К далеким голубым горам

Глава третья

Лондонские улицы были темны и мокры от дождя. Мы продвигались узкими переулками, избегая улиц, где нас кто-то мог увидеть — и потом говорить.

— Нам лучше держаться подальше от таверн, — заметил Том.

— Не беспокойся, Том, нас ждет место, надежное место. Это дом жены моряка, там чисто и пища хорошая.

— Женщины сплетничают.

— Только не эта женщина. Она — славная девчонка. Дом ей достался в наследство. Она сдает комнаты с кормежкой людям, которым хочется чего-нибудь получше и почище, чем таверны, и дожидается, пока ее моряк вернется с моря.

— Одинокая жизнь.

— Да — но у Мэг подходящая натура.

Свернув за угол, мы увидели впереди дом с высоким забором. Я спешился и постучал в дверь.

— Кто там?

Это был голос Мэг.

— Друг Джереми, которого вы знаете. Со мной еще один человек и лошадь.

— Я открою ворота.

Окно бесшумно скользнуло вниз, закрываясь, а мы повели коня за угол, к воротам, выходящим в темный переулок. Ворота распахнулись, Мэг прошептала:

— Я наброшу на себя что-нибудь. В конюшне есть сено и зерно.

— Она видать, оборотистая, эта моряцкая жена, — заметил Том.

— Она хорошая женщина. — Я хотел, чтобы у него на этот счет не осталось никаких сомнений. — И таких немало. Ты-то ведь знаешь моряцкую жизнь.

— Ну да, — отозвался он без всякой обиды. — Один раз меня бросили на берегу, несколько раз я чуть не утонул, дважды меня захватывали в плен пираты, а когда сходил на берег, меня вечно грабили сухопутные крысы. Уж лучше контрабандой заниматься, чем плавать в открытом море.

Мэг держала дверь приоткрытой, дожидаясь нас.

— Я набрала эля. Он на столе, и поесть там что-то найдется. — Ее глаза прошлись по моему лицу. — У тебя все в порядке?

— Оказывается, существует королевский ордер на мой арест, Мэг, но, я думаю, он будет отозван. А пока что мне надо поспать, а утром передать весточку Питеру Таллису, в переулок Сент-Полз.

— Я знаю этого человека. Как там Джереми?

— Неплохо. Я оставил его на борту. Мы плывем в Виргинию.

— Да ну?! По-моему, это далеко. Джек все мечтал сплавать туда, часто говорил об этом. Он знал капитана Ньюпорта и очень хотел плавать с ним. Мой Джек — канонир, и неплохой.

Мы поели и завалились спать, но утром, едва я раскрыл глаза, Мэг была уже у дверей.

— Одевайтесь, — прошептала она через щелочку. — Питер придет сюда. А нам надо кое о чем поговорить.

Проснулся Том.

— Что, уже утро?

— Питер придет сюда попозже. Мэг как-то передала ему весточку, — сказал я.

Мэг села вместе с нами и налила стаканчик себе тоже.

— Я послала к Питеру соседского мальчонку. У него есть голова на плечах, а за двухпенсовик он доставит любую весть и ничего не пропустит — все увидит и все услышит. Он и новости мне приносит. Лорд Эссекс находится в Доме Йорков, дожидаясь милостей королевы, но есть слух, что она его не захочет видеть, слишком она рассердилась и расстроилась. И еще где-то за городом была драка, умер человек по фамилии Дженестер… говорят, предательски убит.

— Убит в честном бою, — возразил я.

Она уставилась на меня, Том тоже.

— Мы отправились туда выручить больного человека, которого он увез на смерть…

…а они нас ждали. Мы все там были, и Джереми тоже, но это я убил его — один на один, в поединке.

— Старик, которого он увез туда умирать, был другом моего отца, потому мы поехали туда, чтобы привезти его обратно и обеспечить нужный уход. Дженестер надеялся унаследовать имущество старика после его смерти. Дженестер собирался дать ему умереть без помощи. Но у Дженестера есть друзья в суде, а у меня нет.

— Они бросят тебя в Ньюгейт до суда, — предупредил Том. — А это — настоящий ад, грязный, вши там так и кишат. Там сидят хорошие люди — за долги, а вперемешку с ними — любые твари человеческой породы.

— Я сделал лишь то, что должно было сделать, — сказал я. — А теперь я должен увидеть Питера и попасть на свой корабль.

— А не будут ли за ним следить?

— Будут. — Я взглянул на Мэг.

Она сложила руки, опершись локтями на стол.

— Виргиния, — проговорила она. — Земля Рэли… Это и вправду такое замечательное место?

— Обширная страна, с лесами, реками и лугами, подобных которым ты никогда не видела. Красивая страна, Мэг, место, где можно растить высоких и смелых сыновей.

— У меня нет сыновей, — сказала она.

— У тебя еще есть время, девочка. Бери своего морячка и отправляйся в Америку. Говорят, Рэли собирает людей, чтобы поселить там. Если все пойдет хорошо, мое судно вернется сюда. Питер будет знать, когда оно придет, потому что он будет продавать мои товары и покупать что надо для меня. Давай, я найду для тебя место.

— Мой отец плавал с Гаукинсом в шестьдесят седьмом году, — сказала она. — Он много рассказывал о новых землях, о дикарях, об испанцах, которые дальше, на юге.

И тут мне пришла в голову мысль.

— Мэг, у тебя есть сейчас другие постояльцы?

— Сейчас — всего один. Он здесь уже две недели, если не больше. Вперед заплатил, да, вперед, и щедро.

— Моряк?

Она приподняла одно плечо.

— Кто знает? Конрад Польц — так его зовут, довольно обходительный, только говорить не перестает. С самого первого дня.

— И о чем же он говорит? Задает вопросы?

— Он объявил себя знакомцем Джека, мол, знает его. Только, думаю, это неправда. Расспрашивал про других здесь. Встает рано и проводит весь день на реке, наблюдая за кораблями.

Конрад Польц? Я не знал такого человека.

Мой друг Коувени Хазлинг может знать этого Конрада Польца, но о Хазлинге известно, что он мой друг, за ним могут следить. Кстати, именно Хазлинг некоторым образом дал мне мой первый шанс. Это был старый добрый человек, который интересовался древностями и бродил по стране, покупая старинные вещи, найденные землекопами, резчиками торфа и всякими такими людьми. Когда я нашел несколько старинных золотых монет, я понес их к нему, он купил несколько сам и организовал продажу остальных.

Таллис тоже мог знать этого Конрада Польца.

Питер Таллис был человеком, составленных из разных частей, человеком многих необычных талантов. Он был искусным подделывателем, славился умением изготовить документ или подправить его, а также всякими другими способами помогать нарушителям законов. Я пришел к нему, когда мне нужна была копия книги Лиленда о древних местах Англии. Известно было, что в рукописном виде эта книга существует, но до сих пор она не была отпечатана, а я, до того, как уплыл в Америку, подумывал заняться поиском древностей для продажи.

Мало такого случалось в Англии, о чем не знал бы Питер Таллис, и его лавка в переулке Сент-Полз была расположена очень удобно для того, чтобы слышать обо всем происходящем, и служила центром сбора и распространения сведений и слухов для всего Лондона.

Лондон был огромным плавильным тиглем, быстро вырастающим из несколько провинциального города прежних дней. Корабли приходили из новых земель и опять отправлялись туда — ловить рыбу, торговать, нападать на испанские суда. Они привозили на рыночные площади Лондона незнакомые странные товары — и еще более странные истории. Люди, побывавшие в плену, возвращались со своими рассказами о Берберийском Береге, о Леванте, о берегах Гвинеи и солнечных островах. И все главные ниточки дергала сама Елизавета — как из-за сцены, так и в открытую.

Далеко не один корабль, ушедший к Испанскому Материку[7], был тайно снаряжен самой королевой. Король Генрих VIII[8], отчаянно пытавшийся породить наследника мужского пола, который продолжил бы начатое им строительство Английской империи, не знал, какую наследницу оставил он в лице Елизаветы. Со своего кресла в Валгалле для умерших королей он, должно быть, поглядывает на землю с изумлением и гордостью, видя, что за наследницу подарила ему Анна Болейн *** в лице этой маленькой рыжей дочери… которую он при жизни замечал так редко.

* * *

Мой отец часто рассказывал мне о королях и людях, о правительствах и битвах, об управлении народом.

«Король должен думать не только о нынешнем дне, — не раз говорил он, — но и о завтрашнем и послезавтрашнем. Издавая новый закон, он должен понимать, какие будут последствия. Более того, он должен всегда думать о своих преемниках.

Генрих Восьмой очень ясно видел всех врагов, какие имелись у Англии, и четко понимал, что за ним должна последовать твердая рука. Мы — маленький остров в штормовом море, а у такого народа найдется много врагов. Король Генрих понимал: нам нужна сила, чтобы выстоять в одиночку, и по мере того, как проходили годы, а наследника у него так и не появилось, начинал опасаться, что все его труды пойдут насмарку.

Он женился снова и снова, появлялись дети, но ни один сын так и не выжил. Да, конечно, была Елизавета, дочь Анны… Была у него Елизавета, но он не верил в способность женщины устоять против бурь, которые будут обрушиваться на Англию. Хватало у Генриха и других женщин — на этих ему не надо было жениться. Он хотел сына, наследника, который смог бы сидеть на английском троне, сочетая мудрость и силу. Генрих умер, так и не узнав, кого он произвел на свет в лице Елизаветы».

Питер Таллис повторял многое из того, что говорил мой отец, мы немало толковали вместе в те дни, перед первым моим путешествием в Америку. Теперь я хочу повидаться с ним снова.

Мы вернулись в свою комнату дожидаться Питера. Пока мы лежали, полусонные, до моего слуха донеслись негромкие звуки из комнаты над нами, как будто кто-то двигался бесшумно, не желая быть услышанным. Еще было очень рано, в такой час любой старается двигаться потише, дабы не разбудить соседей, которым хочется еще поспать. Но я продолжал прислушиваться, и постепенно ухо мое привыкло к естественным скрипам и шорохам старого дома и легко отличало их от других звуков, как ни тихи они были.

Наверху тихо закрылась дверь, слабый скрип ступеней доложил, что кто-то спускается по лестнице.

Мэг вернулась в свою комнату по другую сторону коридора. Тот — не знаю кто, неизвестный, — тихо прошел по коридору к нашей двери и застыл, прислушиваясь. Я различал его дыхание, мне хотелось вскочить и резко распахнуть дверь, но я сдержался и продолжал лежать очень спокойно.

Через некоторое время его шаги удалились по коридору в обратную сторону, и я услышал, как сперва открылась, а потом закрылась наружная дверь.

Я немедленно вскочил на ноги. Том открыл глаза, я объяснил, в чем дело.

— Не нравится мне это, — заключил я. — Он, возможно, шпион.

Я поднялся, пристегнул к поясу шпагу и, перейдя через коридор, постучал в комнату Мэг. Она открыла.

— Мэг, передай Питеру, чтобы нашел нас в таверне «Вид на Уитби». Этот Конрад Польц меня беспокоит. Мы будем в «Уитби», как пробьет одиннадцать, и подождем там в течение часа. Не больше. Если Питер не найдет нас там или не сможет прийти к назначенному часу, тогда пусть поищет в «Гроздьях». Мы там задержимся. А потом нам придется отправиться на корабль.

Мы торопливо прошли в конюшню — но моя лошадь исчезла!

Нам хватило одного взгляда. Развернувшись на месте, мы вышли за ворота. Я быстрым шагом направился к реке.

— Если у тебя на уме лодка, так он уж об этом позаботился, не сомневайся, — предупредил Том.

— Тогда двинули вверх вдоль реки, и быстро.

Ныряя в извилистые переулки и проходы, мы торопливо пробирались между домами и через скотные дворы, каких в Лондоне имелось немало. И внезапно оказались перед старой таверной, где я впервые повстречал Джереми Ринга.

Какой-то человек вел по двору лошадь к поильной колоде, и я сразу узнал в нем одного из той шумной компании, которая выпивала вместе с Джереми Рингом в тот вечер, когда мы с ним встретились в первый раз.

— Ты меня помнишь?

Он усмехнулся на одну сторону:

— Вспомню, если нужда будет, но так же легко могу и забыть.

— Вот и ладно. Помни достаточно долго, чтобы сказать, где тут взять лодку, а потом забудь, что вообще видел меня когда-нибудь.

— У меня есть лодка у старого причала внизу, но я не хотел бы ее потерять.

— Знаешь «Гроздья»?

— Ага.

— Вот там ты найдешь свою лодку, надежно привязанную, когда нам она больше не будет нужна. А пока что мне очень обидно думать, что ты можешь зайти в «Гроздья» и не выпить там ни капли. На, — я положил ему на ладонь монету, — потрать вот это — или часть.

— Как там Джереми? Мы тут без него скучаем.

— Мы с ним плавали вместе, он меня ждет на корабле. Скоро собираемся в новое плавание.

— Да ну! Я и сам об этом подумывал.

— Так подумай еще малость, и если соберешься в Землю Рэли, поспрашивай обо мне потихоньку. Там — новая страна, где нет ни лордов, ни егерей, а воздух пахнет свободой. Просторная страна, где человеку хватит места двигаться и дышать.

— А дикари?

— Их мало, а земли много. Хлеба они почти не выращивают, живут больше охотой. Я думаю, мы с ними сможем ужиться, — по крайней мере те, кого я встречал, были люди неплохие, хоть они и любят тропу войны.

— Здесь я на каждом шагу знаю, чего ожидать и куда поворачивать.

— Конечно, зато там нет ни армейских, ни флотских вербовщиков — и ни одной долговой тюрьмы.

— Дай время, — угрюмо сказал он, — и появится у них и то, и другое.

— Вполне возможно — только я думаю, что нет. У тех, кто отправляется за море, мозги устроены по-другому. Хватит там и ругани, и драк, они ведь всего только люди, а не ангелы, но начинать на пустом месте лучше с такой компанией…

Оказавшись в лодке, мы вовсю налегли на весла, торопясь в «Уитби», но старались держаться поближе к берегу, где нас не так легко будет заметить. Меня ждал мой корабль и мне не терпелось добраться до него и снова оказаться на его палубе.

— Мы должны уплыть в Америку, Том, чтобы выковать там новую страну, ты, я и другие люди вроде нас с тобой.

— Вроде меня?

— А почему нет, Том Уоткинс? Почему бы и нет, в самом деле? Там ни для кого нет привилегий, и давай постараемся, чтобы и не было. Ты — человек, Том Уоткинс, мужчина, ты повидал жизнь. Ты ошибался, как и любой из нас, но мы знаем, что правильно и что справедливо. Земля там свежая, широко открытая для таких, как мы с тобой, и если мы начнем повторять там старые ошибки, то вина будет только наша. А если будем ясно видеть все вокруг, то сможем построить что-то новое.

— Я человек простой, Барнабас. Я о таких вещах никогда не раздумывал. Это занятие для тех, кто получше меня…

— Получше? А кто лучше, если он сам не сделал себя таким? Ты можешь быть одним из тех, для кого сочиняют законы, если пожелаешь, но можешь и сам стать сочинителем законов.

— Да ну, я и читать-то не умею, Барнабас. Неученый я.

— Зато ты повидал жизнь, Том! Сам делал хорошее и плохое, видел, как другие делают точно так же. Ты знаешь, что уважаешь, а что нет, так что остается тебе только сравнить каждый закон, каждую мысль с тем, что ты знаешь, решить, какая жизнь тебе придется по вкусу, а потом поработать, дабы сделать ее такой.

— Землей завладеют большие господа. Ходят разговоры, что королева подарит им тамошние земли.

— Не видел ты тех земель, Том. Это тебе не крохотный остров, ограниченный морем, это огромная земля, уходящая далеко на запад. Если тебе не понравится, что там начнут делать лорды, сможешь уйти на запад, но стоит тебе один раз вдохнуть воздух Америки, и ты больше не станешь тревожиться из-за больших господ. Англия и сама изменится, но в первую очередь она изменит жизнь там, где страна новая…

Мы снова налегли на весла — времени на долгие беседы у нас не было, да и мне, по правде говоря, лучше было подумать сейчас о том, что не имело касательства ни к королям, ни к лордам, ни к свободному воздуху новой страны. Сперва нужно было угадать, кто преследует меня и почему ордер королевы на мой арест все еще в силе. Куда проще получить ордер, показав под присягой, что человек виноват, чем отменить уже выданный, а это может быть именно тот ордер, которого добился Дженестер, мой давний враг. Но чутье подсказывало, что должна быть другая причина, о которой я просто ничего не знаю.

И снова пришла мне в голову мысль о тех голубых горах и, сколь ни любил я Англию, стремление увидеть их было сильнее, оно лишило меня покоя навсегда. Но есть ли у меня право забирать с собой Абигейл в такие дальние края? Впрочем, разве не жила она на корабле вместе со своим отцом? А с Англией ее мало что связывает.

Да, я не имел права — но, стоило мне это сказать самому себе, как я посмеялся собственной глупости: имею право или нет, все равно нет у меня другого выхода. Абигейл сказала твердо, что не останется. Она будет там рядом со мной.

Мы подплыли к небольшому причалу, привязали лодку к железному кольцу и поднялись к «Уитби». Я вошел внутрь, Том остался снаружи.

В зале сидели два человека, и одним из них был Питер Таллис. Второй, незнакомый мне, был крепкий, приземистый, со шрамом на правой щеке. Он кутался в черный плащ.

Мы пересели за столик в углу и заговорили вполголоса.

— У нас совсем мало времени, — тихо начал Питер. — Если тебя найдут, мы оба окажемся в Ньюгейте, а ты — на пути к Тайберну.

— К Тайберну! — ошеломленно повторил я.

— У Дженестера хватает друзей, и они постарались пробудить гнев королевы. Тебя обрисовали как опасного бунтовщика, убийцу и смутьяна. Они сказали, что ты напал на капитана своего корабля, украл корабельную шлюпку и похитил груз.

— Но меня захватили силой! Оглушили ударом по голове! Мои собственные товары были украдены!

— Они скажут, что ты завербовался во флот. И тебя арестуют по обвинениям в убийстве, пиратстве в открытом море и еще Бог знает в чем.

— А граф мне не может помочь?

— Он — человек старый и больной. Он не в состоянии хоть что-нибудь сделать. Однако одно он уже сделал: подарил тебе корабль. Передал полностью, от киля до клотика.

— Подарил?! Я так понял, речь шла только о том, чтобы доставить меня за море, а мои товары — обратно.

— Корабль оформлен на твое имя. Судно старое, но крепкое. Капитан Темпани на борту вместе с полной командой, однако за кораблем следят, хоть пока и не знают, что ты — его владелец. Но они тебя схватят, так или иначе.

— Не понимаю. Теперь, когда Дженестер мертв, я думал…

— Ты продал какие-то золотые монеты Коувени Хазлингу?

— Продал.

— Ты говорил, что нашел их в канаве возле Излучины?

— Да при чем здесь они?

— Барнабас, ты попал в куда большую беду, чем думаешь, и я не вижу для тебя никакого выхода. Эти монеты, что ты нашел, были золотые, римские. Какое-то количество таких монет имелось в королевской казне вместе с «Драгоценностями Короны», когда король Джон[9] потерял их в водах Уоша.

— Но…

— Королева, а также некоторые другие, более преданные себе самим, чем Ее Величеству, поверили, что ты нашел Королевские «Драгоценности Короны», все королевские регалии.[10]

— Что-о?!

Мой голос несколько повысился, и второй человек, сидевший в зале, оглянулся на нас.

— Слушай, это же глупость! Регалии утонули в Уоше!

В голосе Питера, как и в его взгляде, явно почувствовалась ирония:

— А кто появился из болот возле Уоша? Ты. У кого вдруг оказались золотые монеты? У тебя.

Эту историю знает каждый англичанин, но мы в Фенланде имеем причины знать ее лучше всех — может, потому, что случилась она, что называется, прямо у нашего порога.

Войска короля Джона двигались из Уэйбека к переправе через Уиллстрем. В обозе, следующем за ними, на одной из повозок находились «Драгоценности Короны», все королевские регалии вместе со многими старинными сокровищами Англии, которые ценились не меньше, чем сами регалии. Много золотых и серебряных блюд, самоцветы без числа, золотые монеты, отмеченные гербами многих царств и королевств, а также меч Тристана[11].

Все, чем обладал король Джон, было там, и вот он двигался вперед к месту ночлега, намеченного у Суайнсхеда. Король страдал от подагры, ему не терпелось слезть с лошади и лечь, а Уиллстрем, самая обыкновенная речка, как будто не представляла собой никакой опасности.

Если они и думали вообще о морских приливах, то все равно не представляли, сколь свирепым может стать поток в том месте, где вода, гонимая мощью моря, внезапно попадает в сужение речного устья.

Случившееся оказалось для них внезапностью. Обоз был в воде, перебирался через речку вброд, и тут вверх по течению всей силой рванулась приливная волна. В одно мгновение все повозки залило, в следующее они исчезли — лишь тут и там человек либо конь боролся с несущейся водой и только немногим удалось выбраться на берег.

Так в один миг пропали все накопленные за века сокровища английских монархов, поглощенные приливом. То ли были похоронены в речном иле, то ли унесены в более глубокие воды залива Уош — лишь для того, чтобы погрузиться в морской ил.

Удар был тяжким. Через несколько часов умер и сам король Джон — возможно. отравленный, как говорили одни, но, более вероятно, просто умер после того, как простыл, промок, а потом и обожрался доброй королевской пищей в Суайнсхеде.

А сокровищ так никогда и не нашли.

И вот теперь, только из-за того, что мне подвернулись несколько золотых монет, вымытых из грязи на дне канавы, я оказался под обвинением!

— Это нелепость, — сказал я. — Монеты, очевидно, потерял какой-то путник или, может, выронил мародер после битвы. Я нашел их в грязи — вымыло водой после сильного ливня. Они были в кожаном мешочке.

— Я-то тебе верю, но есть другие, которые не поверят.

Мои мысли понеслись вскачь. Для такого в общем-то неопытного человека, как я, было совершенно ясно, что случится дальше. Меня притащат в тюрьму и начнут допрашивать, возможно под пыткой. А мне нечего сказать, так что пытки наверняка растянутся надолго, и уж конечно за ними последует тюремное заключение.

Как я смогу убедить их, что не нашел ничего, кроме тех монет, которые продал?

Внезапно я почувствовал себя слабым и опустошенным. Были-то и другие монеты. После небольшого успеха с первой находкой я добыл рукопись Лиленда и взялся обследовать другие места, какие заприметил во время своих странствий. И там мне тоже везло.

— Поверь мне, Питер, я ничего не знаю. Только то, что мне надо удирать, и немедленно. Другого способа избежать тюрьмы я не вижу, — у меня упал голос. — Питер, и ждать я больше не могу.

И тут мне пришло в голову кое-что из рассказов отца. Да, шанс есть…

— Питер, отправляйся к Темпани. Скажи ему, чтобы отплывал немедленно.

— А ты?

— Скажи ему, пусть высматривает лодку у Портлендского мыса.

— Все порты будут под наблюдением, можешь не сомневаться.

— Скажи ему, чтоб отплывал, но пусть не торопится, когда будет проходить мыс, и внимательно наблюдает. Мне тут пришло в голову, что можно сделать.

Оглянувшись, я внезапно заметил, что неизвестный посетитель исчез! Я немедленно вскочил на ноги.

— Питер, я пришлю тебе товары. Продай их и сделай для меня закупки. Сделаешь?

— Все, как договорились. Само собой.

В одно мгновение я оказался за дверью, двумя прыжками пересек узкий каменный причал. Питер несся за мной. Черный Том, едва взглянув на мое лицо, кинулся отвязывать веревку.

С другой стороны «Вида на Уитби» донесся торопливый топот ног и говор голосов. Питер быстро шагнул в лодку вслед за нами.

— Не думаю, чтобы они меня знали, — сказал он, — и если я смогу сейчас убраться отсюда…

Мы оттолкнулись от берега, но на стрежень выходить не стали. Прижимаясь к берегу, чтобы нас не обнаружили сразу, мы поплыли от «Уитби» — сперва под прикрытием каких-то домов над самой Темзой, потом вдоль камыша, растущего по берегу. Мы с Томом были крепкие мужчины и налегали на весла от души. Позади слышались крики и ругань, но видно ничего не было, кроме зеленого берега — этого красивого берега Темзы, который мне, может, никогда больше не увидеть.

— Куда ты нацелился? — спросил Питер.

— В «Гроздья». Я обещал оставить там эту лодку.

— Отлично! В Лаймхаусских доках у меня есть друзья.

— Им можно доверять?

Питер рассмеялся:

— Все что угодно — кроме денег и жены. Ограбить тебя они могут. Но предать — никогда!

Это было старое здание, все в пятнах и заплатах, заросшее диким виноградом; его окружал ивняк, за ним — несколько вязов. Мы оставили лодку у «Гроздей» и пошли переулком от реки.

Друзья Питера оказались разношерстной компанией, самой явной шайкой мошенников, какую мне в жизни суждено было увидеть, — и лучше увидеть при дневном свете, чем после наступления темноты.

— Лошади! Ну а как же! Для тебя, Питер, все что угодно! У нас есть великолепные лошади, а если ты не хочешь, чтоб тебя видели, найдутся и тайные проезды в любую сторону.

Он наклонился ко мне — самого опасного вида человек, рожа топором, глубокий шрам через бровь. Дыхание у него было зловонное, но поведение как будто искреннее. На поясе у него я заметил кинжал.

— Ты мог бы, — сказал он, — оставить на столе что-нибудь для лаймхаусской бедноты… Беднота — это я, — и растянул рот в некоей мине, которую я принял за широкую улыбку, а после хитро поглядел исподлобья. — Ты, значит, будешь из Питеровых друзей, а? Питер знаком с джентльменами. Питер человек толковый, мозговитый, знает то-другое, что да, то да. Он вытащил меня из Ньюгейта дважды, паренек… Дважды! Я ему за это должен, и еще за дельце-другое.

Привели лошадей, двух отличных меринов и кобылу для Питера, которому предстояло ехать в самое сердце Лондона. Мы уехали, оставив серебряную крону[12].

Мы двинулись на север, пробираясь окольными деревенскими тропами. Изредка встречали людей: пастухов, которые махали нам вслед, один раз — девушку, доившую корову; у нее мы выклянчили пару глотков свежего парного молока.

К наступлению темноты мы добрались до маленькой таверны и въехали во двор. Загорелый сурового вида человек оглядел нас из ворот. Он переводил взгляд то на одного, то на другого, и, похоже, увиденное ему пришлось не по вкусу.

— Довольно уединенную дорогу вы выбрали для путешествия, — заметил он.

— Да, но зато приятную, если хочешь поглядеть на страну, — ответил я.

Полагаю, он думал о шиллингах и пенсах, а сверх того — ни о чем.

— Нам бы постель и поесть чего-нибудь, — продолжил я. — А чем заплатить у нас найдется.

— Ага. Ну тогда слезайте. Там внутри женщина есть.

— Лошадям понадобится чистка и овес.

— Если понадобится чистка, так сами и почистите, — отозвался он. — А что до овса, так у нас его вовсе нет.

— Не слезай, Том, — сказал я Уоткинсу. — Проедем чуть дальше по дороге. Там полно травы, думаю, наших лошадок такая кормежка устроит.

Трактирщик увидел, что его пенсы уплывают, и расстроился.

— Эй-эй, не торопитесь вы так! — запротестовал он. — Может, удастся найти малость зерна.

— Ну так найди, — сказал я, — и чистку тоже поищи. Я заплачу за все, что получу, но учти, если я за что должен платить, так я сперва это получу.

Нет, я ему определенно был не по вкусу. Глаза его смотрели сурово и уверенно, но меня одолевала мысль о постели и теплом ужине, а не только о том, что надо ехать дальше по дороге навстречу всему, что ожидает нас впереди.

Я толкнул дверь, за ней оказалась общая комната гостиницы. Навстречу нам вышла женщина, вытирая руки о фартук; лицо у нее было приятное.

— Место для сна, — сказал я, — и что-нибудь поесть.

Она жестом пригласила нас к столу.

— Садитесь. Есть мясо и хлеб.

Хлеб оказался хорош — свежеиспеченный и вкусный. Да и мясо было не хуже. Чем бы еще ни занимался этот человек, но жил он неплохо. С такой пищей на столе не с чего ему быть ворчливым.

Он вошел в комнату, хлебнул эля и сел за другой стол. Отпил еще глоток, потом пристально посмотрел на нас. Наконец спросил:

— Издалека едете?

— Достаточно издалека, чтобы проголодаться, — ответил я.

— Из Лондона?

— Из Лондона? Еще чего! — фыркнул я. После добавил мрачным тоном: — Не люблю городов. Я человек деревенский.

Явно видно было, что ему не по нраву чужаки. Интересно, тут просто так заведено или есть у него и другая причина?

Он перевел глаза на Тома.

— А ты похож на человека с моря, — заметил он.

— Ага, — отозвался Том, — приходилось там бывать.

— Мне тоже, — вздохнул он. И, к нашему удивлению, продолжил: — В плавании с Гаукинсом я неплохо поправил свои дела, так что смог бросить море и вернуться сюда, в места, где родился. Теперь у меня есть гостиница, несколько коров и свиней и кусок собственной земли вон в той стороне, — он мотнул головой. — Это надежней, чем море.

Он отхлебнул еще пару глотков из кружки.

— Но мне нравилось море, здорово нравилось, а Гаукинс был человек что надо. Никакая беда не заставила бы его показать тревогу.

Мне пришла в голову внезапная мысль.

— А ты не знал Дэвида Инграма?

Он повернулся и бросил на меня резкий взгляд.

— Знал. А он что, тебе друг или что?

— Нет, я его не знаю, — сказал я, — но отдал бы золотую монету, чтобы поговорить с ним. Он совершил переход, о котором я бы с удовольствием послушал.

Он хмыкнул.

— Послушать его — проще простого. Он больше ни о чем не говорит. Браун — вот это был человек. Он все это видел, но языком болтать не спешил.

— От земель Мексики до Новой Шотландии[13] идти далеко. Хватило времени посмотреть на то, чего не видел прежде ни один белый человек.

Он взял свой эль и пересел за наш стол. Поставил кружку и наклонился вперед.

— Инграм был дураком, — сказал он. — По мне, так он всегда был дураком, хоть находились такие, что очень высоко его ставили. В море он был неплох, только язык у него без костей. От Брауна толку больше было.

Он вышел в другую комнату и вернулся с листом пергамента.

— Видите? Это он для меня нарисовал. На следующий год после того, как вернулся. Сейчас-то он уже покойник, но вот это он нарисовал своей собственной рукой.

Он показал на то место, где был изображен берег Мексиканского залива.

— Они шли оттуда вдоль берега, все больше по ночам, чтобы не попасться индейцам, почти все время. Переправились через большую реку вот тут, — он положил ладонь на нужное место, — на плоту, который сами построили. Он вот здесь причалил. Видели большие курганы… потом шли на норд-тень-ост[14].

Я следил за его рукой.

— Вот тут, — его палец уткнулся в точку почти на полпути вверх по реке и к востоку от нее. — Вот точно на этом месте они нашли самую прекрасную землю под небесами. Здоровенные быки, лохматые, бродят среди травы по колено. И речки текут с гор…

— С гор?

— Ага… с гор на востоке. Они нашли путь через эти горы, только, я так понял, намного дальше к северу.

Пергамент лежал на столе перед нами, и я неотрывно глядел на него, долго, все время, пока он говорил. Выходит, этот Браун побывал за голубыми горами, о которых я слышал. Он видел волшебную страну и великие реки. Мне не было нужды копировать лежащий передо мной лист — он и без того врезался мне в память.