К небу мой путь

ГЛАВА 7

Выписавшись из больницы, Браш снова принялся раскатывать туда и сюда, словно маятник, между Канзас-Сити и Абилином, штат Техас. В этом заключалась его работа. В Абилине он занимался тем, что часами просиживал в приемных Симмонсовского университета, колледжа Мак-Марри и Абилинского Христианского колледжа. Он посетил Остиновский колледж в Шермане, колледж Бэйлора в Белтоне и Бэйлоровский университет в Уэйко. Он посетил колледж Даниэля Бэйкера и колледж Говарда Пэйна в Дентоне, Райсовский институт в Хьюстоне, Юго-Западный университет в Джорджтауне и университет Троицы в Уаксахачи. Он заглянул в Делхарт и в Амарилло. Он спустился в Сан-Антонио, чтобы посетить “Леди нашего озера”,15 и в Остин, чтобы предложить свой учебник алгебры в университете Св. Эдварда. Возвращаясь из Оклахомы, он нанес визиты Государственному университету в Нормане, Баптистскому университету в Шоуни, колледжу в Чикаше, Сельскохозяйственному и Техническому колледжам в Стилуотере. Он сделал крюк в Луизиану и побывал в Пайнвилле и в Растоне; Рождество он провел в одиночестве в Батон-Руж. Штат Арканзас привлек его своими городами Аркадельфией, Кларисвиллем и Аначитой. И везде на своем пути он выбирал те университеты, колледжи и институты, которые занимали стратегическое положение в системе образования и в деле распространения каулькинсовских учебников были способны повлиять на соседствующие малые учебные заведения.

За эти недели с ним произошло немало весьма необычных приключений. Из всего их множества мы выберем только три, которые лучше всего проиллюстрируют стадии внутреннего развития нашего героя.

В поезде, который вез его из Уэйко в Даллас, он развлекал себя чтением учебника алгебры для второго курса, который был недавно утвержден к распространению конкурирующей издательской компанией. Подобное чтение привносило в настроение Браша некоторую тревогу. Он жил в постоянном страхе, что другие издательства могут выпустить учебники лучше тех, которые издавала “Каулькинс и компания”, что, конечно же, существенно убавит энергию и ясность слов, которыми он пропагандирует свой товар. Он был уверен, что книги, которые он продает, были лучшими книгами в смысле доступности содержания, потому что он сам прочитал их, выполнил все упражнения и сравнил методику этих учебников с методикой учебников, издаваемых конкурентами. В настоящий момент он, к огромному своему облегчению, убедился в том, что доктор Райкер из университета в Вустере, штат Массачусетс, не сумел справиться с проблемой представления отрицательных дробей, понятных даже шестнадцатилетнему школьнику. Доктор Райкер совершенно не умел придумывать доходчивые и ясные примеры и объяснял все тонкости на грубых аналогиях с самолетами и наручными часами. Во всех трудных случаях доктор Райкер просто-напросто ссылался на учебник доктора Каулькинса. Браш с головой ушел в чтение, как вдруг услышал над собой голос:

— Молодой человек, а ты когда-нибудь задумывался всерьез над фактами жизни и смерти?

Он поднял глаза и увидел наклонившегося к нему высокого небритого человека лет пятидесяти, в затасканном полотняном пиджаке. С его шеи на грудь свисал носовой платок, засунутый за ворот рубахи, а руки по локоть были спрятаны в черные нарукавники. У него были белые с желтизной усы и черные холодные глаза.

— Да, — сказал Браш.

Человек отодвинул газету, лежавшую рядом с Брашем, и сел.

— Ты чист пред Богом? Именно сейчас, в эту минуту? — спросил он, протянув свою длинную руку вдоль спинки сиденья и носом едва не ткнувшись в лицо Брашу.

— Да, — ответил Браш, густо краснея. — Думаю, что да.

— Ох, мой мальчик, — сказал незнакомец звенящим, вибрирующим голосом, дохнув зловонием гниющих зубов. — На подобные вопросы нельзя отвечать с такой поспешностью. Потому что никто не может сказать этого про себя наверняка. Спасти свою душу — ох, мой мальчик! — это не так просто, как сделать прививку оспы. Это означает борьбу. Это означает битву. Это означает коленопреклонение!

Он ухватил Браша за пиджак и стал безжалостно комкать лацкан.

— Я вижу, ты все еще барахтаешься в паутине слов и зрелищ. Ты пьешь вино?

— Нет.

— Ты куришь этот мерзкий табак?

— Нет.

Незнакомец понизил голос перед тем, как задать следующий вопрос:

— Тогда ты слишком часто ходишь к дурным женщинам?

— Нет, — ответил Браш, отворачивая свой нос от жуткого смрада.

— Значит, ты наверняка лелеешь похотливые мысли!

Браш не мог больше вынести такого насилия над своим обонянием и закашлялся.

— Да, сэр! — воскликнул незнакомец. — “Позволь тому, который думает, что стоит, остеречься, чтобы он не пал”. Твоя беда в том, что ты исполнен гордыни. Ты полон высокомерия. А знаешь ли ты Библию?

— Я читаю ее каждый день.

— Что говорит Послание к Римлянам, глава пятая, стих первый?

— “Итак, оправдавшись чрез веру, мы имеем мир с Богом чрез…”

— Нет! Нет, не так.

— Я… я полагаю, что я сказал правильно.

— Нет. Там написано: “верою”! “Итак, оправдавшись верою”, а не “чрез веру”!

— Да-да. Я полагаю, что именно так.

— “Я”! “Полагаю”! — передразнил незнакомец, вытащив из недр своего замызганного пиджака Библию и довольно крепко стукнув ею Браша по колену. — Разве так говорят о словах Бога? “Я”! “Полагаю”! — передразнил он еще раз. — О чем говорит Послание к Филиппийцам, глава третья, стих тринадцатый?

— “Братия, я не почитаю себя достигшим; а только…”

— Хорошо. Дальше.

— “…а только, забывая то, что сзади…”

— “Заднее”, а не “то, что сзади”!

— “…и простираясь вперед, стремлюсь к цели вышнего…”

— Достаточно. Я не буду спрашивать у тебя четырнадцатый стих: ты его не знаешь. Тебе только кажется, что ты его знаешь. Ты “полагаешь”, что ты знаешь его. Твоя беда в том, что ты пустозвон. Ты не знаешь даже начал. Ох, брат, я много встречал страждущих во грехах своих мужчин и женщин, и я хочу заверить тебя, что этого мало — сказать себе: “Я спасен”.

Браш стал осторожно искать глазами место подальше от этого типа. А незнакомец, распалясь, уже чуть не кричал, размахивая руками:

— Я двадцать пять лет пребывал в винограднике, борясь с дьяволом. Да, мир полон страждущих во грехе братьев и сестер. Но есть путь мира и милосердия. Почему ты не выбрал этот путь? Почему ты не протянул им свою руку вместо того, чтобы коснеть во граде своем, подобно фарисеям…

Теперь он уже стоял во весь рост и обращался ко всему вагону. Браш начал потихоньку двигаться к краю скамейки.

— Бежишь от собственной совести, да? — Незнакомец разгадал его намерение и обратил на Браша гневный взгляд. — Не можешь смотреть правде в глаза, да? Ты достаточно посидел здесь с умным видом, как я понимаю!

Тут на него обрушились с разных концов вагона:

— Эй ты, заткнись!

— Иди спать!

Незнакомец нимало не смущался:

— Братие, ни меч, ни огнь не страшат меня, пока у меня есть Слово!

Выбрав местечко подальше, Браш устроился поуютнее и снова открыл учебник алгебры. Он был весь красен, сердце его сильно билось. В другом конце вагона новоявленный пророк среди назревающей бури негодования всех пассажиров продолжал громогласно бичевать людские пороки, используя Браша как наглядный пример нравственного малодушия. Он принялся расхаживать туда и сюда по всему вагону, огрызаясь на насмешки своей невольной паствы. Браш, дрожа от волнения, наконец вскочил и, когда самозваный проповедник подошел к нему совсем близко, схватил его за руку и грубо втащил в свой угол, заставив сесть.

— Вы им не поможете, обзывая их сумасшедшими, — сказал он, усаживаясь напротив.

Проповедник с горящим взором продолжал метать громы и молнии, но полемический задор его начал угасать; он успокоился и лишь ворчал и что-то бормотал сердито себе под нос.

Дождавшись, когда он умолкнет совсем, Браш сказал:

— Можно, я кое о чем вас спрошу?

— Брат, я здесь для того, чтобы помочь тебе, — с достоинством ответил проповедник.

— У вас есть своя церковь?

— Нет, брат мой. Я странствую, свидетельствуя о Боге.

— Вы для своих проповедей ставите палатку?

— Нет. Я помогаю своей труждающейся братии прямо на улице. Иногда я выступаю и в церквях, где пустят.

— А на что же вы живете?

Проповедник повернул свою крупную голову и с крайним неудовольствием посмотрел на Браша.

— Странный вопрос. Вообще-то это не твое дело, брат мой.

Браш с суровым видом в свою очередь воззрился на него.

— Однако, — продолжал собеседник, — я отвечу тебе. Господь милостив. Он не дает погибнуть верному рабу своему, так что в этом отношении, сэр, будьте спокойны. Он смягчает людские сердца на моем пути. Ты хочешь спросить: “А деньги?”… Что есть деньги? Брат, я не верю в праведность денег. От Матфея, глава шестая, стих двадцать пятый. В настоящую минуту, мой мальчик, только один-единственный доллар отличает меня от птиц небесных, — сказал он, пошарил в карманах и вытащил две мятые бумажки. Это оказался льготный двухдолларовый железнодорожный билет для лиц духовного звания и замусоленное письмо, адресованное “его преподобию Джеймсу Бигелоу”.

— Извиняюсь, два доллара отличают меня от птиц небесных. Но разве я страшусь? Нет! Я живу постом и молитвой. Псалом тридцать седьмой, стих двадцать пятый…

— У вас есть семья?

— Конечно, мой мальчик, у меня есть жена, благородная женщина, и шестеро очень милых детей.

Вскоре, однако, выяснилось, что жена доктора богословия Дж. Бигелоу живет в Далласе и работает в отеле прачкой. О своих детях доктор Бигелоу сначала сказал, что они учатся в школе и получают одни пятерки. Но потом выяснилось, что двое старших уже давно сбежали из дому и о них ни слуху ни духу, еще одного призвали на службу в военно-морские силы, одна дочь прикована к постели болезнью, а остальные двое ходят в школу и учатся из рук вон плохо.

После расспросов Браша самоуверенность доктора Бигелоу в значительной мере поубавилась. Когда они прибыли в Даллас, Браш сунул ему руку на прощанье и оставил его.

Другое приключение подобного рода произошло в Форт-Ворсе. Браш совершал обычный вечерний променад по жилому району города, приуготовляясь к длительному сидению в Публичной библиотеке за чтением своей любимейшей книги — “Британской энциклопедии”, как вдруг в одном из окон старого кирпичного многоквартирного дома, мимо которого он проходил в этот момент, увидел любопытное объявление:

Как раз была пятница и был вечер. Браш в колебании побродил еще немного по улице. За углом дома, уже в другом окне, но, очевидно, принадлежавшем все той же квартире, он увидел другое объявление, гласившее:

В конце концов он решил войти. Его провели в тесно заставленную мебелью гостиную, где уже сидели несколько посетителей, главным образом весьма молодые женщины. Вошла миссис Мак-Манус и коротко представилась гостям. Это была невысокого роста крепкая женщина важного вида и с тяжелым, как показалось Брашу на первый взгляд, характером. После продолжительного и скучноватого разговора о погоде всю компанию препроводили в столовую и усадили за пустой стол, заставив всех положить руки перед собой ладонями вниз. Свет погас; спрятанный, очевидно, за шторой, граммофон заиграл “Четки”. Тут же миссис Мак-Манус начала сильно дрожать, а индейский вождь по имени Высокий Маис через ее губы обратился с приветствием ко всей честной компании. Он начал с весьма волнующего описания потустороннего мира, сопроводив свою речь несколькими энергичными словами в адрес земных душ, наставляя их в мужестве и терпении. Покончив с приветствием, он постучал — скорее всего пальцами миссис Мак-Манус — по столу, швырнул через всю комнату невесть откуда взявшийся тамбурин и сдернул со стены картину в довольно тяжелой раме. Пока гости приходили в себя от грохота, произведенного падением картины, он предложил задавать любые вопросы, на которые собирался отвечать независимо от их сложности. Миссис Мак-Манус, предварительно разузнавшая имена и даты рождения посетителей, попросила каждого из них передать ей какую-нибудь личную вещь — для лучшего контакта с миром духов, объяснила она. Она взяла наручные часы, принадлежавшие соседке Браша справа, миссис Кауфман, и, с жаром прижимая их к своей довольно объемистой груди, стала творить чудеса самым убедительным образом, называя по именам каждого из толпы покойных родственников, указывая места, где таились давно пропавшие вещи, и раздавая советы самого интимного свойства. Потом одна вдова пожелала услышать хотя бы несколько слов от своего мужа. В ответе для нее говорилось, что он устроился вполне прилично. Но вдова так бурно разрыдалась, что едва ли была в состоянии произнести хоть слово в благодарность духу Высокого Маиса и самой миссис Мак-Манус.

Браш сидел опустив голову и хмурил брови.

Тут очередь дошла и до него. Миссис Мак-Манус спросила:

— Не хотите ли задать вопрос о чем-нибудь, мистер Браш, сквозь таинственную завесу, временно разделяющую живых и мертвых?

Поколебавшись немного, Браш сказал:

— Я хотел бы кое-что передать Дуайту Л. Моуди.16

Последовала долгая пауза. Молчание нарушила миссис Мак-Манус, на этот раз прерывистым заносчивым голосом, еще более басовитым, нежели голос Высокого Маиса. Мистер Моуди отвечал, что он совершенно счастлив.

— “О да, вполне счастлив! Там, где я нахожусь, полный покой. Такой покой, какого на Земле не сыскать”. Может быть, вы спросите о чем-нибудь мистера Моуди? — добавила от себя миссис Мак-Манус.

Браш мрачно смотрел прямо перед собой и ничего не отвечал.

— О, тут поступило новое сообщение от мистера Муди! — с воодушевлением воскликнула миссис Мак-Манус. Он говорит: “Браш, береги здоровье”. Ага! Вот, кажется, он хочет сказать вам, что кто-то вас любит… Я думаю, это женщина… Да, я права. Ее имя начинается на “М”… Да, на “М”. Кто бы это мог быть? Вы не знаете?

— Нет! — мрачно отрезал Браш.

— Знаете что, наверное, ее имя все-таки начинается на “Р”. Пожалуй, так будет вернее. Он говорит: “Не торопись с нею, а то все испортишь”. Теперь относительно денег. Копи или вкладывай в надежное дело, говорит он. Одну минутку: он говорит — я думаю, наши общие друзья не будут возражать против того, чтобы я повторила это сугубо личное сообщение? — заранее извинилась миссис Мак-Манус. — Итак, он говорит, что в вашу жизнь позже войдет одна женщина… скорее всего блондинка… вам следует внимательнее присмотреться к ней и понять, станет ли она для вас настоящим другом. Он говорит: тщательнее выбирай слова, когда пишешь письма. Все, он уходит. Нет! Он советует на прощанье укрепиться духом. Он ждет вас к себе. Это недолго, говорит он, потому что там у них сотня-другая лет подобны минуте.

Она вопросительно посмотрела на Браша.

— Если это и был кто-нибудь, — угрюмо заявил Браш, — то только не Моуди, которого я знаю. Я имею в виду Дуайта Л. Моуди.

— Я надеюсь, что Высокий Маис все-таки не ошибся, — заметила миссис Мак-Манус с легкой обидой. — Конечно, этих самых Муди перемерло уже тысячи и тысячи, но…

В этот момент в гостиной зазвонил телефон.

— Будьте любезны, миссис Кауфман, поднимите трубку, — попросила миссис Мак-Манус сонным голосом. — Скажите, чтобы позвонили немного позже.

— Миссис Мак-Манус в потустороннем мире, — с гордостью доложила в трубку миссис Кауфман. — Она просит вас позвонить немного позже.

Некоторое время она внимательно слушала, затем, понизив голос, сказала:

— Не сейчас! Только не сейчас! Вы что, не понимаете?.. Сначала теплой, потом холодной. Да. И нисходящий массаж. Не восходящий! Нисходящий! Да. Да.

Вернувшись на свое место, миссис Кауфман почтительно сообщила миссис Мак-Манус:

— Этот джентльмен сказал, что позвонит позже.

Браш сидел с разочарованным видом.

Спиритический сеанс кончился, все встали, задвигались, доставая свои пятидесятицентовики и с чувством благодаря миссис Мак-Манус. Браш встал и направился к выходу.

— Сожалею, но я не могу заплатить вам за этот сеанс, миссис Мак-Манус, — заявил он решительно.

— Что вы хотите сказать? Что вы мне не заплатите за работу? — вскричала миссис Мак-Манус, густо покраснев и следуя за ним по пятам.

— Я хочу сказать, что у меня, конечно же, есть деньги, но я не стану вам платить, потому что вы не заработали. Если вы назовете мне церковь, в которую вы ходите, я с удовольствием перешлю туда эти полдоллара. Ну а вы их не получите, потому что вы их не заработали.

— Постой-ка! — воскликнула она, подскочила к двери, лязгнула задвижкой и загородила дверь спиной. — Девочки! Подождите минутку, послушайте, что он говорит.

— Я не стану платить за мошенничество, миссис Мак-Манус. Это нечестно.

— Ты сказал, что я мошенничаю?!

— Миссис Мак-Манус, вы же сами прекрасно все понимаете. Я вовсе не тянул за язык миссис Кауфман, когда она разговаривала по телефону. Я все понял. Она старая ваша приятельница. И потом, вся эта ваша галиматья относительно Дуайта Л. Моуди… Я не стану платить за шарлатанство.

Миссис Мак-Манус обернулась к миссис Кауфман.

— Кора! Звони в полицию, — мрачно приказала она. — Если вы, мистер Браш или как вас там, попытаетесь скрыться, я закричу так, что сюда сбежится весь дом! Постой, Кора! Не надо. Я сама позвоню. Все! Уже поздно! Вам отсюда не убежать, молодой человек. Я подам на вас в суд за все, что вы натворили. Я сразу поняла, что он бездельник. Сидит здесь, понимаете ли, со своей идиотской физиономией! Мне сразу показалось подозрительным: такой здоровый бугай ходит в такие места, на такие встречи вместо того, чтобы заниматься своим делом. Как только он вошел, я сразу же себе сказала: это — бездельник! И твой Муди тоже! Но погоди, я покажу тебе, как оскорблять честных женщин!

— Я требую, чтобы вы позвонили в полицию, миссис Мак-Манус, — заявил Браш, не реагируя на ее воинственный тон. — Там разберутся и сумеют оградить людей от ваших проделок!

При этих словах миссис Мак-Манус распахнула дверь и величественно отступила в сторону, освобождая дорогу.

— Вон отсюда! — воскликнула она. — И чтобы духу твоего здесь больше не было! Девочки, запомните его хорошенько. Если я снова увижу, что вы слоняетесь здесь, я сдам вас в полицию, кто бы вы ни были. Посмотрите на него хорошенько. Запомнили?

— Да, — нестройно ответили перепуганные девушки.

— Я тут, понимаете ли, честно делаю свое дело… Как умею, в пределах своих способностей… А этот паршивый скептик, этот атеист… Потому что не иначе как он — атеист! Я в этом уверена…

Но Браш не спешил уходить. Он стоял на пороге в глубокой задумчивости, остановив взгляд на миссис Мак-Манус. Наконец он медленно сунул руку в карман и вытащил свой пятидесятицентовик.

— Пока я тут стоял, — произнес он раздельно, — я решил, что после всего, что вы тут нагородили, я должен вам заплатить. Но я не понимаю, как вы можете, миссис Мак-Манус! Я не понимаю, как могла прийти вам в голову такая мысль — вытворять подобные штуки? Я не понимаю, как человек может так долго лгать. Я полагаю, это может делать только тот, кто…

— Не нужны мне ваши деньги! — взвизгнула миссис Мак-Манус.

Браш положил монету на стол и сказал, впрочем, больше для себя:

— Я вижу, мне надо еще многое понять.

Он попрощался с каждой из девушек по имени и вышел на улицу. Он неторопливо брел по окраине Форт-Ворса, раздумывая о случившемся.

Третье приключение произошло с ним в штате Арканзас, в маленьком городке с интригующим названием Пекин. Как-то вечером Браш позвонил Греггам, с которыми познакомился еще в прошлый раз, когда был в этом городишке по делам. Он приехал к ним как раз в тот момент, когда младшие члены семьи Греггов собирались идти на вечернее собрание в воскресную школу. Естественно, он принял приглашение пойти с ними. Итак, Браш и Луиза Грегг отправились в школу, зайдя по дороге к мисс Симмонс, учительнице английского языка, у которой Луиза училась еще в первом классе. Мисс Симмонс оказалась жизнерадостной пожилой леди, сразу же выказавшей такое расположение к Брашу, что ему стало неловко. Их путь пересекал железнодорожную линию, приблизившись к которой они увидели ярко освещенные окна и широко открытые двери воскресной школы, стоявшей на холме. Была ясная лунная ночь, и все трое остановились перед путями, любуясь красными и зелеными огнями дальних и ближних железнодорожных семафоров. Тишину летнего вечера нарушали чьи-то грубые голоса, во всю свою молодую мочь горланившие какую-то залихватскую песенку. Вскоре из темноты выделились три высокие фигуры.

— Давайте обойдем их, — предложила мисс Симмонс. — Это те самые братья Кронины.

Парни узнали свою прежнюю учительницу и начали приглушенно вставлять в свое пение не слишком пристойное прозвище, которое прилипло к ней еще тридцать лет назад.

— Добрый вечер, Билл. Добрый вечер, Фред и Джарвис, — громко сказала еще издали мисс Симмонс.

Они ответили насмешливо и вразнобой:

— Добрый вечер, мисс Симмонс!

Но вдруг, вспомнив о недавнем своем освобождении от многолетней и ненавистной школьной лямки, они осмелели и принялись фальшивыми голосами обзывать друг друга, передразнивая манеры мисс Симмонс, кривляясь и обезьянничая.

Браш подошел к ним ближе и переменившимся голосом произнес:

— Сейчас же извинитесь перед нею!

— Чего?! — насмешливо спросил Билл Кронин, уперев руку в бок.

Мисс Симмонс позвала его:

— Ох, мистер Браш! Не связывайтесь с ними. Они всегда были грубиянами.

— Того! — сказал Браш. — Немедленно извинись перед мисс Симмонс.

Билл Кронин, нахально глядя ему в глаза, отпустил еще одно непечатное словечко, теперь уже по адресу Браша. Тут Браш, широко размахнувшись, треснул юного нахала по уху с такой силой, что тот брякнулся наземь и несколько секунд оставался без движения. Двое других тут же отскочили на несколько шагов и смотрели на лежащего брата. Билл застонал, перевернулся со спины на грудь и с трудом встал на четвереньки.

— Извинись перед мисс Симмонс, — повторил Браш. — И вы тоже!

Билл Кронин забормотал, запинаясь, извинения; двое других понуро вторили ему.

Браш вернулся к своим спутницам.

— Я прошу меня простить за эту неприятную сцену, но… — произнес он смущенно.

Мисс Симмонс чуть не впала в истерику.

— Ужасные ребята! Они всегда были ужасными детьми. Ох, мне надо сесть, — простонала она ослабевшим голосом.

Она опустилась на каменное ограждение. Браш принялся махать своей шляпой ей в лицо. Оглянувшись через плечо, он посмотрел на Кронинов.

Билл все еще сидел на земле, не в силах подняться. Братья о чем-то шептались, склонившись над ним. Потом они подняли его и, подхватив под руки с обеих сторон, шатаясь, повели в сторону города.

— Мне уже лучше, — сказала мисс Симмонс.

— Может быть, мне сходить за машиной? — спросил Браш.

— Нет-нет, не надо! Мне уже лучше.

— Тогда, прошу прощенья, я на минуту… — сказал Браш.

Он поспешил к Кронинам, которые, добравшись до платформы у пакгаузов, отдыхали на скамейке.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он приблизившись. — Я вовсе не хотел тебя покалечить.

Братья молчали, избегая его прямого взгляда.

— Я и сам не люблю драться, — продолжал Браш. — У тебя ничего не сломано? Голова не болит?

Братья не отвечали ни слова. Лежавший на скамье Билл Кронин с трудом сел, опустив ноги на землю; двое других, подставив ему под руки свои узкие плечи, подняли его и, спотыкаясь, повели прочь.

— В конце концов, — не унимался Браш, — это очень неприлично — так выражаться о мисс… мисс — как ее по имени? Вы сами понимаете, что так делать нельзя. Может быть, пожмем друг другу руки и кончим с этим, а, Кронин?

Билл Кронин мотнул головой, что-то невнятно пробормотав, и шествие продолжалось.

— Если врач предъявит счет, я оплачу, — крикнул Браш им вслед. — Мой адрес узнаете у Луизы Грегг.

Когда Браш вошел в здание школы, его встретили с шумным восторгом. Мисс Симмонс, едва оказавшись в стенах родной школы, хлопнулась в обморок, а придя в себя, несколько раз пересказала всю историю.

— Давно пора проучить этих невеж! — послышались возгласы из окружавшей ее толпы учителей и школьников. — Это самые отъявленные хулиганы во всем городе. Старший уже побывал в колонии и теперь напрашивается туда еще разок!

Браш молча принял дань восхищения. Его щеки слегка покраснели. Сам священник не мог оставить без внимания рыцарский поступок Браша. Часом позже, во время перерыва с закусками, он произнес короткий спич, назвав Джорджа Браша истинным джентльменом.

— Мистер Браш, может быть, вы скажете нам несколько слов? — завершил он свое выступление.

Глубоко тронутый, Браш встал, устремив одухотворенный взгляд на люстру в другом конце зала. Он так глубоко задумался, что казалось, он позабыл, где находится. Наконец он произнес:

— Если мне позволят высказаться, то я не стану противоречить словам его преподобия. Но я и теперь размышляю обо всем, случившемся там, на улице. И должен сказать: я весьма сожалею, что мне пришлось это сделать. На самом деле я — пацифист и принципиально против того, чтобы человек бил человека. Ведь это самое простое, что можно сделать! И теперь, услышав, что Кронин побывал в заключении, я сожалею о своем поступке еще больше.

— Но… но мистер Браш! Этот парень нахамил мисс Симмонс. Я так понял, что все его слова имели целью оскорбить ее.

Браш, не сводя глаз с люстры, заговорил медленно и веско:

— Это очень тяжело — судить о таких вещах абсолютно справедливо. Я полагаю, что мы должны позволить ему оскорблять ее…

Не обращая внимания на онемевших слушателей, потрясенных его последними словами, он продолжал:

— Видите ли, мистер Форрест, суть моей теории в следующем: если каждый человек будет хорошо обращаться с оскорбившим его плохим человеком, то этот плохой задумается и со временем исправится. Вот в чем суть моей теории. Собственно, эта идея принадлежит Махатме Ганди.

Мистер Форрест рассердился:

— Когда оскорбляют женщину, мистер Браш, настоящему джентльмену даже в голову не придет рассуждать о теориях. Вы знаете, что мы все думаем об отношении к женщинам здесь, на Юге.

Браш перевел взгляд на священника.

— Ну что ж, я думаю, что мир выбрал не лучшую дорогу и мы вынуждены все открывать заново, — произнес он с силой в голосе. — Я считаю, что все идеи, заполняющие наши умы, являются ложными. Я пытаюсь начать все с самого начала.

Он повернулся к Луизе Грегг и сказал:

— Сегодня я ударил человека, и потому я не достоин вашего общества. Я не могу остаться среди вас. До свиданья. Доброй ночи, Луиза, я думаю, что мне лучше уйти.

Он взял в гардеробе свою шляпу и вышел на улицу. Перейдя железнодорожный путь, он остановился невдалеке и долго стоял в ночной темноте, погруженный в глубокое раздумье обо всем случившемся.