Изувер

Глава 21 ЧЕЛНОК СТАНОВИТСЯ АГЕНТОМ

Белая «Ауди» опасно подрезала «жигуленок» оперативников, Андрею Омельченко пришлось круто брать вправо, прижиматься к сугробам, загромоздившим проезжую часть, и машину, едва не развернув, с силой притерло к твердым глыбам снега. Но Андрей был классным водителем, с управлением справился, к тому же на машине стоязоз ла шипованная резина, и через пару минут их послушная «2107» догнала «Ауди».

В тачке сидел один водитель, молодой, коротко стриженный парень (он был без головного убора), гнал он «Ауди» уже по спуску к Вогрэсовскому мосту, где, к счастью, транспорта в этот вечерний час оказалось немного.

Брянцев, сидевший справа, знаком велел парню остановиться, но тот лишь ухмыльнулся и прибавил газу: в заднем стекле «Ауди» мелькнул красный треугольник с буквой Ш, и следовательно, тачка эта гололеда и вообще скользкой дороги не боялась. Белый лимузин стал удаляться в сумраке вечера, но на «семерке» оперативников стоял форсированный двигатель, потреблявший высокооктановый бензин, и сразу же за мостом, под вой сирены, Омельченко прижал «Ауди» к бордюру.

Сирена малость остудила пыл владельца «Ауди», он, не дожидаясь приглашения, вылез из машиныл трусцой, как и подобает вести себя провинившемуся перед представителями власти водителю, побежал к «семерке», в полной уверенности, что его тормознули гаишники, то есть менты.

Но Омельченко показал ему красное удостоверение с двуглавым орлом и текстом, из которого автохулиган уяснил, что имеет дело с сотрудниками управления ФСБ.

Гонор с парня вмиг слетел, он залопотал испуганно, что, мол, не видел, не хотел, просит его извинить. При этом он как-то прятал глаза, и, конечно, это обстоятельство не ускользнуло от наблюдательных офицеров.

— Да ты что голову-то роняешь? Пьян, что ли, а, Литовкин? — спрашивал Брянцев, глядя то в документы хозяина «Ауди», то ему в лицо. — Посмотри на нас, чего стесняешься?

Литовкин поднял глаза, и оперативники сразу все поняли: парень накачан наркотиками. Глаза желтые, зрачки расширены, взгляд отсутствующий, дикий.

— Э-э, гражданин хороший, — протянул Омельченко. — Да ты, похоже, кайфуешь, а?

— Кайфую, — мотнул тот головой. — А че, нельзя? На свои, на кровные. Заработал.

— Да ты нас чуть не сбил!

— Виноват, товарищ капитан! Больше такого не повторится! — Литовкин пьяно усмехался, тянулся в стойку «смирно», но у него это плохо получалось.

— Во всяком случае, сегодня не повторится. — Омельченко протянул руку, властно потребовал: — Ключи!

Парень отдал. Стоило это ему напряженной умственной работы: и ключи не сразу, конечно, протянул, и на лице его четко проступила внутренняя борьба. Но разум, не совсем задавленный дозой, все же взял верх, он подчинился. Знал, возможно, по опыту: со службой безопасности лучше не связываться. Тем более, что офицеры были при оружии. Брянцев хладнокровно расстегнул куртку, где у него в наплечной кобуре покоился «Макаров».

— Когда укололся? — спросил Омельченко Литовкина.

— Ну… может, час назад. Может, меньше.

— И решил покататься?

— Ага, решил. Кайф!

— Наркотики еще есть?

— М-м… — парень сделал невольный шаг к машине. Но в следующее мгновение повернулся, спросил с вызовом: — Шмон, что ли? А ордер у вас на обыск есть?

— Закон разрешает нам обыскать твою тачку. — Омельченко отстранил парня, распахнул правую дверцу машины.

— Разрешает — ищи! — Литовкин равнодушно махнул рукой.

— Может, сам скажешь?.. Где?

— В бардачке. Где ж еще?! Только купил. В смысле сегодня.

Брянцев страховал Бориса, перекрыл парню и путь к побегу, заставил его широко расставить ноги и положить руки на крышу «Ауди». Впрочем, парень ни бежать, ни сопротивляться не собирался — он растерялся да и пребывал в каком-то заторможенном состоянии. Так глупо напороться на сотрудников ФСБ…

В бардачке под всяким шоферским хламом Омельченко нашел несколько самодельных запаянных полиэтиленовых пакетиков в половину спичечного коробка. В пакетиках — легкий, коричневатого цвета порошок.

— Мак?

— Мак.

— Говоришь, купил?

— Да, сегодня.

— Милицию будем звать? Понятых? Это мы быстро, у нас рация.

— Ребята, не надо…

— Мы тебе не ребята.

— Простите, товарищ капитан! Это я… от волнения. Я…

— Машина чья?

— Отца. По доверенности езжу, вы же читали.

— Хороший ты сюрприз отцу приготовил, нечего сказать. Гоняешь по городу, как сумасшедший, да еще под наркотой.

— Простите, товарищ капитан! Больше не повторится. — Парень, кажется, на глазах «трезвел». — Не сообщайте никуда, не надо. Отец мне больше не даст машины. А у меня своей нет, а кататься очень хочется. Я очень люблю ездить.

— Чем занимаешься? — спросил Брянцев и разрешил Литовкину повернуться, стать нормально.

В карманах у парня ничего опасного не отыскалось, тощенький, хлипкий юноша двум тренированным офицерам вреда причинить не мог.

— «Челнок» я. Мотаюсь с сумками туда-сюда.

— Так. И куда же ты мчался?

— Танька ждет. Я обещал к семи подскочить, а тут вы меня перехватили.

— У нее есть телефон?

— Есть.

— Придется позвонить. Скажешь, что машина поломалась. В таком виде ты никуда не поедешь.

— Я понимаю… Ребята… Простите, товарищ капитан, а что вы с машиной собираетесь делать?

Ключи зачем отняли? А если у вас удостоверение поддельное и никакие вы не офицеры безопасности?.. Бывает же, я читал в газете, что некоторые в форму переодеваются, в милицейскую, и отнимают машины…

Оперативники посмеялись.

— Ну, бандиты действуют по-другому, Литовкин.

Омельченко подбросил на ладони пакетики с маком. Отрава почти невесома: в пакетиках — один-два грамма порошка, не больше. Но ее вполне хватает для инъекции, для того, чтобы одуреть…

— Так ты говоришь, сегодня купил?

— Да.

— У кого?

— Ну… Я не помню. У какого-то парня.

— У какого? Как выглядел? Назови приметы.

Место и время покупки. Ну, Литовкин, живее соображай, не придумывай ничего, не выкручивайся. Или нам все же вызвать милицию? Спрашивать станут то же самое, но неприятностей будет больше.

— Что вы хотите, товарищ капитан?

— Во-первых, я хочу, чтобы такие, как ты, по городу не мотались, во-вторых, чтобы ты нам сказал: где такие пакетики можно приобрести? У кого ты их купил?

— Ну… в киоске одном, на Левом берегу. У Дворца шинников.

— Так, это уже теплее, — Брянцев жестом велел Литовкину следовать за ним в «Жигули». — Давай-ка, юноша, сядем, потолкуем не спеша. На улице стоять холодно, зима. Да и запишем коечто для памяти.

Все трое уселись в «семерку», и парень, уже не кочевряжась и не выдумывая, рассказал, что наркотики покупает в киоске «Братан» по сходной цене, там многие покупают. Продает эти пакетики Марина, фамилию он не знает, не спрашивал — зачем? Кому зря она, конечно, не продает, в число ее покупателей он, Литовкин, попал по рекомендации одного парня, который на игле сидит уже года два. Знакомого этого зовут Геннадий, он, кажется, нигде не работает и не учится, вор, карманник. Предлагал заняться этим ремеслом и ему, Литовкину, но тот отказался — лучше уж «челночить»…

— Ты сам давно на игле? — спросил Омельченко.

— Месяцев семь.

— Уже лечиться пора Потом поздно будет. Ты вроде бы разумный парень.

Литовкин дисциплинированно и согласно кивнул, но свои мысли по этому поводу вслух не высказал. Во всяком случае, парень не производил впечатление пропащего, опытный глаз оперативников сумел бы отличить законченного наркомана от начинающего.

Омельченко неторопливо беседовал с парнем, а Брянцев, включив свет в салоне, шуршал бумагами В папке, искал чистый листок.

— Пиши, Литовкин. Объяснительную. На имя начальника управления ФСБ генерала Николаева.

Пиши коротко, по делу. Я — такой-то, проживающий там-то, семь месяцев принимаю наркотики посредством уколов… Покупаю их у Марины, фамилию ее не знаю, которая работает продавцом в киоске «Братан»… Наркотики покупал по такой-то цене. Свел меня с Мариной Геннадий… он же мне предлагал участвовать в воровской шайке, шмонать в троллейбусах и автобусах, а также на рынках… Сегодня, восемнадцатого февраля, в семь часов вечера при задержании у меня изъято шесть пакетиков опия, которые я купил сегодня же в киоске «Братан»… Подпись и дата.

Литовкин задержал руку.

— Товарищ капитан… это же киоск Кашалота, левобережный авторитет такой, знаете? Они же прибьют меня потом. Марина расскажет… И Геннадий не простит.

Омельченко глянул на Брянцева, тот понял его взгляд, Кашалот им был прекрасно известен, но сведения о нем как о торговце наркотиками шли к ним в руки впервые.

— Ты вот что, Миша, — мягко сказал парню Омельченко. — Мы люди ответственные и сталкивать вас лбами с Кашалотом не собираемся. Это действительно опасно. Но и пройти мимо такого факта не имеем права, наоборот. Тебе, можно сказать, «повезло», наш отдел как раз и дельцами наркобизнеса интересуется. Единственное, что мы можем тебе пообещать, так это то, что пока не будем афишировать наше с тобой знакомство. Устраивает?

— «Пока»?

— Разумеется. До поры до времени, посмотрим на твое поведение. Знакомство, видишь, случайное, но для нас весьма интересное.

— Я понимаю, товарищ капитан… А вы что — и отцу скажете?

— Миша, ты взрослый человек, сам должен все решить. Скажем — не скажем… Не в этом дело.

— Да нет, я понял… Я вам нужен.

— Еще раз повторяю: ты взрослый человек и должен сам отвечать за свои поступки и грехи…

Тебе отец машину надолго дал?

— До утра.

— Гм. Хорошо. Тачку мы твою поставим на платную стоянку, с милицией связываться не будем, у нас вот с коллегой есть надежда, что ты все же не пропащий еще человек… — Омельченко смотрел прямо в глаза Литовкину. — А утром, когда «протрезвеешь», машину заберешь…

— Я и сейчас… Товарищ капитан, я почти отошел от кайфа, я…

— Нет, я же сказал! — Омельченко отдал ключи от «Ауди» Брянцеву. — Олег твою тачку погонит, ты поедешь со мной, вместе и поставим.

Вернемся к мосту, там есть большая платная стоянка. До утра постоит, а в восемь тридцать приедешь к нам в управление, позвонишь вот по этому телефону… — Омельченко подал парню клочок бумажки с цифрами. И глазами снова показал на листок с «объяснительной» — подписывай.

Литовкин замялся.

— Товарищ капитан… ну, это… вы меня в стукачи вербуете, да?

Омельченко помрачнел, строго глянул на Брянцева:

— Олег, вызови милицию. Нам ехать надо, некогда этого гражданина уговаривать. С ним почеловечески, сочувственно, а он…

Брянцев открыл бардачок, взялся за трубку радиотелефона — Товарищ капитан! Подождите! — парень заискивающе и жалко улыбнулся. — Я ж никогда в такую ситуацию не попадал, с милицией и то дела не имел. Я и раньше ездил, и меня не останавливали, я правил не нарушал… А сегодня скорости прибавил, и вы налетели…

— Это ты чуть на нас не налетел! — возразил Брянцев, и в интонации его голоса было больше ожидания, чем угрозы, — в таком деликатном деле пережимать не следует. — И мы же тебе похорошему говорим: или — или. Сейчас милиции сообщим — и ты загремишь вместе с этим осиным гнездом, что в «Братане». А там уж сами разбирайтесь. Простят тебе — не простят…

Литовкин попросил сигарету. Закурил, пальцы его вздрагивали. При всем при том был он, конечно, не дурак и в данный момент балансировал на проволоке — в какую сторону упасть, где спрыгнуть. И тут мало хорошего, в агентах ходить, и там на перо в один миг насадят, как муху. Литовкин пообщался уже со средой наркоманов, знал, что у них там все просто.

Омельченко с Брянцевым молчали. Пусть думает человек.

— А когда-нибудь… Случайно или, может, кто из ваших проговорится… хрипло спросил Литовкин. — Мало ли! Живые люди!

— У нас не проговариваются, Миша, — спокойно сказал Омельченко. — У нас за это очень строго карают. Агентура — такое дело. Сам умри, а агента не выдавай.

— Да я, вообще-то, читал… слышал. Только как-то все неожиданно получилось. Ехал себе… — Литовкин докурил сигарету и окурок выбросил в приоткрытое окно.

Важный психологический пик в их беседе был, кажется, преодолен, и оперативники перевели дух.

Парень решительно вздохнул и подписал бумагу.

— Может, я все-таки поеду, а, товарищ капитан? — спросил он Омельченко.

— Миша, в таком состоянии тебе лучше не рисковать. Мы же решили: ставим машину на стоянку до утра, ты звонишь своей девушке, можешь с нашего телефона… Утром приходишь, мы возвращаем тебе ключи — отдохнувшему и не представляющему опасности для других. Расстаемся друзьями. Да, кстати, обращаться к нам лучше по имени-отчеству, так удобнее. И в разговоре, и когда будешь звонить.

— Мне часто придется звонить? — парень заметно напрягся.

— Да нет. Может, два-три раза… Мы и сами позвоним, если нужно будет встретиться. Дома есть телефон?

— Есть.

— Ну вот. Знакомый коммерсант позвонил, что тут такого?

— Ничего, я понимаю… Значит, мне все про наркотики… про Кашалота надо будет узнавать, да?

— Миша, успокойся, отдохни до утра, подумай. Утро вечера мудренее, знаешь, наверное, русскую пословицу? Ну вот. Завтра спокойно поговорим… Ты позвони своей девушке, позвони. Ждет ведь.

Брянцев снова открыл крышку бардачка, извлек аппарат, спросил номер. Трубка говорила громко, и все трое хорошо слышали нежный и немного взволнованный голос девушки:

— Миша, что случилось? Ты где?

— Тань, да ты понимаешь… Что-то с зажиганием. Короче, заглох, меня сейчас на стоянку оттащат, а потом я приду. Поняла?

— Поняла-а… — распевно отвечала пассия Литовкина. — Давай быстрей, мясо уже остыло.

«Ауди» поставили на стоянку у Вогрэсовского моста, безлошадного кавалера отвезли на свидание с возлюбленной на оперативных «Жигулях», и все четверо были довольны исходом происшествия: Омельченко с Брянцевым заполучили, кажется, источник информации в интересующей их среде, начинающий наркоман Литовкин из двух зол выбрал меньшее, а его пассия обрела-таки на ночь своего молодого любовника, который мог бы коротать ее где-нибудь в милицейских застенках…

Все трое — Мельников, Омельченко и Брянцев — пришли на работу пораньше, за полчаса до того, как появится у серого здания УФСБ наркоман Литовкин, и сидели сейчас в кабинете Мельникова, решали — как укрепить с любителем быстрой езды отношения, не пережать. Утро в самом деле вечера мудренее. Вчера парень был испуган, во всем сознался, продавца наркотиков назвал, бумагу подписал, ночью же мог кому-нибудь позвонить, посоветоваться. Мог девушке своей открыться, а у той знакомства среди юристов, те назвали вещи своими именами — вербовка агента посредством шантажа, действие с точки зрения права незаконное, подсудное, и злой на органы адвокат может, конечно, раскрутить эту историю до большого скандала. Но будет ли этот «злой и опытный» защищать провинившегося наркомана, с какой стати? Ради скандала, сенсации в бульварной газетенке? В конце концов, что он, Литовкин, может сказать адвокату? Что его задержали оперативники ФСБ, нашли у него наркотик, взяли объяснительную, машину как источник повышенной опасности для окружающих поставили на платную стоянку, а утром вернули ключи. Только и всего. Теперь же эту объяснительную надо передать в райотдел милиции по месту задержания Литовкина, и дальше колесо закрутится само собой…

Так, подбрасывая друг другу вопросы, три офицера прокачали ситуацию, решив пока наверх, в кабинеты замов начальника управления и самому генералу, ничего не сообщать — преждевременно. Придет Литовкин за ключами, все станет ясно. Обрел их отдел… ну, пусть и не друга, агента, или же небольшие неприятности. Доказать, что его вербовали, Литовкин щ сможет, документально это никак не отражено, его возможное заявление адвокату может быть расценено как фантазия, бред человека, знакомого с иглой и наркотиками, а глюки (галлюцинации), как известно, бывают самые невероятные.

Так, на всякий случай, офицеры себя подстраховали, надеясь все же на положительный результат. И к дорожному этому случайному знакомству все трое отнеслись весьма серьезно — Литовкин терся возле одного из авторитетов города. И надо было рискнуть, надо.

Придет? Не придет?

Придет — ключи от машины и документы у них, в управлении.

Но за машиной, в принципе, может явиться ее законный владелец, старший Литовкин.

Может. Если сынок ему все рассказал.

Правда, вчера младший Литовкин панически отнесся даже к мысли о том, что отец может узнать об инциденте. О наркотиках, об объяснительной, какую он написал сотрудникам госбезопасности.

Родитель, конечно, многое может простить чаду. Если уж дает ему на всю ночь дорогостоящую машину и не очень-то беспокоится о том, прибудет ли она домой…

Михаил Литовкин мог, наконец, признаться Марине, продавщице киоска, что с ним случилось, чтобы предупредить ее, чтобы она успела спрятать наркотики… В таком случае парень подписал себе приговор: зачем назвал Марину? Погорел сам — выкручивайся, а девку под удар не подставляй…

Нет, разговор с Мариной отпадает — это опасно для него самого. А поймать ее теперь просто: адрес известен, продавец в наличии. Небольшая хитрость и…

Конечно, с Мариной-продавщицей спешить не следует. Не нужно ее пугать. Она тут же поставит в известность своего хозяина, тот — поставщика наркотиков.

Надо подождать, подумать.

Все эти страхи-переживания отпали сами собой в тот момент, когда в кабинете раздался долгожданный телефонный звонок и Брянцев услышал знакомый и несколько взволнованный голос:

— Олег Иванович? Здравствуйте. Это Миша.

— Понял, Михаил. Где нам удобно встретиться? У тебя все нормально?

— Да, все в порядке… Встретиться… давайте где-нибудь подальше от вашего дома. У цирка, что ли? На остановке. Я тут недалеко.

— Давай. Машину нашу помнишь?

— На всю жизнь запомнил!

— Ну-ну, не надо так драматизировать. Все будет хорошо, Михаил.

— Надеюсь. В общем, жду, Олег Иванович.

— Договорились.

Вскоре Литовкин, увидев их довольно грязную машину, поднял руку (молодец, просит подвезти случайную тачку, соображает что к чему!), сел на заднее сиденье, еще раз сказал «здравствуйте» — и притих, как бы ожидая вопросов, не начиная сам разговора.

Омельченко повернулся к нему с переднего сиденья.

— Как настроение, Михаил?

— Нормальное. Отдохнул, выспался…

— Будем работать?

— Куда деваться?!

— Ну, опять… — Омельченко сдержанно засмеялся. — Миша, знаешь, что самое драматическое в этой ситуации?

— Что? — Литовкин хмуро смотрел на него.

— То, что ты на игле. А все остальное…

— Согласен. Отсюда и все беды. Я понимаю. Нормального вы бы меня не тронули.

Оперативники переглянулись.

— Ну, возможно, была бы какая-нибудь другая ситуация, Михаил. Жизнь-то, она разная… — Омельченко сидел вполоборота, положив локоть на спинку кресла. — Миша, мы можем помочь тебе. Ты молодой, симпатичный парень, зачем тебе эта гадость?

— Это не гадость, Андрей… забыл ваше отчество?

— Михайлович.

— А, легко запомнить… Ну вот, вы же не пробовали.

— Почему не пробовал? Пробовал. В Чечне когда служил. Когда над головой свои же снаряды рвались. Когда в грязи и в холоде месяцами сидели не жрамши… Попробовал, как же.

— Ну и как? — Литовкин с интересом глянул на офицера.

— Зараза. Никакого кайфа не получил. Блажь, распутство… Пропадешь, Миша! Брось! Как старший тебе советую… Большие дозы принимаешь?

— Да нет, обычные. Грамм-два.

— И как часто?

— Теперь уже два раза в неделю. Больше не выдерживаю.

— М-да.

Помолчали. Машина спускалась к водохранилищу. Был серый ветреный зимний день, ТЭЦ, как легендарный крейсер «Аврора», дымила всеми своими четырьмя трубами и, казалось, плыла.

Чуднб! Отсюда, с высокого правобережья, ТЭЦ — как на ладони, и сходство с кораблем максимальное. Несколько лет назад, до перестройки, когда еще жила Советская власть и праздновали по инерции очередную годовщину Великой Октябрьской, внешнее сходство теплоэлектроцентрали использовали в пропагандистских целях, по вечерам и в ночи полыхали, отражаясь в водохранилище, гирлянды лампочек, которые высвечивали, знакомый всему миру контур крейсера, и на борту его горели цифры: 1917–1985…

Как давно все это было! Сколько лет прошло!

— Проблемы с финансами есть, Михаил? — спросил Омельченко.

— Нет. Я же челнок, деньги у меня есть. Не нужно. — Литовкин понял намек.

— Кто-нибудь о нашей встрече знает? Из твоих знакомых, та девушка, у которой ты ночевал.

— Нет. Я же не чокнутый. Тайна — это когда знает один.

— Правильно. Спать будешь спокойнее.

Омельченко взял тон парня: говорил коротко, сжато — шел у них вполне деловой, сухой даже диалог. Брянцев молча вел машину.

— А вы объяснительную когда мне вернете, Андрей Михайлович?

— Ну… Не спеши. Да и чего ты беспокоишься?

Мы умеем хранить тайны.

— Я поработаю, я согласен. У меня сейчас нет выхода, я понимаю, Литовкин был заметно подавлен.

— Мы поможем тебе вылечиться, Михаил.

— Я сам вылечусь, если захочу. Брошу, и все.

— Конечно, многое от тебя самого зависит, но врачебная помощь все же нужна: хотя бы консультации, лекарства…

— Что я должен буду делать, Андрей Михайлович?

— Да ничего особенного. Общаться с теми же людьми, с которыми и общался. Ну и… иногда ответить на интересующие нас вопросы.

— А если конкретно?

— Конкретики пока не будет. Ты сам назвал Кушнарева — Кашалота. В какой-то мере он нас интересует, впрочем, как и все остальные. Ну, раз нас свел случай… Слушай, что там, возле киоска, или где ты можешь оказаться, будут говорить, какие станут называть имена. Вообще, будь полюбознательней. Все пригодится.

— Если я перестану колоться, мне не станут доверять.

— Правильно. Постарайся имитировать. Пакетики покупай, а колоться не обязательно, Миша. Что ты, в киоске, что ли, колешься? На глазах у этой продавщицы, Марины?

— Нет, конечно. Колюсь я в другом месте, на квартире у одного пацана. Соберемся человек пять, сварим опий и… поехали! Полетели! Ладно, это я сам, Андрей Михайлович. Это я сам решу.

— Брось эту гадость, Миша! — подал голос Брянцев. — Влипнешь похуже. Или СПИД подхватишь. Тогда…

— Да я понимаю, Олег Иванович.

— Ну а раз понимаешь…

Так, за разговорами, вполне дружескими, доверительными, они доехали до автостоянки. Литовкин вышел из машины. А оперативники поехали назад, в управление.

Расставаясь, договорились, что агент позвонит через неделю…

Кличку он получил Челнок. Правда, сам Михаил Литовкин об этом не знал. И никогда, наверное, не узнает: компьютеры в управлении ФСБ весьма неразговорчивые.

Для посторонних, разумеется.