристойные сплетни, казалось, его утомляли. Его реакция не беспокоила Тони. На самом деле он находил это великолепным. Пусть кандидат держит высокую планку. Желающих покопаться в грязи и так всегда найдется достаточно.

— И давно ты знаешь сенатора Радда? — спросил Фиск, меняя тему разговора.

— Давно.

Оставшуюся часть полета они проговорили о великом сенаторе и его блестящей карьере.

Рон помчался домой, все еще потрясенный столь впечатляющей встречей с властью и всеми ее соблазнами. Дорин жаждала услышать подробности. Они ели подогретые спагетти, пока дети заканчивали домашнюю работу и готовились ко сну.

У нее было много вопросов, и Рон с трудом давал ответы на некоторые из них. Почему так много самых разных групп готовы тратить деньги на никому не известного и по большому счету неопытного политика? Потому что они преданы делу. Потому что предпочитали молодых, умных, подтянутых мужчин с правильными идеями и без багажа государственных должностей за спиной. А если бы Рон отказался, они нашли бы другого кандидата, такого же, как он. Они были твердо намерены выиграть и провести зачистку в суде. Это движение на федеральном уровне, и весьма важное.

Того факта, что ее муж обедал наедине с сенатором Майер-сом Раддом, уже было достаточно, чтобы убедить Дорин в правильности выбранного пути. Они с головой окунутся в неизвестный мир политики и покорят всех и вся.

Глава 14

Барри Райнхарт добрался до аэропорта Ла-Гуардиа на регулярном рейсе, а оттуда на личном автомобиле отправился в отель «Мерсер» в Сохо.[24] Он зарегистрировался, принял душ, переоделся в более теплый шерстяной костюм, потому что обещали снег. Потом забрал факс со стойки регистрации, вышел на улицу и, пройдя восемь домов, добрался до крошечного вьетнамского ресторана близ Виллидж,[25] которому еще только предстояло появиться в путеводителях. Мистер Трюдо предпочитал именно это место для негласных встреч. Там было пусто, а пришел Барри чуть раньше, поэтому сел на табурет у бара и заказал себе выпить.

Возможно, дешевый коллективный иск Ф.Клайда Хараина был не такой уж большой новостью в Миссисипи, зато в Нью-Йорке о нем заговорили. Ежедневные финансовые обзоры начались именно с этих данных, а уже без того избитые обыкновенные акции «Крейн» получили очередной удар.

Мистер Трюдо провел весь день, разговаривая по телефону и крича на Бобби Рацлафа. Акции «Крейн» торговались на уровне между 18 и 20 долларами, но из-за коллективного иска они подешевели еще на пару долларов. При закрытии торгов цена составила 14,5 доллара — новый минимальный рубеж, и Карл притворился, что очень расстроен. Рацлаф, занявший миллион долларов у своего пенсионного фонда, вообще пребывал в депрессии.

Чем ниже, тем лучше. Карл хотел, чтобы акции упали настолько, насколько можно. На бумаге он уже потерял миллиард и мог потерять больше, потому что в один прекрасный день все вернется назад одной ревущей волной. Втайне от всех, за исключением двух банкиров в Цюрихе, Карл уже начал скупать акции «Крейн» через одну необычайно загадочную панамскую компанию. Он осторожно собирал акции маленькими партиями, так чтобы его приобретения не повлияли на общую тенденцию к снижению. Пять тысяч акций в день, когда торги шли вяло, и двадцать тысяч в день активных торгов, но ничего такого, что могло бы привлечь внимание. Скоро ожидалось получение прибыли за четвертый квартал, а Карл фальсифицировал бухгалтерские данные с Рождества. Акции продолжат падать. Карл продолжит их покупать.

Он отправил Рацлафа домой после того, как стемнело, а потом перезвонил нескольким людям, с которыми не успел поговорить. В семь часов он заполз на заднее сиденье «бентли», и Толивер повез его во вьетнамский ресторан.

Карл не видел Райнхарта со времен их первой встречи в городе Бока-Ратон через три дня после вердикта. Они не пользовались обычной и электронной почтой, факсами, срочными посылками, городским телефоном или стандартными мобильниками. У обоих было по надежному смартфону, которые соединялись исключительно друг с другом, и раз в неделю, когда у Карла было время, он звонил, чтобы узнать новости.

Их провели за бамбуковую шторку в тускло освещенную боковую комнатку с одним столом. Официант принес напитки. Карл разглагольствовал, проклиная коллективные иски и юристов, которые их подают.

— Мы дошли до носовых кровотечений и кожных сыпей, — возмущался он. — Каждый деревенщина, кто хотя бы на машине мимо проезжал, вдруг стал истцом. Никто не помнит о добрых старых днях, когда мы платили самые высокие зарплаты в южном Миссисипи. А теперь юристы посеяли массовую панику, и все побежали в суд.

— Все могло быть еще хуже, — сказал Барри. — Мы слышали о другой группе юристов, которые набирают клиентов.

Если они подадут иск, то их коллективная жалоба присоединится к первой. Об этом даже подумать страшно.

— Тебе об этом подумать страшно? Ты же не прожигаешь деньги на гонорары юристов.

— Ты все вернешь, Карл. Расслабься.

Теперь они называли друг друга только по именам — «Карл» и «Барри», и их отношения стали намного более фамильярными.

— Расслабься! Сегодня «Крейн» закрылся при цене четырнадцать пятьдесят. Если бы тебе принадлежало двадцать пять миллионов акций, ты бы вряд ли расслабился в моей ситуации.

— Я бы расслабился и взялся за скупку акций.

Карл оттолкнул от себя стакан с шотландским виски.

— Похоже, ты издеваешься.

— Сегодня я видел нашего мальчика. Он нанес визит в Вашингтон. Симпатичный парнишка, настолько хорош, что это даже пугает. Умен, отлично говорит, прекрасно себя преподносит. Он поразил всех.

— Он дал согласие?

— Даст завтра. Он обедал с сенатором Раддом, а старик умеет выкручивать руки.

— Майерс Радд, — сказал Карл, качая головой. — Тот еще дурак.

— Чистая правда, но его всегда можно купить.

— Их всех можно купить. В прошлом году я потратил в Вашингтоне четыре миллиона. Все разлетелось, как рождественские конфеты.

— И я уверен, что Радд свое не упустил. И ты, и я знаем, что он идиот, но люди в Миссисипи — нет. Он король, и они боготворят его. Если он хочет, чтобы наш парень баллотировался, значит, гонки начинаются.

Карл скинул пиджак и набросил на стул. Он снял запонки, закатал рукава и, поскольку никто из посторонних не видел, расслабил галстук и ссутулился на стуле, вновь придвинув к себе шотландское виски.

— Слышал историю о сенаторе Радде и агентстве по защите окружающей среды? — спросил он в полной уверенности, что подробности знают не более пяти человек.

— Нет, — сказал Барри, теребя свой галстук.

— Семь, а может, восемь лет назад, прежде чем пошли иски, агентство прибыло в Баумор и принялось за свои делишки. Местные жители жаловались долгие годы, но агентство отнюдь не славится тем, что всегда оперативно реагирует на обращения граждан. Они начали повсюду шнырять, провели какие-то тесты, потом несколько обеспокоились, а затем и вовсе пришли в возбуждение. Мы за всем этим пристально наблюдали. У нас повсюду были люди, следившие за процессом. Черт возьми, у нас есть люди и в самом агентстве. Может, мы и правда перегнули палку с мусором, я не знаю, но бюрократы стали вести себя очень агрессивно. Они заговорили о криминальных расследованиях, обращении к прокурору США, всяких нехороших делах, но все это не выходило за рамки самой организации. Они почти готовы были все обнародовать и предъявить ряд требований — об очистке ценой в миллиарды долларов, уплате жутких штрафов и даже закрытии компании. Генеральным директором «Крейн» тогда был некто Габбард. Теперь он уже не работает, но он был приличным парнем, который умел убеждать людей. Я отправил Габбарда в Вашингтон с пустым чеком. С несколькими пустыми чеками. Он связался с нашими лоббистами, и те организовали новый комитет политических действий,[26] предположительно в целях поддержки интересов производителей химической продукции и пластика. Они составили план, ключевым моментом которого было привлечение сенатора Радда на нашу сторону. Там его боятся, ведь если он захочет, чтобы агентство по защите окружающей среды прекратило бурную деятельность, то они не посмеют его ослушаться. Дело в том, что Радд уже лет сто сидит в комитете по ассигнованиям, и если агентство вздумает его запугивать, то он просто пригрозит сократить их финансирование. Это сложно, но в то же время очень просто. К тому же Миссисипи — задний двор Радда, там у него больше контактов и влияния, чем у кого бы то ни было. Так что наши ребята из нового комитета политических действий ужинали с Раддом и поили его вином, и он точно знал, что происходит. Он простофиля, но играет в эту игру так давно, что почти все правила написаны им самим.

Прибыли тарелки с креветками и лапшой, но внимания не удостоились. Зато Карл и Барри вновь налили себе выпить.

— В конце концов Радд решил, что на его счету для кампании не хватает миллиона долларов, и мы согласились направить эти деньги через эти дурацкие корпорации и схемы, которые вы, ребята, обычно используете, чтобы скрыть все от посторонних глаз. Конгресс сделал это законным, но в ином случае это рассматривалось бы как взятка. Затем Радд захотел кое-что еще. Выяснилось, что у него есть внук с некой умственной отсталостью, который питает странный интерес к слонам. Ребенок любит слонов. У него все стены увешаны изображениями слонов. Он смотрит видео об их жизни в дикой природе. И так далее. И чего бы сенатору действительно хотелось, так это съездить на одно из первоклассных четырехзвездных африканских сафари, чтобы он мог взять с собой внука и тот посмотрел на слоников. Нет проблем. Потом он решает, что вся его семья с удовольствием съездит в такую поездку, и наши лоббисты организовывают эту чертовщину. Двадцать восемь человек, два частных самолета, пятнадцать дней в африканских зарослях за распитием «Дом Периньон», поеданием лобстера и стейка и, конечно, созерцанием тысяч слонов. Счет за это удовольствие составил почти триста тысяч, и Радд никогда не догадывался, что его оплачивал я.

— Выгодная сделка.

— Отличная сделка. Он похоронил агентство, и они бежали из Баумора, не посмев и пальцем нас тронуть. Сенатор Радд получил и другую выгоду: он теперь считается экспертом по всем вопросам, связанным с Африкой. СПИД, геноцид, голод, нарушение прав человека — только назовите что-то из этого списка, и он сразу объявится как эксперт, потому что провел две недели в кенийском захолустье, наблюдая за дикими игрищами с заднего сиденья «лендровера».

Оба засмеялись и наконец-то приступили к лапше.

— Тебе приходилось общаться с ним после подачи исков? — спросил Барри.

— Нет. Задело яростно взялись юристы. Помнится, я говорил с Габбардом о Радде, но мы вместе пришли к мудрому решению, что политики не будут вмешиваться в дела судебные. Мы были в этом уверены. Как же мы ошибались!

На пару минут они сосредоточились на еде, но ни одного из них, похоже, она особенно не интересовала.

— Нашего парня зовут Рон Фиск, — сказал Барри, передавая через стол большой конверт из манильской бумаги. — Здесь основные сведения о нем. Кое-какие фотографии, биографические данные, не больше чем на восемь страниц, как ты просил.

— Фиск?

— Да, это он.

Мать Брианны приехала погостить, как делала всегда два раза в год, а в таких случаях Карл настаивал, чтобы они проводили время в Хэмптоне, оставив его в городе одного. Ее мать была на два года моложе Карла и воображала себя еще достаточно красивой для того, чтобы привлечь его внимание. За год он проводил в ее присутствии меньше часа и каждый раз разве что не молился о том, как было бы хорошо, если бы у Брианны были другие гены. Он ненавидел эту женщину. Мать жены-трофея автоматически не становится тешей-трофеем и обычно испытывает чрезмерный интерес к деньгам. Карл ненавидел всех своих тещ. У него вызывала отвращение сама мысль о том, что у него есть теща, если уж на то пошло.

Поэтому в доме было пусто. Пентхаус на Пятой авеню был полностью в его распоряжении. Брианна прихватила с собой Сэдлер Макгрегор, русскую няню, ее ассистента, диетолога, пару служанок и с этим небольшим эскортом направилась на остров, где могла ворваться в их прекрасный дом и издеваться над персоналом, как ей заблагорассудится.

Карл вышел из своего частного лифта, столкнулся лицом к лицу с «Опороченной Имельдой» и тут же выругался, проигнорировал лакея, отпустил остальных слуг и, оставшись наконец в одиночестве в чудесной уединенной спальне, надел пижаму, банный халат и толстые шерстяные носки. Он нашел сигару, налил себе стакан солодового напитка и вышел на маленькую террасу с видом на Пятую авеню и Центральный парк. В воздухе ощущались сырость и дыхание ветра, великолепно.

Райнхарт предупредил его, чтобы он не раскрывал секретов предстоящей кампании.

— Ты ничего не знаешь, — неоднократно повторял он. — Доверься мне. Это моя профессия, и я отлично справляюсь с тем, что делаю.

Но Райнхарт никогда не терял миллиард долларов. Судя по одной газетной статье о Карле, кроме него, еще только шесть человек когда-либо теряли миллиард долларов за один день. Барри никогда не познает всю степень унижения столь стремительного и мучительного краха в этом городе. Друзей найти все сложнее. Его шутки больше никому не кажутся смешными. Некоторые круги светского общества, похоже, начинают становиться недоступными (хотя он знал, что это только временно). Даже его жена стала вести себя более равнодушно, не так ласково, как прежде. Не говоря уже о холодном приеме тех, кто был действительно важен, — банкиров, фондовых менеджеров, инвестиционных гуру, элиты Уолл-стрит.

Его щеки покраснели от ветра, он медленно оглядывал здания, высившиеся вдоль Пятой авеню. Кругом одни миллиардеры. Сочувствовали они ему или радовались его падению? Он знал ответ, потому что сам испытывал дикий восторг, когда оступались другие.

«Смейтесь дальше, ребятки, — сказал он, сделав большой глоток, — Смейтесь, пока у вас не отсохнет язык, потому что я, Карл Трюдо, обзавелся тайным оружием. И зовут его Рон Фиск. Это приятный, легковерный молодой человек, которого я купил (через оффшор) за смешные деньги».

Через три дома к северу на крыше здания, которое Карл с трудом мог различить, располагался пентхаус Пита Флинта, одного из его многочисленных врагов. Две недели назад на обложку «Отчетов о фондах хеджирования» попала фотография Пита в дизайнерском костюме, который очень плохо на нем сидел. Он явно поправился. В статье содержались бредни о Пите и его фонде и, в частности, отчет о блестящих результатах работы за последний квартал года, которые стали таковыми исключительно благодаря его прозорливой игре на понижение акций «Крейн кемикл». Пит утверждал, что сделал полмиллиарда долларов на «Крейн», потому что чудесным образом спрогнозировал неблагоприятный исход судебного процесса. Имени Карла не упоминалось, это было бы излишне. Все и так знали, что он потерял миллиард, а Пит Флинт заявлял, что положил себе в карман половину этих денег. Такое унижение было гораздо больше, чем просто болезненным.

Мистер Флинт ничего не знал о мистере Фиске. К тому времени, когда он услышит это имя, будет слишком поздно и Карл уже вернет себе деньги. И много больше.

Глава 15

Ежегодная зимняя встреча «Судебных юристов Миссисипи» (СЮМ) проводилась в Джексоне в начале февраля, когда законодательное собрание штата еще работало. Обычно мероприятие проводилось в выходные — с выступлениями, семинарами, докладами по обновлению политических данных и тому подобным. Поскольку у Пейтонов был самый горячий вердикт штата, остальные юристы жаждали их услышать. Мэри-Грейс возражала. Она была активным членом, но эта сцена ей не подходила. Встречи обычно предполагали длительное распитие коктейлей и травлю баек «из окопов». Присутствие девушек не возбранялось, но они там чувствовали себя лишними. К тому же кому-то надо было остаться дома с Мэком и Лайзой.

Уэс вызвался поехать неохотно. Он тоже был активным членом, но зимние встречи обычно проходили скучно. Летние съезды на пляже были гораздо веселее и годились для семей с детьми, клан Пейтонов посетил два из них.

В субботу утром он поехал в Джексон и обнаружил небольшую компанию юристов в одном из центральных отелей. Он припарковался подальше, чтобы ни один из его коллег не увидел, на чем он ездит в эти дни. Юристы-судебники славились шикарными машинами и другими игрушками, и Уэс крайне смущался своего «тауруса», чудом пережившего поездку из Хаттисберга. На ночь он не останется, потому что не может позволить себе снять комнату за сотню долларов. Кто-то мог бы поспорить и заявить, что, по его подсчетам, Уэс миллионер, но через три месяца после вердикта он все еще экономил каждые десять центов. А день, когда будут произведены выплаты по делу в Бауморе, пока казался лишь далекой мечтой. Даже теперь, когда существовал вердикт, Узе сомневался в том, что они поступили разумно, вообще взявшись за это дело.

Обед проходил в большом танцевальном зале с местами на двести человек — весьма внушительное сборище. Пока продолжались приготовления, Уэс со своего места на кафедре наблюдал за собравшимися.

Юристы-судебники — всегда пестрая и эклектичная толпа. Ковбои, проказники, радикалы, лохмачи, умники в офисных костюмах, эпатажные индивидуалисты, байкеры, дьяконы, обычные деревенские умники, уличные жулики, адвокаты, наживающиеся на несчастных случаях, лица с рекламных плакатов, «желтых страниц» и из утренних телепередач. И что-что, а скучать с ними точно не придется. Они сражались друг с другом так неистово, как члены одной семьи, и все же умели заставить себя прекратить браниться, оставить круговую оборону и наброситься на врага. Они приехали из больших городов, где боролись за дела и клиентов, и из маленьких городков, где демонстрировали свои умения перед простыми присяжными, которые неохотно расставались с деньгами, кому бы они ни принадлежали. У некоторых были собственные самолеты, и они летали по стране, нацеливаясь на последние коллективные иски по гражданским делам. Других эта игра не привлекала, и они с гордостью поддерживали традицию ведения одного дела за один раз. Новой разновидностью были предприниматели, которые подавали иски всем скопом сразу, а затем ожидали решения, крайне редко являясь в суд. Другие же жили тем волнением, которое можно испытать в зале суда. Несколько человек работали в фирмах, что позволяло объединить их деньги и таланты, но фирмы юристов-судебников славились недолговечностью. Большинство из них были террористами-одиночками, слишком эксцентричными для того, чтобы держать у себя в штате много людей. Некоторые за год зарабатывали миллионы, другие еле-еле сводили концы с концами, но большинство все же получали около 250 тысяч долларов в год. Пара человек на данный момент находились на грани разорения. Многие бывали на вершине успеха в один год и терпели крах на следующий, словно катались на «американских горках», и всегда были готовы кинуть кости и посмотреть, что выпадет.

Если их что-то и объединяло, так это отчаянное стремление к независимости и волнение из-за того, что они представляют интересы Давида против Голиафа.

На правом политическом фланге есть истеблишмент, деньги, большой бизнес и мириады групп, которые он финансирует. На левом фланге царят меньшинства, профсоюзы, школьные учителя и юристы-судебники. И только у юристов есть деньги, но для большого бизнеса это мелочь.

Хотя когда-то Уэс готов был придушить их всех голыми руками, он чувствовал себя среди них как дома. Это были его коллеги, его соратники на поле боя, и он восхищался ими. Они могли быть нахальными, насмешливыми, догматичными и часто становились злейшими врагами самим себе. Но никто другой так отчаянно не бился за права маленького человека.

Пока они обедали холодным цыпленком с еще более холодной брокколи, председатель комитета по законодательным делам весьма уныло поведал им новости по различным биллям, которые пока еще жили и здравствовали в местном Капитолии. Сторонники реформирования системы гражданских исков вернулись и усиленно старались претворить в жизнь меры, направленные на то, чтобы сократить размер материальной ответственности и закрыть для людей двери залов суда. За первым выступавшим слово взял председатель по политическим делам, настроенный более оптимистично. В ноябре ожидались судебные выборы, и хотя пока судить было рано, вероятнее всего, их «хорошие» судьи, как на уровне первичного разбирательства, так и на уровне апелляций, не столкнутся с серьезной оппозицией.

После замороженного пирога с кофе собравшимся представили Уэса Пейтона, и последовал шквал аплодисментов. Он начал с извинений из-за отсутствия своей главной коллеги, той, что в действительности продумала и просчитала весь процесс в Бауморе. Ей очень не хотелось пропускать мероприятие, но она считала, что дома в ней нуждаются больше, поэтому осталась с детьми. Затем Уэс пустился в долгий рассказ о деле Бейкер, вердикте и текущем положении дел относительно других исков против «Крейн кемикл». Для этой толпы вердикт на сумму 41 миллион казался ценнейшей добычей, и они могли часами слушать человека, который завладел такими деньгами. Лишь немногим довелось испытать волнение от такой победы самим, и уж точно всем когда-либо приходилось глотать горькую пилюлю в виде неблагоприятного вердикта.

Когда Уэс закончил, зал вновь взорвался сокрушительными аплодисментами, за которыми последовал раунд спонтанных вопросов и ответов. Какие эксперты оказались действительно полезны? Сколько составили расходы по делу? (Уэс вежливо отказался назвать точную сумму. Даже перед кучей транжир обсуждать эти цифры было слишком болезненно.) Каков статус переговоров по произведению выплат, если они вообще были? Как повлияет на ответчика коллективный иск? Что слышно об апелляции? Уэс мог говорить часами, и все продолжали бы его внимательно слушать.

Позже вечером, когда подавались коктейли, Уэс снова вышел на ковер, чтобы ответить на новые вопросы и развеять очередные сплетни. Группа, ведущая дело в отношении токсичной свалки в северной части штата, напала на него и потребовала советов. Не взглянет ли он на их материалы? Не порекомендует ли экспертов? Не посетит ли само место? Наконец ему удалось ретироваться в бар, где он столкнулся с Барбарой Меллингер, сообразительным и побывавшим в боях генеральным директором СЮМ и по совместительству главным лоббистом.

— Есть минутка? — спросила Меллингер, и они удалились в угол, где никто их не слышал. — До меня дошли пугающие слухи, — сказала она, потягивая джин и наблюдая за толпой.

Меллингер двадцать лет провела в кулуарах местного Капитолия и знала эту территорию лучше, чем кто бы то ни было. И обычно она не распускала сплетен. Она слышала больше, чем все остальные, но когда говорила о каком-то слухе, как правило, это было больше, чем просто слух.

— Они взялись за Маккарти, — сказала она.

— Они? — Уэс стоял рядом с ней, также наблюдая за толпой.

— Те, кого мы обычно подозреваем, — «Торговый совет» и та самая кучка головорезов.

— Они не смогут побить Маккарти.

— Но попытаются.

— А она знает? — Уэс совершенно потерял интерес к диетической соде.

— Не думаю. Никто не знает.

— У них есть кандидат?

— Если и есть, то я не знаю, кто это. Но они умеют находить подходящих людей для выдвижения.

И чего же она ждала от Уэса? Финансирование кампании Маккарти было единственной мерой защиты, но он и десяти центов не мог пожертвовать.

— А эти ребята знают? — спросил он, кивая на маленькие группки беседующих людей.

— Пока нет. Мы всем лжем, так как ждем дальнейших сведений. У Маккарти, само собой, нет денег на счету. Судьи Верховного суда думают, что они непобедимы, стоят выше политики и тому подобной ерунды, и к тому времени, когда появляется соперник, они просто засыпают.

— У вас есть план?

— Нет. Пока мы выжидаем, чтобы посмотреть на дальнейшее развитие событий. И молимся, чтобы это оказалось только слухом. Два года назад, когда выбирали Макэлвайна, они ждали до последней минуты, прежде чем объявить кандидата, и к тому моменту у них в банке лежало больше миллиона.

— Но тогда мы выиграли.

— Это правда. Но ты же не станешь отрицать, что мы трепетали от ужаса.

— Больше чем просто трепетали.

Стареющий хиппи с конским хвостом, качнувшись, шагнул вперед и крикнул:

— Вы надрали им задницы! — Эта фраза позволяла предположить, что он собирается отнять по крайней мере следующий час жизни Уэса. Барбара начала готовить путь к отступлению.

— Продолжение следует, — прошептала она.

По пути домой в машине Уэс наслаждался мыслями о мероприятии на протяжении нескольких миль, а затем погрузился в мрачные размышления по поводу слухов о Маккарти. Он ничего не скрывал от Мэри-Грейс, и после ужина они выскользнули из квартиры и отправились на долгую прогулку. Района с детьми остались смотреть какое-то старое кино.

Как все хорошие юристы, Пейтоны всегда тщательно наблюдали за «жизнью» Верховного суда. Они читали и обсуждали каждое мнение, эта традиция зародилась, как только они основали собственную фирму, и они следовали ей с особым рвением. В былые дни мало что зависело от того, кто сидит в суде. Места освобождались только в случае смерти, а временно назначенные судьи обычно становились постоянными. В течение многих лет губернаторы мудро выбирали замену уходящим судьям, и суд пользовался уважением. Шумных кампаний и в помине не было. Суд гордился тем, что политика не имеет для него значения и не отражается на постановлениях. Но эти добрые старые дни стремительно уходили в прошлое.

— Но мы же побили их с Макэлвайном, — то и дело повторяла она.

— С преимуществом в три тысячи голосов.

— Это победа.

Два года назад, когда судья Джимми Макэлвайн попал в засаду, Пейтоны были слишком измучены процессом в Бауморе, чтобы помочь ему материально. Вместо этого они посвятили то немногое свободное время, что у них было, местному комитету. Они даже работали на выборах в назначенный день.

— Мы победили в суде, Уэс, и апелляцию тоже не проиграем, — сказала она.

— Согласен.

— Потом, возможно, это просто сплетни.

Днем в следующий понедельник Рон и Дорин Фиск улизнули из Брукхейвена и отправились на позднюю встречу с Тони Закари. Им нужно было встретиться с кое-какими людьми.

Они договорились о том, что Тони будет официальным директором кампании. Первым человеком, которого он привел в конференц-зал, оказался кандидат в финансовые директора, изысканно одетый молодой человеке обширным опытом проведения крупных кампаний как минимум в дюжине штатов. Фамилия его была Ванкона, и он быстро и уверенно изложил базовые основы их финансового плана. Он использовал ноутбук и проектор, демонстрируя яркие изображения на белом экране. Что касается доходов, то коалиция сторонников внесет 2,5 миллиона долларов. Многих из них Рон встречал в Вашингтоне, а для ровного счета Ванкона предоставил длинный список групп. Названия были не совсем понятными, но одно их количество поражало. Они также могли рассчитывать еще на 500 тысяч долларов от индивидуальных спонсоров в округе, которые получат, когда Рон попадет в обойму и начнет завоевывать друзей и поражать избирателей.

— Я знаю, как собирать деньги, — несколько раз повторил Ванкона так, что это звучало совсем не оскорбительно. Три миллиона долларов казались магической цифрой, которая фактически гарантировала победу. Рон и Дорин пребывали вне себя от радости.

Тони внимательно за ними наблюдал. Нет, глупыми они не были. Они просто обманулись, как обманулся бы любой другой человек при таких обстоятельствах. Они задали пару вопросов, но только потому, что не могли иначе.

Что касается расходов, то Ванкона тоже все подсчитал. От телевидения, радио, газетных объявлений, почтовых рассылок, поездок, зарплат сотрудников штаба (его оклад, например, составлял 90 тысяч долларов), арендной платы за офис, вплоть до наклеек на бампер, рекламных щитов, досок для объявлений и арендованных машин. Общая сумма составила 2,8 миллиона долларов, так что часть средств оставалась в запасе.

Тони подвинул через стол две толстые папки, на каждой из которых красовалась волшебная надпись: «ВЕРХОВНЫЙ СУД, ЮЖНЫЙ ОКРУГ, РОН ФИСК ПРОТИВ ШЕЙЛЫ МАККАРТИ. КОНФИДЕНЦИАЛЬНО».

— Всё здесь, — сказал он.

Рон пролистал пару страниц и задал несколько дружелюбных вопросов.

Тони кивнул с очень серьезным видом, словно его ставленник обладал несравненной прозорливостью.

Следующим посетителем (Ванкона остался в зале как уже состоявшийся член команды) оказалась нахальная шестидесятилетняя женщина из округа Колумбия, которая специализировалась на рекламе. Она представилась как Кэт или что-то вроде того. Рону пришлось взглянуть в записную книжку, чтобы уточнить: ее фамилия была Бруссард. А рядом с фамилией значилось: директор по рекламе.

Где Тони нашел всех этих людей?

Кэт прямо-таки являла собой образец гиперактивности большого города. Ее фирма занималась выборами на уровне штата и уже поработала более чем над сотней подобных.

«Сколько процентов гонок вы выиграли?» — хотел спросить Рон, но Кэт говорила так, что в ее речь вряд ли можно было вклиниться с вопросом. Она восхитилась его лицом и голосом и выразила уверенность в том, что они подберут «визуальный ряд», который надлежащим образом передаст его глубину и искренность. Будучи женщиной мудрой, большую часть времени она проговорила, глядя на Дорин, и они понравились друг другу. Кэт прочно заняла свое место в зале.

За связи с общественностью отвечала фирма из Джексона. Ее возглавляла еще одна острая на язык женщина по имени Кэндес Грум, у которой, как ни удивительно, имелся огромный опыт в таких делах. Она объяснила, что успешная кампания должна все время координироваться специалистами по связям с общественностью.

— Болтун — находка для шпиона, — щебетала она. — И гарантия провала на выборах.

Нынешний губернатор был ее клиентом, но самое интересное она припасла на потом. Ее фирма представляла сенатора Радда уже более десяти лет. Больше доказательств не требовалось.

Она передала слово специалисту по опросам, талантливому статисту по фамилии Тедфорд, который меньше чем за пять минут умудрился заявить, что правильно предсказал исход практически всех выборов в новейшей истории. Он был из Атланты. А если вы родом из такого большого города, как Атланта, и оказываетесь в глуши, крайне важно напоминать всем и вся, что на самом деле вы из Атланты. Через двадцать минут Тедфорд утомил всех.

Координатор проекта приехал не из Атланты, а из Джексона. Его фамилия была Хоббс, и он казался смутно знакомым по крайней мере Рону. Хоббс хвастался, что проводил успешные кампании в штате, иногда на первых ролях, а иногда на заднем плане, уже в течение пятнадцати лет. Он называл имена победителей, не заботясь о том, чтобы упомянуть хоть кого-то из проигравших. Он вещал о необходимости местной организации, истоках демократии, обходе избирателей, повышении явки и так далее. У него был вкрадчивый голос, а глаза излучали пыл уличного проповедника. Рону он сразу не понравился. Дорин же потом признается, что нашла его очаровательным.

Два часа спустя после начала парада Дорин была близка к обмороку, а блокнот Рона распух от бессмыслицы, которую он написал, чтобы произвести впечатление заинтересованности.

Теперь команда была укомплектована. Пять профессионалов с достойной оплатой труда. Шесть, включая Тони, но его работа будет оплачиваться из средств «Судебного видения». Рон, пролистывая блокнот во время выступления Хоббса, нашел колонку, где значились «зарплаты профессионалов» на уровне 200 тысяч долларов и «консультантов» — на уровне 175 тысяч. Он сделал пометку о том, чтобы спросить Тони об этих цифрах позднее. Суммы казались чересчур завышенными, но, с другой стороны, что он знал о ведении крупномасштабной кампании?

Они прервались на кофе, и Тони выпроводил остальных из зала. Члены команды тепло попрощались друг с другом, сгорая от волнения перед предстоящими гонками и обещая собраться снова как можно скорее.

Оставшись наедине с клиентами, Тони вдруг принял усталый вид.

— Послушайте, я знаю, что это нелегко. Простите меня, но все заняты, а время имеет решающее значение. Я подумал, что одна большая встреча окажется полезнее, чем много маленьких.

— Нет проблем, — только и смог выдавить Рон. Кофе уже начал действовать.

— Помните, это ваша кампания, — продолжил Тони с каменным лицом.

— Ты в этом уверен? — спросила Дорин. — Потому что у меня нет такого ощущения.

— О да, Дорин. Я собрал лучших людей, но вы можете избавиться от любого из них прямо сейчас. Скажите лишь слово, и я тут же возьмусь за телефон, чтобы найти замену. Вам кто-то не нравится?

— Нет, просто…

— Все это сбивает с толку, — признался Рон. — Не более того.

— Так и должно быть. Это же крупная кампания.

— Крупные кампании не обязательно должны сбивать с толку. Понимаю, я здесь новичок, но наивностью не отличаюсь. Два года назад при соперничестве с Макэлвайном его оппонент собрал и потратил два миллиона долларов и провел великолепную кампанию. Сейчас же мы оперируем намного большими суммами. Откуда все эти деньги?

Тони надел очки для чтения и потянулся за папкой.

— Мне казалось, мы разобрались с этим, — сказал он. — Ванкона прокомментировал все цифры.

— Я умею читать, Тони, — бросил Рон через стол. — Я вижу имена и суммы. Вопрос не в этом. Я хочу знать, почему эти люди жаждут выкинуть три миллиона долларов на поддержку кандидата, о котором никогда не слышали.

Тони медленно снял очки, изображая некое недовольство.

— Рон, разве мы не обсуждали это тысячу раз? В прошлом году «Судебное видение» потратило почти четыре миллиона на выборы одного парня в Иллинойсе. В Техасе у нас ушло около шести миллионов. Эти суммы просто неслыханны, но в наше время победа стоит дорого. Кто выписывает чеки? Ребята, с которыми вы познакомились в Вашингтоне. Сторонники движения за экономическое развитие. Христиане-консерваторы. Врачи, страдающие от системы. Это люди, которые требуют перемен и готовы за них платить.

Рон выпил еще кофе и посмотрел на Дорин. Последовала долгая пауза.

Тони сменил позу, откашлялся и мягко предложил:

— Послушайте, если вы хотите отказаться, просто скажите. Пока еще не слишком поздно.

— Я не собираюсь уходить, Тони, — сказал Рон. — Просто для одного дня это чересчур. Все эти профессиональные консультанты и…

— Я сам буду общаться с этими людьми. Это моя работа. Твоя же заключается в том, чтобы занять активную позицию и убедить избирателей, что ты — их человек. Избиратели, Рон и Дорин, никогда не увидят этих людей. И меня они, слава Богу, тоже никогда не увидят. Кандидат — это ты. Именно твое лицо, твои идеи, твоя молодость и энтузиазм должны их убедить. А не я. И не кучка работающих на нас сотрудников.

Их охватила усталость, и беседа сошла на нет. Рон и Дорин собрали толстые блокноты и попрощались. Поездка домой прошла тихо, но не скучно. Добравшись до опустевшего центра Брукхейвена, они снова ощутили волнение от предстоящих перемен.

Его честь Рональд М. Фиск, судья Верховного суда штата Миссисипи.

Глава 16

Судья Маккарти пробралась к себе в кабинет поздно утром в субботу и обнаружила, что там никого нет. Она просмотрела почту, включив компьютер. На ее официальный е-мейл, как всегда, пришли письма по судебным делам. А на личной почте она обнаружила письмо от дочери с подтверждением того, что сегодня вечером они вместе ужинают у нее дома в Билокси. Еще пришли сообщения от двух мужчин: с одним из них она когда-то встречалась, со вторым, быть может, все еще впереди.

На Шейле были джинсы, кроссовки и коричневая твидовая куртка, которую бывший муж подарил ей много лет назад. По выходным дресс-код в Верховном суде не действовал, потому что в эти дни там появлялись только секретари.

Ее старший секретарь Пол материализовался без единого звука и сказал:

— Доброе утро.

— Что ты здесь делаешь? — спросила она.

— Как обычно. Читаю записки по делам.

— Есть что-нибудь интересное?

— Нет! — Он бросил журнал ей на стол и сказал: — Вот это скоро будет рассматриваться. Может быть забавным.

— Что это?

— Большой вердикт из округа Канцер. На сорок один миллион долларов. Из Баумора.

— Ах да, — сказала она, подхватив журнал. Каждый юрист и судья в штате утверждал, что знает хотя бы одного человека, который знаком с вердиктом Бейкер. В средствах массовой информации активно освещали сам суд, а в особенности то, что происходило после него. На эту тему часто разговаривал и Пол, и другие клерки. Они уже наблюдали за развитием событий, предвкушая прибытие апелляционных записок через пару месяцев.

В статье освещались все подробности загрязнения в Бауморе и судебного процесса, толчком к которому оно послужило. Там поместили фотографии города, безлюдного, с заколоченными окнами; фотографии Мэри-Грейс, сидящей с Дженет Бейкер в тени под деревом и вперившей взгляд в колючую проволоку вокруг завода «Крейн», при этом у каждой в руках было по бутылке воды; фотографии двадцати предполагаемых жертв — белых, черных, детей и стариков. Главной героиней все же оставалась Мэри-Грейс, и значимость ее росла по мере продвижения далее по тексту. Это было ее дело и ее суд. Баумор был ее городом, и там умирали ее друзья.

Шейла дочитала статью и вдруг утомилась от офиса. Поездка в Билокси займет три часа. Она ушла никем не замеченная и не спеша направилась на юг. Остановившись на заправке в Хаттисберге, Шейла ни с того ни с сего повернула на восток, поддавшись порыву любопытства, чтобы посмотреть, что это за место — округ Канцер.

Председательствуя на процессах, судья Маккарти часто втайне ездила на место преступления, чтобы увидеть его собственными глазами. Смутные подробности аварии танкера на перегруженном мосту стали намного понятнее после того, как она провела час на том самом мосту в одиночестве ночью, в тот самый момент, когда произошел несчастный случай. При рассмотрении одного убийства заявление ответчика о самозащите было отвергнуто ею, после того как она отважилась сходить в переулок, где нашли тело. Яркий свет из окон близлежащего магазина падал прямо на то самое место. Когда шел суд по незаконному причинению смерти при пересечении перекрестка с железнодорожными путями, она день и ночь колесила по улицам, дважды останавливаясь у поездов, и пришла к выводу, что виноват был водитель. Разумеется, свои заключения она держала при себе. Решать вопросы факта призваны присяжные, а не судья, но странное любопытство влекло ее на место преступления. Она хотела знать правду.

Баумор действительно оказался таким унылым, как говорилось в статье. Она припарковалась за церковью в двух кварталах от Мэйн-стрит и прогулялась. Вряд ли в городке можно было увидеть еще один спортивный автомобиль «БМВ» красного цвета, а внимание она привлекать не желала.

Даже для субботы движение на дороге и деловая активность производили впечатление вялости. Половина магазинов стояла с заколоченными окнами, открыты были лишь уцелевшие счастливчики. Аптека, магазин уцененных товаров и пара других розничных лавок. Она остановилась у офиса фирмы «Ф.Клайд Хардин и младшие юристы». Его имя тоже упоминалось в статье.

Упоминалось там и кафе «У Бейб», где Шейла заняла место у стойки, предвкушая, как выяснит новые подробности дела. Она не должна уйти отсюда разочарованной.

Было почти два часа дня, и у стойки она оказалась в одиночестве. Два механика из сервисного центра «шевроле» обедали в огороженной секции в начале зала. Само кафе было тихим, пыльным, отчаянно нуждалось в покраске и замене полов и, судя по всему, не меняло облик десятилетиями. Стены были увешаны расписаниями футбольных матчей еще за 1961 год, школьными фотографиями, старыми газетными статьями и всякой всячиной, которую кто-то хотел показать всем остальным. На большой табличке значилось «Мы используем только бутилированную воду».

За стойкой появилась Бейб и, как всегда, дружелюбно поинтересовалась:

— Что вам подать, моя милая? — На ней была накрахмаленная белая униформа — темно-красный фартук с вышитым розовыми нитками именем «Бейб», белые чулки и белые туфли, словно она сошла с экрана, где показывали фильм из пятидесятых. Вполне возможно, что она и правда работала здесь так долго, хотя ее взбитые волосы были окрашены в весьма агрессивный цвет, очень похожий на цвет ее фартука. Вокруг глаз пролегли морщинки, как у заядлой курильщицы, которые не мог скрыть даже толстый слой тонального крема, что она наносила на лицо каждое утро.

— Просто немного воды, — попросила Шейла. Она жаждала узнать больше об этой самой воде.

Бейб выполняла большую часть работы, безнадежно глядя на улицу через пыльные окна. Она схватила бутылку и сказала:

— Вы не местная.

— Я здесь проездом, — пояснила Шейла. — У меня родственники живут в округе Джоунс. — И она не солгала. Дальняя тетя, которая, как ей казалось, еще была жива, всегда жила неподалеку, в округе Джоунс.

Бейб поставила перед ней бутылку объемом шесть унций с простой этикеткой «Розлито для Баумора». Она сказала, что у нее тоже есть родственники в округе Джоунс. Чтобы не углубляться в дебри генеалогии, Шейла сменила тему. В конце концов все жители Миссисипи имеют родственников.

— Что это? — спросила она, взяв бутылку.

— Вода, — ответила Бейб с несколько озадаченным видом.

Шейла разглядывала этикетку, предоставив Бейб возможность говорить дальше.

— Вся вода в Бауморе бутилированная. Ее привозят из Хаттисберга. Эту дрянь, которая течет из кранов, невозможно пить. Она заражена. Откуда вы?

— С побережья.

— И никогда не слышали о бауморской воде?

— Простите. — Шейла отвинтила крышку и сделала большой глоток. — По вкусу вода как вода, — сказала она.

— Еще бы, вам нужно попробовать настоящую дрянь.

— А что с ней не так?

— О Боже, дорогая, — сказала Бейб и огляделась, чтобы проверить, не слышал ли кто-нибудь этот возмутительный вопрос. Но в кафе никого не было, поэтому Бейб закрыла крышкой диетическую соду и осторожно вышла из-за стойки.

— Вы когда-нибудь слышали об округе Канцер?

— Нет.

Еще один недоверчивый взгляд.

— Это мы и есть. В нашем округе самый высокий уровень смертности от рака, потому что питьевая вода заражена. Раньше здесь был химический завод «Крейн кемикл», которым управляла кучка умников из Нью-Йорка. Долгие годы — двадцать, тридцать, сорок лет, зависит оттого, кому верить, — они сбрасывали тонны токсичного дерьма, простите за выражение, в какие-то овраги за заводом. Бочки за бочками, контейнеры за контейнерами, тонны за тоннами дерьма отправлялись в яму, и в итоге все попало в водоносный слой, на котором город под управлением настоящих тупиц, я не шучу, построил водонапорное сооружение еще в конце восьмидесятых. Питьевая вода из прозрачной превратилась в светло-серую, а затем и в светло-желтую. Теперь она коричневая. Она начала странно пахнуть, а потом и вовсе вонять. Мы годами боролись с городскими властями за то, чтобы ее очистили, но нас не слушали. Боже, да они никогда не обращали на нас внимания! В общем, как бы там ни было, из-за воды разразилась настоящая война, а потом, дорогая моя, началось самое плохое. Стали умирать люди. Рак косил местных как чума. Умирали повсюду. И до сих пор умирают. Инес Предью почила в январе. Думаю, она была шестьдесят пятой. Что-то вроде того. Все это всплыло на суде… — Она сделала паузу, чтобы рассмотреть двух пешеходов, прогуливавшихся по тротуару.

Шейла осторожно выпила еще воды.

— А был суд? — спросила она.

— Вы и о суде не слышали?

Шейла невинно пожала плечами и напомнила:

— Я с побережья.

— Боже мой! — Бейб поменяла положение локтей и теперь оперлась на правый. — Многие годы ходили разговоры об исках. Все юристы приходят сюда выпить кофе, и никто не научил этих умников говорить потише. Так что я все слышала. И до сих пор слышу. Хвастливые речи, которые они повторяют из года в год. Они засудят «Крейн кемикл» за то и за это, но в реальности ничего не происходило. Думаю, просто иск был слишком крупным, к тому же сложно наступить на химическую корпорацию с кучей денег и толпой хитрых юристов. Разговоры постепенно сошли на нет, а вот рак лишь продолжал душить всех и вся. Дети умирали от лейкемии. У людей вырастали опухоли в почках, печени, мочевом пузыре, желудке, и, моя дорогая, это было просто ужасно. «Крейн» кучу денег заработала на производстве пестицида под названием «пилла-мар-5», который запретили двадцать лет назад. Запретили здесь, но не в Гватемале и подобных местах. Поэтому компания продолжала производить пилламар-5 здесь, переправляя его в банановые республики, где им поливали фрукты и овощи, которые потом отправляли нам обратно, чтобы мы их ели. Это тоже всплыло на суде, и, говорят, присяжные пришли в ярость. От чего-то они точно пришли в ярость.

— Где был суд?

— У вас точно нет здесь родственников?

— Точно.

— А друзей в Бауморе?

— Нет.

— И вы не репортер, ведь правда?

— Вовсе нет. Я просто проезжала мимо.

Удовлетворенная тем, что нашла подходящего слушателя, Бейб сделала глубокий вдох и заговорила дальше:

— Они перенесли завод из Баумора, что было весьма умным решением, ведь любой состав присяжных приговорил бы к смерти «Крейн» и идиотов, которые управляли компанией, и дело передали в Хаттисберг судье Харрисону, одному из моих любимчиков. Округ Кэри находится в его юрисдикции, и он бывает в этом кафе уже много лет. Ему нравятся дамы, и это нормально. Я ведь тоже люблю мужчин. Как бы там ни было, долгое время юристы просто болтали попусту, но никто не осмеливался бросить вызов «Крейн». Потом местная девушка, точнее, молодая женщина, одна из наших, имейте в виду, послала всех к черту и подала крупный иск. Мэри-Грейс Пейтон выросла в миле от города. Отличница бауморской средней школы. Я помню ее еще ребенком. Ее отец, мистер Труман Шелби, до сих пор заходит сюда время от времени. Мне нравится эта девушка. Ее муж тоже юрист. Они вместе практикуют в Хаттисберге. Они подали иск от имени Дженет Бейкер — милой женщины, у которой муж и маленький сын умерли от рака с интервалом в восемь месяцев. «Крейн» сражалась не на жизнь, а на смерть, наняла сотню адвокатов, судя по оживлению движения на улицах. Суд тянулся долгие месяцы и, черт возьми, почти разорил Пейтонов, как я слышала. Но они победили. Присяжные обвинили «Крейн» во всех смертных грехах. Сорок один миллион долларов. Удивляюсь, как вы об этом не слышали? Как мог хоть кто-нибудь о таком не слышать? После этого Баумор нанесли на карту страны. Хотите что-нибудь съесть, моя дорогая?

— Как насчет запеченных бутербродов с сыром?

— Прекрасно. — Бейб бросила два куска белого хлеба на гриль, не промахнувшись ни на дюйм. — Сейчас дело должно пройти апелляцию, и я каждый вечер молюсь о том, чтобы Пейтоны выиграли. А юристы уже вернулись в город и ходят повсюду, и вынюхивают новые подробности, ищут новых жертв. Когда-нибудь слышали о Клайде Хардине?

— Никогда с ним не встречалась.

— Его офис в семи домах отсюда, слева. Он сто лет здесь сидит. Член моего клуба любителей выпить кофе в восемь тридцать, кучки хвастунов. Он нормальный, но у него противная жена. Клайд как огня боится зала суда, поэтому связался с настоящими темными дельцами из Филадельфии — Пенсильвании, а не Миссисипи, и они подали коллективный иск от имени кучки тунеядцев, которые тоже хотят получить кусок пирога. Ходят сплетни, что некоторые из их так называемых клиентов даже не живут здесь. Они просто жаждут чеков на крупные суммы. — Она развернула два куска плавленого чеддера и положила их на горячий хлеб. — Майонез?

— Не нужно.

— Может быть, картофель фри?

— Нет, спасибо.

— Как бы там ни было, город раскололся на два лагеря. Действительно больные люди злились на новых жертв, которые больными только притворялись. Интересно, как деньги влияют на некоторых людей!.. Все только и ждут, когда им что-то свалится с неба. Некоторые юристы думают, что «Крейн» в итоге сдастся и выплатит огромную компенсацию. И люди разбогатеют. А юристы — еще больше. Другие же утверждают, что «Крейн» никогда не признает своих ошибок. Пока так и было шесть лет назад, когда ходили оживленные разговоры о суде, в один уик-энд они просто собрали вещички и удрали в Мексику, где, я уверена, теперь свободно мусорят и творят что хотят. Возможно, убивают мексиканцев направо и налево. Действия этой компании — настоящий криминал, Она просто уничтожила этот город.

Когда хлеб почти почернел, Бейб сделала бутерброд, разрезала его на две части и подала с ломтиком соленого огурца с укропом.

— Что случилось с сотрудниками «Крейн»?

— Ничего хорошего. Но это и неудивительно. Многие уехали отсюда в поисках работы. Здесь не так-то много вакансий. Некоторые были неплохими ребятами, другие же знали, что здесь происходит, но держали рот на замке. Если бы они хоть пикнули, их бы тут же уволили. Мэри-Грейс нашла кое-кого и привезла в суд. Одни рассказали правду. Другие соврали, и Мэри-Грейс буквально порвала их на куски, как я слышала. Я ни разу не была в суде, но ежедневно слышала новости. Весь город был как на иголках. Еще здесь был такой человек, Эрл Крауч, который многие годы управлял заводом. Он заработал большие деньги, и ходили слухи о том, что «Крейн» купила его с потрохами, когда ей пришлось поджать хвост. Крауч знал о выбросе отходов, но во время дачи показаний все отрицал. Врал как по-писаному. Это было два года назад. Говорят, Крауч исчез при загадочных обстоятельствах. Мэри-Грейс не смогла найти его, чтобы он выступил свидетелем на суде. Он испарился. «По самовольной отлучке». И даже «Крейн» не удалось его найти.

На этой короткой, но весьма емкой фразе Бейб сделала паузу, отойдя обслужить механиков из «шевроле». Шейла принялась за бутерброд и притворилась, что вся эта история ее мало интересует.

— Как бутерброд? — поинтересовалась Бейб, когда вернулась.

— Очень вкусно. — Шейла сделала глоток воды, ожидая продолжения рассказа. Бейб наклонилась ближе к ней и заговорила еще тише:

— В Пайн-Гроув есть одна семейка — Стоуны. Жутковатые типы. То сидят в тюрьме за угон машин или что-то вроде того, то выходят оттуда. В общем, это не те люди, с которыми стоит ссориться. Около четырех или, быть может, пяти лет назад один из маленьких мальчиков Стоунов заболел раком и быстро умер. Они наняли Пейтонов, их дело до сих пор «висит». Так вот я слышала, что Стоуны нашли мистера Эрла Крауча где-то недалеко от Техаса и отомстили ему. Это всего лишь сплетни, но здесь не любят об этом говорить. Что меня, в общем, не удивляет. Никто не связывается со Стоунами. Раны у всех еще слишком свежие. Стоит только упомянуть о «Крейн кемикл», и местные сразу захотят броситься в драку.

Шейла как раз не желала об этом упоминать. Как и не желала вдаваться в дальнейшие подробности. Механики встали, потянулись, взяли зубочистки и направились к кассе. Бейб встретила их там и обругала, забирая деньги, примерно по четыре доллара с каждого. Почему это они работают по субботам? Каких блестящих результатов добивается их босс? Шейла с трудом проглотила половину бутерброда.

— Хотите еще? — спросила Бейб, вернувшись к ней.

— Нет, спасибо. Мне пора.

В кафе легким шагом вошли два подростка и заняли столик.

Шейла оплатила счет, поблагодарила Бейб за рассказ и обещала заехать снова. Она подошла к машине, а потом еще полчаса кружила по городу. В журнальной статье упоминались местечко Пайн-Гроув и пастор Денни Отт. Она медленно объехала вокруг церкви и поразилась ее жалкому состоянию. В статье еще выразились достаточно мягко. Шейла нашла заброшенный промышленный парк, а потом и завод «Крейн», мрачный, словно обитаемый привидениями, но зато под зашитой колючей проволоки.

После двух часов в Бауморе Шейла уехала, надеясь никогда больше сюда не возвращаться. Теперь она понимала ярость присяжных, пришедших к такому вердикту, но в судейской работе нет места эмоциям. Не возникало сомнений в том, что «Крейн кемикл» творила зло, но оставался открытым вопрос, существовала ли прямая связь между выбросом отходов и раком. Присяжные, конечно, считали, что да.

Скоро решение этой проблемы войдет в обязанности судьи Маккарти и ее восьми коллег.

Они следили за ее передвижением по побережью и поездкой обратно домой, что располагался в трех кварталах от залива Билокси. Там она провела шестьдесят пять минут, а потом отправилась к дому дочери на Ховард-стрит в миле езды. После долгого ужина с дочерью, зятем и двумя внуками Шейла вернулась домой и провела там ночь, судя по всему, в одиночестве. В десять утра в воскресенье она завтракала в «Гранд казино» с какой-то знакомой. Быстрая проверка автомобильных номеров показала, что эта дама была известным местным юристом по разводам и, видимо, ее старой подругой. После завтрака Маккарти вернулась домой, переоделась в синие джинсы и ушла, прихватив с собой сумку для ночевки в другом месте. Она без остановок добралась до своей квартиры на севере Джексона, где оказалась в 4.10. Три часа спустя мужчина по имени Кит Кристиан (белый, сорока четырех лет, разведенный, профессор истории) появился у ее дверей со свертком — предположительно с большим запасом китайской еды навынос. Он оставался в квартире Маккарти до семи утра следующего дня.

Тони Закари сам составлял эти доклады, неистово стуча по клавиатуре ноутбука, который презирал. Еще задолго до появления Интернета он ужасно печатал, и с тех пор его мастерство не сильно улучшилось. Но такие подробности нельзя было доверить никому: ни ассистенту, ни секретарю. Вопрос требовал строжайшей конфиденциальности. К тому же доклады нельзя было отправлять по электронной почте или факсу. Мистер Райнхарт настаивал, чтобы они высылались ночным письмом через «Федерал экспресс».

Глава 17

В старом городке Натчезе есть участок земли под утесом около реки, который называется Андер-зе-Хилл. У него длинная и интересная история, которая началась с первых дней, когда по Миссисипи стали ходить пароходы. Пароходное движение привлекало самых разных людей — предпринимателей, торговцев, капитанов судов, зрителей и азартных игроков, направлявшихся в Новый Орлеан. А поскольку деньги любят менять хозяев, то оно также привлекало бандитов, бродяг, мошенников, бутлегеров, нелегальных торговцев оружием, проституток и прочих неудачников со дна общества. Натчез был богат хлопком, основную часть которого отправляли и продавали через порт Андер-зе-Хилл. Легко заработанные деньги породили потребность в барах, игровых притонах, публичных домах и ночлежках. Марк Твен был там завсегдатаем, когда работал лоцманом на пароходах. Затем Гражданская война задушила речной транспорт. И еще она стерла с лица земли всю ночную жизнь Натчеза вместе с его большими деньгами. Андер-зе-Хилл пережил долгий период упадка.

В 1990 году законодательное собрание Миссисипи одобрило билль, разрешавший азартные игры на речном транспорте, идея состояла в том, что кучка катеров, сделанных в виде колесных пароходов, будет кататься туда-сюда по реке, пока их пассажиры-пенсионеры играют в бинго и блэк-джек. Бизнесмены бросились строить эти плавучие казино по всей Миссисипи. Удивительно, но после детального прочтения и изучения закона выяснилось, что кораблям не требуется физически покидать берег. Как и не требуется, чтобы они были оснащены каким бы то ни было двигателем, позволявшим привести их в движение. Если сооружения находились на реке или любом из ее рукавов, русел, старичных, или дугообразных, озер, искусственных каналов или заводей, то они согласно закону считались судами. Андер-зе-Хилл совершил триумфальное возвращение.

К несчастью, после дальнейших размышлений законодатели почему-то случайно одобрили размещение в данной местности полноценных казино в стиле Вегаса, и всего через пару лет эта перспективная отрасль начала активно развиваться вдоль северной части побережья Мексиканского залива в округе Туника близ Мемфиса. Экономический бум прошел мимо Натчеза и других речных портов, но в городке все же выжила пара стационарных безмоторных судов-казино.

Одно из таких заведений называлось «Лаки Джек». И там за своим любимым столом для игры в блэкджек с любимым сдающим сидел Клит Коули, согнувшись над фишками по 25 долларов, и потягивал ром с содовой. Он выиграл 1800 долларов, и настало время остановиться. Клит следил за дверью, ожидая, когда придет человек к нему на встречу.

Коули являлся членом коллегии адвокатов. У него было высшее образование, лицензия, свое объявление в «желтых страницах», кабинет с вывеской «Адвокат» на двери, секретарша, которая равнодушно отвечала на частые звонки словами «Юридическая контора», визитки со всей необходимой информацией. Но Клит Коули не был настоящим юристом и не мог похвастаться многочисленными клиентами. Он не составил бы завещание, или договор, или контракт даже под дулом пистолета. Он и близко не подходил к Дому правосудия и не любил большинство юристов в Натчезе. Клит был обычным негодяем, большим, нахальным, пьющим негодяем-юристом, который больше денег зарабатывал в казино, чем в офисе. Когда-то он пытался играть в политические игры, но дело едва не кончилось обвинительным приговором. Еще он занимался государственными заказами, но и там умудрялся мошенничать. В молодости, только окончив колледж, он увлекся контрабандой травки, но скоропалительно отказался от этой карьеры, когда его партнера нашли мертвым. На самом деле его личность претерпела столь сильные изменения, что он даже стал тайным полицейским по раскрытию преступлений, связанных с наркотиками. По вечерам он стал посещать занятия на юридическом факультете и, наконец, с четвертой попытки прошел экзамен на адвоката.

Он удвоил ставку, имея на руках восьмерку и тройку, затем вытащил валета и заработал еще 100 долларов. Его любимая официантка принесла ему еще один стакан коктейля. Никто не проводил в «Лаки Джек» столько времени, как мистер Коули. Все, что угодно, для мистера Коули. Он следил за дверью, поглядывая на часы, и продолжал играть.

— Ждете кого-то? — спросил Айвен, сдающий.

— Думаете, я бы вам об этом сказал?

— Полагаю, что нет.

Человек, которого он ждал, тоже несколько раз чудом избежал заключения. Они знали друг друга почти двадцать лет, хотя друзьями их никак нельзя было назвать. Это была их вторая встреча. Первая прошла достаточно хорошо, для того чтобы вторая могла состояться.

У Айвена было четырнадцать очков, когда он вытянул королеву и окончательно разорился. А это означало еще 100 долларов для Клита. У того были свои правила. Выигрывая 2000, он уходил, когда проигрывал 500 — тоже уходил. Любые суммы в пределах названных означали, что он будет сидеть здесь, играть и пить всю ночь. Внутренняя налоговая служба никогда об этом не узнает, но за этот год он обогатился на восемьдесят тысяч. К тому же ром ему подавали бесплатно.

Он бросил две фишки Айвену и приступил к нелегкому делу перемещения своего грузного тела с высокого стула на землю.

— Спасибо, мистер Коули.

— Всегда пожалуйста. — Клит рассыпал остальные фишки по карманам светло-коричневого костюма. Он всегда ходил в коричневом, всегда в костюме и всегда в блестящих ковбойских сапогах. При росте шесть футов четыре дюйма он весил не меньше 280 фунтов, хотя никто не знал этого наверняка, и был скорее плотным, чем толстым. Тяжелой поступью Клит направился к бару, где его ждал человек, с которым была назначена встреча. Марлин занял место за угловым столом с видом на дверь. Не последовало ни приветствий, ни даже обмена взглядами. Клит с размаху опустился на стул и достал пачку сигарет. Официантка принесла им выпить.

— У меня есть деньги, — наконец сказал Марлин.

— Сколько?

— Как и договаривались, Клит. Ничего не изменилось. Мы просто ждем, пока вы скажете «да» или «нет».

— А я снова задам тот же вопрос: кто это — «мы»?

— Скажем так, не один я. Я всего лишь независимый исполнитель, который получает деньги за хорошо сделанную работу. В ничьей платежной ведомости я не числюсь. Меня наняли, чтобы завербовать вас для кампании, и если вы откажетесь, то, возможно, наймут для вербовки кого-нибудь еще.

— Кто вам платит?

— Это конфиденциально, Клит. Я объяснял это тысячу раз на прошлой неделе.

— Объяснял. Возможно, я немного туповат. Или, возможно, немного нервничаю. А еще, быть может, просто хочу услышать ответ. Иначе я не буду принимать в этом участия.

По итогам их первой встречи Марлин полагал, что Клит Коули вряд ли откажется от 100 тысяч долларов наличными, выданными непомеченными купюрами. Марлин практически выложил их на стол. Сто тысяч, чтобы влезть в предвыборную гонку и сбить всех столку. Из Коули получался великолепный кандидат — энергичный, дерзкий, яркий, который может сказать все, что угодно, не боясь вылететь. Антиполитик, за которым пресса будет ходить по пятам.

— Вот что я могу рассказать, — произнес Марлин, пристально глядя на Клита, что он делал весьма редко. — Пятнадцать лет назад, в одном округе, далеко отсюда, молодой мужчина со своей семьей как-то вечером возвращался домой из церкви. Они и не знали, что два черных преступника хозяйничают у них в доме, в их чудесном доме, и выносят оттуда все, что попадет под руку. Преступники находились под кайфом и были вооружены до зубов — по пистолету в каждом кармане, отвратные типы. Когда молодая семья вернулась домой и застала их врасплох, все вышло из-под контроля. Девушек изнасиловали, все получили по пуле в лоб, а потом негодяи подожгли дом. Полицейские поймали их на следующий день. Признания, тесты ДНК, расследование. С тех пор они ждут смертной казни в тюрьме Парчмана. Выясняется, что у семьи молодого человека есть кое-какие деньги. С его отцом случился нервный срыв, и бедняга тронулся умом. Но теперь он вернулся к нормальной жизни и пришел в ярость. Он рвет и мечет из-за того, что преступники живы. Он бесится от того, что в его любимом штате никогда никого не казнят. Он ненавидит судебную систему, а в особенности девять почтенных членов Верховного суда. И именно от него поступают деньги, Клит.

Марлин солгал, но ложь была частью его работы.

— Мне нравится эта история, — сказал Клит, кивая.

— Эти деньги для него гроши. Но они могут стать вашими, если вы вступите в гонки и будете говорить только о смертной казни — ни о чем больше. Черт возьми, это же естественно. Местным жителям нравится идея смертной казни. Мы получили результаты опросов, которые показывают, что семьдесят процентов верят в нее и более чем разочарованы тем, что мы не применяем ее в Миссисипи. Можно обвинить в этом Верховный суд. Это было бы просто великолепно.

Клит все еще кивал. Он уже неделю не думал ни о чем другом. Это действительно была животрепещущая проблема, а суд являлся великолепной мишенью для нападок. Предвыборные гонки окажутся чертовски забавными.

— Вы упоминали еще несколько групп, — сказал он, потягивая двойной ром.

— Да, есть еще несколько, но остановиться следует на двух. Первая — «Надзор жертв»: сплоченная группа людей, которые потеряли любимых и были раздавлены системой. У них немного членов, но они преданы своему делу. Между нами, мистер Икс втайне финансирует и эту группу. Другая — это «Коалиция по правоприменению», легитимная группа, действующая в целях проведения в жизнь принципов закона и порядка, которая имеет некое влияние. И обе эти группы набросятся на суд со свирепой критикой.

Клит кивал, ухмылялся и наблюдал за тем, как официантка проскальзывает мимо с подносом, уставленным напитками.

— Какое равновесие, — заметил он достаточно громко, чтобы его услышали.

— Мне и в самом деле больше нечего добавить, — сказал Марлин без особой настойчивости.

— Где деньги?

Марлин глубоко вдохнул и не смог скрыть улыбки.

— У меня в машине, в багажнике. Половина суммы — пятьдесят тысяч. Возьмите их сейчас, а в тот день, когда официально объявите об участии в предвыборной гонке, получите еще пятьдесят.

— Вполне справедливо.

Они пожали друг другу руки и схватили стаканы с выпивкой. Марлин достал из кармана ключи.

— Моя машина — зеленый «мустанг» с черным верхом — стоит слева от выхода. Возьмите ключи, возьмите машину, возьмите деньги. Не хочу их видеть. Я буду сидеть здесь и играть в блзкджек, пока вы не вернетесь.

Клит забрал ключи, с трудом встал на ноги и широким шагом прошел к двери казино.

Марлин подождал пятнадцать минут, а затем набрал мобильный номер Тони Закари.

— Похоже, один попался на удочку, — сказал он.

— Он взял деньги? — спросил Тони.

— Сделка еще не завершена, но да, вы больше не увидите этих денег. Я подозреваю, что «Лаки Джек» получит свою долю, но в любом случае он в деле.

— Отлично.

— Этот парень будет иметь успех, вы об этом знали? Камеры полюбят его.

— Будем надеяться. Увидимся завтра.

Марлин нашел место за столом в пять долларов и умудрился проиграть сотню за полчаса.

Клит вернулся, ухмыляясь, он был самым счастливым человеком в Натчезе. Марлин не сомневался, что его багажник опустел.

Они вернулись к бару и пили до полуночи.

Две недели спустя — Рон Фиск как раз уходил с занятия по бейсболу — зазвонил его мобильный телефон. Рон был главным тренером детской бейсбольной команды «Рейдеры», где играл его сын Джош, и первая игра ожидалась всего через неделю. Джош сидел на заднем сиденье машины с товарищем по команде, взмокший, грязный и очень счастливый.

Сначала Рон не обратил внимания на звонок, потом взглянул на экран, чтобы узнать, кто звонит. Это оказался Тони Закари. Они разговаривали как минимум дважды в день.

— Привет, Тони, — сказал он.

— Рон, у тебя есть минутка? — Тони всегда начинал так, будто хотел перезвонить позже. Но Рон уже усвоил, что Тони никогда не желал перезванивать. Каждый звонок был срочным.

— Конечно.

— Боюсь, у нас небольшая проблема. Похоже, предвыборными гонками озаботились не только мы одни. Ты меня слышишь?

— Да.

— Мы узнали из надежного источника, что один чокнутый по имени Клит Коули из Натчеза, как я слышал, завтра собирается объявить, что выдвинет свою кандидатуру против судьи Маккарти.

Рон глубоко вдохнул и выехал на улочку рядом с городским бейсбольным комплексом.

— Хорошо, я слушаю.

— Когда-нибудь слышал о таком?

— Нет. — Рон знал пару юристов в Натчезе, но не этого.

— Я тоже. Сейчас мы его проверяем. Предварительные данные не особенно впечатляют. Практикует сам, не имеет хорошей репутации, по крайней мере как юрист. Восемь лет назад действие его лицензии приостановили на шесть месяцев в связи с чем-то вроде небрежного отношения к клиентам. Два развода. Банкротств не зафиксировано. Когда-то задержан за управление автомобилем под воздействием алкоголя или наркотиков, других уголовных дел нет. Это все, что нам известно, но мы продолжаем копать дальше.

— И что с этим делать?

— Пока не знаю. Давай подождем и посмотрим. Я позвоню, когда узнаю больше.

Рон довез до дома приятеля Джоша, а затем бросился домой, чтобы рассказать все Дорин. Они поговорили об этом за ужином, а потом допоздна обсуждали различные варианты развития событий.

В десять утра следующего дня Клит Коули остановился на краю Мэйн-стрит прямо напротив Дома суда Кэрролла Гартина. Два арендованных микроавтобуса приехали за ним. Все три автомобиля припарковались в неположенном месте, но их водители в любом случае искали неприятностей. Полдюжины добровольцев высыпали из микроавтобусов с большими плакатами и заняли широкую бетонную террасу, которая окружала здание. Еще один доброволец сооружал временную трибуну для выступления.

Полицейский из местного Капитолия заметил эту активность и медленно подошел к ним осведомиться, в чем дело.

— Я собираюсь объявить о том, что баллотируюсь на выборы в Верховный суд, — громогласно объяснил Клит. С двух сторон его защищали упитанные молодые люди в темных костюмах, один черный, другой белый, оба почти таких же внушительных размеров, как сам Клит.

— У вас есть разрешение? — спросил офицер.

— Да. Я получил его в офисе генерального прокурора штата.

Полицейский исчез без особой спешки. Стенд собрали довольно быстро — он составил двадцать футов в высоту, тридцать футов в длину и был сплошь усеян лицами. Выпускные портреты из школы, личные снимки, семейные фотографии, все цветные, в увеличенном формате. Лица людей, которые уже умерли.

Пока добровольцы суетились, начали прибывать репортеры. На треножниках устанавливали камеры. На трибуне крепили микрофоны. Фотографы принялись снимать все без разбору, и Клит был в экстазе. Приехала еще одна группа добровольцев с домашними плакатами с лозунгами вроде «Выгоним либералов с помощью голосования», «Поддержим смертную казнь» и «У жертв есть голоса».

Полицейский вернулся.

— Я не могу найти никого, кто бы знал хоть что-нибудь о вашем разрешении, — сказал он Клиту.

— Что ж, вы нашли меня, и я говорю вам, что разрешение у меня есть.

— От кого?

— От одного из ассистентов генерального прокурора.

— Фамилию его вы знаете?

— Освальт.

Полицейский ушел искать мистера Освальта.

Волнения привлекли внимание находящихся в Доме суда, и работа остановилась. Слухи полетели по кабинетам, и когда до четвертого этажа дошли новости о том, что кто-то собирается объявить об участии в кампании за место в суде, трое судей бросили все и поспешили к окну. Другие шесть, сроки службы которых заканчивались много позже, тоже отважились взглянуть, но больше из любопытства.

Кабинет Шейлы Маккарти выходил окнами на Мэйн-стрит, и его скоро заполонили клерки и другой персонал, все в крайнем возбуждении. Она шепнула Полу:

— Почему бы тебе не пойти вниз и не посмотреть, что там творится?

Другие сотрудники суда и генерального прокурора тоже побежали вниз. Клит еще больше воодушевился при виде толпы, которая быстро собиралась напротив его трибуны. Полицейский вернулся с подкреплением, и прежде чем Клит собрался начать выступление, его окружили стражи порядка.

— Сэр, мы должны попросить вас уйти.

— Успокойтесь, ребята. Я закончу через десять минут.

— Нет, сэр. Это незаконное собрание. Распустите его сейчас же или соберитесь в другом месте.

Клит шагнул вперед, став лицом к лицу с полицейским, который был намного ниже его, и сказал:

— Не орите как сумасшедшие, ладно? Все записывается на телевизионные камеры. Просто сохраняйте спокойствие, и я уйду отсюда прежде, чем вы заметите.

— Простите.

С этими словами Клит уверенно направился к трибуне, и стена добровольцев сомкнулась за ним. Он улыбнулся в камеру и сказал:

— Доброе утро, благодарю, что пришли сюда. Меня зовут Клит Коули. Я юрист из Натчеза и хочу объявить, что выставляю свою кандидатуру на выборы в Верховный суд. Я баллотируюсь против судьи Шейлы Маккарти — несомненно, самого либерального члена этого суда, который потворствует преступникам и ничего не делает. — Добровольцы взревели с явным одобрением. Репортеры заулыбались, предчувствуя, как у них в карманах зашуршат деньги. Некоторые почти засмеялись.

Пол с трудом сглотнул, услышав столь ярую критику. Человек на трибуне был дерзким, бесстрашным, ярким и наслаждался каждой минутой полученного внимания.

Пока он только разогревался.

— За моей спиной вы видите лица ста восьмидесяти трех человек. Белых и черных, старушек и грудных детей, образованных и безграмотных, из всех уголков штата и с самыми разными судьбами. Все они невинны, все мертвы — и все умерли насильственной смертью. Их убийцы, как мы говорим, как раз готовятся к обеду в тюрьме Парчмана и ждут смертной казни. Все они были должным образом приговорены присяжными этого штата к смертной казни и отправлены для исполнения наказания. — Он сделал паузу и величественно махнул рукой в сторону лиц невинных жертв. — В Миссисипи приговорены к смерти шестьдесят восемь мужчин и две женщины. И они спокойно сидят в тюрьмах, потому что штат отказывается их казнить. Другие же штаты поступают иначе. В других штатах серьезно относятся к соблюдению законов. С 1978 года в Техасе казнено триста тридцать четыре убийцы, в Виргинии — восемьдесят один, в Оклахоме — семьдесят шесть, во Флориде — пятьдесят пять, в Северной Каролине — сорок один, в Джорджии — тридцать семь, в Алабаме — тридцать два и в Арканзасе — двадцать четыре. Даже по северным штатам, таким как Миссури, Огайо, Индиана, можно предоставить подобную статистику. Черт возьми, да в Делавэре казнили четырнадцать убийц. А на каком месте Миссисипи? Сейчас на девятнадцатом. Мы казнили только восемь убийц, и вот почему, дорогие друзья, я баллотируюсь на выборы в Верховный суд.

Полицейских местного Капитолия набралась уже почти целая дюжина, но, похоже, они собирались только смотреть и слушать. Подавление бунтов не было их прямой обязанностью, к тому же этот человек отличался красноречием.

— Почему мы не казним? — вскричал Клит, обращаясь к толпе. — Я скажу вам почему. Потому что наш Верховный суд потакает этим головорезам и затягивает апелляции на целую вечность. Бобби Рэй Рут хладнокровно убил двух человек во время ограбления винного магазина двадцать семь лет назад. И он до сих пор ожидает смертной казни, получает еду по три раза в день, видится с матерью раз в месяц, и дата казни не маячит перед ним даже в отдаленной перспективе. Уиллис Брайли лишил жизни свою четырехлетнюю падчерицу. — Клит остановился и указал на фотографию маленькой девочки-негритянки в верхнем ряду стенда. — Вот она, хорошенькая малышка в розовом платье. Сейчас ей было бы тридцать. А ее убийца, человек, которому она доверяла, уже двадцать четыре года ждет смертной казни. Я мог бы продолжать бесконечно, но смысл уже ясен. Пора изменить этот суд и показать всем, кто совершил убийство или только собирается, что в этом штате серьезно относятся к исполнению законов.

Он сделал еще одну паузу, раздался гром аплодисментов, и это явно вдохновило его.

— Судья Шейла Маккарти голосовала за отмену осуждения на смертную казнь чаще, чем все остальные члены суда. Ее взгляды отличаются юридическим педантизмом, который греет душу любого адвоката, защищающего уголовного преступника в этом штате. В Американском союзе защиты гражданских свобод ее обожают. Ее убеждения пронизаны сочувствием к этим убийцам. Они дают надежду мерзавцам, ожидающим смерти. Настало время, леди и джентльмены, забрать у нее мантию, ручку, голос и власть, которой она попирает права невинных жертв.

Пол даже подумал о том, чтобы записать кое-что из сказанного, но был слишком потрясен, чтобы сдвинуться с места. Он не был уверен в том, что его начальница так часто голосовала в защиту приговоренных к смертной казни, но не сомневался, что фактически все решения об осуждении в конечном счете подтверждались. Независимо от неэффективной работы полиции, проявлений расизма, злоупотреблений со стороны прокуроров, нечестных присяжных и глупых решений председательствующих судей, независимо от того, насколько неправильно был проведен процесс, Верховный суд редко оправдывал осужденного. Пол находил это удручающим. Голоса судей обычно разделялись как 6 к 3, притом что Шейла возглавляла возмущенное, но тем не менее явное меньшинство. Двое судей никогда не голосовали за то, чтобы оправдать осужденного на смерть. Один никогда не голосовал за то, чтобы оправдать осужденного в уголовном порядке.

Пол знал, что втайне его начальница не одобряла смертную казнь, но при этом поддерживала строгое следование законам штата. Огромную часть времени она тратила на изучение дел об убийствах, и он ни разу не стал свидетелем того, что она поставила личные убеждения выше строгого следования букве закона. Если судебный протокол не вызывал сомнений, она тут же присоединялась к большинству и утверждала решение.

Клит не устоял перед соблазном поговорить дольше, чем собирался. Он понизил голос, добавив в свой образ искренности, и закончил такими словами:

— Я призываю всех жителей Миссисипи, которых волнуют законность и порядок, всех тех, кто устал от случайных бездумных преступлений, присоединиться ко мне в борьбе с этим судом! Спасибо!

И вновь буря аплодисментов.

Двое полицейских повыше подошли к трибуне. Репортеры начали задавать вопросы:

— Вы когда-нибудь служили судьей? У вас серьезная финансовая поддержка? Кто эти добровольцы? У вас есть конкретные предложения по сокращению сроков апелляций?

Клит собирался начать отвечать на вопросы, когда полицейский схватил его за руку и сказал:

— Достаточно, сэр. Праздник окончен.

— Идите к черту! — воскликнул Клит, выдергивая руку. Остальные стражи порядка бросились вперед, расталкивая добровольцев, многие из которых начали кричать на них.

— Пошли, дружище, — настаивал полицейский.

— Исчезните! — рявкнул он и завопил, обращаясь к камерам: — Посмотрите на это! Лояльны к преступникам, зато свободу слова послали к чертям!

— Вы арестованы.

— Арестован?! Вы арестовываете меня, потому что я выступаю с речью! — С этими словами он спокойно и добровольно сложил руки за спиной.

— У вас нет разрешения, сэр, — сказал один из полицейских, пока двое других надевали на Клита наручники.

— Посмотрите на этих охранников Верховного суда! Их прислали с четвертого этажа те самые люди, против которых я баллотируюсь.

— Пойдемте, сэр.

Сходя с трибуны, Клит продолжал кричать:

— В тюрьме я долго не просижу, а когда выйду, то расскажу всем правду об этих либеральных ублюдках! Можете на это рассчитывать!

Шейла наблюдала за спектаклем с безопасного расстояния — из окна своего кабинета. Другой секретарь, стоящий рядом с репортерами, передавал новости по мобильному телефону.

Этот сумасшедший внизу выбрал ее.

Пол оставался у окна, пока не убрали стенд и не рассосалась толпа, а потом бросился вверх по ступенькам к кабинету Шейлы. Она стояла у стола с другим клерком и судьей Макэлвайном. Воздух казался тяжелым, и в целом атмосфера была мрачная. Они посмотрели на Пола так, будто он мог принести хорошие новости.

— Этот парень сумасшедший, — сказал он.

Все закивали в знак согласия.

— И непохоже, чтобы он был пешкой в руках богатых бизнесменов, — сказал Макэлвайн.

— Я никогда о нем не слышала, — негромко произнесла Шейла. Похоже, она была в шоке. — Судя по всему, год, который казался легким, станет весьма сложным.

Идея о том, чтобы начать кампанию с нуля, представлялась просто невообразимой.

— Во сколько обошлись ваши выборы? — спросил Пол. Он пришел работать в суд два года назад, как раз когда судья Макэлвайн попал под удар.

— Миллион четыреста тысяч.

Шейла что-то проворчала и засмеялась:

— На моем счету на кампанию лежат шесть тысяч долларов. И лежат они там уже лет сто.

— Но у меня был серьезный соперник, — добавил Макэлвайн. — А этот парень чокнутый.

— За чокнутых любят голосовать.

Двадцать минут спустя Тони Закари уже смотрел это шоу, запершись у себя в кабинете в четырех кварталах от места происшествия. Марлин снял все на видео и с удовольствием наблюдал за действом еще раз.

— Мы создали чудовище, — сказал Тони со смехом.

— Он хорош.

— Может, даже слишком хорош.

— Вы еще кого-то хотите включить в эти гонки?

— О нет, я думаю, на данный момент бюллетень закрыт. Отличная работа.

Марлин ушел, и Тони решил «порадовать» новостью Рона Фиска. Неудивительно, что занятой юрист ответил с первого раза.

— Боюсь, это правда, — серьезно заявил Тони и рассказал о выступлении и аресте.

— Парень, должно быть, сумасшедший, — сказал Рон.

— Определенно. Но мне почему-то кажется, что все не так плохо. На самом деле это даже может обернуться нам на пользу. Выходки этого клоуна будут активно освещаться в СМИ, а он, похоже, не прочь метнуть секиру в Маккарти.

— Почему же у меня комок в горле?

— Политика — грубая игра, Рон, это тебе еще предстоит усвоить. Я не волнуюсь, по крайней мере сейчас. Мы будем действовать дальше по нашему плану, ничего не меняется.

— Мне кажется, толпа сторонников помогает только кандидатам на переизбрание, — заметил Рон. И он был прав, если уж говорить о большинстве.

— Необязательно. Но у нас нет причин для паники. К тому же мы не можем помешать остальным, которые хотят присоединиться к гонкам. Сосредоточься на своих задачах. Давай подождем до завтра, а там и поговорим.

Глава 18

Дерзкое выступление Клита Коули пришлось как нельзя более кстати. Во всем штате не было истории интереснее, чем эта. Пресса подхватила объявление Коули и носилась с ним, как курица с яйцом. И разве можно было их в этом обвинять? Нечасто удается показать публике яркий репортаж о том, как юриста заковывают в наручники и утаскивают прочь, в то время как он вопит: «Либеральные ублюдки!» Да еще такого горластого и внушительного юриста? Его запоминающийся стенд с лицами погибших производил огромное впечатление. Его добровольцы, особенно родственники жертв, с огромным удовольствием болтали с репортерами и рассказывали свои истории. Наглость, с которой он решился провести акцию протеста прямо под носом у Верховного суда, вызывала улыбку и даже восхищение.

Клита немедленно отправили в город в центральное отделение, где его зарегистрировали, сняли отпечатки пальцев и сфотографировали. Он вполне благоразумно предположил, что его фотопортрет из личного дела быстро попадет в печать, поэтому пару минут подумал о том, что хочет показать своим видом. Злобная гримаса может утвердить публику в подозрении о том, что этот парень немного не в себе. Глупая улыбка приведет к вопросам о его искренности: кто улыбается сразу же после ареста? Он решил принять самое простое выражение лица с немного удивленным взглядом, словно хотел сказать: «И чего это они ко мне прицепились?»

Правила требовали, чтобы каждый заключенный разделся, помылся и переоделся в оранжевую униформу, и все это обычно происходило до фотографирования. Но Клит намеревался обойтись без этого. Обвинения ограничивались простым нарушением закона с максимальным штрафом 250 долларов. Выйти под залог стоило вдвое дороже, и Клит с карманами, набитыми стодолларовыми банкнотами, продемонстрировал достаточно денег, чтобы дать властям знать: он собирается выйти из тюрьмы, а не наоборот. Поэтому они пропустили этап душа и униформы, и Клита сфотографировали в великолепном коричневом костюме, накрахмаленной белой рубашке и безукоризненно завязанном шелковом галстуке с орнаментом пейсли. Его длинные седеющие волосы были причесаны волосок к волоску.

Процесс занял меньше часа, и когда Клит вновь появился на публике уже свободным человеком, то с радостью обнаружил, что большинство репортеров последовали за ним. Стоя на тротуаре одной из улиц города, он отвечал на их вопросы до тех пор, пока они наконец не устали.

В вечерних новостях говорили по большей части о нем и драматических событиях сегодняшнего дня. В ночных новостях он совершил триумфальное возвращение. Он смотрел все это на широкоформатном телевизоре в баре байкеров на юге Джексона, где засел на всю ночь и покупал напитки каждому, кто смог пройти в дверь. Его счет составил более чем 1400 долларов. Это, разумеется, будет списано на расходы кампании.

Байкерам он понравился, и они пообещали приехать на выборы всей толпой, чтобы помочь ему выиграть. Разумеется, ни один из них не являлся зарегистрированным избирателем. Когда бар закрылся, Клита увезли в ярко-красном «кадиллаке-эскалейде», только что арендованном за счет кампании за тысячу долларов в месяц. За рулем сидел один из его телохранителей, белый молодой человек, чуть более трезвый, чем его босс. Они добрались до мотеля без дальнейших арестов.

В офисе «Судебных юристов Миссисипи» на Стейт-стрит Барбара Меллингер, генеральный директор и главный лоббист, встретилась за утренним кофе со своим ассистентом Скипом Санчесом. За первой чашкой они размышляли над утренними газетами. У них было по экземпляру четырех ежедневных газет южного округа — из Билокси, Хаттисберга, Лореля и Натчеза, — и лицо мистера Коули красовалось на всех четырех. В газете Джексона тоже только об этом и писали. «Таймс-пикаюн» из Нового Орлеана, которую читали на побережье, опубликовала статью агентства Ассошиэйтед Пресс с фотографией (в наручниках) на четвертой странице.

— Быть может, нам стоит посоветовать всем кандидатам попадать под арест, когда они выступают, — сухо сказала Барбара, причем в ее словах не было и доли шутки. Она не улыбнулась ни разу за последние двадцать четыре часа. Она осушила первую чашку и взялась за вторую.

— Кто такой, черт возьми, этот Клит Коули? — спросил Санчес, разглядывая разные фотографии мужчины. В газетах Джексона и Билокси разместили его тюремные фотографии, на них он выглядел как человек, который сначала готов ударить, а только потом задать вопрос.

— Я вчера вечером позвонила Уолтеру в Натчез, — сказала она. — Он говорит, Коули крутится там уже давно, постоянно занимается какими-то темными делишками, но всегда достаточно осторожно для того, чтобы его поймать. Уолтер полагает, что когда-то он занимался нефтью и газом. И была какая-то неприятная сделка с займами малому бизнесу. Теперь он воображает себя хорошим игроком. И никогда ближе чем на шесть кварталов к зданию суда не подходил. Он неизвестная личность.

— Уже нет.

Барбара встала, медленно прошлась по кабинету, затем вновь наполнила чашки, села и вернулась к изучению газет.

— Его вряд ли можно отнести к реформистам системы гражданских исков, — сказал Скип, хотя и с неким сомнением. — Он не особенно подходит под их параметры. К тому же у него слишком большой «багаж» для серьезной кампании. Как минимум одно задержание за управление автомобилем под воздействием алкоголя или наркотиков и как минимум два развода.

— Не могу не согласиться, но если он никогда не занимался этим раньше, то почему вдруг появился с криками о смертной казни? Откуда взялись эти убеждения? Эта страсть? К тому же его вчерашнее шоу было хорошо организовано. У него есть люди. Откуда они все?

— А разве нам не все равно? Шейла Маккарти побьет его с результатом два к одному. Мы вообще должны радоваться, что он оказался именно таким — клоуном, которого финансируют, судя по всему, не «Торговый совет» и все прочие корпоративные товарищи. Так почему же нам не порадоваться?

— Потому что мы юристы по судебным делам.

Скип вновь помрачнел.

— Может, устроить встречу с судьей Маккарти? — предложила Барбара после долгой тяжелой паузы.

— Через пару дней. Пусть улягутся все волнения после случившегося.

Судья Маккарти встала рано, а почему бы и нет? Конечно, ей не спалось. В 7.30 они уже видели, как она вышла из квартиры. Потом за ней следили весь путь до района Белхейвен в Джексоне, старой части города. Она припарковалась у дома его чести судьи Джеймса Генри Макэлвайна.

Тони совсем не удивился этому маленькому междусобойчику.

Миссис Макэлвайн радостно встретила Шейлу и пригласила внутрь, затем провела через маленькую комнатку и кухню прямо до кабинета судьи. Джимми, как его называли друзья, как раз заканчивал читать утренние газеты.

Макэлвайн и Маккарти. Большой Мак и Маленький Мак, как над ними иногда подшучивали. Пару минут они проболтали о мистере Коули и его необыкновенной популярности у прессы, а потом перешли к делу.

— Вчера вечером я прошелся по документам времен своей кампании, — сказал Макэлвайн, передавая ей папку толщиной в дюйм. — Первый раздел включает список спонсоров, начиная с влиятельных людей и заканчивая мелкими сошками. Все чеки на крупные суммы выписывались юристами по судебным делам.

В следующем разделе освещались расходы кампании, суммы, в которые Шейле верилось с трудом. Далее следовали отчеты консультантов, образцы рекламных объявлений, результаты опросов и дюжина других докладов, связанных с кампанией.

— Это вызывает неприятные воспоминания, — сказал он.

— Мне жаль. Я не этого хотела, поверь.

— Сочувствую тебе.

— Кто стоит за этим парнем?

— Я думал об этом всю ночь. Возможно, он просто подсадная утка. Он точно сумасшедший. И кем бы он ни был, нельзя его недооценивать. Если он будет твоим единственным оппонентом, то рано или поздно плохие парни найдут дорогу в его лагерь. И принесут деньги. А этот парень с толстой чековой книжкой на руках может оказаться действительно опасным.

Макэлвайн когда-то был сенатором от штата, а затем был избран судьей канцлерского суда. Он принимал участие в политических войнах. Два года назад Шейла беспомощно наблюдала за тем, как он переживал мучительную и оскорбительную кампанию. На самом неприятном этапе, когда в телевизионной рекламе соперника (которую, как выяснилось позднее, финансировала «Американская стрелковая ассоциация») его обвинили в поддержке законов о контроле над оружием (а в Миссисипи нет большего греха), она дала себе слово, что никогда, ни при каких обстоятельствах не допустит такого унижения своей персоны. Это того не стоит. Она лучше сбежит назад в Билокси, откроет маленький бутик и будет через день навещать внуков. А кто-нибудь другой пусть получит эту должность.

Теперь она не была так в этом уверена. Ее разозлили нападки Коули. Кровь пока не закипела, но ждать осталось недолго. В пятьдесят один год она была слишком молода, чтобы уходить, и слишком стара, чтобы начинать все заново.

Еще около часа они проговорили о политике. Макэлвайн рассказывал небылицы о давних выборах и ярких политиках, а Шейла деликатно возвращала его к теме битвы, в которой ей предстояло сражаться. Его кампанией занимался квалифицированный специалист — юрист из большой юридической конторы Джексона, который специально для этого взял отпуск. Макэлвайн пообещал позвонить ему и проверить, как у того дела. Кроме того, он обещал обзвонить всех крупных спонсоров и местных агентов. Он знал редакторов газет. Он сделает все возможное, чтобы сохранить ее должность в суде.

Шейла ушла в 9.14, без остановок доехала до Дома суда Кэрролла Гартина и припарковала машину.

Выступление Коули не осталось незамеченным в фирме «Пейтон энд Пейтон», но говорили по этому поводу мало. 18 апреля, на следующий день, произошли более важные события, и фирма не интересовалась другими новостями. Первое событие было воспринято с восторгом. Другие — нет.

Хорошая новость заключалась в том, что молодой юрист из крошечного городка Боуг-Читто заехал к ним и заключил сделку с Уэсом. Этот человек, работавший в фирме и не имевший опыта возмещения личного ущерба, каким-то образом умудрился отхватить дело по защите пострадавших в ужасающем происшествии с машиной для рубки дерева на федеральной автостраде номер 55 близ границы с Луизианой. По версии дорожно-патрульной службы автострады, поводом к несчастному случаю послужила безалаберность водителя фуры с восемнадцатью колесами, принадлежащей крупной компании. Уже объявилась одна свидетельница, которая сообщила, что грузовик пронесся мимо нее на огромной скорости, притом что она двигалась со скоростью «около семидесяти миль в час». У юриста был договор, предусматривающий оплату по результатам в случае выигрыша дела, благодаря чему он мог рассчитывать на 30 процентов от каждой суммы, которую удалось отсудить. Они с Уэсом договорились поделить это пополам. Машине для рубки было тридцать шесть лет, а зарабатывала она примерно 40 тысяч долларов в год. Подсчитать все было несложно. А компенсация в размере миллиона долларов казалась вполне вероятной. Уэс составил исковое заявление меньше чем за час и уже жаждал его подать. Было особенно приятно взяться за это дело, потому что молодой юрист выбрал фирму Пейтонов благодаря их недавним успехам. Вердикт по делу Бейкер наконец-то привлек стоящего клиента.

Плохая новость состояла в прибытии апелляционной записки от «Крейн». Она растянулась на 102 страницы, в два раза превысив лимит, и создавалось такое впечатление, что ее после тщательного исследования написала команда умнейших юристов. Она была слишком длинной и запоздала на два месяца, но суд пошел на уступки. Джаред Кертин и его люди приводили самые убедительные доводы, требуя расширить временные рамки и объем документа. Это дело явно не подпадало под категорию рутинных.

На ответ у Мэри-Грейс было шестьдесят дней. После того как на записку поглазели все остальные сотрудники, она оттащила ее к себе на стол для предварительного чтения. «Крейн» заявляла, что на процессе было допущено в целом двадцать четыре ошибки, каждую из которых стоит исправить при апелляции. Начиналась записка весьма милым образом: там поместили скрупулезный список всех комментариев и постановлений судьи Харрисона, которые якобы свидетельствовали о его явной предвзятости против ответчика. Далее выражались возражения по поводу выбора присяжных. Критиковались эксперты, выступавшие от имени Дженет Бейкер: токсиколог, подтвердивший почти рекордные уровни бихлоронилена, картоликса и аклара в питьевой воде Баумора, патолог, описавший высококанцерогенную природу этих химикалий, геолог, отследивший попадание токсичных отходов через почву в водоносный слой под городским колодцем, бурильщик, буривший тестовые скважины; док гора, проводившие вскрытие Чела и Пита Бейкера; ученый, изучивший пестициды и отозвавшийся нелестным образом о пилламаре-5, и самый важный эксперт, ученый-медик, связавший бихлоронилен и картоликс с раковыми клетками в телах умерших. Пептоны привлекли четырнадцать экспертов-свидетелей, и всех их в записке усиленно критиковали и объявляли неквалифицированными. Троих обозвали шарлатанами. Судья Харрисон неоднократно допускал ошибки, позволяя им давать показания. Их отчеты, включенные в материалы по делу после долгих споров, разобрали по косточкам, отбраковали из-за «школярской» терминологии и в конце концов назвали «мусорной наукой». Сам вердикт был принят в противовес с большинством имеющихся доказательств и явным выражением чрезмерного сочувствия со стороны присяжных. Штрафная санкция критиковалась грубыми, но мастерски подобранными словами. Истица, как ни пыталась, не смогла доказать, что «Крейн» отравила питьевую воду либо по грубой небрежности, либо с явным намерением. Оканчивалась записка весьма настойчивой просьбой об отмене вынесенного решения и новом процессе или даже прекращении дела Верховным судом. «Этот возмутительный и несправедливый вердикт должен быть отменен без права на обжалование», — значилось в конце. Другими словами, избавьтесь от него раз и навсегда.

Записка была грамотно написана, грамотно аргументирована и казалась весьма убедительной. И после двух часов непрерывного чтения, когда Мэри-Грейс закончила, ее начала мучить жуткая головная боль. Она приняла три таблетки адвила и передала документ Шерману, который взглянул на него так боязливо, словно это была гремучая змея.

Третью новость, самую волнующую, они получили от пастора Денни Отта по телефону. Уэс снял трубку в темноте, затем зашел в кабинет жены и закрыл за собой дверь.

— Это был Денни, — сказал он.

Бросив взгляд на лицо мужа, Мэри-Грейс прежде всего подумала о том, что, вероятно, умер еще один клиент. Из Баумора поступало так много печальных звонков, что она уже предчувствовала что-то плохое.

— Что случилось?

— Он говорил с шерифом. Пропал мистер Леон Гейтвуд.

И хотя особенно теплых чувств они к этому человеку не испытывали, новость вызвала беспокойство. Гейтвуд проработал промышленным инженером на заводе «Крейн» в Бауморе тридцать четыре года. До мозга костей лояльный компании, он уволился, только когда «Крейн» сбежала в Мексику, и признался при даче показаний и на перекрестном допросе на суде, что компания выдала ему компенсационный пакет при увольнении в размере заработка за три года, или около 190 тысяч долларов. «Крейн» щедростью не отличалась. Пейтоны не смогли найти какого-либо другого сотрудника, которому предложили бы столь выгодную сделку.

Гейтвуд поселился на маленькой ферме по разведению овец в юго-западной части округа Кэри, как можно дальше от Баумора и его воды, оставаясь при этом в том же округе. Во время трехдневного выступления на суде он твердо отрицал всякие выбросы ядовитых веществ с завода. На суде Уэс буквально поджарил его на гриле без всякой жалости, предъявив целую кипу документов. Гейтвуд назвал других сотрудников «Крейн» лжецами. Он отказывался верить записям, свидетельствующим о том, что тонны токсичных побочных продуктов на самом деле не вывозились с завода, а просто пропадали. Он смеялся над изобличающими фотографиями шестисот прогнивших контейнеров с бихлорониленом, выкопанных из оврага под фабрикой. «Вы подделали это», — бросил он Уэсу. Его показания были столь явно сфабрикованы, что судья Харрисон у себя в кабинете открыто заговорил об обвинении в лжесвидетельстве. Гейтвуд вел себя нахально, воинственно и несдержанно, так что из-за него присяжные еще больше возненавидели «Крейн кемикл». Он стал важным свидетелем для истицы, хотя дал показания только после того, как его вызвали в суд повесткой. Джаред Кертин готов был его придушить.

— Когда это произошло?

— Он уехал на рыбалку два дня назад. Жена все еще ждет его.

Исчезновение Эрла Крауча в Техасе два года назад до сих пор оставалось тайной. Крауч работал начальником Гейтвуда. Оба отчаянно защищали «Крейн» и отрицали очевидное. Оба жаловались на то, что их преследуют и даже угрожают смертью. И они были не одиноки. Многие из работавших там людей, которые производили пестициды и сбрасывали яд, слышали угрозы в свой адрес. Большинство уехали из Баумора, чтобы оказаться подальше от его питьевой воды, найти новую работу и избежать грядущего шторма судебных разбирательств. По крайней мере четверо из них умерли от рака.

Другие же дали показания и сказали правду. Третьи, включая Крауча, Гейтвуда и Бака Берлсона, дали показания и солгали. Эти группы ненавидели друг друга, а их всех вместе ненавидели уцелевшие жители округа Кэри.

— Думаю, Стоуны опять приложили к этому руку, — сказал Уэс.

— Мы не знаем этого наверняка.

— Никто не знает. Я просто счастлив, что они наши клиенты.

— Наши клиенты покоя не знают, — возразила она. — Пора собирать встречу.

— Настало время ужина. Кто готовит?

— Рамона.

— Тортилья и энчилада?

— Спагетти.

— Давай пойдем в какой-нибудь бар и посидим только вдвоем. Нужно отметить наш успех, солнышко. Это дельце из Боуг-Читто вполне может обернуться компенсацией в миллион долларов.

— За это я выпью с удовольствием.

Глава 19

После десяти выступлений тур Коули под названием «Лица усопших» подошел к концу. Бензин закончился уже в Паскагуле — последнем из крупных городов в южном округе. Хотя Клит старался изо всех сил, он не смог добиться того, чтобы его вновь арестовали. Однако ему удавалось устраивать по небольшой заварушке на каждой остановке. Репортеры его обожали. Поклонники расхватывали брошюры и начинали выписывать чеки, хотя и на мелкие суммы. Местные полицейские наблюдали за его речами с молчаливым одобрением.

По прошествии десяти дней Клиту понадобился перерыв. Он вернулся в Натчез и вскоре очутился в «Лаки Джек», где Айвен выдал ему карты. У него не было реальной стратегии кампании, не было плана. Он ничего не оставил после себя в тех местах, где останавливался, кроме преходящей рекламы. Не было и никакой организации, за исключением пары добровольцев, которые скоро станут не нужны. Откровенно говоря, он и не собирался тратить время или деньги, которых требует приличная кампания. Не собирался он и трогать деньги, которые получил от Марлина, по крайней мере не в целях кампании. Он был готов потратить любые случайные пожертвования, но не планировал терять свои кровные на этом приключении. Внимание публики ему нравилось, и он с удовольствием покажется, когда придется выступить с речью, напасть на оппонента и атаковать либеральных судей всех мастей, но приоритетом для него оставались азартные игры и выпивка. Клит и не мечтал о победе. Черт возьми, он и не поступил бы на такую работу, даже если бы ему принесли ее на блюдечке. Он всегда ненавидел эти толстенные своды законов.

Тони Закари прилетел в Бока-Ратон, где его встретили на машине с водителем и привезли в офис мистера Райнхарта, где он уже бывал и очень ждал этой повторной встречи. Следующие два дня им предстояло провести вместе.

За прекрасным обедом с великолепным видом на океан они просто замечательно провели время, обсуждая выходки их тайного агента — Клита Коули. Барри Райнхарт читал все статьи в прессе и смотрел все репортажи по телевидению. Они были вполне довольны тем, как сработала их ловушка.

Далее они проанализировали результаты первого обширного опроса. В нем приняли участие 500 зарегистрированных избирателей в 27 подокругах южного избирательного округа, а провели его на следующий день после окончания тура Коули. По крайней мере для Барри Райнхарта оказалось неудивительным то, что 66 процентов респондентов не смогли назвать любых трех судей Верховного суда по южному избирательному округу. Шестьдесят девять процентов вообще не имели понятия о том, что именно избиратели фактически формируют состав Верховного суда.

— И это в штате, где избираются уполномоченные по строительству дорог, уполномоченные по вопросам обслуживания населения, казначей штата, уполномоченные по страхованию и сельскому хозяйству, окружные сборщики налогов, окружные коронеры, все, кроме специалистов службы по отлову собак, — сказал Барри.

— Они голосуют каждый год, — ответил Тони, взглянув на собеседника поверх очков для чтения. Он отвлекся от еды и тоже принялся изучать графики.

— Вот именно, каждый год. Будь то муниципальные, судебные, штатные, местные или федеральные выборы, они ходят на них каждый год. Какая потеря ресурсов! Неудивительно, что такая низкая явка. Да избирателей, черт возьми, уже тошнит от политики.

Из 34 процентов, которые смогли назвать имя судьи Верховного суда, только половина вспомнила о Шейле Маккарти. Если бы выборы проводились сегодня, 18 процентов проголосовали бы за нее, 15 процентов — за Клита Коули, а остальные еще не определились или просто не стали бы голосовать, потому что не знали других кандидатов.

После нескольких прямолинейных вопросов анкета переходила к изучению общей тенденции. Вы бы стали голосовать за кандидата в Верховный суд, который выступает против смертной казни? Семьдесят три процента ответили «нет».

Вы бы стали голосовать за кандидата, поддерживающего брак между двумя гомосексуалистами? Восемьдесят восемь процентов ответили «нет».

Вы бы стали голосовать за кандидата, выступающего за ужесточение законов по контролю над оружием? Восемьдесят пять процентов ответили «нет».

У вас есть хотя бы один пистолет? Девяносто шесть процентов ответили «да».

Вопросы состояли из многих частей и уточнений и явно были направлены на то, чтобы заставить избирателя задуматься о самых острых проблемах. В анкете не разъяснялось, что Верховный суд по сути не являлся законодательным органом, а ведь на самом деле он не имел полномочий на принятие законов для разрешения всех этих животрепещущих вопросов и не нес за уже принятые законы никакой ответственности. Никаких попыток не предпринималось и для соблюдения правил проведения опросов. Как и многие другие, опрос Райнхарта был составлен так, чтобы исподтишка атаковать респондента.

Вы поддержали бы либерально настроенного кандидата в Верховный суд? Семьдесят процентов ответили отрицательно.

Вам известно, что судья Шейла Маккарти считается самым либеральным членом Верховного суда Миссисипи? Восемьдесят четыре процента ответили «нет».

Если она самый либеральный член суда, стали бы вы голосовать за нее? Шестьдесят пять процентов ответили «нет», но большинству опрошенных не понравился вопрос. Что значит «если»? Она самая либеральная или не самая? В любом случае Барри посчитал этот вопрос бесполезным. Хорошо было то, что имя Шейлы Маккарти после девяти лет работы судьей получило известность, хотя, если судить по его опыту, этому не стоило удивляться. В приватной беседе с кем-нибудь он мог бы использовать это как еще один аргумент, чтобы доказать, почему судьи верховных судов штата вообще не должны избираться. Они не должны играть в политические игры. Их имена не должны быть известны широким массам.

Далее от Верховного суда опрос переходил к личным убеждениям респондентов. Звучали вопросы о религии, вере в Бога, посещении церкви, финансовой поддержке церкви и так далее. Также был задан ряд вопросов по определенному кругу проблем: каковы ваши взгляды на аборты, исследование стволовых клеток и так далее?

Заканчивалась анкета набором стандартных вопросов о расе, семейном положении, количестве детей, если таковые имеются, приблизительном уровне дохода и предыдущей активности в качестве избирателя.

В целом результаты оправдали подозрения Барри. Избиратели оказались консерваторами, принадлежащими к среднему классу, и к тому же белыми (78 процентов), и их легко можно было настроить против судьи-либерала. Фокус заключался в том, чтобы в глазах населения превратить Шейлу Маккарти из разумного человека умеренных взглядов в отчаянную либералку. Аналитики Барри изучали каждое ее слово в постановлениях, как на уровне окружного суда, так и на уровне Верховного. А от своих слов она не могла отказаться, ни один судья не пошел бы на это. Барри же собирался припереть Шейлу к стенке, используя ее собственные выражения.

После обеда они переместились за стол переговоров, где Барри выставил целую коллекцию из первых образцов материалов для кампании Рона Фиска. Там были сотни новых фотографий семьи Фиск во всей красе: как они заходят в церковь, позируют на крыльце, играют на бейсбольной площадке, родители вместе с детьми и без детей, переполняемые любовью и нежностью.

Первые ненавязчивые рекламные ролики еще обрабатывались, но Барри все же хотел их показать. Их снимала команда, приехавшая в Миссисипи из Вашингтона. В первой из них Фиска сняли на фоне памятника в честь Гражданской войны на поле боя в Виксберге, он стоял у монумента и смотрел вдаль, словно вслушиваясь в звуки канонады. Дальше он начинал говорить приятным глубоким голосом: «Меня зовут Рон Фиск. Мой прапрадед был убит на этом месте в июле 1863 года. Он был юристом, судьей и членом законодательного собрания штата. Он всегда мечтал служить в Верховном суде. А я мечтаю об этом сегодня. Я житель Миссисипи в седьмом поколении, и мне нужна ваша поддержка».

— Гражданская война? — удивился Тони.

— О да, им это понравится.

— Как насчет голосов избирателей-афроамериканцев?

— Мы получим около тридцати процентов благодаря церкви. А больше нам и не надо.

Следующий ролик снимался в офисе Рона. Без пиджака, закатав рукава рубашки, он сидел за столом, захламленным самым тщательным образом. С искренним видом глядя в камеру, Рон говорил о любви к закону, поиске истины, проявлении справедливости теми, кто занимает места в суде. Это послание не производило большого впечатления, но все же передавало его искренность и интеллигентность.

Всего сняли шесть роликов.

— Пока только ненавязчивые, — пообещал Барри. — Пара из них не выживет после редактирования, и вполне вероятно, что съемочную группу придется вызывать вновь.

— Как насчет злобных роликов? — поинтересовался Тони.

— Пока еще пишем сценарии. Они не понадобятся нам до Дня труда.

— Сколько мы уже потратили?

— Четверть миллиона. Капля в море.

Они провели два часа с интернет-консультантом, фирма которого занималась только тем, что собирала деньги на политические гонки. На тот момент ему удалось составить банк данных с е-мейлами более 40 тысяч физических лиц, уже делавших взносы ранее, членов ассоциаций и групп, представленных в органах власти, известных политических активистов и обыкновенных людей, живущих за пределами Миссисипи, которые так сочувствовали положению штата, что с готовностью выписали чек. Он предполагал, что список может пополниться еще на 10 тысяч адресов, а общая сумма взносов составит около 500 тысяч долларов. Что самое важное, список уже был готов для работы. Получив зеленый свет, он просто нажимал кнопку, по адресатам разлетались навязчивые просьбы, и в ответ начинали приходить чеки.

Зеленый свет был основной темой разговора за долгим ужином тем вечером. Крайний срок, за который нужно было все успеть, наступал через месяц. Хотя вокруг и ходили обычные сплетни, Тони твердо верил, что в гонках не примет участие кто-либо еще.

— Будут только три лошади, — сказал он. — И две из них — наши.

— А что делает Маккарти? — спросил Барри. Он получат ежедневные отчеты о ее передвижениях, из которых пока мало что можно было узнать.

— Ничего особенного. Судя по всему, ее контузило взрывной волной. Сначала у нее нет конкурентов, на следующий день какой-то спятивший ковбой по имени Коули обзывает ее либеральной любительницей преступников, и в газетах печатают каждое его слово. Уверен, она советуется с Макэлвайном, своим дружком, но ей еще предстоит набрать людей для кампании.

— Она начала собирать деньги?

— Юристы-судебники, как обычно, разослали в панике стандартные е-мейлы на прошлой неделе, прося денег у сторонников. Понятия не имею, что последует дальше.

— Как насчет ее сексуальной жизни?

— У нее есть друг. Ты же читал отчеты. Никакой грязи, во всяком случае — пока.

Открыв вторую бутылку изысканного орегонского «Пино нуар», они вскоре решили обнародовать кандидатуру Фиска через две недели. Парень буквально рвался с поводка, мечтая вступить в борьбу. Все было готово. Он взял шестимесячный отпуск на фирме, и его партнеры были счастливы. Еще бы! У них только что появилось пять новых клиентов — две крупные компании по заготовке лесоматериалов, подрядчик по строительству нефтепровода из Хьюстона и две фирмы, работающие в сфере добычи природного газа. Целая коалиция из лоббирующих групп была готова к обороне с кучей наличных и пехотинцев. Маккарти уже боялась собственной тени и явно надеялась, что Клит Коули просто исчезнет или погубит себя сам.

Они чокнулись бокалами и выпили за начало потрясающей кампании.

Как всегда, встречу провели в «братском доме» в церкви Пайн-Гроув. И, как обычно, несколько не имеющих отношения к делу людей попытались попасть внутрь, чтобы выведать последние новости. Пастор Отт быстро выпроводил их, объяснив, что это строго конфиденциальная встреча юристов с клиентами.

Помимо дела Бейкер, Пейтоны вели еще тридцать бауморских дел. Восемнадцать человек, участвовавших в них, уже умерли. Еще двенадцать болели раком на разных стадиях. Четыре года назад Пейтоны приняли тактически грамотное решение выбрать лучшее дело — дело Дженет Бейкер — и попытать удачи сначала с ним. Это было намного дешевле, чем подавать в суд сразу тридцать один иск. Дженет вызывала наибольшее сочувствие, ведь она потеряла всю семью в течение восьми месяцев. Такое решение теперь казалось просто блестящим.

Уэс и Мэри-Грейс ненавидели эти встречи. Более грустную и унылую компанию нигде больше не найти. Эти люди потеряли детей, мужей и жен. Они были неизлечимо больны и страдали от невыносимой боли. Они задавали вопросы, на которые нет ответа, вновь и вновь, в разных вариантах, потому что двух одинаковых дел не было. Некоторые хотели все бросить, кто-то желал сражаться вечно. Кто-то жаждал денег, другие хотели лишь, чтобы «Крейн» понесла ответственность. Всегда лились слезы и звучали грубые слова, а присутствие пастора Отта помогало их успокоить.

Теперь, когда вердикт по делу Бейкер стал легендарным, Пейтоны знали, что остальные клиенты ждут еще больше. Через полгода после вынесения вердикта клиенты волновались сильнее, чем обычно. Они чаше звонили в офис, присылали больше писем и е-мейлов.

К тому же эта встреча стала особенно напряженной из-за прошедших три дня назад похорон Леона Гейтвуда — человека, которого они все презирали. Его тело нашли в кустах в трех милях вниз по реке от его перевернутой лодки. Доказательств насильственной смерти не обнаружили, но все подозревали, что он умер не просто так. Шериф лично занимался расследованием случившегося.

На встречу собрались представители всех тридцати семей. В блокноте, который Уэс пустил по залу, значилось шестьдесят два имени — он прекрасно знал их, включая Фрэнка Стоуна, находчивого немногословного каменщика. И все полагали, хотя никаких свидетельств тому не было, что если Леон Гейтвуд все-таки умер не своей смертью, то Фрэнк Стоун что-то об этом знает.

Мэри-Грейс начала с радушного приветствия. Она поблагодарила всех за то, что они пришли, и за терпение. Она говорила об апелляции по делу Бейкер и, чтобы не быть голословной, подняла и показала объемную записку, поданную юристами «Крейн» в подтверждение того, что их противники на апелляционном фронте потратили на нее не один час. Все записки будут поданы к сентябрю, и тогда Верховный суд решит, как вести дело. Он мог передать его в нижестоящий суд, апелляционный суд для первоначального рассмотрения или взять рассмотрение на себя. Дело такого размаха в итоге должно быть рассмотрено Верховным судом, и они с Уэсом придерживались мнения, что им удастся миновать стадию нижестоящего суда. Если это случится, устные прения будут назначены в конце этого года или даже в начале следующего. Она полагала, что на окончательное постановление по делу можно рассчитывать примерно через год.

Если суд оставит ранее принятое решение без изменения, существует несколько вариантов развития событий. «Крейн» окажется под огромным давлением в связи с выплатой компенсаций по оставшимся делам — такой вариант, разумеется, представлялся наиболее благоприятным. Если «Крейн» откажется платить, по мнению Мэри-Грейс, судья Харрисон совместит это дело с другими подобными и рассмотрит их все в одном большом процессе. В таком случае у их фирмы появятся средства на продолжение борьбы. Она доверительно сообщила клиентам, что на доведение дела Бейкер до решения суда присяжных ушло более 400 тысяч заемных средств, и они могли повторить это снова, только если первый вердикт получит поддержку.

Как бы ни были бедны клиенты, они не находились на грани банкротства, как их юристы.

— А что, если суд отменит вердикт по делу Бейкер? — спросила Эйлин Джонсон. Она облысела от химиотерапии и весила меньше ста фунтов. Муж держал ее за руку на протяжении всей встречи.

— Такая вероятность есть, — призналась Мэри-Грейс. — Но мы надеемся, что этого не произойдет, — сказала она с большей уверенностью, чем ощущала на самом деле.

Пейтоны полагали, что у них хорошие перспективы при апелляции, однако любой юрист нервничал бы в такой ситуации.

— Но если это случится, суд отправит дело на новое рассмотрение. По всем аспектам или только по компенсации. Пока сложно сказать.

Стараясь сменить тему и уйти от разговоров о проигрыше, Мэри-Грейс уверила собравшихся, что их дела по-прежнему ведутся самым тщательным образом. Сотни документов обрабатываются и архивируются каждую неделю. Проводится поиск других экспертов. Они пока находились в режиме ожидания, но все равно работали не покладая рук.

— А что насчет этого коллективного иска? — спросил Кертис Найт, отец подростка, скончавшегося четыре года назад.

Вопрос, казалось, взволновал толпу. Чужаки, которые заслуживали компенсации в гораздо меньшей степени, осмелились ступить на их территорию.

— Забудьте о нем, — ответила Мэри-Грейс. — Эти истцы в самом конце списка. Они выиграют, только если будет компенсационная выплата, а любая выплата должна прежде всего удовлетворить ваши иски. Так что все выплаты у нас под контролем. Эти люди вам не конкуренты.

Ее ответ прозвучал достаточно убедительно.

Далее слово перешло к Уэсу, и он заговорил, тщательно подбирая слова. Из-за вердикта давление на «Крейн» усилилось как никогда. Возможно, они уже прислали сюда шпионов наблюдать за истцами и собирать информацию, которая может нанести вред. Будьте осторожны в разговоре. Избегайте незнакомцев. Сообщайте обо всем, что показалось вам странным.

У людей, которые и так долго страдали, эта новость не вызвала радости. У них и без нее была масса поводов для беспокойства. Вновь посыпались вопросы, и беседа продолжалась еще более часа. Пейтоны изо всех сил старались ободрить присутствующих, выразить им сочувствие и оказать поддержку, дать надежду. Однако вновь возникшее перед ними препятствие в виде апелляции заставляло несколько поумерить пыл.

Если кто-то в зале и беспокоился о грядущих выборах в Верховный суд, то виду не подал.

Глава 20

Сделав шаг вперед и оглядев толпу прихожан в воскресное утро, Рон Фиск даже не представлял со скольких трибун ему предстоит выступать за следующие полгода. Он и не подозревал также, что трибуна станет символом его кампании.

Он поблагодарил священника за предоставленную возможность, а собравшихся, как и он, прихожан церкви Святого Луки — за проявленное терпение.

— Завтра прямо на улице у Дома суда округа Линкольн я объявлю о том, что выставляю свою кандидатуру на выборы в Верховный суд Миссисипи. Мы с Дорин уже несколько месяцев обдумываем это и молимся. Мы советовались с пастором Роузом. Мы обсудили это с детьми, родственниками и друзьями. И наконец приняли окончательное решение и хотим поделиться им с вами, прежде чем официально объявить обо всем завтра.

Он бросил нервный взгляд на записи и продолжил:

— У меня нет опыта работы в сфере политики. Откровенно говоря, я никогда этим особенно не интересовался. Мы с Дорин счастливо жили в Брукхейвене, растили детей, молились здесь вместе с вами, участвовали в жизни местного общества. Бог благословил нас, и мы каждый день благодарим Его за такую доброту. Мы благодарим Бога за эту церковь и таких друзей, как вы. Вы — наша семья.

Еще одна нервная пауза.

— Я баллотируюсь на должность в Верховном суде, потому что питаю уважение к нашим общим ценностям. Ценностям, основанным на Библии и вере в Христа. Я говорю о святости брака — союза между мужчиной и женщиной. Святости жизни. Свободе наслаждаться жизнью, не боясь преступников и вмешательства правительства. Как и вы, я крайне разочарован разрушением наших ценностей. Они попали под удар нашего общества, нашей развращенной культуры и многих наших политиков, а еще многих наших судов. Я предлагаю свою кандидатуру для борьбы со всеми либерально настроенными судьями. С вашей помощью я смогу победить. Спасибо.

К счастью, короткая (ведь еще предстояло выслушать нудную проповедь) речь Рона была принята так хорошо, что святилище наполнил шум вежливых аплодисментов, под которые он вернулся на место, где и сидел дальше со своей семьей.

Два часа спустя, когда белые прихожане в Брукхейвене уже обедали, а черные еще только собирались на службу, Рон взошел по покрытой красным ковром лестнице к массивному подиуму церкви Бога во Христе Маунт-Писга в западной части города и выступил с речью, несколько более длинной, чем с утра, опустив слово «либеральный». Лишь два дня назад он впервые встретил священника, проповедующего перед самым многочисленным черным приходом в городе. С помощью одного из друзей ему удалось получить приглашение.

Тем же вечером на шумной службе в церкви пятидесятников он занял кафедру, подождал, пока толпа успокоится, а затем представился и начал выступление. Он не смотрел в записи и говорил дольше, чем в предыдущие разы, опять нападая на либералов.

По пути домой в автомобиле Рон с удивлением думал о том, как мало знал жителей собственного городка. Его клиентами были страховые компании, а не люди. Он редко выбирался за безопасные пределы собственного дома, церкви, социального круга. Откровенно говоря, там он и предпочитал оставаться.

В девять утра в понедельник, стоя на лестнице у входа в Дом суда с Дорин, детьми, сотрудниками его юридической фирмы, большой группой друзей, работников и посетителей суда и многочисленными членами клуба «Ротари», Рон объявил о выставлении своей кандидатуры на выборы всему населению штата. По плану это действо не должно было активно освещаться в средствах массовой информации. Присутствовало лишь несколько репортеров и операторов.

Барри Райнхарт избрал стратегию, при которой максимум внимания кандидату уделяется в день выборов, а никак не в день выставления кандидатуры.

Рон произносил тщательно обдуманную и отрепетированную речь в течение пятнадцати минут, а собравшиеся бурно ему аплодировали. Он обстоятельно ответил на вопросы репортеров, затем вошел внутрь, в маленький пустой зал суда, где с радостью дал тридцати минутное эксклюзивное интервью одному из пишущих на политические темы журналистов из газеты Джексона.

Затем вся команда переместилась на три дома вперед по той же улице, где Рон перерезал ленточку у двери штаба официальной компании, расположившегося в старом здании, которое недавно покрасили и оклеили пропагандистскими постерами. За кофе с печеньем он поболтал с друзьями, попозировал для фотографов, дал еще одно интервью, на этот раз для газеты, о которой никогда в жизни не слышал. Тони Закари тоже был там, наблюдая за весельем и следя за временем.

Одновременно с этим пресс-релиз его заявления был разослан во все газеты штата и в главные ежедневные издания по всему юго-востоку. Текст был также отправлен по е-мейлу каждому члену Верховного суда, каждому члену законодательного собрания, каждому избранному должностному лицу штата, каждому зарегистрированному лоббисту, тысячам государственных служащих штата, каждому врачу с лицензией, каждому юристу, допущенному к адвокатской практике. В южном округе было 390 тысяч зарегистрированных избирателей. Интернет-консультанты Райнхарта нашли е-мейлы примерно четверти из них, и эти счастливчики получили новости онлайн, пока Рон еще выступал на ступеньках здания суда с речью. В целом 120 тысяч е-мейлов были разосланы в один момент.

Сорок две тысячи просьб о материальной помощи были отправлены по е-мейлу вместе с письмом, где перечислялись все добродетели Рона Фиска и яростно критиковались социальные язвы, вызванные «либеральными левыми судьями, которые несут службу в угоду не самым добропорядочным людям».

Из арендованного товарного склада на юге Джексона — здания, о котором Рон Фиск не знал и на которое никогда бы даже не взглянул. 390 тысяч пухлых конвертов отправились прямиком на центральную почту. В каждом лежали брошюра с материалами о кампании, множеством сентиментальных фотографий, теплым письмом от самого Рона, маленький конверт на тот случай, если получатель пожелает послать им чек, и бесплатная наклейка на бампер. Все было выдержано в красных, белых и синих тонах, а дизайн, несомненно, разрабатывался профессионалами. Любая, даже мелкая деталь была исполнена с высочайшим качеством.

Ровно в 11 утра Тони повез свое шоу на юг в Маккоб, одиннадцатый по величине город в округе (Брукхейвен с населением 10 800 человек занимал четырнадцатую строчку в рейтинге). Путешествуя в недавно взятом напрокат «шевроле-сабербан» с добровольцем по имени Гай за рулем, с новым, но уже незаменимым первым ассистентом Монте, который говорил по телефону на переднем сиденье, и сидящей рядом на довольно просторном среднем сиденье внедорожника Дорин, Рон Фиск самодовольно улыбался. Он созерцал сельские пейзажи, пролетавшие за окном. Этим моментом стоило наслаждаться. Состоялся его дебют в политике, да еще в таком изысканном стиле. Все его сторонники, их энтузиазм, пресса и камеры, головокружительная перспектива получить должность в суде, волнение от предстоящей победы — это лишь в первые два часа кампании. Сильный прилив адреналина пока лишь позволял предположить, какое возбуждение ждет его дальше. Он уже рисовал себе в воображении сокрушительную победу в ноябре. Он представлял, как совершит прыжок из рутинной безвестности юридической практики в маленьком городке до престижного места в Верховном суде. Все было у него в руках.

Тони неотступно следовал за ним, коротко информируя о происходящем Барри Райнхарта.

В здании городского совета в Маккомбе Рон вновь сделал объявление. Толпа собралась небольшая, но шумная. Там была пара знакомых, но большую часть людей он никогда не видел. После двух коротких интервью с фотографиями Рона увезли на аэродром Маккомба, где он сел на «Лир-55», маленький реактивный самолет, построенный по образцу ракеты, хотя (как он заметил) и намного меньше по размеру, чем «Г-5», на котором он летал в Вашингтон. Дорин едва удалось сдержать эмоции при первой встрече с частным самолетом. Тони отправился с ними. Гай помчался вперед на внедорожнике.

Через пятнадцать минут они приземлились в Хаттисберге, городе с населением 48 тысяч человек, третьем по величине в избирательном округе. В 13.00 Рон и Дорин посетили молитвенный обед, который устроила свободная коалиция пасторов-фундаменталистов. Все проходило в старом отеле «Холидей инн». Тони ждал в баре.

За тарелкой с плохо прожаренным цыпленком и лимской фасолью Рон больше слушал, чем говорил. Некоторые проповедники, очевидно, пребывая под впечатлением воскресной службы, ощутили необходимость благословить его, поделившись своими взглядами на разные проблемы и пороки современного общества. Голливуд, музыка в стиле рэп, культура восхваления знаменитостей, ужасающая порнография, Интернет, употребление спиртных напитков до разрешенного возраста, ранний секс и так далее и тому подобное. Рон искренне кивал и вскоре уже захотел уйти. Когда он наконец сказал пару слов, то подобрал их безошибочно. Они с Дорин молились об этих выборах и чувствовали, что они в руках Бога. Законы, созданные людьми, должны походить на законы Божий. Только люди с чистой совестью и помыслами могут судить о проблемах других. И так далее. Он тут же получил ярую поддержку собравшихся.

Вырвавшись с обеда, Рон обратился к группе из двух дюжин своих сторонников у входа в здание Окружного суда округа Форрест. Событие освещалось репортерами с телевизионной станции Хаттисберга. После нескольких вопросов он отправился на прогулку по Мэйн-стрит, пожимая руку всем желающим, раздавая роскошные брошюры и заглядывая во все юридические фирмы для быстрого приветствия. В 15.30 «Лир-55» взлетел и отправился на побережье. Набрав высоту восемь тысяч футов и продолжая подниматься, он летел по направлению к юго-восточной части округа Канцер.

Гай ждал их в «сабербане» в региональном аэропорту «Галфпорт-Билокси». Рон поцеловал Дорин на прощание, и она улетела на самолете в Маккомб. Там другой водитель заберет ее в Брукхейвен. В Доме суда округа Харрисон Рон сделал очередное заявление, ответил на те же вопросы, а потом долго давал интервью «Сан гералд».

Билокси был домом Шейлы Маккарти. Он располагался близ Галфпорта, самого большого города в южном избирательном округе с населением 65 тысяч человек. Билокси и Галф-порт являлись центром прибрежного района, состоявшего из трех округов, расположившихся вдоль Мексиканского залива, где сосредоточилось 60 процентов избирателей. К востоку находились Оушн-Спрингс, Готьер, Мосс-Пойнт, Паскагула, а затем Мобил. К западу раскинулись Пасс-Христиан, Лонг-Бич, Уэйвленд, Бэй-Сент-Луис, а затем Новый Орлеан.

Тони планировал, что Рон проведет там по крайней мере половину времени, пока длится кампания. В 18.00 кандидату показали его кабинет на побережье, в отремонтированном здании, где раньше располагалось заведение быстрого питания, на автомагистрали номер 90 — загруженном четырехполосном шоссе, протянувшемся вдоль пляжа. Ярко раскрашенные транспаранты с лозунгами кампании были развешаны вокруг штаба, и большая толпа собралась снаружи, чтобы послушать своего кандидата. Рон никого из них не знал. Как и Тони. Фактически все это были сотрудники фирм, косвенным образом финансировавших кампанию. Половина из них работала в региональном офисе национальной фирмы по страхованию автомобилей. Когда Рон приехал и увидел штаб, его оформление и толпу, он поразился организационным талантам Тони Закари. Возможно, все было легче, чем он думал.

Экономика северной части побережья Мексиканского залива держится на казино, поэтому Рон отказался от высоконравственных комментариев и остановился на консервативном подходе к правосудию. Он говорил о себе, своей семье, непобедимой сборной его сына Джоша. И впервые за все время выразил озабоченность уровнем преступности в штате и очевидным равнодушием к казни приговоренных убийц.

Клит Коули мог собой гордиться.

Ужин тем вечером представлял собой утонченный способ сбора средств: он проходил в яхт-клубе Билокси, где каждый гость платил по тысяче долларов за тарелку. В числе приглашенных были и сотрудники крупных компаний, и банкиры, и врачи, и юристы в сфере страхования. Всего Тони насчитал восемьдесят четыре гостя.

Позднее тем вечером, когда Рон уже спал в соседней комнате, Тони позвонил Барри Райнхарту с отчетом о великом дне. Он был не таким красочным, как день яркого появления Клита, зато гораздо более продуктивным. Их кандидат умел себя преподнести.

День второй начался с молитвенного завтрака в 7.30 в отеле, приютившемся среди казино. Спонсором выступила недавно организованная группа, известная как «Коалиция во имя братства». Большинство присутствующих составляли пасторы-фундаменталисты самых разных направлений христианской веры. Рон быстро осваивал стратегию адаптации к аудитории и чувствовал себя прекрасно, говоря о вере и ее влиянии на его решения в Верховном суде. Он подчеркнул особое значение своей долгой службы Господу в качестве дьякона и учителя воскресной школы и чуть не захлебнулся от восторга, вспомнив об истории крещения сына. И опять он почти сразу получил одобрение присутствующих.

Как минимум половина жителей штата, проснувшись, увидели газеты с рекламой кандидата Рона Фиска на целую страницу. На рекламе в джексоновской газете «Кларион леджер» красовалась его симпатичная фотография с дерзкой подписью «Судебная реформа». Более мелким шрифтом ниже давались биографические данные Рона с акцентом на его деятельность в церкви, гражданских организациях и «Американской стрелковой ассоциации». Еще более мелким шрифтом перечислялись все его сторонники: семейные организации, активисты движения за консервативное христианство, группы священников и ассоциации, которые, казалось, представляли все остальное человечество в самых разных областях: врачи, медсестры, больницы, дантисты, дома престарелых, фармацевты, мелкие предприниматели, агенты по продаже недвижимости, банки, ростовщики и должники, финансовые компании, брокерские фирмы, банки, кредитующие ипотеку, страховые компании (в сфере здоровья, жизни, медицины, несчастных случаев, злоупотреблений), подрядчики, занятые строительством дорог, архитекторы, энергетические компании, поставщики природного газа и три группы по «законодательным отношениям», представлявшие производителей фактически каждого продукта, который можно найти в магазине.

Другими словами, все, кто мог ожидать подачи против них иска, а затем требования выплаты страховой премии в качестве компенсации. Список попахивал большими деньгами и позволял заключить, что Рон Фиск, доселе никому не известный, теперь участвовал в предвыборной гонке как весьма серьезный игрок.

Объявление в газете Джексона «Кларион леджер» стоило 12 тысяч долларов, в «Сан гералд» из Билокси — 9 тысяч, а в «Хаттисберг американ» — 5 тысяч.

Стоимость двухдневного тура Фиска составила приблизительно 450 тысяч долларов, не включая дорожные расходы, самолет и интернет-атаку. Основная часть денег ушла на рассылку брошюр.

Остаток вторника и среду Рон провел на побережье, каждая минута его времени была четко спланирована. Кампании обычно затягиваются, но не когда за дело берется Тони. Они сделали заявления в округах Джексон и Хэнкок, помолились с проповедниками, заехали в не одну дюжину юридических фирм, поработали на оживленных улицах, раздавая брошюры, и пожали огромное множество рук. И все это записывалось на камеру съемочной группой.

В четверг Рон сделал еще шесть остановок в южной части Миссисипи, а затем поспешил в Брукхейвен, чтобы быстро переодеться. Игра начиналась в шесть. Дорин уже была там с детьми. «Рейдеры» пока разогревались, а Джош тренировался в подаче. Команда собралась в отдалении, слушая ассистента, когда ворвался тренер Фиск и взял инициативу в свои руки.

На матч собралось много зрителей. Рон уже чувствовал себя знаменитостью.

Вместо того чтобы изучать закон, два клерка Шейлы провели день за обзором статей по выдвижению Рона Фиска. Они сделали копии полностраничных рекламных объявлений из разных газет и отслеживали новости онлайн. И по мере того как досье росло, их настроение падало.

Шейла храбро пыталась работать так, словно ничего не случилось. Земля разверзлась у нее под ногами, но она притворялась, что не замечает этого. Втайне, что обычно означало свидание с Большим Маком за закрытыми дверями, она была подавлена и охвачена волнением. Судя по всему, Фиск потратил около миллиона долларов, а она практически ничего не собрала.

Клит Коули убедил ее, что у нее нет сильных соперников. Засада с Фиском была проведена настолько искусно, что она уже чувствовала себя павшей в бою.

Совет директоров «Судебных юристов Миссисипи» собрался в Джексоне на экстренную встречу ближе к вечеру во вторник. Президентом в настоящий момент был Бобби Нил, ветеран среди судебных юристов с множеством достойных вердиктов за плечами и долгой историей сотрудничества с СЮМ. Присутствовало восемнадцать из двадцати директоров, столько членов не собиралось одновременно уже многие годы.

Совет по своей природе состоял из ряда чересчур чувствительных и чересчур упрямых юристов, которые работали по своим правилам. Мало у кого из них за всю карьеру были начальники. Большинство проложили себе путь из низов профессии до уровня весьма респектабельных, по крайней мере с их точки зрения, юристов. Для них не было призвания благороднее, чем представлять интересы бедных, обиженных, ненужных, обремененных проблемами.

Как правило, их встречи были долгими и шумными и начинались с того, что все присутствующие требовали предоставить им слово. И эта встреча не отличалась от прочих. Возьмите сплоченную группу людей, связанных по рукам и ногам угрозой потерять одного из самых надежных союзников в Верховном суде для срочного решения вопроса, и все восемнадцать тут же начнут спорить друг с другом. У каждого будет свой ответ. Барбара Меллингер и Скип Санчес сидели в углу и молчали. Алкоголь не подавался. И никакого кофеина. Только вода.

После получаса сумбурного шума Бобби Нилу удалось призвать собравшихся к некоему подобию порядка. Он привлек всеобщее внимание, объявив, что провел час за встречей с судьей Маккарти чуть раньше днем.

— Шейла в прекрасном расположении духа, — сказал он с улыбкой — весьма редким явлением на этой встрече. — Она усердно работает и не хочет отвлекаться. Однако понимает подобную кухню и не раз повторила мне, что проведет эту нелегкую кампанию и серьезно настроена выиграть. Я пообещал ей нашу поддержку при любых обстоятельствах.

Он замолчал, потом заговорил чуть медленнее:

— Однако наша встреча меня несколько разочаровала. Клит Коули объявил о своем участии четыре недели назад, а у Шейлы до сих пор даже нет менеджера по организации кампании. Она собрала немного денег, но не говорит, сколько именно. У меня такое впечатление, что она успокоилась после появления Коули и убедила себя, что он просто сумасшедший, который не вызовет доверия у населения. Она думала, что сможет одержать сокрушительную победу. Теперь ее мнение резко изменилось. Она проспала нужный момент и вынуждена бежать изо всех сил, чтобы не отстать. А как известно по опыту, в нашем лагере очень мало денег, если не считать личных средств.

— Понадобится миллион долларов, чтобы побить этого парня, — сказал кто-то, и комментарий тут же утонул в волне насмешек. Миллиона точно недостаточно. Реформаторы системы гражданских исков потратили два миллиона, чтобы сместить судью Макэлвайна, и проиграли с разницей в три тысячи голосов. На этот раз они потратят больше, потому что лучше организованы и хорошо все просчитали. К тому же соперник Макэлвайна был негодяем, который никогда в жизни не вел ни одного иска, а последние десять лет жизни потратил на преподавание политологии в колледже для младших специалистов. А этот Фиск — настоящий юрист.

Потом они немного поговорили о Фиске. Нил постепенно вернул их к повестке дня:

— В этом совете нас двадцать. Если прямо сейчас каждый из нас пожертвует десять тысяч, кампанию Шейлы можно будет хотя бы организовать.

Мгновенно наступила тишина. Глубокие вдохи стеснили грудь. Вода пилась огромными глотками. Глаза метались туда-сюда в поисках других глаз, в которых можно было бы различить согласие или несогласие с этим дерзким предложением.

Кто-то в дальнем конце стола рявкнул:

— Это нелепо!

Вспыхнул свет. Перестал шуметь кондиционер. Все с изумлением смотрели на Уилли Бентона, вспыльчивого маленького скандалиста-ирландца из Билокси. Бентон медленно встал и вытянул руки. Они слышали его неистовые речи и раньше и сейчас приготовились к новой. Присяжные находили его просто неотразимым.

— Джентльмены и одна леди, это начало конца. Мы не можем дурачить самих себя. Силы зла, которые хотят захлопнуть двери зала суда и отобрать права у наших клиентов, то самое бизнес-лобби, что медленно и методично шагает по стране и покупает одно место в Верховном суде за другим, та же самая кучка ослов, уже здесь, и они стучат в нашу дверь. Вы видели их имена в рекламе, которую дает Фиск. Это сборище тупиц, но у них есть деньги. У нас же, как мне кажется, есть устойчивое большинство в Верховном суде Миссисипи с перевесом в один голос, и вот мы все сидим здесь, мы, единственная организация, которая может поспорить с этими головорезами, и обсуждаем, сколько можем дать. Скажу, сколько дам я. Все! Потому что если мы не поступим именно так, то судебная практика, которую мы знаем, быстро исчезнет и уйдет в никуда. Мы больше не будем брать дела, потому что не сможем их выигрывать. Следующее поколение юристов-судебников просто не появится.

Я пожертвовал сто тысяч долларов на судью Макэлвайна, и это далось мне очень тяжело. То же самое я сделаю для Маккарти. У меня нет самолета. Я не веду массовых дел и не беру баснословные гонорары. Вы все меня знаете. Я человек старой закалки, одно дело за раз, новый суд только после окончания предыдущего. Но я снова принесу жертву. И вы тоже должны. У всех нас свои игрушки. Если каждый из вас не может обещать по пятьдесят тысяч, то уходите из совета и отправляйтесь домой. Вы знаете, что можете себе это позволить. Продайте квартиру, машину, лодку, обойдитесь без пары отпусков. Заложите бриллианты жены. Вы платите секретарям по пятьдесят тысяч в год. А Шейла Маккарти намного важнее любого секретаря и любого младшего юриста.

— Лимит — пять тысяч долларов на человека, Уилли, — заметил кто-то.

— А ты умен, сукин сын! — выпалил он в ответ. — У меня жена и четверо детей. Уже выходит тридцать тысяч. А еще у меня есть два секретаря и несколько довольных клиентов. Я соберу сто тысяч долларов к концу недели, и каждый из присутствующих может сделать то же самое.

Он сел на место, его лицо пылало. После долгой паузы Бобби Нил взглянул на Барбару Меллингер и спросил:

— Сколько получил судья Макэлвайн?

— Миллион двести от трехсот юристов-судебников.

— А сколько он собрал в сумме?

— Миллион четыреста.

— Сколько, по твоему мнению, нужно Маккарти для того, чтобы выиграть?

На эту тему Барбара и Скип Санчес говорили уже три дня.

— Два миллиона, — без колебаний ответила она.

Бобби Нил нахмурился и вспомнил, как два года назад они усиленно собирали деньги от имени Джимми Макэлвайна. Рвать зубы без анестезии и то было бы легче.

— Тогда нам нужно собрать два миллиона долларов, — уверенно произнес он.

Все мрачно закивали и, казалось, согласились с этой суммой. Они вернулись к спорному вопросу, и разразились неистовые споры о том, сколько должен внести каждый из них. Те, кто много зарабатывал, так же много тратили. Те, кто боролся за существование, боялись давать обещания. Один из присутствующих признался, что проиграл три последних суда с участием присяжных и находится на грани разорения. Другой же, звезда коллективных гражданских исков, имеющий собственный самолет, сказал, что внесет 150 тысяч.

Они разошлись, так и не приняв решения по размеру взноса, что никого не удивило.

Глава 21

Окончательный срок объявления кандидатур прошел без эксцессов. Судья Каллиган по центральному избирательному округу и судья Бейтман по северному даже обошлись без соперников, так что могли расслабиться на следующие восемь лет. Оба славились тем, что не проявляли сочувствия к жертвам несчастных случаев, потребителям и ответчикам по уголовным делам, поэтому пользовались большим уважением бизнес-сообщества. На местном уровне только у двух окружных судей штата появились оппоненты.

Одним из них стал судья Томас Олсобрук Харрисон IV. За час до окончания срока юрист в сфере недвижимости из Хаттисберга по имени Джой Хувер подала необходимые документы и сделала несколько пробных выстрелов в пресс-релизе. Она была местной политической активисткой, весьма уважаемой и известной в округе. Ее муж был популярным педиатром, который в качестве хобби открыл бесплатную клинику для бедных матерей.

Хувер наняло «Судебное видение» вместе с Тони Закари. Она была подарком от Барри Райнхарта Карлу Трюдо, который неоднократно при личной беседе с Райнхартом выражал недовольство судьей, председательствовавшим на процессе по делу Бейкер. Теперь у этого судьи были связаны руки и он не мог вмешиваться, как ему ни хотелось, в чужие гонки. Всего за 100 тысяч долларов, внесенных на счет Хувер вполне законно в качестве пожертвования, они сумели занять судью Харрисона гораздо более важными делами, которые касались его лично.

Райнхарт активно действовал на нескольких фронтах. Для своего следующего залпа он выбрал тихий июньский денек.

Два гея — Эл Мейерчек и Билли Спано — тихо приехали в Джексон за три месяца до этого. Они арендовали маленькую квартирку близ колледжа Миллсапс, зарегистрировались в качестве избирателей и получили водительские удостоверения Миссисипи. Старые у них были из Иллинойса. Они утверждали, что работают сами на себя иллюстраторами и творят исключительно дома. Они держались особняком и ни с кем не знакомились.

24 июня они явились в кабинет судебного секретаря по округу Хиндс и потребовали выдачи необходимых форм, чтобы получить лицензию на брак. Клерк заупрямилась и попыталась объяснить, что законы, которым она подчиняется, не разрешают однополые браки. Напряжение нарастало, Мейерчек и Спано не скупились на бранные слова, но в конце концов решили уйти. Они позвонили репортеру из «Кларион леджер» и рассказали свою версию произошедшего.

На следующий день они вернулись в кабинет клерка с репортером и фотографом и снова потребовали документы. Получив отказ, они принялись кричать и угрожать судом. На следующий день история попала на передовицы газет с фотографией двух мужчин, поносивших несчастного клерка. Они наняли радикально настроенного адвоката, заплатили ему 10 тысяч долларов и воплотили в жизнь свое обещание довести дело до суда. Новый процесс также попал на первые станицы.

Эта новость шокировала всех. Попытки геев бракосочетаться часто имели место в таких штатах, как Нью-Йорк, Массачусетс и Калифорния, но в Миссисипи подобное было просто неслыханно. Куда катится мир?!

Далее выяснилось, что эти двое приехали сюда недавно, не были известны в гей-сообществе и не имели очевидных связей с какими-либо бизнесами, семьями или чем-либо еще в штате. Явное неодобрение им выразили те, от кого этого как раз ожидали. Местный сенатор объявил, что такие вопросы регулируются законами штата, которые не будут меняться, по крайней мере пока он управляет законодательным собранием. Мейерчека и Спано не удалось найти, чтобы получить комментарии. Их юрист сообщил, что они в деловой поездке. На самом же деле оба вернулись в Чикаго, где один работал дизайнером по интерьеру, а другой содержал бар. Юридически они сохраняли место жительства в Миссисипи и собирались вернуться, только когда того потребует их судебное дело.

Потом Джексон потрясло очередное жестокое преступление. Банда из трех человек, вооруженных для нападения, ворвалась в арендованную двухэтажную квартиру, где жили двадцать или около того нелегальных иммигрантов из Мексики. Мексиканцы славились тем, что работали по восемнадцать часов в день, экономили каждые десять центов и раз в месяц все заработанное отсылали домой. Такие вторжения периодически случались в Джексоне и других южных городах. В хаосе нападения, когда мексиканцы носились вокруг, доставая деньги из половиц и стен и истерично визжа по-испански, а бандиты кричали на прекрасном английском, один из мексиканцев достал пистолет и сделал несколько выстрелов, но никого не задел. Завязалась перестрелка, и безумная сцена приобрела еще более жуткий вид. Когда стрельба закончилась, четверо мексиканцев были мертвы, трое — ранены, а бандиты исчезли в ночи. С собой они унесли около 800 долларов, хотя полиция не могла знать этого наверняка.

Барри Райнхарт не мог заявить, что случившееся было плодом его усилий, но тем не менее порадовался такой новости.

Неделю спустя на форуме, спонсируемом ассоциацией в поддержку правоприменения, Клит Коули с радостью ухватился за это преступление и, как обычно, поднял свои любимые темы о насилии, которое распространяется повсюду благодаря либеральному суду, душащему смертные казни в Миссисипи. Он указал на Шейлу Маккарти на сцене рядом с Роном Фиском и резко обвинил ее в нежелании суда использовать смертную камеру по назначению. Толпе он понравился.

Но превзойти Рона Фиска не мог никто. Он обрушил волну критики на преступные группировки, наркотики и беззаконие, отрицательно, но уже помягче, чем предыдущий оратор, высказался о Верховном суде. Затем он представил пятиэтапный план рационализации апелляций по делам об убийствах, влекущих смертную казнь, а пока он говорил, его помощники раздавали специальные брошюры. Шоу было впечатляющим, и Тони, сидевший в последних рядах, был в восторге от представления.

К тому времени как Маккарти подготовилась к выступлению, толпа уже была готова к тому, чтобы швыряться камнями. Шейла спокойно объяснила все сложности апелляций по делам со смертным приговором и подчеркнула, что суд уделяет огромную часть времени исключительно этим сложным делам. Она заявила, что необходимо проявлять крайнюю осторожность и осмотрительность, чтобы обеспечить должную защиту прав каждого ответчика. Закон не знает бремени более тяжкого, чем защита прав тех, кого общество решило казнить. Она напомнила собравшимся, что как минимум 120 мужчин и женщин, приговоренных к смерти, позднее были полностью освобождены от ответственности, включая двоих в Миссисипи. Некоторые из этих людей двадцать лет провели в ожидании смерти. За девять лет работы в суде она приняла участие в рассмотрении сорока восьми дел о смертной казни. Из них она двадцать семь раз, то есть в большинстве случаев, голосовала за утверждение обвинительного приговора, но только убедившись в том, что проведенный процесс был справедливым. В других случаях она голосовала за отмену приговора и отсылку дел на повторное рассмотрение. Шейла ни разу не пожалела о своем выборе. Она не считала себя человеком либеральных, консервативных или умеренных взглядов. Она была лишь судьей Верховного суда, присягнувшим на то, чтобы справедливо рассматривать порученные ей дела и соблюдать закон. Да, лично она выступала против смертной казни, но никогда не ставила свои убеждения превыше законов штата.

Когда она закончила, раздались слабые аплодисменты, которые обычно звучат лишь из вежливости. Было сложно не восхититься ее безрассудством и смелостью. Немногие, если таковые вообще здесь были, собирались отдать за нее голос, но эта леди знала, о чем говорит.

В этот день все кандидаты впервые появились на публике вместе, и Тони в первый раз увидел, как она ведет себя в напряженной ситуации.

— Маккарти не слабый игрок, — доложил он Барри Райнхарту. — Она знает свое дело и стоит на своем.

— Да, но она разорена! — со смехом откликнулся Барри. — Это — кампания, и здесь все вертится вокруг денег.

На самом деле Маккарти отнюдь не была разорена, но на приличный старт кампании средств явно не хватало, У нее не было менеджера, который координировал бы все пятьдесят неотложных дел, предусмотрев тысячу деталей, выполнимых впоследствии. Она предлагала эту работу уже трем людям. Двое отказались, подумав в течение суток. Третий согласился, но через неделю тоже отказался.

Кампания — это маленькое суматошное предприятие, проводимое совместными усилиями под большим давлением и с осознанием того, что жизнь этого предприятия безнадежно коротка. По горло занятые сотрудники отрабатывают невероятное количество часов за смехотворную зарплату. Добровольцы неоценимы, но не всегда заслуживают доверия. Сильный и решительный менеджер имеет решающее значение для кампании.

Через шесть недель после объявления кандидатуры Фиска судье Маккарти удалось открыть офис кампании в Джексоне близ своей квартиры и еще один в Билокси, рядом с домом. Обоими офисами управляли ее давние друзья, добровольцы, которые занимались тем, что привлекали новых сотрудников и потенциальных спонсоров. У них скопились кучи наклеек на бампер и предвыборных плакатов, но пока не получалось завербовать приличную фирму, которая занялась бы рекламой, почтовой рассылкой и, если повезет, организацией выступлений по телевидению. Был создан простой веб-сайт, но больше в Интернете никакой активной деятельности не проводилось. Шейла собрала взносы в размере 320 тысяч долларов — за исключением 30 тысяч их пожертвовали юристы-судебники. Бобби Нил и совет пообещали ей в письменной форме, что члены СЮМ пожертвуют как минимум миллион долларов, и она не сомневалась, что так и будет. Но давать обещания намного легче, чем выписывать чеки.

Организация кампании давалась ей еще сложнее, потому что у нее была работа, требующая времени и не терпящая пренебрежительного отношения. Реестр судебных дел был забит процессами, которые требовалось разобрать еще несколько месяцев назад. На Шейлу постоянно давило ощущение, что она повсюду опаздывает. Апелляции шли нескончаемым потоком. И все вопросы были жизненно важными: мужчины и жен-шины, приговоренные к смерти, дети, измученные тяжелыми разводами; искалеченные рабочие, ожидающие окончательного решения, которое принесет им долгожданную компенсацию. Некоторым ее коллегам хватало профессионализма, чтобы абстрагироваться от реальных людей, стоящих за делами, которые приходилось рассматривать, но Шейла так не могла.

Однако летом вал работы все же был не так велик. Она брала выходные по пятницам и проводила долгие уик-энды в разъездах, осматривая окрестности. Шейла много работала с понедельника по четверг, а потом вдруг превратилась в кандидата. Она планировала потратить месяц на то, чтобы организовать свою кампанию и направить ее в нужное русло.

Ее первый противник, мистер Коули, как правило, бездельничал с понедельника по пятницу, отдыхая в оцепенении за игрой в блэкджек. Он играл только ночью, поэтому у него было полно времени, которое он мог уделять кампании, если ему того хотелось. Однако по большей части ему не хотелось. Он посетил пару окружных ярмарок и дал несколько выступлений перед восторженной толпой. Если у его добровольцев из Джексона было хорошее настроение, они ехали и воздвигали где-нибудь стенд с «Лицами усопших», и Клит собирал аншлаг. В каждом городке была дюжина гражданских клубов, большинство которых всегда находятся в поиске ораторов. Распространились слухи о том, что кандидат Коули может весьма оживить скучный обед, и он начал получать одно-два приглашения в неделю на подобные мероприятия. В зависимости от настроения и тяжести похмелья он принимался за дело с вдохновением или нет. К концу июля его кампания собрала пожертвований на сумму 27 тысяч долларов — более чем достаточно для того, чтобы возместить расходы на аренду его внедорожника и телохранителей, работавших неполный день. И еще он потратил 6 тысяч долларов на брошюры. У каждого политика должны быть материалы, которые он мог бы раздать.

Зато второй противник Шейлы проводил кампанию, которая работала как по маслу. Рон Фиск усердно трудился за рабочим столом по понедельникам и вторникам, затем отправлялся в путь с подробным планом действий, в который не входило посещение только самых крошечных городов. На самолетах «Лир-55» и «Кинг эйр» он и его компаньоны быстро облетели весь избирательный округ. К середине июля во всех двадцати семи подокругах был сформированы организованные комитеты в его поддержку, и Рон успел выступить как минимум по одному разу в каждом из них. Он появлялся в гражданских клубах, добровольческих организациях по борьбе с пожарами, чайных клубах в библиотеках, окружных ассоциациях адвокатов, клубах мотолюбителей, на фестивалях музыки в стиле кантри, окружных ярмарках — и в церквях, церквях и церквях. Как минимум половина его речей была произнесена с кафедр проповедников.

18 июля Джош отыграл в последней бейсбольной игре сезона, и его отец получил еще больше времени на кампанию. Тренер Фиск не пропускал ни одной игры, хотя команда распалась после того, как он объявил об участии в выборах. Большинство родителей сошлись на том, что два таких дела лучше не совмещать.

В сельских районах послание Рона всегда звучало одинаково. Из-за либеральных судей наши ценности атакуются теми, кто поддерживает однополые браки, законы по контролю за оружием, аборты, неограниченный доступ к порноресурсам в Интернете. Этих судей необходимо заменить. На первом месте для него стояла Библия. На втором — законы, созданные людьми, но, будучи судьей Верховного суда, он смог бы в случае необходимости совместить и то, и другое. Все свои выступления он начинал с короткой молитвы.

В районах городских, в зависимости от аудитории, он часто начинал издалека и останавливался на вопросе смертной казни. Рон обнаружил, что публику захватывают живые рассказы о жестоких преступлениях, совершенных людьми, которых приговорили к смерти еще двадцать лет назад. Пара таких историй стала постоянной частью его выступления.

Но где бы он ни находился, тема о «коварных судьях-либералах» неизменно была основной. Произнеся сотню речей или около того, Рон уже и сам поверил, что Шейла Маккарти — ярая сторонница левых взглядов, которая несет ответственность за многие социальные проблемы штата.

В плане денег Барри Райнхарт тихо дергал за веревочки, и средства поступали постоянно и даже соответствовали уровню расходов. 30 июня, когда наступил первый срок подачи финансовых отчетов, кампания Фиска получила 510 тысяч долларов от двух тысяч двухсот людей. Из спонсоров лишь тридцать пять пожертвовали максимальную сумму 5 тысяч долларов, и все они были жителями Миссисипи. Вообще 90 процентов спонсоров были из этого штата.

Барри знал, что юристы-судебники будут тщательно проверять спонсоров в надежде на то, что деньги льются откуда-то извне в интересах крупных бизнесменов. Раньше при проведении кампаний уже возникали подобные проблемы, так что в гонках с участием Фиска он сможет этого избежать. Он был уверен, что соберет крупные суммы денег за пределами штата, но эти пожертвования появятся в точно выбранный момент, в конце кампании, когда, согласно весьма мягким законам штата по предоставлению отчетности, эта проблема уже не может помешать кандидату. В отчетах же Маккарти отражался тот факт, что ее финансировали юристы-судебники, и Барри точно знал, как повернуть это в свою пользу.

Барри также получил в распоряжение результаты последнего опроса, которыми не собирался делиться с кандидатом. 25 июня половина зарегистрированных избирателей знали о том, что предстоит предвыборная гонка. Из них 24 процента поддерживали Рона Фиска, 16 — Шейлу Маккарти и 10 — Клита Коули. Эти цифры приводили его в неописуемый восторг. Меньше чем за два месяца Барри взял никому не известного юриста, который никогда в жизни не носил черной мантии, и поставил его против соперника с девятилетним опытом.

А ведь им еще только предстояло запустить рекламу на телевидении.

1 июля банк «Секонд стейт» был куплен банком «Нью-Виста» — региональной сетью с головным офисом в Далласе. Хаффи позвонил Уэсу Пейтону сообщить новости и в целом казался вполне довольным. Офис в Хаттисберге заверили, что не изменится ничего, кроме названия. Его кредитный портфель был проверен новыми владельцами. Они спрашивали его о Пейтонах и, похоже, удовлетворились обещаниями Хаффи о том, что в итоге кредит будет выплачен.

Четвертый месяц подряд Пейтоны отправляли Хаффи чек на 2 тысячи долларов.

Глава 22

В другой жизни Натаниэль Лестер был ярчайшим адвокатом по защите преступников, обладавшим удивительным умением выигрывать суды по убийствам. Как-то раз два десятка лет назад он за короткий период времени добился двенадцати оправдательных вердиктов подряд, причем почти все вынесли в маленьких городках, разбросанных по штату Миссисипи, где обвиняемого в жестоком преступлении, как правило, «приговаривают» уже в момент ареста. Известность Ната привлекала клиентов по гражданским делам, а его сельская адвокатская контора в городке Менденхолл просто процветала.

Нат выигрывал крупные дела и добивался еще более крупных компенсаций. Он стал специализироваться на исках о возмещении личного ущерба пострадавших от катастроф на прибрежных установках для бурения нефтяных скважин, куда многие местные мужчины отправлялись в поисках больших заработков. Он активно участвовал в деятельности различных групп юристов-судебников, жертвовал деньги политическим кандидатам, построил самый большой дом в городе, сменил кучу жен и начал много пить. Алкоголь вкупе с рядом жалоб на его аморальное поведение и стычками с другими юристами привел к тому, что сначала Нат просто сбавил обороты, а оказавшись в полном тупике, сдал лицензию, чтобы избежать тюремного заключения. Он уехал из Менденхолла, нашел новую жену, протрезвел и вновь объявился в Джексоне, где увлекся буддизмом, йогой, вегетарианством и более простым образом жизни в принципе. Одним из мудрых решений, которые он принял в пору зенита славы, было отложить немного денег на черный день.

Всю первую неделю августа он надоедал Шейле Маккарти, пока она не согласилась пообедать с ним. Каждый юрист в штате знал детали его интересной биографии, и, естественно, она нервничала. За тофу с ростками фасоли Нат предложил провести ее кампанию совершенно бесплатно. Он был готов вкладывать все усилия только в нее на протяжении следующих трех месяцев. Она обеспокоилась. Его длинные седые волосы ниспадали до плеч. Он носил элегантные бриллиантовые серьги, и хотя камни были маленькими, но все же притягивали внимание. На его левой руке виднелась татуировка, и Шейле даже думать не хотелось о том, есть ли у него другие и как они могут выглядеть. На нем были джинсы, сандалии и целая коллекция цветных кожаных браслетов на каждом запястье.

Но Нат стал успешным юристом-судебником не потому, что был скучен и неубедителен. Разумеется, нет. Он знал этот избирательный округ, его городки, дома суда и людей, которые ими управляли. Он яро ненавидел большой бизнес и влияние, которое тот покупал, его это удручало, и он жаждал войны.

Шейла уступила и позволила ему присоединиться к ее лагерю. По дороге из ресторана она размышляла, разумно ли это, но в то же время ей казалось, что Натаниэль Лестер, возможно, и зажжет ту искру, в которой так нуждается ее кампания. Ее собственные опросы показывали, что Фиск впереди на пять пунктов, и чувство отчаяния уже охватило ее.

Они снова встретились тем же вечером в избирательном штабе Шейлы в Джексоне, и после этой четырехчасовой встречи Нат получил бразды правления. Умело сочетая ум, шарм и критику, он обыграл ее кампанию так, что она испытала безумное волнение. Чтобы подтвердить серьезность своих намерений, он позвонил трем юристам-судебникам из Джексона домой и после обмена любезностями поинтересовался, какого черта они еще не сдали деньги на кампанию Маккарти. По громкой связи Нат стыдил их, упрашивал, ругал и отказывался вешать трубку, пока каждый не пообещал, что пожертвует значительную сумму сам и потребует того же от своей семьи, клиентов и друзей. «Не присылайте чеки почтой», — говорил Нат и обещал сам приехать к ним еще до полудня следующего дня и забрать деньги. Три вклада составляли около 70 тысяч долларов. С того момента на Ната была возложена ответственность за кампанию.

На следующий день он действительно забрал чеки и принялся обзванивать всех юристов-судебников в штате. Он связался с группами наемной рабочей силы и афро-американскими лидерами. Уволил одного сотрудника и нанял двух других. К концу недели Шейла получила с утра распечатку своего плана на день по версии Ната. Она спорила с ним, но совсем немного. Он уже работал по шестнадцать часов в день и ожидал того же от кандидата и всех остальных.

В Хаттисберге Уэс остановился у дома судьи Харрисона, чтобы пообедать вместе в тишине и спокойствии. В реестре суда числилось тридцать бауморских дел, поэтому было неразумно появляться на публике. И хотя дела они обсуждать не собирались, некая близость, присущая их встрече, могла показаться посторонним неподобающей. Том Харрисон всегда приглашал Уэса вместе с Мэри-Грейс, когда у них было время. На этот раз Мэри-Грейс не было в городе, поэтому она не приехала и попросила извиниться.

Говорили они о политике. Избирательный округ по окружному суду Тома включал Хаттисберг и округ Форрест, а также три сельских округа — Кэри, Ламар и Перри. Около 80 процентов зарегистрированных избирателей находились в Хаттисберге — его родном городе, который также был родным для Джой Хувер, его конкурентки. Она может показать неплохие результаты в отдельных районах города, но судья Харрисон был уверен, что сможет выступить лучше. О более мелких округах он не заботился. На самом деле его, казалось, совсем не беспокоила перспектива проигрыша. Хувер получала солидное финансирование, вероятно, извне, но судья Харрисон знал свой избирательный округ и не сомневался в принятом политическом курсе.

Округ Кэри был самым малонаселенным из всех четырех, и количество людей продолжало сокращаться не без помощи «Крейн кемикл» и ее ядовитой истории. Этой темы они избегали, обсуждая разных политиков в Бауморе и за его пределами. Уэс заверил Тома, что Пейтоны, как и их клиенты, друзья, пастор Денни Отт и семья Мэри-Грейс, сделают все возможное для его переизбрания.

Постепенно они перешли к теме другой предвыборной гонки — уже с участием Шейлы Маккарти. Она проезжала через Хаттисберг две недели назад и полчаса просидела в фирме Пейтонов, где несколько неловким образом умудрилась избежать упоминания о бауморском процессе, попросив тем не менее поддержки на выборах. Пейтоны признались, что у них нет денег на пожертвования, но выразили готовность работать сверхурочно, если это поможет переизбранию. На следующий день целый грузовик с предвыборными плакатами и другими рекламными материалами приехал в офис.

Судья Харрисон сокрушался о политизации Верховного суда.

— Это выглядит просто непристойно, — говорил он. — Как они вынуждены унижаться, чтобы получить голоса! Вы как юрист, представляющий клиента в деле, что находится на рассмотрении, не должны никоим образом вступать в контакт с судьями Верховного суда. Но из-за этой системы одна из них приезжает к вам в офис и просит денег и поддержки. Почему? Потому что кое-кто с большими деньгами и специфическими интересами решил, что им нужно се место в суде. Они тратят деньги, чтобы купить это место. Она отвечает тем, что тоже собирает деньги. Это гнилая система, Уэс.

— И как это исправить?

— Либо исключить частные взносы и финансировать гонки из государственных средств, либо назначать судей. Одиннадцать других штатов придумали, как заставить систему назначений работать. Не уверен, что их суды намного превосходят наши в том, что касается юридических талантов, но по крайней мере их не контролируют люди с сомнительными интересами.

— Вы знаете Фиска? — спросил Уэс.

— Он пару раз являлся в мой зал суда. Неплохой парень, совершенно зеленый. Хорошо смотрится в суде, на защите по классическим делам о страховых случаях. Открывает дела, подает ходатайства, добивается решения вопроса, закрывает дела, никогда не пачкает руки. Он ни разу не слушал дело, не посредничал при деле, не рассматривал дело и никогда не проявлял интереса к тому, чтобы стать судьей. Подумайте об этом, Уэс. Любой маленький городок периодически нуждается в юристах, которые могли бы служить городскими судьями, или помощниками мирового судьи, или судьями по делам о безопасности дорожного движения, и все мы осознавали свой долг и хотели взяться за это, когда были моложе. Но не он. Любой маленький округ нуждается в юристах, которые могли бы заменить собой суды по делам в отношении несовершеннолетних, по делам, связанным с наркотиками, и тому подобное, и желающие стать настоящими судьями, работали так на добровольной основе. Я хочу сказать, что нужно с чего-то начинать. Но это не его случай. Держу пари, он никогда не был в городском суде Брукхейвена или суде по делам несовершеннолетних в округе Линкольн. И вот в один прекрасный день он просыпается, решает, что его охватила страсть к судебной работе, и, чего уж там, он начнет с самого верха. Это оскорбление для тех, кто трудится на этом поприще и заставляет систему работать.

— Сомневаюсь, что баллотироваться было его идеей.

— Конечно, его наняли. А это еще омерзительнее. Они шныряют вокруг, выбирают желторотика с милой улыбкой и прекрасной репутацией, которого ни в чем нельзя уличить, и упаковывают его по всем правилам маркетинга. Это политика. Но она не должна отравлять судебную сферу.

— Мы побили их два года назад с Макэлвайном.

— Так вы настроены оптимистично?

— Нет, ваша честь. Я в ужасе. Я глаз не сомкнул, с тех пор как Фиск объявил о своем участии, и не засну до тех пор, пока мы не победим его. Мы разорены и сидим по уши в долгах, мы и чека выписать не можем, но все работники нашей фирмы согласились по часу в день обходить дома, раздавать брошюры, устанавливать предвыборные плакаты и обзванивать потенциальных спонсоров и избирателей. Мы разослали письма нашим клиентам. Мы просим помощи у друзей. Мы организовали весь Баумор. Мы делаем все возможное, потому что если проиграем дело Бейкер, то завтра для нас не наступит.

— На какой стадии апелляция?

— Все записки поданы. Все чудесно и замечательно, и мы только ждем, пока суд скажет нам, когда он решит и решит ли заслушать устные прения сторон. Вероятно, в начале следующего года.

— Никаких шансов на вынесение решения до выборов?

— Абсолютно никаких. Это самое важное дело в реестре. Но ведь каждому адвокату кажется, что его дело самое важное. А как вы знаете, суд работает по собственному расписанию. Никто не может оказать на него давление.

Они пили холодный кофе, обходя маленький огород, где судья выращивал овощи. Температура держалась на уровне около ста градусов, и Уэс уже жаждал уйти. Они пожали руки на крыльце. Уэс уезжал с чувством тревоги. Судья Харрисон волновался о гонке Маккарти гораздо больше, чем о своей собственной.

Слушание состоялось по ходатайству об отклонении иска, поданному округом Хиндс. Зал суда принадлежал канцлеру Филу Шинглтону. Это был маленький, гулкий, удобный зал с дубовыми стенами и непременными атрибутами — выцветшими портретами давно забытых всеми судей. Не было там и скамьи присяжных, потому что разбирательства с участием присяжных в канцлерском суде не проводились. Толпы там собирались редко, однако на это слушание пришло множество людей.

Мейерчек и Спано, вернувшиеся из Чикаго, сидели за одним столом со своим радикально настроенным адвокатом. За другим столом расположились две молодые женщины, представлявшие округ. Канцлер Шинглтон призвал всех к порядку, поприветствовал собравшихся, обратил внимание, что в зале присутствуют представители средств массовой информации, и, наконец, взглянул на дело. Два судебных художника рисовали портреты Мейерчека и Спано. Все нервно ждали, пока Шинглтон пролистывал документы, как будто никогда их не видел. На самом деле он читал их неоднократно и уже вынес решение.

— Позвольте полюбопытствовать, — сказал он, не поднимая глаз. — Почему вы подали иск в канцлерский суд?

Адвокат-радикал встал и сказал:

— Это вопрос справедливости, ваша честь. А мы знаем, что здесь можем рассчитывать на справедливый суд. — Если в его словах и была доля иронии, то она осталась незамеченной.

Причина, по которой иск подали в канцлерский суд, крылась исключительно в том, что они хотели добиться отклонения иска как можно скорее. Слушание в окружном суде отняло бы больше времени. Федеральный иск просто отправился бы не в том направлении.

— Продолжайте, — сказал Шинглтон.

Адвокат-радикал принялся ругать округ, штат и общество в целом. Слова его вылетали короткими маленькими очередями, слишком громкими для такого маленького зала и слишком резкими для того, чтобы слушать их больше десяти минут. А он все говорил и говорил. Законы штата устаревшие и несправедливые и ущемляют их клиентов, потому что запрещают им вступить в брак. Почему двум взрослым геям, которые любят друг друга и жаждут вступить в законный брак, приняв на себя такую же ответственность, обязанности, гарантии и обременения, что и гетеросексуалы, отказывают в подобных правах и привилегиях? Он умудрился задать этот вопрос как минимум в восьми разных интерпретациях.

Причина, как объяснила одна из молодых леди, выступавших за округ, в том, что законы штата этого не разрешают Коротко и ясно. Конституция штата предоставляет законодательному собранию право устанавливать собственные законы относительно брака, развода и так далее, и больше никто не уполномочен решать подобные вопросы. Если законодательное собрание когда-нибудь одобрит однополые браки, тогда и только тогда мистер Мейерчек и мистер Спано смогут воплотить свои желания в жизнь.

— Вы полагаете, что законодательное собрание предпримет что-нибудь по этому поводу в ближайшее время? — невозмутимо спросил Шинглтон.

— Нет, — тут же последовал ответ, над которым можно было только посмеяться.

Адвокат-радикал продолжал спорить, настаивая, что законодательное собрание, в особенности «наше», каждый год издает законы, которые опротестовываются судами. Вот в чем роль судебной ветви власти! Заявив об этом четко и ясно, он придумал еще несколько способов того, как представить эту проблему в несколько ином формате.

Через час Шинглтон уже устал. Не сделав перерыва, а лишь бросив взгляд на записи, он вынес решение, которое оказалось довольно кратким. Его работа заключалась в том, чтобы следовать законам штата, а если законы запрещали брак между двумя мужчинами, либо двумя женщинами, либо двумя мужчинами и одной женщиной, либо в каких-то других сочетаниях, помимо одного мужчины и одной женщины, у него как у канцлера не было иного выбора, кроме как отклонить иск.

Уже за пределами Дома суда в окружении Мейерчека и Спано адвокат-радикал продолжил кричать перед прессой. Он был удручен. Его клиенты тоже были удручены, хотя некоторым показалось, что происходящее их просто утомило.

Они будут подавать апелляцию в Верховный суд Миссисипи. Вот куда они отправятся и вот где хотят быть. И, учитывая то, что сомнительная фирма «Трой-Хоган» из города Бока-Ратон оплачивала все счета, именно в Верховный суд они и пойдут.

Глава 23

В течение первых четырех месяцев гонки между Шейлой Маккарти и Роном Фиском проходили весьма цивилизованно. Клит Коули продолжал кидаться грязью, но его вид и несдержанный характер мешали избирателям представить его судьей Верховного суда. Хотя, по опросам Райнхарта, Коули до сих пор получал 10 процентов голосов, он участвовал в кампании все меньше и меньше. По опросу Ната Лестера, его поддерживало 5 процентов избирателей, но этот опрос не был таким детализированным, как опрос Райнхарта.

После Дня труда, за два месяца до выборов, когда приблизился выход на финишную прямую, кампания Фиска сделала первый омерзительный шаг на пути к грязному болоту. А ступив на этот путь, они уже не повернули бы и не могли повернуть назад.

Тактика использовалась та же, которой Барри Райнхарт в совершенстве овладел при других гонках. Массовые рассылки отправлялись зарегистрированным избирателям из организации под названием «Жертвы судебного произвола — за правду». Главным для них был вопрос «Почему юристы-судебники финансируют Шейлу Маккарти?». В четырехстраничной диатрибе, следовавшей далее, не делалось даже попыток ответить на этот вопрос. Зато резко критиковались юристы-судебники.

Во-первых, они набрасывались на семейных врачей, утверждая, что юристы-судебники и необоснованные иски, которые они подают, являются причиной многих проблем в нашей системе здравоохранения. Врачи, работающие в постоянном страхе судебного произвола, вынуждены проводить дорогие обследования и ставить диагнозы, которые повышают стоимость медицинского обслуживания. Они должны платить неслыханные суммы за страхование от риска судебных разбирательств вследствие ненадлежащего исполнения обязанностей, чтобы защититься от фиктивных исков. Из некоторых штатов врачей практически выселили, а их пациенты остались без лечения. Привели цитату одного доктора (без указания его места жительства): «Я не могу позволить себе выплачивать страховые премии, и я устал тратить часы на дачу показаний и участие в процессах. Поэтому я просто ухожу. Хотя до сих пор переживаю за пациентов». Одна больница в Западной Виргинии была закрыта после возмутительного вердикта. А винить во всем следовало жадного юриста.

Далее речь шла о чековых книжках. Активное участие в судебных делах обходится среднестатистическому домохозяйству в 1800 долларов в год, если верить исследованиям. Эти траты являются прямым следствием высоких ставок по страхованию автомобилей и недвижимости, а также высоких цен на многие продукты домашнего потребления, производителей которых постоянно преследуют в суде. Прекрасным примером здесь могут стать лекарства, как отпускаемые по рецепту, так и свободно. Они были бы на 15 процентов дешевле, если бы юристы-судебники не мучили производителей масштабными коллективными исками.

Затем читателя шокировали целым собранием самых дурацких вердиктов страны — затертым до дыр и проверенным списком, который всегда вызывал бурное негодование. Три миллиона долларов по иску против сети ресторанов быстрого питания за пролитый горячий кофе; 110 миллионов по иску против автопроизводителя за дефекты в лакокрасочном покрытии; 15 миллионов по иску против владельца бассейна, который был огорожен забором, закрытым на висячий замок. Возмутительный список продолжался. Мир сходит с ума под предводительством сбившихся с пути юристов-судебников.

После метаний громов и молний на протяжении трех страниц послание заканчивалось настоящим взрывом. Пять лет назад группа, поддерживающая интересы крупных бизнесов, обозвала Миссисипи «судебной дырой». Лишь четыре других штата получили такой же знак отличия, и весь процесс остался бы незамеченным, если бы не Торговый совет. Он подхватил новость и распространил ее в газетных объявлениях. Теперь эту фишку вновь можно было разыграть. По мнению группы «Жертвы судебного произвола — за правду», юристы-судебники настолько сильно злоупотребляли судебной системой Миссисипи, что в итоге штат превратился в свалку самых разных крупных исков. Причем некоторые истцы жили в других местах. И многие юристы-судебники живут в других местах. Они бродят в поисках места для суда, пока не находят дружественный округ с дружественным судьей и там подают свои дела. В результате появляются вердикты на гигантские суммы. Штат заработал себе сомнительную репутацию, и вот почему многие бизнесмены избегают Миссисипи. Дюжины фабрик собрали оборудование и уехали. Тысячи вакансий просто исчезли.

А все благодаря юристам-судебникам, которые восхищаются Шейлой Маккарти и ее позицией, ведь она всегда склоняется в пользу истца, так что они готовы тратить любые деньги, лишь бы сохранить ее место в суде.

Письмо заканчивалось мольбой о здравомыслии. В нем и слова не говорилось о Роне Фиске.

Молниеносно по е-мейлу эта «реклама» была отправлена по 65 тысячам адресов в избирательном округе. За считанные часы ее перехватили юристы-судебники и разослали всем 800 членам СЮМ.

Нат Лестер пришел в восторг от этого послания. Будучи менеджером кампании, он предпочел бы получить широкую поддержку многих групп, но реальность была такова, что основными спонсорами Маккарти выступили юристы-судебники. И он желал, чтобы они разозлились, грызли ногти, кричали с пеной у рта, приготовившись к старомодной драке голыми руками. Пока они сдали чуть меньше 600 тысяч. Нату нужно было в два раза больше, а добиться этого он мог, лишь бросая гранаты.

Он отправил е-мейл каждому юристу-судебнику, подчеркнув важность немедленного ответа на такую пропаганду, чем скорее, тем лучше. Негативная реклама, как в печати, так и по телевидению, требует срочного ответа. Прямые почтовые рассылки стоят очень дорого, зато весьма эффективны. По его оценкам, «Жертвы судебного произвола — за правду» потратили около 300 тысяч долларов (на самом деле — 320 тысяч). А так как он собирался прибегнуть к почтовым рассылкам не один раз, то потребовал в скорейшем времени пожертвовать 500 тысяч долларов, настояв на том, что каждый ответивший на е-мейл обязуется поучаствовать. Его закодированный е-мейл станет публиковать промежуточную сумму при получении новых пожертвований от юристов-судебников, и до тех пор, пока не соберется 500 тысяч долларов, кампания так и будет висеть на волоске. Его тактика граничила с вымогательством, но в конце концов в глубине души он оставался юристом-судебником и хорошо знал этот тип людей. Подобная рассылка так поднимет их давление, что они окажутся на грани смерти. В любом случае они любили драться, поэтому вскоре взносы должны были потечь рекой.

Пытаясь манипулировать юристами, он успел встретиться с Шейлой и попытался успокоить ее. Раньше на нее никогда не нападали подобным образом. Она расстроилась, но еще и разозлилась. Перчатка были брошена, и мистер Натаниэль Лестер получал от схватки невероятное удовольствие. В течение двух часов он придумал и написал ответ, встретился с типографщиком и заказал необходимые материалы. Через двадцать четыре часа после электронной рассылки заявления группы «Жертвы судебного произвола — за правду» 330 юристов-судебников уже пожертвовали 515 тысяч долларов.

Нат также решил обратиться в организацию «Судебные юристы Америки» — некоторые ее члены заработали большие деньги в Миссисипи. Он разослал возмутительное письмо «Жертв судебного произвола — за правду» членам «Судебных юристов Америки», коих насчитывалось 14 тысяч.

Три дня спустя Шейла Маккарти нанесла ответный удар. Отказавшись прятаться за какой-то глупой маленькой группой, созданной специально для рассылки пропагандистских материалов, она (Нат) решила распространять корреспонденцию от лица собственной кампании. Отправлялось все в форме письма, на верху которого красовалась ее весьма удачная фотография. Она благодарила каждого избирателя персонально за поддержку и кратко останавливалась на своем опыте и достижениях. Она утверждала, что не испытывает к своим противникам ничего, кроме уважения, но ни одному из них не приходилось носить черную мантию. И ни один, откровенно говоря, никогда не проявлял особого интереса к службе в суде.

Далее она поднимала следующий вопрос: «Почему крупный бизнес финансирует Рона Фиска?» И подробно объясняла: крупный бизнес скупает места в верховных судах по всей стране. Они выбирают в качестве мишени таких судей, как она, стремящихся к здравому смыслу и сочувствующих рабочим, потребителям, жертвам, пострадавшим из-за халатности других, бедным и обвиненным. Самая главная обязанность закона — защищать слабейших членов общества. Богатые, как правило, сами могут о себе позаботиться.

Крупный бизнес через несметное множество групп поддержки и ассоциаций успешно воплощает в жизнь грандиозный заговор, цель которого — резко изменить судебную систему страны. Зачем? Чтобы защитить собственные интересы. Как? Заблокировав двери зала суда, ограничив ответственность компаний, производящих некачественную продукцию, недобросовестных врачей, домов престарелых, где плохо ухаживают за больными, и нахальных страховых компаний. Печальный список был огромен.

Заканчивалось письмо написанным в дружеском тоне абзацем, где она просила избирателей не поддаваться на хитрые маркетинговые уловки. Обычно кампании, проводимые крупными бизнесами при таких гонках, принимают необычайно уродливые формы. Поливание грязью — их любимое занятие. Вскоре изобличающие ее объявления посыпятся как из рога изобилия, ведь ее противники будут неустанно трудиться над этим. Крупный бизнес потратит миллионы на ее поражение, но она верит в своих избирателей.

Барри Райнхарта ответ впечатлил. Его также приводил в восторг тот факт, что юристы-судебники так быстро сплотились и собрали столько денег. Он хотел, чтобы они прожгли все свои деньги. По его прогнозам, кампания Маккарти могла получить максимум 2 миллиона долларов, 90 процентов из которых поступят от юристов-судебников.

А его парень Фиск легко получит сумму вдвое больше.

Его следующее объявление, которое опять же разошлют по почте, станет ударом исподтишка и будет доминировать на протяжении всей кампании. Следует выждать неделю, чтобы улеглась пыль после первого обмена пинками.

Письмо исходило непосредственно от Рона Фиска, было написано на бланке кампании с фотографией прекрасного семейства Фиск наверху. Зловещий заголовок звучал так: «Верховному суду Миссисипи предстоит вынести решение по вопросу однополого брака».

После теплого приветствия Рон тут же приступал к рассмотрению вопроса. В деле Мейерчека и Спано против округа Хиндс участвовали двое геев, желающих пожениться, и Верховный суд должен был принять по нему решение в следующем году. Рон Фиск — христианин, муж, отец, юрист — выступал категорически против однополых браков и был готов привнести свои непоколебимые убеждения в Верховный суд. Он осуждал такие союзы, считая их ненормальными, греховными, противоречащими прямым указаниям Библии и подрывающими устои общества на многих уровнях.

На середине письма он впутывал в перепалку хорошо известного преподобного Дэвида Уилфонга, всенародного крикуна с огромной аудиторией на радио. Уилфонг клеймил подобные действия, утверждая, что они извращают законы страны и заставляют граждан прогибаться опять же под желания кучки аморальных людей. Он обвинял во всем либеральных судей, которые через постановления воплощают в жизнь собственные идеи. Он призывал приличных и богобоязненных жителей Миссисипи, «саму душу библейского пояса»,[27] избирать людей, подобных Рону Фиску, и таким образом защищать священные законы своего штата.

Тема о либеральных судьях обсуждалась вплоть до конца письма. Фиск закончил очередным обещанием стать голосом консерватизма и здравого смысла для людей.

Шейла Маккарти читала письмо вместе с Натом, и ни он, ни она не знали, что делать дальше. Ее имя ни разу не упоминалось, но в этом не было необходимости. И уж конечно, Фиск не обвинял Клита Коули в том, что тот либерал.

— Это убийственно, — сердито сказал Нат. — Он уже заявляет о деле так, словно сам будет его рассматривать, и, чтобы «забрать его назад» или хотя бы ответить, тебе нужно полить геев грязью еще хлеще, чем это делает он.

— Я не буду этого делать.

— Знаю, что не будешь.

— Члену суда или кандидату на место в суде не подобает говорить о том, как он или она решит предстоящее дело. Это просто ужасно.

— И это только начало, дорогая.

Они сидели в тесной кладовке, которую Нат называл своим кабинетом. Дверь была закрыта, их никто не слышал. Дюжина добровольцев занимались чем-то в соседней комнате. Постоянно звонили телефоны.

— Не уверен, что на это нужно отвечать, — сказал Нат.

— Почему?

— А что ты скажешь? «Рон Фиск ведет себя подло»? «Рон Фиск говорит о том, о чем не следует»? В итоге получится, что ты ведешь себя злобно, это позволительно только для кандидата-мужчины, но не для женщины.

— Это несправедливо.

— Единственный вариант ответа — это не признать то, что ты выступаешь в поддержку однополых браков. Тебе придется занять позицию, которую…

— Которую я занимать не собираюсь. Я не одобряю такие браки, однако нам нужны законы по легализации подобных союзов. Но нелепо дискутировать на эту тему, потому что законы принимает законодательное собрание, а не суд.

Нат был женат уже в четвертый раз. Шейла искала супруга номер два.

— Кроме того, — сказала она, — разве могут гомосексуалисты подорвать святость брака больше, чем гетеросексуалы?

— Пообещай, что никогда не скажешь этого на людях. Пожалуйста.

— Ты знаешь, что не скажу.

Он потер руки, а потом пробежал пальцами по длинным седым волосам. Нерешительность уж точно не была одним из его недостатков.

— Нам нужно принять решение здесь и сейчас, — сказал он. — Мы не можем терять время. Мудрее всего будет ответить рассылкой.

— Во сколько это обойдется?

— Мы можем сэкономить кое на чем. Я бы сказал, около двухсот тысяч.

— Мы можем себе это позволить?

— На сегодняшний день я бы сказал «нет». Но предлагаю пересмотреть это через десять дней.

— Договорились, но разве мы не можем разослать какую-нибудь тираду по электронной почте, чтобы по крайней мере ответить?

— Я уже все написал.

Ответ состоял из сообщения в два абзаца, отправленного в тот же день по 48 тысячам электронных адресов. Судья Маккарти упрекала Рона Фиска за то, что он уже высказал свое мнение по делу, до слушания которого ему было очень далеко. Если бы он был членом суда, то подвергся бы жестокой критике. Должность требует того, чтобы судья сохранял информацию в конфиденциальности и воздерживался от любых комментариев по текущим делам. Что касается упоминаемого им дела, пока даже не были поданы записки по апелляции. А также не заслушаны аргументы сторон. По состоянию на сегодняшний день суду не было представлено никаких документов. Как, не зная фактов и соответствующего законодательства, мог мистер Фиск или кто-либо еще, раз уж об этом зашла речь, принимать окончательное решение по делу?

Как ни прискорбно, это явилось лишь очередным примером полной неопытности мистера Фиска в делах судебных.

Проигрыши Клита Коули в «Лаки Джек» неуклонно росли, и он по секрету сообщил об этом Марлину как-то вечером в одном баре в Андер-зе-Хилл. Марлин просто зашел проведать кандидата, который, похоже, забыл о гонках.

— У меня отличная идея, — сказал Марлин, пытаясь подвести разговор к истинной причине своего прихода. — В северной части побережья Мексиканского залива есть четырнадцать казино, больших, красивых, в стиле Вегаса…

— Я видел их.

— Точно. Я знаю парня, которому принадлежит «Бухта пиратов». Он будет принимать вас по три ночи в неделю в течение следующего месяца в фешенебельном номере с великолепным видом на залив. Еду будут подавать туда же. Вы сможете всю ночь играть в карты, а днем понемногу заниматься кампанией. Нужно донести ваши взгляды до местных жителей. Черт возьми, именно там живут большинство избирателей. Я могу подогнать аудиторию. Вы будете заниматься политиканством. Вы отличный оратор, и людям нравятся ваши выступления.

Клита предложение явно заинтересовало.

— Три ночи в неделю, да?

— И даже больше, если захотите. Вы просто сами устанете от этого места.

— Только если буду проигрывать.

— Соглашайтесь, Клит. Послушайте, люди, которые вкладывают в это деньги, требуют большей активности. Они знают, что их план трудно осуществить, но в своих намерениях они серьезны.

Клит признал, что идея великолепна. Он заказал еще рома и задумался о прекрасных казино на побережье.

Глава 24

Мэри-Грейс и Уэс вышли из лифта на двадцать шестом этаже самого высокого здания Миссисипи и оказались в обитой плюшем приемной самой большой юридической фирмы штата. Она тут же обратила внимание на обои, хорошую мебель, цветы — все то, что когда-то и для них имело значение.

Элегантно одетая дама у стойки вела себя достаточно вежливо. Младший юрист в стандартном темно-синем костюме и черных туфлях проводил их в конференц-зал, а секретарь поинтересовалась, не желают ли они что-нибудь выпить. Но они не желали. Огромные окна выходили на весь Джексон. Купол местного Капитолия выделялся на фоне остальных зданий. Слева от него располагался Дом суда Гартина, а где-то там на чьем-то столе лежало дело Дженет Бейкер против «Крейн кемикл».

Дверь открылась, и появился Алан Йорк с широкой улыбкой и крепким рукопожатием. Он оказался человеком лет шестидесяти или чуть меньше, низкого роста, коренастым и выглядел несколько небрежно — без пиджака, в помятой рубашке и стоптанных туфлях, что нехарактерно для партнера фирмы со столь косными взглядами. Вернулся тот самый младший юрист с двумя большими папками документов. Обменявшись приветствиями и любезностями, все заняли места у стола.

Иск, поданный Пейтонами в апреле от имени семьи покойного резчика по дереву, уже прошел этап истребования информации. Пока дату разбирательства не назначили, но, вероятнее всего, они могли рассчитывать на это только через год. Ответственность явно должна была наступить: водитель грузовика, ставший виновником несчастного случая, ехал на слишком большой скорости, по крайней мере на пятнадцать миль превышая установленные ограничения. Удалось обнаружить двух свидетелей, давших подробные и изобличающие показания касательно скорости и безрассудного поведения водителя грузовика. В показаниях водитель признался, что преступил закон не впервые. До работы на трассе он трудился трубопроводчиком, но был уволен за курение травки на работе. Уэс нашел сведения по как минимум двум давним случаям управления автомобилем в состоянии интоксикации с участием этого водителя, а тот сообщил, что имел место еще один подобный случай, но деталей вспомнить не мог.

Короче говоря, дело никак не попадало к присяжным. В итоге компенсация, безусловно, подлежала выплате, так что после четырех месяцев усиленного истребования фактов мистер Алан Йорк уже готов был приступить к переговорам. По словам Алана, его клиент, «Литтан кежуалти», очень хотел закрыть дело.

Уэс начал с описания положения семьи погибшего: тридцатитрехлетняя вдова и мать с образованием на уровне средней школы и отсутствием реального опыта работы, с тремя маленькими детьми, старшему из которых двенадцать. Излишне говорить о том, насколько губительна была для них потеря кормильца.

Слушая его, Йорк записывал и поглядывал на Мэри-Грейс. Они говорили по телефону, но никогда не встречались. Дело вел Уэс, но Йорк знал, что она пришла с мужем не только потому, что на нее приятно посмотреть. Одним из его близких людей был Фрэнк Салли, юрист из Хаттисберга, нанятый «Крейн кемикл» для увеличения численности в стане защиты. Салли был задвинут на задний план Джаредом Кертином, чего никак не мог ему простить. Он рассказал Йорку много историй о деле Бейкер, и, по его мнению, лучше всего парная команда Пейтонов работала, когда Мэри-Грейс выступала перед присяжными. Она была непреклонна на перекрестных допросах, легка на подъем, но ее главный козырь крылся в умении общаться с людьми. Ее заключительная речь звучала великолепно, грандиозно и уж точно очень убедительно.

Йорк занимался защитой страховых компаний уже тридцать один год. Он чаще выигрывал, чем проигрывал, но иногда наступали те ужасные моменты, когда присяжные отказывались видеть дело в представленном им свете и выносили вердикт на огромную сумму против его клиента. Это была часть бизнеса. Хотя ему никогда не удавалось и близко подойти к вердикту в районе 41 миллиона долларов. А теперь это стало легендой в юридических кругах штата. К этому стоило лишь добавить трагическую историю о том, как Пейтоны поставили на карту все, потеряли дом, офис, автомобили и влезли в огромные долги, чтобы протянуть те четыре месяца, пока длилось разбирательство, а легенда продолжала обрастать слухами. Их судьба уже была предрешена и активно обсуждалась на встречах адвокатов, турнирах по гольфу и на коктейлях. Если вердикт подтвердят, они будут просто обязаны купаться в огромных гонорарах. Если нет, то само их выживание ставится под большой вопрос.

Уэс продолжал, а Йорк смотрел на них и не мог ими не восхищаться.

После быстрого обзора обстоятельств дела, Уэс подсчитал убытки, накинул немного за халатность компании-перевозчика и сказал:

— Мы думаем, два миллиона можно считать справедливой компенсацией.

— Еще бы, — ответил Йорк, изобразив обычную реакцию защитника, сочетающую шок и смятение. Брови его изогнулись в изумлении. Голова медленно покачивалась в замешательстве. Он подпер рукой подбородок и потирал щеки, то и дело хмурясь. Его улыбка давно исчезла без следа.

Уэс и Мэри-Грейс продемонстрировали полную апатию, а сердца их сковал ледяной холод.

— Чтобы получить два миллиона, — сказал Йорк, изучив записи, — вам нужно заложить в сумму некий штраф, и, откровенно говоря, мой клиент просто не хочет его оплачивать.

— О да, — невозмутимо сказала Мэри-Грейс. — Ваш клиент заплатит ровно столько, сколько укажут присяжные. — Такое бахвальство тоже было частью бизнеса. Йорк слышал подобные фразы тысячу раз, но эти слова и правда звучали намного весомее в устах женщины, которая на последнем своем процессе добилась присуждения огромной суммы в качестве штрафных выплат.

— Процесс начнется не раньше чем через двенадцать месяцев, — сказал Йорк, взглянув на младшего юриста, словно для подтверждения, как будто кто-нибудь мог предсказать дату слушаний в столь отдаленном будущем. Младший юрист послушно подтвердил то, что уже сказал его босс.

Другими словами, если тянуть до разбирательства, пройдут еще долгие месяцы, пока вы получите хоть десять центов из своего гонорара. Не секрет, что ваша маленькая фирма просто утопает в долгах и всеми силами борется за существование, и все знают, что вам нужно получить большую компенсацию и довольно быстро.

— Ваш клиент не может ждать так долго, — сказал Йорк.

— Мы назвали вам сумму, Алан, — ответил Уэс. — У вас есть встречное предложение?

Йорк вдруг захлопнул папку, натянул улыбку и сказал:

— Послушайте, все очень просто. «Литтан кежуалти» тщательно следит за расходами, а на это дело им явно придется потратиться. Мои полномочия позволяют мне разрешать дела с выплатой в один миллион долларов. Ни пенни больше. У меня есть миллион долларов, и мой клиент запретил мне просить еще. Один миллион долларов. Либо да, либо нет.

Сторонний юрист, передавший им это дело, получит пятнадцать процентов от суммы контракта по оплате компенсации. Пейтоны получат столько же. Пятнадцать процентов составляли 150 тысяч долларов — просто мечта.

Они мрачно посмотрели друг на друга, вместе с тем желая прыгнуть через стол и расцеловать Алана Йорка. Потом Уэс покачал головой, а Мэри-Грейс написала что-то в блокноте.

— Нам нужно позвонить клиенту, — сказал Уэс.

— Конечно. — Йорк бросился вон из комнаты, младший юрист с трудом поспевал за ним.

— Ну что ж, — тихо сказал Уэс, как будто зал прослушивался.

— Я с трудом сдерживаю слезы, — призналась она.

— Не плачь. И не смейся. Прижмем его еще немного.

Когда Йорк вернулся, Уэс сказал с серьезным видом:

— Мы поговорили с миссис Нолан. Ее последнее слово — миллион двести тысяч.

Йорк выдохнул, его плечи опустились, а лицо приняло понурое выражение.

— У меня столько нет, Уэс, — сказал он. — Я абсолютно честен с вами.

— Вы всегда можете попросить больше. Если ваш клиент платит миллион, то он всегда может позволить себе добавить еще двести тысяч. На суде они заплатили бы вдвое больше.

— С «Литтан» не так-то легко договориться, Уэс.

— Всего один звонок. Хотя бы попытайтесь. Вы ведь ничего не теряете?

Йорк вновь ушел и десять минут спустя вернулся в зал со счастливым видом.

— Вы добились своего! Поздравляю.

Они никак не могли оправиться от шока, получив такую компенсацию. Переговоры обычно затягивались на недели или даже месяцы, когда обе стороны пререкались, становились в позы и проворачивали свои маленькие хитрости. Они надеялись покинуть офис Йорка, получив хотя бы общее представление, в каком направлении можно двигаться для решения вопроса по выплате компенсации. Вместо этого они вышли в полном ошеломлении и еще пятнадцать минут бродили по центральным улицам Джексона, не говоря друг другу ни слова. На мгновение они остановились напротив «Капитал грилл» — ресторана, больше известного своими клиентами, чем едой. Лоббистам нравилось там показываться и оплачивать счета за изысканные обеды и прочие приемы пищи с известными политиками. У губернаторов это место всегда пользовалось популярностью.

Почему бы не пустить всем пыль в глаза и не поесть с большими шишками?

Вместо этого они завернули в маленькую закусочную в двух домах оттуда и заказали холодный чай. У обоих не было аппетита. Уэс наконец поднял насущный вопрос:

— Мы правда только что заработали сто восемьдесят тысяч долларов?

— Ага, — сказала она, потягивая чай через соломинку.

— Я так и думал.

— Треть уйдет на налоги, — заметила она.

— Хочешь положить ложку дегтя в бочку с медом?

— Нет, просто проявляю практичность.

На белой бумажной салфетке она написала цифру «180 ООО».

— Мы уже начинаем тратить? — поинтересовался Уэс.

— Нет, просто делим эту сумму на части. На налоги пойдет шестьдесят тысяч?

— Пятьдесят.

— Подоходный налог, штата и федеральный. Налог на заработную плату, отчисления в фонд социального страхования и фонд помощи безработным. Не знаю, что там еще, но это по крайней мере треть.

— Пятьдесят пять, — сказал он, и она написала: «60 ООО долларов».

— Премии?

— Как насчет новой машины? — спросил он.

— Нет. Премии для всех пяти сотрудников. Они уже три года не получали повышения.

— По пять тысяч каждому.

Она записала в столбик «25 ООО» долларов и сказала:

— Банк.

— Новая машина.

— А банк? Половина суммы уже потрачена.

— Им — двести долларов.

— Да ладно, Уэс. У нас не будет нормальной жизни, пока мы не избавимся от этого ярма.

— Я пытался забыть о кредите.

— Сколько мы им дадим?

— Не знаю. Уверен, ты знаешь точную сумму.

— Пятьдесят тысяч для Хаффи и десять для Шейлы Маккарти. Итак, у нас остается тридцать пять тысяч. — В тот момент это казалось неслыханным богатством. Они смотрели на салфетку, пересматривая суммы и перераспределяя приоритеты, но ни он, ни она не предложили ничего поменять. Мэри-Грейс подписалась в конце, а затем Уэс проделал то же самое. Она убрала салфетку в сумочку.

— Я могу хотя бы рассчитывать на новый костюм благодаря этой сделке? — спросил он.

— Зависит оттого, на что сейчас распродажа. Думаю, стоит позвонить в офис.

— Они как раз сидят у телефона.

Три часа спустя Пейтоны прибыли к себе в офис, и праздник начался. Парадный вход заперли, телефоны отключили, шампанское полилось рекой. Шерман и Расти, ассистенты, произнесли длинные тосты, которые сложили наспех. Тэбби и Вики, секретарши, запьянели после двух бокалов. Даже Оливия, их древний бухгалтер, сбросила туфли на каблуках и уже вскоре смеялась над всем и вся.

Деньги тратили, тратили заново и тратили слишком много, до тех пор пока каждый не почувствовал себя богатым.

Когда шампанское кончилось, офис закрыли и все разъехались. Пейтоны, еще разгоряченные от шипучки, отправились к себе домой, переоделись в обычную одежду и поехали в школу забрать Мэка и Лайзу. Они заслужили ночь отдыха, хотя дети еще были слишком малы, чтобы понять, что такое мировое соглашение. Но об этом они и не будут говорить.

Мэк и Лайза ждали Рамону, и когда увидели сразу обоих родителей в очереди встречающих, длинный день сразу стал ярче. Уэс объяснил, что они просто устали работать и решили немного поиграть. Сначала они остановились в «Баскин-Роббинс», чтобы поесть мороженого. Потом поехали в торговый центр, где их внимание привлек обувной магазин. Каждый из семейства Пейтон выбрал по паре с пятидесятипроцентной скидкой, причем Мэк повел себя храбрее всех, остановившись на паре морских армейских ботинок. Они попали на сеанс в шесть вечера, где показывали самый новый фильм про Гарри Поттера. Ужин прошел в семейной пиццерии с внутренней детской площадкой, где царила оживленная атмосфера. Наконец, около десяти, они добрались домой, где Рамона смотрела телевизор и наслаждалась тишиной. Дети принесли ей остатки пиццы и тут же наперебой заговорили о фильме. Они пообещали закончить домашнюю работу утром. Мэри-Грейс уступила, и вся семья устроилась на диване за просмотром реалити-шоу о спасении жизни людей. Время отхода ко сну сдвинулось на одиннадцать.

Когда в квартире наступила тишина и дети легли спать, Уэс и Мэри-Грейс улеглись головами на разных подлокотниках дивана, переплетя ноги и думая о чем-то совсем далеком. За последние четыре года, по мере того как их финансовое состояние резко ухудшалось, они теряли одно за другим, терпели одно унижение за другим, страх стал их ежедневным спутником. Боязнь потери дома, потом офиса, потом автомобилей. Боязнь того, что они не смогут прокормить детей. Боязнь серьезного медицинского осложнения, которое не покроет их страховка. Боязнь проиграть дело Бейкер. Боязнь банкротства, если банк слишком сильно на них надавит.

С момента вынесения вердикта страх скорее стал раздражающим фактором, а уже не висел над ними постоянной угрозой. Он всегда был рядом, но они постепенно научились его контролировать. Уже шесть месяцев подряд они платили банку по 2000 долларов в месяц из тяжело заработанных денег, которые оставались после уплаты других счетов и покрытия расходов. Эти платежи едва покрывали проценты и напоминали им, насколько огромен их долг. Но это было символично. Ведь они подняли голову и увидели свет в конце тоннеля.

Теперь, впервые за многие годы, у них появилась подушка безопасности, страховочная сетка, которая поймает их, если они начнут падать еще дальше. Они возьмут свою часть вознаграждения, спрячут его, а когда им вновь станет страшно, их согреет мысль о припрятанном сокровище.

На следующий день в десять утра Уэс зашел в банк и обнаружил Хаффи за рабочим столом. Он взял с него клятву молчания, а потом шепотом поделился хорошей новостью. Хаффи чуть не заключил его в объятия. Мистер Хренхед с девяти утра до пяти вечера изводил его, требуя немедленно что-то предпринять.

— Деньги будут у вас через пару недель, — гордо сказал Уэс. — Я позвоню, как только получу их на руки.

— Пятьдесят тысяч, Уэс? — повторил Хаффи так, словно его только что спасли от увольнения.

— Все верно.

Оттуда Уэс поехал к себе в офис. Тэбби передала, что ему звонил Алан Йорк. Возможно, чтобы уладить пару рутинных дел, обсудить окончательные детали.

Но в голосе Йорка не слышалось привычной теплоты.

— Уэс, у нас новая проблема, — медленно произнес он, словно подбирая слова.

— В чем дело? — спросил Уэс. К горлу уже подступил комок.

— Не знаю, Уэс. Я просто растерян и сбит с толку. Раньше со мной такого не случалось, но как бы там ни было, «Литтан кежуалти» отказалась от мирного урегулирования. Они не желают это обсуждать, и все. Они просто отмахнулись от соглашения. Гнусные ублюдки. Я все утро на них кричу. А они на меня. Наша фирма представляет эту компанию уже восемнадцать лет, и никогда не возникало подобных проблем. Но час назад они начали искать новую фирму для представления своих интересов. Я уволил их как клиента. Я дал вам слово, а мой клиент меня подставил. Мне жаль, Уэс. Я не знаю, что еще сказать.

Уэс потер переносицу, с трудом сдерживаясь, чтобы не застонать. После нескольких неудачных попыток ему наконец удалось сказать:

— Что ж, Алан, я просто шокирован.

— Черт возьми, так и есть, но хоть иску это не причинит вреда. Я рад, что это не случилось за день до процесса или что-то вроде того. Там собрались действительно плохие парни.

— На суде они будут вести себя уже не столь самоуверенно.

— Черт возьми, это правда, Уэс. Надеюсь, вам удастся добиться еще одного вердикта на большую сумму, которую этим парням придется выплатить.

— Мы это сделаем.

— Мне жаль, Уэс.

— Это не ваша вина, Атан. Мы выживем и доведем дело до суда.

— Вы сможете.

— Поговорим позже.

— Конечно. Скажите, Уэс, ваш мобильный телефон поблизости?

— Прямо рядом со мной.

— Вот мой номер. Положите трубку и перезвоните мне на него.

Когда оба повесили трубки стационарных телефонов, Йорк сказал:

— Я этого вам не говорил, хорошо?

— Хорошо.

— Главный корпоративный юрист «Литтан кежуалти» — парень по имени Эд Ларримор. Двадцать лет он был партнером в нью-йоркской юридической фирме под названием «Брэдли энд Бэкстром». Его брат тоже партнер в этой фирме. «Брэдли энд Бэкстром» работает с первоклассными ценными бумагами, и один из ее клиентов — «Кей-ди-эн» — нефтепоисковая компания, а самый крупный акционер этой компании — Карл Трюдо. Я никогда не разговаривал с Эдом Ларримором, у меня не было на то причин. Но ведущий это дело юрист по секрету сообщил мне, что решение об отказе в мирном урегулировании было принято в верхах.

— Как бы нам в отместку, да?

— Дело попахивает именно этим. Здесь нет ничего противозаконного или неэтичного. Страховая компания принимает решение не идти на мировое соглашение, а отправить дело в суд. Такое происходит каждый день. Вы ничего не можете с этим поделать, кроме того как разделать их под орех на процессе. «Литтан кежуалти» располагает активами на двадцать миллиардов, поэтому их не особенно беспокоит, какое решение примут присяжные в округе Пайк, Миссисипи. Я полагаю, они будут тянуть до самого начала суда, а потом попытаются урегулировать все мирным путем.

— Не знаю, что и сказать, Алан.

— Мне жаль, что так получилось, Уэс. Но теперь я вне игры, и этот удар вам нанес не я.

— Я понимаю.

Уэс еще долго смотрел на стену, затем собрал все свои силы, чтобы встать, выйти из кабинета и отправиться на поиски жены.

Глава 25

Точно по расписанию Рон Фиск поцеловал Дорин на прощание у двери в шесть утра в среду, а затем передал сумку с вещами для ночевки и портфель Монте, Парень уже ждал его у внедорожника. Оба ассистента помахали Дорин, и все умчались прочь. Это была последняя среда сентября, двадцать первая неделя его кампании и двадцать первая среда, в которую он, уходя, целовал жену на прощание в шесть утра. Более дисциплинированного кандидата Тони Закари найти бы не удалось.

На заднем сиденье Монте передал Рону его план дел на день. Один из заместителей Тони в Джексоне готовил его ночью и отправлял Монте ровно в пять каждое утро. На странице 1 было расписание. На странице 2 — краткие сведения о трех группах, перед которыми ему предстояло выступить в течение дня с именами важных людей, что намеревались посетить мероприятие.

На странице 3 размещались последние новости о кампаниях его противников. Главным образом они состояли из сплетен, но все же это была его любимая часть плана. Последний раз Клит Коули выступал перед небольшой группой заместителей шерифа в округе Хэнкок, а затем уединился за столиком для игры в блэкджек в «Бухте пиратов». Маккарти сегодня должна работать, так что кампанией заниматься не собиралась.

На странице 4 располагался финансовый отчет. Пока пожертвования составляли 1,7 миллиона долларов, притом что 75 процентов из этого было получено от источников в пределах штата. Затраты составляли 1,8 миллиона. Дефицит бюджета никого не волновал. Тони Закари знал, что большие деньги еще придут в октябре. Маккарти получила 1,4 миллиона — почти все от юристов-судебников. И уже потратила половину. В лагере Фиска многие считали, что юристы-судебники поиздержались.

Они прибыли в аэропорт. «Кинг эйр» взмыл ввысь в 6.30, и в этот момент Фиск говорил по телефону с Тони в Джексоне. Это был их первый разговор за день. Пока все шло гладко. Фиск практически поверил в то, что все кампании выигрываются так легко. Он всегда был легким на подъем, свежим, подготовленным, отдохнувшим, располагал финансами и жаждал отправиться на очередное мероприятие. Он мало общался с двумя дюжинами людей под руководством Тони, который занимался самой тонкой работой.

У судьи Маккарти разбор планов на день проходил за стаканом фруктового сока с Натом Лестером в ее штабе в Джексоне. Она старалась приходить в 8.30 каждое утро, и ей это почти удавалось. К тому времени Нат уже два часа сидел там и кричал на людей.

Они не интересовались местонахождением противников. И обсуждению результатов опросов они посвящали мало времени. По их данным, ее рейтинг был такой же, как у Фиска, и это отнюдь не радовало. Они быстро проверили последние схемы сбора денег и поговорили о потенциальных спонсорах.

— Судя по всему, у меня появилась новая проблема, — сказала она этим утром.

— Только одна?

— Ты помнишь дело Фрэнки Хайтауэра?

— Прямо сейчас не могу припомнить, нет.

— Пять лет назад в округе Гренада застрелили патрульного. Он остановил машину за превышение скорости. Внутри оказались трое черных мужчин и черный тинейджер, Фрэнки Хайтауэр. Кто-то открыл огонь из боевого оружия, и патрульный получил восемь пуль. Они бросили его посреди автомагистрали номер 51.

— Дай угадаю. Суд принял решение.

— Суд очень близок к этому. Шестеро моих коллег готовы подтвердить обвинительный приговор.

— Позволь угадать. Ты хочешь с ними не согласиться.

— Я собираюсь выступить против. У мальчика был неадекватный адвокат. Его защитником выступал какой-то осел, который не имел ни опыта, ни, судя по всему, большого ума. Весь процесс напоминал фарс. Трое других головорезов умоляли даровать им жизнь, и все указывали на Хайтауэра, мальчика шестнадцати лет, который сидел на заднем сиденье без ружья. Да, я собираюсь выступить против.

Нат опустил обутые в сандалии ноги на пол, затем встал и принялся расхаживать по кабинету. Оспаривание дела по существу было бы потерей времени. Оспаривание его политического аспекта потребовало бы определенных умений.

— Коули придет в восторг.

— Мне наплевать на Коули. Он просто клоун.

— За клоунов хорошо голосуют.

— Он нам погоду не сделает.

— Зато Фиск воспримет это как дар Божий. Это лишь докажет, что его кампания пользуется наибольшей популярностью. Манна небесная. Представляю себе его рекламные листовки.

— Я выступлю против, Нат. Все просто.

— Все не так просто. Некоторые избиратели поймут, что ты делаешь, и восхитятся твоей смелостью. Возможно, человека три или четыре. Остальные же увидят рекламу Фиска, где поместят фотографию симпатичного молодого патрульного с улыбкой на лице в сравнении с тюремным снимком Фрэнки, или как там его зовут.

— Хайтауэр.

— Спасибо. В его статье либеральных судей пнут как минимум раз десять, и скорее всего это сильно притормозит ход твоей кампании. Последствия несложно предсказать. Ты могла бы прекратить бороться прямо сейчас с таким же успехом.

Его слова утонули в тишине, но их горечь все еще витала в воздухе. Довольно долго они молчали, наконец Шейла нарушила тишину, сказав:

— А это неплохая идея — просто уйти. Читая записки по делам, я уже ловила себя на вопросе: «Что подумают избиратели, если я приму то или иное решение?» Я больше не судья, Нат, я стала политиком.

— Ты хороший судья, Шейла. Одна из трех, которые у нас остались.

— Все теперь крутится вокруг политики.

— Ты не уходишь. Ты уже написала опровержение?

— Я над ним работаю.

— Послушай, Шейла, выборы состоятся через пять недель. Сколько можно его писать? Черт возьми, суд славится тем, что тянет столько, сколько ему заблагорассудится. Уверен, ты можешь подождать с принятием решения до выборов. Что такое пять недель? Ничего. Убийство произошло пять лет назад. — Он, тяжело ступая, ходил вокруг, размахивая руками.

— Но у нас есть расписание.

— Чушь! Ты можешь манипулировать им как хочешь.

— В политических целях.

— Именно, Шейла, черт возьми. Дай перевести дух. Мы рвемся на части ради тебя, а ты ведешь себя так, словно слишком хороша для грязной работы. Это грязный бизнес, ясно?

— Не стоит так кричать.

Он понизил голос на пару октав, но продолжал ходить по комнате. Три шага до одной стены, затем три шага до другой.

— Твое несогласие ничего не изменит, черт побери. Решение будет принято большинством в шесть голосов к трем, а может, даже семь к двум или восемь к одному. На самом деле цифры не имеют значения. Приговор будет подтвержден, и Фрэнки Как-бы-там-его-ни-звали останется на том же месте, где он сейчас, и пробудет там следующие десять лет. Не глупи, Шейла.

Она молча допила фруктовый сок.

— Мне не нравится эта ухмылка, — сказал Нат, направив на нее длинный костлявый палец. — Послушай меня. Если ты подашь записку о своем несогласии до выборов, то я ухожу отсюда.

— Не надо мне угрожать.

— Я не угрожаю, я обещаю. Ты знаешь еще десять способов протянуть с этим делом недель пять. Черт возьми, да ты на шесть месяцев могла бы убрать его на полку.

— Мне нужно работать, — сказала она, вставая.

— Я не шучу! — взревел он. — Я уйду!

Она открыла дверь со словами:

— Лучше пойди собери для нас немного денег.

Три дня спустя сошла лавина, которая на самом деле была тщательно скоординирована. Лишь горстка людей знала, что это должно произойти.

Сам Рон Фиск не осознавал масштабов проникновения его кампании во все уголки штата. Он выступал перед камерами, менял костюмы, сам работал со сценариями, привлекал к участию семью и некоторых друзей и периодически осведомлялся о бюджете и плате за рекламу в средствах массовой информации и на разных телевизионных станциях южного Миссисипи. При нормальной кампании он обеспокоился бы вопросом финансирования столь дорогих маркетинговых мероприятий.

Но машина, работавшая под его именем, состояла из многих деталей, о которых он ничего не знал.

Первые объявления казались ненавязчивыми — это были своего рода симпатичные маленькие зарисовки, перед которыми открывались все двери, и приятный молодой человек проникал в дома и сердца избирателей. Вот Рон в виде бойскаута, а на заднем плане образ его с чувством комментирует старый актер, играющий роль его наставника: «Один из лучших бойскаутов, которые у нас были. Он получил знак „Орла“ меньше чем за три года». Вот Рон в мантии на вручении аттестатов средней школы, блестящий ученик. Вот Рон с Дорин и детьми говорит уже сам: «Семья — наша самая главная ценность». Через тридцать секунд ролик заканчивается лозунгом, который произносит божественно прекрасный голос: «Рон Фиск — судья, разделяющий наши ценности».

Второй ролик состоял из серии черно-белых снимков: сначала Рон стоит у входа в церковь в изысканном темном костюме и беседует с пастором, который рассказывает: «Рон Фиск был посвящен в сан дьякона в этой церкви двенадцать лет назад». А вот Рон, сняв пиджак, преподает в воскресной школе. Рон держит Библию и повествует о чем-то важном группе тинейджеров под развесистым деревом. «Спасибо Богу за то, что люди любят Рона Фиска». Рон и Дорин встречают людей у входа в церковь. И та же самая заключительная фраза: «Рон Фиск — судья, разделяющий наши ценности».

Пока не было и легчайшего намека на какой-то конфликт, проблемы в самой кампании, грязь и дикость, которые последуют потом. Лишь милое приветствие от высоконравственного молодого дьякона.

Реклама наводнила южный район Миссисипи, а также и центральный, потому что Тони Закари платил щедро даже по меркам Джексона.

Тридцатое сентября было особой датой в календаре Барри Райнхарта. Отчеты по всем взносам, поступившим в октябре, подавались после 10 ноября, то есть через шесть дней после выборов. Поток денег из внешних источников, который он собирался вскоре пустить в дело, останется незамеченным до тех пор, пока не будет слишком поздно. Проигравшие будут рвать и метать, но больше ничего сделать не смогут.

Райнхарт и компания 30 сентября взялись за работу в ускоренном темпе. Они начали с первого списка: группы по реформированию системы гражданских исков, правые религиозные организации, бизнес-лоббисты, бизнес-комитеты политических действий и сотни консервативных организаций, начиная с хорошо известной «Американской стрелковой ассоциации» до непонятного «Нулевого налога в будущем», мелкого сборища, выступающего за упразднение внутренней налоговой службы. Тысяча сто сорок групп во всех пятидесяти штатах. Райнхарт отправил в каждую детализированный меморандум и просьбу о немедленном пожертвовании в пользу кампании Фиска в размере 2500 долларов — установленного максимального взноса для юридических лиц. В сумме от них он планировал получить 500 тысяч долларов.

Что касается физических лиц, максимальный взнос для которых составлял 5 тысяч долларов, то Райнхарт располагал целым списком из тысяч начальников и менеджеров высшего звена компаний, работавших в тех областях, что особенно популярны у юристов-судебников. Главным образом среди них были страховые компании, а в целом он рассчитывал получить около миллиона. Карл Трюдо предоставил ему фамилии двухсот руководителей компаний, контролируемых Группой Трюдо, хотя из «Крейн кемикл» никто чек выписывать не собирался. Если бы кампания Фиска взяла деньги от «Крейн», им были бы обеспечены громкие репортажи на первых страницах газет. Это могло бы вынудить Фиска отказаться от участия в кампании, а такой катастрофы Райнхарт допустить не мог.

Он рассчитывал на миллион долларов от ребят Карла, хотя не все эти деньги предполагалось пустить на кампанию Фиска. Чтобы скрыть их имена от пронырливых репортеров и удостовериться, что никто никогда не знал об интересе мистера Трюдо, Райнхарт направил деньги на банковские счета группы «Жертвы судебного произвола — за правду» и «Объединения владельцев оружия» (ОВО).

Его второй список включал тысячу имен спонсоров, которые ранее поддерживали кандидатов, выступающих в поддержку бизнеса, хотя их взносы были менее 5 тысяч долларов. От них он ожидал получить еще 500 тысяч.

Его целью было три миллиона долларов, и он даже не сомневался, что ему удастся ее достигнуть.

Глава 26

В этот волнующий момент Хаффи совершил ужасную ошибку. Пребывая в ожидании большого платежа вкупе с постоянным давлением мистера Хренхеда, он явно поспешил с действиями.

Вскоре после того как Уэс заехал в банк, пообещав выплатить 50 тысяч, Хаффи заявился в главный кабинет и с гордостью сообщил боссу, что долг Пейтонов в ближайшее время значительно сократится. А когда два дня спустя до него дошли плохие новости, он перепугался настолько, что не решился никому об этом сказать.

Он около недели мучился бессонницей, но наконец заставил себя вновь пройти адские муки. Он подошел к массивному столу, с трудом сглотнул и объявил:

— У меня плохие новости, сэр.

— Где деньги? — пожелал знать мистер Киркхед.

— Все отменяется. Им не удалось заключить мировое соглашение.

Не считая бранных слов, мистер Хренхед сказал:

— Мы требуем возврата займа. Немедленно!

— Что?

— Ты меня слышал.

— Мы не можем так поступить. Они платят по две тысячи в месяц.

— Великолепно. Это не покрывает даже процентов по кредиту. Мы требуем возврата. Сейчас же.

— Но почему?

— По ряду причин, Хаффи. Во-первых, они не выполняют обязательств уже как минимум год. Во-вторых, стоимость обеспечения намного меньше размера кредита. Как банкир ты, конечно, понимаешь, насколько значимы эти маленькие проблемы.

— Но они стараются изо всех сил.

— Требуй возврата займа. Сейчас же, а если не сделаешь этого, то либо отправишься на другую должность, либо будешь уволен.

— Это возмутительно.

— Мне все равно, что ты думаешь. — Затем он немного ослабил хватку и сказал: — Это не мое решение, Хаффи. У нашего банка новые владельцы, и я получил приказ требовать возврата долга.

— Но почему?

Киркхед поднял трубку и протянул ее Хаффи.

— Хочешь позвонить человеку в Далласе?

— Тогда они станут банкротами.

— Они уже давно банкроты. А теперь станут ими официально.

— Сукин сын!

— Это ты мне, сынок?

Хаффи метнул злобный взгляд на толстое лицо, увенчанное лысиной, и сказал:

— Да нет. Скорее этому сукину сыну в Далласе.

— Оставим это между нами, хорошо?

Хаффи вернулся в кабинет, захлопнул дверь и еще час смотрел в стену. Хренхед скоро зайдет к нему, чтобы узнать новости.

Уэс давал показания в суде в центре города. На рабочем месте оказалась Мэри-Грейс, она и ответила на звонок.

Она восхищалась Хаффи за его смелость и помощь в увеличении кредита до таких размеров, в которые никто не мог поверить, но звук его голоса всегда приводил ее в легкое беспокойство.

— Доброе утро, Том, — сказала она приятным тоном.

— Оно отнюдь не доброе, Мэри-Грейс, — начал он. — Это плохое утро, просто ужасное, одно из худших в моей жизни.

Повисла напряженная пауза.

— Я слушаю.

— Банк… Не тот банк, что вы всегда знали, а другой банк, принадлежащий людям, которых я встречал всего лишь раз и не хочу видеть впредь, решил, что больше не может ждать с выплатой. Банк, а не я, требует немедленного погашения кредита.

Мэри-Грейс издала странный горловой звук, который посторонний мог принять за ругательство, но на самом деле это вообще не было словом. Прежде всего она подумала об отце. Помимо подписей Пейтонов, единственным обеспечением займа служил участок фермерской земли в двести акров, уже много лет принадлежавший ее отцу. Участок находился близ Баумора и включал 40 акров и семейный дом. Банк определенно потребует отчуждения заложенного имущества.

— Они назвали конкретные причины, Хаффи? — спокойно спросила она.

— Никаких. Решение принималось не в Хаттисберге. Банк «Секонд стейт» продал нас самому дьяволу, попомните мое слово.

— Это какая-то бессмыслица.

— Полностью согласен.

— Вы обратите нас в банкротство, а банк ничего не получит.

— За исключением фермы.

— Так ты наложишь запрет на пользование фермой.

— Кто-то наложит. Надеюсь, что не я.

— Мудрое решение, Хаффи, потому что когда они попытаются добиться этого запрета в суде Баумора, вероятно, произойдет убийство.

— Может быть, старину Хренхеда пристрелят.

— Ты у себя в кабинете?

— Да, с запертой дверью.

— Уэс сейчас в центре. Он будет у тебя через пятнадцать минут. Отопри дверь.

— Ни за что!

Пятнадцать минут спустя Уэс с красными от гнева щеками, словно желая кого-то задушить, ворвался в кабинет Хаффи:

— Где этот Хренхед?! — взревел он.

Хаффи вскочил из-за стола и развел руками:

— Успокойся, Уэс!

— Где Хренхед?

— В настоящий момент едет на машине на срочную встречу, которую внезапно назначили десять минут назад. Садись, Уэс.

Уэс глубоко вдохнул и медленно опустился в кресло. Хаффи посмотрел на него, а потом вновь занял свое кресло.

— Это не его вина, Уэс, — объяснил Хаффи. — Технически условия займа нарушались уже в течение двух лет. Он мог сделать это еще несколько месяцев назад, но не стал так поступать. Я знаю, что он тебе не нравится. И мне тоже. Он даже собственной жене не нравится. Но он как раз проявлял ангельское терпение. И это решение было принято в головном офисе.

— Дай мне фамилию ответственного за это в головном офисе.

Хаффи подтолкнул к нему письмо, полученное по факсу. Оно было составлено на бланке банка «Нью-Виста», адресовано Пейтонам и подписано мистером Ф. Паттерсоном Дювалем, вице-президентом.

— Его выслали около получаса назад, — сказал Хаффи. — Я не знаю мистера Дюваля. Я дважды звонил ему в офис, но он находится на какой-то очень важной встрече, которая не закончится до тех пор, пока мы не перестанем звонить. Это просто потеря времени, Уэс.

В письме требовалось полностью погасить сумму основного долга в размере 414 656,22 доллара с ежедневной уплатой процентов в размере 83,5 доллара. По условиям кредитного договора у Пейтонов было сорок восемь часов на погашение, в противном случае начинались разбирательства по истребованию долга и отчуждению заложенного имущества. Разумеется, гонорары юристов и судебные издержки прибавлялись к сумме задолженности.

Уэс читал письмо медленно, постепенно успокаиваясь, и, дочитав, положил его обратно на стол.

— Мы с Мэри-Грейс каждый день говорим об этом займе, Хаффи. Это неотъемлемая составляющая нашего брака. Мы говорим о детях, о делах, о долге перед банком, о том, что сегодня на ужин. Он всегда незримо висит над нами, и мы сделали все возможное, чтобы распрощаться с другими обязательствами и сосредоточиться на выплатах банку. Мы почти подошли к тому, чтобы выплатить вам пятьдесят тысяч на прошлой неделе. Мы поклялись себе, что будем работать как проклятые, до тех пор пока банк не исчезнет из нашей жизни. А теперь этот трюк. Какой-то придурок в Далласе решил, что ему надоело смотреть на неоплаченный кредит в ежедневном отчете и он хочет от него избавиться. И знаешь что, Хаффи?

— Что?

— Банк сделал хуже только себе. Мы подадим заявку о признании нас банкротами, а когда вы попытаетесь прибрать к рукам собственность моего тестя, мы добьемся признания его банкротом. А когда мы найдем способ вырваться из уз банкротства и вновь встанем на ноги, угадай, кто останется с носом?

— Придурок в Далласе?

— Точно. Банк ничего не получит. И это просто чудесно. Мы сможем оставить 400 тысяч долларов себе, когда их заработаем.

Чуть позже днем Уэс и Мэри-Грейс собрали встречу сотрудников в «бункере». Помимо унизительной перспективы подачи заявки о признании банкротства фирмы, которая, казалось, никого особенно не беспокоила, других забот не было. Ежемесячные платежи в 2 тысячи долларов прекратятся, и деньгам, несомненно, найдется лучшее применение.

Открытым все же оставался вопрос о земле мистера Шелби, отца Мэри-Грейс. Уэс разработал план. Он найдет дружественного покупателя, который появится на этапе отчуждения имущества и выпишет чек. К нему перейдет право собственности, и имущество попадет в «доверительный траст», до тех пор пока Пейтоны не смогут выкупить его, то есть, как они надеялись, через год. Ни Уэс, ни Мэри-Грейс не могли и мысли допустить о том, чтобы попросить ее отца присоединиться к ним в суде, где бы их всех признали банкротами.

Истекли сорок восемь часов, за которые выплата так и не была произведена. Банк сдержал слово и подал иск. Их юрист, местный джентльмен, которого Пейтоны хорошо знали, позвонил чуть раньше и извинился. Он представлял банк уже много лет и не мог позволить себе потерять такого клиента. Мэри-Грейс приняла его извинения и благословила на то, чтобы он выступал против них в суде.

На следующий день Пейтоны подали заявки о банкротстве, как от себя лично в качестве физических лиц, так и от имени «Пейтон энд Пейтон» в качестве юридической фирмы. По приведенным данным, сумма их общих активов составляла 35 тысяч долларов: две старые машины, мебель, офисное оборудование — на все распространялась защита от обращения взыскания. Они указали сумму долга в размере 420 тысяч. Подача заявки позволяла приостановить разбирательство и в итоге делала его полностью бесполезным. «Хаттисберг американ» на следующий же день опубликовала об этом статью на второй странице.

Карл Трюдо прочитал ее в Интернете и рассмеялся вслух.

— Попробуйте засудить меня снова, — сказал он с глубочайшим удовлетворением.

В течение недели три юридические фирмы Хаттисберга сообщили старику Хренхеду, что забирают из банка свои средства и закрывают счета, уходя к конкурентам. Ведь в городе насчитывалось как минимум восемь других банков.

Богатый юрист-судебник по имени Джим Макмэй позвонил Уэсу и предложил помощь. Они дружили уже много лет и дважды сотрудничали по делам об ответственности производителей за некачественные продукты. Макмэй представлял четыре бауморские семьи в иске против «Крейн», но избегал активного продвижения дел. Как и другие юристы, судившиеся с «Крейн», он ждал исхода дела Бейкер, надеясь сорвать большой куш, когда начнутся выплаты.

Они встретились за завтраком в кафе «У Нэнни», и за крекерами с деревенским окороком Макмэй с радостью согласился спасти двести акров на этапе отчуждения и сохранить право собственности до тех пор, пока Пейтоны не смогут его выкупить. Фермерская земля в округе Канцер продавалась отнюдь не по самой высокой цене, и Уэс предположил, что собственность Шелби уйдет тысяч за сто долларов. Лишь этот доход банку удастся извлечь из своего глупого маневра.

Глава 27

Шейла Маккарти как раз закончила ненавистные утренние занятия на беговой дорожке, когда включила телевизор и в недоумении уставилась на экран. Рекламу показывали в 7.29, прямо в перерыве выпуска местных новостей. Начиналась она с провокационного зрелища — страстного поцелуя двух хорошо одетых молодых мужчин, в то время как на заднем плане улыбался какой-то чиновник. Хриплый голос за кадром рассказывал: «Однополые браки получают распространение по всей стране. В таких местах, как Массачусетс, Нью-Йорк и Калифорния, даже встает вопрос об изменении законодательства. Сторонники браков между геями и лесбиянками изо всех сил стараются навязать свои взгляды всему обществу». Фотография молодоженов (мужчины и женщины) у алтаря неожиданно осквернялась — ее крест-накрест перечеркивали жирные черные полосы. «Либерально настроенные судьи с симпатией относятся к однополым бракам». Место предыдущей фотографии занимало видео группы счастливых лесбиянок в ожидании массовой церемонии бракосочетания. «Наши семьи подвергаются нападкам гомосексуальных активистов и либерально настроенных судей, которые их поддерживают». Дальше показали короткое видео, где небольшая группа людей сжигала американский флаг. За кадром произнесли: «Судьи-либералы разрешили сжечь наш флаг». Затем показывали журнальную стойку, сплошь уставленную журналами «Хастлер». «Судьи-либералы не видят ничего плохого в порнографии». Далее демонстрировали фотографию счастливой семьи — маму, папу и четырех детей. «Разрушат ли судьи-либералы наши семьи?» — зловеще вопрошал рассказчик, не оставляя у зрителей никаких сомнений, что если судьям дать волю, то, безусловно, разрушат. Семейная фотография небрежно разрывалась пополам. И тут появлялось красивое, серьезное лицо Рона Фиска. Он, искренне глядя в камеру, говорил: «Но не в Миссисипи. Один мужчина. Одна женщина. Я — Рон Фиск, кандидат в Верховный суд. И я одобрил эту рекламу».

Истекая потом, Шейла с бешено колотящимся сердцем села на пол и попыталась спокойно обдумать увиденное. Ведущий прогноза погоды что-то говорил, но она его не слышала. Она лежала на спине, вытянув руки и ноги, и глубоко дышала.

Однополые браки не имели никаких шансов в Миссисипи, и, судя по всему, так должно было быть всегда. Ни один человек, имеющий свою аудиторию или последователей, не осмелился даже заговорить об изменении законов с целью допустить такие браки. Любой из членов законодательного собрания штата восстал бы против этой идеи. И лишь один судья во всем штате — Фил Шинглтон — имел дело с этим вопросом, и именно он с рекордной скоростью отклонил иск Мейерчека — Спано. Верховный суд, вероятно, столкнется с этим делом через год или около того, но Шейла полагала, что судьи отнесутся к решению довольно жестко, проголосовав как 9 к 0 в поддержку решения судьи Шинглтона.

Да с чего они вообще взяли, что она судья-либерал, поддерживающая однополые браки?

Комната поплыла у нее перед глазами. Во время рекламной паузы она напряглась, предчувствуя еще одну атаку, но не дождалась ничего, кроме писка автодилера и сумбурных увещеваний розничного продавца уцененной мебели.

Зато через пятнадцать минут злополучную рекламу показали снова. Она подняла голову и, не веря своим глазам, увидела те же образы и услышала тот же голос комментатора.

Зазвонил телефон. Определитель номера избавил ее от необходимости брать трубку. Она приняла душ, быстро оделась и уже в 8.30 вошла в свой предвыборный штаб с широкой улыбкой и радостным приветствием «Доброе утро». Четверо добровольцев выглядели подавленными. На трех телевизорах были включены три разных канала. Нат сидел у себя в кабинете и кричал на кого-то по телефону. Он швырнул трубку, поманил ее внутрь и закрыл за ней дверь.

— Ты это видела? — спросил он.

— Дважды, — негромко ответила она.

На первый взгляд она казалась невозмутимой. Все остальные и так переволновались, поэтому для нее было важно хотя бы внешне оставаться спокойной.

— Его показывают везде, — сказал он. — В Джексоне, на побережье, в Хаттисберге, Лореле, причем каждые пятнадцать минут по всем каналам. И еще на радио.

— Какой у тебя есть сок?

— Морковный, — ответил он и открыл маленький холодильник. — Они прожигают деньги, а это, разумеется, значит, что они гребут их лопатой. Полная засада. Ждать до 1 октября, а потом нажать кнопку и включить станок для печатания денег. Они так же поступили в Иллинойсе и Алабаме в прошлом году. И два года назад в Огайо и Техасе. — Он налил две кружки, пока говорил.

— Сядь и расслабься, Нат, — попросила она. Но он не слушал.

— На столь агрессивную рекламу нужно отвечать подобным образом, — заметил он. — И побыстрее.

— Не уверена, что это агрессивная реклама. Он даже не упоминает мое имя.

— А ему и не нужно. Сколько судей-либералов баллотируется против мистера Фиска?

— Насколько я знаю, нисколько.

— Сегодня утром, дорогая, ты официально получила статус судьи-либерала.

— Правда? Что-то я не чувствую в себе никаких перемен.

— Мы должны отреагировать на это, Шейла.

— Я не собираюсь ввязываться в грязную потасовку по поводу однополых браков.

Нат наконец-то устроился в кресле и замолчал. Он пил сок, смотрел на пол и ждал, пока сможет вновь дышать в привычном ритме.

Шейла сделала глоток морковного сока и произнесла с улыбкой:

— Для нас это просто смертельно, правда?

— Что, сок?

— Реклама.

— Потенциально да. Но я тут работаю кое над чем. — Нат потянулся к стопке бумаг на столе и вытащил тонкую папку. Он открыл ее и вынул три скрепленных листа бумаги. — Послушай, мистер Мейерчек и мистер Спано сняли квартиру первого апреля этого года. У нас есть копия договора аренды. Они подождали тридцать дней, как того требует закон, а затем зарегистрировались в качестве избирателей. На следующий день, второго мая, они обратились за получением водительских прав, сдали экзамен и прошли его. Департамент государственной безопасности выдал водительские удостоверения четвертого мая. Прошла пара месяцев, за которые не осталось никаких свидетельств об их трудоустройстве, разрешениях на работу, никаких официальных сведений, доказывающих, что они здесь работали. Запомни, по их словам, они иллюстраторы, «работающие по собственному найму», что бы это, черт возьми, ни значило! — Он шуршат бумагами, проверяя факты то там, то здесь. — Опрос среди иллюстраторов, которые рекламируют свои услуги на «желтых страницах», показал, что Мейерчека и Спано никто не знает. Их квартира находится в большом комплексе, где много квартир и много соседей, и никто из них не помнит, чтобы видел этих двоих. В гей-сообществе ни один из опрошенных тоже никогда их не видел.

— Опрошенных кем?

— Об этом позже. Затем они пытаются получить разрешение на брак, и другую часть истории мы знаем из газет.

— Опрошенных кем?

Нат разложил бумаги в папке и закрыл ее.

— Вот где дело становится особенно интересным. На прошлой неделе мне позвонил молодой человек, он рассказал, что он гей и изучает право здесь, в Университете Джексона. Он сообщил мне свою фамилию и фамилию своего партнера, тоже студента, изучающего право. Они не то чтобы скрывают отношения, но и на гей-парад тоже не пошли бы. Их заинтриговало дело Мейерчека — Спано, и когда оно стало использоваться в целях предвыборной кампании, они, как и некоторые другие умные люди, заподозрили неладное. Они знакомы со многими геями в городе и стали расспрашивать о Мейерчеке и Спано. Никто их не знает. На самом деле в гей-сообществе все заподозрили неладное еще когда был подан иск. Кто эти парни? Откуда они? Студенты-юристы решили найти ответы на эти вопросы. Они звонили по телефону Мейерчека — Спано по пять раз в день в разное время и ни разу не нарвались на хозяев. К настоящему моменту они звонят уже тридцать шесть дней. А ответа все нет. Они поговорили с соседями. Никто их и мельком не видел. Никто не заметил, как они переехали. Студенты стучали в дверь, пытались посмотреть в окна. Чтобы выглядеть настоящими жителями штата, Мейерчек и Спано купили за три тысячи долларов подержанный «сааб», оформили его на двоих, как настоящая семья, а затем приобрели номерные знаки Миссисипи. «Сааб» припаркован у их квартиры и за тридцать шесть дней ни разу не уезжал с этого места.

— И к чему это нас приводит? — спросила она.

— Скоро объясню. Потом два наших студента нашли их в Чикаго, там у Мейерчека свой гей-бар, а Спано работает дизайнером по интерьеру. За небольшую плату студенты с радостью отправятся в Чикаго, проведут там пару дней, посидят в баре, вольются в местное сообщество и соберут информацию.

— Информацию для чего?

— Информацию, которая, как я надеюсь, докажет, что они не являются резидентами этого штата, что их приезд был подстроен; что кто-то нанял их с целью эксплуатации проблемы однополых браков и, может быть, что в Чикаго они даже не встречаются. Если мы сможем это доказать, то я отправлюсь в «Кларион леджер», «Сан гералд» и все остальные газеты штата и преподнесу им эту новость. Нам не выиграть битву на этом ринге, дорогая, но мы можем нанести отличный ответный удар.

Она осушила стакан и недоверчиво покачала головой:

— Думаешь, Фиск так умен?

— Фиск — только пешка, но настоящие игроки и правда умны. Этот план циничен, но вместе с тем он блестящий. Никто здесь не думает об однополых браках, потому что это нереально, и вот вдруг все начинают об этом говорить. Эта новость попадает на первые страницы. Все пугаются до смерти. Матери начинают прятать детей. Политики толкают занудные речи.

— Но зачем привлекать двух геев из Чикаго?

— Не уверен, что в Миссисипи можно найти двух геев, которые жаждут такой известности. К тому же геи, привыкшие терпеть, понимают, какую реакцию это вызовет в мире гетеросексуалов. Самое худшее, что они могли бы сделать, — это то же самое, что сделали Мейерчек и Спано.

— Если Мейерчек и Спано геи, то зачем они гак взволновали общественность?

— По двум причинам. Во-первых, они здесь не живут. Во-вторых, из-за денег. Кто-то оплачивает все счета — аренду квартиры, покупку машины, услуги юриста — и выдает по паре тысяч долларов лично Мейерчеку и Спано за потраченное время и усилия.

Шейла уже выслушала достаточно. Она взглянула на часы и сказала:

— Сколько нужно студентам?

— Лишь деньги на расходы — авиабилет, оплата отеля, самое основное.

— А у нас они есть? — спросила она со смехом.

— Я заплачу из своего кармана. В бухучете это отражено не будет. Я просто хочу, чтобы ты знала, что мы делаем.

— Полностью одобряю.

— А как насчет возражения по делу Фрэнки Хайтауэра?

— Такие дела быстро не делаются. У меня на это уйдет еще два месяца.

— Вот теперь ты говоришь как настоящий судья Верховного суда.

Денни Отт уже получил сомнительное приглашение на встречу, когда один знакомый священник упомянул об этом как-то утром за кофе в кафе «У Бейб». Не всех проповедников в городе пригласили. Двух священников из методистских церквей и пастора-пресвитерианца исключили из списка гостей, но, судя по всему, всех остальных ждали с распростертыми объятиями. В Бауморе не было епископальной церкви, а если бы в городе нашелся хоть один католик, ему или ей нужно было бы еще собрать свою паству.

Встреча проводилась во второй половине дня в четверг в «братском доме» фундаменталистской общины под названием «Харвест табернакл». Ведущим был пастор этой церкви, пылкий молодой человек, которого все знали в основном как брата Теда. Быстро помолившись, он поприветствовал присутствующих, коих собралось шестнадцать, включая трех чернокожих священников. Он устало взглянул на Денни Отта, но никак не прокомментировал его присутствие.

Затем брат Тед стремительно перешел к делу. Он присоединился к «Коалиции во имя братства», новому объединению пасторов-фундаменталистов южного Миссисипи. Целью объединения было тихо и методично способствовать, насколько позволит воля Божья, избранию Рона Фиска, дабы исключить всякую возможность заключения однополых браков в Миссисипи. Он пустился в рассуждения о пороках гомосексуальности и растущей терпимости к этому явлению в американском обществе. Где нужно, он цитировал Библию, повышая голос от возмущения в соответствующих местах. Он подчеркнул важность избрания богоугодных людей на все публичные должности и пообещал, что «Братство» на долгие годы станет несокрушимой силой.

Денни слушал с невозмутимым видом, но с растущим беспокойством. Он уже пару раз говорил об этом с Пейтонами и знал, какова реальная подоплека предвыборной гонки. Манипуляции и маркетинговые ходы Фиска были противны ему до тошноты. Он оглядел других священников и задумался о том, скольких людей, убитых «Крейн кемикл», им довелось хоронить. Округ Кэри станет последним местом, где поддержат кандидатуру такого человека, как Рон Фиск.

Речь брата Теда зазвучала по-ханжески, когда он перешел к обсуждению Шейлы Маккарти. Она была католичкой с побережья, а в сельских христианских кругах подобное означало, что это женщина невысоких моральных устоев. Она была разведена. Она с удовольствием посещала вечеринки, и ходили сплетни о том, что у нее есть любовники. Она была безнадежной либералкой, противницей смертной казни, и ей нельзя доверять в том, что касается решений, связанных с однополыми браками, нелегальной иммиграцией и так далее.

Когда брат Тед закончил проповедь, кто-то предположил, что, быть может, церкви не следует так активно вмешиваться в дела политические. Это высказывание было воспринято с резким неодобрением. Брат Тед прочитал краткую лекцию о культурных войнах и храбрости, которой необходимо обладать, сражаясь за Бога. Для христиан пришло время сойти со вторых ролей и ступить на арену активных действий. Это привело к бурной дискуссии о разложении ценностей. Во всем обвинили телевидение. Голливуд и Интернет. Список полнился, становясь все длиннее и уродливее.

Какова их стратегия, поинтересовался кто-то.

Организация! Верующие люди намного превосходят числом язычников в южном Миссисипи, так что пора мобилизовать войска. Работа в кампании, обход прихожан, наблюдение за опросами. Передача этого послания из церкви в церковь, от дома к дому. До выборов всего три недели. Их движение должно охватить все и вся, словно пожар.

Через час Денни Отт не выдержал. Он извинился, поехал в свой кабинет в церкви и оттуда позвонил Мэри-Грейс.

Директора СЮМ собрались на экстренное заседание через два дня после того, как в кампании Фиска стали подниматься вопросы противостояния геям. В рядах собравшихся царила депрессия. Вопрос был очевиден: как такая проблема вышла на передний план? И какие шаги может предпринять предвыборный штаб Маккарти, чтобы отразить эту атаку?

Нат Лестер тоже пришел на заседание и кратко рассказал об их планах на оставшиеся три недели. У Маккарти на ответные действия было 700 тысяч долларов — намного меньше, чем у Фиска. Половина ее бюджета уже была отложена на телевизионную рекламу, которая начинала транслироваться через двадцать четыре часа. Оставшиеся деньги они намеревались потратить на почтовую рассылку и рекламу на радио и по телевидению в последние минуты. Больше денег не было. Небольшие взносы поступали от рабочих, борцов за охрану природы, проправительственных групп и совсем немного от более умеренных лоббистских организаций, но 92 процента денег Маккарти было собрано юристами-судебниками.

Затем Нат представил последние результаты опроса. Выходила ничья с двумя фаворитами, набиравшими около 30 процентов голосов, притом что такое же количество избирателей еще не определились. Коули набирал около 10 процентов. Однако опрос проводился за неделю до этого и не отражал изменений, произошедших после запуска рекламы против однополых браков. Из-за этих роликов Нат снова начнет проводить опрос в течение выходных.

Неудивительно, что юристы-судебники высказали самые невообразимые и разнообразные мнения по поводу того, что нужно делать. И воплощение всех их идей стоило довольно дорого, о чем Нат постоянно напоминал. Он слушал, как они спорят. Некоторые высказывали разумные мысли, другие предлагали решения более радикальные. Большинство полагало, что разбираются в кампаниях лучше других, и все принимали как должное то, что какой бы курс действий они ни избрали, это немедленно будет реализовано в кампании Маккарти.

Нат не стал делиться с ними кое-какими плохими новостями. Тем утром ему позвонил репортер из газеты Билокси и задал несколько вопросов. Его интересовала история об охватившей местные умы проблеме однополых браков. За время десятиминутного интервью он рассказал Нату, что самый главный телевизионный канал на побережье продал кампании Фиска миллион долларов эфирного времени на следующие три недели. Считалось, что это самая крупная сделка, заключенная при политической предвыборной гонке.

Один миллион долларов на побережье означал не меньше, чем на остальных рынках.

Эта новость настолько расстроила Ната, что он еще долго думал, говорить ли об этом Шейле. В тот момент он склонялся к тому, чтобы промолчать. И уж конечно, он не станет делиться этим с юристами-судебниками. Сумма была настолько ошеломительной, что могла деморализовать сторонников Шейлы.

Президент СЮМ, Бобби Нил, наконец предложил план, который стоил совсем недорого. Он собирался отправить восьмистам членам организации электронное письмо с пометкой «срочно» с детальным описанием этой страшной ситуации и просьбой о реальных действиях. Каждый юрист-судебник получит указание, чтобы 1) составить список как минимум из десяти клиентов, которые хотят и могут выписать чек на 100 долларов, и 2) составить другой список клиентов и друзей, которых можно убедить участвовать в кампании и работать в штабе в день выборов. Поддержка широких масс имела решающее значение.

Уже ближе к завершению встречи в дальнем конце стола поднялся Уилли Бентон и привлек всеобщее внимание.

— Это вексель, для того чтобы взять кредит в банке «Гольф» в Паскагуле, — объявил он, и не одному присутствующему захотелось нырнуть под стол. Бентон не мыслил мелкими категориями и славился тем, что всегда устраивал небольшие спектакли.

— На полмиллиона долларов, — медленно произнес он, и его слова, словно гром, разнеслись по комнате. — В пользу кампании по переизбранию Шейлы Маккарти. Я уже подписал его и собираюсь пустить по столу. Нас здесь двенадцать. Требуется десять подписей, чтобы он имел силу. Каждый возьмет на себя пятьдесят тысяч.

Мертвая тишина. Взгляды блуждали по лицам друг друга. Некоторые уже внесли больше 50 тысяч, другие — намного меньше. Некоторые потратят 50 тысяч на топливо для личного самолета в следующем месяце, а другие изо всех сил бьются со своими кредиторами. Каков бы ни был баланс на банковском счете, каждый хотел придушить этого маленького ублюдка.

Бентон передал вексель несчастному парню слева, у которого как раз не было собственного самолета. К счастью, такие моменты редко случаются в профессиональной жизни. Подпиши — и станешь крутым парнем, который умеет рисковать. Передай документ дальше неподписанным — и можешь пойти домой и заняться продажей недвижимости.

Все двенадцать членов подписали вексель.

Глава 28

Извращенца звали Даррел Сакетт. Когда его видели в последний раз, ему было тридцать семь лет, он сидел в окружной тюрьме и дожидался нового суда по обвинению в сексуальных домогательствах к маленьким детям. Его внешность, безусловно, способствовала признанию его виновным: высокий покатый лоб, выпученные бегающие глаза, которые казались еще больше за толстыми стеклами очков, грязная недельная щетина, широкий шрам на подбородке — такое лицо привело бы в ужас любого родителя, да и кого угодно, если уж на то пошло. Как неисправимый педофил, он был впервые арестован в возрасте шестнадцати лет. Потом было еще много арестов, и его осуждали как минимум четыре раза в четырех разных штатах.

Сакетт с его страшным лицом и отвратительным криминальным прошлым был представлен зарегистрированным избирателям Миссисипи в ярком письме от очередной новой организации, которая на этот раз называлась «Объединение жертв». Письмо из двух страниц содержало как биографию жалкого преступника, так и перечисление недостатков судебной системы.

«Почему этот человек до сих пор на свободе?» — возмущенно спрашивалось в письме. Ответ: потому что судья Шейла Маккарти отменила постановление о его осуждении по шестнадцати делам о домогательствах к детям. Восемь лет назад присяжные осудили Сакетта, а судья приговорил его к пожизненному заключению без права досрочного освобождения. Его юрист, услуги которого оплачиваются на деньги налогоплательщиков, подал апелляцию в Верховный суд, и «там Даррел Сакетт встретил сочувствие в лице судьи Шейлы Маккарти». Маккарти подвергла сомнению работу честных и усердных детективов, которые добились от Сакетта полного признания. Она жестоко раскритиковала их за ошибочные методы в стиле поимки и захвата силой. Она не одобрила поведение председательствовавшего на процессе судьи, который пользовался большим уважением и всегда строго относился к преступникам, за то, что он принял в качестве доказательств признание Сакетта и материалы, найденные в его квартире. (Присяжные были явно потрясены, когда их заставили смотреть собрание детской порнографии Сакетта, изъятое полицейскими во время «правильного» осмотра.) Она заявила, что испытывает отвращение к подсудимому, но вместе с тем сказала, что у нее нет иного выбора, кроме как отменить приговор и отправить дело на новое рассмотрение.

Сакетта перевели из тюрьмы штата обратно в окружную тюрьму округа Лодердейл, откуда он сбежал неделю спустя. С тех пор о нем никто не слышал. И он ходил по свету «свободным человеком», совершенно точно продолжая применять насилие к невинным детям.

Последний абзац, как обычно, был посвящен нападкам на судей-либералов. Мелким шрифтом ниже давалось стандартное одобрение письма Роном Фиском.

Некоторые важные факты были опушены весьма удобным образом. Во-первых, суд проголосовал в соотношении 8 к 1 за отмену решения по делу Сакетта и отправке его на повторное рассмотрение. Действия полиции были столь вопиюще неправомерными, что четверо других судей составили очень похожие заключения, в которых еще более резко осуждались выбивание признания под давлением и неконституционный обыск без ордера. Единственный отличившийся, судья Романо, был заблудшей душой и ни разу не голосовал за отмену решений по уголовным делам, втайне поклявшись, что никогда этого не сделает.

Во-вторых Сакетт уже умер. Четыре года назад его убили в стычке в баре на Аляске. Новость об этом едва ли дошла до Миссисипи, и когда его дело было закрыто в округе Лодердейл, ни один репортер этого не заметил. В результате тщательных поисков Барри Райнхарту удалось выяснить правду, но она вряд ли имела какое-то значение.

Кампания Фиска теперь была далека от правды. Кандидат был слишком занят, чтобы заниматься столь незначительными деталями, и полностью доверил все Тони Закари. Предвыборная гонка превратилась в крестовый поход, высшее призвание, и если факты слегка искажались или даже игнорировались, то это было оправданно вследствие важности его кандидатуры. Кроме того, политика — это грязная игра, где нельзя быть уверенным, что другая сторона играет честно.

Барри Райнхарта правда никогда не смущала. Его заботило только, чтобы не попасться на лжи. Если такой сумасшедший, как Даррел Сакетт, будет живой-здоровый ходить по улицам на свободе и вершить свои грязные делишки, то его история покажется еще более страшной. О смерти Сакетта было приятно думать, но Райнхарт предпочитал силу страха. А он знал, что Маккарти не сможет ничего на это ответить. Она проголосовала за отмену решения, все легко и просто. И любые попытки объяснить, почему она поступила именно так, окажутся бесплодными в мире коротких витиеватых фраз и рекламных роликов длиной тридцать секунд.

Оправившись после шока от этой новой рекламы, она попытается стереть Сакетта из своей памяти.

И все же, оправившись от шока, она ощутила необходимость вновь вернуться к этому делу. Она увидела рекламу онлайн на веб-сайте «Объединения жертв» после звонка обеспокоенного Ната Лестера. Ее секретарь Пол нашел упомянутое дело, и они сели читать его в тишине. Шейла едва помнила, о чем шла речь. С тех пор прошло восемь лет, за которые она прочла тысячи записок и написала сотни заключений.

— Вы все сделали правильно, — сказал Пол, когда закончил.

— Да, но почему тогда сейчас кажется, что я ошиблась? — спросила Шейла. Она была с головой погружена в работу, на ее столе лежали заключения по полудюжине дел. Она выглядела озадаченной и потрясенной.

Пол не ответил.

— Интересно, что дальше? — произнесла она, закрыв глаза.

— Возможно, какое-нибудь дело со смертным приговором. И они опять выберут самые пикантные факты.

— Спасибо. Что-нибудь еще?

— Конечно. В этих книгах масса материала. Вы судья. Каждый раз, когда вы принимаете решение, кто-то проигрывает. Этим ребятам наплевать на правду, так что они могут преподнести любое решение так, что оно покажется неправильным.

— О, замолчите, пожалуйста.

Началась трансляция ее первых роликов, и это немного повышало настроение. Первой Нат решил запустить недвусмысленную рекламу, где Шейла в черной мантии сидит в судейском кресле, сдержанно улыбаясь в камеру, и рассказывает о своем опыте — восьми годах работы судьей в округе Харрисон, девяти годах в Верховном суде. Она терпеть не могла хвалить саму себя, но за прошедшие пять лет службы она дважды удостаивалась высочайшего рейтинга в штате в ежегодном обзоре апелляционных судей, проводимом адвокатской коллегией. Она не была ни судьей-либералом, ни судьей-консерватором. Она отказывалась причислять себя к какой-либо группе. Ее призвание состояло в том, чтобы следовать существующим законам штата Миссисипи, а не создавать новые. Лучшие судьи — те, у которых не существует повестки дня и предвзятых убеждений, влияющих на их решения. Лучшие судьи — это судьи с опытом. Ни один из ее соперников никогда не председательствовал на процессе, не выносил решения, не изучал сложные записки по делу, не заслушивал устные прения сторон, не писал финального заключения. До сих пор ни один из ее соперников не проявлял интереса к тому, чтобы стать судьей. И тем не менее они просят избирателей помочь им начать судейскую карьеру, причем с самого верха. Она заканчивала следующими словами уже без тени улыбки на лице: «Меня назначил на эту должность губернатор девять лет назад, а затем меня переизбрали вы, жители штата. Я судья, а не политик, и у меня нет денег, чтобы подобно некоторым тратить их на покупку этого места. Я прошу вас, уважаемые избиратели, помочь донести до сильных мира сего мысль о том, что место в Верховном суде Миссисипи не продается большому бизнесу. Спасибо».

Нат тратил немного денег на каналы Джексона, в основном реклама шла на побережье. Маккарти никогда не сможет позволить себе такую трансляцию, как Фиск. Нат полагал, что Фиск и все эти богатые парни, стоящие за ним, прожигали по 200 тысяч долларов в неделю на одни только ролики об однополых браках.

Первый раунд рекламных роликов Шейлы стоил вдвое меньше, а реакция оказалась довольно вялой. Ее координатор в округе Джексон назвал ролик «некреативным». Шумный юрист-судебник, явно мнивший себя экспертом в делах политических, отправил злобный е-мейл, в котором поносил Ната за столь мягкий подход. С тем, кто пришел с мечом, надо мечом и бороться и отвечать такими же агрессивными роликами. Он напомнил Нату, что его фирма пожертвовала 30 тысяч долларов и, вероятно, не даст больше ничего, если Маккарти не подберет брошенную ей перчатку.

Женщинам реклама, похоже, понравилась. Мужчины отнеслись к ней более критично. Прочитав еще пару дюжин е-мейлов, Нат понял, что просто теряет время.

Барри Райнхарт нетерпеливо ждал, когда последует телевизионный ответ от стратегов Маккарти. Увидев наконец первый ролик, он громко рассмеялся. Какая старомодная, устаревшая, явно провальная попытка: судья в черной мантии, на своем привычном месте с толстыми книгами в качестве реквизита и даже молотком для пущей убедительности. Она выглядела искренне, но в конце концов она была судьей, а не телеведущей. Ее глаза перемещались, по мере того как она считывала текст с телеэкрана перед ней. Очертания ее головы напоминали оленя, подсвеченного автомобильными фарами.

Ив самом деле слабый ответ, но на него необходимо отреагировать. Надо его просто похоронить. Райнхарт потянулся к видеобиблиотеке, находившейся в его арсенале, и выбрал следующую бомбу.

Через десять часов после того, как Маккарти запустила свою рекламу, ее прямо-таки смела с экрана атака, поразившая даже самых прожженных политических дельцов. Она начиналась с громкого выстрела винтовки, а затем показывали черно-белую фотографию судьи Маккарти с официального веб-сайта суда. Раздавался громкий ехидный голос: «Судья Шейла Маккарти не любит охотников. Семь лет назад она написала: „Охотники этого штата плохо соблюдают требования безопасности“». Цитату помещали прямо на ее лицо. Фото сменялось на другое, на этот раз из газетного репортажа, где Шейла пожимала руки людям на какой-то встрече. Тот же голос продолжал: «А еще судья Шейла Маккарти не любит владельцев оружия. Пять лет назад она написала: „Чрезмерно активное лобби владельцев оружия всегда будет атаковать любой закон, который каким-либо образом ограничивает использование пистолетов в наиболее опасных местах. Каким бы разумным ни был предложенный закон, лобби владельцев оружия обрушится на него с яростной критикой“». И этот текст тоже слово за словом быстро печатался на экране. Затем раздавался еще один выстрел, теперь уже дробовика в голубое небо. Появлялся Рон Фиск в полном снаряжении истинного охотника, коим и являлся. Он опускал дробовик и пару секунд говорил с избирателями. Он вспоминал о деде, о том, как охотился в этих лесах еще ребенком, о любви к природе, о клятве защищать священные права охотников и владельцев оружия. В конце ролика Рон уходил в леса, а за ним бежала свора шаловливых собак.

Мелким шрифтом в конце рекламы письменно выражалась благодарность организации под названием «Объединение владельцев оружия» (ОВО).

Правда состояла в следующем: первое дело, упомянутое в ролике, было связано со случайным убийством охотника на оленей. Его вдова подала в суд на человека, его застрелившего, последовал отвратительный процесс, и присяжные в округе Калхун присудили ей компенсацию 600 тысяч долларов — самую большую сумму в истории этого зала суда. Сам суд был столь же мерзким, как бракоразводное дело, с обвинениями в алкоголизме, курении травки и плохом поведении. Оба мужчины состояли в охотничьем клубе и неделю прожили в лагере охотников на оленей. На суде основным спорным вопросом стала безопасность, и несколько экспертов давали показания о законах по регулированию владения оружием и просвещению охотников. И хотя многие показания ставились под сомнение, судя по материалам разбирательства, в основной своей массе они говорили о том, что уровень безопасности в штате ниже среднего.

Во втором деле, в городе Тьюпело в ответ на стрельбу на школьном дворе, в которой никто не был убит, но пострадали четверо, издали постановление, запретившее содержание огнестрельного оружия в пределах ста ярдов от любой государственной школы. Сторонники свободного владения оружием подали в суд, а «Американская стрелковая ассоциация» отметилась в деле, подав напыщенную и высокопарную записку в качестве консультанта суда. Суд приказал отменить постановление на основании Второй поправки, но Шейла выступила против. Тут она уже просто не смогла удержаться от того, чтобы не подставить под удар АСА.

А теперь удар вернулся к ней. Она смотрела последнюю рекламу Фиска у себя в кабинете в одиночестве, с грустью думая о том, что ее шансы слабеют день ото дня. Во время кампании у нее еще была возможность объяснить, почему она голосовала именно так, и указать на то, что несправедливо цитировать ее слова в отрыве от контекста. Но на телевидении у нее было лишь тридцать секунд. Она никогда не успела бы сделать это, и хитрые организаторы кампании Рона Фиска знали об этом.

Через месяц пребывания Клита Коули в «Бухте пиратов» гостеприимство хозяев казино закончилось. Владельцу надоело, что пентхаус постоянно кем-то занят, как и надоело удовлетворять постоянно растущие аппетиты Коули. Кандидата кормили три раза в день, и в основном он требовал приносить еду в номер. За столом, где играли в блэкджек, он хлестал ром так, словно это была вода, и напивался каждый вечер. Он изводил сдающих, оскорблял других игроков и приставал к официанткам, разносящим коктейли. Казино получило от Коули около 20 тысяч долларов, но его расходы составили почти столько же.

Как-то вечером Марлин довольно рано обнаружил его в баре, Коули выпивал и готовился к очередной долгой ночи за столом. После небольшого обмена любезностями Марлин перешел к делу.

— Мы хотим, чтобы вы вышли из гонки, — сказал он. — И когда объявите об этом, то поддержите Рона Фиска.

Глаза Клита сузились. Глубокие морщины пролегли вдоль его лба.

— Что я должен сказать?

— Вы меня слышали.

— Не уверен.

— Мы просим вас снять свою кандидатуру и поддержать Фиска. Все просто.

Коули залпом выпил ром, не отводя глаз от Марлина.

— Продолжайте, — сказал он.

— Тут почти не о чем говорить. Ваши шансы невысоки, мягко говоря. Вы сделали свое дело, когда внесли смуту в ряды избирателей и атаковали Маккарти. Теперь вам пора сойти со сцены и помочь избрать Фиска.

— А что, если мне не нравится Фиск?

— Я уверен, что вы ему тоже не нравитесь. Это не имеет значения. Праздник окончен. Вы повеселились, попали в заголовки газет, познакомились с множеством интересных людей, но ваша последняя речь уже позади.

— Но бюллетени уже напечатаны. И в них есть мое имя.

— Это значит, что горстка ваших фанатов расстроится. Ерунда дело.

Сделав еще один большой глоток рома, Коули сказал:

— Ладно, вход стоит сто тысяч, а выход?

— Пятьдесят.

Он покачал головой и бросил взгляд на столы для игры в блэкджек в отдалении.

— Этого мало.

— Я здесь не для того, чтобы вести переговоры. Это пятьдесят тысяч наличными. Такой же чемодан, как и раньше, только чуть легче.

— Простите. Но мой тариф — сотня.

— Я буду здесь завтра, в то же время, в том же месте. — И с этими словами Марлин исчез.

На следующее утро в девять два агента ФБР постучали в дверь пентхауса. В конце концов Клит добрел до двери и пожелал знать:

— Кто это, черт возьми?

— ФБР. Откройте дверь.

Клит приоткрыл дверь и выглянул через цепочку. Близнецы. В темных костюмах. Ходят к одному парикмахеру.

— Что вам нужно?

— Мы хотели бы задать вам пару вопросов и предпочли бы сделать это по другую сторону двери.

Клит открыл дверь и пригласил их внутрь. На нем были футболка и шорты в стиле НБА, которые доходили до колен и сползли с пояса, открывая чуть ли не половину зада. Наблюдая за тем, как они садятся за маленький обеденный стол, он изо всех сил напрягал усталый мозг, чтобы вспомнить, какой закон нарушил. Ничего из недавних событий на ум не приходило, но ничто и не пришло бы в такое неудачное время дня. Он с трудом усадил свой большой живот — сколько он набрал за последний месяц? — в кресло и взглянул на их идентификационные жетоны.

— Имя Мика Раньона вам о чем-нибудь говорит? — поинтересовался один из них.

Оно действительно говорило, только пока он не был готов это признать.

— Возможно.

— Дилер метамфетаминов. Вы представляли его три года назад в федеральном суде. Просил о десяти годах, сотрудничал с правительством, очень милый парень.

— О, тот самый Мик Раньон.

— Да, тот самый. Он выплатил вам гонорар?

— Мои документы находятся в офисе в Натчезе.

— Прекрасно. У нас есть ордер на них. Мы можем встретиться завтра?

— С удовольствием.

— В любом случае мы уверены, что в ваших документах мало информации о гонорарах, которые вам платил мистер Раньон. У нас есть надежный источник, утверждающий, что он заплатил вам наличными двадцать тысяч долларов и вы никогда не сообщали об этом.

— Рассказывайте!

— А если это так, то вы нарушили РИКО[28] и пару других федеральных законов.

— Добрый старый РИКО. У вас, ребята, не было бы работы, если б не существовало этого закона.

— В какое время завтра?

— Я планировал завтра заняться кампанией. До выборов осталось всего две недели.

Они взглянули на это чудовище с опухшими глазами и всклокоченными волосами и решили, что для кандидата в Верховный суд он смотрится просто нелепо.

— В полдень мы будем в вашем офисе в Натчезе. А если вы не явитесь, мы позаботимся о получении ордера на ваш арест. Это особенно впечатлит избирателей.

Они вышли из комнаты и закрыли за собой дверь.

Позже днем появился Марлин, как и обещал. Он заказал кофе, к которому не притронулся. Клит заказал ром с содовой, а пахло от него так, будто это был уже не первый такой напиток за день.

— Так мы договариваемся на пятидесяти? — спросил Марлин после довольно долгого созерцания официанток, снующих туда-сюда.

— Я все еще думаю.

— Те два парня из ФБР хорошо обошлись с тобой утром?

Клит проглотил пилюлю, даже не вздрогнув, никоим образом не выказав удивления. На самом деле он и не удивился вовсе.

— Отличные ребята, — сказал он. — Я полагаю, сенатор Радд снова решил вмешаться. Он хочет, чтобы Фиск выиграл, потому что они одной крови. Разумеется, мы оба знаем, что Радд — дядя местного прокурора, полного идиота, который получил должность только из-за связей. И уж конечно, он не мог устроиться никуда еще. Радд давит на племянника, который приглашает ФБР, чтобы они выкрутили мне руки. Я выпадаю из гонок и воспеваю достоинства Рона Фиска, а он с писком одерживает великую победу. Он счастлив. Радд счастлив. Большой бизнес счастлив. Разве жизнь не прекрасна?

— Вы весьма близки к истине, — сказал Марлин. — А еще вы взяли от наркодилера двадцать тысяч долларов наличными и не сообщили об этом. Довольно глупо, но это еще не коней света. Нет ничего, что сенатор не мог бы исправить. Подыграйте нам, заберите ваши деньги, уйдите красиво, и вы никогда больше не увидите фэбээрщиков. Дело закроют.

Красные глаза Клита вперились в голубые глаза Марлина.

— Клянетесь?

— Клянусь. Сейчас мы пожмем руки, и можете забыть о завтрашней встрече в Натчезе.

— Где деньги?

— На улице, слева. В том же самом зеленом «мустанге». — Марлин аккуратно выложил ключи на барную стойку. Клит схватил их и исчез.

Глава 29

Когда до выборов осталось всего пятнадцать дней, Барри Райнхарта пригласили на ужин во вьетнамский ресторанчик на Бликер-стрит: мистер Трюдо желал знать самые подробные новости.

В полете из Бока-Ратон Барри, исполненный злорадства, изучал данные последнего опроса. Фиск опережал соперницу на шестнадцать пунктов, это был разрыв, который невозможно сократить. Однополые браки добавили ему еще четыре пункта. Нападки ОБО на Маккарти тоже повысили его рейтинг. Весьма неловкое прощание Клита Коули добавило еще три очка. Сама кампания проходила гладко. Рон Фиск оказался рабочей лошадкой, которая делала все, что ему говорил Тони Закари. И денег у них хватало. Телевизионные ролики транслировались по всем каналам с завидной частотой. Реакция от почтовых рассылок была потрясающей. Кампания собрала 320 тысяч долларов от мелких спонсоров, которых расстроила ситуация с оружием. Маккарти изо всех сил старалась угнаться за ними, но сильно отставала.

Мистер Трюдо выглядел стройным и загорелым и просто пришел в восторг от последних новостей. Разрыв в шестнадцать пунктов стал основной темой разговора за ужином. Карл неустанно допрашивал Райнхарта об этих цифрах. Можно ли им доверять? Как удалось их достигнуть? Как эти цифры соотносились с другими кампаниями, которые проводил Барри? Что может сдвинуть перевес в другую сторону? Возникала ли у Барри ситуация, когда столь большой разрыв просто исчезал без следа?

Барри гарантировал победу.

Первые три квартала года в отчетах «Крейн кемикл» отражались плохие продажи и маленькая прибыль. Компания столкнулась с производственными проблемами в Техасе и Индонезии. Три завода закрылись на масштабный незапланированный ремонт. Завод в Бразилии закрылся по непонятным причинам, оставив две тысячи сотрудников без работы. Крупные заказы не выполнялись. Постоянные покупатели испытывали разочарование. Специалистам по продажам было нечего продавать. Конкуренты снижали цены и еще больше подрывали вялый бизнес. Боевой дух упал ниже некуда, и распространились слухи об экономическом спаде и больших сокращениях.

На фоне всего этого хаоса Карл Трюдо искусно дергал за веревочки. Ничего противозаконного он не делал, просто фабриковать бухгалтерскую отчетность он научился уже много лет назад. И когда одной из его компаний нужно было показать плохие результаты, Карл мог это устроить. За год «Крейн» перестала производить расходы на исследования и развитие, перевела неприлично большие суммы в резерв на юридические нужды, набрала кучу денег в долг по выданным ей кредитным линиям, задушила продажи, саботировав производство, раздула расходы, продала два весьма прибыльных подразделения и умудрилась оттолкнуть от себя многих клиентов. Благодаря этому Карлу удавалось постоянно подпитывать прессу новой информацией о компании. Со времени вынесения вердикта «Крейн» постоянно была на заметке у бизнес-репортеров, и плохие новости не сходили со страниц газет. Разумеется, в каждой статье ссылались на большие проблемы с законом, которые предстояло преодолеть компании. Вероятность банкротства упоминалась не единожды, после того как этому осторожно помог сам Карл.

В начале года акции стоили 17 долларов. Девять месяцев спустя они остановились на отметке 12,5 доллара. Теперь, когда до выборов осталось две недели, Карл приготовился к последней атаке на уже и так потрепанные акции корпорации «Крейн кемикт».

Звонок от Джареда Кертина прозвучал как во сне. Уэс слушал его голос, закрыв глаза. Это просто не могло быть правдой.

Кертин объяснил, что его клиент поручил ему изучить возможности мирного урегулирования бауморского разбирательства. В «Крейн кемикл» дела шли хуже некуда: компании требовалось разобраться с исками, иначе она не сможет вновь сосредоточиться на своей деятельности и вернуть себе конкурентоспособность. Его предложение состояло в том, чтобы собрать всех адвокатов в одном месте в одно время и запустить процесс. Это будет нелегко, поскольку у них много истцов с массой претензий. И еще сложности сопряжены с тем, что придется контролировать большое количество юристов. Он настоял, чтобы Уэс и Мэри-Грейс выступили как главные представители адвокатов истцов, но дальнейшие подробности предлагал обсудить уже на первой встрече. Сроки вдруг приобрели небывалую важность. Кертин забронировал конференц-зал в одном отеле в Хаттисберге и высказал пожелание, чтобы их встреча началась в пятницу и продлилась все выходные в случае необходимости.

— Сегодня вторник, — сказал Уэс, сжав трубку так, что костяшки пальцев побелели.

— Да, я знаю. И я уже сказал, что мой клиент хочет начать процесс как можно быстрее. Могут уйти недели или месяцы на его завершение, но мы готовы к долгим переговорам.

Уэс тоже был готов. В пятницу он собирался ехать на дачу показаний в суд, но это можно было отложить.

— Каковы правила игры? — спросил он.

Здесь Кертин имел преимущество, ведь он готовился к этому разговору долгие часы, а Уэс едва оправился от шока и волнения. К тому же Кертин был опытнее Уэса. Ему уже несколько раз приходилось заключать коллективные мировые соглашения, а Уэс мог об этом только мечтать.

— Я разошлю письмо всем известным мне адвокатам истцов, — пояснил Кертин. — Взгляните на список и посмотрите, не пропустил ли я кого-нибудь. Как вы знаете, постоянно появляются новые истцы. Приглашаются все юристы, но самый лучший способ свести на нет переговоры по заключению подобного мирового соглашения — это выдать юристам-судебникам микрофоны. Вы с Мэри-Грейс будете выступать от имени истцов. Я буду представлять «Крейн». Первая задача состоит в том, чтобы установить личности всех людей, заявляющих какие-либо претензии. По нашим подсчетам, их около шестисот, от умерших до больных с жалобами на носовые кровотечения. В ряде писем я попрошу юристов предоставить мне данные о клиентах, независимо от того, подали ли они иски или нет. Как только мы узнаем, кто жаждет получить кусок пирога, перед нами встанет вторая задача — классифицировать претензии. В отличие от мирного урегулирования, в котором участвуют десять тысяч истцов, нашим процессом можно будет управлять в том смысле, что мы применим индивидуальный подход к истцам. По нашим сведениям, шестьдесят восемь человек скончались, сто сорок три — тяжело больны и близки к смерти, а все остальные страдают от разных недугов, которые, судя по всему, не угрожают жизни.

Кертин выдал эти цифры, словно военный корреспондент, вещающий с поля боя. Уэс не мог не поморщиться, и в его голове промелькнула еще одна нехорошая мысль о «Крейн кемикл».

— В любом случае мы начнем с того, что изучим эти данные более подробно. Моя цель — прийти к строго определенной цифре, а затем подумать, насколько она сочетается с суммой, которую готов потратить мой клиент.

— И о каких цифрах мы говорим? — спросил Уэс, горько усмехнувшись.

— Не сейчас, Уэс, быть может, мы обсудим это позже. Я попрошу всех юристов заполнить стандартную форму на каждого клиента. Если мы получим их до пятницы, это будет просто отлично. Я привезу всю свою команду, Уэс. Моих юристов по судебным делам, дополнительный персонал, экспертов, служащих, занимающихся математическими расчетами, и даже парня, в каком-то смысле представляющего «Крейн». К тому же со мной, как обычно, будут люди из страховой. Возможно, вы тоже захотите забронировать большой номер для вашего персонала.

«А чем я за это буду платить?» — чуть не спросил Уэс. Кертин прекрасно знал о банкротстве.

— Отличная идея, — выдавил он.

— И, Уэс, мой клиент желает сохранить все в секрете. Не стоит оглашать эту информацию публично. Если просочится хоть слово, то истцы, их юристы да и весь Баумор придут в волнение. И что произойдет, если переговоры зайдут в тупик? Так что давайте сохраним это в тайне.

— Конечно.

Как глупо. Кертин собирался разослать письма как минимум в двадцать юридических фирм. Бейб в кафе в Бауморе узнает о встрече по заключению мирового соглашения прежде, чем начнет подавать обед.

На следующее утро в газете «Уолл-стрит джорнал» на первой же странице опубликовали статью о мировых потугах «Крейн кемикл». Анонимный источник, работавший на компанию, подтвердил правдивость слухов. Эксперты наперебой высказывали разные мнения, но в целом рассматривали это как позитивный шаг для компании. Большие выплаты можно подсчитать. Размер ущерба можно ограничить. На Уолл-стрит понимают, что значат строгие цифры, и ненавидят неопределенность. И уже сложилась целая традиция, согласно которой пострадавшие компании обеспечивают себе безоблачное финансовое будущее, выплачивая массовые компенсации, которые хоть и обходятся дорого, зато помогают избавиться от еще более затратных разбирательств.

Как только открылись биржи, цена за акцию «Крейн» составила 12,75 доллара и после ожесточенных торгов повысилась на 2,75 доллара.

После полудня в среду в «Пейтон энд Пейтон», как и во многих других юридических фирмах, стали разрываться телефоны. Новости о мирном урегулировании уже распространились по улицам и даже попали в Интернет.

Денни Отт позвонил поговорить с Мэри-Грейс. Группа жителей Пайн-Гроув собралась у церкви, чтобы помолиться, обменяться сплетнями и вместе дождаться чуда. Это было похоже на демонстрацию, сказал он. Неудивительно, что точки зрения на истину разнились. Вопрос о мирном урегулировании уже обсуждался, и деньги вот-вот должны попасть в руки пострадавших. Нет, переговоры состоятся в пятницу, но есть сомнения насчет того, что они все же будут проведены. Нет, никакого урегулирования не предвидится, ожидается всего лишь встреча юристов. Мэри-Грейс объяснила, что происходит, и попросила Денни сказать людям правду. Вскоре стало очевидно, что либо ей, либо Уэсу придется поспешить к церкви и встретиться с клиентами.

В кафе «У Бейб» собрались оживленные любители кофе, надеясь услышать последнее слово. Потребуют ли от «Крейн» провести очистные работы? Некто, утверждающий, что знает больше других, уверял, будто без этого мировые соглашения не будут подписаны. Какую сумму выплатят по искам родственников умерших? Кто-то слышал, что около 5 миллионов каждому. Люди яростно спорили. Эксперты отстаивали свою точку зрения, но вскоре их просто перекричали.

Ф.Клайд Хардин пришел из офиса и тут же занял центральное место на сцене. Над его коллективным иском смеялись многие местные жители, которые чувствовали, что он желает лишь почивать на лаврах Пейтонов с кучкой корыстолюбивых клиентов. Он и его добрый друг Стерлинг Бинц из Филадельфии обозначили в своем коллективном иске почти триста «весьма тяжело пострадавших». Со времен подачи в январе с иском так ничего и не произошло. Теперь, однако, Ф.Клайд резко приобрел влияние. В любое обсуждение по мирному урегулированию должны были включить и «его людей». И он получит место за столом в пятницу, как он объяснил замолчавшей толпе. Он будет сидеть там вместе с Уэсом и Мэри-Грейс Пейтон.

Дженет Бейкер стояла за прилавком круглосуточного магазина на южной окраине Баумора, когда ей позвонила Мэри-Грейс.

— Только пока не стоит радоваться, — предупредила Мэри-Грейс довольно строго. — Процесс может затянуться надолго, а перспектива мирного урегулирования весьма туманна.

У Дженет были вопросы, но она даже не знала, с какого из них начать. Мэри-Грейс будет в церкви Пайн-Гроув в 7.00, чтобы подробно все обсудить с клиентами. Дженет пообещала приехать.

Дело Дженет Бейкер с приложенным к нему вердиктом на сумму 41 миллион долларов станет первым на столе.

Новости о мирном урегулировании слишком взволновали Баумор. В маленьких офисах в центре города секретари, риелторы и страховые агенты говорили только об этом. И без того вялая торговля на Мэйн-стрит и вовсе замерла, ведь друзья и соседи просто не могли пройти мимо друг друга, не обменявшись сплетнями. Клерки в Доме суда округа Кэри собирали слухи, переиначивали их, что-то приукрашали, что-то преуменьшали, а затем передавали дальше. В школах преподаватели собирались в учительских и сообщали друг другу последние новости. Пайн-Гроув была не единственной церковью, где верующие и исполненные надежды люди собирались для молитвы и утешения. Многие городские пасторы провели вторую половину дня за телефонными разговорами, слушая рассказы жертв «Крейн кемикл».

Мировое соглашение закроет самую безобразную главу в истории города и позволит начать все с чистого листа. Вливание денег станет хоть какой-то компенсацией для тех, кто пострадал. Наличные будут тратиться вновь и вновь, что подхлестнет умирающую экономику. Разумеется, «Крейн» заставят произвести очистные работы, и когда это наконец произойдет, быть может, вода опять станет безопасной. Баумор с чистой водой — это была мечта, в которую почти невозможно поверить. Им наконец-то удастся избавиться от ненавистного прозвища «округ Канцер».

Мирное урегулирование станет быстрым и последним эпизодом этого кошмара. Никто в городе не хотел судебного процесса, который затянется на долгое время и приобретет уродливые формы. Никто не хотел еще одного такого разбирательства, как по делу Дженет Бейкер.

Нат Лестер докучал редакторам газет и репортерам уже целый месяц. Он пребывал в ярости из-за приводящей людей в заблуждение рекламы, которая наводнила южный Миссисипи, и выплескивал злобу на редакторов за то, что они не выступают против этого. Он составил отчет, в который включил объявления Фиска, использованные в печати, почтовых рассылках, на радио, в Интернете и по телевидению, и тщательно их проанализировал, указав на каждый ложный факт, полуправдивое заявление и слово, отдающее фальшью. Исходя из объемов почтовых рассылок, он также оценил количество денег, которое было вложено в кампанию Фиска. Эта сумма составляла как минимум 3 миллиона, и он предполагал, что большая часть денег пришла извне. Однако не существовало способов это проверить до проведения выборов. За вечер он разослал отчет во все газеты округа, а потом подкрепил сделанное агрессивными звонками по телефону. Он ежедневно обновлял и пересылал отчет, а по телефону вел себя еще более нахально. Наконец его усилия были вознаграждены.

К удивлению и глубочайшему удовлетворению Ната, три крупнейшие газеты округа проинформировали его (разумеется, независимо друг от друга и неофициально), что планируют разместить язвительные передовицы по кампании Фиска в грядущих воскресных изданиях.

Фортуна и дальше не отвернулась от Ната. Проблема однополых браков привлекла внимание «Нью-Йорк таймс», и один репортер приехал в Джексон, чтобы узнать обо всем поподробнее. Его звали Гилберт, и очень скоро он добрался до предвыборного штаба Маккарти, где Нат поведал ему неофициальную версию событий. Еще он поделился с Гилбертом телефонными номерами двух студентов-геев, которые выслеживали Мейерчека и Спано.

В неофициальной беседе они все рассказали Гилберту и показали ему собранное досье. Студенты провели четыре дня в Чикаго и выяснили довольно много интересного. Они познакомились с Мейерчеком в его собственном баре близ Эванстона, рассказали ему, что недавно в городе и ищут друзей. Они провели несколько часов в этом месте, хорошо выпили с постоянными посетителями и не услышали ни слова об иске в Миссисипи. На фотографиях в газетах Джексона у Мейерчека были светлые волосы и смешные очки. В Чикаго его волосы потемнели, а очки куда-то исчезли. Его улыбающееся лицо было запечатлено на одной из групповых фотографий, которые они сняли в баре. Что касается Спано, то они посетили дизайн-центр, где он работал консультантом для не самых богатых покупателей. Они притворились, что поселились в старом здании поблизости и два часа провели за беседой с ним. Заметив их странный акцент, Спано поинтересовался, откуда они. Студенты сказали, что из Джексона, штат Миссисипи, но он никак не отреагировал.

— Вы когда-нибудь бывали там? — спросил один из них.

— Проезжал мимо пару раз, — ответил Спано. И эти слова прозвучали из уст зарегистрированного избирателя, водителя с правами этого штата и участника апелляционного процесса в Верховном суде этого штата. Хотя Спано никогда не появлялся в баре Мейерчека, судя по всему, они действительно были парой и проживали по одному адресу — в бунгало на Кларк-стрит.

Студенты-юристы продолжали звонить и наведываться в их пустующую квартиру в Джексоне, так и не дождавшись ответа. Сорок один день назад, постучав в дверь, они засунули рекламную рассылку в маленькую щель рядом с дверной ручкой. Она все еще была там: дверь так и не открывали. Старый «сааб» не трогался с места. Одна шина была спущена.

Гилберта увлекла эта история, и он яростно принялся копать дальше. Попытка пожениться в Миссисипи попахивала циничным заговором, направленным на то, чтобы поднять проблему однополых браков в разгар предвыборной гонки между Маккарти и Фиском. При этом страдала только Маккарти.

Гилберт долго донимал радикально настроенного юриста, представлявшего Мейерчека и Спано, но ни к чему не пришел. Он два дня ходил по пятам за Тони Закари, но не смог выбить из него ни слова. Его звонки Рону Фиску и в его предвыборный штаб оставались без ответа. Гилберт поговорил с Мейерчеком и со Спано по телефону, но разговор быстро завершился, как только он попытался надавить на них, указав на их связи с Миссисипи. Он позаимствовал пару цитату Ната Лестера и проверил факты, собранные студентами-юристами.

Гилберт закончил работу над отчетом и сдал его в редакцию.

Глава 30

Первая стычка возникла по поводу того, кого допустят в конференц-зал. Что касается защиты, Джаред Кертин единолично командовал своим батальоном, и никаких проблем не возникало. Скандал разразился в другом лагере.

Стерлинг Бинц приехал довольно рано и привлек всеобщее внимание, его окружали молодые люди, напоминавшие юристов, а также молодчики, напоминавшие мясников. Он утверждал, что представляет более половины жертв Баумора и, следовательно, заслуживает того, чтобы взять на себя ведущую роль в переговорах. Говорил Бинц неприятным гнусавым голосом с акцентом, совсем не похожим на южный миссисипский, и тут же вызвал всеобщее негодование. Уэс успокоил его, но ненадолго. Ф.Клайд Хардин наблюдал за ними с безопасного расстояния из-за угла, уплетая крекер, наслаждаясь видом баталий и молясь о быстром урегулировании вопроса. Внутренняя налоговая служба уже взялась за рассылку зарегистрированных писем.

Всенародно известная звезда по искам об отравлениях из Мельбурн-Бич, штат Флорида, прибыла со своими помощниками и вступила в бурное обсуждение. Этот юрист тоже утверждал, что представляет сотни пострадавших и, поскольку является ветераном исков по мирному урегулированию, считает, что именно он должен вести дело со стороны истцов. Эти двое юристов, специализирующихся на коллективных исках, вскоре развязали ссору из-за упущенных клиентов.

Еще семнадцать юридических фирм тоже боролись за место под солнцем. Некоторые из них действительно занимались исками о возмещении личного ущерба, но большинство являли собой кучку специалистов по автомобильным авариям, которые подобрали одно или два дела, после того как пошарили по Баумору.

Страсти накалились еще задолго до начала встречи, и когда разразился настоящий скандал, вероятность того, что скоро в дело пойдут кулаки, стала вполне ощутимой. Когда конфликт достиг апогея, Джаред Кертин привлек всеобщее внимание и объявил, что Уэс и Мэри-Грейс Пейтон решат, кто какое место займет. А если кто-то с этим не согласен, то он и его клиент вместе со своей страховой компанией сейчас же удалятся и унесут с собой все деньги. Это помогло успокоить толпу.

Затем возник вопрос о том, что делать с прессой. Как минимум три репортера собирались освещать эту «секретную» встречу, и когда их попросили уйти, они отказались. К счастью, Кертин организовал в зале присутствие вооруженной охраны. В конце концов журналистов выпроводили из отеля.

Кертин также предложил и пообещал оплатить привлечение к процессу арбитра — не заинтересованного в исходе дела человека, знающего толк в судопроизводстве и мировых соглашениях. Уэс дал согласие, и Кертин нашел в Форт-Уорсе вышедшего в отставку федерального судью, который на полставки работал посредником при переговорах. Судья Розенталь спокойно взял на себя бразды правления, после того как юристы-судебники успокоились. На то, чтобы распределить места, у него ушел час. Он сам должен был занять кресло в конце длинного стола. Справа от него в центре стола располагался мистер Кертин в окружении своих партнеров, младших юристов, Фрэнка Салли из Хаттисберга, двух господ из «Крейн» и представителя их страховой компании. Итого за столом разместилось одиннадцать человек на стороне защиты, а в зале их поддерживали еще двадцать.

Слева от него в центре сели Пейтоны, прямо напротив Джареда Кертина. Рядом с ними занял место Джим Макмэй, юрист-судебник из Хаттисберга, ведущий четыре дела со смертельным исходом, все из Баумора. Макмэй сколотил состояние на судах с производителями таблеток для похудения на основе «фен-фена» и участвовал в нескольких конференциях по мирному урегулированию коллективных исков. К нему присоединился юрист из Галфпорта с похожим послужным списком. Другие кресла заняли миссисипские юристы, ведущие дела жителей Баумора. Ребят с коллективными исками оттеснили на задний план. Стерлинг Бинц высказал возмущение по поводу размещения в зале, а Уэс злобно приказал ему заткнуться. Когда мясники соответствующим образом на это отреагировали, Джаред Кертин объявил, что коллективные иски отнюдь не входят в список приоритетов «Крейн», а если Бинц надеется получить хоть десять центов, то ему лучше молчать и не вмешиваться в процесс.

— Здесь вам не Филадельфия, — сказал судья Розенталь. — Это телохранители или юристы?

— И то, и другое! — рявкнул Бинц.

— Следите за их поведением.

Бинц сел, бормоча проклятия.

На часах было лишь 10 утра, а Уэс уже ощущал дикую усталость. Но его жена была готова приступить к делу.

Три часа они без перерыва шуршат бумагами. Судья Розенталь распределял поступавшие от юристов документы, копировал их в соседнем кабинете, просматривал и классифицировал в соответствии с только что созданным судебным рейтингом: дела со смертельным исходом были отнесены к первому классу, с подтвержденным диагнозом заболевания раком — ко второму, а все остальные — к третьему.

Случилась заминка, когда Мэри-Грейс предложила поставить дело Дженет Бейкер первым в списке приоритетов и, следовательно, выдать ей больше денег, поскольку она фактически добралась до суда. «Но почему она заслуживает больше, чем истцы по другим делам со смертельными исходами?» — возразил один из судебных юристов.

— Потому что она отправилась в суд, — парировала Мэри-Грейс, метнув на него яростный взгляд. Другими словами, юристы Бейкер не побоялись бросить вызов «Крейн», в то время как все остальные сидели на месте и лишь наблюдали. За несколько месяцев до начала процесса Пейтоны обратились по крайней мере к пяти другим юристам-судебникам из присутствующих, включая Джима Макмэя, практически умоляя их о помощи. Но им все отказали.

— Мы признаем, что дело Бейкер стоит больше, — сказал Джаред Кертин. — Откровенно говоря, я просто не могу оставить без внимания вердикт на 41 миллион долларов.

И впервые за несколько лет Мэри-Грейс искренне улыбнулась ему. Она готова была заключить его в объятия.

В час дня они разошлись на двухчасовой обед. Пейтоны и Джим Макмэй укромно устроились в углу отельного ресторана и попытались проанализировать ход встречи. Хотя они и согласились принять в ней участие, их волновал вопрос реальных намерений «Крейн». Действительно ли за всем стояло желание заключить мировое соглашение? Или это был способ отвлечь внимание от реального положения дел в компании?

Тот факт, что национальные бизнес-издания знали так много о секретных мировых переговорах, наводил юристов на подозрения. Однако до сих пор мистер Кертин всеми силами пытался доказать, что приехал сюда не просто так. На лицах парней из «Крейн» и страховщиков не было и тени улыбки, а это, вероятно, говорило о том, что они собирались расстаться со своими деньгами.

В 15.00 в Нью-Йорке Карл Трюдо обмолвился о том, что переговоры в Миссисипи идут хорошо. «Крейн» была оптимистично настроена по поводу мирового соглашения.

В конце недели на закрытии торгов цена ее акций составила 16,5 доллара, поднявшись на 4 доллара.

В 15.00 в Хаттисберге участники переговоров вновь заняли свои места и судья Розенталь опять запустил бумажную мельницу. Три часа спустя были завершены предварительные расчеты. На столе были собраны иски от 704 человек. Шестьдесят восемь умерли от рака, в чем их семьи обвиняли «Крейн». Сто сорок три болели раком сейчас. Остальные страдали от менее серьезных заболеваний и недугов, которые предположительно были вызваны употреблением зараженной питьевой воды с насосной станции Баумора.

Судья Розенталь поздравил обе стороны с окончанием тяжелого, но продуктивного дня и отложил дальнейшее разбирательство до 9.00 в субботу.

Уэс и Мэри-Грейс поехали прямо в офис, чтобы сообщить последние новости остальным сотрудникам фирмы. Шерман провел весь день на переговорах вместе с ними и поделился собственными впечатлениями. Они сошлись на том, что Джаред Кертин вернулся в Хаттисберг с целью уладить судебные дела в Бауморе и, судя по всему, его клиент хотел именно этого. Уэс все же заметил, что праздновать победу еще рано. Пока они только обозначили стороны, участвующие в процессе. А первый доллар и близко не показывался.

Мэк и Лайза уговорили их сходить в кино. Где-то на середине сеанса, начавшегося в восемь часов, Уэс задремал, а Мэри-Грейс пустым взглядом смотрела в экран, механически поедая поп-корн и считая в уме, сколько стоили услуги врачей, боль и страдания, потеря друзей, потеря зарплаты, потеря всего. Она и мысли не допускала о том, чтобы подсчитать гонорары юристов.

В субботу за столом оказалось уже меньше людей в пиджаках и галстуках. Даже судья Розенталь выглядел неофициально в черной рубашке поло под спортивной курткой. Когда неугомонные юристы наконец расселись и наступила тишина, он произнес приятным глубоким голосом, который звучал не на одном процессе:

— Предлагаю начать с дел со смертельным исходом и разобраться с ними.

Двух одинаковых дел с точки зрения компенсации не было. Дети «стоили» намного меньше взрослых, потому что ничего не зарабатывали. Молодые отцы «стоили» больше, ввиду упущенной выгоды в форме их будущей зарплаты. Некоторые из умерших страдали долгие годы, другие отошли в мир иной относительно быстро. Медицинские счета у всех были на разную сумму. Судья Розенталь представил еще один критерий, пусть произвольный, но такой, от которого хотя бы можно было оттолкнуться. Он предлагал оценивать каждое дело, исходя из его «стоимости». Самые дорогостоящие дела получат пять баллов, а самые дешевые (дети) — один. Пока юристы истцов спорили по этому поводу, несколько раз успели объявить перерыв. Когда наконец список был согласован, начали с Дженет Бейкер. Ей дали 10 баллов. Следующее дело касалось смерти пятидесятичетырехлетней женщины, которая на полставки работала в булочной и умерла после трехлетней борьбы с лейкемией. Этому делу присудили три балла.

Во время обсуждения списка каждый юрист мог представить свое отдельное дело и ходатайствовать о присвоении более высокого рейтинга. И тем не менее Джаред Кертин никак не давал понять, сколько готов заплатить за любое из дел со смертельным исходом. Мэри-Грейс внимательно наблюдала за ним, пока выступали другие юристы. Выражение его лица и жесты не выдавали ничего, кроме глубокой сосредоточенности.

В 14.30 они закончили с делами первого класса и перешли к более длинному списку истцов, которые еще были живы, но боролись с раком. Оценить их дела было еще сложнее. Никто не знал, как долго проживет каждый из них или насколько сильны будут их страдания. Никто не мог предсказать вероятность смертельного исхода. Счастливчики выживут и излечатся от рака. Дискуссия распалась на несколько жарких споров, и порой даже судья Розенталь демонстрировал беспокойство и не мог предложить компромисс. Позднее днем Джаред Кертин начал проявлять признаки усталости и фрустрации.

Когда время подошло к 19.00 и заседание, к счастью, приблизилось к концу, Стерлинг Бинц не смог удержать себя в руках.

— Не знаю, сколько еще я могу сидеть здесь и наблюдать за этим маленьким спектаклем, — грубо объявил он, подходя к столу в дальнем конце от судьи Розенталя. — Я хочу сказать, что просидел здесь два дня, и мне даже не дали слова. А это значит, что моих клиентов просто игнорируют. С меня хватит. Я представляю коллективный иск более чем трех сотен пострадавших, а вы все, похоже, хотите оставить их без единого цента.

Уэс хотел было возразить, но передумал. Пусть говорит. Все равно скоро объявят, что встреча закончилась.

— Моих клиентов игнорировать нельзя! — выкрикнул Бинц, и все затихли. В его голосе слышались нотки безумия, оно проскальзывало и в его взгляде, так что, быть может, стоило дать ему выговориться. — Мои клиенты сильно пострадали и все еще страдают. Но вам на них наплевать. Я не могу болтаться здесь вечно. Завтра днем меня ждут в Сан-Франциско для заключения другого мирового соглашения. У меня восемьсот исков против Шмельцера по поводу их слабительных таблеток. А поскольку здесь всем очень нравится сидеть и болтать о чем угодно, кроме денег, позвольте рассказать вам, что я думаю по этому вопросу.

Он привлек всеобщее внимание. Джаред Кертин и ребята — денежные мешки подняли головы и немного напряглись. Мэри-Грейс изучала каждую морщинку на лице Кертина. Если этот сумасшедший назовет сумму, то она должна увидеть, как отреагирует ее противник.

— Я подпишу мировое соглашение, только если получу не меньше сотни тысяч долларов за каждое дело, — сказал Бинц с презрительной усмешкой. — Может, и больше, в зависимости от конкретного клиента.

На лице Кертина не дрогнул ни единый мускул, но, впрочем, так было всегда. Один из его младших юристов покачал головой, другой улыбнулся глупой улыбкой, полной изумления. Два руководителя из «Крейн» нахмурились и сменили позы, очевидно, посчитав такое заявление абсурдным.

Пока зал переваривал сумму в 30 миллионов долларов, Уэс подсчитал все в уме. Бинц, возможно, заберет треть, потом поделится крохами с Ф.Клайдом Хардином и быстренько переключится на другую золотую жилу коллективных исков.

Ф.Клайд съежился в дальнем углу, он просидел там уже много часов. В руке он держал бумажный стакан с апельсиновым соком, колотым льдом и четырьмя унциями водки. В конце концов, ведь был уже вечер субботы. Столь простые расчеты он мог бы провести даже во сне. Его доля составляла 5 процентов всего гонорара, или 500 тысяч долларов при условии успешной реализации вполне разумной схемы, которую только что так дерзко обнародовал его партнер. По их договору Ф.Клайду также доставалось 500 долларов с каждого клиента, так что с трехсот клиентов он уже должен был получить 150 тысяч. Но не получил. Бинц выдал ему около трети этой суммы и, похоже, пока не собирался обсуждать остальное. Он был очень занятым юристом, до которого трудно дозвониться. И разумеется, он сделает все, как обещал.

Ф.Клайд залпом выпил напиток, пока все в зале обсуждали заявление Бинца.

— Мы не согласимся на жалкие крохи, — угрожал он. — На каком-то этапе переговоров, и чем скорее, тем лучше, дела моих клиентов должны оказаться на этом столе.

— Завтра утром в девять! — вдруг рявкнул судья Розенталь. — А пока заседание объявляется закрытым.

«Жалкая кампания» — под таким заголовком вышла передовица в воскресном выпуске «Кларион леджер» в Джексоне. Использовав материал отчета Ната Лестера, редакторы раскритиковали кампанию Рона Фиска за использование грязной рекламы. Они обвинили Фиска в том, что он взял миллионы у крупного бизнеса и использовал их для обмана людей. Его объявления пестрили полуправдивыми заявлениями и фразами, вырванными из контекста. Его оружием был страх: страх перед гомосексуалистами, страх перед законами, ужесточающими контроль над оружием, страх перед сексуальными маньяками. Его осудили и за то, что он называл Шейлу Маккарти «либералкой», хотя по результатам ее работы, тщательно изученной коллегией редакторов, ее можно было причислить лишь к представителям весьма умеренных взглядов. Они заклеймили Фиска за обещания голосовать тем или иным образом по делам, которые ему предстояло рассмотреть как члену суда.

В статье также осуждался весь процесс. Обоими кандидатами было собрано и потрачено столько денег, что честные и справедливые выборы ставились под угрозу. Неужели Шейла Маккарти, получившая более 1,5 миллиона долларов от юристов-судебников, проигнорирует эти деньги, когда те же самые юристы появятся в Верховном суде?

Заканчивался текст призывом отменить выборы в суд как таковые и ввести назначение судей беспристрастной комиссией.

«Сан гералд» из Билокси опубликовала еще более неприятную статью. Они обвинили компанию Фиска в откровенной лжи, подкрепив заявление примером рассылки с упоминанием Даррелла Сакетта. Сакетт умер, а не разгуливая на свободе в поисках новых жертв. Он умер еще четыре года назад, и Нат Лестер выяснил это, сделав лишь пару телефонных звонков.

«Хаттисберг американ» предложила кампании Фиска прекратить вводящую в заблуждение негативную рекламу и до дня выборов раскрыть тот факт, что они получили огромные пожертвования от спонсоров за пределами штата. Газета призывала обоих кандидатов соблюдать приличие и не позорить честь Верховного суда.

На третьей странице раздела «А» в «Нью-Йорк таймс», в репортаже Гилберта появились фотографии Мейерчека и Спано, а также Фиска и Маккарти. Там в общих чертах описывались сами предвыборные гонки, а затем уже более подробно поднималась проблема однополых браков, которую искусственно создали и внедрили в гонку двое мужчин из Иллинойса. Гилберт потратил массу времени на сбор и изучение доказательств того, что эти двое уже давно жили в Чикаго и практически не имели никакого отношения к Миссисипи. Он не рассуждал о том, что их использовали консервативные политические агенты, чтобы подорвать авторитет Маккарти. Этого просто не требовалось. Самая убийственная фраза размещалась в последнем абзаце. Там цитировались слова Ната Лестера: «Эти парни — лишь парочка клоунов, которых Рон Фиск и те, кто за ним стоит, использовали, чтобы создать несуществующую проблему. Их цель — разозлить правых христиан и отправить их стройными рядами на выборы».

Рон и Дорин Фиск сидели за кухонным столом, не обращая внимания на утренний кофе; они читали передовицу в газете из Джексона и курили. А ведь все шло так гладко. Они лидировали по всем опросам. Осталось всего девять дней, и они уже предвкушали победу. Почему же тогда вдруг Рона заклеймили «лжецом» и «обманщиком» в самой крупной газете штата? Это был болезненный и унизительный удар, которого они совершенно не ждали. И уж конечно, не заслужили. Они были честными, достойными уважения христианами. Почему с ними так поступили?

Зазвонил телефон, и Рон схватил трубку. Раздался усталый голос Тони:

— Ты видел газету из Джексона?

— Да, мы сейчас ее изучаем.

— А еще одну из Хаттисберга и «Сан гералд» ты уже читал?

— Нет, а что?

— А «Нью-Йорк таймс»?

— Нет. Посмотри ее в Интернете. Перезвони мне через час.

— Все так плохо?

— Да.

Они читали и дымили еще целый час, а потом решили не ходить в церковь. Рон чувствовал себя преданным и растерянным и был не в настроении выходить из дома. Согласно последним данным от тех, кто проводил опрос в Атланте, он лидировал с уверенным отрывом. Теперь же ему казалось, что его ждет неминуемое поражение. Ни один кандидат не переживет такой публичной порки. Он винил во всем либеральную прессу. Он винил Тони Закари и тех, кто держал кампанию под контролем. И он винил себя за то, что был так наивен. Как он мог положиться на людей, которых едва знал?

Дорин уверяла его, что он не виноват. Он настолько погрузился в кампанию, что едва успевал замечать что-то еще. Любая кампания хаотична. Никто не может уследить за всеми действиями работников и добровольцев.

Рон выплеснул гнев на Тони во время долгого и напряженного телефонного разговора.

— Вы подвели меня, — говорил Рон. — Вы унизили меня и мою семью до такой степени, что мне не хочется выходить из дома. Я думаю о том, чтобы выйти из игры.

— Ты не можешь уйти, Рон, в тебя вложено слишком много денег, — ответил Тони, пытаясь скрыть панику и ободрить своего парня.

— В этом и проблема, Тони. Я позволил вам потратить слишком много денег, а вы все не смогли с этим справиться. Немедленно прекратите всю рекламу по телевидению.

— Это невозможно, Рон. Процесс уже запущен.

— Так, значит, я не могу управлять своей кампанией, ты это хочешь сказать, Тони?

— Все не так просто.

— Я не выйду из дома, Тони. Немедленно прекратите всякую рекламу. Остановите все, а я буду звонить редакторам этих газет и признавать свои ошибки.

— Рон, перестань.

— Я здесь босс, Тони, и это моя кампания.

— Да, и ты выиграл эти выборы. Не порть все, когда осталось всего девять дней.

— Ты знал, что Даррелл Сакетт мертв?

— Ну, на самом деле…

— Отвечай на вопрос, Тони. Ты знал, что он мертв?

— Не уверен.

— Ты уволен, Тони. Ты уволен, а я выхожу из игры.

— Не горячись, Рон. Успокойся.

— Ты уволен!

— Я приеду через час.

— Давай, Тони. Ты приедешь сюда как можно быстрее, а до тех пор ты уволен.

— Я уже выхожу. Не делай ничего, пока я не доберусь туда.

— Я прямо сейчас буду звонить редакторам.

— Не делай этого, Рон. Пожалуйста. Подожди до моего приезда.

У юристов было мало времени на чтение газет с утра в субботу. К восьми часам они уже собирались в отеле для мероприятия, которое должно было стать для них самым важным событием. Пока Джаред Кертин не дал понять, сколько у него осталось времени на переговоры перед отъездом в Атланту, но все полагали, что первый раунд закончится в воскресенье днем. За исключением требования на 30 миллионов, выдвинутого Стерлингом Бинцем накануне вечером, о деньгах речи не заходило. В воскресенье все должно было измениться. Уэс и Мэри-Грейс твердо решили покинуть стол переговоров лишь после того, как узнают хотя бы приблизительно, на сколько можно рассчитывать по делам первого и второго класса.

В 8.30 все юристы истцов были на месте, большинство из них разбились на группки и вели серьезные разговоры, и все без исключения игнорировали Стерлинга Бинца, который, в свою очередь, игнорировал их. Его окружение не менялось. Он и словом не обмолвился с другим юристом из Мельбурн-Бич, тоже представлявшим коллективный иск. Судья Розенталь прибыл в 8.45 и объявил об отсутствии всех представителей стороны защиты. Юристы-судебники тоже наконец обратили на это внимание. Напротив не сидело ни одного человека. Уэс набрал номер мобильного Джареда Кертина, но услышал лишь автоответчик.

— Мы ведь договорились на девять часов? — спросил Розенталь за пять минут до наступления этого времени. Все единогласно сошлись на том, что в девять часов должно произойти чудо. Они подождали еще, только теперь время тянулось намного медленнее.

В 9.02 Фрэнк Салли, местный юрист «Крейн», вошел в зал и произнес с робким, почти смущенным видом:

— Наш клиент решил прервать переговоры до дальнейшего уведомления. Прощу прощения за доставленные неудобства.

— Где Джаред Кертин? — пожелал знать судья Розенталь.

— Он прямо сейчас летит обратно в Атланту.

— Когда ваш клиент принял такое решение?

— Точно не знаю. Меня проинформировали всего час назад. Прошу прошения, ваша честь. Я приношу свои извинения всем присутствующим.

Зал, казалось, перекосился, словно одна его половина потонула под грузом резко сменившихся обстоятельств. Юристы, уже предвкушавшие раздел пирога, побросали ручки и карандаши и в ужасе уставились друг на друга. Повсюду слышались возмущенные вздохи. Ругательства изрыгались достаточно громко для того, чтобы их можно было услышать. Плечи поникли. Всем хотелось бросить что-нибудь в Салли. Но он был всего лишь местным представителем, который, как они давно поняли, не имеет никакого влияния.

Ф.Клайд Хардин вытирал пот с мокрого лица и героически пытался не сорваться.

Затем люди вдруг ощутили необходимость вырваться оттуда, очистить помещение. Было сумасшествием сидеть там и смотреть на пустые кресла, кресла людей, которые могли сделать их богатыми. Юристы-судебники быстро собрали пачки бумаг, рассовали их по портфелям и грубовато попрощались друг с другом.

Уэс и Мэри-Грейс молчали всю дорогу домой.

Глава 31

В понедельник утром газета «Уолл-стрит джорнал» опубликовала новости о срыве переговоров по заключению мирового соглашения в Хаттисберге. Репортаж на второй странице был написан журналистом, имеющим очень надежные источники в «Крейн кемикл», по словам одного из которых, во всем были виноваты юристы истцов. «Их требования оказались далеки от реальности. Мы пытались действовать добросовестно, но не добились ничего». Другой анонимный источник сказал: «Это безнадежно. Из-за вынесенного вердикта теперь каждый юрист-судебник думает, что его дело стоит сорок миллионов долларов». Мистер Уоттс, генеральный директор «Крейн» заявил: «Мы очень разочарованы. Мы хотели разобраться с этими исками и двигаться дальше. Но теперь наше будущее весьма туманно».

Карл Трюдо прочитал статью онлайн в 4.30 утра, сидя у себя в пентхаусе. Он рассмеялся и потер руки в предвкушении необычайно удачной недели.

Уэс звонил Джареду Кертину все утро, но великий человек путешествовал и находился вне зоны действия сети. На его мобильнике по-прежнему включался автоответчик. Его секретарша неожиданно стала вести себя грубо, хотя Уэс тоже был не особенно вежлив. Он и Мэри-Грейс серьезно сомневались в том, что именно дикие требования Стерлинга Бинца спугнули «Крейн». По сути дела, его предложение на 30 миллионов долларов должно было бы войти в любое удобоваримое мировое соглашение.

Когда новость дошла до Баумора, ее восприняли как очередное страшное бедствие.

В предвыборном штабе Маккарти Нат Лестер проработал всю ночь и все еще был на месте, когда Шейла приехала, как обычно, в 8.30. Он разослал статью из «Нью-Йорк таймс» во все газеты округа и звонил репортерам и редакторам, когда вошла она, радостная, отдохнувшая, и попросила ананасового сока.

— Мы прижали этих клоунов! — торжествующе вскричал он. — Их грязные трюки обернулись против них же самих.

— Поздравляю. Это просто прекрасно.

— Мы рассылаем передовицы и статьи из «Нью-Йорк таймс» каждому зарегистрированному избирателю.

— Сколько это стоит?

— Какая разница? Теперь, когда осталась одна неделя, мы не можем экономить. Ты готова?

— Я выезжаю через час.

За последние семь дней она должна была сделать тридцать четыре остановки в двадцати районах, что стало возможным благодаря самолету «Кинг эйр», который им одолжил один из юристов-судебников, и еще одному маленькому воздушному судну другого юриста. Этот «авианалет» был организован Натом и проводился при помощи школьных учителей, руководителей профсоюзов, лидеров афро-американских меньшинств и, разумеется, юристов-судебников. Она не должна была возвращаться в Джексон до дня выборов. Пока она будет в разъездах, ролики с ее участием по телевизору наводнят весь избирательный округ.

К моменту подсчета голосов на счету ее кампании не будет и десяти центов. Она молилась о том, чтобы не остаться в долгах.

В понедельник утром Рон Фиск наконец вышел из дома, но не поехал в офис, как обычно. Вместо этого он и Дорин отправились в Джексон в офис «Судебного видения», где провели еще одну долгую и напряженную встречу с Тони Закари. Они мучительно обдумывали дальнейшие действия в течение четырех часов днем в воскресенье, сидя у себя дома, но не пришли ни к какому заключению. Рон приостановил все мероприятия, связанные с кампанией, до тех пор пока не восстановит свое доброе имя. Он успел уволить Тони уже как минимум четыре раза, но они все еще разговаривали.

Весь день вплоть до вечера воскресенья Тедфорд в Атланте усиленно опрашивал население, и к концу утра в понедельник уже появились кое-какие результаты. Несмотря на атаку критиканов, Рон Фиск все еще опережал Шейлу Маккарти на три пункта. Проблема однополых браков заворожила избирателей, большинство которых до сих пор предпочитали более консервативного кандидата.

Рон не был уверен, может ли доверять людям, работавшим на его кампанию, но новый опрос все же немного улучшил его настроение.

— Ты выиграл, Рон, — вновь и вновь повторял Тони. — Не упусти свой шанс.

Наконец они пришли к общему решению, и Рон настоял, чтобы его закрепили в письменном виде, как если бы заключали контракт. Во-первых, Рон продолжал участие в гонках. Во-вторых, Тони сохранял должность менеджера кампании. В-третьих, Рон собирался встретиться с редакторами газет, признать ошибки и пообещать честные состязания в течение оставшихся восьми дней. В-четвертых, никакая рекламная литература, объявления, ТВ-ролики, рассылки, радиоролики — ничто не должно обнародоваться без одобрения Рона.

Вновь подружившись, они быстро пообедали в «Капитал грилл», а потом Рон с Дорин поехали домой. Они гордились тем, что сохранили свои позиции и жаждали вновь взяться за кампанию. Они уже почти ощущали аромат победы.

Барри Райнхарт прибыл в Джексон в полдень в понедельник и разместился в самом большом номере отеля в центре города. Он не собирался уезжать из Миссисипи до выборов.

Он как на иголках ждал, пока Тони принесет новости о том, что их лошадка все еще участвует в забеге. Для человека, который так гордился тем, что сохраняет хладнокровие в любой ситуации, он с трудом держался последние двадцать четыре часа. Барри почти не спал. Если бы Фиск вышел из игры, карьера Райнхарта сильно пострадала бы, если не рухнула.

Тони прошел по просторному номеру с широкой улыбкой, и оба рассмеялись. Вскоре они уже обдумывали планы по покупке средств массовой информации и дальнейшей рекламе. У них были деньги на то, чтобы наводнить весь избирательный округ новыми ТВ-роликами, и если мистер Фиск хочет видеть только положительную рекламу, так тому и быть.

Реакция рынка на новости о срыве переговоров оказалась быстрой и неблагоприятной. Торги открылись при цене 15,25 доллара за акцию «Крейн», а к полудню цена упала до 12,75. Карл Трюдо с восторгом наблюдал за падением акций и ежеминутным сокращением капитала его компании. Чтобы подлить масла в огонь, всех запугать и еще больше раздуть панику, он организовал встречу между топ-менеджерами «Крейн» и корпоративными юристами по банкротству, а затем передал эту новость одному репортеру.

Утром во вторник в разделе о бизнесе «Нью-Йорк таймс» поместила репортаж, в котором корпоративный юрист компании заявил: «Вероятно, на этой неделе мы подадим заявку на защиту от банкротства». Впервые за двадцать лет акции упали ниже рекордной цены 10 долларов за штуку и стали продаваться по цене 9,5.

Днем во вторник Мейерчек и Спано прибыли в Джексон на частном самолете. Их встретили на машине с шофером и отвезли в офис их юриста, где они встретились с репортером «Кларион леджер» из Джексона. За часовое интервью они опровергли репортаж Гилберта, подтвердили свое новое гражданство в Миссисипи и долго говорили о важности своего иска, находящегося на рассмотрении Верховного суда Миссисипи. На протяжении всего интервью они держались за руки и позировали для фотографа из газеты.

В это время Барри Райнхарт и Тони Закари сосредоточенно изучали данные последнего опроса. Отрыв Фиска в шестнадцать пунктов сократился до пяти, это было самое резкое падение за семьдесят два часа, которое Барри приходилось наблюдать за свою карьеру. Но он был слишком опытен, чтобы переживать. Тони же представлял собой сплошной комок нервов.

Они решили переделать телевизионную рекламу. Они отказались от ролика, где упоминалось имя Даррела Сакетта, и от того, где показывали нелегальных иммигрантов, пересекающих границу штата. В следующие три дня они сделают упор на критику однополых браков и прославление оружия. В выходные они переключатся на спокойные ролики, благодаря которым у избирателей останутся добрые и приятные впечатления о Роне Фиске и его гармоничной личности.

Тем временем усталые почтальоны южного Миссисипи будут каждый день разносить по домам тонны рекламных материалов Фиска, до тех пор пока кампания наконец-то не закончится.

Разумеется, все с одобрения мистера Фиска.

Денни Отт закончил письмо, исписав несколько черновиков, и попросил жену прочитать его. Получив ее одобрение, он отнес его на почту. А написал он следующее:

В полдень в четверг сотрудники юридической фирмы Пейтонов собрались на обед, чтобы обсудить последние результаты кампании. На цементной стене «бункера» Шерман в хронологическом порядке развесил печатные объявления Рона Фиска. Там оказалось шесть полностраничных объявлений из газет и пять почтовых рассылок. Теперь коллекция обновлялась ежедневно, потому что типография Фиска работала без остановки.

Экспозиция получилась зрелищной, но весьма удручающей.

Используя дорожную карту Хаттисберга и список зарегистрированных избирателей, Шерман обозначил районы близ университета. Он с Тэбби, Расти с Вики и Уэс с Мэри-Грейс будут парами обходить дома жителей. За следующие пять дней нужно было обойти две тысячи дверей. Оливия согласилась остаться в офисе и отвечать на звонки. Артрит не позволял ей выйти работать на улицу.

Другие команды, в основном из офисов местных юристов-судебников, завербуют жителей остальных районов Хаттисберга и его окрестностей. В дополнение к раздаче материалов Маккарти большинство таких добровольцев должны были распространять брошюры о судье Томасе Харрисоне.

Перспектива обхода сотен домов казалась весьма привлекательной, по крайней мере Уэсу и Мэри-Грейс. Атмосфера в офисе была хуже, чем на похоронах, еще с понедельника. Фиаско с мировым соглашением сломило их боевой дух. Постоянные разговоры о том, что «Крейн» собирается подать заявление по статье 11, напугали их. Они были рассеянны и раздражены и явно нуждались в нескольких днях отдыха.

Финальный аккорд был продуман Натом Лестером. К каждому местечку во всех двадцати семи округах был приставлен человек, и Нат знал номера мобильного каждого добровольца. Он начал обзванивать их в четверг днем и собирался преследовать до поздней ночи понедельника.

Письмо от брата Теда было доставлено в церковь Пайн-Гроув курьером. В нем значилось:

Глава 32

К полудню пятницы Барри Райнхарт довел результаты опросов до той точки, когда уже мог позвонить мистеру Трюдо и сообщить о результатах. Фиск лидировал с отрывом в семь пунктов и, казалось, отчасти вернул прежнюю популярность. Барри без зазрения совести округлил цифры, чтобы порадовать великого человека. Он и так всю неделю ему лгал. Мистер Трюдо никогда и не узнает о том, как они прошляпили отрыв в шестнадцать пунктов.

— Мы опережаем их на десять пунктов, — уверенно произнес Барри, сидя у себя в номере.

— Значит, все кончено?

— Я никогда не слышал о таких выборах, когда фаворит потерял бы десять пунктов за последние выходные. И с теми деньгами, что мы тратим на средства массовой информации, думаю, в конце концов отрыв только увеличится.

— Отличная работа, Барри, — сказал Карл и захлопнул телефон.

Пока Уолл-стрит ждала новостей о том, будет ли «Крейн» подавать заявку о защите от банкротства, Карл Трюдо в приватной сделке купил пять миллионов акций компании. Продавец был фондовым менеджером, который сформировал портфель главным образом из акций государственных предприятий Миннесоты. Карл выслеживал эти акции долгие месяцы, и наконец менеджер пришел к выводу, что «Крейн» безнадежна.

Он избавился от акций по цене 11 долларов за штуку, посчитав, что ему при этом крупно повезло.

Затем Карл развернул план по скупке еще пяти миллионов акций сразу при открытии рынков. Его личность как покупателя не станет известной, до тех пор пока он не подаст документы в Комиссию по ценным бумагам десять дней спустя.

К тому времени выборы, естественно, уже закончатся.

В течение года после вынесения вердикта он втайне от всех методично увеличивал свою долю в компании. При помощи оффшорных трастов, панамских банков, двух фиктивных компаний в Сингапуре и мудрых советов одного швейцарского банкира Группа Трюдо получила 60 процентов акций «Крейн». Завладение еще десятью миллионами акций увеличивало долю Карла до 77 процентов.

В 14.30 в пятницу «Крейн» выпустила краткий пресс-релиз, в котором сообщалось, что «подача заявки о защите от банкротства откладывается на неопределенное время».

Барри Райнхарт не следил за новостями с Уолл-стрит. Его не интересовала «Крейн кемикл» и ее финансовые перипетии. За следующие семьдесят два часа ему нужно было проконтролировать как минимум дюжину разных дел, каждое из которых требовало огромного внимания. Однако после пяти дней в номере отеля ему хотелось подвигаться.

Тони сел за руль, и они уехали из Джексона в Хаттисберг, где Барри быстро провезли по самым важным местам: мимо здания суда округа Форрест, где и огласили тот самый вердикт, мимо полузаброшенного торгового центра, который Пейтоны называли своим офисом, с «Секцией карате Кении» с одной стороны и магазином виски — с другой, и по паре районов, где плакаты с рекламой Рона Фиска встречались вдвое чаще, чем плакаты с рекламой Шейлы Маккарти. Они поужинали в ресторане в центре города под названием «206 Франт-стрит» и в 19.00 припарковались близ стадиона «Рид грин колизеум» на территории университетского городка в южном Миссисипи. Тридцать минут они сидели в машине, наблюдая за тем, как собирается толпа, в мини-вэнах, бывших школьных автобусах и красивых автомобилях, на каждом из которых красовалось написанное крупными буквами название церкви. Люди прибыли из Первиса, Попларвилля, Ламбертона. Баумора, Коллинза, Маунт-Олив, Бруклина и Сэнд-Хилла.

— Некоторые из этих городков в целом часе езды отсюда, — с удовлетворением отметил Тони.

Верующие заполонили всю парковку у стадиона и поспешили внутрь. Многие несли с собой одинаковые сине-белые таблички, на которых значилось «Спасем семью».

— Где ты взял эти таблички? — спросил Тони.

— Во Вьетнаме.

— Во Вьетнаме?

— Купил по десять баксов, всего пятьдесят тысяч. Китайская компания хотела тридцать баксов.

— Приятно слышать, что мы на чем-то сэкономили.

В 19.30 Райнхарт и Закари вошли на стадион и поспешили на свои места в верхнем ярусе, как можно дальше от возбужденной толпы внизу. Сцену соорудили на краю игрового поля, украсив ее огромными баннерами со словами «Спасем семью». Хорошо известный белый квартет, исполняющий религиозные песни (4500 долларов за ночь, 15 тысяч за уик-энд), разогревал толпу. На поле ровными рядами выстроились складные стулья, там их были тысячи, и на всех сидели люди в приподнятом настроении.

— Сколько народу вмещает зал? — поинтересовался Барри.

— Восемь тысяч, когда проходит баскетбольный матч, — ответил Тони, оглядывая поле. Пара секций за сценой пустовали. — Учитывая места на поле, я бы сказал, что мы приближаемся к девяти тысячам.

Барри остался доволен.

Вел церемонию местный проповедник, который успокоил толпу длинной молитвой, к концу его речи многие принялись махать руками, словно пытаясь дотянуться до неба. По залу проносились бормотание и шепот, когда собравшиеся неистово молились, а Барри и Тони лишь наблюдали за происходящим, вполне довольные своей безбожностью.

Квартет поддержал пыл молящихся еще одной песней, а затем уступил место черной группе, тоже поющей религиозные песни (500 долларов за ночь), которая потрясла зал весьма зажигательной версией «Рождены для молитвы». Первым выступающим стал Уолтер Атли из «Американского семейного союза» в Вашингтоне, и когда он взошел на сцену, Тони вспомнил их первую встречу десять месяцев назад, когда Рон Фиск только начинал свой путь. Казалось, с тех пор прошли годы. Атли не был ни проповедником, ни хорошим оратором. Он огорошил толпу страшным списком зол, творящихся в Вашингтоне. Он призывал сплотиться против судов, политиков и кучки других нехороших людей. Когда он закончил, толпа зааплодировала и замахала табличками.

И снова музыка. И снова молитвы. Звездой встречи стал Дэвид Уилфонг, христианин-активист, который всегда стремился приложить руку к любому крупному спору, где бы упоминался Господь Бог. Двадцать миллионов человек каждый день слушали его радиошоу. Многие отправляли ему деньги. Многие покупали его книги и кассеты. Он был образованным, имеющим церковный сан священником, с громким, безумным голосом, и уже через пять минут после начала его выступления, все присутствующие вскочили с мест и устроили ему бурную овацию. Он порицал всякую аморальность, но тяжелую артиллерию припас для геев и лесбиянок, желающих сочетаться браком. Толпа просто не могла оставаться спокойной. Людям представился шанс словесно выразить свое возмущение. Причем на публике. После третьего предложения Уилфонгу пришлось долго ждать, пока стихнут аплодисменты.

За уик-энд ему заплатили 50 тысяч долларов — деньги, которые еще много месяцев назад всплыли откуда-то из неизведанных глубин Группы Трюдо. Но ни один человек не смог бы проследить путь, по которому они добрались до конечного владельца.

Проговорив двадцать минут, Уилфонг сделал паузу, чтобы представить особого гостя. Когда Рон и Дорин Фиск поднялись на сцену, спортивная арена словно содрогнулась. Рон произнес пятиминутную речь. Он попросил их поддержать его на выборах во вторник и молиться на него. Он и Дорин сошли со сцены под несмолкаемый гром аплодисментов. Они помахали зрителям, а потом сжали кулаки в знак триумфа, затем прошли к другой части сцены, пока публика одобрительно топала.

Барри Райнхарт едва сдерживал восторг. Из всех его творений Рон Фиск, несомненно, был самым совершенным.

Спасение семей в южном Миссисипи продолжалось весь оставшийся день и продлилось вплоть до воскресенья. Атли и Уилфонг собирали целые толпы, и, разумеется, толпы восхищались Роном и Дорин Фиск.

Те, кто не поехал на встречу, подвергались неустанной рекламной атаке по телевидению. И почтальоны тоже не дремали, бомбардируя осажденные дома рекламными материалами.

Пока публичная кампания продолжалась в неистовой суматохе, в выходные за дело взялись и темные силы. Под управлением Марлина дюжина агентов прочесывала избирательный округ и восстанавливала былые связи. Они посещали старших на местных фермах, и черных проповедников в церквях, и административных сотрудников, и егерей в охотничьих домиках. Просматривались списки регистрации избирателей. Согласовывались суммы. Мешки с деньгами переходили из рук в руки. Тариф составлял 25 долларов за один голос. Кто-то называл это «бензиновыми деньгами», как будто можно было оправдать эти траты с точки зрения закона.

Агенты работали на Рона Фиска, хотя он никогда об этом не узнает. Подозрения возникнут лишь после подсчета голосов, когда Фиск получит большинство в черных районах, но Тони заверит его, что все объясняется лишь мудростью людей, разобравшихся, что к чему.

4 ноября две трети зарегистрированных избирателей южного округа отдали свои голоса.

Когда в 19.00 закрылись избирательные участки, Шейла Маккарти отправилась прямиком в казино «Ривьера» в Билокси, где ее добровольцы уже готовили праздник. Репортеров туда не допускали. Первые результаты оказались обнадеживающими. В родном округе Харрисон она получила 55 процентов голосов.

Когда Нат Лестер увидел результаты голосования по Джексону в предвыборном штабе Маккарти, он понял, что им пришел конец. Фиск получил почти половину голосов в самом спокойном районе избирательного округа. А скоро все стало еще хуже.

Рон и Дорин ели пиццу в переполненном штабе кампании в центре Брукхейвена. Как раз подсчитывались результаты по округу Линкольн, и когда разнеслась новость о том, что его соседи показали превосходную явку и отдали ему 75 процентов голосов, праздник начался. В округе Пайк, также по соседству. Фиск набрал 64 процента.

Когда Шейла потеряла округ Хэнкок на побережье Мексиканского залива, вечер для нее закончился, как и карьера в Верховном суде. Потом в течение десяти минут она потеряла еще и округа Форрест (Хаттисберг). Джоунз (Лорель) и Адамс (Натчез).

Все результаты были подсчитаны в 23.00. Рон Фиск одержал легкую победу, получив поддержку 53 процентов избирателей. Шейла Маккарти набрала 44 процента, а Клит Коули сохранил достаточно почитателей, для того чтобы заполучить оставшиеся 3 процента. Это была твердая победа, ведь Фиск потерял только округа Харрисон и Стоун.

Он побил Маккарти даже в округе Канцер, хотя и не на четырех избирательных участках в пределах города Баумор. Однако в сельской местности, где члены «Братства» вели активную полевую работу, Рон Фиск околдовал почти 80 процентов избирателей.

Мэри-Грейс разрыдалась, когда увидела последние результаты по округу Кэри: Фиск — 2238 голосов, Маккарти — 1870, Коули — 55.

Единственной хорошей новостью было то, что судья Томас Харрисон сохранил свое место, хотя это удалось ему с большим трудом.

Суматоха рассеивалась всю следующую неделю. В нескольких интервью Шейла Маккарти выступила в качестве достойного проигравшего. Она, однако, заметила: «Будет интересно посмотреть, сколько денег собрал и потратил мистер Фиск».

А вот судья Джимми Макэлвайн вел себя не столь вежливо. В нескольких статьях процитировали следующие его слова: «Я не горю желанием работать вместе с человеком, который заплатил три миллиона за место в суде».

Однако когда пришло время подавать отчеты, оказалось, что названная сумма 3 миллиона весьма далека от действительности. Кампания Фиска сообщила о поступлениях на сумму 4,1 миллиона долларов, притом что основная часть — 2,9 миллиона поступила в самом конце октября. Девяносто один процент всех полученных денег пришел из-за пределов штата. В отчете не указывались взносы от таких групп, как «Жертвы судебного произвола — за правду», «Объединение жертв» и ОВО, как и затраты на получение их поддержки. Рон Фиск подписал отчет, как того требовал закон, но задал массу вопросов о финансировании кампании. Он пытался вытянуть из Тони информацию о применяемых ими способах сбора денег, а когда получат невразумительные ответы, они обменивались любезностями. Фиск обвинял Тони в том, что тот прятал деньги, пользуясь неопытностью Фиска. Тони напряженно объяснял, что Фиску изначально гарантировали финансирование в любых размерах и что несправедливо жаловаться, после того как он его получил. «Ты должен меня благодарить, а не устраивать истерики по поводу денег!» — вопил он во время долгих и нервных встреч.

Вскоре, однако, когда до них добрались репортеры, им пришлось выступить единым фронтом.

Кампания Маккарти собрала 1,9 миллиона и потратила каждое пенни. Вексель на 500 тысяч долларов, предложенный Уилли Бентоном и подписанный всеми двенадцатью директорами СЮМ, будет погашаться еще многие годы.

Когда обнародовали окончательные цифры, в средствах массовой информации разразился настоящий шторм. Команда журналистов-исследователей вместе с «Кларион леджер» принялась искать информацию по Тони Закари из «Судебного видения», Рону Фиску и многим других спонсорам не из штата, которые выслали чеки на сумму 5 тысяч долларов. Бизнес-группы и юристы-судебники спорили в разных газетных статьях. Передовицы яростно требовали реформ. Секретарь штата потребовал от «Жертв судебного произвола — за правду», «Объединения жертв» и ОВО подробной информации по именам членов и о количестве денег, потраченных на рекламу. Но всем этим расследованиям твердо противостояли юристы из Вашингтона, имевшие огромный опыт в вопросах проведения выборов.

Барри Райнхарт наблюдал за происходящим с безопасной дистанции из своего великолепного кабинета в городе Бока-Ратон. Такое махание кулаками после драки было правилом, а не исключением. Проигравшие всегда жаловались на нечестную игру. Через пару месяцев судья Фиск уже займет место в суде и большинство людей забудет о том, как он туда попал.

А Барри продолжал двигаться дальше, обсуждая дела с другими клиентами. Один судья апелляционного суда в Иллинойсе уже много лет выносил решения, противоречащие интересам страховой отрасли, поэтому настало время его заменить. Но они никак не могли удовлетворить запросы Барри, гонорары которого резко выросли после победы Фиска.

Из 8 миллионов, которые пришли к Барри и его аффилированным «лицам» от Карла Трюдо по самым разным каналам, почти 7 миллионов до сих пор оставались в целости и сохранности, спрятанные от посторонних глаз.

«Спасибо тебе, Боже, за демократию, — говорил себе Барри по несколько раз на дню. — Пусть люди голосуют!»

Глава 33

Рона Фиска привели к присяге как судебного заседателя Верховного суда Миссисипи в первую неделю января. Это была короткая тихая церемония, на которую пришли Дорин с тремя детьми, пара друзей из Брукхейвена, Тони Закари и восемь других членов суда, а также кое-кто из персонала. Председатель суда, самый старший из членов, прочитал короткую приветственную речь, а потом все пили пунш и ели печенье. Судья Джимми Макэлвайн не пошел на фуршет и сразу же удалился к себе в кабинет. Он и раньше не думал, что Рон Фиск ему понравится, и пока у него были все причины не сомневаться в своей правоте. Фиск совершил серьезный промах, когда быстро уволил клерков и секретаря Шейлы, даже не потрудившись сначала познакомиться с ними. Он допустил еще одну ошибку, когда заявился в суд в начале декабря и принялся докучать председателю, с тем чтобы увидеть список дел к слушанию и изучить некоторые из них. В свои сорок лет Фиск был самым молодым членом суда, и его нездоровый энтузиазм раздражал некоторых его собратьев.

После присяги Фиск получил право участвовать в каждом деле, по которому еще не принято решение, независимо оттого, как долго дело рассматривалось судом. Он с головой погрузился в работу и даже стал засиживаться в суде допоздна. Через десять дней после вступления в должность он успел проголосовать вместе с большинством в семь членов (включая Макэлвайна) за отмену решения по делу о районировании в округе Десото и разойтись в оценках с тремя другими судьями в отношении спора о заболоченных землях в округе Перл-Ривер. Он просто голосовал без каких-либо комментариев.

По каждому делу судья может написать собственное мнение — либо в поддержку решения большинства, либо идущее с ним вразрез. Рону ужасно хотелось что-нибудь написать, но пока он весьма разумно держался в тени. Не стоило торопить события.

Жители Миссисипи получили первое впечатление о новом суде, теперь уже без Маккарти в конце января. Дело касалось восьмидесятичетырехлетней женщины с болезнью Альцгеймера, которую нашли под кроватью в доме престарелых, совершенно голую и грязную. Нашел ее собственный сын, который пришел в ярость и в итоге подал от ее имени иск против дома престарелых. И хотя мнения разнились, а сведений не хватало, свидетели под присягой на суде показали, что к женщине никто не заходил в течение как минимум шести часов. А не кормили ее и вовсе девять часов. Дом престарелых представлял собой заведение низшего класса, принадлежащее какой-то компании из Флориды, и давно уже имел дурную славу в плане безопасности и санитарных условий. Суд присяжных в сельском округе Ковингтон присудил компенсацию фактического ущерба в размере 250 тысяч долларов, хотя причиненные телесные повреждения с трудом поддавались оценке в денежном выражении. У нее на лбу остались синяки, однако старая леди еще десять лет назад сошла с ума. Весьма интересным моментом в деле было назначение штрафных санкций в виде выплаты 2 миллионов — неслыханной суммы для округа Ковингтон.

Дело назначили к рассмотрению судье Каллигану. Он заручился поддержкой других трех судей и написал мнение, в котором предлагал отменить вердикт на сумму 250 тысяч долларов и отослать дело на повторное рассмотрение. Требовалось больше доказательств касательно размера ущерба. Названные же штрафные санкции просто «не укладывались в сознание суда», поэтому данное решение предлагалось отменить без права на обжалование, то есть «выбросить» раз и навсегда. Судья Макэлвайн составил мнение, в котором поддержал весь вердикт целиком Он много написал о безобразной истории дома престарелых — нехватке персонала, его низкой квалификации, грязных палатах, белье и полотенцах, несвежей пище, плохой вентиляции, переполненных помещениях и так далее. Его мнение поддержали трое других судей, так что суд разделился поровну. Решающим должен был стать голос нового члена.

Судья Фиск не колебался. Он тоже находил доказательства недостаточными и был шокирован размером штрафных санкций. Как юрист, защищавший интересы страховых компаний, он четырнадцать лет провел, отбиваясь от диких требований по штрафным выплатам, которые так небрежно заявляются истцами то здесь, то там. Как минимум половина исков, по которым он выступал на стороне защиты, содержала необоснованные требования о выплате огромных сумм исключительно вследствие «возмутительного и безответственного поведения» ответчика.

Проголосовав в соотношении 5 к 4, суд оповестил всех о своем новом курсе и отправил дело обратно в округ Ковингтон в гораздо худшем состоянии, чем оно оттуда пришло.

Сын престарелой жертвы был пятидесятишестилетним фермером. А еще он служил дьяконом в деревенской церкви в паре миль от городка Маунт-Олив. Он с женой активно поддерживал Рона Фиска, считая его набожным человеком, который разделял их ценности и обещал защищать их внуков.

Так почему же теперь мистер Фиск выступил в поддержку какой-то чужой корпорации из другого штата, которая грубо нарушила закон.

Каждое дело, принимаемое к рассмотрению Верховным судом, распределялось секретарем одному из девяти судей, которые никак не контролировали этот процесс. Каждый знал, что одно из девяти дел окажется на его или ее столе. Они работали комиссиями из трех судей на протяжении шести недель, затем состав маленьких команд менялся.

Почти во всех делах, попадающих в Верховный суд, юристы просили об устных прениях, однако им редко давали такую возможность. Комиссии выслушивали юристов менее чем в 5 процентах всех апелляций.

Из-за масштабов вердикта дело Дженет Бейкер против корпорации «Крейн кемикл» посчитали достаточно важным, для того чтобы позволить юристам выступить перед аудиторией в виде комиссии из трех судей. И вот 7 февраля все собрались в зале суда: Джаред Кертин со своей сворой и вся фирма «Пейтон энд Пейтон».

Дело назначили к рассмотрению судье Олбриттону несколько месяцев назад. У Рона Фиска в тот день не было дел в зале суда, так что он отсутствовал. Тони Закари заглянул из любопытства, однако занял место в одном из последних рядов и ни с кем не разговаривал. Он делал кое-какие пометки и собирался позвонить Барри Райнхарту после окончания слушания. Вице-президент «Крейн» также сидел в заднем ряду и что-то записывал.

Каждой стороне отводилось по двадцать минут, и цифровой таймер отсчитывал каждую секунду. В случае слишком долгого выступления секретарь выносил предупреждение. Велеречивые юристы здесь были не в чести. Джаред Кертин начал первым, быстро перейдя к сути апелляции своего клиента. «Крейн» всегда утверждала, что не существует обоснованной и доказанной связи между бихлорониленом и картоликсом, найденными на территории предприятия, и раком, поразившим многих жителей Баумора. «Крейн» никогда не признает, что незаконно сбрасывала отходы, но даже если предположить, что токсичные вещества попали в почву, а затем в воду, не существует «причинно-следственной связи с медицинской точки зрения» между химикалиями и вспышкой раковых заболеваний. О да, об этом много говорили. Посмотрите на уровень заболеваемости раком в Бауморе. Взгляните, насколько широк очаг распространения болезни. Но уровень заболеваемости раком варьируется от одного района к другому в значительной степени. И, что самое важное, тысячи канцерогенов содержатся в воздухе, напитках, продуктах домашнего потребления, и этот список можно продолжать до бесконечности. Кто возьмется утверждать, что причиной рака, убившего маленького Чеда Бейкера, стала вода, а не воздух? Как можно исключить воздействие канцерогенов, обнаруженных в продуктах быстрого приготовления, которые семья, по признанию миссис Бейкер, ела долгие годы? Это невозможно.

Кертин чувствовал себя в своей тарелке, и трое судей не перебивали его целых десять минут. Двое уже поддерживали его. Но не судья Олбриттон, который наконец спросил:

— Простите, мистер Кертин, а в этой местности работали другие заводы или фабрики, производящие пестициды или инсектициды?

— Не то чтобы это было мне известно, ваша честь.

— Своим ответом вы подразумеваете что-то иное, кроме «нет»?

— Мой ответ — «нет», ваша честь. Других производителей в округе Кэри не было.

— Благодарю. А при помощи всех ваших экспертов не удалось ли вам обнаружить другие фабрики или заводы, где бы обрабатывались и/или сбрасывались в окружающую среду бихлоронилен, картоликс или аклар?

— Нет, ваша честь.

— Благодарю. А когда вы утверждаете, что в некоторых других местах также наблюдается высочайшая распространенность рака, вы ведь не имеете в виду, что во всех этих местах уровень заболеваемости в пятнадцать раз превышает средний показатель по стране?

— Нет, этого я в виду не имею. Однако мы не согласны с оценкой, утверждающей, что средний показатель превышен в пятнадцать раз.

— Прекрасно, тогда вы, вероятно, придерживаетесь мнения о том, что он превышен в двенадцать раз?

— Не уверен…

— Так заявил ваш эксперт на суде, мистер Кертин. Уровень заболеваемости раком в Бауморе в двенадцать раз превышает средний показатель по стране.

— Полагаю, вы правы, ваша честь.

— Благодарю.

Больше его не перебивали, и Кертин закончил через пару секунд, после того как прозвенел его звонок.

Мэри-Грейс выглядела великолепно. Если для мальчиков существовали правила, заставляющие их появляться в суде лишь в черных и темно-синих костюмах, белых рубашках, унылых галстуках и строгих черных ботинках — обычном деловом костюме, то для девочек такие правила не действовали. Мэри-Грейс надела яркое платье длиной чуть выше колена и жакет в тон с рукавами по локоть. Черные туфли на шпильках. На ее ноги всем мужчинам открывался прекрасный вид, впрочем, за исключением трех судей, когда она встала за кафедру.

Вернувшись к словам судьи Олбриттона, она обрушилась с критикой на защиту «Крейн». Как минимум двадцать лет компания незаконно сбрасывала в почву тонны канцерогенов первого класса. Именно по причине таких действий питьевая вода Баумора была отравлена этими самыми канцерогенами, ни один из которых не производился и даже не обнаруживался в значительных количествах ни в одном другом месте в стране. Жители Баумора пили воду, так же как и каждый член комиссии пил воду тем самым утром.

— Вы брились, чистили зубы, принимали душ, готовили на городской воде кофе или чай. Вы пили ее дома и пили на работе. Вы когда-нибудь подвергали сомнению качество воды? Думали о том, откуда она берется? Безопасна ли она? Вы хоть на секунду задумались сегодня утром о том, не содержатся ли в вашей воде канцерогены? Видимо, нет. Вот и жители Баумора вели себя точно так же.

Именно в результате употребления такой воды люди стали заболевать. Городок захлестнула волна рака, невиданная в этой стране до сих пор.

И тут, как всегда, честная нью-йоркская корпорация, — Мэри-Грейс повернулась и помахала рукой Джареду Кертину, — стала все отрицать. Стала отрицать сброс отходов и заметание следов, отрицать ложь и даже отрицать то, от чего она уже успела отказаться. И, что самое главное, «Крейн» отвергает всякую связь между канцерогенами и раком. Вместо этого, как мы слышали сегодня, «Крейн кемикл» винит воздух, солнце, окружающую среду и даже арахисовое масло и порезанную кусочками индейку, которыми Дженет Бейкер кормила свою семью.

Присяжным особенно понравилась эта часть процесса, — сказала она притихшей толпе. — «Крейн» сбрасывает тонны токсичных химикалий в нашу почву и воду, но виновато во всем арахисовое масло «Джиф».

Быть может, из-за уважения к женщине, либо из-за нежелания прерывать столь воодушевленное выступление, либо по каким-то другим причинам, ни один из трех судей не перебил ее.

Мэри-Грейс закончила, прочитав краткую лекцию по праву. Закон не возлагал на них бремя доказывания того, что бихлоронилен, найденный в тканях Пита Бейкера, попал туда непосредственно с завода «Крейн». Такие методы повышают стандарты достоверности до предоставления прямых и убедительных доказательств. По закону же перевес доказательств уже является гарантией достоверности, пусть это и более низкий стандарт.

Когда ее время истекло, она заняла место рядом с супругом. Судья поблагодарил юристов, затем суд приступил к рассмотрению следующего дела.

Встреча СЮМ в середине зимы стала весьма печальным событием. Количество прибывших резко возросло по сравнению с предыдущими встречами. Юристы-судебники были взволнованы, глубоко озабочены и даже напуганы. Новый суд уже отменил вердикты их двух первых истцов по делам, которые значились в списке к рассмотрению на этот год. Положит ли это начало какому-то ужасному периоду? Пора ли паниковать или уже слишком поздно?

Юрист из Джорджии еще больше усугубил настроение присутствующих, рассказав о плачевном положении дел в своем штате. Верховный суд Джорджии также состоял из девяти членов, восемь из которых были лояльны по отношению к большому бизнесу и методично отклоняли вердикты в пользу пострадавших или умерших истцов. Двадцать два из последних двадцати пяти вердиктов были отменены. В результате страховые компании больше не желали производить выплаты, да и зачем? Они больше не боялись присяжных, потому что купили Верховный суд. Когда-то большинство дел урегулировалось в досудебном порядке. Для юриста-судебника это означало, что он мог управиться со всеми клиентами, которые к нему обращались. Теперь никто ничего не желал решать до суда, и юристу истца приходилось подавать иск по каждому делу. И даже если он добивался желаемого вердикта, при апелляции его отменяли. Проблема еще и в том, что юристы стали брать меньше дел, и еще меньше пострадавших с вполне законными требованиями могли рассчитывать на реальную компенсацию.

— Двери суда стремительно закрываются перед нами, — констатировал он в конце.

Хотя часы показывали лишь 10.00. многие гости уже принялись искать бар.

Следующий оратор хоть и немного, но все же поднял боевой дух собравшихся. Бывшую судью Шейлу Маккарти представили публике, которая радостно ее поприветствовала. Она поблагодарила юристов-судебников за огромную поддержку и намекнула на то, что не завязала с политикой окончательно. Шейла жестоко раскритиковала тех, кто вступил в заговор с целью обойти ее на выборах и уже в конце выступления обрадовала присутствующих, так что они даже вскочили с мест.

Она объявила, что теперь, поскольку могла практиковать в частном порядке, она расплатилась со всеми долгами и с гордостью вступила в ряды членов «Судебных юристов Миссисипи».

В среднем Верховный суд Миссисипи принимает решения по 250 искам в год. Большинство из них представляют собой простые рутинные дела. Некоторые же сопряжены с вопросами, которые суду еще не приходилось рассматривать. Практически все разрешаются спокойным, вполне цивилизованным образом. Но иногда разгораются нешуточные страсти.

Дело касалось большой газонокосилки промышленного типа, которые известны как ротационные косилки. В данном случае косилка, которую тащил за собой трактор «Джон Дир» она ударилась о крышку колодца, скрытого в зарослях заброшенного участка. От удара четырехдюймовый зубчатый кусок железа вылетел из крутящихся лезвий газонокосилки. Пролетев по воздуху 238 футов, он ударил в левый висок шестилетнего мальчика. Мальчика звали Аарон, и он, держа маму за руку, шел в филиал банка в городе Хорн-Лейк. Аарон тяжело пострадал, несколько раз был на грани смерти и за четыре года с несчастного случая перенес одиннадцать операций. Его счета за медицинские услуги намного превысили максимум в 500 тысяч долларов, предусмотренный семейной страховкой. Расходы на его дальнейшее лечение оценивались в 750 тысяч.

Юристы Аарона обнаружили, что газонокосилке исполнилось больше пятнадцати лет и она не была оснащена боковыми рейками, специальными цепями, как, впрочем, и всеми остальными механизмами безопасности, которые используются производителями уже как минимум лет тридцать. Они подали иск. Присяжные в округе Десото присудили Аарону выплату в размере 750 тысяч долларов. После этого председательствующий судья увеличил сумму в целях покрытия медицинских расходов. Он постановил, что если уж присяжные приняли решение о виновности ответчика, то Аарон должен получить компенсацию в большем размере.

У Верховного суда было несколько вариантов: 1) одобрить решение присяжных о выплате пострадавшему компенсации 750 тысяч долларов; 2) одобрить увеличение компенсации, предложенное судьей, в размере 1,3 миллиона долларов; 3) отклонить обе суммы и отправить дело на новое рассмотрение; 4) отменить решение нижестоящего суда без права на обжалование и окончательно и бесповоротно закрыть дело. С ответственностью все было ясно, поэтому вопрос главным образом состоял в деньгах.

Дело определили судье Макэлвайну. В предварительном заключении он согласился с председательствовавшим судьей и даже заявил о необходимости повышения компенсации. Если бы у него был шанс, он выступил бы в поддержку увеличения указанной суммы. Ибо никаких денег недостаточно для того, чтобы хоть как-то возместить ребенку мучения от страшной боли, которую ему пришлось и еще предстоит вынести. Как и никаких денег не хватит, чтобы компенсировать невозможность зарабатывать себе на жизнь. Дитя, державшееся за руку матери, было искалечено на всю жизнь изделием, опасным по своей сути, которое к тому же было произведено с нарушением требований безопасности.

Судья Романо из центрального избирательного округа увидел все в ином свете. Редко когда он не обрушивался с критикой на «большие» вердикты, но этот бросал ему настоящий вызов. Он решил, что газонокосилка была грамотно разработана и собрана на фабрике надлежащим образом, но за годы эксплуатации механизмы и приспособления, отвечающие за безопасность, были сняты разными ее владельцами. И в самом деле, цепочка владельцев газонокосилки представлялась весьма туманной. Такова природа товаров вроде газонокосилок. Это не чистые, аккуратные и безопасные изделия. Напротив, они призваны выполнять одну-единственную задачу — стричь густую траву, прочесывая ее острыми лезвиями, которые вращаются на огромной скорости. Эти агрегаты крайне опасны, но от этого не становятся менее нужными или менее эффективными.

Судья Макэлвайн получил поддержку еще троих судей. Судья Романо несколько недель обрабатывал коллег и в итоге склонил на свою сторону трех других. И вновь решающий голос оказался у новичка.

Судья Фиск долго потел над делом. Он читал записки по нему вскоре после присяги и каждый день менял свое мнение. Он полагал, что производитель должен был догадываться о том, что со временем его продукт будет подвергаться изменениям со стороны владельцев, особенно учитывая тот факт, насколько опасна газонокосилка по своей сути. Однако недоставало данных о том, соблюдал ли производитель все федеральные нормы на фабрике. Рон испытывал к ребенку глубочайшее сочувствие, но не мог позволить эмоциям возобладать над разумом.

С другой стороны, в предвыборной программе он обещал бороться за сокращение компенсационных выплат. Его атаковали юристы-судебники, а поддерживали люди, с которыми они так любили судиться.

Суд ждал, решение было необходимо как воздух. Рон менял мнение так много раз, что в конце концов оказался совершенно сбит с толку. Когда он наконец поддержал точку зрения Романо, у него пропал аппетит и ему пришлось рано уйти с работы.

Судья Макэлвайн изменил свое заключение и в порыве злости обвинил судей, оказавшихся в большинстве, в перевирании фактов, попрании юридических стандартов и обмане суда присяжных, — все ради того, чтобы провести собственную реформу гражданских исков. Некоторые из большинства выдали не менее язвительные ответы (за исключением Рона), и когда заключение опубликовали, в нем больше говорилось о внутреннем перевороте в Верховном суде, чем о трагедии маленького Аарона.

Столь неприличное поведение в среде цивилизованных юристов можно было наблюдать крайне редко, но здесь обиженные эго и оскорбленные чувства лишь расширяли пропасть между двумя лагерями. Больше не оставалось места для умеренности и компромиссов.

Теперь, когда дело касалось «большого» вердикта, страховые компании могли спать спокойно.

Глава 34

Судья Макэлвайн продолжал изливать горькие возражения в заключениях вплоть до весны. Но, проиграв шестой раз подряд, как всегда, в соотношении 5 к 4, он потерял часть своей отваги. В деле шла речь о грубой халатности, допущенной некомпетентным доктором, и когда суд отменил решение, Макэлвайн понял, что его собратья настолько сместились на правый фланг, что их уже не вернуть.

Хирург-ортопед в Джексоне неудачно провел самую обыкновенную операцию по удалению грыжи межпозвоночного диска. Его пациент получил паралич и в итоге подал иск. До этого врач успел пережить уже пять судов, лишиться лицензии на оказание медицинских услуг в двух других штатах и как минимум три раза был уличен в чрезмерном пристрастии к обезболивающим средствам. Присяжные присудили паралитику 1,8 миллиона долларов в качестве компенсации реального ущерба, доктора же и больницу обязали произвести штрафную выплату 5 миллионов.

Судья Фиск в первом заключении, написанном от имени большинства, заявил, что размер реального ущерба явно завышен, а штрафные выплаты вообще непомерны. Было принято решение отправить дело на новое рассмотрение исключительно по вопросу выплаты компенсации за реальный ущерб. И никаких штрафных санкций.

Судья Макэлвайн пребывал в ярости. Выражая несогласие, он намекал на то, что теперь «особые интересы» штата имели в Верховном суде больше влияния, чем четверо его членов. Последнее предложение первоначального проекта его заключения звучало почти клеветнически: «Автор, изложивший мнение большинства, изображает удивление по поводу размера штрафных выплат. Однако сумма 5 миллионов долларов не должна его смущать. Ведь именно столько стоило место, которое он сейчас занимает». Забавы ради он отправил по е-мейлу копию проекта Шейле Маккарти. Она и правда посмеялась, но в конце концов принялась уговаривать его вычеркнуть последнее предложение. В итоге он так и сделал.

Возмущение Макэлвайна вылилось в трактат на четыре страницы. Олбриттон поддержал его, добавив еще три. И втайне они задались вопросом, смогут ли найти свое счастье в том, чтобы писать бесполезные заключения, расходящиеся с мнением большинства, на протяжении всей дальнейшей карьеры.

Их беспомощные возражения казались Барри Райнхарту прекрасной музыкой. Он внимательно изучал каждое решение, принятое судом Миссисипи. Его сотрудники анализировали заключения, находящиеся на рассмотрении дела, и последние разбирательства с участием присяжных, которые в один прекрасный день могли отправить вердикт в вышестоящий суд. Как всегда, Барри внимательно за всем следил.

Избрание доброжелательно настроенного судьи и правда явилось настоящей победой, но пока не достигнуты определенные результаты, триумф оставался неполным. Фиск голосовал великолепно. Уже можно было приступать к рассмотрению дела Бейкер против «Крейн кемикл».

Направляясь на встречу с мистером Трюдо, на борту самолета с курсом на Нью-Йорк Барри решил, что их мальчика стоит еще немного подбодрить.

Ужин проходил в клубе «Юниверсити», на верхнем этаже самого высокого здания Джексона. Это было тихое, даже тайное, мероприятие, куда приходили только по приглашениям, причем не по напечатанным. Благодаря обзвону удалось собрать 80 гостей или около того. Вечер устраивался в честь судьи Рона Фиска. Дорин тоже присутствовала, и ей выпала честь сидеть рядом с сенатором Майерсом Раддом, который только что прилетел из Вашингтона. Подали бифштекс и лобстеров. Первым выступавшим оказался президент медицинской ассоциации штата, известный хирург из Натчеза, который почти со слезами на глазах говорил о том, какое чувство облегчения наконец испытало медицинское сообщество. Долгие годы врачи жили в постоянном страхе судебного преследования. Они выплачивали огромные взносы страховым компаниям. К ним предъявлялись совершенно необоснованные иски. Их правами злоупотребляли при даче показаний и на суде. Но теперь ситуация изменилась. И все благодаря новому направлению в деятельности Верховного суда, так что теперь они могли спокойно лечить пациентов, не опасаясь, что им всадят нож в спину. Он поблагодарил Рона Фиска за смелость, мудрость и приверженность делу защиты врачей, медсестер и больниц штата Миссисипи.

Сенатор Радд допивал уже третий стакан шотландского виски, а организатор вечеринки по опыту знал, что с четвертым стаканом начнутся неприятности. Он попросил сенатора сказать пару слов. Тридцать минут спустя, «поучаствовав» в сражениях по всему миру и решив все проблемы, кроме конфликта на Ближнем Востоке, сенатор Радд с трудом вспомнил, зачем пришел на мероприятие. Он никогда не пользовался записями, никогда не готовил речи, никогда не тратил время на лишние размышления. Одного его присутствия было достаточно, чтобы взволновать присутствующих. Ах да, Рон Фиск. Он вспомнил их первую встречу в Вашингтоне год назад и назвал его «Ронни» как минимум раза три. Увидев, что организатор показывает на часы, он наконец занял свое место и потребовал стакан виски номер четыре.

Следом выступал исполнительный директор «Торгового совета», ветеран многих кровопролитных боев с юристами-судебниками. Он красноречиво высказался о разительных переменах в развитии экономической системы штата. Новые и старые компании вдруг начали строить самые дерзкие планы, не боясь рисков, которые могут привести к судебному разбирательству. Иностранные фирмы также заинтересовались возможностью разместить предприятия на территории штата. Все благодаря Рону Фиску.

Репутация Миссисипи в качестве черной судебной дыры, свалки тысяч необоснованных исков, логова воинствующих юристов-судебников изменилась почти за один вечер. Благодаря Рону Фиску.

Многие фирмы увидели первые признаки стабилизации ставок по страхованию ответственности. Пока еще ничего определенного, но уже одно это казалось многообещающим. Благодаря Рону Фиску.

После воспевания множественных дифирамбов судье Фиску, от которых он чуть не смутился, его самого попросили сказать пару слов. Он поблагодарил всех за поддержку во время кампании. Он был доволен работой в суде на протяжении первых трех месяцев и уверен, что большинство присутствующих одобрят его политику в отношении ограничения пределов ответственности и компенсации убытков. (Бурные аплодисменты.) Его коллеги отличались умом и трудолюбием, а его самого восхищала интеллектуальная сторона дел. И он не испытывал никаких затруднений в связи с недостатком опыта.

От имени Дорин он поблагодарил их за прекрасный вечер.

Был вечер пятницы, и они приехали в Брукхейвен еще в приподнятом настроении от услышанных похвал и комплиментов. В полночь, когда они попали домой, дети уже спали.

Рон проспал шесть часов и проснулся в панике по поводу того, где ему найти кетчера.[29] Бейсбольный сезон уже начинался. Тренировки для одиннадцати- и двенадцатилетних были назначены на 9 утра. Одиннадцатилетний Джош неплохо продвинулся в своих успехах и призван был стать одним из самых перспективных новичков в лиге. Из-за работы, которая отнимала столько времени, Рон больше не мог занимать должность главного тренера. Он не успевал посещать все занятия, но твердо решил не пропускать ни одной игры. Он занимался с питчерами и кетчерами. А один из его бывших коллег по юридической фирме обещал взять на себя остальных и стать главным тренером. Еще один отец организовывал тренировки.

На дворе стояла первая суббота апреля, утро выдалось морозным по всему штату. Нервная кучка игроков и их родителей, а в особенности тренеров собралась в городском парке по случаю начала сезона. Дети девяти и десяти лет отправились на одно поле, одиннадцати и двенадцати — на другое. Всех игроков предстояло оценить, ранжировать, а затем разделить по командам.

Тренеры встретились за «домом»,[30] чтобы решить организационные вопросы. Как всегда, посыпались нервные смешки, удары по больному месту и легкие уколы. Большинство присутствующих работали тренерами в той же самой лиге год назад. Тогда Рон был еще популярным тренером, очередным молодым отцом, который часами торчал на поле с апреля по июль. Теперь же он чувствовал, что стал несколько выше других. Он провел блестящую кампанию и с рекордным отрывом выиграл важную политическую гонку. И уже только поэтому он был уникален по сравнению с остальными. В конце концов в городке Брукхейвен только один судья из Верховного суда. Однако он ощущал некую отстраненность, которая ему не особенно нравилась, впрочем, он не мог сказать, что она ему явно не нравилась.

Они уже называли его «судья».

Судья Фиск вытянул бумажку с названием команды из шляпы. Его команда называлась «Рокиз».

Они так уставали тесниться в квартире на неделе, что старались выбираться оттуда хотя бы по субботам.

Пейтоны уговорили Мэка и Лайзу встать пораньше, предложив позавтракать в близлежащей блинной. После этого они уехали из Хаттисберга и добрались до Баумора еще до 10.00. Миссис Шелби, мать Мэри-Грейс, пообещала им долгий обед на свежем воздухе под дубом с блюдом из сома и домашним мороженым на десерт. Мистер Шелби уже подготовил лодку. Они с Уэсом взяли детей и отправились на маленькое озеро, где обитали кусачие рыбки краппи.

Мэри-Грейс с матерью час просидели на веранде, разговаривая на самые обычные темы, избегая упоминаний обо всем, хоть как-то связанном с законом. Семейные новости, церковные сплетни, свадьбы и похороны, но только не рак, который уже долгие годы был основным предметом разговоров в округе Кэри.

Еще до обеда Мэри-Грейс успела съездить в город и в Пайн-Гроув — повидать Денни Отта. Она поделилась с ним соображениями по поводу нового состава суда, весьма грустными, надо сказать. И в очередной раз предупредила Денни, что, возможно, они проиграют. Он уже готовил к этому людей. Денни знал, что они выживут. Они и так потеряли все, что могли.

Мэри-Грейс проехала еще пару кварталов и остановилась на посыпанной гравием подъездной дорожке, ведущей к трейлеру Дженет. Они уселись снаружи под тенистым деревом и, потягивая воду из бутылок, принялись говорить о мужчинах. Бойфренд Дженет — пятидесятипятилетний вдовец с хорошей работой и хорошим домом — не проявлял никакого интереса к ее судебному разбирательству. Да сейчас мало кто этим интересовался. Вердикту уже исполнилось семнадцать месяцев. И с тех пор даже десять центов не перешло из рук в руки, никто уже не ждал, что это произойдет.

— Мы думаем, что решение будет принято в этом месяце, — сказала Мэри-Грейс. — И случится чудо, если мы выиграем.

— Я молюсь о чуде, — ответила Дженет. — Но готова ко всему, что бы ни случилось. Я просто хочу, чтобы все закончилось.

После долгого разговора и коротких объятий Мэри-Грейс покинула ее. Она проехала по улочкам родного города, мимо средней школы и домов друзей детства, мимо магазинов на Мэйн-стрит, а затем удалилась в сельскую местность. По дороге она остановилась в бакалее «Трэдуэй», где купила содовой и поздоровалась с леди, которую знала всю свою жизнь.

По пути к дому родителей Мэри-Грейс миновала отдел пожарных-добровольцев в Баррисвилле, маленькое здание из металла со старым насосом, который ребята выкатывали и мыли в дни выборов. А пять месяцев назад на этой станции расположился избирательный участок, где 74 процента добропорядочных жителей Баррисвилля проголосовали за Бога и оружие и против гомосексуалистов и либералов. Всего в пяти милях от границ Баумора Рону Фиску удалось убедить этих людей, что он будет защищать их интересы.

Возможно, так он и делал. Возможно, одно его присутствие в суде действовало на некоторых устрашающим образом.

Апелляция Мейерчека и Спано была отклонена секретарем вследствие недостаточности юридического обоснования исковых требований. Они не подали необходимые записки по делу, а получив предупреждение от секретаря, их юрист сказал, что они не желают продолжать форсировать иск. Для комментариев они оказались недоступны, а их юрист на звонки репортеров не отвечал.

В день выдачи отказа по этому иску Верховный суд достиг новых «высот» в борьбе за резкое ограничение ответственности корпораций за свои деяния. Частная фармацевтическая компания под названием «Боск» производила и активно рекламировала сильное обезболивающее «Рибаделл». Как оказалось, оно вызывало сильное привыкание, так что через несколько лет на «Боск» посыпалась огромная масса исков. Во время одного из первых разбирательств начальство «Боск» поймали на лжи. Федеральный прокурор в Пенсильвании начал расследование, в ходе которого были выдвинуты обвинения в том, что компания знала о вызывающих привыкание свойствах «Рибаделла», но пыталась эту информацию скрыть. Ведь лекарство приносило хорошую прибыль.

Бывший полицейский из Джексона по фамилии Диллман получил травмы в дорожно-транспортном происшествии с участием мотоцикла и в ходе выздоровления пристрастился употреблению «Рибаделла». Он боролся с пагубной привычкой два года, за это время его здоровье и жизнь в целом сильно изменились в худшую сторону. Его дважды арестовывали за воровство в магазинах. В итоге он подал иск на «Боск» в Окружной суд Рэнкина. Присяжные пришли к выводу, что компания виновна, и назначили Диллману 275 тысяч долларов в качестве компенсации — самую маленькую сумму в истории исков в отношении «Рибаделла» по всей стране.

На апелляции Верховный суд отменил вердикт при соотношении голосов 5 к 4. Главная причина, изложенная в мнении большинства от имени судьи Романо, заключалась в том, что Диллману не следует назначать компенсацию, потому что он наркоман.

В исполненном злобы возражении на мнение большинства судья Олбриттон обратился к коллегам с просьбой помочь ему найти хотя бы малейшие доказательства того, что истец имел наркотическую зависимость до начала употребления «Рибаделла».

Через три дня после вынесения решения четверо высших руководящих лиц «Боск» признали вину в сокрытии информации от Администрации по контролю за продуктами питания и лекарствами и во лжи перед федеральными следователями.

Глава 35

Прибыль «Крейн кемикл» за первый квартал оказалась много больше, чем ожидалось. На самом деле компания просто потрясла аналитиков, которые прогнозировали рост акций максимум на 1,25 доллара. Когда «Крейн» объявила о цене 2,05 доллара за акцию, то сама компания и ее триумфальное возвращение немедленно стали предметом внимания всех финансовых изданий.

Все четырнадцать заводов работали на полную мощность. Цены были снижены, для того чтобы вернуть потерянную долю рынка. Специалисты по продажам работали сверхурочно, чтобы выполнить все заказы. Долги значительно сократились. Большинство проблем, преследовавших компанию на протяжении предыдущего года, внезапно исчезли сами собой.

Акции продолжали активно расти стабильными темпами, от однозначных сумм уже к двузначным, и предлагались по цене 24 доллара за штуку, когда обнародовали новость о прибыли. Тогда цена подскочила до 30. Последний раз такой цены они достигали до того, как случилось резкое падение после объявления вердикта в Хаттисберге.

Теперь Группе Трюдо принадлежало 80 процентов «Крейн», или около 48 миллионов акций. Со времени появления слухов о банкротстве прямо перед выборами в ноябре стоимость чистых активов мистера Трюдо выросла на 800 миллионов долларов. И он решительно хотел удвоить эту сумму.

Прежде чем вынести окончательное решение, члены Верховного суда недели проводят за чтением заключений и предварительных мнений друг друга. Иногда они спорят в частном порядке, пытаются склонить других на свою сторону. Они внимательно слушают сплетни клерков в кулуарах суда и используют их. Периодически возникают тупиковые ситуации, на разрешение которых уходят месяцы.

Последнее, что прочитал судья Фиск ближе к вечеру в пятницу, было возражение судьи Макэлвайна на мнение большинства по делу Дженет Бейкер против «Крейн кемикл». Предполагалось, что к этому возражению присоединятся еще трое судей. Мнение большинства написал судья Каллиган. Романо работал над заключением в поддержку его позиции, а судья Олбриттон, судя по всему, готовил собственное возражение. Хотя детали еще не были ясны, почти не оставалось сомнений, что голоса распределятся как 5 к 4 в пользу отмены вердикта.

Фиск прочитал возражение, посмеялся над ним и решил первым делом в понедельник с утра поддержать Каллигана. Потом судья Фиск переоделся и превратился в тренера Фиска. Настало время для игры.

«Рокиз» открыли сезон веселым праздником, который устроили в выходные в городке Рассбург, в часе езды к северо-западу от Джексона. Они должны были отыграть одну игру вечером в пятницу, еще как минимум две в субботу и, быть может, одну в воскресенье. Игры состояли всего из четырех иннингов,[31] и только приветствовалось, чтобы каждый участник попробовал себя в роли питчера и поиграл на разных позициях. На кону не стояло ни трофеев, ни чемпионских титулов, предполагался лишь круговой турнир для подъема боевого духа и начала сезона. Тридцать команд записались в отделение для одиннадцати- и двенадцатилетних детей, включая еще две из Брукхейвена.

Первым противником «Рокиз» оказалась команда из маленького городка под названием Роллинг-Форк. Вечер выдался прохладным, воздух был чист, и в спортивном комплексе собрались игроки и родители, предвкушавшие удовольствие от просмотра пяти игр за один раз.

Дорин осталась в Брукхейвене с Клариссой и Зиком, у которого намечалась игра в девять утра в субботу.

В первом иннинге Джош играл на второй базе, а когда настал его черед воспользоваться битой, отец проводил тренировку на третьей. Когда он пропустил четыре питча, отец подбодрил его и напомнил, что нельзя бить по мячу, если бита лежит на плече. Во втором иннинге Джош отправился на круг питчера и легко обыграл двух первых бэттеров, с которыми ему пришлось иметь дело. Третьим бьющим стал коренастый двенадцатилетний мальчик, который обычно выступал кетчером. Он отбил мяч за боковую линию очень сильным ударом.

— Подавай низко и в другую сторону! — прокричал Рон со своей позиции.

Второй питч полетел не низко и не в другую сторону. Подача оказалась очень сильной, мяч направился прямо в центр «дома», и бьющий яростно его отбил. Мяч отскочил от алюминиевой биты и отлетел от «дома» намного быстрее, чем попал туда. Долю секунды Джош колебался, а к тому времени, как он среагировал, мяч попал ему в лицо. Он слегка дернулся, когда мяч ударил ему прямо в правый висок. Потом мяч покатился через шорт-стоп[32] и в итоге оказался на левом поле.

Когда подбежал отец, глаза у Джоша были открыты. Он лежал на горке питчера, оглушенный, и стонал.

— Скажи что-нибудь, Джош, — попросил Рон, осторожно прикасаясь к ране.

— Где мяч? — спросил Джош.

— Не беспокойся об этом. Ты нормально меня видишь?

— Думаю, да. — Из глаз его катились слезы, и он стиснул зубы, чтобы не плакать. Кожа была содрана, а в волосах виднелась кровь. Поврежденные ткани уже начали опухать.

— Нужно раздобыть льда, — сказал кто-то.

— Вызовите «скорую помощь».

Другие тренеры и рефери топтались вокруг. Мальчик, отбивший мяч, стоял поблизости, чуть не плача.

— Не закрывай глаза, — сказал Рон.

— Ладно, ладно, — ответил Джош, все еще тяжело дыша.

— Кто играет на третьей базе за «Брейвз»?

— Чиппер.

— А на центральном поле?

— Эндрю.

— Молодец!

Через пару минут Джош сел, и собравшиеся зааплодировали. Потом он встал и с помощью отца добрался до его тренерской зоны, где лег на скамью. Рон с бешено колотящимся сердцем осторожно положил пакет со льдом на припухлость на виске Джоша. Игра постепенно возобновилась.

Прибыл врач и осмотрел Джоша, который на первый взгляд реагировал на все должным образом. Он мог видеть, слышать, помнил все до мельчайших подробностей и даже заговорил о возвращении к игре. Врач это запретил, как и тренер Фиск.

— Быть может, завтра, — сказал Рон, но только чтобы успокоить сына. У самого Рона в горле тоже словно что-то опухло, и он только-только начал успокаиваться. Он собирался забрать сына домой после игры.

— Мальчик выглядит неплохо, — сказал врач. — Но вам следовало бы сделать ему рентген.

— Прямо сейчас? — спросил Рон.

— Можно не торопиться до такой степени, но сегодня вечером стоит попробовать.

К концу третьего иннинга Джош уже сидел и шутил с друзьями по команде. Рон вернулся в зону тренера у третьей базы и что-то шептал раннеру,[33] когда один из членов «Рокиз», сидевший с Джошем, прокричал ему:

— Джоша тошнит!

Рефери вновь приостановили игру, и все тренеры покинули тренерскую зону «Рокиз». У Джоша кружилась голова, он обильно потел и ощущал сильную тошноту. Врач был поблизости, и за считанные минуты двое медбратьев принесли носилки. Рон держал сына за руку, когда того катили на парковку.

— Не закрывай глаза, — вновь и вновь повторял Рон. И еще: — Поговори со мной, Джош.

— Голова болит, папа.

— С тобой все в порядке. Только не закрывай глаза.

Они подняли носилки и внесли их в машину «скорой помощи», закрепили и разрешили Рону сесть рядом с сыном. Пять минут спустя его вкатили в отделение экстренной медицинской помощи больницы округа Генри. Джош оставался в сознании, его не тошнило с момента отъезда со стадиона.

За час до этого произошла авария с участием трех автомобилей, так что в отделении экстренной помощи царила суматоха. Первый доктор, осмотревший Джоша, сказал, что ему проведут исследование методом компьютерной томографии, и объяснил Рону, что дальше в больницу его не пустят.

— Думаю, он в порядке, — сказал доктор, и Рон отправился искать свободный стул в забитой людьми приемной. Он позвонил Дорин и все же выдержал этот трудный разговор. Время практически остановилось, минуты тянулись, как часы.

Вскоре приехал главный тренер «Рокиз», бывший коллега Рона. Он должен был кое-что ему показать. Из своего автомобиля он принес алюминиевую биту.

— Вот она, — хмуро произнес он. Это оказалась бита марки «Скример», весьма популярная модель производства «Уин Райт спортинг гудз», десяток таких легко можно было найти на любом бейсбольном стадионе страны.

— Взгляни на это, — сказал тренер, указывая на металлическую часть там, где кто-то пытался стереть оставшуюся часть наклейки. — Это же минус семь, ее запретили еще много лет назад.

«Минус семь» означало разницу между весом и длиной биты. Длина ее составляла двадцать девять дюймов, а вес — лишь двадцать две унции, то есть ею легче было размахивать, не испытывая сопротивления, при контакте с мячом. В настоящее время правила запрещали использовать биты с разницей, превышающей цифру четыре. Этой бите было около пяти лет.

Рон посмотрел на нее так, словно это был дымящийся пистолет.

— Где ты ее взял?

— Я проверил ее, когда мальчик снова вышел на поле. Я показал ее рефери, и он ее взял, а сам отправился за тренером. Я тоже пошел с ними, но, честно говоря, тренер понятия не имел, что с ней что-то не так. И он отдал мне эту чертову вещицу.

Затем приехали родители остальных игроков «Рокиз», а потом и некоторые из детей. Они толклись у скамейки близ аварийного выхода и ждали. Прошел час, прежде чем вернулся доктор и рассказал Рону о состоянии сына.

— По результатам исследования наши подозрения не оправдались, — объявил он. — Думаю, с ним все в порядке. Лишь небольшое сотрясение мозга.

— Слава Богу!

— Где вы живете?

— В Брукхейвене.

— Можете забрать его домой, но ему нужно вести себя очень спокойно и осторожно в течение нескольких следующих дней. Никакого спорта. Если у него начнутся головокружения, головные боли, перепады настроения или тошнота, появится звон в ушах или плохой вкус во рту, будет двоиться в глазах или расширятся зрачки, отвезите его к местному доктору.

Рон кивнул и хотел было все записать.

— Я включу это в выписной эпикриз вместе с результатами исследования.

— Хорошо, конечно.

Доктор замолчал, потом вдруг пристально взглянул на Рона и спросил:

— Кем вы работаете?

— Я судья Верховного суда.

Доктор улыбнулся и протянул руку для рукопожатия.

— В прошлом году я отправил вам чек. Спасибо за то, что вы делаете.

— Спасибо вам, док.

Час спустя за десять минут до полуночи они уехали из Рассбурга. Джош сидел на переднем сиденье с пакетом льда у виска и слушал по радио трансляцию игры «Брейвз» против «Доджерс». Рон то и дело поглядывал на него, готовый отреагировать на любой подозрительный знак. Но никаких знаков не было, до тех пор пока они не доехали до окрестностей Брукхейвена, и Джош сказал:

— Папа, голова еще немного болит.

— Медсестра сказала, что несильная боль — это нестрашно. Но сильная — это уже плохо. Если оценивать по шкале от одного до десяти, как болит у тебя?

— На тройку.

— Хорошо. Когда доберется до пяти, скажи мне.

Дорин ждала у двери с массой вопросов. Она прочитала эпикриз, сидя за кухонным столом, пока Рон и Джош ели бутерброды. Проглотив лишь два кусочка, Джош заявил, что не голоден, хотя он не ел с тех пор, как они уехали из Рассбурга. Он вдруг стал раздражителен, но ведь ему давно пора было спать. Когда Дорин попыталась сама осмотреть его, он нагрубил ей и отправился в туалет.

— Что ты думаешь? — спросил Рон.

— Вроде бы с ним все хорошо, — ответила она. — Просто он зол и хочет спать.

Они сильно повздорили насчет того, как будут спать. Одиннадцатилетнему Джошу спать с матерью не полагалось. Рон объяснил ему довольно жестко, что этой ночью и при таких необычных обстоятельствах он будет спать с матерью. А Рон проведет ночь в кресле рядом с постелью.

Под пристальным наблюдением обоих родителей Джош быстро уснул. Затем Рон отключился в кресле, и наконец около 3.30 утра закрыла глаза и Дорин.

Она открыла их час спустя, когда Джош закричал. Его снова вырвало, а голова раскалывалась от боли. Он не мог стоять на ногах, плохо соображал, плакал и говорил, что в глазах все плывет.

Их семейным врачом был близкий друг по имени Кальвин Трит. Пока Рон звонил ему, Дорин побежала к соседям попросить их посидеть с детьми. Меньше чем через десять минут они уже прибыли в отделение экстренной помощи больницы Брукхейвена. Рон нес Джоша на руках, а Дорин бежала следом с выписными документами и результатами анализов. Врач отделения экстренной помощи быстро осмотрел ребенка, и в его состоянии ему не понравилось абсолютно все — медленный ритм биения сердца, неравномерно расширенные зрачки, слабость. Вскоре приехал доктор Трит и взялся за дело, пока врач отделения изучал выписной эпикриз.

— Кто расшифровывал результаты исследования? — спросил Трит.

— Доктор в Рассбурге, — ответил Рон.

— Когда?

— Около восьми часов накануне вечером.

— То есть восемь часов назад?

— Вроде того.

— Здесь мало что можно понять, — сказал Трит. — Давайте проведем исследование еще раз.

Врач отделения и медсестра повели Джоша в лабораторию. Трит сказал Фискам:

— Вам придется подождать здесь. Я скоро вернусь.

Какое-то время они, как во сне, бродили по приемной, слишком напуганные и потрясенные, чтобы произнести хоть слово. В помещении никого не было, но создавалось впечатление, что ночь в больнице выдалась нелегкая: повсюду валялись пустые банки из-под содовой, на полу лежали газеты, а на столах — обертки от конфет. Сколько еще людей сидели здесь в оцепенении, ожидая, пока появятся врачи и сообщат страшные новости?

Они держались за руки и долго молились, сначала про себя, а потом обмениваясь короткими фразами, исполненными любви и нежности, и когда закончили, испытали некое облегчение. Дорин позвонила домой, поговорила с соседкой, которая сидела с детьми, и пообещала позвонить еще, как только что-то выяснится.

Когда Кальвин Трит вошел в приемную, они сразу поняли, что дела обстоят не очень хорошо. Он сел и посмотрел им в глаза.

— По результатам нашего исследования у Джоша трещина в черепе. Материалы, которые вы привезли из Рассбурга, оказались не особенно полезными, потому что содержат результаты исследования другого пациента.

— Какого черта! — вскричал Рон.

— Врач расшифровал не те результаты. Имя прочитать почти невозможно, но это точно не Джош Фиск.

— Не может быть, — произнесла Дорин.

— Но так и есть, однако об этом мы подумаем позже. Слушайте меня внимательно: ситуация следующая. Мяч попал Джошу прямо сюда. — Трит указал на свой правый висок. — Это самая тонкая часть кости черепа, которая называется височная кость. Трещину можно причислить к линейным переломам, и длина ее составляет два дюйма. Внутри черепа есть мембрана, которая покрывает весь мозг, а питает ее средняя менингиальная артерия. Артерия проходит через кость, так что когда сломалась кость, артерия была повреждена, и кровь стала накапливаться между костью и мембраной. Это оказало давление на мозг. Сгусток крови, который еще называют эпидуральной гематомой, продолжал расти и повышать давление внутри черепа. Единственным способом лечения в данном случае может стать краниотомия, которая заключается в удалении гематомы при помощи вскрытия мозга.

— Боже!.. — выдохнула Дорин и закрыла глаза.

— Я не закончил, — сказал Трит. — Нужно отвезти его в Джексон в отделение травматологии при Университетском медицинском центре. Предлагаю вызвать воздушную «скорую помощь» и доставить его туда на вертолете.

В этот момент прибежал врач отделения и сказал доктору Триту:

— Пациенту становится хуже. Вам нужно на это взглянуть.

Когда доктор Трит повернулся, чтобы уйти, Рон встал, схватил его за руку и взмолился:

— Ответь мне, Кальвин. Насколько это серьезно?

— Это очень серьезно, Рон. Опасность угрожает его жизни.

Джоша погрузили в вертолет и увезли. Дорин и Кальвин Трит поехали с ним, а Рон отправился домой, проверил Зика и Клариссу и бросил пару необходимых вещей в большую сумку. Затем он помчался по федеральной автостраде номер 55, преодолевая сотни миль за час и бросая вызов всем полицейским. В те минуты, когда он не умолял Бога о спасении сына, он проклинал доктора из Рассбурга, расшифровавшего не те результаты. Периодически он оборачивался и поглядывал на неоправданно опасный и жутко некрасивый предмет на заднем сиденье.

Он никогда не любил алюминиевые биты.

Глава 36

Десять минут девятого субботним утром, спустя приблизительно тринадцать часов после удара мячом Джош был прооперирован в Медицинском центре при Университете штата Миссисипи в Джексоне.

Рон и Дорин ждали в часовне при больнице вместе с друзьями, которые продолжали приезжать из Брукхейвена. Их пастор тоже был с ними. А в алтаре церкви Святого Луки шла молитва о здравии их ребенка. Брат Рона приехал в полдень вместе с Зиком и Клариссой, они оба были напуганы и потрясены случившимся, как и родители. Шли часы, а от хирургов так и не было новостей. Доктор Трит время от времени исчезал, чтобы осведомиться о ходе операции, но редко возвращался с какими-либо полезными сведениями. Кто-то из друзей уехал, их сменили другие. Дедушки и бабушки, дяди, тети и кузены наводняли приемную, ждали и молились, а затем удалялись бродить вокруг большого здания больницы.

Четыре часа спустя после того, как Фиски в последний раз видели сына, появился главный хирург и пригласил их следовать за ним. Доктор Трит включился в разговор, когда они шли по холлу, отделившись от толпы. Они остановились у двери палаты. Рон и Дорин сжали руки друг друга, готовясь к худшему. Хирург произнес серьезным, усталым голосом:

— Он пережил операцию и держится молодцом, насколько это возможно. Мы удалили обширную гематому, давившую на мозг. Давление внутри черепа удалось уменьшить. Однако у него отек мозга, причем, должен признать, весьма сильный. Скорее всего возникнут необратимые изменения.

«Жизнь» и «смерть» понять легко, а вот что несет за собой «изменение», ясно далеко не всегда.

— Но он не умрет? — спросила Дорин.

— В настоящий момент он жив, основные показатели в норме. Его шансы выжить равны девяноста процентам. Решающее значение будут иметь следующие семьдесят два часа.

— Насколько серьезные изменения? — спросил Рон, пытаясь дойти до сути.

— Пока не могу сказать. Кое-что, возможно, удастся вылечить со временем, применяя надлежащую терапию, но об этом стоит поговорить в другой раз. Пока же давайте просто молиться, чтобы в течение следующих трех дней ему стало лучше.

Поздно вечером в субботу, когда Джош лежал в отделении реанимации, Рону и Дорин разрешили зайти к нему на десять минут, хотя он все еще находился в коме под воздействием лекарств. Им не удалось сохранить спокойствие, когда они увидели его. Голова сына была забинтована, как у мумии, а во рту лежала дыхательная трубка. Джош был подключен к вентилятору. Дорин боялась прикасаться к нему, даже к его ногам.

Участливая медсестра согласилась подвинуть кресло к дверям палаты и разрешила одному из родителей просидеть там всю ночь. Рон и Дорин отправили свою группу поддержки обратно в Брукхейвен, а затем принялись по очереди дежурить то у отделения реанимации, то в приемной. Об отдыхе не могло быть и речи, и они сновали по коридорам больницы до самого рассвета в воскресенье.

Врачи были довольны состоянием Джоша после проведенной ночи. Поговорив с ними, Рон и Дорин отправились на поиски близлежащего мотеля. Они приняли душ и успели вздремнуть, прежде чем вновь занять свои позиции в больнице. И опять начались ритуалы ожидания, как и церковные службы в их родном городе. Общение с уходящими и приходящими посетителями вскоре превратилось в настоящую пытку. Рон и Дорин хотели лишь побыть наедине с сыном.

Поздно вечером в воскресенье Дорин сидела в реанимации Толпа гостей рассосалась, и Рон прогуливался по коридорам больницы, разминая ноги и пытаясь не заснуть. Он обнаружил еще одну приемную, для семей не столь тяжелых пациентов. Там было намного уютнее, стояла более красивая мебель и наблюдалось большее разнообразие торговых автоматов. Его ужин состоял из диетической содовой и пакетика сухих соленых крендельков. И когда он машинально хрустел ими, к нему подошел маленький мальчик и чуть было не дотронулся до его колена.

— Аарон, — позвала мальчика мать из другого конца помещения. — Иди сюда.

— Все в порядке, — сказал Рон, улыбаясь ребенку, который тут же исчез.

Аарон. Имя показалось ему знакомым. Аароном звали мальчика, у которого в голове застрял кусок металла, отскочивший от газонокосилки. Травма мозга, стойкая нетрудоспособность, финансовый крах для всей семьи. Присяжные посчитали производителя виновным. Процесс был проведен надлежащим образом. В тот момент судья Фиск не смог вспомнить, почему гак легко присоединился к мнению большинства о том, чтобы отменить вердикт.

Тогда, всего два месяца назад, он и представить себе не мог, какую боль испытывает родитель тяжело пострадавшего ребенка. Или что значит страх потерять ребенка.

Теперь же, в разгар этого кошмара, он увидел Аарона совсем в другом свете. Читая медицинские заключения по делу, он сидел в уютном кабинете, оторванный от реальности. Ребенок получил серьезнейшую травму, очень жаль, но несчастные случаи то и дело происходят. Можно ли было предотвратить эту беду? Он задумывался об этом тогда и, конечно, задумался сейчас.

Маленький Аарон вернулся, уставившись на пакетик с крендельками, дрожащий у Рона в руках.

— Аарон, оставь дядю в покое! — вскричала мать.

Рон взглянул на трясущийся пакетик.

Несчастного случая можно и нужно было избежать. Если бы производитель следовал установленным правилам, то газонокосилка была бы намного безопаснее. Так почему он решил встать на сторону производителя?

Дело безвозвратно ушло, вердикт был отклонен большинством из пяти голосов якобы мудрых мужчин, ни один из которых никогда не испытывал сочувствия к тем, кто страдал. И Рон задался вопросом, приходилось ли хоть одному из этих четырех — Каллигану, Романо, Бейтману и Россу — бродить по пустынным, как кладбище, коридорам больницы сутками, в ожидании того, умрет или выживет их ребенок?

Нет, не приходилось. Иначе они не были бы такими, какие есть.

Воскресенье плавно перетекло в понедельник. Началась еще одна неделя, правда, она отличалась от всех, что были до нее. Рон и Дорин отказывались покидать больницу больше чем на час или два. Джош не очень быстро шел на поправку, и они боялись, что каждый визит в его палату может стать последним разом, когда они видели его живым. Друзья покупали им одежду, еду и газеты, предлагали посидеть вместо них, если они захотят съездить домой на пару часов. Но Рон и Дорин упорно продолжали делать по-своему, словно зомби, веря в то, что Джошу станет лучше, если они будут поблизости. Усталые и изможденные, они вконец потеряли терпение к посетителям, приезжавшим из их родного города, и начали прятаться в отдаленных уголках больницы.

Рон позвонил на работу и передал секретарю, что не знает, когда вернется. Дорин сообщила начальнику, что берет отпуск. Когда начальник деликатно объяснил, что по регламенту отпуска подобным образом не предоставляются, она вежливо намекнула ему, что пора изменить регламент. Он тут же согласился последовать ее совету.

Больница располагалась в пятнадцати минутах ходьбы от Дома суда Кэрролла Гартина, и рано утром во вторник Рон зашел туда взглянуть на свой кабинет. На столе появилось несколько новых папок с документами. Его старший секретарь пробежался по списку текущих дел, но внимание Рона было рассеяно.

— Я думаю о том, чтобы взять отпуск. Передай председателю, — сказал он секретарю. — Дней на тридцать, быть может, на шестьдесят. Я не могу сейчас сосредоточиться на работе.

— Обязательно передам. Вы планировали поддержать заключение по делу Бейкер против «Крейн» сегодня утром.

— Это может подождать. Все может подождать.

Ему удалось выскользнуть из здания, не повстречавшись с остальными судьями.

Во вторничном выпуске «Кларион леджер» опубликовали статью о Джоше и его травме. Получить комментарии от судьи Фиска не удалось, зато они смогли раздобыть достоверные сведения из неизвестного источника. Доктора удалили большой сгусток крови, который оказывал давление на мозг. Жизнь ребенка уже вне опасности. Однако пока слишком рано говорить о долгосрочных проблемах. Доктор, расшифровавший не те результаты исследования, по тексту не упоминался.

Однако сплетни скоро дополнили всю недостающую информацию. Ходили слухи о незаконно используемой бейсбольной бите, которая послужила причиной несчастного случая, и разговоры о серьезном повреждении мозга. Появились сообщения от человека из больницы округа Генри, который якобы знал, как сильно ошиблись доктора. Возник ряд нелепейших теорий о том, что судья Фиск коренным образом изменил свою судейскую философию. А кое-кто даже утверждал, что он собирается уйти в отставку.

Уэс Пейтон внимательно наблюдал за происходящим, сидя у себя в кабинете. Но не его жена. Она много работала, чтобы успеть завершить другие дела, Уэсаже история с Джошем сильно взволновала. Будучи отцом маленьких детей, он с трудом представлял, что приходится выносить Фискам, и не мог не задаться вопросом, как трагедия повлияет на дело Бейкер. Он не ожидал, что Рон Фиск резко сменит линию поведения, но такая возможность, безусловно, существовала.

Они молились лишь об одном — о чуде. Быть может, оно уже случилось?

Они ждали. Решение могло быть вынесено со дня на день.

К утру вторника Джошу стало немного лучше. Он бодрствовал, реагировал на внешние раздражители и даже следовал указаниям. Мальчик не мог говорить из-за дыхательной трубки, но постоянно находился в движении, что было хорошим знаком. Давление на мозг уменьшилось почти до обычного уровня. Доктора уже несколько раз объясняли, что должно пройти несколько дней, а быть может, и недель, прежде чем они сделают долгосрочный прогноз.

Когда Джош проснулся, Фиски решили переночевать дома. Доктора и медсестры их в этом поддержали. Сестра Дорин согласилась посидеть в отделении реанимации, в пятнадцати футах от кровати племянника.

Они уехали из Джексона, радуясь тому, что наконец-то побудут вдали от больницы и увидят Зика с Клариссой. Говорили о домашней еде, долгом душе и своей удобной постели Они поклялись друг другу получить удовольствие от следующих десяти часов, потому что их мучения только начинались.

Но расслабиться было сложно. Едва они отъехали от Джексона, зазвонил мобильник Рона. Это был судья Каллиган. Беседу он начал с подробных расспросов о состоянии Джоша, передал соболезнования всех сотрудников суда и пообещал заехать в больницу при первом удобном случае. Рон поблагодарил его, но вскоре почувствовал, что звонит судья не просто так, а по делу.

— Есть пара вопросов, Рон, — сказал Каллиган. — Но я знаю, что твоя голова занята сейчас другим.

— Так и есть.

— В общем, нет ничего действительно срочного, за исключением двух дел. Похоже, в деле по отравлению воды в Бауморе голоса разделились как четыре к четырем. Думаю, это неудивительно. Я надеялся, ты меня поддержишь.

— Мне казалось, Романо пишет заключение по этому поводу.

— Уже написал, как и Олбригтон. Все заключения готовы, и нам нужна только твоя поддержка.

— Я определюсь завтра.

— Отлично. И еще нас волнует вердикт по дому престарелых в округе Уэбстер. Голоса опять разделились как четыре к четырем.

— Отвратительное дело, — заметил Рон почти с омерзением. В очередном доме престарелых персонал практически забросил пациента, и в конце концов, когда его обнаружили, он лежал в бреду, в собственных испражнениях, покрытый пролежнями, его никто не кормил и не давал лекарств. Компания, владевшая заведением, заявляла об огромной прибыли, что удивило присяжных, когда выяснилось, как мало денег тратится на пациентов. Злоупотребления правами в домах престарелых были столь возмутительны, что Рона уже тошнило читать про них.

— О да. Настоящая трагедия, — сказал Каллиган, как будто способен был испытывать сочувствие.

— Полагаю, вы собираетесь отменить вердикт?

— Я не вижу здесь причин для привлечения к ответственности, да и компенсация непомерно высока.

За три с половиной месяца, которые Рон провел в суде, судья Каллиган никогда не видел причин для привлечения к ответственности по любому делу, связанному со смертью или серьезными травмами. Он считал, что присяжные глупы и их легко вводят в заблуждение хитрые юристы-судебники. А еще он считал своим святым долгом исправлять любую судебную ошибку (коей являлся вердикт в пользу истца) с высоты своего весьма изолированного от других людей положения.

— Я приму решение завтра, — снова сказал Рон. Дорин уже начала нервничать из-за звонка.

— Это всегда правильно. Если бы мы могли закрыть два этих дела, Рон, то короткий отпуск был бы тебе обеспечен.

По поводу короткого отпуска или длинного, если уж на то пошло, каждый судья волен был решать сам. Здесь Рону не требовалось одобрение Каллигана. И все же он поблагодарил его и повесил трубку.

Кухня Фисков была забита едой, принесенной друзьями, в основном тортами, пирогами и запеканками. На одном из длинных столов был устроен настоящий буфет, и они поели вместе с Зиком, Клариссой, двумя соседями и родителями Дорин. Потом поспали шесть часов и поехали обратно в больницу.

Прибыли они в разгар одного из приступов Джоша, уже второго за последний час. Потом все прошло, и показатели вновь улучшились, но при и так медленном выздоровлении подобные приступы сильно отбрасывали его назад. В четверг утром он вновь проснулся, но был раздражен, беспокоен, сильно возбужден, не мог сосредоточиться и ничего не помнил о случившемся. Один из докторов объяснил, что такое поведение типично для больных, перенесших сильный удар головы.

В четверг вечером тренер «Рокиз», бывший коллега Рона по фирме, еще раз заехал в Джексон с визитом. Они с Роном отправились ужинать в больничную столовую, и за супом и салатом тренер протянул Рону записи.

— Я провел кое-какое расследование, — сказал он. — «Уин Райт» прекратила производство более легких бит шесть лет назад, вероятно, из-за многочисленных жалоб на травмы. На самом деле все производители уже тогда перешли на производство бит с показателем минус четыре. За годы алюминиевые сплавы стали легче, но и прочнее. При соприкосновении с мячом алюминиевая поверхность биты прогибается, а затем отбрасывает мяч, возвращаясь в исходную позицию. В итоге биты стали легче и намного опаснее. Сторонники безопасных бит уже лет десять борются с этой проблемой, было проведено множество исследований. На одном испытании питч-машина бросила мяч со скоростью 90 миль в час, а от биты он отлетел уже со скоростью 120 миль. Всего в связи с использованием бит зафиксировано два смертельных исхода, один в средней школе, другой в колледже, и масса травм среди игроков всех возрастов. Поэтому «Малая бейсбольная лига»[34] и некоторые другие молодежные организации собрались и запретили все биты с показателем свыше минус четырех.

Но проблема остается. «Уин Райт» и другие производители успели продать миллион старых бит, которые до сих пор используются, и мы видели, что случилось из-за этого в прошлую пятницу.

— И они никогда не отзывали этот товар? — спросил Рон.

— Никогда. Хотя прекрасно знают, что эти чертовы штуковины опасны. Их собственные исследования это подтверждают.

Рон продолжал грызть соленый крекер, прекрасно зная, куда приведет такой разговор, и желая это предотвратить.

— В принципе ответственность можно возложить на команду города Роллинг-Форк, но игра не стоит свеч. Можно обвинить и город Рассбург, потому что рефери, сотрудник, нанятый городом, не проверил оборудование. Но большая рыба в данном случае — это «Уин Райт». У них активов на два миллиарда долларов. Прекрасная страховка. А это дело имеет хорошие шансы на выигрыш. Размер компенсации пока сложно определить, но она в любом случае будет значительной. Все бы хорошо, за исключением одной маленькой проблемы — нашего Верховного суда.

— Ты говоришь, как судебный юрист.

— А они далеко не всегда не правы. Если хочешь знать мое мнение, тебе стоит рассмотреть возможность подачи иска против производителя.

— Не помню, чтобы я интересовался твоим мнением, да и не могу я подавать иск. Надо мной будет смеяться весь штат.

— А как насчет других детей, Рон? Как насчет других семей, которым придется переживать такой же кошмар? Благодаря судам удалось избавиться от массы плохих продуктов и защитить множество людей.

— Это невозможно.

— Да и с какой стати ты и штат Миссисипи должны оплачивать счета за медицинские услуги на миллионы долларов? «Уин Райт» ворочает миллиардами. Они выпустили паршивый продукт. Так пусть заплатят.

— Ты настоящий судебный юрист.

— Нет, я твой бывший партнер. Мы вместе работали четырнадцать лет, и Рон Фиск, которого я помню, испытывал огромное уважение перед законом. А судья Фиск намерен все это изменить.

— Ладно, ладно. Я уже достаточно выслушал.

— Прости, Рон. Мне не следовало…

— Все в порядке. Пойдем проверим, как там Джош.

Тони Закари вернулся в Джексон в пятницу и услышал новости о Джоше Фиске. Он отправился прямиком в больницу и обнаружил там Рона, который спал на диване в приемной. Около часа они проговорили о несчастном случае, об операции и о рыбацкой экспедиции Тони в Белизе.

Тони сильно беспокоился за маленького Джоша. Он, конечно, надеялся, что ребенок излечится быстро и полностью. Однако в действительности его больше всего интересовал вопрос, который он не мог заставить себя задать: «Когда ты закончишь думать над апелляцией „Крейн“?»

Едва сев в машину, он набрал номер Барри Райнхарта, чтобы сообщить ему неприятные новости.

Через неделю после прибытия в больницу Джоша перевели из отделения реанимации в обычную палату, которую тут же завалили цветами, мягкими игрушками, открытками от товарищей-пятиклассников, воздушными шарами и конфетами, которых хватило бы на угощение целого детского сада. В палате поставили койку, чтобы родители могли спать рядом с сыном.

Хотя вид самого помещения и повышал настроение, дела после переезда почти сразу пошли плохо. Команда неврологов приступила к всесторонней оценке состояния Джоша. Паралича не было, зато явно наблюдались проблемы с моторными навыками и координацией движения наряду с серьезной потерей памяти и неспособностью концентрироваться. Джош легко отвлекался с одного на другое и очень медленно узнавал предметы. Трубки убрали, но его речь стала намного заторможеннее. Улучшения могли наступить через несколько месяцев, но при этом оставался шанс, что его состояние никогда не улучшится.

Толстые повязки на голове сменили на более тонкие. Джошу разрешили ходить в туалет, и было жалко смотреть, когда он, шаркая, неуклюже переставлял одну ногу за другой. Рон помогал ему, сдерживая слезы.

Его маленькая бейсбольная звезда отыграла последнюю игру.

Глава 37

Доктор Кальвин Трит приехал в Рассбург и организовал встречу с врачом, расшифровавшим неверный снимок. Изучив два снимка, Джоша и другого пациента, они немного поспорили, прежде чем доктор признал, что тем вечером в отделении экстренной помощи царил настоящий бардак и не хватало рук, и что они действительно допустили ошибку. Тот факт, что он небрежно отнесся к лечению сына судьи Верховного суда, просто потряс его.

— Семья будет подавать иск? — спросил он ошеломленно.

— Не знаю, но вы должны уведомить о случившемся свою страховую компанию.

Трит отвез документы в Джексон и обсудил все с Роном и Дорин. Он объяснил им, как проходит исследование на компьютерном томографе, затем рассказал о разговоре с доктором из отделения экстренной помощи.

— И как они могли поступить, если бы все было сделано правильно? — спросила Дорин.

Трит предвидел этот вопрос. Он знал, что друзья попросят его оценить действия другого доктора. И еще несколько дней назад принял решение быть с ними честным.

— Они должны были немедленно привезти его сюда для удаления сгустка крови. Это операция на мозге, но она не сложная. Джоша могли бы выписать через два дня после операции, абсолютно здоровым, без всяких последствий.

— Первое исследование сделали в восемь часов вечера в пятницу, — сказал Рон. — Ты осмотрел Джоша в Брукхейвене уже девять часов спустя, да?

— Вроде того.

— Значит, в течение девяти часов внутричерепное давление продолжало нарастать?

— Да.

— А давление кровяного сгустка на мозг повреждает его?

— Да.

Они еще долго молчали, прежде чем высказать вслух окончательный вывод. Наконец Рон спросил:

— Кальвин, что бы ты сделал, если бы это был твой ребенок?

— Засудил бы мерзавца. Это вопиющая халатность при исполнении обязанностей.

— Я не могу судиться с ним, Кальвин. Я стану посмешищем.

После игры в сквош, душа и массажа в спортзале сената Майерс Радд сел в лимузин, чтобы перенести мучительную поездку по дневным пробкам, как и все простые смертные Час спустя он добрался до терминала для гражданских самолетов в аэропорту Дачлеса и сел на «Гольфстрим-5» — самый новый в парке мистера Карла Трюдо. Сенатор не знал, кому принадлежит самолет, и никогда не встречался с мистером Трюдо, что могло бы показаться весьма странным для представителей большинства культур, учитывая, сколько денег Радд поимел с этого человека. Но в Вашингтоне деньги обычно прибывают мириадами странных и извилистых путей. Часто те, кто их получает, имеют лишь смутное представление о том, откуда они вообще взялись, а порой вообще ничего не знают. В большинстве демократических стран перевод столь больших сумм ассоциируется с открытой коррупцией, но в Вашингтоне коррупцию легализовали. Сенатор Радд не знал и не беспокоился о том, что с потрохами куплен другими людьми. В банке у него лежало более 11 миллионов долларов, эти деньги он мог оставить себе, если его не вынудят потратить их на какую-нибудь сумасбродную кампанию. В благодарность за такие пожертвования Радд всегда правильно голосовал по всем вопросам, связанным с фармацевтическими препаратами, химикалиями, нефтью, энергетикой, страховками, банками и так далее.

Но он принадлежал этим людям.

Этой ночью сенатору пришлось путешествовать в одиночестве. Две стюардессы подали ему коктейли, лобстера и вино, и едва он успел доесть, как самолет начал снижаться над аэропортом «Джексон интернэшнл». Там его ждал еще один лимузин, и уже через двадцать минут после приземления сенатора высадили у бокового входа Медицинского центра при Университете Миссисипи. В комнате на третьем этаже он обнаружил Рона и Дорин, которые бесцельно смотрели телевизор, пока их сын спал.

— Как мальчик? — спросил он участливо, пока они собирались с силами, чтобы встать и привести себя в более или менее презентабельный вид. Они были потрясены тем, что великий человек вдруг появился перед ними из ниоткуда в 21.30 во вторник. Дорин никак не могла найти свои туфли.

Они спокойно поговорили о Джоше и улучшении в его состоянии. Сенатор заявил, что прибыл в город по делу и как раз собирался обратно в Вашингтон, но узнал о трагедии и просто не мог не зайти и не поддержать их. Они были тронуты его приходом, но на самом деле находились в смятении и с трудом верили в происходящее.

Беседу прервала медсестра, сказав, что пришло время выключать свет. Сенатор обнял Дорин, клюнул ее в щеку, пожал руки, пообещал сделать все возможное, чтобы помочь, и вышел из комнаты с Роном, который весьма удивился отсутствию свиты в коридоре. Не было видно ни единого сотрудника, мальчика на побегушках, телохранителя, водителя. Никого.

Сенатор приехал с визитом совершенно один. Этот его поступок много значил для Рона.

Когда они шли по коридору, Радд обменивался со всеми стандартным «привет» и улыбался одной и той же резиновой улыбкой. Это были его люди, и он тал, что они им восхищаются. Радд болтал о какой-то занудной стычке в конгрессе, а Рон притворялся, будто ему это интересно, втайне желая, чтобы сенатор скорее замолчал и уехал. На выходе Радд пожелал ему удачи, пообещал молиться за его семью и предложил помощь по любым вопросам.

Пожимая Рону руку, сенатор произнес, словно эго только что пришло ему в голову:

— Кстати, господин судья, было бы неплохо разобраться с апелляцией «Крейн».

Рука Рона вдруг онемела, а рот приоткрылся, Он пытался придумать ответ.

Пока он соображал, Радд сказал ему на прощание:

— Я знаю, вы примете правильное решение. Эти вердикты убивают наш штат.

Радд потрепал его по плечу, благословил, растянув губы в очередной резиновой ухмылке, затем прошел в дверь и исчез.

Уже в лимузине Радд приказал водителю взять курс на северный пригород Джексона. Там он проведет ночь с местной любовницей, а рано утром на «Гольфстриме» отправится в округ Колумбия.

Рон лежал на койке, пытаясь подготовиться еще к одной долгой ночи. Режим Джоша стал столь беспорядочным, что каждая ночь превращалась в новое приключение. Когда медсестра обходила пациентов в полночь, отец и сын бодрствовали. Дорин, к счастью, находилась в мотеле и давно спала благодаря маленьким зеленым таблеткам, которые медсестры втайне давали им. Рон принял еще одну такую таблетку, а Джошу медсестра дала прописанное ему снотворное.

Лежа в темноте, Рон размышлял о визите сенатора Радда. Было ли это очередным беспардонным жестом политика, который без колебаний решил перейти черту, чтобы помочь крупному спонсору? Радд неустанно принимал деньги от любого, кто желал ими поделиться, причем на законных основаниях, так что было бы неудивительно, если он и правда получал крупные суммы от «Крейн».

Или все было сложнее? «Крейн» ни цента не потратила на кампанию Фиска. Рон самолично изучал документы после выборов, когда не поверил тому, сколько денег удалось собрать и потратить. Он спорил и ругался с Тони Закари, желая узнать, откуда взялись эти деньги. Все отражено в отчетах, вновь и вновь повторял Тони. А отчеты Рон просмотрел. Его спонсорами были руководители крупных компаний, юристы-защитники и лоббисты — все, кого интересовало ограничение размеров ответственности. И он знал об этом, когда кампания началась.

Он чувствовал, что дело попахивает заговором, но вскоре усталость поборола его и он провалился в сон.

В тумане сна, вызванного таблетками, Рон расслышал непрерывный размеренный стук, источник которого сразу не смог распознать. Клик-клик-клик-клик — звук повторялся снова и снова, очень быстро. Причем где-то рядом.

Он протянул руку и дотронулся до кровати Джоша, а затем вскочил на ноги. В тусклом свете, пробивавшемся из туалета, он увидел, как его сын трясется в жутком припадке. Тело мальчика содрогалось. Лицо исказила страшная гримаса, рот открылся, а глаза смотрели невидящим взглядом. Стук и скрип непрерывно нарастали. Рон нажал на кнопку вызова медсестры, затем схватил Джоша за плечи и попытался успокоить. Его поразила сила приступа. Прибежали две медсестры и занялись больным. За ними пришла третья, а затем и врач. Они немногое могли сделать, разве что вставили капу мальчику в рот, чтобы предотвратить травму языка.

Рон, не выдержав, удалился в угол и издали наблюдал сюрреалистическую картину, как толпа врачей пытается помочь его искалеченному ребенку, а кровать все трясется и железные ее части отвратительно клацают. Наконец приступ ослаб, и медсестры стали обмывать лицо Джоша холодной водой, негромко переговариваясь. Рон выскользнул из палаты и отправился в очередную бессмысленную прогулку по больничным коридорам.

Приступы терзали Джоша еще в течение двадцати четырех часов, а потом резко прекратились. К тому времени Рон и Дорин слишком устали и измучились и могли только смотреть на сына и молиться, чтобы он оставался спокойным и не двигался. Прибыли другие врачи, все с мрачными лицами, и заговорили на понятном только им языке загадочных терминов. Было принято решение провести дополнительные исследования, и Джоша увезли на несколько часов, а потом вернули.

Дни проходили и сливались один с другим. Время ничего не меняло.

Утром в субботу Рон пробрался в кабинет в Доме суда Кэрролла Гартина. Оба секретаря уже пришли по его просьбе. Его решения ожидали двенадцать дел, и Рон приступил к чтению кратких содержаний и рекомендаций. Секретари подготовили собственный список и ждали, когда он их вызовет.

Обвинение в изнасиловании из округа Рэнкин. Подтверждено единогласно.

Спор по проведению выборов из округа Боливар. Подтверждено семью другими судьями.

Жутко скучное громкое дело по сделке с обеспечением из округа Панола. Подтверждено единогласно.

И так далее. Рон не испытывал интереса к работе и был настолько поглощен другими мыслями, что с первыми десятью делами управился за двадцать минут.

— Бейкер против «Крейн кемикл».

— Ну и какие по нему новости? — спросил Рон.

— Голоса разделились как четыре к четырем, и все продолжают ругаться. Каллиган и компания очень переживают насчет вашего голоса. Макэлвайн и его сторонники не скрывают любопытства. И все ждут и следят друг за другом.

— Они думают, что я их подведу?

— Никто ничего не знает. Они полагают, что вы сейчас сильно напряжены, и ходят слухи о вашем катарсисе и перебежке на другую сторону из-за того, что случилось.

— Пусть болтают. Я подожду с делом Бейкер и вердиктом по дому престарелых.

— Вы рассматриваете возможность того, чтобы поддержать эти вердикты? — поинтересовался другой секретарь.

Рон уже понял, что большинство судебных сплетен придумываются и разносятся клерками, причем всеми без исключения.

— Не знаю, — сказал он и через тридцать минут уже был в больнице.

Глава 38

Восемь дней спустя, в дождливое воскресное утро Джоша Фиска перенесли в «скорую помощь» для транспортировки в Брукхейвен. Там его должны были положить в больницу в пяти минутах ходьбы от дома. Еще около недели врачи собирались за ним наблюдать, а затем, если все сложится удачно, выписать.

Дорин поехала вместе с ним на машине «скорой помощи».

Рон отправился в Дом суда Гартина и поднялся в кабинет на четвертом этаже. Казалось, в суде никого не было, именно этого он и хотел. Он в третий или четвертый раз прочитал заключение Каллигана в поддержку отмены вердикта по делу Бейкер против «Крейн кемикл», и если раньше он был полностью с ним согласен, то теперь засомневался. Заключение было словно написано от руки Джареда Кертина. Каллиган придрался почти ко всем свидетельским показаниям экспертов, данным на процессе Бейкер. Он раскритиковал судью Харрисона за то, что тот принял к учету большинство из них. В весьма резких выражениях он осудил эксперта, связавшего канцерогенные побочные продукты производства с раковыми заболеваниями, назвав его умозаключения «в лучшем случае спекулятивными». Он требовал применения нереальных стандартов, требующих явных доказательств того, что токсины в бауморской воде стали причиной рака, убившего Пита и Чеда Бейкеров. Как всегда, он был возмущен вопиющим размером компенсации и обвинил во всем юристов Бейкер, создавших неподобающее напряжение, которое повлияло на присяжных.

Рон вновь прочитал заключение Макэлвайна, и оно тоже предстало перед ним теперь совсем в ином свете.

Настало время проголосовать, принять собственное решение, а у него на это просто не хватало духу. Он устал от этого дела, устал от вечного давления, устал от злости, которую испытывал из-за того, что стал пешкой в руках могущественных людей и не догадался об этом вовремя. Его измотали мучения Джоша, и он хотел просто пойти домой. Он не испытывал уверенности в том, что может поступить правильно, и теперь уже не знал, что будет правильным в таком случае. Рон молился до полного изнеможения. Он пытался объяснить причину своих опасений Дорин, но она была точно так же растеряна и расстроена.

Если он отклонит вердикт, то обманет истинные чувства. Но его чувства только начали меняться, разве нет? Как может он, беспристрастный законовед, вдруг перебежать на другую сторону из-за трагедии собственной семьи?

Если он поддержит вердикт, то предаст тех, кто избрал его. Пятьдесят три процента людей проголосовали за Рона Фиска потому, что поверили в его избирательную программу. Или нет? Быть может, они проголосовали за него потому, что у него была хорошая реклама?

Будет ли справедливо по отношению ко всем маленьким Ааронам, если вдруг Рон в порыве эгоизма изменит свою судейскую философию из-за собственного сына?

Он ненавидел задавать себе эти вопросы, которые нещадно его изводили. Он бродил по кабинету в еще большем смятении, чем когда-либо, и уже собирался снова уйти. Просто беги, говорил он себе. Но он устал бегать, бродить и разговаривать со стенами.

В конце концов Рон напечатал заключение: «Я поддерживаю и разделяю мнение судьи Каллигана, испытывая при этом серьезные опасения. Этот суд при моем участии и в особенности вследствие моего вступления в должность быстро превратился в слепого защитника тех, кто желает урезать размеры компенсаций по всем искам в отношении личного ущерба. Это весьма опасный курс».

По делу о доме престарелых он тоже напечатал заключение: «Я поддерживаю заключение судьи Олбриттона и одобряю вердикт, принятый Окружным судом Уэбстера. Действия персонала дома престарелых выходят далеко за рамки стандартов, установленных законодательством».

Затем он напечатал заявление для суда, в котором значилось: «В течение следующих тридцати дней я буду в отпуске и не смогу заниматься судебными делами. Мое присутствие необходимо дома».

Верховный суд Миссисипи публикует решения на веб-сайте в полдень каждый четверг.

И каждый четверг множество юристов либо сами нервно сидели перед компьютерами, либо просили кого-то сделать это за них. Джаред Кертин оставил на дежурстве одного из младших юристов. Стерлинг Бинц то и дело заходил на сайт при помощи смартфона, независимо от того, в какой точке мира находился. Ф.Клайд Хардин, далекий от высоких технологий, сидел взаперти в темном кабинете, выпивал, как всегда в обед, и ждал. Все юристы-судебники, ведущие дела в Бауморе, следили за происходящим.

Волнение передалось и некоторым неюристам. Тони Закари и Барри Райнхарт договорились созвониться, когда обнародуют мнения. Карл Трюдо каждую неделю считал минуты. В нижнем Манхэттене и в даунтауне десятки аналитиков мониторили веб-сайт. Денни Отт с женой ели бутерброды в кабинете в церкви. Ведь в доме священника не было компьютера.

Но нигде этого магического часа не ждали и не боялись так, как в жалком офисе фирмы «Пейтон энд Пейтон». Все сотрудники собрались в «бункере» за вечно заваленным бумагами рабочим столом и обедали, пока Шерман неотрывно смотрел на экран ноутбука. В первый четверг мая в 12.15 он объявил:

— Вот оно.

Еду тут же оставили без внимания. Воздух стал словно разреженным, и они едва могли дышать. Уэс не хотел смотреть на Мэри-Грейс, а она не желала смотреть на него. На самом деле все в комнате старались не встречаться взглядами.

— Заключение написано судьей Арлоном Каллиганом, — продолжил Шерман. — Я кратко пробегусь по нему. Пять страниц, десять страниц, пятнадцать страниц, так, давайте посмотрим, заключение большинства составляет двадцать пять страниц, к нему присоединяются Романо, Бейтман, Росс, Фиск. Вердикт отменен без права на обжалование. В отношении ответчика «Крейн кемикл» принято окончательное решение. Романо соглашается с мнением большинства и, как всегда, пишет полную чушь. Фиск поддерживает их кратким заключением. — Последовала пауза, пока он пролистывал мышью страницы. — Далее следует возражение судьи Макэлвайна на двенадцать страниц, которое поддерживает Олбриттон. Это все, что я хотел знать. Теперь как минимум месяц не буду читать это дерьмо. — Он встал и вышел из помещения.

— Все это не вызывает удивления, — произнес Уэс. Ему никто не ответил.

Ф.Клайд Хардин рыдал у себя за столом. Перспектива возможной катастрофы маячила перед ним уже несколько месяцев, но он все равно был раздавлен. Единственный шанс разбогатеть был упущен, а вместе с ним улетучились и все мечты. Он проклинал Стерлинга Бинца и его глупейший коллективный иск. Проклинал Рона Фиска и других четырех клоунов, составивших большинство. Проклинал слепых овец в округе Кэри и по всему южному Миссисипи, которых одурачили и заставили проголосовать против Шейлы Маккарти. Он налил себе еще один стакан водки, а затем принялся ругаться, и пить, и ругаться, и пить, до тех пор пока не отключился, уронив голову на стол.

Через семь дверей по соседству у Бейб зазвонил телефон, она взяла трубку и узнала последние новости. Ее кофейня вскоре заполнилась толпой с Мэйн-стрит, люди жаждали ответов, слухов и поддержки. Многим случившееся казалось просто немыслимым. Не будет ни очистных работ, ни восстановления инфраструктуры, ни компенсаций, ни извинений. «Крейн кемикл» все сошло с рук, и она показала нос городу и его жертвам.

Денни Отту позвонила Мэри-Грейс. Она кратко обрисовала события и подчеркнула, что суд закончен. У них не осталось реальных вариантов действий. Единственная возможность заключалась в подаче апелляции в Верховный суд США, и они, разумеется, сделают это. Но нет никаких шансов на то, что суд согласится рассматривать такое дело. Они с Уэсом приедут провести встречу с клиентами через пару дней.

Денни с женой открыли «братский дом», достали печенье, воду в бутылках и уселись ждать прихожан, которые вскоре придут в поисках утешения.

Позднее днем Мэри-Грейс вошла в кабинет Уэса и закрыла за собой дверь. Она принесла два листа бумаги, один из которых передала ему. Это было письмо их клиентам в Бауморе.

— Взгляни, — сказала она и села, чтобы еще раз прочитать его.

В письме значилось:

— Очень мило, — сказал Уэс. — Давай разошлем письма.

«Крейн кемикл» с триумфом вернулась к жизни на дневных торгах. Ее акции подросли на 4,75 доллара за штуку, так что при закрытии торгов цена составила 38,5. Мистер Трюдо вернул потерянный миллиард и намеревался обогатиться еще больше.

Он собрал Бобби Рацлафа, Феликса Барда и двух других приближенных у себя в кабинете, чтобы устроить небольшой праздник. Они потягивали шампанское «Кристаль», курили кубинские сигары и поздравляли друг друга с потрясающей победой. Теперь все считали Карла настоящим гением, провидцем. Даже в самые мрачные дни он никогда не пасовал. Он, словно мантру, повторял одну фразу: «Скупайте акции. Скупайте акции».

Карл напомнил Бобби об обещании, которое дал в день вынесения вердикта. Ни один цент из денег, которые он заработал таким трудом, не попадет в карманы этих невеж и их пронырливых юристов.

Глава 39

Гости разнились от постоянных «жителей» Уоллстрит вроде Карла до самых заурядных людей вроде парикмахера Брианны и двух перебивающихся случайными заработками бродвейских актеров. Пришли и банкиры со стареющими, но подтянутыми женами и олигархи со своими оголодавшими «трофеями». Присутствовали и большие начальники из Группы Трюдо, которые на самом деле предпочли бы сходить куда-нибудь еще, и начинающие художники из Музея абстрактного искусства, привлеченные возможностью пообщаться с сильными мира сего. Также прибыли несколько моделей, миллионер номер 388 из списка 400 самых богатых людей «Форбс», нападающий из «Джетс», репортер из «Нью-Йорк таймс» вместе с фотографом, чтобы запечатлеть все происходящее, и репортер из «Уолл-стрит джорнал», который не собирался ни о чем писать, но совсем не хотел пропускать вечеринку. Собралось около сотни гостей, в основном очень богатые люди, но ни один из них никогда не видел яхту, подобную «Брианне».

Она была пришвартована на Гудзоне у пирсов Челси, и единственным судном, превышающим ее по размеру, оказался старый авианосец, качавшийся на волнах в четверти мили к северу. В утонченном мире неприлично дорогих судов «Брианна» считалась мегаяхтой, то есть больше, чем суперъяхтой, но меньше гигаяхты. Последние пока могли позволить себе лишь немногочисленные мультимиллионеры, разбогатевшие на компьютерных программах, принцы из Саудовской Аравии и русские нефтяные магнаты.

В приглашении значилось: «Просим Вас присоединиться к первому плаванию мистера и миссис Карл Трюдо на мега-яхте „Брианна“ в среду 26 мая в 18.00, отправление с пирса номер 60».

В длину яхта составляла 192 фута, занимая двадцать первое место в списке самых больших яхт, зарегистрированных в Америке. Карл заплатил за нее 60 миллионов долларов через две недели после избрания Рона Фиска, а потом потратил еще 15 миллионов на обновление, модифицирование и прочие игрушки.

Теперь настало время похвастаться и продемонстрировать всем одно из самых впечатляющих возвращений в новейшей корпоративной истории. Восемнадцать членов экипажа проводили экскурсии по яхте для вновь прибывших и забирали у них бокалы с шампанским. Четырехпалубное судно могло легко вместить тридцать неженок из высшего общества и отправиться в месячное плавание по морю, хотя Карл не собирался терпеть рядом с собой такое количество людей. К услугам счастливчиков, приглашенных в этот долгий круиз со всеми удобствами, предоставлялся спортивный зал с тренером, СПА-салон с массажисткой, шесть джакузи и шеф-повар на круглосуточной основе. Ужинать они могли за одним из четырех столов, расставленных на яхте, самый маленький из которых вмещал десять человек, а самый большой — сорок. Если у них появлялось настроение поиграть, они могли воспользоваться оборудованием для скуба-дайвинга, каяками с прозрачным дном, тридцатифутовым катамараном, гидроциклом, рыболовными снастями, и, разумеется, еще там был вертолет, без которого не обходится ни одна уважающая себя мегаяхта. Среди прочих излишеств наблюдались кинотеатр, четыре камина, ресторан на самой верхней палубе со стеклянной крышей, полы с подогревом в ванных, отдельный уединенный бассейн для загара в обнаженном виде и неимоверное количество красного дерева, бронзы и итальянского мрамора. Отдельная каюта четы Трюдо была даже больше, чем спальня в их шикарной квартире. И в парадной столовой на третьей палубе Карл наконец нашел место для «Опороченной Имельды».

Никогда больше она не будет встречать его в фойе пентхауса после тяжелого трудового дня.

Под аккомпанемент струнного квартета на главной палубе «Брианна» отчалила и повернула на юг по Гудзону. Вечерело, закат выдался необычайно красивый, и с реки открывался великолепный вид на нижний Манхэттен. Город будто вибрировал в ритме своей неистовой энергетики, а с палубы столь изысканного корабля наблюдать за происходящим было сущим удовольствием. Икра и шампанское делали пейзаж еще прекраснее. Люди на баржах и маленьких суденышках таращились на проплывавшую мимо «Брианну», которая благодаря двум одинаковым дизельным двигателям «Катерпиллар» мощностью 2 тысячи лошадиных сил оставляла за собой пенный кильватер.

Ватага официантов в черных костюмах сновала по палубам, разнося напитки на серебряных подносах и закуски, слишком красивые для того, чтобы отважиться их есть. Карл игнорировал большинство гостей, проводя время с теми, к кому имел хоть какое-либо отношение. Брианна же вела себя как идеальная хозяйка, переходя от группы к группе, целуя всех женщин и мужчин и давая каждому возможность взглянуть на нее.

Капитан сделал большой круг, чтобы гости полюбовались островом Эллис и статуей Свободы, затем повернул на север по направлению к Бэттери на южной оконечности Манхэттена. Уже стемнело, и стоящие рядами небоскребы в финансовом квартале включили подсветку. Под Бруклинским мостом, под Манхэттенским мостом, под Уильямсбергским мостом «Брианна» скользила по водам Ист-Ривер во всем своем величии. Струнный квартет уже удалился, и теперь через совершенную аудиосистему корабля стали транслироваться лучшие хиты Билли Джоэла. На второй палубе начались танцы. Кого-то столкнули в бассейн. Другие попрыгали за ним, и вскоре одежда стада вовсе не обязательна. В основном там собралась молодежь.

Следуя указаниям Карла, капитан обогнул здание Организации Объединенных Наций и увеличил скорость, хотя этого никто не заметил. В тот момент Карл как раз давал интервью в огромном кабинете на третьей палубе.

В 10.30, точно по расписанию, «Брианна» пришвартовалась у пирса 60, и гости начали медленно расходиться. Мистер и миссис Трюдо провожали их с объятиями, поцелуями, прощальными жестами и мыслями о том, чтобы все они поскорее ушли. Их ждал полуночный ужин. Четырнадцать человек остались на яхте, семь счастливых пар, которые поедут на юг в Палм-Бич на пару дней. Они переоделись в неофициальную одежду и собрались в парадной столовой, чтобы выпить еще раз, пока повар заканчивал колдовать над первым блюдом.

Карл шепнул первому помощнику капитана, что пора отправляться, и пятнадцать минут спустя «Брианна» отчалила от пирса 60. Пока его жена развлекала гостей, он извинился и покинул всех на пару минут. Он поднялся по лестнице на четвертую палубу и, встав на маленькую платформу, занял любимое место на своей новой прекрасной игрушке. Это был наблюдательный пост, самая высокая точка корабля над водой.

Ощутив порыв прохладного ветра в волосах, он схватился за медный поручень и вперил взгляд в гигантские башни финансового квартала. И мельком ему даже удалось увидеть здание своей компании и собственный кабинет на сорок пятом этаже.

Все складывалось как нельзя лучше. Обыкновенные акции «Крейн» продавали по цене чуть ниже 50 долларов за штуку. Его прибыли выросли до небес. Стоимость чистых активов превысила 3 миллиарда и постоянно росла.

Некоторые идиоты смеялись над ним восемнадцать месяцев назад. «„Крейн“ пришел коней. Трюдо — дурак! Как может человек потерять миллиард долларов за один день?» — вопили они.

И кто смеется сейчас?

Где все эти эксперты?

Великий Карл Трюдо опять всех перехитрил. Он уладил проблемы в Бауморе и спас свою компанию. Он опустил акции до самого дна, скупил их по бросовой цене и теперь владел практически всей компанией. Благодаря этому он стал еще богаче.

Сама судьба велела Карлу подняться вверх в списке богатейших людей «Форбс». И, проплывая по Гудзону наверху шикарного корабля, с самодовольством взирая на светящиеся башни Уолл-стрит, он признался себе: ничто больше не имеет значения.

Теперь, когда у него было три миллиарда, он действительно хотел получить шесть.