Глава 9. Ее черный человек

Как ни мало походило топорное изображение Чарли Чаплина на Вику, той ночью спать спокойно она не могла. Поминутно просыпалась она среди мучительных и вздорных сновидений, зажигала свет, снова и снова вглядывалась в газетную страницу и обмирала от ужаса. К утру ей стало казаться, что она действительно как две капли воды похожа на разыскиваемую мифическую бандитку. Выход был один: взять в “Грунде” отпуск и потратить день на то, чтобы стать неузнаваемой. Лучше всего перекраситься в явную блондинку (не только Чарли Чаплин был по жизни брюнетом, но и в милицейском описании дамы в шляпе значилось, что она брюнетка). Вика позвонила Гусарову и соврала ему про лопнувшую батарею. Во время этого разговора ее глосс прерывался и мерцал самой подлинной дрожью. Собираясь в салон “Лилит”, Вика решила не надевать своего замечательного, недавно купленного и потому горячо еще любимого черного пальто. Это пальто могли опознать свидетели из тупика Лордкипанидзе. Оделась она в синюю куртку и скромные черные брюки, а голову повязала косынкой в горошек, чтобы уж никакой масти, особенно брюнетистой, нельзя было заподозрить. Нацепив на нос непроглядно-черные очки Ханумы, она наконец осмелилась выйти на улицу. Там сияло безумное апрельское солнце, и никому не было страшно. Викин же страх отпустил только при виде прически ее любимой парикмахерши Люды. Прическа была свершено дивная. Она напоминала зеленовато-бурый ком отзимовавших донных трав с примесью проволоки, рваных веревочек и пластикового лома. Что-то подобное по весне извлекают при чистке прудов зеленое чудесно смотрелось на Люде. Вика узнала, что главная звезда салона Владик готовится сейчас к чемпионату региона и набивает руку на окружающих. Соревнования предполагались на скорость. Прудовый ком из не вполне пропащих Людиных волос Владик сбил всего за полторы минуты!

— К чему вам блонд? — удивилась Люда, мыля Викины волосы, и две крупные жемчужины на пружинках весело качнулись в травянистых дебрях ее шевелюры. — Блонд уже года три, как неактуален. Вот если б у вас был стойкий сценический имидж, тогда бы и подыхать пришлось блондинкой. А так! Теперешний ваш, дымчато-антирацитовый, очень неплох. Вы же летний тип! Может, нейтральный беж попробуем? Блонд вас обеднять будет, вы и так довольно бледненькая. Лучше уж какой-нибудь экстрим вмазать. Например, фосфорический шарлах.

— Господи, какой фосфорический шарлах может быть в “Грунде”? — возразила Вика.

— Ах да, в самом деле! Вам что-нибудь консервативно-элегантное надо, — согласилась Люда. — Старое серебро, пыльный асфальт, керосин, пепел со льдом…

Вика не пожелала ни асфальта, ни керосина, как бы заманчиво это не звучало. С недавних пор она очень хотела сделаться нахальной блондинкой. Теперь это стало жизненно необходимостью. Но в чем-то Люда была права — блондинка из Вики получилась неказистая. Белобрысенькая этакая стервочка с острыми зубками. Даже мышиное что-то в лице появилось. Зато ничего общего с Чарли Чаплином! Это соображение Вику очень взбодрило. Она даже сама стала с интересом прислушиваться к болтовне Люды. Та ловко, вкривь и вкось, укладывала новые Викины бесцветные прядки и жаловалась:

— Кофе некогда хлебнуть! Клиентов тьма. Чего вы хотите — весна. К девчонкам в косметический вон по весне мужик клином попер. Вы не поверите, сколько их там: брови с ресницами подкрашивают, усы и бороды чернят, рожи скрабом чистят.

Вика, когда из сушки шла, мельком заглянула к косметичкам и тоже увидела ряд мужских ботинок. торчащих из-под белоснежных пелен. Лица клиентов были скрыты белыми, розовыми и зеленоватыми масками. Вика решила, что это юноши, измученные угрями.

— Какие юноши! Мужики в соку, — пояснила Люда. — С жиру бесятся. Хотят, чтоб рожи у них были нежней вашей, простите, попы. Зачем?

— Может, у них ориентация?.. — предположила Вика.

— Ничего подобного. Те, что с ориентацией, не в счет. Им сам бог велел. Но и обычные мужики туда же! Целый день у нас иные маринуются — и под паром, и под стягивающей маской, и под вытяжкой из свинокопытника. И знаете, после всего этого они со своими гадкими мордами для меня перестают существовать. Не возбуждают. А вас?

Вика подумала и присоединилась:

— И меня не возбуждают.

С легким сердцем, с улыбкой на губах и с белокурым чубчиком торчком вышла Вика на улицу. Она теперь свободна! Даже про Пашку думать не хотелось. Может, это все не с ней было? Она теперь совсем другая — нежная, беловолосая, с легкой рыжиной в бровях. Такой ее никогда еще не видели. Кто она? Теперь почти никто. Все плохое надо забыть. Правда, она все-таки надела черные очки, но это выглядело вполне естественно — солнце-то слепит! Кажется, даже летом не бывает столько света, блеска и солнечных быстрых зайчиков. А как сладко пахнет весенняя грязь! Уйти бы по ней, куда глаза глядят!

Вика любила бесцельно бродить и думать о своем, но улицы для этого выбирала понаряднее, чем та, на которой располагался салон “Лилит”. Чтоб попасть отсюда хотя бы на Благовещенский проспект, надо было миновать некий жилой квартальчик. Он считался шикарным в древние хрущовские времена, но давно стал почти неприличен своей панельной пятиэтажной серостью. Одни тополя были тут хороши. Они буйно разрослись и теперь шлепали в окна ветвями, тяжелыми от набухших почек. А дома здешние стояли вольно и вразброд. Так непринужденно падает горсть брошенных игральных костей. Не исключено, что задорные очкарики-шестидесятники подобным способом и спланировали этот микрорайон. Из-за беспорядочного скопления домов не было здесь ни улиц, ни уличного движения. И прохожие попадались редко — то мамы с малышней, то старушки с кошелками. Вот где тишина и покой! Вика передумала идти на Благовещенский проспект и присела на скамейку под тополем. Скамейка была зыбкая, всего из двух дощечек, но Вика на них примостилась и подставила лицо солнцу. “До чего хорошо! — подумала она. — Я здесь в самом деле никто, далеко от всех. Никому я не нужна, и никто меня не тронет. Разве это не счастье? И мне никто не нужен. Все, все — оставьте меня в покое!” Дул теплый ветер, по ее лицу прыгала тонкая тень тополиной ветки, рядом визжали воробьи. Дворик, где она сидела — неметенный дворик с гнилой песочницей и бесчисленными стойками для выбивания ковров — показался Вике не очень гадким. Даже пятиэтажки за многие годы настолько поблекли и обносились, что стало чудиться в них что-то природное, что-то от неуклюжих замшелых валунов. Картину портил лишь пристроенный к одному из домов самодельный, с одним окошком, магазинчик. Он был выкрашен в ужасный розовый цвет и имеет на боку надпись “Эльдорадо”, а у входа — урну, перевернутую каким-то злобным посетителем. На улицах Нетска подобных сараев уже не осталось, но в малопосещаемых закоулках, вроде этого, они еще были. Вика собралась с презрением отвернуться и перевести взгляд на отрадное — на тополя, на воробьев, на небо — но тут из дверей “Эльдорадо” выскочил покупатель, держа меж пальцев полдюжины бутылок с пивом. Она еще даже не осознала, что ей знакома эта фигура, а жестокий холод уже смерчем взвихрился у нее в груди, и стало трудно дышать. Парня с пивом ее страх узнал прежде, чем узнали ее глаза и мозги. Нет, этого не может быть! Такой день стоит чудесный, так солнце сияет, воробьи орут, как в раю! А дворик этот совсем-совсем незнакомый! Она случайно сюда попала! Но именно этот парень в черной куртке позавчера бежал на нее из тьмы там, у Сумасшедшего дома.

Вика его узнала. Сразу. Она теперь даже яснее его вспомнила, чем вчера, когда рассказывала о нем Гузынину. Он морщился сейчас от солнца, и не видно было, какие у него страшные светлые глаза — но в темноте она рассмотрела, что светлые. И страшные. И еще косо вырезанные ноздри, и нос этот небольшой, и подбородок чуть вперед. Он! Куртка черная, пожалуй, та же, а вот шапочка сейчас на нем нет. Он оказался блондином. Не крашенным ли?

Вика остолбенело проводила парня взглядом. Черные очки с ее глаз съехали набок, на щеку, рот раскрылся. Парень, быстро и во все стороны оглядываясь, потрусил к первому подъезду ближайшей пятиэтажки. И шаг ведь у него тот же позавчерашний — легкий, рысий! Дверь подъезда хлопнула, парень исчез, а Вика застыла на скамейке, не в силах шевельнуться. Солнце поплыло перед ее глазами бесформенным зеленым пятном. Весеннее тепло слиняло, от земли потянуло ознобной сыростью, и мир закипел отвратительными призраками.

Вика встала со скамейки нескоро. Она добрела до Благовещенского проспекта, приехала домой, полежала на диване, заставила Анютку выучить уроки, но все это она делала только затем, чтобы отделаться от противного сосущего страха, который, как тень, следовал за ней, держался сзади, но не отставал. Страх был пока бессловесный — она боялась даже в мыслях называть то, что она видела и знала. Но тень разрасталась, грозно чернела и уже слилось, ушло в нее все то нежданное и скверное, что с Викой недавно стряслось — и уход Пашки, и белая машина у Сумасшедшего дома, и выстрелы, и черный человек, и ее портрет в газете. Вика чувствовала, что тень эта с каждой минутой наваливается к ней чем-то холодным и норовит сзади подкрасться и схватить. Мысли одна другой невозможнее множились, путались, обгоняли друг друга. Наконец Вика не выдержала этой пытки, быстро оделась, добралась до панельного микрорайона и отыскала двор с тополями и будкой “Эльдорадо”. На деревянных ногах она приблизилась к тому подъезду, куда скрылся парень с пивом, попыталась прочитать номера квартир на двери. Ничего из этого не вышло: какой-то силач скрутил жестянку с номерами в трубочку. Вика отступила на шаг, задумалась, и тут из внезапно распахнувшейся двери на нее выбросился небольшой серый пудель. Пудель неистово прыгал вокруг нее. Ошарашенная Вика почти свалилась на скамейку у подъезда. Пудель продолжал скакать, причем так высоко, что его маленькая морда с неопрятной челкой и бешено сверкающими глазами то и дело мелькала перед Викиным носом. К тому же пудель поднял оглушительный лай пополам с визгом и зубовным стуком.

— Бумка, Бумка! — послышалось издали, из глубин подъезда. Через несколько минут оттуда появилась старушка в драповом пальто и войлочной шляпе. Шляпа эта напоминала кастрюлю, снабженную вуалеткой. Стремясь угодить старушке, Бумка стал лязгать зубами и запрыгал еще выше, чуть ли не над Викиной головой.

— Какой миленький! — сказала Вика. Она знала, что именно так надо реагировать на любую собачью дурость, чтоб не заслужить презрения хозяев. Старушка в кастрюльке сразу заулыбалась:

— Такой прыгун! Такой ласковый! Некоторые, правда, его боятся. Не понимают, что он всего лишь играет.

Подтверждая это, пудель подпрыгнул и оттолкнулся всеми четырьмя лапами от Викиной груди, жарко, влажно и хищно дохнув ей в лицо.

— Очень миленький! — убежденно повторила Вика.

Старушка улыбнулась еще шире, ее щеки округлились яблочками. Она вежливо поинтересовалась:

— Вы ищите кого-то?

— Я нет… Но я слышала, — растянула Вика, на ходу придумывая, что бы такое спросить, — мне говорили. Кажется, у вас в подъезде кто-то квартиру сдает?

— Знаете, нет. К сожалению, никто не сдает. А вы — молодая семья? И с ребеночком? И сколько ребеночку? Восемь лет? Не месяцев, а лет? Ну, тогда у вас больше шансов! Нет, к сожалению, никто… Вы, наверное про Пеньковых слышали, из седьмой квартиры. Те в самом деле съехали. У них мать умерла, бывшая секретарь обкома, и они в ее полнометражную перебрались, а здешнюю свою сдали. Не знаю вот, на сколько. Но я вам не посоветую Пеньковых: на редкость загаженная квартира. Тараканов там несметно. Уж мы с Сазоновыми их травили и травим, а они все ползут и ползут. И особенные какие-то: черные, плоские, громадные — вот такие!

Старушка растопырила морщинистые большой и указательный пальцы и показала странную меру длины пядь.

— Теперь есть могучие средства, — заикнулась было Вика.

— Этих плоских ничего не берет! Ни карандаш, на аэрозоль. ни яйцо с бурой. Вы знаете, я читала в отрывном календаре, что даже на Луне обнаружили тараканов. Должно быть, этих плоских, как у Пеньковых.

— Так сдают все-таки Пеньковы квартиру? — попыталась Вика сбить старушку с ненужной тараканьей темы.

— Нет же, говорю вам. Сдали уже! Мужикам каким-то, очень неприятным. Неясно, где работают: днем ходят, вечером ходят, не здороваются. Крайне несимпатичные. Я вообще не люблю, чтоб рядом мужики жили — неспокойно как-то. Другое дело семейные…

— А сколько их, мужиков? — спросила Вика.

— Трое. Или четверо? Молодые, на одно лицо. Машина у них синяя такая, иномарка, тупорылая, стоит вечно у подъезда. Только вы лучше к ним не суйтесь. Вряд ли вы, молодая семья, перекупить у них квартиру сможете. Денег у них полно, я по иномарке сужу. Да и Пеньковы довольно бессовестные, дерут много. Вот Портновым свое пианино продали за восемьсот рублей (девочке Портновых играть захотелось). Так представьте, в пианино моль клавиши съела!

— Съела клавиши? — изумилась Вика. Оказывается, у Пеньковых еще и моль необыкновенная — жрет дерево и чем там клавиши сверху кроют? целлулоидом? Эта моль, конечно, тоже с Луны.

— Съела она не те клавиши, что снаружи, а внутренние. Они ведь шерстяные, — пояснила старушка. — И вот за такую загаженную квартиру Пеньковы дерут несусветные деньги! Уж лучше и не лезть к ним. Да и мужикам этим тоже, особенно в одиночку, без супруга. Они, наверное, очень крутые — лица чересчур уж неодушевленные. И иномарка синяя… А вы такая хрупкая, миленькая — Бог знает, на что они способны.

— А эти неодушевленные давно тут поселились?

— Да уж недели две. Не советовала бы я вам… Бумка, Бумка!

Бумка, разочарованный пассивностью Вики, некоторое время метался вокруг скамейки, но вдруг кубарем припустил в сторону. Мгновение спустя он уже лаял и скакал вокруг прохожей мужской фигуры, пересекавшей двор. Фигура поначалу опешила, а потом стала размахивать борсеткой и неуклюже лягать дьявольски ловкого и абсолютно неуязвимого Бумку. Некоторое время неравный бой продолжался, но вскоре фигура, ненормативно бранясь, скрылась за углом на позорных трусливых рысях.

— Вот посмотрите, какие у нас еще люди! — вздохнула старушка в кастрюльке. — Начисто лишены культуры!

Домой Вика возвращалась, полная смутной тревоги и внезапно забрезживших планов. У ее подъезда почему-то прогуливался Юрий Петрович Гузынин. За руку он держал толстого мальчика лет семи. Мальчик ел из пакета картофельные чипсы с чесноком. Заметив Вику, Гузынин шагнул было ей навстречу, но тут же наткнулся взглядом на белокурый чубчик. Он замер и стал соображать, она ли это. Когда сомнения рассеялись, он признался:

— Я все никак не могу привыкнуть к вашим метаморфозам! Вот, Антон, это и есть та самая тетя Вика, которую мы так долго ждали… Зачем вы перекрасились? Или опять парик?

— Я перекрасилась для конспирации, чтоб меня не опознали. И не только вы, — хмуро ответила Вика. — А вы здесь?

— Видите ли, у меня через полтора часа начинается лекция на вечернем отделении, а ребенка не с кем оставить. Он один не может в квартире сидеть. К теще обращаться я не хочу, это жуткая баба… Бабушка, конечно, Антон, бабушка, кто же еще! Но жуткая. Жена всегда брала ее на себя, потому что не безразличное для здоровья занятие — общаться с бабушкой. Так вот, некуда деть Антона!

И он приторно улыбнулся. Вика покосилась на него недружелюбно:

— А я-то здесь причем? Где мать ребенка, ваша жена?

— Она с вашим мужем уехала в бывший санаторий “Картонажник”. Это за городом в Дряхлицыне. Там теперь будет гольф-клуб или еще какой-то лупанарий. Клятый “Спортсервис” туда поставляет инвентарь. Наши укатили на несколько дней — оборудование монтировать.

— Видела я этот монтаж, — буркнула Вика. — Однако это совсем не означает, что отныне я буду возиться с вами и вашими проблемами.

— О нет! Не надо возиться! — вскричал Юрий Петрович. — Но если сегодня Антон некоторое время побудет с вами… Вы не представляете, как я был бы признателен вам за такое одолжение! И если что-то понадобится вам, я всегда готов… со своей стороны…

Планы, клубившиеся в Викиной голове, приобрели вдруг молниеносную отчетливость. Пожалуй, без помощника ей теперь не обойтись, а выбор подходящих персон невелик. Вообще нет никакого выбора! Вика критически осмотрела Гузынина с головы до пят и сказала:

— Знаете что?.. Может быть, мне и понадобится ваша помощь. Мальчик, отойди-ка на минутку в сторону!

Толстый Антон Гузынин вопросительно поднял на отца глаза-пуговицы. Юрий Петрович развернул ребенка к детской площадке:

— В самом деле, Антошка, иди поиграй вон в той песочнице! Впрочем, постой: кажется, там котики нагадили. Тогда на качелях покатайся.

— Качели сломаны и вспороты автогеном. Лучше к ним не приближаться, — предупредила Вика. — К чему это сюсюканье? Пусть пойдет и побродит в кустах.

— Я кушать хочу, — возразил Антон. Он послюнил палец, поводил им в пустом пакете из-под чипсов, собрал крошки и неторопливо облизал розовым языком. Юрий Петрович попросил его:

— Иди, куда тетя сказала. Смотри, какие кустики красивые!

Антон недоверчиво покосился на жидкий сухостой вокруг качелей, пострадавших от автогена. Вике надоело уламывать противного мальчишку. Она решительно дернула Гузынина за рукав и оттащила подальше от сына.

— Послушайте, вы заварили эту кашу! Со своей дурацкой дубиной! Значит, и расхлебывать помогите, — начала она жарко. В ее голове уже сложилось нечто неотразимое, неотвязное, стройное, что необходимо побыстрее воплотить. — Я, кажется, придумала, как нам выпутаться!

Юрий Петрович терпеливо моргал, ожидая очередной сумасбродной идеи. Вика заявила:

Вчера вы были почти правы, когда сказали, что надо пойти в милицию и рассказать всю правду. У меня имелось единственное возражение — мне не поверят. Но теперь я знаю, что поверят! Я не только дам словесный портрет настоящего убийцы Малиновского — я сама, лично сдам его властям!

Невозмутимость покинула губастое лицо Юрия Петровича. Он судорожно дернул носом и очками и прислонился к ближайшей стене. Решительные, с золотыми искрами Викины глаза сияли перед ним, и он спросил осторожно:

— Кого-кого вы собрались сдавать властям?

— Ясно кого — киллера! — выпалила Вика.

— Погодите! Вы что, знаете, кто он такой? Имя, фамилию? Вы же и видели-то его только мельком, да еще и в потемках!

— Я видела его, как вас сейчас. И даже ближе, вот так! — Вика почти вплотную подошла к Гузынину. Так близко, что у него даже дыхание перехватило. — Вот как я его видела. И не забуду до самой смерти! Сегодня я его снова встретила, совсем случайно, и узнала в первую же секунду! А вы говорите — потемки.

— Вы его встретили? Но где?

— В одном дворе, неподалеку от моей парикмахерской.

— А он вас узнал?

Вот что Вике совсем не приходило в голову! Она ненадолго умолкла, затем сказала:

— Нет, не думаю. Я была в темных очках и уже блондинкой. Мне этот цвет к лицу?

— Не знаю, я не разбираюсь, — уклончиво ответил Гузынин. — Но я, честно говоря, вас не сразу узнал.

— Ага! То-то. А ведь вы меня давно уже знаете, имели возможность рассмотреть. Он же, киллер, только долю секунды был рядом. Может, он меня вообще не заметил там, у глазной поликлиники. Может, он меня тогда за бревно принял. Мол, споткнулся о бревно, прислоненное к стенке.

— Сомневаюсь. И вы уверены, что сегодня он не узнал вас?

— Абсолютно! Он снова промчался мимо меня своей зверской киллерской походочкой. Зыркнул несколько раз, но не задержался, не ускорил шаг. Я его не заинтересовала.

— А вы? Отвернулись? Убежали?

— А я проследила, куда он направился — в какой дом, в какой подъезд. Теперь я его сдам!

Юрий Петрович расширил за стеклами очков свои небольшие неяркие глаза:

— Вы с ума сошли! Вы ведь безумно рисковали! И, возможно, напрасно. Что, если он в этот подъезд зашел к приятелю на минутку?

— Вы меня совсем за дурочку принимаете, — обиделась Вика. — Я, конечно, позже навела справки, и выяснилось, что в этом подъезде квартиру номер семь снимают подозрительные, неизвестно чем занимающиеся мужики с неодушевленными лицами. Ясно, что это целая банда. Там у них логово, как сказано в каком-то фильме.

— И вы наводили справки в ЖЭКе? — снова изумился Гузынин. Вика потеряла терпение:

— Да ну вас совсем! Вы, наверное, не доцент — вопросы задаете один глупее другого. И вообще, ЖЭКов давно нет. Они иначе как-то называются, но тоже из трех букв. А справки я навела у соседей. Всегда отыщется словоохотливая старушка и все подчистую выложит опытному сыщику. Кино смотрите? Вот мне такая старушка подвернулась. С жутким пуделем.

— И теперь вы пойдете в милицию?

— Нет! Еще рано. Потому-то я и хочу, чтобы вы мне помогли. Я вам дам адрес, и вы в этот двор съездите. Посидите там часика два-три, понаблюдаете, что эти неодушевленные делают, куда ходят, на чем ездят и все такое. В подтверждение моей версии. Вдруг и вправду киллер туда в гости забрел. Приметы его я вам дам, да вы и сами после моего вчерашнего рассказа помнить должны. Потолкаетесь там немного и мне все расскажете, а я, так и быть, посижу с вашим мальчиком. Идет?

Юрий Петрович недовольно поморщился:

— По-моему, все это неразумно. Ну скажите, в качестве кого я буду там, как вы выражаетесь, толкаться?

— О, это я уже обдумала! — успокоила его Вика. — Вы туда поедете на своем “Москвиче”, припаркуетесь возле нужного подъезда и будете якобы копаться в моторе. Должно получиться убедительно: в таких развалюхах, как ваша, обычно капаются часами. Согласны?

Юрий Петрович вскинул руку с часами:

— Господи, я давно опаздываю! Похоже, выбора у меня нет? Ладно, пусть будет по-вашему.

Он еще раз с недоумением посмотрел на Вику:

— Вы все же очень странная. Просто удивительная женщина!

— О вас ничего подобного я, к сожалению, сказать не могу. Если вы меня чем и удивляете, так это своей бестолковостью. Бегите же на свою лекцию, да смотрите, не задерживайтесь слишком. У меня куча дел помимо ваших, — напутствовала его Вика и повернулась к Антону, который все это время простоял в кустах. Оттуда он разглядывал папу и белокурую тетю и пытался уловить, о чем таком интересном они говорят.

— Антон, за мной! — скомандовала Вика. Антон послушно ринулся к ней напрямик сквозь кусты, неистово треща ветками и прижимая к груди пакет из-под чипсов. Вика отметила, что сын, как и отец, не отличается особой сообразительностью. По дороге Вика изъяла Анютку из квартиры Шемшуриных и объяснила, что один мальчик побудет у них немного. Тощенькая Анютка, на целую голову выше и на целый год старше Антона, посмотрела на того очень свысока.

— Срочно ужинать! Антон проголодался, — весело объявила дома Вика. — Хочешь кушать, Антон?

Антон кивнул, Анютка насмешливо фыркнула.

— Котлетку будешь?

— Нет. Я не люблю котлет, — заявил голодный Антон.

— Хорошо, а гречневую кашу?

— Кашу тоже совсем не люблю.

— У нас есть суп. Очень вкусный, с курочкой. Хочешь, я тебе ножку положу?

Антон снова был непреклонен.

— А творожок со сметаной? Чудесный творожок, от которого так хорошо растут дети?

— Творожок тоже не люблю. И запеканку. И борщ.

— А морковку тертую? — от себя вставила Анютка. Она видела, что Вика растерялась, и пришла на помощь. Тертую морковку горячо пропагандировала бабушка Шемшуриных.

— Не надо морковку! Я ее не люблю.

Вика в отчаянии всплеснула руками:

— Что же мне делать? Что ты будешь есть? Хоть что-нибудь ты любишь?

Антон серьезно напряг щеки и сказал:

— Я люблю макароны. И еще чипсы. И газированную воду “Пепси”. И все!

Анютка снова фыркнула, а Вика отправилась ставить на огонь кастрюлю с водой, чтобы варить макароны. Вкусы ребенка странные, но зато накормить его несложно. Будут ему макароны! Настроение у Вики заметно улучшилось. Идея выставить дозорного Гузынина у киллерского подъезда показалась ей блестящей. Только бы убедиться, что седьмая квартира и есть бандитское логово. Все тогда станет не место, и прощайте, неотступные страхи и портрет Чарли Чаплина! Хорошо было бы, конечно, самой Вике поболтаться у нужного подъезда, понаблюдать (Гузынин такой бестолковый!), но она там уже засветилась. Ее наверняка запомнила старушка с пуделем, да и черный человек мог приметить блондинку на скамье под тополем. Нет, как ни хочется, а больше туда возвращаться нельзя!

Зато пришлось возвращаться на следующее утро в “Грунд”. Там у Вики сразу начались мелкие неприятности. Подозрительный Гусаров удивился, почему поломка батареи вызвала такое радикальное изменение цвета Викиных волос. Да и сам цвет не понравился крайне. Клавдия Сидорова заманила Вику в свой кабинет и объявила, что предельно выбеленные волосы — это неприкрытый сексуальный вызов, недопустимый в деловой обстановке. Да и вообще частая смена внешнего облика дезориентирует и угнетает психику как сослуживцев, так и клиентов. Вика должна была поклясться, положив руку на стопку брошюр Смоковника, что впредь ничего над собой не учинит без предварительных консультаций с Клавдией. Сама Клавдия держалась строго, но благожелательно и в своем светлом, неопределимого цвета деловом костюме напоминала нераспустившийся бутон чайной розы. “Неужели ей вправду семьдесят восемь?” — думала Вика, разглядывая ее нежное молодое лицо. С одной стороны, в глазах Клавдии оставалось уже больше мутноватой воды, чем голубизны, а ухоженные руки наглядно выказывали всю причудливую сложность анатомического строения. Но с другой стороны, ее стан был тонок и неопределенно, бесплотно строен, зубы великолепны, волосы густы и тихо золотисты.

— Что, сильно тебя мумия долбила? — с участием спросила Елена Ивановна Вику, когда они позже расположились в курилке под трубой.

— Как обычно. Только впредь краситься в блонд не разрешила.

— Вот гнида, — возмутилась, дыша дымом, Елена Ивановна. — А если тебе надоело носить на голове свои серенькие сиротские волосенки? Нет, ты правильно сделала, что обесцветилась. Стала кукла куклой! Ведь это закон Ньютона: на блондинку (крашенную, конечно; природные белобрысенькие обычно ни рыба, ни мясо) мужики падают с разбегу!

Для наглядности она взъерошила свою собственную беломочальную шевелюру, хотя Вике не был известен ни один мужик, на нее павший. Елена Ивановна, правда, глухо упоминала о каких-то мерзавцах, то бросавших ее в положении, то кидавших в бизнесе, то стянувших у нее кошелек в аптеке. Или все это был один и тот же мерзавец?

— Мужик глуп, как дерево, — обобщила Елена Ивановна. — Ему подавай, что попроще и поярче.

Ты покрасилась в масть. Теперь и он от тебя не уйдет!

— Кто не уйдет? — переспросила Вика, мучительно вспомнив Пашку и ощущая, что ее уши и щеки постыдно горят. Но откуда Елена Ивановна все узнала? Не ведьма же она в самом деле?

— Как кто? Он! Мужик из хрущобы на Интернациональной. Из дома, где сбоку розовый киоск “Эльдорадо”.

Вика от неожиданности часто и сипло задышала.

— Не бойся и не красней, — ободрила ее Елена Ивановна. — Я твоему байдарочнику доносить не собираюсь. Подумаешь, бабе гульнуть захотелось, на сторону сходить. Святое дело!

— Но откуда… — не своим шепотом начала Вика.

— А видела я тебя там вчера. Собственными глазами! В седьмом часу шла в Дом рыбы и вдруг вижу: стоишь ты перед этой хрущобой и какие-то окна глазами ешь. А глаза голодные! Я тебя очень понимаю: муж осточертел, а в “Грунде” в нашем тоска. Разве тут мужики? Савостин разве мужик, весь в соде? Или эти два тарантула в галстуках? Захочется солененького! Я ведь к тебе вчера даже подходить не стала. Зачем человеку мешать? Ясно ведь: отгул ты взяла, в блондинку выкрасилась, в окна заглядываешь! Не без мужика тут. А он, мужик этот с Интернациональной, хоть стоит чего-то в койке?


Загрузка...