К далеким голубым горам

Глава двадцать вторая

Темны были воды реки Човон, тусклы тени в лесу и на болоте, угрюм свет на пустом холме, где когда-то стояла наша крепость. Бревна, которые мы нарубили собственными руками, соединения, которые подгоняли с любовной тщательностью, большие ворота, разбитые и починенные — все исчезло.

Сгорело…

— Ты видишь что-нибудь, Джереми?

Ринг изучал лес и речные берега в подзорную трубу.

Мы стояли вместе на корме, разглядывая берега, скользящие мимо в тускнеющем свете умирающего дня, и красный мазок, положенный закатом на холмы, казался нам предостережением. Рядом со мной была Эбби, сильно располневшая в ожидании ребенка, и Джон Тилли, тихий, серьезный, немного обеспокоенный, полагаю, поскольку он не одобрял нашего ухода. Джублейн признался мне наконец, что у него больше не хватает духу для диких краев.

— Боюсь, тебе придется уйти отсюда без меня, Барнабас.

Я понимал его достаточно хорошо и ничуть не винил. Для него есть на свете другие места, другие страны. В какой-то мере я даже испытал облегчение, ибо мне очень хотелось иметь где-то хорошего друга, который знал бы, где мы находимся и что делаем.

В конце концов я решил оставить корабль Джону Тилли, потому что Джублейн его не хотел, ему нужно было только доплыть до Европы или до французских земель на севере. Пиммертон Берк, Том Уоткинс и Джереми Ринг отправлялись со мной, да и некоторые другие решили попытать счастья в диком краю. Джублейн заверил меня, что прибудет сюда снова в следующее плавание, но в ближайшие дни нам предстояло подниматься против течения с Уа-га-су в роли проводника.

Мы надеялись найти форт нетронутым, но он погиб, сгорел. Нашли ли наши враги тайники с пищей? Сейчас мы в ней не нуждались, но может настать другое время, и было бы спокойней знать, что она здесь есть.

Утром мы поднялись на холм; над нами нависало угрюмое небо, затянутое тучами, вдали играли молнии, а мы стояли среди обгорелых бревен — и сердце сжимала печаль; в самом деле, найдется ли человек, который не любит того, что построил собственными руками?

Земля над тайниками заросла травой. Если кто-то и нашел наши припасы, то это было очень давно. Ну, по крайней мере орехи сохранятся.

Мы вернулись к реке, снова поднялись на корабль и сели за стол, лишь изредка перекидываясь словом.

— Все пропало? — спросила Абигейл.

— Все сгорело, — отозвался я, — несколько бревен осталось и зола. Там, где были наши дома, растет трава, и где стены стояли. Я думаю, это произошло почти сразу после нашего отплытия.

— Ник Бардл? — спросила она.

— Индейцы, полагаю. Бардл не стал бы жечь форт. Он бы предпочел сохранить бревна на случай, если придется менять рангоут вблизи этих берегов. Он, конечно, мерзавец, но человек предусмотрительный.

Вот так мы тогда разговаривали — о старых временах и новых, о нашем флейте — и все время пытались избежать мыслей о прощании.

Ибо все мы здесь были добрыми друзьями, а время расставания близилось, и никому не хотелось первым заговорить о том, что все, пережитое нами вместе, кончено.

Из всех присутствующих самым старым моим другом был Джублейн, с той случайной встречи, когда он помог мне выбраться из первой моей серьезной беды. А теперь… больше я его не увижу. Или увижу когда-нибудь? Кто может сказать наперед в таком мире?

И все же нас сжигало нетерпение — и Эбби не меньше, чем меня, — нетерпеливое желание заглянуть за те голубые горы, найти новую страну, проложить борозду в новой земле и увидеть, как зеленеют всходы под солнцем новой весны. Ибо земля за горами — это всегда мечта и призыв, и каждому поколению нужна она, эта мечта о каком-то отдаленном месте, куда надо дойти.

Мы пересекли океан, чтобы прийти сюда, — почему? Что гнало нас сильнее, чем других? Почему Пим идет с нами, а Джублейн — нет? Почему порывистый Джереми Ринг, а не Джон Тилли?

До этих мест мы дошли вместе, а теперь какой-то неведомый порыв, какая-то внутренняя тяга, какой-то странный побег, проросший в наших существах, выбирает из нас тех, кто двинется на запад.

Выбирает? А может, сами мы делаем этот выбор? Нет, никогда не перестану я гадать, почему этот человек, а не другой…

Последним нашим приобретением у Питера Киллигрю были три легкие и крепкие лодки, которые мы привезли на палубе, чтобы спустить на воду уже здесь. Сейчас мы их приготовили, а тем временем спустились на флейте по течению и поплыли вдоль залива на юг, к другой реке, побольше — это Уа-га-су так говорил: «река побольше».

Я много времени проводил с Уа-га-су. Он сразу узнал местность на моей карте, ткнул пальцем в заливы, провел по рекам. То здесь, то там он указывал мне изменения в русле реки или какие-то места, нанесенные неверно.

— Каждый год я буду проходить вдоль этих берегов, — говорил Джон Тилли, — и другим скажу, чтобы посматривали, нет ли твоего сигнала.

Еще раз я показал ему на карте местность, где собираюсь поселиться.

— Конечно, заранее никак не узнаешь, пока сам не доберешься, но, думаю, я буду плыть по реке до того места, где она вытекает из гор. А после поищу какую-нибудь долину, или ложбину — какое-то укрытое место, которое можно оборонять, — вот там мы и поселимся.

У нас есть орудия и инструмент, есть семенное зерно и много боеприпасов. Весной мы посеем семена, а еще попытаемся искать минералы — не столько золото, сколько полезные минералы, а там и застолбим себе землю. Я даже для тебя застолблю участок — на случай, если вдруг передумаешь.

— Барнабас! — Это Джублейн положил руку мне на плечо. — Не смогу ли я, даже в этот, самый последний момент, убедить тебя не делать этого? Очень нескоро придут сюда другие белые люди, и еще дольше им понадобится времени, чтобы достичь гор. Вас будет очень мало, и вы будете одни. Подумай об Абигейл… без женского общества, без дружбы, без удобств…

— Там будет Лила. А друзей мы заведем среди индейцев.

— Ты на это надеешься? Ну что ж, — он пожал плечами, — пусть будет так. Может, это твое предназначение, Барнабас. Но если у тебя будут сыновья, хоть одного из них отправь домой, в Англию. Здесь им не получить образования.

— Мы их выучим. У меня есть книги. И все же одно дело ты можешь сделать, Джублейн. Ты помнишь, где мы первый раз прятали наши меха? В пещере?

— Помню.

— Если соберешься в эти края, привези книг, заверни их получше в клеенку и спрячь там. Может, когда-нибудь мы вернемся на побережье, тогда заглянем туда.

Снова мы пожали друг другу руки, а потом заговорили на другие темы, и наконец, когда наш корабль бросил якорь против устья реки и наши три лодки были спущены на воду и загружены нашим снаряжением — на двух мы собирались грести, а третью тащить за собой на буксире, — неожиданно снизу пришел Саким.

— С твоего разрешения, — сказал он негромко, — я отправлюсь с вами. Там, куда вы направляетесь, вам рано или поздно понадобится лекарь, а твоей жене он точно нужен будет. Мне хотелось бы пойти с вами.

На мгновение у меня язык отнялся. Я просто протянул руку, а он ее пожал; итак, наш отряд теперь стал сильнее и больше — больше на самого талантливого человека, какого я в жизни встречал.

В первой лодке находился Уа-га-су, наш проводник и переводчик, Эбби, Лила, Саким, Пим Берк, Черный Том и я.

Во второй лодке плыли: Тим Гласко, крепкий молодой парень квадратного сложения, светловолосый и веселый, который был прежде бродячим кузнецом; Джон Куилл, бывший батрак в большом поместье в Англии; Кейн О'Хара, служивший солдатом-наемником; Питер Фитч, тонкий, жилистый, не знающий устали человек, который сначала работал на верфи, а потом стал корабельным плотником; Мэттью Слейтер, фермер; Барри Магилл, который был медником и ткачом, и, наконец, Джереми Ринг.

Эбби твердо смотрела только вперед, на реку перед лодкой; лицо у нее немного побледнело, глаза были большие и серьезные. Лила ни разу не оглянулась назад, впрочем, думаю, она вообще никогда не оглядывалась назад, если уж разум ее выбрал путь, по которому идти.

Мы плыли вверх по течению, а я вновь и вновь прикидывал, в чем сила и слабость нашего отряда. Я знал, что мы сильны телом и духом, но нам предстояло встретиться с первой зимой в диком краю… впрочем, на побережье зима могла оказаться даже суровее.

Мы не видели индейцев, не видели никаких животных. Лодки медленно и упорно продвигались против течения, держась середины реки, за исключением тех мест, где можно было сойти со стрежня и плыть по более мелкой и спокойной воде возле одного берега или другого.

Каждый мужчина греб, не исключая и меня. Только Уа-га-су, который сидел на носу, был свободен от этой работы, поскольку не хотел отрывать глаза и внимание от реки и ее берегов.

В тот первый день мы преодолели, как мне кажется, с десяток миль. Ближе к вечеру Кейн О'Хара убил оленя, а Саким вытащил большую рыбу. Мы причалили к островку и разбили небольшой лагерь с тщательно прикрытым со всех сторон костром.

Река тихо текла к морю, легкий ветерок шелестел листьями, потом притих. Наш костер из плавника — выброшенного на берег хвороста и сучьев — отбрасывал теплый отсвет на лица людей, собравшихся вокруг. Мы ели и говорили. Наши лодки были вытащены в маленькую бухточку и скрыты за деревьями и длинными бородами мха, свисающего с их ветвей. В одной из них остался караулить Питер Фитч, я встал от костра и прошел к нему — поговорить и послушать голоса ночи.

Над рекой плавно пролетела сова, едва поводя крыльями.

— Большая, — сказал Фитч.

— Большая, — согласился я и помолчал, набираясь духу. — Скажи, Фитч, почему ты решил идти с нами?

Он оглянулся на меня, и вид у него был немного смущенный.

— Неохота мне было возвращаться домой с пустыми руками, — сказал он наконец, — потому как я много языком плескал, как уйду в море и чего там совершу. Дома-то, в деревне, мне все сны снились, как я кидаюсь в битву и завоевываю себе принцессу, а может, кучу золота.

Ну и что? Я уже четыре года, как из дому, а показать мне нечего, кроме шрамов да воспоминаний о тяжелых временах.

В снах-то тяжелые времена никогда не снятся. Нет, мне ума-то хватало понимать, что у человека то тут, то там может нога подвернуться, только надежды у меня были большие, а они надо мной все смеялись, мол, размечтался, сильно много от жизни жду.

Может, оно все шло от тех моментов, когда сидел я в часовне, слушал службу, а думал больше про того парня, что похоронен у нас там в каменном ящике рядом с алтарем. Они его фигуру вырезали на камне сверху, на том ящике, хоть я мало чего знаю про того, что там похоронен. Он вроде бы сам построил церковь, ну, там, в Акастер Малбис — это деревня наша так зовется. В тыща триста шестом году, что ли, построил, или в какое-то такое время. Происходил он из норманнской семьи, они пришли с Вильгельмом Завоевателем и землю получили от него.

Самого первого звали сэр Хью де Малебисс, как-то со временем из этого получилось Малбис или Мэлбис, и говорили еще, что когда он в страну пришел, то у него, считай, ничего и не было, кроме имени да меча, хоть, может, в разговорах этих и нет правды.

Только я все раздумывал о том, что он добыл себе мечом, и мне так казалось: что один мог сделать, то и другой сможет. Ну вот, капитан Сэкетт, я много чего наговорил — а потому не могу прийти домой с пустыми руками.

— И не надо тебе возвращаться с пустыми руками, — сказал я. — Тут у нас хватит земли на всех, и когда мы найдем место, каждый присмотрит себе свой кусок, и все они будут по соседству.

— Мне бы такое здорово понравилось. Я ручей там будет? И деревья?

— Обязательно. Уж мы выберем такое место, чтоб были.

Я поднялся уходить и добавил:

— Только смотри во все глаза и держи ушки на макушке, а то ничего у тебя не будет. Дикарям не надо даже знать, какого цвета у тебя волосы, им любые годятся.

В воздухе приятно пахло пищей, вдвойне приятно, потому что была она местная. Повара наши сварили вместе оленину и индейку, и это всем пришлось по вкусу.

Мы с Эбби сели рядышком, ели и говорили о нашем будущем сыне — или дочери. Мы запивали пищу водой из Роанока, и была она такая свежая и чистая, какой никогда и нигде я не пил. Мы говорили о нашем доме в голубых горах, доме, который мы построим, и это были прекрасные и смелые мечты.

Внезапно из темноты возник Уа-га-су и тихонько обратился ко мне; я не шелохнулся, только протянул ножны шпаги и коснулся ими плеча Джереми. Он оглянулся на меня, потом посмотрел на Уа-га-су, не спеша встал, подошел к котлу набрать себе добавки, потом вернулся к нам.

— Три каноэ, — сообщил Уа-га-су, — двадцать, тридцать мужей. Они на военной тропе.

— Джереми, — велел я, — как можно спокойнее и тише отправь Слейтера, Магилла и Черного Тома Уоткинса к лодкам, на помощь Фитчу, а остальные пускай по одному спрячутся в тень и пробираются к поваленным деревьям возле лодок. Костры оставьте, пусть горят.

— Что случилось, Барнабас? — спросила Эбби.

— Будет бой. Уходи к лодкам вместе с Лилой.

Ни один звук не нарушал ночную тишину. Люди разошлись, осталась только тьма. Наши люди подбирали свои мушкеты. Что касается меня, то я заткнул за пояс три пистолета и тоже взял мушкет.

Ночь была тиха. Где-то кричала ночная птица…

Они напали на нас стремительно.

Они неслись с дикими воплями, намереваясь посеять ужас в наших сердцах, и, захвати они нас врасплох или спящими, жуткие вопли и внезапная атака могли бы это сделать. Но нападение это было отнюдь не так хорошо спланировано, как, по-моему мнению, они обычно поступают. Они просто увидели наши костры и, не разведав толком, просто решили, что мы должны все сидеть у огня. Должно быть, только выждали какое-то время.

Когда в конце концов они вырвались на освещенное кострами место, с копьями и томагавками наготове, их встретила пустота. Один из воинов, соображавший быстрее прочих, резко развернулся назад, но тут Слейтер застрелил его.

Мы восприняли его выстрел как сигнал и выпалили все разом. И в одно мгновение они отступили… исчезли.

На земле остались три тела. Два индейца были явно мертвы, третий только ранен. Но он лежал неподвижно.

Я видел его глаза. Они были открыты и бодры, хоть ранило его тяжело.

Мы перезарядили свои ружья. Ночь была такая тихая, что я слышал, как плещет вода в тростнике у берега. Рядом со мной был Пим и я шепотом приказал ему столкнуть лодки на воду и забрать на борт всех.

Он тихо исчез. В воздухе все еще стоял легкий запах порохового дыма, смешанный с сыростью от прибрежного ила, духом влажной листвы и дыма наших угасающих костров. Я услышал за спиной легкое движение, и ко мне подобрался Гласко.

— Не нравится мне это, — тихонько проговорил он, — слишком легко получилось.

— Ты прав. Мы отплываем. Я согласен грести всю ночь, лишь бы не потерять ни одного человека.

Снизу, от берега, донесся треск удара, словно бы что-то раскололось, потом еще один, потом третий.

Затем все смолкло снова.

В последний момент, когда все уже были в лодках, я застыл на берегу, вслушиваясь. Где-то слышалось тихое как шепот движение, потом стало тихо. Над головой сияли звезды.

Опершись обоими руками на планширь, я забрался в лодку и мы двинулись в полной тишине. Так тихо, что даже звук погружающейся в воду лопасти я расслышал только один раз.

— Они будут гнаться за нами? — спросил я Уа-га-су.

— Не на каноэ, — ответил он.

— Но ведь у них должны быть каноэ!

— Нет каноэ, — ответил он, и я различил самодовольную нотку в его тоне. — Я сделал.

Весла погрузились в воду глубже, и мы ушли от острова в темноту. Эбби сидела совсем рядом со мной, я накрыл ладонью ее руку, она положила голову мне на плечо.

— Устала? — спросил я.

— Да…

— Еще бы тебе не устать… Ничего, найдем хорошее место и отдохнем.

— Нет-нет, все нормально, Барнабас. Ничего со мной не станется, — она сделала короткую паузу. — Так мало времени осталось до прихода зимы…

Это было у всех у нас на уме. Мы были одни в неведомой стране, опасности грозили нам со всех сторон — и никакой надежды на спасение со стороны, если случится что-то плохое. Мы обрубили все связи — но в обширную глубину этой чужой зеленой страны мы плывем вместе.

Мы направляемся к горам, где зимой будет холодно, нам придется добывать мясо охотой, собирать хворост и сухостой на дрова, строить себе жилища. Наша единственная надежда на спасение и безопасность — в нас самих, в том, что мы есть и чем станем. Но если бы мне пришлось выбирать себе спутников из многих тысяч, лучшего выбора я бы все равно не сделал.

Я перебрался с носа назад и сменил на весле Тима Гласко, а через полчаса сел на место Кейна О'Хары, чтобы дать ему передохнуть.

Когда я вернулся на нос, Эбби спала, и Лила тоже. Я подсел к Уа-га-су.

— Расскажи мне о реке.

— Там есть селения, — отвечал он. — Одно из них мы увидим завтра или на день позже.

— А катоба — сильный народ?

Он грустно покачал головой.

— Мы сильные люди, но мы потеряли много мужей в войне с ирокезами, и нас прогнали из нашей страны на севере. Ирокезы сражаются со всеми, убивают всех. Очень дикий и свирепый этот народ.

После многих месяцев, проведенных среди нас, он говорил по-английски достаточно хорошо, да и я довольно прилично освоил его язык.

— Потом на нас напали чероки и прогнали на то место, где мы живем сейчас. Мы не хотим уходить дальше. Мы будем сражаться с ними снова и снова, но больше не уйдем.

— Все ваши люди здесь?

— Нет… Часть еще на севере, но они придут.

— Уа-га-су, мы рассказывали тебе, как многочисленны англичане. Скоро они придут сюда. Их много придет. Некоторые вернутся домой, некоторые умрут, но вместо них придут другие. Мы будем друзьями твоему народу. Подумай об этом — и скажи своему народу, что ты думаешь.

— Ты хочешь, чтобы я сказал, что для катобов хорошо присоединиться к людям королевы?

— Я не могу советовать тебе, Уа-га-су. От этого может произойти много вреда. Что правильно для нас, не всегда правильно для вас, а те из нас, что приходят сюда, жаждут земли…

— Земли достаточно на всех.

— Может быть. Но я не знаю, всегда ли ее будет достаточно. И будут сражения с англичанами, и с французами, и с испанцами — точно так же, как были сражения с ирокезами.

Уа-га-су молчал.

Мы гребли дальше.

Первый свет утра лег на воду, пока еще совсем слабый, но в нем стали видны водовороты и мелкие волны, и деревья начали прорисовываться на фоне утреннего неба. Одна, последняя звезда висела в небе, словно далекий фонарь.

Я повернулся и окликнул Джереми, который сидел на руле.

— Правь туда! — я показал рукой. — Поедим и отдохнем.

С рассветом мы высадились на берег, вытащили лодки — не слишком далеко — и привязали скользящим узлом, который можно отдать очень быстро. В каждой лодке осталось по человеку, вооруженному мушкетом. Остальные сошли на берег, а я прошелся поблизости, собирая по дороге веточки с кустов и кору. Другие собирали плавник. Между упавшими деревьями и большими камнями мы нашли ровное место футов в двадцать размером. Я уложил несколько камней в грубое подобие очага, растер в руках немного коры, насыпал между камней и уложил сверху самые тоненькие веточки. Отмерил на ногте большого пальца немного пороху из рога, высыпал его на плоский кусок коры и, вынув заряд из пистолета, взвел курок и нажал на спусковой крючок. Искра ударила в порох, он вспыхнул — и в одно мгновение занялся костер.

Уа-га-су исчез в кустарнике. Я предупредил остальных, чтобы поспешный выстрел не попал в него, и вернулся к лодкам.

— Залягте пониже, — сказал я караульным, — и следите во все глаза. Они могут оказаться вокруг раньше, чем вы их увидите.

Мэтт Слейтер прошел чуть ниже по течению половить рыбу. Почти сразу за тем местом, где стояли лодки, был глубокий омут, и он забросил туда крючок.

Мы поели и поспали на траве под охраной двух часовых, потом легли спать эти люди, а на вахту заступили двое других. Вернулся Уа-га-су. Он нашел много следов оленей и индеек.

Вскоре после полудня мы снова поплыли против течения, на этот раз под парусами — здесь был благоприятный ветер. Не очень сильный, но он избавлял нас от необходимости выгребать против течения или отталкиваться шестами. Двигались мы медленно, и когда в сумерках остановились на ночь, от места боя нас отделяло чуть больше двадцати миль.

День за днем мы упорно продвигались вперед. Река стала уже, вода еще чище, хоть это и казалось невозможным. Мы выходили на охоту с луками и стрелами, добывали во множестве индеек, а иногда и оленя.

И все мы менялись. Мы понемногу обучались охоте. Мы стали крепче и увереннее. Когда путешествуешь по реке, как мы, всегда найдешь много дичи, а рыбы тут было полно. Если индейцы и пользуются на рыбалке наживкой, то очень редко, так что добывать рыбу было нетрудно.

На закате десятого дня ко мне подошла Лила.

— Нам скоро придется устроить долгий привал. Думаю, ждать осталось совсем недолго.

— Она права, — подтвердил Саким. — Я думаю, не больше недели.

Я взглянул на запад, в ту сторону, где лежат голубые горы. Я пытался подсчитать. Если вода дальше спокойная, не слишком много излучин… и если не будет водопадов… сможем мы добраться до гор за две недели?

Саким пожал плечами:

— Видно будет.

Лила ушла обратно к Абигейл, а я обошел наш лагерь.

Я сказал о двух неделях Уа-га-су, но он отрицательно покачал головой.

— Очень далеко, намного больше.

Потом махнул рукой, указывая вперед и на юг.

— Придут холода. Иногда снег. Много льда на реке. Я думаю, тебе лучше остаться с моим народом. Катоба хорошие земледельцы. Зерна много. Оставайся.

В путешествии по реке было что-то гипнотически захватывающее. Мы шли то вдоль одного берега, то вдоль другого, выбирая, где течение послабее, и часто наш путь пролегал под нависающими ветвями громадных старых деревьев. А иногда мы держались далеко от берегов и плыли по самому солнцепеку.

По ночам уже было холодно.

Несколько раз мы видели, как олень переплывет реку впереди, одного застрелили на мясо. Несколько раз удавалось настрелять индеек, а однажды мы убили медведя.

Индейцев мы видели мало, но были совершенно уверены, что они-то нас видят — и смотрят с удивлением и любопытством. Но чем дальше мы уплывали от моря, тем становились увереннее и меньше волновались из-за того, что будет впереди и что происходит вокруг нас.

По ночам наши мерцающие костры освещали дикие берега, а иногда мы пели старые песни, привычные еще из родного дома. У Кейна О'Хары оказался красивый голос, да и у Джереми тоже. Что касается моего пения, то чем меньше о нем говорить, тем будет лучше. Я любил петь, и буду петь всегда, но голос у меня — ни к черту.

Я очень много учился, ибо Уа-га-су постоянно показывал деревья или травы, которые индейцы используют как лекарства или в пищу, да и о самих индейцах я узнавал очень многое. Катоба и чероки были старинными врагами, и легенды обоих племен говорили, что и те, и другие пришли с севера, только давным-давно, еще когда никто в глаза не видел белого человека, — по-видимому, еще до Де Сото и Хуана Пардо.

Иногда по утрам солнце сверкало на каждой мелкой волне и тени пятнами лежали на берегах, но случались дни, когда дождь лил стеной и мы могли что-то видеть всего на пару ярдов перед собой. Порой приходилось вовсю налегать на весла, чтобы разминуться с плавучими деревьями, надвигающимися на нас по течению, но так или иначе мы каждый день проходили какое-то расстояние, каждый день продвигались еще немного вперед.

— Это сколько же времени! — пробормотал как-то Питер Фитч. — Я бы в жизни не поверил, что бывает что-то такое далекое, что на свете столько пустой земли.

— Чудо, истинное чудо, — поддержал его Слейтер, — а говорят, за горами ее еще больше.

И вдруг Фитч схватил меня за руку.

— Капитан, ну-ка поглядите, а? Что это там такое?

В то утро наш лагерь располагался под большими старыми деревьями на широком плоском речном берегу. За деревьями лежала обширная саванна, то есть равнина, и там разлегся на траве огромный зверь, большущее, мохнатое черное чудовище. У нас на глазах он внезапно поднялся на ноги и уставился в нашу сторону. Широкая плоская морда, густо заросшая шерстью, была обращена к нам, а борода чуть не касалась земли.

Так же внезапно вокруг стали появляться другие животные такого же вида.

Рядом со мной остановился Уа-га-су.

— Хорошее мясо, — сообщил он. — Хорошая шкура тоже. Ты убьешь?

Второй раз ему спрашивать не надо было. Мне приходилось видеть в жизни всяких быков, но ничего подобного этому я не встречал, уж слишком он был велик. И мне было любопытно, сможет ли пуля свалить его, но Уа-га-су меня заверил, что индейцы часто убивают таких — иногда стрелами, но при случае и копьями.

По его настоянию я взял мушкет, опер на сошку, прицелился и выстрелил.

Огромный зверь не шелохнулся, просто продолжал глядеть на меня, наконец мотнул головой вверх и вниз, словно у него вызвал раздражение не то я сам, не то моя пуля. Я сразу начал перезаряжать оружие, а тем временем на звук выстрела из-за деревьев торопливо явились О'Хара и Пим — они были ближе всех.

Тут зверь сделал шаг в мою сторону — и вдруг подогнул колени и повалился наземь, а потом перевернулся на бок. Остальные не бросились убегать, даже, казалось, ничего не заметили, — видно, они никогда не слышали такого звука прежде и не связали его с какой-либо опасностью для себя.

Теперь Уа-га-су показал мне на ближайшую к нам корову — и, правду сказать, она стояла чуть отвернувшись от меня, так что я мог хорошо прицелиться в точку чуть позади ее левого плеча. Отлично сознавая, что мне надо прокормить много ртов, я немного передохнул, а потом выстрелил снова — и столь же удачно. Нужно признать, что дистанция была всего каких-то полсотни ярдов и ничто не загораживало зверей, и стояли они неподвижно. Ну да, бык просто стоял и смотрел, а корова паслась… Теперь, видимо почуяв кровь, остальные немного отошли, поглядывая назад, а потом двинулись прочь через саванну. Позвав криками товарищей, мы отправились свежевать добычу.

Первыми мастерами в свежевании были у нас Слейтер и Куилл, а потому, оставив их за этим занятием — с Уа-га-су в роли советчика и Фитчем для помощи — я поставил Барри Магилла у кромки деревьев следить, чтоб ничего не случилось, пока остальные работают.

Эбби лежала на тюфяке у костра, я сел с ней рядом и взял за руку. В это утро она была очень бледна, мне на нее смотреть было страшно, и она, догадываясь, что я чувствую, сжала мне пальцы. Ее время было совсем близко.

Уоткинс и Гласко ловили рыбу, Пим сплеснивал веревку, которую мы порвали, когда обходили водопад: нам там пришлось вытащить лодки из воды, разгрузить и перетаскивать волоком по берегу, а после вернуться за своим имуществом и перенести его на плечах.

Внезапно Магилл издал негромкий свист, и Гласко с Уоткинсом тут же схватились за мушкеты. Пим укрылся за стволом большого дерева, а мы с Черным Томом кинулись через лесок.

Наши свежевальщики бросили резать мясо и стояли выпрямившись. Магилл держал мушкет нацеленным, а Фитч прятался за тушей бизона, стоя на коленях, и поспешно заряжал свой.

На вершине небольшого взгорка, где мы в первый раз увидели бизона, стояли несколько индейцев. У каждого было в руках копье и лук, а за левым плечом — колчан со стрелами. На глазах у нас появился еще один индеец, потом еще и еще один.

Мой мушкет был у меня в руках, и я выжидал, глядя на них.

Когда наконец из-за гребня вынырнул последний, на холмике стояло не меньше тридцати воинов.

А мы могли выпустить в них три заряда — а там они обрушатся на нас.