Измена, сыск и хеппи-энд

Глава 14. Сложите два и два

Стены здания городской прокуратуры удивляли своей мощью. Вика никогда таких не видела. Подоконники были здесь настолько широкие, что она, даже наклонившись, едва могла коснуться вытянутой рукой оконного стекла. И стекло это было редкой, нетеперешней толщины. В его тяжелой зеленоватой массе кое-где поблескивали стайки мельчайших пузырьков и струились волнистые потоки, как в льющемся меду, отчего тополя за окном выглядели подогнувшими колени. Помещения прокуратуры были темноваты и прохладны неподвижной стылостью застенка. Поначалу Вика решила, что ее знобит от возбуждения. Но вскоре она заметила, что большинство здешних работников, даже одетых в мундиры, носят валенки различных моделей. Те, что были в мундирах, предпочитали валенки, обрезанные на уровне щиколоток. Пролежнев, будучи в обычном костюме, мог позволить себе больше комфорта: как только они с Викой вошли в кабинет, он достал из-под стола классические пимы с отворотами и погрузил в них свои длинные плоские ступни в серых носках.

— Скажите, а что в этом здании было в старину? — не удержалась позже от вопроса Вика.

— Кажется, военно-полевой суд и гауптвахта. Что-то в этом роде, — ответил Пролежнев. — Холод тут собачий. Зимой топят, и можно хоть иногда на батарею ноги положить. Зато когда отопление отключают, как вот теперь, замерзаем на корню. Даже летом в жару поминутно горячий чай пьем. У меня в прошлом году одна свидетельница тут даже воспаление легких подхватила. Дело было в июле, она и додумалась явиться в чем-то пляжном — в маечке какой-то, шортиках. На ногах вьетнамки. Естественно, кончилось все больницей. Вот и вы пальто зря сняли. Конечно, это ваше право, но если пробирать начнет, не стесняйтесь, оденьтесь!

Вика надела пальто, застегнулась на все пуговицы, надвинула на лоб шапочку, чтобы не зябли уши, и приступила к еде. Бутерброды ей, как назло, достались с колбасой, но она до того изголодалась и продрогла, что съела все до крошки, невзирая на сало. Выпила и горячий невкусный чай. Пролежнев в это время тактично смотрел на улицу сквозь волнистые стекла.

— Здесь под нами громаднейшие подвалы, чуть не в два этажа, — пояснил он. — Подвалы полны ледяной воды. Какие-то особые студеные родники бьют там зимой и летом. Говорят, что это ценный памятник природы. Здание это раньше в самой середине Нетской крепости стояло. Осадят, бывало, киргиз-кайсаки крепость, а в подвалах неистощимые запасы отличной питьевой воды. Не глупо придумано? А то, что здесь и гауптвахта помещалась, тоже логично. Принципы гуманности лишь недавно вошли в нашу жизнь.

— Но крепость уже двести лет, как сломали! — вспомнила Вика.

— Это здание сломать не удалось ни тогда, ни позже.

— Так зачем здесь прокуратуру сделали? Даже несолидно: все поголовно ходят в валенках.

— Мы давно просим другое здание, но у нас плохо с финансированием. До нас тут кожно-венерологический диспансер был (в начале перестройки его перевели в бывший детский сад “Улитка”). Представьте, многие больные отсюда переезжать не хотели — в холоде у них их парша не так чесалась. Зато врачи тонны жалоб писали и даже объявляли голодовку: пусть, мол, лучше больные чешутся, чем нам мерзнуть. Наплевали на клятву Гиппократа и переехали в “Улитку”. А мы въехали сюда с Больничной, из бывшей ветеринарной клиники. Там, конечно, тепло было, но здание ветхое, деревянное. Крыша текла, блох в обшивке полно сидело с ветеринарных времен, да и удобства, извините, на улице. Хрен редьки не слаще.

Все эти занимательные сведения Пролежнев сообщил и бутерброды принес лишь после того, как Вика наговорила на магнитофон всю свою историю, начиная с пакостей Пашки и Лариски на складе и кончая появлением сегодня в “Грунде” Дунина с Вовой. Показания свидетельницы Царевой выглядели на редкость нелепо. Вике не верилось, что она за короткое время смогла наделать столько самых несуразных глупостей. Пролежнев утешал ее тем, что стилистически подработанный протокол будет ничуть не хуже прочих в его практике, и, читая его, никто ничему не удивится. Поначалу опытный следователь, конечно, не верил ни единому Викиному слову, тем более, что она не могла сообщить ни теперешнего адреса Пашки, ни отчества Лариски, ни года рождения Гузынина. Лед был сломан, когда Вика подробно описала внешность Духа и трех богатырей. Пролежнев сразу оживился, вскочил и распахнул шкаф, из которого ощутимо пахнуло холодом, как из погреба. В шкафу нашлась зеленая папка, а уж в папке — расплывчатая фотография Викиного киллера. На фотографии у киллера была улыбка слабоумного и выпученные глаза, чего в жизни не наблюдалось.

— Он? — спросил Пролежнев.

Да, это он, — без колебаний ответила Вика. — Его зовут Дух. Только выражение лица у него здесь какое-то странное. Он, наверное, нарочно такую глупую рожу скорчил?

— Скорее всего. Ведь он не глуп — Всяких Владимир Игоревич двадцати пяти лет от роду. Его кличка действительно Дух. Сын ветерана афганской войны. Подозревается в причастности к нескольким тяжким преступлениям.

— А три богатыря?

— Попробуйте опознать их здесь.

Вика стала перебирать предложенную Пролежневым пачку фотографий. От обилия неприятных мужских портретов ее снова пробрала дрожь, невзирая на застегнутое пальто. Она отложила изображения скользкого Дэна и Стасика-Балаганова. Толстяков в пачке было полно, но все они казались Вике на одно лицо. Вот если б она его живьем увидела, то узнала бы мигом и даже без всякого лица, по одним только длиннющим рукам!

— Скоро вам представится такая возможность, — обрадовал ее Пролежнев. — Это члены преступной группировки Очкастого. Опергруппа уже выехала по данному вами адресу на Инернациональную. С минуты на минуту она доставит сюда задержанных, и вы опознаете своего толстого.

Вике до того стало холодно, что она натянула перчатки.

— Опознание? — спросила она. — Это что, вы посадите на скамеечку несколько толстяков, и я должна буду одного выбрать? Я такое видела в кино.

— Что-то в этом роде.

— А он потом возьмет и зарежет меня?

— Ну уж сразу и зарежет. Совсем не обязательно! Не пугайтесь так. Уж если вы на Дунина не побоялись перед телекамерой наброситься, то тут уж чего… Хотя честно, без дураков: вы в самом деле в опасности. В такое дело влезли, что просто удивляюсь, как у вас духу хватило. Вы из “Грунда” и не могли не представлять, какая сила Дунин. Я не знаю даже, что теперь со всем этим делать.

— Дунина посадить, вот и все, — предложила Вика.

— Неужели вы так наивны? Это же Дунин! Вы видели таких людей сидящими?

— Нет. Но лежащими видела. Малиновского, например. Что, они, эти люди, из другого теста сделаны? За Духом опергруппа едет, а Дунину — набор шоколада?

— Ох, вы, похоже, таки не понимаете! Дунин — человек очень влиятельный и богатый. А чего у нас нельзя купить за деньги! Покупаются свидетельские показания, документы, судьи…

— Мясокомбинаты, нефтяные вышки. Убийцы в черных шапочках. Да знаю я все! Но и вы наивны, пусть и следователь по особо важным делам. Разве ваше расследование не находится под личным контролем губернатора?

— Находится, — вздохнул Пролежнев. — Каждый день от нас требуют конкретных результатов…

— А вы суете начальству даму в шляпе? И этого лапотного колбасника Приходько?

— Откуда вы… Что вы этим хотите сказать? — раздраженно спросил Пролежнев, и спустившийся мрак его бровей ясно показал Вике, что больше он ей ни бутербродов не принисет, ни чаю из своего электрического чайника не даст.

— А вот что, — таинственно прищурилась Вика; ей только что в голову пришла очередная шальная мысль. — Губернатор хочет, чтоб вы не байки ему рассказывали про дамские банды, а изобличили настоящего преступника. Это Леонид Михайлович Дунин и никто другой. Значит, губернатор наверняка хочет, чтоб вы посадили Дунина!

— Я никого не сажу. Приговор выносит суд. И вообще вы какую-то ахинею несете, — отмахнулся Пролежнев.

Вику это не смутило.

— Вы не можете не знать — продолжала она, — о губернаторском племяннике, единственном и любимом (собственных детей у губернатора нет и быть не может: он в детстве на школьном дворе упал с баскетбольного щита и все себе отбил). Так вот, этот неповторимый племянник тоже скупает мясокомбинаты!

— С чего вы взяли?

Вика прикусила язык: про падение со щита ей рассказала Елена Ивановна Рычкова, которая училась в одной школе с будущим губернатором и чуть ли, как поняла Вика, не присутствовала при отбитии губернаторского всего. Вике пришлось наивно похлопать ресницами и резко сместить акценты:

— Вы телевизор смотрите? Нет, наверное. Большая занятость, особо важные дела… А я видела передачу про этого племянника. Он как раз купил очередной мясокомбинат, пригласил австрийских специалистов по сосискам налаживать производство, а для работников построил сауну с помощью финских специалистов… Вы меня слушаете? Так вот, сложите теперь два и два.

В серых глазах Пролежнева что-то сначала помутилось, а затем блеснуло — должно быть, два и два. Он, мягко ступая валенками, вышел из кабинета. Неужели побежал докладывать губернатору, какие сплетни ходят о драме на баскетбольной площадке? Ну и пусть, Вик отопрется! Она и так помогает следствию в совершенно неразумных масштабах! Нет, Пролежнев не так глуп, чтоб не понять, на что она намекала. А намекала она на то, что молодой, прогрессивный, гуманный губернатор, меценат, подвижник и лучший друг отечественного производителя никак не захочет порывать и выговаривать злодея Дунина. И другим не позволит. Тем более, что Дунин еще и конкурент любимого племянника. И если Пролежнев…

Пролежнев вернулсяочень быстро и был мрачнее тучи. Он молча уселся за свой стол и включил электрочайник, который сразу сипло фыркнул и стал так шуметь, будто внутри его кто-то отчаянно царапался проволочными коготками.

— Не смею вас больше задерживать, Виктория Сергеевна. Опознание отменяется. Опергруппа вернулась ни с чем — птички с Интернациональной упорхнули. Пусто там.

— Но они были! Я их не придумала! — в отчаянии вскрикнула Вика.

— Знаю. Соседи подтвердили, что четверо мужчин, по приметам похожих на описанных вами…

— Да не похожих, а тех самых!

— …действительно снимали квартиру по указанному адресу. Сегодня днем, около двух, они вышли из квартиры с дорожными сумками и больше не появлялись.

— Я же говорила, чтоб вы быстрее за кассетой бежали!

— При чем тут кассета? Разве есть какая-то связь?

Простите, я не подумала…

— Как обычно, судя по всему. А тем временем Леонид Михайлович Дунин собирается на остров Ивиса, что близ побережья Испании. Заказал на завтра билет. Виза у него еще действительна.

— Ивиса? А, знаю! — оживилась Вика. — У него там жена с водного велосипеда свалилась.

— Ох, если бы ваши обширные познания хоть как-то помогли сформировать базу доказательств!

Вика возмутилась:

— Еще сегодня с утра, без меня, вы ничегошеньки не знали, а теперь знаете все. Или почти все. И еще обижаетесь, что я вам доказательств не додала!

— Не в обидах дело, — задумчиво проговорил Пролежнев, пытаясь повести неподвижной бровью. — Вы чересчур вторглись… Ведь сами не понимаете, что наделали! Выбежали к телекамере, пальцем шевельнули, камушек бросили — и сорвалась лавина, и покатилась. Чем все закончится, неизвестно. Будем ждать. Кто его знает, может, все к лучшему? Все эти ваши богатыри на водных велосипедах всполошились и теперь набросятся друг на друга отношения выяснять. Стало быть, вылезут где-нибудь обязательно, нашумят. Худо-бедно лавину мы пока контролируем. Было бы хуже, если б все случилось само собой, неожиданно, и мы бы совсем ничего не понимали. Поглядим, поглядим…

Он налил чаю себе и Вике.

— И все равно скверно! — вдруг воскликнул он. — Почему бы вам, Виктория Сергеевна, сразу не прийти к нам, не рассказать все давным-давно?

— Вы же объявили свой ужасный розыск. Я с ума сходила со страху, когда всюду натыкалась на физиономию в шляпе и подпись “Особо опасная преступница”. Да и что я могла вам рассказать? Разве что киллера описать. Тогда я еще не знала, что он связан с бандой, а банда — с Дуниным. А вы бы все равно не поверили: ведь целая толпа каких-то кретинов видела меня у Сумасшедшего дома с автоматом. Даже портрет мой состряпали. Кстати, правда ли, что его рисовал известный художник?

Пролежнев кивнул:

— Очень известный — Панарицкий. Народный художник, заслуженный деятель чего-то, чего-то академик. Он живет в Сумасшедшем доме и как раз вышел прогуляться, когда вы бежали.

— Полный бездарь! И академик наверняка липовый, из теперешних самозваных академий, — презрительно заметила Вика.

— Что вы! Академик самый настоящий! Только он пейзажист, мастер лирического плана. Я у него дома был, когда он вас рисовал, и видел тьму его картин на стенах. Там кругом и сплошь березки, березки и небо такое серенькое. Очень симпатично, но среди березок ни души. Может, в портрете он и не силен, но это не умоляет его заслуг.

— Нет, признайтесь: он нарисовал меня отвратительно! И непохоже. Вылитый Чарли Чаплин!

— Не пойму, чего вы так возмущаетесь? Да если б он хорошо и похоже нарисовал, вас бы давно задержали.

— Все равно противно. Я далеко не урод, и если…

В эту минуту в дверь заглянул какой-то мужчина в валенках и сделал в сторону Пролежнева губы трубочкой. Пролежнев поднялся и выслушал в дверях сдавленное бормотание пришедшего. По мере бормотания его лицо заметно тускнело.

— Катится лавина! — сказал он озябшей Вике, когда незнакомец ушел. — Только что на запасных путях железнодорожного вокзала обнаружен труп Владимира Всяких — Духа, вашего киллера.

— И при нем куча денег, полученных за убийство Малиновского? — предположила Вика.

— Ну, что вы! Конечно, денег нет. Сидит он в отцепленном вагоне, как человек рассеянный, а в сумке у него только грязное полотенце и лапша “Доширак”. Удар ножом в сердце. Свои убрали. Не исключено, что кто-то из троих богатырей. Завтра в морге вы должны опознать труп.

Викины замерзшие ноги в сапогах за колено мигом онемели и стояли где-то далеко под столом совсем отдельные и чужие. Зато бутерброды с колбасой содрогнулись внутри организма и двинулись вспять.

— Да не волнуйтесь вы так! — безмятежно сказал Пролежнев. — Это довольно неприятно будет, но недолго. А сегодня я вас больше мучить не буду, только протокол подпишите. Да прочитайте сначала!

Вика водила глазами по строчкам, но никак не могла понять, что и на каком языке там написано. Черный киллер с белым лицом и бледными глазами всплыл в ее памяти таким страшным, будто и тогда, у Сумасшедшего дома, бежал он уже мертвый — бесшумный, ничего не видящий, неуловимый. Вике казалось теперь, что и с пивом из “Эльдорадо” он шел несколько поверх земли, не касаясь земли, не отбрасывая тени и не оставляя следов в вязкой грязи. “Тятя, тятя, в наши сети”…

— Вы что-то сказали? — вскинул голову Пролежнев. — Что-то не так?.. Нет? Ну, тогда подпишите.

Вика дрожащей рукой стала выводить свою фамилию и с ужасом увидела, что получилось совсем не то, что она хотела: под протоколом неизвестно почему вальяжно легли три параллельные прямые с мелким колечком наверху. Это была точь-в-точь подпись таинственного люксмбуржца Иванова! Чтоб хоть как-то поправить дело, Вика воровато пририсовала к люксембуржскому колечку еще одно: пусть хотя бы думают, что это буква “В”.

— Вот и отлично, — похвалил ее Пролежнев. — Можете идти, Царева Виктория Сергеевна. Завтра с утречка и встретимся. Я сам позвоню вашему начальнику, этому… такая фамилия нескромная, греческая… он еще дал мне визитку…

— Смоковнику? Вряд ли ваш звонок поможет. В “Грунде” не любят происшествий такого рода. Теперь меня вышибут. Я бросаю тень на фирму.

— Почему это? Юридических оснований для вашего преследования нет ни малейших. Боритесь! Вы не этого обходительного юноши бояться должны, а тех, у кого не столь хорошие манеры. Вы не могли бы провести сегодняшнюю ночь вне дома?

— На что вы намекаете?

— На то, что люди Очкастого уже сообразили, кто им так подгадил: люди Дунина, конечно, поделились информацией. Бандиты пока понятия не имеют, откуда вам все известно, но меры уже принимают — Духа убрали. Богатыри в бегах. Не исключено, что сейчас они ищут вас. Навести справки в “Грунде” помощникам высокочтимого Дунина несложно — адрес и прочее. Они попытаются разыскать вас, выяснить, на кого вы работаете, и убрать.

Вика умоляюще сложила руки:

— А вы ничего не можете сделать?

— Увы! Ничего похожего на знаменитую американскую программу защиты свидетелей у нас пока не имеется. Денег нет, людей нет. Мы бедны, как церковные мыши. Сидим в валенках над бездной, полной ледяной воды. Возможно, и провалимся туда к чертовой матери в один прекрасный день. Я мог бы, конечно, обратиться в УВД, и они бы вас задержали, помариновали пару дней в обезьяннике, постерегли. Но стоит ли? Местечко не сахар, да и людям Очкастого пробраться туда нетрудно. А главное, у вас ведь есть еще и дочь! Где она сейчас?

— У соседей, я надеюсь, — пролепетала Вика.

— Поскорее идите к соседям, берите ребенка и отправляйтесь ночевать к какой-нибудь неблизкой подруге. Соседям скажите, что фирма одарила вас путевкой в пансионат, и пусть они этому поверят. Завтра утром придете с ребенком ко мне, и мы еще что-нибудь придумаем.

Вика бессмысленно уставилась на черные брови Пролежнева и не могла даже шевельнуться.

— У соседей есть телефон? — поинтересовался следователь.

— Есть.

Они позвонили Шемшуриным и узнали, что Анютка с Кристиной смотрят телевизор. Никто к Шемшуриным пока не приходил, не звонил и Викой не интересовался.

— Бегите туда скорей! — обрадовался Пролежнев. — Если что, держите меня в курсе. У вас ведь сотовый? Звоните. А мне пора на вокзал поглядеть на Всяких. Завтра и вы его, даст Бог, увидите.

С такими радостными напутствием следователя Вика вышла на улицу. Здесь все апрельски сияло. От прикосновения к лицу солнечных лучей, особенно жгучих после ледяного сумрака прокуратуры, Вике в первую минуту стало больно. Она прикрыла глаза, из которых полились прохладные слезы кротовьей слепоты, и почти на ощупь двинулась к стоянке такси. В голове ее звенело и плыли красные и зеленые зыбучие круги. Она корила себя за то, что не спросила, кто такой Очкастый (эта кличка напоминала ей о Гузынине). Сквозь слезы она видела радужную искривленную улицу и расплывчатые фигуры прохожих. Все прохожие казались ей переодетыми бандитами. Они ее ищут, высматривают ее в ее собственном доме?

Дверь квартиры Шемшурных Вике открыла Кристинина бабушка. Лицо бабушки было каким-то странным. Она оглянулась, втянула Вику в прихожую и сообщила свистящим шепотом:

— Он здесь. Уже с полчаса.

Вика сразу стала медленно оседать вдоль стены хватаясь ватными пальцами за одежды Шумшуриных на вешалке.

— Виктория Сергеевна, вам плохо? — свистнула ей в ухо бабушка Шемшуриных и попыталась удержать соседку от падения на ненадежно укрепленное зеркало.

— Где он? — едва смогла выдавить Вика.

— Там, в комнате. Сидит и смотрит по сторонам глазищами. Я ему деревянные кубики дала, они прочные. Пусть мозги развивает!

Вика удивленно отшатнулась от вешалки:

— Кубики?.. Он — это кто?

— Да тот мальчик, что в прошлый раз пепельницу разбил.

— Как он у вас очутился?

— Его привел представительный мужчина в очках и в шляпе. Мужчина сказал, что вы всегда присматриваете за мальчиком, когда бывают какие-толекции.

— Вот негодяй!

Вика произнесла эти слова так громко, что из соседней комнаты высунулась невозмутимая щекастая физиономия Антона и вежливо поздоровалась:

— Добрый день тетя Вика!

— Виктория Сергеевна! И только так!

По правде говоря, добрый день уже клонился к закату. Времени на спасение оставалось мало. Вика начала усиленно соображать и действовать. В ее планы на сегодняшний вечер не входила варка макарон для Антона, однако с Гузыниным так и не удалось созвониться — нынче он читал свои лекции в каком-то отдаленном филиале. Вокруг филиала (Вика по телефону добралась до деканата и узнала подробности) копали траншею и, как водится, перекусили телефонный кабель, так что связи с этим гиблым местом не было никакой. А ведь надо срочно сбыть с рук Антона и выполнить рекомендации Пролежнева — спрятаться в месте, недосягаемом для бандитов. Не оставить ли мальчишку у Шемшуриных? Куда можно податься с двумя детьми? Разве что в канализационный люк, как сделала радистка Кэт. Вика лихорадочно перебрала в уме возможные варианты укрытия. Малозаметных дальних родственников у нее в Нетске не было. Не было вообще никаких. Гузынин до глубокой ночи недосягаем. Подруги… Любка Мюллер давно в Штутгарте, у Жанны невероятно вздорная и негостеприимная мать. Она дуется на Вику с тех еще пор, когда пришлось занимать кавказский парик. Галина разводится с мужем. У них отдельные ключи от разных комнат в единой тесной хрущобе. На кухне каждый день скандалы, драки, и однажды Вику, которая зашла проведать подругу, этот отделившийся муж едва не ошпарил кипятком из мантоварки. Вика так и не поняла, почему муж взбесился, но он стал размахивать мантоваркой, а потом безобразнейше ругался минут сорок. Нет, это все не то!

Вдруг Вику осенило. Ведь у этих двоих несчастных детей есть соответственно отец и мать! Которые преспокойно дышат свежим воздухом и занимаются разнузданным сексом в райских условиях бывшего санатория “Картонажник”. В воображении Вики мгновенно воздвигся главный корпус с грудастыми мозаичными пловчихами и его верхние окна, розово и ослепительно озаренные закатом. И шумят кругом бархатные черные ели, и пахнет смолкой, и можно на полянах найти те прелестные желтые цветы, которые Вика считала подснежниками, а Римма Васильевна из кишечного домика назвала как-то по-другому… Стоит ли думать теперь о любви и Пашке? Ведь если Очкастый и его громилы идут по следу и хотят убить, а она, Вика, стоит в чужой прихожей и не знает, что делать… Она нашептывала себе жалостные слова, но в душе бестрепетно решила разметать любовное гнездышко Пашки. Эпоха секс-туризма сегодня же в “Картонажнике” закончится с появлением двух неприкаянных малюток. Антона тоже надо обязательно отправить к мамочке! Пусть отныне спортсервисовские любовники воспитывают потомство, а Вика отправится ночевать хотя бы к Жанне, сварливая мама, которой все же предпочтительней бесноватого Галкиного мужа. Хорошо, что детишки побудут на свежем воздухе. Ради этого и занятия в школе не грех пропустить, все равно майские праздники на носу. Вот решение всех проблем?

Вика быстро нацарапала записку для Гузынина. Может, ему и понравится вывоз Антона в санаторий — тем лучше! Будет знать, как подбрасывать ребенка малознакомым людям. Бабушка Шемшуриных приняла записку и охотно рассталась с Антоном: этот ребенок проявил слишком жадный интерес ко всевозможным хрупким и бьющимся предметам, украшавшим быт семьи.

— Ничего не могу сказать, мальчик очень спокойный, но пока он у меня сидит, я места себе не нахожу, — призналась бабушка Шемшуриных. — Пепельница, которую он разбил, такая была хорошая, больше тридцати лет стояла. Подсвечник со слонами, хоть и не так давно купленный, тоже отличный был. Про подсвечник мы не сразу и узнали: мальчик ваш его кокнул, когда я отвернулась, да так ловко снова сложил, что поломку мы тогда только заметили, когда стали собираться к Игруновым. Думали, что бы им подарить, и решили этот подсвечник, а он возьми и развались прямо у дочери в руках на девять кусков. Тут Кристинка призналась, что подсвечник мальчик ваш грохнул. И ведь отец его человек такой серьезный, в летах, а ребенок вышел пакостливый. В мать, наверное?

— Точно, в мать! — подтвердила Вика.

— И сколько же этот, в очках, вам за мальчика платит? И как? За час или сразу за вечер? Говорят, это сейчас выгодное дело, особенно женщины с языком хорошо зарабатывают. Конечно, состоятельные люди могут такое себе позволить — гувернантка и присмотрит, и языку английскому тут же выучит, прямо как у Тургенева описано, в “Муму”, кажется.

— Нет, что вы! — замахала руками Вика. — Я не нанималась учить этого мальчика! Так, дружеская услуга…

— Ах, боже мой, понимаю! Его мать, наверное, больна? И что у нее такое?

— Какой-то сдвиг на почве секса.

Бабушка Шемшуриных испуганно вздрогнула и побежала вручить Антону, уже одетому и выдворенному на лестницу, его неизбежный пакет чесночных чипсов.

— Как ты можешь, Антон, есть такую гадость? — поморщилась Вика, тоже выходя на лестничную площадку и направляясь к своей квартире. К ее удивлению, Антон не стал спорить:

— Да, не особенно вкусно. Зато на пакете сбоку бэтмен нарисован — вот видите, здесь, в уголке. Маленький такой, с рожками.

— И стоит из-за этих рожек давиться всякой мурой?

— Конечно, стоит, — убежденно ответил Антон. Он повернулся к бабушке Шемшуриных:

— До свидания, Евгения Станиславовна.

— Ты зачем у этой бабушки разные ценные вещи бьешь? — строго спросила Вика юного Гузынина, когда отпирала дверь собственной квартиры.

— Я не нарочно! Просто вещи очень скользкие.

— А берешь зачем?

— Мне скучно с девчонками. Они глупые.

— Он сам, мама, такой дурак, — деловито доложила Анютка. — Он даже пишет Е не в ту сторону!

— Когда как. Бывает, и в ту. А я у тебя видел в тетради настоящую двойку.

— Двойку? По математике? — с угрозой спросила Вика. Анютка запрыгала и заверещала, гоняя эхо по гулкому лестничному колодцу:

— Мамочка! Это за классную! Это не считается! Это в журнал не идет!

— Стыдобушка! — осуждающе вздохнула Вика. — Я-то думала, что у нас все в порядке и решила отвезти тебя в дивное место, на природу. Там лес, подснежники цветут и живет чудесная собачка Джинджер. Теперь не знаю, что делать, стоит ли…

Анютка разревелась душераздирающе и притворно, а Антон весомо объявил:

— У меня двоек нет.

— Ну, что же, раз Антон вполне умный и хороший мальчик, нам можно ехать туда, где цветут подснежники.

Вика была очень довольна своей нравоучительной выдумкой, но Анютка тут же прервала свои вопли и торжествующе сказала:

— Это он хороший? Какой же он хороший? Он у Шемшуриных подсвечник и пепельницу разбил. А сегодня оторвал от торшера шнурок с бобошкой. Торшер теперь не зажигается. А шнурок он в унитаз смыл. Евгения Станиславовна еще про это не знает, не заметила.

Вика долго придумывала, как бы теперь вывернуться, сохранив лицо и не смазав воспитательного смысла ситуации.

— Хорошо! Раз вы оба не слишком хорошие, — наконец сказала она, — то мы все-таки поедем, но совсем в другое место. Не видать вам подснежников, ни собачек. Отправимся в дремучий темный лес. Там полно диких зверей. Они дико воют по ночам. А еще в самой чаще рыщут-свищут разбойники. В таком-то лесу и набираются ума дети, которые получают двойки и обрывают шнурки.

— Сейчас разбойников нет, вам наврали, — спокойно уточнил Антон. — Наверное, там свищут преступные группировки. Такие бывают. И еще есть братки. И еще бандиты.

Вика покачала головой:

— У меня самая точная информация: водятся в этом лесу и волки, и медведи, и даже лешие. А вот преступных группировок в таком глухом-преглухом месте нет и быть не может.