Изумрудное пламя

Глава 12

Еще не рассвело. Эмери зябко поежилась, поплотнее укутываясь в одеяло. Ночи здесь были холоднее, чем внизу, и без одеял не обойтись. Укрывшись с головой, Эмери тут же уснула вновь. Она была с Мэйсом, она чувствовала, как он прижимает ее к себе, трава приятно покалывала тело.

– Выходи за меня, – шептал он, – забудь мои слова о том, что я никогда не женюсь. Я люблю тебя, Эмеральда…

Внезапно она услышала выстрелы, сердитые голоса, никак не вязавшиеся с ее сном. Мэйс моментально исчез.

– Проклятый лошадиный вор! Сейчас я поймаю тебя, мелкий индейский ублюдок!

– Индейцы…

Эмеральда беспокойно заерзала, голоса и выстрелы стали громче.

– Сейчас мы его проучим!

Эмеральда поняла, что заснуть не удастся, она села и открыла глаза. Громче всех кричал Оррин. Но слышался и голос Пьера Вандербуша и звонкий голосок двенадцатилетнего Жана. Очевидно, что-то случилось.

Эмери быстро натянула коричневое льняное платье, что лежало рядом, и принялась застегивать его непослушными пальцами. Выбравшись из палатки, она оглянулась вокруг. Лагерь тонул в предрассветной серой дымке, но на востоке уже появилась тонкая розовая полоска. Крики доносились из центральной части лагеря, окруженной повозками.

Эмери подошла поближе. Пьер Вандербуш держал за волосы индейского мальчика. Мальчик был наг до пояса, в одних кожаных штанах. На вид ему было не больше десяти лет. Эмеральде показалось, что это тот самый мальчишка, которого она видела накануне.

Постепенно вокруг Пьера и индейца собиралась разъяренная толпа. Оррин, Рэд и Мэтт Арбутноты, Саул Ригни, Мэйс Бриджмен – все смотрели на мальчика.

При всей его детской хрупкости в нем было что-то от взрослого мужчины, но ноги и руки были тоненькими, совсем детскими.

– Что это за игры, эй ты? Ты что, думал, что я дам тебе безнаказанно увести моего лучшего скакуна? – Пьер, обычно миролюбивый, немилосердно таскал мальчишку за волосы, почти отрывая его от земли.

«Господи, – подумала Эмери, – он же такой, как Тимми!»

– Пьер! – Растолкав мужчин локтями, Эмери пробралась к центру кружка. – Пьер, не смей!

Пьер был всего на год старше Эмеральды и был вежливым молодым человеком, но сейчас он только дико посмотрел на нее.

– Пьер, отпусти ребенка! Ты делаешь ему больно. Нельзя так обращаться с детьми.

У Пьера заходили желваки под скулами.

– Я могу делать с ним все, что захочу! Он же дикарь и вор, не так ли?

– Он ребенок! Пьер, пожалуйста, оставь его, ты вырвешь у него волосы!

Она сделала шаг к ним, но Пьер оттолкнул ее. Она посмотрела на него с тревогой.

– Индейцы – это не люди, как я или ты, – услышала она за собой голос Оррина. – По мне, они ничем не лучше негров. А уж этих выродков я видел достаточно, даже сверх того.

Из отрывочных реплик стало понятно, что этот индейский мальчик был пойман Пьером и Жаном Вандербушами, когда хотел увести из табуна лошадь. Поскольку Оррин был капитаном у переселенцев, индейца и привели к нему. Теперь надо было решить вопрос, отпустить мальчика или наказать как конокрада.

– Слушайте все! – раздался над толпой голос Мэйса. – Вы все знаете, что мы сейчас проезжаем через территорию индейцев. Этот мальчик попытался сделать то, что в их обществе считается проявлением храбрости. Мы не можем его наказать. Рядом могут быть другие индейцы. Я вам не советую что-либо делать с мальчишкой. Поблагодарите судьбу за то, что ему не удалось увести лошадь и отпустите его.

– Отпустить проклятого конокрада восвояси?! – неистовствовал Оррин.

В отличие от тщательно одетого, и совершенно не сонного Мэйса Оррин представлял собой жалкое зрелище: небрежно заправленная рубаха, всклокоченные волосы, небритое лицо. Маргарет подошла к нему в накинутом на плечи пледе.

– Надеюсь, ты не собираешься повесить этого ребенка?

По толпе прокатился рокот.

– Ну… нет… – неохотно сказал Оррин.

– Тогда надо его отпустить. В следующий раз мы выставим более мощную охрану, чтобы предупредить воровство.

– Но это несправедливо, – запротестовал Оррин. – Мальчишка мог украсть жеребца Вандербушей. И кто поручится, что завтра он не приведет сюда своих родичей, чтобы они увели наших лошадей?

– Такое возможно, – согласился Мэйс, – если вы решите расправиться с мальчишкой.

– Ты считаешь, что лучше позволить конокраду вернуться сюда завтра? А как насчет волов? Позволить дикарям зарезать моих волов? А они так и поступят, не сомневайся. И что мы будем делать без волов посреди этой пустыни?

– Я уже сказал, что индейцы могут быть рядом, – повторил Мэйс. – Я советую отпустить мальчишку. – Он держался спокойно, но рука его, как заметила Эмери, нервно ощупывала рукоять ножа.

– Подумаешь, ты нам советуешь! Да кто ты есть, всего лишь проводник, нанятый нами! – крикнул Оррин. – Знай свое место, Мэйс! Мы тебе платим, и не тебе здесь командовать, а нам! А что до индейцев, ты видел, как они вели себя в форте Ларами. Они вообще ни с кем не связывались.

Мэйс скривил губы.

– Я рад, что вы так прозорливы. Что до меня, то я ведь могу и отказаться от этой интересной и захватывающей работы и, заплатив вам неустойку, ускакать отсюда. И что вы будете делать?

– Ты этого не сделаешь, подонок. Мы поймаем тебя и заставим работать и расплатимся с тобой только тогда, когда доберемся до Калифорнии!

Мэйс медленно растянул губы в улыбке.

– Я поступлю, как сочту нужным.

– Не забывай, что я главный в этом караване. – Оррин вытащил из-за пояса пистолет. – Вот этот ствол подскажет тебе, что делать и чего не делать. И я говорю тебе, что сам позабочусь об этом индейском ублюдке. Он получит хороший урок.

На мгновение повисла тишина. Увидев пистолет, индейский мальчик округлил глаза, но не проронил ни звука даже тогда, когда Пьер с силой рванул его за волосы. Рука Мэйса потянулась за ножом.

– Не глупи, Уайлс, – сказал он. – Мы не должны допустить кровопролития. Каждый мужчина, повторяю, каждый, для нас на вес золота, или наши кости сгниют здесь, в прериях. Убери пистолет, Оррин, и отпусти мальчишку.

– Нет, я его не отпущу.

– Хоть он и индеец, Уайлс, он еще и ребенок, и у него, наверное, есть родители. Ты хочешь, чтобы они стали нам мстить?

– Пусть попробуют. – Оррин кивнул Пьеру. – Привяжи его к моей повозке.

Внезапно Маргарет, наблюдавшая за разыгравшейся сценой, рванулась к мужу. Плед сполз с ее плеч.

– Оррин, Оррин, что с тобой! Очнись! Я думала, несчастье с сыном хоть немного смягчит твое сердце! Остановись, не делай того, о чем будешь жалеть всю жизнь, молю тебя!

– Я ни о чем не буду жалеть! Уйди отсюда, Маргарет, и заткни глотку, – огрызнулся Оррин.

Маргарет отступила.

– Пьер, – продолжал Оррин, – я велел тебе привязать мальчишку к моей повозке. Он поедет в Калифорнию с нами, как мой раб!

– Что?! Как твой раб? – Маргарет заплакала. – Оррин, прошу тебя, не делай этого. – Она повернулась к остальным и, словно оправдываясь за мужа, сказала: – Вы знаете, он был надсмотрщиком, и ему всегда хотелось иметь собственных рабов…

– Я имею на него право! Это территория Штатов, разве не так? А здесь всякий имеет право держать рабов. Почему бы мне не взять себе этого маленького симпатичного конокрада? Я буду кормить его как положено. А он будет помогать мне выполнять кое-какую работу. Его родичи, видно, уже и забыли о его существовании. Они решили, что он потерялся или еще что-нибудь в этом роде.

Шум голосов нарастал. Даже Пьер, все еще державший мальчишку за волосы, кричал что-то.

Эмеральда видела, что многие из эмигрантов были согласны с Оррином. Зик Йорк хлопнул Оррина по плечу в знак одобрения. Только Мэйс стоял тихо, с каменным лицом.

Маргарет сжала руку Эмери.

– Это безумие, – тихо сказала она. – Оррин сошел с ума. Эмери, милая, не могу поверить в то, что случилось. Я должна была это предвидеть. Я предчувствовала что-то ужасное…

– Но остальные, конечно же, не допустят этого, – успокоила Эмери.

– Не уверена. Когда Оррин чего-нибудь захочет…

Мужчины сбились вокруг Оррина, громко споря. Наконец Оррин вышел из круга, сжимая в руках пистолет:

– Слушайте все! Я беру этого детеныша своим рабом, и никто меня не остановит. Я буду защищать свою собственность всем ружейным арсеналом, что взял с собой. Спросите у жены. Она вам скажет, хватит ли у меня стволов. Может, кто хочет поспорить со мной? На моей стороне Зик Йорк, Пьер Вандербущ и Пит Арбушот, и этого достаточно. Никто меня не остановит, да я и сам не остановлюсь ни перед чем.

– О Оррин, – застонала Маргарет, но ее никто не слушал.

– Ну, кто против меня?

Однако, похоже, никто не собирался спорить с Оррином, даже Мэйс, пожав плечами, отошел, когда Пьер потащил мальчика к повозке Уайлсов.

Эмеральда побежала за Мэйсом.

– Почему ты ничего не предпринимаешь? – схватив его за рукав, закричала она. – Как ты можешь спокойно оставаться в стороне, когда происходит такое?

Мэйс повернулся к ней. Глаза его потемнели от гнева, рот искривился.

– А что, по-твоему, я могу сделать, Эмери? Убить Оррина, а вместе с ним еще четверых? Только это может его остановить.

– Значит, ты струсил? Или испугался, что тебя тоже могут убить? – язвительно спросила она.

– Нет, я не боюсь смерти.

– Тогда… тогда я перестаю тебя понимать. Это же ненормально! Этот ребенок одного возраста с Тимми. Кража детей – вот что это такое.

– Но законы нашей страны не запрещают иметь рабов, в том числе и детей. Ты выросла на плантации, разве не чернокожая мамми расчесывала твои роскошные кудри и помогала тебе одеваться?

– Да, и ты тоже родом из тех мест, где разрешено рабство, но это ничего не меняет. Оторвать ребенка от семьи, от привычного окружения – разве это не чудовищно?! – Гневные слезы готовы были пролиться из ее глаз.

Мэйс наклонился к ней.

– Не печалься, Эмери. Подожди час-другой, все успокоится, и я поговорю с Оррином с глазу на глаз. Думаю, я сумею убедить его.

– Но Оррин…

– Иди к повозке, Маргарет уже, наверное, ищет тебя. Я обещаю попробовать.

Впереди был долгий и трудный день, начало его не предвещало ничего доброго. Оррин не собирался отступать: мальчишка будет связанным следовать за повозкой, а когда привыкнет к своему положению и они минуют территорию сиу, можно будет приучить его делать кое-какую работу – помогать управлять волами, ходить за водой, Оррин найдет чем его занять.

Они наскоро позавтракали. Оррин пошел проверить, крепка ли веревка и надежно ли привязан мальчишка к заднику повозки.

– Это его больное место, – горестно сказала Маргарет Эмеральде. – Иногда он стегал рабов кнутом, когда фактически бить их было не за что. Был один человек, почти белый, которого Оррин особенно невзлюбил… О, как это было ужасно. Но я думала, что он станет другим в Калифорнии. Я очень надеялась, что он изменится, когда перед глазами не будет чернокожих рабов. Мне казалось, что он такой злой оттого, что мы бедны и не можем позволить себе ничего…

Эмеральда положила на тарелку немного еды и налила только что надоенного молока, чтобы отнести завтрак Тимми. Она не знала, как сообщить ему о случившемся, но Тимми слышал повышенные голоса родителей и все понял. Он лежал на спине на груде одеял. На щеках его горел лихорадочный румянец.

– Как его зовут? – требовательно спросил он.

– Как зовут? – Эмери замешкалась. – Я не знаю, Тимми. Он индеец и не понимает нашего языка.

– Я думаю, он понимает язык жестов. Мэйс рассказывал мне об этом языке. Индейцы не умеют ни читать, ни писать, ни говорить на других языках, но они могут объясняться жестами. Понимаешь? Вот это значит бизон. – Он приложил к голове руки, изобразив рога. А вот это, – он изогнул палец, – месяц.

– Ну тогда ты сможешь поговорить с ним, если Мэйс покажет тебе еще некоторые символы. – Эмеральда взглянула на мальчика. Это была его самая длинная речь за последние дни. – А теперь, Тимми, прошу тебя, выпей молоко. Это самое лучшее молоко, оно от нашей Босси. Попей, ты такой худой.

– Я не хочу молока, я хочу выйти и посмотреть на индейского мальчика.

– Ну, Тимми, я не знаю…

– Ты ведь, наверное, захочешь его нарисовать, Эмери, правда?

– Я… Я не знаю. А ты хочешь, чтобы я его нарисовала?

Эмери не доставала альбом с тех пор, как с Тимми случилось несчастье.

– Эмери, прошу тебя! Я хочу, чтобы ты нарисовала его портрет. Я буду показывать его друзьям, когда мы приедем в Калифорнию. И… Я так хочу выйти посмотреть на него. Ему столько же лет, сколько мне? Он выше меня? У него есть томагавк? А у него есть на голове шляпа из перьев?

Эмеральда вымучила улыбку.

– Нет, он почти наг. У него нет перьев, и он даже немного меньше тебя.

– Меньше? – Тимми удивленно поднял лицо.

– Ну да. Я думаю, ему лет девятью Он… – Эмери осеклась, решив, что Тимми еще слишком мал, чтобы понять, что глаза у его ровесника-индейца, который метался в траве на другом конце прочной веревки, привязанной к их повозке, полны далеко не детской ненависти.

– Я хочу его видеть, Эмери, Пожалуйста. Не могли бы вы с мамой вынести меня из повозки? Хотя бы на минуту-другую. Я хочу на воздух. Думаю, моя нога не очень пострадает. Я закрою глаза и затаю дыхание, а вы будете нести меня очень осторожно, и тогда, может быть, она не будет так болеть.

– Тимми, Тимми, ты действительно этого хочешь?

– Да, – сказал он, – обещаю, что со мной ничего не случится.

Однако, видно, боль была нестерпимой, когда Эмери и Маргарет стали выносить его из повозки, – мальчик побледнел и весь покрылся испариной. Наконец они уложили Тимми на одеяло позади повозки.

– Эй, мальчик! – тихо окликнул его Тимми, превозмогая боль и пристально глядя на пленника.

Маленький индеец взглянул на Тимми, и их глаза встретились.

– Как тебя зовут? Меня – Тимми Уайлс. Это мой отец привязал тебя, но не вини его, он, наверное, скоро тебя отпустит. Ты ведь сможешь найти дорогу домой? Мэйс Бриджмен говорил, что вы умеете ориентироваться по звездам и солнцу, читать следы, как мы читаем книги. Ты ведь меня научишь после того, как моя нога заживет?

Поначалу Тимми говорил запинаясь, но постепенно его речь становилась все более уверенной.

– Знаешь, я хочу, чтобы ты посмотрел рисунки Эмери. Она как-то нарисовала мою лошадку Ветерок, и он получился как настоящий…

Оставив Тимми наедине с молчаливым индейцем, Эмери пошла помогать Маргарет принести воды. Каково же было ее изумление, когда она вернулась и застала индейского мальчика сидящим на корточках возле Тимми. Он чертил на земле большим пальцем нога, так как руки его были связаны.

Тимми радостно посмотрел на них.

– Эмери, мама! Он сказал, что его зовут Перо, что-то вроде этого. Я думаю, что для имени это слово не очень подходит, но что поделаешь…

– Перо, – повторила Эмери, – по-моему, очень хорошее имя. Тимми, тебе пора возвращаться, отец сказал, что мы скоро тронемся в путь.

– О Эмери, мама! Я так хочу поговорить с Пером. Может, он поедет со мной в повозке? Он ведь не тяжелый.

– Нет, Тимми, – ответила Маргарет. – Отец не разрешит. Понимаешь, Перо – раб.

Тимми нахмурился.

– Мне жаль, сынок.

– Но ты не переживай, – вмешалась Эмери, – впереди остановка на обед, и мы снова вынесем тебя из повозки. Если ты согласишься потерпеть…

– Конечно, конечно. – Глаза Тимми затуманились при воспоминании о той боли, которую ему пришлось пережить.

Маргарет и Эмери внесли его в повозку, и он покорно лег.

– Эмери! Как Ветерок? – спросил Тимми еле слышно.

– Прекрасно! Жан и Боб заботятся о нем. Берегут его для тебя.

– Наверное, он забыл меня.

– Он вспомнит, как только увидит тебя.

– Я никогда не смогу кататься на нем, Эмери. Моя нога никогда не поправится.

– Наверняка поправится, – заверила она его, – не сомневайся. Если ты будешь следовать советам Бена, пить молоко…

– Молоко не поможет, не надо мне лгать. Я знаю, Эмери. Мою ногу хотят отрезать, ведь правда?

– Отрезать ногу?! – Эмеральда пришла в ужас оттого, что Тимми знал о такой возможности. – Кто тебе это сказал? Твои родители этого не допустят.

Она не смогла выдержать пристального взгляда Тимми и отвернулась.

– Отрежут. И они согласятся.

– Нет! О Тимми, давай поговорим о чем-нибудь другом. Не думай об этом. Ты поправишься, и Бен так считает.

– Бен лжет. И ты лжешь. – Тимми отвернулся и тупо уставился в стену.

Эмери испугалась мрачной уверенности мальчика.

– Но, Тимми… – начала она.

– Уходи, Эм, уходи. Отец хочет ехать, ты сама сказала, а я хочу побыть один.

Эмери ничего не оставалось, как только выйти из повозки.