Изумрудное пламя

Глава 36

Они похоронили Мартина при свете масляной лампы. Решено было оставить тело здесь, у горячих ключей, так как везти дальше не имело смысла. Здесь он по крайней мере будет лежать у памятного места, а не посреди пустыни прямо у караванного маршрута.

Эмеральда стояла вместе с остальными. Темное небо над их головами подсвечивала желто-белая луна. Ноги ее дрожали от усталости, а мысли перескакивали от одного к другому.

Повернись все иначе, попади Мартину нужная карта, и он мог бы стать ее мужем. И вот теперь он умер. Будет ли ему одиноко здесь, когда они уйдут, оставив его в компании пауков и ящериц? Или, может быть, другой караван, заметив крест, сделает короткую остановку и помянет душу покойного?

Голос папаши Вандербуша дрожал, когда он читал какой-то отрывок из черной Библии его жены Гертруды. Странно, но никто не попросил Билла Колфакса отслужить заупокойную. Эмеральда не могла бы точно ответить почему. Возможно потому, что всем было стыдно за свадебный фарс, куда они ее втянули. Все стояли, опустив глаза в землю, сухую и безжизненную.

Марта Ригни стояла неестественно прямо, словно изваяние, сложив руки на животе, с опухшими глазами. Саул стоял рядом с женой. Усталость и горе заострили черты его лица, и оно казалось вырезанным из дерева. Тринадцатилетний Боб Ригни смотрел на завернутое в одеяло тело брата так, будто готов был кого-то ударить.

Труди всхлипывала. Позади всех стоял Мэйс, но он смотрел не на тело, а на звезды, будто видел там, в вышине, нечто такое, чего не могли видеть остальные.

После молитвы папаша Вандербуш и несколько добровольцев принялись собирать камни, чтобы засыпать тело: земля была такой твердой, что закопать его было невозможно. Саул сколотил грубый крест из дощечек, а Боб выцарапал на нем скупую надпись: «Мартин Ригни, восемнадцать лет, умер здесь».

Послышался стук камней, ударяющихся друг о друга или, что еще ужаснее, о что-то мягкое. Труди закричала, но Марта осталась стоять неподвижно, сухими глазами глядя на то, как камни покрывают тело сына.

Бен взял Эмеральду за руку.

– Пойдем, – сказал он, – нам надо идти.

– Я… Я не могу уйти. Я должна побыть одна, пожалуйста! – Она оттолкнула его руку.

– Эмеральда!

Но она, приподняв юбку, устремилась в темноту, из светового круга лампы, прочь от всех остальных, от повозок.

Она остановилась, задохнувшись от бега, и упала на колени. Слезы полились как-то сразу, рыдания сдавливали горло.

Чарлз, Маргарет, Оррин… теперь Мартин, все, все…

Услышав шаги, Эмери напряглась.

– Эмеральда?

– Мэйс! – Она вскочила на ноги.

Он подошел к ней, зажав в руке шляпу. Глаза его и зубы блестели в неверном лунном свете.

– Что ты делаешь, скажи, ради Бога, ненормальная! Ты что, хочешь потеряться в этой пустыне? Разве ты не знаешь, что мы уходим?

Он схватил ее за руку и гневно рванул. Она уперлась ногами в землю, сопротивляясь.

– Да, конечно, – закричала она, – забросали Мартина камнями за пять минут, и снова в путь?! Оставили его лежать на земле, как те… как те обглоданные скелеты, которые мы видели на пути!

– Эмеральда, милая, пойми, что нам по-другому нельзя. Ты хочешь, чтобы мы все погибли? Чтобы некому было даже прочитать молитву над нашими телами?

– Нет, я… – Эмеральда почувствовала, как подступает к горлу горячий ком желчи.

Она рванулась от Мэйса. И тут ее начало рвать.

Он поддерживал ее, не давая упасть. Наконец она выпрямилась. Ее пошатывало, ей хотелось плакать от унижения. Мэйс все еще придерживал ее, и она чувствовала, что, если он отпустит ее, она упадет прямо на землю.

– Все в порядке, моя хорошая?

– Я… думаю, что да.

– Тогда возьми вот это и вытри губы. Он не слишком чистый, но лучше, чем ничего. – Мэйс достал из кармана большой шейный платок, которым часто закрывал рот и нос, защищая легкие от пыли. – Вытри, – приказал он.

Она повиновалась. Платок пах пустыней и Мэйсом.

– Благодарю тебя, – прошептала она.

– Вот так лучше, а сейчас пора возвращаться. Твой муж уже, наверное, ищет тебя.

– Мой муж.

– Да. Ты, кажется, забыла о нем? – Мэйс горько рассмеялся и повел ее к повозкам.

И они продолжили путь. Эмери по-прежнему шла рядом с Босси, чтобы не выпускать корову из вида. Казалось, что остановки у горячих источников вовсе не было, не было и смерти Мартина, не было Мэйса, обнимающего ее… Между тем Босси все слабела и слабела.

Эмеральде казалось, что ноги ее больше ей не принадлежат. Они перестали ей повиноваться. В любую минуту она могла упасть прямо на камни, прямо на скелет погибшего вола, на песчаную дюну. Но если она упадет, то подняться больше не сможет. Надо идти, надо идти, тупо повторяла она себе.

– Эмеральда, не смей падать! – закричал Бен, пригрозив ей плетью, будто она была одним из ослабевших волов.

Она посмотрела на него, слишком измученная, чтобы отвечать.

– Я сказал, иди! Нечего падать на меня! И в повозке ты не поедешь, как бы ты ни устала.

– Я не прошу везти меня в повозке.

– Можешь и не пытаться.

Бен снова поднял плеть. В лунном свете Эмери видела кровь на спинах волов.

– У них спины кровоточат, – прошептала она пересохшими губами.

– Ничем не могу помочь. Мы должны идти. И они это знают, как и я. Если тебе претит это зрелище, можешь не смотреть.

– Ладно.

Эмери больше не чувствовала себя человеком. Тупо, без мыслей шла она вперед, таща за собой корову. И снова звуки ударов преследовали ее. Их было много, слишком много. Все эмигранты хлестали своих волов.

Она подошла к повозке Вандербушей, чтобы посмотреть, как там Кальф. Труди и Кэтти шли рядом Труди почти тащила на себе сестру. Она выглядела изможденной до предела и казалась старше, возможно, из-за того, что ее роскошные волосы были спрятаны под чепцом.

Гертруда сидела, в повозке. Малыш спал у нее на груди, головка его вздрагивала в такт движению повозки.

– Как малыш? – спросила Эмеральда.

Гертруда убрала прядь волос со лба.

– Он немного поплакал, но сейчас ему хорошо. Как корова? Жива?

– Да, я покормила и напоила ее. Но она слабеет.

– Этого-то я и боялась. Не знаю, что мы будем делать, если она падет.

Женщины переглянулись, и Эмери ушла. Она почувствовала, что Гертруда пыталась подготовить ее к тому, что Кальф может умереть.

Эмери вела корову и гладила ее огрубевшую спину. Босси шла медленно, на спине ее выступил пот. Она закатила глаза.

– Ты хочешь пить? – прошептала Эмери. – Я дам тебе воды.

Она подошла к повозке, достала полное ведро и поставила его перед коровой. Босси жадно пила. Эмери смотрела на нее, молясь о том, чтобы вода вернула ей силы.

– Что ты делаешь, дура! – Бен подошел сзади и отнял у нее ведро. – Вода нужна нам!

– Она нужна и Босси! – закричала Эмери. Она схватилась за ведро. Они смотрели друг на друга, никто не отступал.

– Я не позволю тебе тратить драгоценные запасы на твою корову! Она на последнем издыхании! И все равно вот-вот подохнет!

– Она не подохнет! Она наберется сил. Ей просто надо попить!

– Эмеральда, нам нужно поить сильных животных, тех, что будут тащить повозку! Слабые – лишняя обуза. Корова подохнет, и ты это знаешь.

– Нет!

– Хочешь ты это признать или нет, милая женушка, но она сдохнет. Она падет с минуты на минуту, и, если ты напоишь ее, она сдохнет с ведром воды в брюхе. Той воды, что может не хватить нам.

– Я могу не пить. Я… я больше не буду пить. Пусть Босси пьет мою воду. Ребенок – вот о ком я забочусь. Если корова умрет, у нас не будет для него молока. Чем мы будем его кормить?

– Мы не будем его кормить.

– Что? Но мы должны!

Бен помрачнел:

– Ты думаешь, мне будет приятно сознавать, что ребенок, которого я принимал, обречен на смерть? Так вот, знай, что мне это тяжело и больно. Но я ничего не могу изменить!

– Но…

– Маргарет Уайлс была дурой, пустившись в путь в таком положении. Она знала, что ей предстоит, или должна была знать. Если ты ищешь виноватого, то вини ее, Эмеральда.

– Но Маргарет не знала. Никто из нас не знал, что нам предстоит.

– О дьявол! Ты уберешь руку или нет, Эмеральда! Впереди еще долгая дорога. Оставь корову в покое. Если ей суждено выжить, она выживет, если нет, она умрет… Но без моей воды внутри.

– Твоей воды? С чего ты взял, что это твоя вода?

– Да, моя вода. Так же, как и ты, моя жена. Ты моя собственность, Эмеральда. – Лицо его исказилось от гнева. Этот, настоящий Бен ничего общего не имел с тем, каким хотел казаться окружающим.

– Ты моя вещь, слышишь ты?! – кричал он. – Ты должна исполнять мои приказы. А я приказываю не давать воды этой корове, слышишь?

Несмотря на всю усталость и страх, она изо всех сил ударила его по щеке, так, что заломило пальцы.

– Что? Ах ты, стерва, как ты посмела…

Он потянулся к ней, тот, другой Бен, которого она знала лучше остальных. Эмери отшатнулась.

– Мне наплевать на твои приказы, Бен Колт. Я все равно напою корову. И если ты мне не дашь этого сделать, я… я найду способ убить тебя. Рано или поздно мне представится такая возможность. Я никогда не думала, что смогу убить человека, но сейчас чувствую, что рука у меня не дрогнет. Когда речь идет о ребенке, я смогу!

– Ты, да ты просто взбесилась!

– Может быть.

Эмери сжала пальцы вокруг ручки ведра и отняла его у Бена, ни на секунду не задумываясь над тем, что он может не дать ей этого сделать. Она была сильнее его. Сильнее и решительнее.

Поставив ведро перед Босси, она удовлетворенно смотрела на то, как громко и жадно лакает корова воду.

– Я заставлю тебя пожалеть об этом, – сказал Бен. Она ответила ему ледяным взглядом:

– Нисколько не сомневаюсь. Но сейчас я не собираюсь из-за этого переживать.

В нескольких милях от горячих ключей они достигли места, где волы утопали в песке по колено. Никогда в жизни не забыть Эмеральде этой части маршрута, вытягивающего жилы. Напряжение было выше человеческих возможностей.

Эмери снова напоила Босси и всякий раз дергала за веревку, как только корова замедляла шаг.

– Пойдем, Босси, – уговаривала она корову. – Ты должна идти. Если я могу, то и ты сможешь. Еще несколько шагов…

Но Босси только смотрела на нее большими влажными глазами. Эмери знала, что, если они в ближайший час не выберутся из этого ада, придет, конец.

Она взглянула на небо и увидела, что оно просветлело, скоро рассвет, да и песок вроде стал не таким глубоким.

Солнце поднялось, и путники увидели перед собой тополя, словно зеленое кружево, окаймлявшее горло реки.

– Босси, Босси, посмотри, – прошептала Эмеральда. – Ты не должна сдаваться! Смотри, впереди река!

Корова запрядала ушами, почуяв воду.

– Отлично, Босси! Ты должна дойти. Ты обязательно должна!

Наконец они дошли до Тракки-ривер, такой тенистой и такой красивой. Эмери почувствовала, что молитвы ее были услышаны.

Они были спасены. И имели право на отдых. Здесь подкормятся волы, искупаются в проточной воде, все вымоются, постирают, приготовят настоящую пищу. Вот что такое рай, подумала Эмери, река и тополя над ней.

Эмери подоила оскудевшее вымя Босси и покормила Кальфа.

Затем, уложив его в корзину, уснула вместе со всеми.

Никто даже не подумал ставить палатки или забираться в повозки. Все свалились прямо на траве. Бен и другие мужчины спали в тени тополей. Тимми и Сюзанна забрались под повозку, словно щенки. Эмеральда спала под большим раскидистым деревом. Она уснула сразу, едва закрыв глаза.

Ей снова снился Одинокий Волк. Хаотические видения сопровождались звуками индейской речи, мелодичным звучанием флейты, напряженным, волнующим. Ей казалось, что она, словно птица, поднимается в воздух, оглядывая землю с высоты.

Неожиданно Эмери проснулась, платье ее было мокрым от пота. Она потянулась, чтобы размять затекшие от долгой ходьбы ноги, и вдруг услышала странный скребущий звук, словно кто-то полз по земле.

Она села. Солнце перевалило зенит, но все в лагере спали мертвым сном, и Кальф спал, сморщив ротик.

И снова что-то зашелестело. Эмеральда быстро обернулась и увидела, что повозка Бена легко раскачивается, будто внутри кто-то ходит.

Эмери встала и подошла к повозке. Одернув полог, она заглянула внутрь. Зик Йорк склонился над бочонком с мукой и палкой шарил в бочке, поднимая клубы белой пыли.

– Я же сказала, что у нас нет золота, – возмущенно проговорила Эмеральда. – Не будете ли вы любезны покинуть нашу повозку!

Зик вздрогнул. Сейчас он был похож на огромную крысу: те же маленькие пронзительные глазки с краснотой, тот же крысиный оскал…

– Я не уйду, пока не найду то, что ищу.

– Но я не брала вашего золота. Мне оно не нужно. Я уже говорила вам это!

Зик бросил на нее полный ненависти взгляд.

– Ты не понимаешь, девочка. Или я найду это золото, или Билл впадет в ярость. Ты его никогда таким не видела? Нет? И не советую. Зрелище не из приятных. Кто-то из нашей партии украл золото, и мы должны узнать, кто. А когда мы узнаем…

– Пойди поищи его где-нибудь в другом месте, слышишь? Я его не брала. И… убирайся отсюда, – не помня себя, закричала Эмеральда, – противно на тебя смотреть!

– Неужели? Зато мне приятно. На все твое тельце в этом обтянутом платьице с такими торчащими грудками. Да, ты штучка, на какую смотреть не насмотреться!

Зик отбросил бочонок с мукой и стал карабкаться к выходу. Эмеральда бросилась назад. Какой глупостью с ее стороны было дразнить его!

Он выбрался из повозки, и Эмеральда, подобрав юбку, бросилась от него наутек.

– Я скажу о тебе Мэйсу Бриджмену!

– Скажешь? Сейчас я в этом сомневаюсь. – Зик победно ухмыльнулся. Она видела, что он даже не пытается приглушить голос. Почему он не боится, что его услышат?

– Ну, Зик, нашел? – услышала она голос сзади. Эмеральда обернулась и увидела Билла Колфакса, высокого, длинноволосого, с сильными широкими плечами. Он шел прямо на нее.

– Нет, – ответил Зик. – Эмеральда уверяет, что не брала его и не знает, кто взял.

– Может, поискать в других повозках?

– О, наверное, это будет правильнее всего, – заговорила Эмеральда. – Я не представляю, где ваше золото. Я даже не знаю, как оно выглядит, я…

– Тихо!

– Что?

– Я сказал, тихо, чертовка, а то попробуешь вот этого. – Билл поднял обрез. В другой руке он сжимал пистолет.

– Так вы вовсе не святой отец, Билл Колфакс? – язвительно заметила она. – Ни один настоящий священник никогда не посмеет угрожать женщине ружьем, как ни один служитель Господа не будет тащить бочонки с золотом через пустыню!

Холодные серые глаза смотрели прямо на нее.

– О, я вполне настоящий священник. Правда, в церкви служил давно, когда мне было восемнадцать. С тех пор многое изменилось.

Эмери вспомнила, как радовалась в Каунсил Блафсе Маргарет, узнав, что вместе с ними в Калифорнию едет священник.

– Ну что же, – гневно произнесла она. – Я думаю, что такому человеку, как вы, должно быть стыдно выступать в роли служителя церкви. И я думаю…

– Тихо, – рявкнул Билл. – Ты мне не нравишься. Меня женщины вообще не интересуют. Все, что я хочу, – это мое золото. Я его добыл, и я его найду. А когда найду…

Большая белая рука Билла сжала обрез. Эмеральда храбро взглянула ему в глаза.

– Ничего у вас не выйдет! Мэйс не допустит! Он преподаст вам такой урок, который вы вовек не забудете!

Билл улыбнулся.

– Не думаю, что он уже сможет меня чему-нибудь научить.

– Что?! Что вы имеете в виду?!

Билл махнул рукой в сторону реки, где все еще спали эмигранты. Эмеральда, прищурившись, взглянула в ту сторону. Что-то насторожило ее.

Только теперь она увидела, что руки у всех спящих были связаны за спиной и ноги стянуты грубой крепкой веревкой. Рты у всех были заткнуты платками или лоскутами рубашек. Бен, оба Вандербуша, Мэйс – все, все мужчины!

– Вы их связали…

– Да. И теперь я полагаю, что узнаю, кто украл мое золото, – сказал Билл, самодовольно поглаживая ствол ружья.