Избранные стихи

НОЧИ ПОД НЕБОМ

1

И вновь, как серый змей, петляет мостовая,

Подошвы бередит по вечерам она.

И вновь привычный вид: над крышей застывая,

Блевотиной марает мир луна.

И вновь от фонарей обманчивою тенью

Презренье к голоду холодное ползет.

Весельем висельным у сердца в заточенье

Ускорен пульс тоски, безумный ритм. И вот

Передо мной причал. Дверь ляскает свирепо,

Глотая желтую тревогу горожан.

И вывеска кричит, как красный глаз вертепа:

«Кафе» и «Ресторан».

Здесь молоко рубах и пену дамских кружев

Взбивает ночь-жонглер, крича и хохоча.

Здесь гаснут головы, вися меж блюд и кружек,

И грешная душа здесь тает, как свеча.

Из Евы брызжет смех, стекает в рот Адама,

Но медь колоколов в нем но дрожит, звеня,

Гниющей падалью усопшего удава

Змий-искуситель лег меж этими двумя —

Труп страсти, изгнанный из райской кущи,

Благословенная, пылающая плоть,

Плоть, обреченная под нож секущий,

Как в чреве женском нежеланный плод.

Молчат бескровные скелеты, разливая

Улыбок судорожных ртуть, как письмена.

Здесь, как на плахе, голова любая

Ударом жизни с шеи снесена.

И чудится: тела сползли по водостокам,

Все лица растеклись, подобные воде,

И гаснут лампы глаз в узилище жестоком,

Коварно выданные светом темноте.

И я вхожу сюда... Я сердце сжал в ладони:

Наружу вырвалось — огня кровавый ком,

И вот оно уже в болоте страсти тонет,

Чтоб, как в чистилище, отмыться в нем.

2

Удушливого дыма след,

Как паутина, — за плечами.

В плащ равнодушия одет,

Не весел Homo, не печален,

И на соседа льет сосед

Свой осовелый взгляд в молчанье.

«Что ж, сдвинем рюмки! — Тусклый звон.

За ваше здравье и бездушье!

Я первобытной скуки стон

Вам опрокину прямо в уши.

Вы, сударь, возвратитесь в дом,

А мне куда, свиная туша?

Как мне смириться? Погляди —

Негодованьем горло сжато,

В ладонях сердце, а в груди

Блеск молнии, грозы раскаты.

Могу ль быть нежным, угодив

К вам — в царство желтое разврата?

Вино в бокале как желток.

И воздух желт, и стол, и стены,

Маг наших дней, электроток,

В глазах желтеет неизменно —

Знак блуда. Желтый плен жесток.

Как боль мне вызволить из плена?

Не бойся, братец, чужака.

Ты закажи себе, пожалуй,

Бифштекс из лучшего куска.

Вот сердце — крови сгусток алый.

Зачем на локоть пиджака

Ты никнешь черепахой вялой?

Жуй на здоровье ужин свой,

Перегрызай узлы аорты,

Потом, устав молчать, запой,

Как я заляжешь под забор ты:

Внизу — короста мостовой.

А сверху небеса простерты,

Что ж, мне без сердца веселей.

В твой дом войдя, усну, как дома,

А ты под небом коченей,

В ладонь уткнись. Что? Не знакомо?

Спи с милой, с Евочкой своей

Под плеск дождя, под грохот грома!»

Звон стеклопада... Господин

Вскочил, захлестнутый испугом.

Дверь нараспашку. Миг один —

И он нырнул за ближний угол.

Вновь пусто, вновь я нелюдим,

Ногами ночь пашу, как плугом.

3

Снова путь в ничто, и снова

Я презреньем атакован,

И гудит в мозгу, как овод,

Друг и спутник — тишина.

Ну куда мне в эту пору?

Где опять приткнусь к забору?

Где та кровля, под которой

Мне ловить касаток сна?

Слева вянут, справа тонут

Электричества бутоны,

В омут полночи бездонный

Погружаясь тут и там.

В чарах ночи осовелой

Шепот сдвоен — справа, слева,

И еще трепещет Ева

У тебя в руках, Адам.

Ночь и я. Луна бесстыже

Тень мою седлает. Вижу:

Скачет вслед мне дурой рыжей.

Ладно, глупая, скачи.

Кто навстречу? Призрак, что ли?

(Мрак хмельной, ты гуще смоли!)

Ясная летит по воле

Тень, одетая в лучи.

Одиночество стремится

К ней, к прозрачной, к светолицей:

Страсть моя, опохмелиться

Пьяному от грусти дай!

Кто ты? Что ты? Отвечай мне.

Ты — в сиянье, ты — в звучанье.

Жизнь — ты? Иль конец печальный?

Луч тепла? Мороза сталь?

Кто ты? Что ты? Обняла ты

Мир безмолвия бездонный,

Лебединой шеи мрамор

В ожерелье звезд ночных,

Льющих воск на кровель скаты.

Кто создал твой лик мадонны?

О приди! Я ждал упрямо

Твоего явленья миг.

Ты — свобода. Ты открыта,

Скрыта в крохотном мгновенье.

Ты — предтеча искупленья

Всем, живущим без жилья.

Мною выпитый напиток

Из ковша самозабвенья

Ставит сердце на колени

Пред тобой, мечта моя!

Я искал тебя по странам.

Где бы ни пришлось скитаться,

В самарийской топи серой,

В горьких днях, бредя без сил.

Кровь и слезы с духом пряным

Апельсиновых плантаций

Я, как виночерпий веры,

Для тебя цедил, цедил.

Ты моя! Резец мой создал

Лик твой в скалах Иудеи,

В плесени руин библейских.

Ты моя, моя, моя!

Я тебя вдыхал, как воздух.

От нежданных чувств пьянея.

Ты томилась в желтом блеске,

Этот плен разрушил я.

Жду тебя. Рассвет не скоро.

Вязнет в храпе этот город.

Безнадежен час, в который

Он восстанет ото сна.

День его темнее ночи,

Беспросветней и жесточе,

Ночь — кошмаров средоточье,

Словно Дантов ад, черна.

Погляди ты, как он рыщет,

Как он корку хлеба ищет,

Вырывает жизнь и пищу

Из чужого рта и рук.

Пусть храпит. Во мраке скрыта

Суть безжалостного быта.

Благо — спит он, как убитый.

Жрец твой — сон — царит вокруг.

Пусть у ног твоих однажды

Стих мой голову положит.

Дай словам спастись от жажды.

Не бросай меня, молю.

Плод фантазии отважной!

Для тебя одной, быть может,

Вел я по дороге каждой

Песнь бездомную мою.

Без тебя тревога мучат,

Жизнь моя — канат над кручей,

Всех созвучий лес дремучий,

Путь Язона за руном.

В отчий край вели исканья,

Здесь в меня швыряют камни.

Чем богат я? Ты дана мне,

Боль и мрак, забытый сном.

Но виденье прочь умчалось,

Тень безлюдья распласталась,

Вновь бездомность и усталость,

Вновь мой спутник — тишина...

Ну куда мне в эту пору?

Где опять приткнусь к забору?

Где та кровля, под которой

Мне ловить касаток она?

Каин, Каин, ты изгнанник,

Осужденный, вечный странник,

Обошедший мир в скитаньях,

Ты куда меня ведешь?..

Каин, Каин, быть нам вместе.

Упадем лавиной мести

На предавших нас бесчестью

Злобных бестий и святош!

Каин, зубы нам о камень

Наточить бы, чтоб клыками

Установленный веками

Грызть неравенства закон!..

Ни ответа, ни привета...

Пустота зевает где-то...

Каин — первый странник света —

Канул в океан времен...

По ущельям улиц снова

Я брожу, ищу укрытья,

Чтоб глаза смежить, как дома,

Чтобы ветра стих задор,

Чтоб затылок мог свинцовый

Хоть на камни приклонить я,

Чтоб залить потоком дремы

Буйной головы костер.

Запер двери ад наживы,

Ставни спят, заборов колья.

И фонарь мигнуть не хочет:

«Заходи, приятель, в дом...»

Усмехнется город криво:

«Прочь, исчадье алкоголя!

Над тобой гробница ночи —

Твой приют, забытый сном!..»

1931

Перевод А. Ревча

ЗЕМЛЯ ХАНААНСКАЯ[4]

(Из поэмы)

Ночь вычеркнула звезды.

Глух и одинок

Шакала терпкий вой под ливнем черно-бурым.

В каскады грузных туч, как восковой челнок,

Ныряет месяц, обгоняя бурю.

Вгрызаясь в хрупкий сон, встревоженная мышь

Снует по шалашу комочком неприметным.

В прогнившем фонаре шуршит луча камыш,

И ве-е-етер прогудной пронзен октавой медной.

Ты возвратилась вновь, осенняя пора!

Да здравствуют твои торжественные тучи,

Дарящие сердцам прохладные ветра

И влажную тоску твоих дождей летучих.

Удушливость песков напала на меня.

(О, дымная земля, гаси свои горнила!)

Я. очень рад тебе, рад, как рожденью дня.

Я жизнь свою волок из адского огня,

Как сука, что щенка в пожаре сохранила.

Когда я тень твою почую над тюрьмой,

Когда в мое окно дождя ударят руки,

Тебе навстречу рвусь, готов нести с тобой

Грома, как топоры, и радуги, как луки.

В лесах твоих дождей, как в древние поры,

Стволы дождя летят, как звонкие поленья.

Затачивай свои стальные топоры!

Да сгинут навсегда все стройные миры,

Да здравствует вовек природы исступленье!

Мне тесно быть в себе, а родина мала:

Восстали на мои студеные истоки

Всей Библии жара, всей Библии хула,

А на мои грехи — все древние пророки

Но, бунтовщик, о ней не позабыть тебе,

Она стоит, как тень, она велит упрямо,

Презрев твои уста, зовущие к борьбе,

И с губ твоих сорвав хваленье Валаама[5].

Коли ее ножом, стрелой сули ей смерть —

Недвижна и крепка, как адская обитель,

Обетованный край и проклятая твердь,

И в ненависти я не враг твой, а строитель!

Текут и дым и кровь! Избранница пустынь!

Иду — твой новый сын — из северных селений

Спеть песнь о красных снах, — иду, твой новый сын,

Нездешним, не твоим помазанный елеем.

Пусть ты еще глуха (внемли мне, о, внемли!),

Пусть голос мой тебе покуда ненавистен.

Свободу я пою народа и земли

И отвергаю мерзость низких истин!

* * *

Здесь тропы кличут мне: ступай!

Целуют топи лихорадкой.

И здесь обнажены сердца,

Как будто сабли перед схваткой.

И ты батрачишь от зари.

Печаль за радостью плетется.

Меж двух племен несу судьбу

Походкою канатоходца.

Не ты здесь провела черту

С девизом «разделяй и властвуй», —

Ты хочешь затянуть петлю

На горле нечисти клыкастой.

Затянется петля!

В тот миг

Свой приговор свершит над нами!

Измученная, плачешь ты

Над убиенными сынами.

Охрипла каждая тропа!

— Что натворила ты, Аврора!

И зависть братьев тяжела,

Черна геенна их раздора.

* * *

Из глины слеплена упрямая земля.

Твою я осень встретил на пороге.

И одиночество клонилось у дороги,

Где ветер дул, болтая и пыля.

Ты хороша и в дни дождей горючих,

Где блещет молнии набедренный кинжал.

На тронах месяцев твоих — ряды колючек,

Нацеленных для истязанья жал.

Избитый край, колючий, как репей!

Как сможет твой язык таинственный и новый

Ужиться с материнским говором степей

И с языком берез, морозов и дубровы?

Волною перемен разбита жизнь моя.

Я родиною звал совсем иную землю.

И до |тебя я встал со дна небытия,

Перо или резец с достоинством приемля.

Злопамятная, гордая! Мой стих

Наполнит кровью склеротические вены.

Тебе, земля, отдам последний дых, —

Моя душа не ведает измены.

Но благости я не смогу достичь,

Тебе моя суровость не по нраву.

Секи меня — я узнаю твой бич!

Ну что же, мой кулак работает на славу!..

* * *

Твои пути велят мне: стой!

Инстинкт велит клониться долу.

Но вы мне братья: ты простой

Сын Палестины, сын Сидона[6].

И пусть пути кричат мне стой,

Я не могу клониться долу.

Мы пели вместе по ночам

И на заре твой сон хранили.

Плечом к плечу по кирпичам

Мы складывали песнь о мире.

Мы пели вместе по ночам

И на заре твой сон хранили.

И кто вражду в нас растравил?

И братья мы не по крови ли —

Ты, Исаак, ты, Исмаил[7],

Что землю потом здесь поили?

И кто вражду в нас растравил?

И братья мы не по крови ли?

Нас голод мучил, ветер сек.

Но мы — в боренье неустанном.

Сошлися Запад и Восток

Здесь, в этом Негеве[8] песчаном.

Нас голод мучил, ветер сек,

Но мы в боренье неустанном.

Ты по строительным лесам

Взбегаешь, быстрая, живая.

Земля грядущего, я сам

Тебя отчизной называю.

Ты по строительным лесам

Взбегаешь, быстрая, живая.

Тебя провижу я в цвету,

В расцвете дружбы и богатства:

Осуществленную мечту —

Народов равенство и братство.

Тебя провижу я в цвету,

В расцвете дружбы и богатства.

* * *

В твою я бронзу, осень, колочу!

Исходит ветер песнью нелюдскою.

Ночь жаждет гибели, надобно палачу.

Ты придержи пока зарю рукою.

Я должен этой родине сказать,

Что если даже с нею не полажу,

Я буду также биться и дерзать

И должен за нее стоять на страже.

А если будет так, что слягу под

Одной из скал, совсем теряя силу,

Я памятник из камня всех свобод

Себе воздвигну над могилой.

И пусть запечатлеется навек

Начертанное коротко и строго:

«Жил в Ханаане тихий человек,

Однажды ночью поразивший бога,

За то что бог застлал ему дорогу».

1931

Перевод Д. Самойлова