Изувер

Глава 10 ЗОЛОТЫЕ КЛЫКИ

Спонсор пребывал в том интересном возрасте, когда детские забавы отошли в прошлое, зрелыми заботами еще не пахло, а окрепший для продолжения рода организм потребовал свое.

Словом, Спонсору нужна была девочка.

Надо заметить, что к моменту описываемых событий кот налился взрослой приметной статью и выглядел шикарно, изумрудные круглые глаза излучали спокойное и сытое превосходство над окружающим миром, аспидно-черная шерстка лоснилась здоровым естественным глянцем, подкрепленным дорогим импортным шампунем, которым мыл голову и сам Кашалот. Он и Спонсора купал самолично в специально купленной для этого белой пластмассовой ванночке, какие приобретают для младенцев небогатые российские граждане.

Спонсор купаться любил (что значит настоящая «морская душа»!) так же, как и кататься на яхте. Если иные коты и кошки на дух не переносят воду и боятся ее, как черт ладана, то Спонсор, наоборот, сам лез в ванну. Но Кашалот, как уже говорилось, мыл его в специальной посудине, какая сама по себе плавала в большой ванне, чем создавала иллюзию все той же яхты или небольшой лодки. Кашалот и волну гнал: раскачивал ванночку, голосом имитировал гром, включал свет и щелкал зажигалкой — получалось нечто вроде вспышек молнии.

Спонсор, стоя передними лапами на краю ванночки, с интересом и одобрением следил за манипуляциями хозяина, поощрительно мяукал, в восторге бил по воде острым черным хвостом.

Конечно, вид у мокрого кота совсем не тот, что у сухого, слипшаяся шерсть, торчащие голые уши, хвост шилом. Но кот, вероятно, догадывался, ради чего, собственно, хозяин затеял для него баню, можно и потерпеть. Само собой разумеется, что хорошо вымытый, чистый жених более привлекателен и имеет больше шансов покорить сердце самой привередливой Мурки.

Потому Спонсор спокойно стоял под теплым душем, пофыркивая от удовольствия и подергивая мокрым хвостом. Понятно, что вся эта чистота не больше чем на час-другой, какой уважающий себя кот не залезет под пыльный диван, не поваляется на полу и не проверит все закоулки в доме?!

Но раз хозяин решил купать, значит, так надо, ему лучше знать.

Кашалот насухо вытер Спонсора махровым полотенцем, потом посадил его в своей комнате на диван и включил фен. Процедура эта коту уже была знакома, он деловито взялся причесывать языком лапки и хвост, доставал брюшко, и бока, и даже белую манишку на груди. Белая манишка и белые носочки на передних лапах придавали Спонсору очарование, кот был похож сейчас на вымокшего под дождем официанта, а может быть — на английского дипломата в смокинге Разве что кейса с секретными документами при нем не хватало.

Горячий воздух фена в десять-пятнадцать минут вернул Спонсору прежний вальяжный облик и стать: шерстка ею чудно пахла импортным шампунем, изумрудные глаза сверкали, а распушившийся хвост подрагивал от любовного нетерпения.

Кашалот снял с полки аэрозольную склянку с туалетной водой «Cherrvan», изготовленной в самом Париже, побрызгал коту на спинку, за ушками и на яички.

Спонсор к сеансу любви был готов.

Он благоухал, от него исходили сама свежесть и чистота. А главное любовная сила и нежность. Такому жениху любая Мурка была бы рада.

Да что там рада — счастлива! Кошки ведь тоже не дуры, соображают, что к чему.

Невест у Спонсора, как у всякого порядочного изажиточного кота, было несколько. Две из них проживали в соседних домах, на этой же улице, где обитал Спонсор со своим хозяином и его матерью. Одна из невест, Матильда, была ангоркой, девицей с именитой родословной и… кгм!.. кгм!.. девственницей. Для хозяйки Матильды, сорокалетней склочной дамы, также пока не познавшей мужских ласк, этот факт был весьма значимым. Отдавать свою любимицу на растерзание дворовых распутных котов она не собиралась и потому искала для кошечки достойную партию.

Она знала, что у соседей, Кушнаревых, подрастает кот, видела его не раз, благосклонно относилась к будущему любовному союзу Спонсора и Матильды. Во-первых, Спонсор был из богатой семьи, во-вторых, красив, в-третьих, молод. Обстоятельства эти можно было ставить в любой последовательности, от этого мало что изменилось бы — важна суть, первопричина. Хозяйка Матильды не раз заговаривала с Кашалотом, уважительно называя его при этом по имени-отчеству. Скромно потупив глаза, сгорая от смущения, хозяйка Матильды тем не менее-настойчиво вопрошала:

— Когда же, Борис Григорьевич? Матильда вся, понимаете, извелась…

Ухмыляясь, Кашалот, как всякий мужик, знающий себе цену и небезосновательно полагающий, что и сама хозяйка ангорской кошки без сожаления рассталась бы со своей целомудренностью, снисходительно поглядывал на соседку.

— Потерпи, Александровна. Еще не дошел наш жених до кондиции. Готовится Женилка растет.

Александровна вспыхивала, заливалась краской, уводила глаза, косясь на свой дом, где в окошке, как букет флоксов, торчала ее изнывающая от любовного недуга Матильда.

Второй потенциальной невестой Спонсора была беспородная Маня, прибившаяся к их улице неизвестно откуда — скорее всего Маню подбросили какие-нибудь обнищавшие пенсионеры с правого берега. Маню приютила другая соседка Кушнаревых, Максимовна, малоразговорчивая угрюмая старуха, которая славилась на Шинной тем, что подбирала и выхаживала всякую несчастную тварь: хромых кошек и собак, голубей со сломанными крыльями, полузамерзших воробьев и ослабших от бескормицы синичек…

Маня на этом фоне выглядела вполне пристойно, в серой пушистой шубке, с ласковыми желтыми глазами и нежным, заискивающим голоском. Кошечка, конечно, была домашняя, воспитанная, когда-то, безусловно, ухоженная и в любви знающая толк. Но вот ее социальное положение, беспородность и все такое прочее…

Кашалот искал своему Спонсору ровню.

А ровню ему готовила Надежда. Звали ее протеже Джиной (в честь великой киноартистки Лоллобриджиды) — белоснежная длинношерстная красавица с хвостом-метелкой и такими же изумрудными, как у Спонсора, глазами. Детишки у них должны были получиться очень занятными! Джину к тому же воспитывали знакомые Надежды — весьма состоятельные коммерсанты, торгующие обувью и также мечтающие найти для своей любимицы достойного во всех смыслах жениха.

Кот районного авторитета им вполне подходил. Даже ботсе того породниться с Кашалотом эта семья коммерсантов считала за честь.

Джина и Спонсор, сами о том не подозревая, готовились к встрече, к любовному свиданию.

И все бы, наверное, у них потаилось как надо Но…

Свидание пришюсь отложить на неопределенное время — Спонсор сломал сразу два клыка верхний и нижний. Какой же он жених — со сломанными зубами?

Стучилось стедующее, кот грыз куриные кости, брошенные ему хозяином, малость перестарался, нажал и…

Хруст сломавшихся зубов — даже Кашалот услышал, сидел тут же, за столом в кухне, обедал, а кот ел у его ног.

Спонсор кости оставил и так и сидел, бедолага, с открытой пастью, жалобно мяукая. Надо понимать, плакался хозяину.

— Вот, пожадничал. Все спешит, спешит, никак не нажрется, — сказала мать Кашалота, и голос ее при этом звучат вполне равнодушно.

Предсвадебные приготовления кота ее никак не волновали. Это все блажь великовозрастного сыночка. От безделья и сытой жизни. Работал бы от темна до темна, некогда было бы котов купать да яйца им одеколоном опрыскивать.

Впрочем, вслух эти мысли мать Кашалота не высказала. Борис такой, что и звезданет под горячую руку между глаз. Весь в папашу. Заводится с пол-оборота, слова поперек не скажи. А про кота тем более — помешался на нем. Как с дитем носится. Зубы пообломал, подумаешь, страсть Божия! Новые вырастут.

Однако Кашалот беду своего любимца воспринял всерьез. Кот уже поменял молочные зубы на постоянные, новые не вырастут, это мать зря говорит. Надо что-то придумать. Лечить придется, это факт.

Сломанные зубы у кота болели. Спонсор перестал есть, молча отлеживался где-нибудь в уголке, за диваном, похудел и подурнел. В таком виде представлять его невестам не годилось.

Свадьба с Джиной откладывалась. И обе стороны были серьезно расстроены.

Врач-стоматолог городской платной поликлиники, веснушчатый, как мухомор, мужичок в хрустящем белоснежном халате, с клинышком бородки, верткий и общительный, похохатывая, осмотрел Спонсора, которого Кашалот держал на руках, сказал:

— Борис Григорьевич, ничего страшного. Клыки частично сломаны, да, какое-то время ваш котик похандрит, не без этого, но… ха-ха-ха… жить будет.

Кашалот вовсе не разделял игривого настроения этого зубодера, нахмурился.

— Доктор, это я и сам знаю. Мне нужно, чтобы вы моего кота подлечили, как можно быстрее поставили в строй.

— Каким образом мне это сделать, уважаемый Борис Григорьевич? — Манеру поведения врача определяла новенькая купюра, сунутая Кашалотом в нагрудный карман стоматолога.

— Наденьте ему коронки, мосты поставьте, если в этом есть необходимость… в общем, сделайте все, что требуется, вы же специалист. Кот должен быть стопроцентно здоров и как можно быстрее.

Я, прошу прощения, женить его собрался.

Гм… незадача. — Стоматолог с новым интересом глянул на необычного пациента — Но… сломаны клыки, Борис Григорьевич, я вас уверяю, на потомство это никакого влияния не окажет. Здесь, как вам известно, требуется другой инструмент, и мне кажется, там все в порядке. — Врач пинцетом раздвинул Спонсору задние лапы, с одобрением посмотрел на мохнатые, приличных размеров бугорки любовного аппарата.

Потянул носом:

— И пахнут, я вам доложу… Хо-хо-хо… Франт у вас котище, Борис Григорьевич. Какая мадемуазель устоит перед таким запахом?! Обрабатываете, видимо, блох «тройным одеколоном»? Или каким специальным средством? Поделитесь опытом, у меня ведь тоже такой кавалер дома имеется.

— Обижаете, доктор, — усмехнулся Кашалот. — Какой «стройной», что вы! Это для алканов.

Париж. «Cherivari». После баньки в обязательном порядке. И приятный запах, и дезинфекция, тут вы правы. Мальчик не возражает, напротив.

— О-о, простите! — смутился зубодер. — Я вовсе не хотел его обидеть… Так что вы пожелаете конкретно, Борис Григорьевич?

— Вставьте ему зубы. Золотые, — веско сказал Кашалот. — Все четыре клыка. Чтобы и есть было чем, и чтобы блестели.

— М-м-м… Но это дорого будет стоить, Борис Григорьевич. Пациент необычный, может укусить, наверняка станет вырываться. Так сказать, неординарный для нас пациент. Мне, честно говоря, не приходилось еще надевать коронки представителям кошачьих. Может быть, вам все же удобнее обратиться в ветеринарную лечебницу?

Там, насколько я знаю, зубы животным лечат.

— Мы там уже были. Зубы котам лечат, да, но золотые коронки не надевают. И если честно сказать, то подняли меня на смех. Предложили Спонсора… усыпить. Представляете? Ну, я ему сказал… сучий потрох! — И Кашалот грозно повел глазами.

— Ну, это, конечно, преждевременно, кот ваш вполне здоров. — Эскулап погладил Спонсора. — Зубы можно сделать. Но, Борис Григорьевич, я повторяю, это вам будет дорого стоить.

— Сколько?

— Миллион рублей… или около того.

— За все четыре?

— Нет, за каждый.

— Гм.. — Кашалот на мгновение замялся. — Четыре «лимона»… Годится. Деньги хоть сию минуту. У меня с собой. «Зеленью» пойдет?

— Пойдет. Но сегодня можно оставить просто аванс, за два зуба. Да, можно положить сюда…

Спасибо, Лена!.. Сейчас мы с Леночкой сделаем вашему котику… Вы говорите, его Спонсором зовут? Оригинальное имя, я не встречал. Моего просто Цаськой зовут, у соседки по лестничной площадке — Пан Директор, а вот Спонсор… Хохо-хо… Так, сейчас мы сделаем вашему котику укольчик, чтобы он нас с Леночкой не покусал, осмотрим полость, снимем слепки, подточим, закажем коронки… Вы настаиваете на золоте, Борис Григорьевич? Может быть, фарфор? Пластмасса? Это и красивее и дешевле.

— Я же сказал, док. Золото!

— Ну, хорошо, хорошо. Чувствую в вас состоятельного человека, приятно общаться… Конечно, для любимого животного чего не сделаешь…

— Он не животное. Вполне разумное существо. Как и мы с вами.

— Разве?! — Клинышек бородки эскулапа дернулся в изумлении — Я, правда, пока не почувствовал… Но, впрочем, мало было времени, да, признаю. Пуд соли, как говорится, надо съесть…

Так, маленький, открой ротик, дядя доктор глянет еще разок… Подержите ему лапы, Борис Григорьевич. Так, спасибо. Леночка, шприц, сиэластё,[1] немного… Наш пациент имеет небольшие, но весьма острые зубки. И как это его угораздило… Ну да ладно, будем лечить. Придется все же подточить сколы, Борис Григорьевич, они мешают… А культи зубов надо хорошо обработать, чтобы коронки держались отменно… Чтобы к нам не было претензий.

— Угу… Ага, — время от времени ронял Кашалот, держа Спонсора за лапы. — Вы делайте что надо, док, чего тут объяснять. Вы в своем деле специалист, я в своем.

— А если не секрет, Борис Григорьевич, каким именно бизнесом вы занимаетесь?

— Я особо не афиширую. Присматриваю, так сказать, за торгующими коллегами.

— А-а… Вроде народного контроля.

— Да, что-то в этом роде.

— Так-так, теперь сюда поверните его, пожалуйста. Ну, этот зубик получше, скол совсем небольшой… Вы не волнуйтесь, Борис Григорьевич, котика вашего подлечим, зубки ему сделаем классные, все невесты будут от него без ума… Так, Леночка, еще укольчик, пусть пациент поспит, а мы пока подточим… слепки сделаем… Борис Григорьевич, может быть, вы погуляете теперь в коридоре? Все-таки любимое существо, я понимаю и хочу пощадить ваши чувства. Больно будет смотреть. А котик ваш спит, да, видите? Мы с Леночкой все постараемся сделать на высшем уровне.

Длинноногая, в высокой белой шапочке медсестра, посмеиваясь, стояла уже наготове с какими-то склянками…

Золотые коронки Спонсору были сделаны на высшем уровне. Клыки так и сияли полированными поверхностями, так и сверкали отраженными электрическими огнями, едва кот открывал облагороженную пасть. А он открывал ее теперь — надо и не надо: не привык еще к коронкам, они ощущались на зубах как инородное тело, доставляли коту явное неудобство. В первые дни он и головой мотал, и носился по дому как сумасшедший, и явно матерился по-своему, по-кошачьи то есть, орал с подрывом и глухим ворчанием, не понимая, разумеется, отчего это клыки так горят и чешутся.

Но все проходит в этой жизни, прошла и боль, и Спонсор успокоился, снова у него появился аппетит снова залоснилась шерстка, заиграла, заново промытая шампунем и спрыснутая парижской туалетной водой «Для настоящих мужчин».

Кашалот заново готовил своего любимца к ответственному свиданию.

Но стать папашей элитного кошачьего потомства Спонсору, увы, было не суждено.

Обеспокоенные, встревоженные планами Кашалота торговцы с Центрального рынка во главе с Мамедом решили несколько остудить пыл раскатавшего губу на чужое добро матерого рэкетира.

Штаб Мамеда бурлил: какое придумать наказание-предупреждение для Кашалота, чтобы он поумерил пыл и аппетит, поубавил прыти. Здесь, на рынке, тоже не лохи сидят, постоять за себя и свои прибыли сумеют.

Предложения Мамеду поступили следующие:

— назначить Кашалоту «стрелку», попытаться поговорить с ним по-хорошему, по-джентльменски. Зачем ему весь город, если на Левом берегу он почти полновластный хозяин? Ведь Левый берег — это половина города.

— объединиться с русскими — с тем же Афганцем, Меченым или Лбом — и проучить Кашалота: ведь эти городские паханы тоже не хотят, чтобы он взял повсеместную власть! — замочить Кашалота: устроить «несчастный случай», автомобильную катастрофу, подложить, е наконец, радиоуправляемую мину…

Но Мамед пока что на крайние меры не соглашался. Убийство — это все же терроризм, жуткий криминал. Зашевелятся местные менты, прокуроры, начнется расследование, сыщики рано или поздно выйдут на «Горное гнездо», на заказчиков и исполнителей. Конечно, если все хорошо продумать и подготовить, то убийство может остаться нераскрытым. Это идеальный вариант. Но в жизни часто случаются проколы: задумывалось вроде бы идеально, а на практике… Какие-нибудь неучтенные «мелочи» всплывут, неряшливо оставленные следы… Сыщики по ним очень быстро выйдут на Мамеда.

Шеф-наставник «Горного гнезда», сидя в кресле двухкомнатного номера гостиницы, хмуро слушал своих помощников. Проблему Кашалота обсуждали в узком кругу, вчетвером: сам Мамед, Гейдар Резаный, Казбек и Архар. Эти решали здесь, на Центральном рынке Придонска, многое. Они диктовали цены на фрукты, учили уму-разуму тех, кто эти цены сбивал, стремясь продать товар подешевле и побыстрее, регулировали взаимоотношения с милицией, оберегали с помощью боевиков своих продавцов от рэкетиров. Это были влиятельные люди, с большими деньгами, но оказалось, что в городе есть еще более влиятельный и денежный человек, который посягнул на святая святых на их бизнес.

Это тревожило хозяев «Горного гнезда».

Кашалота, конечно, надо было приструнить.

Напугать. Хорошенько и надолго. Можно было взять в заложницы его мать. Или любовницу, Надежду, — с ней он часто развлекается на яхте посреди городского водохранилища.

— Давайте спалим его офис, — предложил Казбек.

— Или взорвем яхту, — сказал Архар.

— Кота его для начала надо замочить, — произнес с ухмылкой Гейдар Резаный. — Он ему недавно золотые зубы вставил, верный человек сообщил. Носится с ним, как с писаной торбой…

И записку ему с котом подбросить. Так, мол, и так, Кашалот, не зарывайся, дай и другим жить.

Город большой.

Мамеду эта идея с котом понравилась больше других.

— За кота к нам цепляться никто не будет, — сказал он. — А впечатление это на Кашалота произведет. Пусть подумает. А где этот котяра обретается? Дома?

— И дома, и в ларьке, — говорил Гейдар Резаный. — Караулить надо.

Мамед улыбнулся, представив кота с золотыми клыками. Надо же, до чего может довести фантазия! Видно, деньги уже некуда тратить. Вот Кашалот и фантазирует.

Сам Мамед богатство свое напоказ не выставлял. Сидел сейчас в кресле средних лет господин, с благородной сединой в черных волосах, в меру упитанный, аккуратно подстриженный, в серенькой, в полоску, рубашке с короткими рукавами, в легких, песочного цвета брюках; на ногах — кожаные летние туфли со множеством пряжек и застежек. Только руки и могли выдать в нем очень состоятельного человека — золотые массивные часы и два крупных перстня с дорогими камнями.

Но все заработано честным многолетним трудом, до сих пор на богатство и положение Мамеда и руководимой им корпорации никто не покушался. А этот Кашалот, наглый русский рэкетир, становится поперек дороги. И если предупреждения на него не подействуют, если разум у него уже помутился от легкого богатства, то придется в самом деле поднять на воздух или его дом, или машину, или яхту — это зависит от того, где Кашалот будет в данный момент находиться.

А жаль. Если бы объединились Мамед с Кашалотом… М-м-м… Весь город был бы у их ног. Весь!

— Кто дал сведения по Кашалоту? — спросил Мамед Гейдара Резаного.

— У меня есть надежный человек, шеф. Из ближайшего его окружения. Знает бизнес Кушнарева, его боевиков, любовниц. И про кота вот узнал.

Резаный при последних словах улыбнулся — его, как и всех остальных, забавляла эта история с золотыми кошачьими зубами.

Улыбка исказила лицо Резаного: шрам на левой его щеке дернулся, змейкой-судорогой побежал вниз, к шее. Года три уже прошло, как полоснули Гейдара ножом в ночной пьяной драке у ресторана, пора бы шраму окончательно зарубцеваться, разгладиться на лице, не напоминать о себе, но задет нерв, увы…

— Вот и поработай с этим человеком, — решил Мамед. — Сделайте Кашалоту подарок от «Горного гнезда». С посланием. Чтобы он все же понял, что к чему. А кошачьи эти зубы мне потом покажите. Интересно взглянуть.

Задушенного Спонсора с выломанными клыками кто-то повесил прямо на ручку двери офиса фирмы «Братан и K°».

Громадной булавкой, проколовшей коту живот, была пришпилена записка:

И чуть ниже, мелкими уже буквами, приписано.

Кашалот рвал и метал.

Напился.

Целовал мертвого Спонсора.

Грозил Правому берегу — предупреждение, конечно же, пришло оттуда, от правобережных паханов. Возможно, от Меченого. Или от Мамеда.

А может, это сделал Лоб…

Они все об этом очень пожалеют.

Он, Кашалот, за Спонсора жестоко отомстит.

…Наутро, протрезвев, Борис Григорьевич велел Надежде сшить для своего любимца похоронную одежду — тельняшку. Спонсор, как-никак, любил ходить с ними на яхте.

На яхте же и еще на двух плоскодонках Кашалот и горюющая с ним братва отплыли на середину городского водохранилища.

Светило солнце, стоял полный штиль, кричали чайки.

— Он любил море, — сказал Кашалот трагическим голосом. — Любил яхту и солнце. И нас с Надеждой. И пусть мой любимый кот будет похоронен как моряк. Он это заслужил. А прощальным салютом станет стрельба шампанским. Прощай, дружище!

«Моряк» в наскоро сшитой тельняшке булькнул в воду — привязанный к шее кирпич помог ему быстро добраться до самого дна.

Захлопали в тот же миг бутылки с шампанским: дюжина сильных хлопков, не меньше, известила небесную канцелярию о том, что еще одно живое существо покинуло бренную землю, а разлетевшиеся в разные стороны пробки напугали чаек…

— Я отомщу за тебя, дружище, — сказал Кашалот поднявшимся со дна пузырькам воздуха. — Я сам, лично, буду рвать зубы тем, кто надругался над тобой. Два… нет, три зуба за каждый твой клык! И за то, что ты так и не успел трахнуть ни Матильду, ни Джину, ни даже Маню! Отдыхай, морячок. А мы еще поживем, мы еще повоюем. Мы обязательно им отомстим! Так, братва?

— Та-а-а-а-к! Любо, ше-е-е-ф! Натянем им глаз на жо-опу! — заревела поддавшая уже и оттого веселая братва. Считать ребра недругам и непокорным — что еще приятнее может быть для бандита?!

Но ближайшие — Рыло, Колорадский Жук и Мосол — старались сохранять скорбные, как у шефа, физиономии. Они понимали момент.

Девки-продавщицы плакали навзрыд: им было жалко Спонсора — ласковый и красивый был кот. И жениться даже не успел. Погиб за торговое опасное дело.

Поминали кота до захода солнца.

Плоскодонки с подручными Кашалота прибились к берегу. А сам Борис Григорич остался на яхте с девахами — Надькой и Светланой. И малость их потешил в каюте.

За себя и за того парня. То есть за Спонсора.

Царство тебе небесное, девственник!

Через несколько дней начальник уголовного розыска Заводского района капитан милиции Мерзляков со всей ответственностью доложил кормильцу, что Спонсора порешил Гейдар Резаный по наводке какого-то местного, купленного им помощника-шалопая. Он же, Резаный, и золотые клыки коту рвал, еще на живом, плоскогубцами…

Сообщил об этом агент, обретающийся, в свою очередь, в районе гостиницы «Придонье», человек надежный, зря деньги получать не будет.

— Ну что ж… — только и сказал Кашалот, но капитан Мерзляков понял, что дни Гейдара Резаного сочтены. Как только появится у него, Кашалота, надежный исполнитель, Резаный отправится к своему Аллаху с отчетом о грехах.

Ему будет о чем рассказать. И о чем пожалеть.