Изумрудное пламя

Глава 13

Маленький индеец отказывался идти. Оррин стегнул волов, и повозка тронулась. Мальчик упал в грязь.

Эмери стояла рядом с Сюзанной у заднего колеса. Первые несколько миль девочка обычно шла пешком и, только когда уставала, садилась в повозку. Эмери наклонилась, чтобы завязать Сьюзи капор, когда увидела, что мальчик упал.

– Оррин, – закричала она, забежав вперед. Оррин, в грязной рубахе и мятой шляпе, занес кнут над животными, погоняя их. – Оррин, остановись, мальчик упал!

Повозка с тяжелым скрипом остановилась. Маргарет выглянула из повозки, чтобы посмотреть, что произошло. Мальчик лежал в пыли, подогнув под себя ноги.

– Он оступился, я уверена, что он не нарочно.

Оррин, не обращая внимания на слова Эмери, грубо поднял мальчика на ноги. Весь его правый бок был в грязи и ссадинах, глаза смотрели твердо и непреклонно, словно два обсидиана.

– Проклятое животное, ты будешь смотреть себе под ноги? – Он тряхнул мальчика за смуглые плечи.

Эмеральда выступила вперед:

– Прошу тебя, он всего лишь ребенок. Сейчас все будет хорошо, поверь мне.

– Для его же пользы, – процедил Оррин, занеся кнут над терпеливо ждущими волами.

Повозка дернулась, веревка натянулась, и снова Перо, словно мешок с картофелем, повалился вперед. На этот раз у Эмери не осталось сомнений, что он делает это нарочно.

– Перо. – Она подняла мальчика, отряхивая пыль с длинных темных волос. – Перо, ты не должен так поступать. Ты можешь нанести себе ужасный вред. Ты должен идти, понимаешь.

Мальчик повернулся к ней. Лицо его было непроницаемым. Взглянув на Эмери, он снова упал.

– Перышко, пожалуйста… – Голос ее срывался от напряжения. – Ты не должен так поступать. Тебе надо идти, иначе…

– Какого дьявола? – К ним приближался Оррин с огромным кнутом. Вид его не предвещал ничего хорошего. – Этот гаденыш не хочет идти?!

– Я уверена, он пойдет, надо только убедить его в этом…

– Отойди от него. Думаю, я смогу убедить его. – Оррин занес кнут.

– Нет, пожалуйста…

– Уйди отсюда, Эмеральда. Это мой раб, и я разберусь с ним сам. – Оррин отшвырнул ее, как котенка.

Раздался громкий щелчок, и кнут опустился на спину мальчика… Маленький индеец стоял прямо, устремив взгляд на горизонт. Лицо его окаменело, он готов был принять любую боль, и только вздрагивающая нижняя губа выдавала его. На худенькой спине мальчика вспух рубец.

– Прошу, – выдохнула Эмеральда, – не надо так мучить ребенка. – Она взглянула на Сюзанну, теребящую в руках кукурузную куклу. – На глазах у собственной дочери.

– Какого дьявола ты вмешиваешься, я вовсе не собираюсь убивать его, я только учу.

И он снова поднял кнут и опустил его на голую спину ребенка. Эмеральда кинулась к девочке. Плечи обеих затряслись от плача.

И еще раз кнут опустился на спину мальчика. Оррин тяжело дышал.

– Кажется, довольно. Посмотрим, как ты усвоил урок. Если ты и на этот раз не пойдешь, я исполосую тебя в кровь. Это тебя быстро научит.

Эмеральда с горящими глазами и пересохшим ртом смотрела, как Оррин трогает повозку. Маргарет тоже наблюдала за ним, глаза ее горели от гнева.

В третий раз повозка двинулась, и в третий раз мальчик упал.

Эмеральда вскрикнула.

В тот же миг с непостижимым проворством из повозки выскочила Маргарет с острым ножом в руке и перерезала веревку. Мальчик вздрогнул. Она осторожно сняла веревку с его рук и сунула в карман фартука.

– Словно собаку на поводке, – прошептала она. – Ребенка, как собаку…

Оррин уже стоял перед ней с перекошенным от гнева лицом.

– Какого дьявола… – начал он. Маргарет спокойно взглянула ему в глаза:

– Я перерезала веревку, Оррин. Твой раб поедет в повозке с Тимми. – Она предусмотрительно положила нож в карман, – Ты спросишь: почему? Потому что так велит мне Бог. Бог, ты помнишь о Нем? А теперь иди.

Не взглянув на мужа, Маргарет склонилась над мальчиком:

– Эмери, помоги мне. Мы должны перенести мальчика в повозку и наложить мазь на раны. Они могут воспалиться.

Одинокий Волк, стоял на вершине скалистого утеса и, прищурившись, смотрел на гряду туч на горизонте.

Он верил им, считал их частью той силы, что была в нем. Но основная его сила проявлялась в снах, вещих снах, которые он начал видеть, когда ему было столько же лет, сколько сейчас Перу.

Однажды он пошел в лес один и, оступившись, упал с отвесного склона, сломав себе ногу. Лежа на земле и не в силах отогнать от ран роящихся мух, он увидел свой первый странный сон: стая серебристых волков приближалась к нему, изрыгая огонь. Волки подходили медленно, их становилось все больше и больше, и повсюду, где они ступали, земля чернела и дымилась.

Он мог бы погибнуть, но на следующий день его нашел всадник. Кожа всадника была белой, и ее оттенок отчего-то заставил Одинокого Волка вспомнить свое видение, серебристо-белых волков. Всадник отнес мальчика в тень, дал ему воды и перевязал рану. Он был охотником – так он объяснил ему на языке жестов.

Охотник оставался с мальчиком, пока его отец – Быстрый Конь, не нашел его. Нога зажила, и отец дал ему новое взрослое имя – Одинокий Волк, в память о его видении.

Одинокий Волк – это было хорошее имя. С тех пор видения постоянно посещали его. Он стал одним из самых могущественных и уважаемых шаманов. Он умел врачевать, мог предсказывать будущее. Больше всего он любил одиночество, ведь он был Одиноким Волком, и его сны были ужасными и странными.

То, что он увидел сегодня в облаках, не понравилось ему. Вот уже два дня, как исчез Перо, сын его брата. В этом не было большой беды, но вдова его брата, Встающее Солнце, беспокоилась.

Одинокий Волк смотрел на тучи, его глаза застилал туман, из которого возникло лицо Пера, затем оно задрожало, принимая странные очертания, и наконец среди туч возник контур колеса.

Значит, мальчик в том караване, который он видел два дня назад.

Одинокий Волк нахмурился, вспомнив ту зеленоглазую девушку, которую увидел там. Кожа ее была бледна, а глаза – цвета зеленой травы. Это она постоянно являлась ему в его видениях…

Прошло два дня, но Мэйс не решался освободить мальчика, так как раны его были слишком серьезными для того, чтобы отпустить его одного в прерии.

– Еще несколько дней, Перышко, – шептала Эмеральда, натирая ему спину лечебной мазью. – Когда ты поправишься, мы с Мэйсом освободим тебя, обещаю! О, как бы я хотела, чтобы ты меня понимал.

Колеса монотонно вертелись, час за часом проходило время, одни и те же звуки окружали Эмери: мычание волов, скрежет колес, крик погонщиков, щелканье кнута.

Пыль, поднимаемая стадом и повозками, проникала а пищу, в легкие, оседала на одежде. Те, кто ехал первым, глотали пыли намного меньше тех, кто ехал сзади, поэтому повозки каждый день менялись местами.

От форта Ларами дорога становилась все каменистей. Караван поднялся на плато, представляющее собой бесконечную пустыню, усеянную острыми камнями, испещренную оврагами и балками. Лишь кое-где росли тополя. Повозки раскачивало и трясло. Оси то и дело ломались, их приходилось снова и снова чинить. Постепенно переселенцы стали избавляться от громоздких и ненужных вещей – столов, кресел.

– Мы ведем себя так, будто мир вокруг нас – свалка для наших отбросов, – заметил как-то Мэйс. – Пройдет пятьдесят лет, а наши старые горшки, сковородки и перины будут все еще здесь валяться, сушиться под солнцем и удивлять волков.

Мало кто обратил внимание на предостерегающее замечание Мэйса, для них мир был огромным бесконечным пространством, в котором хватит места и для мусора.

Под тополями протекали красивые, чистые ручейки, и Мэйс предупредил путников об опасности, таящейся в них. Впервые им пришлось столкнуться со щелочными источниками. Уже погибло несколько лошадей, и многие люди страдали от дизентерии. На этот раз болезнь не миновала и Эмеральду, хотя она и считала себя здоровой как лошадь. Гертруда Вандербуш так и не оправилась после болезни, и Труди пришлось взять на себя все бремя забот. Ее лошадка Гольден, напившись из источника, настолько ослабела, что Труди, как и Эмери, теперь шла пешком, Во время дневных остановок Эмери видела, как она собирает хворост для костра, готовит пищу. Папаша Вандербуш старался привлечь внимание мужчин к тому, какая у него работящая дочка и как вкусно она готовит.

Мэйс, как видно, тоже это заметил, и Эмери подозревала, что они продолжают украдкой встречаться. «Я заставлю его позабыть о Труди, – говорила она себе. – Я заставлю его полюбить меня и жениться на мне».

Тимми не становилось лучше. Бен Колт по нескольку раз в день приходил делать мальчику перевязку и приносил свежую мазь для Пера. С каждым визитом Бен все мрачнел. Слово «ампутация» звучало все чаще.

– Ампутация! Почему вы на ней заклинились? – спросила как-то вечером Эмеральда провожая его до повозки.

Воздух был полон обычным лагерным вечерним шумом: треском костра, оживленными разговорами, звуками скрипки.

– Ты все еще живешь в придуманном мире. Спустись на землю и трезво оцени ситуацию, Эмеральда. – Бен пристально посмотрел на неё.

– Я не так наивна, как вам кажется, – ответила она раздраженно. – Но я думаю о будущем мальчика. В таком месте, как Калифорния, нужны сильные, крепкие мужчины…

– О каком будущем ты говоришь, – резко перебил он ее. – У мальчика вообще не будет будущего, если не отнять ногу. Разве ты не видишь, что происходит с ней? С каждым днем ему становится все хуже. У него начинается лихорадка, глупая твоя голова. Вот почему на щеках его появился румянец и блеск в глазах. Начинается гангрена, Эмеральда, а ты мечтаешь о каком-то будущем для этого мальчика!

– Нет, – прошептала она, – вы ошибаетесь, Я уверена в этом. Тимми лучше. Вы видите, сколько времени он проводит с этим индейским мальчуганом. Он постоянно разговаривает с ним. Это его успокаивает и отвлекает. Ему не может быть хуже.

– Нет, ему хуже, и скоро вы все в этом убедитесь, – повторил он.

К вечеру они достигли северного рукава реки Платт. Переправа обещала быть трудной. Мэйс предупредил об этом. Река была слишком глубокой, чтобы переходить ее вброд, так что повозки придется переправлять вплавь, как и животных. Задача предстояла трудная. Надо было заранее смириться с потерей одного-двух волов.

Дрожь пробирала Эмеральду при воспоминании о последней переправе, когда утонул Чарлз Моррис. А сейчас, когда Тимми так ослаб…

Но у них не было выбора. Впереди их ждала Скала Независимости. Мэйс рассказал ей, как серая громада вдруг возникает посреди абсолютно ровной поляны. Вот уже много лет путешественники и охотники выцарапывали на ней свои имена. Мэйс тоже оставил на этой скале свое имя и обещал показать эту метку Эмеральде, когда они будут проезжать мимо.

Вечером они разбили лагерь у реки, планируя с утра начать переправу. Уайт Тетчер достал колоду карт, и некоторые из мужчин сели играть. Их голоса далеко разносились в вечерней тиши.

На рассвете, когда громадный красный диск солнца показался на горизонте, обнаружилась пропажа индейского пленника.

Перо спал под повозкой, руки его были привязаны к оси повозки. Оррин собственноручно проверял веревку. И сейчас он первый заметил пропажу мальчика. Его вопль заставил полусонную Эмери выскочить из палатки.

На ходу застегивая платье, она недоуменно смотрела на Оррина.

– Где он? – рычал Оррин. – Кто отпустил моего раба?! Кто перерезал веревку?! – кричал он, потрясая ее обрывком.

– Оррин, что случилось? – Маргарет, заспанная, показалась из палатки.

Сюзанна вылезла из повозки, протирая глаза. Все смотрели на Оррина полусонными глазами.

– Я сказал, что негодяй сбежал!

– Когда я ложилась спать, он был на месте, – сказала Эмери. – Я знаю это, потому что принесла ему одеяло. Он замерз.

В душе она ликовала. Сейчас мальчик, должно быть, уже далеко, возможно, дома.

– Этот ублюдок только и ждал, когда ему перережут веревки, – злился Оррин. – Он знал, что мы собираемся переправляться через реку и назад ему не вернуться, если только вплавь… Вот он и… Интересно, кто помог ему это сделать?

Оррин прошелся вдоль повозки, разгребая каждый дюйм пыльной земли носком сапога.

– Никто из вас не одобрял того, что я взял раба, – сказал он почти про себя, – никто. Я видел, что вы смотрели на меня как на последнюю тварь.

– Конечно, я тебя не одобряла, – согласилась Маргарет. – Но я не…

– Говорят, из индейцев получаются хорошие, смышленые рабы, – продолжал Оррин, будто и не слышал ее. – Но вы в это не верили, эй, вы, кому говорю?! Даже Тимми… – Оррин остановился и что-то поднял. – Если это не пуговица от рубашки Тимми, то я обезьянья задница.

Тимми! Эмеральда и Маргарет переглянулись, вспоминая, как много времени мальчики проводили вместе.

– Нет, Оррин… – начала Маргарет.

– Оставьте меня, вы, женщины. Я потерял своего раба, и я знаю, что мне делать. Я знаю, кто меня предал.

– Но Тиммй не мог этого сделать. Он очень слаб, Оррин, и ты знаешь это. Любое движение доставляет ему боль.

– Наверное, не так уж больно ему было, когда он просунул в щель нож для индейца, не так ли?

В наказание он несколько раз ударил мальчика по кистям рукояткой кнута.