Изгнанники. Судьбы книг в мире капитала

Александр Сабов «ФАРЕНГЕЙТ» ПРОТИВ ПОДЖИГАТЕЛЕЙ

След, по которому я шел, оказался запутанным. Где надлежало быть Ассоциации в защиту книжных магазинов, там располагался... храм. О господи, да никак это к тебе в гости занесло меня ни свет ни заря? В глубине двора, меж церковных построек, мелькнула красная сутана. Я бросился догонять. Кюре! В домашнем халате помидорного цвета, в тапочках на босу ногу.

— Ассоциация «Фаренгейт»? — переспросил кюре, кутаясь в сутану-халат. — Нет, это не здесь. Вам надо пройти на улицу Бланш Мэзон^ в книжный магазин «Жонас». Отсюда минут десять ходу...

— Но почему же адрес... — начал я.

— Да, ассоциация пользуется почтовым адресом нашего храма. Почему? Поймете на месте...

Магазин был еще закрыт.

Я прогулялся туда-сюда, невольно отмечая про себя, насколько здесь, в восточном Париже, меньше реклам, глуше городские краски. В архитектурные ансамбли с регулярностью припева врываются скучные заборы и длинные, без окон, стены. Здесь живет рабочий люд. Много иммигрантов. А на дверях запертого пока книжного магазинчика — мозаика объявлений: серьезная молодая девица готова сидеть вечерами с ребенком из приличного семейства; студенты университета готовы поработать где угодно и кем угодно, только свистни; кто-то предлагает обучать таким и этаким языкам — плата поурочно; продают попугая, покупают дрозда; ищут редкую книгу, попутчиков в дальнюю поездку...

Жизнь в Париже рассредоточена по коммунам. Это малейшая — меньше не бывает — административная клеточка со всем набором коммунальных заведений и служб. Свой управсовет, свои школы, булочные, рынок, церковь и т. д., включая и книжный магазин, иногда не один. Роль таких вот коммунальных книжных магазинчиков, не блещущих неоном и с виду невзрачных, очень велика, ибо привычных для нас с вами общедоступных библиотек здесь, по существу, нет.

Мой кофе допит. Расплачиваясь, спрашиваю бармена:

— Давно ли напротив вас располагается магазин «Жонас»?

— Нет, мосье, это мое кафе расположено напротив «Жонаса»! — парирует бармен. — В прошлом году мы справили его юбилей: четверть века! А два года назад, между прочим, «Жонас» победил на конкурсе книжных витрин Парижа, который проводило издательство «Вюибер». В награду владельцы магазина, супруги Броскевичи, и оба их продавца, Брижит и Лео, должны были на три дня съездить в Нью-Йорк...

— И не поехали?

— Произошло нечто ужасное, мосье. В то утро, когда чиновник принес в «Жонас» четыре путевки для путешествия, на месте книжного магазина он обнаружил одни дымящиеся угли! Полночи мы всей коммуной тушили пожар...

Вы, конечно, знаете нормальную температуру человеческого тела по шкале Цельсия. Ну, а по шкале Фаренгейта? Справочник точных сведений «Гиннес» отвечает: 98,4°. Известие о поджоге магазина бросило Анри Броскевича в такой жар, что состояние своего духа по Фаренгейту он обозначил отметкой 451 (именно при такой температуре горит бумага)...

Французская Ассоциация в защиту книжных магазинов избрала себе имя «Фаренгейт». Это организация книгопротивопожарная. Зачем она понадобилась?

Лишь в 1981—1986 гг. в стране взорвано 35 книжных магазинов. Если считать также издательства и типографии, счет жертв перевалит за полторы сотни. Список, который подготовила ассоциация «Фаренгейт», читать тревожно и страшно. Парижский магазин «Глоб». Магазин арабской книги, палестинские магазины... Парижский магазин издательства «Масперо» недавно взорвали в 43-й раз. Думаю, что справочник «Гиннес» мог бы зафиксировать эту цифру как абсолютный рекорд войны против книг, развязанной в мирное время. «Масперо» — издательство гошистского направления, потому-то фашисты жалуют его особым вниманием.

Магазин «1984» в том же 13-м районе Парижа, где находится и «Жонас», подожгли немедленно после того, как разошлись участники дискуссии «Психология и фашизм». В данном случае бомбометателей вряд ли привлекла вывеска, списанная буквально с титульной страницы романа Джорджа Оруэлла. Роман «1984», один из первых литературных продуктов «холодной войны» (написан в 1948 году), к указанному на обложке сроку предрекал полный расцвет западных свобод и полный закат свобод в социалистическом мире. Парадокс: 30 с лишним лет спустя, буквально на пороге 1984-го, под вывеской, списанной у Оруэлла, западные книгопродавцы и читатели провели дискуссию явно противоположного толка! За что и поплатились...

В манифестах, которыми, как правило, сопровождаются книжные пожары, бомбометатели тщательно прячут свои имена, зато свое политическое лицо ничуть не маскируют. «Черный эскадрон», «Моральный порядок», ФАНЕ — Федерация национального и европейского действия... Парижу известно, что под этими названиями скрываются неонацистские банды, малочисленные, но опасные. ФАНЕ недавно была запрещена и распущена специальным правительственным декретом. Однако тут же зарегистрировалась под именем... ФНЕ, не сменив даже адреса.

— А вас-то за что? — спросил я мосье Броскевича. — Чем и кому не угодили?

— А у меня, видите ли, до сих пор собираются друзья свободного Алжира, те, кто выступал против ОАС. В помещении магазина у нас что-то вроде клуба. Самая плохая торговля у меня, если хотите знать, по субботам. Зато как раз по субботам больше всего народу... Собираемся когда за чашкой кофе, когда и за стаканчиком вина. Без этого книжный магазин мертв. Тогда уж лучше по почте торговать.

— О чем же вы спорите?

— Ну, о чем могут спорить книжники в таком районе, как наш! Да обо всем на свете, мосье! О работе и о ценах, о политике и разоружении, о войне и мире. Иммигрантов волнуют их права, пенсионеров — новый порядок выдачи пенсий. Конечно, спорим и о книгах, с них-то обычно все разговоры и начинаются. И вот меня уже три раза поджигает какой-то «комитет антимарксистских репрессий».

— Чем же может тут помочь ассоциация, которую вы создали? Что она собой представляет?

— Это общество, которое объединяет книготорговцев и читателей. В ассоциацию записались все — и я, и моя жена, и мои продавцы, и бармен из кафе напротив, и кюре из соседней церкви, и пенсионеры, и молодые люди есть... Мы бьем тревоху. Мы собираем средства для помощи погорельцам. Знаете, когда книжные пожары полыхают особенно часто? Накануне выборов. Вот и меня в первый раз подпалили в марте 1981 года. Потом к власти пришло левое правительство. Я думал: утихнет. Нет, через три месяца подожгли опять, через год — снова. Это уже в третий раз. Сейчас близятся муниципальные выборы, живешь буквально как на углях. Я и гошистов-то, мосье, не люблю, но должен признать, что у них привычки палить книги нет. Это чисто фашистский почерк — сеять террор и страх. И не передать, как я расстроился после первого пожара. Руки совсем опустились. А теперь уже вроде и попривык. Не запугаешь меня — ведь вся коммуна со мной...

— Почему же в объявлениях о «Фаренгейте», которые вы печатаете в газетах, сообщается адрес церкви?

— Да я нисколько не скрываю, что «Фаренгейт» начался с «Жонаса», но все же... свой адрес печатать — это же прямо в огонь лезть. А на храм божий рука у них, надеюсь, не поднимется. Какой-никакой крест на них, я думаю, есть?..

Есть, да и то в виде свастики. Человечество еще не забыло, да и не забудет костров, полыхавших на площадях в годы «третьего рейха». Те костры удалось потушить ценой неисчислимых жертв, принесенных всем человечеством. Но языки пламени все еще вырываются наружу из живучих неонацистских подполий. Впрочем, каких же подполий? Они ведь прячут только свои имена, но отнюдь не лица и не взгляды свои.