Избранные детективные романы. Сборник № 1. Книги 1-14

Глава 1

Заключительные часы своего президентства, которому наверняка суждено вызвать еще меньший интерес историков, чем даже пребывание в этой должности Уильяма Генри Гаррисона[85] (тридцать один день от инаугурации до кончины), Артур Морган проводил в Овальном кабинете в обществе единственного оставшегося у него друга и размышлял о последних решениях, которые предстояло принять. В эту минуту ему казалось, что в течение четырех лет он все делал не так, но был не вполне уверен, сумеет ли за считанные часы хоть чуточку что-то подправить. Его друг тоже не был в этом убежден, хотя, по обыкновению, говорил мало и лишь то, что президент хотел услышать.

Они говорили о помилованиях – отчаянных просьбах воров, растратчиков и лжецов, сидевших за решеткой или сумевших этого избежать, но мечтавших восстановить доброе имя и драгоценные права. Все они называли себя друзьями, или друзьями друзей, или искренними сторонниками, хотя мало кто из них имел возможность выразить президенту симпатии до этих последних минут. Как ни печально, четыре бурных года руководства свободным миром свелись к жалкой стопке прошений кучки мошенников. Кому из жуликов разрешить снова заняться любимым делом? Этот вопрос вопросов стоял перед президентом в его последние часы в Белом доме.

Означенным другом был Криц, старый товарищ по студенческому братству в Корнеллском университете, когда Морган возглавлял студенческое самоуправление, а Криц содействовал ему возле избирательных урн. На протяжении истекающего четырехлетия Криц в разное время занимал должности пресс-секретаря, руководителя аппарата Белого дома, советника по национальной безопасности и даже государственного секретаря, хотя на последней должности он продержался всего три месяца и был спешно отозван, поскольку его уникальный дипломатический дар едва не привел к Третьей мировой войне. Последнее назначение Криц получил в октябре прошлого года, в безумные недели отчаянных усилий Моргана добиться переизбрания. Криц возглавил его предвыборную кампанию, когда опросы показывали серьезное отставание президента по меньшей мере в сорока штатах, и сумел восстановить против Моргана остальные, кроме разве что Аляски.

Эти выборы достойны называться историческими – никогда прежде действующий президент не получал столь ничтожного количества голосов избирателей. Если говорить точно, всего три, и все три – от Аляски, единственного штата, который Морган вопреки совету Крица не посетил в ходе избирательной кампании. Пятьсот тридцать пять голосов получил соперник и три – президент Морган. Слово «обвал» даже отдаленно не отражало масштаба разразившейся катастрофы.

Когда голоса были подсчитаны, соперник, следуя чьему-то глупому совету, решил оспорить результаты выборов в штате Аляска. «Почему бы не получить все пятьсот тридцать восемь голосов?» – рассуждал он. Никогда еще кандидату в президенты не подворачивался шанс разгромить соперника с рекордным сухим счетом. В течение шести недель президент вынужден был испытывать новые страдания, пока в Аляске продолжались судебные тяжбы. Когда Верховный суд в конце концов вручил ему три голоса выборщиков от этого штата, Морган с Крицем откупорили бутылку шампанского.

Президент Морган возлюбил Аляску, хотя утвержденные результаты голосования в этом штате дали ему ничтожный перевес – всего в семнадцать голосов.

Ему следовало воздержаться от посещения гораздо большего числа штатов.

Он проиграл даже в Делавэре, своем родном штате, просвещенный электорат которого некогда дал ему возможность провести восемь беспечных лет на посту губернатора. И точно так же, как он не нашел времени для поездки на Аляску, его соперник полностью проигнорировал Делавэр – не создал там группу поддержки, не разместил рекламу на местном телевидении и не заглянул туда даже проездом. И все же получил 52 процента голосов!

Криц расположился в глубоком кожаном кресле, держа на коленях список сотни дел, которые надо было завершить безотлагательно. Он смотрел, как президент переходит от одного окна к другому, вглядывается в темноту, размышляя, по всей видимости, о том, что все могло сложиться совсем иначе. Он был угнетен и унижен. В пятьдесят восемь лет жизнь его кончена, карьера – в руинах, брак близок к крушению. Миссис Морган уже вернулась в Уилмингтон и открыто смеялась над перспективой жизни в хижине на Аляске. Криц втайне сомневался в способности своего друга до конца дней жить охотой и рыболовством, хотя перспектива оказаться на расстоянии двух тысяч миль от миссис Морган выглядела более чем привлекательной. Они могли бы победить в штате Небраска, если бы кичливая аристократка первая леди не назвала местную футбольную команду сунерсами[86].

Сунерсы штата Небраска!

Морган моментально скатился вниз в рейтингах общественного мнения и в Небраске, и в Оклахоме, но подняться так и не сумел.

А в штате Техас она попробовала кусочек знаменитого техасского чили[87], и ее тут же прилюдно вырвало. Мадам срочно отправили в больницу, но микрофон успел ухватить ее до сих пор не забытые слова: «Как вы, бедные туземцы, можете брать в рот эту жуткую гадость?»

Небраска дает пять голосов выборщиков. Техас – тридцать четыре. Оскорбление небраскской футбольной команды еще можно пережить. Но ни один кандидат не переживет презрительного отзыва о техасском чили.

Ничего себе, избирательная кампания! Крица подмывало написать о ней книгу. Кто-то ведь должен увековечить эту катастрофу.

Их сорокалетние партнерские отношения приближались к концу. Криц наметил себе местечко на 200 000 долларов в год у оборонного подрядчика, да к тому же не исключено было лекционное турне по 50 штук за выступление, если, конечно, найдутся желающие платить и слушать. Посвятив всю жизнь гражданской службе, он сидел без денег, быстро старел и очень хотел как следует заработать.

Президент с большой выгодой продал свой красавец дом в Джорджтауне. Он купил небольшое ранчо на Аляске, где его, по-видимому, любили. Он хотел прожить там до конца дней, занимаясь охотой, рыбалкой и, быть может, сочинением мемуаров. Во всяком случае, ничем, связанным с политикой и Вашингтоном. Он не собирается изображать политического старейшину, почетного председателя партии, мудреца, с высоты своего опыта изрекающего прописные истины. Никаких прощальных поездок, речей на партийных съездах, председательства в благотворительных или политологических фондах. Никакой президентской библиотеки. Люди высказались громко и недвусмысленно. Если он им не нужен, то и он, разумеется, обойдется без них.

– Нам следует принять решение относительно Кучинелло, – сказал Криц.

Президент все еще стоял возле окна, глядя в кромешную тьму и по-прежнему размышляя о Делавэре.

– Кого?

– Фиджи Кучинелло, кинорежиссера, осужденного за совращение юной актрисочки.

– Сколько ей было?

– Кажется, пятнадцать.

– Слишком мало.

– Да уж. Он слинял в Аргентину, где живет уже десять лет. Умирает от ностальгии, хочет вернуться и снова снимать свои поганые фильмы. Он говорит, искусство зовет его домой.

– Скорее молоденькие девочки.

– И они тоже.

– Если бы хоть семнадцать, я бы согласился. Но пятнадцать...

– Он предлагает пять миллионов долларов.

Президент повернулся к Крицу:

– Он предлагает за помилование пять миллионов?

– Да, и торопит. Деньги должны быть переведены телеграфом из Швейцарии. Сейчас там три часа утра.

– Куда переведены?

– У нас есть оффшорные счета. Это несложно.

– А что пресса?

– Сорвется с цепи.

– Как положено.

– Но на этот раз особенно яростно.

– А мне плевать на прессу, – сказал Морган.

«Тогда зачем спрашивать?» – хотелось спросить Крицу.

– Деньги можно будет отследить? – поинтересовался президент, отворачиваясь к окну.

– Нет.

Президент начал правой рукой почесывать затылок и шею – он всегда так делал, когда надо было принять трудное решение. За десять минут до того, как едва не нанес ядерный удар по Северной Корее, он до крови расцарапал себе шею и перепачкал кровью воротник белой рубашки.

– Мой ответ – нет, – сказал он. – Пятнадцать – это уж слишком.

Без стука открылась дверь, и в кабинет ввалился Арти Морган, президентский сынок, с банкой пива «Хайнекен» в одной руке и какими-то бумагами в другой.

– Только что звонили из ЦРУ, – бросил он небрежно. На нем были выцветшие джинсы и ботинки на босу ногу. – К нам едет Мейнард. – Он бросил бумаги на письменный стол и вышел, довольно громко хлопнув дверью.

Арти взял бы эти пять миллионов не задумываясь, размышлял Криц, пятнадцать лет или не пятнадцать. Для него это совсем не так уж мало. Они могли победить в Канзасе, если бы Арти не застукали в мотеле Топики с тремя старшеклассницами, старшей из которых едва исполнилось семнадцать. Склонный к позерству, прокурор в конце концов снял обвинение – через два дня после выборов, – когда все три девушки дали подписку, что сексом с Арти не занимались. Они, честно говоря, пришли именно ради этого и уже успели раздеться, когда в комнату ворвалась мать одной из девочек.

Президент расположился в кожаном кресле-качалке и сделал вид, что просматривает какие-то бумаги, теперь уже никому не нужные.

– А что в последнее время говорят о Бэкмане?

За восемнадцать лет работы директором ЦРУ Тедди Мейнард и десяти раз не был в Белом доме. Никогда там не обедал (всегда отказывался от приглашений, ссылаясь на нездоровье) и ни разу не приходил туда ради того, чтобы поздороваться с какой-нибудь заезжей знаменитостью (ему было на них плевать). Раньше, когда он еще передвигался на своих двоих, он изредка заглядывал в Белый дом, чтобы посоветоваться с тем, кто в тот момент был президентом, или с кем-то из его советников. Теперь, будучи прикован к инвалидной коляске, он переговаривался с Белым домом по телефону. Дважды к нему в Лэнгли приезжал вице-президент.

Единственное преимущество пребывания в инвалидной коляске состояло в том, что оно служило прекрасным предлогом для визитов только туда, куда ему хотелось, и занятия только тем, что сулило удовольствие. Никому в голову не приходило гонять старого инвалида.

Отдав пятьдесят лет шпионажу, он теперь мог позволить себе роскошь во время передвижений смотреть не вперед, а в буквальном смысле назад. Мейнард ездил в белом фургоне без опознавательных знаков – пуленепробиваемые стекла, бронированные дверцы, два вооруженных с головы до ног охранника за спиной и хорошо вооруженный водитель, – его коляску устанавливали через заднюю дверцу лицом назад, поэтому Тедди все видел, но его не видел никто. Еще два фургона следовали сзади на некотором расстоянии, и любая попытка пристроиться к директорскому фургону решительно и быстро пресекалась. Да таких попыток в общем-то и не было. Весь мир был убежден, что Тедди Мейнард давно умер или завершает жизненный путь в каком-нибудь тайном доме престарелых, куда отправляют умирать бывших шпионов.

Тедди себе ничего другого и не желал.

Он сидел, закутавшись в толстое стеганое одеяло, а заботился о нем Хоби, его верный помощник. Пока фургон двигался по вашингтонской кольцевой дороге с постоянной скоростью шестьдесят миль в час, Тедди потягивал зеленый чай, который подливал ему из термоса Хоби, и наблюдал за шедшими позади машинами. Хоби сидел рядом с коляской шефа на специально для него изготовленном кожаном стульчике.

Отпив очередной глоток, Тедди спросил:

– Где сейчас Бэкман?

– В камере, – сказал Хоби.

– А наши люди у начальника тюрьмы?

– Сидят у него в кабинете и ждут.

Еще глоток из бумажного стаканчика, тщательно поддерживаемого обеими руками. Руки хрупкие, с набухшими старческими венами цвета снятого молока, как будто бы они давно умерли и теперь терпеливо ждали, когда их примеру последуют остальные части тела.

– Сколько нужно времени, чтобы вывезти его из страны?

– Часа четыре.

– План в действии?

– Все готовы. Ждут зеленого сигнала.

– Надеюсь, этот болван со мной согласится.

Этот болван и Криц сидели, уставившись в стены Овального кабинета, и гнетущая тишина лишь изредка прерывалась каким-нибудь замечанием о Джоэле Бэкмане. Надо было о чем-то говорить, поскольку ни тому, ни другому не хотелось упоминать, что на самом деле занимало их мысли.

Неужели это случилось?

Неужели это конец?

Сорок лет. От Корнеллского университета до Овального кабинета. Все закончилось настолько внезапно, что они не успели как следует подготовиться. Они были уверены: у них есть еще четыре года. Четыре прекрасных года для приведения в порядок всех дел, и только потом – щемящий душу закат.

Хотя было поздно, им казалось, что за окнами становится все темнее и темнее. Квадраты окон, смотревшие на Розовый сад, были черным-черны. Часы над камином начали чуть ли не физически ощутимый последний отсчет времени.

– Что сделает пресса, если я помилую Бэкмана? – уже не в первый раз спросил президент.

– Взовьется, как безумная.

– Это может даже оказаться забавным.

– Вас здесь уже не будет.

– Тем более. – После передачи власти завтра в полдень он исчезнет из Вашингтона на частном самолете нефтяной компании, который доставит его на виллу старого друга на острове Барбадос. По распоряжению Моргана телевизионщиков на виллу не пустят, не будет и корреспондентов газет и журналов, а все телефонные шнуры выдернут из розеток. Он не станет поддерживать связей ни с кем, даже с Крицем, и тем более с миссис Морган – по крайней мере, в течение месяца. А Вашингтон пусть горит синим пламенем. В глубине души он надеялся, что так все и будет.

После Барбадоса он прошмыгнет в свою хижину на Аляске и по-прежнему не будет замечать внешний мир, во всяком случае, до прихода весны.

– Следует ли нам его помиловать? – спросил президент.

– Возможно, – сказал Криц.

Президент предпочел местоимение «нам», он всегда так делал, когда предстояло принять потенциально непопулярное решение. В легких случаях говорилось "я" или «мне». Если ему требовалась поддержка, если приходилось сваливать на кого-нибудь вину, он, приступая к процессу принятия решения, подключал Крица.

Криц сорок лет брал вину на себя и давно к этому привык, хотя ему это уже изрядно обрыдло.

– Весьма вероятно, мы не сидели бы сейчас здесь, если бы не Джоэл Бэкман.

– Возможно, ты прав, – сказал президент. Он всегда утверждал, что стал президентом благодаря блистательной предвыборной кампании, личной харизме, необыкновенной способности схватывать суть проблем и ясному видению будущего Америки. Признать в конце концов, что он обязан избранием Джоэлу Бэкману, было нелегко.

Но Криц проявил бессердечие или просто слишком устал. Его самого такое признание ничуть не шокировало.

Шесть лет назад бэкмановский скандал буквально захлестнул Вашингтон, замарав попутно и Белый дом. Над популярным президентом сгустились тучи, и перед Артуром Морганом расчистилась дорожка, по которой он проковылял до Белого дома.

Теперь, когда настало время ковылять в обратном направлении, он лелеял мечту о впечатляющей пощечине вашингтонскому истеблишменту, который все четыре года его игнорировал. Поблажка Джоэлу Бэкману сотрясет стены всех учреждений в округе Колумбия, а прессу приведет в ярость. Моргану нравилась эта идея. Пока он будет греться на барбадосском солнышке, столица снова закипит, конгрессмены потребуют расследования, прокуроры начнут изгаляться перед камерами, а занудные говорящие головы – нескончаемо болтать на всех телеканалах.

Президент улыбнулся, глядя в темноту.

На Арлингтонском мемориальном мосту через Потомак Хоби в очередной раз подлил зеленого чая в бумажный стаканчик.

– Спасибо, – тихо проговорил Тедди. – Что наш приятель будет делать завтра, когда покинет Белый дом?

– Исчезнет из Штатов.

– Мог бы и пораньше.

– Он собирается провести месяц на Карибах, зализывая раны, повернувшись к миру спиной, дуясь на весь свет и ожидая, когда кто-нибудь вспомнит о нем.

– А миссис Морган?

– Она уже в Делавэре, играет в бридж.

– Они разводятся?

– Если у него хватит ума. Впрочем, кто знает?

Тедди аккуратно отпил глоток.

– Есть ли у нас рычаги воздействия, если Морган заартачится?

– Не думаю, что он заартачится. Предварительный разговор прошел довольно гладко. Похоже, Криц на нашей стороне. Он сейчас гораздо лучше, чем Морган, понимает ситуацию. Криц отдает себе отчет в том, что если бы не бэкмановский скандал, им бы не видать Овального кабинета.

– И все же есть на что надавить, если он заупрямится?

– По правде говоря, нет. Он идиот, но чистенький.

Они свернули с авеню Конституции на Восемнадцатую улицу и вскоре уже въезжали в восточные ворота Белого дома. Из темноты возникли люди с автоматами, фургон окружили агенты секретной службы в черных пальто. Были названы пароли, запищали радиотелефоны, и через несколько минут Тедди вместе с коляской выгрузили из машины. Внутри помещения беглый осмотр инвалидной коляски не выявил ничего, кроме укутанного в одеяло беспомощного старика.

Арти, на этот раз без «Хайнекена», но снова без стука заглянул в кабинет и объявил:

– Мейнард явился.

– Выходит, он еще жив.

– Едва-едва.

– Тогда кати его сюда.

Хоби и Придди, заместитель Тедди, вошли вслед за коляской в Овальный кабинет. Президент и Криц поздоровались с ними и предложили гостям устроиться возле камина. Если Тедди избегал Белого дома, то Придди был здесь практически завсегдатаем, он каждое утро снабжал президента разведывательной информацией.

Расположившись, Тедди оглядел комнату, словно надеясь увидеть «жучки» или иные подслушивающие устройства. Он был почти уверен, что их тут нет, этим играм пришел конец после Уотергейта. Никсон протянул по Белому дому столько проводов, что их хватило бы на небольшой городок, но, как известно, ему это дорого обошлось. Однако Тедди явился во всеоружии. Над осью его инвалидной коляски был аккуратно запрятан мощный магнитофон, который не упустит в ближайшие тридцать минут ни единого звука.

Он попытался улыбнуться президенту Моргану, хотя желал сказать ему нечто вроде: «Без сомнения, ты самый недалекий политик, с которым мне довелось иметь дело. Только в Америке такой болван, как ты, мог взобраться на самый верх».

Президент Морган улыбнулся Тедди Мейнарду, хотя ему хотелось сказать нечто вроде: «Мне надо было уволить тебя четыре года назад. От твоего ЦРУ нашей стране одни неприятности».

Тедди:

– Меня крайне удивило, что ты выиграл в одном штате, правда, с перевесом всего лишь в семнадцать голосов.

Морган:

– Ты не способен найти террориста, даже если его рожа будет маячить на всех рекламных щитах.

Тедди:

– Удачной рыбалки. Форелей поймаешь еще меньше, чем голосов.

Морган:

– И чего ты не умер, хотя мне все это гарантировали?

Тедди:

– Президенты приходят и уходят, а я остаюсь.

Морган:

– Это Криц предложил тебя оставить. Скажи ему спасибо. Я хотел отправить тебя в отставку через две недели после инаугурации.

– Кому-нибудь кофе? – спросил Криц.

Тедди отказался, вслед за ним отказались Хоби и Придди. И поскольку ЦРУ отклонило кофе, президент Морган сказал:

– Да, черный, два куска сахара.

Криц кивнул секретарше, возникшей из-за приоткрытой боковой двери, а затем повернулся к собравшимся:

– У нас совсем немного времени.

– Я здесь, чтобы поговорить о Джоэле Бэкмане, – сказал Мейнард.

– Да-да. Потому вы и здесь, – подтвердил президент.

– Как вам известно, – продолжал Тедди, словно не замечая президента, – мистер Бэкман сел за решетку, не сказав ни единого слова. Он по-прежнему хранит секреты, способные, говоря откровенно, скомпрометировать систему нашей национальной безопасности.

– Вы не можете его убить! – выпалил Криц.

– Мы не имеем права поднимать руку на американских граждан, мистер Криц. Это запрещено законом. Мы бы предпочли, чтобы это сделал кто-то другой.

– Не понимаю, о чем вы, – сказал президент.

– План такой. Если вы помилуете Бэкмана и он примет наши условия, то мы за несколько часов вывезем его из страны. Ему придется скрываться до конца дней. Он согласится, потому что несколько человек хотят его прикончить, и он это знает. Мы поселим его за границей, скорее всего в Европе, где за ним легче присматривать. Он будет жить под чужим именем, станет свободным человеком, и со временем все забудут о Джоэле Бэкмане.

– Но это не конец, правда? – спросил Криц.

– Нет. Мы выждем около года, а затем устроим, где нужно, утечку информации. И люди, о которых я говорил, найдут и убьют его, а когда это произойдет, мы получим ответы на многие вопросы.

Последовала долгая пауза. Тедди посмотрел на Крица, затем на президента. Убедившись, что оба в замешательстве, он продолжил:

– План очень простой, джентльмены. Вопрос в том, кто его убьет.

– А вы будете наблюдать? – спросил Криц.

– Самым внимательным образом.

– Кто хочет его убить? – спросил президент.

Тедди разжал и снова сжал расчерченные венами руки, затем взглянул вниз, на кончик довольно длинного носа – так учитель смотрит на несмышленого третьеклассника.

– Или русские, или китайцы, а то и израильтяне. Могут найтись и другие.

Конечно, были и другие, но никто и не рассчитывал, что Тедди выложит все, что знает. Он этого никогда не делал и не сделает, независимо от того, кто являлся президентом и сколько времени ему оставалось провести в Овальном кабинете. Они приходят и уходят, одни на четыре года, другие на восемь. Кого-то занимал шпионаж, кого-то – только результаты последнего опроса общественного мнения. Морган мало что понимал во внешней политике, и в истекающие часы его правления Тедди не собирался говорить ему больше того, что требовалось для помилования.

– С какой стати Бэкман пойдет на эту сделку? – спросил Криц.

– Быть может, и откажется, – сказал Тедди. – Но он уже шесть лет находится в одиночном заключении. Двадцать три часа в сутки в крошечной камере. Один час на воздухе. Душ три раза в неделю. Плохая еда – говорят, он похудел на двадцать с лишним килограммов. Я слышал, что он неважно себя чувствует.

Два месяца назад, после обвала на выборах, Тедди Мейнард разработал план, связанный с помилованием, и подергал некоторые из своих многочисленных ниточек, чтобы заключение Бэкмана стало еще невыносимее. Температуру в камере снизили до десяти градусов, и у Бэкмана появился сильный кашель. Еда, и без того безвкусная, разогревалась повторно или подавалась холодной. Вода в бачке туалета почти все время протекала. Охранники будили его посреди ночи. Право пользования телефоном резко ограничили. Библиотека юридической литературы, которой он пользовался два раза в неделю, внезапно закрылась. Бэкман, будучи адвокатом, хорошо знал свои права и угрожал всяческими судебными тяжбами против администрации тюрьмы и правительства, хотя жалобу пока не подал. Но схватка назревала. Он требовал снотворные таблетки и прозак.

– Вы хотите, чтобы я помиловал Джоэла Бэкмана, а сами организуете его убийство? – спросил президент.

– Да, – без обиняков сказал Тедди. – Только мы не будем это организовывать.

– Но оно случится.

– Да.

– И его смерть будет отвечать высшим интересам национальной безопасности?

– Я в этом твердо убежден.

Глава 2

Тюремное крыло федерального исправительного учреждения в Радли располагает сорока одинаковыми камерами площадью полтора квадратных метра, без окон, без решеток, крашеные зеленые цементные полы, стены из шлакоблоков и массивная стальная дверь с узкой прорезью внизу для подноса с едой и маленьким отверстием для охраны, чтобы время от времени наблюдать за заключенным. Это крыло заполнено правительственными осведомителями, стукачами на наркодельцов, начавшими давать показания мафиози и некоторым количеством шпионов – людьми, которых необходимо изолировать, потому что очень многие мечтают перерезать им глотки. Большинство из сорока обитателей секции предохранительного тюремного заключения сами просили, чтобы их держали в этом крыле.

Джоэл Бэкман пробовал заснуть, когда два охранника с лязгом отворили дверь его камеры и включили свет.

– Вас ждет начальник, – сказал один из них, не пускаясь в какие-либо объяснения.

Все молчали, пока тюремный фургон катил по безжизненной оклахомской прерии мимо корпусов с не столь тщательно охраняемыми заключенными и наконец остановился у административного здания. Бэкмана, почему-то не снимая с него наручников, провели на второй этаж, затем по длинному коридору в просторный кабинет, где горел яркий свет и происходило нечто очень важное. Часы на стене показывали одиннадцать вечера.

Он никогда не видел начальника, что в общем-то было в порядке вещей. Начальник по многим причинам избегал всяческого общения. Он не собирался никуда баллотироваться и мало что объяснял своим подчиненным. В кабинете находились еще трое – мужчины мрачного вида, о чем-то шептавшиеся между собой. Хотя курение в кабинетах правительственных учреждений строжайше запрещалось, пепельница полнилась окурками, а под потолком висел густой табачный дым.

Никого не представив, начальник сказал:

– Садитесь, мистер Бэкман.

– Рад вас видеть, – сказал Бэкман, разглядывая присутствующих. – В чем дело?

– Сейчас обсудим.

– Не могли бы вы снять с меня наручники? Клянусь, я никого не убью.

Начальник кивнул одному из охранников, который быстро нашел ключ и освободил Бэкмана. После этого он вышел из кабинета, громко хлопнув дверью, чем вызвал неудовольствие начальника, человека крайне нервозного.

– Это специальный агент ФБР Эйдер. Это мистер Нейб из министерства юстиции. А это мистер Сайзмор, тоже из Вашингтона.

Никто из троих даже головы не повернул в сторону Бэкмана, который все еще стоял и смотрел на них с недоумением. Он кивнул им, стараясь показаться вежливым. Они никак не отреагировали.

– Пожалуйста, садитесь, – повторил начальник, и Бэкман наконец опустился на стул. – Благодарю вас. Как вам известно, мистер Бэкман, новый президент завтра примет присягу. Президент Морган покидает Белый дом. Сейчас он в Овальном кабинете обдумывает вопрос о вашем помиловании.

У Бэкмана внезапно начался приступ мучительного кашля, вызванного едва ли не арктической температурой в камере и потрясением от слова «помилование».

Нейб из министерства юстиции протянул бутылку воды, которую Бэкман почти осушил одним глотком, облив подбородок и кое-как уняв кашель.

– Помиловании? – с трудом выдавил он.

– Полном помиловании на определенных условиях.

– С какой стати?

– Не знаю, мистер Бэкман, да это и не мое дело. Я просто ставлю вас в известность.

Сайзмор, которого представили как «человека из Вашингтона» без указания ведомства и должности, сказал:

– Речь идет о сделке, мистер Бэкман. Взамен вы должны согласиться покинуть страну, никогда не возвращаться и жить под чужим именем там, где вас никто не найдет.

Это его не смутило. Он и сам не хотел, чтобы его нашли.

– Но почему? – все-таки пробормотал он. Было заметно, как дрожит бутылка в его левой руке.

Сайзмор из Вашингтона, обратив на это внимание, изучающе окинул взглядом Бэкмана – от коротко подстриженных седых волос до потрепанных дешевых кроссовок и черных казенных носков – и невольно вспомнил, как выглядел этот человек когда-то. На память пришла глянцевая журнальная обложка. Яркая фотография Джоэла Бэкмана в элегантном черном итальянском костюме изысканного покроя. Бэкман смотрел в камеру с явным самодовольством. Волосы длиннее и темнее, красивое лицо полнее и глаже, а раздавшаяся талия говорила об обильных ленчах и затяжных, часа на четыре кряду, обедах. Он любил вино, женщин и спортивные автомобили. У него были свой самолет, яхта, собственный дом в курортном городе Вейле, штат Колорадо, – и обо всем этом он охотно рассказывал корреспонденту. Крупный заголовок над его головой вопрошал: "Брокер[88] – второй по влиятельности человек в Вашингтоне?"

Журнал лежал в портфеле Сайзмора вместе с пухлым досье на Джоэла Бэкмана. Он тщательно изучил то и другое во время перелета из Вашингтона в Талсу, штат Оклахома.

Согласно журнальной статье, годовой доход брокера составлял более десяти миллионов долларов, хотя в разговоре с репортером он наверняка поскромничал. В юридической фирме, которую он основал, работали двести адвокатов – не так уж много по вашингтонским меркам, – но в политических кругах столицы она пользовалась огромным влиянием. Это была лоббистская машина, или скорее даже бордель для богатых компаний и иностранных правительств. Настоящие адвокаты оттачивают свое мастерство совсем не тут.

Как же низко падают сильные мира сего, подумал Сайзмор, глядя на дрожащую бутылку.

– Не понимаю, – прошептал Бэкман.

– А нам некогда объяснять, – сказал Сайзмор. – Дело спешное, мистер Бэкман. Увы, у вас нет времени на размышления. Требуется моментальное решение. Да или нет. Вы хотите остаться здесь или предпочитаете жить под чужим именем в другом конце мира?

– Где?

– Этого мы не знаем, но позже выясним.

– Я буду в безопасности?

– На этот вопрос можете ответить только вы, мистер Бэкман.

Пока он раздумывал над своим же вопросом, дрожь не унималась.

– Когда я выйду отсюда? – медленно проговорил он. Голос Бэкмана начинал обретать прежнюю силу, но очередной приступ кашля заставил его замолчать.

– Немедленно, – ответил Сайзмор, взявший разговор на себя; начальник тюрьмы, представители ФБР и министерства юстиции превратились в зрителей.

– Вы хотите сказать – прямо сейчас?

– В камеру можете не возвращаться.

– Ну и дела, – проговорил Бэкман, и все улыбнулись.

– Возле вашей камеры дежурит охранник, – сказал начальник. – Он принесет все, что вам нужно.

– Возле моей камеры всегда торчит охранник, – не задумываясь брякнул Бэкман. – Если это вонючий садист Слоун, скажите ему, чтобы взял мою бритву и перерезал себе глотку.

Все промолчали, словно выжидая, пока слова не улетучатся через вентиляционный люк. Но они словно зависли в напряженной тишине кабинета.

Сайзмор откашлялся, перенес тяжесть тела с левой ягодицы на правую и сказал:

– В Овальном кабинете вашего решения ждут несколько джентльменов. Вы согласны на предложенные условия?

– Президент ждет моего решения?

– Можно сказать и так.

– Он мне многим обязан. В Овальный кабинет он попал благодаря мне.

– Сейчас не время говорить об этом, мистер Бэкман, – спокойно сказал Сайзмор.

– Он хочет меня отблагодарить?

– Я не умею читать его мысли.

– То есть вы допускаете, что мысли иногда его посещают?

– Я сейчас позвоню и сообщу, что вы ответили отказом.

– Подождите.

Бэкман допил воду и попросил еще, затем вытер рот рукавом.

– Это нечто вроде программы защиты свидетелей?

– То – официальная программа. Наша не афишируется, мистер Бэкман. Но время от времени нам приходится прятать людей.

– И часто вы их теряете?

– Не слишком часто.

– Не слишком часто? Выходит, гарантий моей безопасности вы не даете?

– Никаких гарантий. Но ваши шансы довольно высоки.

Бэкман перевел взгляд на начальника:

– Сколько мне здесь осталось, Лестер?

Начальник вздрогнул, когда его снова вовлекли в разговор. Никто не называл его Лестером, имя ему не нравилось, и он старался его избегать. Табличка на его письменном столе гласила: Л. Говард Касс.

– Четырнадцать лет, и вы могли бы обращаться ко мне «господин начальник».

– Начальник-молчальник. Хорошие шансы на то, что года через три я тут сдохну. Сочетание скверного питания, переохлаждения и плохого медицинского присмотра сделают свое дело. Лестер тут развел тот еще режим, ребята.

– Может быть, вернемся к делу? – предложил Сайзмор.

– Конечно, я принимаю условия, – сказал Бэкман. – Какой дурак откажется?

В разговор включился Нейб из министерства юстиции. Он открыл портфель.

– Тогда надо кое-что подписать.

– А на кого вы работаете? – спросил Бэкман у Сайзмора.

– На президента Соединенных Штатов.

– Тогда передайте ему, что я не голосовал за него только потому, что меня сюда упрятали. Если бы не это, я отдал бы за него свой голос. И еще передайте, что я сказал «спасибо».

– Непременно.

Хоби наполнил еще один стаканчик зеленым чаем, на сей раз без кофеина ввиду позднего часа, и протянул его Тедди, закутанному в одеяло и наблюдавшему за потоком машин позади фургона. Они миновали авеню Конституции, выехали из центра и почти добрались до моста Рузвельта. Старик отпил глоток и сказал:

– Морган слишком глуп, чтобы торговать помилованиями. Однако Криц меня беспокоит.

– Открыт новый счет на острове Невис, в Вест-Индии, – сказал Хоби. – Он возник две недели назад, его открыла какая-то сомнительная компания, которой владеет Флойд Данлэп.

– Кто это такой?

– Один из спонсоров Моргана.

– Почему на острове Невис?

– Это «горячая точка» оффшорных операций.

– Мы их отслеживаем?

– Целиком и полностью. Если деньги поступят, это произойдет в следующие сорок восемь часов.

Тедди едва заметно кивнул и посмотрел налево, где виднелся Центр Кеннеди.

– Где Бэкман?

– Выходит из тюрьмы.

Тедди улыбнулся и отхлебнул чаю. Оба молчали, когда фургон въехал на мост, а когда Потомак остался позади, он спросил:

– Кто его прикончит?

– А это важно?

– Нет. Но наблюдать за соперниками будет очень забавно.

В заношенной, но тщательно отутюженной и накрахмаленной военной форме без нашивок и знаков отличия, в надраенных до блеска солдатских ботинках и тяжелой морской ветровке с капюшоном, который он низко натянул на голову, Джоэл Бэкман покинул федеральное исправительное заведение Радли в пять минут первого ночи, на четырнадцать лет раньше срока. Он провел здесь шесть лет в одиночном заключении и вышел за ворота с холщовой сумкой с несколькими книгами и фотографиями. Вышел, даже не оглянувшись.

Ему пятьдесят два года, он разведен, разорен и изрядно забыт двумя из троих своих детей и всеми друзьями, которые у него когда-то были. После первого года заключения никто не стал поддерживать с ним переписку. Старая подруга, одна из бесчисленных секретарш, за которой он гонялся по обитым плюшем кабинетам, писала в течение десяти месяцев, пока в «Вашингтон пост» не появилось сообщение, что, по мнению ФБР, Бэкман вряд ли ограбил свою фирму и ее клиентов на миллионы долларов, о чем ходили упорные слухи. Кому охота поддерживать приятельские отношения с разорившимся законником, угодившим в тюрьму? С богатым – еще может быть.

Мать писала ему время от времени, но ей уже стукнул девяносто один, она жила в недорогом доме для престарелых неподалеку от Окленда, и после каждого письма ему казалось, что оно может оказаться последним. Он писал ей раз в неделю, но сомневался, что она способна что-нибудь читать, и был почти уверен, что у персонала нет ни времени, ни желания читать ей письма вслух. Она всегда писала: «Спасибо за письмо», но никогда не ссылалась на что-нибудь, написанное им. По особым поводам он посылал ей открытки. В одном из писем она призналась, что никто не помнит день ее рождения.

Ботинки были очень тяжелые. Идя по тротуару, он понял, что большую часть последних шести лет провел в носках, без обуви. Смешные мысли приходят в голову, когда вдруг, без предупреждения выходишь на волю. Когда он в последний раз ходил в ботинках? И когда ему удастся от них избавиться?

Он на секунду остановился и посмотрел на небо. Ежедневно в течение часа ему разрешалось ходить по крошечному квадрату газона возле его тюремного крыла. Всегда один, всегда под наблюдением охраны, как будто он, Джоэл Бэкман, бывший адвокат, никогда не державший в руках оружия, может вдруг стать опасным и причинить кому-нибудь вред. «Садик» был огражден четырехметровой сеткой с острой, как бритва, проволокой поверху. За оградой проходил пустой дренажный канал, за ним начиналась бесконечная безлесая прерия, тянущаяся, предполагал он, аж до Техаса.

Сопровождали его Сайзмор и агент Эйдер. Они проводили его до темно-зеленого джипа – с первого взгляда было ясно, что это казенная машина. Джоэл забрался на заднее сиденье и принялся молиться. Он крепко закрыл глаза, стиснул зубы и попросил Бога, чтобы двигатель завелся, колеса закрутились, ворота распахнулись, документы оказались в порядке; пожалуйста, Боже, никаких злых шуток. Пусть это будет не сон, а явь, ну пожалуйста, Боже!

Первым минут через двадцать заговорил Сайзмор:

– Скажите, мистер Бэкман, вы голодны?

Бэкман перестал молиться, по его лицу текли слезы. Машина мчалась, не снижая скорости, но глаз он не открывал. Он лежал на заднем сиденье, безуспешно пытаясь совладать с эмоциями.

– Еще бы, – наконец сказал он, сел и осмотрелся. Они находились на шоссе, миновали зеленый указатель – поворот на Перри. Остановились на стоянке возле закусочной с вывеской «Оладьи» в трехстах метрах от автострады. В некотором отдалении по шоссе с шумом проносились громадные грузовики-дизели. Джоэл секунду смотрел на них и слушал. Снова поднял взгляд к небу и увидел полумесяц.

– Мы спешим? – спросил он Сайзмора, когда они входили в закусочную.

– Все идет по графику, – последовал ответ.

Они расположились за столиком возле окна. Джоэл все время смотрел на шоссе. Он заказал гренки и сок, ничего острого, потому что желудок его слишком привык к простой тюремной еде. Разговор не складывался: правительственные чиновники запрограммированы говорить поменьше и на обычный обмен мнениями просто не способны. Впрочем, Джоэл и не горел желанием выслушивать их мнения.

Он старался не улыбаться. Потом Сайзмор напишет, что Бэкман то и дело посматривал на дверь и пристально наблюдал за другими посетителями. Вид у него был не испуганный, совсем наоборот. По мере того, как тянулись минуты и проходил шок, он довольно быстро приспосабливался и все более оживлялся. Он съел две порции гренок и выпил четыре чашки черного кофе.

В четыре утра с минутами они въехали в ворота Форт-Саммита, что неподалеку от Бринкли, штат Техас. Бэкмана провели в госпиталь военной базы, там его осмотрели два медика. Если не считать простуды, кашля и общего истощения, он оказался в приличной форме. Затем его провели в ангар к полковнику Гантнеру, который встретил его, как лучшего друга. По указанию Гантнера и под его наблюдением Джоэла переодели в зеленый армейский парашютный костюм с фамилией Эрцог, нашитой над правым нагрудным карманом.

– Это я? – спросил Джоэл, ткнув пальцем в фамилию.

– На следующие сорок восемь часов, – объяснил Гантнер.

– Мое звание?

– Майор.

– Неплохо.

В какой-то момент Сайзмор и Эйдер незаметно улизнули, и больше Бэкман их не видел. В первых проблесках утренней зари Джоэл прошел в задний люк грузового самолета «С-130» и вслед за Гантнером поднялся наверх, в маленький отсек с койками, где готовились к полету шестеро солдат.

– Занимайте эту койку, – сказал Гантнер, указав на второй ярус.

– Могу я спросить, куда мы летим? – прошептал Джоэл.

– Спросить можете, но ответить я не могу.

– Просто любопытно.

– Скажу перед посадкой.

– Когда это будет?

– Через четырнадцать часов.

Иллюминаторов, отвлекающих внимание, не было, поэтому Бэкман расположился на койке, натянул на голову одеяло и к моменту взлета уже похрапывал.

Глава 3

Криц поспал несколько часов, а из дома вышел задолго до неразберихи, связанной с инаугурацией. Еще на рассвете их с женой доставили в Лондон на одном из частных самолетов его нового работодателя. Он собирался провести здесь две недели, потом вернуться и впрячься в работу в столице в качестве нового лоббиста, чтобы вести старые, как мир, игры. Ему было противно даже думать об этом. В течение многих лет он наблюдал, как отставные чиновники переходят на другую сторону барьера и начинают выкручивать руки бывшим коллегам, продавая их души тем, у кого полно денег и кто готов платить за влияние, которое у этих бывших еще оставалось. На редкость мерзостный бизнес. Криц устал от политических игрищ, но, увы, ни в чем другом не разбирался.

Он произнесет несколько речей, может быть, напишет книгу и несколько лет постарается держаться на виду в надежде, что кто-нибудь о нем вспомнит. Но Криц знал, как быстро забываются в Вашингтоне люди, некогда стоявшие у власти.

Президент Морган и директор Мейнард согласились в течение двадцати четырех часов придерживать информацию о помиловании Бэкмана, даже после инаугурации. Моргану было все равно, он уже улетел на Барбадос. Но Криц не чувствовал себя связанным каким-либо соглашением, особенно с таким типом, как Тедди Мейнард. После затянувшегося обеда, обильно сдобренного вином, он около двух часов ночи позвонил вашингтонскому корреспонденту Си-би-эс и рассказал о помиловании Бэкмана. Как он и предполагал, Си-би-эс обнародовала информацию в утреннем выпуске новостей и сплетен, и еще до восьми часов эта весть разнеслась по Вашингтону.

Джоэл Бэкман получил полное помилование без всяких условий в последний час пребывания президента в должности!

Никаких деталей не сообщалось. В последний раз Бэкман упоминался в прессе, когда его отправили в исправительное заведение максимальной степени безопасности в штате Оклахома.

В Вашингтоне, городе, где у всех нервы и так на взводе, день начался с сообщения о помиловании, которое на равных конкурировало с первым днем пребывания в Белом доме нового президента.

Разорившаяся адвокатская контора Пратта и Боллинга теперь располагалась на Массачусетс-авеню, в четырех кварталах к северу от Дюпон-серкл; место неплохое, но не идущее ни в какое сравнение с роскошным помещением на Нью-Йорк-авеню. Несколькими годами ранее, когда контору возглавлял Бэкман – она именовалась тогда «Бэкман, Пратт и Боллинг», – он настоял на том, чтобы, оплачивая самую дорогую в городе аренду, он мог стоять у окна во всю стену своего кабинета на восьмом этаже и смотреть сверху вниз на Белый дом.

Теперь Белый дом не просматривался; вокруг не было никаких зданий, воплощающих власть, – только трехэтажные, а отнюдь не восьмиэтажные дома. И сама контора резко уменьшилась в размерах, из двухсот высокооплачиваемых адвокатов осталось всего двадцать, которым приходилось теперь отчаянно бороться за свои места. Первое банкротство, условно именуемое в конторе «Бэкман-I», заставило фирму сжаться раз в десять, но чудесным образом уберегло партнеров от тюрьмы. «Бэкман-II» явилось результатом ожесточенной внутренней борьбы и сутяжничества среди уцелевших. Конкуренты фирмы любили повторять, что Пратт и Боллинг уделяют больше времени внутренним тяжбам, чем отстаиванию интересов клиентов.

Но в эти ранние утренние часы конкуренты вели себя тихо. Джоэл Бэкман вышел на свободу. Брокер отпущен на все четыре стороны. Вернется ли он? И вообще вернется ли в Вашингтон? Насколько все это соответствует действительности? Весьма сомнительно.

Ким Боллинг в данный момент изолирован в антиалкогольной клинике, оттуда его на много лет отправят прямиком в частную психиатрическую больницу. Невыносимое напряжение последних шести лет довело его до роковой черты, откуда нет возврата. Поэтому новую катастрофу, которая грозила фирме в связи с возвращением Бэкмана, предстояло предотвратить Карлу Пратту.

Именно Карл Пратт произнес роковое «согласен» двадцать два года назад, когда Бэкман предложил слить две их маленькие фирмы. Именно Пратт на протяжении шестнадцати лет всеми силами набивал себе карманы за спиной Бэкмана, по мере того, как фирма расширялась, гонорары текли рекой, а все этические нормы затушевывались. Именно Пратт каждую неделю схлестывался со своим партнером, но с течением времени начал получать все большее удовольствие от плодов, которые приносил их общий успех.

И именно Карл Пратт очень близко подошел к тому, чтобы стать жертвой судебного преследования со стороны федерального правительства как раз накануне того, как Бэкман героически взял все на себя. Признание Бэкманом вины и сделка, согласно которой от преследования избавлялись другие их партнеры, стоило фирме штрафа в размере десяти миллионов долларов, что и привело к первому банкротству – «Бэкман-I».

Но банкротство лучше тюрьмы, чуть ли не каждодневно напоминал себе Пратт. В это утро он слонялся по своему просторному кабинету, бормоча что-то и стараясь уговорить себя, что эта новость – вранье. Он остановился у маленького окна, уставился на соседнее здание из серого кирпича и в который уже раз задал себе вопрос: как такое могло случиться? Как сумел разорившийся, лишенный права заниматься адвокатской практикой, опозоренный адвокат-лоббист убедить уходящего президента помиловать его в последнюю минуту?

Когда Джоэла Бэкмана отправили в тюрьму, он был, наверное, самым знаменитым преступником из белых воротничков во всей Америке. Все жаждали увидеть, как он будет болтаться на виселице.

Но, должен был признаться себе Пратт, если кто-нибудь в мире и был способен на такое чудо, как помилование, то это, конечно, Джоэл Бэкман.

Пратт несколько минут просидел за телефоном, связываясь с обширной сетью вашингтонских сплетников и всезнаек. Старый друг, тоже чудом удержавшийся в одном из министерств при четырех президентах – по два от каждой из двух партий, – наконец подтвердил, что это правда.

– Где он? – быстро спросил Пратт, словно Бэкман мог в любую минуту воскреснуть и появиться в Вашингтоне.

– Этого никто не знает, – последовал ответ.

Пратт запер дверь на ключ, даже не пытаясь бороться с искушением открыть представительскую бутылку водки. Ему было сорок девять, когда его партнера упрятали в тюрьму на двадцать лет без права досрочного освобождения, и он нередко размышлял о том, что станет делать в шестьдесят девять, когда Бэкман выйдет на свободу.

В эту минуту ему казалось, что его обжулили на четырнадцать лет.

В зал суда набилось столько народу, что судья отложил слушание на два часа, пока не удалось кое-как разрешить проблему сидячих мест, которые достались далеко не каждому. Каждое сколько-нибудь значительное средство информации требовало места, пусть и стоячего. Крупные чиновники министерства юстиции, ФБР, Пентагона, ЦРУ, Агентства национальной безопасности, Белого дома и Капитолийского холма настаивали на предоставлении им места, доказывая, что их высшие интересы будут соблюдены только в том случае, если они будут свидетелями линчевания Джоэла Бэкмана. Когда подсудимый в конце концов появился в зале суда, публика сразу же словно онемела, и слышался только звук стенотипа судебного репортера.

Бэкмана подвели к столу защиты, и его кольцом окружила плотная стена адвокатов, словно с галереи в любую минуту могли раздаться выстрелы. Вообще говоря, это не было бы слишком уж удивительно, хотя меры безопасности могли соперничать с теми, что принимаются для охраны президента. В первом ряду прямо перед столом защиты сидели Карл Пратт и еще дюжина партнеров или, точнее, без пяти минут бывших партнеров Бэкмана. Их обыскали особо тщательно – и неспроста. Они пылали гневом к этому человеку, но все же были на его стороне. Ведь если бы признание им вины сорвалось из-за какой-нибудь неувязки в последнюю секунду, они сами стали бы очередной добычей правосудия и очень быстро начались бы весьма неприятные для них судебные процессы.

По крайней мере, они сидели в первом ряду вместе с публикой, а не за столом защиты, куда обычно сажают мошенников. И пока были живы. Восемью днями ранее Джейси Хаббард, один из самых высокооплачиваемых партнеров, был найден мертвым на Арлингтонском национальном кладбище – он якобы покончил с собой, во что мало кто поверил. Хаббард в течение двадцати четырех лет был сенатором от Техаса и отказался от места в сенате с единственной, хотя и не объявленной целью предложить свои услуги и немалые связи тому, кто заплатит наивысшую цену. Разумеется, Джоэл Бэкман не мог позволить такой крупной рыбе улизнуть из его сетей, поэтому он и остальные партнеры наняли Хаббарда за миллион долларов в год; еще бы – старина Джейси чуть ли не ногой открывал дверь Овального кабинета.

Смерть Хаббарда чудесным образом открыла Джоэлу Бэкману глаза на правительственную точку зрения. И если раньше он не соглашался признать вину, то теперь не только согласился на двадцатилетний срок, но и хотел, чтобы приговор вынесли как можно скорее. Он жаждал попасть под защиту тюремных стен!

Правительственным обвинителем был высокопоставленный прокурор из министерства юстиции, и перед такой престижной и значимой публикой он, конечно же, не мог не предаться самолюбованию. Он просто был не в состоянии ограничиться одним словом, когда можно было произнести три. Он оказался на сцене – редкий эпизод в его унылой карьере, – и на него смотрела вся страна. С убийственной помпезностью он начал зачитывать обвинительное заключение, и быстро стало очевидным, что никаким актерским даром он не обладает и совершенно не улавливает драматизма момента. Через восемь минут его глуповатого монолога судья, сонно глядя сквозь свисавшие с носа очки для чтения, сказал:

– Вы не могли бы читать побыстрее, сэр, и, если можно, не так громко.

Обвинение включало восемнадцать пунктов, перечислялись предполагаемые преступления – от шпионажа до государственной измены. После их оглашения Джоэл Бэкман оказался очернен до такой степени, что вполне мог соперничать с Гитлером. Его адвокат немедленно напомнил суду и всем присутствующим, что пока ничего из обвинения не доказано и это просто изложение позиции одной стороны в деле – предвзятой правительственной точки зрения. Он заявил, что его клиент готов признать себя виновным по четырем пунктам из восемнадцати, прежде всего в незаконном хранении документов оборонного значения. Судья затем зачитал длинное соглашение о признании вины, и в течение двадцати минут никто не проронил ни слова. Возмущенные происходящим, художники в первом ряду делали наброски этой сцены, и их рисунки были очень мало похожи на фигурантов процесса.

В заднем ряду, скрывшись среди незнакомых людей, сидел Нил, старший сын Джоэла. В тот момент он еще оставался одним из совладельцев фирмы «Бэкман, Пратт и Боллинг». Пока оставался. Он следил за происходящим в состоянии шока, не в силах поверить, что его некогда всемогущий отец согласился признать себя виновным и скоро его поглотит федеральная тюремная система.

Подсудимого провели к судье. Он стоял с гордо поднятой головой и смотрел судье прямо в глаза. Адвокаты что-то нашептывали ему с обеих сторон, и он признал себя виновным по четырем пунктам. Затем Бэкмана провели обратно на его место. Он избегал встречаться глазами с кем-либо из публики.

Дата вынесения приговора была назначена на следующий месяц. Когда на Бэкмана нацепили наручники и увели, всем присутствующим стало ясно, что никаких секретов они от него не дождутся, ибо его надолго упрячут за решетку и все тайны потеряют актуальность. Толпа начала медленно редеть. Репортеры не получили и половины того, на что рассчитывали. Большие министерские чиновники уходили молча – одни радовались, что секреты остались секретами, другие негодовали из-за того, что преступление так и останется нераскрытым. Карл Пратт и другие сидевшие как на иголках партнеры поспешили в ближайший бар.

Первый репортер позвонил в контору незадолго до девяти утра. Пратт успел предупредить секретаршу, что такие звонки весьма вероятны. Она должна была всем говорить, что шеф надолго занят в суде по какому-то затяжному делу и может еще очень долго не появиться на работе. Вскоре телефонные линии совсем заклинило, и рабочий день, обещавший оказаться плодотворным, пошел насмарку. Все адвокаты и прочие служащие побросали дела и только и перешептывались о процессе Бэкмана. Некоторые не могли оторвать взгляда от входной двери, словно ожидая, что призрак бывшего коллеги в любую минуту явится за ними.

Запершись в одиночестве, Пратт потягивал «Кровавую Мэри» и следил за нескончаемым потоком новостей на телеэкране. К счастью, на Филиппинах взяли в заложники автобус с датскими туристами, иначе Бэкман был бы главной темой. Но он занимал твердое второе место, и на экране возникали всевозможные эксперты. Их скоренько припудривали, усаживали перед камерой в свете софитов, и они бойко рассуждали о мифических прегрешениях Бэкмана.

Бывший шеф Пентагона назвал помилование «потенциальной угрозой национальной безопасности». Отставной федеральный судья, который выглядел на все свои девяносто с лишним лет, вполне предсказуемо окрестил помилование «выкидышем правосудия». Новоиспеченный сенатор от Вермонта, признав, что ему мало известно о скандале, охотно появился в прямом эфире и заявил, что потребует всестороннего расследования. Неназванный сотрудник Белого дома сказал, что нового президента глубоко встревожило это помилование и он намерен вернуться к этому вопросу, что бы за решением его предшественника ни стояло.

И так без конца. Пратт смешал еще одну «Кровавую Мэри».

Требуя крови, некий корреспондент – а не просто репортер – раскопал материал о Джейси Хаббарде, и Пратт потянулся к пульту. Он прибавил громкость, когда на экране появилась фотография Хаббарда. Бывший сенатор был найден с простреленной головой за неделю до признания Бэкманом вины. То, что сначала выглядело как самоубийство, впоследствии стало казаться сомнительным, хотя подозреваемых не обнаружили. На пистолете, по всей видимости краденом, никаких следов. Хаббард увлекался охотой, но пистолетом никогда не пользовался. Вскрытие показало высокую концентрацию алкоголя и барбитуратов в крови. Алкоголь был легко предсказуем, но к снотворному Хаббард никогда не прибегал. За несколько часов до смерти его видели в одном из баров Джорджтауна в обществе красивой молодой женщины, что тоже было в порядке вещей.

Главная версия следствия сводилась к тому, что эта дама подсыпала Хаббарду снадобье, которое отключило его сознание, а затем передала несчастного убийцам. Его отвезли в дальний угол Арлингтонского национального кладбища и прикончили выстрелом в голову. А затем положили на могилу брата, героя вьетнамской войны, удостоенного многих наград. Эффектный ход, хотя те, кто хорошо знал Хаббарда, утверждали, что он почти ничего не рассказывал о своей семье, а про брата многие вообще услышали впервые.

Невысказанная версия заключалась в том, что Хаббарда убили те же люди, которые охотились за Джоэлом Бэкманом. И еще многие годы Карл Пратт и Ким Боллинг платили большие деньги профессиональным телохранителям – они боялись, что их имена значатся в том же списке. По-видимому, они там не значились. Детали роковой сделки, в результате которой Бэкман попал в тюрьму, а Хаббард погиб, умерли вместе с ними, и со временем Пратт отказался от телохранителей, хотя всегда носил при себе «ругер».

В это время Бэкман был далеко и с каждой минутой удалялся все дальше. Любопытно, что он тоже размышлял о Джейси Хаббарде и людях, которые его убили. Времени для размышлений у него было предостаточно. Четырнадцать часов на откидной койке в шумном грузовом самолете притупили бы чувства любого нормального человека, но на Бэкмана, только что вышедшего из тюрьмы после шестилетнего заключения в одиночной камере, полет действовал стимулирующе.

Кто бы ни убил Джейси Хаббарда, эти люди с неменьшим удовольствием прикончат и его, Джоэла Бэкмана, и, трясясь на высоте десять тысяч метров, он задавал себе множество очень серьезных вопросов. Кто добивался его освобождения?

Где его намерены упрятать? И с кем ему теперь придется иметь дело?

Хорошенькие вопросы, в самом деле. Меньше двадцати четырех часов назад он спрашивал себя: «Меня хотят уморить голодом? Заморозить? Свести с ума в полутораметровой клетке? Увижу ли я когда-нибудь своих внуков? И хочу ли я этого?»

Новые вопросы нравились ему больше, чем старые, сколь бы тревожащими они ни были. По крайней мере, он сможет ходить по улицам, дышать воздухом, наслаждаться солнцем и, быть может, заходить иногда в кафе и с удовольствием потягивать ароматный кофе.

У него когда-то был клиент, богатый импортер кокаина, который попал в сети Управления по борьбе с наркотиками. Клиент был настолько ценный, что федеральные власти предложили ему начать новую жизнь под новым именем, с новым лицом, если он согласится дать информацию о колумбийцах. Он дал нужную информацию и после пластической операции начал новую жизнь в северной части Чикаго, где открыл небольшой книжный магазин. Через несколько лет Джоэл заглянул к нему и увидел, что бывший клиент отпустил острую бородку, покуривает трубку и выглядит человеком необычайно интеллигентным и вполне земным. У него появились новая жена и трое приемных детишек, а колумбийцы его так и не нашли.

Все-таки мир велик. Спрятаться не так уж трудно.

Джоэл закрыл глаза и, прислушиваясь к ровному гулу четырех двигателей, говорил себе, что, куда бы его ни увезли, он не будет существовать как беглый каторжник. Он адаптируется, он выживет, он не станет жить в вечном страхе.

На койках под ним двое солдат рассказывали какие-то истории о своих девочках. Бэкман вспомнил Мо, мафиози-осведомителя, что последние четыре года занимал соседнюю с ним камеру и двадцать четыре часа в сутки был единственной живой душой, с кем он мог переброситься словом. Самого Мо он не видел, но они могли слышать друг друга через вентиляционные люки. Сосед Джоэла не скучал по семье, соседям, еде, выпивке или лучам солнца. Он говорил только о сексе. Он рассказывал длинные запутанные истории о своих похождениях. Он шутил, и это были самые грязные шутки, какие Джоэлу только доводилось слышать. Он даже писал стихи о своих подружках, оргиях и сексуальных фантазиях.

По этому человеку и его историям Джоэл уж точно скучать не будет.

Незаметно он вновь задремал.

Он проснулся от того, что полковник Гантнер тряс его за плечо и шептал на ухо:

– Майор Эрцог! Майор Эрцог! Нам надо поговорить.

Бэкман соскочил с койки и прошел вслед за полковником по темному тесному проходу между койками в маленький отсек неподалеку от кабины пилотов.

– Садитесь, – сказал Гантнер.

Они расположились за крохотным металлическим столиком.

Гантнер держал в руках досье.

– Вот в чем дело, – начал он. – Посадка через час. План такой: мы скажем, что вы больны, настолько больны, что к самолету подадут санитарную машину из госпиталя военной базы. Итальянские власти, по обыкновению, быстро просмотрят документы, но могут захотеть и взглянуть на вас. А может, и нет. Мы будем на территории базы, солдаты постоянно отбывают и прибывают. У меня ваш паспорт. Разговаривать с итальянцами буду я, а затем машина доставит вас в госпиталь.

– С итальянцами?

– Да. Когда-нибудь слышали о базе ВВС «Авиано»?

– Нет.

– Я так и думал. Она в наших руках с сорок пятого года, когда мы вышибли оттуда немцев. Это на северо-востоке Италии, неподалеку от Альп.

– Звучит привлекательно.

– Так и есть, но все же это военная база.

– Сколько я там проторчу?

– Это вне моей компетенции. Моя задача – доставить вас с самолета в госпиталь. Там вами займется кто-то другой. Просмотрите биографию майора Эрцога. Может пригодиться.

В течение нескольких минут Джоэл читал вымышленную биографию майора Эрцога и запоминал данные фальшивого паспорта.

– Помните, вы очень больны и принимали снотворное, – сказал Гантнер. – Притворитесь, что вы без сознания.

– Я находился без сознания в течение шести лет.

– Хотите кофе?

– Сколько будет времени там, где мы сядем?

Гантнер посмотрел на часы и быстро произвел подсчет:

– Около часа ночи.

– С удовольствием выпил бы кофе.

Гантнер протянул ему бумажный стаканчик, термос и исчез.

Когда Джоэл осушил второй стаканчик, шум двигателей стал стихать. Он вернулся на свою койку и попытался еще чуточку вздремнуть.

Когда «С-130» замер, завершив посадку, санитарная машина военной базы подкатила вплотную к заднему люку. Полусонные солдаты спустились на летное поле. Носилки с майором Эрцогом выкатили из самолета и аккуратно установили в санитарную машину. Итальянский чиновник сидел в американском военном джипе, равнодушно наблюдая за происходящим и не желая мерзнуть на воздухе. Санитарная машина неспешно отъехала, через пять минут майора Эрцога доставили в небольшой военный госпиталь и пронесли на носилках в крошечную комнату на втором этаже, у двери которой тут же выставили пост военной полиции.

Глава 4

К счастью для Бэкмана, хотя он не мог об этом знать и это его ничуть не касалось, в последний час пребывания в Белом доме президент Морган помиловал также и пожилого миллиардера, который избежал тюрьмы, скрывшись за границей. Этот миллиардер, иммигрант из какой-то славянской страны, решил десятилетия назад изменить имя и выбрал себе титул граф Монго. Новоявленный граф пожертвовал кучу денег на избирательную кампанию Моргана. Когда выяснилось, что он всю жизнь уклонялся от уплаты налогов, общим достоянием стала еще и новость о том, что он несколько вечеров провел в Линкольновской спальне Белого дома, где они с президентом за поздней рюмкой обсуждали обвинения, которые ему должны были предъявить. По словам третьего лица, принимавшего участие в вечеринке, молоденькой шлюшке, которая ныне является пятой по счету женой графа, президент обещал использовать все свое влияние на налоговое управление и отозвать цепных псов правосудия. Однако этого не случилось. Обвинительное заключение заняло тридцать восемь страниц, но, прежде чем они сошли с принтера, миллиардер без жены номер пять поселился во дворце в Уругвае вместе с будущей женой номер шесть и при этом постоянно раздумывал, как бы ему вернуться на север.

Он хотел вернуться домой, достойно умереть истинным патриотом и быть похороненным на своей ферме в Торобреде, что неподалеку от Лексингтона, штат Кентукки. Криц взял все на себя, и через несколько минут после помилования Джоэла Бэкмана президент Морган помиловал и графа Монго.

Весть об этом просочилась в печать через сутки – помилования Белый дом по понятным причинам не спешил рекламировать, – и пресса буквально обезумела. Человек, за двадцать лет укравший из бюджета 600 миллионов долларов, мошенник, достойный пожизненного заключения, собирается вернуться домой на собственном громадном лайнере и провести последние дни в непристойной роскоши. История Бэкмана при всей ее сенсационности конкурировала теперь не только с сообщением о похищенных датских туристах, но и с новостями о крупнейшем неплательщике налогов.

И все же Бэкман оставался в центре внимания журналистов. Большая часть утренних газет Восточного побережья поместила фотографию Брокера на первых полосах. Во многих печатались длинные статьи об этом скандале, о признании Бэкманом вины и теперь о его помиловании.

Карл Пратт прочитывал их все в Интернете в просторном захламленном кабинете, который он снимал над гаражом в северо-западной части Вашингтона. Здесь было его укрытие, место, где он мог спрятаться от битв, сотрясавших фирму, от партнеров, которых не хотел видеть. Здесь он мог выпить, и никто бы ему слова не сказал. Мог швырять в угол подвернувшиеся под руку предметы, осыпать проклятиями стены и вообще делать все, что взбредет на ум, – на то оно и убежище.

Досье Бэкмана хранилось в большой картонной коробке в шкафу. Теперь оно лежало перед ним на столе, и впервые за много лет Пратт вознамерился его просмотреть. Он сохранил все – газетные вырезки, фотографии, внутренние документы фирмы, тайные записи, которые делал сам, копию обвинительного заключения, протокол вскрытия Джейси Хаббарда.

Малоприятная история.

В январе 1996 года трое молодых пакистанских ученых-компьютерщиков сделали потрясающее открытие. Работая в душной, тесной квартирке на верхнем этаже многоквартирного дома на окраине Карачи, эта троица на базе нескольких компьютеров марки «Хьюлетт-Паккард», приобретенных через Интернет на правительственную субсидию сделали «суперкомпьютер». Затем связали его с высокотехнологичным военным спутниковым телефоном, который им тоже предоставило правительство. Вся операция держалась в секрете и финансировалась военными по неофициальным каналам. У них была простая цель: найти и попытаться проникнуть в системы нового индийского спутника-шпиона, парившего над Пакистаном на высоте триста миль. Если бы им это удалось, они смогли бы взять под контроль индийские разведывательные операции. Была и другая мечта – попробовать манипулировать этим спутником-шпионом.

Похищенные разведданные сначала вызвали восторг, но очень скоро выяснилось, что они совершенно бесполезны. Новый индийский «глаз» делал то же самое, что делал старый в течение десятка лет, – тысячи фотоснимков одних и тех же военных объектов. Пакистанские спутники посылали на землю снимки индийских военных баз и передвижения войск на протяжении тех же десяти лет. Обе страны могли бы просто обмениваться этими фотографиями и не узнать ничего нового.

Но случайно был обнаружен еще один спутник, затем второй и третий. Они были не индийскими, не пакистанскими и не должны были оказаться там, где их засекли, – в трехстах милях над землей, и двигались они на северо-северо-восток на расстоянии четырехсот миль один от другого. В течение десяти дней пришедшие в сильное волнение хакеры отслеживали по крайней мере шесть разных спутников, по всей видимости, составлявших некую единую систему. Спутники медленно дрейфовали со стороны Аравийского полуострова, пролетали над Пакистаном и Афганистаном и удалялись в направлении западного Китая.

О своем открытии компьютерщики никому не сказали ни слова, но выбили у военных еще более мощный спутниковый телефон, утверждая, что он им необходим для завершения наблюдения за индийским спутником. За месяц методического круглосуточного отслеживания они обнаружили глобальную паутину из девяти одинаковых спутников, связанных между собой и устроенных так, чтобы оставаться невидимыми для всех, кроме тех, кто их сконструировал и запустил на орбиту.

Эту группу спутников они назвали «Нептун».

Три молодых кудесника получили образование в Соединенных Штатах. Главным у них был Сафи Мирза, бывший научный сотрудник Стэнфордского университета, недолгое время работавший в «Бридин корпорейшн», специализирующейся на спутниковых системах, – это оборонный подрядчик сомнительной репутации. Фейзал Шариф получил ученую степень в Технологическом институте Джорджии.

Третий, самый молодой член группы, занявшейся «Нептуном», Фарук Хан в конце концов создал компьютерную программу, которая обеспечила проникновение в первый обнаруженный спутник. Взломав систему, Фарук начал скачивать данные такой важности, что он сам и Фейзал с Сафи сразу поняли: они попали на опасную территорию. Им удалось получить четкие цветные снимки лагерей подготовки террористов в Афганистане и даже правительственных лимузинов в Пекине. Спутники из группы «Нептун» могли слушать переговоры китайских пилотов на высоте десять тысяч метров, наблюдать за подозрительными рыбацкими лодками на причале в Йемене. Было отслежено передвижение бронированного автомобиля, скорее всего Кастро, по улицам Гаваны. Всех троих шокировали видеокадры, на которых был ясно виден Арафат – он вышел из своего дома в Газе в какой-то проулок, закурил сигарету и помочился.

На протяжении двух бессонных суток все трое скопировали данные, добытые спутниками, пока они пролетали над Пакистаном. Программа была англоязычной, и, учитывая, что спутники «Нептуна» занимались Средним Востоком, Азией и Китаем, легко было предположить, что они принадлежат американцам и с гораздо меньшей вероятностью – Англии или Израилю. Быть может, это была совместная тайная операция Соединенных Штатов и Израиля.

По истечении двух суток хакеры сбежали из снятой ими квартиры и перебрались в загородный дом одного из друзей в десяти милях от Карачи. Сделанное ими открытие потрясало, но они, и прежде всего Сафи, хотели пойти на шаг дальше. Сафи был уверен, что этой спутниковой системой можно попробовать манипулировать.

Его первым успехом стало наблюдение за тем, как Фейзал Шариф читает газету. Чтобы скрыть свое местоположение, Фейзал поехал на автобусе в центр Карачи, водрузил на голову зеленую шапочку, а на нос – темные очки, купил газету и сел на скамейку в парке неподалеку от уличного перекрестка. Спутник «Нептуна», следуя командам полученного от военных спутникового телефона, нашел Фейзала и дал такое увеличение, что можно было прочитать название газеты и передать изображение в дом, где его товарищи с изумлением и недоверием следили за ним.

Электронно-оптическое изображение, переданное на Землю, отличалось наивысшим разрешением, на которое была способна технология того времени, чуть больше метра, что соответствовало четкости, какую давали американские военные спутники-шпионы, и было вдвое четче, чем лучшие европейские и американские коммерческие спутники.

В течение многих недель и месяцев все трое трудились без устали, создавая программное обеспечение. Многое браковали, но когда наконец им удалось настроить программу, они еще больше изумились возможностям «Нептуна».

Через восемнадцать месяцев после обнаружения группы спутников «Нептун» эта троица получила на четырех дисках «Джэз», по два гигабайта каждый, компьютерную программу, которая увеличивала скорость, с которой «Нептун» не только связывался со своими многочисленными контактами на Земле, но и позволяла ему чинить помехи навигационным, разведывательным и коммуникационным спутникам, находящимся на орбите. Не придумав ничего лучшего, они так и окрестили свою программу – «Глушилка».

Хотя система спутников, названная заговорщиками «Нептун», им не принадлежала, они получили возможность ею управлять, в значительной мере ею манипулировать и даже делать ее бесполезной. Между ними возник жаркий спор. Фейзалом и Сафи овладела алчность, они хотели продать «Глушилку» тому, кто предложит наивысшую цену. Фарук видел в их творении одни неприятности. Он предложил отдать программу пакистанским военным и умыть руки.

В сентябре 1998 года Сафи и Фейзал отправились в Вашингтон и, используя пакистанские контакты, безуспешно пытались связаться с американской военной разведкой. И тогда один приятель рассказал им про Джоэла Бэкмана, человека, перед которым в Вашингтоне открывались любые двери.

Но устроить с ним встречу оказалось делом весьма нелегким. Брокер был важной персоной, связанной с очень важными клиентами, и множество значительных лиц домогались его внимания. Его гонорар за часовую консультацию составлял пять тысяч долларов, и лишь немногие счастливчики удостаивались милости великого человека. Сафи одолжил две тысячи долларов у дядюшки из Чикаго и обещал заплатить Бэкману остальную сумму в течение девяноста дней. Документы, представленные впоследствии суду, свидетельствовали, что их первая встреча состоялась 24 октября 1998 года в адвокатской конторе Бэкмана, Пратта и Боллинга. В конце концов эта встреча поломала жизнь всех, кто принял в ней участие.

Сначала Бэкман отнесся к «Глушилке» и ее невероятным возможностям с изрядным скептицизмом. Или же, не исключено, он сразу же оценил ее потенциал и решил перехитрить своих новых клиентов. Сафи и Фейзал мечтали продать «Глушилку» Пентагону за большие деньги, что бы ни думал об их продукте мистер Бэкман. Но если кто-нибудь в Вашингтоне и мог получить за «Глушилку» громадные деньги, то только Джоэл Бэкман.

Он сразу же привлек Джейси Хаббарда, своего сотрудника ценой миллион долларов, который по-прежнему раз в неделю играл в гольф с президентом и ходил по барам с самыми большими людьми на Капитолийском холме. Это была яркая, экспансивная и вздорная личность, трижды разведенная и питающая слабость к дорогому виски – особенно если за него платили клиенты. Его политическую выживаемость можно было объяснить только тем, что он был знаменит самыми грязными приемами в истории выборов в американский сенат, что само по себе совсем немало. У него была репутация антисемита, и на протяжении своей карьеры он поддерживал тесные связи с саудовцами. Очень тесные. Одно из многих расследований проблемы сенатской этики обнаружило пожертвование в миллион долларов на его избирательную кампанию со стороны саудовского принца, того самого, с которым Хаббард катался на лыжах в Австрии.

Сначала у Хаббарда и Бэкмана возникли разногласия по поводу наилучшего покупателя для «Глушилки». Хаббард хотел продать ее саудовцам, которые, по его мнению, охотно выложили бы за нее миллиард долларов. Бэкман придерживался довольно провинциальной точки зрения, которая сводилась к тому, что этот опасный продукт должен остаться дома. Хаббард был убежден, что может заключить с саудовцами сделку, согласно которой те возьмут на себя обязательство никогда не использовать «Глушилку» против Соединенных Штатов, их номинального союзника. Бэкман боялся израильтян – их могущественных друзей в Соединенных Штатах, их военных и прежде всего тайных шпионских организаций.

В то время Бэкман, Пратт и Боллинг представляли много зарубежных компаний и правительств. Фактически их фирма служила своего рода явочной квартирой для всех, ищущих в Вашингтоне мощную пробивную силу. Заплатите сумасшедший гонорар – и вы получите все, что вам нужно. В длиннющем списке их клиентов значились японская сталелитейная промышленность, правительство Южной Кореи, Саудовская Аравия, большинство подставных банков на Карибах, нынешний режим в Панаме, боливийский сельскохозяйственный кооператив, не выращивавший ничего, кроме кокаиновых кустов, и так далее. Было много вполне легитимных клиентов и много, мягко выражаясь, весьма и весьма сомнительных.

Слухи о «Глушилке» медленно растекались по кабинетам. Потенциально «Глушилка» могла принести самый большой гонорар в истории фирмы, хотя в этой истории значились гонорары, способные поразить воображение. Шли недели, разные партнеры предлагали разные сценарии маркетинга «Глушилки». Мысль о патриотизме постепенно отодвигалась на задний план – просто речь шла ну о слишком уж больших деньгах! Фирма представляла голландскую компанию, которая поставляла авиационное оборудование китайским военно-воздушным силам. Появилась возможность выгодной сделки с правительством в Пекине. Южнокорейцы чувствовали бы себя гораздо спокойнее, если бы точно знали, что делается у их северного соседа. Сирийцы отдали бы всю свою казну за возможность нейтрализовать системы связи израильских военных. Некий наркокартель выражал желание заплатить миллиарды за шанс отслеживать карательные операции Управления по борьбе с наркотиками.

С каждым днем Джоэл Бэкман и его шайка алчных юристов становились все богаче. В главных кабинетах фирмы говорилось только об этом.

Доктор держался не очень приветливо, он явно не хотел тратить время на нового пациента. Все-таки это военный госпиталь. Не говоря ни слова, он пощупал пульс и измерил кровяное давление, прослушал сердце и легкие, проверил рефлексы, затем ни с того ни с сего заявил:

– Мне кажется, у вас обезвоживание организма.

– Это почему же? – спросил Бэкман.

– Обычная картина после длительных перелетов. Мы поставим вам капельницу. Через двадцать четыре часа будете как огурчик.

– Вы имеете в виду внутривенное вливание?

– Именно так.

– Я не терплю внутривенных уколов.

– Простите?

– Я пока не заикаюсь. Не терплю иголок.

– Мы взяли у вас кровь на анализ.

– Да, но это моя кровь, а не что-то другое. Забудьте об этом, док. Никаких внутривенных вливаний.

– Но ваш организм обезвожен.

– Я этого не ощущаю.

– Доктор – я, и я утверждаю, что ваш организм обезвожен.

– Тогда дайте мне стакан воды.

Через полчаса вошла медсестра с улыбкой во весь рот и горстью таблеток. Джоэл отказался от снотворного, а когда она достала шприц с какой-то жидкостью, спросил:

– Что это?

– Райакс.

– За каким чертом этот ваш райакс?

– Это мускульный релаксант.

– Знаете, так уж вышло, что мои мускулы сейчас абсолютно расслаблены. Я никогда не считал, что с ними что-то не в порядке. Мне никто такого диагноза не ставил. Никто никогда не спрашивал, напряжены ли мои мускулы. Поэтому можете вколоть этот райакс себе в задницу, и мы оба расслабимся и будем счастливы.

Медсестра чуть не выронила шприц. После продолжительной паузы она, едва не лишившись дара речи, невнятно пробормотала, что посоветуется с доктором.

– Вот и отлично. Хотя, честно говоря, следовало бы воткнуть эту иглу в его жирную задницу. Если кому-то и надо расслабиться, то это ему.

Но сестра уже выскочила из комнаты.

В другом здании базы сержант Маколифф застучал по клавиатуре и послал донесение в Пентагон. Оттуда его сразу же переправили в Лэнгли, где сообщение попало к Джулии Джавьер, ветерану службы, которой директор Мейнард поручил курировать дело Бэкмана. Меньше чем через десять минут после инцидента с райаксом мисс Джавьер внимательно прочитала текст на мониторе, мысленно чертыхнулась и побежала наверх.

Тедди Мейнард сидел в конце длинного стола, как обычно, закутанный в одеяло, и читал одно из бесчисленных донесений, что каждый час ложились на его стол.

– Только что поступило сообщение из «Авиано», – сказала мисс Джавьер. – Наш приятель отказался от медикаментов. Отказывается и от уколов, и от таблеток.

– Нельзя ли подсыпать ему чего-нибудь в еду? – тихо спросил Тедди.

– Он отказался от еды.

– Что он говорит?

– Что у него не в порядке желудок.

– Врет, наверное?

– В туалет не просится. Трудно сказать.

– А что он пьет?

– Ему дали стакан воды, но он не стал пить. Говорит, что пьет воду только из запечатанных бутылок. Когда принесли, он тщательно исследовал, не вскрывалась ли пробка.

Тедди отложил доклад, который читал, и протер глаза костяшками пальцев. Первый план состоял в том, чтобы свалить Бэкмана с ног снотворным – внутривенно или обычным уколом, продержать его без сознания пару дней, а затем медленно привести в состояние блаженного умиротворения с помощью новейшего наркотика. После нескольких дней грез начать курс содиума пентотала, этой «сыворотки правды», которая при привлечении опытных специалистов по ведению допроса всегда дает нужные результаты.

Этот первый план был прост и безукоризнен. Второй займет многие месяцы, и его успех отнюдь не гарантирован.

– Он хранит большие секреты, не правда ли? – глубокомысленно произнес Тедди.

– Вне сомнения.

– Но мы давно знали об этом?

– Конечно.

Глава 5

Когда разразился скандал, двое из троих детей Бэкмана от него отвернулись. Старший, Нил, писал отцу не реже двух раз в месяц, хотя в первые дни после приговора письма давались ему с большим трудом.

Двадцатипятилетний Нил был свежеиспеченным партнером отцовской фирмы, когда Бэкман оказался за решеткой. Хотя он почти ничего не знал о «Глушилке» и «Нептуне», ФБР все же не спускало с него глаз, а федеральные прокуроры предъявили обвинение и ему.

Джоэл внезапно признал себя виновным главным образом из-за того, что случилось с Джейси Хаббардом, однако принятию этого решения способствовало и преследование сына федеральными властями. В результате судебной сделки все обвинения против Нила были сняты. Когда отец исчез на двадцать лет, Нил был немедленно уволен Карлом Праттом и выдворен из помещения фирмы в сопровождении вооруженных охранников. Само имя Бэкмана стало сущим проклятием, и у Нила не было никакой возможности найти работу в Вашингтоне. Приятель по юридическому факультету, племянник вышедшего в отставку судьи, сделал несколько телефонных звонков, в результате чего Нил оказался в небольшом городке Калпепер, штат Виргиния, получил работу в фирме из пяти человек и был рад, что все так закончилось.

Он всеми силами старался оставаться в тени. Подумывал даже о том, чтобы взять другое имя. Наотрез отказывался говорить об отце. Он безукоризненно выполнял работу, писал завещания и оформлял сделки и в общем отлично вписался в рутинное существование маленького городка. Со временем он познакомился с местной девушкой, женился на ней, и они быстро произвели на свет дочку, вторую внучку Джоэла, единственную, чья фотография была у него в тюрьме.

Об освобождении отца Нил прочитал в «Вашингтон пост». Он в деталях обсудил эту новость с женой и лишь в общих чертах – с партнерами фирмы. История могла вызвать нечто похожее на землетрясение в столице, но Калпепера колебания почвы не достигли. Никому до этого, по всей видимости, не было никакого дела. Нил давно уже не воспринимался как сын Брокера, он был просто Бэкманом, одним из многих адвокатов маленького южного городка.

Некий судья после заседания отвел его в сторонку и спросил:

– Интересно, где прячут вашего старика?

На что Нил со всем почтением ответил:

– Эта тема не принадлежит к числу моих любимых, ваша честь.

На том разговор и кончился.

Казалось бы, в Калпепере ничего не изменилось. Нил занимался своими делами в фирме, словно помилован был человек, к которому он не имел никакого отношения. Он ждал телефонного звонка: отец рано или поздно окажется около телефона-автомата и позвонит.

Откликнувшись на неоднократные настойчивые просьбы, старшая сестра пустила шапку по кругу и собрала около трех долларов мелочью. Деньги отдали пациенту, по-прежнему именовавшемуся «майор Эрцог», человеку упрямому и раздражительному, чье состояние явно становилось все хуже по причине голодания. Майор Эрцог взял деньги и направился прямиком к автомату, обнаруженному им на втором этаже, где купил три небольшие упаковки кукурузных хлопьев и две баночки томатного соуса. Все это он проглотил за считанные минуты и час спустя побежал в туалет с острым расстройством желудка.

Но зато пропало острое чувство голода и его не напичкали лекарствами, под воздействием которых он наговорил бы массу лишнего.

Формально он был свободным человеком, получившим помилование, но по-прежнему находился на объекте, принадлежавшем американскому правительству, и обитал в комнатке, ненамного больше, чем его камера в Радли. Там еда была отвратительная, но он хотя бы мог ее есть, не опасаясь, что в нее подмешано снотворное. Теперь он жил на кукурузных хлопьях и содовой. Медсестры были лишь чуточку добрее тюремных охранников, от которых он вдоволь натерпелся. А что касается врачей, то у них на уме была одна только мысль – вырубить по приказу начальства сознание Бэкмана, в чем он не сомневался ни минуты. Где-то поблизости наверняка есть камера пыток, куда его запихнут, как только снотворное сделает свое дело.

Он жаждал выйти на улицу, вдохнуть свежего воздуха и подставить лицо солнцу, жаждал нормального человеческого общения с кем угодно, лишь бы на нем не было военной формы. И через два нескончаемых дня он своего добился.

Молодой человек с непроницаемым лицом появился в его комнате на третий день и мило представился:

– Ну ладно, Бэкман. Хочу вам кое-что предложить. Меня зовут Стеннет.

Он швырнул папку прямо на ноги Бэкману, который лежал на койке и по третьему разу перечитывал какой-то растрепанный журнал. Бэкман раскрыл папку.

– Марко Лаццери?

– Это вы, приятель. Стопроцентный итальянец. Вот свидетельство о рождении и удостоверение личности. И поскорее запомните все, что там написано.

– Запомнить? Я это и прочитать-то не в состоянии.

– Тогда зазубрите. Мы отбываем через три часа. Вас отвезут в город неподалеку, там вас встретит ваш новый лучший друг, который несколько дней поводит вас за ручку.

– Несколько дней?

– Может, и месяц. Все зависит от того, насколько быстро вы освоитесь.

Джоэл отложил папку и посмотрел на Стеннета.

– На кого вы работаете?

– Если скажу, мне придется вас убить.

– Очень смешно. На ЦРУ?

– На США. Это все, что я могу сказать, а больше вам ничего и не надо знать.

Джоэл взглянул на металлическую оконную раму, наглухо запертую.

– В этой папке я не увидел паспорта.

– Верно. Это потому, что вы никуда не уезжаете, Марко. Вам предстоит тихая, спокойная жизнь. Соседи будут убеждены, что вы родом из Милана и выросли в Канаде, поэтому плохо говорите по-итальянски. Язык придется учить. А если возникнет непреодолимое желание уехать, то знайте: это сопряжено для вас с большими опасностями.

– Опасностями?

– Да будет вам, Марко. Не валяйте дурака. По миру разгуливает немало отвратительных типов, которые очень хотят вас найти. Делайте, что вам говорят, и вас не найдут.

– Я не знаю ни слова по-итальянски.

– Бросьте, конечно, знаете – спагетти, пицца, кафе-латте, браво, опера, мама миа. Научитесь. Чем быстрее и лучше будете учиться, тем в большей безопасности окажетесь. Вам дадут учителя.

– У меня за душой ни цента.

– Слышал. Говорят, ваши деньги искали, но не нашли. – Стеннет вынул из кармана несколько банкнот и положил поверх папки. – Пока вы пребывали в местах не столь отдаленных, Италия отменила лиру и перешла на евро. Тут сотня. Один евро примерно равен доллару. Через час принесу вам одежду. В папке маленький словарик, две сотни самых необходимых итальянских слов. Беритесь-ка за дело.

Спустя час Стеннет принес рубашку, брюки, пиджак, ботинки и носки – все итальянского производства.

– Буон джорно, – сказал он.

– Подите к черту, – огрызнулся Бэкман.

– Как будет автомобиль?

– Машина.

– Браво, Марко. Пора, нас ждет машина.

За рулем компактного, ничем не примечательного «фиата» сидел неразговорчивый джентльмен. Джоэл кое-как протиснулся на заднее сиденье с холщовой сумкой в руках, где уместилось все его имущество. Стеннет сел впереди. Воздух был сырой и прохладный, землю едва покрывал тонюсенький слой снега. Когда они выехали за ворота военно-воздушной базы «Авиано», Бэкман ощутил первый ветерок свободы, хотя к радостному волнению примешивалось неприятное чувство беспокойства.

Он внимательно следил за дорожными знаками. На переднем сиденье как воды в рот набрали. Они двигались по маршруту 251, двухполосному шоссе, ведущему к югу. По мере приближения к городку Порденоне движение становилось все интенсивнее.

– Сколько жителей в Порденоне? – спросил Бэкман, просто так, чтобы прервать гнетущее молчание.

– Пятьдесят тысяч, – сказал Стеннет.

– Это северная Италия, верно?

– Северо-восточная.

– Альпы далеко?

Стеннет мотнул головой куда-то вправо.

– Миль сорок в сторону. В ясный день видны горы.

– Нельзя ли остановиться и выпить по чашечке кофе? – попросил Бэкман.

– Нет, нам не велено останавливаться.

Водитель все это время оставался глух и нем.

Они обогнули городок по северной окраине и вскоре выехали на дорогу А-28, четырехрядное шоссе, где все, кроме большегрузных трейлеров, похоже, куда-то опаздывали. Маленькие машинки со свистом обгоняли их, тащившихся с жалкой скоростью сто километров в час. Стеннет раскрыл итальянскую газету «Репубблика» и заслонил чуть не половину ветрового стекла.

Джоэл не имел ничего против молчания и разглядывания сельских пейзажей, проносившихся за окном. Равнина казалась очень плодородной, хотя в конце января поля были пусты. Время от времени на холмистых террасах можно было рассмотреть старинные виллы.

Одну такую он когда-то даже снимал. Лет двенадцать назад жена номер два пригрозила его бросить, если он не повезет ее куда-нибудь в длительный отпуск. Джоэл работал по восемьдесят часов в неделю, и времени ему все равно не хватало. Он предпочитал даже ночевать в офисе, и, судя по тому, как шли дела дома, это было разумное решение. Разумеется, развод обошелся бы в изрядную сумму, и Джоэл говорил всем, что они с дражайшей половиной проведут месяц в Тоскане. Он представил все так, что то была его собственная идея, – «месяц превосходного вина и кулинарных изысков в сердце страны кьянти».

Они нашли монастырь XIV века неподалеку от средневековой деревушки Сан-Джиминьяно, с управляющим и поварами и даже шофером с машиной. Но на четвертый день отпуска Джоэлу пришла тревожная телеграмма о том, что комитет по ассигнованиям сената США рассматривает законопроект, согласно которому его оборонные подрядчики-клиенты лишатся двух миллиардов долларов. Он вылетел домой чартерным рейсом и явился на работу, дабы призвать сенат к порядку. Жена номер два осталась в Италии, где, как он выяснил позже, закрутила роман с молодым шофером. В течение следующей недели он звонил ежедневно, обещая со дня на день вернуться, дабы продолжить отпуск, а потом она перестала снимать трубку.

Закон об ассигнованиях без сучка и задоринки вернул дела в прежнее состояние.

А месяц спустя жена подала на развод, это был вздорный процесс, который в целом стоил ему три миллиона баксов.

А ведь она была из трех самой любимой. Они все куда-то подевались – навсегда. Первая, мать двоих его детей, после Джоэла дважды выходила замуж, ее нынешний муж разбогател, торгуя жидкими удобрениями в странах третьего мира. Она даже написала ему в тюрьму – прислала жестокую записку, восхвалявшую систему правосудия за то, что она в конце концов разобралась с одним из самых крупных мошенников в истории страны.

Он не мог ее винить. Она упаковала вещички, застукав его с секретаршей, потаскушкой, которая потом стала его женой номер два.

Жена номер три сбежала с корабля вскоре после суда.

Вот такая довольно-таки беспорядочная семейная жизнь. Пятьдесят два года, и что теперь предъявить в качестве итога карьеры, полной скользких клиентов, приставания к секретаршам в кабинете, нажима на мерзейших политиканов, невнимания к троим на удивление твердо стоявшим на ногах детям, выстраивания своего публичного имиджа, потакания своему безграничному эгоизму и погони за деньгами, деньгами и еще раз деньгами? Чем кончилась отчаянная погоня за Великой американской мечтой?

Шесть лет в тюрьме. Теперь ему предстоит жизнь под чужим именем, потому что существование под собственным чревато большими опасностями. И у него всего около сотни долларов в кармане.

Марко? Как он будет смотреть на себя по утрам в зеркало и говорить: «Буон джорно, Марко»?

Но все равно получше, чем «Доброе утро, мистер мошенник».

Стеннет не столько читал газету, сколько сражался с ней. В его пальцах она мялась, хрустела, сгибалась, раздувалась, и время от времени водитель гневно косился на нее.

Указатель возвестил, что до Венеции шестьдесят километров в южном направлении, и Джоэл решил нарушить унылую рутину поездки.

– Я хотел бы пожить в Венеции, если, конечно, Белый дом не будет иметь ничего против.

Водитель вздрогнул, а Стеннет на несколько сантиметров опустил газету. В тесной машине возникло ощутимое напряжение, пока Стеннет наконец не откашлялся и не передернул плечами.

– Простите, – сказал он.

– Мне надо облегчиться, – сказал Джоэл. – Вы уполномочены допустить минутную остановку?

Они остановились к северу от городка Конельяно на вполне современной придорожной станции обслуживания. Стеннет за казенный счет купил всем кофе-эспрессо. Джоэл со своей чашкой подошел к окну и стал смотреть на мчавшиеся по шоссе машины, прислушиваясь, как молодая пара с пулеметной скоростью перебрасывается фразами на итальянском. Он не расслышал ни одного из тех двухсот слов, что старался запомнить, получив от Стеннета словарик. Задача представлялась ему неразрешимой.

Стеннет подошел к нему сбоку и тоже принялся следить за шоссе.

– Вы ведь довольно долго жили когда-то в Италии? – спросил он.

– Однажды провел чуть ли не месяц. В Тоскане.

– Неужели? Целый месяц? Приятное времяпрепровождение, должно быть.

– На самом деле я пробыл там всего дня четыре, это моя жена задержалась на месяц. Встретила старых друзей. А вы? Ваше любимое местечко?

– Переезжаю с места на место. – Лицо Стеннета было столь же невыразительно, как и его ответ. Он потягивал кофе из крошечной чашечки. – Конельяно славится своим «просекко».

– Итальянский вариант шампанского, – отметил Джоэл.

– Да. Вы любите иногда выпить?

– Шесть лет во рту не было ни капли.

– В тюрьме не балуют?

– Ни Боже мой.

– А сейчас?

– Все вернется на круги своя. Когда-то алкоголь стал вредной привычкой.

– Нам пора.

– Еще далеко?

– Не очень.

Стеннет направился к двери, но Джоэл его остановил:

– Подождите, я же страшно проголодался. Нельзя ли купить бутерброд на дорогу?

Стеннет оглядел стойку с бисквитами:

– Конечно.

– Лучше бы парочку.

– Нет проблем.

А-27 вела на юг к Тревизо, и когда стало очевидно, что этот город они не объедут стороной, Джоэл решил: путешествие подходит к концу.

– Сколько жителей в Тревизо? – спросил он.

– Восемьдесят пять тысяч, – сказал Стеннет.

– Что вы знаете об этом городе?

– Маленький процветающий городок, за пять столетий почти не изменившийся. Когда-то это был стойкий союзник Венеции – в те времена эти города воевали друг с другом. Во время мировой войны мы его начисто разбомбили. Приятное местечко, и туристов не очень много.

Хорошее место, чтобы спрятаться, подумал Джоэл.

– Здесь я осяду?

– Возможно.

Высокая башня с часами притягивала к себе все уличное движение в центре, где оно завихрялось вокруг площади Деи Синьори. Скутеры и мопеды шныряли между машинами, их водителям, по-видимому, чувство страха было неведомо. Джоэл жадно смотрел на затейливые магазинчики – табачные лавки с газетными стендами, загораживавшими вход, на аптеки с зеленым неоновым крестом, на мясные лавки с окороками всех видов в витринах и, конечно, на крошечные кафе на тротуарах, где все столики были заняты людьми, готовыми сидеть часами, почитывая газеты, сплетничая и потягивая маленькими глотками кофе. Было около одиннадцати утра. Как эти люди зарабатывают на жизнь, если за час до ленча позволяют себе перерыв для кофе?

Эту задачку предстоит решить, подумал он.

Безымянный шофер поставил машину на временную стоянку. Стеннет нажал несколько кнопок на мобильнике, подождал, а затем быстро заговорил по-итальянски. Закончив разговор, он показал сквозь ветровое стекло и сказал:

– Видите то кафе под бело-красным навесом? Кафе «Донати»?

Джоэл подался вперед на заднем сиденье.

– Да, вижу.

– Откройте дверь, пройдите мимо бара с правой стороны в глубину зала, где увидите восемь столиков. Сядьте, закажите кофе и ждите.

– Ждать чего?

– К вам через десять минут подойдет человек. Будете делать то, что он скажет.

– А если не буду?

– Не играйте в свои глупые игры, мистер Бэкман. Мы будем наблюдать.

– Кто этот человек?

– Ваш новый лучший друг. Следуйте его указаниям, тогда, быть может, останетесь в живых. Позволите себе какую-нибудь глупость – не продержитесь и месяца. – Стеннет сказал это с явным удовлетворением, так, словно ему доставит удовольствие лично прикончить бедного Марко.

– Значит, для нас настала минута сказать друг другу адьос? – Джоэл взял в руки сумку.

– Арриведерчи, Марко, а не адьос. Бумаги при вас?

– Да.

– Тогда – арриведерчи.

Джоэл медленно выбрался из машины и зашагал по тротуару. Он боролся с искушением оглянуться и убедиться в том, что его охранник Стеннет не спускает с него глаз, защищая от неизвестности. Он так и не оглянулся. Наоборот, старался производить впечатление нормального прохожего с холщовой сумкой в руках – единственной на тот момент в центре Тревизо.

Конечно, Стеннет за ним следит. А кто еще? Разумеется, его новый лучший друг где-то здесь, прячась за газетой, подает сигналы Стеннету и всем прочим. Джоэл на секунду остановился у табачной лавки и пробежал глазами названия итальянских газет на стенде, хотя, конечно, не понял ни слова. Он остановился просто потому, что мог себе это позволить, потому что был свободным человеком, который имел полное право остановиться где угодно и двигаться дальше, когда ему вздумается.

Он вошел в кафе «Донати», где с ним поздоровался молодой человек, вытиравший стойку бара.

– Буон джорно.

– Буон джорно, – кое-как выдавил Джоэл; это было его первое реальное высказывание на реальном итальянском. Дабы пресечь дальнейший разговор, он не остановился, прошел мимо бара, мимо винтовой лестницы с указателем, что наверху тоже кафе, мимо большого прилавка, полного самых разнообразных и на редкость привлекательных кондитерских изделий. В задней комнате было довольно темно, тесно и буквально нечем дышать от табачного дыма. Он сел за один из двух свободных столиков, игнорируя взгляды, что бросали на него другие посетители. Он испытывал ужас, ожидая, что к нему подойдет официант, что ему придется что-нибудь заказать, что его разоблачат на столь ранней стадии потаенной жизни, и поэтому сидел, низко опустив голову, разглядывая свои новые документы.

– Буон джорно, – сказала молодая женщина из-за его левого плеча.

– Буон джорно, – выдавил Джоэл. И прежде чем она успела предложить ему что-нибудь из меню, попросил: – Эспрессо. – Она улыбнулась, произнесла нечто маловразумительное, на что он твердо ответил: – Нет.

Сработало, она ушла, и для Джоэла то была большая победа. Никто уже не глазел на него, как на невежественного иностранца. Когда официантка принесла кофе, он сказал «грацие», очень тихо, и она приветливо улыбнулась. Он медленно потягивал кофе, не зная, на сколько времени ему придется его растянуть, в страхе, что придется опять что-нибудь заказать.

Потоки итальянских слов вихрились вокруг него – тихий нескончаемый разговор друзей, сплетничавших с пулеметной скоростью. Интересно, английский тоже кажется иностранцам стремительным? Сама мысль о том, чтобы овладеть итальянским настолько, чтобы понимать все эти голоса вокруг, казалась абсолютно невероятной. Он заглянул в свой жалкий список из двух сотен слов, а затем отчаянно попытался уловить хотя бы одно из них в устах говоривших.

Мимо прошла официантка и что-то спросила. Он ответил стандартным «нет», и снова это сошло.

Итак, Джоэл потягивал кофе в маленьком баре на улице Верде неподалеку от площади Деи Синьори, в центре Тревизо, в районе Венето северо-восточной Италии, а в федеральном исправительном учреждении в Радли его старые сотоварищи по несчастью оставались за решеткой предохранительной изоляции, получая паршивую еду, водянистый кофе, охраняемые садистами и глупыми правилами, и им оставались многие годы в заключении, прежде чем они могли бы начать мечтать о жизни на воле.

Вопреки первоначальному замыслу Джоэл Бэкман не умрет за решеткой в Радли. Он не исчезнет духовно или телесно. Он обманул своих мучителей на четырнадцать лет и теперь, свободный, сидит за столиком в маленьком кафе в часе езды от Венеции.

Почему он все время вспоминает тюрьму? Потому что нельзя просто так вычеркнуть любые шесть лет жизни, не испытав при этом шока. Вы носите прошлое с собой, каким бы неприятным оно ни было. Ужас тюрьмы сделал внезапное освобождение необычайно сладким. Однако пройдет какое-то время, и он обязательно сосредоточится на настоящем. И к черту будущее.

Прислушивайся к звукам вокруг, скороговорке друзей, смеху, шепоту молодого человека по мобильнику, заказу, который хорошенькая официантка передает на кухню. Впитывай запахи – табачного дыма, крепкого кофе, свежей выпечки, радуйся теплу старинной комнатки, где местные жители встречаются на протяжении столетий.

И в сотый раз он задавал себе вопрос: почему он здесь? Почему его вывезли из тюрьмы, а потом из страны? Помилование – одно дело, но стремительная доставка его за границу – совсем другое. Почему ему не вручили нормальные документы, почему не дали возможности распрощаться со старым добрым Радли и зажить собственной жизнью, как это разрешается всем прочим освобождаемым по амнистии преступникам?

Ясное дело – у него не могли не возникнуть подозрения. Он мог довольно точно предположить, в чем дело.

Догадка повергла его в ужас.

Луиджи возник перед ним, словно из ниоткуда.

Глава 6

Луиджи, темноволосому молодому человеку с большими печальными глазами и четырехдневной щетиной, было чуть за тридцать. Тяжелая фермерская куртка в сочетании с небритым лицом действительно делала его похожим на крестьянина. Он заказал эспрессо и все время улыбался. Джоэл сразу обратил внимание, что у него чистые руки и ногти и очень ровные зубы. Фермерская куртка и щетина на щеках наверняка были элементом спектакля. Скорее всего Луиджи окончил Гарвард.

Он превосходно говорил по-английски, с легким итальянским акцентом, не оставлявшим сомнения в его итальянском происхождении. Объяснил, что он родом из Милана. Отец-итальянец служил дипломатом и возил за собой жену-американку и двоих детей по всему миру, куда бы ни направляла его родина. Джоэл предположил, что Луиджи о нем многое известно, и он тоже постарался разузнать как можно больше о своем новом наставнике.

Узнать удалось немного. Не женат. Университет – Болонья. Учился в Соединенных Штатах – да, где-то на Среднем Западе. Состоит на правительственной службе. Какого правительства – не уточнил. Он постоянно улыбался и этим уклонялся от вопросов, на которые не хотел отвечать. Джоэл сразу понял, что имеет дело с профессионалом.

– Насколько могу судить, вы кое-что обо мне знаете, – сказал Джоэл.

Улыбка, прекрасные зубы. Когда он улыбается, грустные глаза почти закрыты. Женщины от него наверняка без ума.

– Видел ваше досье.

– Досье? Оно как-то не вяжется со всей этой обстановкой.

– Я видел досье.

– Ладно, сколько лет Джейси Хаббард был американским сенатором?

– Слишком долго, на мой взгляд. Послушайте, Марко, у меня нет никакого желания ворошить прошлое. Нам с вами и без этого есть чем заняться.

– Нельзя ли мне взять другое имя? Меня тошнит от Марко.

– Это был не мой выбор.

– Кто же это решил?

– Не знаю. Не я. Вы задаете кучу ненужных вопросов.

– Я двадцать лет был адвокатом. Старая привычка.

Луиджи допил кофе и положил на стол несколько евро.

– Давайте пройдемся, – предложил он, вставая.

Джоэл взял холщовую сумку и вслед за своим куратором вышел из кафе на боковую улочку, где движение было не столь интенсивным. Они прошли всего несколько шагов, и Луиджи остановился у входа в альберго «Кампеоль».

– Это ваше первое прибежище, – сказал он.

– А что это такое? – спросил Джоэл.

Четырехэтажный оштукатуренный дом, втиснувшийся в тесное пространство между двумя другими. Цветные флажки над входом.

– Маленькая приятная гостиница. «Альберго» значит «отель». Можно говорить и «отель», если хотите, но в маленьких городах предпочитают «альберго».

– Какой легкий язык. – Джоэл оглядел улицу, привыкая к новому месту.

– Да уж полегче английского.

– Посмотрим. А на скольких языках вы говорите?

– На пяти или шести.

Они вошли в гостиницу и миновали небольшое фойе. Луиджи уверенно кивнул клерку за стойкой. Джоэл кое-как выдавил довольно членораздельное «буон джорно», но шагу не сбавил в надежде избежать содержательного ответа.

Они поднялись на три лестничных пролета и прошли в конец узкого коридора. У Луиджи оказался при себе ключ от комнаты под номером тридцать, простого, но хорошо обставленного гостиничного номера с окнами на три стороны и видом на канал в некотором отдалении.

– Лучший номер, – сказал Луиджи. – Никаких изысков, но есть все необходимое.

– Вы не видели мою последнюю комнату. – Джоэл швырнул сумку на кровать и раздвинул занавески.

Луиджи отворил дверцу маленького шкафа.

– Смотрите. У вас четыре рубашки, четыре пары брюк, два пиджака, две пары туфель, размер мы выяснили. Теплое шерстяное пальто – в Тревизо бывает довольно холодно.

Джоэл окинул взглядом свой гардероб. Все было развешано в идеальном порядке, отутюжено – бери и надевай. Тона приглушенные, подобранные со вкусом, любую рубашку можно надеть к любому пиджаку и любым брюкам. Наконец он развел руками и сказал:

– Спасибо.

– В выдвижном ящике найдете ремень, носки, нижнее белье – все, что может понадобиться. В ванной все необходимые туалетные принадлежности.

– Что я должен сказать?

– А здесь, на письменном столе, две пары очков. – Луиджи взял одну и поднес к свету. Некрупные квадратные линзы в тонкой черной металлической оправе по европейской моде. – От Армани, – не без гордости пояснил Луиджи.

– Для чтения?

– И да и нет. Предлагаю вам носить их всегда, когда выходите из комнаты. Это часть маскировки, Марко. Часть вашего нового "я".

– Жаль, вы не знакомы со старым.

– Увы, нет. Внешность в Италии – вещь чрезвычайно важная. Особенно для нас, северян. Одежда, очки, прическа – все должно быть в порядке, иначе на вас начнут обращать внимание.

Джоэл внезапно задумался, но тут же решил, что ему это безразлично. Он носил тюремную хламиду дольше, чем ему бы хотелось. В доброе старое время он не задумываясь выкладывал три тысячи долларов за хороший костюм.

Луиджи продолжал инструктаж.

– Никаких шортов, никаких черных носков с белыми брюками, никаких спортивных облегающих штанов из нейлона, никаких маек. И еще: не вздумайте толстеть.

– Как по-итальянски «поцелуйте меня в зад»?

– К этому мы еще придем. Привычки и обычаи очень важны. Ими легко овладеть, и они не лишены приятности. Например, никогда не заказывайте капуччино позже десяти тридцати утра. А вот эспрессо можете пить в любое время суток. Вы это знали?

– Нет.

– Только туристы заказывают капуччино после ленча или обеда. Позор. Молоко на полный желудок. – Луиджи выразительно скривился, словно сдерживая приступ рвоты.

Джоэл поднял вверх правую руку.

– Клянусь никогда этого не делать.

– Садитесь. – Луиджи махнул рукой в сторону небольшого столика с двумя стульями. Они сели, расположились поудобнее, и он продолжил: – Итак, комната. Она зарегистрирована на меня, но служащие поставлены в известность, что здесь несколько недель проведет канадский бизнесмен.

– Несколько недель?

– Да, потом переберетесь в другое место. – Луиджи сказал это довольно-таки зловещим тоном, словно полчища убийц уже прибыли в Тревизо и пустились на поиски Бэкмана. – Начиная с этого момента вы все время будете оставлять следы. Помните: что бы вы ни делали, с кем бы ни встречались – все это оставляемые вами следы. Секрет выживания в том, чтобы оставлять как можно меньше следов. Поменьше разговаривайте с людьми. Это относится и к портье у входа, и к горничным. Персонал гостиницы наблюдает за постояльцами, у обслуги хорошая память. Месяцев через шесть кто-то заглянет сюда и начнет спрашивать про вас. У него могут быть с собой ваши фотографии. Он может предложить деньги. И портье вдруг вас вспомнит, в том числе и то, что вы почти не говорите по-итальянски.

– У меня вопрос.

– У меня не так уж много ответов.

– Почему я именно здесь? Почему в стране, на языке которой я не говорю? Почему не Англия или Австралия, где мне куда проще было бы затеряться?

– Решение принимали другие, Марко. Не я.

– Я так и подумал.

– Тогда зачем спрашивать?

– Не знаю. Могу я попросить о переводе?

– Еще один нелепый вопрос.

– Плохая шутка, а не нелепый вопрос.

– Мы можем продолжать?

– Да.

– Первые дни я буду водить вас на ленч и обед. Изучим окрестности, каждый раз это будет новое место. Тревизо – милейший город, в нем масса кафе, и мы обойдем все. А вы должны начать думать о том дне, когда меня не будет рядом. Осторожнее заводите знакомства.

– У меня еще один вопрос.

– Да, Марко.

– Это касается денег. Мне не нравится ходить с пустыми карманами. Собираетесь ли вы назначить мне какое-то содержание? Я мог бы мыть вашу машину или выполнять другую поденную работу.

– Что такое содержание?

– Деньги. На карманные расходы.

– О деньгах не беспокойтесь. Пока за все плачу я. С голоду не умрете.

– Неплохо.

Луиджи извлек из глубин куртки мобильный телефон.

– Это вам.

– Кому же я буду звонить?

– Мне, если что-то понадобится. Мой номер на задней крышке.

Джоэл взял телефон и положил на столик.

– Я хочу есть. Все время мечтаю о неспешном ленче с макаронами, вином и десертом, а также об эспрессо – конечно, в этот час дня не капуччино, Боже упаси, а потом, наверное, о сиесте. Я в Италии уже четыре дня и до сих пор живу на кукурузных хлопьях и бутербродах. Что скажете?

Луиджи посмотрел на часы.

– Я знаю хорошее местечко, но давайте еще немного о делах. Вы ведь не говорите по-итальянски?

Джоэл широко раскрыл глаза и шумно вздохнул, изображая отчаяние.

– Нет, у меня не было необходимости учить итальянский, а также французский, немецкий или какой-то другой язык. Я, видите ли, американец, Луиджи. Моя страна больше, чем вся ваша Европа. А в Америке ничего, кроме английского, не требуется.

– Вы не забыли, что вы канадец?

– Хорошо, но мы, как и американцы, существуем сами по себе.

– Моя задача – обеспечить вашу безопасность.

– Спасибо.

– А для этого вам нужно как можно быстрее и как можно лучше овладеть итальянским.

– Понимаю.

– У вас будет учитель, молодой студент по имени Эрманно. Вам придется заниматься с ним по утрам и потом еще во второй половине дня. Это будет совсем не легко.

– И долго?

– Столько, сколько потребуется. Зависит от вас. Будете усердно работать – через три-четыре месяца твердо встанете на ноги.

– Сколько у вас ушло на английский?

– У меня мать американка. Дома мы говорили по-английски, во всех прочих местах – по-итальянски.

– Тут есть элемент жульничества. На каких еще языках вы говорите?

– На испанском, французском и еще на нескольких. Эрманно – превосходный учитель. Классная комната чуть дальше по этой улице.

– Не здесь, в гостинице?

– Нет-нет, Марко. Не забывайте об оставляемых следах. Что подумают посыльные и горничные, если молодой человек будет проводить по нескольку часов в день в вашем номере?

– Господи Боже!

– Горничная начнет подслушивать под дверью и поймет, что у вас урок. И тут же шепнет хозяину гостиницы. Через день-другой все служащие будут знать, что канадский бизнесмен интенсивно изучает язык. По четыре часа в день!

– Вот ужас! А как насчет ленча?

Выходя из гостиницы, Джоэл постарался улыбнуться портье, коридорному и швейцару, не проронив ни слова. Они прошли один квартал в сторону центра Тревизо, площади Деи Синьори, где было полно галерей и кафе. В полдень движение усилилось, потому что все спешили на ленч. На улице похолодало, но Джоэлу в его новом шерстяном пальто было вполне комфортно. Он изо всех сил старался выглядеть итальянцем.

– На воздухе или внутри? – спросил Луиджи.

– Внутри, – сказал Джоэл, и они нырнули в кафе «Бельтрам», расположенное прямо на площади. Кирпичная печь обогревала помещение в передней комнате, а из дальней доносились заманчивые ароматы еды. Луиджи и главный официант говорили о чем-то одновременно, потом засмеялись, и вскоре у переднего окна отыскался свободный столик.

– Нам везет, – сказал Луиджи, когда они снимали пальто и усаживались. – Сегодня специальное блюдо – faraona con polenta.

– Что бы это могло быть?

– Цесарка с кукурузной кашей.

– А что еще?

Луиджи изучал одну из черных досок, подвешенных к грубой потолочной балке.

– Panzerotti di funghi al burro – пироги с жареными грибами. Conchiglie con cavalfiori – цветная капуста, запеченная в тесте. Spiedino di carne misto alia griglia – кебаб на вертеле из разных видов мяса.

– Я хочу все, что вы перечислили.

– В этом заведении отличное вино.

– Предпочитаю красное.

В течение нескольких минут кафе заполонили местные жители, которые, складывалось впечатление, хорошо знали друг друга. Веселый человечек в грязном белом фартуке пробежал мимо, замедлив шаг ровно настолько, чтобы встретиться глазами с Джоэлом и выслушать, ничего не записывая, оглашенный Луиджи длинный список того, что они собирались попробовать. Кувшин фирменного вина заведения возник на столике вместе с миской подогретого оливкового масла и тарелкой нарезанного хлеба, и Джоэл сразу же приступил к еде. Луиджи принялся объяснять тонкости сервировки ленча и завтрака, детали обычаев и традиций, а также ошибки, совершаемые туристами, старающимися выдать себя за настоящих итальянцев. Словом, урок продолжался.

Хотя Джоэл выпил, смакуя, лишь первый стакан вина, алкоголь сразу ударил ему в голову. Приятное тепло охватило все тело. Он на свободе на много лет раньше срока, сидит в простом маленьком кафе итальянского городка, названия которого он прежде не слышал, пьет замечательное местное вино, вдыхая ароматы вкуснейшей еды. Он улыбался Луиджи, прислушиваясь к его объяснениям, но в какой-то момент незаметно для себя отключился и перенесся совсем в другой мир.

Эрманно уверял, что ему двадцать три, но выглядел не более, чем на шестнадцать. Высокий, болезненно худой, светловолосый и кареглазый, он был больше похож на немца, чем на итальянца. К тому же он отличался крайней застенчивостью и нервозностью, и это первое впечатление Джоэлу не очень понравилось.

Они встретились с Эрманно в крошечной квартирке на третьем этаже изрядно запущенного дома в шести кварталах от гостиницы Джоэла. В ней были три маленькие комнатки – кухня, спальня и гостиная – почти без мебели, но ведь Эрманно студент, и никакая особая обстановка не предполагалась. Квартира выглядела так, будто он только что в ней поселился или съедет в любую минуту.

Они сели за небольшой столик в центре гостиной. Телевизора не было. В комнате оказалось холодно и довольно сумрачно, и Джоэла не покидало ощущение, что его вывели на тайную тропу, по которой тайком переправляют беженцев. Тепло от длившегося два часа ленча стремительно улетучивалось.

Да и нервозность учителя ничуть не улучшала ситуацию.

Когда Эрманно терял нить разговора, в дело тут же вступал Луиджи и быстро разрешал проблемы. Он предложил проводить занятия по утрам с девяти до одиннадцати, делать перерыв на два часа и возобновлять занятия в час тридцать и далее, пока они не устанут. Эрманно и Джоэл с этим согласились, но Джоэла подмывало задать вопрос: если мой новый приятель – студент, то откуда у него время заниматься со мной целые дни напролет? Но он решил промолчать и вернуться к этому позднее.

Вопросов накапливалось все больше и больше.

Эрманно в конце концов расслабился и описал методику занятий. Пока он говорил медленно, акцент был не очень заметен. Но чуть только он начинал тараторить, его английский вполне можно было принять за итальянский. Один раз Луиджи его прервал:

– Эрманно, мне бы хотелось, чтобы вы хотя бы первые несколько дней говорили как можно медленнее.

– Спасибо, – поддакнул Джоэл, как подобало прилежному ученику.

Щеки Эрманно залились краской, и он еле слышно прошептал:

– Извините.

Он вручил Джоэлу стопку учебных пособий – первую часть учебника и маленький магнитофон с двумя кассетами.

– Пленки повторяют учебник, – медленно произнес он. – Сегодня вы должны выучить первый урок и несколько раз прослушать кассеты. Завтра с этого и начнем.

– Занятия будут крайне интенсивными, – добавил Луиджи строго, как будто учитель и ученик этого сами не понимали.

– Где вы изучали английский? – спросил Джоэл.

– В университете, – сказал Эрманно. – В Болонье.

– Значит, в Соединенных Штатах вы не учились?

– Учился, – сказал Эрманно, бросив тревожный взгляд на Луиджи, словно говорить о годах учения в Штатах было крайне нежелательно. В отличие от Луиджи Эрманно явно не производил впечатления профессионала, потому что на его лице все легко прочитывалось.

– Где? – спросил Джоэл, пробуя, как далеко удастся зайти.

– При университете Фурмана, – сказал Эрманно, – в маленькой школе в Южной Каролине.

– Когда вы там были?

Луиджи откашлялся, готовый прийти на помощь.

– У вас будет сколько угодно времени для подобных разговоров. Самое важное для вас, Марко, – забыть английский. Начиная с этого дня вы живете в мире итальянского языка. Все, к чему вы прикасаетесь, имеет итальянское название. Каждая мысль должна быть переведена. Через неделю сами будете делать заказ в ресторане. Через две недели вы начнете видеть сны по-итальянски. Вам предстоит абсолютное и полное погружение в язык и культуру, и дороги назад у вас нет.

– Мы можем начинать по утрам в восемь? – спросил Джоэл.

Эрманно заерзал и наконец сказал:

– Лучше бы в восемь тридцать.

– Хорошо, я приду в восемь тридцать.

Они вышли и направились назад, к площади Деи Синьори. Началась вторая половина дня, уличное движение заметно поутихло, и тротуары почти опустели. Луиджи остановился у кафе «Траттория дель Монто», кивнул в сторону двери и сказал:

– Мы встретимся здесь в восемь и пойдем обедать, хорошо?

– Хорошо.

– Вы знаете, где ваша гостиница?

– Да, альберго.

– У вас есть карта города?

– Да.

– Хорошо, Марко. Вы предоставлены самому себе. – С этими словами Луиджи нырнул в переулок и исчез. Джоэл какое-то время смотрел ему вслед, затем двинулся на главную площадь.

Он чувствовал себя страшно одиноким. Через четыре дня после отъезда из Радли он наконец остался один и был свободен, быть может, даже не находился под наблюдением, хотя он в этом сомневался. Он сразу же решил побродить по городу, погрузиться в себя, как если бы за ним никто не следил. И еще он решил, делая вид, что разглядывает вещи, выставленные в витрине магазина кожаных изделий, что не собирается до конца дней жить, постоянно оглядываясь назад.

Они его не найдут.

Он бродил, пока не оказался на площади Сан-Вито, маленькой площади, на которой в течение семи веков царствовали две церкви – Санта-Лучия и Сан-Вито. Обе были закрыты, но, согласно прибитой к стене старинной медной табличке, должны распахнуть двери в четыре часа. Какие еще заведения закрыты с полудня до четырех?

Бары были не закрыты, но пусты. Джоэл в конце концов набрался мужества и зашел. Отодвинул стул, попридержал дыхание и, когда бармен оказался поблизости, произнес слово «бирра».

Бармен что-то выпалил в ответ, подождал, и какую-то долю секунды Джоэлу хотелось обратиться в бегство. Но он увидел пивной кран, показал на него, полагая, что его намерения недвусмысленны, и бармен потянулся за пустой кружкой.

Первая кружка пива за шесть лет. Оно оказалось холодным, крепким, необычайно вкусным, и он смаковал каждую каплю. Из дальнего конца бара доносились звуки телевизионной мыльной оперы. Джоэл время от времени прислушивался, не понимая ни слова, и отчаянно старался убедить себя в том, что способен выучить язык. Когда он подумал уже, что пора встать и пойти в гостиницу, его взгляд упал на окно.

Мимо бара прошествовал Стеннет.

Джоэл попросил принести ему еще одну кружку пива.

Глава 7

Дэн Сендберг, ветеран «Вашингтон пост», постоянно и подробно освещал дело Бэкмана. В 1998 году он первым сообщил о документах высшей степени секретности, без разрешения вынесенных из Пентагона. Последовавшее за этим расследование ФБР обеспечило его работой на целых полгода – он напечатал восемнадцать статей, причем большинство появились на первой полосе газеты. У него были надежные источники в ЦРУ и ФБР. Он знал партнеров Бэкмана по фирме «Бэкман, Пратт и Боллинг» и провел с ними немало времени. Он выуживал информацию в министерстве юстиции. Он присутствовал в суде в тот день, когда Бэкман неожиданно признал себя виновным и исчез.

Год спустя он выпустил первую из двух книг об этом скандале. Книга разошлась внушительным тиражом 24 000 экземпляров в твердом переплете, вторая – вдвое меньшим.

В ходе дела Сендберг завязал очень важные связи. Одна из них превратилась в весьма ценный, хотя и неожиданный источник информации. За месяц до смерти Джейси Хаббарда Карл Пратт, тоже находившийся тогда под следствием, как и большинство старших партнеров фирмы, связался с Сендбергом и договорился о встрече. Всего во время скандала они встречались раз десять и в конце концов стали собутыльниками. По меньшей мере два раза в год они сбегали в укромное место и обменивались сплетнями.

Через три дня после того, как стало известно о помиловании, Сендберг позвонил Пратту и договорился о встрече в их излюбленном месте, баре колледжа возле Джорджтаунского университета.

Пратт после многодневного запоя выглядел чудовищно. Он заказал водку, Сендберг ограничился пивом.

– Ну, где же ваш приятель? – усмехнулся Сендберг.

– Ясно, что не в тюрьме. – Пратт сделал большой глоток водки и облизнул губы.

– От него ни слова?

– Ни единого. Ни мне, ни другим служащим фирмы.

– Ты бы удивился, если бы он позвонил или заглянул?

– И да и нет. Бэкман приучил нас к сюрпризам. – Еще глоток водки. – Не удивлюсь, если он никогда больше не появится в округе Колумбия. Но если объявится завтра и откроет новую юридическую контору, я тоже не удивлюсь.

– И все же помилование тебя удивило.

– Да, но ведь к этому приложил руку кто-то другой.

– Трудно сказать. – Мимо прошла студентка, и Сендберг окинул ее оценивающим взглядом. Дважды разведенный, он пребывал в состоянии вечной охоты. Он отхлебнул пива и сказал: – Разве его не лишили права заниматься адвокатской практикой? Мне кажется, у него отобрали лицензию.

– Это бы его не остановило. Он открыл бы консалтинговую фирму по связям с правительством или что-то в этом роде. Его специальность – лоббизм, для этого лицензия не требуется. Да половина вашингтонских юристов и дорогу в ближайший суд забыли. Но зато они отлично знают, где находится Капитолийский холм.

– А что скажут его клиенты?

– Они его не дождутся. В Вашингтон Бэкман не вернется. Если ты не разузнал что-то другое.

– Я ничего не узнал. Он исчез. В тюрьме все отказываются говорить. Мне слова не удалось выудить из людей, связанных с пенитенциарной системой.

– И какова же твоя гипотеза? – спросил Пратт, допил водку и явно был готов попросить еще.

– Сегодня я узнал, что девятнадцатого января в самом конце дня Белый дом посетил Тедди Мейнард. Только он и мог выудить помилование из Моргана. Бэкман вышел из тюрьмы, по-видимому, под охраной и исчез.

– Программа защиты свидетелей?

– Что-то в этом роде. ЦРУ и раньше припрятывало людей. Управлению приходится это делать время от времени. Ни в каких бухгалтериях ничего не значится, но деньги на такие дела там есть.

– Зачем им прятать Бэкмана?

– Из мести. Помнишь Олдрича Эймса, самого крупного «крота» иностранной разведки в истории ЦРУ?

– Конечно.

– Теперь он надежно спрятан в федеральной тюрьме. Разве ты не знаешь, что ЦРУ охотно попробовало бы воздействовать на него. Но они не могут, потому что это противозаконно – нельзя брать на мушку американского гражданина ни здесь, ни за границей.

– Бэкман не был их «кротом». Черт возьми, да он просто ненавидел Тедди Мейнарда, и это чувство было взаимным!

– Мейнард не станет его убивать. Он наверняка устроит так, чтобы это удовольствие получил кто-то другой.

Пратт не выдержал и встал.

– Хочешь еще? – спросил он, указывая на почти пустую кружку пива.

– Быть может, чуть погодя. – Сендберг отпил еще глоток.

Пратт вернулся к столику с двойной порцией водки, сел и сказал:

– Значит, ты полагаешь, что дни Бэкмана сочтены?

– Ты спросил, какова моя версия. А какая твоя?

Солидный глоток водки.

– Результат тот же, но достигается другим способом. – Пратт зачем-то окунул палец в водку, как бы размешал ее, затем сунул палец в рот, облизал его и задумался. – Не для печати, ладно?

– Разумеется. – О чем только они ни говорили в последние годы, и, разумеется, это не предназначалось для печати.

– Восемь дней со смерти Хаббарда до признания Бэкмана. Время было очень страшное. Кима Боллинга и меня, куда бы мы ни пошли, круглосуточно охраняли агенты ФБР. Вообще-то это очень странно. ФБР изо всех сил старалось упечь нас за решетку и в то же время считало необходимым охранять. – Еще глоток. Он оглянулся, желая убедиться, что их не подслушивают. Никто не подслушивал. – Были угрозы, очень серьезные действия тех самых людей, что убили Джейси Хаббарда. ФБР нас опрашивало позже, через несколько месяцев после заключения Бэкмана в тюрьму, когда страсти уже поутихли. Мы почувствовали себя несколько спокойнее, но и я, и Боллинг еще два года оплачивали вооруженную охрану. Я до сих пор за рулем все время смотрю в зеркало заднего вида. А бедняга Ким тронулся.

– Кто вам угрожал?

– Те же люди, что хотели бы разыскать Джоэла Бэкмана.

– Кто именно?

– Бэкман и Хаббард заключили сделку на продажу своего продукта саудовцам за несусветные деньги. За очень большие деньги, но все же дешевле, чем обошлась бы саудовцам собственная спутниковая система. Сделка сорвалась. Хаббарда убили. Бэкман поспешил укрыться в тюрьме, и арабов это ничуть не обрадовало. А также и израильтян, потому что те тоже рвались заключить сделку. Они прямо взбесились, узнав, что Хаббард и Бэкман имеют дело с саудовцами. – Он замолчал, отпил глоток, словно ему надо было подкрепиться, чтобы закончить рассказ. – Не забывай еще и тех ребят, что придумали эту хитрую систему.

– А русские?

– По-видимому, они не имеют к этому отношения. Джейси Хаббард обожал азиатских девочек. В последний раз его видели в баре в обществе роскошного длинноногого создания с длинными черными волосами и круглым личиком – откуда-то с обратной стороны нашего шарика. Красный Китай держит в США уйму людей для сбора информации. Китайские студенты американских университетов, бизнесмены, дипломаты – здесь кишат китайцы, вынюхивающие, что происходит. Их разведслужба может похвастать необычайно эффективными агентами. Ради такого дела они, не колеблясь, убрали бы Хаббарда и Бэкмана.

– Ты уверен, что это китайцы?

– Я ни в чем не уверен. Бэкман, быть может, знает, но он никому ничего не сказал. Имей в виду: ЦРУ даже не подозревало о существовании этой спутниковой системы. Их захватили врасплох, что называется, со спущенными штанами, и старик Тедди отчаянно пытается наверстать упущенное.

– Забавы старого Тедди?

– Вот именно. Он задурил Моргану голову разговорами о национальной безопасности. Морган, разумеется, клюнул. Бэкман выходит на свободу. Тедди вывозит его из страны, а затем наблюдает, кто объявится с пистолетом. Для Тедди это беспроигрышная игра.

– Блестяще.

– Это еще мягко сказано, Дэн. Ты только подумай. Когда Джоэл Бэкман встретится с Создателем, об этом никто не узнает. Никто и понятия не имеет, где он сейчас. И, когда найдут его тело, никто не будет знать, кто это такой.

– Если его найдут.

– Вот именно.

– А Бэкман это понимает?

Пратт осушил второй стакан, вытер рот рукавом и усмехнулся:

– Бэкман кто угодно, только не дурак. Но многое из того, что нам известно, всплыло на свет после суда. Он прожил в тюрьме шесть лет и, наверное, думает, что как-нибудь выживет.

Криц заглянул в паб неподалеку от отеля «Коннот» в Лондоне. Легкий дождик усилился, и ему надо было обсохнуть. Миссис Криц осталась в квартирке, которую им предоставил новый наниматель, поэтому Криц мог позволить себе роскошь посидеть в переполненном пабе, где его никто не знает, и пропустить пару пинт пива. Он уже неделю в Лондоне, и оставалась еще неделя до того дня, когда ему предстояло пересечь Атлантику и вернуться в Вашингтон, а там приняться за жалкое занятие лоббирования в пользу компании, которая, среди прочего, поставляет Пентагону дефектные ракеты, но военные их все равно покупают, потому что на службе компании состоят правильные лоббисты.

Он нашел пустую кабинку, которую удалось кое-как разглядеть за облаком табачного дыма, забрался туда и придвинул к себе кружку. Как приятно посидеть одному, не думая о том, что сейчас его кто-то заметит, подойдет и скажет: «Эй, Криц, что ты и другие болваны думаете, допустив вето Бермана?» – а далее последует вся эта неизбежная политическая болтовня.

Он слушал приветствия англичан, здоровавшихся с соседями и прощавшихся с ними перед уходом, и не обращал внимания на табачный дым. Он был один, никому не известен, ни с кем не знаком и наслаждался этим прилюдным уединением.

Но анонимность Крица оказалась мнимой. Откуда-то возник маленький человечек в мятой матросской шапочке, уселся в его кабинке и уставился на него.

– Не возражаете, если я к вам присоединюсь, мистер Криц? – спросил моряк, в улыбке обнажая крупные желтые зубы. Человека с такими омерзительными зубами он бы запомнил.

– Садитесь, – вяло процедил Криц. – Имя у вас есть?

– Бен. – Моряк явно не был британцем, а английский – его родным языком. Лет тридцать, темные волосы и длинный острый нос делали его похожим на грека.

– Фамилии у вас, разумеется, нет? – Криц отпил глоток пива. – Откуда вам известно, как меня зовут?

– Я знаю о вас все.

– Разве я так известен?

– Известностью я бы это не назвал, мистер Криц. Буду краток. Я работаю на людей, которым очень нужно найти Джоэла Бэкмана. Они хорошо заплатят, наличными. Сумка с деньгами, счет в швейцарском банке – как вам будет угодно. Все можно сделать очень быстро, за несколько часов. Вы скажете нам, где он, получите миллион баксов, и никто знать об этом не будет.

– Как вы меня нашли?

– Очень просто, мистер Криц. Мы, чтоб вы знали, профессионалы.

– Шпионы?

– Какая разница? Мы те, кто мы есть, и нам нужно найти Бэкмана. Вопрос в том, хотите ли вы получить миллион баксов?

– Я не знаю, где он.

– Но можете узнать.

– Вероятно.

– Условия принимаете?

– Не за миллион баксов.

– Сколько?

– Я должен подумать.

– Тогда думайте побыстрее.

– А если я не сумею получить информацию?

– Тогда мы больше не увидимся. Этой встречи не было. Все очень просто.

Криц отхлебнул пива и задумался.

– Хорошо, допустим, я могу получить нужную информацию, хотя не вполне в этом уверен. Итак, что, если я ее получу? Что будет дальше?

– Купите билет первого класса на самолет «Люфтганзы» из Далласа в Амстердам. Остановитесь в отеле «Амстел» на Бидденхам-стрит. Мы вас найдем – точно так же, как нашли здесь.

Криц мысленно повторил сказанное, чтобы слова отпечатались в памяти.

– Когда? – спросил он.

– Чем быстрее, тем лучше, мистер Криц. Его ищем не только мы.

Бен исчез столь же стремительно, как и появился. Криц вглядывался в облако табачного дыма и спрашивал себя, не привиделось ли ему все это. Час спустя он вышел из паба, стараясь спрятать лицо под зонтиком. Он был уверен, что за ним следят.

Будут ли следить за ним и в Вашингтоне? Закралось тревожащее чувство, что обязательно будут.

Глава 8

Сиеста не удалась. Не помогли ни вино за ленчем, ни пиво, выпитое днем. Просто слишком многое надо было обдумать.

Помимо всего прочего, он слишком долго отдыхал, в его жизненных системах накопилось слишком много сна. Шесть лет в одиночном заключении низводят человеческий организм до такого пассивного состояния, что сон становится едва ли не основным видом жизнедеятельности. После первых месяцев в Радли Джоэл спал восемь часов ночью и еще немало после ленча, и это было вполне объяснимо – он так мало отдыхал предыдущие двадцать лет, когда днем держал руку на пульсе государства, а до рассвета гонялся за юбками. Через год он спал по девять или даже десять часов в сутки. Чем еще было заняться, кроме чтения и телевизора? Однажды он от скуки провел исследование – один из многих затеянных им потайных опросов путем передачи листка бумаги из камеры в камеру, пока охрана подремывала, и из тридцати семи респондентов его блока почти все спали по одиннадцать часов. Мо, стукач-мафиози, ответил, что спит по шестнадцать часов, хотя его храп можно было услышать и в полдень. Сумасшедший Буйвол Миллер назвал самую маленькую цифру – всего три часа, но бедняга давно лишился рассудка, и Джоэл не принял его ответ во внимание.

Бывали и долгие приступы бессонницы, бесконечное изучение потолка темной камеры и мысли о допущенных ошибках, о детях и внуках, о прошлых унижениях и страхе перед будущим. Иногда несколько недель подряд ему ежедневно давали по таблетке снотворного, но оно не действовало. Джоэл был уверен, что это таблетки-пустышки.

Но все же за шесть лет накопилось слишком много сна. Теперь он чувствовал себя хорошо отдохнувшим. И только мозг его работал сверхурочно.

Он медленно вылез из постели, где в течение часа не сомкнул глаз, и прошлепал к столику, на котором Луиджи оставил ему мобильный телефон. Он подошел с ним к окну, набрал номер, листок с которым был приклеен скотчем к крышке, и после четвертого сигнала услышал знакомый голос.

– Чао, Марко. Come stai?

– Проверяю, работает ли эта штуковина, – сказал Джоэл.

– Вы подумали, что я всучил вам дефектный телефон? – спросил Луиджи.

– Нет, конечно же, нет.

– Как поспали?

– О, просто замечательно. Встретимся за обедом.

– Чао.

Где находится Луиджи? Шныряет поблизости с мобильником в кармане, ожидая его звонка? Следит за его гостиницей? Если Стеннет и водитель все еще в Тревизо, то вместе с Луиджи и Эрманно получается уже четверо «дружков», агентов той или иной службы, призванных не спускать глаз с Джоэла Бэкмана.

Сжимая трубку в руке, он задумался о том, кто еще знает о его звонке. Кто прослушивает? Он посмотрел в окно – может быть, кто-то следит за гостиницей? Или только Луиджи?

Джоэл выкинул эти мысли из головы и сел за стол. Ему хотелось кофе, предпочтительно двойной эспрессо, чтобы чуточку взбодриться, и уж, конечно, не капуччино в этот час дня, но он не мог собраться с духом, чтобы поднять телефонную трубку и заказать кофе в номер. Он как-нибудь справился бы с «хелло» и «кофе», но в ответ посыпятся слова, которых он пока не знает.

Как может человек жить без крепкого кофе? Любимая секретарша когда-то подавала ему ровно в шесть тридцать каждое утро шесть дней в неделю первую чашечку бодрящего кофе по-турецки; он едва не женился на ней. В десять утра Брокер приходил в такое возбуждение, что начинал швырять чем попало в сотрудников и кричать на них, делая по три звонка одновременно и заставляя сенаторов ждать на другом конце провода.

Картинки прошлого не доставили ему удовольствия. Впрочем, так было всегда. Воспоминания накатывались беспрерывно, и все шесть лет в тюрьме он вел с ними отчаянную борьбу, пытаясь освободить память от этого груза.

Теперь он не решился заказать кофе из-за незнания языка. Надо же, а ведь раньше Джоэл Бэкман никогда ничего не боялся. Хотя если ему удавалось отслеживать три сотни законопроектов, движущихся в лабиринтах конгресса, делать сотню телефонных звонков в день, не заглядывая в «Ролодекс» или телефонную книгу, то он, разумеется, сможет запомнить десяток итальянских слов, чтобы заказывать кофе. Он аккуратно разложил на столе учебные материалы, которые вручил ему Эрманно, просмотрел аннотацию. Проверил батарейки маленького магнитофона, кассеты с пленками. Первая страница урока представляла собой довольно грубый цветной рисунок семейной гостиной, где мама, папа и дети смотрят телевизор. Рисунки подписаны по-английски и по-итальянски – дверь и porta, диван и sofa, окно и finestra, картина и quadro и так далее. Мальчик – ragazzo, мать – madre, старик, опиравшийся на палку в углу, оказался дедушкой, или il nonno.

Через несколько страниц пришел черед кухни, затем спальни и ванной. Через час, так и не выпив кофе, Джоэл принялся прогуливаться по комнате, указывая на предметы и произнося их названия по-итальянски: кровать – letto, лампа – lampada, часы – orologio, мыло – sapone. Было предложено несколько глаголов: говорить – parlare, есть – mangiare, пить – bere, думать – pensare. Стоя у маленького зеркала (specchio) в ванной (bagno), он попытался убедить себя в том, что он на самом деле Марко.

– Sono Marco, sono Marco, – повторял он. – Я Марко. Я Марко.

Сначала все это казалось ему очень глупым, но он выбросил эту мысль из головы. Ставки слишком высоки, чтобы цепляться за старое имя, из-за которого его могут убить. Если, превратившись в Марко, он спасет свою шею, то пусть будет Марко.

Марко. Марко. Марко.

Он начал искать слова, которых не было на рисунках. В своем новом словарике он нашел carta igienica – туалетную бумагу, guanciale – подушку, soffitto – потолок. Все имело новое имя, каждый предмет в комнате, в его личном маленьком мире, все, что он в этот момент видел, становилось чем-то новым. Снова и снова его глаза перескакивали со строчки на строчку, и он произносил новое итальянское слово.

А то, что относится к нему лично? У него есть мозг – cervello. Он дотронулся до руки – mano или braccio, ноги – gamba. Он должен дышать – respirare, видеть – vedere, прикасаться – toccare, слышать – sentire, спать – dormire, видеть сны – sognare. Но он отклоняется от главного, подумал он. Завтра Эрманно начнет с первого урока, первого набора слов, уделяя главное внимание простейшим элементам: приветствиям, вежливым оборотам речи, числам от одного до ста, дням недели, месяцам года и даже элементарному алфавиту. Глаголы быть (essere) и иметь (avere) спрягались в настоящем, простом прошедшем и будущем временах.

Когда пришло время обеда, Марко выучил весь первый урок и прослушал его раз десять. Он вышел на улицу – вечер выдался весьма прохладный – и в радостном настроении зашагал в направлении «Тратториа дель Монте», где Луиджи должен его ждать за лучшим столиком с необыкновенными вариантами обеденного меню. Он шел, слегка покачиваясь после нескольких часов зубрежки, перед его глазами промелькнули мопед, велосипед, собака, девочки-двойняшки, и его пронзила жестокая реальность того, что он не знает ни одного из этих слов своего нового языка.

Все это осталось в словарике в гостиничном номере.

В предвкушении вкусной еды он неуклонно приближался к цели, по-прежнему уверенный в том, что он, Марко, вполне способен превратиться в достойного итальянца. Увидев за столиком Луиджи, он радостно приветствовал его:

– Buona sera, signore, come sta?[89]

– Sto bene, grazie, e tu?[90] – ответил тот, с одобрением улыбаясь.

– Molto bene, grazie[91], – сказал Марко.

– Значит, вы занимались? – спросил Луиджи.

– А что мне оставалось делать?

Марко еще не успел развернуть салфетку, как у столика появился официант с оплетенной соломой бутылкой местного красного. Он быстро наполнил бокалы и исчез.

– Эрманно – замечательный учитель, – сказал Луиджи.

– Вы и раньше прибегали к его услугам? – как бы невзначай спросил Марко.

– Да.

– И часто доставляют таких, вроде меня, чтобы превратить в итальянцев?

Луиджи улыбнулся:

– Время от времени.

– Что-то не верится.

– Верьте во что хотите, Марко. Все вокруг – сплошной вымысел.

– Вы говорите, как шпион.

Пожатие плечами, но не ответ.

– На кого вы работаете, Луиджи?

– А вы как думаете?

– В алфавите много всяких букв – ЦРУ, ФБР, АНБ. Или какой-нибудь отдел военной разведки.

– Вам нравится встречаться со мной в этих милых ресторанчиках? – спросил Луиджи.

– Разве у меня есть выбор?

– Конечно. Если вы будете настаивать на этих своих вопросах, мы перестанем встречаться. А когда мы перестанем встречаться, ваша жизнь, и без того хрупкая, не будет стоить и ломаного гроша.

– Мне казалось, что ваша задача – видеть меня живым и здоровым.

– Верно. Поэтому прекратите задавать личные вопросы. Уверяю вас, они останутся без ответа.

Официант, словно по волшебству, появился в нужный момент и положил между ними две большие папки меню, решительно направив разговор посетителей в другое русло. Марко поморщился, увидев список блюд, и это снова напомнило, сколько ему еще предстоит пройти по пути изучения языка. В самом низу он узнал слова caffe, vino, birra.

– Что нам заказать? – спросил он.

– Шеф-повар из Сиены, поэтому он отдает предпочтение тосканским блюдам. Risotto porcini[92] – для начала ничего нет лучше. Я пробовал здесь бифштекс по-флорентийски, это потрясающе.

Марко закрыл меню и глубоко вдохнул ароматы кухни.

– Я возьму и то и другое.

Луиджи тоже захлопнул меню и помахал рукой официанту. Сделав заказ, они несколько минут молча потягивали вино.

– Несколько лет назад, – заговорил Луиджи, – я как-то проснулся утром в маленьком гостиничном номере в Стамбуле. Я был один, в кармане у меня лежали пятьсот долларов и фальшивый паспорт. Я не знал ни слова по-турецки. Мой куратор находился в этом же городе, но, если бы я установил с ним контакт, мне пришлось бы искать другую работу. Ровно через десять месяцев мне следовало вернуться в тот же отель, чтобы встретиться с другом, который должен был вывезти меня из страны.

– На мой взгляд, это рутинная подготовка агента ЦРУ.

– Ошибочка с буквами, – сказал Луиджи, отпил глоток и продолжил: – Я большой любитель поесть, потому и постиг искусство выживания. Я впитывал в себя язык, культуру, все, что меня окружало. Я весьма преуспел, вписался в обстановку и через десять месяцев встретил своего друга, имея в кармане больше тысячи долларов.

– Итальянский, английский, французский, испанский, турецкий – какие еще?

– Русский. Они как-то на год бросили меня в Сталинграде[93].

Марко едва не спросил, кто такие они, но решил этого не делать. Ответа все равно не будет, да к тому же ему казалось, что он знает ответ.

– Выходит, меня здесь бросили? – спросил он.

Официант поставил на стол корзинку с разными сортами хлеба и маленькую мисочку оливкового масла. Луиджи начал макать хлеб в масло и жевать, и вопрос был то ли забыт, то ли проигнорирован. Последовало новое блюдо, маленькая тарелка с ветчиной и салями с оливками, и разговор забуксовал. Луиджи – разведчик или контрразведчик, или оперативный работник, или агент той или иной породы, или просто инструктор, или связной, а может быть, и внештатный сотрудник из местных, но, прежде и превыше всего, он итальянец. Никакая профессиональная подготовка не могла отвлечь его внимание от первоочередной задачи – накрытого стола.

Во время еды он сменил тему разговора и рассказывал о строгих правилах настоящего итальянского обеда. Сначала antipasti, закуски, – обычно это тарелка с разными сортами мяса, такая и стояла у них на столе. Затем первое блюдо, primi, – как правило, это внушительная порция макарон, риса, суп, или polenta, назначение которого в том, чтобы слегка подразмять желудок перед главным блюдом, secondi, – чаще всего это изрядное количество говядины, свинины, рыбы, цыплят или барашка. Будьте осторожны с десертом, зловеще предупредил Луиджи, оглянувшись, чтобы убедиться, что официант не слышит. Он печально покачал головой, объясняя, что многие, даже хорошие, рестораны закупают кондитерские изделия на стороне, а не пекут сами, и они переслащены и настолько пропитаны дешевыми ликерами, что становятся смертельно опасными для зубов.

Марко всем своим видом показал, что потрясен этим национальным скандалом.

– Выучите слово gelato, – сказал Луиджи, и глаза его вновь заблестели.

– Мороженое, – сказал Марко.

– Браво. Лучшее в мире. Чуть дальше по улице есть gelateria. Мы пойдем туда после обеда.

Еду в номер подавали до полуночи. В 23.55 Марко медленно поднял телефонную трубку и дважды нажал кнопку 4. Шумно сглотнул и задержал дыхание. Он в течение тридцати минут репетировал предстоящий разговор.

После нескольких безнадежных гудков, когда уже хотел положить трубку на рычаг, он услышал сонный голос:

– Buona sera[94].

Марко зажмурился и решился.

– Buona sera. Vorrei un caffe, per favore. Un espresso doppio.

– Si, latte e zucchero?

– No, senza latte e zucchero.

– Si, cinque minuti.[95]

– Grazie. – Марко быстро положил трубку во избежание дальнейших расспросов, хотя, учитывая вялый голос на другом конце провода, он сильно сомневался в том, что расспросы последуют. Он вскочил на ноги, выбросил вверх сжатую в кулак руку и стукнул себя по плечу в знак успешного завершения первого разговора по-итальянски. Никаких затруднений. Обе стороны хорошо поняли друг друга.

В час ночи он все еще смаковал двойной эспрессо, хотя кофе остыл и в комнате было прохладно. Он находился в середине третьего урока, ко сну его совсем не клонило, и он подумывал, не вызубрить ли весь учебник к первой встрече с Эрманно.

Он постучал в его квартиру на десять минут раньше условленного времени. Это был пробный шар. Хотя он внутренне этому противился, все же импульсивно вернулся к привычному образу действий. На десять минут раньше или на двадцать минут позже – не столь уж важно. Ожидая в безликом коридоре, он вдруг вспомнил встречу на высоком уровне, которую устраивал в громадном конференц-зале. Зал был полон руководителями корпораций и начальством ряда федеральных агентств – всех их пригласил Брокер. Хотя конференц-зал находился в полусотне шагов по коридору от его кабинета, он явился с опозданием на двадцать минут, извинился и объяснил, что его задержал телефонный разговор с премьер-министром какой-то небольшой страны.

Мелкие, жалкие, неприличные игры, в которые он играл.

На Эрманно его ранний приход, похоже, не произвел впечатления. Он заставил ученика прождать пять минут, прежде чем с застенчивой улыбкой открыл дверь.

– Buon giorno, signor Lazzeri.

– Buon giorno, Ermanno. Come stai?

– Molto bene, grazie, e tu?

– Molto bene, grazie.

Эрманно распахнул дверь и широким жестом предложил ученику войти:

– Prego.

Марко вошел и снова был поражен тем, что квартира почти пуста и похожа на временное пристанище. Он положил учебник на маленький столик в центре комнаты, а пальто решил не снимать. Температура на улице была градусов двенадцать, и в квартирке было ненамного теплее.

– Vorrebbe un caffe? – спросил Эрманно. – Хотите кофе?

– Si, grazie. – Он спал часа два, от четырех до шести, затем принял душ, оделся и прошелся по улицам Тревизо. Ему удалось найти открытый в такую рань бар, где собирались джентльмены, пили эспрессо и говорили все одновременно. Марко хотелось еще и еще кофе, но вдруг сильно захотелось чего-нибудь пожевать. Рогалик, сдобную булочку или чего-то в этом роде, но он еще пока не знал, как они называются. Он решил, что потерпит голод до полудня, когда они снова встретятся с Луиджи и совершат новый набег на итальянскую кухню.

– Вы ведь студент? – спросил он, когда Эрманно вернулся из кухни с двумя маленькими чашками кофе.

– Non inglese, Marco, non inglese[96].

Так пришел конец английскому. Внезапное, жестокое, окончательное прощание с родным языком. Эрманно устроился с одной стороны столика, Марко – с другой и ровно в восемь тридцать они вместе обратились к первой странице первого урока. Марко прочитал вслух первый диалог на итальянском, Эрманно мягко его поправлял, хотя подготовка ученика к уроку явно произвела на него впечатление. Он хорошо запомнил слова, хотя произношение оставляло желать лучшего. Спустя час Эрманно начал указывать на различные предметы в комнате – ковер, книга, журнал, стул, одеяло, занавески, радиоприемник, пол, стена, рюкзак, – и Марко с легкостью их называл. С заметно улучшившимся произношением он выпалил весь перечень вежливых выражений – добрый день, как вы поживаете, спасибо, хорошо, пожалуйста, до встречи, до свидания, доброй ночи – и еще десятка три других. Точно так же он без запинки назвал дни недели и месяцы года. Через два часа первый урок был пройден и усвоен, и Эрманно спросил, хочет ли ученик сделать перерыв. Нет. Они перешли ко второму уроку, новому словарику длиной в страницу, который Марко уже выучил, и новому диалогу, который Марко прочитал вполне прилично.

– Вижу, вы готовились, – сказал Эрманно по-английски.

– Non inglese, Ermanno, non inglese, – поправил его Марко.

Соревнование продолжалось – кто проявит больше выдержки. К полудню учитель выбился из сил и попросил сделать перерыв. Оба вздохнули с облегчением, услышав стук в дверь и голос Луиджи в коридоре. Он вошел и увидел обоих за маленьким, заваленным бумагами столиком. Выглядели они так, будто в течение нескольких часов занимались вольной борьбой.

– Come va? – спросил Луиджи. – Как идут дела?

Эрманно устало посмотрел на него и сказал:

– Molto intenso. – Очень интенсивно.

– Vorrei pranzare, – заявил Марко, вставая. – Я бы не отказался от ленча.

Марко надеялся, что во время приятного ленча они для передышки хоть на пару минут перейдут на английский, что избавит его от необходимости все время напрягаться и переводить каждое услышанное слово. Но после восторженного описания учителем их утреннего урока, Луиджи почувствовал вдохновение продолжить погружение в названия блюд, хотя бы некоторых. В меню не было ни единого английского слова, и после того, как Луиджи представил несколько блюд на непонятном итальянском, Марко поднял вверх руки и капитулировал:

– Все, хватит. Не слышу и не произношу ни единого итальянского слова в течение часа.

– А как же заказать вам ленч?

– Я съем ваш. – Марко отхлебнул красного вина и попробовал расслабиться.

– Ну ладно. Думаю, в течение часа мы можем себе позволить говорить по-английски.

– Grazie, – сказал Марко и только потом понял, что сделал что-то не то.

Глава 9

На следующее утро посреди урока Марко внезапно прервал заведенный порядок. Оборвав особенно занудный диалог, он, игнорируя итальянский, заявил:

– Вы не студент.

Эрманно поднял глаза от книжки, выдержал паузу и сказал:

– Non inglese, Marco. Soltano Italiano. – Только по-итальянски.

– Я уже обалдел от итальянского, ясно? Вы не студент.

Ложь плохо давалась Эрманно, и он довольно долго молчал.

– Студент, – наконец произнес он не очень уверенно.

– Мне так не кажется. Вы, насколько я могу судить, не ходите на лекции и целые дни занимаетесь со мной.

– А если у меня лекции по вечерам? Какое это имеет значение?

– Вы нигде не учитесь. Я не вижу здесь книг, студенческих газет и прочей ерунды, которую повсюду разбрасывают студенты.

– Быть может, все это в другой комнате.

– Покажите.

– Зачем? Разве это так важно?

– Я думаю, что вы работаете на тех же людей, что и Луиджи.

– И если это так?

– Я хочу знать, кто они такие.

– Предположим, я не знаю. Почему это вас занимает? Ваша задача – овладеть итальянским.

– Давно вы живете здесь, в этой квартире?

– Я не обязан отвечать на ваши вопросы.

– Понимаете, мне кажется, вы появились здесь лишь на прошлой неделе, это своего рода явочная квартира, а вы не тот, за кого себя выдаете.

– Значит, мы с вами в одинаковом положении. – Внезапно Эрманно встал и прошел через крошечную кухню в заднюю комнату. Он вернулся с какими-то бумагами и положил их на столик перед Марко. Это был пакет регистрационных документов университета Болоньи с почтовой наклейкой, на которой значились имя Эрманно Роскони и адрес квартиры, где они сидели.

– Мне скоро надо идти на занятия, – сказал Эрманно. – Хотите кофе?

Марко пробежал глазами бумаги, поняв их общий смысл.

– Да, пожалуйста, – сказал он.

Такие бумаги ничего не стоило подделать. Но если это фальшивки, то весьма высокого качества. Эрманно исчез на кухне, послышался шум воды из открытого крана.

Марко отодвинул стул от столика и сказал:

– Я хочу пройтись вокруг квартала. Мне нужно проветрить голову.

Обеденный ритуал несколько изменился. Луиджи встретил его у входа в табачную лавку, выходившую на площадь Деи Синьори, и они направились по оживленному переулку. Торговцы уже закрывали лавки. Стемнело и похолодало, и тепло одетые бизнесмены спешили по домам, надвинув пониже шляпы и закутавшись в шарфы.

Луиджи шел, глубоко засунув руки в перчатках в карманы доходившей ему до колен грубой штормовки, которая могла как достаться ему в наследство от деда, так и быть купленной в несусветно дорогом миланском бутике. Как бы то ни было, она выглядела стильно, и Марко в который раз позавидовал небрежной элегантности своего куратора.

Луиджи не спешил и, по-видимому, получал удовольствие от холода. Он бросил несколько замечаний по-итальянски, но Марко не стал ему подыгрывать.

– По-английски, Луиджи, – дважды повторил он. – Мне не хватает английского.

– Хорошо. Как прошел второй день занятий?

– Прекрасно. Эрманно великолепен. Никакого чувства юмора, но учитель он превосходный.

– Вы делаете успехи?

– Может ли быть иначе?

– Эрманно сказал мне, что вы хорошо слышите итальянский.

– Эрманно – никудышный обманщик, и вам это отлично известно. Я стараюсь изо всех сил, потому что от этого многое зависит. Он гоняет меня по шесть часов в день, и вечером я еще часа три зубрю. Так что успехи, можно сказать, неизбежны.

– Вы усердно занимаетесь, – констатировал Луиджи и внезапно остановился у крошечного заведения. – Теперь надо пообедать.

Марко недовольно оглядел фронтон, не превышавший в длину и пяти метров. Три столика примостились к окну, полно посетителей.

– Вы уверены? – спросил он.

– Вполне. Это очень хорошее место. Легкие закуски и все прочее. Вы будете есть один. Я не составлю вам компанию.

Марко посмотрел на него удивленно, хотел было запротестовать, но тут же осекся, улыбнулся и не без удовольствия принял вызов.

– Меню увидите на грифельной доске над кассой. Никакого английского. Сначала сделайте заказ, заплатите и получите еду в конце прилавка. Там можно и сесть, если посчастливится найти стул. Чаевые включены.

– Специализация заведения? – спросил Марко.

– Ветчина и пицца с артишоками здесь отменные. А также panini[97]. Встретимся через час вон там, у фонтана.

Марко стиснул зубы и вошел в кафе – один. Стоя позади двух молодых женщин, он отчаянно рыскал глазами по грифельной доске в поисках того, что смог бы произнести. К черту вкус. Важно заказать и заплатить. К счастью, кассиршей оказалась дама средних лет, приветливо ему улыбнувшаяся. Марко произнес вежливое buona sera и, прежде чем она успела выпалить что-нибудь в ответ, заказал "panino prosciutto e formaggio – сандвич с ветчиной и сыром – и кока-колу.

Старая добрая кока-кола. Одна на всех языках.

Кассовый аппарат затрещал, и женщина произнесла несколько слов, которые он не разобрал. Но он продолжал улыбаться и сказал «Si», затем протянул купюру в двадцать евро, несомненно, достаточно для оплаты покупки и получения некоторой сдачи. Сработало. Вместе со сдачей он получил талон.

– Numero sessantasette, – сказала она. – Номер шестьдесят семь.

С талоном в руке он медленно двинулся вдоль прилавка к окну кухни. Никто не таращился на него, никто не обращал внимания. Неужели ему и в самом деле удалось сойти за итальянца, за местного жителя? Или же он настолько явно выглядит иностранцем, что местные даже не удостаивают его вниманием? Он быстро выработал в себе привычку оценивать, как одеты люди, и был уверен, что другие точно так же оценивают и его. Говорил же ему Луиджи, что жители Северной Италии гораздо больше озабочены стилем и внешним видом, нежели американцы. Здесь гораздо больше сшитых на заказ пиджаков и брюк, больше джемперов и галстуков. Гораздо меньше хлопчатобумажных тканей, спортивного вида рубашек или других вещей, свидетельствующих о безразличии к внешнему виду.

Луиджи или тот, кто собрал его гардероб, вне всякого сомнения, оплаченный американскими налогоплательщиками, знал, что делал. Для человека, в течение шести лет таскавшего одну и ту же тюремную хламиду, Марко быстро приспосабливался ко всему итальянскому.

Он следил затем, как тарелки с едой выскакивают на прилавок рядом с грилем. Минут через десять появился толстенный сандвич. Служитель подхватил его, снял талон и крикнул:

– Numero sessantasette!

Марко, не говоря ни слова, шагнул вперед и протянул талон. Затем появилась кока-кола. Он нашел место за маленьким угловым столиком и насладился обедом в одиночестве. В кафе было тесно и шумно, посетители, жившие или работавшие поблизости, наверняка знали друг друга. Ритуал долгого приветствия состоял из объятий и поцелуев, прощание длилось еще дольше. Стояние в очереди в кассу их ничуть не огорчало, хотя для итальянцев идея выстраиваться в затылок один за другим явно непереносима. Дома, в Америке, не было бы недостатка в грубых словечках и, пожалуй, окриках кассира.

В стране, где трехсотлетний дом считается новым, время идет по-другому. Еда должна доставлять удовольствие, даже в крохотном кафе с несколькими столиками. Люди, что сидели рядом с Джоэлом, казалось, намеревались часами жевать свою пиццу и сандвичи. Просто о столь многом надо было поговорить!

Иссушающий мозги ритм тюремной жизни притупил все его чувства. Он тренировал мозг, прочитывая по восемь книг в неделю, но даже это было скорее средством избавления, а не познания. Два дня интенсивного изучения спряжений, особенностей произношения и прослушивания кассет привели его к крайнему умственному истощению.

Поэтому сейчас Джоэл впитывал звуки итальянского, даже не пытаясь понять их смысл. Ему нравились ритм и певучесть этого языка, даже итальянский смех. То и дело он схватывал то или иное слово, особенно когда люди здоровались или прощались, и считал это определенным прогрессом. Видя перед собой семьи, друзей, он чувствовал себя очень одиноким, но не позволял себе сосредотачиваться на этих мыслях. Одиночество – это двадцать три часа в сутки в камере, почти без писем, в компании разве что книжки в мягкой обложке. Он хорошо знал, что такое одиночество, а теперь словно оказался на шумном пляже.

Марко старался растянуть свой сандвич с ветчиной и сыром, но понимал, что надолго его не хватит. Он напоминал себе в следующий раз заказать жаркое, потому что с ним можно долго возиться, даже когда оно остынет, и таким образом продлить обед куда дольше, чем это считалось бы нормальным дома, в Америке. Он неохотно поднялся из-за стола. Почти через час после входа в кафе он расстался с его теплой атмосферой и направился к фонтану, вода в котором была отключена во избежание замерзания. Через несколько минут появился Луиджи, он словно прятался где-то рядом, в тени, и ждал. Несмотря на холод, он предложил мороженое, но Марко уже дрожал. Они дошли до гостиницы и пожелали друг другу доброй ночи.

Местный куратор Луиджи пользовался дипломатическим прикрытием, числясь в консульстве США в Милане. Его звали Уайтекер, и Бэкман менее всего занимал его внимание.

Бэкман никак не был связан ни с разведкой, ни с контрразведкой, а у Уайтекера было полно забот по этой части, и его мало интересовал бывший вашингтонский воротила, спрятанный в Италии. Однако он прилежно составлял ежедневные отчеты и отправлял их в Лэнгли. Там их получала и прочитывала Джулия Джавьер, имевшая доступ к самому Мейнарду. Именно из-за ее интереса к Бэкману и проявлял в Милане такое усердие Уайтекер. В ином случае никакой необходимости в ежедневных отчетах и не возникло бы.

Отчетов требовал Тедди.

Мисс Джавьер вызвали в его кабинет на седьмом этаже, в «шефский отсек», как он именовался в Лэнгли. Она переступила порог «командного пункта» – так Тедди предпочитал называть свой офис – и, как всегда, увидела шефа в конце длинного стола для совещаний. Мейнард возвышался в кресле-каталке, сиденье которого подняли в верхнее положение, и был закутан в пледы от груди до ног. Одетый в обычный черный костюм, он склонился над кипой донесений. Рядом стоял Хоби, готовый в любую минуту подать чашечку гнусного зеленого чая, который, был убежден Тедди, поддерживал в нем жизнь.

Едва живой, подумала Джулия Джавьер, впрочем, эта мысль не оставляла ее многие годы.

Поскольку кофе Джулия не пила, а к такому чаю не прикасалась, она так ничего и не попросила. Она заняла свое обычное место справа от шефа, своего рода место для свидетелей, куда усаживали всех посетителей – его правое ухо улавливало куда больше левого, – и он устало выдавил:

– Привет, Джулия.

Хоби, как всегда, устроился напротив, готовый записать разговор. Каждый звук на «командном пункте» улавливала самая точная записывающая аппаратура, венец современной технологии, но Хоби тем не менее соблюдал ритуал записи едва ли не каждого слова.

– Проинформируй меня о Бэкмане, – сказал Тедди. Устный доклад предполагался кратким, конкретным, без лишних слов.

Джулия просмотрела записи, откашлялась и начала говорить в потайные микрофоны:

– Он прибыл на место, в Тревизо, приятный маленький городок в Северной Италии. Провел там три полных дня, похоже, он неплохо адаптируется. Наш агент поддерживает с ним постоянный контакт, учитель языка – из местных, работает хорошо. У Бэкмана нет денег и паспорта, и пока он охотно общается с агентом. Он не пользовался телефоном в номере, не пользовался и мобильным телефоном, за исключением одного звонка нашему человеку. Он не проявил желания изучить город, побродить в одиночестве. Очевидно, тюремные привычки преодолеваются с трудом. Он не отходит далеко от гостиницы. Когда он не на занятиях и не ест в ресторане, то сидит в гостиничном номере и учит итальянский.

– Есть успехи?

– Неплохие. Ему пятьдесят два года, в этом возрасте язык дается нелегко.

– Я выучил арабский в шестьдесят, – гордо сказал Тедди таким тоном, будто шестьдесят ему исполнилось сто лет назад.

– Да, я знаю, – сказала Джулия. В Лэнгли это знали все. – Он занимается исключительно усердно и делает успехи, но прошло всего три дня. Учитель им доволен.

– О чем он говорит?

– Только не о прошлом, не о прежних друзьях или врагах. Для нас ничего интересного. Он как бы выключил прошлое, по крайней мере на время. Беседы в основном касаются его нового жилья, культуры и языка.

– Его настроение?

– Он только что вышел из тюрьмы, причем на четырнадцать лет раньше срока, и наслаждается итальянской кухней, хорошим вином. Он абсолютно счастлив. Похоже, не скучает по дому, но ведь фактически у него и дома-то нет. Никаких разговоров о семье.

– Здоровье?

– Неплохое. Кашель прошел. Он хорошо спит. Ни на что не жалуется.

– Много пьет?

– Очень умеренно. Наслаждается вином за ленчем и обедом, выпивает кружку пива в соседнем баре, ничего лишнего.

– Давайте попробуем добавить спиртного, вдруг заговорит.

– Мы это планируем.

– Он в безопасности?

– Все прослушивается – телефоны, гостиничный номер, уроки языка, ленчи, обеды. Микрофоны запрятаны даже в его штиблеты. В обе пары. В подкладку пальто вшит «Пик-30». Мы отслеживаем его повсюду.

– Значит, мы не можем его потерять?

– Он адвокат, а не шпион. По крайней мере пока он наслаждается свободой и делает то, что ему говорят.

– Этот человек совсем не глуп. Помните об этом, Джулия. Бэкман знает, что его хотели бы найти малоприятные люди.

– Верно, но сейчас он как дитя, льнущее к матери.

– Он сам чувствует, что находится в безопасности?

– С учетом обстоятельств – да.

– Тогда давайте его припугнем.

– Сейчас?

– Да. – Тедди начал тереть глаза и отпил глоток чая. – А что его сын?

– Наблюдение третьей степени. В Калпепере, штат Виргиния, практически ничего не происходит. Если Бэкман попытается с кем-нибудь связаться, то это наверняка будет Нил Бэкман. Но мы узнаем об этом в Италии раньше, чем в Калпепере.

– Сын – единственный человек, которому он доверяет, – сказал Тедди. Джулия повторяла это не раз.

– Совершенно верно.

Выдержав долгую паузу, Мейнард спросил:

– Что-нибудь еще, Джулия?

– Он пишет письма матери в Окленд.

– Очень мило, – улыбнулся Тедди. – Мы их читаем?

– Да, наш агент вчера сфотографировал черновик письма, и мы только что его получили. Бэкман прячет послание между страницами местного туристического журнала в гостиничном номере.

– Длинное?

– Два абзаца. Видимо, еще не дописал.

– Прочтите его мне, – сказал Тедди, откинулся на спинку кресла-каталки и закрыл глаза.

Джулия порылась в бумагах и нацепила на нос очки.

– Без даты, написано от руки, и это проблема, потому что почерк у Бэкмана чудовищный.

Второй абзац:

Джулия отложила листок и сказала:

– Дальше он не продвинулся.

Тедди открыл глаза.

– Ты считаешь, он настолько глуп, что отправит это письмо?

– Нет. Просто он писал ей раз в неделю в течение многих лет. Это привычка, не лишенная терапевтического эффекта. Ему нужно с кем-то говорить.

– Мы проверяем ее почту?

– Да, то немногое, что она получает.

– Хорошо. Напугайте его посильнее и доложите.

– Слушаю, сэр. – Джулия собрала бумаги и вышла из комнаты. Тедди взял в руки отчет и нацепил на нос очки. Хоби удалился в маленькую кухню, смежную с кабинетом.

Телефон матери Бэкмана в доме для престарелых в Окленде прослушивался, и пока это ничего не дало. В день объявления президентского помилования позвонили два старых друга, задали уйму вопросов и сдержанно поздравили мать Бэкмана, но она была так напугана, что ей дали снотворное, и она почти все время спала. Никто из внуков – троих, произведенных на свет Бэкманом и тремя его женами, – ни разу не звонил ей за последние полгода.

Лидия Бэкман пережила три инсульта и оказалась прикована к инвалидному креслу. Когда карьера сына была в зените, она жила в относительной роскоши в просторной квартире с круглосуточной сиделкой. Его тюремное заключение положило этому конец, и ей пришлось перебраться в дом призрения, где она жила рядом с сотнями других престарелых.

Конечно, Бэкман не станет устанавливать с ней контакт.

Глава 10

Проведя несколько дней в грезах о деньгах, Криц начал их тратить, правда, пока лишь мысленно. Получив деньги, он не станет работать на скользкого оборонного подрядчика, и ничто его не заставит сгонять публику на лекции. (Кстати, он отнюдь не был убежден, что публика горит желанием его слушать, несмотря на все уверения организатора.)

Криц подумывал о выходе в отставку. Исчезнуть куда-нибудь подальше от Вашингтона и всех врагов, которых он там себе нажил, на берег моря, и чтобы на причале покачивалась парусная лодка. Или уехать в Швейцарию, поближе к ново-обретенному богатству, хранящемуся в новом банке, свободному от налогообложения и растущему ото дня ко дню.

Он сделал телефонный звонок и оставил лондонскую квартиру за собой еще на несколько дней. Он разрешил миссис Криц позволять себе немного больше в лондонских магазинах. Она тоже устала от Вашингтона и заслужила более приятную жизнь.

Отчасти из-за помутнения мозгов на почве алчности, отчасти по причине природного скудоумия, а также ввиду отсутствия какого-либо опыта в делах разведки Криц сразу же совершил несколько грубейших ошибок. Для человека, поднаторевшего в вашингтонских играх, эти ошибки были непростительны.

Во-первых, он воспользовался телефоном в арендуемой квартире, что позволяло определить его точное местонахождение. Он позвонил Джебу Придди, сотруднику ЦРУ, в течение последних четырех лет прикомандированному к Белому дому. Придди все еще находился на этом посту, хотя ожидалось, что очень скоро ему придется вернуться обратно в Лэнгли. Новый президент начал обустраиваться, все дела пребывали в хаотическом состоянии, сказал Придди, несколько раздраженный телефонным звонком. С Крицем они никогда близки не были, и Придди сразу же понял, что этот парень намерен что-то у него выведать. В конце концов Криц сказал, что хочет разыскать старого приятеля, старшего аналитика ЦРУ, с которым когда-то сыграл не одну партию в гольф. Его зовут Дейли, Эддисон Дейли, он уехал из Вашингтона, получив назначение в какую-то азиатскую страну. Не знает ли Придди, где он сейчас?

Эддисона Дейли перевели обратно в Лэнгли, и Придди был с ним отлично знаком.

– Это имя я слышал, – сказал он. – Быть может, мне удастся его найти. Как мне с вами связаться?

Криц дал ему телефон лондонской квартиры. Придди связался с Эддисоном Дейли и рассказал о своих подозрениях. Дейли включил магнитофон и позвонил в Лондон по линии, защищенной от прослушивания. Криц поднял трубку и выразил непомерный восторг по поводу звонка старого друга. Он болтал о том, как прекрасна стала жизнь после расставания с Белым домом, после многих лет политических игрищ, как хорошо снова чувствовать себя частным лицом. Он горит желанием возобновить старую дружбу и со всей серьезностью размышляет о гольфе.

Дейли искусно ему подыгрывал. Сказал, что тоже подумывает об отставке – он уже тридцать лет тянет лямку – и все чаще ловит себя на мысли о более спокойной жизни.

– Как там Тедди? – поинтересовался Криц. – А новый президент? Что думают в Вашингтоне о новой администрации?

– Мало что меняется, – задумчиво сказал Дейли, – просто одна кучка болванов сменила другую. Кстати, как поживает бывший президент Морган?

Криц этого не знал, он с ним не говорил, да и вообще давно не может с ним связаться. Когда разговор начал выдыхаться, Криц, подавив неловкий смешок, спросил:

– Интересно, видел ли кто-нибудь Джоэла Бэкмана?

Дейли тоже выдавил смешок – уж больно понравилась ему эта шутка.

– Нет, – сказал он. – Думаю, парня надежно спрятали.

– Еще бы.

Криц обещал позвонить сразу по возвращении в Вашингтон. Они пройдут восемнадцать лунок в одном из лучших клубов, потом выпьют, как в старое доброе время.

«Какое еще старое доброе время?» – спросил себя Дейли, положив трубку.

Час спустя этот разговор воспроизвели для Тедди Мейнарда.

Поскольку первые два звонка оказались в известной мере многообещающими, Криц продолжил в том же духе. Его всегда отличала маниакальная привязанность к телефону. Он был горячим сторонником стрельбы дробью – чем больше звонков, тем больше попаданий. Постепенно в общих чертах у него сложился план действий. Еще один старый приятель был когда-то старшим сотрудником канцелярии председателя сенатского комитета по делам разведки и, хотя теперь превратился в лоббиста с обширными связями, предположительно сохранил тесные связи с ЦРУ.

Они поговорили о политике, о гольфе, а потом, к несказанной радости Крица, приятель спросил, о чем все-таки думал президент Морган, когда помиловал графа Монго, крупнейшего неплательщика налогов в истории Америки. Криц уверил собеседника, что лично он был против, а потом сумел перевести разговор на другое нашумевшее помилование.

– Какие ходят сплетни о Бэкмане? – спросил он.

– Ну, сам знаешь, – ответил приятель.

– Конечно, но где Мейнард его спрятал? Вот загадка.

– Значит, этим занималось ЦРУ?

– Ну разумеется, – авторитетно заявил Криц. – Кто еще был в состоянии вывезти его из страны под покровом ночи?

– Это интересно, – сказал приятель и замолк. Криц настойчиво предложил позавтракать на следующей неделе, и на том разговор иссяк.

Неистово набирая номера телефонов, Криц в который уже раз восхищался бесконечностью списка своих контактов. Все-таки власть сопряжена с кое-какими преимуществами.

Джоэл, по-иному – Марко, попрощался с Эрманно в семнадцать тридцать после трехчасового, практически без перерывов, урока. Оба были измотаны.

Холодный воздух проветрил ему голову, пока он гулял по узким улицам Тревизо. Второй день подряд он заглядывал в маленький бар на углу и заказывал пиво. Он сел у окна и смотрел, как местные жители спешат по своим делам, кто-то – домой, кто-то – торопливо делая покупки к обеду. В баре было тепло и накурено, и Марко снова мысленно перенесся в тюрьму. Он ничего не мог с собой поделать – перемена была слишком резкой, свобода – чересчур внезапной. Где-то в глубине души все еще гнездился страх, что он проснется, запертый в камере и какой-то шутник будет заливаться вдали истерическим смехом.

После пива он выпил эспрессо и вышел на темную улицу, глубоко засунув руки в карманы пальто. Повернув за угол, он увидел свою гостиницу, а потом заметил и Луиджи, который прогуливался по тротуару с сигаретой во рту. Вид у него был встревоженный. Марко перешел на другую сторону улицы, Луиджи последовал за ним.

– Мы немедленно уезжаем, – сказал он.

– Почему? – спросил Марко, оглянувшись, словно ища глазами злоумышленников.

– Потом объясню. На вашей кровати дорожная сумка. Сложите побыстрее вещи. Я подожду здесь.

– А если я не хочу уезжать? – поинтересовался Марко.

Луиджи сжал левое запястье, на мгновение задумался и улыбнулся, не разомкнув плотно сжатых губ.

– В таком случае вы не продержитесь и двадцати четырех часов, – сказал он зловещим голосом. – Уж поверьте мне, пожалуйста.

Марко взбежал по лестнице и, почти достигнув своего номера, вдруг понял, что резкая боль в животе возникла не от одышки, а от страха.

Что случилось? Что Луиджи увидел или услышал или о чем был проинформирован? И прежде всего – кто такой сам Луиджи, от кого он получает приказы? Доставая одежду из шкафа и швыряя ее на кровать, Марко задавал себе все эти вопросы и еще много других. Когда вещи были упакованы, он на минутку присел и попытался собраться с мыслями. Он глубоко вбирал в себя воздух, медленно выдыхал и говорил себе, что все происходящее – не что иное, как часть игры.

Неужели ему вечно придется спасаться бегством? Всегда торопливо паковаться, убегая из одного дома и скрываясь в другом? Вырваться из тюрьмы, конечно, здорово, но за все приходится расплачиваться.

Каким образом его так быстро сумели найти? Ведь в Тревизо он всего четыре дня.

Постепенно совладав с собой, он медленно прошел по коридору, спустился по лестнице, пересек вестибюль, кивнул разинувшему рот, но сохранявшему молчание портье и вышел на улицу. Луиджи взял его сумку, запихнул ее в багажник маленького «фиата». Они не успели и парой слов обменяться, как очутились на окраине Тревизо.

– Итак, Луиджи, в чем дело? – спросил Марко.

– Смена декораций.

– Понял. Почему?

– Очень веские причины.

– Ну да, конечно. Очень внятное объяснение.

Луиджи правил левой рукой, резко переключал передачи правой, прижимал педаль газа к полу и почти не пользовался тормозами. Марко был озадачен уже тем, как итальянцы могут проводить два с половиной часа в безделье за ленчем, а затем прыгать в машины и в течение десяти минут носиться по городу на сумасшедшей скорости.

Они мчались около часа, в целом держась на юг и избегая больших автострад, предпочитая объездные дороги.

– За нами кто-нибудь гонится? – не раз спрашивал Марко, когда они едва ли не на двух колесах входили в резкий вираж на поворотах.

Луиджи только качал головой. Его глаза сузились, брови сошлись на переносице, губы, если не сжимали в данный момент сигарету, были плотно стиснуты. Ему каким-то образом удавалось вести машину подобно киношному маньяку, не выпуская сигарету изо рта и не поднимая глаз к зеркалу заднего вида. Он преисполнился решимости молчать, и это лишь подбивало Марко завязать разговор.

– Вы просто хотите меня припугнуть, не так ли, Луиджи? Мы играем в шпионские игры, где вы – главный игрок, а я – жалкий болванчик, напичканный секретами. Напугать меня до смерти, сделать полностью зависимым и абсолютно лояльным. Я понимаю, что у вас на уме.

– Кто убил Джейси Хаббарда? – спросил Луиджи, едва шевельнув губами.

Бэкману сразу же захотелось вести себя потише. При упоминании Хаббарда он оцепенел. Это имя всегда вызывало одно и то же воспоминание: полицейская фотография Хаббарда, лежавшего ничком на могиле брата, левая сторона черепа почти снесена выстрелом, все в крови – надгробный памятник, белая рубашка. Кровь повсюду.

– У вас есть досье, – сказал Бэкман. – Это было самоубийство.

– О да. Если вы этому поверили, то почему же признали себя виновным и предпочли оказаться под защитой тюремных стен?

– Я был сильно напуган. Самоубийства иногда заразительны.

– Очень справедливое замечание.

– Вы хотите сказать, что ребята, прикончившие Хаббарда, гонятся за мной?

Луиджи утвердительно кивнул и молча пожал плечами.

– И они каким-то образом узнали, что я скрываюсь в Тревизо?

– Лучше всего – не рисковать.

Ему не добиться никаких подробностей, даже если Луиджи что-то знает. Он и не стал этого делать, но инстинктивно оглянулся и увидел позади только черную ленту дороги. Луиджи посмотрел в зеркало заднего вида и удовлетворенно усмехнулся, как бы говоря: они где-то там, сзади.

Джоэл откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Первыми погибли два его клиента. Сафи Мирзу пырнули ножом неподалеку от ночного клуба в Джорджтауне через три месяца после того, как он вступил в сделку с Бэкманом и передал ему единственный экземпляр «Глушилки». Ножевые раны оказались довольно серьезными, но выяснилось, что лезвие к тому же покрывал смертоносный яд. Никаких свидетелей. Никаких версий. Нераскрытое убийство, абсолютно безнадежное, одно из многих ему подобных в округе Колумбия. Месяц спустя в Карачи бесследно исчез Фейзал Шариф, его сочли погибшим.

«Глушилка» и в самом деле стоила миллиарды долларов, но счастья эти деньги никому не принесли.

В 1998 году Бэкман, Пратт и Боллинг наняли Джейси Хаббарда за миллион долларов в год. Маркетинг «Глушилки» был его первым крупным заданием. Стараясь доказать, что стоит этих денег, Хаббард угрозами и подкупом прокладывал себе дорогу в Пентагон в грубой и обреченной на неудачу попытке подтвердить существование спутниковой системы «Нептун». Некоторые документы – подложные, но все равно засекреченные – были вынесены из министерства обороны хаббардовским «кротом» в Пентагоне, который обо всем докладывал начальству. Документы крайне деликатного свойства должны были доказать существование «Сети „Гамма“», вымышленной системы наблюдения в духе «Звездных войн», обладающей неслыханными возможностями. Как только Хаббард «подтвердил», что молодые пакистанские ученые правы – «Нептун» является американским детищем, – он гордо сообщил Джоэлу Бэкману о своих изысканиях, и они приступили к делу.

Коль скоро «Сеть „Гамма“» оказалась делом рук американских военных, цена «Глушилки» подскочила еще выше. Правда же заключалась в том, что ни Пентагон, ни ЦРУ понятия не имели о «Нептуне».

Тогда Пентагон организовал утечку ложной информации – сфабрикованной версии о нарушении режима безопасности «кротом», работавшим на бывшего сенатора Джейси Хаббарда и его нового всемогущего шефа, Брокера. Разразился скандал. ФБР посреди ночи совершило налет на помещение фирмы «Бэкман, Пратт и Боллинг», обнаружило документы Пентагона, которые были признаны аутентичными, и через сорок восемь часов чрезвычайно деятельная команда федеральных прокуроров предъявила обвинения всем партнерам фирмы.

Вскоре начались убийства, но не обнаружилось никаких фактов о том, кто мог за ними стоять. Пентагон блистательно нейтрализовал Хаббарда и Бэкмана, даже не намекнув, действительно ли он создал и запустил эту спутниковую систему. «Сеть „Гамма“», или «Нептун», или что-то еще были надежно прикрыты непроницаемой оболочкой, именуемой «военная тайна».

Бэкман-адвокат хотел суда, особенно ввиду сомнительной подлинности документов Пентагона, но Бэкман-обвиняемый стремился избежать судьбы Джейси Хаббарда.

Если безумное бегство из Тревизо было задумано Луиджи с целью припугнуть Джоэла, то оно возымело должное действие. В первый раз после помилования он вспомнил о безопасности своей тюремной камеры.

Впереди лежал город Падуя, его огни и огни автомобилей с каждой милей становились все ярче.

– Сколько жителей в Падуе? – спросил Марко. То были его первые слова за последние полчаса.

– Двести тысяч. Почему американцы всегда допытываются, каково население каждой деревни и города?

– Не представлял, что тут есть какая-то проблема.

– Вы голодны?

Тупые корчи в желудке были вызваны страхом, а не голодом, но он все равно сказал:

– Конечно.

Они съели пиццу в ближайшем баре за внешним кольцом Падуи, быстро вернулись в машину и двинулись дальше на юг.

Переночевали они в крошечной сельской гостинице – восемь комнат размером с платяной шкаф, – принадлежавшей одной и той же семье со времен Древнего Рима. Никакой вывески. Излюбленное место ночлега Луиджи во время поездок. Ближайшая дорога оказалась узкой, запущенной, по ней передвигалась лишь рухлядь выпуска до 1970 года. Болонья была совсем рядом.

Луиджи спал за стеной из толстого камня многовековой давности. Джоэл Бэкман – Марко Лаццери забрался под одеяло и постепенно согрелся. Нигде ни лучика света. Сплошная тьма. Полная тишина. Такая тишина, что он долго лежал, не сомкнув глаз.

Глава 11

После пятого рапорта о том, что Криц в телефонных разговорах задает вопросы о Джоэле Бэкмане, Тедди Мейнард вышел из себя, хотя это было ему несвойственно. Этот болван сидит в Лондоне, не слезает с телефона и по какой-то причине разыскивает людей, которые могли бы вывести его на информацию о Бэкмане.

– Кто-то предложил Крицу деньги! – рявкнул Тедди на помощника заместителя директора Уиглайна.

– Но ему не удастся узнать, где Бэкман, – сказал Уиглайн.

– Нечего ему совать нос не в свое дело. Путается под ногами. Его нужно нейтрализовать.

Уиглайн бросил взгляд на Хоби, который вдруг перестал стенографировать разговор.

– Что вы хотите этим сказать, Тедди?

– Нейтрализуйте его.

– Он гражданин США.

– Мне это известно! Он срывает нам операцию. Есть прецеденты. Мы это делали и раньше. – Тедди не стал объяснять, какой прецедент имеет в виду, но подчиненные сочли, что поскольку он нередко сам создает прецеденты, спорить бесполезно.

Хоби кивнул, как бы говоря: «Да, мы делали это раньше».

Уиглайн стиснул зубы.

– Насколько я понимаю, вы хотите, чтобы это случилось прямо сейчас?

– Чем скорее, тем лучше, – сказал Тедди. – Представьте план через два часа.

Они установили наблюдение за Крицем с того момента, как он вышел из арендованной квартиры на долгую вечернюю прогулку, которая обычно завершалась несколькими пинтами пива. Через полчаса неспешной прогулки Криц вышел на Лестер-сквер и нырнул в «Дог энд дак», тот же паб, что и накануне.

Он приступил ко второй пинте в дальнем углу главного зала на первом этаже, когда высокий стул рядом с ним освободился и на него взгромоздился агент Гринлоу, тут же приказавший официанту принести ему пива.

– Не возражаете, если я закурю? – спросил он Крица.

Тот пожал плечами:

– Мы не в Америке.

– Янки, я угадал? – воскликнул Гринлоу.

– Верно.

– Живете здесь?

– Нет, приехал по делу.

Криц разглядывал бутылки на стенке позади бара, избегая встречаться с соседом глазами и не проявляя желания продолжать разговор. В Лондоне он быстро пристрастился к одиночеству в переполненных барах. Ему нравилось сидеть, потягивать пиво, прислушиваться к быстрому говору британцев и знать, что ни одна живая душа понятия не имеет о том, кто он такой. Его, однако, все еще несколько беспокоил коротышка по имени Бен. Если они за ним наблюдают, то очень ловко прячутся в тени.

Гринлоу пил пиво большими глотками, словно стараясь угнаться за Крицем. Ему было крайне важно заказать следующую пару одновременно с Крицем. Он дымил сигаретой, добавляя дыма в облако, висевшее над ними.

– А я здесь маюсь уже целый год.

Криц кивнул, не повернув головы. Пропади ты пропадом.

– Меня не раздражает езда не по той стороне улицы и паршивая погода, но что меня действительно достает – так это спорт. Смотрели когда-нибудь матч по крикету? Он длится четыре дня.

Криц хмыкнул и вяло выдавил:

– Глупейший спорт.

– Эти люди буквально балдеют что от футбола, что от крикета. Я еле выдержал зиму без нашего регби. Жуткое время.

Криц был преданным болельщиком «Краснокожих» с сезонным билетом, и мало что так волновало его в жизни, как любимая команда. Гринлоу отнюдь не был фанатом, но потратил целый день, запоминая статистические данные на явочной квартире ЦРУ в северной части Лондона. Если регби не сработает, следующей темой будет политика. А если и это не поможет, то у входа ожидала хорошенькая женщина, хотя Криц не пользовался репутацией бабника.

Крица вдруг охватила тоска по дому. Он сидит в пабе вдали от дома, вдали от безумия Суперкубка – прошло уже два дня, а британская пресса как воды в рот набрала о последнем матче, – в его ушах еще стоял неистовый рев трибун, и возбуждение никуда не исчезло. Если бы «Краснокожие» не вылетели из кубка, он не сидел бы сейчас за кружкой пива в Лондоне. Он бы удобно расположился в ложе на Суперкубок, предоставляемой одной из многочисленных благодарных ему корпораций.

Он поднял глаза на Гринлоу.

– «Патриоты» или «Шулера»?

– Моя команда вылетела, но меня всегда тянуло к...

– Меня тоже. Вы за кого?

И это, пожалуй, был самый роковой вопрос, когда-либо заданный Крицем. Когда Гринлоу назвал «Краснокожих», Криц непроизвольно расплылся в улыбке и ему захотелось поговорить. В течение нескольких минут они устанавливали родословные – кто и сколько лет уже болеет за «Краснокожих», вспоминали великие матчи, на которых присутствовали, великих игроков, чемпионаты на Суперкубок. Гринлоу заказал им обоим еще пива, и они, казалось, могли часами рассказывать друг другу о матчах прошлых лет. Крицу почти не встречались в Лондоне янки, и с этим парнем ему было легко и приятно.

Гринлоу извинился и ушел на поиски туалета. Он оказался наверху и размером был не больше закутка для ведра и швабры, одноместный, как большинство лондонских туалетов. Гринлоу заперся – ему требовалось минутное уединение – и быстро вынул из кармана мобильник. Вот и настал момент исполнить задуманное. Команда поджидала на улице. Трое мужчин и хорошенькая женщина.

Когда во время вежливого спора относительно соотношения голов и перехватов Сонни Юргенсена в дело пошла четвертая кружка, Криц наконец сказал, что ему надо облегчиться. Он спросил, где находится туалет, и исчез. Гринлоу незаметно швырнул в его кружку маленькую белую таблетку рогипнола – сильнодействующего снотворного без вкуса и запаха. Когда мистер «Краснокожий» вернулся, он чувствовал себя готовым подкрепиться пивом. Они взахлеб болтали о Джоне Риггинсе и Джо Гиббсе, когда нижняя челюсть Крица вдруг начала непроизвольно отваливаться.

– Ой, – сказал он, еле ворочая отяжелевшим языком. – Мне, пожалуй, пора. Старуха заждалась.

– Ну да, и мне тоже, – сказал Гринлоу, поднимая кружку. – Допьем.

Оба осушили кружки и встали. Криц шел впереди, Гринлоу сзади, готовый его подхватить. Они пробрались сквозь толпу у входа и вышли на тротуар, где холодный воздух чуточку оживил Крица, но лишь на секунду-другую. Он забыл о своем новом приятеле, и шагов через двадцать у него стали подкашиваться ноги, он судорожно уцепился за фонарный столб. Гринлоу подхватил его сзади, чтобы он не упал, и громко сказал, так, чтобы слышала проходящая мимо молодая пара:

– Черт возьми, Фред, да ты никак наклюкался.

Но «Фред» не просто наклюкался. Откуда ни возьмись, подкатила машина. Открылась задняя дверца, и Гринлоу затащил полуживого Крица на заднее сиденье. Первую остановку машина сделала на каком-то складе кварталах в восьми от бара. Там Крица, находившегося без сознания, переложили в непримечательный фургон с двойной дверцей сзади. Один из агентов достал шприц и сделал ему укол, введя громадную дозу чистейшего героина. Присутствие героина всегда искажает результаты вскрытия – родственники иногда настаивают на вскрытии.

Фургон выехал со склада и двинулся в направлении Уайткомб-стрит, находившейся неподалеку от квартиры Крица. Он еле дышал. Убийство потребовало задействовать три автомобиля – фургона, тяжелого «мерседеса» и трейлера, что оказался неподалеку, его водитель, коренной британец, разговаривал с полицейскими. Его задачей было перекрыть, насколько возможно, автомобильное движение позади «мерседеса».

На третьем перекрестке – все это время водители переговаривались друг с другом, а также с хорошенькой женщиной, прогуливавшейся по тротуару, – задние дверцы фургона раскрылись, и Криц выпал на мостовую, а «мерседес», точно выбрав направление, с ужасным хрустом раздавил ему голову. В ту же секунду все исчезли – кроме британца за рулем громадного трейлера. Он резко затормозил, выпрыгнул из кабины и подбежал к бедному пьянице, которого только что задавила машина, и начал озираться вокруг в поисках свидетелей.

Таковых не оказалось, но по противоположной стороне улицы ехало такси. Он остановил его отмашкой, вскоре появилось еще несколько машин. Через какое-то время собралась толпа, прибыла полиция. Британец, по всей вероятности, оказался на месте происшествия первым, но он мало что видел. Он видел лишь, что человек споткнулся, проходя между двух припаркованных машин, вон там, дальше, а потом его переехала какая-то черная машина. А может быть, темно-зеленая. Марку и модель заметить не успел. Да и на номерной знак посмотреть в голову не пришло. И скрывшегося с места происшествия водителя описать не может. Он был сильно ошарашен зрелищем пьяного, внезапно возникшего на проезжей части.

К тому времени, когда тело Боба Крица погрузили в санитарную машину для доставки в морг, Гринлоу, хорошенькая женщина и два других члена команды ехали в поезде Лондон – Париж. На несколько недель они разбредутся в разные стороны, а затем вернутся в Англию, являвшуюся их оперативной базой.

Марко хотелось позавтракать, главным образом из-за запахов еды – ветчины и колбасы на гриле где-то в глубине дома, – но Луиджи торопил с отъездом.

– Полно других постояльцев, и все едят за одним столом, – объяснил он, швыряя сумки в багажник. – Помните, вы оставляете следы, а синьора ничего не забывает.

Они ехали по сельской дороге в поисках поворота на трассу.

– Куда мы едем? – спросил Марко.

– Будет видно.

– Перестаньте играть со мной в эти игры! – заорал он, и Луиджи едва не съехал с дороги. – Я абсолютно свободный человек и могу выйти из вашей машины, как только пожелаю!

– Да, но...

– Перестаньте меня пугать! Каждый раз, когда я о чем-то спрашиваю, я слышу в ответ смутные угрозы, что, предоставленный самому себе, я не продержусь и двадцати четырех часов. Я хочу знать, что происходит. Куда мы едем? Долго ли там пробудем? Сколько времени вы будете меня сопровождать? Отвечайте, Луиджи, или я исчезну.

Луиджи выехал на четырехрядное шоссе, по указателю до Болоньи оставалось тридцать километров. Он выждал, пока напряженность в машине чуточку спала, и сказал:

– Мы на некоторое время осядем в Болонье. Там нас встретит Эрманно. Вы возобновите занятия. Мы разместим вас на безопасной квартире на несколько месяцев. Потом я исчезну, а вы будете предоставлены самому себе.

– Спасибо. В связи с чем такие хлопоты?

– План несколько изменился.

– Я знал, что Эрманно никакой не студент.

– Студент. И одновременно часть общего плана.

– Вы отдаете себе отчет, что ваш план смешон? Подумайте, Луиджи. Кто-то тратит время и деньги, стараясь обучить меня чужому языку и познакомить с чужой культурой. Почему бы не посадить меня снова в грузовой самолет и не запихнуть в какую-нибудь дыру в Новой Зеландии?

– Великолепная мысль, Марко, но решения принимаю не я.

– Марко – Шмарко. Каждый раз, глядя в зеркало и говоря «Марко», я корчусь от смеха.

– Это совсем не смешно. Вы были знакомы с Робертом Крицем?

Марко выдержал паузу, потом ответил:

– Несколько раз встречался с ним. Он не был мне особенно нужен. Типичная политическая проститутка. Впрочем, как и я.

– Близкий друг президента Моргана, глава аппарата Белого дома, руководитель избирательной кампании.

– И что?

– Вчера вечером убит в Лондоне. Итак, из-за вас мертвы уже пять человек – Джейси Хаббард, три пакистанца и вот теперь Криц. Убийства на этом не закончились и не закончатся, Марко. Наберитесь терпения. Я лишь пытаюсь вас защитить.

Марко откинул голову на подголовник и закрыл глаза. Все эти элементы не складывались воедино.

Они съехали с трассы и подкатили к бензоколонке. Луиджи вернулся к машине с двумя чашечками крепкого кофе.

– Кофе навынос, – улыбнулся Марко. – Я думал, в Италии это не принято.

– Фаст-фуд проникает к нам, тут ничего не поделаешь. Это очень печально.

– Во всем виноваты американцы. Так думают везде и повсюду.

Вскоре они уже едва тащились в пробках на окраине Болоньи. Луиджи рассказывал:

– Здесь делают наши лучшие машины. «Феррари», «ламборгини», «мазерати». Великие спортивные машины.

– Можно мне такую?

– Не заложено в бюджете, извините.

– А что, собственно говоря, есть в этом бюджете?

– Спокойная, простая жизнь.

– Так я и думал.

– Но получше вашей прежней.

Марко потягивал кофе и наблюдал за уличным движением.

– Не здесь ли вы учились?

– Здесь. Университету тысяча лет. Один из лучших в мире. Я потом вам его покажу.

Они свернули с главной трассы и запетляли по окраинным, с брусчатым покрытием улицам, которые стали короче и уже. Похоже, Луиджи хорошо знал дорогу. Они следовали указателям, направлявшим их в центр города, к университету. Внезапно Луиджи резко свернул в сторону, «фиат» подпрыгнул на бордюрном камне и втиснулся на пустое место, куда, по мнению Марко, можно было поставить лишь мотоцикл.

– Давайте-ка поедим, – сказал Луиджи, когда им кое-как удалось выбраться сквозь едва приоткрытые дверцы. Они быстро зашагали по тротуару, ежась от холода.

Следующим пристанищем Марко оказался сомнительный отель в нескольких кварталах от окраины старого города.

– Бюджет срезают прямо на глазах, – пробормотал он, следуя за Луиджи по тесному холлу к лестнице.

– Всего на несколько дней, – объяснил Луиджи.

– А что дальше? – Марко тащился с сумками по лестнице. Луиджи шел с пустыми руками. К счастью, номер был на втором этаже, очень маленький, с узкой кроватью и занавесками, которые не открывались много дней.

– В Тревизо было лучше, – сказал Марко, оглядывая стены.

Луиджи раздвинул занавески. Солнечного света прибавилось совсем немного.

– Неплохо, – сказал он без особой уверенности.

– В тюремной камере было уютнее.

– Вы слишком много жалуетесь.

– Не без оснований.

– Распакуйте вещи. Жду вас внизу через десять минут. У нас встреча с Эрманно.

Эрманно, похоже, был озадачен переменой места не меньше, чем Марко. Он выглядел раздраженным и каким-то помятым, словно гнался за ними из Тревизо всю ночь напролет. Все вместе они прошли три квартала до изрядно запущенного жилого дома. Лифта не было, они поднялись на четыре пролета и вошли в крошечную двухкомнатную квартиру, где оказалось меньше мебели, чем в квартире в Тревизо. Эрманно, по-видимому, складывал вещи в спешке и распаковывал еще быстрее.

– Ваш хлам выглядит хуже моего, – сказал Марко, оценив увиденное.

На узком столике лежали наготове учебные материалы, которыми они пользовались накануне.

– Я вернусь к ленчу, – сказал Луиджи и исчез.

– Andiamo a studiare[98], – объявил Эрманно.

– Я уже все забыл.

– Но ведь вчера мы хорошо поработали.

– Нельзя ли нам сходить в бар и немножко выпить? Я совершенно не расположен к уроку.

Но Эрманно занял свое место за столиком и уже листал учебник. Марко нехотя уселся напротив.

Ленч и обед оказались хуже некуда. Оба раза это были закуски в жалких тратториях, итальянский вариант еды на скорую руку. Луиджи был в плохом настроении, подчас резок, настаивая, чтобы разговор велся по-итальянски. Луиджи говорил медленно, ясно, повторял все по четыре раза, пока Марко не понимал его вполне, и только затем переходил к следующей фразе. В столь напряженной обстановке еда не доставляла удовольствия.

В полночь Марко забрался в постель в холодной комнате, закутался в тонкое одеяло, выпил апельсинового сока, который самостоятельно заказал в номер, и принялся зубрить глаголы и прилагательные страница за страницей.

Что сделал Роберт Криц, чтобы его убили люди, которые хотят убить и его, Джоэла Бэкмана? Вопрос довольно странный. Он не мог заставить себя обдумать ответ и предположил, что Криц присутствовал при подписании акта помилования; бывший президент Морган был не способен сам принять такое решение. Однако трудно было представить Крица, берущего на себя такое ответственное решение. За несколько десятилетий он проявил себя не более, чем хорошим исполнителем. Доверяли ему немногие.

Но если люди продолжают умирать, то жизненно важно вызубрить глаголы и прилагательные, раскиданные на листочках поверх одеяла. Язык равнозначен выживанию, способности к передвижению. Луиджи и Эрманно скоро исчезнут, и Марко Лаццери придется самому о себе заботиться.

Глава 12

Марко сбежал из замкнутого пространства номера, или «апартамента», как он именовался, и с первыми лучами солнца отправился на долгую прогулку. Тротуары были столь же сырыми, как и холодный воздух. С картой города в кармане, которой его снабдил Луиджи, он дошел до старого города и, миновав руины древних стен у Порта-Сан-Донато, двинулся на запад по улице Ирнерио вдоль северного края университетской части Болоньи. Тротуарам здесь тоже было немало столетий, и, казалось, на протяжении многих миль их накрывали сводчатые галереи.

По-видимому, уличная жизнь в университетском городе начиналась довольно поздно. Проехала какая-то машина, потом велосипедист, за ним другой, но пешеходы, наверное, еще не проснулись. Луиджи объяснил, что Болонья известна давними левыми, коммунистическими пристрастиями. Он обещал познакомить его с богатой историей города.

Впереди Марко увидел неброскую неоновую вывеску, ненавязчиво рекламирующую бар «Фонтана», и, приближаясь к нему, уловил аромат крепкого кофе. Бар втиснулся в угол старого дома, хотя все здания тут были старые. Дверь еле поддалась, но, очутившись внутри, Марко не смог сдержать улыбки от ударивших в нос запахов – кофе, сигарет, кондитерских изделий, блюд, жарившихся на гриле где-то в глубине. Затем пришел страх, обычное волнение, когда надо было сделать заказ на чужом языке.

Бар «Фонтана» не предназначался ни для студентов, ни для женщин. Посетители были одного с Марко возраста, лет пятидесяти, одеты весьма небрежно, многие курили трубку и носили бородку, из чего можно было заключить, что это любимое местечко профессуры. Один или два человека вроде бы повернулись в его сторону, но в университетском городе с сотней тысяч студентов привлечь к себе внимание не так-то просто.

Марко выбрал стол в самом конце и когда наконец втиснулся на свободное пространство спиной к стене, то оказался буквально плечо к плечу с соседями, погруженными в утренние газеты; никто его, наверное, и не заметил. В одной из своих лекций об итальянской культуре Луиджи объяснил ему европейскую концепцию пространства и чем она кардинально отличается от американской. В Европе пространство совместное, а не личное. Общие столы, общий воздух – курение никого не беспокоит. Автомобили, дома, автобусы, квартиры, кафе – очень многие аспекты повседневной жизни куда меньших размеров, а потому в них тесно от людей, охотно делящих это пространство. Никого не шокирует, если, разговаривая со знакомым, вы чуть ли не касаетесь друг друга носами, потому что никакого нарушения пространства не происходит. Можете размахивать руками, обниматься и целоваться.

Американцам довольно трудно привыкнуть к такой фамильярности даже между близкими друзьями.

Марко еще не был готов к таким уступкам. Он взял изрядно потрепанное меню и быстро остановился на первой же полностью понятой строчке. Когда подошел официант, он со всей возможной непринужденностью бросил:

– Espresso, e un panino al formaggio. – Эспрессо и бутерброд с сыром.

Официант понимающе кивнул. Никто не поднял глаз на человека, говорившего по-итальянски с явным акцентом. Никто не опустил газету, чтобы посмотреть, кто бы это мог быть. Никого это не интересовало. Эти люди все время слышат иностранный акцент. Положив меню на стол, Марко Лаццери решил, что Болонья ему понравится, пусть даже она кишмя кишит коммунистами. При таком количестве прибывающих и отбывающих студентов и преподавателей со всего мира иностранцы воспринимались здесь как часть местной культуры. Быть может, это шикарно – говорить с акцентом и одеваться не так, как все. Наверное, нет ничего зазорного в том, что ты только еще учишь язык.

Признак иностранца в том, что он на все обращает внимание, его глаза рыскают вокруг, словно он сознает, что вторгается в чужую культуру и не хочет, чтобы его застукали за этим занятием. Марко не допустит, чтобы его здесь застукали. Он достал из кармана словарик, изо всех сил стараясь не замечать людей и происходящее вокруг. Глаголы, глаголы, глаголы. Эрманно все время повторяет: чтобы овладеть итальянским и, кстати говоря, любым романским языком, нужно выучить глаголы. В списке – тысяча самых употребительных глаголов, и Эрманно говорил, что для начала этого достаточно.

Как ни занудна была зубрежка, Марко находил в ней своеобразное удовольствие. Он испытывал чувство удовлетворения, когда, пробежав глазами четыре страницы – сотню глаголов, существительных или чего угодно, – узнавал их все до единого. Сделав ошибку в произношении или не вспомнив значения слова, он возвращался к началу и наказывал себя повторением всей процедуры. Когда подали кофе и бутерброд, Марко одолел таким образом триста глаголов. Отпив глоток, он вернулся к словарику, будто еда была для него куда менее важна, чем новые слова, погрузился в четвертую сотню, и тут появился Рудольф.

Стул напротив Марко за круглым столом оказался свободен, и к нему устремился невысокий полный человек, одетый во все блекло-черное, с копной седых непослушных волос, беспорядочно торчавших во все стороны и едва прикрытых кое-как державшимся на голове черным беретом.

– Buon giorno. E libera? – вежливо спросил мужчина, указывая на пустой стул. Марко не был уверен, что именно он сказал, но было совершенно ясно, чего он хочет. Он уловил слово «libera» и понял, что оно значит «свободно» или «не занято».

– Si, – сказал Марко, стараясь скрыть акцент. Человек снял длинный черный плащ, повесил его на спинку стула и протиснулся на свое место. Их разделяло меньше метра. Пространство здесь воспринимается совершенно по-другому, повторял себе Марко. Человек положил на столик газету «Унита» с такой силой, что все закачалось. Марко даже забеспокоился о своем эспрессо. Чтобы избежать разговора, он еще глубже погрузился в список глаголов.

– Американец? – спросил человек по-английски без всякого акцента.

Марко опустил словарик и встретил взгляд поблескивающих глаз.

– Почти угадали. Канадец. Как вы определили?

Человек кивком указал на словарь:

– Англо-итальянский. На англичанина вы не похожи, вот я и решил, что вы американец. – Судя по его акценту, он явно был со Среднего Запада. Не из Нью-Йорка или Нью-Джерси, не из Техаса и не с Юга, не с Аппалачей или из Нового Орлеана. Внушительная часть страны оказалась отвергнутой, и Марко начал подумывать о Калифорнии. И вдруг занервничал. Скоро придется лгать, а он плохо подготовился.

– А вы откуда? – спросил он.

– Последнее мое прибежище – Остин, штат Техас. Это было тридцать лет назад. Меня зовут Рудольф.

– Доброе утро, Рудольф, очень рад. Меня зовут Марко. – Как в детском саду, они обошлись без фамилий. – У вас не техасский выговор.

– И слава Богу, – засмеялся Рудольф, слегка обнажив зубы. – Родом я из Сан-Франциско.

Над столиком склонился официант. Рудольф заказал черный кофе и что-то еще на стремительном итальянском. Официант переспросил, Рудольф ему ответил, но Марко не разобрал ни единого слова.

– Что привело вас в Болонью? – спросил Рудольф. Ему явно хотелось поговорить; очевидно, в его любимом кафе не часто попадались американцы.

Марко опустил словарь.

– Я на год приехал в Италию, переезжаю с места на место, осматриваю достопримечательности, пытаюсь хоть немножко научиться говорить по-итальянски.

Половина лица Рудольфа была скрыта неухоженной седой бородой, которая начиналась над скулами и распространялась оттуда во все стороны. Оставались видны весь нос и часть рта. По какой-то странной причине, которую невозможно понять и трудно объяснить – кто решится спросить? – он выбривал ровный кружок на весь подбородок под нижней губой. Кроме этого священного пятнышка, кудрявые неуправляемые и, по-видимому, давно немытые бакенбарды торчали во все стороны, как им заблагорассудится. Такой же была и макушка – буйные седины беспорядочно выбивались из-под берета.

Поскольку многие черты лица были спрятаны, все внимание привлекали глаза. Они были темно-зеленые и ярко лучились из-под густых бровей.

– И давно вы в Болонье? – спросил он.

– Приехал вчера. Без всякого плана или графика. А вы, что вас привело сюда? – Марко поспешил отвести разговор от себя.

Глаза собеседника словно исполняли какой-то танец, но при этом не моргали.

– Я здесь тридцать лет. Профессор университета.

Марко откусил от своего бутерброда отчасти из-за голода, но главным образом ради того, чтобы заставить говорить Рудольфа.

– Где ваш дом?

Следуя заготовленному сценарию, Марко сказал:

– Торонто. Дед с бабкой эмигрировали туда из Милана. Во мне итальянская кровь, но язык я так и не выучил.

– Язык нетруден, – сказал Рудольф. Ему принесли кофе. Он поднял чашку и погрузил ее в пучину своей бороды. Облизнул губы и слегка подался вперед, собираясь что-то сказать. – У вас не канадский акцент. – Его глаза, казалось, посмеивались.

Марко мучительно старался вести себя и говорить на итальянский манер. У него так и не нашлось времени подумать, как лучше изображать канадца. И как вообще разговаривают канадцы? Он откусил еще кусок хлеба с сыром, причем довольно большой, и с полным ртом сказал:

– Ничего не могу поделать. Как вы попали сюда из Остина?

– Долгая история.

Марко пожал плечами, давая понять, что у него полно времени.

– Когда-то я был молодым профессором юридического факультета Техасского университета. Узнав, что я коммунист, меня вынуждали уйти. Я пытался сражаться. Мне отвечали тем же. Я позволял себе всякие высказывания в аудитории. В семидесятые коммунистам в Техасе приходилось нелегко, вряд ли и сейчас там что-то изменилось. В конце концов меня уволили и заставили уехать, поэтому я и оказался в Болонье, сердце итальянского коммунизма.

– Что вы преподаете?

– Юриспруденцию. Право. Леворадикальные правовые теории.

Прибыл обсыпной бриош, и Рудольф мгновенно откусил от него половину. Из глубин бороды посыпались крошки.

– Вы по-прежнему коммунист? – спросил Марко.

– Разумеется. Не вижу причин менять убеждения.

– Похоже, коммунизм себя исчерпал, вы так не думаете? В конечном счете идея оказалась не слишком удачной. Смотрите, что творится в России из-за Сталина и его наследия. Или в Северной Корее – они там голодают, а их вождь строит ядерные ракеты. Куба отстала от остального мира на полвека. Сандинисты в Никарагуа провалились на выборах. Китай строит рыночный капитализм, потому что старая система не работала. Она действительно проиграла, не так ли?

Бриош был забыт, зеленые глаза сузились. Марко чувствовал, что сейчас последует некая тирада, быть может, пересыпанная крепкими словечками как на английском, так и на итальянском. Он огляделся вокруг и подумал, что в баре «Фонтана» у коммунистов может оказаться над ним явное превосходство.

А что дал капитализм Марко?

Рудольф улыбнулся, пожал плечами и с некоторой грустью в голосе сказал:

– Может, вы и правы, но так забавно было считаться коммунистом тридцать лет назад, особенно в Техасе. Вот были денечки.

Марко кивком указал на итальянскую газету:

– А газеты из дома почитываете?

– Мой дом здесь, друг мой. Я стал итальянским гражданином и в Штатах не был лет двадцать.

Бэкман немного успокоился. После освобождения он американских газет не видел, но полагал, что о помиловании писали немало. Быть может, напечатали и старые фотографии. Похоже, Рудольф понятия не имеет о его прошлом.

Марко подумал, уж не такое ли будущее ждет и его – итальянское гражданство. Если вообще какое-нибудь. Неужели и через двадцать лет он все еще будет слоняться по Италии, если и не оглядываясь все время через плечо, то вечно думая о том, что его ждет?

– Вы сказали «дом», – прервал его мысли Рудольф. – Это США или Канада?

Марко улыбнулся и кивнул куда-то вдаль.

– Где-то там, уж точно. – Вышла ошибка, которой следовало избегать. Чтобы поскорее сменить тему, он сказал: – Я первый раз в Болонье. Не знал, что это центр итальянского коммунизма.

Рудольф поставил чашку и, почти не разжимая губ, смаковал последний глоток. Затем обеими руками мягко зачесал бороду назад, подобно коту, прилизывающему усы.

– Болонья – это много чего, друг мой, – сказал он, словно приступая к долгой лекции. – В Италии она всегда была центром свободомыслия и интеллектуальной свободы, отсюда ее первое прозвище – la dotta, что значит «ученая». Потом Болонья стала прибежищем политических левых и заслужила второе прозвище – la rossa, что значит «красная». А еще жители Болоньи всегда очень серьезно относились к тому, что они едят. Они уверены, и, наверное, неспроста, что этот город – желудок Италии. Отсюда третье прозвище – la grassa, толстушка, слово, полное теплоты, хотя тут вы почти не встретите тучных людей. Я был толстым, когда приехал. – Он гордо постучал себя по животу одной рукой, другой отправляя в рот вторую половину булочки.

Внезапно Марко пронзила ужасная мысль: а вдруг Рудольф из числа приставленных к нему соглядатаев? Член той же команды, что Луиджи, Эрманно и Стеннет или кто еще там прячется в тени, стараясь обеспечить его безопасность? Конечно, нет. Конечно, этот человек профессор. Оригинал, неудачник, стареющий коммунист, нашедший приют вдали от дома.

Мысль ушла, как пришла, но не забылась. Марко дожевал бутерброд и решил, что они заговорились. Внезапно он вспомнил, что опаздывает на поезд – очередная поездка для осмотра достопримечательностей. Он кое-как выбрался из-за стола. Рудольф тепло пожелал ему удачи.

– Я здесь каждое утро, – сказал он. – Приходите, когда вам не надо будет спешить.

– Grazie, – сказал Марко. – Arrivederci.

Улица Ирнерио пробуждалась к жизни, крошечные фургоны начали развозить товары. Два шофера затеяли перепалку и обменивались беззлобными ругательствами, которых Марко не дано было понять. Он поспешил прочь, подальше от кафе, на тот случай, если его новому приятелю Рудольфу вдруг придет в голову задать еще какие-нибудь вопросы. Он свернул на боковую улочку, Капо-ди-Лукка, – названия были четко обозначены и их легко было найти на карте города – и зигзагами направился в сторону центра. Он миновал еще одно маленькое уютное кафе, вернулся и зашел, чтобы выпить чашку капуччино.

Здесь коммунисты его не беспокоили, никто даже не заметил его появления. Марко, или Джоэл Бэкман, предался наслаждению – вкуснейший крепкий кофе, теплый, насыщенный ароматами воздух, тихий разговор и смех посетителей. В данный момент ни одна живая душа в мире не знала, где он находится, и это было удивительно приятное чувство.

По настоянию Марко утренние занятия начинались в восемь, а не на полчаса позднее. Студенту Эрманно хотелось поспать подольше, но он не устоял под нажимом ученика. Марко являлся на урок, назубок выучив очередной список слов, отработав ситуативные диалоги и с горячим желанием впитать в себя новую порцию иностранного языка. Он даже предложил учителю начинать уроки в семь утра.

В то утро, когда состоялось знакомство с Рудольфом, они усиленно занимались два часа без перерыва, и вдруг Марко сказал:

– Vorrei vedere l'universita. – Я хотел бы посмотреть университет.

– Quando? – спросил Эрманно. – Когда?

– Adesso. Andiamo a fare una passeggiata – Сейчас. Давайте прогуляемся.

– Penso che dobbiamo studiare. – Думаю, нам надо заниматься.

– Si. Possiamo studiare a camminando. – Будем учиться на ходу.

Марко уже встал из-за стола и схватил пальто. Они вышли из навевающего тоску здания и направились в сторону университета.

– Questa via, come si chiama?[99] – спросил Эрманно.

– Ё Via Donati, – ответил Марко, даже не взглянув на указатель.

Они остановились перед заполненным людьми магазинчиком, и Эрманно спросил:

– Che tipo di negozio e questo? – Что это за магазин?

– Una tabacheria – Табачная лавка.

– Che cosa puoi comprare in questo negozio? – Что тут можно купить?

– Posso comprare molte cose. Giornnali, riveste, franco-bolli, sigarette. – Много чего. Газеты, журналы, марки, сигареты.

Прогулка вылилась в называние на ходу того, на что падал глаз. Эрманно указывал и спрашивал:

– Cosa e quello? – Что это такое?

Велосипед, полицейский, синяя машина, городской автобус, лавка, мусорный ящик, студент, телефонная будка, собачка, кафе, кондитерская. За исключением фонарного столба Марко быстро называл итальянское слово. И важнейшие глаголы – гулять, говорить, видеть, учиться, покупать, думать, болтать, дышать, есть, пить, спешить, вести машину, – список которых был бесконечен. Марко всякий раз словно имел наготове их перевод.

Сразу же после десяти утра университет наконец начал пробуждаться к жизни. Эрманно объяснил, что здесь нет ни центрального кампуса, ни четырехугольного здания, обрамленного ровными рядами деревьев в американском стиле. Universita degli Studi размещался в десятках красивых старинных зданий, многим из которых уже перевалило за пять столетий, и большая их часть вытянулась во всю длину улицы Замбони, хотя за истекшие века университет разросся и занимал уже внушительную часть Болоньи.

Урок итальянского был забыт. Они проходили кварталы, захлестнутые волной студентов, спешивших в аудитории или выходивших после занятий. Марко поймал себя на том, что ищет глазами старого седовласого человека – его любимого коммуниста, первого реального знакомого, который появился у него после тюрьмы. Он уже твердо решил, что обязательно повидается с ним еще раз.

У дома 22 по улице Замбони Марко остановился и посмотрел на вывеску, что попалась ему на глаза между окном и дверью:

– Это юридический факультет? – спросил он.

– Si.

Рудольф где-то в этом здании, наверняка сеет левые диссидентские идеи среди своих восприимчивых студентов.

Они пошли дальше, неспешно продолжая игру в называние вещей и наслаждаясь юной энергетикой университетской улицы.

Глава 13

Lezione-a-piedi – урок на ходу – продолжился на следующий день. Выдержав час утомительных занятий грамматикой по учебнику, Марко взбунтовался и предложил пойти прогуляться.

– Ma, deve imparare la grammatica, – настаивал Эрманно. Это означало: вам нужно учить грамматику.

Но Марко уже надевал пальто.

– Тут вы не правы, Эрманно. Мне нужны не сухие конструкции, а живые беседы.

– Sono io l'insegnante. – Учитель – я.

– Пойдемте. Andiamo. Болонья ждет нас. На улицах радостные толпы молодежи, вся атмосфера напоена звуками вашего языка, он ждет, чтобы я впитал его в себя. – Эрманно заколебался. Марко улыбнулся и сказал: – Прошу вас, друг мой. Я шесть лет провел в камере размером с эту квартиру. Я просто не могу долго здесь находиться. Нас ждет бурлящий жизнью город. Давайте же познакомимся с ним.

Воздух на улице был прохладен и свеж, на небе ни облачка; роскошный зимний день выгнал за порог всю теплокровную Болонью – люди спешили по делам и оживленно болтали с друзьями. Разговорные запасы буквально выплескивались наружу – невыспавшиеся студенты бурно приветствовали друг друга, а домохозяйки сбивались в кучки и делились последними сплетнями. Пожилые джентльмены в пальто и при галстуках пожимали руки знакомым и говорили все одновременно. Уличные торговцы шумно предлагали свои товары.

Но для Эрманно это была не просто прогулка в парке. Если ученик жаждет поговорить, ему придется потрудиться. Он показал на полицейского и, разумеется, по-итальянски сказал:

– Подойдите к нему и спросите, как пройти на площадь Маджоре. Запомните, что он скажет, и повторите мне.

Марко шел очень медленно, нашептывая итальянские слова и пытаясь вспомнить забытые. Начинать в любом случае следовало с приветствия.

– Buon giorno, – сказал он, от страха задержав дыхание.

– Buon giorno, – ответил полицейский.

– Mi pud aiutare? – Вы мне не поможете?

– Certamento. – Конечно.

– Sono Canadese. Non parlo molto bene. – Я канадец. Плохо говорю по-итальянски.

– Allora – Все в порядке. Полицейский улыбался, готовый прийти на помощь.

– Dov'e la Piazza Maggiore?

Полицейский кивнул и посмотрел в направлении центральной части города. Он откашлялся, и на Марко обрушился поток указаний. В нескольких метрах, прислушиваясь к каждому слову, ждал Эрманно.

Полицейский говорил с приятной неспешностью и, как все итальянцы, помогал себе руками:

– Это совсем недалеко. Идите по этой улице, на следующем перекрестке поверните направо, это будет улица Замбони, пойдете по ней, пока перед вами не возникнут две башни. Поверните на улицу Риццоли и пройдите еще три квартала.

Марко слушал со всем вниманием, затем попробовал повторить услышанное. Полицейский терпеливо объяснил еще раз. Марко его поблагодарил, повторяя про себя его слова, и тут же передал их Эрманно.

– Non с'e male, – сказал тот. Неплохо.

Но это было только начало. Пока Марко радовался своему успеху, Эрманно искал глазами следующего ничего не подозревающего учителя. Он нашел его в пожилом человеке, который ковылял, опираясь на палку, с пухлой газетой под мышкой.

– Спросите, где он купил газету, – велел Эрманно ученику.

Марко выдержал паузу, двинулся вслед за пожилым джентльменом и, решив, что слова сложились у него в голове, сказал:

– Buon giorno, scusi[100].

Старик остановился, и на мгновение могло показаться, что сейчас он поднимет свою палку и треснет Марко по голове. Он почему-то не ответил обычным «buon giorno».

– Dov'e ha comprato questo giornale? – Где вы купили эту газету?

Старик посмотрел на газету так, словно это была контрабанда, и поднял глаза на Марко с таким видом, будто тот его оскорбил. Он мотнул головой влево и сказал что-то вроде «вон там». На этом беседа и закончилась. Когда старик проковылял на достаточное расстояние, Эрманно возник рядом и спросил по-английски:

– Разговор не очень-то получился, правда?

– Ничего не вышло.

Они зашли в крошечное кафе, где Марко заказал себе только эспрессо. Эрманно такая простота не устраивала, он захотел обычного кофе с сахаром, но без сливок, и маленькое вишневое пирожное и заставил Марко все это заказать. Эрманно выложил на стол несколько купюр евро разного достоинства, а также монеты по пятьдесят центов и одному евро, и они принялись тренироваться в счете. Потом он решил, что хочет еще чашку кофе, на этот раз без сахара, но с капелькой сливок. Марко взял два евро и принес кофе, затем пересчитал сдачу.

Вскоре они снова вышли на улицу и двинулись по Сан-Витале, одной из главных улиц университетского городка, с крытыми галереями вдоль тротуаров по обеим сторонам и тысячами студентов, спешивших на занятия. Улица была буквально запружена велосипедами – явно самый удобный здесь способ передвижения. Эрманно, по его словам, три года учился в Болонье, хотя Марко с недоверием относился к тому, что слышал от своего учителя, а также от своего куратора Луиджи.

– Это площадь Верди. – Эрманно кивком указал на маленькую площадь, где собиралась какая-то демонстрация протеста. Длинноволосый реликт семидесятых годов прилаживал микрофон, явно намереваясь гневно заклеймить американские злодеяния в какой-то точке мира. Его сторонники начали разворачивать большой, кое-как сляпанный транспарант с лозунгом, понять который оказался не в состоянии даже Эрманно. Но протестующие собрались слишком рано. Студенты протирали заспанные глаза и думали лишь о том, как бы не опоздать в аудитории.

– Против чего они выступают? – спросил Марко, когда они поравнялись с этой группой.

– Я не очень понимаю. Это как-то связано со Всемирным банком. Здесь вечно демонстрации.

Они пошли дальше, влившись в толпу молодежи, с трудом пробираясь вперед в общем направлении к il centro – центру города.

Луиджи встретил их для ленча у ресторана «Тестерино», рядом с университетом. Учитывая, что счета оплачивались американскими налогоплательщиками, он заказывал много, не придавая внимания ценам. Эрманно, нищий студент, ощущал некоторую неловкость от подобной расточительности, но, будучи итальянцем, не без удовольствия предавался долгому застолью. Еда заняла два часа, и при этом не было произнесено ни слова по-английски. Итальянские фразы текли неторопливо, методично и часто произносились повторно без единой уступки английскому. Марко было нелегко наслаждаться едой, когда мозги его постоянно были заняты тем, чтобы ухватить смысл, хорошенько его понять и составить ответ на обращенные к нему слова. Очень часто фраза как бы пролетала мимо, только одно-два слова в ней казались узнаваемыми, и тут же она перекрывалась следующей. А двое его приятелей болтали отнюдь не ради собственного удовольствия. Если они улавливали хотя бы малейший намек на то, что Марко не слушает, что он просто для вида кивает, – чтобы они продолжали говорить, пока он прожевывает очередной кусок, – они тут же резко обрывали разговор на полуслове и спрашивали: «Che cosa ho detto?»[101].

Марко несколько секунд продолжал жевать, выигрывая время и думая – по-итальянски, черт его дери, этот язык! – как бы слезть с крючка. Он учился слушать, стараясь схватывать ключевые слова. Оба его друга много раз повторяли, что он всегда будет понимать гораздо больше, чем сможет сказать.

Выручала еда. Ему разъяснили важнейшее различие между тортеллини (макароны со свининой) и тортеллони (более крупные макароны с сыром рикотта). Шеф-повар, поняв, что Марко канадец, очень искренне интересующийся болонской кухней, настоял на том, чтобы он попробовал оба эти блюда. Луиджи, как обычно, пояснил, что это не имеющее себе равных творение великих болонских поваров.

Марко работал челюстями, старательно отдавая должное этой вкуснятине и таким образом уклоняясь от разговора по-итальянски.

Через два часа он потребовал сделать перерыв, допил вторую чашку эспрессо и попрощался. Марко расстался с сотрапезниками у входа в ресторан и ушел побродить, а в ушах у него звенело от тяжких гастрономических и филологических испытаний.

Он дважды описал круг, свернув с улицы Риццоли. Затем проделал это еще раз, чтобы убедиться, что за ним нет хвоста. Длинные крытые галереи служили идеальным укрытием. Когда появились группы студентов, он перешел на другую сторону улицы Верди, где протесты против Всемирного банка уступили место истерической речи, и Марко на минуту почувствовал себя счастливым оттого, что не понимает по-итальянски. Он остановился у дома 22 по улице Замбони и снова посмотрел на массивную деревянную дверь, за которой располагался юридический факультет. Вошел, старательно делая вид, что он здесь свой. Никакого указателя на глаза не попалось, только студенческий бюллетень, в котором предлагались квартиры внаем, книги, знакомства и все прочее, в том числе летняя учебная программа в юридической школе в Уэйк-Форресте, штат Северная Каролина.

Дальше по коридору оказался выход в открытый внутренний двор, где студенты бродили, болтали по мобильникам, курили в ожидании следующего учебного часа.

Его внимание привлекла лестница слева. Он поднялся на третий этаж, где наконец-то увидел некое подобие указателя. Он понял слово «uffici» и, миновав две аудитории, нашел дальше по коридору кабинеты профессоров. На большинстве дверей были таблички с фамилиями, на некоторых – нет. Последний кабинет принадлежал Рудольфу Висковичу, это было единственное иностранное имя из тех, что он увидел. Марко постучал, но ему никто не ответил. Он повернул дверную ручку, но дверь была заперта. Он быстро достал из кармана пальто листок бумаги, который захватил в гостинице «Кампеоль» в Тревизо, и набросал записку:

Он просунул записку под дверь и спустился по лестнице с группой студентов. Снова оказавшись на улице Замбони, он побрел по ней без всякой определенной цели. Остановился, купил мороженое и медленно побрел к гостинице. В его крохотной комнате было чересчур холодно, в ней не хотелось даже прилечь и вздремнуть. Он решил завтра же выразить недовольство куратору. Ленч стоил больше, чем платили за три дня проживания в его гостиничном номере. Бесспорно, Луиджи и те, кто стоял над ним, могли бы подыскать жилье для Марко поприличнее.

Марко медленно побрел по направлению к дому Эрманно: близилось время дневного урока в крохотной квартирке, размером не превышавшей стенной шкаф.

Луиджи терпеливо ждал прибытия на болонский вокзал Сентрале безостановочного экспресса «Евростар» из Милана. На вокзале было тихо и безлюдно, царило затишье, предшествующее пятичасовой суматохе. В 15.35, точно по расписанию, обтекаемая торпеда подкатила к перрону на минутную остановку, и из вагона вышел Уайтекер.

Поскольку этот человек никогда не улыбался, они лишь сухо поздоровались, пожав друг другу руки, и направились к «фиату» Луиджи.

– Как наш мальчик? – спросил Уайтекер, захлопывая дверцу.

– Неплохо, – сказал Луиджи, завел двигатель и тронулся с места. – Усердно учится. Других занятий у него в общем-то нет.

– Держится поблизости?

– Да. Любит бродить по городу, но далеко не уходит. К тому же у него нет денег.

– И не давайте их ему. Делает успехи в итальянском?

– Продвигается довольно быстро. – Они выехали на широкую улицу Независимости, по которой двинулись на юг, к центру города. – Целеустремленности ему не занимать.

– Напуган?

– Думаю, да.

– Он умен и к тому же прирожденный манипулятор. Помните об этом, Луиджи. И будучи человеком умным, он сильно напуган. Он знает, что опасность рядом.

– Я рассказал ему про Крица.

– И?..

– Он пришел в ужас.

– Значит, испугался?

– Думаю, да. Кто прикончил Крица?

– Полагаю, что мы, но кто знает? Надежная квартира для него готова?

– Да.

– Хорошо. Посмотрим его квартиру.

Улица Фондацца – тихая жилая улица в юго-восточной части старого города, в нескольких кварталах от университета. Как и повсюду в Болонье, тротуары по обеим сторонам улицы представляли собой крытые галереи. Двери домов и квартир выходили прямо на тротуар. На большинстве домов рядом с домофонами красовались медные таблички с фамилиями, но на доме 112 по улице Фондацца таблички не было. На нем вообще не было никакого обозначения, дом арендовал загадочный бизнесмен из Милана, заплативший за три года вперед. Уайтекер не показывался здесь больше года, хотя это никого не занимало. Обычная квартира площадью шестьдесят метров, четыре меблированные комнаты – 1200 евро в месяц. Не что иное, как заурядная явочная квартира, одна из трех, которые он снимал в Северной Италии.

В квартире были две спальни, крохотная кухня и гостиная с диваном, письменным столом и двумя кожаными стульями. Телевизора не было. Луиджи показал телефонный аппарат, и они, используя иносказания, поговорили об установленном подслушивающем устройстве, не поддающемся обнаружению. В каждой комнате было вмонтировано по два микрофона, очень мощные микрофоны, способные улавливать малейший шум. Были установлены также две крошечные телекамеры – одна в щели старого кафеля над кладовкой, откуда открывался вид на входную дверь. Другую вмонтировали в дешевый светильник, висевший на стене в кухне, откуда был виден черный ход.

За спальней, к вящему облегчению Луиджи, решили не наблюдать. Если Марко найдет женщину, которая согласится прийти к нему в гости, она попадет в поле зрения камеры над кладовкой, и Луиджи этого было достаточно. А если вдруг ему станет совсем скучно, он всегда забавы ради сможет и послушать.

К этой явочной квартире с юга примыкала другая, отделенная от нее капитальной каменной стеной. Там, в пятикомнатных апартаментах, более просторных, чем квартира Марко, обосновался сам Луиджи. Задняя дверь выходила в маленький садик, который не был виден из явочной квартиры, поэтому он мог появляться и исчезать незаметно. Кухня была переоборудована в суперсовременный наблюдательный пункт, где он в любую минуту мог включить камеру и видеть все, что происходит у соседа.

– Здесь они будут заниматься? – спросил Уайтекер.

– Да. Место вполне безопасное. К тому же он постоянно будет у меня на виду.

Уайтекер прошелся по комнате. Удовлетворенный увиденным, все же спросил:

– В соседней квартире все налажено?

– Да. Я провел там две последние ночи. Мы готовы.

– Когда вы намерены его переселить?

– Сегодня днем.

– Отлично. Теперь посмотрим на нашего мальчика.

Они дошли до конца улицы Фондацца, затем свернули на широкую страда Маджоре. Встречу назначили в маленьком кафе «Лестрес». Луиджи купил газету и сел за свободный столик. Уайтекер тоже обзавелся газетой и устроился за соседним столиком. Друг на друга они не обращали никакого внимания. Ровно в половине пятого выпить с Луиджи по чашечке эспрессо заглянули Эрманно и его ученик.

Когда они скинули пальто и обменялись приветствиями, Луиджи спросил:

– Вы, наверное, устали от итальянского, Марко?

– Меня от него тошнит, – улыбнулся тот.

– Вот и хорошо. Говорить будем по-английски.

– Да благословит вас Господь, – сказал Марко.

Уайтекер сидел от них в полутора метрах, почти целиком скрытый газетой, покуривая сигарету с таким видом, словно ничто вокруг ничуть его не касалось. Об Эрманно он, разумеется, был наслышан, хотя вживую никогда не видел. Марко – совсем другое дело.

Уайтекер находился в Вашингтоне по служебным делам в Лэнгли лет десять назад, когда Брокера знали все. Он помнил Джоэла Бэкмана как внушительную политическую фигуру, тратившую на поддержание своей завышенной репутации почти столько же времени, сколько и на обслуживание высокопоставленных клиентов. Он служил наглядным воплощением власти и денег, принадлежа к тем, кого называют «жирными котами», умеющими запугивать и льстить, а также швыряться деньгами ради достижения цели.

Поразительно, что делают с человеком шесть лет тюрьмы. Брокер изрядно похудел и в очках в оправе от Армани был неотличим от европейца. Начал отращивать бородку, в которой явственно проступала проседь. Уайтекер был уверен, что любой американец, войди он сейчас в «Лестрес», ни за что не узнает в этом человеке Джоэла Бэкмана.

Марко обратил внимание на мужчину за соседним столиком, который, пожалуй, посматривал в его сторону чуточку чаще, чем следовало, но не придал этому значения. Они болтали по-английски, что в «Лестресе» само по себе было не столь уж обычно. А вот поближе к университету в любой кофейне слышится многоязыкая речь.

Эрманно раскланялся, допив чашечку кофе. Через несколько минут ушел и Уайтекер. Пройдя несколько кварталов, он нашел интернет-кафе, куда когда-то заглядывал. Подключил к сети свой ноутбук, вышел в Интернет и отправил послание Джулии Джавьер в Лэнгли:

Когда стемнело, у дома в центре улицы Фондацца остановился «фиат», из которого быстро выгрузили нехитрый скарб. Марко переселялся налегке, потому что имущества у него практически не было. Две сумки с одеждой да пакет с учебниками итальянского – и ничего больше. Войдя в новую квартиру, он прежде всего почувствовал, что в ней тепло.

– Это уже на что-то похоже, – сказал он Луиджи.

– Я переставлю машину. А вы пока осмотритесь.

Марко осмотрелся, насчитал четыре комнаты с приятной мебелью – ничего особенного, но колоссальный шаг вперед по сравнению с прошлым местом. Жизнь налаживалась – всего десять дней назад он сидел в тюрьме.

Луиджи быстро вернулся.

– Ну, что скажете?

– Беру. Спасибо.

– Не стоит благодарности.

– И людей из Вашингтона тоже поблагодарите.

– Кухню видели? – спросил Луиджи, повернув выключатель.

– Да, отличная. Надолго я здесь задержусь, Луиджи?

– Решения принимаю не я. Сами знаете.

– Догадываюсь.

Они вернулись в гостиную.

– Еще кое-что, – сказал Луиджи. – Во-первых, Эрманно будет ежедневно приходить сюда для занятий. С восьми до одиннадцати, потом с двух и до того часа, когда пожелаете остановиться.

– Замечательно. Только, пожалуйста, переселите юношу в приличную квартиру. Его жилье – позор для американских налогоплательщиков.

– Во-вторых, улица эта очень тихая. Приходите и уходите быстро, не вступайте в разговоры с соседями, не заводите знакомств. Помните, Марко, вы оставляете следы. Чем заметнее след, тем больше шансов, что вас найдут.

– Я слышал это уже раз десять.

– Выслушайте еще раз.

– Успокойтесь, Луиджи. Соседи меня не увидят, обещаю. Мне здесь нравится. Куда лучше моей тюремной камеры.

Глава 14

Заупокойная служба по Роберту Крицу состоялась в похожем на клуб мавзолее в шикарном пригороде Филадельфии, города, где он родился, но куда не приезжал по меньшей мере тридцать последних лет. Он умер, не оставив завещания или иных распоряжений, возложив на несчастную миссис Криц не только бремя доставки его останков из Лондона, но и решения относительно того, как с ними поступить.

Сын настаивал на кремации и довольно скромном захоронении в мраморном склепе, защищенном от непогоды. В эту минуту миссис Криц готова была согласиться на любой вариант. Семичасовой перелет через Атлантику (во втором классе) с останками мужа в багажном отсеке под ее ногами, в специальном ящике, предназначенном для транспортировки покойников, едва ее не добил. А затем еще и хаос в аэропорту, где ее никто не встретил и не избавил от неприятных хлопот. Чудовищная неприятность!

На службу пускали по приглашениям – это условие поставил экс-президент Артур Морган, не желавший кого-либо видеть после двухнедельного пребывания на Барбадосе. Если он и был опечален смертью друга всей своей жизни, то никак этого не показал. Он настолько дотошно вникал в детали похорон вместе с членами семьи Крица, что его уже хотели попросить не соваться не в свое дело. И дату похорон перенесли из-за Моргана. Порядок службы и поминания его тоже не устраивал. Он неохотно согласился произнести прощальное слово, хотя предупредил, что оно будет совсем кратким. Дело в том, что он недолюбливал миссис Криц, которая, впрочем, платила ему той же монетой.

Семье и немногим собравшимся друзьям казалась совершенно неправдоподобной версия о том, что Роберт Криц напился в лондонском пабе, а потом, кое-как выйдя на улицу, упал под колеса проезжавшей машины. Когда вскрытие показало изрядный уровень героина в крови, миссис Криц была просто ошеломлена и попросила протокол вскрытия запечатать и никому не показывать. О наркотике ничего не сказала даже детям. Она была абсолютно уверена, что ее муж никогда не прикасался к запрещенным наркотикам – пил он много, но об этом мало кто знал, – и преисполнилась решимости сохранить его доброе имя.

Лондонская полиция охотно согласилась припрятать протокол и закрыть дело. У детективов, разумеется, оставались вопросы, но дел было выше головы, да к тому же вдова хотела как можно скорее добраться до дома и оставить неприятности позади.

Служба началась в четверг в два часа дня – на этом времени тоже настоял Морган, чтобы успеть добраться на частном самолете в международный аэропорт Филадельфии, или Филли, как именуют свой город местные жители, – и длилась час. Пригласили восемьдесят два человека, пришли пятьдесят один, причем большинство – из любопытства поглазеть на экс-президента, а не ради прощания со старым другом. Заупокойную службу доверили протестантскому священнослужителю, принадлежащему к какому-то неопределенному направлению. Криц лет сорок не переступал порог церкви, если не считать свадеб и похорон. Перед священнослужителем стояла нелегкая задача оживить память о человеке, которого никогда не видел, и, хотя он отважно пытался это сделать, все потуги закончились провалом. Он прочитал отрывок из Книги Псалмов. Произнес молитву, которая бы равно годилась и для человека, глубоко верующего, и для серийного убийцы. Произнес слова утешения членам семьи, людям ему абсолютно не знакомым.

Вместо согревающего душу прощания получилось отпевание, холодное, как мраморные стены помещения. Морган, покрытый непристойным для февраля бронзовым загаром, попытался чуточку повеселить собравшихся смешными историями из жизни старого друга, но все равно у него был вид человека, который ждет не дождется, когда снова окажется на борту самолета.

Дни, проведенные Морганом под барбадосским солнцем, убедили его в том, что вина за провал избирательной кампании всецело лежит на Роберте Крице. Он никому не сказал об этом открытии, да и говорить было некому, поскольку в коттедже на берегу моря не было никого, кроме него самого да туземной обслуги. Но он затаил обиду, в немалой степени омрачившую дружеские чувства к покойному.

Когда служба выдохлась и подошла к концу, он не стал задерживаться. Ритуально обнял миссис Криц и ее детей, обменялся несколькими словами с друзьями, пообещав встречу через несколько недель, и поспешил прочь в сопровождении неотлучного эскорта секретной службы. Телекамеры были установлены за забором кладбища и экс-президента не запечатлели. Он сидел, пригнувшись, на заднем сиденье одного из двух черных лимузинов. Пять часов спустя он уже расслаблялся у бассейна, любуясь очередным карибским закатом.

Хотя на службу пришло не так много людей, за церемонией было установлено пристальное наблюдение. Она еще не кончилась, а Тедди Мейнарду уже положили на стол список из пятидесяти одного человека. Никто не вызвал подозрений. Просматривая список, директор ЦРУ ни разу и бровью не повел.

Чистое убийство. Результаты вскрытия похоронены отчасти благодаря миссис Криц, но также и тем ниточкам, которые пришлось подергать в кругах повыше лондонской полиции. Тело обратилось в пепел, и мир скоро забудет о Роберте Крице. Его идиотская попытка проникнуть в тайну исчезновения Бэкмана в конечном счете не причинила вреда плану.

ФБР попыталось установить скрытую камеру в часовне, но не преуспело. Хозяин решительно воспротивился и не поддался серьезному нажиму. Он позволил расположить камеры снаружи, что дало возможность с близкого расстояния запечатлеть скорбящих, когда они входили и выходили. Кадры распечатали, быстренько составили список, и через час после службы он лег на стол директора.

Накануне гибели Роберта Крица ФБР получило поразительную информацию. Она была совершенно неожиданной и поступила от отчаявшегося корпоративного мошенника, перед которым замаячила перспектива провести следующие сорок лет в федеральной тюрьме. Этого менеджера крупного инвестиционного фонда поймали на махинациях с выплатой паевых процентов – обычный для Уолл-стрит скандал, связанный всего лишь с несколькими миллионами долларов. Но этим инвестиционным фондом владел международный банковский синдикат, и этот мошенник сумел за многие годы службы войти в узкий круг его руководителей. Фонд приносил большую прибыль в немалой степени благодаря его таланту занижать выплаты. Это не осталось незамеченным, и менеджера ввели в совет директоров и предоставили роскошный дом на Бермудах, где размещалась штаб-квартира корпорации для ведения тайных операций.

Чтобы не проводить остаток жизни в тюрьме, он проявил готовность поделиться кое-какими секретами. Банковскими секретами. Грязью оффшорных операций. Он заявил, что может доказать, будто бывший президент Морган в последний день пребывания в должности продал по меньшей мере одно помилование за три миллиона долларов. Деньги были переведены по телеграфу из банка на Каймановых островах в сингапурский банк, на счет, открытый подставной компанией, фактически принадлежащей старому приятелю Моргана. Деньги, если верить доносу, предназначались Моргану.

Когда телеграфные переводы денег и счета были перепроверены и подтверждены ФБР, на стол тут же легло некое соглашение. Мошеннику предстояло теперь провести всего два года под домашним арестом. Взятка за президентское помилование была настолько сенсационным преступлением, что оно стало в Гувер-билдинг[102] высшим приоритетом.

Информатор не мог определить, чьи деньги покинули банк на Каймановых островах, но для ФБР было очевидно, что только двое из помилованных Морганом обладали достаточным потенциалом для выплаты такой взятки. Первым и наиболее вероятным казался граф Монго, престарелый миллиардер, побивший рекорд уклонения от уплаты налогов по крайней мере среди частных лиц. Среди корпораций – другое дело, тут еще можно было спорить. Однако информатор решительно склонялся к тому, что это не Монго, потому что за спиной графа тянулся длинный шлейф безобразных скандальных тяжб с означенными банками. Он предпочитал иметь дело со швейцарскими банками, что подтверждало и ФБР.

Вторым подозреваемым был, разумеется, Джоэл Бэкман. Такая крупная взятка для дельца типа Бэкмана была бы в порядке вещей. И хотя ФБР в течение многих лет уверяло всех, что Бэкман никаких денег не припрятал, сомнения все же оставались. В период расцвета карьеры он поддерживал отношения и со швейцарскими банками, и с банками на Карибах. Он соткал целую паутину из дружков сомнительной репутации и поддерживал контакты с теми, кто обладал властью. Взятки, откаты, пожертвования на избирательные кампании, лоббистские гонорары – все это было очень хорошо знакомо Брокеру.

Директором ФБР являлся вечно готовый к бою Энтони Прайс. Три года назад его назначил на этот пост президент Морган, шесть месяцев спустя попытавшийся отправить его в отставку. Прайс просил дать ему больше времени и своего добился, но стычки с президентом происходили постоянно. По какой-то причине – по какой именно, Прайс уже не мог вспомнить, – он решил доказать свою состоятельность, схлестнувшись с Тедди Мейнардом. В тайных войнах ЦРУ против ФБР Тедди проигрывал редко, и, конечно, Энтони Прайс его не одолел, тем более что числился последним в длинном ряду тех, кого называли хромыми утками.

Однако Тедди ничего не знал о секретных переводах денег в обмен на президентское помилование, которые теперь поглощали все внимание директора ФБР. Новый президент был твердо намерен избавиться от Энтони Прайса и изрядно почистить его ведомство. Он также поклялся отправить наконец на свалку Мейнарда, но к таким угрозам в Вашингтоне давно привыкли.

У Прайса внезапно появилась прекрасная возможность усидеть в своем кресле, а попутно, быть может, свалить Мейнарда. Он отправился в Белый дом и выложил все, что знал о сингапурских счетах, советнику президента по национальной безопасности, которого утвердили в должности лишь накануне. Не стесняясь в выражениях, он прямо указал на участие в сделке экс-президента. Прайс предложил выяснить, где находится Бэкман, и доставить его в США для допроса и повторного привлечения к суду. Если факт сделки удастся доказать, то скандал вызовет настоящее землетрясение в Вашингтоне.

Советник по национальной безопасности выслушал Прайса очень внимательно. Сразу после этого он зашел в кабинет вице-президента, выставил за дверь его сотрудников и выложил все услышанное. Вместе они проинформировали президента.

Как это обычно бывает, у нового хозяина Овального кабинета и его предшественника установились неприязненные отношения. Избирательная кампания изобиловала грязными приемами и озлобленностью, ставшими обычными в американской политической жизни. Даже после ошеломляющей победы исторических масштабов и радостного возбуждения от переезда в Белый дом новый президент не пожелал стать выше предвыборной грязи. Его завораживала мысль о новом унижении Артура Моргана. Он представлял, как вслед за сенсационным судебным процессом и обвинительным приговором он в последнюю минуту выходит на сцену, даруя Моргану президентское помилование ради спасения имиджа верховной власти.

Вот это да!

На следующий день в шесть часов утра вице-президент в сопровождении вооруженного эскорта был доставлен в штаб-квартиру ЦРУ в Лэнгли. Директора Мейнарда вызвали в Белый дом, но он, заподозрив неладное, сослался на головокружение и предписание докторов оставаться в служебном кабинете. Он нередко ночевал и ел на работе, особенно когда его донимало сильное головокружение. Этот недуг был одним из многих, на которые он мог сослаться в любую минуту.

Встреча вышла короткой. Тедди сидел в инвалидном кресле в конце длинного стола для заседаний, плотно укутанный пледами, а Хоби, как обычно, находился рядом. Вице-президент вошел в сопровождении помощника и после неловкого обмена фразами о делах новой администрации сказал:

– Мистер Мейнард, я выступаю от имени президента.

– Ну разумеется, от чьего же еще? – сказал Тедди и улыбнулся, не разжимая губ. Он ждал, что его уволят, после восемнадцати лет в должности и многочисленных угроз это сделать момент, кажется, настал. Наконец-то президент набрался решимости сместить Тедди Мейнарда. Он предупредил об этом Хоби. Ожидая прибытия вице-президента, Тедди поделился с помощником своими опасениями.

Хоби делал заметки в линованном блокноте, готовый записать слова, которые страшился услышать многие годы: «Мистер Мейнард, президент предлагает вам подать прошение об отставке».

Однако вице-президент сказал то, чего никто не ожидал:

– Мистер Мейнард, президент хочет знать все о Джоэле Бэкмане.

Однако Тедди даже не вздрогнул.

– Что именно? – спросил он.

– Он хочет знать, где находится Бэкман и сколько нужно времени для доставки его в Вашингтон.

– Зачем?

– Я не могу сказать.

– И я тоже не могу.

– Президенту необходимо это узнать.

– При всем уважении к президенту должен заметить, что мистер Бэкман играет очень важную роль в одной из наших операций.

Вице-президент заморгал. Он взглянул на своего помощника, который был совершенно бесполезен, поскольку чиркал что-то в блокноте. Ни при каких обстоятельствах он не расскажет ЦРУ о телеграфных переводах денег и взятках за президентские помилования. Тедди найдет способ использовать эту информацию себе на пользу. Он выкрадет эти драгоценные сведения и пересидит надвигающийся кризис. Нет, или Тедди будет с ними сотрудничать, или наконец-то его уволят.

Вице-президент, опираясь на локти, подался чуточку вперед и сказал:

– Президент не пойдет на компромисс по этому вопросу, мистер Мейнард. Он получит эту информацию, и получит незамедлительно. В противном случае он предложит вам подать прошение об отставке.

– Я этого не сделаю.

– Должен ли я напоминать, что вы занимаете свой пост с его согласия?

– Не должны.

– Отлично. Ситуация ясна. Вы являетесь в Белый дом с досье на Бэкмана и детально излагаете его содержание или же ЦРУ вскоре получит нового директора.

– При всем уважении, сэр, такие резкие выражения нечасто услышишь от вас, политических деятелей.

– Воспринимаю это как комплимент.

На этом встреча закончилась.

Дырявый, как старая плотина, Гувер-билдинг буквально выплеснул сплетню на вашингтонские улицы. Среди прочих сбором слухов занимался Дэн Сендберг из «Вашингтон пост». Однако его источники были куда надежнее, чем те, какими пользовались обычные репортеры, занимавшиеся журналистскими расследованиями. И уже очень скоро он уловил душок скандала, связанного с президентскими помилованиями. Он вцепился в свой старый источник среди новых сотрудников Белого дома и получил от него частичное подтверждение. Контуры истории начали обретать очертания, но Сендберг понимал, что подтвердить факты будет практически невозможно. У него не было шансов увидеть оригиналы телеграфных денежных переводов.

Но если это правда – действующий президент продает помилования за большие деньги на безбедную жизнь в отставке, – то большего скандала Сендберг не мог даже представить. Бывшему президенту предъявляют обвинение, отдают под суд, быть может, признают виновным и отправляют за решетку. Это превосходит всякое воображение.

Он сидел за столом, заваленным грудами бумаг, когда ему позвонили из Лондона. Это был старый приятель, тоже жесткий и бескомпромиссный репортер, писавший для «Гардиан». Несколько минут они посплетничали о новой администрации, что все еще оставалось главной темой разговоров в Вашингтоне. В начале февраля, когда город засыпан снегом, а конгресс поглощен работой в комитетах и жизнь как будто замирает, говорить особенно не о чем.

– Есть что-нибудь новенькое о смерти Боба Крица? – спросил приятель.

– Ничего, если не считать вчерашних похорон, – сказал Сендберг. – А в чем дело?

– Возникают вопросы, как этот бедняга попал под машину. Да к тому же мы на пушечный выстрел не можем приблизиться к протоколу вскрытия.

– Какие вопросы? Мне казалось, там все ясно.

– Может быть, но дело прикрыли слишком уж стремительно. Ничего конкретного, просто хочется посмотреть, не упустили ли мы что-то важное.

– Я сделаю несколько звонков, – сказал Сендберг, вдруг учуявший что-то подозрительное.

– Пожалуйста. И поговорим через денек-другой.

Сендберг положил трубку и уставился на пустой экран монитора. Криц наверняка присутствовал, когда в последнюю минуту президент Морган даровал помилования. Учитывая вашингтонскую паранойю, Криц явно был единственным человеком, находившимся в Овальном кабинете с президентом, когда Морган принимал решения и подписывал необходимые документы.

Наверное, Криц знал слишком много.

Три часа спустя Сендберг вылетел из аэропорта Даллеса в Лондон.

Глава 15

Задолго до рассвета Марко снова проснулся в незнакомой постели в незнакомом месте и долго не мог собраться с мыслями, вспоминая свои действия, анализируя странную ситуацию, в которой он оказался, планируя новый день и стараясь забыть прошлое, одновременно прикидывая, что ему могут принести следующие двенадцать часов. Спал он в общем-то неплохо. Всего несколько часов, четыре или пять, но точно сказать он затруднялся, потому что комната была погружена в полную темноту. Он вынул наушники; как всегда, он заснул после полуночи под веселое журчание итальянского диалога.

Он радовался теплу в комнате. В Радли его едва не заморозили, и в последнем жилище тоже царил холод. В новой квартире были толстые стены и двойные рамы, а система отопления, возможно, даже перестаралась. Решив, что в достаточной мере продумал новый день, он опустил ноги на теплый кафельный пол и снова мысленно поблагодарил Луиджи за перемену жилья.

Сколько он здесь задержится, по-прежнему неясно, впрочем, как и будущее, которое ему уготовили. Он включил свет и посмотрел на часы – без нескольких минут пять. В ванной он включил еще одну лампу и рассмотрел свое отражение в зеркале. В растительности под носом и на подбородке оказалось больше серебра, чем он рассчитывал. Честно говоря, стало совершенно ясно, что бородка, которую он начал отпускать, на девяносто процентов будет седой с едва заметными темно-каштановыми прожилками. Ну и пусть. Ему пятьдесят два года. Все это часть новой защитной оболочки, делающей его другим человеком. С узким лицом, впалыми щеками, короткой стрижкой и слегка старомодной квадратной оправой фирменных очков он запросто сойдет за Марко Лаццери на любой улице Болоньи. Или Милана, Флоренции и любых других городов, которые он захочет посетить.

Через час он вышел на улицу в тишь и холод крытой галереи, построенной рабочими, умершими лет триста назад. Резкие порывы ветра пронизывали насквозь. Он снова подумал, что надо бы пожаловаться своему куратору на отсутствие настоящей зимней одежды. Он не читал газеты и не смотрел телевизор и потому не знал сводок погоды. Очевидно было одно – становилось все холоднее и холоднее.

Он шагал под низкой галереей улицы Фондацца в направлении университета и был на улице совершенно один. Он решил не пользоваться картой города, засунутой в карман пальто. Если заблудится, он ее раскроет и признает поражение, но пока преисполнился решимости изучать город ногами и глазами. Через тридцать минут, когда солнце едва обозначилось в небе, он вышел на улицу Ирнерио в северной стороне университетской части города. Еще два квартала к востоку – и перед глазами возникла бледно-зеленая вывеска бара «Фонтана». Сквозь оконное стекло он увидел седого человека. Рудольф уже был там.

По привычке Марко выждал минуту, оглянулся и посмотрел в том направлении, откуда только что пришел, словно ожидая, что кто-то выскочит из тьмы подобно бесшумной ищейке. Улица Ирнерио была пустынна. Он вошел в кафе.

– Мой друг Марко, – сказал Рудольф, улыбнувшись, когда они обменялись рукопожатием. – Садитесь, пожалуйста.

Кафе было заполнено наполовину учеными типами, уткнувшимися в утренние газеты и не видевшими ничего вокруг себя. Марко заказал капуччино, а Рудольф заново набил свою пенковую трубку. Сладкий аромат заполнил облюбованный ими угол.

– Позавчера нашел вашу записку, – сказал Рудольф, выпуская облачко дыма. – Жаль, мы разминулись. Где успели побывать?

Марко никуда не уезжал, но, как подобало завзятому канадскому туристу итальянского происхождения, быстренько сочинил воображаемый маршрут.

– Я провел пару дней во Флоренции, – сказал он.

– Восхитительный город.

Они поговорили о Флоренции, и Марко болтал о достопримечательностях, художественных произведениях и историческом прошлом города, который знал лишь по дешевому путеводителю, одолженному Эрманно. Путеводитель был, разумеется, на итальянском, а это означало, что он в течение нескольких часов разбирался с текстом с помощью словаря и набирался сведений, которые мог теперь обсуждать с Рудольфом, словно действительно провел несколько дней в этом городе.

Они заказали еще кофе, и Рудольф снова набил трубку. Марко впервые обратил внимание на желтоватые пятна от табака на его растрепанных бакенбардах поближе к уголкам рта. На столике лежали утренние газеты, сплошь итальянские.

– А нет ли в Болонье приличной английской газеты? – спросил Марко.

– Почему вас это интересует?

– Сам не знаю. Хочется иногда узнать, что творится за океаном.

– Я время от времени покупаю «Гералд трибюн». Читая ее, я чувствую себя счастливым, оттого что живу здесь, вдали от всей этой преступности, торговли наркотиками, загрязнения воздуха и политических скандалов. Американское общество насквозь прогнило. А правительство – воплощение лицемерия. И это самая передовая демократия на свете. Ха! Конгресс покупается и находится на содержании у богатеев.

Оглянувшись с таким видом, точно собирался сплюнуть, Рудольф вдруг сунул в рот трубку и плотно сжал зубами. Марко даже задержал дыхание, ожидая нового ядовитого замечания в адрес Соединенных Штатов. Но момент напряженности миновал. Оба мирно отхлебнули кофе.

– Мне ненавистно американское правительство, – горько посетовал Рудольф.

Браво, подумал Марко.

– А как насчет канадского? – спросил он.

– Вам я ставлю оценку повыше. Впрочем, ненамного.

Марко сделал вид, что польщен, и поспешил сменить тему. Сказал, что собирается теперь съездить в Венецию. Конечно, Рудольф бывал там неоднократно и дал массу советов. Марко даже начал записывать с таким видом, будто собирался побежать на вокзал. Затем назвал Милан, но по этому поводу Рудольф энтузиазма не проявил – из-за «фашиствующих типов правого крыла», обосновавшихся в этом городе.

– Это была база Муссолини, на которую опиралась его власть, – сказал он, приглушив голос, словно все прочие коммунисты в баре «Фонтана» могли взорваться от негодования при одном упоминании этого диктатора.

Когда стало очевидным, что Рудольф собирается сидеть и говорить все утро, Марко решил откланяться. Они договорились встретиться здесь же в то же самое время в следующий понедельник.

Начался снежок, и на улице Ирнерио обозначились следы от шин грузовых фургончиков. Покинув теплое кафе, Марко снова подивился архитекторам древней Болоньи, придумавшим почти тридцать километров крытых тротуаров в старом городе. Он прошел несколько кварталов к востоку, затем повернул на юг по улице Независимости, широкому элегантному проспекту, построенному в семидесятые годы девятнадцатого века, чтобы знатные люди, обитавшие в центре, могли без труда добираться до железнодорожного вокзала в северной части города. Переходя улицу Марсала, Марко провалился в сугроб и почувствовал, что промочил правую ногу.

Он нехорошим словом помянул Луиджи, не обеспечившего ему надлежащий гардероб, – ведь если начнутся снегопады, то понадобятся крепкие зимние ботинки. Вслед за этим он разразился внутренним монологом о недостаточном финансировании со стороны тех, кто обеспечивал сейчас его пребывание в этом городе. Они запихнули его в Болонью, тратят кучу денег на занятия языком и съемные квартиры, не говоря уж о еде, дабы он не умер. По его мнению, они просто транжирили время и большие деньги. Куда лучше было бы отправить его в Лондон или Сидней, где полно американцев и все говорят по-английски. Там он затерялся бы с гораздо меньшими усилиями.

Неожиданно Луиджи поравнялся с ним на тротуаре.

– Буон джорно, – поздоровался он.

Марко остановился и, улыбнувшись, протянул ему руку:

– Буон джорно, Луиджи, вы, никак, снова за мной следите?

– Вовсе нет. Я вышел пройтись, увидел вас на другой стороне улицы. Я обожаю снег, Марко. А вы?

Они пошли рядом неспешным шагом. Марко хотел верить своему другу, но сомневался, что они встретились случайно.

– Мне здесь нравится. В Болонье гораздо лучше, чем в Вашингтоне, особенно в час пик. Кстати, а чем вы занимаетесь целыми днями, Луиджи? Я могу спросить?

– Конечно. Можете спросить, что пожелаете.

– Я так и думал. Знаете ли, у меня две жалобы. Вообще-то даже целых три.

– Неудивительно. Вы пили кофе?

– Да, но выпил бы еще чашечку.

Луиджи кивком показал маленькое кафе на углу. Они вошли, все столики были заняты, поэтому они пристроились у стойки бара и заказали эспрессо.

– Итак, первая жалоба? – тихо спросил Луиджи.

Марко придвинулся ближе, их головы почти соприкасались.

– Первые две жалобы тесно связаны. Во-первых, деньги. Много мне не требуется, но я хотел бы получать нечто вроде фиксированных выплат. Нищета отвратительна, Луиджи. Я чувствовал бы себя гораздо лучше, если бы у меня были деньги в кармане и мне не приходилось бы их копить для покупки необходимых вещей.

– Сколько?

– Не знаю. Я давно уже не торговался относительно своего содержания. Что, если я попрошу для начала сотню евро в неделю? Тогда я смогу покупать газеты, журналы, книги, еду – видите, я говорю о самых простых покупках. Дядюшка Сэм оплачивает мою квартиру, и я ему премного благодарен. Если задуматься, он делает это шесть последних лет.

– Вы могли бы до сих пор находиться в тюрьме.

– Благодарю за напоминание, Луиджи. Я об этом не подумал.

– Простите, это было невежливо с моей стороны.

– Послушайте, Луиджи, я рад, что оказался здесь, поверьте. Но ведь сегодня я полностью помилованный гражданин некой страны – не вполне уверен, какой именно, – и имею право на то, чтобы со мной обращались достойно. Мне ненавистна нищета, и я не люблю попрошайничать. Я хочу, чтобы вы пообещали мне сотню евро в неделю.

– Я подумаю, что можно сделать.

– Спасибо.

– Вторая жалоба?

– Мне нужны деньги на покупку кое-какой одежды. У меня мерзнут ноги, потому что на улице снег и я обут в неподходящую обувь. Еще мне нужно пальто потеплее и, наверное, пара свитеров.

– Я вам все это доставлю.

– Нет, я хочу купить все сам, Луиджи. Дайте мне денег, и я сам выберу. Я прошу у вас не так много.

– Попробую.

Они чуть отпрянули друг от друга и сделали по глотку кофе.

– Третья жалоба? – спросил Луиджи.

– Это касается Эрманно. Он очень быстро теряет интерес. Мы занимаемся по шесть часов в день, и все это ему докучает.

Луиджи в отчаянии начал вращать глазами.

– Я не могу щелкнуть пальцами и подать вам нового преподавателя, Марко.

– Учите меня сами. Вы мне приятны, Луиджи, мы с вами хорошо проводим время. А Эрманно – зануда, и вы это отлично знаете. Он молод, ему надо учиться. А вот вы будете замечательным учителем.

– Я не учитель.

– Тогда найдите другого. Эрманно занимается со мной неохотно. Из-за этого я продвигаюсь вперед очень медленно.

Луиджи отвернулся и посмотрел на двух пожилых мужчин, вошедших в кафе и прошедших мимо них вдоль стойки бара.

– Он так или иначе уходит, – сказал он. – Как вы и сказали, ему действительно надо учиться.

– Сколько еще продлятся мои занятия?

Луиджи покачал головой, давая понять, что это ему неведомо.

– Такие решения принимаю не я.

– У меня есть и четвертая жалоба.

– Пятая, шестая, седьмая. Выслушаем их все, тогда, быть может, целую неделю жалоб не будет.

– Я ее уже высказывал, Луиджи. Это своего рода постоянный протест.

– Адвокатский прием?

– Вы насмотрелись американских сериалов. Я хочу, чтобы меня переселили в Лондон. Там десять миллионов жителей, и все говорят по-английски. Мне не надо будет тратить по десять часов в день на изучение. Поймите меня правильно, Луиджи, мне нравится итальянский. Чем глубже я в него погружаюсь, тем прекраснее он мне кажется. Но послушайте, если вы хотите меня спрятать, то отправьте туда, где я могу выжить.

– Я уже сообщил об этом кому положено, Марко. Я таких решений не принимаю.

– Знаю, знаю. Но вы им напоминайте, ладно?

– Нам пора идти.

Когда они вышли на улицу, снегопад усилился, и они прогуливались под крышей галереи. Хорошо одетые джентльмены спешили на службу. Вышли и первые покупатели – в основном домохозяйки, торопившиеся на рынок. Ожила и сама улица: маленькие автомобили и мопеды обгоняли городские автобусы и объезжали сугробы.

– Здесь часто идет снег? – спросил Марко.

– По нескольку раз за зиму. Нечасто, да к тому же у нас тут милые крытые галереи, благодаря которым мы остаемся сухими.

– Как и было задумано.

– Некоторым из них тысяча лет. Здесь их больше, чем в любом городе мира. Вы это знали?

– Нет. Мне почти нечего читать, Луиджи. Если бы у меня были деньги, я мог бы покупать книги, читать их и узнавать новое.

– К ленчу я достану денег.

– И где же будет ленч?

– Ресторан «Сезарина», улица Сан-Стефано, в час дня. Согласны?

– Как я могу сказать «нет»?

Марко вошел в ресторан на пять минут раньше назначенного времени. Луиджи с какой-то женщиной сидели за столиком неподалеку от двери. Марко своим появлением явно прервал серьезный разговор. Женщина неохотно встала, протянула вялую руку и обратила к нему печальное лицо. Луиджи представил ее как синьору Франческу Ферро. Привлекательная, за сорок, чуть старовата для Луиджи, который вечно засматривается на студенток. Во всем ее облике ощущалось раздражение, не лишенное снобизма. Марко захотелось сказать: «Простите, но меня пригласили сюда на ленч».

Усаживаясь, он обратил внимание на две докуренные до фильтра сигареты в пепельнице. Стакан воды перед Луиджи почти пустой. Они явно сидят здесь уже минут двадцать.

– Синьора Ферро – преподаватель языка и местный гид, – сказал Луиджи, медленно выговаривая слова. Последовала пауза, которую Марко нарушил едва различимым «да».

Он посмотрел на синьору и улыбнулся, она ответила вымученной улыбкой. Можно было заключить, что он ей уже надоел.

Луиджи продолжал по-итальянски:

– Эта ваш новый преподаватель. Эрманно будет заниматься с вами по утрам, а синьора Ферро – днем.

Марко понимал каждое слово. Он постарался ей улыбнуться:

– Va bene. – Хорошо.

– Эрманно на следующей неделе возобновляет занятия в университете, – объяснил Луиджи.

– Я так и подумал, – сказал Марко по-английски.

Франческа закурила новую сигарету и сжала ее полными яркими губами. Выпустив густое облако дыма, спросила:

– Итак, каков же ваш итальянский? – У нее оказался громкий, хрипловатый голос, явный результат многолетнего курения. По-английски она говорила медленно, с утонченным произношением, без акцента.

– Ужасен, – сказал Марко.

– Он делает успехи, – поддержал его Луиджи.

Официант поставил на стол бутылку минеральной воды и вручил каждому меню. Синьора погрузилась в свое. Марко последовал ее примеру. Надолго воцарилось молчание, пока все трое, словно не замечая друг друга, изучали предлагаемые блюда.

Когда наконец они оторвались от меню, она обратилась к Марко:

– Я бы хотела послушать, как вы сделаете заказ по-итальянски.

– Никаких проблем, – сказал он. Он выбрал блюда, названия которых мог произнести, не вызывая смеха вокруг. Появился официант и приготовился записывать. Марко заговорил:

– Si, allora, vorrei un'insalata di pomidori, e una mezza porzione di lasagna – Да, пожалуйста, я хочу салат из помидоров и полпорции лазаньи. – Он в который уже раз порадовался, что существуют такие трансатлантические названия, как спагетти, лазанья, равиоли и пицца.

– Non с'e male, – сказала она. Неплохо.

Когда принесли салаты, она и Луиджи притушили сигареты. Еда прервала неловко складывавшуюся беседу. Вина они не заказали, хотя оно явно не помешало бы.

Его прошлое, настоящее и потайная деятельность Луиджи были закрыты для обсуждения, поэтому во время еды они перебрасывались малозначащими замечаниями о погоде, к счастью для Марко, почти только по-английски.

Когда они допили эспрессо, Луиджи заплатил по счету, и все трое заторопились к выходу. Попутно, когда Франческа смотрела в другую сторону, Луиджи сунул ему в карман конверт и прошептал:

– Здесь немножко евро.

– Grazie.

Снегопад прекратился, выглянуло и ярко засияло солнце. Луиджи оставил их на площади Маджоре и исчез, как это умел делать только он. Они некоторое время шли молча.

– Che cosa vorrebbe vedere? – Что бы вы хотели увидеть?

Марко не был еще в главном соборе, базилике Святого Петрония. Они подошли к его отполированным временем ступенькам и остановились.

– Собор одновременно прекрасный и печальный, – сказала Франческа по-английски, впервые с еле уловимыми нотками британского акцента. – Он был заложен городским советом как местный храм, а не кафедральный собор, что было прямым вызовом папе римскому. По изначальному проекту он должен был превосходить размерами собор Святого Петра, но этим планам не суждено было осуществиться. Рим резко воспротивился и направил деньги на другие цели; часть их пошла на строительство университета.

– Когда его построили? – спросил Марко.

– Спросите по-итальянски, – потребовала она.

– Не сумею.

– Тогда слушайте: «Quando e stata costruita?» Повторите.

Марко повторил вопрос четырежды, пока Франческа не осталась довольна.

– Я не верю в учебники и все эти магнитофонные курсы, – сказала она, пока они разглядывали высоченную громаду собора. – Я верю в разговорную практику. Ее должно быть как можно больше. Чтобы научиться говорить на языке, вы должны все время говорить на нем, говорить и говорить – подобно ребенку.

– Где вы изучали английский? – спросил он.

– Не могу вам ответить. Мне было велено ничего не говорить о своем прошлом. А также и о вашем.

Какую-то долю секунды Марко был близок к тому, чтобы повернуться и уйти. Его уже мутило от людей, не имеющих права с ним говорить, уклонявшихся от ответов на его вопросы и ведущих себя так, словно весь мир напичкан одними шпионами. Ему надоели эти игры.

«Я – свободный человек, – повторял он себе, – могу идти куда угодно, принимать любые решения». Раз он не выносит Луиджи и Эрманно, а теперь и синьору Ферро, тогда он пожелает всей этой компании, разумеется, по-итальянски, подавиться бутербродом.

– Собор был заложен в 1390 году, и первые лет сто все шло довольно гладко, – сказала она. Треть фасада снизу была облицована красивейшим розовым мрамором, верхние две трети представляли собой безобразную кирпичную кладку, на облицовку которой мрамора не хватило. – Потом настали трудные времена. Как видите, снаружи он так и остался незавершенным.

– Это не очень-то красиво.

– Конечно, но в этом кроется некая интрига. Вы хотели бы побывать внутри?

А что еще делать следующие три часа?

– Certamente, – сказал он.

Они поднялись по ступенькам и остановились у двери. Она посмотрела на табличку и попросила:

– Mi dica – Скажите мне. – Когда закрывается церковь?

Марко нахмурился, с трудом подбирая слова, и сказал:

– La chiesa chiude alle sei. – Церковь закрывается в шесть часов.

– Ripeta.

Он повторил три раза, пока она не осталась довольна, и они вошли внутрь.

– Она названа в честь Петрония, святого покровителя Болоньи, – тихо сказала она. Зал собора был настолько велик, что в нем можно было бы проводить матчи по хоккею, и по бокам осталось бы достаточно места для зрителей.

– Ну и громадина, – восхитился Марко.

– Да, конечно, но это лишь одна четвертая оригинального замысла. Опять-таки папа заволновался и оказал давление. Собор стоил обществу огромных денег, и со временем стройка изрядно надоела людям.

– И все равно собор производит сильное впечатление. – Марко вполне устраивало, что они говорили по-английски.

– Вы предпочитаете подробный или краткий осмотр? – спросила она. Хотя в соборе было ничуть не теплее, чем на улице, синьора Ферро немножко согрелась.

– Учитель – вы.

Они повернули налево и подождали, пока группка японских туристов не закончила изучение большого мраморного склепа. Кроме японцев, в соборе не было ни души. Февральскую пятницу не назовешь пиком туристского сезона. Чуть позже в этот день он узнает, что сезонная работа Франчески с туристами в зимние месяцы замирает. Это признание было единственной информацией личного характера, которой она поделилась.

Поскольку им некуда было спешить, она предпочла не осматривать в быстром темпе базилику ди Сан-Петронио. Они обошли все двадцать два боковых придела и посмотрели большинство картин, скульптур, изделий из стекла и фресок. Приделы в течение веков строились богатыми семьями Болоньи, которые щедро оплачивали мемориальные произведения искусства. Их строительство явилось воплощением истории города, и Франческа знала все подробности. Она показала ему хорошо сохранившийся череп самого святого Петрония, горделиво покоившийся на алтаре, и астрологические часы, созданные двумя учеными на основе исследований Галилея в местном университете.

Хотя Марко временами становилось скучно от мелких подробностей картин и скульптур, а голова начинала кружиться от имен и дат, он держался молодцом во время этой экскурсии по громадному собору. Голос Франчески завораживал, особенно нравился ему ее медленный, утонченно правильный английский.

Японцы давно уже ушли, когда они вернулись к главному входу.

– На сегодня довольно? – спросила она.

– Да.

Как только они вышли, Франческа закурила сигарету.

– Не выпить ли нам по чашечке кофе? – предложил он.

– Я знаю хорошее место.

Она повела его на улицу Клаватуре; несколько ступенек вниз, и они оказались в «Роса росе».

– Здесь самый лучший капуччино на этой площади, – сказала она, заказав две чашки у стойки бара. Он хотел расспросить ее об итальянском запрете пить капуччино после десяти тридцати утра, но решил этого не делать. Ожидая заказа, Франческа аккуратно сняла кожаные перчатки, шарф и пальто. Похоже, она никуда не спешила.

Они сели за столик у окна. Франческа высыпала и размешала два пакетика сахара, как ей, видимо, было по вкусу. За последние три часа она ни разу не улыбнулась, и Марко не ожидал увидеть на ее лице улыбку.

– У меня есть копия учебных материалов, по которым вы занимались с другим преподавателем, – сказала она, протянув руку к пачке сигарет.

– С Эрманно.

– Наверное, но я с ним незнакома. Я предлагаю каждый день говорить о том, что вы видели утром.

У него не было причин ей возражать.

– Хорошо, – сказал он, пожимая плечами.

Она закурила и отпила глоток кофе.

– Что рассказал обо мне Луиджи?

– Немного. Вы канадец. У вас долгие каникулы в Италии, и вы хотите овладеть языком. Это так?

– Вас интересуют мои личные обстоятельства?

– Нет. Я просто спрашиваю, так ли это.

– Так.

– Вообще-то меня это нисколько не занимает.

– Я и не рассчитывал на это.

Она показалась ему похожей на упрямого свидетеля, с вызывающим видом противостоящего присяжным и твердо решившего не склониться и не сломаться под градом вопросов. Она мастерски напускала на себя безразличный и слегка суровый вид, свойственный многим европейским женщинам. Сигарету она держала у щеки, а глаза ее неотрывно наблюдали за прохожими на тротуаре, но при этом смотрели как бы в пустоту.

Досужая болтовня не была ее любимым занятием.

– Вы замужем? – спросил он, словно начиная перекрестный допрос.

Она хмыкнула и выдавила улыбку:

– Я получила инструкции, мистер Лаццери.

– Пожалуйста, зовите меня Марко. Как мне обращаться к вам?

– Пока пусть будет синьора Ферро.

– Но вы лет на десять младше меня.

– Здесь принято соблюдать формальности, мистер Лаццери.

– Понимаю.

Она затушила сигарету, сделала еще один глоток и перешла к делу:

– Сегодня у вас выходной, мистер Лаццери. Мы в последний раз говорим по-английски. С завтрашнего дня все только по-итальянски.

– Отлично, но я бы хотел, чтобы вы кое-что не упускали из виду. Вы не делаете мне одолжение, верно? Вам платят. Это ваша профессия. Я канадский турист, у меня масса времени, и если мы не сработаемся, я найду себе другого учителя.

– Я вас обидела?

– Вы могли бы хоть изредка улыбаться.

Франческа едва заметно кивнула, и глаза ее вдруг повлажнели. Отвернувшись к окну, она сказала:

– У меня почти нет поводов улыбаться.

Глава 16

Магазины на улице Риццоли открывались по субботам в десять утра, и Марко ждал, разглядывая витрины. Имея пять сотен новеньких евро в кармане, он ощутил прилив возбуждения и сказал себе, что у него нет иного выхода, кроме как войти и пережить первый настоящий опыт покупок в Италии. Перед сном он повторял слова и фразы, но когда за ним закрылась дверь, он мысленно взмолился, чтобы в магазине нашелся молодой клерк, свободно говорящий по-английски.

Увы, продавцом оказался пожилой человек, с любезной улыбкой шагнувший ему навстречу. В течение почти пятнадцати минут Марко показывал на какие-то вещи, с трудом что-то говорил, но иной раз вполне успешно спрашивал про размеры и цены. Он вышел из магазина с парой не очень дорогих зимних ботинок в молодежном стиле – такие время от времени попадались ему на глаза, когда он в плохую погоду прогуливался по университетскому городку, и с черной непромокаемой штормовкой с капюшоном, убирающимся в воротник. В кармане осталось три сотни евро. Экономия была теперь его приоритетом.

Он вернулся в квартиру, переоделся во все новое и снова вышел на улицу. Тридцатиминутная прогулка до болонского Сентрале на этот раз обернулась едва ли не часом, потому что он все время кружил и менял направление. Он ни разу не оглянулся, но иногда спускался в подвальные кафе и следил оттуда за прохожими или внезапно останавливался возле кондитерской лавки и любовался выставленными в витрине деликатесами, внимательно следя за тем, что отражается в стекле. Если они за ним следят, пусть не думают, что он что-то подозревает. Да и практика эта сама по себе ему пригодится. Луиджи не раз ему говорил, что скоро его не будет рядом, и Марко Лаццери останется один в целом мире.

Вопрос в том, насколько можно доверять Луиджи. Марко Лаццери и Джоэл Бэкман не доверяли никому.

Когда он вошел в здание вокзала и увидел толпы людей, его охватила тревога. Задрав вверх голову, он изучил расписание отбытия и прибытия поездов, затем принялся искать билетную кассу. По привычке он надеялся найти хоть какое-то объявление на английском. Впрочем, Марко уже научился справляться с волнением. Встал в очередь и, оказавшись наконец у окошечка, улыбнулся миниатюрной женщине за стеклом, быстро проговорил «буон джорно» и сказал:

– Vado a Milano. – Мне нужно в Милан.

Она понимающе кивнула.

– Alle tredici e venti, – сказал он. На час двадцать.

– Si, cinquanta euro, – сказала она. Пятьдесят евро.

Он протянул сотенную купюру, потому что хотел получить сдачу мелкими деньгами, и отошел от кассы, сжимая в руке билет и с победным видом поглядывая по сторонам. До отхода поезда оставался целый час, он покинул здание вокзала и прошел два квартала по улице Болдрини, где нашел кафе. Заказал бутерброд и пиво и, довольный собой, принялся наблюдать за прохожими, не думая, что увидит нечто заслуживающее внимания.

«Евростар» пришел точно по расписанию, и Марко вместе с толпой поспешил на посадку. Первая поездка на поезде в Европе, он не знал, каковы правила. За ленчем он изучил свой билет и не увидел ни номера вагона, ни места. Люди занимали места как попало, наобум, и он сел на первое свободное место у окна. Когда поезд тронулся точно в час двадцать, вагон был заполнен меньше чем наполовину.

Болонья осталась позади, за окном улетала назад сельская местность. Железнодорожная колея шла параллельно трассе М4, главной автостраде, ведущей из Милана в Парму, Болонью, Анкону и вдоль всего восточного побережья Италии. Через полчаса разглядывание пейзажа ему наскучило. Им трудно было любоваться на скорости сто миль в час, все сливалось в расплывчатые пятна, а красивые места возникали и исчезали в считанные мгновения. Слишком много фабрик вдоль дороги, хотя вполне очевидно, что они лепятся поближе к транспортным артериям.

Вскоре он понял, что его одного во всем вагоне занимает вид из окна. Все, что постарше тридцати, углубились в газеты и журналы, они чувствовали себя вполне комфортно, хотя и скучали. Молодые быстро задремали. Задремал и Марко.

Его разбудил кондуктор, сказавший по-итальянски нечто невразумительное. Марко уловил слово «biglietto» со второй или третьей попытки и быстро протянул билет. Кондуктор впился в него глазами с такой гримасой на лице, словно собирался вышвырнуть бедного Марко из вагона на следующем мосту, затем проколол билет щипцами и протянул с улыбкой во все лицо, обнажив белоснежные зубы.

Через час, после невразумительной абракадабры в микрофоне, в которой угадывалось слово «Милан», вид за окном начал меняться самым решительным образом. Когда поезд замедлил ход, остановился и тронулся снова, расползавшийся город подступил со всех сторон. Поезд оставлял позади квартал за кварталом многоквартирных домов послевоенной постройки, тесно лепившихся друг к другу, и разделявшие их широкие проспекты. Согласно путеводителю, что дал Эрманно, население Милана составляло четыре миллиона; это крупнейший город, неофициальная столица Северной Италии, финансовый, издательский и промышленный центр страны. Центр моды. Напряженно работающий индустриальный центр с красивейшей центральной частью и собором, который нельзя не посмотреть.

Когда миланский Сентрале был уже близок, железнодорожные пути начали бесконечно множиться и разветвляться. Поезд остановился под громадным куполом, и, выйдя на перрон, Марко поразился колоссальными размерами вокзала. Проходя по перрону, он насчитал больше десятка параллельных путей, и почти на всех поезда терпеливо ждали пассажиров. Он остановился в конце платформы в водовороте тысяч людей, прибывших и отъезжающих, и посмотрел на табло с пунктами назначения: Штутгарт, Рим, Флоренция, Мадрид, Париж, Берлин, Женева.

Вся Европа была у его ног, в нескольких часах езды.

Следуя указателям, он направился к главному выходу, где недолго простоял в очереди, и наконец втиснулся на заднее сиденье маленького белого «рено».

– Aeroporto Malpensa, – сказал он водителю.

Они долго выбирались из миланских пробок, пока не выехали на объездную дорогу. Через двадцать минут свернули с автострады к аэропорту.

– Quale compagnia aerea? – через плечо спросил водитель. Какая авиакомпания?

– «Люфтганза», – ответил Марко. У второго терминала таксист нашел где приткнуться, и Марко расстался еще с сорока евро. Автоматические двери открылись, впуская людской поток, и Марко поблагодарил судьбу за то, что не опаздывает на самолет. Изучил расписание и нашел то, что ему требовалось, – прямой рейс в аэропорт Даллеса. Он бродил по терминалу, отыскивая стол регистрации «Люфтганзы». Выстроилась длинная очередь, но благодаря немецкой организованности она продвигалась довольно быстро.

Первой стояла красивая, лет двадцати пяти женщина, по-видимому, путешествующая одна – это его устраивало более всего. Любая пара неминуемо начнет обсуждать странного типа в аэропорту и его странную просьбу. Она была вторая в очереди к стойке бизнес-класса. Наблюдая за ней, он также обратил внимание на студента в джинсовой паре поверх майки с эмблемой университета Толедо, с вьющимися волосами, небритым лицом и поношенным ранцем за спиной – как раз то, что нужно. Он стоял в хвосте, погруженный в музыку из ярко-желтых наушников.

Марко последовал за рыжеволосой, она отошла от стойки с посадочным талоном и ручной кладью. До вылета оставалось еще два часа, поэтому она неторопливо двинулась, пробираясь сквозь толпу, к магазину беспошлинной торговли, где остановилась у витрины новейших швейцарских часов. Ничего не выбрав, она обогнула угол, подошла к газетному киоску и купила два журнала мод. Когда женщина направилась к выходу в зал ожидания и к первому контрольному пункту, Марко набрался мужества и заговорил с ней:

– Прошу прощения, мисс, извините.

Она обернулась, но от растерянности ничего не сказала.

– Вы, случайно, летите не в аэропорт Даллеса? – спросил он, широко улыбаясь и задыхаясь, словно бежал стремглав, чтобы ее перехватить.

– Да, – сухо бросила она. Никакой улыбки. Ну точно американка.

– Я тоже должен был лететь, но у меня украли паспорт. Не знаю, когда доберусь до дому. – Марко начал вынимать из внутреннего кармана конверт. – Это поздравительная открытка моему отцу. Не могли бы вы бросить ее в Даллесе в почтовый ящик? День рождения у него во вторник, и я, боюсь, не успею. Очень вас прошу.

Она с подозрением посмотрела сначала на него, потом на конверт. Открытка всего лишь, не бомба и не пистолет.

Он снова полез в карман.

– Простите, конверт без марки. Вот один евро. Пожалуйста, прошу вас.

– Нет проблем, – сказала она.

Парень с желтыми наушниками оказался не столь прост. Тоже американец, он поверил в историю с паспортом. Но когда Марко попытался вручить ему конверт, он опасливо оглянулся, словно застигнутый на чем-то противозаконном.

– Не знаю, приятель, – сказал он и отступил на шаг. – Пожалуй, нет.

Марко не решился настаивать. Он тоже отступил и сказал, вложив в свои слова как можно больше сарказма:

– Приятного полета.

Миссис Руби Осберри из Йорка, штат Пенсильвания, стояла на регистрацию последней. Сорок лет она преподавала историю в старших классах и теперь могла позволить себе попутешествовать, посещая на честно заработанную пенсию места, которые знала только по учебникам. Для нее это был последний перелет после трехнедельной поездки по Турции. В Милане она лишь делала пересадку, следуя из Стамбула в Вашингтон. Приятный джентльмен подошел к ней и с грустной улыбкой объяснил, что у него похитили паспорт. Он не успевал на девяностолетие отца. Она охотно взяла конверт, положила его в сумку. Прошла проверку службы безопасности, прошагала четверть мили к выходу и, найдя свободное место, устроилась в зале ожидания посадки.

Позади нее метрах в пяти рыжеволосая приняла решение. Ведь не исключено, что это пресловутая бомба в письме. Конверт, конечно, тоненький, непохоже, что в нем взрывчатка, но что она об этом знает? Около окна она увидела мусорный ящик – хромированный, с блестящей крышкой (все же это Милан!) – небрежной походкой подошла к нему и выбросила письмо.

«А что, если взрыв произойдет в ящике?» – подумала она, возвращаясь на место. Да Бог с ним. Она не станет рыться в мусоре. А если бы и нашла конверт, что тогда делать? Искать служителя в форме и пытаться объяснить по-английски, что у нее в руке, быть может, бомба? «Успокойся», – сказала она себе. Затем взяла сумку и села на свободное место по другую сторону от выхода, как можно дальше от мусорного ящика. Но не могла оторвать от него глаз.

Но мысль о терроризме не уходила. Когда объявили посадку, женщина первая поднялась на борт 747-го. И только выпив бокал шампанского, успокоилась. Дома, в Балтиморе, она первым делом включит Си-эн-эн. Она была уверена, что в миланском аэропорту Мальпенса произойдет что-то ужасное.

Поездка на такси на миланский Сентрале стоила Марко сорок пять евро. Он не стал торговаться с водителем. Зачем? Обратный билет в Болонью все так же стоил пятьдесят евро. День покупок и путешествий оставил в его кармане лишь сто евро. Его богатство таяло прямо на глазах.

Когда поезд прибыл на болонский вокзал, было уже почти совсем темно. Марко смешался с толпой усталых пассажиров, но его распирала молчаливая гордость за то, что он совершил. Он купил теплую одежду, железнодорожные билеты, остался в живых в сумасшедшем столпотворении вокзала и аэропорта Милана, дважды брал такси, отправил письмо – одним словом, день, полный забот, и никто понятия не имел, кто он или где он.

И ни разу его не попросили предъявить паспорт или какое-нибудь иное удостоверение личности.

Луиджи уехал другим миланским экспрессом в 11.45. Однако он сошел в Парме и затерялся в толпе. Сел в такси и быстро добрался до места встречи, любимого кафе. Он ждал Уайтекера почти час, потому что тот опоздал на один поезд из Милана и приехал следующим. Как всегда, он был в плохом настроении, которое отнюдь не улучшилось от необходимости ехать на встречу в субботу. Они быстро сделали заказ и, как только официант удалился, Уайтекер сказал:

– Мне не нравится эта женщина.

– Франческа?

– Да, экскурсовод. Мы раньше к ее услугам не прибегали?

– Нет. Но успокойтесь, она ничего не знает.

– Какая она из себя?

– В меру привлекательна.

– В меру привлекательна может значить все, что угодно, Луиджи. Сколько ей лет?

– Я таких вопросов не задаю. Примерно сорок пять.

– Замужем?

– Да. Детей нет. Она вышла замуж за человека много старше, он очень нездоров. Он умирает.

Уайтекер по своему обыкновению делал записи, обдумывая следующий вопрос.

– Умирает? От чего умирает?

– Мне кажется, это рак. Я не спрашивал.

– Ты должен задавать больше вопросов.

– Наверное, кое о чем она не хочет говорить – о своем возрасте и умирающем муже, например.

– Где вы ее нашли?

– Это было нелегко. Преподаватели не выстраиваются в очередь, как таксисты. Мне ее порекомендовал друг. Я поспрашивал вокруг. В городе у нее хорошая репутация. И она свободна. Почти невозможно найти преподавателя, согласного тратить на ученика три часа в день.

– Ежедневно?

– Почти целую неделю. Она согласилась работать днем в течение следующего месяца. Это не лучший сезон для экскурсоводов. Она могла бы работать раз или два в неделю и ждет, что ее пригласят. Успокойтесь, она вполне надежна.

– Сколько вы ей платите?

– Двести евро в неделю – до весны, пока не начнется туристский сезон.

Уайтекер округлил глаза, словно платил деньги из своего кармана.

– Марко обходится нам слишком дорого, – сказал он, просто констатируя факт.

– У Марко есть великолепная идея. Он хочет уехать в Австралию или Новую Зеландию или еще куда-то, где не будет проблемы языка.

– Он желает переменить место?

– Да, и я думаю, это отличная мысль. Давайте свалим его на других.

– Вы же знаете, такие решения принимаем не мы с вами.

– Увы, да.

Принесли салат, и они на какое-то время замолчали.

– И все же эта женщина мне не нравится, – вдруг заявил Уайтекер. – Поищите кого-нибудь еще.

– Больше никого нет. Чего вы боитесь?

– У Марко богатая история связей с женщинами, верно? Всегда надо учитывать вероятность романтических отношений. Это может осложнить дело.

– Я ее предупредил. И потом, ей нужны деньги.

– Она нуждается?

– У меня создалось впечатление, что ее семья переживает трудные времена. У нее мертвый сезон, а муж давно не работает.

Уайтекер почти улыбнулся, словно услышал хорошую новость. Он запихнул в рот крупную дольку помидора и принялся жевать, внимательно оглядывая тратторию – не подслушивает ли кто-нибудь их тихий разговор на английском. Наконец он проглотил и сказал:

– Давайте поговорим об электронной почте. Хакером Марко точно никогда не был. В свои лучшие дни он висел на телефоне – четыре или пять аппаратов в кабинете, два в машине, один в кармане – и всегда вел три разговора одновременно. Он хвастался, что берет пять тысяч баксов, если новый клиент хочет с ним соединиться, хотя я в эту ерунду не верю. Марко никогда не пользовался компьютером. Те, кто работал с ним, говорят, что иногда он читал электронную почту. Но отправлял очень редко и всегда через секретаршу. Его кабинет был оборудован по последнему слову техники, но использовали ее другие, кого он нанимал. Это был настоящий титан.

– А в тюрьме?

– Никаких данных об электронной почте. У него там был ноутбук, но он писал на нем только письма, которые отправлял обычной почтой.

– Выходит, с компьютером он не в ладах.

– Выходит, так, но в Лэнгли озабочены, как бы он не связался с кем-нибудь. По телефону это невозможно, во всяком случае – пока. У него нет адреса, которым он мог бы воспользоваться, поэтому почта, по-видимому, отпадает.

– Было бы глупо с его стороны отправить письмо, – сказал Луиджи. – Это выдаст его местонахождение.

– Именно. То же и с телефоном, факсом – одним словом, со всем, кроме электронной почты.

– Мы можем отслеживать электронную почту.

– В основном да, но не всегда.

– У него нет компьютера и нет денег на его покупку.

– Я знаю, но гипотетически он вполне может заскочить в интернет-кафе, использовать закодированный адрес, отправить почту, затем замести следы, заплатить по счету и уйти.

– Верно, но кто научит его это делать?

– Он может научиться сам. Купить руководство. Такое маловероятно, но возможно.

– Я каждый день обшариваю его квартиру, – сказал Луиджи. – Каждый уголок. Если он купит руководство или оставит на столе чек, я об этом сразу же узнаю.

– Прочеши все ближайшие интернет-кафе. Их теперь в Болонье немало.

– Я знаю их все.

– А где Марко сейчас?

– Не имею понятия. Сегодня суббота, занятий нет. Бродит, наверное, по улицам Болоньи и наслаждается свободой.

– Он все еще напуган?

– Я в этом уверен.

Миссис Руби Осберри приняла легкое снотворное и проспала шесть из восьми часов полета до международного аэропорта Даллеса. Слабенький кофе, поданный перед посадкой, не вывел ее из полусонного состояния, и когда 747-й подкатил к стоянке, она снова задремала. Она забыла о поздравительной открытке, когда их загоняли в вагончики как для скота на поле аэродрома и везли в здание аэропорта. Она не думала о ней, когда вместе со всеми ждала выдачи багажа и продиралась через таможню. И уж тем более не вспоминала, когда увидела у выхода из зала прилета свою любимую внучку.

Ни единая мысль об открытке не пришла ей в голову, пока она не добралась благополучно до дома в Йорке, штат Пенсильвания, и не начала искать в дорожной сумке сувениры.

– О Боже! – воскликнула она, когда конверт выпал из сумки на кухонный стол. – Я должна была бросить письмо в аэропорту. – И рассказала внучке о бедолаге в Милане, который потерял паспорт и опаздывал на юбилей отца.

Внучка взглянула на конверт.

– На поздравительную открытку не очень похоже, – сказала она. Посмотрела адрес: «Р.Н. Бэкман, адвокат, 412 Мейн-стрит, Калпепер, Виргиния, 22701». – Нет обратного адреса, – заметила внучка.

– Я отправлю письмо завтра утром, – сказала миссис Осберри. – Надеюсь, к дню рождения старика оно дойдет.

Глава 17

В десять часов утра в понедельник утром загадочные три миллиона долларов, лежавшие на счете в сингапурском банке «Олд стоун групп, лимитед», ушли электронным переводом и начали тихое путешествие на другую сторону земного шара. Девять часов спустя, когда открылись двери «Галеон бэнк энд траст» на острове Сент-Кристофер в Карибском море, деньги пришли и легли на депозитный номерной счет без указания имени владельца. При обычных обстоятельствах это была бы абсолютно анонимная трансакция, одна из тысяч, совершенных с утра в тот понедельник, но «Олд стоун групп» находилась под пристальным наблюдением ФБР. Сингапурский банк сотрудничал с ФБР. Банк на Сент-Кристофере – нет, но вскоре возможность такого сотрудничества открылась и перед ним.

Когда директор ФБР Энтони Прайс еще до рассвета в понедельник появился в своем кабинете, его уже ожидала срочная докладная. Он отменил все, что было запланировано на утро, и собрал своих ближайших сотрудников в ожидании минуты, когда деньги прибудут на Сент-Кристофер.

Тогда он позвонил вице-президенту.

Через четыре часа отнюдь не дипломатического выкручивания рук представителям Сент-Кристофера удалось вырвать информацию. Сначала банкиры заупрямились, но разве могла маленькая псевдострана устоять перед мощью и гневом единственной сверхдержавы мира? Когда вице-президент пригрозил премьер-министру экономическими и финансовыми санкциями, которые до основания разрушили бы то, что называлось экономикой острова, тот капитулировал и навалился на банкиров.

Номерной счет удалось напрямую проследить до Арти Моргана, тридцатиоднолетнего сына бывшего президента. Он входил в Овальный кабинет и выходил из него в последние часы отцовской администрации, потягивал «Хайнекен» и время от времени советовал что-то Крицу и президенту.

Скандал назревал прямо на глазах.

С Больших Каймановых островов в Сингапур и теперь оттуда на Сент-Кристофер – эти электронные переводы совершенно ясно говорили о любительских попытках замести следы. Профессионал разделил бы сумму на десять частей и распределил между несколькими счетами в разных банках в разных странах, а переводы отделил один от другого месячными интервалами. Даже такой неумеха, как Арти, сумел бы припрятать эти деньги. Оффшорные банки, которыми он воспользовался, давали ему возможность это сделать. Но прорыв федеральным службам обеспечил мошенник из инвестиционного фонда, отчаянно пытавшийся избежать тюрьмы.

Однако по-прежнему не было никаких данных об источнике денег. В течение последних трех дней пребывания в должности президент Морган пожаловал двадцать два помилования. Из них привлекли внимание только два: Джоэл Бэкман и граф Монго. ФБР изо всех сил старалось отыскать финансовые нарушения относительно двадцати других. У кого были три миллиона долларов? Кто мог достать такую сумму? Агенты тщательнейшим образом перешерстили всех друзей, родственников и деловых партнеров помилованных.

Предварительный анализ подтвердил то, что и так было известно. У Монго имелись миллиарды, и он, коррупционер со стажем, мог всучить взятку кому угодно. Бэкман тоже вполне мог прокрутить такую операцию. Третий подозреваемый – бывший член законодательного собрания штата Нью-Джерси, семья которого получила кучу денег на правительственных контрактах, связанных с дорожным строительством. Двенадцатью годами ранее он угодил на несколько месяцев в федеральное заведение и теперь горел желанием реабилитироваться.

Президент находился в Европе, он отправился в первое турне после победы на выборах. Его не будет в Вашингтоне еще три дня, и вице-президент решил дождаться его возвращения. Они будут и дальше следить за перемещением денег, проверяя и перепроверяя факты и детали, а когда президент вернется, ему на стол положат подробнейший доклад. Скандал с помилованием за деньги всколыхнет страну. Он унизит оппозиционную партию, ослабит ее позиции в конгрессе. А Энтони Прайсу обеспечит еще несколько лет пребывания на посту директора ФБР. И безвозвратно отправит старого Тедди Мейнарда в дом престарелых. Стремительную атаку новой администрации на ничего не подозревающего бывшего президента уже ничто не остановит.

Учительница ждала его на задней скамье базилики Святого Франциска. Съежившись от холода, несмотря на зимнее пальто, она прятала в карманах руки в перчатках. На улице снова шел снег, и в обширном, пустом и холодном пространстве церкви было ничуть не теплее. Он сел с ней рядом, еле слышно сказав «Buon giorno».

Она ответила ему неким подобием улыбки, теплой ровно настолько, чтобы не показаться невежливой.

– Buon giorno, – тихо отозвалась она.

Он тоже сунул руки в карманы, и довольно долго они сидели подобно двум замерзшим путникам, прячущимся от непогоды. Как всегда, лицо ее было печальным, а мысли заняты отнюдь не заносчивым канадцем, возжелавшим научиться говорить на ее языке. Она сидела с безразличным, отрешенным видом, и Марко не мог больше этого выносить. Эрманно с каждым днем терял интерес к занятиям. А Франческа была просто невыносима. Где-нибудь поблизости прятался и следил за ним Луиджи, но и тому, по-видимому, вся эта игра начинает надоедать.

Марко подумал, что очень скоро настанет кризис. Обрубят спасательные канаты и предоставят ему выплывать самому или пойти на дно. Ну и ладно. Он уже почти месяц на свободе. Он уже может объясниться по-итальянски и сумеет выжить. Дальше будет учиться самостоятельно.

– Когда построили эту церковь? – спросил он, когда стало ясно, что первым придется заговорить ему.

Она слегка подвинулась, откашлялась и вынула руки из карманов. Складывалось впечатление, будто он пробудил ее от глубокого сна.

– Ее заложили в 1236 году францисканские монахи. Тридцать лет спустя она была в основном готова.

– Довольно быстро.

– Да, очень быстро. В последующие столетия с обеих сторон прилеплялись часовни, вслед за ними появилась колокольня. При Наполеоне французы в 1798 году ее секуляризировали и превратили в таможню. В 1886 году ее снова обратили в церковь, а потом, в 1928-м, реставрировали. Когда союзники бомбили Болонью, фасад был серьезно поврежден. Видите, история довольно-таки сложная.

– Снаружи она не очень красива.

– Вините союзников.

– Мне кажется, вы выбрали не ту сторону.

– Болонья повела себя, как подобало.

Нет смысла заново переосмысливать прошлую войну. Они молчали, и звуки их голосов еще какое-то время, казалось, витали в помещении и отдавались эхом под церковными сводами. Мать Бэкмана несколько раз в год брала его с собой в церковь, когда он был ребенком, но ее вялые попытки приобщить его к вере оказались безуспешными в школьные годы и были совсем забыты в последующие сорок лет. Даже тюрьма не приобщила его к вере, в отличие от некоторых заключенных. Человеку нерелигиозному трудно было понять, как осмысленное служение Богу может осуществляться в таком холодном, лишенном человеческого тепла музее.

– Здесь так пусто. Кто-нибудь приходит сюда молиться?

– Каждый день служат мессу, и еще воскресная служба. Здесь я венчалась.

– Вам не следовало говорить о себе. Луиджи будет взбешен.

– По-итальянски, Марко, ни слова больше по-английски. – И спросила по-итальянски: – Что вы сегодня учили с Эрманно?

– La famiglia.

– La sua famiglia Mi dica – Расскажите о своей семье.

– Это большая неразбериха, – ответил он по-английски.

– Sua moglie? – Ваша жена?

– Которая? У меня их три.

– По-итальянски.

– Quale? Ne ho tre.

– L'ultima – Последняя.

Он опомнился. Он не Джоэл Бэкман с тремя бывшими женами и распавшейся семьей. Он Марко Лаццери из Торонто, у него жена, четверо детей и пятеро внуков.

– Я пошутил, – сказал он по-английски. – У меня одна жена.

– Mi dica, in Italiano, di sua moglie? – Расскажите про вашу жену.

Очень медленно подбирая слова, Марко обрисовал вымышленную жену. Ее зовут Лаура. Ей пятьдесят два года. Она живет в Торонто. Работает в маленькой фирме. Путешествовать не любит. И так далее.

Каждая фраза повторялась не меньше трех раз. Каждая ошибка в произношении встречалась гримасой и быстрым «ripeta». Снова и снова Марко рассказывал про несуществующую Лауру. Когда он с ней покончил, пришлось взяться за старшего из детей, фантома по имени Алекс. Тридцать лет, адвокат, живет в Ванкувере, разведен, двое детей и так далее и тому подобное.

К счастью, Луиджи снабдил его краткой биографией Марко Лаццери со всеми сведениями, которые он судорожно вспоминал сейчас на задней скамье холодной, пустой церкви. Франческа настойчиво добивалась совершенства, не позволяла говорить быстро, что было ему свойственно на родном языке.

– Deve parlare lentamente, – повторяла она. – Вы должны говорить медленно.

Она держалась строго, не терпела шуток, но была крайне целеустремленна. Если он научится говорить по-итальянски хотя бы наполовину хуже, чем она говорит по-английски, это будет грандиозный рывок. Раз она настаивает на постоянном повторении, то пусть так и будет.

Когда они обсуждали его матушку, в церковь вошел пожилой джентльмен, сел на скамью прямо перед ними и погрузился в размышление и молитву. Они решили потихоньку уйти. Все еще падал легкий снежок. Они заглянули в ближайшее кафе выпить по чашечке эспрессо и покурить.

– Adesso, possiame parlare della sua famiglia? – спросил он. – Может быть, теперь поговорим о вашей семье?

Она улыбнулась, что случалось нечасто, и сказала:

– Benissimo, Marco. – Очень хорошо. – Ma, non possiamo. Mi displace. – Прошу прощения. Нельзя.

– Perche поп? – Почему?

– Abbiamo delle regole. – Таковы правила.

– Dov'e suo marito? – Где ваш муж?

– Qui, a Bologna – Здесь, в Болонье.

– Dov'e lavora? – Где он работает?

– Non lavora – Он не работает.

Когда она докурила вторую сигарету, они вышли на крытую галерею тротуара и приступили к углубленному уроку на тему снега. Она произносила короткую фразу по-английски, он должен был ее перевести. «Идет снег». «Во Флориде снега никогда не бывает». «Завтра, может быть, пойдет снег». «На прошлой неделе два дня шел снег». «Я люблю снег». «Я не люблю снег».

Они прошли по краю главной площади, все время оставаясь под крышей. На улице Риццоли миновали магазин, где Марко покупал зимние ботинки и куртку, и он подумал, что она захочет услышать его рассказ об этом. Он мог справиться с этим по-итальянски, но решил промолчать, потому что ее все еще занимала тема погоды. На следующем перекрестке они остановились и принялись разглядывать Le Due Torri, две сохранившиеся башни, которыми гордились болонцы.

Когда-то их было больше двухсот, сказала Франческа. Попросила его повторить эту фразу. Он попробовал, грубо исказив прошедшее время и цифру, и ему пришлось повторять злосчастную фразу, пока не стало получаться правильно.

Во времена Средневековья по причинам, которые современные итальянцы не могут объяснить, их предков охватила архитектурная одержимость строить высокие узкие башни для жилья. Поскольку племенные войны и междоусобная борьба носили характер эпидемий, эти башни прежде всего служили целям обороны. Они представляли собой прекрасные наблюдательные вышки и выдерживали нападение врагов, хотя жить в них было крайне затруднительно. Чтобы сохранить продукты, кухни приходилось устраивать на верхнем этаже, сотни на три ступенек выше уровня улицы, поэтому очень трудно было найти надежную домашнюю прислугу. Когда вспыхивали войны, воюющие семьи запускали друг в друга стрелы и копья с боевых башен. Не было никакого смысла сражаться на улицах подобно простолюдинам.

Одновременно башни служили символом общественного статуса. Ни один уважающий себя аристократ не мог допустить, чтобы у соседа или соперника башня была выше, поэтому в двенадцатом и тринадцатом столетиях борьба за превосходство перешла в иную стадию, и знатные люди стремились перещеголять друг друга по степени проникновения в воздушное пространство над Болоньей. Город получил прозвище La Turrita, то есть Башенный. Один английский путешественник окрестил его Грядкой Спаржи.

К XIV веку в Болонье стало набирать силу упорядоченное управление, и проницательные люди начали отдавать себе отчет в том, что воюющую знать скоро приберут к рукам. Поэтому город, когда ему это удавалось, начал сносить башни, в чем сильно преуспел. Об остальных башнях позаботились время и сила тяжести: плохие фундаменты за несколько столетий разрушились.

В конце 1800-х годов увенчалась успехом шумная кампания по сносу всех башен. Уцелели только две – Асинелли и Гарисенда. Они стоят рядом на площади Порто-Равеньяна. Ни одну из них прямой не назовешь, Гарисенда склоняется к северу под углом, который может соперничать с более знаменитой и куда более красивой Пизанской башней. Обе уцелевшие башни на протяжении десятилетий удостоились многих цветистых эпитетов. Один французский поэт уподобил их двум пьяным матросам, бредущим домой, держась друг за друга, чтобы сохранить равновесие. В путеводителе Эрманно они именовались «Лорел и Гарди» средневековой архитектуры.

Башня Асинелли была возведена в начале XII века высотой 97,2 метра, что вдвое выше соседки. Гарисенда начала клониться, когда была почти достроена в XIII веке, и ее обрубили наполовину, дабы предотвратить падение. Клан Гарисенда потерял к ней всякий интерес и с позором покинул город.

Марко знал эту историю из книги, которой снабдил его Эрманно. Франческе не было известно, насколько он осведомлен, и она, как положено хорошему экскурсоводу, в течение пятнадцати минут, невзирая на холод, рассказывала о знаменитых башнях. Она строила простую фразу, произносила ее как можно отчетливее, помогала Марко сквозь нее продраться и затем переходила к следующей.

– На верх башни Асинелли ведут четыреста девяносто восемь ступеней, – сказала она.

– Andiamo, – тотчас ответил Марко. – Пошли.

Через узкую дверь они попали в подвал и оттуда поднялись приблизительно на пять метров вверх, где в углу ютилась билетная касса. Он купил два билета по три евро каждый, и они начали подъем. Башня была полая внутри, а лестница прижималась к наружным стенам.

Франческа сказала, что не поднималась на башню уже лет десять. Это маленькое приключение приятно ее взволновало. Она пошла вперед и ступила на крепкие дубовые ступеньки, Марко держался на некотором расстоянии сзади. Сквозь маленькие окна в стене проникали свет и холодный воздух.

– Не торопитесь, – бросила она по-английски, медленно отдаляясь от Марко. В этот снежный февральский день никто, кроме них, не рвался на вершину города.

Он замедлил шаги, и Франческа вскоре скрылась из виду. На середине подъема он остановился у широкого окна, давая ветру остудить лицо. Переведя дыхание, снова зашагал вверх, теперь уже гораздо медленнее. Через несколько минут он снова остановился. Сердце стучало, легкие работали во всю мощь. Он засомневался, выдержит ли подъем. Преодолев 498 ступеней, он наконец появился в проеме похожего на ящик чердака и оказался на вершине башни. Франческа курила сигарету, разглядывая прекрасный город внизу, и, глядя на нее, Марко не мог сказать, что восхождение далось ей нелегко.

С верхней площадки открывалась потрясающая панорама. Красные черепичные крыши покрывал нешуточный слой снега. Бледно-зеленый купол Сан-Бартоломео оказался прямо под ними, но не стал от этого менее внушительным.

– В ясную погоду на востоке видно Адриатическое море, а на севере – Альпы, – по-прежнему по-английски сказала она. – Зрелище потрясающее, даже когда идет снег.

– Очень красиво, – кивнул он задыхаясь. Ветер гудел, прорываясь сквозь металлическую решетку. Здесь было гораздо холоднее, чем на улицах Болоньи.

– Эта башня – пятое по высоте здание в Италии, – с гордостью сообщила она. Марко был уверен, что попроси он, и она без запинки назовет остальные четыре.

– Почему она уцелела? – спросил он.

– По двум причинам, по-моему. Она была хорошо спроектирована и хорошо построена. Семья Асинелли была сильна и могущественна. В XIV веке башню использовали как тюрьму, а остальные башни сносили. Но, честно говоря, никто не знает, почему эта сохранилась. – На высоте девяноста семи с лишним метров Франческа казалась совершенно другим человеком. Глаза ее оживились, голос обрел звучность. – Для меня это вечное напоминание о том, почему мне так дорог мой город, – сказала она с несвойственной ей улыбкой. Она улыбалась не ему, не по поводу собственных слов, а крышам Болоньи, ее небесному силуэту. Они перешли на другую сторону площадки, откуда открывался вид на юго-восток. На горе, возвышавшейся над городом, можно было разглядеть храм Святого Луки, ангела-хранителя города.

– Вы там побывали? – спросила она.

– Нет.

– Мы сходим туда в хорошую погоду, хорошо?

– Конечно.

– Нам столько всего надо посмотреть.

Возможно, он не станет от нее отказываться. Он так изголодался по нормальному общению, особенно с женщинами, что мог стерпеть ее сдержанность, грустный вид, перемены настроения. Он будет учиться усерднее, чтобы заслужить ее похвалу.

Если восхождение на башню Асинелли подняло ей настроение, то спуск вернул прежнюю угрюмость. Они торопливо выпили неподалеку от башни по чашечке эспрессо и распрощались. Ни прикосновения, ни чмоканья в щеку или официального рукопожатия. Он решил испытывать ее еще одну неделю.

Это испытание останется его тайной. У нее есть семь дней, чтобы стать приятным в общении человеком, или же он перестанет с ней заниматься. Ведь жизнь так коротка.

А между тем она очень привлекательная женщина.

Конверт вскрыла секретарша, как и всю вчерашнюю и позавчерашнюю почту. Однако внутри конверта оказался еще один, адресованный лично Нилу Бэкману. Крупными буквами с обеих сторон значилось строгое предупреждение: ЛИЧНО, КОНФИДЕНЦИАЛЬНО, ВСКРЫТЬ ТОЛЬКО НИЛУ БЭКМАНУ.

– Вы, наверное, захотите начать с верхнего, – сказала секретарша, положив ровно в девять утра ему на стол ежедневную кипу почты. – Отправлено два дня назад из Йорка, штат Пенсильвания.

Когда она закрыла за собой дверь, Нил принялся изучать конверт. Светло-коричневая бумага, никаких обозначений, кроме надписи, сделанной отправителем. Почерк показался ему отдаленно знакомым.

Ножом для разрезания бумаги он аккуратно вскрыл конверт сверху и вытащил единственный листок сложенной вдвое белой бумаги. Письмо от отца. Оно подействовало на него, как удар тока, но потом успокоило.

Нил положил письмо на стол, подошел к двери и запер ее на ключ. Сел на кожаный диванчик и попытался собраться с мыслями. Он еще раньше пришел к выводу, что отец за границей, иначе уже давно бы связался с ним. Почему он оказался в Италии? Почему письмо отправлено из Йорка в штате Пенсильвания?

Когда Нил познакомился с будущей женой, Джоэл уже два года находился в тюрьме. Жена Нила никогда не встречалась со свекром. Они послали ему свадебные фотографии, а потом и фото ребенка, его второй внучки.

Джоэл не был темой, которую любил обсуждать Нил. И даже темой для размышлений. Джоэл оказался никудышным отцом, Нил в детстве практически не видел его, а потрясающее падение Брокера с Олимпа власти вызвало замешательство у всех родных и близких. Нил скрепя сердце посылал отцу в тюрьму открытки и письма, но, если бы он честно признался самому себе и жене, по нему не скучал. Потому что и прежде крайне редко бывал с ним рядом.

Теперь отец объявился, просит денег, которых у Нила нет, и не сомневается: сын сделает то, о чем он его просит, хотя это и чревато опасностями.

Нил подошел к столу и дважды перечитал письмо. Те же едва читаемые каракули, которые он помнил с детства. И тот же образ действий – что дома, что на службе. Сделай то, сделай это, и все будет в порядке. Сделай, как я говорю, и чем скорее, тем лучше! Поспеши! Рискни всем, потому что мне так надо.

А что, если все кончится благополучно и Брокер вернется? Конечно, у него опять не найдется времени для Нила и внучки. Если пятидесятидвухлетнему Джоэлу Бэкману дать шанс, он вновь поднимется на вершину славы в вашингтонских коридорах власти. Он заведет нужных друзей, у него появятся нужные клиенты, он женится на нужной женщине, найдет нужных партнеров и через год окажется в просторном кабинете, требуя немыслимые гонорары и попугивая конгрессменов.

Жизнь куда проще, пока отец в тюрьме.

Что он скажет своей жене Лизе? «Дорогая, у меня просят те две тысячи долларов, что мы сумели отложить и поместить на банковский счет. И еще несколько сотен на систему шифровки электронной почты. А вы с ребенком сидите взаперти, потому что наша жизнь вдруг стала куда опаснее, чем раньше».

День пошел насмарку. Нил вызвал секретаршу и попросил ни с кем его не соединять, а потом растянулся на диване, скинул туфли, закрыл глаза и принялся растирать виски.

Глава 18

В грязных боевых действиях между ЦРУ и ФБР обе стороны зачастую в тактических целях пользуются услугами журналистов. Посредством манипуляций с прессой наносятся превентивные удары, отражаются контратаки, поспешные отступления выдаются за блестящие победы, а глубокие раны небезуспешно зализываются. Дэн Сендберг на протяжении почти двадцати лет обхаживал источники информации с обеих сторон и охотно позволял себя использовать, если полученная информация была верна и предоставлялась ему эксклюзивно. И еще он охотно исполнял роль курьера, осторожно перемещаясь из одной армии в другую, передавая сенсационные сплетни и выведывая, что известно другой стороне. В попытке подтвердить историю о том, что ФБР ведет следствие о скандале, связанном с помилованием за деньги, Дэн связался со своим самым надежным источником в ЦРУ. Он наткнулся, как и ожидал, на каменную стену, продержавшуюся, однако, всего сорок восемь часов.

Его знакомого в Лэнгли звали Расти Лоуэлл, это был усталый чиновник с постоянно меняющимися титулами. За что бы ему ни платили, его реальные обязанности заключались в приглядывании за прессой и советах Тедди Мейнарду относительно ее употребления и злоупотребления ею. Он не был осведомителем, и не в его правилах было сообщать что-то, не соответствующее действительности. После многих лет общения с ним Сендберг уверился в том, что информация, которую он получает от Лоуэлла, идет от самого Тедди.

Они встретились в торговом центре Тайсона в штате Виргиния, сразу за вашингтонской кольцевой дорогой, в дальнем углу дешевой пиццерии на верхнем ярусе продовольственного отдела. Оба взяли по куску пепперони с сыром и прохладительные напитки, затем нашли кабинку, где их никто не увидит. Обычные правила предусматривали: 1) все сказанное не предназначается для печати и говорится лишь для общей ориентации; 2) Лоуэлл должен дать зеленый свет, иначе Сендберг ничего не может напечатать; и 3) если что-либо, сказанное Лоуэллом, будет противоречить другому источнику, он, Лоуэлл, получит возможность пересмотреть свою версию и оставляет за собой последнее слово.

Как журналист, занимающийся расследованиями, Сендберг ненавидел эти правила. Однако Лоуэлл никогда не ошибался и не говорил с другими представителями прессы. Если Сендберг собирался и дальше черпать из этого богатого источника, он должен был играть по правилам.

– Нашли какие-то деньги, – начал Сендберг, – и теперь кое-кто думает, что эти деньги связаны с помилованиями.

Лоуэлл не умел врать, и выражение глаз его всегда выдавало. Они сузились, и тотчас стало очевидно, что он слышит об этом впервые.

– Знает ли об этом ЦРУ? – спросил Сендберг.

– Нет, – прямо сказал Лоуэлл. Правды он никогда не боялся. – Мы следили за несколькими оффшорными банковскими счетами, но ничего не обнаружили. Много денег?

– Очень много. Точно не знаю сколько. И не знаю, как они были обнаружены.

– Откуда пришли деньги?

– Пока не выяснили, но отчаянно хотят связать их с помилованием Джоэла Бэкмана. И докладывают прямо в Белый дом.

– Но не нам.

– Видимо, нет. Это попахивает политикой. Все мечтают навесить этот скандал на президента Моргана. Бэкман – отличный кандидат в заговорщики.

– Граф Монго тоже подходит на эту роль.

– Да ведь он практически вне игры. У него длинный послужной список налогового мошенника, но сейчас он выброшен на свалку. А Бэкман знает какие-то секреты. Политики хотят вытащить его на свет Божий, пропустить через мясорубку министерства юстиции, что на многие месяцы взбаламутит столицу. И унизит Моргана.

– Экономика скользит вниз по наклонной плоскости. Это был бы замечательный отвлекающий маневр.

– Я же сказал: тут замешана политика.

Лоуэлл наконец отправил в рот кусок пиццы и быстро заработал челюстями.

– Это не может быть Бэкман. Они бьют мимо цели.

– Вы уверены?

– Я так думаю. Бэкман понятия не имел о готовящемся помиловании. Мы буквально подняли его с тюремной койки среди ночи, заставили подписать кое-какие бумаги и тут же, еще до рассвета, вывезли за границу.

– Куда именно?

– Понятия не имею. А если бы имел, то не сказал. Суть в том, что у Бэкмана не было времени на организацию взятки. Он был настолько основательно упрятан за решетку, что и подумать не мог о помиловании. Это была идея Тедди, а не его собственная. Бэкман – не тот человек, которого они ищут.

– Они намерены его найти.

– Зачем? Он свободный человек, целиком и полностью помилованный, а не беглый каторжник. Нельзя потребовать его экстрадиции, если только не сляпают некое обвинение.

– Они могут это сделать.

Лоуэлл нахмурился.

– Не вижу, в чем его можно обвинить. У них нет доказательств. Есть подозрительные деньги в банке, как вы утверждаете, но никто не знает, откуда они пришли. Уверяю вас, это деньги не Бэкмана.

– Они могут его найти?

– Они попытаются нажать на Тедди, вот почему я решил поговорить с вами. – Лоуэлл отодвинул тарелку с недоеденной пиццей и чуть подался вперед. – Скоро в Овальном кабинете состоится встреча. Тедди там будет, и президент предложит ему показать секретные документы о Бэкмане. Тедди откажется. Наступит момент истины. Хватит ли у президента решимости уволить старика?

– Хватит?

– Наверное. По крайней мере, Тедди к этому готов. Это его четвертый президент, а вы знаете, что это рекорд, учитывая, что первые трое хотели отправить его в отставку. Но он уже стар и может уйти.

– Он всегда был стар и мог уйти.

– Верно, но он вел свой корабль вполне успешно. Сейчас – другое дело.

– Почему он сам не выходит в отставку?

– Потому что он эксцентричный, противоречивый и упрямый сукин сын, и вам это отлично известно.

– Это давно установлено.

– И если его уволят, мирно он не уйдет. Он рассчитывает на сбалансированную оценку.

«Сбалансированная оценка» – это был их старый эвфемизм, означавший «благоприятную для нас оценку».

Сендберг тоже отодвинул тарелку с пиццей и сжал руки в кулаки.

– Я вижу всю эту историю следующим образом, – сказал он, что тоже было частью ритуала. – Восемнадцать лет Тедди Мейнард безупречно руководил Центральным разведывательным управлением, но теперь новый президент отправляет его в отставку. Причина в том, что Мейнард отказался раскрыть детали тайной операции в ходе ее осуществления. Он объяснил отказ интересами национальной безопасности и посмотрел сверху вниз на президента, который вместе с ФБР захотел получить секретную информацию, чтобы это ведомство провело расследование помилований, пожалованных бывшим президентом Морганом.

– Вы не должны называть имя Бэкмана.

– Я не готов называть имена. У меня нет подтверждения.

– Уверяю вас, эти деньги пришли не от Бэкмана. Если вы сейчас его упомянете, есть шанс, что он увидит вашу публикацию и наделает глупостей.

– Каких?

– Ну, скажем, обратится в бегство, спасая жизнь.

– Разве это глупо?

– Но мы не хотим, чтобы он спасался бегством.

– Вы предпочитаете, чтобы его убили?

– Конечно. В этом и состоит план. Мы хотим посмотреть, кто его убьет.

Сендберг откинулся на спинку пластмассового стула и отвернулся. Лоуэлл выковыривал из холодной пиццы кусочки пепперони; оба надолго замолчали. Сендберг допил диетическую колу и наконец сказал:

– Тедди каким-то образом уговорил Моргана помиловать Бэкмана, потом припрятал его где-то в качестве наживки и теперь ждет, кто клюнет.

Лоуэлл отвел глаза, но утвердительно кивнул.

– Убийство ответит на вопросы, которые есть у Лэнгли?

– Наверное. Таков замысел.

– Знает ли Бэкман, почему его помиловали?

– Мы, разумеется, ничего ему не сказали, но у него есть голова на плечах.

– Кто отправился на охоту?

– Опасные типы, имеющие на него зуб.

– Вы знаете, кто это?

Кивок, пожатие плеч – ответ отрицательный.

– Кое-кто на это способен. Мы будем пристально наблюдать и кое-что узнаем. А может, и нет.

– Почему у них на него зуб?

Лоуэлл засмеялся: вопрос показался ему глупым.

– Хороший заход, Дэн. Вы задаете этот вопрос целых шесть лет. Мне пора идти. Поработайте над сбалансированной версией и покажите мне.

– Когда состоится встреча с президентом?

– Точно не знаю. Как только он вернется из-за границы.

– А если от Тедди решат избавиться?

– Вы будете первым, кому я позвоню.

Нил Бэкман, адвокат в небольшом провинциальном городке, зарабатывал гораздо меньше, чем ему грезилось, когда он учился на юридическом факультете. В те времена отцовская фирма обрела в округе Колумбия такую силу, что он вполне мог рассчитывать на большие деньги после нескольких лет юридической практики. Молодые сотрудники юридической фирмы «Бэкман, Пратт и Боллинг» начинали с зарплаты 100 000 долларов в год, а перспективный младший партнер тридцатилетнего возраста мог рассчитывать на сумму втрое большую. Когда Нил учился на втором курсе, местный журнал поместил фотографию Брокера на обложке и рассказал о его дорогих игрушках. Его доход оценивался в десять миллионов в год. На факультете это вызвало всеобщее волнение, что, говоря по правде, Нилу даже льстило. Он вспомнил свои размышления о том, какое безоблачное будущее его ожидает с такими возможностями заработка.

Однако меньше чем через год после прихода в фирму ему предложили уйти – сразу вслед за тем, как отец признал себя виновным, – и в буквальном смысле слова выставили за дверь.

Нил довольно быстро перестал грезить о больших деньгах и роскошном образе жизни. Он был вполне доволен адвокатской практикой в небольшой фирме на Мейн-стрит провинциального городка с зарплатой 50 000 долларов в год. Когда родилась дочь, Лиза перестала работать. Она взяла домашнее хозяйство в свои руки и строго следила за расходами.

Проведя ночь без сна, Нил встал с выношенным решением. Самая болезненная проблема состояла в том, говорить ли жене. Решив промолчать, он разработал план действий. В восемь он, как обычно, отправился на работу и полтора часа побродил по Интернету, пока не открылся его банк. Проходя по Мейн-стрит, он не мог представить, что кто-то крадется следом и наблюдает за каждым его шагом. И все же Нил решил действовать со всей осторожностью.

Ближайшим отделением «Пьемонт нэшнл бэнк» управлял Ричард Коули. Они вместе посещали церковь, охотились на куропаток, играли в бейсбол за «Ротари клаб». Юридическая контора Нила всегда держала счета в этом банке. В такой ранний час в банке было пусто, Ричард сидел за своим столом со стаканчиком кофе, газетой «Уолл-стрит джорнал» и, очевидно, был не очень занят. Он удивился и обрадовался, увидев Нила, и минут двадцать они поговорили о последних баскетбольных матчах университетских команд. В конце концов они перешли к делу, и Ричард спросил:

– Чем могу быть полезен?

– Да так, интересуюсь, – небрежно сказал Нил, произнеся заготовленную заранее фразу, – сколько бы я мог взять взаймы под личную гарантию?

– Темная полоса, да? – Ричард положил руку на мышку и уже смотрел в монитор, где хранились любые ответы.

– Не в этом дело. Процентная ставка низкая, а у меня на примете очень перспективные акции.

– Неплохая мысль, хотя мне не хочется ее рекламировать. Индекс Доу-Джонса застрял на десяти тысячах, и приходится только удивляться, почему люди не особенно стремятся брать кредиты для покупки акций. Солидному банку, вроде нашего, это пошло бы на пользу. – Он неловко улыбнулся по поводу собственной банкирской сообразительности. И, продолжая стучать по клавишам, поинтересовался с чуть помрачневшим видом: – Какая доходность?

– По-разному, – сказал Нил. – От шестидесяти до восьмидесяти.

Ричард нахмурился сильнее, и Нил не мог понять, вызвано это тем, что его приятель зарабатывает значительно меньше, или тем, что он получил ощутимо больше, чем он сам. Этого Нил не узнает. Вообще-то банки в маленьких городах славятся большими окладами служащих.

– В долг, помимо закладной? – спросил Ричард, и пальцы его снова забегали по клавишам.

– Хм-м, подумаем. – Нил закрыл глаза и мысленно пробежался по цифрам. Его закладная составляла 200 000 долларов и обслуживалась банком «Пьемонт». Лиза всегда возражала против долгов, чтобы не страдал их семейный баланс. – Долг за машину около двадцати тысяч, – сказал он. – Да еще примерно тысчонка по кредитным картам. Не так уж много, правда?

Ричард кивнул, не отрывая глаз от монитора. Когда его пальцы наконец замерли, он пожал плечами и превратился в щедрого и любезного банкира.

– Можем предложить три тысячи под личную подпись. Шесть процентов годовых, на двенадцать месяцев.

Поскольку Нил никогда не занимал денег без обеспечения, он не знал, чего ожидать. Он понятия не имел, сколько может взять под личную подпись, и три тысячи казались солидной суммой.

– Нельзя ли четыре? – спросил он.

Снова последовала скупая улыбка, еще один пристальный взгляд на монитор.

– Хорошо. Почему бы и нет? Известно, где тебя искать?

– Конечно. Об акциях буду держать в курсе.

– Хорошая подсказка? Внутренняя информация?

– Дай мне месяц. Если цены пойдут вверх, приду похвастаться.

– Разумно.

Ричард открыл ящик стола в поисках бланка.

– Послушай, Ричард. Только между нами, ладно? Бумаги только за моей подписью, без Лизы, хорошо?

– Нет проблем, – сказал банкир, он привык хранить тайны. – Моя жена не знает и половины моих финансовых дел. Женщинам этого не понять.

– Слава Богу, ты меня правильно понял. И кстати, можно будет получить деньги наличными?

Последовала пауза, за ней озадаченное выражение лица, но ведь в «Пьемонте» возможно что угодно.

– Конечно, дай мне примерно час.

– Я должен бежать в контору, дабы подать в суд на одного типа. Вернусь в полдень, подпишу бумаги и получу деньги, хорошо?

Нил поспешил в контору, которая располагалась на расстоянии двух кварталов от банка, и почувствовал, как у него от нервного напряжения свело желудок. Лиза, если узнает – а в маленьком городе секреты долго не держатся, – убьет его на месте. На протяжении четырех лет счастливой семейной жизни они принимали важные решения вместе. Объяснить этот заем будет мучительно трудно, но она, наверное, поймет, если он скажет все, как есть.

Да и вернуть этот долг будет совсем не легко. Отец всегда был скор на обещания. Иногда он их сдерживал, иногда нет, да это его не столь уж занимало. Таков был старый Джоэл Бэкман. Новый Бэкман – человек в отчаянной ситуации, без друзей, и ему некому довериться.

Какого черта! Всего четыре тысячи долларов. Ричард не станет болтать. О выплате долга Нил подумает позднее. Все-таки он не кто-нибудь, а адвокат. Тут или там он сможет выжать чуть больший гонорар, поработав несколько лишних часов.

Теперь его главная забота – посылка синьору Рудольфу Висковичу.

С деньгами, оттопыривающими карман, Нил в час ленча выехал из Калпепера в Александрию, что в полутора часах езды. Он нашел магазин «Четтер» в небольшом торговом ряду на Рассел-роуд, в полутора километрах от реки Потомак. Магазин рекламировал себя в Интернете, как место приобретения последних новинок в сфере телекоммуникаций. К тому же это одна из немногих точек в Соединенных Штатах, где можно купить разблокированные сотовые телефоны, работающие в Европе. Разглядывая выставленные товары, Нил поразился богатству выбора мобильников, пейджеров, компьютеров, спутниковых телефонов – тут было все, что может понадобиться для поддержания связи. Долго блаженствовать в электронном раю он не мог – в четыре его ждало снятие показаний в конторе. А Лиза собиралась совершить свою ежедневную вылазку в центр города, просто так, посмотреть, происходит ли там что-то, заслуживающее внимания.

Он попросил продавца показать ему карманный смартфон «Анкио-850 ПК», величайшее технологическое чудо, появившееся на рынке месяца полтора назад. Продавец вынул аппарат из демонстрационной коробки, ловко переключил языки использования и описал изделие:

– Полная клавиатура QWERTY[103], работа в трех диапазонах на пяти континентах, встроенная память восемьдесят мегабайт, скоростной обмен данными с помощью EGPRS, беспроводной доступ LAN, беспроводная технология Bluetooth, двойной стек протоколов IPv4 и IPv6, инфракрасный порт, интерфейс Pop-Port, операционная система Symbian версия 7.0S, платформа серии 80.

– Автоматическое переключение диапазонов? Совместимо с европейскими сетями?

– Конечно.

Смартфон был немного крупнее типичного бизнес-телефона, но его оказалось очень удобно держать в руке. Гладкая металлическая поверхность, грубая задняя стенка из пластика, предотвращающая скольжение во время использования.

– Он покрупнее, – говорил продавец, – зато напичкан множеством полезных функций – электронная почта, мультимедийные сообщения, камера, видеоплейер, полноценный текстовый редактор, Интернет-браузер, а также полный беспроводной доступ чуть ли не в любой точке мира. Куда вы с ним направляетесь?

– В Италию.

– Тогда он в полной готовности. Вам надо будет лишь открыть счет у провайдера.

Открытие счета подразумевало документы. А документы тянут за собой шлейф, чего Нил ни под каким видом не собирался оставлять.

– А можно купить СИМ-карту у вас? – спросил он.

– Да, у нас есть подходящие. ТИМ – «Телеком Италия мобайл». Это крупнейший итальянский провайдер, он покрывает девяносто пять процентов территории страны.

– Беру.

Нил приоткрыл нижнюю часть упаковки, чтобы посмотреть на клавиатуру. Продавец объяснил:

– Лучше всего держать аппарат обеими руками и печатать большими пальцами. Все десять пальцев на панели не поместятся. – Он взял аппарат и продемонстрировал самый удобный способ набора текста.

– Понятно, – сказал Нил. – Беру.

Продавец назвал цену – 925 долларов плюс 89 долларов за карту ТИМ. Нил заплатил наличными и отказался от продленной гарантии, регистрации для возврата, программы владельца – одним словом, от всего, что связано с документами, которые можно будет отследить. Продавец спросил у него имя и адрес, но Нил отказался их назвать. В конце концов он даже рассердился и спросил:

– Нельзя ли просто заплатить и уйти?

– Пожалуй, да, – неуверенно ответил продавец.

– Тогда так и сделаем. Я очень спешу.

Он сел в машину и через километр остановился у большого магазина товаров для офиса. Он быстро нашел планшетный компьютер «Хьюлетт-Паккард» со встроенным беспроводным оборудованием. Еще 440 долларов, инвестированных в безопасность отца, хотя он оставит себе портативный компьютер, который будет храниться в его кабинете. С помощью карты, которую вывел на экран ноутбука, Нил нашел еще один торговый пассаж с почтовым отделением, принимающим посылки. Там за стойкой он написал отцу две страницы пояснений, сложил их в конверт вместе с письмом и теми инструкциями, которые приготовил с утра. Убедившись, что за ним никто не наблюдает, он сунул двадцать стодолларовых купюр в небольшую черную сумку, прилагавшуюся к чуду, имевшему название «Анкио». Затем положил инструкции, смартфон и сумку в картонную коробку для почтовых посылок, тщательно запечатал ее и черным маркером написал на внешней стороне: ПОЖАЛУЙСТА, СОХРАНИТЕ ДЛЯ МАРКО ЛАЦЦЕРИ. Потом вложил ее в более крупную коробку и надписал адрес: «Рудольфу Висковичу, улица Замбони 22, Болонья, Италия». Обратный адрес указал как «ПОЧТОВЫЕ БАНДЕРОЛИ, 8851 Брэддок-роуд, Александрия, Виргиния 22302». Поскольку иного выбора не было, он оставил свое имя, адрес и телефон на тот случай, если посылка вернется. Служащий взвесил коробку и спросил насчет страховки. Нил отказался, опасаясь заполнения новых документов. Служащий наклеил марки международной почты и наконец сказал:

– Восемнадцать долларов двадцать центов.

Нил заплатил, и его заверили, что посылка уйдет в этот же день.

Глава 19

В предутренних сумерках Марко с обычной деловитостью занялся рутинной уборкой своей маленькой квартиры. В тюрьме занять себя было нечем, и не было никакой мотивации подниматься ни свет ни заря, но он вообще никогда не любил валяться в постели проснувшись. Слишком много его ждало дел, много надо было увидеть. Он часто появлялся в своем кабинете до шести утра, полный энергии и готовый к первой схватке дня, и часто всего после трех-четырех часов сна.

Теперь эта привычка начала к нему возвращаться. Он не рвался в бой, не искал схватки – были другие проблемы.

Минуты три постоял под душем – тоже старая привычка, которой весьма способствовала нехватка теплой воды на улице Фондацца. Над раковиной побрился, проявив особую аккуратность, обходя тщательно лелеемую поросль на лице. Усы уже сформировались, подбородок обозначился серым пятном. Он стал совсем не похож на Джоэла Бэкмана, у него изменился даже голос. Он научился говорить гораздо медленнее и мягче. Тем более, что делать это приходилось на чужом языке.

Утренний ритуал включал маленькие шпионские хитрости. Возле постели стоял комод с выдвижными ящиками, где он хранил свои вещи. Четыре ящика, одинаковые по размеру, последний в двух десятках сантиметров над уровнем пола. Марко взял очень тонкую белую нитку, вырванную из простыни – он пользовался ею ежедневно. Он облизал оба конца нитки, оставляя на ней как можно больше слюны, и просунул один конец под дно нижнего ящика. Второй конец нитки прикрепил к боковой стенке комода, поэтому при выдвигании ящика нитка или выдергивалась, или меняла положение.

Кто-то, скорее всего Луиджи, заходил в квартиру каждый день, пока он занимался с Эрманно или Франческой, и проверял содержимое ящиков.

Письменный стол находился в небольшой гостиной возле единственного окна. На нем лежали бумаги, блокноты, книги, путеводитель по Болонье, полученный от Эрманно, несколько номеров «Гералд трибюн», коллекция каталогов свободной торговли, которые на улицах раздают цыгане, уже изрядно потрепанный итальянско-английский словарь и растущая стопка учебных таблиц, которыми его снабжал Эрманно. На столе был лишь относительный порядок, и это раздражало Марко. Его письменный стол в юридической фирме, который не поместился бы в этой гостиной, славился безукоризненным порядком. Секретарша по вечерам приводила его в идеальное состояние.

Но внешний хаос скрывал невидимый миру замысел. Столешница за многие десятилетия была испещрена метками и пятнами. Среди них было небольшое пятнышко, по-видимому, чернильное, размером с пуговицу, расположенное в самом центре. Каждое утро перед уходом Марко клал листок исписанной бумаги так, чтобы его уголок приходился точно на центр чернильного пятна. Этого не заметил бы самый внимательный шпик.

Он и не замечал. Тот, кто совершал ежедневный осмотр, не был столь аккуратен, чтобы положить бумаги и книги точно на прежние места.

Каждый день, семь раз в неделю, даже по выходным, когда у Марко не бывало занятий, Луиджи или его подручные заходили в квартиру и делали свою грязную работу. Марко продумывал план, согласно которому он утром в воскресенье позвонит Луиджи, по-прежнему единственному человеку, которому он звонил по мобильнику, пожалуется на страшную головную боль и попросит принести аспирин или что еще там принимают в Италии. Притворится, что лечится, останется в постели до вечера, позвонит Луиджи еще раз и скажет, что чувствует себя гораздо лучше и хочет есть. Они дойдут до угла, перекусят на скорую руку, и Марко внезапно пожелает поскорее вернуться домой. Он будет отсутствовать менее часа.

Обыщет ли его квартиру кто-то другой?

План начал складываться у него в голове. Марко нужно было узнать, кто еще за ним наблюдает. Насколько велика опутывающая его сеть? Если этих людей заботит только его безопасность, тогда почему они каждый день рыщут в его квартире? Чего они боятся?

Они боятся, что он исчезнет. Но почему это так их пугает? Он свободный человек и волен уехать, куда ему вздумается. Он неплохо замаскирован. Язык знает едва-едва, но все же в состоянии объясниться и с каждым днем говорит все лучше. Почему их так волнует, что он исчезнет и не вернется? Ведь им от этого станет только легче!

Почему они держат его на коротком поводке, без паспорта и почти без денег?

Они боятся, что он исчезнет.

Он выключил свет и открыл дверь. На крытых тротуарах улицы Фондацца еще совсем темно. Марко запер за собой дверь и вышел в поисках открытого в этот час кафе.

За массивной стеной Луиджи проснулся от звукового сигнала где-то вдали, того самого, что будил его в этот неурочный час каждое утро.

– В чем дело? – спросила Симона.

– Ничего особенного, – ответил он, откинув одеяло на нее, и голый побрел в соседнюю комнату.

Он поспешил в кухню, отпер дверь, вошел, запер за собой дверь и прильнул к монитору на складном столике. Марко, как обычно, вышел из парадного. Снова в десять минут седьмого, и в этом не было ничего необычного. Просто отвратительная привычка. Чертов американец!..

Он нажал кнопку, и монитор погас. Правила предписывали ему немедленно одеться, выйти на улицу, найти Марко и следить за ним, пока он не встретится с Эрманно. Но Луиджи уже обалдел от этих правил. К тому же его ждала Симона.

Ей еще нет двадцати, она студентка из Неаполя, очаровательная куколка, с которой он познакомился неделю назад в клубе, куда случайно забрел. Вчера вечером она впервые осталась у него, наверное, не в последний раз. Когда он вернулся в спальню и забрался под одеяло, она уже снова спала.

На улице холод. Рядом с ним Симона. Уайтекер в Милане, вероятно, спит, да, скорее всего, с какой-нибудь итальянкой. Все равно никто не следит за тем, что он будет делать весь день. А Марко ничем особым не занят, кроме утреннего кофе.

Он привлек Симону поближе и заснул.

Был яркий солнечный день в начале марта. Марко закончил двухчасовой урок с Эрманно. Как всегда, если благоприятствовала погода, они гуляли по центральным улицам Болоньи и говорили только по-итальянски. Глаголом дня был «делать», или «fare» по-итальянски, и, насколько Марко мог судить, это был один из самых универсальных и даже чересчур употребительных глаголов этого языка. «Покупать» звучало как «fare la spesa», что можно перевести как «делать покупки» или «делать расходы». «Спрашивать» – «fare la domanda», то есть «делать вопросы». «Завтракать» – «fare la colazione», иными словами – «делать завтрак».

Эрманно исчез довольно рано, заявив, что его ждут собственные занятия. Чаще всего, когда урок на ходу завершался, откуда ни возьмись появлялся Луиджи, принимая эстафету от Эрманно, который исчезал в ту же минуту. Марко подозревал, что такая согласованность должна была внушить ему, что он находится под постоянным присмотром.

Они пожали руки и распрощались у входа в «Фельтринелли», одного из многих книжных магазинов университетской части города. Из-за угла возник Луиджи и приветствовал Марко обычным теплым «buon giorno». Время ленча?

– Certamente. – Конечно.

Совместные ленчи стали в последнее время не столь частыми, и Марко чаще обедал в одиночестве, сам управляясь с меню и заказом.

– Но trovato un nuovo ristorante. – Я нашел новый ресторан.

– Andiamo. – Пошли.

Было совершенно неясно, чем занят Луиджи целыми днями, но не оставалось сомнений, что он часами прочесывает город в поисках все новых ресторанов, кафе и тратторий. Они нигде еще не ели дважды.

Они прошли по какой-то узкой улице и вышли на улицу Независимости. Говорил в основном Луиджи – на очень медленном, точном и выверенном итальянском. Как только оказывался в обществе Марко, то сразу же забывал об английском.

– Франческа сегодня не сможет с вами заниматься, – сказал он.

– Почему?

– У нее экскурсия. Вчера ее пригласили поработать с австралийскими туристами. Скажите, она вам нравится?

– Она должна мне нравиться?

– Ну, это было бы замечательно.

– Она не очень-то теплая и пушистая.

– Но она хороший учитель?

– Отличный. Ее великолепный английский вдохновляет меня на подвиги.

– Она говорит, вы очень добросовестный и приятный человек.

– Я ей понравился?

– Да, как ученик. Вы находите ее привлекательной?

– Большинство итальянок привлекательны, и Франческа тоже.

Они свернули на узкую улочку Джото, и Луиджи указал на кафе прямо перед ними.

– Здесь, – сказал он, и они остановились у входа в «Франко Росси». – Я здесь еще не был, но, говорят, тут очень хорошо.

Их приветствовал сам Франко, широко улыбаясь и раскинув руки. На нем был стильный темный костюм, отлично сочетавшийся с густой седой шевелюрой. Он взял их пальто и заговорил с Луиджи, как со старым знакомым. Луиджи называл чьи-то имена, и Франко одобрительно кивал. Они выбрали столик у окна.

– Наш лучший, – ухмыльнулся Франко. Марко огляделся и плохих столиков не обнаружил.

– Закуски у нас отменные, – сказал Франко, чуть стесняясь, словно ему неловко было хвастаться своей кухней. – Сегодня я выбрал бы салат из тонко нарезанных грибов. Лино добавляет в него трюфели, пармезан и несколько ломтиков яблок... – В это мгновение слова Франко стали неслышимы, потому что он целовал кончики своих пальцев. – Потрясающе, – сказал он с закрытыми глазами, точно предавшись грезам.

Они дали согласие на этот салат, и Франко ушел встречать следующих посетителей.

– Кто такой Лино? – спросил Марко.

– Его брат, шеф-повар. – Луиджи макнул кусок тосканского хлеба в чашечку оливкового масла. Подошел официант, спросил, какое вино они предпочитают.

– Что-нибудь из красных, местных, – сказал Луиджи.

Возражений не последовало. Официант ткнул карандашом в карту вин.

– Возьмите «Лиано» из Имолы. Это просто фантастика.

Он даже присвистнул, как бы подкрепляя эту оценку. Луиджи не стал спорить.

– Попробуем.

– Мы говорили о Франческе, – сказал Марко. – Ее что-то тревожит. У нее какие-то неприятности?

Луиджи снова макнул хлеб в оливковое масло и сунул в рот изрядный кусок, раздумывая, насколько откровенным должен быть ответ.

– У нее нездоров муж, – сказал он.

– У нее есть дети?

– Кажется, нет.

– А что с ее мужем?

– Он очень болен. Он старый человек. Я его никогда не видел.

Вернулся синьор Росси, чтобы порекомендовать им что-то еще, хотя в этом не было необходимости. Он объяснил, что тортеллини у них – лучшие в Болонье, а сегодня они просто несравненны. Лино готов прийти из кухни и лично это подтвердить. После тортеллини он рекомендовал бы филе из телятины с трюфелями.

В течение двух с лишним часов они следовали советам Франко, а потом кое-как выползли с набитыми желудками на улицу Независимости и приступили к обсуждению послеобеденной сиесты.

Он случайно встретил ее на площади Маджоре. Он потягивал эспрессо за столиком на тротуаре, превозмогая холод на ярком солнце, после того как после тридцатиминутной прогулки увидел маленькую группу светловолосых синьоров, выходивших из палаццо Комунале, городской ратуши. Впереди шла знакомая худая стройная женщина с вздернутыми плечами, прямой походкой и темными волосами, выбивавшимися из-под малинового берета. Он положил на столик один евро и направился к ним. У фонтана с Нептуном он пристроился позади группы – всего десять человек – и принялся слушать Франческу, выступавшую в роли гида. Она рассказывала, что гигантское воплощение римского бога морей было создано неким французом в течение трех лет – с 1563-го по 1566-й. Скульптуру заказал епископ, желавший облагородить город в угоду папе римскому. Легенда гласила, что, приступая к работе, этот француз беспокоился из-за наготы Нептуна и послал рисунок в Рим для одобрения. Папа написал в ответ: «Для Болоньи годится».

Франческа в присутствии туристов казалась чуть более оживленной, чем в обществе Марко. В голосе слышалось больше энергии, она чаще улыбалась. На ней были стильные очки, делавшие ее лет на десять моложе. Прячась за спинами австралийцев, он долго смотрел и слушал, оставаясь незамеченным.

Она объясняла, что фонтан с Нептуном является ныне одним из самых известных символов города и, наверное, самым популярным местом, на фоне которого фотографируются туристы. Из всех карманов тотчас были извлечены камеры, и туристы принялись снимать друг друга. В этот момент Марко придвинулся ближе и встретился с Франческой глазами. Увидев его, она улыбнулась и тихо сказала:

– Buon giorno.

– Buon giorno. He возражаете, если я присоединюсь? – спросил он по-английски.

– Увы. Экскурсия почти закончилась.

– Ладно. Может, пообедаем?

Она оглянулась, будто совершала нечто недопустимое.

– Ради занятий, и ничего больше, – сказал он.

– Простите, нет, – произнесла она, глядя за его спину на базилику Святого Петрония, а затем добавила: – Видите маленькое кафе на углу, рядом с церковью?.. Встретимся там в пять и позанимаемся часок.

– Va bene.

Экскурсия продолжилась в нескольких шагах от палаццо Комунале, где Франческа остановила туристов у трех заключенных в раму витрин с черно-белыми фотографиями. Урок истории сводился к тому, что в годы Второй мировой войны сердце итальянского Сопротивления находилось в Болонье и вокруг нее. Болонцы ненавидели Муссолини, его приспешников и немецких оккупантов и потому решительно ушли в подполье. Нацисты прибегали к жестоким репрессиям – они придерживались правила, что за одного убитого немца будут расстреливать десять итальянцев. В ходе пятидесяти пяти карательных операций в Болонье и окрестностях они убили тысячи молодых итальянских бойцов. Их имена и лица навечно запечатлены на стене памяти.

В эту печальную минуту пожилые австралийцы подошли ближе, чтобы увидеть лица героев. Марко тоже подошел ближе. Его поразили молодость этих лиц, погибшее в них будущее, принесенное в жертву свободе родной земли.

Когда Франческа с группой прошли дальше, он по-прежнему стоял, вглядываясь в лица на длинной стене. Их были сотни, а может быть, и тысячи. То тут, то там мелькало женское лицо. Братья. Отцы и сыновья. Целые семьи.

Крестьяне, готовые умирать за свою страну и за свои убеждения. Верные патриоты, которым нечего было отдать, кроме жизни. Не то что Марко. Нет, сэр. Когда перед ним стоял выбор между лояльностью и деньгами, Марко всегда поступал одинаково. Он выбирал деньги, поворачиваясь к своей стране спиной.

Он все делал во имя денег.

Она стояла в дверях кафе, ожидая его, ничего не заказав, с неизменной дымящейся сигаретой. Марко подумал, что ее готовность встретиться так поздно для урока была еще одним доказательством того, что ей очень нужна работа.

– Не хотите ли пройтись? – спросила она, прежде чем поздороваться.

– Конечно. – До ленча Марко уже прошел с Эрманно несколько миль, затем еще несколько часов бродил до встречи с ней. Для одного дня сверхдостаточно, но, с другой стороны, чем еще себя занять? Целый месяц ежедневных прогулок привел его в хорошую физическую форму. – Куда направимся?

– Дорога длинная, – сказала она.

Они шли по узким кривым улочкам в юго-западном направлении, неторопливо беседуя по-итальянски, обсуждали его утренний урок с Эрманно. Франческа говорила об австралийцах, с которыми, по ее словам, всегда легко, потому что они очень приветливы. У границы старого города они подошли к городским воротам – Порта-Сарагоцца, и Марко понял, куда они направляются.

– К святому Луке, – сказал он.

– Да. Погода ясная, и вечер будет хороший. Вы в порядке?

У него ныли ноги, но он и не думал о капитуляции.

– Andiamo, – сказал он. – Идем.

Расположенный на высоте триста метров над городом на одном из первых предгорий Апеннин, храм Святого Луки в течение восьми столетий смотрит сверху на Болонью в качестве ее стража и защитника. Чтобы подниматься к нему, не промокнув или не сгорев на солнце, жители Болоньи решили сделать то, что у них получалось лучше всего, – крытый тротуар. Начав в 1674 году и продолжая без перерыва шестьдесят пять лет, они строили арки; шестьсот шестьдесят шесть арок на пути длиной более трех с половиной километров, самая длинная галерея-тротуар в мире.

Хотя Марко изучал историю, эти детали были гораздо интереснее, когда он слышал о них от Франчески. Дорога представляла собой постоянный подъем, и они шли ровным шагом. Оставив позади сотню арок, он почувствовал, что икры ломит от боли. Она, напротив, поднималась как будто без особого труда, словно альпинистка. Он растягивал ее перекуры, не давая ей оторваться далеко вперед.

Для финансирования этого грандиозного и необычного проекта Болонья не остановилась перед расходами своей богатой казны. В редком проявлении единства враждующих группировок каждая арка галереи финансировалась своей группой купцов, ремесленников, студентов, церквей и знатных семей. Чтобы запечатлеть и увековечить их достижения, им разрешили повесить таблички напротив каждой арки. Большинство исчезло на протяжении веков.

Франческа остановилась для краткой передышки на сто семидесятой арке, где еще сохранилась одна из таких табличек. Она была известна как «la Madonna grassa» – толстая Мадонна. На пути было пятнадцать часовен. Они снова остановились между восьмой и девятой часовнями, где дорога входила на мост. Длинные тени падали там, где свет проникал сквозь галерею, когда они шли по самому крутому участку подъема.

– Ночью включают освещение, – успокоила его Франческа. – Для облегчения спуска.

О спуске Марко старался не думать. Глаза его были устремлены вверх, на церковь, которая то казалась очень близкой, то вдруг отдалялась. Теперь у него заныли и бедра, каждый шаг давался все труднее и труднее.

Когда они достигли гребня и вышли из-под шестьсот шестьдесят шестой арки, перед ними возникла церковь во всем своем великолепии. Ее огни зажглись, когда на холмы, возвышающиеся над Болоньей, стала спускаться темнота, и купол засиял всеми оттенками золота.

– Она сейчас закрыта, – сказала Франческа. – Нам придется осмотреть ее в другой раз.

Во время подъема он видел спускавшийся вниз автобус. Если он решится еще раз посетить Святого Луку с единственной целью осмотреть очередную церковь, то воспользуется только автобусом.

– Сюда, – сказала она. – Я знаю тайную тропу.

Он последовал за ней по гравийной дорожке за церковью к уступу, где они остановились и посмотрели на город внизу.

– Это мое любимое место. – Она тяжело дышала, точно стараясь вобрать в себя всю красоту Болоньи.

– Вы часто сюда приходите?

– Несколько раз в год. Как правило, с группами. Они всегда предпочитают автобусы. Иногда по воскресеньям я поднимаюсь сюда пешком.

– Одна?

– Да.

– Можно где-нибудь посидеть?

– Да, вон там прячется скамейка. О ней никто не знает.

Марко пошел за Франческой по каменистой тропе к другому выступу, откуда открывался такой же потрясающий вид.

– У вас устали ноги?

– Да что вы, нет, – солгал он.

Она с наслаждением закурила сигарету; он редко видел, чтобы курили с таким вожделением. Они долго сидели молча, отдыхая, думая о чем-то своем и глядя на сверкавшие огоньки Болоньи.

– Луиджи сказал мне, что ваш муж тяжело болен, – сказал наконец Марко. – Я вам сочувствую.

Франческа удивленно посмотрела на него и отвернулась.

– Луиджи предупредил меня, что разговоры на личные темы исключены.

– Луиджи постоянно меняет правила. Что он говорил вам обо мне?

– Я не спрашивала. Вы из Канады, путешествуете, хотите выучить итальянский.

– Вы ему поверили?

– Не вполне.

– Почему?

– Потому что вы сказали, что женаты и у вас есть семья, но вы бросили их, отправившись в долгое путешествие по Италии. И если вы просто бизнесмен, который ездит по свету ради удовольствия, то при чем тут Луиджи? И Эрманно? Зачем они вам?

– Хорошие вопросы. Жены у меня нет.

– Выходит, все это ложь.

– Да.

– А в чем правда?

– Я не могу вам сказать.

– Хорошо. Мне и не надо знать.

– У вас и без того много проблем, Франческа.

– Мои проблемы – это мое дело.

Она закурила еще одну сигарету.

– Не угостите меня?

– Разве вы курите?

– Курил много лет назад. – Марко вынул сигарету из ее пачки и прикурил. По мере того как спускалась ночь, городские огни становились ярче.

– Вы рассказываете Луиджи обо всем, что мы делаем?

– Я рассказываю ему очень мало.

– И правильно делаете.

Глава 20

Последний визит Тедди в Белый дом был назначен на десять утра. Он вознамерился опоздать. В то утро в семь часов он встретился со своей неофициальной командой по передаче дел – четырьмя заместителями директора и старшими сотрудниками. На этой тихой мини-конференции он сообщил тем, кому доверял многие годы, о том, что уходит, что это давно уже было неизбежностью, что агентство находится в хорошем состоянии и вообще жизнь на этом не останавливается.

Те, кто хорошо его знал, почувствовали облегчение. Все-таки ему почти восемьдесят, а его ставшее легендой плохое здоровье и впрямь становится все хуже.

Точно в 8.45 во время встречи с Уильямом Лакейтом, заместителем по оперативным вопросам, он вызвал Джулию Джавьер для доклада по делу Бэкмана. Это дело имело для него первостепенное значение, хотя в общем списке приоритетов глобальной разведки находилось где-то посередине.

Как странно, что операции, связанной с опозоренным бывшим лоббистом, суждено было привести к падению Тедди.

Джулия Джавьер села рядом с вечно бодрствующим Хоби, делавшим заметки, которые никто никогда не прочитает, и начала как ни в чем не бывало:

– Он на месте, в Болонье, поэтому, если план надо привести в действие, мы можем это сделать в любую минуту.

– Мне казалось, по плану мы должны были переселить его в деревню, в сельскую местность, где за ним легче было бы следить, – сказал Тедди.

– Это запланировано через несколько месяцев.

– У нас нет нескольких месяцев. – Тедди повернулся к Лакейту. – Что будет, если мы сейчас нажмем на кнопку?

– План будет приведен в действие. Они доберутся до него в Болонье. Это прекрасный город, в котором практически нет преступности. Убийства там неведомы, поэтому смерть Бэкмана привлечет к себе внимание, если там найдут его тело. Итальянцы быстро установят, что он не... как его зовут, Джулия?

– Марко, – сказал Тедди, не заглядывая в лежавшие перед ним бумаги. – Марко Лаццери.

– Да, им придется поломать голову и выяснить, кто это такой.

– Им не за что будет зацепиться, когда они попытаются установить его личность, – заметила Джулия. – У них будет труп, фальшивое удостоверение личности, но ни семьи, ни друзей, ни адреса, ни места работы – одним словом, ничего. Они похоронят его, как бродягу и в течение года не будут закрывать дело. А потом закроют.

– Это не наша проблема, – сказал Тедди. – Убивать-то будем не мы.

– Верно, – сказал Лакейт. – В городе все это сложнее, но наш мальчик любит бродить по улицам. Там они его и прикончат. Скажем, попадет под машину. Ведь итальянцы гоняют, как угорелые.

– Значит, это будет нетрудно?

– Скорее всего, так.

– А какие у нас шансы узнать, когда это случится? – спросил Тедди.

Лакейт пригладил бородку, посмотрел на сидевшую напротив Джулию, которая, грызя ноготь, наблюдала за Хоби – тот помешивал пластмассовой палочкой зеленый чай. Лакейт выдержал паузу.

– Я бы сказал, пятьдесят на пятьдесят – там, на месте. Мы будем следить, что называется, двадцать четыре – семь, но те, кто его прикончит, будут из числа самых опытных. Свидетелей может и не оказаться.

– Наш лучший шанс возникнет потом, – добавила Джулия, – через несколько недель после того, как бродягу похоронят. Наши люди на своих местах. Мы будем внимательно прислушиваться. И вскоре что-нибудь услышим.

– Как всегда, когда не мы спускаем курок, есть вероятность, что точно мы ничего не узнаем.

– Мы не можем себе позволить провалить операцию, понимаете? Приятно будет услышать, что Бэкман мертв, – он это более чем заслужил, но цель операции в том, чтобы узнать, кто именно его прикончил, – сказал Тедди, поднося ко рту в белых сморщенных руках бумажный стаканчик с зеленым чаем. Он глотнул шумно, не стесняясь.

Быть может, старику действительно пора переселяться в дом для престарелых.

– Я уверен, что мы узнаем – в разумных пределах, конечно, – сказал Лакейт. Хоби запротоколировал эти слова.

– Если мы устроим утечку сейчас, сколько времени пройдет до его устранения? – спросил Тедди.

Лакейт пожал плечами и отвернулся, задумавшись. Джулия принялась грызть другой ноготь.

– Смотря кто возьмется за дело, – сказала она осторожно. – Если израильтяне, то это случится через неделю. Китайцы, как правило, медлительнее. Саудовцы, вероятно, прибегнут к услугам наемника, чтобы добраться до Бэкмана, ему потребуется не меньше месяца.

– Русские управились бы за неделю, – добавил Лакейт.

– Когда это случится, меня здесь не будет, – грустно заметил Тедди. – И никто по эту сторону Атлантики ничего никогда не узнает. Дайте слово, что вы мне сразу же позвоните.

– Значит, зеленый свет? – спросил Лакейт.

– Да. Будьте осторожны с утечкой. Все охотники должны получить равные шансы.

Они простились с Тедди и вышли. В девять тридцать Хоби повез его по коридору к лифту. Они спустились на восемь этажей вниз, в подвал, где белые пуленепробиваемые фургоны стояли наготове, чтобы в последний раз отвезти его в Белый дом.

Встреча в Белом доме закончилась быстро. Дэн Сендберг сидел за своим столом в редакции «Вашингтон пост», когда в десять с минутами она началась в Овальном кабинете. Не прошло и двадцати минут, как позвонил Расти Лоуэлл.

– Все кончено, – сказал он.

– Что произошло? – спросил Сендберг, опуская кончики пальцев на клавиатуру.

– Согласно сценарию, президент потребовал информацию о Бэкмане. Тедди не уступил. Президент напомнил ему, что имеет право знать все. Тедди с этим согласился, но заметил, что информация будет использована в политических целях и сорвет тайную операцию. Они недолго препирались. Тедди был уволен. Как я вам и говорил.

– Вот это да.

– Через пять минут Белый дом выступит с заявлением. Можете включить телевизор.

Как водится, все немедленно пришло в движение. Пресс-секретарь с угрюмым лицом заявил, что президент принял решение «взять новый курс в нашей разведывательной деятельности». Он воздал должное директору Мейнарду за образцовое руководство и выразил огорчение в связи с тем, что придется найти ему замену. Первый же вопрос, прозвучавший из первого ряда, оказался таким: «Мейнард вышел в отставку или был уволен?»

– Президент и директор Мейнард пришли к соглашению, устроившему обоих.

– Что это значит?

– То, что я сказал.

И так далее в течение тридцати минут.

На следующее утро статья Дэна Сендберга на первой полосе содержала две сенсации. Она начиналась с подтверждения, что Мейнард был уволен за отказ сообщить секретную информацию, которая, по его мнению, могла быть использована в грубых политических целях. Не было ни прошения об отставке, ни соглашения. А имело место старое, как мир, увольнение. Вторая бомба возвестила миру, что требование президента о предоставлении ему секретной информации напрямую связано с расследованием о продаже помилований за деньги, которое в настоящий момент проводит ФБР. Скандал «помилование за деньги» уже начинал громыхать вдалеке, когда Сендберг объявил о нем во всеуслышание. Эта новость практически парализовала движение на Арлингтонском мемориальном мосту.

Когда Сендберг слонялся по редакционной комнате, наслаждаясь произведенным переполохом, зазвонил его мобильник. Это был Расти Лоуэлл.

– Свяжись со мной по обычной линии, да побыстрее.

Сендберг зашел в маленький кабинет для личных переговоров и набрал номер Лоуэлла в Лэнгли.

– Только что уволен Лакейт, – сообщил Лоуэлл. – Сегодня в восемь утра он встретился с президентом в Овальном кабинете. Его попросили временно исполнять обязанности директора. Он согласился. Встреча длилась около часа. Президент спросил про Бэкмана. Лакейт не поддался. И был тотчас уволен, как до него Тедди.

– Черт возьми, он проработал в ЦРУ целую вечность!

– Если быть точным, тридцать восемь лет. Здесь он один из лучших. Отличный администратор.

– Кто следующий?

– Очень хороший вопрос. Мы все сидим в ожидании стука в дверь.

– Кто-то ведь должен руководить агентством.

– Вы знакомы со Сьюзан Пени?

– Нет. Я знаю, кто она, но с ней не встречался.

– Заместитель директора по науке и технологии. Очень лояльна по отношению к Тедди, хотя это относится ко всем нам. Но она пережила всех претендентов. В данный момент она находится в Овальном кабинете. Если ей предложат исполнять обязанности директора, она согласится. И она расскажет о Бэкмане все, чтобы получить назначение.

– Все-таки речь идет о президенте, Расти. Он имеет право знать все.

– Конечно. Это вопрос принципа. Его трудно винить. Он только что вступил в должность и хочет поиграть мускулами. Он готов уволить нас всех, пока не получит то, что ему нужно. Я посоветовал Сьюзан Пенн согласиться, дабы прекратить кровопролитие.

– Значит, ФБР вскоре узнает о Бэкмане все?

– Думаю, это произойдет уже сегодня. Не представляю, что его агенты предпримут, узнав, где он находится. Чтобы предъявить ему обвинительное заключение, потребуются недели. А нашу операцию они сорвут.

– Где он?

– Не знаю.

– Да будет вам, Расти, ведь все изменилось.

– Я отвечаю «нет». Конец истории. Буду держать вас в курсе по поводу кровопускания.

Час спустя пресс-секретарь Белого дома встретился с журналистами и объявил о назначении Сьюзан Пенн исполняющей обязанности директора ЦРУ. Он особо остановился на том, что она – первая женщина в этой должности, и это еще раз доказывает, насколько решительно президент готов действовать в защиту равных прав.

Луиджи сидел на краю кровати, один и полностью одетый, ожидая сигнала со стороны соседней двери. Он был дан в четырнадцать минут седьмого – Марко неукоснительно следовал ритуалу. Луиджи прошел в комнату контроля и нажал кнопку, чтобы выключить звуковой сигнал, означающий, что его друг вышел из парадной двери. Компьютер зафиксировал точное время, и через несколько секунд кто-то в Лэнгли будет знать, что Марко Лаццери только что покинул явочную квартиру на улице Фондацца точно в 6.14.

Он уже несколько дней не ходил за ним следом, поскольку у него оставалась ночевать Симона. Луиджи выждал несколько секунд, выскочил через заднюю дверь, пересек узкий переулок и начал присматриваться к теням арок на улице Фондацца. Марко шел по левой стороне в южном направлении своим обычным быстрым шагом, который с каждым днем его пребывания в Болонье становился все более энергичным. Он был лет на двадцать старше Луиджи, но благодаря привычке каждый день проходить по несколько миль находился в гораздо лучшей форме. К тому же он не курил, пил совсем немного, вроде бы не интересовался женщинами и ночной жизнью и шесть последних лет провел в камере. Стоило ли удивляться, что он может ходить часами без всякой видимой цели?

Он каждый день обувал новые ботинки. Луиджи поэтому так и не сумел с ними поработать. В них не было жучка, подающего сигналы. Уайтекера в Милане это сильно волновало, но его беспокоило все подряд. Луиджи был уверен, что Марко мог пройти хоть сотню миль по городу, но за его пределы не исчезал. Однажды, правда, он на время куда-то словно провалился, скорее всего любовался пейзажами или изучал городские закоулки, но его всегда можно было найти.

Он свернул на Санто-Стефано, главную улицу, идущую с юго-восточного края старой Болоньи в тесноту домов вокруг площади Маджоре. Луиджи перешел на другую сторону и шагал следом за Марко. Чуть ли не на бегу он быстро радировал Зеллману, новому сотруднику, присланному Уайтекером для усиления слежки. Зеллман ждал на проезде Маджоре, другой оживленной улице между явочной квартирой и университетом.

Прибытие Зеллмана говорило о том, что осуществление плана продвигалось вперед. Луиджи теперь понимал почти все его детали, и его немного печалило, что дни Марко сочтены. Он точно не знал, кто его ликвидирует, и у него сложилось впечатление, что Уайтекер тоже не в курсе.

Луиджи молил Бога, чтобы эта задача не свалилась на его голову. Ему как-то пришлось убрать двух человек, и теперь подобного неприятного задания хотелось избежать. Ведь Марко был ему даже симпатичен.

Но еще до того, как Зеллман взял след, Марко исчез. Луиджи остановился и прислушался. Затем нырнул в темноту подъезда – на тот случай, если Марко тоже остановился.

Он услышал его где-то сзади, ступавшего чуть тяжелее, чем следовало, и его учащенное дыхание. Быстрый поворот налево на узкую улочку Кастеллата, рывок метров на пятьдесят, еще один поворот налево и резкая перемена направления с северного на западное, пока ноги не вынесли его на открытое место, маленькую площадь Кавур. Он теперь очень хорошо знал старый город, улицы, переулки, тупики, перекрестки, бесконечную вязь кривых улочек, название каждой площади и многих мелких лавочек и магазинов. Знал, какая табачная лавка открывается в шесть утра, а какая только в семь. Знал, где находятся пять кофеен, которые полны уже на рассвете, хотя большая часть таких заведений открывалась, когда было уже совсем светло. Он знал, что сесть надо у окна, спрятаться за газетой – так, чтобы видеть тротуар и заметить проходящего мимо Луиджи.

Он мог оторваться от Луиджи в любую минуту, хотя чаще всего ему подыгрывал, не слишком прячась. Но поскольку за ним следили чересчур пристально, у него невольно возникали самые разные мысли.

«Они не хотят, чтобы я исчез, – повторял он себе. – Но почему? Потому что я здесь неспроста».

Он зашел далеко в западную часть города, избегая тех мест, где его ожидали увидеть. После часа хождения зигзагами и петлями по десяткам коротеньких переулков он вышел на улицу Ирнерио и принялся наблюдать за движением. Бар «Фонтана» был прямо перед ним, через улицу. За баром никто не следил.

Рудольф сидел, устроившись сзади, опустив голову в утреннюю газету, из-за которой неспешно поднимались голубоватые спирали табачного дыма. Они не виделись дней десять, и после обмена обычными теплыми приветствиями Рудольф спросил:

– Удалось побывать в Венеции?

Да, приятнейшая поездка. Марко произносил названия, зазубренные по путеводителю. Распространялся о красоте каналов, потрясающих мостах, густых толпах туристов. Фантастическое место. Надо побывать там снова. Рудольф добавлял к его рассказу свои воспоминания. Марко описал собор Святого Марка, да так, словно провел в нем целую неделю.

Куда он собирается теперь? – поинтересовался Рудольф. Вероятно, в южном направлении, туда, где потеплее. Может, на Сицилию, на побережье. Рудольф, понятно, обожал Сицилию и рассказал о своих поездках туда. После получасового разговора о путешествиях Марко наконец подобрался к делу.

– Я так много путешествую, и у меня фактически нет адреса. Друг из Штатов посылает мне посылку. Я дал ему ваш факультетский адрес. Надеюсь, вы не будете против?

Рудольф раскурил трубку.

– Она уже пришла. Вчера, – сказал он, выдохнув густое облачко дыма.

Сердце Марко заколотилось.

– Обратный адрес указан?

– Откуда-то из Виргинии.

– Прекрасно. – У Марко пересохло во рту. Он выпил воды, стараясь скрыть волнение. – Надеюсь, это не доставило вам хлопот?

– Никаких.

– Я попозже загляну и заберу ее.

– Буду у себя в кабинете с одиннадцати до половины первого.

– Спасибо. – Еще глоток воды. – Мне любопытно, большая ли она?

Рудольф пожевал мундштук трубки и ответил:

– Размером с коробку сигар, пожалуй.

В середине утра полил холодный дождь. Марко и Эрманно прогуливались неподалеку от университета и нашли укрытие в тихом спокойном баре. Урок они закончили рано, в основном потому, что студент его торопил. Эрманно всегда стремился закончить урок побыстрее.

Поскольку Луиджи на ленч не пригласил, Марко мог свободно побродить по городу – по всей видимости, без хвоста. Но он все равно соблюдал осторожность. Маневрируя петлями и возвращаясь назад, он неизменно думал о том, как это глупо. Но глупо или нет, это теперь для него стандартная процедура. Вернувшись на улицу Замбони, он затерялся в группе студентов, шедших куда-то без определенной цели. У входа в здание юридического факультета он незаметно отстал, нырнул в дверь, поднялся по лестнице и уже через несколько секунд постучал в полуоткрытую дверь кабинета Рудольфа.

Профессор что-то печатал на допотопной пишущей машинке.

– Вон там, – сказал он, показав на груду бумаг на столе, который никто не убирал целую вечность. – Коричневая бандероль сверху.

Марко с напускным равнодушием взял пакет.

– Еще раз благодарю вас, Рудольф, – сказал он, но тот продолжал стучать по клавишам и, видимо, не был расположен к беседе. Ясно, что Марко отрывал его от дела.

– Не стоит, – бросил Рудольф, выпустив очередное облачко дыма.

– Тут поблизости есть туалет?

– Дальше по коридору, слева.

– Спасибо. До встречи.

Там оказались допотопный писсуар и три деревянные кабинки. Марко зашел в дальнюю, заперся, опустил крышку унитаза и сел. Он осторожно вскрыл бандероль и развернул упаковочную бумагу. Первый слой был без всяких надписей. Увидев на втором, белом листе слова «Дорогой Марко», он едва не разрыдался.

Гринч? Наверное, кодовое имя. Избегает пользоваться настоящим именем.

Марко принялся разглядывать глянцевое изделие с некоторым ужасом, но полный решимости заставить его работать. Он ощупал сумку, нашел купюры и медленно их пересчитал, точно золотые монеты. Открылась и закрылась дверь, кто-то пользуется писсуаром. Марко затаил дыхание. «Расслабься», – повторял он себе.

Дверь снова открылась и закрылась, он был один. Листок инструкции был написан от руки, видимо, у Нила не хватало времени. Он начал читать.

На обороте были еще какие-то заметки, но Марко хотелось передохнуть. Смартфон становился тяжелее с каждой минутой, появлялось больше вопросов, чем ответов. Для человека, никогда не переступавшего порог Интернет-кафе, было непостижимо, как можно пользоваться им, стоя на другой стороне улицы. Или на расстоянии семидесяти метров.

Секретарши умели совладать с целым потоком электронной почты. А у Джоэла никогда не было времени сидеть у монитора.

Он полистал прилагаемую брошюру-инструкцию. Прочитал несколько строк и не понял ни одной фразы. «Доверься Нилу, – говорил он себе. – Все равно у тебя нет выбора, Марко. Ты должен научиться пользоваться этой игрушкой».

С Web-сайта www.AxEss.com Нил распечатал список тех мест в Болонье, где имелся свободный беспроводной доступ в Интернет – три кафе, два отеля, библиотека и книжный магазин.

Марко сложил деньги и сунул их в карман, затем собрал все остальное. Он встал, зачем-то спустил воду и вышел. Телефон, бумаги, коробка и маленькое зарядное устройство легко поместились в карманах зимней куртки.

Когда он вышел на улицу из здания юридического факультета, дождь сменился снегом, но крытые галереи защищали его и толпы студентов, спешивших перекусить. Удаляясь от университета, он размышлял о том, как спрятать замечательный маленький аппарат, который ему прислал Нил. Телефон должен всегда быть при нем. Так же, как и деньги. Но бумаги – письмо, инструкции, руководство – куда их запрятать? В квартире это небезопасно. Марко увидел в витрине очень симпатичную сумку на длинном ремне. Он зашел в магазин и рассмотрел ее. Это оказалась сумка для ноутбука фирмы «Сильвио», синяя, водонепроницаемая, из синтетической ткани, название которой продавщица не сумела перевести. Она стоила шестьдесят евро, и Марко без всякого энтузиазма выложил их на прилавок. Совершив покупку, аккуратно сложил в сумку смартфон и все прочее. Выйдя на улицу, надел ее на плечо и подвинул под правую руку.

Сумка для Марко Лаццери означала свободу. Он будет хранить ее, как самое дорогое в жизни.

Он нашел книжный магазин на улице Уго Басси. Журналы продавались на втором этаже. Постоял минут пять у полки, листая футбольный журнал и наблюдая за входной дверью – не покажется ли ему кто-то подозрительным. Глупо.

Но теперь это уже привычка. Входные устройства Интернета находились на третьем этаже в маленькой кофейне. Он купил пирожное и банку кока-колы и нашел небольшую будку, откуда были видны все входящие и выходящие посетители.

Здесь его никто не найдет.

Уверенным движением вынул из сумки «Анкио-850» и заглянул в инструкцию. Перечитал указания Нила. Он выполнял их нервно, печатая на небольшой клавиатуре двумя большими пальцами, – именно так рекомендовалось в заводской инструкции. После каждого шага он поднимал голову и наблюдал за тем, что делается в кофейне.

Марко четко выполнил все указанные действия. Вскоре он вышел в Сеть, изрядно этому удивившись, а когда ввел пароли, то увидел, что экран дает ему «добро» на сообщение. Медленно перемещая пальцы, он напечатал свое первое послание для отправки по электронной почте беспроводного Интернета:

Он отправил сообщение, выключил аппарат, а потом целый час листал заводскую инструкцию. Перед тем, как уйти на встречу с Франческой, он снова включил телефон и вышел в Сеть. Напечатал на экране «Google search», затем – «Вашингтон пост». Его внимание привлекла статья Дэна Сендберга, и он внимательно ее прочитал.

Он никогда не встречал Тедди Мейнарда, но несколько раз общался с ним по телефону. Разговоры были очень натянутые. Человек этот уже лет десять назад казался давно умершим. В своей прежней жизни Джоэл несколько раз сталкивался лбом с ЦРУ, обычно по поводу грязных делишек, которые пытались провернуть его клиенты – оборонные подрядчики.

Выйдя на улицу, Марко понаблюдал за улицей, не увидел ничего интересного и продолжил свою долгую прогулку.

Помилование за деньги? История сенсационная, но верить, что уходящий президент способен принять такую взятку, это уж слишком. Во время своего весьма зрелищного падения с вершин власти Джоэл прочитал о себе много всякого, но правды там было не больше половины. Он давно знал, что верить напечатанному совсем не обязательно.

Глава 21

Агент по имени Эфраим вошел в безымянное, без номера и ничем не примечательное здание на улице Пинскера в центре Тель-Авива и прошел мимо лифта в заканчивавшийся тупиком коридор с единственной запертой дверью. На двери не было ручки. Он вытащил из кармана нечто, напоминающее крошечный пульт дистанционного управления телевизором и нацелил его на дверь. Где-то внутри упали тяжелые противовесы, раздался резкий щелчок, и дверь открылась в одну из многих явочных квартир МОССАДа, секретной службы Израиля. Там было четыре комнаты, две – с походными койками, на которых спали Эфраим и трое его коллег, маленькая кухня, где они готовили себе нехитрую еду, и большая загроможденная комната, где они каждодневно планировали операцию, практически замороженную в течение шести лет, но внезапно ставшую одним из высших приоритетов МОССАДа.

Все четверо являлись членами спецподразделения «Кидон», или «Штык», были агентами высшей квалификации, главной функцией которых было убийство. Быстрое, чистое и тихое убийство. Объектами становились враги Израиля, которых нельзя было привлечь к суду, поскольку они находились вне израильской юрисдикции. Большинство этих врагов являлись гражданами арабских и других исламских стран, но «Кидон» нередко использовался в странах бывшего советского блока, Европе, Азии, даже в Северной Корее и Соединенных Штатах. Они не знали границ, ничто не могло помешать им в ликвидации тех, кто хотел уничтожить Израиль. Мужчины и женщины «Кидона» обладали лицензией на любые убийства во имя своей страны. Как только определялся объект – письменно, за подписью действующего премьер-министра, – вырабатывался соответствующий план, создавалась оперативная группа, и враг Израиля практически был обречен. Получить такую санкцию сверху, как правило, было совсем не трудно.

Эфраим высыпал из пакета печенье на один из складных столов, за которым Рафи и Шаул занимались своими исследованиями. Амос сидел в углу за компьютером, рассматривая выведенную на экран карту Болоньи.

Большая часть их исследований носила рутинный характер; это были бесконечные страницы малоинтересных данных о Джоэле Бэкмане, информация, собранная много лет назад. Они знали все о его беспорядочной личной жизни – три бывшие жены, трое детей, прежние партнеры, подружки, клиенты, старые друзья в коридорах власти Вашингтона, давно переставшие быть друзьями. Когда шесть лет назад была получена санкция на его ликвидацию, другой отряд «Кидона» срочно собрал все, что было известно о Бэкмане. Первоначальный план предусматривал убийство посредством автомобильной аварии в округе Колумбия, но он пошел насмарку, когда Бэкман внезапно признал себя виновным и скрылся за тюремной решеткой. Даже «Кидон» был бессилен достать его в Радли, где осужденные находятся под особой защитой.

Эта информация приобрела актуальность только из-за его сына. После неожиданного помилования и исчезновения Бэкмана семь недель назад МОССАД приставила к Нилу двух агентов. Они менялись каждые три-четыре дня, чтобы не вызвать подозрений в Калпепере, штат Виргиния: в маленьких городках с сующими во все свой нос соседями и назойливыми полицейскими всегда трудно работать. Один агент, хорошенькая женщина, говорившая с немецким акцентом, даже сумела побеседовать с Нилом на Мейн-стрит. Она назвалась туристкой и спросила, как проехать в Монпелье, расположенное поблизости имение президента Джеймса Мэдисона. Она кокетничала и готова была пойти и дальше, но Нил эту наживку не проглотил. Агенты обложили жучками его дом и рабочий кабинет, слушали его разговоры по мобильнику. В специальной лаборатории Тель-Авива прочитывалась вся его электронная почта, а также почта, приходившая на дом. Они отслеживали его банковский счет и расходы по кредитной карте. Им было известно, что шесть дней назад он ненадолго съездил в Александрию, но не знали, с какой целью.

Велась слежка за матерью Бэкмана в Окленде, но старая дама быстро угасала. На протяжении нескольких лет ими обсуждалась идея подсунуть ей таблетку с ядом из их обширного арсенала. А потом ликвидировать сына, когда он приедет на похороны. Однако инструкция «Кидона» по убийствам запрещала ликвидировать членов семьи, если они не представляли угрозу безопасности Израиля.

Но идея все еще обсуждалась, особенно горячо ее отстаивал Амос.

Им нужно было убить Бэкмана и вместе с тем сделать так, чтобы он прожил несколько часов, попав в их руки. Они хотели поговорить с ним, задать несколько вопросов, а если он откажется говорить, они знали, как его заставить. Все начинали давать показания, когда МОССАД требовались ответы.

– Мы нашли шестерых агентов, которые говорят по-итальянски, – сказал Эфраим. – Двое прибудут сюда к трем часам. – Среди четверки никто итальянского не знал, но все отлично говорили по-английски и по-арабски. Кроме того, все вместе знали еще восемь языков – по два каждый.

Каждый из четверки имел боевой опыт, прошел серьезную компьютерную подготовку, они умело переходили границы (с документами и без них), были мастерами допроса, умели скрываться и подделывать документы. И все умели убивать, хладнокровно, без угрызений совести. Средний возраст составлял тридцать четыре года, и каждый принимал участие по меньшей мере в пяти успешных ликвидациях, организованных «Кидоном».

Полный состав группы на оперативном задании составлял двенадцать человек. Четверо должны осуществлять само убийство, остальные восемь – обеспечивать прикрытие, наблюдение, тактическую поддержку и заметать следы.

– Адрес у нас есть? – спросил Амос, не отрываясь от монитора.

– Пока нет, – сказал Эфраим. – И не уверен, будет ли. Сведения поступили из контрразведки.

– В Болонье полмиллиона жителей, – заметил Амос, не обращаясь ни к кому персонально.

– Четыреста тысяч, – поправил Шаул. – Из них сто тысяч – студенты.

– Надо бы раздобыть его фотографию, – сказал Эфраим; трое других прервали свои занятия и повернули головы. – Где-то ведь есть недавняя фотография Бэкмана, сделанная после его выхода из тюрьмы. Есть шанс заполучить копию.

– Это бы нам очень помогло, – сказал Рафи.

У них было не меньше сотни старых снимков Джоэла Бэкмана. Они в деталях изучили его лицо, каждую морщинку, каждый сосудик в глазу, каждую прядь волос. Они пересчитали его зубы, раздобыли копии выписок о его визитах к дантистам. Специалисты из другой части города в штаб-квартире Центрального института разведки и специальных операций Израиля, больше известного под названием МОССАД, изготовили отличные компьютерные проекции внешности Бэкмана, как он должен выглядеть сейчас, через шесть лет после того, как исчез из виду. Были цифровые проекции из расчета 80 килограммов – столько он весил, когда признал себя виновным, из расчета 70, его предполагаемого веса сейчас. Они потрудились над его волосами, оставляя натуральный цвет, а также придавая им окраску, более соответствующую пятидесятидвухлетнему мужчине. Они красили их в черный, рыжий и каштановый цвета. Делали короткую стрижку или отпускали подлиннее. Надевали на его нос десятки пар разных очков, добавляли бороду, сначала темную, потом седоватую.

Все сводилось к глазам. Изучайте глаза.

Хотя руководителем группы считался Эфраим, старшинство признавалось за Амосом. Он был приставлен к Бэкману в 1998 году, когда до МОССАДа впервые дошли слухи о программе «Глушилка», которую предлагал к продаже могущественный вашингтонский лоббист. Действуя через своего посла в Вашингтоне, израильтяне вознамерились приобрести «Глушилку», им казалось, что они договорились о сделке, но остались с носом, когда Бэкман и Джейси Хаббард отдали товар кому-то другому.

Продажная цена так и не стала известна. Сделка так и не состоялась. Какие-то деньги переходили из рук в руки, но Бэкман почему-то так и не отдал «Глушилку».

Где она теперь? И главное, была ли она вообще? Ответ знал только Бэкман.

Шестилетний перерыв в охоте на Джоэла Бэкмана предоставил Амосу массу времени для заполнения пробелов. Он, как и его начальники, считал, что группа спутников «Нептун» была детищем красного Китая, что китайцы потратили добрый кусок своего национального достояния на его создание, похитив для этого ценную технологию у американцев, что они мастерски замаскировали запуск этой системы и обманули американские, русские и израильские спутники, что они не смогли перепрограммировать систему, чтобы завладеть программой, которую скачивала «Глушилка». Группа «Нептун» бесполезна без «Глушилки», и китайцы готовы отдать свою Великую стену, чтобы наложить руки на нее и на Бэкмана.

Амос, как и МОССАД, считали также, что пакистанец Фарук Хан, последний остававшийся в живых член троицы и основной автор программы, был выслежен китайцами и убит восемь месяцев назад. Агенты МОССАДа напали тогда на его след, но он как сквозь землю провалился.

Кроме того, они полагали, что американцы все еще не уверены в том, кто запустил систему «Нептун», и этот провал собственной разведки превратился для них в нескончаемый и острый раздражитель. Американские спутники доминировали в космосе в течение сорока лет и были столь эффективны, что могли вести наблюдение сквозь облака, обнаруживать пулемет под тентом, перехватывать электронные сообщения наркодельцов, подслушивать разговоры внутри здания, находить нефть под пустыней путем инфракрасной съемки. Они намного превосходили все, что сумели создать русские. Невозможно было даже представить, чтобы равная американской или превосходящая ее технология была разработана, построена, запущена на орбиту и действовала, а ЦРУ и Пентагон оставались бы об этом в неведении.

Израильские спутники были хороши, но уступали американским. Теперь в кругах разведки начинало складываться впечатление, что «Нептун» превосходит все, что когда-либо запускали Соединенные Штаты.

Это были пока только предположения, подтверждения им не находилось. Единственный экземпляр «Глушилки» где-то припрятан. Ее создатели мертвы.

Амос жил этим делом почти шесть лет, и теперь сгорал от нетерпения скорее приступить к делу, когда «Кидон» наконец собрался вместе. Времени было в обрез. Китайцы взорвут половину Италии, если будут уверены, что Бэкман погибнет под развалинами. Американцы наверняка тоже не станут сидеть сложа руки. На территории Соединенных Штатов Бэкман находился бы под защитой американской конституции и всех гарантий, которые она предоставляет. Закон требует законных процедур, тюремного заключения и круглосуточной охраны. А вот на чужой земле он станет легкой добычей.

«Кидон» время от времени использовался для нейтрализации сбившихся с пути израильтян, но никогда – в самом Израиле. Американцы поступали точно так же.

Нил Бэкман держал свой новый, очень тонкий ноутбук в том же старом потрепанном портфеле, с которым каждый вечер возвращался домой. Лиза не обращала на него внимания. А он всегда держал его рядом с собой.

Он слегка изменил заведенный утренний распорядок. Купил карту расширяющейся сети кофеен «Джерриз джава», привлекавшей посетителей изысканным кофе, пончиками, бесплатными газетами и журналами, а также доступом к беспроводному Интернету. Фирма эта приобрела на краю города заброшенную закусочную, специализировавшуюся на маисовых лепешках с мясной начинкой, которые подавались в окно автомобиля, отделала ее в стиле ретро и за первые два месяца превратила в процветающий бизнес.

Впереди в очереди к окну выдачи стояли три машины. Ноутбук лежал у него на коленях, под рулевым колесом. У поворота дорожки он сделал заказ – двойной мокко без взбитых сливок – и ждал, когда отъедут стоявшие впереди машины. Выйдя в Сеть, он быстро вызвал почту KwyteMail, ввел имя пользователя – «Grinchl23», за ним кодовую фразу – «post hoc ergo propter hoc». Через несколько секунд перед его глазами появилось первое послание отца.

Нил затаил дыхание, шумно выдохнул и продвинулся в очереди на одну машину. Все работает! Старик сумел совладать с техникой!

Он быстро напечатал ответ:

Он положил ноутбук на пассажирское сиденье, опустил стекло и заплатил за чашку кофе почти четыре доллара. Отъезжая, он посматривал на компьютер, чтобы выяснить, сколько будет сохраняться сигнал. Он выехал на улицу, проехал метров шестьдесят, и только тогда сигнал исчез.

В прошлом ноябре, после сокрушительного поражения Артура Моргана, Тедди Мейнард приступил к выработке стратегии помилования Бэкмана. С присущей ему тщательностью он готовился к тому дню, когда «кроты» организуют утечку информации о местонахождении Бэкмана. Желая дать намек китайцам, так, чтобы это не вызвало никаких подозрений, Тедди подыскал подходящего осведомителя.

Ее звали Элен Ван, американка китайского происхождения в пятом поколении, которая восемь лет проработала в Лэнгли в качестве эксперта по азиатским проблемам. Она была умна, привлекательна и сносно говорила на одном из диалектов китайского языка. Тедди устроил ей временный перевод в госдепартамент, и там она начала устанавливать контакты с дипломатами коммунистического Китая, большинство которых и сами были разведчиками и постоянно рыскали в поисках новых информаторов.

В рекрутировании шпионов китайцев отличала крайне агрессивная тактика. Каждый год в американские университеты поступали 25 000 китайских студентов, и секретные службы контролировали каждого из них. Китайские бизнесмены должны были сотрудничать с органами разведки по возвращении домой. Тысячи американских компаний, ведущих дела в Китае, находились под неусыпной слежкой. За служащими постоянно следили, каждого тщательно изучали. Время от времени наиболее перспективных пробовали завербовать.

Когда Элен Ван «случайно» проговорилась, что несколько лет прослужила в ЦРУ и надеется вскоре оказаться там снова, то сразу же оказалась в центре внимания руководителей разведки в Пекине. Она приняла приглашение нового приятеля позавтракать в роскошном вашингтонском ресторане, а через несколько дней и пообедать. Элен прекрасно исполняла свою роль, всегда сдержанно откликалась на эти приглашения, но в конечном счете всегда, хотя и неохотно, соглашалась. После каждой такой встречи ее подробные отчеты ложились на стол Тедди.

Когда Бэкмана внезапно выпустили из тюрьмы и стало очевидно, что он куда-то припрятан и сам не объявится, китайцы начали усиленно давить на Элен. За информацию о местонахождении Бэкмана ей предложили сто тысяч долларов. Ее, казалось, это предложение испугало, и она на несколько дней прервала контакты с новыми друзьями. Выдержав ровно столько, сколько требовалось, Тедди отозвал ее из госдепартамента и перевел обратно в Лэнгли. Две недели она не встречалась с друзьями, работавшими под дипломатическим прикрытием в китайском посольстве.

Затем она позвонила, и сумма вознаграждения быстро подскочила до пятисот тысяч. Элен говорила раздраженно и потребовала миллион долларов, сказав, что рискует своей карьерой и свободой, которые, на ее взгляд, стоят гораздо больше. Китайцы в конце концов согласились.

На следующий день после увольнения Тедди она позвонила своему китайскому приятелю и предложила тайно встретиться с ним. Она передала ему листок бумаги с указанием счета в банке Панамы. Это был один из секретных счетов ЦРУ. Когда деньги поступят, сказала Элен, они встретятся снова, и она сообщит точное местонахождение Джоэла Бэкмана. И передаст также его новую фотографию.

Передача представляла собой «касание», то есть такой реальный физический контакт «крота» и его куратора, когда никто не может заметить ничего необычного. После рабочего дня Элен заглянула в магазин «Крогер» в вашингтонском районе Бетезда. Она прошла в конец двенадцатого ряда, где на огромном стеллаже были выставлены журналы и книжки в мягкой обложке. Ее партнер стоял там, листая журнал «Лакросс мэгазин». Элен взяла точно такой же журнал и быстрым движением вложила в него конверт. Со скучающим видом просмотрела журнал и поставила его обратно на стойку. В это время партнер просматривал спортивные еженедельники. Вскоре Элен удалилась, но лишь убедившись, что партнер взял тот журнал, который она листала.

В данном случае все эти уловки рыцарей плаща и кинжала не требовались. Друзья Элен из ЦРУ за ней не следили, потому что сами все организовали. А этого партнера знали уже давно.

В конверте был единственный листок – ксерокопия фотографии Бэкмана формата восемь на десять, на которой он был запечатлен во время прогулки. Изрядно похудевший, с седеющей бородкой клинышком, в очках европейского стиля, одетый неотличимо от местных жителей. В самом низу от руки было написано: Джоэл Бэкман, улица Фондацца, Болонья, Италия. Китайский друг довольно хмыкнул, забираясь в машину, и укатил в посольство Китайской Народной Республики на Висконсин-авеню, Северо-Запад, Вашингтон, округ Колумбия.

Сначала русские вроде бы не проявляли интереса к местонахождению Бэкмана. Их переписка вдоль и поперек прочитывалась в Лэнгли. Скороспелых выводов не делалось, да это и не представлялось возможным. На протяжении многих лет русские скрытно давали понять, что так называемая система «Нептун» – их рук дело, что немало способствовало замешательству в ЦРУ.

К большому изумлению разведывательных кругов, Россия могла запускать на орбиту почти сто шестьдесят спутников-шпионов в год – примерно столько же, сколько и бывший Советский Союз. Ее постоянное присутствие в космосе не уменьшилось вопреки всем предсказаниям Пентагона и ЦРУ.

В 1999 году перебежчик из ГРУ, российской военной разведки, информировал ЦРУ, что «Нептун» вовсе не был российским изделием. Русские оказались захвачены врасплох, как и их американские коллеги. Подозрение пало на красный Китай, который в спутниковой гонке далеко отставал от конкурентов.

Но так ли это?

Русские стремились выяснить, кому принадлежит «Нептун», но за информацию о Бэкмане платить не хотели. Когда заигрывания со стороны Лэнгли были ими проигнорированы, то же самое цветное фото, что было продано китайцам, анонимно направили по электронной почте четырем резидентам русской разведки, действовавшим в Европе под дипломатическим прикрытием.

Утечка саудовцам была осуществлена через сотрудника отделения американской нефтяной компании в Эр-Рияде. Звали его Таггет, он жил там больше двадцати лет, свободно говорил по-арабски и вращался в светских кругах столицы, как и многие другие иностранцы. Он находился в особо дружеских отношениях с чиновником среднего уровня саудовского министерства иностранных дел и однажды за вечерним чаем рассказал, что интересы его компании некогда представлял Джоэл Бэкман. А потом, что представляло куда больший интерес, сообщил: ему известно, где Бэкман прячется.

Пять часов спустя посреди ночи Таггета разбудил настойчивый звонок в дверь. Три молодых человека в деловых костюмах вошли в его квартиру и попросили уделить им несколько минут. Извинившись за вторжение, они представились сотрудниками одного из отделов саудовской полиции и сказали, что им необходимо с ним побеседовать. Таггет с деланной неохотой сообщил им информацию, которую и должен был передать.

Джоэл Бэкман прячется в Италии, в городе Болонья, под чужим именем. Больше ему ничего не известно.

Может ли он узнать больше?

Он обещал подумать.

Они спросили, не согласится ли он вылететь утром в Нью-Йорк, в штаб-квартиру своей компании, и получить о Бэкмане как можно больше сведений. Саудовскому правительству и королевской семье это очень важно выяснить.

Таггет согласился. Ради короля он готов сделать все, о чем его попросили.

Глава 22

Каждый год в мае, накануне Дня вознесения, жители Болоньи идут от ворот Сарагоццы, по самой длинной галерее в мире, под всеми 666 арками и мимо пятнадцати часовен, поднимаясь на вершину, к храму Святого Луки. Они забирают в храм свою Мадонну и возвращаются обратно в город, пронося ее по запруженным людьми улицам, и наконец оставляют в соборе Святого Петра, где она пребывает восемь дней, а потом возвращают на ее законное место. Это праздник, присущий только Болонье, он отмечается без перерыва с 1476 года.

Франческа и Джоэл сидели в храме Святого Луки, и она объясняла ему суть и значение этого ритуала для жителей города. Приятный глазу храм, но в глазах Марко еще одна пустая церковь, не более того.

На этот раз они приехали на автобусе, минуя 666 арок и подъем длиной 3,6 километра. Икры Марко до сих пор ныли после визита к святому Луке три дня назад.

Франческа была настолько поглощена проблемами куда более серьезными, что перешла на английский и, похоже, даже не заметила этого. Он не жаловался. Закончив рассказ о празднике, она перешла к заслуживающим внимания деталям собора – архитектуре и строительству купола, истории создания фресок. Марко отчаянно старался изображать неподдельный интерес. Впечатления о куполах и потускневших фресках смешались в его голове со склепами и давно умершими святыми, и он поймал себя на том, что думает о том времени, когда наступит хорошая погода. Тогда они смогут много гулять и беседовать. Посещать милейшие парки города, а если она вдруг упомянет какую-нибудь церковь, он тут же взбунтуется.

Но она думала не о хорошей погоде. Мысли ее были заняты совершенно другим.

– Вы уже об этом рассказывали, – прервал он Франческу, когда она показала фреску над купелью.

– Извините. Я вам надоела?

Он чуть было не сказал правду.

– Нет, но я уже всего насмотрелся.

Они обошли церковь сзади и направились по едва заметной тропинке вниз, к тому месту, откуда открывался великолепный вид на город. Последний снег быстро таял на красной черепице крыш. Было восемнадцатое марта.

Она закурила сигарету и долго сидела молча, любуясь Болоньей.

– Вам нравится мой город? – спросила она наконец.

– Очень.

– Что вам в нем нравится?

После шести лет в тюрьме понравится любой город. Марко на минуту задумался.

– Настоящий город. Здесь люди живут и работают. Здесь чисто, безопасно и все неподвластно времени. За века изменилось не так уж много. Людей вдохновляет их собственная история, они гордятся своими достижениями.

Она еле заметно кивнула, довольная его оценкой.

– Американцы ставят меня в тупик, – сказала она. – Когда я вожу их по Болонье, они всегда спешат, торопливо осматривают одну достопримечательность за другой, дабы вычеркнуть ее из списка и скорее перейти к следующей. Они все время что-то спрашивают про завтрашний день. Почему это так?

– Вряд ли я вам отвечу.

– Почему?

– Вы не забыли, что я канадец?

– Вы не канадец.

– Верно. Я из Вашингтона.

– Я там была. Никогда не видела столько спешащих неизвестно куда людей. Мне непонятна страсть к такому лихорадочному существованию. Все делается быстро-быстро – работа, еда, секс.

– Я шесть лет не занимался сексом.

Она бросила на него взгляд, в котором сквозило много вопросов.

– Об этом я не хотела бы говорить.

– Сами начали.

Она затянулась сигаретой, и возникшее вдруг напряжение спало.

– Почему вы не знали секса шесть лет?

– Потому что сидел в тюрьме в одиночном заключении.

Она едва заметно вздрогнула и непроизвольно выпрямилась.

– Вы кого-нибудь убили?

– Нет, ничего похожего я не совершил. Я довольно-таки безобидный человек.

Последовала новая пауза. Еще одна затяжка.

– Зачем вы здесь?

– Честно говоря, не знаю.

– И долго тут пробудете?

– На этот вопрос, быть может, в состоянии ответить Луиджи.

– Луиджи, – сказала Франческа так, точно собиралась сплюнуть, повернулась и зашагала дальше. Он пошел за ней: а куда еще? – Почему вы прячетесь? – спросила она.

– Это очень длинная история, и вам это не нужно знать.

– Вам грозит опасность?

– Думаю, да. Не знаю какая, но скажем так: я боюсь жить под своим именем и боюсь возвращаться домой.

– Значит, грозит опасность, насколько я понимаю. При чем тут Луиджи?

– Мне кажется, он меня оберегает.

– И долго это будет продолжаться?

– Ей-богу, не знаю.

– Почему бы вам просто не исчезнуть?

– Это я и делаю в настоящее время. Нахожусь в процессе исчезновения. Но куда мне отсюда бежать? У меня нет денег, нет паспорта, никакого удостоверения личности. Официально я как бы не существую.

– Очень неприятная ситуация.

– Да уж. Может, оставим эту тему?

Он на мгновение отвернулся и не увидел, как она упала. У нее на ногах были черные кожаные ботинки на низком каблуке, и левый подвернулся на мокрых камнях узкой тропинки. Она охнула и упала, успев в последнее мгновение прижать обе руки к груди. Сумочка вылетела и упала впереди. Она что-то крикнула по-итальянски. Марко быстро склонился над ней.

– Лодыжка. – Она поморщилась от боли. Глаза ее повлажнели, хорошенькое лицо исказила гримаса.

Он осторожно поднял ее и донес до скамейки, затем вернулся за сумочкой.

– Оступилась, – повторяла она. – Простите. – Она изо всех сил старалась сдержать слезы, но без особого успеха.

– Все в порядке, не волнуйтесь, – сказал Марко, опустившись у ее ног на колени. – Можно дотронуться?

Она медленно приподняла левую ногу, но боль была непереносима.

– Не будем снимать ботинок, – сказал Марко, осторожно коснувшись его.

– Боюсь, перелом, – сказала Франческа, достала из сумочки платочек и вытерла глаза. Она тяжело дышала и сжимала зубы. – Извините меня.

– Все будет в порядке. – Марко оглянулся. Они были одни. Автобус, доставивший их к святому Луке, был практически пустой, и за последние минут десять они не видели ни единой живой души. – Я зайду в церковь, нам нужна помощь.

– Да, конечно.

– Не двигайтесь. Я тотчас вернусь. – Он похлопал ее по коленке, и она выдавила из себя улыбку. Он побежал и сам едва не упал. Прошел в самый конец церкви и никого там не увидел. Где же в церкви нечто, напоминающее офис? Где настоятель, администратор, главный священник? Кто тут главный? Он дважды обошел вокруг церкви и наконец увидел сторожа, он вышел из еле заметной двери в саду.

– Mi pud aiutare? – позвал он. – Вы мне не поможете?

Сторож посмотрел на него, но ничего не сказал. Марко был уверен, что высказался достаточно ясно. Он подошел ближе.

– La mia arnica si e fatta male. – Моя подруга нуждается в помощи.

– Dov'e? – спросил человек. – Где?

Марко показал рукой и сказал:

– Li, dietro alia chiesa. – Там, за церковью.

– Aspetti. – Подождите.

Он повернулся, подошел к двери и открыл ее.

– SI sbrighi, per favora – Пожалуйста, побыстрее.

Прошла минута-другая. Марко нервничал, ему хотелось броситься назад, посмотреть, что с Франческой. Если сломана кость, может последовать шок. Открылась другая дверь, побольше, что под купелью, из нее вышел мужчина в костюме, и вместе со сторожем они побежали.

– La mia arnica ё caduta, – сказал Марко. – Моя подруга упала.

– Где она? – спросил синьор на безукоризненном английском. Они срезали угол по выложенному кирпичом дворику, обходя нерастаявший снег.

– Сзади, за церковью, чуть ниже по склону. Она повредила лодыжку, боится, что это перелом. Нам может понадобиться санитарная машина.

У него за плечом синьор что-то сказал сторожу, который тут же исчез.

Франческа сидела на самом краю скамейки, пытаясь всеми силами сохранять достоинство. Она прижимала платочек ко рту и уняла слезы. Синьор не знал, как ее зовут, но он, очевидно, не раз видел ее в храме Святого Луки. Они заговорили между собой по-итальянски, и Марко почти ничего не понял.

Ботинок она так и не сняла, и было решено оставить его на ноге, чтобы она не распухла. Синьор – его звали Колетта – знал, как оказывать первую помощь. Он осмотрел колени и руки Франчески. Ссадины и царапины, но крови не было.

– Растяжение, – сказала она. – Не думаю, что это перелом.

– Санитарную машину придется ждать целую вечность, – сказал Колетта. – Я сам отвезу вас в больницу.

Где-то рядом просигналила машина. Сторож подогнал ее как можно ближе.

– Я попробую дойти сама, – храбро сказала Франческа, пытаясь встать.

– Не надо, мы вам поможем, – сказал Марко.

Оба взяли ее под локти и медленно поставили на ноги. Она скривилась от боли, когда тяжесть тела пришлась на левую ногу.

– Она не сломана. Просто растяжение, – упрямо повторила она и настояла на том, что дойдет сама. Они практически доволокли ее до машины.

Синьор Колетта усадил их на заднее сиденье, так, чтобы ее нога оказалась на коленях Марко в приподнятом положении, а спина опиралась бы о левую заднюю дверцу. Когда пассажиры устроились, он сел за руль и включил передачу. Они двинулись задним ходом по проезду, обсаженному кустарником, и выехали на узкую асфальтированную дорожку. И вскоре уже катили по шоссе вниз, к Болонье.

Франческа надела темные очки. Марко заметил кровь на ее левом колене. Он взял у нее платок и приложил к окровавленному месту.

– Спасибо, – шепотом сказала она. – Жаль, что я испортила вам день.

– Да будет вам. – Он улыбнулся.

Если вдуматься, это был лучший день в обществе Франчески. Падение смирило ее, сделало человечнее. Пробудило, наверное, вопреки воле искренние эмоции. Сделало возможным искренний физический контакт, когда один человек хочет помочь другому. Как бы открыло ему доступ в ее жизнь. Что бы ни произошло дальше, в больнице, а потом у нее дома, он хотя бы зайдет туда на минутку. В трудную минуту он стал ей нужен, хотя она явно к этому не стремилась.

Придерживая ее ногу и рассеянно глядя в окно машины, Марко понял, как горячо он истосковался по настоящим человеческим отношениям.

Ему был нужен друг, любой друг.

У подножия горы она обратилась к синьору Колетте:

– Я бы предпочла, чтобы вы отвезли меня домой.

Он посмотрел в зеркало заднего вида.

– Мне кажется, вам нужно показаться доктору.

– Может быть, потом. Я немного отдохну и посмотрю, что будет. – Она приняла решение, спорить было бесполезно.

Марко хотел дать какой-то совет, но сдержался. Ему хотелось увидеть, где она живет.

– Ну что ж, – сказал синьор Колетта.

– Я живу на улице Минцони, неподалеку от вокзала.

Марко про себя улыбнулся, довольный, что знает эту улицу. Он представил ее на туристической карте, у северного края старого города, – приятный район, но с не очень высокой арендной платой. Он гулял там однажды. Именно там он нашел кофейный бар, открытый с раннего утра, – в этом месте улица выходила на площадь деи Мартири. Пока они мчались по периметру старого города, Марко разглядывал указатели с названиями улиц, отмечал перекрестки и в каждый момент точно знал, где они находятся.

Во время поездки никто не проронил ни слова. Ее нога по-прежнему лежала у него на коленях, ее стильный, но довольно поношенный ботинок немного испачкал его шерстяные брюки. Однако сейчас это его нисколько не беспокоило. Когда машина свернула на улицу Минцони, она сказала:

– Через два квартала с правой стороны. – И вскоре добавила: – Чуть-чуть вперед. Там есть место за зеленой «БМВ».

Они осторожно помогли ей подняться и выйти из машины на тротуар, там она на мгновение высвободилась и попробовала сделать шаг сама. Но лодыжка подвернулась, и они едва успели ее подхватить.

– Я живу на втором этаже, – выдавила она с трудом.

В доме оказалось восемь квартир. Марко внимательно наблюдал, когда она нажала кнопку рядом с табличкой, на которой значилось: «Джованни Ферро». Ответила ей женщина.

– Франческа, – сказала спутница Марко, и замок щелкнул. Они вошли в изрядно обшарпанный полутемный подъезд. Справа был лифт с открытой дверцей. Все трое едва в нем поместились. – Я себя вполне нормально чувствую, – сказала она, явно пытаясь избавиться и от Марко, и от синьора Колетты.

– Надо приложить лед, – сказал Марко, когда лифт пополз вверх.

Лифт с шумом остановился, неторопливо раздвинулись дверцы, и они вышли. Мужчины по-прежнему держали Франческу за локти. Квартира была в двух шагах от лифта, и, подведя ее к двери, синьор Колетта начал прощаться.

– Мне очень жаль, что так случилось, – сказал он. – Если придет счет из больницы, пожалуйста, позвоните мне.

– Зачем, вы и так были столь добры. Я вам очень признательна.

– Спасибо, – сказал Марко, не отпуская локоть Франчески.

Он нажал кнопку звонка, а синьор Колетта тем временем скрылся в кабинке лифта. Она высвободилась и сказала:

– Все в порядке, Марко. Отсюда я доберусь сама. Сегодня у нас дежурит моя мать.

Он надеялся, что его пригласят зайти, но навязываться не собирался. В том, что касалось его, он сделал все, что мог, и узнал гораздо больше, чем рассчитывал. Он улыбнулся, отпустил ее руку и готов был попрощаться, когда за ее дверью резко щелкнул замок. Она повернулась к двери и непроизвольно перенесла тяжесть тела на больную ногу. Лодыжка снова подвернулась, и она вскрикнула, потянувшись к нему в поисках опоры.

Дверь открылась в то мгновение, когда она потеряла сознание.

Мать Франчески, синьора Алтонелли, дама за семьдесят, совсем не говорившая по-английски, в первые минуты неразберихи подумала, что Марко каким-то образом виноват в том, что пострадала ее дочь. Его сбивчивый итальянский не помог, особенно в минуту волнения. Он донес Франческу до дивана, приподнял ее ногу и как можно более внятно сказал:

– Ghiaccio, ghiaccio. – Лед, принесите лед.

Мать неохотно ушла на кухню.

Когда она вернулась с мокрым полотенцем и пластиковым мешочком со льдом, Франческа пришла в себя.

– Вы потеряли сознание, – сказал Марко, склонившись над ней.

Она сжала его руку и испуганно огляделась.

– Chi ё? – подозрительно спросила мать. – Кто он такой?

– Un amico. – Друг.

Он провел по ее лицу влажным полотенцем, и она быстро пришла в себя. На самом стремительном итальянском, какой ему доводилось слышать, она рассказала матери о том, что произошло. От пулеметных очередей их разговора у него кружилась голова, он безуспешно пытался ухватиться хотя бы за единственное понятное слово, но вскоре махнул на это рукой. Внезапно синьора Алтонелли улыбнулась и одобрительно похлопала его по плечу. Добрый парень.

Когда она вышла, Франческа сказала:

– Она сейчас приготовит кофе.

– Замечательно. – Он пододвинул к дивану стул и сел. – Нужно приложить лед к ноге.

– Да, конечно.

Оба посмотрели на ее ботинки.

– Может быть, снимете?

– Конечно. – Он расстегнул молнию на правом ботинке и снял его, как будто была повреждена и эта нога. С левой он действовал гораздо медленнее, осторожнее. Каждое движение, даже самое незначительное, причиняло ей боль, и он спросил: – Может, снимете сами?

– Нет, пожалуйста, продолжайте.

Молния застряла точно на лодыжке. Нога так распухла, что снять ботинок оказалось нелегко. Прошло несколько минут осторожных движений, больная стиснула зубы от боли, и наконец ботинок удалось снять.

На ней были черные чулки. Марко посоветовал снять их тоже.

– Да, конечно. – Вернулась мать и выпалила что-то по-итальянски. – Вы не могли бы выйти на кухню? – попросила Франческа.

Кухонька оказалась крохотная, но отлично отделанная по-современному – хром и стекло, ни квадратного сантиметра не пропало зря. Кофеварка новейшей конструкции урчала на столике. Стены в углу над небольшим столиком для завтрака были увешаны яркими абстрактными картинками. Он ждал и прислушивался к тому, что происходит в гостиной. Мать и дочь говорили одновременно.

Они сняли чулки, не причинив ей боли. Когда Марко вернулся в гостиную, синьора Алтонелли обкладывала льдом лодыжку.

– Мама говорит, перелома нет, – сказала Франческа. – Она много лет проработала в больнице.

– Она живет в Болонье?

– В Имоле, это совсем недалеко.

Он хорошо знал, где это, хотя в основном по карте.

– Думаю, мне пора идти, – сказал он вопреки желанию, но почувствовав, что вторгся на чужую территорию.

– Мне кажется, что вам сначала нужно выпить чашечку кофе, – возразила Франческа.

Мать снова вышла на кухню.

– Я чувствую, что мешаю.

– Нисколько, прошу вас, после всего, что вы для меня сделали.

Мать вернулась со стаканом воды и двумя таблетками. Франческа проглотила их и приподнялась на подушке. Что-то еще сказала матери, потом посмотрела на него.

– У нас в холодильнике есть шоколадный торт. Хотите?

– Спасибо.

Мать снова вышла, она явно была довольна тем, что у нее появилось, за кем ухаживать и кого кормить. Марко сел на стул.

– Болит?

– Увы, да. – Она улыбнулась. – Я не умею врать. Очень больно.

Он не знал, что сказать, и решил вернуться к тому, что их связывало.

– Все произошло так быстро, – заметил он.

Несколько минут они обсуждали случившееся. Затем замолчали. Она закрыла глаза и, похоже, задремала. Марко скрестил руки на груди и принялся разглядывать большую, очень странную картину, занимавшую чуть ли не всю стену.

Здание старинное, но внутри Франческа и ее муж сражались со стариной, как решительные модернисты. Мебель низкая, черная гладкая кожа в сверкающем металлическом обрамлении, четкие геометрические формы. Стены буквально увешаны недоступными его пониманию картинами современных художников.

– Луиджи мы об этом не расскажем, – шепотом сказала она.

– Почему?

Она на мгновение заколебалась.

– Он платит мне двести евро в неделю за уроки с вами и полагает, что это слишком много. Мы спорим по этому поводу. Он пригрозил найти вам другого преподавателя. Честно говоря, мне нужны деньги. Я сейчас на двух работах, потому что у туристов все еще мертвый сезон. Через месяц все должно измениться, когда туристы из Европы хлынут на юг, но пока я зарабатываю недостаточно.

Отстраненность и неприступность Франчески исчезли. Он не мог поверить, что теперь она кажется беззащитной и даже уязвимой. Женщина выглядела напуганной, и он был готов на все, чтобы помочь ей.

– Я уверена, – продолжала она, – что он откажется от моих услуг, если я пропущу несколько дней.

– Но вам придется пропустить несколько дней. – Марко посмотрел на лед, которым была обложена ее лодыжка.

– Сможем ли мы это скрыть? Я ведь скоро смогу ходить, верно?

– Мы можем попробовать, но Луиджи трудно обмануть. Он постоянно следит за мной. Завтра я скажусь больным, а послезавтра мы что-нибудь придумаем. Нельзя ли заниматься у вас?

– Нет. Здесь мой муж.

Марко невольно оглянулся.

– Здесь?

– В спальне. Он очень болен. Рак в последней стадии. Моя мать сидит с ним, когда я занята на работе. Медсестра из хосписа приходит каждый день делать уколы.

– Мне очень жаль.

– Мне тоже.

– Не беспокойтесь из-за Луиджи. Я скажу ему, что мне очень нравится ваш метод преподавания, и откажусь заниматься с кем-либо другим.

– Но ведь это неправда.

– Самую малость.

Вошла синьора Алтонелли с подносом, поставила его на ярко-красный кофейный столик в центре комнаты и начала разрезать торт. Франческа взяла только кофе. Марко очень медленно жевал торт и отпивал кофе такими маленькими глотками, словно это была последняя чашка кофе в его жизни. Когда синьора Алтонелли предложила еще кусок торта и еще чашку кофе, он, как бы нехотя, согласился.

Марко задержался почти на час. Спускаясь на лифте, он вдруг понял, что из комнаты Джованни Ферро не донеслось ни единого звука.

Глава 23

Главное разведывательное ведомство красного Китая – министерство государственной безопасности, или МГБ, для осуществления убийств по всему свету использовало небольшие, хорошо подготовленные отряды, в основном так же, как действовали русские, израильтяне, англичане и американцы.

Но одно существенное различие состояло в том, что китайцы прибегали к услугам одной только группы. Вместо того, чтобы распределять грязную работу, как делали другие страны, МГБ прежде всего поручало ее молодому человеку, за действиями которого ЦРУ и МОССАД с восхищением следили в течение нескольких лет. Звали его Сэмми Тин, он был отпрыском дипломатической супружеской пары, которую, по слухам, специально отобрали для произведения потомства. Если какого-либо тайного агента когда-нибудь клонировали в столь совершенном виде, то это, несомненно, был Сэмми Тин. Он родился в Нью-Йорке, вырос в предместье Вашингтона, округ Колумбия, учился у частных преподавателей, которые буквально бомбардировали его иностранными языками с той минуты, как он вышел из пеленок. В шестнадцать лет он поступил в университет Мэриленда, в двадцать один окончил его с двумя дипломами, затем овладевал инженерными науками в Гамбурге, в Германии. В какой-то момент он увлекся конструированием и сборкой бомб, что стало его настоящим хобби и подлинной страстью. Более всего его занимали управляемые взрывчатые устройства в необычной упаковке – конверты, бумажные стаканчики, шариковые ручки, пачки сигарет. Он был отличным стрелком, но огнестрельное оружие казалось ему средством примитивным и скучным. Сэмми Тин был влюблен в свои бомбы.

Дальше под вымышленным именем он изучал химию в Токио и там овладел искусством убийства с помощью ядов. К двадцати четырем годам он был известен под дюжиной разных имен, знал столько же языков и переходил границы в разных обличьях, имея наготове целый набор паспортов. Он с легкостью мог убедить любого таможенника в любой части света, что он японец, кореец или тайванец.

Для завершения образования он провел суровый год подготовки в одной из элитных частей китайской армии. Он научился разбивать палатку, готовить на костре, переходить бурные реки, выживать в океане и многие дни проводить в пустыне. Когда ему исполнилось двадцать шесть, МГБ сочло, что молодому человеку уже хватит учиться. Пора начинать убивать.

Насколько могли судить в Лэнгли, свой поразительный счет убийствам он начал с ликвидации трех ученых из красного Китая, которые установили слишком дружеские отношения с русскими. Он разделался с ними во время обеда в московском ресторане. Пока их телохранители дежурили у входа, одной из жертв перерезали горло в мужском туалете, когда он стоял у писсуара. Тело обнаружили лишь час спустя – каким-то образом его втиснули в небольшой бак для мусора. Второй совершил ошибку, заволновавшись, куда пропал первый. Он отправился в туалет, где его ждал Сэмми, переодевшийся в форму служителя. Несчастного нашли связанным по рукам и ногам, причем голова его оказалась в сливном отверстии. Третий погиб несколько секунд спустя за столиком, где сидел в одиночестве, обеспокоенный долгим отсутствием своих коллег. Человек в форме официанта быстро прошел мимо столика, незаметно вонзив дротик ему в шею.

Убийства нельзя было назвать иначе, как грязными. Слишком много крови, слишком много свидетелей. Бегство было чистой лотереей, но Сэмми сумел улизнуть незамеченным через кухню. Когда вызвали охранников, он уже удалялся по переулку за рестораном. Он растворился в ночном городе, поймал такси и через двадцать минут уже входил в китайское посольство. На следующий день он вышел из самолета в Пекине, тихо отметив свой первый успех.

Дерзость убийства потрясла мир разведки. Агентства многих стран пытались установить, чьих рук это дело. Уж больно оно отличалось от обычного образа действий китайцев, когда те ликвидировали своих врагов. Они славились терпением, дисциплиной, умением ждать бесконечно долго, пока не наступал подходящий момент. Они шли по пятам жертвы, пока она не лишалась способности сопротивляться. Или же меняли план, выжидая, когда представится подходящий момент.

После нового убийства, несколько месяцев спустя в Берлине, родилась легенда Сэмми Тина. Некий французский чиновник передал секретные материалы, касавшиеся мобильного радара, которые оказались подложными. Он упал с балкона четырнадцатого этажа гостиницы, где снимал номер, и приземлился возле плавательного бассейна на глазах у множества постояльцев, загоравших на солнце. И снова убийство было слишком уж открытым.

В Лондоне Сэмми проломил череп жертвы мобильным телефоном. Перебежчик, прятавшийся в нью-йоркском Чайна-тауне, лишился половины лица, когда у него в руках взорвалась пачка сигарет. В этом потайном мире Сэмми приписывали множество и куда более драматических убийств. Легенда быстро обрастала новыми подвигами. Хотя в его команду входили четыре или пять верных помощников, он часто действовал в одиночку. Он потерял одного человека в Сингапуре, когда намеченная жертва появилась вдруг с целой группой вооруженных друзей. Это была редкая в его практике неудача, и он извлек из нее урок: действовать скрытно, быстро наносить удар и держать рядом как можно меньше помощников.

По мере взросления Сэмми стал действовать не столь театрально, не столь жестоко и гораздо более скрытно. В тридцать три года он стал одним из самых грозных тайных агентов в мире. ЦРУ тратило громадные деньги, пытаясь выйти на его след. Они знали, что он безвылазно сидел в Пекине в своей роскошной квартире. Когда он уехал, им удалось проследить его до Гонконга. Когда Сэмми сел в самолет, следовавший беспосадочным рейсом до Лондона, на ноги был поставлен Интерпол. Но там он поменял паспорт и в последнюю минуту вылетел в Милан самолетом «Алиталии».

Интерполу оставалось только наблюдать. Сэмми Тин часто летал с дипломатическим паспортом. Он не был обычным преступником, это был агент, дипломат, бизнесмен, профессор – в зависимости от того, за кого в данный момент хотел себя выдать.

В аэропорту Мальпенса в Милане его ждала машина, и вскоре он исчез в этом огромном городе. По данным ЦРУ, последний раз он был в Италии четыре с половиной года назад.

Мистер Элия, безусловно, выглядел, как положено богатому саудовскому бизнесмену, хотя тяжелый шерстяной костюм был почти черного цвета, чересчур темный для Болоньи, а светлые полоски на нем – слишком широкими, что не соответствовало итальянскому стилю. И рубашка на нем была розовая, с искрящимся белым воротничком, сочетание неплохое, но все же рубашка-то розовая. Под воротничком была пропущена золотая цепочка с золотым слитком, тоже слишком массивным, он приподнимал узел галстука к горлу, и казалось, что владелец слитка сейчас задохнется, с обеих сторон слитка посверкивали бриллианты. Мистер Элия был весь в бриллиантах – по крупному на обеих руках, дюжина более мелких, гроздьями, на «ролексе» и еще два – на золотых запонках. Стефано показалось, что туфли на нем итальянские, новехонькие, коричневые, но, пожалуй, слишком легкие, учитывая плотный шерстяной костюм.

В целом весь антураж казался искусственным. Хотя и тщательно скомпонованным. У Стефано было достаточно времени, чтобы изучить своего клиента, пока он в полном молчании вез его из аэропорта, куда мистер Элия с помощником прибыл на частном самолете, в центр Болоньи. Они расположились на заднем сиденье черного «мерседеса», что было одним из условий мистера Элии, а водитель и помощник, который, видимо, говорил только по-арабски, сидели впереди и молчали. Мистер Элия сносно изъяснялся по-английски, быстрыми очередями, за которыми, как правило, следовало несколько фраз по-арабски, обращенных к помощнику, который был обязан записывать каждое слово хозяина.

Минут через десять Стефано уже начал молить Бога, чтобы они управились до ленча.

Первая квартира, которую он им показал, находилась неподалеку от университета, куда вскоре изучать медицину должен был прибыть сын мистера Элии. Четыре комнаты на втором этаже, без лифта, прочный старинный дом, квартира, со вкусом меблированная, разумеется, чересчур роскошная для студента – 1800 евро в месяц, аренда на один год, оплата счетов отдельно. Мистер Элия хмурился с таким видом, будто его испорченному сыну нужно что-то пороскошнее. Помощник тоже хмурился. Они хмурились, спускаясь по лестнице, хмурились в машине и не проронили ни слова, пока водитель не сделал вторую остановку.

Квартира была на улице Реморселла, в одном квартале на запад от улицы Фондацца. Она оказалась гораздо более просторной, чем первая, с кухней размером с чулан для половой щетки, плохо обставлена, с плохим видом из окна и минутах в двадцати пешком от университета, стоила 2600 евро, да к тому же в ней ощущался какой-то странный запах. Оба клиента перестали хмуриться, квартира им понравилась.

– Прекрасно, – сказал мистер Элия, и Стефано облегченно вздохнул. Если повезет, его не попросят развлекать их за ленчем. К тому же он заработал большие комиссионные.

Они поспешили в контору Стефано, где все было оформлено с рекордной скоростью. Мистер Элия – занятой человек, он спешит на деловую встречу в Риме, и если все документы на аренду не будут подготовлены здесь и сразу, то все отменяется, потому что ждать он не будет!

Черный «мерседес» доставил их обратно в аэропорт, где ошеломленный и выбившийся из сил Стефано поблагодарил клиентов, пожелал им счастливого пути и уехал, не замешкавшись ни на секунду. Мистер Элия с помощником направились по летному полю к ожидавшему их самолету и скрылись внутри. Дверца за ними захлопнулась.

Но самолет не сдвинулся с места. В кабине мистер Элия и его помощник скинули деловые костюмы и переоделись в самую заурядную одежду. Провели совещание с тремя другими членами группы. Выждав около часа, они покинули самолет, отправили немалый багаж на частный терминал и сели в поджидавшие их микроавтобусы.

Синяя сумка «Сильвио» показалась Луиджи подозрительной. Марко никогда не оставлял ее дома. Она всегда была у него перед глазами. Он носил ее повсюду, перекинув ремень через плечо и придерживая правой рукой, словно в ней было золото.

Чем он вдруг разжился, что требует постоянной заботы? Учебные материалы с собой почти никогда не таскает. Если они занимались с Эрманно не во время прогулки, то учебники оставались в его квартире. Если же на улице, то занятия заключались в беседе и никакие книги не требовались.

Уайтекер в Милане тоже что-то заподозрил, тем более что Марко видели в Интернет-кафе неподалеку от университета. Он направил агента Крейтера в Болонью на помощь Зеллману и Луиджи, чтобы те повнимательнее последили за Марко и его подозрительной сумкой. Петля затягивалась, назревала развязка, и Уайтекер требовал у Лэнгли подкреплений для уличной слежки.

Но в Лэнгли царил хаос. Уход Тедди, хотя и давно ожидаемый, перевернул все вверх дном. Все еще ощущались ударные волны от увольнения Лакейта. Президент угрожал глубокой перетряской, и заместители директора и высокопоставленные чиновники больше времени тратили на защиту своих кресел, чем на отслеживание начатых операций.

Крейтер получил радиосообщение от Луиджи о том, что Марко движется в сторону площади Маджоре, скорее всего в поисках подходящего кафе. Крейтер засек его, когда он пересекал площадь с темно-синей сумкой под правой рукой, по виду ничем не выделяясь среди местных жителей. Изучив довольно толстое досье на Джоэла Бэкмана, он теперь был рад увидеть этого человека наконец своими глазами. Если бы только бедолага знал, что с него не спускают глаз.

Но Марко не собирался пить кофе, во всяком случае, пока. Он проходил мимо кафе и магазинов, а затем, украдкой оглянувшись, вошел в альберго «Неттуно», пятидесятикомнатную гостиницу и бутик, выходящие прямо на площадь. Крейтер радировал Зеллману и Луиджи, который был весьма озадачен, потому что у Марко не было никакого повода заходить в гостиницу. Крейтер выждал пять минут, затем вошел в маленький вестибюль, внимательно изучая все, что было перед глазами. Справа холл, стулья и широкий кофейный столик с туристическими журналами. Слева, за открытой дверью, пустая маленькая комната для телефонных переговоров, за ней еще одна, вовсе не пустая, там сидел Марко за маленьким столиком под настенным телефонным аппаратом, открытая синяя сумка на столике перед ним. Он был всецело поглощен своим делом и не заметил, как мимо прошел Крейтер.

– Могу я вам чем-нибудь помочь? – спросил клерк за стойкой.

– Да, благодарю вас, я хотел снять номер, – сказал Крейтер по-итальянски.

– На какое время?

– Сегодня вечером.

– Простите, но свободных номеров нет.

Крейтер взял со стойки рекламный буклет.

– Вечно у вас все занято, – сказал он, улыбнувшись. – У вашего отеля хорошая репутация.

– Вы правы. Быть может, в другой раз.

– Кстати, у вас, случайно, нет доступа в Интернет?

– Конечно, есть.

– Беспроводной?

– Да. Наш отель первым это сделал.

– Спасибо. Попытаю счастья в другой раз.

– Пожалуйста.

Крейтер по пути к выходу снова прошел мимо Марко. Тот даже не поднял головы.

Двумя большими пальцами он печатал письмо и надеялся, что клерк за стойкой не попросит его уйти. «Неттуно» рекламировал беспроводной выход в Интернет, но для своих постояльцев. Кофейни, библиотеки и самый большой в городе книжный магазин предоставляли свободный доступ в Сеть любым посетителям, но не отели.

Он написал:

Он нажал кнопку «Отправить» и в очередной раз взмолился, что все сделал правильно. Быстро выключил «Анкио-850» и положил его в сумку. Выходя, он кивнул клерку, говорившему по телефону.

Он вышел из отеля через две минуты после Крейтера. Они следили за ним с трех разных точек, потом двинулись следом, когда он легко смешался с толпой служащих, спешивших домой после работы. Зеллман вернулся назад, вошел в «Неттуно», проследовал в переговорную комнату слева и сел на стул, за которым двадцать минут назад сидел Марко. Клерк немного удивился, но сделал вид, что поглощен своими делами.

Через час они встретились в баре и проанализировали его действия. Вывод был очевиден, хотя его трудно было осмыслить: поскольку Марко телефоном не пользовался, значит, он подключился к бесплатному доступу отеля в Интернет. Иначе трудно объяснить, зачем он, гуляючи, заглянул в отель, прошел в комнату для телефонных переговоров, провел там минут десять и быстро вышел на улицу. Но как он сумел это сделать? У него нет ноутбука, нет мобильника, кроме того, что вручил ему Луиджи, старой модели, которая работает только в городе и никак не годится для выхода в Интернет. Он раздобыл высокотехнологичный аппарат? Но как, ведь у него нет денег.

Так или иначе, этот аппарат надо выкрасть.

Они набросали различные сценарии. Зеллман ушел, чтобы сообщить по электронной почте тревожную новость Уайтекеру. Крейтер отправился изучать витрины в поисках такой же синей сумки.

Луиджи остался один и принялся прикидывать, где пообедать с Марко.

Мысли его были внезапно прерваны звонком: позвонил сам Марко. Он у себя в квартире, неважно себя чувствует, у него весь день бунтует желудок. Он отменил урок с Франческой, а сейчас намерен отказаться и от обеда.

Глава 24

Если телефон Дэна Сендберга звонил раньше шести утра, это могло означать только одно: случилось что-то неприятное. Он был совой, полуночным существом, который по утрам спал до того часа, когда пора было не только завтракать, но и обедать. Все его знакомые были об этом отлично осведомлены и никогда рано не звонили.

Он услышал мрачный голос коллеги из «Вашингтон пост»:

– Тебя обошли на повороте, приятель.

– Что? – недоуменно огрызнулся Сендберг.

– «Нью-Йорк таймс» утерла тебе нос.

– Кто?

– Бэкман.

– Что Бэкман?

– Посмотри сам.

Сендберг побежал в кабинет своей захламленной квартиры и набросился на компьютер. Он нашел статью, написанную Хитом Фриком, его ненавистным конкурентом из «Нью-Йорк таймс». Заголовок на первой полосе гласил:

Цитируя неназванные источники, Фрик сообщил, что расследование помилований за деньги ведется ФБР ускоренными темпами и в поле зрения попали несколько человек из тех, кому даровал прощение бывший президент Артур Морган. Граф Монго был назван личностью, «заслуживающей внимания», – этот эвфемизм часто шел в дело, когда власти хотели замазать человека, которому не имеют возможности предъявить формальное обвинение. Что касается Монго, то он лежал в больнице и, по слухам, находился при смерти.

Расследование повернулось в сторону Джоэла Бэкмана, помилование которого в последние часы прошлой администрации разгневало многих, гласил ничем не подтвержденный анализ Фрика. Таинственное исчезновение Бэкмана лишь способствовало спекуляциям о том, что он купил себе помилование, дабы избежать неудобных вопросов. Старые слухи живучи, напомнил Фрик, и целый ряд неназванных, но якобы заслуживающих доверия источников намекает, что версия о том, что Бэкману удалось припрятать целое состояние, официально так и не была отвергнута.

– Какая чушь! – зарычал Сендберг, выключая компьютер. Факты он знал лучше других. Вся эта чепуха не нашла подтверждения. Бэкман за свое помилование никому ничего не платил.

Все, кто так или иначе был связан с бывшим президентом, молчали. Пока это всего лишь зондаж, никакого официального следствия не ведется, но тяжелая артиллерия федерального правительства может открыть огонь в любую минуту. Некий жаждущий крови прокурор требует возбудить дело. Большое жюри никто пока не созывал, но аппарат находится в полной готовности и ждет только сигнала из министерства юстиции.

Фрик подал все это в обрамлении двух абзацев о Бэкмане, перепечатав и перефразировав то, что газета печатала шесть лет назад.

– Пустышка! – возмутился Сендберг.

Президент тоже прочитал статью, но его реакция была совсем другой. Он сделал несколько пометок и отложил их до 7.30, когда временно исполняющая обязанности директора ЦРУ Сьюзан Пени должна была явиться с ежедневным докладом. ПЕБ – президентский ежедневный брифинг – традиционно проводил сам директор ЦРУ, неизменно в Овальном кабинете, и с этого обычно начинался рабочий день президента. Но Тедди Мейнард и его плачевное здоровье изменили ритуал, и последние десять лет это делал кто-нибудь другой. Теперь традиция снова соблюдалась.

Доклад объемом восемь – десять страниц клался на стол президента ровно в 7.00 утра. За два месяца в должности он выработал привычку читать доклад от корки до корки, не пропуская ни слова. Доклады его просто завораживали. Его предшественник однажды похвастался, что он вообще ничего не читает – ни книг, ни газет, ни журналов. И уж конечно, не читает законопроекты, политические меморандумы, тексты договоров и ежедневных брифингов. Он зачастую испытывал трудности, читая собственные речи. Теперь все изменилось.

Сьюзан Пени доставили в бронированном автомобиле из ее дома в Джорджтауне в Белый дом, куда она приезжала ежедневно в 7.15 утра. По дороге она прочитывала ежедневную сводку ЦРУ. Сегодня на четвертой странице была информация о Бэкмане. Утверждалось, что к нему приковано внимание нескольких очень опасных людей, быть может, даже Сэмми Тина.

Президент тепло с ней поздоровался, усадил на диван, возле которого на столике уже ожидал кофе. Как всегда, они были одни и сразу приступили к работе.

– Вы видели сегодняшнюю «Нью-Йорк таймс»? – спросил он.

– Да.

– Какова вероятность, что Бэкман заплатил за помилование?

– Ничтожная. Как я уже говорила, он понятия не имел о предстоящем помиловании. У него не было времени, чтобы все это провернуть. К тому же мы полностью уверены, что у него не было денег.

– Почему же его помиловали?

Преданность Сьюзан Пенн бывшему директору быстро уходила в прошлое. Тедди ушел, наверняка дни его сочтены, а ей всего сорок четыре, и стоило подумать о собственной карьере. Может быть, долгой карьере. Они с президентом хорошо сработались. Он, похоже, не спешил с назначением нового директора.

– Говоря откровенно, Тедди хотел, чтобы его убили.

– Зачем? Припомните, почему он этого хотел?

– Это длинная история.

– Не думаю.

– Мы знаем не все.

– Вы знаете достаточно. Расскажите, что знаете.

Она отложила свой экземпляр ежедневной сводки на диван и набрала полные легкие воздуха.

– Бэкман и Джейси Хаббард перегнули палку. У них в руках была та самая программа, «Глушилка», которую их клиенты имели глупость привезти в Соединенные Штаты, в их контору, надеясь получить за нее громадные деньги.

– Это были молодые пакистанцы, верно?

– Да, и все они мертвы.

– Вам известно, кто их ликвидировал?

– Нет.

– Вам известно, кто убил Джейси Хаббарда?

– Нет.

Президент встал, держа в руке чашку кофе, подошел к письменному столу, присел на краешек и через всю комнату пристально посмотрел на Сьюзан.

– Мне трудно поверить, что мы об этом ничего не знаем.

– Честно говоря, мне тоже. И не потому, что мы не старались узнать. Именно поэтому Тедди так настойчиво добивался помилования Бэкмана. Конечно, он хотел, чтобы его убили, исходя из общих соображений, – его отношение к Бэкману складывалось на протяжении долгого времени, и Тедди всегда считал Бэкмана предателем. Но при этом был твердо убежден, что убийство Бэкмана на многое откроет нам глаза.

– Каким образом?

– Это зависит от того, кто его убьет. Если русские, то мы сможем сделать вывод, что эта спутниковая система принадлежит им. То же самое относится к китайцам. Если это сделают израильтяне, то у нас будут основания сделать вывод, что Бэкман и Хаббард пытались продать этот продукт саудовцам. Если до него доберутся саудовцы, тогда ясно, что Бэкман их надул. Мы почти убеждены, что саудовцы были уверены, что заключили с ним сделку.

– Но Бэкман обвел их вокруг пальца?

– Может быть, и нет. Мы полагаем, что смерть Хаббарда спутала все карты. Бэкман упаковал вещички и скрылся за тюремной решеткой. Всем сделкам пришел конец.

Президент вернулся к кофейному столику и подлил себе кофе. Сел напротив Сьюзан и покачал головой.

– Вы ждете, что я поверю, будто три молодых пакистанских хакера проникли в столь сложную систему, причем так, что мы об этом даже не узнали?

– Да. Это была блистательная троица, и им к тому же повезло. Они не только проникли внутрь системы, но и написали удивительную программу, с помощью которой этой системой можно манипулировать.

– Это и есть «Глушилка»?

– Да, так они ее назвали.

– Кто-нибудь видел эту программу?

– Саудовцы. Лишь поэтому мы и знаем, что программа не только существует, но и обладает заявленными качествами.

– Где сейчас эта программа?

– Этого никто не знает, кроме, быть может, самого Бэкмана.

Воцарилась пауза, президент потягивал остывший кофе. Затем упер локти в колени и сказал:

– Что лучше всего для нас, Сьюзан? В чем наши интересы?

Она не колебалась ни минуты.

– Следовать плану Тедди. Бэкман будет ликвидирован. Программа не всплыла за минувшие шесть лет, поэтому вполне вероятно, что она исчезла. Спутниковая система в космосе, но манипулировать ею никто не может.

Еще глоток кофе, и новая пауза. Президент покачал головой.

– Пусть будет так, – сказал он наконец.

Нил Бэкман «Нью-Йорк таймс» не читал, но каждое утро искал упоминания об отце в прессе. Наткнувшись на статью Фрика, он тут же отправил ее в Италию электронной почтой из «Джерриз джава».

За письменным столом он снова перечитал статью и в очередной раз вспомнил все разговоры о деньгах, которые Брокер якобы припрятал в момент краха своей фирмы. Он никогда не задавал отцу этого вопроса в лоб, потому что знал, что прямого ответа не получит. Однако с течением лет он склонился к общему мнению, что Джоэл Бэкман, как это обычно бывает с осужденными, отправился за решетку нищим.

Но почему же его не оставляет назойливое чувство, что операция «деньги в обмен на помилование» могла иметь место? Потому что если есть человек, способный провернуть такое чудо, сидя в федеральной тюрьме, то это его отец. Но как он оказался в Италии, в Болонье? И почему? Кто хочет его найти?

Вопросы накапливались, ответы ускользали.

Потягивая двойной мокко и поглядывая на закрытую дверь своего кабинета, он снова задавал себе трудный вопрос: каким образом разыскать швейцарского банкира, не пользуясь телефоном, факсом, обычной или электронной почтой?

Он найдет способ. Нужно только время.

Эфраим прочитал статью в «Нью-Йорк таймс» в вагоне поезда по пути из Флоренции в Болонью. Его предупредили по телефону из Тель-Авива, и он тут же нашел статью в Интернете. Амос сидел на несколько мест сзади и тоже читал статью, глядя на экран ноутбука.

Рафи и Шаул должны были прибыть на следующее утро, Рафи – на самолете из Милана, Шаул – поездом из Рима. Четыре члена «Кидона», владевшие итальянским, уже находились в Болонье, срочно подыскивая две конспиративные квартиры, которые им понадобятся для выполнения задания.

Первоначальный план состоял в том, чтобы схватить Бэкмана в темноте арочной галереи на улице Фондацца или на соседней улице, предпочтительно ранним утром или с наступлением темноты. Они впрыснут ему снотворное, усадят в фургон, перевезут на конспиративную квартиру и подождут, когда перестанет действовать снотворное. Потом допросят его, убьют ядом, отвезут тело на озеро Гарда, что в двух часах езды к северу, и спустят под воду на корм рыбам.

План пока еще представлял собой лишь грубую схему, в нем было полно подводных камней, но важно, что им дан зеленый свет. Точка возврата пройдена. Теперь, когда Бэкман снова привлек к себе внимание, действовать надо было стремительно.

Спешка подогревалась тем фактом, что у МОССАДа имелись все основания полагать, что Сэмми Тин либо уже в Болонье, либо где-то поблизости.

Ближайший к ее дому ресторан, приятная старая траттория, назывался «Нино». Франческа многие годы хорошо знала это место, как и двух сыновей старого Нино. Она предупредила их о затруднительном положении, в котором оказалась, и оба брата ждали ее у входа и практически внесли в ресторан. Они взяли у нее сумку, палку, пальто и проводили до ее любимого столика, который передвинули поближе к камину. Ей подали кофе и воду и были готовы выполнить любое ее желание. Наступила вторая половина дня, час ленча прошел. Поэтому Франческа и ее ученик пользовались повышенным вниманием владельцев ресторана.

Когда через пять минут появился Марко, братья встретили его, как члена семьи.

– La professoressa la sta aspettando, – сказал один из них. – Учительница ждет.

Неудачное падение у церкви Святого Луки и растяжение лодыжки буквально преобразили ее. Исчезло холодное безразличие. Исчезло печальное выражение лица – по крайней мере в эту минуту. Увидев его, она улыбнулась, даже потянулась к нему, взяла за руку, привлекла к себе, чтобы обменяться символическими поцелуями в щеку, – этот обычай Марко наблюдал уже в течение двух месяцев, но не имел случая попрактиковать. Все-таки это было его первое знакомство с женщиной в Италии. Движением руки она пригласила его сесть за столик прямо напротив нее. Братья суетились вокруг, взяли у него пальто, спросили, хочет ли он кофе, и вообще их очень интересовало, что собой представляет и как звучит для уха урок итальянского.

– Как ваша нога? – спросил Марко, опрометчиво заговорив по-английски. Она поднесла палец к губам, покачала головой.

– Non inglese, Marco. Solamente Italiano.

– Боюсь, как огня, – нахмурился он.

У нее распухла нога. Она держит ее во льду, читая или смотря телевизор, и опухоль постепенно спадает. До ресторана она дошла медленным шагом, но ведь ей очень важно двигаться. По настоянию матери она ходит с палкой. Это очень помогает, хотя она и чувствует себя неловко.

Принесли еще кофе и воду, и когда братья Нино убедились, что все в порядке и их старая знакомая Франческа и ее канадский ученик ни в чем не нуждаются, они неохотно удалились в первую комнату ресторана.

– Как поживает ваша матушка? – спросил он по-итальянски.

– Хорошо, хотя очень устала. Она уже целый месяц сидит с Джованни, а это совсем не легко.

Итак, подумал Марко, Джованни больше не является запретной темой.

– Как он себя чувствует?

– Неоперабельный рак мозга, – сказала она, и он понял ее далеко не с первой попытки.

Он болен уже целый год, и конец, увы, близок. Он без сознания. Очень печальная картина.

– Кто он по профессии, чем занимался?

– Он многие годы преподавал историю Средневековья в университете.

Там они и встретились – она была студенткой, а он ее профессором. Он был тогда женат на женщине, жизнь с которой у него не сложилась. У него двое сыновей от первого брака. Франческа и профессор полюбили друг друга, и у них начался роман, который длился почти десять лет, пока он не решился развестись с женой и жениться на Франческе.

– Дети?

– Нет, – сказала она печально. У Джованни уже было двое детей, и он не хотел. Она очень об этом сожалеет. Очень.

Ясно, что ее брак сложился не слишком счастливо. «Что она скажет о моих», – подумалось Марко. Ждать пришлось недолго.

– Расскажите мне о себе, – попросила она. – Говорите медленно, я хочу добиться правильного произношения.

– Я обычный канадский бизнесмен, – начал Марко по-итальянски.

– Да бросьте. Как ваше настоящее имя?

– Нет.

– Что это значит?

– Пока пусть будет Марко. За моей спиной, Франческа, длинная история, и пока я не могу ее рассказать.

– Ладно. У вас есть дети?

О да. Он долго рассказывал о трех своих детях – их имена, возраст, род занятий, место жительства, их жены и дети. Кое-что он выдумывал по ходу рассказа, и ему удалось сотворить чудо, представив свои семейные дела как относительно нормальные. Франческа слушала внимательно, вмешиваясь только, чтобы исправить произношение или ошибку в спряжении глагола. Один из братьев Нино принес шоколад и задержался у стола, чтобы сказать, расплывшись в широкой улыбке:

– Parla molto bene, signore. – Вы очень хорошо говорите, синьор.

Через час она начала волноваться, и Марко понял, что ей не по себе. Наконец он уговорил ее, что пора уходить, и с радостью проводил ее по улице Минцони. Правой рукой она взяла его под локоть, левой помогала себе палкой. Они старались идти как можно медленнее. Ей явно не хотелось возвращаться домой и дежурить у смертного одра. Он был готов идти как угодно долго, чувствовать прикосновение ее руки, человека, который нуждается в его помощи.

У ее двери они расцеловались на прощание и договорились встретиться завтра у Нино в то же время за тем же столиком.

Джейси Хаббард провел в Вашингтоне почти двадцать пять лет, четверть века путаясь в высшей лиге длиннющей череды доступных женщин. Последней из них была Мэй Сун, красотка ростом метр восемьдесят, идеального сложения, с черной бездной глаз и хриплым голосом, который с легкостью выманил Джейси из бара и усадил на заднее сиденье машины. По истечении часа грубого секса она доставила его к Сэмми Тину, который его прикончил и бросил на могиле брата.

Когда для организации убийства требовался секс, Сэмми обращался к услугам Мэй Сун. Она и сама была агентом министерства государственной безопасности Китая, а ноги и красивое лицо добавляли ей то измерение, которое по меньшей мере в трех случаях доказало свою безотказность. Он вызвал ее в Болонью не для соблазнения Бэкмана, а чтобы на пару с другим агентом сыграть роль счастливой супружеской четы туристов. Впрочем, соблазнение тоже не исключалось. Особенно учитывая, что дело касалось Бэкмана. Бедняга шесть лет не знал женщин, угодив за решетку.

Мэй обнаружила Марко, когда он в людской толпе шел по страда Маджоре в общем направлении к улице Фондацца. С невероятным проворством она почти нагнала его, достала из сумочки мобильник, и все это с таким видом, будто ее не интересовало ничего, кроме витрин магазинов.

Но тут он как сквозь землю провалился. Марко внезапно взял влево, свернув на узенькую улицу Бегатто, и направился на север, подальше от улицы Фондацца. Когда она тоже повернула налево, его и след простыл.

Глава 25

Наконец-то в Болонью пришла весна. Упали последние снежные хлопья. Накануне температура приблизилась к десяти градусам тепла, и когда Марко еще до рассвета вышел на улицу, он подумал, что пора снимать теплую куртку и надевать пиджак. Он сделал несколько шагов по крытой галерее, привыкая к теплой погоде, но потом решил, что пока еще все-таки прохладно и зимнюю куртку снимать рановато. В случае необходимости он вернется домой через час-другой и переоденется. Он засунул руки в карманы и отправился на утреннюю прогулку.

Он не мог думать ни о чем, кроме публикации в «Нью-Йорк таймс». Собственное имя, красовавшееся на первой полосе, вызвало болезненные воспоминания и тревогу. За ложное обвинение в подкупе президента можно привлечь к судебной ответственности, и в другой жизни он начал бы день с предъявления судебных исков любым клеветникам. Он отсудил бы в качестве компенсации саму газету.

Однако возникающие вопросы заставляли держаться настороже. Чем чревато для него это новое внимание к его особе? Не заставит ли его Луиджи снова спасаться бегством и прятаться где-то еще?

И самое главное: грозит ли ему сегодня большая опасность, чем вчера?

Он чувствовал себя в безопасности в этом милом городе, где никто не знает, кто он такой. Никто не в состоянии его опознать по внешнему виду. Никому до него нет никакого дела. Жители Болоньи заняты своими делами и не вникают в чужие.

Да он и сам не может себя узнать. Каждое утро, побрившись, надев очки и коричневую вельветовую шоферскую кепку, он вглядывался в свое отражение в зеркале и здоровался с самим собой. Давно исчезли одутловатые щеки и отекшие глаза, густые длинные волосы. Давным-давно исчезли самодовольная ухмылка и надменное выражение лица. Теперь он – один из многих тихих, незаметных прохожих.

Марко жил одним днем, дни громоздились, накапливались. Никто из тех, кто прочитал статью, не знает, где он и что делает.

Он прошел мимо мужчины в темном костюме и сразу почуял неладное. Костюм выглядел абсолютно неуместным. Явно иностранного покроя, купленный в дешевом магазине готового платья, того типа, что он видел каждый день в другой своей жизни. Белая сорочка на пуговицах до пупа тоже примелькалась лет тридцать назад в округе Колумбия. Он когда-то подумывал о том, чтобы особым приказом по фирме запретить бело-синие рубашки такого покроя, но Карл Пратт сумел его от этого отговорить.

Цвет галстука ему определить не удалось.

Это был не тот костюм, который попадается ранним утром на глаза на крытых тротуарах улицы Фондацца, да и в любое другое время тоже. Он сделал несколько шагов, оглянулся и увидел, что костюм следует за ним. Белый, лет тридцати, полноватый, но атлетического сложения, ясно, что в ходьбе и кулачной схватке его не одолеть. Поэтому Марко прибег к другой тактике. Он внезапно остановился, повернулся кругом и спросил:

– Что вам нужно?

Ответил ему кто-то другой:

– Сюда, Бэкман.

Услышав свое имя, он замер. На какую-то секунду появилась слабость в коленках, плечи обмякли; пришлось убеждать себя, что все это не привиделось ему во сне. В мгновение ока пришла мысль обо всех ужасах, которыми грозит ему имя Бэкман. Нет ничего печальнее, если собственное имя вселяет страх.

Их было двое. Тот, что обратился к нему, появился на сцене с противоположной стороны улицы Фондацца. На нем был почти такой же костюм, как и на первом, но рубашка вызывающе белая и без пуговиц на воротничке. Сам он старше, ниже ростом, довольно худой. Матт и Джеф[104]. Толстый и Тонкий.

– Чего вы хотите? – сказал Марко.

Они медленно, точно по команде, сунули руки в карманы.

– Мы из ФБР, – сказал Толстый. Типичный американский английский. Откуда-то со Среднего Запада.

– Не сомневаюсь, – сказал Марко.

Они совершили необходимый ритуал, показав значки, но в темноте галереи Марко не смог разобрать ни слова. Тусклый свет над дверью многоквартирного дома почти не помог.

– Не могу прочитать, – сказал он.

– Давайте пройдемся, – предложил Тонкий. Бостон, ирландец.

– Вы, часом, не заблудились, ребята? – сказал Марко, не сдвинувшись с места. Идти с ними ему не хотелось, да и ноги противно отяжелели.

– Мы отлично знаем, где находимся.

– Сомневаюсь. У вас есть ордер?

– Нам ордер не нужен.

Толстый допустил ошибку, коснувшись левого локтя Марко, словно хотел направить его туда, куда они хотели с ним пройти.

– Не прикасайтесь ко мне! Вы заблудились, ребята. Арестовать меня здесь вы не имеете права. Можете разве что поговорить.

– Вот и отлично. Давайте поговорим, – сказал Тонкий.

– Я не обязан с вами разговаривать.

– В паре кварталов отсюда есть кофейня, – сказал Толстый.

– Вот и прекрасно. Попейте кофейку. С пирожным. А меня оставьте в покое.

Толстый и Тонкий переглянулись, затем огляделись вокруг, не зная, что делать и в чем может заключаться запасной план действий.

Марко не сдвинулся с места; не то чтобы он чувствовал себя в безопасности там, где стоял, но краешком глаза заметил ждущую за углом черную машину.

Где сейчас Луиджи, черт его дери? – спросил он себя. Или он тоже участвует в этом заговоре?

Его раскрыли, нашли, разоблачили, назвали по имени, настоящему имени на улице Фондацца. А это значит, что предстоит переезд на новое место, в другую конспиративную квартиру.

Тонкий решил взять инициативу в свои руки.

– Ну, разумеется, мы можем побеседовать и здесь. Дома очень многие хотели бы поговорить с вами.

– Наверное, именно поэтому я здесь, а не дома.

– Мы расследуем помилование, за которое вы заплатили.

– Тогда вы тратите впустую уйму времени и денег, хотя это само по себе вовсе не удивительно.

– У нас есть вопросы относительно этой сделки.

– На редкость глупое расследование, – сказал Марко, повернувшись к Тонкому. В первый раз за многие годы он снова почувствовал себя Брокером, отчитывающим наглого чиновника или недоумка-конгрессмена. – ФБР тратит хорошие деньги, посылая двух клоунов в Болонью, которые пристают ко мне на улице и задают вопросы, на которые ни один человек в здравом уме отвечать не станет. Вам понятно, что вы – пара безмозглых ослов? Возвращайтесь домой и скажите своему боссу, что он тоже осел. И скажите еще, что он зря тратит время и деньги, думая, что я заплатил за помилование.

– Значит, вы отрицаете...

– Я ничего не отрицаю и ничего не подтверждаю. И вообще ничего не говорю, кроме разве что ФБР действует хуже некуда. Вас, ребята, бросили в воду, а плавать вы не умеете.

У себя дома они бы ему слегка врезали, оттеснили в сторонку, осыпали бранью. Но на чужой земле они не знали, как себя вести. Им было приказано его найти, убедиться, что он живет там, где сообщило ЦРУ. А найдя, слегка потрясти, припугнуть и задать несколько вопросов о перечислении денег с оффшорных счетов.

Они, многократно все это планировали и репетировали. Но мистер Лаццери под галереей улицы Фондацца спутал все их планы.

– Мы не уедем из Болоньи, не поговорив с вами, – сказал Толстый.

– Поздравляю, вас ждет длительный отпуск.

– Мы получили приказ, мистер Бэкман.

– Я тоже.

– Пожалуйста, всего несколько вопросов, – взмолился Тонкий.

– Обратитесь к моему адвокату, – сказал Марко и зашагал прочь, направившись к дому.

– Кто ваш адвокат?

– Карл Пратт.

Они не сдвинулись с места, не пошли за ним следом, и Марко ускорил шаги. Он перешел на другую сторону улицы, бросил быстрый взгляд на свой дом, но не замедлил шага. Если они хотели его преследовать, то ждали слишком долго. Сворачивая на улицу дель Пиомбо, он уже знал, что они его не найдут. Теперь это были его улицы, его переулки, его темные входы в магазины, которые не откроются еще часа три.

А на улице Фондацца они нашли его только потому, что знали адрес.

В юго-западной части Болоньи неподалеку от Порто-Сан-Стефано он сел в городской автобус, проехал около получаса и вышел около вокзала на северной границе города. Там он пересел на другой автобус, на котором вернулся в центр города. В транспорте уже появился народ, люди с рассветом потянулись на работу. Третий автобус доставил его через весь город к Порта-Сарагоцца, откуда он начал долгое восхождение к Святому Луке. Под четырехсотой аркой он остановился перевести дыхание, посмотрел между колоннами вниз и подождал, не тянется ли кто-то за ним следом. Как он и ожидал, нигде не было ни души.

Он пошел медленнее и закончил подъем за пятьдесят пять минут. За храмом Святого Луки он вышел на узкую тропку, где упала Франческа, и наконец остановился у скамьи, где она его когда-то поджидала. Оттуда перед ним открылся потрясающий вид на Болонью в раннее утро. Он снял зимнюю куртку, чтобы остыть. Солнце взошло, воздух был легок и чист – таким он, наверное, никогда еще не дышал, – и Марко долго сидел абсолютно один и смотрел, как оживает город.

Он наслаждался одиночеством и безопасностью момента. Почему бы не подниматься сюда каждое утро, сидеть высоко над Болоньей и предаваться только своим мыслям или, быть может, почитывать утреннюю газету? Или позвонить приятелю и узнать последние сплетни?

Для этого сначала нужно обзавестись друзьями.

Мечта, которой не суждено сбыться.

По мобильнику, которым почти не пользовался, он позвонил Эрманно и отменил утреннее занятие. Затем связался с Луиджи и объяснил, что не расположен сегодня к урокам.

– Что-нибудь случилось?

– Нет, мне просто нужен перерыв.

– Хорошо, Марко, но мы платим Эрманно за уроки, понимаете? Вы должны заниматься ежедневно.

– Да бросьте, Луиджи. Сегодня я учиться не буду.

– Мне это не нравится.

– А мне это безразлично. Увольте меня. Исключите из школы.

– Вы чем-то расстроены?

– Нет, Луиджи, со мной все в порядке. Сегодня прекрасная погода, в Болонью пришла весна, и я отправляюсь на долгую прогулку.

– Куда?

– Нет уж, Луиджи. Компания мне не требуется.

– А как насчет ленча?

Спазм голода свел желудок. Ленч с Луиджи – это неслыханное удовольствие, да и счет он всегда оплачивает сам.

– Конечно.

– Дайте подумать. Я вам перезвоню.

– Прекрасно, Луиджи. Чао.

Они встретились в двенадцать тридцать в кафе «Атене», старинном подвальном ресторанчике в переулке, на несколько ступенек ниже уровня тротуара. Местечко крошечное, маленькие квадратные столики стояли практически вплотную один к другому. Официанты сновали вокруг, держа подносы высоко над головой. Из кухни доносились крики поваров. В тесном помещении было накурено, шумно, полно голодных людей, любивших говорить во весь голос во время еды. Луиджи объяснил, что ресторан здесь уже несколько столетий, получить столик совсем не легко, а еда всегда просто отменная. Он предложил для начала взять на двоих порцию кальмаров.

После пережитых мучительных сомнений у храма Святого Луки Марко решил не рассказывать Луиджи о встрече с агентами ФБР. Во всяком случае, не сейчас или не в это утро. Он может сделать это на следующий день или послезавтра, а пока ему самому хотелось разобраться в том, что происходит. Основная причина заключалась главным образом в том, что ему не хотелось снова паковаться и бежать, и снова на условиях Луиджи.

Если он обратится в бегство, то сделает это один.

Марко не мог понять, почему ФБР возникло в Болонье, явно без ведома Луиджи или тех, на кого он работает. Он заключил, что Луиджи об этом ничего не известно. Тот, вполне очевидно, куда больше интересуется меню и картой вин. Жизнь хороша. Все нормально.

Внезапно отключился свет. Кафе «Атене» погрузилось в полную темноту, и в следующее мгновение официант с подносом, на котором был чей-то завтрак, наткнулся на их столик, крича и проклиная все вокруг и пролив что-то на Луиджи и Марко. Ножки старинного столика не выдержали, и край столешницы больно ударил Марко по коленям. В ту же секунду кто-то сильно ударил его в левое плечо. Все громко кричали. Раздавался звон разбитого стекла. Началась толкотня, потом из кухни донесся крик: «Пожар!»

Без особых затруднений кое-как удалось выбраться на улицу. Последним поднялся Марко, который согнулся в три погибели и, стараясь ни на кого не наткнуться, искал на полу свою синюю сумку фирмы «Сильвио». Он, как обычно, повесил ее на ремне, перекинув его через спинку стула так, чтобы сумка касалась тела и он всегда чувствовал, что она с ним. В возникшей сумятице сумка куда-то исчезла.

Итальянцы, не веря своим глазам, смотрели с улицы на ресторан. Там остался их недоеденный ленч, который наверняка безвозвратно погиб. Из дверного проема потянулась легкая полоска дыма и медленно взмыла в небо. Было видно, как внутри между столиками бегает официант с огнетушителем. Вырвался еще один клуб дыма, но совсем небольшой.

– Я потерял сумку, – сказал Марко Луиджи, пока они наблюдали за происходящим.

– Синюю?

«Интересно, сколько у меня сумок, Луиджи?»

– Да, синюю. – Он уже был уверен, что сумку украли.

Подъехала миниатюрная пожарная машина с оглушающим воем сирены, остановилась, и сирена продолжала выть, пока пожарные бежали к двери. Через несколько минут итальянцы начали расходиться. Самые целеустремленные отправились на поиски подходящего места, чтобы закончить ленч, – до конца обеденного перерыва еще оставалось время. Некоторые, впрочем, стояли на месте и возмущались ужасной несправедливостью.

Сирена наконец замолкла. Очевидно, кончился и пожар, поэтому заливать ресторан водой не потребовалось.

После битого часа перепалок и споров, сопровождавшихся некоторыми действиями по борьбе с пожаром, ситуация была взята под контроль.

– Что-то в уборной! – прокричал официант одному из немногих оставшихся ослабевших и ненакормленных завсегдатаев заведения, видимо, своему знакомому. Снова включили свет.

Им разрешили войти внутрь, чтобы взять пальто. Кое-кто из отправившихся на поиски еды в другие места возвращался, чтобы забрать свои вещи. Луиджи оказался хорошим помощником в охоте за сумкой Марко. Он обсудил ситуацию со старшим официантом, и очень скоро добрая половина персонала прочесывала ресторан. Среди возбужденной болтовни Марко услышал, как официант сказал что-то о дымовой шашке.

Сумка пропала, и Марко это знал.

Они заказали панино и пиво в расположенном прямо на тротуаре кафе, наслаждаясь солнцем и проходившими мимо хорошенькими девушками. Все мысли Марко были сосредоточены на краже, но он изо всех сил старался выглядеть беззаботным.

– Мне очень жаль, что так случилось с сумкой, – в какой-то момент сказал Луиджи.

– Ничего страшного.

– Я достану другой мобильный телефон.

– Спасибо.

– Что еще вы потеряли?

– Ничего. Всего лишь несколько карт города, аспирин, несколько евро.

В гостиничном номере в нескольких кварталах от этого места Зеллман и Крейтер аккуратно разложили на кровати все, что лежало в сумке. Кроме смартфона «Анкио», там были: две карты Болоньи, обе потертые и с пометками, но мало о чем говорившие; четыре купюры по сто долларов; мобильный телефон, который выдал Луиджи; пузырек с аспирином и инструкция к «Анкио».

Зеллман, как более продвинутый компьютерный пользователь, воткнул смартфон в разъем доступа в Интернет и быстро защелкал по функциям меню.

– Неплохая вещица, – сказал он под впечатлением электронной игрушки Марко. – Самая последняя модель, которую можно найти на рынке.

Не было ничего удивительного в том, что его остановил пароль. Придется взломать в Лэнгли. Со своего ноутбука Зеллман отправил электронное сообщение Джулии Джавьер с указанием серийного номера и другой информации.

Не прошло и двух часов с момента кражи, как агент ЦРУ уже сидел в машине на парковке рядом с торговым центром «Четтер» в пригороде Александрии в ожидании открытия магазина.

Глава 26

Остановившись поодаль, он наблюдал, как она, решительно постукивая палкой, храбро ковыляла по тротуару на улице Минцони. Он последовал за ней и скоро оказался на расстоянии метров двадцати. Сегодня на ней были черные замшевые ботинки на небольшом каблуке, наверное, для дополнительной устойчивости. Обувь с плоской подошвой, конечно, удобнее, но ведь она была итальянкой, и стиль имел первостепенное значение. Светло-коричневая юбка заканчивалась на уровне колен. На ней был обтягивающий шерстяной свитер ярко-красного цвета, на его памяти она впервые не куталась от холода – пальто не скрывало ее ладную фигуру.

Франческа осторожно шагала, слегка прихрамывая, с такой целеустремленностью, что у него защемило сердце. Ведь целью были всего лишь кофе у Нино и пара часов итальянского. И все это ради него.

И ради денег.

На какой-то момент он задумался о деньгах. Как бы ни была отчаянна ситуация с мужем и мертвым сезоном в работе гида, ей удавалось стильно одеваться и жить в красиво обставленной квартире. Джованни был профессором. Возможно, он аккуратно откладывал деньги на протяжении многих лет, а теперь его болезнь подтачивает семейный бюджет.

Как бы там ни было, Марко одолевали свои проблемы. Он только что потерял 400 долларов наличными и единственную связь с внешним миром. Люди, которые не должны были знать о его местонахождении, теперь знали его точный адрес. Девять часов назад он услышал свое истинное имя на улице Фондацца.

Он замедлил шаг и дал ей возможность войти в кафе, где она была вновь встречена сыновьями Нино, как любимый член семьи. Потом он обошел квартал, чтобы дать им возможность усадить гостью и посуетиться вокруг нее, принести кофе, немного поболтать и поделиться соседскими сплетнями. Через десять минут после ее прихода он вошел в дверь и оказался в крепких объятиях младшего сына Нино. Друг Франчески был их другом на всю жизнь.

Ее отношение изменилось настолько сильно, что Марко не знал, чего ожидать. Он до сих пор был тронут теплыми чувствами, проявленными вчера, но знал, что безразличие может вернуться уже сегодня. Когда она улыбнулась, сжала его руку и начала чмокать в щеки, он сразу понял, что занятие будет наградой за испорченный день.

Когда они наконец остались одни, он спросил ее о муже. Все по-прежнему.

– Вопрос дней, – сказала она, поджав губы, как будто уже смирилась со смертью и была готова к трауру.

Он спросил о ее матери, синьоре Алтонелли, и получил полный отчет. Она печет грушевый пирог, один из самых любимых Джованни, вдруг он почувствует его аромат, доносящийся из кухни.

– Как прошел день? – спросила она.

Невозможно было бы даже нарочно придумать столь неудачное стечение обстоятельств. Он представить не мог более отвратительного дня, начиная с потрясения, которое он испытал, услышав свое настоящее имя, хрипло произнесенное в темноте, и заканчивая спланированной кражей, жертвой которой он оказался.

– Небольшое приключение во время ленча, – сказал он.

– Расскажите об этом.

Он описал свое восхождение к храму Святого Луки до того места, где она упала, ее скамейку, виды, отмененное занятие с Эрманно, ленч с Луиджи, пожар, но не обмолвился об утере сумки. Она не заметила ее отсутствия, пока он не замолчал.

– В Болонье почти нет преступности, – сказала она с ноткой извинения в голосе. – Я знаю кафе «Атене». Это не то место, где попадаются воры.

Возможно, они не были итальянцами, хотелось сказать ему, но удалось совладать с собой и печально кивнуть, как будто говоря: «Да-да, куда катится мир?»

Когда их светский разговор закончился, она вновь стала требовательным преподавателем и объявила, что хочет взяться за глаголы. Он сказал, что не желает, однако его настроение не принималось в расчет. Она заставила его зубрить будущее время abitare (жить) и vedere (видеть). Затем вставлять оба глагола во всех временах в сотню случайных фраз. Она была сосредоточенна и придиралась к каждому проявлению акцента. Грамматические ошибки вызывали незамедлительный выговор, как будто он оскорбил всю страну.

Она провела день в четырех стенах квартиры с умирающим мужем и занятой матерью. Урок являлся для нее единственной разрядкой. Марко был, однако, обессилен. Накопленный за день стресс давал о себе знать, но высокая планка, поставленная Франческой, заставляла гнать прочь усталость и смятение. Час прошел незаметно. Они подзарядились еще кофе и погрузились в тяжелый и мрачный мир сослагательного наклонения – настоящее время, имперфект, прошедшее совершенное время. Он отчаянно плавал. Она пыталась поддержать его, утверждая, что на сослагательном наклонении срезалось много учеников, но Марко устал и безнадежно шел ко дну.

Он сдался через два часа, совершенно истощенный и мечтающий еще об одной долгой прогулке. На прощание с мальчиками Нино ушло еще пятнадцать минут. С радостью он провожал ее обратно домой. Они обнялись, расцеловались и договорились об уроке на завтра.

Если бы он шел самой прямой дорогой, то мог бы дойти до квартиры за двадцать пять минут. Но уже больше месяца он никуда не ходил по прямой.

Марко начал кружить.

В 16.00 восемь человек из «Кидона» находились в разных точках улицы Фондацца – один пил кофе в забегаловке на тротуаре, трое бесцельно прохаживались в соседнем квартале, один ездил взад и вперед на скутере, а еще один выглядывал из окна на третьем этаже.

В километре от этого места, уже за пределами центра города, на втором этаже, над цветочным магазином, принадлежавшим старику еврею, четыре других члена «Кидона» играли в карты и нервно ждали. Один из них, Ари, был лучшим специалистом МОССАДа по допросам на английском.

Они играли, едва перебрасываясь словами. Впереди была длинная и неприятная ночь.

Весь день Марко мучился вопросом, возвращаться ли на улицу Фондацца. Парни из ФБР могли быть все еще там, готовые к очередной грубой выходке. Он был уверен, что так легко они не сдадутся. Они не могут просто собраться и улететь. Дома их ждет начальство, которому нужен результат.

Хотя он и не был уверен, но подозревал, что Луиджи стоял за кражей сумки «Сильвио». Пожар был не настоящим, а скорее отвлекающим маневром, предлогом, чтобы выключить свет и скрыть того, кто схватил сумку.

Он не доверял Луиджи, потому что не доверял никому.

Теперь у них был его великолепный смартфон. Пароли Нила были записаны где-то внутри аппарата. Могут ли они быть взломаны? Может ли след привести к его сыну? У Марко не было ни малейшего представления о том, как работают эти вещи, о том, что возможно, а что невозможно.

Желание покинуть Болонью было непреодолимым. Он еще не нашел ответа на вопрос, куда и как отправиться, бродил по городу и чувствовал себя очень уязвимым, почти беспомощным. Казалось, каждый, кто скользил взглядом по его лицу, знал его настоящее имя. На переполненной автобусной остановке он растолкал очередь и забрался в автобус, точно не зная, куда тот идет. Автобус был полон усталыми пассажирами, которые тряслись плечом к плечу. За окнами, под великолепными арками центра города, он видел оживленный людской поток.

В последний момент он выскочил из автобуса, прошел три квартала по улице Сан-Витале, пока не увидел другой автобус. Почти час он ездил кругами, пока наконец не вышел около центрального вокзала. Походил в другой толпе, потом метнулся через улицу Независимости на автобусную станцию. Нашел внутри расписание отправлений и увидел, что через десять минут уходит автобус на Пьяченцу – полтора часа езды, пять промежуточных остановок. За тридцать евро он купил билет и до последней минуты прятался в туалете. Автобус оказался практически полным. Сиденья были широкими, с высокими подголовниками, автобус медленно двигался в плотном потоке. Марко стал клевать носом, но взял себя в руки. Спать было непозволительно.

Это произошло – побег, который он обдумывал с первого дня в Болонье. Еще раньше он окончательно решил для себя – чтобы выжить, ему придется исчезнуть, оставить Луиджи и искать собственный путь. Он часто представлял себе, как именно и когда начнется побег. Что его спровоцирует? Лицо? Угроза? Он сядет в автобус или поезд, в такси или самолет? Куда он поедет? Где будет прятаться? Окажется ли достаточно его примитивного итальянского? Сколько у него будет в этот момент денег?

Это произошло. Теперь обратного хода не было.

Первую остановку автобус сделал в деревушке Баццано, в 15 километрах на запад от Болоньи. Марко вышел из автобуса и не вернулся. Снова прятался в туалете автостанции, пока автобус не ушел, затем направился к бару через дорогу, заказал там пива и спросил бармена о ближайшей гостинице.

За вторым пивом спросил о вокзале и узнал, что в Баццано его нет. Только автобусы, сказал бармен.

Гостиница «Кантино» находилась в центре деревни, на расстоянии пяти-шести домов. Было уже темно, когда он появился у стойки регистрации, у него не было сумки, что не прошло незамеченным для синьоры, которая дежурила за стойкой.

– Я хотел бы комнату, – сказал он по-итальянски.

– На сколько ночей?

– Всего одна.

– Тариф пятьдесят пять евро.

– Хорошо.

– Пожалуйста, ваш паспорт.

– Простите, но я его потерял.

Ее выщипанные и нарисованные брови приподнялись, выражая величайшее сомнение, затем она стала качать головой: «Простите».

Марко выложил перед ней на стойку двести евро. Взятка была очевидной – возьми деньги, никаких бумаг и дай мне ключ.

Еще более хмурый взгляд, более яростный отказ.

– У вас должен быть паспорт, – сказала она. Затем скрестила руки на груди, задрала подбородок, готовая к следующему раунду. Такая не сдастся.

Марко шел по улицам незнакомого городка. Заглянул в бар и заказал кофе – больше никакого алкоголя, у него должна быть ясная голова.

– Где я могу найти такси? – спросил он у бармена.

– На автобусной станции.

В девять часов вечера Луиджи расхаживал по своей квартире, ожидая возвращения Марко в квартиру за стеной. Он позвонил Франческе, и та доложила, что днем у них был урок, занятие прошло просто великолепно. Отлично, подумал он.

Его исчезновение было частью плана, однако Уайтекер и Лэнгли думали, что это произойдет несколькими днями позже. Они уже его потеряли? Так быстро? Теперь поблизости находились пять агентов: Луиджи, Зеллман, Крейтер и двое других, присланных из Милана.

Луиджи всегда ставил под сомнение этот план. В таком городе, как Болонья, было физически невозможно следить за человеком 24 часа в сутки. Луиджи яростно доказывал, что единственный работоспособный план – засадить Бэкмана в маленькой деревне, где его перемещения будут ограничены, возможности минимальны, а посетители заметны. Таков был первоначальный план, однако Вашингтон неожиданно изменил сценарий.

В 21.12 из кухни донесся негромкий зуммер. Он помчался к мониторам, расположенным на кухне. Открывалась входная дверь. Луиджи впился в изображение, передаваемое цифровой камерой, спрятанной в потолке соседней гостиной.

Вошли два незнакомца. Мужчины лет по тридцать, обычная одежда. Они закрыли дверь – быстро, тихо, профессионально, затем стали оглядываться. У одного в руках была какая-то маленькая черная сумка.

Они были великолепны, просто великолепны. Чтобы подобрать ключ к сейфовому замку, они должны были быть настоящими специалистами.

Луиджи взволнованно улыбнулся. Если повезет, его камеры скоро зафиксируют, как поймают Марко. Может, его убьют прямо здесь, в гостиной, и все будет снято на пленку. План в конце концов сработает.

Он пощелкал переключателями звука и увеличил громкость. В этой ситуации язык имел первостепенное значение. Откуда эти люди? Какой их родной язык? Звуков, однако, не доносилось, они передвигались безмолвно. Пошептались один или два раза, но он едва мог их слышать.

Глава 27

Такси резко затормозило на улице Грамши, рядом с остановкой автобуса и трамвая. С заднего сиденья Марко протянул щедрую сумму, нырнул между двумя припаркованными машинами и скоро скрылся в темноте. Побег из Болоньи на самом деле оказался очень кратким, но это был еще не конец. По привычке он петлял, ходил кругами, проверял хвост.

На улице Минцони он быстро шмыгнул в галерею и остановился у ее многоквартирного дома. Он не мог позволить себе задумываться, колебаться, гадать. Он позвонил дважды, надеясь, что ответит Франческа, а не синьора Алтонелли.

– Кто там? – донесся голос его милой учительницы.

– Франческа, это я, Марко. Мне нужна помощь.

Небольшая пауза, затем:

– Да, конечно.

Она встретила его у двери на втором этаже и пригласила войти. К его ужасу, синьора Алтонелли все еще была там, стояла в дверях кухни с полотенцем в руках и очень настороженно следила за его появлением.

– Все в порядке? – спросила она на итальянском.

– Пожалуйста, по-английски, – сказал он, улыбаясь ее матери.

– Да, конечно.

– Мне нужно где-то переночевать. Я не могу снять номер, потому что у меня нет паспорта. Даже в маленькой гостинице и за взятку.

– Знаете, в Европе такой закон.

– Да, я это понял.

Она махнула в сторону дивана, затем повернулась к матери и попросила приготовить кофе. Они сели. Он заметил, что она была босиком и передвигалась без палки, хотя, видимо, еще нуждалась в ней. На ней были обтягивающие джинсы и мешковатый свитер – выглядела она очень молодо.

– Почему бы вам не рассказать мне, что происходит? – спросила она.

– Это сложная история, и большую часть я рассказать не могу. Скажем, сейчас я не чувствую себя в безопасности, и мне необходимо как можно скорее покинуть Болонью.

– Куда вы собираетесь?

– Еще не решил. Куда-нибудь за пределы Италии, за пределы Европы, туда, где я снова спрячусь.

– Сколько вы будете прятаться?

– Долго. Еще не знаю.

Она холодно, не мигая смотрела на него. Он не отводил взгляда, потому что даже холод в ее глазах не мог скрыть их красоту.

– Кто вы? – спросила она.

– Ну, безусловно не Марко Лаццери.

– От чего вы бежите?

– От прошлого, и оно быстро меня догоняет. Франческа, я не преступник. Раньше я был юристом. Попал в переделку. Отбыл срок. Был помилован. Я не плохой человек.

– Почему вас преследуют?

– Шесть лет назад была заключена одна сделка. Существуют очень опасные люди, которым не понравилось, как она завершилась. Они обвиняют меня, хотят найти.

– Чтобы убить?

– Да. Именно это они хотели бы сделать.

– Все это очень странно. Почему вы пришли сюда? Почему Луиджи вам помогает? Почему он нанял меня и Эрманно? Я не понимаю.

– А я не могу ответить на эти вопросы. Два месяца назад я был в тюрьме и думал, что проведу там еще четырнадцать лет. Неожиданно я вышел на свободу. Мне дали новое имя, привезли сюда, сначала прятали в Тревизо, потом в Болонье. Думаю, они хотят убить меня здесь.

– Здесь? В Болонье?

Он кивнул и посмотрел в сторону кухни – синьора Алтонелли появилась с подносом, на котором были кофе и еще не разрезанный грушевый пирог. Когда она положила кусок на маленькую тарелку для Марко, он вспомнил, что ничего не ел с обеда.

Обед с Луиджи. Обед с мнимым пожаром и украденным смартфоном. Он опять подумал о Ниле и его безопасности.

– Великолепно, – сказал он ее матери по-итальянски.

Франческа не ела. Она следила за каждым его движением, каждым куском пирога, отправляемым в рот, каждым глотком кофе. Когда мать ушла обратно на кухню, она спросила:

– На кого работает Луиджи?

– Точно не знаю. Может быть, на ЦРУ. Вы знаете ЦРУ?

– Да. Я читаю шпионские романы. ЦРУ поселило вас здесь?

– Думаю, ЦРУ вытащило меня из тюрьмы, вывезло из страны сюда, в Болонью, чтобы спрятать в проверенном доме и решить, что делать со мной дальше.

– Они вас убьют?

– Может быть.

– Луиджи?

– Возможно.

Она поставила чашку на стол и некоторое время крутила пряди волос.

– Хотите воды? – спросила она, вставая.

– Нет, спасибо.

– Мне необходимо подвигаться, – сказала она, осторожно перенося вес на левую ногу, и медленно пошла на кухню. Там сначала было тихо, потом разгорелся спор. Они с матерью яростно не соглашались друг с другом, но им приходилось делать это напряженным и громким шепотом.

Спор продолжался некоторое время, потом затих, чтобы разгореться с новой силой, потому что, кажется, никто не хотел уступать. Наконец Франческа, прихрамывая, вернулась, держа в руках бутылочку «Сан-Пеллегрино», и заняла место на диване.

– О чем спорили? – спросил он.

– Я сказала, что вы хотите остаться на ночь здесь. Она неправильно поняла.

– Не берите в голову. Я могу спать в шкафу. Мне все равно.

– Она очень старомодна.

– Она останется на ночь здесь?

– Теперь – да.

– Дайте мне подушку. Я лягу на кухонном столе.

Синьора Алтонелли, пришедшая забрать поднос, показалась другим человеком. Она пронзала Марко такими взглядами, как если бы он уже приставал к ее дочери. Она так смотрела на Франческу, будто хотела надавать ей пощечин. Несколько минут на кухне раздавалось ее фырканье, затем она скрылась где-то в глубине квартиры.

– Хотите спать? – спросила Франческа.

– Нет, а вы?

– Нет. Давайте поговорим.

– Хорошо.

– Расскажите мне все.

Он проспал несколько часов на диване и проснулся от того, что Франческа трясла его за плечо.

– У меня есть идея, – сказала она. – Идите за мной.

Он последовал за ней на кухню, часы показывали 4.15 утра. На столе у раковины лежали одноразовая бритва, баллончик с кремом для бритья, пара очков и бутылочка с каким-то средством для волос – он не мог перевести надпись на этикетке. Она протянула ему небольшую книжечку бордового цвета и сказала:

– Вот паспорт. Паспорт Джованни.

Он чуть не выронил его из рук.

– Нет, я не могу...

– Нет, можете. Он все равно ему не нужен. Я настаиваю.

Марко медленно открыл паспорт и посмотрел на благородное лицо человека, с которым никогда не встречался. Срок действия заканчивался через семь месяцев, так что фотографии было почти пять лет. Он нашел дату рождения – Джованни было сейчас шестьдесят восемь, он оказался на двадцать с лишним лет старше жены.

Во время поездки на такси из Баццано Марко не думал ни о чем, кроме паспорта. Он прикидывал, как украсть его у незадачливого туриста. Как купить на черном рынке, но не знал, куда обратиться. Он размышлял о паспорте Джованни, который, как это ни прискорбно, скоро будет никому не нужен. Потеряет законную силу.

Марко, однако, отметал эту возможность, поскольку боялся подвергнуть Франческу опасности. Что будет, если его поймают? Что, если офицер на паспортном контроле в аэропорту что-то заподозрит и позовет начальство? Но самый большой страх был попасть в руки тех людей, которые за ним охотятся. Паспорт мог выдать ее, а этого он не мог допустить.

– Вы уверены? – спросил он. Теперь, когда паспорт оказался у него в руках, расставаться с ним действительно не хотелось.

– Марко, пожалуйста, я хочу помочь. Джованни поступил бы так же.

– Даже не знаю, что сказать.

– Нам необходимо действовать. Через два часа уходит автобус в Парму. Это безопасный путь из города.

– Я хочу попасть в Милан, – сказал он.

– Хорошая мысль.

Она взяла паспорт и открыла его. Они изучили фотографию ее мужа.

– Давайте начнем с растительности вокруг рта, – сказала она.

Десять минут спустя усы и эспаньолка исчезли, лицо было чисто выбрито. Франческа держала зеркало, пока он склонялся над раковиной. В шестьдесят три у Джованни было меньше седины, чем у Марко в пятьдесят два, однако у него не было опыта процесса в федеральном суде и шести лет, проведенных в тюрьме.

Он предположил, что Франческа имела опыт в покраске волос, но не собирался спрашивать ее об этом. Результат должен был проявиться через час. Он сидел на стуле лицом к столу с полотенцем на плечах, пока она нежно втирала раствор в волосы. Они почти не разговаривали. Ее мать спала. Муж успокоился и затих под действием лекарств.

Не так давно профессор Джованни носил круглые очки в светло-коричневой черепаховой оправе, вполне подходящие для ученого. Когда Марко надел их и посмотрел на свой новый вид, то был поражен произошедшими переменами. Волосы стали намного темнее, глаза смотрели иначе. Он с трудом мог узнать себя.

– Неплохо, – оценила Франческа собственную работу. – Теперь должно сработать.

Она принесла темно-синюю вельветовую куртку с потертыми заплатами на рукавах.

– Он сантиметров на пять ниже вас, – сказала она.

Рукава были коротковаты, куртка с трудом сходилась на груди, но теперь Марко исхудал настолько, что мог поместиться куда угодно.

– Как ваше настоящее имя? – спросила она, одергивая рукава и поправляя воротник.

– Джоэл.

– Думаю, вам надо путешествовать с портфелем. Это будет выглядеть нормально.

Он не возражал. Ее щедрость поражала, и, черт возьми, ему требовалось все, что она так щедро предлагала. Она вышла и вернулась с красивым старым портфелем – желтоватая кожа, серебряная пряжка.

– Не знаю, что сказать, – пробормотал Марко.

– Джованни любил его, мой подарок, сделанный двадцать лет назад. Итальянская кожа.

– Конечно.

– Если вас поймают с паспортом, что вы будете говорить? – спросила она.

– Я его украл. Вы – моя учительница. Я был в гостях у вас дома. Смог найти ящик с документами и украл паспорт вашего мужа.

– Вы талантливый лжец.

– Одно время я был в числе лучших. Франческа, если меня поймают, я буду вас защищать. Обещаю. Придумаю такие истории, которые собьют с толку любого.

– Вас не поймают. Однако старайтесь использовать паспорт как можно реже.

– Не волнуйтесь. Я уничтожу его при первой возможности.

– Вам нужны деньги?

– Нет.

– Вы уверены? У меня есть тысяча евро.

– Нет, Франческа, спасибо за предложение.

– Вам лучше поспешить.

Марко последовал за ней к входной двери, где они остановились и посмотрели друг на друга.

– Вы часто подключаетесь к Интернету? – спросил он.

– Ненадолго каждый день.

– Проверьте имя Джоэл Бэкман, начните с «Вашингтон пост». Там много чего написано, не верьте всему, что прочитаете. Я не похож на того монстра, которого они сотворили.

– Вы совсем не монстр, Джоэл.

– Не знаю, как вас благодарить.

Она взяла его правую руку и сжала в своих руках.

– Вы когда-нибудь вернетесь в Болонью? – спросила она. Это был не вопрос, а скорее предложение.

– Не знаю. Я действительно не представляю, что со мной произойдет. Но возможно. Я могу постучаться к вам, если вернусь?

– Пожалуйста, сделайте это. Будьте осторожны.

Несколько минут он постоял в тени на улице Минцони, не желая расставаться с ней, не чувствуя себя готовым начать длинное путешествие.

Затем из темноты галереи с другой стороны улицы донесся кашель, и Джованни Ферро начал побег.

Глава 28

Часы тянулись все медленнее и медленнее, и состояние Луиджи постепенно переходило от беспокойства к панике. Произошло одно из двух: или удар уже нанесен, или Марко почувствовал что-то и попытался бежать. Луиджи переживал по поводу украденной сумки. Возможно, они перегнули палку? Это настолько напугало Марко, что он решил исчезнуть?

Всех потряс дорогой смартфон. Получалось, что их подопечный не просто учил итальянский, гулял по улицам и инспектировал каждое кафе и каждый бар в городе. Он строил планы, и у него был способ связи.

Смартфон находился в лаборатории, которая располагалась в подвале американского посольства в Милане, и работавшие в ней специалисты, по последним сообщениям от Уайтекера (а они разговаривали каждые пятнадцать минут), не могли взломать пароль аппарата.

Прошло несколько минут после полуночи, и двое незваных гостей, посетивших соседнюю квартиру, неожиданно устали ждать. По пути к выходу они произнесли несколько слов настолько громко, что их можно было записать. Говорили по-английски, с легким акцентом. Луиджи немедленно позвонил Уайтекеру и доложил, что они, возможно, израильтяне.

Он был прав. Эфраим приказал двум агентам покинуть квартиру и занять другие позиции.

Когда они ушли, Луиджи решил послать Крейтера на автобусную станцию, а Зеллмана – на вокзал. Без паспорта Марко не смог бы купить билет на самолет, поэтому Луиджи решил проигнорировать аэропорт. Однако, как он сказал Уайтекеру, если их подопечный сумел каким-то образом купить новейший мобильный, совмещенный с компьютером, который стоил около тысячи зеленых, то мог с таким же успехом достать себе и паспорт.

К трем часам утра Уайтекер в Милане орал, а Луиджи, который по соображениям безопасности не мог повышать голос, должен был довольствоваться тихими проклятиями, которые он извергал на двух языках: английском и итальянском.

– Черт возьми, ты упустил его! – визжал Уайтекер.

– Еще нет!

– Он уже труп!

Луиджи опять бросил трубку – уже в третий раз за это утро.

Около 3.30 утра «Кидон» решил отступить. Несколько часов всем следовало отдохнуть, затем продумать план на следующий день.

Он сидел рядом с каким-то алкашом на скамейке в сквере, неподалеку от автостанции по улице Независимости. Большую часть ночи алкаш обнимал бутылку с розоватой жидкостью, примерно каждые пять минут ему удавалось приподнимать голову и что-то бормотать сидящему в нескольких метрах Марко. Марко бурчал в ответ, и, что бы он ни говорил, кажется, алкаш был доволен. Двое его собутыльников находились в коматозном состоянии и валялись рядом, как мертвые солдаты в окопе. Марко не чувствовал себя в полной безопасности, но у него были более серьезные проблемы.

Вокруг автобусной станции слонялись несколько человек. Около половины шестого активность возросла – из автобуса высыпала большая группа людей, оказавшихся цыганами, все они одновременно галдели, очевидно, обрадованные тем, что выбрались из автобуса после долгого путешествия откуда-то. Появились пассажиры, также ожидавшие отправления, и Марко решил, что алкаша пора покинуть. Он вошел на станцию следом за молодой парой с ребенком, держался за ними до кассы и услышал, как они покупали билеты до Пармы. Он все сделал так же, затем поспешил в туалет и спрятался в кабинке.

Крейтер сидел в станционной забегаловке, открытой всю ночь, пил дрянной кофе и, прикрываясь газетой, наблюдал за входящими и выходящими пассажирами. Он посмотрел, как Марко прошел мимо. Отметил его рост, телосложение, возраст. Походка показалась знакомой, однако гораздо более медленной. Тот Марко Лаццери, за которым он следил целыми неделями, мог шагать со скоростью, которую иные развивают во время утренней пробежки. Поступь этого человека была неторопливой, однако ему некуда было идти. Куда спешить? На улицах Лаццери всегда пытался оторваться от них, и временами это ему удавалось.

Лицо, тем не менее, было совершенно другим. Волосы были намного темнее. Коричневая вельветовая кепка исчезла, хотя она, конечно, была тем предметом, который легко потерять. Внимание Крейтера привлекли очки в черепаховой оправе. Очки могут быть прекрасным средством маскировки, но зачастую слишком бросаются в глаза. Стильные очки от Армани очень шли Марко, немного меняя выражение лица, но не привлекая к нему излишнего внимания. Круглые очки на лице этого субъекта просто взывали к вниманию.

Растительность с лица исчезла – дело пяти минут, любой может устроить такое. Эту рубашку Крейтер никогда раньше не видел, а он бывал с Луиджи в квартире Марко во время обысков, когда они проверяли каждый предмет его гардероба. Белесые джинсы были совершенно обычные, Марко покупал похожие. Синяя спортивная куртка с потертыми заплатами на рукавах и элегантный портфель заставили Крейтера прирасти к стулу. Было очевидно, что куртка многое повидала и не могла это сделать в обществе Марко. Рукава коротковаты, однако ничего необычного в этом не было. Портфель из отличной кожи. Марко мог каким-то образом найти и потратить деньги на смартфон, но зачем тратиться на столь дорогой портфель? Предыдущая сумка, темно-синяя от «Сильвио», которая была у него в руках еще шестнадцать часов назад – до того момента, пока Крейтер не схватил ее во время суматохи в кафе «Атене», – стоила шестьдесят евро.

Крейтер проследил за тем, как человек дошел до угла и оказался вне поля зрения. Одна из возможностей, ничего более. Он потягивал кофе и несколько минут размышлял по поводу только что увиденного господина.

Марко стоял в кабинке со спущенными до щиколоток джинсами, чувствуя себя крайне нелепо, но в данный момент хорошая маскировка волновала его больше. Дверь открылась. На стене слева от двери находилось четыре писсуара, напротив было шесть раковин, рядом с ними – четыре кабинки. Три другие были свободны. В это время в помещении не было никакого движения. Марко внимательно слушал, ожидая уловить обычные для этого места звуки – вжиканье молнии, звяканье пряжки на ремне, глубокие вздохи, столь характерные для мужчин, журчание мочи.

Тишина. Ни одного звука со стороны раковин, никто не мыл руки. Двери трех других кабинок не открывались. Может быть, смотритель совершал обход и делал это очень тихо?

Стоя у раковин, Крейтер наклонился и в последней кабинке увидел спущенные до щиколоток джинсы. Рядом с джинсами виднелся элегантный портфель. Господин занимался своим делом и никуда не спешил.

Следующий автобус отходил в 6.00 утра в Парму; затем в 6.20 было отправление во Флоренцию. Крейтер поспешил к окошечку и купил билеты на оба. Кассир удивленно посмотрел на него, но того это совершенно не волновало. Он отправился обратно в туалет. Господин из последней кабинки все еще был на месте.

Крейтер выскочил и позвонил Луиджи. Он описал мужчину и объяснил, что тот не спешит выходить из мужского туалета.

– Лучшее место, чтобы спрятаться, – сказал Луиджи.

– Я сам это много раз делал.

– Думаешь, это Марко?

– Не знаю. Если это он, то маскировка очень хорошая.

Луиджи, потрясенный смартфоном, 400 долларами наличными и исчезновением Марко, не хотел рисковать.

– Следуй за ним, – сказал он.

В 5.55 Марко подтянул джинсы, спустил воду в унитазе, подхватил портфель и направился к автобусу. На платформе ждал Крейтер, в одной руке – яблоко, которое он беззаботно грыз, в другой – газета. Когда Марко направился к автобусу на Парму, Крейтер последовал за ним.

Треть мест была свободна. Марко сел в середине салона, слева у окна. Проходя мимо, Крейтер отвернулся и нашел место на четыре ряда дальше.

Первой остановкой была Модена, тридцать минут в пути. Когда автобус въезжал в город, Марко решил рассмотреть лица сидевших за ним пассажиров. Он встал и направился в хвост салона, к туалету, по пути бросая взгляд на каждого мужчину.

Запершись в туалете, он закрыл глаза и сказал себе: «Да, это лицо я уже видел».

Меньше двадцати четырех часов назад, в кафе «Атене», за несколько минут до того, как погас свет. Лицо отражалось в длинном зеркале, висевшем вдоль стены над столами, за вешалками для одежды. Этот человек сидел почти рядом, за спиной Марко, еще с одним мужчиной.

Лицо было очень знакомым. Возможно, он даже видел его где-то в Болонье.

Марко вернулся на место. Автобус замедлил ход, подъезжая к станции. «Парень, соображай быстрее, – говорил он себе, – но не горячись. Не паникуй. Они выследили тебя на пути из Болоньи; ты не можешь позволить им выследить тебя на пути из страны».

Автобус остановился, и водитель объявил о прибытии в Модену. Короткая остановка, отправление через пятнадцать минут. Четверо пассажиров проследовали вразвалку по проходу и сошли. Остальные сидели на своих местах, большинство дремали. Марко закрыл глаза и склонил голову налево, к оконному стеклу, как будто быстро заснул. Прошла минута, и двое крестьян взобрались в автобус – ужас в глазах, в руках зажаты тяжелые баулы.

Когда водитель вернулся и стал усаживаться за руль, Марко неожиданно вскочил, стремительно проскользнул по проходу и выскочил из автобуса в тот момент, когда двери уже начали закрываться. Он быстро зашагал к станции, затем повернулся и посмотрел на отъезжавший автобус. Его преследователь все еще был там.

Первым порывом Крейтера было выскочить из автобуса. Возможно, пришлось бы поспорить с водителем, но ни один водитель не станет драться, чтобы не дать пассажиру сойти. Однако он сдержался, потому что в этом случае Марко наверняка узнает, что за ним следят. То, что он вышел в последнюю минуту, только подтвердило подозрение Крейтера. Это был именно Марко, бегущий, как загнанный зверь.

Проблема заключалась в том, что он был на свободе в Модене, а Крейтер – нет. Автобус повернул на другую улицу и остановился на светофоре. Крейтер, держась за живот, ринулся к водителю, прося выпустить его прежде, чем его вывернет наизнанку прямо в автобусе. Дверь распахнулась, Крейтер выпрыгнул и побежал назад, к станции.

Марко не терял времени даром. Когда автобус скрылся из виду, он поспешил к входу в здание, где друг за другом стояло три такси. Он прыгнул на заднее сиденье первой машины и спросил:

– Можете отвезти меня в Милан?

Его итальянский был очень хорош.

– Милан?

– Si, Милан.

– Е molto саго! – Дорого будет стоить!

– Quanto? – Сколько?

– Duecento euro. – Двести евро.

– Andiamo. – Поехали.

После часа, проведенного в прочесывании автостанции Модены и двух прилегающих к ней улиц, Крейтер позвонил Луиджи, чтобы сообщить две новости – одну плохую, другую хорошую. Он потерял объект, однако безудержное стремление к свободе подтверждало, что это был действительно Марко.

Реакция Луиджи оказалась неоднозначной. Его разозлило, что Крейтера обвел вокруг пальца любитель. Он был поражен тем, как быстро Марко смог изменить внешность и как ловко улизнул от небольшой армии убийц. И он был зол на Уайтекера и на болванов из Вашингтона, которые постоянно меняли планы, что неминуемо приведет к катастрофе, в которой обвинят самого Луиджи.

Он позвонил Уайтекеру, выкрикнул очередную порцию проклятий и направился на вокзал с Зеллманом и двумя другими агентами. Они встретятся с Крейтером в Милане, где Уайтекер обещал полную поддержку всеми имеющимися в наличии силами.

Когда Луиджи покидал Болонью на прямом поезде «Евростар», у него родилась гениальная идея, которую он, правда, не смог бы никогда озвучить. Почему просто не позвонить израильтянам и китайцам и не сообщить им, что Бэкмана в последний раз видели в Модене и он направлялся на запад, в Парму или, возможно, Милан? Они намного сильнее ребят из Лэнгли жаждут его достать. И у них, конечно, лучше получится найти его.

Но приказы есть приказы, пусть даже их часто меняют.

Все дороги вели в Милан.

Глава 29

Машина остановилась в квартале от центрального миланского железнодорожного вокзала. Марко заплатил водителю, не один раз поблагодарил его, пожелал счастливого пути обратно в Модену и пошел мимо десятков такси, ожидавших прибывающих пассажиров. Внутри гигантского вокзала толпа несла его наверх по эскалатору, в организованное безумие платформ, куда по десяткам рельсов прибывали поезда. Он нашел расписание отправлений и стал изучать варианты. Поезд на Штутгарт уходит четыре раза в день, седьмая остановка – Цюрих. Он взял расписание, купил дешевый путеводитель с картой и нашел столик в кафе, расположенном среди торговой галереи. Нельзя было терять времени, но ему необходимо было понять, где он находится. Он взял два эспрессо и булочку и внимательно изучал толпу. Ему нравилась сутолока, скопление прибывающих и уезжающих людей. Такие масштабы обеспечивали безопасность.

Его первым планом была получасовая прогулка в центр города. Где-нибудь по пути он мог найти недорогой магазин одежды и поменять все – пиджак, рубашку, брюки, ботинки. Они выследили его в Болонье. Он не мог рисковать еще раз.

Безусловно, в центре города, около площади Дуомо, должно быть интернет-кафе, где он мог бы на четверть часа воспользоваться компьютером. Он был совсем не уверен в том, что сможет сесть напротив незнакомой машины, включить эту чертову штуковину, а потом не просто выжить в джунглях Интернета, но и отправить сообщение Нилу. В Милане было 10.15, в Калпепере, Виргиния, – 4.15 утра. Нил проверяет почту в 7.50.

Марко нужно как-то заставить электронную почту работать. У него нет выбора.

Другой план, который начинал казаться все более и более привлекательным, пока он смотрел на тысячи людей, которые так обыденно вскакивали в поезда, развозящие их в течение считанных часов по всей Европе, был – бежать. Прямо сейчас купить билет и как можно быстрее убраться из Милана и Италии. В Болонье их не обманул новый цвет волос, очки и куртка старого профессора Джованни. Если они так отлично работают, то, наверное, найдут его везде.

В качестве компромисса он решил отправиться на небольшую прогулку. Свежий воздух помогает всегда, и, пройдя четыре квартала, он вновь почувствовал прилив сил. Как и в Болонье, улицы Милана расходились во все стороны, напоминая паутину. Движение было интенсивным, иногда машины едва двигались. Ему нравилось такое столпотворение, и особенно запруженные тротуары, которые давали ему прикрытие.

Магазин назывался «Роберто» – небольшая галантерейная лавка, зажатая между ювелирным и пекарней. Два окна были заполнены одеждой, выставленной не позднее недели назад, – именно то, что искал Марко. Продавец с Ближнего Востока говорил по-итальянски хуже Марко, однако мог великолепно мычать и жестикулировать и был решительно настроен преобразить покупателя. Синяя куртка была заменена на темно-коричневую. Вместо рубашки появился белый пуловер с короткими рукавами. Нашлись брюки из дешевой шерсти, глубокого синего цвета. Их необходимо было подшить, но на это ушла бы неделя, поэтому Марко попросил у продавца ножницы. В траченой молью примерочной кабинке он постарался как можно лучше отмерить и потом обрезал штанины. Когда он появился в своем новом наряде, продавец чуть не заплакал, увидев неровные края вместо того, что было когда-то отворотами брюк.

Туфли, которые померил Марко, сделали бы его хромым еще на пути к вокзалу, поэтому он решил пока остаться в своих туристических ботинках. Лучшей покупкой была желтая соломенная шляпа, которую Марко приобрел, потому что увидел похожую перед тем, как войти в магазин.

В этот момент вопросы моды его совершенно не волновали.

Новый маскировочный комплект стоил ему четыреста евро. Расставаться с деньгами совсем не хотелось, но выбора не было. В качестве бартера он попытался предложить портфель Джованни, который, безусловно, стоил дороже, чем вся старая одежда Марко, но продавец был настолько удручен расправой над брюками, что сделка не состоялась. Он едва смог выдавить вялые слова прощания и благодарности. Марко вышел с новой поклажей – в красном пакете были свернуты синяя куртка, выцветшие джинсы и старая рубашка.

Еще через несколько минут он увидел обувной магазин. Он купил то, что напоминало слегка модифицированную обувь для боулинга, самый уродливый предмет из ассортимента оказавшегося довольно симпатичным магазина. Это нечто было черным, с какими-то бордовыми полосками, хотелось надеяться, что создали этот предмет из соображений удобства, а не красоты. Он заплатил 150 евро, и то лишь потому, что пара была с витрины. Только пройдя несколько кварталов, он решился опустить взгляд на свою обновку.

Луиджи дал возможность выследить себя при отъезде из Болоньи. Парнишка на скутере видел, как он выходил из квартиры по соседству с Бэкманом, его поведение не могло не обратить на себя внимание. Он помчался, с каждым шагом увеличивая темп. Никому не придет в голову бегать по галереям улицы Фондацца. Скутер был у него на хвосте, пока Луиджи не остановился и не забрался в красный «фиат». Он проехал несколько кварталов, потом замедлил скорость настолько, чтобы дать возможность другому человеку вскочить в машину. Затем с визгом покрышек сорвался с места, однако в городском потоке скутер без труда мог следовать за ними. Когда они подкатили к вокзалу и припарковали машину в неположенном месте, парнишка, который видел все, вновь связался с Эфраимом.

Не прошло и четверти часа, как двое агентов МОССАДа, одетых в форму дорожной полиции, вошли в квартиру Луиджи и выключили сигнализацию – некоторые датчики молчали, некоторые сработали чуть слышно. Пока три агента ждали на улице, обеспечивая прикрытие, трое других выбили кухонную дверь и увидели потрясающую коллекцию электронного прослушивающего оборудования.

К тому моменту, когда Луиджи, Зеллман и третий агент сели в состав «Евростар», направлявшийся в Милан, парнишка со скутера уже успел купить билет. Его звали Пол, он был самым младшим в «Кидоне» и лучше всех говорил по-итальянски. Детское лицо и челка скрывали двадцатишестилетнего ветерана, участвовавшего в полудюжине ликвидации. Когда он сообщил по радио, что сел в поезд и уже едет, двое других агентов вошли в квартиру Луиджи, чтобы помочь разобраться с оборудованием. Одну сигнализацию, однако, выключить так и не удалось. Непрерывный звонок слышался даже сквозь стену и мог привлечь внимание немногочисленных соседей.

Через десять минут Эфраим дал приказ уходить. Агенты рассеялись, затем вновь собрались в одном из надежных домов. Они не смогли определить, кем был Луиджи и на кого он работал, но было очевидно, что он следил за Бэкманом круглосуточно.

Часы шли, Бэкман не показывался, и они поняли, что он улизнул. Мог ли Луиджи привести их к нему?

В центре Милана, на площади Дуомо, Марко таращился на колоссальный готический собор, для строительства которого потребовалось всего триста лет. Он прошелся по галерее «Витторио Эммануэле» – знаменитому миланскому пассажу, увенчанному стеклянным куполом. Кафе и книжные магазины размещаются вдоль стен галереи, которая является средоточием городской жизни и самым популярным местом встреч. Температура подходила к двадцати градусам, и Марко с кока-колой и сандвичем расположился на улице, где голуби набрасывались на любую упавшую крошку. Он смотрел на пожилых миланцев, прогуливавшихся по пассажу, – женщины шли под руку, мужчины останавливались поболтать, как если бы время не имело никакого значения. «Разве можно быть такими счастливыми?» – думал он.

Он должен уехать немедленно или лечь на дно на день-два? Новый вопрос, требующий мгновенного ответа. В многолюдном городе с населением четыре миллиона он мог бы исчезнуть на сколь угодно длительный срок. Он взял бы карту, изучил улицы, проводил бы часы, прячась в своей комнате и гуляя по аллеям.

Однако у преследующих его ищеек будет время, чтобы перегруппироваться.

Не следует ли ему уехать сейчас, пока преследователи дезориентированы и обескуражены?

Решение пришло: да, он должен ехать. Марко заплатил официанту и взглянул на свои туфли для боулинга. Они были на самом деле очень удобными, но ему не терпелось их уничтожить. На городском автобусе Марко увидел рекламу Интернет-кафе на улице Верри. Через десять минут он входил в заведение. На стене висел плакат с расценками – десять евро за час, минимум тридцать минут. Он заказал апельсиновый сок и заплатил за полчаса. Официант кивнул в сторону стола с несколькими включенными компьютерами. За тремя из восьми сидели люди, которые, очевидно, знали свое дело. Марко растерялся, однако виду не подал.

Он сел, схватил клавиатуру, уставился в монитор, и ему захотелось молиться, но вместо этого он ринулся вперед, как если бы был хакером со стажем. Это оказалось на удивление просто: он отправился на сайт KwyteMail, напечатал свое имя – «Grinch456» и пароль – «post hoc ergo propter hoc», подождал десять секунд и получил послание от Нила:

Ровно в 7.50 по восточному времени Марко набрал послание:

Он посасывал сок и смотрел на экран. Давай, детка, заставь эту штуку работать. Еще глоток. Женщина за столом напротив разговаривала с монитором. Затем сообщение:

Марко набрал:

Нил.

Марко.

Нил.

Марко.

Нил.

Марко.

Нил.

Марко.

Нил.

Марко.

Нил.

Марко.

Нил.

Марко.

Нил.

Марко с довольным видом завершил сеанс. Задание выполнено. Ничего особенного. Добро пожаловать в век высоких технологий и хитроумных устройств. Он убедился, что после выхода из системы не осталось никаких следов от KwyteMail, допил апельсиновый сок и вышел из кафе. Он направился к железнодорожному вокзалу, первым делом остановившись у магазина кожгалантереи, где ему даже удалось обменять великолепный портфель Джованни на другой, черный, явно худшего качества; затем он зашел в дешевую ювелирную лавочку, где заплатил восемнадцать евро за часы с большим круглым циферблатом и ярко-красным пластмассовым ремешком – еще один предмет, чтобы сбить со следа любого, кто ищет Марко Лаццери из Болоньи; затем в букинистический магазин, где потратил два евро на потрепанную книгу в твердой обложке со стихами Чеслава Милоша, естественно, на польском – чтобы запутать ищеек; и наконец, в комиссионный магазин, где купил солнцезащитные очки и деревянную трость, на которую стал опираться, вышагивая по тротуару.

Трость напомнила ему о Франческе. Она изменила его походку, заставила замедлить шаг. У него еще было время, он неспешно побрел к центральному вокзалу и купил билет в Штутгарт.

Уайтекер получил экстренное сообщение из Лэнгли о проникновении в явочную квартиру Луиджи, но совершенно ничего не мог предпринять. Все агенты из Болоньи были сейчас в Милане и судорожно прочесывали город. Двое находились на железнодорожном вокзале, пытаясь найти иголку в стоге сена. Двое – в аэропорту Мальпенса, в пятидесяти километрах от Милана. Двое – в аэропорту Линате, расположенном намного ближе к городу и обслуживавшем в основном рейсы из Европы. Луиджи был на центральном автовокзале, где все еще кричал в мобильный, что, возможно, Марко даже нет в Милане. То, что он поехал на автобусе из Болоньи в Модену и направлялся на северо-запад, еще не доказывало, что он держит путь в Милан. Однако в настоящий момент репутации Луиджи был нанесен существенный ущерб, во всяком случае, в глазах Уайтекера, который имел вес. Поэтому он был брошен на автовокзал, где наблюдал за десятками тысяч отбывающих и прибывающих пассажиров.

Крейтер находился ближе всех к иголке.

За шестьдесят евро Марко купил билет первого класса в надежде, что таким образом избежит «засветки» в общем вагоне. В северном направлении вагон первого класса находился в хвосте состава, и Марко сел в него в пять тридцать, за сорок пять минут до отправления. Он занял свое место, как можно более тщательно спрятал лицо за солнцезащитными очками и желтой соломенной шляпой, открыл книгу польских стихов и стал смотреть на платформу и идущих вдоль состава пассажиров. Некоторые проходили буквально в нескольких метрах от него, все спешили.

Кроме одного. Парень из автобуса вернулся; лицо из кафе «Атене», возможно, тот самый грязный карманник, который стянул его синюю сумку «Сильвио», тот самый преследователь, который одиннадцать часов назад на секунду замешкался и не успел выскочить из автобуса в Модене. Он бесцельно слонялся. Глаза смотрят враждебно, лоб нахмурен. Для профессионала он слишком бросается в глаза, подумал Джованни Ферро, который, к сожалению, теперь знал намного больше, чем хотел бы знать об искусстве маскировки, конспирации и заметания следов.

Крейтеру было сказано, что Марко, возможно, направится на юг, в Рим, где у него будет больше возможностей, или на север, в Швейцарию, Германию, Францию, – в этом направлении его выбору предоставлялся почти весь континент. Пять часов Крейтер вышагивал по двенадцати платформам, смотрел, как приходили и уходили поезда, смешивался с толпой, не обращая внимания на тех, кто сходил, но внимательно наблюдая за теми, кто садится в поезд. Его взгляд фиксировал каждую куртку синего цвета любого фасона, но он так и не увидел куртку с потертыми заплатами на рукавах.

Она лежала в дешевом черном портфеле, зажатом между ног Марко, который сидел на месте номер семьдесят, вагон первого класса назначением Штутгарт. Марко смотрел, как Крейтер неспешно ходил вдоль платформы, внимательно наблюдая за поездом, следовавшим в Штутгарт. У него что-то было в руках, возможно, билет, и Марко готов был поклясться, что, исчезнув из его поля зрения, незнакомец сел в поезд.

Марко с трудом поборол желание немедленно выскочить. Дверь его купе открылась, и вошла Мадам.

Глава 30

Когда выяснили, что Бэкман исчез, а не погиб в конце концов от чьей-то руки, понадобилось еще пять часов судорожных поисков, прежде чем Джулия Джавьер нашла ту информацию, которая должна была быть под рукой. Она была найдена в запертой в кабинете директора папке, которая раньше находилась под контролем самого Тедди Мейнарда. Джулия не могла вспомнить, видела ли она когда-нибудь эти документы. А в таком состоянии хаоса она и не предполагала этого допускать.

Информация несколько лет назад с большой неохотой была предоставлена ФБР, тогда они занимались расследованием по делу Бэкмана. Его финансовые операции были тщательно изучены, так как ходили слухи, что он обманул заказчика и утаил целое состояние. Где могли быть деньги? В поисках ответа ФБР по кусочкам складывало картину его путешествий, но именно в этот момент он неожиданно признал себя виновным и отправился в тюрьму. Признание вины не означало закрытие досье на Бэкмана, но снимало напряжение. Со временем расследование поездок было закончено и в конце концов отправлено в Лэнгли.

На протяжении месяца, прежде чем Бэкман был обвинен, арестован и освобожден под залог на очень жестких условиях, он совершил две короткие поездки в Европу. Во время первой он со своей любимой секретаршей бизнес-классом авиакомпании «Эр Франс» полетел в Париж, где они несколько дней резвились и осматривали достопримечательности. Позднее она рассказала следователям, что Бэкман неожиданно на целый день отправился в Берлин по срочному делу, но успел вернуться к обеду у Алена Дюкасса. Она не сопровождала его.

Но следов полета Бэкмана коммерческой авиакомпанией в течение этой недели в Берлин либо в какое-либо другое место в Европе не обнаружилось. В таком случае ему пришлось бы предъявить паспорт, и ФБР было уверено в том, что он его не использовал. Однако паспорт не понадобился бы для поездки на поезде. Женева, Берн, Лозанна и Цюрих были в пределах четырех часов езды на поезде из Парижа.

Вторая поездка была длившимся семьдесят два часа спринтом – первым классом «Люфтганзы» из Даллеса во Франкфурт, опять же по делу, хотя никаких деловых контактов там не обнаружилось. Бэкман заплатил за две ночи в шикарной гостинице во Франкфурте, и не было никаких свидетельств того, что он ночевал в других местах. Как и от Парижа, банковские центры Швейцарии были в нескольких часах поездки на поезде от Франкфурта.

Когда Джулия Джавьер наконец нашла папку и прочитала отчет, она немедленно позвонила Уайтекеру и сказала:

– Он направляется в Швейцарию.

Багажа Мадам вполне хватило бы на семью человек из пяти. Суетливый носильщик помог ей впихнуть тяжелые чемоданы в вагон и в купе первого класса, которое она заполнила собой, своими вещами и запахом своих духов. В купе было шесть мест, как минимум четыре из которых захватила она. Она села напротив Марко и ерзала по сиденью объемным задом, как будто пыталась кого-то растолкать. Она взглянула на него, съежившегося у окна, и знойно выдохнула:

– Бон суар.

Француженка, подумал он и, так как казалось неуместным отвечать на итальянском, выбрал надежный и проверенный ответ:

– Хэллоу.

– А, американец.

Находясь в круговороте языков, имен, личностей, культур, прошлого, лжи, лжи и еще раз лжи, он смог не очень уверенно выдавить:

– Нет, канадец.

– А, да, – сказала она, все еще устраиваясь и раскладывая коробки.

Очевидно, американец пользовался бы большим расположением, нежели канадец. Мадам была крепкой женщиной лет шестидесяти, с толстыми икрами, на ней были обтягивающее красное платье и прочные черные туфли-лодочки, которые, казалось, прошли не одну тысячу километров. Под ярко накрашенными глазами набухли мешки, причина которых скоро стала очевидна. Задолго до того, как поезд тронулся, она достала большую фляжку, отвернула крышку, которая превратилась в стаканчик, и хлопнула порцию чего-то крепкого. Затем отдышалась, улыбнулась Марко и спросила:

– Хотите выпить?

– Нет, спасибо.

– Отличный бренди.

– Нет, спасибо.

– Очень хорошо. – Она налила еще, выпила и убрала фляжку.

Долгая поездка стала казаться еще более долгой.

– Куда вы едете? – спросила она на очень хорошем английском.

– В Штутгарт. А вы?

– В Штутгарт, потом в Страсбург. Знаете ли, не могу долго оставаться в Штутгарте. – Ее нос сморщился так, будто весь город плавал в зловонных нечистотах.

– А мне нравится Штутгарт, – сказал Марко, просто чтобы посмотреть, как разгладится ее лицо.

– Ну, хорошо. – Ее внимание переключилось на туфли. Она скинула их, не очень заботясь, где они приземлятся. Марко сжался, ожидая почувствовать тяжелый запах ног, но потом понял, что у него будет мало шансов соперничать с ароматом дешевых духов.

В качестве меры защиты он решил притвориться спящим. Несколько минут Мадам не обращала на него внимания, затем громко спросила:

– Вы знаете польский? – Она смотрела на книгу стихов.

Он дернул головой, как будто очнувшись от сна.

– Нет, пытаюсь выучить. Моя семья родом из Польши. – Закончив тираду, он затаил дыхание, опасаясь, что она погребет его под потоком правильной польской речи.

– Понятно, – сказала она не очень одобрительно.

Ровно в 18.15 засвистел свисток невидимого кондуктора, и поезд тронулся. По счастью, другие пассажиры в купе Мадам не появились. Некоторые прошли по проходу, остановились, заглянули, увидели нагромождение вещей, затем направились в другое купе, где было больше места.

Когда поезд тронулся, Марко стал внимательно смотреть на платформу. Человека из автобуса нигде не было видно.

Мадам прикладывалась к бренди, пока не начала похрапывать. Ее разбудил кондуктор, который пробил их билеты. Прошел официант с тележкой, нагруженной напитками. Марко купил пива и предложил бутылку попутчице. В ответ на предложение она сморщила такую гримасу, как будто скорее выпила бы мочу.

Первой остановкой было Комо – Сан-Джованни, стоянка две минуты, никто не вошел. Через пять минут они остановились в Кьяссо. Почти стемнело, и Марко обдумывал, как можно спрыгнуть с поезда. Он изучил расписание, до Цюриха было четыре остановки: одна в Италии и три в Швейцарии. В какой стране это лучше сделать?

Теперь он не мог допустить, чтобы его выследили. Если они были сейчас в поезде, это означало, что они у него на хвосте, начиная с Болоньи, и, несмотря на всю маскировку, нашли его в Модене и Милане. Они профессионалы, и он не чета им. Марко глотал пиво и чувствовал себя жалким любителем.

Мадам уставилась на обрезанные отвороты его штанов. Затем он заметил, как она посмотрела на его модифицированные туфли для боулинга, и не посмел ее за это осуждать. Затем ее внимание привлек ярко-красный браслет часов. На ее лице ясно читалось: она не одобряет его дурной вкус. Типичный американец или канадец, или кто он там есть на самом деле.

Он заметил мимолетное мерцание огней на озере Лугано. Дорога змеилась вдоль берега, постепенно уходя все выше. Швейцария была уже недалеко.

Иногда кто-то проходил по полутемному проходу мимо их купе, заглядывал в стеклянную дверь и шел дальше, в конец вагона, где находился туалет. Мадам плюхнула крупные ноги на сиденье напротив, недалеко от Марко. Поездка длилась всего час, а она успела рассредоточить свои коробки, журналы и одежду по всему купе. Марко боялся покидать свое место.

Наконец сказалась усталость, и Марко заснул. Он был разбужен суматохой на станции Беллинцона, первой остановке в Швейцарии. Пассажир вошел в вагон первого класса и не мог найти места. Он открыл дверь в купе Мадам, осмотрелся, увиденное ему не понравилось, и он стал звать проводника. Ему нашли место в каком-то другом купе. Мадам едва оторвалась от журнала мод.

Следующий перегон длился час сорок, и, когда Мадам вновь взялась за фляжку, Марко сказал:

– Я попробую немного.

Она улыбнулась в первый раз за все эти часы. Хотя она была и не прочь выпить в одиночестве, это всегда приятнее делать с другом. Пары глотков, однако, хватило для того, чтобы Марко вновь задремал.

Поезд подрагивал, замедляя ход у Арт-Гольдау. Голова Марко тоже покачивалась, и с нее упала шляпа. Мадам внимательно смотрела на него. Когда он наконец открыл глаза, она произнесла:

– Вас разглядывал какой-то странный человек.

– Где?

– Где? Разумеется, здесь, в поезде. Он появлялся не меньше трех раз. Останавливался у двери, внимательно смотрел на вас, затем исчезал.

Может, дело в ботинках? – подумал Марко. Или в брюках. Ремешок для часов? Он потер глаза и попытался вести себя так, будто бы это происходило с ним каждый раз.

– Как он выглядел?

– Блондин, около тридцати пяти, привлекательный, коричневая куртка. Вы его знаете?

– Нет, не имею представления. – Человек из автобуса в Модене не был блондином, и у него не было коричневой куртки, но эти мелочи теперь не имели значения. Марко настолько испугался, что был готов изменить план.

В двадцати пяти минутах езды находился Цуг, последняя остановка перед Цюрихом. Он не мог рисковать и привести их в Цюрих. Через десять минут он объявил, что должен выйти в туалет. Между его местом и дверью было, конечно, препятствие, созданное Мадам. Пробираясь через него, он положил на свое место портфель и трость.

Марко прошел мимо четырех купе, в каждом как минимум три пассажира, ни один из которых не выглядел подозрительно. Он зашел в туалет, запер дверь и подождал, пока поезд не стал замедлять ход. Потом поезд остановился. Стоянка в Цуге длилась две минуты, с момента отправления поезд шел подозрительно точно по расписанию. Марко подождал минуту, затем быстро прошел к своему купе, открыл дверь, ничего не сказал Мадам, схватил портфель и трость, которую приготовился использовать в качестве оружия, устремился в конец поезда и выскочил на платформу.

Маленькая станция, возвышающаяся над уровнем улицы. Марко сбежал по ступеням на боковую дорожку, где стояло одинокое такси с дремлющим за рулем водителем.

– Пожалуйста, в гостиницу, – сказал Марко, напугав водителя, который инстинктивно схватился за ключ зажигания. Он что-то сказал по-немецки, и Марко попробовал итальянский: – Мне нужна небольшая гостиница. Я не бронировал номер.

– Нет проблем, – сказал водитель.

Когда они отъезжали, Марко посмотрел наверх и увидел двигавшийся поезд. Он оглянулся и не увидел никого, кто бы его преследовал.

Они проехали четыре квартала и остановились перед П-образным зданием. Водитель сказал по-итальянски:

– Это очень хорошая гостиница.

– Выглядит привлекательно. Спасибо. Сколько отсюда до Цюриха на машине?

– Примерно два часа. Зависит от движения.

– Завтра в девять часов утра мне нужно быть в центре Цюриха. Можете меня отвезти?

Водитель секунду колебался, думая о возможности получить живой нал.

– Да, конечно, – ответил он.

– Сколько это будет стоить?

Водитель почесал подбородок, пожал плечами и произнес:

– Двести евро.

– Отлично. Давайте выедем в шесть.

– Да, в шесть я буду здесь.

Марко снова поблагодарил его и посмотрел, как он отъезжал. Когда он входил в двери гостиницы, звякнул звонок. За маленькой стойкой никого не оказалось, но где-то неподалеку работал телевизор. Наконец появился подросток с заспанными глазами и изобразил улыбку.

– Гутен абенд, – сказал он.

– Parla inglese? – Говорите по-английски? – спросил Марко.

Парень помотал головой – нет.

– Italiano?

– Немного.

– Я тоже немного разговариваю, – сказал Марко на итальянском. – Мне нужна комната на одну ночь.

Администратор протянул регистрационную форму, и Марко, изображавший Джованни, по памяти заполнил графы с именем и номером паспорта. Он нацарапал фиктивный адрес в Болонье, а также выдуманный телефонный номер. Паспорт находился в кармане куртки, рядом с сердцем, и, пусть с неохотой, он готов был его вытащить.

Однако час был поздний, а администратор не хотел пропускать телевизионную передачу. С удивительно плохим для швейцарца произношением он сказал по-итальянски:

– Сорок два евро, – и не упомянул про паспорт.

Новоявленный Джованни положил на стойку наличные, и администратор дал ему ключи от номера 26. На хорошем итальянском Джованни попросил, чтобы его разбудили в 5.00. Как будто немного подумав, он сказал:

– Я потерял зубную щетку. Не найдется ли у вас лишней?

Администратор выдвинул ящик и достал коробку, наполненную разнообразными предметами первой необходимости: зубные щетки, зубные пасты, одноразовые бритвы, крем для бритья, аспирин, тампоны, крем для рук, расчески и даже презервативы. Джованни выбрал несколько предметов и протянул десять евро.

Шикарный люкс в «Ритце» не мог быть более желанным, чем комната 26. Небольшая, теплая, чистая, с жестким матрацем и дверью с двумя засовами, чтобы оградить себя от личностей, которые неотступно преследуют его с раннего утра. Он долго стоял под горячим душем, побрился и тщательно почистил зубы.

К своей радости, в тумбе под телевизором он обнаружил мини-бар. Он съел пачку печенья, запил его двумя бутылочками виски и, забравшись наконец под одеяло, был морально опустошен и физически истощен. Трость лежала рядом с ним на кровати. Глупо, но он ничего не мог с собой поделать.

Глава 31

В недрах тюрьмы он мечтал о Цюрихе с его голубыми реками, чистыми тенистыми улицами, современными магазинами, любезными людьми, которые все до одного гордятся тем, что они швейцарцы, и все как один с подкупающей серьезностью относятся к своему бизнесу. В другой жизни он бы сел в бесшумный трамвай, чтобы проехаться с ними в финансовый район города. В то время он был слишком занят, чтобы путешествовать, слишком важен, чтобы оставить тонкие интриги в Вашингтоне, однако Цюрих был одним из немногих мест, которые он видел. Этот город ему нравился: не перегружен туристами и автомобилями, не тратит драгоценного времени на помпезные соборы и музеи, не поклоняется прошедшим тысячелетиям. Совсем нет. Цюрих – это город денег, уточненного управления финансами, столь отличного от погони за быстрыми наличными, которую когда-то предпочитал Бэкман.

И вот он вновь в трамвае, в который сел около вокзала и теперь неспешно ехал по Банхоффштрассе, главной улице в центре Цюриха, если в городе вообще была центральная улица. Было почти девять утра. Он оказался в последней волне строго одетых молодых людей, направлявшихся в ЮБС, «Кредит сюис» и тысячи менее известных, но не менее богатых учреждений. Темные костюмы, рубашки разных оттенков, но белых немного, не очень разнообразные по дизайну дорогие галстуки, завязанные крупным узлом, темно-коричневые туфли на шнурках, но никаких кисточек. За прошедшие шесть лет стиль немного изменился. Как всегда консервативен, но с оттенком вызова. Не так стильно, как одеваются профессионалы в его родной Болонье, но все равно привлекательно.

В пути все читали. Мимо проходили другие трамваи. Марко делал вид, что углублен в «Ньюсуик», но на самом деле следил за окружающими.

Никто на него не смотрел. Казалось, никому нет дела до его туфель для боулинга. Кстати, около вокзала он увидел похожие на повседневно одетом молодом человеке. На его соломенную шляпу тоже никто не обращал внимания. Отвороты брюк были немного приведены в порядок после того, как он купил у администратора гостиницы дешевый швейный набор и потратил полчаса в попытках портняжничать, не пролив при этом крови. Его одежда стоила малую толику того, что было надето на окружающих, но имело ли это значение? Ему удалось добраться до Цюриха без Луиджи и всяких прочих, и, если повезет, он выберется отсюда.

На Парадеплатц въезжали и останавливались трамваи, шедшие с востока и запада. Они быстро пустели – молодые банкиры разбивались на группы и направлялись в здания. Марко пошел с толпой, его шляпа осталась под сиденьем трамвая.

За семь лет ничего не изменилось. Парадеплатц была все той же – открытая площадь в обрамлении небольших магазинов и кафе. Банкам вокруг насчитывалась не одна сотня лет, некоторые сообщали о своем имени неоновыми вывесками, другие таились от посторонних глаз так тщательно, что их нельзя было найти. Из-за стекол солнцезащитных очков он фиксировал как можно больше информации об окружающем, шагая вместе с группой из трех молодых людей со спортивными сумками через плечо. Они направлялись в «Рейнланд-банк» на восточной стороне площади. Он последовал за ними внутрь, в фойе, где началось представление.

За семь лет информационная стойка не поменяла местоположения, даже лицо сидевшей за ней вышколенной дамы выглядело смутно знакомым.

– Я хотел бы видеть господина Микеля Ван Тиссена, – сказал он как можно любезнее.

– Ваше имя?

– Марко Лаццери. – Он назовется Джоэлом Бэкманом позже, наверху, но ему не хотелось использовать это имя здесь. Будем надеяться, что электронное сообщение, посланное Нилом Ван Тиссену, предупредит его о псевдониме. Банкира попросили, если это возможно, в течение недели оставаться в городе.

Она говорила по телефону и одновременно щелкала по клавиатуре.

– Один момент, господин Лаццери, – сказала она. – Не могли бы вы подождать?

– Разумеется, – ответил он.

Ждать? Он мечтал об этом годами. Он сел на стул, скрестил ноги, потом взглянул на свои туфли и спрятал ноги под стул. Он был уверен, что сейчас за ним под разными углами наблюдают полдюжины камер, и был этому рад. Возможно, они узнают Бэкмана, сидящего в фойе, возможно, нет. Он мог представить себе, как наверху они уставились в мониторы, чешут затылки и вопрошают:

– Не знаю, этот более сухопарый, даже, можно сказать, иссохший.

– И волосы. Очевидно, неудачная попытка покраситься.

Чтобы помочь им, Джоэл снял очки Джованни в черепаховой оправе.

Пять минут спустя, словно материализовавшись из ниоткуда, к нему подошел человек в дешевом костюме с непроницаемым лицом и видом охранника и сказал:

– Господин Лаццери, извольте следовать за мной.

В личном лифте они поднялись на третий этаж, там Марко провели в маленькую комнату с толстыми стенами. В «Рейнланд-банке» все стены казались толстыми. Там ждали два других сотрудника службы безопасности. Один даже улыбнулся, другой – нет. Они попросили его поместить обе руки на биометрический сканер отпечатков пальцев. Аппарат сравнит его отпечатки с теми, которые он оставил в этом же месте почти семь лет назад, и, если они совпадут, появится больше улыбок, его проводят в комнату и фойе получше, предложат кофе или сок. Все, что угодно господину Бэкману.

Он попросил апельсинового сока, потому что не завтракал. Сотрудники службы безопасности попрятались по своим норам. Теперь господином Бэкманом занималась Элке, одна из стройных сотрудниц господина Ван Тиссена.

– Он будет через минуту, – объяснила она. – Он не ожидал вас этим утром.

Непросто назначить встречу, когда прячешься в кабинках общественных туалетов. Джоэл улыбнулся ей. Старина Марко стал теперь историей. Отправился на покой после двухмесячного марафона. Марко хорошо послужил ему, помог выжить, выучить основы итальянского, погулять по Тревизо и Болонье, познакомил его с Франческой, которую он не скоро забудет.

Однако помимо этого Марко привел бы его к гибели, поэтому Бэкман покончил с ним на третьем этаже «Рейнланд-банка», глядя на шпильки туфель Элке в ожидании ее босса. Марко ушел и никогда не вернется.

Кабинет Микеля Ван Тиссена был обставлен так, чтобы нокаутировать посетителя ощущением могущества. Могущество источали огромный персидский ковер, кожаный диван и стулья. Могущество источал антикварный письменный стол, превышавший своими размерами тюремную камеру в Радли. Могущество источали многочисленные электронные аксессуары, имевшиеся в распоряжении хозяина кабинета. Он встретил Джоэла у монументальной дубовой двери, и они по всем правилам пожали друг другу руки, но это не было рукопожатие старых друзей. До этого они встречались лишь один раз.

Если Джоэл с момента их прошлой встречи скинул двадцать пять килограммов, то Ван Тиссен набрал большую их часть. Его волосы также поседели, радикально отличаясь от аккуратных прядей молодых банкиров, которых Джоэл видел в трамвае. Ван Тиссен провел клиента к кожаному стулу, а Элке и другая помощница суетились вокруг, поднося кофе и печенье.

Когда они остались наедине за закрытой дверью, Ван Тиссен произнес:

– Я читал про вас.

– Неужели? И что вы вычитали?

– Дали взятку президенту, чтобы получить помилование. Ну и дела, господин Бэкман, неужели там у вас это на самом деле настолько просто?

Джоэл не мог понять, шутит банкир или говорит всерьез. У Джоэла было приподнятое настроение, но ему не очень хотелось перебрасываться остротами.

– Я никому не давал взяток, если это то, что вы предполагаете.

– Ну да, газеты вечно набиты всякими спекуляциями. – В тоне Ван Тиссена слышалось скорее обвинение, чем шутка, и Джоэл решил не терять времени даром.

– Вы верите всему, что читаете в газетах?

– Конечно, нет, господин Бэкман.

– Я здесь по трем причинам. Мне нужен доступ к моему сейфу в депозитарии. Нужна информация по моему счету. Я хочу снять десять тысяч долларов наличными. После этого я собираюсь попросить вас еще кое о чем.

Ван Тиссен отправил в рот небольшое печеньице и стал интенсивно жевать.

– Да, конечно, не думаю, что у нас возникнут проблемы с чем-либо из перечисленного.

– А почему у вас должны возникнуть проблемы?

– Никаких проблем, сэр. Мне нужно несколько минут.

– Для чего?

– Мне необходимо посоветоваться с коллегой.

– Не могли бы вы поторопиться?

Ван Тиссен буквально вылетел из комнаты, хлопнув за собой дверью. Желудок Джоэла ныл не от голода. Если все сорвется сейчас, у него нет плана "В". Он выйдет из банка ни с чем, благополучно пересечет Парадеплатц, сядет в трамвай, но ему некуда будет ехать. Побег закончится. Марко вернется и рано или поздно приведет его к гибели.

Время тянулось страшно медленно, и Бэкман думал о своем помиловании. Теперь его криминальное прошлое стерто. Правительство США не может требовать от Швейцарии заморозить его счета. Швейцария не замораживает счета! Швейцария не поддается давлению! Именно поэтому их банки наполнены добычей со всего мира.

Это же Швейцария!

Его привела в себя Элке, попросив следовать за ней вниз по лестнице. В другие дни он бы последовал за Элке куда угодно, но теперь все ограничилось спуском по лестнице.

Он уже бывал в хранилище во время прошлого посещения банка. Хранилище находилось в подвале, на глубине нескольких уровней, но клиенты никогда не знали, насколько глубоко в швейцарскую землю они спускаются. Каждая дверь была толщиной полметра, стены казались сделанными из свинца, на потолках были установлены камеры слежения. Элке опять передала его Ван Тиссену.

Большие пальцы обеих рук были отсканированы для получения отпечатков. Оптический сканер сделал его фотографию.

– Номер семь. – Ван Тиссен жестом указал направление. – Я встречу вас там, – сказал он и вышел за дверь.

Джоэл прошел по короткому проходу мимо шести стальных дверей без окон и подошел к седьмой. Он нажал на кнопку, внутри что-то защелкало и зашумело, и наконец дверь распахнулась. Он вошел внутрь, где уже ждал Ван Тиссен.

Комната была метр на метр, вдоль трех стен тянулись индивидуальные ячейки, большинство размером с большую коробку для обуви.

– Номер вашей ячейки? – спросил банкир.

– L2270.

– Правильно.

Ван Тиссен отступил вправо, немного наклонившись, чтобы оказаться перед ячейкой L2270. На небольшом пульте ячейки он набрал несколько цифр, затем выпрямился и произнес:

– Будьте любезны.

Под пристальным взглядом Ван Тиссена Джоэл подошел к ячейке и ввел код. Делая это, он еле слышно шептал числа, навсегда врезанные в его памяти: «Восемьдесят один, пятьдесят пять, девяносто четыре, девяносто три, двадцать три». На панели замигал небольшой зеленый огонек. Ван Тиссен улыбнулся и сказал:

– Я буду ждать у входа. Позвоните, когда закончите.

Оставшись один, Джоэл вынул из ячейки стальной ящик и сдвинул крышку. Взял туго набитый конверт и открыл его. Там было четыре диска Jaz емкостью два гигабайта каждый, которые когда-то стоили миллиард долларов.

Он немного помедлил, но только шестьдесят секунд. В этот момент он находился в очень безопасном месте, и почему бы не позволить себе немного поразмышлять?

Он подумал о Сафи Мирзе, Фейзале Шарифе и Фаруке Хане, блестящих мальчиках, которые обнаружили «Нептун», а затем создали изощренную программу, чтобы управлять системой. Теперь все они были мертвы, убиты наивной жадностью и выбором юриста. Он подумал о Джейси Хаббарде, дерзком, общительном и бесконечно харизматическом мошеннике, который на протяжении всей карьеры занимался промывкой мозгов избирателей и в конце концов зарвался. Он подумал о Карле Пратте, Киме Боллинге и дюжине других партнеров, которых привел в свою процветающую фирму и жизнь которых сломал из-за того, что сейчас держал в руках. Он подумал о Ниле и о том унижении, на которое обрек сына, когда скандал захлестнул Вашингтон и тюрьма стала не просто реальностью, но убежищем.

И он подумал о себе, не из эгоистических побуждений, не жалея себя, не пытаясь переложить вину на других. Какую никчемную, суетную жизнь он вел до сих пор. Он так хотел вернуться назад и поступить по-другому, но у него даже не было времени подумать об этом. У тебя осталось всего несколько лет, Джоэл, или Марко, или Джованни, или как там тебя зовут. Почему бы тебе в первый раз за всю твою паршивую жизнь не сделать так, как правильно, а не так, как выгодно?

Он положил диски в конверт, конверт – в портфель и вставил стальной ящик в ячейку. Затем позвонил Ван Тиссену.

Когда они вновь оказались в источавшем могущество кабинете, Ван Тиссен вручил ему папку с единственным листом бумаги внутри.

– Это выписка по вашему счету, – сказал он. – Все очень просто. Как вы знаете, никаких операций не совершалось.

– Друзья, вы должны платить один процент по вкладу, – сказал Джоэл.

– Вы знали о наших условиях, когда открывали счет, господин Бэкман.

– Да, знал.

– Мы защищаем ваши деньги другими средствами.

– Конечно. – Джоэл захлопнул папку и протянул ее обратно. – Я не хочу это держать у себя. Наличные у вас есть?

– Да, сейчас их доставят наверх.

– Хорошо. Мне нужно еще кое-что.

Ван Тиссен вытащил блокнот и держал наготове перьевую ручку.

– Слушаю, – сказал он.

– Я хочу перевести сто тысяч долларов в банк, расположенный в Вашингтоне, округ Колумбия. Вы можете порекомендовать какой-нибудь?

– Конечно. Мы близко работаем с «Мэриленд траст».

– Отлично, переведите деньги туда и откройте общий сберегательный счет. Я не буду выписывать чеки, стану просто снимать деньги.

– На чье имя?

– Джоэл Бэкман и Нил Бэкман. – Он вновь привыкал к своему имени и больше не содрогался, произнося его. Не съеживался от страха, ожидая услышать выстрелы. Оно ему нравилось.

– Очень хорошо, – произнес Ван Тиссен. Все было возможно.

– Мне нужна помощь, чтобы вернуться в США. Может ли ваша сотрудница проверить рейсы «Люфтганзы» в Филадельфию и Нью-Йорк?

– Конечно. Когда и откуда?

– Сегодня, как можно скорее. Я не хотел бы лететь из местного аэропорта. Сколько до Мюнхена на машине?

– Три-четыре часа.

– Вы можете предоставить машину?

– Уверен, мы это организуем.

– Я предпочел бы выехать прямо из вашего подземного гаража, в машине, за рулем которой будет человек, не одетый в форму водителя. Кроме того, машина не должна быть черной, не надо, чтобы она привлекала внимание.

– Вам грозит опасность, господин Бэкман? – Ван Тиссен прекратил записывать и бросил озадаченный взгляд.

– Возможно. Я не уверен, но не хочу рисковать.

Ван Тиссен поразмышлял несколько секунд, потом спросил:

– Вы хотите, чтобы мы зарезервировали билет на самолет?

– Да.

– Тогда мне нужен ваш паспорт.

Джоэл достал паспорт, одолженный у Джованни. Ван Тиссен долго его изучал, но все же привычное ко всему лицо банкира выдало его. Он был смущен, обеспокоен и в конце концов выдавил:

– Господин Бэкман, вы полетите по чужому паспорту?

– Совершенно верно.

– А этот паспорт настоящий?

– Настоящий.

– Полагаю, своего паспорта у вас нет.

– Его давно забрали.

– Наш банк не может участвовать в совершении преступления. Если документ украден, то...

– Уверяю вас, он не украден.

– Тогда как...

– Давайте скажем, что я его одолжил, хорошо?

– Однако использование одолженного паспорта является нарушением закона.

– Господин Ван Тиссен, давайте не будем углубляться в иммиграционную политику Соединенных Штатов. Вы достаете расписание. Я выбираю рейс. Ваша сотрудница с помощью банковского счета бронирует билет. Вы снимаете деньги с моего счета. Достаете мне машину и водителя. Если желаете, снимаете деньги за услуги. Все очень просто.

Это был всего лишь паспорт. Какого черта? У других клиентов было по три или четыре таких. Ван Тиссен вручил его обратно Джоэлу и сказал:

– Очень хорошо. Что-нибудь еще?

– Да, мне нужен доступ к Интернету. Уверен, ваши компьютеры должным образом защищены.

– Абсолютно.

В электронном послании Нилу было сказано:

Быстро съев сандвич с колой в кабинете Ван Тиссена, Джоэл Бэкман покинул здание банка на переднем сиденье блестящего зеленого четырехдверного седана «БМВ». На всякий случай, пока они не выехали на автобан, он прикрывал лицо швейцарской газетой. Водитель, которого звали Франц, считал себя надеждой «Формулы-1», и, когда Джоэл сообщил, что он в общем-то спешит, Франц занял левый ряд и выжал 150 километров в час.

Глава 32

В 13.55 Джоэл Бэкман сидел в чересчур просторном кресле отсека первого класса «Боинга-747» «Люфтганзы», который отъезжал от здания мюнхенского аэропорта. Только когда самолет начал движение, он решился взять бокал с шампанским, на который смотрел уже целых десять минут. Бокал опустел к тому моменту, когда самолет остановился в начале взлетной полосы для проведения последних проверок. Как только колеса оторвались от земли, Джоэл закрыл глаза и позволил себе роскошь нескольких часов отдыха.

Именно в этот момент, в 7.55 утра по восточному стандартному времени, его сын был, напротив, повергнут в состояние стресса и готов все бросить. Черт возьми, как он мог спешно купить новый телефон, потом вновь позвонить Карлу Пратту и упрашивать его делать одолжения несуществующему старому другу, а потом каким-то образом одурачить отставного и ворчливого сенатора из Окракоука, Северная Каролина, чтобы тот бросил все свои дела и немедленно вернулся в город, который, очевидно, был ему в высшей степени неприятен? Не говоря уже о самом очевидном: у него, Нила Бэкмана, впереди достаточно напряженный день в конторе. Нет ничего более спешного, чем спасение капризного отца, но у него еще много встреч с клиентами и других важных дел.

Он покинул «Джерриз джаву», но, вместо того чтобы отправиться в контору, пошел домой. Лиза купала дочку и была очень удивлена, увидев его.

– Что случилось? – спросила она.

– Нам надо поговорить. Прямо сейчас.

Он начал с таинственного письма со штемпелем из Йорка, Пенсильвания, рассказал про заем в 4000 долларов, как бы неприятно это ни было, потом про смартфон, зашифрованную электронную переписку – почти всю историю. К его большому облегчению, она приняла это спокойно.

– Ты должен был мне рассказать, – несколько раз произнесла она.

– Да, прости.

Не было ссоры, не было споров. Верность была одной из основных черт ее характера, затем она добавила:

– Мы должны ему помочь.

Нил обнял ее.

– Отец отдаст деньги, – заверил он жену.

– О деньгах побеспокоимся потом. Он в опасности?

– Думаю, да.

– Ладно, какой первый шаг?

– Позвони в контору и скажи, что я в постели с гриппом.

Каждая деталь их разговора была зафиксирована с помощью микрофона, встроенного агентами МОССАДа в люстру, расположенную над тем местом, где они сидели. По проводу сигнал попадал в передатчик, расположенный на чердаке, а оттуда транслировался на высокочастотный приемник, который находился в полукилометре от дома в редко используемой конторе розничного магазина, недавно снятой на шесть месяцев каким-то господином из округа Колумбия. Там техник два раза прослушал разговор и затем быстро отправил его по электронной почте своему полевому агенту в посольстве Израиля в Вашингтоне.

После того, как Бэкман исчез из Болоньи более двадцати четырех часов назад, жучки, внедренные вокруг его сына, проверялись еще более тщательно.

Электронное послание в Вашингтон завершалось словами: «ДБ возвращается домой».

К счастью, Нил в разговоре с Лизой не упомянул имени Джованни Ферро. К сожалению, он назвал два из трех отелей – «Мариотт» и «Шератон».

Возвращению Бэкмана дали высший приоритет. Одиннадцать агентов МОССАДа находились на Восточном побережье, всем было немедленно приказано сосредоточиться в округе Колумбия.

С помощью щедрых порций вина и шампанского Джоэлу удалось поспать несколько часов над Атлантикой. Когда самолет в 16.30 приземлился в аэропорту Кеннеди, с отдыхом было покончено, над Джоэлом вновь нависли неуверенность и необходимость оглядываться через плечо.

На паспортном контроле он сначала встал в гораздо более короткую очередь для граждан США. Хвост, тянувшийся к окошку для прочих, производил впечатление. Потом он спохватился, оглянулся и, бросая беззвучные проклятия, поспешил в очередь для иностранцев.

Как можно быть таким дураком?

Одетый в форму толстошеий парень из Бронкса орал пассажирам, чтобы они выстраивались по этой, а не по другой линии и делали это как можно живее. Добро пожаловать в Америку! По некоторым вещам он совсем не соскучился.

Офицер на паспортном контроле нахмурился, глядя на паспорт Джованни, но ведь такой же была его реакция и на паспорта других. Джоэл внимательно следил за ним из-под дешевых солнцезащитных очков.

– Не могли бы вы снять очки? – попросил офицер.

– Сертаменте, – громко сказал Джоэл, желая подтвердить свое итальянское происхождение.

Он снял очки и сморщился, будто его ослепило, затем стал тереть глаза, в то время как офицер пытался изучить его лицо. Затем нехотя проштамповал паспорт и, не говоря ни слова, вручил его владельцу. Декларировать ему было нечего, и на таможне на него едва взглянули. Джоэл стремительно пересек здание терминала и нашел очередь за такси.

– Вокзал Пени, – сказал он. Водитель напоминал Фарука Хана, самого младшего из трех, совсем еще юношу, и, глядя на него с заднего сиденья, Джоэл крепче прижал к себе портфель.

Двигаясь против потока в час пик, они доехали до вокзала за сорок пять минут. Он купил билет на поезд компании «Амтрак» в округ Колумбия и в 19.00 отбыл из Нью-Йорка в Вашингтон.

Такси остановилось на улице Брэндивайн на северо-западе Вашингтона. Было почти одиннадцать, и окна большинства шикарных домов были темны. Бэкман договорился с водителем, который уже откинулся на сиденье и был готов вздремнуть.

Когда раздался звонок в дверь, госпожа Пратт была в постели, тщетно пытаясь уснуть. Она схватила халат и заспешила вниз по лестнице. Ее муж обычно спал на первом этаже, в основном потому что храпел, а также потому что много пил и страдал бессонницей. Она полагала, что звонил именно он.

– Кто там? – спросила она по домофону.

– Джоэл Бэкман, – раздался ответ, и она решила, что кто-то пошутил.

– Кто?

– Донна, это я, Джоэл. Клянусь тебе. Открой дверь.

Она посмотрела в глазок и не смогла узнать незнакомца.

– Одну минуту, – сказала она и побежала на первый этаж, где Карл смотрел новости. Минуту спустя он был у двери, на нем был спортивный костюм от Дьюка, в руках – пистолет.

– Кто там? – прокричал он в домофон.

– Карл, это я, Джоэл. Опусти пистолет и открой дверь.

Голос нельзя было перепутать. Он открыл дверь, и в его жизнь вошел Джоэл Бэкман, чтобы возродить старые кошмары. Не было ни кивков, ни рукопожатий, ни улыбок. Пратты внимательно изучали его: выглядел он совсем по-другому – исхудал, волосы темнее и короче, одет странно. От Донны он услышал:

– Что ты здесь делаешь?

– Хороший вопрос, – сказал Бэкман холодно. У него было преимущество, потому что имелся план. Ему удалось застигнуть их врасплох. – Не мог бы ты опустить пистолет?

Пратт положил пистолет на край стола.

– Ты разговаривал с Нилом? – спросил Бэкман.

– Весь день.

– Карл, что происходит? – спросила Донна.

– Я точно не знаю.

– Мы можем поговорить? Я здесь именно ради этого. Больше не доверяю телефонам.

– Поговорить о чем? – настаивала она.

– Донна, не могла бы ты приготовить нам кофе? – мило попросил Джоэл.

– Катись к черту!

– Ладно, кофе вычеркнем.

Карл тер подбородок, пытаясь оценить ситуацию.

– Донна, нам надо поговорить наедине. Старые дела фирмы. Потом я дам тебе краткую сводку.

Она пробуравила обоих взглядом, в котором читалось: «Чтоб вам провалиться!» – и затопала вверх по лестнице. Они вошли в кабинет. Карл спросил:

– Хочешь выпить?

– Да, чего-нибудь покрепче.

Пратт подошел к расположенному в углу бару и налил две двойные порции односолодового виски. Протянул Джоэлу стакан и, даже не пытаясь выдавить улыбку, произнес:

– Будем.

– Твое здоровье, рад видеть тебя, Карл.

– Уверен в этом. Ты не должен был видеть никого в ближайшие четырнадцать лет.

– Считаешь дни?

– Мы все еще чистим за тобой, Джоэл. Пострадало много хороших людей. Мне жаль, но Донна и я не горели желанием тебя видеть. Я думаю, в этом городе не так уж много людей, которые захотели бы тебя обнять.

– Большинство хотели бы меня пристрелить.

Карл настороженно посмотрел на пистолет.

– Мне на это наплевать, – продолжал Бэкман. – Конечно, я хотел бы вернуться назад и кое-что изменить, но у меня нет такой роскоши. Теперь я спасаю свою жизнь, Карл, и мне нужна помощь.

– А если я не хочу в этом участвовать?

– Не могу осуждать тебя за это. Но сделай мне одолжение, очень большое одолжение. Помоги мне сейчас, и, клянусь, я никогда больше не появлюсь на твоем пороге.

– В следующий раз я буду стрелять.

– Где сенатор Клейберн? Скажи мне, что он еще жив.

– Да, вполне. И тебе повезло.

– Как?

– Он здесь, в Вашингтоне.

– Почему?

– Холлис Мейплес выходит на пенсию, проведя сотню лет в сенате. Сегодня вечером у них прощальная вечеринка. Все старики в городе.

– Мейплес? Он был в маразме еще десять лет назад.

– Значит, теперь он в глубоком маразме. Он с Клейберном был неразлейвода.

– Ты говорил с Клейберном?

– Да.

– И?..

– Это будет непросто. Его воротит от одного твоего имени. Он готов пристрелить тебя за измену родине.

– Не важно. Скажи ему, что он может стать посредником в сделке, благодаря которой почувствует себя настоящим патриотом.

– Какой сделке?

– Карл, у меня есть программное обеспечение. Полный пакет. Этим утром я забрал его из ячейки банка в Цюрихе, где оно пролежало больше шести лет. Ты и Клейберн завтра утром придете в мой номер, и я его вам покажу.

– Мне совсем не хочется его видеть.

– Нет, хочется.

Пратт заглотнул пятьдесят граммов виски. Опять подошел к бару, вновь наполнил стакан, принял еще одну дозу, затем спросил:

– Где и когда?

– «Мариотт» на Двадцать второй улице. Номер пять-двадцать. В девять утра.

– Джоэл, почему? Почему я должен участвовать?

– Одолжение старому другу.

– Я ничем тебе не обязан. И старая дружба осталась в далеком прошлом.

– Карл, пожалуйста. Приведи Клейберна – и завтра к полудню ты будешь свободен. Обещаю, ты меня больше никогда не увидишь.

– Звучит заманчиво.

Он попросил водителя не спешить. Они проехались по Джорджтауну, вдоль Кей-стрит с местами сборищ студентов колледжей, ночными ресторанами и барами, заполненными ведущими веселую жизнь людьми. Было 22 марта, приближалась весна. Температура держалась около двадцати градусов, и студенты стремились даже в полночь оставаться на улице.

Такси замедлило ход на пересечении Первой и Четырнадцатой улиц, и вдалеке, на Нью-Йорк-авеню, Джоэл мог видеть здание своего старого офиса. Где-то там, на верхнем этаже, он когда-то правил в собственном маленьком царстве, где вассалы следовали за ним по пятам, готовые сорваться с места по первой его команде. Ностальгии у него не было. Вместо этого он испытывал сожаление о бездарно прожитой жизни, потраченной в погоне за деньгами, на подкуп друзей, покупку женщин и всех тех игрушек, которые должен иметь большой воротила. Они поехали дальше, мимо бесконечных офисных зданий, с одной стороны чиновники, с другой – лоббисты.

Он попросил водителя изменить маршрут и поехать в более приятные места. Они повернули на авеню Конституции, проехались по эспланаде, мимо монумента Вашингтону. Его дочь, Анна Ли, годами умоляла взять ее весной на прогулку по эспланаде, на которую отправлялись все другие дети из ее класса. Она хотела увидеть мистера Линкольна и провести день в музеях Смитсоновского института. Он обещал и обещал, пока она не уехала. Анна Ли теперь, наверное, живет в Денвэре с ребенком, которого он никогда не видел.

Когда стал приближаться купол Капитолия, Джоэл неожиданно почувствовал, что с него довольно. Это маленькое путешествие по аллеям памяти оказалось слишком печальным. Воспоминания о прежней жизни были слишком неприятными.

– Отвезите меня в гостиницу, – попросил он.

Глава 33

Нил приготовил первый кофейник с кофе, затем вышел из дома на прохладные кирпичи патио и наслаждался красотой раннего весеннего утра.

Если его отец действительно возвращается в Вашингтон, он не должен спать в шесть тридцать утра. Накануне вечером Нил ввел в новый телефон номера вашингтонских гостиниц и, как только взошло солнце, начал с «Шератона». Джованни Ферро нет. Затем «Мариотт».

– Одну минуту, пожалуйста, – произнес оператор, затем раздались гудки вызова, переведенного на номер гостиницы.

– Алло, – раздался знакомый голос.

– Марко, пожалуйста, – сказал Нил.

– Марко у аппарата. Это Гринч?

– Да, он.

– Где ты сейчас?

– Стою в своем патио, жду восхода солнца.

– Каким телефоном ты пользуешься?

– Совершенно новой «Моторолой», которую не вынимал из кармана с тех пор, как купил вчера.

– Ты уверен, что он чистый?

– Да.

Повисла пауза, было слышно, как тяжело дышал Джоэл.

– Рад слышать твой голос, сын.

– Взаимно. Как прошла твоя поездка?

– Много приключений. Ты можешь приехать в Вашингтон?

– Когда?

– Сегодня, этим утром.

– Конечно, все думают, что у меня грипп. В конторе я прикрыт. Где и когда?

– Приходи в «Мариотт» на Двадцать второй улице. Зайди в фойе в восемь сорок пять, поднимись на лифте на шестой этаж, затем по лестнице спустись на пятый. Комната пять-двадцать.

– Все эти ухищрения необходимы?

– Уж поверь мне. Ты можешь воспользоваться другой машиной?

– Не знаю. Не уверен, кто...

– Мать Лизы. Одолжи ее машину, убедись, что никто за тобой не следит. Когда доберешься до города, поставь машину в гараж на Шестнадцатой улице, затем иди пешком в «Мариотт». Постоянно проверяй, нет ли за тобой хвоста. Если заметишь что-нибудь подозрительное, позвони мне, и мы все отменим.

Нил оглядел двор своего дома, вполне серьезно ожидая увидеть агентов в черном, крадущихся к нему. Интересно, откуда его отец почерпнул такие сведения о жизни конспираторов? Возможно, результат шестилетнего одиночного заключения? Тысяча прочитанных шпионских романов?

– Ты меня слушаешь? – раздраженно спросил Джоэл.

– Да, конечно. Отправляюсь прямо сейчас.

Айра Клейберн выглядел как человек, который всю жизнь провел на рыболовных шхунах, а не служил тридцать четыре года в сенате США. Его предки на протяжении сотни лет занимались рыбной ловлей на прибрежных отмелях Северной Каролины, около их родного Окракоука. Айра занимался бы тем же, если бы в шестом классе учитель математики не обнаружил у него феноменальный коэффициент умственного развития. Учеба в Чэпел-Хилле оторвала его от дома. Годы в Йеле принесли степень магистра. После третьего образования – в Стэнфорде – перед его именем появилась докторская степень. Он благополучно преподавал экономику в университете Дэвидсона, пока в качестве компромиссного решения не был направлен в сенат, чтобы занять неожиданно освободившееся место. Он с неохотой пробыл там полный срок и потом в течение следующих трех десятилетий прикладывал все усилия, чтобы покинуть Вашингтон. Когда ему исполнился семьдесят один, он наконец ушел на покой. Покидая сенат, он был вооружен такими знаниями о разведке США, которыми не мог располагать ни один другой политик.

Он согласился отправиться в «Мариотт» с Карлом Праттом, старым другом по теннисному клубу, исключительно из любопытства. Насколько ему было известно, тайна «Нептуна» так никогда и не была разгадана. Однако последние пять лет он не был в курсе событий, все эти годы он рыбачил почти каждый день, с удовольствием рассекая на своей лодке море от Хаттераса до Кейн-Лукаута.

Во время своей былой карьеры в сенате он наблюдал, как Джоэл Бэкман стал последним в ряду лихих лоббистов, практиковавших искусство выкручивания рук за большое вознаграждение. Клейберн покидал Вашингтон, когда Джейси Хаббард, еще один проходимец, получивший по заслугам, был найден мертвым.

Он не знался с подобными личностями.

Когда распахнулась дверь номера 520, он следом за Карлом Праттом вошел внутрь и оказался лицом к лицу с самим дьяволом.

Дьявол, однако, был вполне обходителен, подчеркнуто любезен – прямо другой человек. Влияние тюрьмы.

Джоэл представил сенатору Клейберну себя и своего сына Нила. Они должным образом обменялись рукопожатиями, были произнесены необходимые слова благодарности. На столе небольшого люкса стояли выпечка, кофе и сок. Все расселись вокруг стола.

– Это не займет много времени, – сказал Джоэл. – Сенатор, мне нужна ваша помощь. Я не представляю, насколько хорошо вы знакомы с тем довольно запутанным делом, из-за которого мне пришлось на несколько лет отправиться в...

– Я знаю суть, но осталось много вопросов.

– Я вполне уверен, что знаю ответы.

– Кому принадлежит спутниковая система?

Джоэл не мог сидеть на месте. Он подошел к окну, посмотрел в никуда, глубоко вздохнул.

– Она была построена красным Китаем ценой астрономических затрат. Как вы знаете, китайцы существенно отстают от нас в области обычных вооружений, поэтому они вкладывают средства в высокотехнологичное оружие. Они украли некоторые наши технологии и благополучно запустили систему, получившую название «Нептун», ЦРУ не узнало об этом.

– Как им удалось это сделать незаметно?

– С помощью довольно примитивного способа. Однажды ночью они подожгли десять тысяч гектаров леса в северных провинциях. Возникло огромное облако, и из его центра они запустили три ракеты, каждая несла по три спутника.

– Русские тоже так однажды сделали, – сказал Клейберн.

– И русских провели их же собственным трюком. Ведь и они не заметили «Нептун» – все проморгали. Никто в мире не знал о его существовании, пока мои клиенты не наткнулись на него.

– Пакистанские студенты?

– Да, и все трое мертвы.

– Кто их убил?

– Подозреваю, китайские агенты.

– Кто уничтожил Джейси Хаббарда?

– Они же.

– И как близко эти люди подобрались к вам?

– Ближе, чем я бы хотел.

Клейберн потянулся за пончиком, а Пратт осушил стакан апельсинового сока. Джоэл продолжал:

– У меня есть программное обеспечение – «Глушилка», как она была названа. Существует только одна копия.

– Та самая, которую вы пытались продать? – спросил Клейберн.

– Да. И я действительно хочу от нее избавиться. Обладать ею смертельно опасно, и я отчаянно хочу передать ее. Только не уверен, кто должен ее получить.

– Как насчет ЦРУ? – произнес Пратт, потому что ему надо было хоть что-нибудь сказать.

Клейберн сразу отрицательно покачал головой.

– Я им не доверяю, – сказал Джоэл. – Тедди Мейнард добился моего помилования, чтобы спокойно наблюдать, как кто-то другой меня убьет. Теперь там временный директор.

– И новый президент, – произнес Клейберн. – В ЦРУ сейчас неразбериха. Я бы и близко к ним не подходил.

Произнеся это, сенатор переступил черту, став советчиком, а не просто сторонним наблюдателем.

– С кем мне следует разговаривать? – спросил Джоэл. – Кому я могу доверять?

– ОРУ – Оборонное разведывательное управление, – без колебаний сказал Клейберн. – Главный человек там майор Уэс Роуланд, мой старый друг.

– Давно он там работает?

Клейберн на секунду задумался и сказал:

– Десять, может быть, двенадцать лет. У него огромный опыт, и он чертовски талантлив. И человек чести.

– Вы можете с ним поговорить?

– Да. Мы поддерживаем связь.

– Он отчитывается перед директором ЦРУ? – спросил Пратт.

– Да, все отчитываются. Теперь существует по крайней мере пятнадцать различных разведывательных управлений – то, с чем я боролся на протяжении двадцати лет, – и по закону все они отчитываются перед ЦРУ.

– Таким образом, Уэс Роуланд возьмет у меня, что бы я ему ни дал, и доложит ЦРУ? – спросил Джоэл.

– У него нет выбора. Но есть разные пути. Роуланд практичный человек и знает, как вести политические игры. Именно поэтому он продержался столько времени.

– Вы можете организовать встречу?

– Да, но что во время нее произойдет?

– Я брошу ему «Глушилку» и убегу.

– А взамен?

– Сенатор, это простая сделка. Я не хочу денег. Просто небольшая помощь.

– Что именно?

– Я предпочел бы обсудить это с ним. Разумеется, в вашем присутствии.

Разговор прервался, Клейберн смотрел в пол, оценивая ситуацию. Нил подошел к столу и выбрал рогалик. Джоэл налил еще кофе. Пратт, очевидно, страдая похмельем, заглотнул еще один высокий стакан апельсинового сока.

Наконец Клейберн выпрямился на стуле и произнес:

– Полагаю, это срочно.

– Более чем срочно. Если майор Роуланд доступен, я готов встретиться с ним прямо сейчас. Где угодно.

– Я уверен, он отложит любые дела.

– Телефон находится там.

Клейберн встал и подошел к письменному столу. Пратт откашлялся и сказал:

– Знаете ли, друзья, на этом этапе игры я хотел бы из нее выйти. Я не хочу больше ничего слышать. Не хочу быть свидетелем, либо защитником, либо еще одной жертвой. Поэтому прошу меня простить, но я направляюсь в свой офис.

Он не стал ждать ответа и через секунду вышел, сильно хлопнув за собой дверью. Они несколько секунд смотрели на нее, пораженные его внезапным уходом.

– Бедный Карл, – сказал Клейберн. – Всегда боялся собственной тени.

Он поднял трубку и приступил к работе.

Во время четвертого по счету телефонного разговора и второго звонка непосредственно в Пентагон Клейберн прикрыл трубку рукой и сказал Джоэлу:

– Они предпочитают встретиться в Пентагоне.

Джоэл отрицательно покачал головой:

– Нет. Я не собираюсь идти туда с программным обеспечением, пока мы не заключим сделку. Я не возьму его с собой, а отдам им позже.

Клейберн передавал сказанное и затем долгое время слушал собеседника на другом конце провода. Потом он снова прикрыл трубку рукой и спросил:

– На чем записано программное обеспечение?

– Четыре диска, – ответил Джоэл.

– Им нужно его проверить, понимаете?

– Хорошо, я возьму с собой в Пентагон два диска. Это примерно половина данных. Они смогут посмотреть.

Клейберн схватил трубку и повторил условия Джоэла. После чего опять долго слушал, затем спросил Джоэла:

– Вы можете показать мне диски?

– Да.

Сенатор молчал, пока Джоэл доставал портфель. Он вытащил конверт, достал из него четыре диска и положил их на кровать, чтобы Нил и Клейберн смогли на них полюбоваться. Сенатор вернулся к телефону и сказал:

– Я смотрю на четыре диска. Господин Бэкман уверяет меня, что это они и есть.

Он слушал еще несколько минут, потом вновь нажал кнопку удержания разговора.

– Они хотят видеть нас в Пентагоне прямо сейчас, – сказал он.

– Давайте пойдем.

Клейберн повесил трубку и сказал:

– Там все закипело. Думаю, ребята в нетерпении. Мы идем?

– Встречусь с вами в фойе через пять минут, – сказал Джоэл.

Когда за Клейберном закрылась дверь, Джоэл быстро собрал диски и два положил в карман куртки. Два других, номер три и четыре, были отправлены обратно в портфель, который он вручил Нилу, сказав при этом:

– После нашего ухода подойди на регистрацию и возьми еще один номер. Настаивай на том, чтобы занять его немедленно. Позвони сюда и оставь мне сообщение о том, где ты будешь находиться. Никуда не выходи, пока я не свяжусь с тобой.

– Конечно, отец. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

– Всего лишь обделываю сделку, сынок. Как в старые времена.

Таксист высадил их у южного крыла Пентагона, рядом с остановкой «Метрополитен». Два одетых в форму сотрудника майора Роуланда ждали их с документами и инструкциями. Они провели их через службу безопасности и сделали фотографии для временных пропусков. Все это время Клейберна угнетало то, как просто оказалось вернуться в старые дни.

Было ли это возвращением в старые дни или нет, но он быстро поменял роль скептического критика на роль основного игрока и был полностью вовлечен в дело Бэкмана. Пока они шли по широким коридорам второго этажа, он думал, какой простой была жизнь, когда существовали всего две сверхдержавы. Против США всегда стояли Советы. Было очень просто отличить плохих парней от хороших.

По лестнице они поднялись на третий этаж, в крыло "С". Сотрудники провели их через ряд дверей в помещение с рабочими кабинетами, где их, очевидно, ждали. Майор Роуланд присутствовал лично. Ему было около шестидесяти, в форме цвета хаки он выглядел все еще подтянутым и элегантным. После официальных представлений он пригласил их в комнату для переговоров. На одном конце длинного широкого стола, стоявшего в центре комнаты, три техника возились с большим компьютером, который, видимо, только что вкатили в помещение.

Майор Роуланд попросил разрешения Джоэла на присутствие двух помощников. Конечно, Джоэл не возражал.

– Вы не против, если мы будем снимать встречу на видеокамеру? – спросил Роуланд.

– С какой целью? – поинтересовался Джоэл.

– Чтобы была пленка на случай, если кто-нибудь вышестоящий захочет ее увидеть.

– Например?

– Возможно, президент.

Джоэл посмотрел на Клейберна, своего единственного друга в этой комнате, да и то довольно сомнительного.

– Как насчет ЦРУ? – спросил Джоэл.

– Возможно.

– Давайте забудем о видеосъемке, по крайней мере вначале. Может быть, в какой-то момент во время встречи мы согласимся включить камеру.

– Договорились. Кофе, безалкогольные напитки?

Никто не страдал от жажды. Майор Роуланд поинтересовался у компьютерных специалистов, готово ли их оборудование. Все было готово, и он попросил их выйти из комнаты.

Джоэл и Клейберн сидели по одну сторону стола для переговоров. Майор Роуланд сидел на другой стороне между двумя своими заместителями. Все трое держали наготове блокноты и ручки. У Джоэла с Клейберном ничего не было.

– Давайте начнем и закончим разговор о ЦРУ, – приступил Бэкман, который принял на себя роль ведущего. – Насколько я знаю закон или по крайней мере как это было раньше здесь устроено, директор ЦРУ отвечает за всю деятельность разведки.

– Совершенно верно, – сказал Роуланд.

– Как вы поступите с информацией, которую я собираюсь вам предоставить?

Майор посмотрел направо, и во взгляде, которым он обменялся со своим заместителем, читалась неуверенность.

– Как вы сказали, сэр, директор должен знать все и иметь полную информацию.

Бэкман улыбнулся и откашлялся.

– Майор, ЦРУ пыталось меня убить, понимаете? И, насколько я знаю, они все еще меня разыскивают. Я не испытываю большого доверия к людям из Лэнгли.

– Директор Мейнард ушел, господин Бэкман.

– И кто-то другой занял его место. Майор, мне не нужны деньги, мне нужна защита. Для начала я хочу, чтобы мое правительство оставило меня в покое.

– Это мы можем устроить, – уверенно сказал Роуланд.

– И мне нужна помощь в некоторых других делах.

– Почему бы вам не рассказать нам все, господин Бэкман? Чем больше мы знаем, тем больше сможем вам помочь.

Бэкман не доверял ни одной живой душе на свете, за исключением Нила. Однако пришло время выложить карты на стол и надеяться на лучшее. Побег закончился, бежать больше было некуда.

Он начал с самого «Нептуна», описал, как он был построен красным Китаем, как технология была украдена у двух разных американских оборонных подрядчиков, как он был запущен с помощью маскировки, которая оставила в дураках не только США, но и Россию, Великобританию и Израиль. Он рассказал долгую историю трех пакистанцев – об их злополучном открытии, страхе перед тем, что они обнаружили, и любопытстве, вызванном возможностью передавать информацию «Нептуну», о блестящей программе, которая позволяла управлять системой спутников и обезвредить ее. Он отрывисто рассказал о легкомысленной жадности, проявленной им, когда он пытался продать «Глушилку» разным странам, надеясь сделать такие деньги, о каких было страшно даже мечтать. Он не стеснялся в выражениях, когда вспоминал безрассудство Джейси Хаббарда и примитивность их схем по продвижению своего продукта. Без колебаний он признавал ошибки и принимал на себя всю ответственность за последовавшую потом катастрофу. Затем он спешно продолжил.

Нет, русские не были заинтересованы в том, что он продавал. У них были собственные спутники, и они не могли позволить себе покупку новых.

Нет, с израильтянами сделка так и не состоялась. Они были близко, должны были знать, что вырисовывается соглашение с саудовцами. Арабы отчаянно хотели купить «Глушилку». У них было несколько собственных спутников, но ничего, что могло бы сравниться с системой «Нептун».

Ничто не могло сравниться с ней, даже последнее поколение американских спутников.

Саудовцы действительно видели четыре диска. Во время эксперимента, который проходил под жестким контролем, двум агентам их тайной полиции продемонстрировали работу программы трех пакистанцев. Это произошло в компьютерной лаборатории кампуса университета Мэриленд, демонстрация была очень убедительной и прошла блестяще. Бэкман присутствовал на ней, равно как и Хаббард.

Саудовцы предложили за «Глушилку» 100 миллионов долларов. Хаббард, который воображал себя близким другом саудовцев, был ключевой фигурой во время переговоров. Был выплачен авансовый платеж в размере миллиона долларов, деньги перевели на счет в Цюрихе. Хаббард и Бэкман запросили полмиллиарда.

Потом все лопнуло. Налетели федералы с ордерами на арест, предъявлением обвинений, расследованиями и спугнули саудовцев. Хаббарда убили. Джоэл скрылся за надежными стенами тюрьмы, оставляя за собой широкую полосу разрушений и несколько очень разозленных людей.

Краткое изложение событий заняло сорок пять минут и ни разу не было прервано. Когда Джоэл закончил, ни один из сидящих по ту сторону стола не сделал записей. Они слишком напряженно слушали.

– Уверен, мы можем поговорить с израильтянами, – сказал майор Роуланд. – Если они убедятся в том, что саудовцы никогда не получат «Глушилку», то станут намного сговорчивее. Мы вели переговоры на протяжении многих лет. «Глушилка» была любимой темой. Уверен, их можно успокоить.

– Что по поводу саудовцев?

– Они также поднимали этот вопрос на самом высоком уровне. Сейчас у нас много общих интересов. Убежден, они расслабятся, когда узнают, что система у нас и больше никому не достанется. Я хорошо знаю саудовцев и полагаю, что они спишут все со счетов, как неудачную сделку. Существует только небольшой вопрос авансового платежа.

– Миллион баксов для них – сущая ерунда. Это не обсуждается.

– Очень хорошо. Полагаю, остаются китайцы.

– Есть предложения?

Клейберн еще не вступал в разговор. Он наклонился вперед, опершись на локти, и сказал:

– На мой взгляд, они никогда этого не забудут. Ваши клиенты просто-напросто украли многомиллиардную систему и сделали ее бесполезной без их доморощенного программного обеспечения. У Китая крутятся в небе девять самых совершенных из когда-либо созданных спутников, но их невозможно использовать. Китайцы не забудут и не простят, и их едва ли можно за это винить. К сожалению, у нас очень мало рычагов воздействия на Пекин при обсуждении деликатных вопросов разведки.

Майор Роуланд кивнул.

– Боюсь, я должен согласиться с сенатором. Мы можем известить их о том, что программа у нас, но они этого никогда не забудут.

– Я их не осуждаю. Просто хочу выжить, только и всего.

– С Китаем мы что-то предпримем, но, возможно, мало чего достигнем.

– Господа, предлагаю сделку. Вы даете мне слово, что уберете из моей жизни ЦРУ и быстро успокоите израильтян и саудовцев. По возможности договоритесь с китайцами – я понимаю, здесь мало на что можно рассчитывать. И вы дадите мне два паспорта – австралийский и канадский. Как только они будут готовы – думаю, сегодня во второй половине дня это реально, – вы их мне приносите, а я передаю оставшиеся два диска.

– Договорились, – сказал Роуланд. – Но, разумеется, нам необходимо посмотреть программу.

Джоэл достал из кармана диски номер один и два. Роуланд позвал компьютерщиков, и вся группа прильнула к большому монитору.

Агент МОССАДа с кодовым именем Альберт решил, что видел, как Нил Бэкман входил в фойе «Мариотта» на Двадцать второй улице. Он позвонил своему начальнику, и через тридцать минут два других агента уже находились в гостинице. Час спустя Альберт опять увидел Нила Бэкмана, он вышел из лифта, неся в руке портфель, которого у него не было, когда он входил в гостиницу, подошел к стойке администратора и стал заполнять регистрационную карточку. Затем достал бумажник и протянул кредитную карту.

Он вернулся к лифту, где Альберт на долю секунды с ним разминулся.

Информация о том, что Джоэл Бэкман, возможно, остановился в «Мариотте» на Двадцать второй улице, была крайне важна, однако это также создавало невероятные проблемы. Во-первых, убийство американца на американской земле было настолько деликатной операцией, что требовалась консультация с премьер-министром. Во-вторых, сама по себе ликвидация была кошмаром с точки зрения организации. В отеле было шестьсот номеров, сотни проживающих в них, сотни обслуживающего персонала, сотни посетителей, проходило не менее пяти мероприятий. Тысячи потенциальных свидетелей.

Тем не менее план быстро созрел.

Глава 34

Они ужинали с сенатором в дальнем зале вьетнамского ресторана около Дюпон-серкл, в районе, который, по их оценкам, не был посещаем лоббистами и прочими людьми из их старой жизни, которые могли увидеть их вместе и поднять очередную волну горячих слухов, поддерживающих в городе обычное оживление и накал страстей. В течение часа, пока они боролись с пряной лапшой, настолько острой, что ее едва можно было есть, Джоэл и Нил слушали, как рыбак из Окракоука услаждал их бесконечными рассказами о своих славных днях в Вашингтоне. Не раз он произнес, что совсем не скучает по политике, однако, по его воспоминаниям, те дни были наполнены интригами, юмором и дружескими отношениями.

Клейберн начал этот день, думая, что для Джоэла Бэкмана даже пуля в голову была бы слишком большой роскошью, однако при расставании на тротуаре у кафе он умолял Бэкмана приехать посмотреть на его лодку и привезти с собой Нила. Джоэл не рыбачил с детства и знал, что никогда не выберется на берега Северной Каролины, но из благодарности обещал постараться.

Никогда еще Джоэл не был так близок к тому, чтобы получить пулю в голову. Когда они с Нилом прогуливались по Коннектикут-авеню, за ними плотно следили агенты МОССАДа. Снайпер сидел в полной готовности в кузове взятого напрокат автофургона. Однако окончательное подтверждение так и застряло в Тель-Авиве. И кроме того, на улице было слишком много людей.

С помощью «Желтых страниц», обнаруженных в номере отеля, Нил нашел магазин мужской одежды, который рекламировал подгонку костюма за одну ночь. Он очень хотел помочь – отцу срочно требовалась новая одежда. Джоэл купил синий костюм-тройку, белую рубашку, два галстука, твидовые брюки, повседневную одежду и, к счастью, две пары черных выходных туфель. Все это стоило 3100 долларов, и он заплатил наличными. Туфли для боулинга остались в мусорной корзине, несмотря на то, что продавец даже высказал какой-то комплимент в их адрес.

Ровно в 16.00, когда они сидели в кафе «Старбакс» на Массачусетс-авеню, Нил взял мобильный, набрал номер, который дал майор Роуланд, и передал трубку отцу.

Роуланд ответил сам.

– Мы в пути, – сказал он.

– Номер пять-двадцать, – произнес Джоэл, его глаза внимательно следили за другими посетителями кафе. – Сколько вас будет?

– Приличная группа, – ответил Роуланд.

– Меня не волнует, сколько человек вы взяли с собой, просто оставьте всех в фойе.

– Я могу это сделать.

Они забыли про кофе и прошли десять кварталов обратно к «Мариотту», за каждым их шагом внимательно следили хорошо вооруженные агенты МОССАДа. Все еще никаких указаний из Тель-Авива.

Когда в дверь постучали, Бэкманы находились в номере уже несколько минут.

Джоэл бросил взволнованный взгляд на сына, который застыл на месте и выглядел таким же испуганным, как и его отец. Возможно, момент настал, сказал себе Джоэл. Эпопея, начавшаяся на улицах Болоньи, путешествие пешком, затем в такси, автобус в Модену, поездка на такси в Милан, другие короткие пешие маршруты, другие поездки на такси, поезд в Штутгарт с неожиданным изменением маршрута в Цуге, откуда другой водитель за наличные доставил его в Цюрих, две поездки на трамвае, затем Франц и зеленая «БМВ», мчавшаяся со скоростью 150 километров в час всю дорогу до Мюнхена, откуда доброжелательные и милые крылья «Люфтганзы» принесли его домой. Возможно, настал конец пути.

– Кто там? – спросил Джоэл, подходя к двери.

– Уэс Роуланд.

Джоэл посмотрел в глазок и никого не увидел. Он глубоко вздохнул и открыл дверь. На майоре теперь были спортивная куртка и галстук, он был один и с пустыми руками. По крайней мере казалось, что он один. Джоэл выглянул в холл и увидел пытавшихся спрятаться людей. Он быстро закрыл дверь и представил Роуланда Нилу.

– Вот паспорта, – сказал Роуланд, вытаскивая из кармана куртки два потертых паспорта.

На темно-синей обложке первого было золотыми буквами написано: «АВСТРАЛИЯ». Джоэл открыл паспорт и первым делом взглянул на фотографию. Техники использовали фотографию из службы безопасности Пентагона, сильно осветлили волосы, сняли очки, убрали несколько морщин, в результате получилось вполне приличное изображение. Его имя было Саймон Уилсон Макавэй.

– Неплохо, – сказал Джоэл.

Второй был сине-черным, с надписью «КАНАДА» золотыми буквами на обложке. Такая же фотография, канадское имя было Йэн Рекс Хэттеборо. Джоэл одобрительно кивнул и вручил оба паспорта Нилу, чтобы он их проверил.

– Были некоторые опасения по поводу расследования большим жюри скандала, связанного с помилованием, – сказал Роуланд. – Мы это раньше не обсуждали.

– Майор, мы с вами знаем, что я не замешан в этой афере. Надеюсь, ЦРУ убедит парней от Гувера в том, что я не виновен. Я не думал, что помилование имеет отношение к нашему делу. Это не мой скандал.

– Вас могут попросить предстать перед большим жюри.

– Отлично. Я буду добровольцем. Это будет очень короткий визит.

Роуланд выглядел удовлетворенным. Он всего лишь донес информацию и теперь приступил к своей части сделки.

– Итак, программное обеспечение, – сказал он.

– Оно не здесь, – произнес Джоэл с нарочитым драматизмом в голосе и кивнул Нилу, который вышел из номера. – Одну минуту, – сказал он Роуланду, брови которого приподнялись, а глаза сощурились.

– Существует проблема? – спросил тот.

– Вовсе нет. Пакет в другом номере. Простите, но я слишком долго играл роль шпиона.

– Неплохое исполнение для человека на вашем месте.

– Боюсь, теперь это образ жизни.

– Наши техники до сих пор работают с первыми двумя дисками. Программа действительно впечатляет.

– Мои клиенты были умными ребятами и хорошими людьми. Только, полагаю, слишком жадными. Как и некоторые другие.

Раздался стук в дверь, вернулся Нил. Он вручил Джоэлу конверт, тот вытащил из него два диска и отдал их Роуланду.

– Спасибо, – сказал он. – Это потребовало мужества.

– Полагаю, у некоторых людей больше мужества, нежели мозгов.

Обмен состоялся. Говорить больше было не о чем. Роуланд направился к двери. Он взялся за ручку, затем вспомнил о чем-то еще.

– Для вашей информации, – сказал он мрачно. – ЦРУ практически уверено в том, что Сэмми Тин сегодня днем приземлился в Нью-Йорке. Рейсом из Милана.

– Спасибо, я догадался, – ответил Джоэл.

Когда Роуланд с конвертом в руках вышел из гостиничного номера, Джоэл вытянулся на кровати и закрыл глаза. Нил нашел в мини-баре две бутылки пива и упал в кресло. Он подождал несколько минут, потягивая пиво, потом все-таки спросил:

– Отец, кто такой Сэмми Тин?

– Тебе лучше не знать.

– Ну нет, я хочу знать все. И ты мне расскажешь.

В 18.00 автомобиль матери Лизы остановился перед парикмахерским салоном на Висконсин-авеню в Джорджтауне. Джоэл вышел и попрощался. А еще поблагодарил. Нил поспешил прочь, желая поскорее добраться до дома.

За несколько часов до этого Нил по телефону договорился о встрече, пообещав девушке, принимавшей заказы, 500 долларов наличными. Крепкая дама по имени Маурин ждала посетителя, ее не слишком радовала необходимость работать в столь поздний час, но было очень любопытно увидеть того, кто готов платить такие деньги за быструю покраску волос.

Джоэл заплатил вперед, поблагодарил девушку на телефоне и Маурин за сговорчивость и сел перед зеркалом.

– Вы хотите их помыть? – спросила Маурин.

– Нет. Давайте поторопимся.

– Кто это сделал? – сказала она, запустив пальцы в его волосы.

– Одна дама в Италии.

– О каком цвете вы думаете?

– О седом, равномерно седом.

– Естественный?

– Нет, резче, чем натуральный. Давайте сделаем его почти белым.

Маурин выразительно посмотрела на другую девушку – каких клиентов здесь только не увидишь – и приступила к работе. Девушка, принимавшая заказы, отправилась домой, заперев за собой дверь. Через несколько минут после начала сеанса Джоэл спросил:

– А завтра вы работаете?

– Не-а, завтра у меня выходной. А что?

– Около полудня мне необходимо будет провести еще один сеанс. Завтра у меня будет настроение на что-нибудь более темное, чем можно закрасить седину, которую вы сейчас наносите.

– Что это с вами? – Ее руки замерли.

– Давайте встретимся здесь в полдень, и я вам заплачу тысячу баксов наличными.

– Договорились. А что по поводу следующего дня?

– Я буду доволен, когда часть седины исчезнет.

Когда во второй половине дня раздался звонок, Дэн Сендберг сидел без дела за своим столом в «Пост». Господин на другом конце провода представился Джоэлом Бэкманом и сообщил, что желает побеседовать. Определитель на аппарате Сендберга показывал неизвестный номер.

– Настоящий Джоэл Бэкман? – спросил Сендберг, хватаясь за свой ноутбук.

– Я знаю только одного.

– Очень рад. Последний раз, когда я вас видел, вы были в суде, признавали себя виновным во всяких неприятных делах.

– Все смыто президентским помилованием.

– Я думал, вас спрятали на другом конце света.

– Ну, я устал от Европы. Скажем, соскучился по родной земле. Я вернулся и готов опять заниматься бизнесом.

– Каким бизнесом?

– Конечно, тем, который связан с моей специальностью. Именно об этом я и хотел бы поговорить.

– Вы доставите мне большое удовольствие. Однако придется задать вопросы о помиловании. Ходят самые невероятные слухи.

– Господин Сендберг, это станет первой темой нашего разговора. Как насчет встречи завтра в девять утра?

– Я не упущу такую возможность. Где?

– Я буду в президентском люксе в «Хэй-Адамсе». Приведите с собой фотографа, если пожелаете. Брокер опять в городе.

Сендберг повесил трубку и позвонил Расти Лоуэллу, своему лучшему источнику в ЦРУ. Лоуэлла не было на месте, и, как всегда, никто не знал, где он находится. Он попробовал другой источник в Лэнгли, но ничего не смог узнать.

Уайтекер сидел в салоне первого класса самолета «Алиталиа», летевшего из Милана в Даллас. Здесь, в носовой части, спиртное было бесплатным и лилось рекой, и Уайтекер старался набраться изо всех сил. Звонок Джулии Джавьер оказался шоком. Она начала достаточно милым тоном с вопроса:

– Уайтекер, там у вас кто-нибудь видел Марко?

– Нет, но мы ищем.

– Полагаете, вы его найдете?

– Да, я вполне уверен, что он обнаружится.

– В настоящий момент директор очень обеспокоена, Уайтекер. Она желает знать, собираетесь ли вы найти Марко.

– Скажите ей «да», мы его найдем!

– И где вы его ищете, Уайтекер?

– В Милане, Цюрихе и между ними.

– Вы зря тратите время, Уайтекер, потому что старина Марко всплыл здесь, в Вашингтоне. Сегодня днем встречался с ребятами из Пентагона. Проскользнул у вас между пальцами, Уайтекер, сделал нас посмешищем.

– Что?!

– Уайтекер, приезжайте домой, и как можно быстрее.

Луиджи, согнувшись, сидел на двадцать пять рядов дальше Уайтекера и терся коленями с двенадцатилетней девчонкой, слушавшей самый сексуальный рэп, который ему когда-либо приходилось слышать. Он пил уже четвертый по счету стакан. Выпивка не была бесплатной, но цена его не волновала.

Он знал, что там, впереди, Уайтекер составляет план, чтобы спихнуть всю вину на него, Луиджи. Он должен был бы заняться тем же, но в данный момент просто хотел выпить. Следующая неделя в Вашингтоне будет очень неприятной.

В 18.02 по восточному стандартному времени раздался звонок из Тель-Авива с приказом остановить убийство Бэкмана. Стоп, машина. Отбой. Собирайте вещи и удаляйтесь, на этот раз трупа не будет.

Агентов эта новость порадовала. Они были обучены действовать крайне незаметно, делать свое дело и исчезать, не оставляя улик, свидетельств, следов. Болонья была намного более удачным местом, чем многолюдные улицы Вашингтона, округ Колумбия.

Спустя час Джоэл рассчитался в отеле «Мариотт» и наслаждался долгой прогулкой и прохладным воздухом. Тем не менее он не уходил с многолюдных улиц и не терял времени даром. Это была не Болонья. Вечером город преображался. Когда жители пригородов разъезжались и движение спадало, город становился опасным.

Служащий «Хэй-Адамса» предпочитал кредитные карты, что-нибудь пластиковое, нечто, что не расстроит бухгалтерию. Редко, когда клиент настаивал на оплате наличными, но этот клиент не примет «нет» в качестве ответа. Бронирование было подтверждено, и с заученной улыбкой администратор протянул ключи и приветствовал господина Ферро в своей гостинице.

– У вас есть багаж, сэр?

– Нет.

На этом их короткий разговор закончился.

Господин Ферро направился к лифтам, в руках у него был только дешевый портфель из черной кожи.

Глава 35

В «Хэй-Адамсе» президентский люкс располагался на восьмом этаже, три больших окна выходили на Эйч-стрит, парк Лафайет и Белый дом. В номере были огромная спальня, ванная комната, наполненная бронзой и мрамором, и гостиная с антикварной мебелью разных эпох, немного устаревшим телевизором, телефоном и факсом, который редко когда использовался. Номер стоил 3000 долларов в сутки, но разве Брокер беспокоится о таких вещах?

Когда Сендберг в девять часов постучал в номер, ему пришлось ждать лишь секунду – дверь распахнулась, и раздалось теплое приветствие: «Доброе утро, Дэн». Бэкман энергично протянул правую руку и в процессе неистового рукопожатия втянул Сендберга в свои владения.

– Рад, что вам удалось выбраться, – сказал он. – Хотите кофе?

– Ну да, конечно, черный.

Сендберг бросил папку на стул и наблюдал, как Бэкман наливает кофе из серебряного кофейника. Похудел, волосы намного короче и почти седые, лицо осунулось. Можно было найти отдаленное сходство с подсудимым Бэкманом, но уж очень отдаленное.

– Чувствуйте себя как дома, – говорил Бэкман. – Я заказал завтрак. Его доставят через минуту. – Он осторожно поставил две чашки с блюдцами на кофейный столик перед диваном и произнес: – Давайте теперь поработаем. Вы будете использовать диктофон?

– Если это возможно.

– Я бы предпочел. Исключает недоразумения.

Они заняли свои места. Сендберг поставил на стол маленький диктофон, достал блокнот и приготовил ручку. Бэкман, источая улыбки, расслабленно сидел на стуле, ноги скрещены, уверенный вид человека, который не боится любых вопросов. Сендберг обратил внимание на его ботинки – толстая резиновая подошва выглядела так, будто их почти не носили. На черной коже ни единого пятнышка грязи, ни одной трещинки. Внешний вид истинного юриста – темно-синий костюм, ослепительно белая рубашка с манжетами, золотые запонки, стоячий воротник, красно-золотой галстук, который взывает к вниманию.

– Хорошо, первый вопрос: где вы были?

– В Европе, путешествовал и осматривал континент.

– Два месяца?

– Да, этого вполне достаточно.

– У вас был определенный маршрут?

– Нет. Провел много времени в поездах, замечательный способ путешествовать. Можно многое увидеть.

– Почему вы вернулись?

– Здесь дом. Куда еще я могу отправиться? Чем бы еще мог заниматься? Слоняться по Европе кажется очень заманчивым, так и есть на самом деле, но карьеры там не сделаешь. У меня есть работа.

– О какой работе идет речь?

– О самой обычной. Контакты с правительством, консультации.

– Это означает лоббирование, не так ли?

– Да, у моей фирмы будет подразделение, занимающееся лоббированием. Это станет очень важной, но, безусловно, не основной частью нашего бизнеса.

– А что это за фирма?

– Совершенно новая.

– Расскажите более подробно, господин Бэкман.

– Я открываю новую фирму, «Бэкман групп», офисы здесь, в Нью-Йорке и Сан-Франциско. Сначала будет шесть партнеров, примерно через год станет двадцать.

– Кто эти люди?

– Ну, сейчас я не могу назвать их имена. Мы доводим до ума детали, обговариваем разные тонкости, конфиденциальные моменты. Мы планируем перерезать ленточку первого мая, устроим большую тусовку.

– Без сомнения. Это будет юридическая фирма?

– Нет, но позже мы планируем добавить юридическое подразделение.

– Я полагал, что вы потеряли лицензию, когда...

– Да, потерял. Но, учитывая помилование, имею право снова пройти экзамен на адвоката. Если у меня возникнет непреодолимое желание возбуждать иски против кого-либо, я освежу знания и получу лицензию. Но не в ближайшем будущем – пока слишком много работы.

– Какой именно работы?

– Запустить дело, найти капитал и, самое главное, встретиться с потенциальными клиентами.

– Можете ли вы назвать имена некоторых клиентов?

– Конечно, нет, однако потерпите несколько недель, и эта информация станет доступной.

На письменном столе зазвонил телефон, Бэкман недовольно посмотрел на него.

– Одну секунду. Я жду звонка. – Он подошел к столу и взял трубку.

Сендберг услышал:

– Бэкман. Да, Боб, здравствуй. Да, завтра я буду в Нью-Йорке. Слушай, я перезвоню тебе через час, хорошо? Я занят.

Он повесил трубку и сказал:

– Простите.

– Нет проблем, – ответил Сендберг. – Давайте поговорим о вашем помиловании. Вы слышали разговоры о предполагаемой покупке президентских помилований?

– Слышал ли я эти слухи? Дэн, у меня собрана команда адвокатов. Мои люди полностью контролируют ситуацию. Если только федералам удастся собрать большое жюри, если только они дойдут до этого, я хочу стать первым свидетелем, и я уже сообщил им об этом. Мне совершенно нечего скрывать, и предположения, будто бы я заплатил за помилование, будут преследоваться по закону.

– Вы планируете подать иск?

– Безусловно. Мои адвокаты сейчас готовят объемное исковое заявление против «Нью-Йорк таймс» и против этого клеветника Хита Фрика. Это будет страшно. Предстоит жестокий процесс, и они мне заплатят сполна.

– Вы действительно хотите, чтобы я это опубликовал?

– А как же! И пока мы об этом разговариваем, я хотел бы выразить признательность вашей газете за то, что вы не затрагивали эту тему. Такая сдержанность не в ваших традициях, однако заслуживает всяческих похвал.

Сам по себе визит Сендберга в этот президентский люкс был первоклассным сюжетом. Теперь он стал материалом для первой полосы завтрашнего номера.

– Для записи: вы отрицаете, что заплатили за помилование?

– Полностью отрицаю. И я подам иск против любого, кто скажет, что я это сделал.

– Почему же вас помиловали?

Бэкман уселся поудобнее и приготовился к длинной тираде, но раздался звонок в дверь.

– А, завтрак, – сказал он, вскакивая на ноги, и открыл дверь. Официант в белой куртке вкатил тележку с черной икрой и всем, что к ней положено, омлетом с трюфелями и бутылкой шампанского «Крюг» в ведерке со льдом. Пока Бэкман подписывал счет, официант открыл бутылку.

– Один бокал или два? – спросил официант.

– Дэн, бокал шампанского?

Сендберг не мог удержаться и взглянул на часы. Рановато для выпивки, но почему бы нет? Часто ли он сидит в президентском люксе с видом на Белый дом, попивая шипучку по 300 долларов за бутылку?

– Конечно, но только немного.

Официант наполнил два бокала, поместил «Крюг» обратно на лед и удалился из номера как раз в тот момент, когда опять зазвонил телефон. На этот раз это был Рэндалл из Бостона, и ему тоже придется подождать часок у телефона, пока Бэкман не закончит свои дела.

Он бросил трубку и сказал:

– Дэн, поешьте немного, я заказал на двоих.

– Нет, спасибо, я успел съесть рогалик. – Сендберг взял бокал с шампанским и сделал глоток.

Бэкман погрузил кусочек вафли в горку икры стоимостью 500 долларов и отправил его в рот – точно так же, как тинейджеры едят чипсы с соусом. Он с хрустом жевал закуску, держа в руке бокал.

– Мое помилование? – сказал он. – Я попросил президента Моргана пересмотреть мое дело. Честно говоря, я не думал, что он проявит к этому интерес, но он очень мудрый человек.

– Артур Морган?

– Да, Дэн, он очень недооценен как президент. Он не заслуживает того шельмования, которому подвергся. Его будет не хватать. Так или иначе, чем больше Морган изучал дело, тем больше беспокойства оно у него вызывало. Он увидел суть сквозь дымовую завесу, напущенную чиновниками. Он уличил их во лжи. Сам будучи когда-то практикующим адвокатом, он понимал методы, применяемые федералами, когда те хотят взять на крючок невиновного.

– Вы хотите сказать, что невиновны?

– Абсолютно. Я не сделал ничего дурного.

– Но вы признали себя виновным.

– У меня не было выбора. Сначала они предъявили мне и Джейси Хаббарду сфабрикованное обвинение. Мы не поддались. «Доведите дело до суда, – говорили мы, – мы хотим предстать перед присяжными». Мы настолько напугали федералов, что те сделали то, что делают всегда. Они стали преследовать наших друзей и наши семьи. Дэн, эти идиоты с замашками гестаповцев предъявили обвинения моему сыну, который только что окончил юридическую школу и ничего не знал о моем деле. Почему бы вам не написать об этом?

– Я так и сделаю.

– В общем, выбора у меня не было, и я принял удар. Для меня это как награда за доблесть. Я признал себя виновным, чтобы с моего сына и моих партнеров были сняты все обвинения. Президент Морган понял это. Вот почему я был помилован. Я это заслужил.

Еще одна вафелька, еще одна щепотка золота, еще один шумный глоток «Крюга», чтобы сполоснуть рот. Он ходил взад и вперед по комнате, теперь уже без пиджака, человек, который стремится скинуть бремя. Затем он неожиданно остановился и сказал:

– Хватит о прошлом, Дэн. Давайте поговорим о завтрашнем дне. Посмотрите на этот Белый дом. Вы когда-нибудь были там на званом ужине – строгие вечерние костюмы, почетный караул морских пехотинцев у знамени, изящные дамы в красивых нарядах?

– Нет.

Бэкман стоял у окна, пристально вглядываясь в Белый дом.

– Я бывал там дважды, – сказал он с ноткой грусти. – И я вернусь. Дайте мне два, может быть, три года, и в один прекрасный день мне персонально доставят увесистое приглашение – плотная бумага, золотые тисненые буквы: «Президент и первая леди имеют честь пригласить Вас...» – Он повернулся и самодовольно посмотрел на Сендберга: – Дэн, это власть. Это то, ради чего я живу.

Неплохой материал, но не совсем то, чего искал Сендберг. Он вернул Брокера обратно в реальность резким вопросом:

– Кто убил Джейси Хаббарда?

Плечи Бэкмана поникли, и он направился к ведерку со льдом за очередной порцией.

– Это было самоубийство, Дэн, очевидно и просто. Джейси унизили до предела. Федералы уничтожили его. Он не смог этого перенести.

– Да, но вы единственный человек в городе, который верит, что это было самоубийство.

– И я единственный человек, который знает правду. Будьте добры, напечатайте это.

– Я это сделаю.

– Давайте поговорим о чем-нибудь другом.

– Честно говоря, господин Бэкман, ваше прошлое намного интереснее вашего будущего. У меня есть очень хороший источник, из которого я узнал, что вы были помилованы, так как ЦРУ хотело вашего освобождения, что Морган поддался нажиму Тедди Мейнарда и что они вас где-то спрятали, чтобы иметь возможность следить за вами и узнать, кто расправится с вами первым.

– Вам нужно обновить источники.

– Значит, вы отрицаете, что...

– Я здесь! – Бэкман раскинул руки, чтобы Сендберг смог увидеть его целиком. – Я жив! Если бы ЦРУ хотело видеть меня мертвым, я был бы мертв. – Он глотнул еще шампанского и сказал: – Найдите более надежный источник. Хотите омлета? Он остынет.

– Нет, спасибо.

Бэкман зачерпнул на тарелку щедрую порцию омлета и ел его, двигаясь по комнате, от окна к окну, стараясь держаться ближе к своему любимому виду на Белый дом.

– Очень неплохо, отличные трюфели.

– Нет, спасибо. И часто у вас бывает такой завтрак?

– На самом деле не очень.

– Вы знали Боба Крица?

– Конечно, каждый знал Крица. Он был в обойме так же долго, как и я.

– Где вы были, когда он умер?

– В Сан-Франциско у друзей, увидел это в новостях. На самом деле жаль. Какое отношение Криц имеет ко мне?

– Просто любопытно.

– Означает ли это, что у вас больше нет вопросов?

Сендберг стал листать свои записи, и тут опять зазвонил телефон. На этот раз на проводе был Олли, Бэкман перезвонит позже.

– Внизу ждет фотограф, – сказал Сендберг. – Мой издатель хотел бы получить несколько фотографий.

– Да-да, конечно.

Джоэл надел пиджак, проверил галстук, изучил в зеркале волосы и зубы, затем, ожидая, когда появится фотограф и расставит свое оборудование, зачерпнул еще икры. Пока фотограф настраивал свет, Сендберг подбросил еще несколько вопросов.

По мнению фотографа, которое разделял Сендберг, лучшим снимком будет крупный план на бордовом кожаном диване с портретом на заднем плане. Еще для нескольких снимков Бэкман позировал у окна, стараясь, чтобы вдали был виден Белый дом.

Телефон продолжал звонить, и в конце концов Джоэл перестал обращать на него внимание. Нил должен был звонить каждые пять минут в том случае, если ответа не будет, и каждые десять, если Джоэл поднимет трубку. После двадцатиминутной фотосессии телефон окончательно вывел их из себя.

Брокер был занятым человеком.

Фотограф закончил, собрал оборудование и удалился. Сендберг послонялся еще несколько минут и потом наконец направился к двери. Выходя, он сказал:

– Слушайте, господин Бэкман, нет никаких сомнений в том, что завтра об этой истории будут говорить все. Но, чтобы вы знали, я не поверил и половине той чепухи, которую вы мне сегодня рассказали.

– Какой половине?

– Вы были по уши виновны. Так же, как и Хаббард. Он не убивал себя, а вы побежали в тюрьму, чтобы спасти свою задницу. Мейнард добился вашего помилования. Артур Морган ни о чем не подозревал.

– Отлично. Эта половина значения не имеет.

– А что имеет?

– Брокер вернулся. Добейтесь того, чтобы это оказалось на первой полосе.

Настроение Маурин было намного лучше. Еще никогда ее отгул не стоил тысячу баксов. Она проводила господина Бэкмана в личный кабинет, расположенный в глубине здания, подальше от гоготанья девушек, работавших в основном салоне. Они вместе изучили цвета и оттенки и в конце концов выбрали такой, который можно будет легко поддерживать. Для нее «поддерживать» означало надежду каждые пять недель получать по 1000 долларов.

Джоэлу было все равно. Он никогда ее больше не увидит.

Она превратила седину в серый цвет, добавила достаточное количество коричневого, чтобы лицо помолодело лет на пять. На карту не было поставлено тщеславие.

Молодость значения не имела. Он просто хотел спрятаться.

Глава 36

Последний посетитель люкса заставил Бэкмана заплакать. Нил, сын, которого он едва знал, и Лиза, невестка, с которой он никогда не встречался, вручили ему Кэрри – двухлетнюю внучку, о которой он мог только мечтать. Вначале она тоже плакала, но потом успокоилась, когда дедушка провел ее по номеру и показал Белый дом вдали. Он водил ее от окна к окну, из комнаты в комнату, качал и разговаривал с ней, как будто у него до этого был опыт общения с дюжиной внуков. Нил тоже сделал несколько фотографий, но на них был уже совершенно другой человек. Крикливый костюм был снят, на Джоэле были твидовые брюки и клетчатая рубашка на пуговицах. Исчезли надменность и хвастовство, он стал простым дедушкой, привязанным к красивой маленькой девочке.

В номер принесли поздний ленч, состоявший из супов и салатов. Они наслаждались спокойной семейной трапезой, первой для Джоэла на протяжении многих-многих лет. Он ел одной рукой, потому что другой придерживал на колене Кэрри, непрерывно ее покачивая.

Он предупредил их о репортаже в завтрашнем выпуске «Пост» и объяснил мотивы, стоящие за публикацией. Ему было важно быть увиденным в Вашингтоне и желательно обратить на себя как можно больше внимания. Это даст ему некоторое время, собьет с толку каждого, кто, возможно, до сих пор его ищет. Публикация создаст резонанс и будет еще долго обсуждаться, даже много дней спустя после его отъезда.

Лиза хотела знать, насколько велика грозящая ему опасность, и Джоэл признался, что не знает ответа на этот вопрос. На некоторое время он ляжет на дно, будет переезжать с места на место, всегда соблюдая осторожность. За прошедшие два месяца он многому научился.

– Через несколько недель я вернусь, – сказал он. – И стану появляться время от времени. Будем надеяться, что через несколько лет опасность минует.

– Куда ты теперь едешь? – спросил Нил.

– Поездом в Филадельфию, затем самолетом в Окленд. Хочу навестить мать. Было бы здорово, если бы ты написал ей открытку. Не буду никуда спешить и в конце концов доберусь до Европы.

– Каким паспортом ты будешь пользоваться?

– Не теми, которые получил вчера.

– Что?

– Я не собираюсь позволить ЦРУ отслеживать мои перемещения. За исключением крайней необходимости, я никогда не буду их использовать.

– Как же ты будешь путешествовать?

– У меня есть другой паспорт. Его одолжил мне друг.

Нил подозрительно посмотрел на него, как будто знал, что скрывается за словом «друг». Лиза, однако, этого не заметила, а Кэрри воспользовалась моментом, чтобы справить нужду. Джоэл быстренько вручил внучку матери.

Пока Лиза в ванной меняла девочке подгузник, Джоэл понизил голос и сказал:

– Три вещи. Во-первых, найми сыскное агентство и обыщи свой дом, офис и машины. Возможно, ты окажешься удивлен. Проверка будет стоить тебе тысяч десять, но это того стоит. Во-вторых, я хочу, чтобы ты нашел поблизости дом для престарелых. Моя мать, твоя бабушка, живет одна в Окленде, где о ней некому позаботиться. Хорошее место будет стоить три-четыре тысячи в месяц.

– Я сделаю это, если у тебя есть деньги.

– В-третьих, да, у меня есть деньги. Они на счету здесь, в банке Мэриленда. Ты в списке держателей счета. Сними двадцать пять тысяч, чтобы покрыть те расходы, которые ты уже понес, а остаток оставь себе.

– Мне столько не нужно.

– Ну хорошо, тогда потрать немного. Расслабься. Свози девочку в Диснейленд.

– Как мы будем поддерживать связь?

– Пока с помощью электронной почты, вариант «Гринч». Знаешь ли, я стал настоящим хакером.

– Отец, насколько опасно твое положение?

– Худшее уже позади.

Вернулась Лиза с Кэрри, которая захотела вновь оказаться на коленях у деда. Джоэл качал ее, пока хватало сил.

Отец и сын вместе вошли в здание вокзала «Юнайтед», Лиза и Кэрри ждали в машине. Суета, царившая вокруг, опять пробудила страхи Джоэла – со старыми привычками будет трудно совладать. Он вез за собой небольшой чемодан на колесиках, в котором было все его имущество.

Он купил билет до Филадельфии, и, пока они неспешно шли к платформам, Нил сказал:

– Я на самом деле хочу знать, куда ты направляешься.

Джоэл остановился и посмотрел на него:

– Я возвращаюсь в Болонью.

– У тебя там друг, правда?

– Да.

– Женского пола?

– О да.

– Интересно, почему это меня не удивляет?

– Ничего не могу поделать, сын. Это всегда было моей слабостью.

– Она итальянка?

– Настоящая. Она действительно особенная.

– Они все были особенными.

– Эта спасла мне жизнь.

– Она знает, что ты возвращаешься?

– Думаю, что да.

– Отец, пожалуйста, будь осторожен.

– Увидимся примерно через месяц.

Они обнялись и попрощались.

От автора

Я получил образование в сфере юриспруденции и очень далек от спутников и шпионажа. Сегодня меня намного больше, чем год назад, пугают высокотехнологичные электронные приспособления. (Эти книги до сих пор пишутся с помощью текстового редактора, которому уже тринадцать лет. Когда он зависает, что, кажется, происходит все чаще и чаще, у меня в буквальном смысле прерывается дыхание. Если он окончательно откажет, возможно, я тоже брошу это дело.)

Друзья, все описанное – беллетристика. Я очень мало знаю о разведке, электронных системах наблюдения, спутниковых телефонах, смартфонах, «жучках», проводах, микрофонах и о людях, которые ими пользуются. Если хоть что-то в этой книге соответствует действительности, то это, скорее всего, произошло по моей ошибке.

Болонья, однако, совершенно реальна. У меня была невероятная возможность – метнуть дротик в карту мира, чтобы найти точку, где спрятать господина Бэкмана. Подошло бы практически любое место в мире. Однако я обожаю Италию и все, что связано с этой страной, и должен признаться, что бросал дротик совсем не вслепую.

Мои исследования (слишком серьезное слово) привели меня в Болонью, прекрасный старинный город, который я сразу же полюбил. Мой друг, Люка Пачелли, сопровождал меня. Он знает всех шеф-поваров Болоньи, что уже само по себе подвиг, и в процессе нашей напряженной работы я набрал килограммов пять.

Спасибо Люке, его друзьям и их теплому и волшебному городу. Также спасибо Джину Макдэйду, Майку Муди и Берту Колли.