Измена, сыск и хеппи-энд

Глава 6. Компас, фляжка и бинокль.

К шести вечера она была уже на месте. Прогнозы сбылись: похолодало. Лужи замерзли, грязь застыла комьями, несколько колючих созвездий украсили зеленоватое небо. Вика оделась соответственно погоде. Восточные брюнеты могли отдыхать: на ней были спортивные шаровары, драный Пашкин пуховик, висевший огромным мешком, и черная лыжная шапочка с эмблемой Блошиной горки. (Фирменная символика горки была уже разработана — сделаны шапочки, шарфы и кружки с изображением лихо застилизованного — если не знаешь, ни за что не угадаешь, что это! — парящего орла. Кстати, и Блошиную горку по этому случаю предполагалось переименовать в Орлиную). Перчатки Вика тоже не забыла. Теперь ей даже казалось, что она перестаралась с экипировкой — в пуховике было парко, будто грелка лежала за пазухой. Зато Вика получила безупречный облик немного чокнутой спортсменки-энтузиастки неопределенного возраста. Косметику побоку, а носик сам собой порозовел от свежего воздуха. Чучело чучелом!

Вика сделала пару кругов трусцой по садику Сумасшедшего дома, поприседала и вприпрыжку, делая круговые движения руками, поднялась по одному из извилистых маршей лестницы Фонтебло. Ступеньки были очень высокими и неудобными, зато Вика оказалась на уровне второго этажа, у намертво заколоченной задней двери музыкальной школы. Дверь скрывалась под сенью мощной арки. Хорошее это было местечко — темное, никем не посещаемое. К тому же балюстраду лестницы украшали не только массивные репообразованные вазы, но и две скульптуры: с одной стороны стояла сборщица винограда, а с другой — чабан в обществе не менее пухлых баранов, грозно вставших на дыбы. Здесь было где укрыться. Вика выбрала более внушительную группу с баранами. Филиал “Спортсервиса” лежал прямо перед ней, и окна просматривались отлично. Если сюда не забредет какой-нибудь пес вроде вчерашнего мастиффа, она устроится не без комфорта.

Сизый “Сааб” появился довольно скоро. Как и вчера, выпрыгнул из него Пашка с пакетами, и Лариска захохотала по-вчерашнему заливисто Вика не спеша достала из бездонного кармана пуховика театральный бинокль в кожаном футляре — ее собственный — и навела его на резкость. Возвращаться к Сумасшедшему дома Вика еще вчера зареклась. Но вдруг в самом деле на складе понадобилось срочно отобрать теннисные мячики для Блошиной горки, как сообщил ей наутро бледный от недосыта Пашка? А с Лариской все несерьезно, просто трахалки мимоходом? Вика загадала: если эти двое сегодня снова притащатся на склад, она объявит Пашке, что все знает. Пусть он либо бросит шашни с Лариской, либо убирается к черту. Вика не сомневалась, что влекло Пашку к этой растрепе: хорошие Викины манеры и уровень ее интеллекта были довольно утеснительны для спартанца, воспитанного на суровой круглосуточной гребле. Но Пашка ушел из большого спорта целых десять лет назад и имел массу времени и возможностей пообтесаться. Он, казалось Вике, и обтесался, но теперь видно стало, как дорога ему возможность по-простецки кусать зубами палку колбасы, пить шампанское из немытой кружки и бесцеремонно щипать могучей рукой бабью ляжку. Любопытно, что, живя с Викой, Пашка ни разу не пробовал вернуться к подобному гусарству и даже не заикался об этом. Вика из любви к нему, конечно, позволила бы проделывать все эти штуки, когда никто не видит, но она не подозревала о потаенных потребностях мужа. Если дело только в этом, то ничего еще не потеряно. Но если Лариска своей бульдожьей пастью крепко впилась в Пашку, тогда… А вот тогда и посмотрим!

Засветились полузамазанные окошки. Вика увидела в бинокль знакомые ряды ящиков, выдвинулась еще дальше из-за гипсовой бараньей морды и поймала взглядом угол стола с кружками и тарелкой плохо различимых объедков. Отлично!.. О нет, ничего отличного: Пашка с Лариской прямо в куртках застыли рядом с неприбранным столом в долгом поцелуе. Викино сердце сначала сжалось, потом скользнуло куда-то в глубину, будто растаяло. Те двое все никак не могли оторваться друг от друга. Да, это уже не колбаса палками! Это плохо. Очень плохо. И с каждой секундой затяжного поцелуя делалась все хуже — Вике, во всяком случае. Наверное, там, под пыльной лампой, как и вчера, заливается сейчас Хулио Иглесиас, и время летит незаметно, и Лариска — вамперично высасывает, выбирает жадными губами из бедного Пашки румянец, силы и жизнь. Вот она, не отрываясь, одной рукой продолжая держать его за шею, другой наполовину стащила с себя куртку. Мелькнуло что-то ядовито-голубое (она, должно быть, носит только яркие сигнальные цвета). Они оба побрели в обнимку куда-то вправо и в глубину склада, продолжая целоваться. Да не бывает в природе таких долгих поцелуев! Вика сама пошла вправо, натыкалась на толстопузые вазы балюстрады, но не отрывалась от бинокля. Злое ядовитое острие все глубже и глубже входило в нее. Она преследовала этот поцелуй, а он все длился, брел вдоль серых рядов коробок, иногда, как она здесь на вазы, натыкался там на бетонный столб или стену, возвращался к замусоренному столу и снова отходил в невидимую дальнюю полутьму. “Все пропало, все”, — подумала Вика без всяких слез, слабея от ужаса. Она могла бы пережить многое: незамысловатое спанье по пьянке, тайные пирушки, какой-нибудь товарищеский междусобойчик в баньке с девочками. Но этот бесконечный поцелуй, это слепое, как в трансе, самозабвенное блужданье вдоль ящиков ее уничтожило. Она угасала, меркла, но не могла оторваться от бинокля. Она почему-то вспомнила, что переживающие клиническую смерть видят себя со стороны и как бы сверху, как она сейчас видела поцелуй. Непонятно почему, но она решила, что уже умирает. Она совершенно забыла где она. Ничего не было в мире, кроме ее пытки и тех двоих за полузакрашенными зеленой краской стеклами.

Она очнулась только тогда. когда поняла, что падает. “Опять лечу!” — с досадой подумала она, валясь на бок и пытаясь ухватиться за корявый карниз филиала “Спортсервиса”, который она так отчетливо видела в бинокль. Вдруг прямо над ухом у нее кто-то крякнул. Вика отвела наконец бинокль от глаз и сообразила, что оступилась на лестнице, а не рухнула только потому, что на кого-то наткнулась. Рядом с ней действительно высилась на фоне вечернего неба черная мужская фигура. Вика душераздирающе закричала. Голова фигуры от неожиданности вошла в плечи. В бирюзовых сумерках сверкнули и угасли стекла очков. Вика закричала громче прежнего и ударила по голове в очках кулаком. Голова увернулась, но что-то звякнуло о бетонные ступеньки. Вика бросилась бежать по балюстраде к противоположной ее стороне туда, где стоял чабан с баранами.

— О Боже, мой бинокль! — раздался сокрушенный мужской голос со стороны статуи сборщицы винограда. Голос показался Вике очень знакомым. Она оглянулась и увидела голубую от света только что вошедшей луны вчерашнюю губастую физиономию из “Москвича”.

— Это вы? Что вы тут делаете? — не удержалась Вика от вопроса. Губастый тоже пристально вгляделся в нее, но, похоже, не узнал. Он снова стал шарить по ступенькам лестницы, тяжело дыша и хрустя суставами. То, что он тоже был с биноклем, больше всего поразило Вику. Правда, вчера он почему-то не уехал с этого пустыря, но попал-то сюда случайно, из-за нее, Вики. Конечно, он видел ее ужимки и прыжки вокруг замазанных окон, видел, как она прошла через садик на эту балюстраду. Наверное, он потом сам залез сюда, заметил в окошках влюбленную пару и сегодня, вооружившись биноклем, вернулся. Но зачем? Ясно, он ненормальный. Он еще вчера показался Вике каким-то странным: обычно таксисты-леваки словоохотливы до противного, особенно с хорошенькими женщинами, а этот молчал, как рыба. А потом битый час торчал здесь на парковке! Не из-за Вики, это точно. Он притащился в бинокль подсматривать за Пашкой. Черт знает что такое! Конечно, есть и такие полоумные со сдвигом, которые любят подглядывать за голыми женщинами и за парочками. Но те обычно толкутся возле неблагоустроенных сортиров, общественных бань и лесопарковых массивов. Зачем же этот псих просидел вчерашний вечер в машине? Откуда он мог знать, что видно в окна склада?

Вика еще раз выглянула на сумасшедшего из-за вазы. Он, похоже, нашел свой бинокль и теперь пытался рассмотреть в потемках, все ли в порядке. Какая-то железка в бинокле все же звякала. Тем не менее губастый псих снова поднес бинокль к глазам и взялся разглядывать склад “Спортсервиса”.

— Что видно? — поинтересовалась Вика из-за вазы. Сумасшедший вздрогнул и блеснул очками в ее сторону.

— А, вы еще здесь? — ответил он недовольно. — Чего вам от меня надо? Идите, бегайте себе, прыгайте на здоровье.

— Что вы высматриваете? — не унималась Вика. Ей почему-то стало обидно, что губастый пялится на ее мужа. В конце концов это ее личная жизнь, и в ней не место незнакомцам с биноклями. Посторонний к тому же попытался хамить:

Тетя, какое вам дело? Если вы сюда заглянули нужду справить, то не стесняйтесь. Я не смотрю! Могу даже отвернуться.

Вика задохнулась от возмущения.

— Послушайте, — начала она тем ледяным тоном, какой был принят в “Грунде” для коррективного выдворения неугодных вон и навсегда. — Я сейчас вызываю наряд охраны. Вы слишком пристально разглядываете склад коммерческой фирмы. Ясное дело, вы наводчик. На кого работаете? Сейчас разберемся.

Она сделала вид, что достает из кармана сотовый телефон, и очень пожалела, что не прихватила такую полезную вещь. Таскать с собой мобильник она не привыкла? это запрещалось в “Грунде”, где каждая секунда рабочего времени сотрудника принадлежала фирме. А как бы сейчас было кстати напугать звонком этого маньяка! Тому, впрочем, оказалось достаточно и Викиной пантомимы — он вздрогнул, снова выронил бинокль и засуетился на ступеньках.

— Господи, сторожиха! — бормотал он. — Как же я сразу не догадался!

Бинокль губастый незнакомец нашел не сразу, а когда наконец нашел, то прямо на четвереньках стал спешно спускаться по извилистой лестнице к фонтанам. Вика взбежала на балюстраду и торжествующе — звонко крикнула вслед его темной фигуре, которая уже неловко подпрыгивала среди кустов и бордюров Сумасшедшего сада:

— Не спешите так! На пересеченной местности можно ногу вывихнуть! Номер вашего рыжего “Москвича” я все равно уже записала!

В ответ незнакомец тяжело перескочил через довольно высокий кустарник. Но вдруг он встал как вкопанный, а потом нерешительно побрел назад, обходя клумбы и жалобно приговаривая:

— Ну, это же глупо. Зачем вы записали? Я совсем не наводчик!

— Врите больше! Вы целый час в бинокль наблюдали содержимое склада и расположение коробок с товаром, — обличала незнакомца Вика, перегнувшись через перила.

— Какие такие коробки? Мне не нужны коробки, тетя! Я… Это никак не связано со складом. Я на коробки не глядел.

— А на что вы глядели?

— Это мое личное дело!

— Вы вор, и ваше личное дело — что-нибудь украсть. Алло, охрана! — крикнула Вика в ладошку, имитируя телефонную связь.

— Нет! Тетя, не надо! — взвыл губастый, простирая руки к Вике. — Я клянусь вам… Не надо охраны! Это недоразумение. Я вам все сейчас объясню!

— Интересно будет послушать, — недоверчиво согласилась Вика. Незнакомец двинулся было вверх по лестнице. Вика тут же сообразила, что место, где они сейчас находятся, довольно глухое и малоосвещенное. Этому психу с биноклем ничего не стоит ее здесь аккуратно придушить.

— Не приближайтесь ко мне! — предупредила она. — У меня в кармане электрошокер!

Нечего и говорить, что у нее в кармане болтались только ключи, кошелек и шоколадка “Спайс”.

— Но отсюда я просто не могу кричать, — взмолился губастый незнакомец, остановившись на нижней ступеньке. — Это очень личное. Если вы с электрошокером, то позвольте мне хотя бы до середины лестницы подняться, чтоб не орать на всю округу.

— Хорошо. Остановитесь на второй ступеньке сверху. Этого будет достаточно. Выкладывайте! — приказала Вика, угрожающе поигрывая в кармане “Спайсом”. Губастый послушно добрался до указанной ступеньки, уселся на нее и со вздохом привалился к стене. Скульптуры и вазы ярко белели в ее лучах и даже, казалось, фосфорецировали. Каждый гипсовый листок и каждая виноградинка пышных рельефов Сумасшедшего дома были отчетливо видны и отбрасывали резкие тени. От голого клена на стену легла густо-синяя, причудливо-четкая сеть. Сидевший на лестнице наблюдатель любовных пар тоже был ярко озарен луной. Он не внушил Вике особого ужаса. Большие очки и надвинутая на брови шапочка, конечно, придавали ему что-то демоническое, но выражение лица было самое жалкое и печальное.

— Сейчас вы все поймете, — начал он. — Зачем мне ящики? Конечно, моя история довольно странная и вы вправе верить или не верить мне, но клянусь все так и было. Вчера я на своей машине подъехал к фирме, где работает моя жена. Вообще-то я редко там бываю. Я много работаю и дела заканчиваю поздно. Она также после шести ездит по объектам, а домой ее подвозят на служебной машине. Но вчера я освободился пораньше и решил заехать к жене, чтоб узнать, не надо ли чего купить в гастрономе. Я много работаю… Я уже говорил?.. и не всегда есть время уделить внимание любимому человеку. От этого рождается чувство вины. Вам это знакомо?

— Нет, незнакомо! Не тяните резину, — недовольно ответила Вика.

— Так вот, припарковался я, сижу в машине напротив этой фирмы — и вдруг ко мне подходит женщина. Знаете, я таких красивых никогда не видел, поэтому сразу решил, что она проститутка. Из очень дорогих. Только чего занесло ее в такой глухой переулок?

— Как это проститутка была? — спросила Вика, стараясь не выдать своего любопытства.

— Не знаю я. Наверное, все-таки проститутка. Очень уж броская. Сами посудите: бесподобная фигурка, все обтянуто до треска — и как они только в такие брючки втискиваются? На этой брючки были ярко-красные. У меня даже от них зеленые пятна в глазах пошли. Пиджачок с мехом, сумочка — все самое шикарное, а уж что она со своими волосами сделала, и подумать страшно. Совершенно белые волосы и блестят, как стеклянные. Губы красные. Ногти белые в темноте светятся. Я даже струхнул, когда она ко мне в машину лезть стала. У меня с собой всего сотни. А она все лезет и лезет!

“Вот подлец! — подумала Вика. — Я вежливо постучала, а он врет, что я лезла. Явный псих!”

— Наконец, я сообразил, что она не заработать хочет, а наоборот, мне за что-то заплатить. Я открыл, она влезла-таки в машину и стала просить, чтоб я за десятку зеленых поездил с ней за одной машиной. Последил, значит. А почему бы и нет? Раз жена меня не ждет, ей все равно, заезжал я или нет, а тут десятка… И вдруг эта особа со стеклянными волосами показывает мне именно ту машину, какая мою жену домой подвозит. Серый “Сааб”! Тут уж мне и самому интересно стало.

Вика даже верить не хотела в такое совпадение и замерла, как в столбняке. Губастый продолжал:

— Представьте, минуты через три из дверей фирмы выходит моя жена в обнимку с каким-то мордоворотом. Видели бы вы эту тупую, бессмысленную физиономию, эти свиные глазки, эти плечи мясника! Садится моя жена с мордоворотом в служебный “Сааб”. Едут они сюда. Мы за ними. Тут, во дворе, беловолосая выпрыгивает из машины… Хотя, конечно, сначала те двое вышли. Они направились в… Что это за домик? Вы говорите склад? Блондинка за ними — ползает по помойке, собирает всякий утиль, городит пирамиду и карабкается посмотреть в окошко. Разумеется, на своих каблучищах она не удерживается и падает в лужу. У меня в ту минуту очень было тяжело на душе. Моя жена, мордоворот… Странно все это, непостижимо! Но когда блондинка эта шлепнулась, я сидел в машине и хохотал до колик. Воистину, смех сквозь слезы. Это у Сэлинджера, кажется?

— Как ваша фамилия? — зло перебила его Вика.

— Да господи, зачем моя фамилия? Зачем? Вы мне не верите? Думаете, я придумал про проститутку и “Сааб”? Но я же вам толкую: вон в тот амбар вчера вошла моя жена с каким-то зверского вида негодяем. Проститутка его выслеживала. Наверное, он ее сутенер.

— Что вы мелете! — не выдержала Вика.

— Что знаю! Я понял, что мою жену на служебном “Саабе” возит сюда мерзавец со свиными глазками, явно криминального вида. Ясно, что он сутенер. И принуждает мою жену к интимной связи… Но почему, почему? Неужели у нее недостача в фирме, и он ее шантажирует? Бедная Лорочка! У нее всегда ошибки в подсчетах! А эта мразь воспользовалась…

— Как ваша фамилия? — повторила Вика.

— Я понял, сейчас заканчиваю. Сегодня я решил прийти сюда с биноклем и узнать, что он с нею делает.

— И что же? Узнали?

— Да. Принуждает, естественно.

— Какой же вы дурак!

Губастый незнакомец обиделся:

— Да вы сами посмотрите! Возьмите бинокль! Они снова здесь. Может быть, там и коробки какие-то стоят, но, ей-Богу, я на них совсем не глядел. Ни к чему мне коробки. Поэтому, пожалуйста, тетя, никуда обо мне не сообщайте. Вы ведь не на этом складе, а в Сумасшедшем доме работаете? Так что вам за дело до этой истории?

Вика с сожалением посмотрела на голубовато-лунное, несчастное лицо губастого. Лет ему за сорок, наружность неважная, доверчив до слабоумия. Ранняя лысина, поздняя любовь. Поделом ему! Но не ей, Вике, не ей!

— Так вы не узнаете меня, Гузынин? — спросила она строго. Ларискин муж в очередной раз дернулся всем телом. Его толстые губы удивленно расползлись. Вика спустилась к нему с балюстрады, села рядом на ступеньку. Гузынин тускло таращился на нее сквозь толстые стекла своих очков. И он еще острил про свиные глазки!

— Ну, — нетерпеливо потребовала ответа Вика и даже топнула ногой.

— Виноват, — пролепетал Гузынин, — мне трудно при таком скудном освещении… Право, мне неловко, но… Кажется?.. да нет, не может быть!.. А, ну конечно! Да, да, да! Вы работаете в дежурном гастрономе на Фрунзе, да? В винном отделе, да?

Вика чуть не стукнула его кулаком по лбу.

— У вас серьезный дефект зрения, — сказала она, — Называется он в нетрадиционной медицине куриной слепотой. Вы же сами везли меня сюда вчера.

Гузынин отшатнулся. Его лицо исказил ужас. Вика удивилась:

— Что, не узнали?

— Нет! Та была такая красивая, с роскошными волосами, а вы…

— Парик. Косметика. Вы что, свою жену без губной помады ни разу не видели?

— Не смейте касаться даже ее имени! — гневно подпрыгнул Гузынин. Вика тоже вскочила и сунула руки в оттопыренные карманы пуховика.

— Нет, только не это! — застонал Гузынин. Он беспомощно распластался по стене. — Только не доставайте электрошокер! Я совершенно неопасен! Но кто вы? Откуда? Я ничего не понимаю. Что вам от меня нужно?

— Ах, если б мне было что-то нужно от вас! — вздохнула Вика. — И все-таки я вчерашняя ваша блондинка со стеклянными волосами. Я жена человека, который сейчас на том складе.

— Но он сутенер! — с отвращением прошептал Гузынин. — Он из банды!

— Такой же он сутенер, как и вы. Напридумывали всякой чуши! Он менеджер фирмы “Спортсервис”, где ваша жена, кажется трудится кладовщицей. И у них роман.

— Это ложь! Ее принудили! Она просто считает неважно. Даже на калькуляторе.

— Ну, в таком случае их обоих принудили. Вы же все в бинокль видели. Как можно быть таким дураком!

— Это невозможно. Это невозможно, — повторял упрямо Гузынин. — Мы любим друг друга. Мы строим планы на будущее. Мы, например, собрались на днях новый холодильник купить, и уже выбрали “Стинол”…

Он твердил “это невозможно”, но вид у него был потерянный. Чувствовалось, что больше всего он теперь хочет, чтоб весь мир провалился, а особенно Вика и Сумасшедший дом. Вика даже пожалела его, придвинулась поближе.

— Все это возможно, — тихо сказала она. — Никуда не денешься от того, что есть. Но положение, на мой взгляд, поправимое.

— Я видел!.. Впрочем, что я видел? И если, как вы говорите, их принуждают… Ах, извините, что я несу!.. А как же теперь быть? Что мне делать?

— Как вас зовут? — в очередной раз спросила Вика.

Гузынин на этот раз признался:

— Юрий Петрович…

— Отлично. А я Виктория, — представилась Вика по-грундовски, без отчества. — Юрий Петрович! Я считаю, вам надо поговорить со своей женой. Вы человек солидного возраста, умный, доктор наук…

— Кандидат. Откуда вы обо мне знаете?

— Случайно. Это неважно. Так вот, поговорите с ней! Пристыдите. У вас дети есть?

— Сын. Крошечный. Семь лет.

“Ранняя лысина, поздняя любовь”, — повторила про себя с издевкой Вика, а вслух сказала проникновенно:

— Вот видите — сын! Нельзя разрушать семью. У нас тоже дочь. Давайте объединим наши усилия. Надо спасать положение!

Гузынин вдруг сморщился, согнулся, будто у него схватило живот.

— Нет, я не верю. Она не могла! Она любит меня! Нет там никакого романа! Просто они делают переучет на складе, — тупо заладил он, взбираясь и сбегая вниз по лестнице. Вике он стал надоедать.

— Возьмите свой бинокль и сами посмотрите, — в сердцах сказала она. Гузынин послушно поднялся на балюстраду и приставил к глазам бинокль.

— Вот видите! — радостно крикнул он сверху. — Ничего не видно.

— Как это не видно? Не поверила Вика и вырвала бинокль из его рук. — Как это?.. Но… Да это у вас бинокль неисправный! Он только что на лестницу падал. И вообще, где вы такую дрянь раздобыли?

— Мне его подарили в пионерском лагере.

— Господи, что вы там делали? — удивилась Вика.

— Я был ребенком.

— А по вам не скажешь!

— Я был ребенком, — упорствовал Гузынин. — Я участвовал в соревнованиях по ориентированию на местности. И нашел условную цель — какой-то девиз, написанный на бумажке. Его под березой зарыли. А я нашел. И меня наградили набором юного туриста — дали этот бинокль, компас и фляжку.

Он мечтательно вздохнул, будто над ним вдруг зашелестела веселыми висячими ветками та забытая береза, под которой зарыт клад.

— Бинокль дрянной, — ворчливо повторила Вика.

Одна муть в нем видна. Поневоле покажется, что кого-то принуждают.

— Он на лестницу падал, — напомнил Гузынин. — Я и до этого его не раз ронял.

— Так зачем приволокли такой хлам? Вы лучше сюда посмотрите, — сказала Вика и достала свой бинокль.

— Как, и у вас бинокль? Но откуда…

— Не будем вести лишних разговоров. Глядите!

Гузынин пристроил к очкам Викин бинокль и сообщил:

Ну вот, теперь я вижу ящики, о которых вы говорили. Точно, есть ящики! А я все думал, о каких ящиках вы все время спрашиваете?

— Оставьте ящики в покое! Их видите?

— Нет.

Вика выхватила у него бинокль и устремила взгляд на знакомые окошки. Действительно, ящики были видны, зато Пашка с Лариской… Куда они делись? Бутылка, кружки, тарелки стояли теперь иначе, чем тогда, когда Вика наблюдала поцелуй. Значит, выпили, закусили и теперь где-то в глубине и полутьме…

— Да, отсюда не видно. Там, наверное, дальше еще помещение есть, с кроватью, — предположила Вика.

— У вас только сальности на уме. Я знаю: они проводят учет, — обрадовался Гузынин.

— Ночью?

— Да. Если срочно надо, то и ночью приходится работать. Сейчас не социализм. Впрочем, и при социализме бывали авралы. Разве вы не видели в кино или в книжке? — не помню! — как комсомольцы строили железную дорогу именно ночью, под дождем. Или, кажется, снег там шел. Что-то в этом роде…

Вика расхохоталась:

— Ну, конечно, мы застукали на этом складе героев труда! ВЫ что, из фляжки своей хлебнули? Где она, кстати? А компас? Чтоб вы хоть немного ориентировались в происходящем! Вам наставляют рога, а вы восхищаетесь самоотверженностью жены — надо же, она делает это в ночное время, с ущербом для здоровья. Нет, я еще не встречала таких непроходимых тупиц. И как вы свою математику только преподаете? Да еще умудряетесь взятки брать!

— Какие взятки? — захрипел возмущенный Гузынин. — Чего вы ко мне привязались? Втянули в свои грязные делишки, посеяли сомнения в самом дорогом, что у меня есть!

— Ничего я не сеяла, — огрызнулась Вика. — Я наняла вас подвезти меня сюда, а вы содрали десять долларов за десять минут болтанки в вашем драндулете. — И не побрезговали! При ваших-то доходах!

— Какие такие мои доходы? Ничего я не драл, вы сами навязались. Искали бы роскошный лимузин — кто мешал? И вообще, оставьте меня в покое. Мне так тяжело, так нехорошо на душе, а вы скандалите… Это невыносимо. Уйдите!

— Никуда я не пойду, — возвысила голос Вика. — И если уж мне вздумается скандалить, я скандалить буду, не интересуясь состоянием вашей души.

— Да, недаром от вас сбежал муж. У вас голос очень неприятный.

— А ваша жена…

— Не позволю! — закричал Гузынин, заткнул обеими руками уши под шапочкой и, сгорбившись, побежал вниз по лестнице. Вика захохотала ему вслед:

— Эй! Куда вы? Вы здесь бинокль забыли, в который ничего не видно. Как вы без него будете искать бумажки, зарытые под березами, а?

Она снова видела фигуру Гузынина, неуклюже скачущую внизу, через кусты и бордюры. Вдруг, будто соткавшись из темноты, неясное что-то, черное, огромное, молниеносное страшным комом заметалось меж белых статуй. В два прыжка оно настигло убегающего Гузынина и повалило на землю. Раздалось густое жаркое рычание. Вика поднесла к глазам бинокль и увидела: над распростертым навзничь неподвижным Гузыниным навис громадный вчерашний мастифф. Он уперся в грудь жертвы широко расставленными атлетическими лапами и свесил тяжкую, всю в черных складках голову к самым губам и выкаченным глазам несчастного.

— Пусси! Пусси! — дребезжал где-то в потемках немолодой сладкий голос. — Иди к папочке! Где же ты, малыш?