К отцу

1

Москва гостей не баловала. В «Южной», где Сергей обычно останавливался, свободных мест не было. Не было их и в «Украине», «Центральной», «Варшаве». Раньше хоть администраторы посылали всех в Останкино, а теперь на вопрос, где можно переночевать, отвечали удивительно однообразно: «Не могу вам сказать». Сергей тревожно задумался. Московские гостиницы он знал наперечет. Но есть ли смысл колесить по огромному городу?..

«Так-то вот, Сергей Сонков, сын Сонкова Василия…»

Сергей вошел в метро, сел в поезд и спохватился только на станции «Комсомольская». Он вспомнил вдруг, что никогда не заходил в высокую гостиницу на Каланчевке, и выскочил из вагона.

В «Ленинградской», конечно, тоже номеров не было.

«Ну его к черту! — рассердился Сергей. — Надо хоть сдать на хранение чемодан…»

Обычно он сразу сдавал вещи на Казанском вокзале. На этот раз, сгоряча позвонив приятелю и узнав, что тот в командировке, невольно пренебрег своим первым московским правилом. Сказывалось волнение, угнетавшее Сергея последние дни. Он страдал от обиды и внезапного одиночества, хотя и понимал, что ничего страшного с ним не случилось. («Жизнь прожить, Сергей Сонков, сын Сонкова Василия, — не поле перейти!»)

Милиционер остановил поток автомобилей из-под моста и стал взмахами руки подгонять прохожих: мол, быстрее, быстрее. Люди с чемоданами и мешками на плечах неуклюже побежали. Побежал и Сергей, задевая чемоданом за чьи-то сумки и сетки с провизией. Из-под моста снова в два ряда ринулись на Комсомольскую площадь автомобили…

Сергей повернул вправо, к камере хранения, но на первых же шагах настиг его хрипловатый, какой-то дребезжащий голос:

— Серега? Ты, что ли?..

Не останавливаясь, Сергей обернулся. Сзади обернулся еще один прохожий. Сергеев на Руси великое множество.

— Ба, отцы родные, Серега! Какими судьбами?..

Именно к нему, к Сергею Сонкову, бежал тщедушный бородатый дедок с корзинкой в руке и пустым вещевым мешком за плечами.

«Кто это может быть?..»

— Не узнал, поди? Да я же это, я, Машуткин двоюродный брат, дядя Андрей из Александрова!

«Александровский Андрей Васильич!» — мелькнуло у Сергея.

Он не видел двоюродного брата матери лет двенадцать. Да, именно двенадцать лет. В пятьдесят втором году последний раз был Сергей в Александрове, когда приезжал с матерью хоронить деда. Тогда уже Андрей Васильевич носил бороду, но еще не был плешив. Он жил в пригородной деревеньке, имел корову, кабана, пасеку и все жаловался, что плохо живет, большие налоги, дешев на рынке медок. Больше ничего Сергей не помнил. Он и самого Андрея Васильевича лет семь уже не вспоминал.

— Не узнал, не узнал, парень! — огорченно вздыхал дядя Андрей, у которого Сергей угадывал фамильные черты Князевых: короткий нос, широкие скулы и глубоко посаженные, с синевой, глаза. — По каким таким делам в Москву-матушку? Мамаша-то как поживает? Здорова?

Сергей опомнился, обнял старика. Они расцеловались, вызывая светлые улыбки прохожих. Дядя Андрей стал расхваливать Сергея, его костюм, желтый кожаный чемодан. Он хлопал родственника по плечу и радостно смеялся. Заулыбался и Сергей.

— К нам в Александров-то заедешь?

— В Александров?..

— Ну да, чай, не длинная дорога, два часа — и там. Не брезговай, Серега, родными, обидишь! Липовым медком угощу. Медок свой, не купленный. До смерти обидишь!

— А вы все там, в деревне, живете?

— Да что ты, отцы родные! Была деревня, а теперь в городской черте! Автобус ходит. Не жизнь пошла, а малина. Только вот купить что… — дядя Андрей хлопнул рукой по корзине. — На наше счастье, Москва под боком: ездим раз в месяц. Я к вечеру дома буду. Приедешь?

«А что, — подумал Сергей, — не съездить ли в самом деле?»

Дядя Андрей с улыбкой глядел на Сергея, ждал ответа.

И Сергей понял, что это счастливый выход: друг его вернется из командировки через три дня, эти три дня Сергей проживет в Александрове у родных, вспомнит старое, побродит вокруг бывшей слободы, отдохнет в лесу. Кстати, бабушка просила привезти целебной травы зверобоя. В Москве зверобоя не нарвешь…

— Ладно, Андрей Васильич, — сказал Сергей, — вот только гостинцев наберу…

— А-а, чего там, отцы родные! Ну там по малости, если что… конфетишек Юльке купи.

— Юльке? — переспросил Сергей.

— Ну да, младшенькой, приемной. Она у меня невеста. Осенью замуж выдаю. Приезжал бы на свадьбу, Серега!

«Как время-то летит! — думал Сергей, сидя в вагоне александровской электрички. — Юлька, та самая Юлька, шесть лет было, а вот уже и невеста!»

2

«Лосиноостровская, Мытищи, Пушкино, далее со всеми остановками». Электричка тронулась, промелькнули первые подмосковные платформы, появились невдалеке леса…

«Ну, вот так, Сергей Сонков, сын Сонкова Василия».

Миновав Мытищи, Сергей словно проснулся. Куда он едет? Зачем? Почему? В Александрове у него не было ни одного по-настоящему близкого человека, если не считать Юльки, которая когда-то уснула у него на руках и нечаянно обмочила рубашку и брюки. Двенадцать лет назад Юлька бегала за ним, как собачонка. Сергей в лес — и Юлька за ним, Сергей в город за квасом — и Юлька тут как тут. Беленькая, босоногая, в дырявых рейтузах ниже коленок. У нее были тоже чуть подсиненные, как две капли прозрачной воды, глаза. Старшая, неродная, сестра Лизка, часто била ее. Один раз отшлепал и Сергей. Юлька не заревела, ни одной слезинки не выкатилось из ее глаз. Она смотрела на Сергея и улыбалась. И Сергей понял: преданная девчонка не поверила, что дядечка Сережа побил ее взаправду. Сергею стало стыдно, он поднял Юльку на руки и стал целовать, как свою дочку. Вечером, перед отъездом Сергея, Юлька залезла к нему на сеновал и уснула рядышком, сказав, что она пойдет провожать его на станцию. Сергей пообещал разбудить ее, но вставать надо было рано, и он пожалел девчонку. В пятьдесят седьмом году, вскоре после окончания института, он ездил в командировку на Урал. От Москвы поезд шел через Александров, и бабушка, узнав, что в Александрове будет остановка, уговорила Сергея захватить с собой три банки алычового варенья — гостинцы родственникам. Была послана телеграмма. Встречать Сергея пришла жена Андрея Васильевича. Сергей успел только сунуть в ее руки авоську с банками да передать поклоны. С вагонной подножки, махая ей рукой, он вдруг заметил на перроне беленькую девочку лет двенадцати. Она стояла, подняв руку, рот у нее был приоткрыт, словно она хотела что-то крикнуть. «Юлька-а!..» — догадался Сергей. Юлька побежала по перрону, смешно подпрыгивая, расталкивая людей. «Здравствуй, Юлька-а!» Проводница строго сказала, чтобы Сергей прошел в вагон.

Да, Юльку он помнил хорошо и хотел снова увидеть ее. Но та, двенадцатилетняя Юлька, навечно осталась в пятьдесят седьмом году, в теперешнем шестьдесят четвертом жила на свете совсем другая Юлька; пожалуй, и Юлькой-то ее назвать нельзя было. Для Сергея она была уже Юлией, Юлей, а для кого-то — Юлечкой, невестой. Эта Юлечка наверняка Сергея и не вспоминает. Куда он, в самом деле, едет?..

«А куда же прикажете ехать? Назад в Красноград? — подавляя сомнение, усмехнулся Сергей. — Александров — это даже интересно. Александрова слобода — знаменитая когда-то резиденция Ивана Грозного, историческое место, центр опричнины, древний городок! К тому же родина матери, этого забывать нельзя».

Мать Сергея родилась в той самой деревеньке, куда теперь ходил городской автобус. До тридцать третьего года она и не слыхала о городе Краснограде. А в тридцать третьем, после воинской службы на Дальнем Востоке, заехал в деревеньку южанин Василий Сонков. По поручению своего сослуживца Андрея Князева он привез драгоценное лекарство — корень женьшеня. Корень, похожий на человечка, оставил, двоюродную же сестру Андрея, Машу Князеву, увез, не спрашивая родительского благословения. Машин отец хотел снаряжаться в погоню, но передумал. Нечаянный зятек был парнем деловым. Род плотников Сонковых в окрестностях Александрова и Карабанова хорошо знали: до переселенья на юг после гражданской войны Герасим, отец Василия, поставил в ближайших деревнях не один десяток изб; с успехом плотничал он и в городе. «Простим ему, окаянному, — сказал Машин отец жене. — Увез, чай, по доброму согласию, пусть, бесстыжая, пеняет на себя! А Сонковых я знаю: не захочет — не возьмет, а ежели взял — не бросит. Да и коммунист Васька-то, по женской части у них, бают, строго!» Поплакав, Машина мать тоже согласилась: «От судьбы не уйдешь…» Через год в солнечном Краснограде родился Сережка Сонков, на крестины приехали дед с бабкой, окончательно помирились с зятем, в сорок третьем году где-то севернее Курска Героя Советского Союза капитана Сонкова сразила фашистская пуля…

Вырвавшись из теснин почти сплошь застроенного Подмосковья, электричка мчалась сквозь леса. Софрино, Абрамцево, Хотьково — эти названия станций Сергей помнил смутно, как довоенную жизнь в Краснограде. Сладкая тревога чуть-чуть волновала Сергея. Полузабытые названия остановок (в детстве он часто ездил на лето к деду и бабке) вызывали воспоминания, которых Сергей давным-давно не касался. Туманные воспоминания эти плыли, как деревеньки, овраги и осыпанные цветами косогоры за окном, и исчезали, забывались, чтобы уступить место новым. Странно, почему люди могут спокойно жить, забывая счастливые годы, не возвращаясь в прошлое? Сейчас Сергею это казалось противоестественным. Какое богатство оставляет человек на дороге! Умные люди, наверное, возвращаются, с наслаждением пользуются им. У Сергея оно лежало все еще не растраченным. Первый раз он вспомнил в эту минуту, как ездил с дедом по грибы на станцию Арсаки, как в лесу сделалось черно от наплывшей грозовой тучи, как по стволам берез хлестала ручьями вода. Черт возьми, жизнь, оказывается, можно продлить, возвращаясь в любой день дважды и трижды! Это может сделать каждый без подготовки и даже без особого воображения: на помощь приходит память, обнажая то один, то другой сокровенный денек прошлого. Жизнь складывается из открытий, но открывать можно и в прошлом, как открыл сейчас Сергей дремучий черный лес, молнии на черном небе и поток воды, струящийся по белому стволу березы.

Осталось позади Бужаниново. А вот и Арсаки — грибная станция, маленькое чудо мирного и светлого, как солнечное утро, Сережкиного детства. Вот станционный домик, вот тропа, ускользающая в лес…

Не по этой ли тропе он когда-то шагал с маленьким лукошком на боку? У деда в руках была можжевеловая палка, он раздвигал ею кусты, ворошил засохшие листья и говорил Сережке: «Разве же я грибы ищу? Это моя палка ищет». Да, ведь было все это, было!..

3

Промелькнуло за окном Струнино. Пассажиры стали снимать с полок сетки с белыми московскими батонами и сумки с колбасой. Снял свой чемодан и сетку с гостинцами и Сергей. Поезд остановился, пробежав по расписанию два часа четырнадцать минут. Открылись автоматические двери. Радостный, просветленный, Сергей вышел на жаркий от солнца александровский перрон.

«Садись на второй номер и, как слезешь за монастырем, налево…»

Дорогу от монастыря до дома Князевых Сергей помнил. Дядя Андрей напрасно растолковывал, каким проулком ему пройти. Но вот был ли в пятьдесят втором на привокзальной площади сквер, Сергей сказать не мог. Привокзальную площадь он не узнал. Может быть, изменений было мало, но сразу после войны в Александрове бегал, кажется, один кургузый автобус, а сейчас только возле вокзала стояло шесть длинных, почти новых, машин.

Двенадцать лет назад и еще раньше, в детстве, Сергей редко ходил дальше кинотеатра и городского парка, который все называли тогда сквером. Помнится, дорога была неблизкой. Теперь нее расстояния резко сократились. Кинотеатр и парк были рядом с монастырем: под горку к речке и в гору. Монастырь словно съежился, усох, и только стены его по-прежнему казались высокими, и они действительно были высоки, то тут, то там светились узкие щели бойниц. Александрова слобода была когда-то грозной крепостью. При Иване IV стекались сюда опричники, свозили на эту гору со всей Руси невест для царя. Теперь в палатах, где Грозный принимал иностранных послов, был городской краеведческий музей. В кельях женского монастыря жили рабочие и служащие. Сергей помнил, что в монастыре росли большие березы, липы и тополя, в августе в ветреный день шумно было от галочьего крика…

Сразу за монастырем раньше был пустырь. Теперь Сергей тоже не узнавал этого места: все было застроено. Невдалеке стояло большое белое здание, по всей вероятности, школа. И слева и справа появились новые улицы. Не видно было ни синего леса, ни деревеньки, где жили Князевы. Выйдя из автобуса, Сергей остановился. Как лучше пройти? И пройдешь ли еще, свернув в ближайшую улицу?..

Озираясь вокруг, Сергей увидел приметную, рослую девушку, которая сидела в автобусе впереди него и тоже сошла на этой остановке. Теперь она стояла — точно вытянулась в струнку — шагах в десяти и присматривалась к Сергею. Ему показалось, что она хочет что-то сказать. Сергей в упор встретился с ней взглядом. У девушки приоткрылся рот, но она по-прежнему молчала, и, смущенный, Сергей отвернулся. Он чувствовал, что девушка упорно глядит на него, и снова встретился с нею взглядом. Она стояла и, как заколдованная, просто не сводила с него глаз.

«Не Лизка ли Князева?» — мелькнуло у Сергея.

Улыбаясь, он сделал к ней неуверенный шаг. Улыбка его мгновенно вызвала ответную улыбку на губах девушки.

— Простите, вы… кажется, Лиза? — выдавил Сергей.

Девушка покачала головой. В глазах ее Сергей уловил блеснувшее на миг огорчение.

— Прошу прощения, я обознался, — сказал Сергей, еще раньше сообразив, что эта красивая, явно не князевской породы, девушка не могла быть Лизкой Князевой, теперь замужней тридцатилетней женщиной. Такой она не была и двенадцать лет назад, угловатая и неуклюжая, как утка, Лизка Князева, с которой Сергей как-то нечаянно поцеловался в темном чулане, а потом стеснялся сказать, что она не нравится ему; она писала ему смешные любовные письма. Где она сейчас? Давно ли замужем?

Сергей хотел идти, но что-то удержало его. Сероглазая девушка в сарафане с глубоким вырезом до удивления упорно не спускала с него глаз. И улыбка все еще светилась на ее губах. Сергею стало совсем неловко. Он понял, что девушка тоже обозналась, но еще не догадывается об этом.

— Боже мой, неужели вы меня не узнаете?! — тихо воскликнула она.

Теперь Сергей покачал головой: он ее не узнавал, вернее, он никогда раньше с ней не встречался.

— Да я же Юлька! — обиженно, с вызовом сказала девушка.

«Не может быть!» — подумал Сергей и еще раз покачал головой.

— Сережа, да узнай же меня! — взмолилась она.

«Нет, — по-прежнему качал он головой. — Вы меня обманываете. У Юльки были синие глаза».

Глаза у этой девушки были серыми. Чудесные серые, с чуть заметной синевой, глаза. С синевой… Сергей вгляделся в красивое лицо и замер: «Неужели Юлька?»

— Юлька, — прошептал он. — Юлечка?..

Юлька, словно оттолкнулась, взлетела и повисла у Сергея на плечах. Он выронил чемодан и сетку-авоську, обнял девушку.

Юлька плакала. Сергей чувствовал на щеке ее слезы.

— А я-то, как села в автобус, все оглядываюсь, оглядываюсь!..

Да, кажется, она оглядывалась, но Сергей безотрывно глядел в окно — искал знакомые дома, знакомых людей. Черт возьми, он ведь Юльку вот эту самую искал среди прохожих! А она ехала рядом.

— А ты никакого внимания! Да что же это такое?

— Но как же ты меня узнала?

— А я тебя и не забывала. В пятьдесят седьмом — помнишь, тогда? — ты был таким же.

— Вот странная история! — сказал Сергей и поцеловал Юльку.

— Юлька-а! — раздался визгливый голос. Кричала женщина из очереди возле водоразборной колонки. — Я вот скажу Вальке… Постеснялась бы!

Юлька даже не обернулась, а Сергей отрезвел. Он спросил:

— Замуж выходишь, Юлька?

— Кто тебе сказал?

— А я в Москве Андрея Васильевича встретил.

— Пусть он и выходит замуж, твой Андрей Васильевич! А я не спешу.

— Ну и изменилась ты, просто красавицей стала, — смущенно сказал Сергей.

Вся очередь у колонки — женщин пятнадцать смотрели на них, даже воду качать перестали.

— Правда?

— Ну, конечно, что ты… Ничего в тебе прежнего нет, даже глаза стали серыми. Кто тебя так перекрасил? Волшебник какой-то!

— Ты бабку мою по родному отцу не видел, я вся в нее, — сияя влажными («Две капельки прозрачной воды!») глазами, проговорила Юлька. — А глаза у меня бывают разные, то синие, то серые, это уже все заметили. — Она лукаво засмеялась и спросила, снизив голос до шепота: — Хочешь, я сделаю тебе их синими?

— Не надо, Юлька, и серые хороши. Пойдем, пожалуй. Тут так застроили все это место!

— И не узнать теперь, да? — Юлька схватила сетку. — Ты письмо мое получил, Сережа?

— Письмо? Какое письмо? Когда ты его послала?

— Дня три.

— Нет, Юлька, не получал я твоего письма, не успел. А что?..

«Ладно, потом, — Юлька махнула рукой: дескать, несущественное это. — Я совета у тебя просила. Но это потом, потом. — Но, должно быть, письмо было серьезным, она не выдержала и добавила: — Я хотела к тебе ехать. Вот сейчас расписание на вокзале узнавала. Я ведь и на заводе рассчиталась уже, только батька не знает, думает, что в отпуск пошла.

«А я ведь тоже рассчитался в Краснограде, Юлька», — чуть было не сказал Сергей.

— А ты приехал, словно чувствовал, — продолжала Юлька. — Так должно и быть. Я так и знала.

Сергей встревоженно и удивленно посмотрел на нее.

— Что у тебя случилось, Юлька?

— У меня? Да ничего, ничего особенного. Это потом. А ты тоже: «Лиза, Лиза!» — Юлька укоризненно покачала головой. — Твоя любимая Лиза теперь как клуша: у нее четверо ребят.

— Прости, Юлечка… Я тебе конфет привез.

— Конфет? — Юлька опять пожала плечами. — Ирисок в обертках? Как тогда? И куклу не позабыл?

— Нет, куклу не привез, Юлечка. И ирисок тоже. На этот раз трюфелей…

— Большое спасибо, Сергей Васильевич! — насмешливо сказала Юлька и пошла вперед, размахивая сеткой с гостинцами.

«Не притворяйся, — подумал Сергей. — Ведь любишь конфеты, Юлька! Любишь, не притворяйся!»

Все неприятности последних нескольких дней сейчас казались Сергею несущественными. Они отдалились и стерлись. Сергей жил другой жизнью — одновременно в прошлом, когда Юлька бегала за ним в своих дырявых рейтузиках, и в настоящем, когда та же (та же, да не та же!) Юлька шла впереди, вела его за собой. Сергей думал, как мила его александровская сестренка, отчего-то волновался и чувствовал себя совсем счастливым.

4

Лизка Князева вышла замуж и давно уже переехала в Струнино. В большом пятистенном доме, поставленном перед самой войной и недавно подремонтированном, Князевы жили теперь втроем: Андрей Васильевич, Авдотья Емельяновна, его жена, и Юлька, ее дочка от первого мужа, которую Андрей Васильевич удочерил сразу же после женитьбы. За просторным домом был сад: пятнадцать яблонь, малина, смородина, крыжовник; в саду, на обрыве к речке Серой, пасека, три десятка избушек на курьих ножках.

Хозяйство дяди Андрея было размашистым, прочным, и Сергей сказал Юльке, которая водила его по саду:

— Богато живет Андрей Васильич, А раньше-то все жаловался…

— Он и сейчас, когда выгодно, жалуется, только не производит это впечатления. Нас в глаза помещиками, тунеядцами зовут! — запальчиво проговорила Юлька.

— В самом деле?

— Правда. И поделом! Ведь одна я работаю, да и то еще года нет. Отец и мамка моя — самые знаменитые люди на городском базаре. Князевы! Торгаши!

— Может, ты преувеличиваешь по молодости, Юлька?

— По молодости… — нахмурилась Юлька. — Ничего я не преувеличиваю. У батьки одна страсть: деньги копить. Притворяется инвалидом… Плохо все это! Стыдно!

— Вот замуж выйдешь — уйдешь…

— Да не пойду я замуж, враки это! — Юлька прижалась щекой к плечу Сергея. — Я тебе серьезно говорю…

— Но почему?

— Тебя увидела — и расхотелось, — тихонько засмеялась Юлька.

— Дурочка, — Сергей ласково погладил девушку по голове.

— Ну что ты! — смущенно сказала Юлька и опять нахмурилась. — Как маленькую!.. Пойдем, мамка обед приготовила. — Она быстро побежала мимо яблонь к дому.

«Сестренка», — провожая ее взглядом, с нежностью подумал Сергей. Двенадцать лет назад он впервые так назвал Юльку. Юльку, а не Лизку. Лизка возмущалась: «Она же тебе совсем не родная!» Лизка, конечно, имела больше прав, только родной-то Сергею хотелось называть Юльку…

«Это здорово, что я приехал!» — подумал Сергей.

— Ну как, поглядели, Сергей Васильевич? — спросила его Авдотья Емельяновна, когда он вошел со двора в кухню.

— Поглядел, Авдотья Емельяновна. Богато живете.

— Живем, как можем, ничего, — не без хвастовства заговорила Авдотья Емельяновна, собирая на стол. — Пчелишки, кабанчик, коза, коровенку содержали. Ну и курчишки, собачонка, кошонка бегают. С утра и до вечера по хозяйству: того накорми, ту подои. Хлопотно, зато сытно. Юлька вон: «Кулаки, помещики, стяжатели!» А как иначе? Не пожнешь — не поешь.

Юлька иронически фыркала в соседней комнате. Сергей молча сидел за обеденным столом в кухне, смотрел, как Авдотья Емельяновна ухватом вынимает из печи чугун со щами. На столе уже стояла тарелка с копченой колбасой и красной рыбой, ало пламенел на солнце мед в литровой банке. Сергей слушал и не слушал Авдотью Емельяновну: он думал о Юльке. «Я ведь и на заводе рассчиталась уже». Сергей только сейчас по-серьезному вдумался в эти слова. Почему рассчиталась? Зачем собиралась ехать в Красноград? Наверняка что-то неладно у нее.

— …а вот замуж выйдешь, поймешь: в хозяйстве и лишний гвоздь — сбереженная копейка, — снова донесся до слуха голос Авдотьи Емельяновны. — Ничего! Лизка вон тоже поначалу морщилась, а теперь, гляди, как добро с мужем наживают! Правильно я говорю, Сергей Васильич?

— А? Что такое, Авдотья Емельяновна?

— Умаялся, родимый мой! — всплеснула руками хозяйка. — Ну-ка вот щец похлебай. Мясные щи, наваристые, как чувствовала, что ты, гостек дорогой, приедешь!

Авдотья Емельяновна, кажется, и не постарела, только будто оплыла внизу: ноги, перевитые синими жилами, как тумбы, зад распирает, юбку — таких женщин называют бабищами. Но если бы встала за забор высотой в полроста человека, никто не поверил бы, что так несуразна у нее нижняя часть тела: лицо по-прежнему молодое, глаза чистые, тоже, как у Князевых, с синевой, седины нет и в помине, плечи по-девичьи узкие, грудь маленькая.

Если глядеть сверху, до пояса, Юлька похожа на мать. Да, Юлька, Юлька!.. Она обедать не села: ела в полдень, «заботится о талии». Это сказала Авдотья Емельяновна. Ну что ж, теперешних девушек волнует это — талия, а Юльке-то уж полнота совсем не к лицу.

Сергей машинально водил ложкой в тарелке, улыбался. Вот и вторглась в его жизнь новая человеческая судьба, и судьба близкая, родная!

— Да ты не мешай, щи-то не горячие, — сказала Авдотья Емельяновна.

— А не выпить ли нам по рюмке? — спросил Сергей, доставая с подоконника бутылку муската. Он вынул из кармана нож и выдвинул штопор. — Вино хорошее, крымское. Юля, ты не выпьешь вина?

— Ах, вина! — сказала Юлька, мгновенно появляясь в кухне. — Я как ты, Сережа.

— Охочая какая! — неодобрительно отозвалась Авдотья Емельяновна и неуверенно посоветовала: — До вечера, до вечера бы подождали. Отец приедет, тоже бутылку привезет. Вальку, может, позовем.

— А Вальку зачем? — удивленно спросила Юлька.

— Дак чтоб Сергей Васильич поглядел.

— Это совсем ни к чему!

— Отец настоит, Юлюшка. Ты не сердила бы отца-то раньше времени.

У Юльки озорно засветились глаза.

— Хочешь посмотреть моего женишка, Сережа?

— Да хотелось бы, Юлечка.

— Ладно. Только звать его не надо. Он сам придет. Он водку за версту чует. Да вон он идет! Идет, мой голубчик! — Юлька недобро засмеялась. — Что я говорила? Учуял, учувствовал!

— Легок на помине! — Авдотья Емельяновна как будто не обрадовалась, но побежала к двери встречать. — А-а, Валентин Иваныч! Заходите, заходите, пожалуйста! Ничего. У нас гости, Сергей Васильич, нашей Машутки Князевой родной сынок!

Юлька вздохнула, печально посмотрела на Сергея, встала и ушла в соседнюю комнату.

— Извиняюсь! — громко, по-хозяйски сказал на пороге широкоплечий парень в выгоревшей майке и штанах с пузырями на коленях. — Не помешал? Я прямо с предприятия. Еще раз извиняюсь, не переоделся.

— Ничего, в самый раз, в самый раз к обеду поспели, ничего, присаживайтесь! — Авдотья Емельяновна вытерла фартуком табуретку.

— А раз так, примите и мою подружку, — Валька вытащил из кармана пол-литра водки и поставил на стол рядом с бутылкой массандровского муската. — «Здравствуйте! Разрешите быть знакомым: Валентин Иванович, технический работник. — Он протянул руку через стол. Ладонь была широкой и мясистой. Сергей крепко сжал ее. Валька невольно поморщился, красный нос его стал шире, ноздри раздулись. Сергей хотел извиниться, но Валька, сделав вид, что ничего не произошло, приветливо продолжал: — Значит, с юга, из жарких стран, пустыней Дагестана? Хорошие, говорят, там… как их… арбузы!

Валька был плешив. Довольное и добродушное лицо его лоснилось от пота. Он беззастенчиво разглядывал и, кажется, оценивал Сергея, даже заглянул под стол: наверное, любопытно было, какие у гостя ботинки. Наконец осмотр был закончен, последовал вопрос:

— И надолго к нам?

— Да нет, — ответил Сергей, — дня на три.

— Чего же торопиться? Погостили бы, погостили. Все дела не переделаешь: вчерашние-то на завтрева остаются, а потом пропадают, как и не было.

— Как и не было, как и не было… — поддакнула Авдотья Емельяновна.

— Извиняюсь, по какой линии работаете, Сергей Васильевич? — продолжал Валька.

— Я инженер, — неохотно отозвался Сергей.

— Смежные, значит, у нас профессии, близкий профиль, очень рад, — сердечно улыбнулся Валька. — Ну так что же, выпьем? Под такую закуску грех не выпить. Рыбку-то почем брал? — Валька зубами сорвал с бутылки металлическую головку, уверенно разлил водку в стопки, подставленные услужливой Авдотьей Емельяновной. — Юлька-а-а! — крикнул он. — Ты что там прячешься? Вылазь.

— Да ничего, она пообедала, Валентин Иваныч.

— Ну так что? Ей поправляться надо, пусть мясо нарастает. Выйдет замуж, два раза обедать заставлю, я тощих не люблю, — Валька подмигнул Сергею. — Ну, дай бог, не последнюю!

— Простите, — остановил его Сергей. — Если вы не против, я налью себе муската.

— Интеллигентское винишко? Ну, дело вкуса. Мы, например, по-рабочему, белое с устатку потребляем. Белое, оно здоровее, энергии в нем больше.

— Больше, Валентин Иваныч, больше…

Сергею вдруг стало весело. Он вонзил штопор в пробку, потянул. Вылезая из горлышка, пробка туго чмокнула.

— Юлечка! — позвал Сергей. — Ты же хотела выпить. Вино разлито.

И Юлька тотчас же появилась в проеме двери, подошла и села рядом с Сергеем.

— С тобой выпью, Сережа! — подняв стопку, она подержала ее в воздухе и не торопясь выпила, как показалось Сергею, с наслаждением.

— Вот это я люблю! — воскликнул Валька. — Люблю в Юльке уважение к родным, даже дальним. Со мной можешь когда и не пить, но с го-остем!.. С ним и поцеловаться не грех даже при стечении народа. Это я в ней уважаю, — и он осторожно притронулся своей рюмкой к рюмке Сергея.

— Доносчики работают, — сказала Юлька и засмеялась.

— Ну, Юля, зачем же так? — ухмыльнулся Валька. — Ты же у меня не набедишь, я тебя знаю.

— Спасибо, Валя, за доверие.

Валька выпил водку, крякнул, прищурил один глаз. Поднял вилку и клюнул ею в ломоть севрюжины. Съел кусок и облизал пальцы.

— Хороша закусочка! — похвалил он. — У нас в Александрове не бывает, не доходит до массового потребителя. Где добывают-то? Под небом Дагестана? В тех, я полагаю, краях?

— Спасибо, Сережа! — сказала Юлька. — У меня дела. — Она встала и вышла.

— Хороша девка, а? — подмигнув Сергею, проговорил Валька. — В Александрове таких раз-два — и обчелся. А как меня любит, у-у! Только вида не показывает. Я ее как миленькую раскусил.

— Да? — проронил Сергей.

— Как пить дать! Я ее берегу. Полагаю, такая уж у нее натура. А я, по правде сказать, это люблю. Мне это интересно. Повожжаться, поухаживать. А что? Нежные чувства мы тоже понимаем, не только нажать, но и уступить девушке можем. Нам это не к спеху! — он засмеялся. Зубы у него были белые, крепкие. — А что? Правду я говорю, Авдотья Емельяновна? Я хочу как лучше, по-честному. Под руку свою Юльку свожу в парк и приведу в целости и сохранности. Так я говорю, Авдотья Емельяновна?

— Да ничего, мы на вас, Валентин Иваныч, надеемся, — неуверенно подала голос хозяйка. Пить и есть она не стала и сидела молча, время от времени поддакивая. — Отец-то уж вот как вас уважает!

— А что, мы с ним находим общий язык! Семья у вас, я полагаю, хорошая, деловая, у меня родня тоже крепкая, отец — пенсионер, брат — начальник цеха, сестра — ткачиха. Рабочая династия — основа основ, фундамент. Я с Юлькой припеваючи буду жить!

Валька уже выпил две стопки и наливал третью. Широкий нос его стал ярко-розовым, вспотел, разбух.

— Вернее, припиваючи вы будете жить, — с усмешкой заметил Сергей. — При-пи-ваючи.

Вальке это понравилось. Он захохотал. Тихонько засмеялась и Авдотья Емельяновна.

— Молодец! — Валька хлопнул Сергея по плечу. — По-нашему жизнь понимаешь, по-нашему! Я полагаю, мы найдем общий язык. Выпей водочки. Со знакомством!

— Нет, — сказал Сергей, — я выйду.

— Головокружение? Ну, освежись, освежись. Авдотья Емельяновна! За родственные связи! За нашу будущую жизнь!

Сергей вышел на крыльцо. Вслед за ним выскользнула и Юлька.

— Ну, как женишок? — тихо спросила она.

— Что, Андрей Васильич заставляет?..

— Он неволит, — вздохнула Юлька.

— Понимаю…

— Иде-ет! — выдавила Юлька.

К калитке подходил согнувшийся под тяжестью рюкзака, улыбающийся дядя Андрей.

— Отцы родные, Серега, а я думал, ты пообещал только!..

5

Было десять часов вечера, а на улице еще не стемнело. Сергей лежал на сеновале затылком на ладонях и видел в распахнутую дверцу розовый, с отблеском зари, купол монастырской церкви. От запаха свежего сена у Сергея кружилась голова. Он дышал и не мог надышаться. Но такое уже было в жизни Сергея, он опять возвращался в прошлое. Восемнадцатилетним парнем он вот так же лежал на этом сеновале, и тоже так пахло сено, и купол церкви был таким же розовым.

«Боже мой, ведь ничего не проходит, ничего не исчезает на земле! — подумал Сергей. — Не исчезает плохое, вернее, исчезает, да медленно, но не исчезает и прекрасное! Оно вечно, и поэтому так хороша человеческая жизнь, и даже не очень обидно, что она так коротка!»

Восемнадцатилетним парнем Сергей не думал об этом. Тогда на уме было совсем другое, мальчишеское, глупое. Теперь прошлое возвращалось обогащенным, и все-все, даже сухая травинка возле носа, было вдвойне дороже. А еще лет через пятнадцать ценность этих медлительных, неповторимых минут опять возрастет, и, может быть, Сергей увидит и поймет тогда самое главное и заветное…

«Самое главное и заветное, — подумал Сергей. — Как его постичь, как опознать?»

В последнем письме с фронта отец писал ему: «Ходи прямо, Сергей! Главное в жизни — ходить прямо, во весь рост! Человек не так давно встал на ноги, его сгибает к земле. Иные люди до сих пор бегают на четвереньках, только не всем это бросается в глаза. Всегда ходить прямо не так легко, Сергей, вот почему надо всегда, каждый день, стремиться ходить прямо!»

В этом, может, самое главное и заветное?

И в этом, конечно. Но и в Юлькином смехе, и в розовом отблеске зари на церковном куполе, и в травинке возле лица — тоже, тоже и тоже.

«В принципе я поступил правильно и честно, не согнулся, — подумал Сергей. — По-другому не мог. И надо считать себя до конца правым, хотя справедливость и не восторжествовала».

Да, проект, который отказался подписать Сергей, вероятно, все-таки утвердят, головной образец машины будет изготовлен. Главный инженер, автор проекта, своего добился. Но настоял на своем и Сергей Сонков. Он сказал: «Категорически возражаю ставить свою подпись под конструкцией машины, которая морально устарела еще в чертежах, отказываюсь даже под угрозой увольнения с работы». Директор института после изнурительных переговоров раздраженно предложил: «Подавайте заявление». Сергей через десять минут принес ему заявление, и директор сразу же подписал. Сергей уволился, не сказав об этом даже матери. В тот же день ему позвонил знакомый, директор крупного периферийного завода: «Хоть сейчас напишу приказ о зачислении в штат! Через месяц будет квартира». Но Сергей решил сначала попытать удачи в Москве. Приятель, заместитель директора одного из столичных научно-исследовательских институтов, год назад предлагал работу, обещал устроить перевод. Сергей сказал матери, что получил отпуск…

Конечно, Сергей мог сманеврировать. Главный инженер согласился бы на незначительную доработку.

«Что правда, то правда, — подвел итог Сергей, — на четвереньках бегать лучше».

Ему не хотелось больше думать ни о проекте, который наверняка утвердят, ни о директоре, который, конечно, ценил Сергея. От этих воспоминаний ему стало неловко, словно он в чем-то был виноват. Странное это чувство Сергей испытал еще в вагоне. Тогда тоже в глаза лезли — другого слова и не подберешь — строки последнего письма отца. Но разве он изменил убеждениям, нарушил отцовское завещание? Разве он хоть на минуту стал на четвереньки? Он категорически отказался подписывать проект, доказывал директору, что машина — дрянь, боролся. И в конце концов подал заявление об уходе, иного выхода не было. Правда, инструктор обкома советовал сходить к секретарю обкома и поделиться с ним своими сомнениями. Но у Сергея уже лежал в кармане билет на московский поезд. Он ответил инструктору, что речь идет не о сомнениях. Он сказал, что убежден в своей правоте, и ушел. Да, он был обижен. Это естественно. Он знает себе цену. Недаром слух, что он уволился, разнесся в тот же день. Директор завода, который звонил Сергею, сказал, что понимает мотивы его решения. В общем, Сергей поступил правильно. Наверное, и через пятнадцать лет, возвращаясь в прошлое, он согласится с этим.

И все-таки, как ни уговаривал себя Сергей, странная неловкость не проходила. Он подумал, что, наверное, немножко шалят нервы, и решил не обращать на это внимания. Лучше смотреть на купола, лучше думать о чем-нибудь хорошем, приятном…

Розовый свет на куполах начал темнеть, гаснуть. Но запах сена стал еще вкуснее, ярче. Вот именно, он стал ярче. Сергей улавливал то один, то другой. Сено пахло то земляникой, то укропом, то вдруг лопнувшим зеленым арбузом. И еще — чуть слышно — молодой, свежей, опрятной женщиной…

«Какое же это наслаждение — вот так лежать живому, здоровому человеку! — подумал Сергей. — Лежать, не думать об огорчениях, следить, как гаснет закат…»

Только тут Сергей заметил, что на сеновале очень быстро потемнело и на улице ничего не стало видно. Но узкий проем дверцы Сергей различал. Проем и силуэт головы с пушистыми волосами.

— Се-ре-жа? — раздался громкий шепот. — Ты не спишь?

Юлька! Это Юлька заслонила собой почти все небо и монастырские купола. Она стояла на лестнице и вглядывалась в ароматную темноту сеновала. И Сергей тотчас же вспомнил, как она в пятьдесят втором тоже карабкалась по лестнице и, постанывая от страха, копошилась в сене, ползла к нему и прижималась сбоку, как котенок. И отказывалась спуститься вниз до самого утра. Как будто вчера это было!

— Ты не спишь, Сережа? — повторила Юлька.

— Не сплю. Ты что?..

— Скучно. Валька с отцом все пьют. Ты бы послушал их разговор, настоящий сатирический спектакль!

— Да, как говорится, элемент сатиры есть…

Часа два назад дядя Андрей пытался уговорить Сергея снова сесть за стол, «выпить стаканчик белого винца со встречей». Но Сергей отказался: он уже выпил и поел, в общем, сыт по горло. Хотя посидеть ему хотелось. Посидеть, полюбоваться Юлькой. А это могло обидеть дядю Андрея, который уже привык считать Вальку будущим зятем…

— К тебе можно?.. — спросила Юлька.

Этого Сергей не ожидал. Он не думал, что Юлька, как и двенадцать лет назад, влезет на сеновал и попросится к нему. Правда, тогда разрешения она не спрашивала. А теперь… Шутит, что ли? Сергей растерялся.

— Ну можно? — повторила Юлька. — Ты что молчишь, как проблему решаешь?

— Но, Юлька…

— Да я посижу и слезу.

— Давай лучше я слезу, Юлька.

— Да ну тебя! — рассердилась она, и захрустело, подымая волны новых запахов, сено. — Ты где? Ну подай голос. — Юлькина рука дотронулась до плеча Сергея. — А-а, вот ты!

Сергей сел, обхватив руками колени. Юлька легла на спину и счастливо вздохнула. На сеновале снова посветлело. Только уже не видно было ни розовых куполов, ни неба.

— А если Валька твой искать начнет? — спросил Сергей.

— Ну и пусть! Скажешь, что меня тут нет.

— Ах, Юлька, нескладно ты живешь, по-моему!

— Ты можешь тоже лечь, лежи, — ласково разрешила Юлька. — Ты помнишь?

— Помню, конечно, — улыбнулся Сергей.

И Юлька тоже улыбнулась, хотя Сергей и не видел ее улыбки. Он осторожно прилег, опираясь на локоть. Юлька прижалась к его руке плечом.

— Я тогда ревела целый день.

— Но ты так сладко спала…

— Все равно, нельзя было обманывать.

— Пожалуй, ты права.

— Я о тебе часто думала.

— Часто?

— Почти каждый день. Правда.

— Почему, Юлька?

Сергей ждал ответа. Ему хотелось знать, что она скажет. Но Юлька не отвечала.

— Ты что молчишь?

— Я не молчу, — сказала Юлька. — Я хотела спросить… Что ты думал, тогда, на перроне?

— Я думал, что так мало стоит поезд.

— Я тоже. И все?

— Нет, — Сергей уже забыл, что он тогда думал. Лгать ему было стыдно. Но Юлька даже перестала дышать, ожидая, что он скажет, и Сергей ответил: — Я думал о тебе. Как тогда не разбудил тебя… Какая ты стала большая… Я ехал на Урал и думал о тебе, Юлечка.

— А потом?..

— А потом?.. Ну, потом разные дела… — смущенно сказал Сергей.

— И больше никогда не вспоминал?

— Ну что ты, вспоминал!..

— Нет, ты не вспоминал, — уверенно и грустно сказала Юлька. — Но я не обижаюсь. Я понимаю. Правда. Вот ты спросил меня: почему?.. А как я тебе могу ответить? Я просто не знаю, как тебе ответить… Вот, например… ты помнишь, как читал мне сказки?

— Хорошо помню, — встрепенулся Сергей. — Я читал тебе, Юлька, сказку «Про гордого Мальчиша-Кибальчиша, про измену, про твердое слово и про неразгаданную Военную тайну». Как сейчас помню. «В те дальние-дальние годы, когда только что отгремела по всей стране война, жил да был Мальчиш-Кибальчиш».

— «В ту пору, — подхватила Юлька, — далеко прогнала Красная Армия белые войска проклятых буржуинов, и тихо стало на широких полях, где рожь росла, где гречиха цвела». Эту сказку я буду читать своим детям! — Юлька вздохнула, и Сергей понял, что ей хорошо и счастливо сейчас. — Но ты читал мне и другие сказки.

— Нет, я читал тебе повести Гайдара. А мне читал их мой отец.

— Для меня они тогда были сказками, — продолжала Юлька. — Вот и ты не забыл этого. А я запомнила на всю жизнь. И тогда, на перроне, я все запомнила: и твое лицо, и как ты кричал, и как та проводница схватила тебя за руку… Нет, не буду я больше говорить! Сама не знаю, — почти вызывающе заключила она, но еще не замолчала. — Хотелось думать… А как увидела тебя сегодня на вокзале… — Смущенная признанием, она отодвинулась от Сергея и прошептала: — Я приветы тебе всегда передавала.

— А я забывал…

— Не забывал. Ты тоже всегда передавал.

«Значит, мать», — догадался Сергей.

— Но передавать приветы и думать — это не одно и то же.

— Почему же ты мне ни одного письма не написала? — невольно краснея, спросил Сергей.

— Сначала, когда я в школе училась, стеснялась, я потом все не решалась. Конечно, нескладно живу. Согласие на свадьбу дала…

— Это шутка, конечно! — Сергей приподнялся.

— Сказала отцу, что согласна выйти замуж. За Вальку. Подожди, не волнуйся! Ну, ты понимаешь, что человека может довести до такого состояния… Да и не в том дело. Я нарочно… Ну, из озорства, что ли, дала обещание. Чтобы не приставали! А дед и Валька приняли всерьез. И смешно и страшно! Дурни, не понимают: никакой свадьбы не будет! Я к тебе хотела поехать! Ну, ложись, мне поговорить с тобой надо. Сережа, скажи честно, ты поможешь мне?

— Ясное дело, помогу, — ответил Сергей. — Только ведь нельзя так, Юлька. Валька уверен, надеется… да и отец…

— А им наука будет! Пусть не думают, что главное в жизни — деньги. Торгаши они!

— Но все-таки…

— Давай честно, Сережа… если бы я к тебе приехала?.. Может… может, твоей жене это не понравилось бы?..

— Тебе моя мать ничего не писала? — спросил Сергей.

— Ни-че-го, — выдохнула Юлька.

— У меня нет жены, Юлька.

— Ты с женой разошелся?

— Это она разошлась.

— Ты ее любил?

— Любил, Юлька.

— Что же она…

— Она думала… главное в жизни — деньги. После окончания института я мало зарабатывал.

— Ну, не жалей о ней, жалеть не надо!

— Да сейчас-то я уже не жалею. Пять лет прошло. Года два я ее еще любил, а потом как-то привык к холостяцкой жизни. Ну, тебе, наверное, это еще не очень понятно.

— Очень понятно! — сказала Юлька, — Что ты, я все понимаю… У тебя есть какая-нибудь близкая женщина?

— Ну, Юлька, что ты!..

Юлька помолчала, а потом тихо, но очень серьезно заговорила:

— Не считай, пожалуйста, меня девчонкой. Обо мне ты теперь все знаешь. Я не утаила ни капельки. Но я хочу знать: могу ли я приехать в Красноград? Я не перестану любить тебя (она произнесла слово «любить» так спокойно, просто и естественно, что Сергей, не задумываясь, принял его и перевел: «Не перестану уважать тебя»), если ты откажешь мне.

Неделю назад Сергей сразу бы ответил Юльке. Но как он мог обещать сейчас?..

— Я был бы рад, Юлечка, — умоляюще сказал Сергей, страшась, что она его не поймет, — но позволь мне ответить на твою просьбу попозже. Понимаешь, сложились такие обстоятельства…

— Ладно, я подожду, Сережа, — тихо ответила Юлька.

— Ты не обижайся, я не оставлю тебя в беде, ни за что не оставлю! — сказал Сергей и с нежностью обнял Юльку, поцеловал ее в щеку. — А теперь тебе надо уходить.

— Ну вот еще! Я утречком слезу.

— Нельзя, Юлька.

— Можно, — решительно сказала она. — Ты спи, если тебе хочется спать, спи, а я тоже усну, когда захочу. Пусть тебе приснится хороший сон. Спи, ты устал с дороги.

— Что подумают отец с матерью?

— А пусть что хотят!

Сергей понял, что возражать бесполезно.

Юлька уснула раньше Сергея. Он осторожно подлез к двери и слез вниз, во двор. Шел, пожалуй, первый час ночи. В доме было уже темно и тихо. И вокруг не слышно было ни шороха, не видно ни огонька, блестели одни звезды. Невдалеке с трудом угадывались смутно проступающие мрачные и громадные ночью строения бывшей Александровой слободы. Сергей несколько минут пристально вглядывался в них, и у него мелькнуло, что когда-нибудь, может, лет четыреста назад, глядел с тоской и страхом на очертания царской крепости какой-нибудь темный холоп, дальний предок инженера Сергея Сонкова. О чем, он думал, на что надеялся? Какие видел сны?.. Перебивая мысль Сергея, сонно, зарычала собака. Сергей ласково окликнул ее, и она утихла. Сергей сел на крылечко. Теперь бы закурить! Он пожалел, что не курит.

«Да, вот так, Сергей Сонков, жизнь прожить — действительно не поле перейти».

Юлька собиралась ехать к нему… А если бы она приехала неделю назад? Например в тот день, когда он подал заявление… Так, может, напрасно она не поторопилась? Нет, чушь это. Сергей отогнал неудобную мысль. Отогнать бы еще мысли о всех красноградских делах. Забыть, вычеркнуть из жизни разговор с директором. Сергей тяжело усмехнулся. Легко сказать — забыть, вычеркнуть… Нет, от этого не отмахнешься!

«И Юлька, Юлька», — подумал он. Еще за столом, до появления Вальки, он смутно почувствовал что-то новое, на миг защемило сердце от предчувствия какого-то поворота в жизни. Теперь это ощущение стало определеннее, яснее.

«Нет худа без добра, — улыбнулся Сергей, вспомнив любимые слова бабушки. — Не так уж все печально, и нечего расстраиваться. И вообще утро вечера мудренее».

Сергей поднялся с крылечка. Собака снова зарычала.

— Ну, что, что, пес? Не бойся, это я, я, свой…

Но собака вскочила, гремя цепью, и зарычала громче. Она рычала зло, непримиримо, явно не соглашаясь с Сергеем.

Из сада, от речного обрыва, тянуло холодом. Сергей зябко поежился. Делать было нечего, и он опять полез на сеновал. Юлька тихонько посапывала на старой шинели. Сергей прилег с краешку и, чувствуя совсем рядом тепло молодого Юлькиного тела, медленно уснул.

6

Стрельцы в шлемах стояли на горе и из-под руки глядели вниз, где змеилась, уходя к лесу, санная дорога. Позади стрельцов, как пешее войско, сплошной стеной застыла толпа: бородатые мужики в полушубках и армяках, бабы в шалях и ребятишки в шапках, похожих на шутовские колпаки. Время от времени толпа подавалась вперед, и тогда стрельцы, скрестив бердыши, кричали: «Куда прешь? Осади назад!» От полушубков, армяков и шалей, от кафтанов, от снега пахло сеном. Сергей зачерпнул снега в пригоршню и поднес к лицу. Но снег вдруг превратился в сено. Оно было совсем свежее, незалежавшееся. Солнце в небе пекло по-летнему. Стрельцы на горе зашевелились, один из них побежал мимо толпы к монастырской стене. «Везу-ут! Везу-ут!» — закричали остальные стрельцы. Из лесу появилась повозка. Лошаденка бодро помахивала мордой. Скрипел снег. Стрелец добежал до лобного места, на котором восседал горбоносый рыжебородый человек в красных сафьяновых сапогах, и упал лицом в снег. «Везу-ут!» — прохрипел он. Горбоносый человек — это был, кажется, царь — встал во весь рост, оруженосец подал ему шлем. Царь надел шлем и вскинул руку. Толпа повалилась на снег, только один Сергей не пошевелился. Царь посмотрел на него (у него были глаза Вальки-жениха) и процедил сквозь зубы: «Интеллигенция!» Стрелец стал пятиться задом, потом вскочил и помчался к своим товарищам, вопя: «Встречай! Встречай царскую невесту!» Запел церковный хор, ударили в монастырские колокола. Лошаденка, хрипя и роняя пену, втянула возок на гору, стрельцы окружили его и с криком побежали рядом. Кучер в красном кафтане, похожий на дядю Андрея, лихо нахлестывал лошаденку кнутом. «Прими, царь-батюшка, невесту свою, Марфу Собакину!» — браво закричал он. Царь дал указание: «Выводи!» Две боярыни вытащили из возка упирающуюся, плачущую девушку, подхватили под руки и со словами: «Вот она, царь-батюшка, вот она, негодница!» — поволокли к лобному месту. Сергей узнал в царской невесте Юльку Князеву. Царь похлопал ее по плечу и, захохотав, сказал: «Припеваючи жить-то будем, Марфа Собакина!» — «Не Марфа это — Юлька! — закричал Сергей, бросаясь к царю. — Не смей ее в жены брать, насильник проклятый, моя она, Юлька, моя!» — «Холоп! — рявкнул царь. — Пиши заявление! Вяжите его, слуги верные! Стрельцы, ко мне! Вяжите агента, государственного преступника! В бердыши его, в бердыши! На цепь, в подвал, на пытку!» Но Сергей расшвырял стрельцов, вырвал у одного из них бердыш, размахнулся — и царя словно ветром сдуло. В руках у Сергея оказалась коса. До самого леса раскинулся украшенный цветами луг. Сергей косил, и после каждого взмаха ложилось слева сено, сено, сено…

— Юлька! — вскрикнул Сергей и проснулся.

Юльки рядом не было. В щели над головой Сергея ярко пробивалось раннее солнце, и весь сеновал был расчерчен золотистыми полосами. Ослепительно сиял в дверце купол монастырской церкви.

Сергей слез, взошел на крыльцо. В комнате — из раскрытого окна хорошо было слышно — разговаривали Авдотья Емельяновна и Юлька.

— А если бы отец увидел? — говорила Авдотья Емельяновна. — Бесстыдница ты, бесстыдница!

— Бесстыдница та, которая делает стыдное и при этом не стесняется, а я ничего стыдного не делала, — отвечала Юлька.

— И в кого ты у меня такая уродилась!

— В Сережу.

— Видать, что в чужого. Ничего, я вот и Сереже твоему укажу. Не малое дитя, тридцать лет стукнуло, понимать должен.

— Ну да, ну да, — насмешливо сказала Юлька, — поучи его, он не понимает!

Сияя озорной улыбкой, она выскочила навстречу Сергею.

— Я от мамки нотацию выслушала, теперь твоя очередь. Выходи ко мне поскорее!

— Ах, Юлька!.. — Сергей неодобрительно покачал головой, но не удержался, рассмеялся от души.

— Необдуманно вы поступаете, Сергей Васильич, очень необдуманно! — сказала Авдотья Емельяновна.

Сергей смущено развел руками.

— Авдотья Емельяновна!..

— Да я понимаю, что вы серьезный человек, только на чужой роток не накинешь платок. Люди скажут: дыма без огня не бывает. Скажут, мать не уследила.

— Нечего за мной следить! — крикнула с крыльца Юлька.

— Видите, какая она? И чего это Валька, дурак лысый, не раскусит ее? Такую любить — себя губить. Грешно говорить такое о родной дочери, да правде рот не заткнешь.

— Не говорите так, Авдотья Емельяновна, я не согласен, — тихо возразил Сергей. Ему не хотелось, чтобы Юлька услыхала его слова. — Не обижайте Юльку, она золото.

— Самоварное, самоварное, — огорченно отозвалась Авдотья Емельяновна. — Вы поостереглись бы, Сергей Васильич, не нравится мне, что она вами день и ночь бредит: «Сережа, Сережа, Сережа…»

Сергей хотел ответить — не нашел слов. Он умылся, тщательно выбрился, надел белую свежую рубашку и вышел к Юльке, которая сидела возле калитки на лавочке.

— Чем закончились прения? — лукаво спросила она.

— Да ты же подслушивала.

— Нет, я просто угадала.

— Я очень неловко себя чувствовал, Юлька. Мать по-своему права.

— Ты думаешь, что ей хочется, чтобы я за Вальку замуж вышла? Как бы не так! Плохо ты ее знаешь. Она чудо, клад, а не мамка! Конечно, в известной степени. Я ей все про себя рассказываю. Почти все. Только она батьки боится: он дерется под горячую руку, когда меня дома нет.

— А когда ты дома?

— Не смеет. Боится.

— Значит, ты уже взрослая, Юлька.

— Нет, я девчонка. Девчурка. Во-от такая, от горшка три вершка, — Юлька погладила ладошкой траву под ногами и рассмеялась. — Садись. Ты что во сне все кидался?

— Стрельцов расшвыривал.

— Я так и подумала. Стрельцов с бердышами?

— Ты читала, Юлька, о царской невесте Марфе Собакиной? — спросил Сергей, глядя на монастырские купола.

— Читала. Иван Грозный выбрал ее в Александровой слободе из двух тысяч невест, потом она вдруг умерла. А совсем недавно раскопали ее могилу, и оказалось, что царская невеста лежит, как живая. Чудеса, правда?

— Чудеса, — согласился Сергей. — Мне приснилась сегодня эта царская невеста. Только…

— И мне, — перебила Юлька Сергея.

— Не ври, пожалуйста. Только она была почему-то похожа на тебя.

— Так это же я и была! — воскликнула Юлька. — То же самое и мне снилось. Правда.

— И стрельцы в шлемах?

— И стрельцы.

— И кучер в красном кафтане?

— Какой кучер? Разве в то время были кучера?

— Не пойму, Юлька, — с сомнением сказал Сергей, — врешь ты или правду говоришь?

— Да в самом деле царская невеста снилась! Я проснулась и думаю: вот бы и Сереже это приснилось! Приснилось, значит?

— Если так, то это тоже чудо.

— Нет, — грустно сказала Юлька, — это просто обыкновенная жизнь. И все научно обосновано. — Она встала, отошла немножко и, взглянув на Сергея исподлобья, договорила: — Просто я, наверное, дурочка и тебе не до меня. У тебя свои дела, свои заботы. И тебе даже некогда поглядеть на меня…

И она ушла во двор. А Сергей задумался. Что она хотела сказать? Он не осмелился вникнуть в смысл ее слов. Но подумал: а не уехать ли ему сегодня?..

«Вот если найду в себе силы встать мгновенно — уеду», — решил он.

Прошла минута, другая… Сергей все сидел на скамейке, все сидел…

«Не думай об этом, не думай, — приказал он себе. — Ты уедешь послезавтра утром. Не забывай, что Юлька ждет твоего ответа. Скажешь ей, что уже не живешь в Краснограде, и уедешь».

Но это было бесполезно: не думать он не мог. Да, Юлька ждала ответа. И Сергей должен был решать. Что-то надо было придумывать, да так, чтобы это устроило и его, и Юльку.

Вчера на крылечке Сергею показалось, что все разрешится легко и просто. Он не знал точно как, но какой-то выход был. Например, Юлька могла поехать в Красноград одна. Квартира есть. Работы в городе искать не придется. Можно и учиться, было бы желание. Рядом с Юлькой будет мать Сергея и бабушка. А Валька, технический работник, пусть подыскивает себе другую невесту. Проще простого…

Сергею хотелось убедить себя, что это самый простой и легкий выход. Но он не знал, как отнесется к этому решению Юлька. Ведь, наверное, она мечтает поехать в Красноград вместе с ним. Она не знает, что в Красноград Сергей уже не возвратится… Поедет ли она одна? Нет, не так-то все было легко и просто!

Сергей сидел на скамейке еще минут десять, а встав, медленно пошел к речному обрыву. По обе стороны речки Серой раскинулись маленькие картофельные поля, похожие сверху на одинаковые зеленые, с белыми бутонами, лоскутки. Слева возвышались монастырские стены, окружающие бывшую Александрову слободу, мрачную резиденцию жестокого российского царя, которому народ метко прилепил зловещее прозвище; жестокие дела творились и раньше, и после, но Грозным народ прозвал лишь одного тирана…

И Грозный тут, в Александровой слободе, вдоволь полицедействовал, поковарствовал, а уж железо-то лязгало вовсю! Сергей ненавидел этого царя с его детищем, черной опричниной.

«А картофель-то цветет!» — подумал Сергей.

Да, блестела, как четыреста лет назад, речка, плыли облака по небу, и жила в Александрове Юлька, та Юлька, которая среди двух тысяч царских невест была самой прелестной. Та да не та, Юлька возродилась другой, свободной, ее уже не поведешь под руки, уж никому не отдашь без согласия в жены. Возрождается не столько плохое, чаще и быстрее рождается хорошее, льется свежая под солнцем жизнь, и ничто не задержит этого живого, вечного течения.

Прошлое, в которое заглядывал Сергей, стоя возле Александровой слободы, было темным-темно. Но Сонковы-то наверняка жили в нем, дышали, видели это солнце и эту речку, и Сергей глядел сейчас глазами одного из них. Он видел, как под торжественный гул набата везли перепуганные насмерть бояре своих дочерей, две тысячи невест съезжались со всех сторон в Александрову слободу. Две тысячи покорных, как птенцы, невест, и среди них она, Юлька. Она жила, принимала муку и умирала, а потом возрождалась, и вот опять возродилась в Александрове, чтобы сказать Сергею:

— Так это же я и была! То же самое снилось и мне. Я люблю тебя, Сережа!

«Я люблю тебя, Сережа…»

Нет, этого она еще не говорила. Вернее, говорила, да не так, не о том…

Сергей махнул рукой, лег на лужок лицом кверху и сказал вслух:

— Ну, какого черта я себя обманываю! Именно так, именно о том.

Сергей понимал, что Юлька еще вчера на сеновале призналась. Ей же восемнадцать лет! А он разговаривал с ней, как с шестилетней девчонкой, которой читал когда-то гайдаровские повести. Она же ничего не забыла! Она счастлива сейчас, бесстрашна и бессмертна. К ней приехал ее родной, ее необыкновенный, живой, выдуманный ею Сергей Сонков!

Сергей вскочил в горячем смятении. Он увидел золотые купола, синюю речку, белые облака в ней и над нею — все, что не раз видели и безвестный холоп Сонков, и сотни тысяч других людей, и Юлька. Да, и Юлька, Юля! И только поэтому никогда все это не забудется, не уйдет в небытие, навеки останется с ним.

7

Дядя Андрей притащил два мешка клевера. Свежим клевером был устлан почти весь двор.

— Соседи-то, поди, еще потягиваются со сна, а я с рассвета на ногах!, — горделиво сказал дядя Андрей Сергею. — Хозяину спать — добро терять.

— У вас что, свой участочек на лугу есть? — полушутя спросил Сергей.

— Какой там участочек! — дядя Андрей махнул рукой и засмеялся. — Колхозное подбираю.

— Что, разрешают?..

— Разрешают. Бригадир — покладистый мужик, мокрым берет. Сунь бутылку — и работай весь день до вечера.

— Но это же плохо! — возмутился Сергей.

— Чего уж тут хорошего, бутылок не напасешься.

Сергей отвернулся, взглянул на часы и хотел отойти в сторону, но дядя Андрей схватил его за руку, потащил в сад.

— Хозяйство тебе покажу!

— Мне Юля показывала.

— Что она понимает! У нее амуры в голове.

Дядя Андрей подвел Сергея к яблоням, рассказывая, какие у него растут сорта и где он добыл их. Но, видно, на уме у него было другое.

— Поинтересоваться хочу, — вдруг сказал он, — ты где работаешь, Сергей? На заводе? Матушка-то скупо пишет.

— В институте…

— Вона. А как должность твоя называется?

— Должность? — Сергей помедлил немного. — Исполнял обязанности главного конструктора…

— Вона, отцы родные! — с изумлением воскликнул дядя Андрей. — Твой отец в плотниках числился, а ты каких чинов достиг!..

— Учился…

— Молоток ты, Сергей Васильич!

Маленькие глаза дяди Андрея глядели по-собачьему льстиво. Он хотел еще о чем-то спросить, да не посмел, должно быть.

— Ну, отдыхай, отдыхай как дома! — заключил он. — А я на лужок побежал.

Сергею было неприятно, стыдно, что он соврал дяде Андрею. У него появилось ощущение, что этой ложью он сравнял себя с ним и с тем бригадиром, который за бутылку водки позволяет расхищать колхозный клевер. После светлой радости, охватившей Сергея на берегу речки, это чувство подействовало на него особенно неприятно.

«Зачем было врать? — упрекал себя Сергей, косясь на ворованное сенцо. — Не смогу я прожить здесь три дня. Надо и об отъезде думать».

Он решил сходить на опушку леса за зверобоем. Узнав об этом, Юлька объявила:

— И я с тобой.

Сергей затаенно ждал этих слов. Ему хотелось поговорить с Юлькой, побродить с ней, и он вопросительно посмотрел на ее мать.

— Ступай, ступай, Юлечка, — сказала Авдотья Емельяновна, — и нам насобираешь, ничего, если уж трава такая полезная.

О целебном свойстве зверобоя рассказал ей Сергей. По мнению одного украинского собирателя лекарственных трав, «зверобой обыкновенный и наша родная болотная сушеница не менее интересны, чем китайский женьшень». Об этом написано было в книге, которую как зеницу ока хранила Сергеева бабушка. Она и сама разбиралась в лекарственных растениях. Выслушав все это, Авдотья Емельяновна всплеснула руками.

— Женьшень меня спас! Я так болела, так болела!..

По ее словам, зверобоя в окрестностях Александрова было видимо-невидимо.

— К обеду-то возвращайтесь, — предупредила она, — и отец подойдет.

— А вы не ждите, если опоздаем. Правда, Сережа?

— Не опаздывайте…

Сергей с Юлькой вышли за калитку… и сразу остановились, досадливо переглянувшись. Улицу переходил, помахивая рукой, Валька.

— Горячий привет! — издали крикнул он. — Юлечке особый.

Сергей сухо поздоровался с ним. Юлька кивнула.

— Чего это вы вчера как сквозь землю провалились? — спросил Валька. Сегодня он был в соломенной шляпе, трикотажной рубашке навыпуск, серых в крупную клетку брюках и желтых ботинках на микропорке. — Андрей-то Васильич обиделся: мол, побрезговал дорогой гостек в компании посидеть.

Утром дядя Андрей не выражал Сергею своего неудовольствия, наоборот, он изо всех сил старался услужить гостю. Валька просто врал. Сергей пропустил его слова мимо ушей.

— Я ему говорю, — продолжал Валька, — у нас свои семейные разговоры, а ему, вам то есть, этот вопрос, я полагаю, не интересный. Ну, он согласился. А вообще-то обидчивый старикан. Правда, Юлька?

— Тебе виднее.

— Вона! Я его три года знаю, а ты?.. Кстати, где он?

— Траву за рекой ворует.

— А-а, не вовремя, — поморщился Валька, — медок бы надо идти продавать: привозного нет, на пятьдесят копеек цена подскочила. Такого момента упускать не надо. Скоро ли вернется?

— К обеду.

— Ну, успеет. Вечерком с завода люди на базар пойдут. — Валька помолчал и добавил: — Не следит Андрей Васильич за конъюнктурой, не следит!

— Видно, на вас надеется, — сказал Сергей.

— Сказать по совести, я ему хорошими советами постоянно помогаю, — похвастался Валька… — Вот и Юлька соврать не даст, правда, Юлька?

— Я это на себе чувствую.

— Да, — не унимался Валька, — вот и сейчас цитатку одну принципиальную принес. Важные слова. Андрей Васильич-то жалуется: соседи… и вообще. Косо посматривают, укоряют, что на себя много работает. Вы понимаете, Сергей Васильич, человек на пенсии…

— Да не на пенсии он, — перебила его Юлька.

— Ну по болезни, не все ли равно. Известно, грыжа у человека.

— А спросить бы, что это такое, он не объяснит.

— Не наговаривай на отца, Юлька. Он хоть и не родной тебе, а как тебя уважает! Вот говоришь: ворует… А сама знаешь, что разрешение есть. Договор у него имеется. Людям и так завидно: дом — полная чаша, — Валька повернулся к Сергею. — Вот я принес ему цитатку, чтобы Андрей Васильич показал при случае. — Он вынул из кармана листок бумаги, развернул. — Полдня искал, а нашел. Вот: «Это и есть социализм, когда каждый желает улучшить свое положение, когда все хотят пользоваться благами жизни». Пусть теперь этой цитаткой Андрей Васильич завистникам в морду сунет. — Откуда же эта цитата? — поинтересовался Сергей.

— А уж на этот счет я пока умолчу. Цитатка существенная.

— Понятно, — сказал Сергей.

Валька продолжал:

— Демагогов хватает. Да и вообще есть неустойчивый народ. Особенно у нас, в Александрове. Церемонимся с такими. Смотрю я на них и спрашиваю: ну чем им плохо? Раньше бы, до революции, их вообще за людей не считали бы, — он немного помолчал. — Забывают люди, забывают. А я не такой. Кем бы я был до революции? Пастухом, я полагаю.

— Подпаском, Валя, — сказала Юлька.

— Подпаском, — согласился Валька. — А сейчас я кто? Скажи, Юлька, кто?

Он разошелся, говорил громко, размахивая руками.

— Обидишься, Валя, — сказала Юлька.

— Обижусь? Да на что мне обижаться-то? Ну, кто?

— Дурак, — притворно-ласково сказала Юлька. — И до революции был бы дураком, и сейчас дурак. Это, Валя, бывает, не каждому дано, и Советская власть тут ни при чем, не обижайся.

Сергей ждал, что Валька возмутится, но в ответ на Юлькин дерзкий выпад он самодовольно подмигнул Сергею и сказал:

— Во разошлась!

Юлька махнула рукой и ушла.

— Видали, как ндрав выказывает? — опять подмигнув, продолжал Валька. — Это она перед вами себя самостоятельной представляет. Дураком обозвала. Это я-то дурак? — ухмыльнулся он. — Но я не обижаюсь, знаю, что шутит. У-у, люблю я ее за это! С ней не заскучаешь.

— Да, скучать вам с ней не придется, — сказал Сергей.

Валька принял его слова за похвалу и опять ухмыльнулся. Это стало забавлять Сергея. На короткое время он опустил голову, чтобы не видеть Валькиного лица и не расхохотаться. Но когда он опять взглянул на Вальку, ему вдруг стало жутковато: в узких щелках Валькиных глаз сгустилась, как в глубоких колодцах, враждебная темнота. Валька прицеливался, словно намеревался прострелить Сергея. Сергей понял, что ухмылками, самодовольством, добродушием Юлькин женишок прикрывал ненависть. Валька, кажется, и боялся и ненавидел Сергея.

— Рад, что одобряете выбор. Ваше мнение для меня ценное, — с мрачной ухмылкой сказал Валька. — Уважаю будущих родственников, даже если они совсем дальние. Приезжайте, всегда встречу. Когда, значит, уезжаете в долины Дагестана, послезавтра?

Ответ Сергея интересовал Вальку больше всего. Ну да, не хотелось Вальке, чтобы Сергей долго жил у Князевых. Беспокоил Сергей будущего (а вернее, настоящего) хозяина этого дома. А вдруг что-нибудь?.. Вдруг у Сергея на уме опасное?..

Чтобы успокоить Вальку, Сергей сказал:

— Думаю, что долго не задержусь: гостить некогда.

Лицо у Вальки опять стало добродушным и простоватым.

— И то верно. Я сам не люблю утруждать людей. Ну, увидимся еще, я полагаю. Вот, собачонке колбаски принес, — Валька вынул из кармана кусок ливерной колбасы. — Злая, подкармливаю. А как же, пусть признает за хозяина! — Он понюхал колбасу. — Надо перекинуться словцом с Юлькой. Вчера мы с Андреем-то Васильичем решили: чего со свадьбой тянуть? Теперь, я полагаю, надо сроки с невестой согласовать. Вы уж извините, товарищ Сонков, я хочу с ней побыть, а то после обеда на работу мне. Не мешайте уж нам.

Он не выдержал, провалил роль простоватого добряка, последние слова произнес резко, почти угрожающе, и еще раз шмыгнули, словно выстрелили, в узких щелках Валькины глаза.

Сергей пожалел, что, разговаривая с Валькой, ни разу не оборвал его и даже старался его успокоить. Но он подумал, что разговаривает с ним не последний раз…

Валька вошел во двор, держа в вытянутой руке колбасу. Когда он скрылся за крыльцом, Юлька выпрыгнула в окно и юркнула в калитку.

— Побежим скорее! Пока он найдет, мы за угол повернем, а то еще увяжется!

Юлька схватила Сергея за руку, но тот покачал головой.

— Мы что, боимся его? Или нам стыдно? Черт с ним, увяжется — прогоним.

— Не постесняешься прогнать? — спросила Юлька.

— Даже и не задумаюсь.

— А если он в драку полезет? Он здоровый, дубина.

— Пусть попробует. Я драться умею.

— Умеешь? — не поверила Юлька.

— С Валькой-то справлюсь.

— Если даже ты хвастаешь, все равно здорово! — воскликнула Юлька. — Пойдем. Мне нравится, что ты такой храбрый, но драться я тебе не дам.

— Тебе отец ничего не говорил? — спросил Сергей, когда они скрылись за углом. — Валька вчера с ним о свадьбе договорился.

— Наплевать! Теперь не страшно. Мне теперь, Сереженька, ничего не страшно. Я уже лечу. Нет такой сети, в которую меня поймать можно.

— Но я убежден, что ты должна сказать отцу.

— Нет уж, доживешь у нас свой срок спокойно. Это для меня дороже. Я возьму тебя под руку. Хочется побахвалиться перед знакомыми, что иду под руку с таким высоким и красивым… ну, как тебя назвать?.. мужчиной.

— Ну какой же я красивый, Юлька?

— Ладно уж. Лучше нас с тобой в Александрове и нет никого. Я как вчера тебя увидела…

— А ты, оказывается, о себе высокого мнения.

— Да разве ж это мнение? Это правда, Сереженька. Я из-за этого и на танцы только с Валькой хожу: все хотят со мной потанцевать. А Вальку мои кавалеры боятся. Он однажды шестерых расшвырял, всем носы порасквасил. А-а… Не хочу о нем и разговаривать! Давай не вернемся из лесу до вечера?

— Мать велела поспеть к обеду.

— Какой ты дисциплинированный! — сказала Юлька и вздохнула. — Сразу видно: гость. — Помолчав, еле слышно добавила: — А мне было бы приятнее, если бы ты чувствовал себя хозяином.

«Ты права, Юлька, — подумал Сергей, — надо чувствовать себя хозяином».

Сергей вспомнил главного инженера, который сейчас, может быть, торжествует, и у Сергея первый раз мелькнула мысль, что ему тоже еще, может, придется с ним разговаривать.

8

Бабка учила Сергея: «В лес не ходи, ищи зверобой на опушках, вокруг кустарников, на пустырях, по канавам». Сергей не раз собирал эту целебную траву на черноморском берегу, между Геленджиком и Архипо-Осиповкой. Бабка говорила: «Натуральный, хороший зверобой, но наш полезнее. Российского бы достать». И как только Сергей объявил, что едет в Москву, бабка заказала: «Хочешь не хочешь, а зверобоя нашего привези. В Александров не поедешь, я знаю, поленишься, так хоть под Москвой, там электрички в разные стороны бегают. Без зверобоя не возвращайся!» Сергей пообещал, хотя и не знал, когда вернется. Он действительно не собирался в Александров, но поехать пришлось — и теперь уж с пустыми руками не возвратишься: бабка обидится до смерти.

«Вот так-то, Сергей Сонков, сын Сонкова Василия».

Да, не встреть он на Комсомольской площади дядю Андрея, ничего бы этого и не было, не было бы Юльки, и еще не скоро бы, наверное, собрался Сергей путешествовать в прошлое. Да что в прошлое, — может быть, не увидел бы Сергей так ясно и свое будущее. Может быть, может быть… Что же ему теперь делать, свободному? Оставаться в Москве? Возвратиться назад?

Вчера эти вопросы мучили Сергея, угнетала его, как болезнь, неизвестность. Еще и сегодня утром он побаивался заглядывать в будущее. А сейчас он подумал об этом легко и даже не без иронии. Что-то уже случилось. Началось это вчера. Наверное, началось, это еще в вагоне александровской электрички и потихоньку продолжалось все время: и за столом, и рядом с Юлькой, на сеновале, и во дворе, когда он думал о ней, и утром, когда очнулся ото сна… Продолжалось это еще и сейчас, словно мало-помалу сползала с глаз пелена.

— Ты такой молчаливый вдруг стал, — сказала Юлька. Они уже перешли по шаткому мостику речку и теперь поднимались по тропе в горку, на которой виднелось зеленое кружево низкорослого кустарника. — О чем задумался, Сережа?

Сергей обрадовался, что она задала такой вопрос.

— Видишь ли, Юля, я считаю, что в принципе мне везет в жизни, — сказал он. — Хотя со стороны может показаться, что я человек очень несчастный. Я рано лишился отца, рос сиротой, от меня ушла жена и, наконец… — Он не договорил и, улыбнувшись в ответ на Юлькин вопросительный взгляд, заключил: — Но счастье никогда не покидало меня.

— Никогда? — усомнилась Юлька.

— Никогда, — повторил Сергей. — Любовь к женщине, даже и после развода — счастье. Любимая профессия — счастье. И, наконец, я понял, что еще не до конца прожил свои лучшие дни в прошлом. Прошлое никуда не уходит. Для человека время уйти не может: в один и тот же прожитый день можно возвратиться тысячу раз. Может, тебе не понятно?

— Все понятно. Во сне я постоянно возвращаюсь. Мне кажется, я жила везде: в Древнем Египте, в средневековой Европе, в скифском стойбище, здесь, в Александровой слободе. Но только… — Юлька помедлила: — Мне кажется, что у тебя что-то случилось, не все в порядке.

Сергея совсем не удивило, что Юлька так просто заговорила об этом. Он понял, что ждал этого, и снова обрадовался. Давно нужно было сказать Юльке правду. И он решил сделать это. Но сначала спросил:

— Скажи, Юлечка, а ты в самом деле видела тот сон?

— Ладно, не отвечай, — сказала она, словно не расслышала его вопроса. — Ты действительно счастливый человек, я это чувствую.

— И сегодня я счастливее, чем вчера, — добавил Сергей.

Юлька тихо шла, опустив голову. Она как будто прислушивалась к чему-то. К чему она прислушивалась, чего ждала? Как радостно и сладко было смотреть Сергею на Юльку! Теперь он сам взял ее под руку и сказал:

— Я рад, что приехал в Александров, Юлечка!

— Может быть, ты приехал потому, что я сильно захотела этого, — прошептала Юлька.

— Может быть…

— Сережа, — громче начала Юлька, — а почему ты не сказал, что о твоем отце написана книга? И мама твоя не писала…

— Да… — после молчания сказал Сергей. — Фронтовые воспоминания.

В книжке было напечатано и письмо отца, последнее напутствие десятилетнему Сергею.

— Кто же тебе сказал о книге? — спросил Сергей.

— Я сама узнала. Из «Комсомольской правды». В прошлом году была статья о тебе…

— Да, была, — смутился Сергей.

Говорить о статье Сергею было неприятно. Журналист ставил инженера Сонкова в пример другим. В статье была даже фраза, что великий Эйнштейн тоже был инженером. Сергей старался не вспоминать эту статью, хотя она многим в институте понравилась. Это — дело прошлое, и разговор, заведенный Юлькой, был совсем некстати…

Сергей и слова сказать не успел, как спохватился: почему же некстати? Нет, кстати, кстати, Сергей Сонков, сын Василия Сонкова!

— Тот журналист, который писал обо мне, ошибся, Юлька, — сказал он. — Если он приедет второй раз, как обещал, то уже не встретит меня: я уволился. — Сергей усмехнулся и добавил: — По собственному желанию.

— Вчера вечером я сразу что-то почувствовала, — не удивилась Юлька. — Что же случилось?

— Банальная история, — облегченно вздохнув, сказал Сергей. — Я воспротивился появлению одной машины. Один уважаемый, лучше сказать, уважаемый за прошлые заслуги товарищ изобрел велосипед. Ну, не совсем велосипед, но что-то такое в этом роде. Машина была раньше времени разрекламирована. Некоторые люди, видные, но в технике весьма неосведомленные, потирали руки: и мы движем технический прогресс! Разговоры о недостатках машины тонули в громовом хоре похвал. Стоило мне поставить свою подпись, и… Но я ее не поставил. Наверное, никто этого не ожидал. Я ведь только исполнял обязанности главного.

Сергей вспомнил, как директор института уговаривал его быть разумным, и, снова усмехнувшись, добавил:

— Между прочим, меня поставили на это место вскоре после той статьи. А если бы я подписал проект, наверняка утвердили бы в должности главного.

— Ты жалеешь, что не подписал? — испугалась Юлька.

Сергей легонько сжал ее руку. Ему был приятен Юлькин горячий протест.

— Я жалею не об этом. Хотя решился не без раздумий.

Да, он не сразу решился на это. «Ваше мнение?» — спросил его директор, когда стало ясно, что он тянет. Главный инженер ни о чем не спрашивал. Он держался скромно, дружески здоровался с Сергеем. А директор настаивал все решительнее. Сергей пошел посоветоваться к приятелю, тоже инженеру, работавшему на заводе. Тот сказал без колебаний: «Лишняя плохая машина — ну и черт с ней!» — «Ты так думаешь?» — «Тут и думать нечего! Подпиши, тебя утвердят, и ты получишь возможность работать по-настоящему. Вот тогда-то пусть они попробуют заставить тебя подписать дерьмовый проект!» Совет приятеля вызвал у Сергея раздражение. «Я подпишу один плохой проект, ты подпишешь, третий, четвертый подпишут — и наберется десяток новых плохих машин». — «Так зачем же пришел за советом? — обиделся приятель. — Поступай как знаешь». На другое утро Сергей сказал директору, что он проекта не подпишет.

— Совсем не об этом я жалею! — повторил Сергей. — Понимаешь, Юля, мне казалось, что я поступаю хотя и вынужденно, но разумно. Со мной не соглашаются, я против, — значит, выход один: заявление об уходе. Но это был самый легкий выход…

Да, теперь ему уже ясно: самый легкий и стыдный, — и только поэтому он и в вагоне (да и дома еще!), и на сеновале, и сегодня утром все мучился, испытывая эту странную неловкость, словно обманул кого-то. Перед тем как написать заявление об уходе, он задумался: не сгоряча ли, не с обидой ли делает это? Решил, что нет, так и надо, сделал все, что мог. А получилось — и сгоряча, и с обидой. Что же он сделал, дубина, способный, извините, инженер, сын героя, которому отец писал перед смертью. «Ходи прямо, Сергей!» Он раскланялся перед обнаглевшим конъюнктурщиком и уступил ему дорогу: «Милости прошу, выкатывайте вашу машинку!»

Юлька не задавала ему вопросов, не перебивала его. Он смолкал, и она молчала, ждала, что он еще скажет. Все она, кажется, понимала, Юлька!

— Горько и стыдно, Юля, махать руками после драки! А еще горше, когда понимаешь, что настоящей-то драки и не было.

— Как мне хотелось собраться и поехать к тебе раньше! — сказала Юлька. — Но ты не мучься, не мучься!

— Да я не мучаюсь. Я радуюсь! — воскликнул Сергей и, устав сдерживать себя, обнял Юльку. Он обнял ее, постоял немножко и отпустил, разведя руки. — Чувствую: все настоящее — и трава, и воздух, и солнце. И я стал вроде настоящим — проснулся.

— Ну, а дальше? — спросила Юлька, которая, может быть, и не заметила, что он обнял ее не как девчонку, которой читал когда-то повести Гайдара. — Что же теперь дальше?..

— А дальше… а дальше, — весело сказал Сергей, — а дальше — утро вечера мудренее. Дальше уж мы придумаем что-нибудь! Дальше, — он с удовольствием выговаривал это слово, — дальше — вот зверобой у нас под ногами! — Сергей нагнулся и сорвал большой стебель, густо опушенный яркими, бросающимися в глаза, цветками. Они подошли к опушке леса. Зверобой только зацвел. Он рос кучно, то тут, то там кострами горели по краям разношерстного кустарника его ярко-желтые цветочки. Зверобой словно говорил людям: «Я не напрасно так выделяюсь, я специально бросаюсь в глаза, берите меня, срывайте, я ваш лучший друг!» И Сергей с Юлькой рвали, рвали и рвали целебные цветы на длинных стеблях. За какие-нибудь полчаса они нарвали их по целой охапке, сложили на полянке, возле которой сгрудились полукругом белые стройные березки.

— Ты видишь? — показала Юлька в ту сторону. — А что там такое?..

— Как они на нас смотрят!

Сергей вгляделся, и ему показалось, что березки действительно смотрят на них с удивлением и тихой радостью.

— Ну конечно, мы же цари природы, — улыбаясь, сказал он.

— Цари природы, — повторила Юлька.

Она сняла тапочки, приподнялась на цыпочках и подняла кверху руки.

— Я так отдыхаю, — сказала она. Ветер шевелил ее светлые волосы и юбку. — Я так себе снилась, — добавила она. А потом, тихонько засмеявшись, возразила: — Нет, пожалуй, я это только что придумала.

Сергей понимал, что Юлька рисуется, кокетничает. Но она была еще молоденькой, да к тому же кокетство было Юльке к лицу, и Сергей прощал ей все. Юлька только начинала жить, что с нее возьмешь?.. Сергей изо всех сил старался рассуждать, как старший брат, но ему плохо удавалось. Ему совсем это не удавалось. И, понимая это, Сергей радовался. Он думал:

«Ты это запоминай, запоминай, чтобы этот миг вернулся еще не раз. Полянка, березки, которые смотрят на людей, солнце и девушка между землей и солнцем…»

Юлька блаженно вздохнула, опустилась с зажмуренными глазами в траву, разметала руки. Ветер приподнял ее юбку, откинул выше колен…

— Никуда я не пойду отсюда! — прошептала Юлька. — Никуда и никогда, и не уговаривай!..

Сергей медленно отходил, смотря на Юльку, и слышал только это: «Не уйду, не уйду…» Ему тоже захотелось по-мальчишески броситься в траву, кататься в ней, хохотать от распирающего грудь счастья. И он тоже подумал, что никогда не уйдет отсюда, останется навеки здесь с Юлькой, и ради этого стоило жить, возвращаться в прошлое, исправлять ошибки, бороться, любить и ненавидеть.

Юлька приподнялась и, не увидев поблизости Сергея, засмеялась и оправила платье.

— Да ведь здесь земляника! — воскликнула она. — Я лежала на землянике! Сережа, иди посмотри, у меня, наверное, вся спина в землянике!

И в самом деле, на белой Юлькиной кофточке алели еще не просохшие, яркие, как кровь, пятна.

— Как же ты не заметила, — укоризненно сказал Сергей.

— Ты ведь тоже ничего не заметил, Сереженька! — лукаво отозвалась Юлька.

Сергей шагнул к Юльке. Она растерянно и нежно смотрела на нею сбоку, и Сергей, взглянув на ее лицо, понял, что она не знает, что ей делать — отбежать или броситься к нему навстречу. Он остановился и, когда она уже готова была протянуть к нему руки, проговорил:

— Все-таки… к обеду мы не будем опаздывать, Юлька.

Юлька махнула рукой.

— Ладно уж, хозяин ты неудачный!

А потом ей, как и Сергею, стало неловко, она покраснела и, схватив охапку зверобоя, побежала к опушке.

— Теперь ты стала молчаливой, — сказал Сергей, как только они вышли на бугор, с которого была видна половина города, весь монастырь, сверкающие петли речки Серой и луга по ее берегам. — Наверное, устала?

— Ни капельки, ну что ты! — покачала головой Юлька. — Мамку что-то стало жалко. Она ведь у меня добрая, безответная, как раба. Если бы не мамка, я давно бы куда-нибудь сбежала. И Вальку только из-за нее терпела.

— Но ведь это все уже кончилось, не так ли? Мать согласна, что тебе с Валькой не по пути.

— Она-то согласна, да дед… я его редко отцом зову. Он крепко за Вальку держится. Рыбак рыбака видит издалека. Ох уж этот дед!

— Ему льстит, очевидно, что Валька технический работник.

— Кто-о? — Юлька рассмеялась. — Да это он сам выдумал. Технический работник! И ты поверил?

— Где же он работает?

— В артели складом заведует — вот и вся его специальность. Артель недавно заводом стали звать, переименовали, — насмешливо сказала Юлька. — Но дело-то вовсе не в этом. Я раньше тоже не догадывалась, зачем деду Валька понадобился, Но потом поняла: защитничек ему нужен. Это же все так просто! Валька, по-моему, и справку об инвалидности деду достал. У него связи есть, он пролетарием прикидывается. Расчетик у Вальки хитрый. Ты думаешь, он не понимает, что я его в глаза оскорбляю? Понимает, да терпит: ждет, когда хозяином станет.

— Я это почувствовал, Юлечка. Мой приезд его, видимо, испугал.

— Еще бы! У него инстинкт сработал. У них, у всех таких, звериный инстинкт!

— Ну, а дядя Андрей?.. Что же он думает?

— Сереженька, ты его плохо знаешь! Согласись Валька меня из дому взять, они давно бы по рукам ударили. Валька же в дом хочет, а два медведя, как известно, в одной берлоге не уживутся. Вот дед и тянул, да, видно, не выдержал: уступил. Победил Валька! — Юлька засмеялась. — Забыла, как называется такая победа…

— Пиррова, Юлька.

— Пиррова. Ну и взревет же Валька, когда узнает!

— Он хоть любит тебя? По-своему, пожалуй, любит…

— А как же, любит! Любит, как хозяин овечку: есть ее будет, когда откормит и зарежет. Такая любовь! Он добрым, щедрым, ласковым может быть. Ах, не хочется говорить об этом! — махнула Юлька свободной рукой (другой рукой она прижимала к груди охапку зверобоя). — Только бы ты из-за этого не волновался! Валька пойдет на все. Пусть он ни о чем пока не подозревает.

— Сильнее Вальки зверя нет, так?

— Да я его совсем не боюсь! Я о тебе забочусь.

— Не беспокойся. Если ты не боишься, мне и подавно бояться нечего. Мосты сожжены, отступать некуда.

— Утро вечера мудренее? — спросила Юлька, и Сергей понял тайный смысл, заключенный в этих словах.

— Утро вечера мудренее, — подтвердил он.

— Тогда я сама поговорю с Валькой.

— Мы будем говорить вместе, Юля.

Узкая тропа спускалась вниз, к речке. Идти рядом было неудобно (мешал зверобой), и Юлька чуть отстала. Они замолчали. Сергей задумчиво глядел по сторонам. Слева и справа шелестел на ветру сизый овес, в овсе было светло от белых цветов гречихи: прошлый год, видно, убирали гречиху кое-как…

«Откуда же взялся овес?» — подумал Сергей. Когда они поднимались в гору, овса, кажется, не было. А теперь он шелестел, волновался под ногами. Резала глаза бросовая гречиха.

«Выходит, стал я зорче?» — подумал Сергей.

Ну, что ж, сомневаться не приходится: с тех пор как он вышел с Юлькой из дому, снова многое изменилось. И он стал другим (сейчас он хорошо это чувствовал), и Юлька кое-что узнала и поняла. И хотя Сергей знал, что еще не все преодолел, вперед он глядел увереннее. Сергей знал теперь, что ему делать. Он и в недалекое свое прошлое оглядывался без всякой боязни. Там было немало плохого, ошибочного, но было и хорошее, светлое. А ведь хорошее возрождается быстрее и чаще плохого. Хорошее победит!

Сергей с нетерпением и удовольствием представил, как он вернется в город, позвонит директору института и попросит заказать ему пропуск. Директор не откажет, но, прежде, чем распорядиться насчет пропуска, наверняка позвонит главному инженеру. Мол, зачем? С какой он, Сонков, целью?.. Ясное дело, что разговаривать о машине. Усидит ли главный инженер в своем кабинете? Может быть, Сергей застанет его у директора? Сохранит ли он свое добродушие и вежливость? Только нет, не таков главный инженер, про которого говорили, что он съел четырех директоров! Не уронит он себя в глазах Сергея Сонкова, преспокойно он усидит, лишь усмехнется, когда ему позвонит директор. Или даже и не усмехнется, а радушно скажет, что очень хотелось бы ему повидаться с инженером Сонковым, да, к сожалению, занят он. Главный легко найдет какие-нибудь вежливые убийственные слова. А вернее, даже и слов тратить не станет. Кто для него теперь он, Сергей Сонков? Уволившийся по собственному желанию инженер, посторонний человек. У главного есть заслуги, положение, а у Сергея только диплом да репутация способного, думающего работника. Главный морально устойчив (не курит, не пьет, не волочится за женщинами), проверен, состоит в активе, у него есть покровители. А у Сергея — пока что неустроенная личная жизнь (об этом даже говорили как-то на партийном собрании) да один знакомый журналист в Москве. Но все-таки, все-таки главному придется с ним считаться! Ему не удастся отмахнуться. У него — желание построить никудышную машину. А у Сергея — долг воспрепятствовать появлению этой машины.

Сергей снова представил, как директор позвонит главному инженеру. Ведь дрогнет же у него сердце! Он не дурак! Он знает Сергея. Ему до сих пор, наверное, не верится, что Сергей без схватки уступил поле боя. Какое у него будет лицо, когда директор скажет, что бывший исполняющий обязанности главного конструктора еще раз хочет поговорить о проекте? Сергей постарался вообразить главного инженера в эту минуту, но перед глазами вдруг всплыло ухмыляющееся лицо Вальки. И он увидел своего противника — в знакомой Сергею курточке, с золоченой самопиской в кармане, с круглым портретиком Юрия Гагарина над кармашком и с лицом Вальки, заведующего складом.

— Сережа, что ты как на пожар торопишься? — раздался сзади голос Юльки. — Иди потише.

— Ах да… Прости, Юля!

Сергей замедлил шаг. Он шел и думал, как ловко люди, которые и не знают друг друга, поменялись лицами. Но это не было для Сергея неожиданностью, и он не удивился. Завтрашний день сулил Сергею борьбу. Сергей не строил иллюзии. Он знал, что нелегко ему будет. Но на его стороне была правда. А правда побеждает, побеждает хорошее, и Сергей готов был до последнего дыхания отстаивать вечную новизну этих слов. Сергей глядел на землю вокруг себя, на дальний лес за городом, на облака, которые отражались глубоко в речке. В просторном прекрасном мире Сергею доставались свобода и счастье.

Вечером Сергей сказал Юлькиной матери:

— Авдотья Емельяновна, вы соберите Юлечке, что надо.

— Договорились? — обрадовалась она.

— Да, все в порядке. Мы едем в Красноград.

— Ну и слава богу! Я хоть тревожусь, а ничего, рада. Все равно у Юльки с Валькой ничего не выйдет: не создана она для этого, для хозяйства. Только вот отец…

— Отступать некуда, Авдотья Емельяновна, Юля уже рассчиталась на заводе. Впрочем, вы ведь все знаете…

Авдотья Емельяновна кивнула.

— Мы поедем в Красноград. Вы за Юльку не беспокойтесь. Я за нее головой ручаюсь, Пока она у моей матери поживет, а замуж выйдет… — Сергей замолчал, не договорив.

— Если вы так говорите, замужества ей не видать, — огорченно сказала Авдотья Емельяновна, — у нее один вы на языке. Она с вашей карточкой и не расстается.

— С какой карточкой?

— Машутка ей прислала вашу карточку, она просила.

— Я этого не знал… Но…

Сергей почувствовал, что Юлькина мать ждет от него каких-то важных слов. Слова эти были, он мог легко найти их, но выговорить вряд ли бы сумел. Он и Юльке не сказал бы этих слов. Видно, не пришло еще время. И хотя Сергей желал, чтобы оно наступило быстрее, и думал об этом, но мысль, что можно ускорить счастливую развязку, поторапливая свое чувство, была ему неприятна.

— В общем, собирайте Юлю в дорогу, — наконец проговорил Сергей, — и ни о чем не беспокойтесь.

— Не знаю, Сергей Васильич, ничего не знаю. Дело ваше.

Юлькина мать нахмурилась, и Сергею показалось, что она совсем упала духом.

— Авдотья Емельяновна, — желая успокоить ее, произнес он. — Плохо ей не будет, я за это ручаюсь!

Утром, открыв глаза, Сергей сразу увидел Юльку: она стояла на лестнице и, сияя улыбкой, глядела на него.

— Утро вечера мудренее, — сказала она. — Здравствуй, Сережа!

9

После разговора в саду дядя Андрей уже не называл гостя Серегой. В хрипловатом голосе старика появилось что-то медовое и заискивающее.

— Никак не поговорю с тобой, Сергей Васильич, — сказал он, снимая косу со стены сарая. Мешки, свернутые в рулончик, лежали на крыльце.

— Поговорить надо, — отозвался Сергей. — Я и сам хочу с вами поговорить.

— То рынок, то клеверок… Заботы, хозяйство! А мне с тобой бы посоветоваться надо.

— Разоблачат вашего бригадира, который мокрым берет. И вас вместе с ним… Прекратите лучше, Андрей Васильевич. Вот вам мой первый совет.

— Спаси господи, что ты!.. — испугался дядя Андрей. — Я, чай, не задаром кошу. У меня нынешний день оплачен.

— А в музей? — вдруг подбежала к Сергею Юлька. — Когда мы в музей пойдем?

— То в лес, то в музей… Валентин Иваныч на тебя жаловался, смотри! — проворчал дядя Андрей, хватая мешки.

— Не понравился разговор, — усмехнулся Сергей, провожая Юлькиного отчима взглядом.

— Я боялась, что ты ему скажешь, — призналась Юлька.

— Конечно, скажу. Ты думаешь, я тебя, как полонянку, тайно увезу?

— Почему тайно? Не тайно… Но я согласна и тайно! — тихо воскликнула Юлька. Наверное, ей хотелось этого. Но она понимала, что такой путь Сергея не устраивает. — Как ты хочешь. Только пусть мамка ему первая скажет. Она говорит, что дед задумал на работу устраиваться. Это что-то новое. Хитрый он, за версту все чует.

— Что же он чует?

— Подожди. Вот посмотришь… У меня такое предчувствие, что он о чем-то догадывается.

— Ладно, пошли в музей.

В монастыре под березами было безлюдно, тихо и прохладно, даже холодновато было и в краеведческом музее. Сергей и Юлька осмотрели все его экспонаты за какие-нибудь полчаса. Ничего интересного не было, если не считать двух-трех довольно старых икон, осколков цветной черепицы времен Ивана Грозного да одного любопытного документа. Он гласил: «Холоп боярского сына Лупатова — Никита изобрел деревянную машину с крыльями и рулем, опустился с колокольни Александровой слободы. «Отцы церкви» свирепо расправились с ним. Приговор:

— Не дурак был этот гад, что писал, стиль есть, — тихо сказал Сергей. — Он вгляделся в картину, на которой был изображен Никита в полете. — Один из первых русских летчиков, Юлька! Изобрел деревянную машину с крыльями и рулем… Изобретатель. Мы с ним как-никак одной профессии! Жаль, что чертежи, конечно, не дошли до нас. Если они были…

— Все спалили мракобесы.

— Никита! Счастливый был человек! — продолжал Сергей. — Может быть, ему снились Гагарин и Терешкова?

— В образе святых, — добавила Юлька.

— Нет, — возразил Сергей, — этот человек в бога не верил. Право летать, кроме птиц, принадлежало только богу и его свите. А он посягнул на это право. Вот кому бы музей-то посвятить — первому летчику Никите, холопу боярского сына Лупатова!

Юлька посмотрела на Сергея, потом опустила глаза. Сергею показалось, что она хотела о чем-то спросить его. Он почти предчувствовал этот вопрос. Но Юлька не решилась и отошла. За распахнутой дверью, на ступеньках, прижавшись к Сергею, она сказала шепотом:

— Мне всегда кажется, что я уже была здесь. Вон там, — она протянула руку, — сидел этот страшный царь. Когда ученый Герасимов вылепил его лицо, я сразу узнала… — И Юлька побежала вниз по лестнице, словно спасаясь от преследователей. Под березами она остановилась и засмеялась. — Чего только не примерещится! Сумасшедшая я! Как раньше говорили, блаженненькая.

— Блаженная — это почти святая, Юлечка.

— Не-ет, тогда нет! Я не святая.

Они вышли за монастырскую ограду, Юлька вдруг замолчала и задумалась. Сергей ждал, что она задаст свой вопрос. И Юлька спросила:

— Кто же он такой был, этот Никита? Может, Сонков?

— А может, Князев, — ответил Сергей. Он ждал, конечно, не этого вопроса.

— Может, и Сонков. Ведь Сонковых в Александрове, пожалуй, не один десяток.

— Сережа, а все-таки как задержать тот «велосипед»? Ну, ту машину?

Теперь Юлька спрашивала о том самом, Сергей был уверен, что этот вопрос не переставал волновать ее со вчерашнего дня. Он тоже все время думал о своей ошибке и прикидывал, как ее исправить. И у него и у Юльки на уме было одно и то же, и это о многом говорило Сергею.

— Может, у вас там недоумевали? В обкоме тебя поддержали бы, — добавила Юлька. — Почему ты решил, что тебя там не поддержат? У тебя были основания?

— Да не было никаких оснований! — с горечью сказал Сергей. — Может, и недоумевали. Может, в конце концов и поддержали бы. Написав заявление, я ходил, словно околдованный, в каком-то полусне.

— Если бы я тебе могла помочь!..

Сергей с нежностью посмотрел на нее.

— Да ты мне уже помогла, Юлечка!

— Хорошо, если хоть немножко… — прошептала Юлька, и Сергей увидел, как у нее засияло от радости лицо. — Ты думаешь, что дело еще можно поправить, добиться правды?

— Машины еще нет, она в проекте. А значит, от нас еще кое-что зависит! Завтра в Москве я кое-куда забегу!

— Эх, мать честная! — лихо воскликнула Юлька. — Поставить бы на место твоего главного инженера настоящего изобретателя! И дать ему помощь…

— Помощь дьявольская… — Сергей стукнул себя ладонью в грудь и засмеялся. — Прошу любить и жаловать, один из дьяволов, которые помогали бедняге изобретателю!

— За что же жаловать? На костер обоих! — и Юлька тоже засмеялась.

Сергей подумал, что, значит, им ничего не страшно, если они могут вот так шутить и смеяться над его ошибкой.

Но они переглянулись и нахмурились, посуровели, когда увидели Андрея Васильевича.

— Сидит, ждет!.. — с досадой прошептала Юлька.

— Разговаривать буду я, — решительно сказал Сергей. — И без возражений.

Дядя Андрей сидел на лавочке, медленно скручивая цигарку. Он был сдержанно холоден. Проводив Юльку сумрачным взглядом (она, не останавливаясь, прошла во двор), он сделал знак Сергею, чтобы тот задержался.

— Что же это такое, Сергей Васильич? И как это понять? — строго, но несколько сконфуженно спросил он. — Вы уж мне объясните, отцы родные, что в моем доме творится?

Сергей сел рядом.

— Я сам вас хотел спросить, Андрей Васильевич, что у вас творится. Как в старое время, выдаете дочь замуж, не считаясь с ее желанием.

— Отцы родные, да неправда ваша! Свое согласие она мне изъявила еще год назад, я ее за язык не тянул.

— Знаю. Но с тех пор многое изменилось.

— Что же изменилось такое, отцы родные?

— Юлька изменилась — это главное. Не явись я, она бы тайком уехала.

— Весь ваш род Сонковых такой — тайком увозить!

— Но я-то тайком не увожу, Андрей Васильевич, — улыбнулся Сергей. — Истину нельзя искажать.

— Ты ее, Сергей Васильич, от жениха увозишь.

Сергей впервые по-серьезному разговаривал с Юлькиным отчимом. В день приезда, вечером, дядя Андрей в основном слушал Вальку, поддакивал ему. И Сергей сразу тогда определил Валькину роль в этом доме. Дядя Андрей глядел Валькиными глазами, слушал Валькиными ушами и говорил Валькиным языком. Сейчас Сергею стало жалко этого старика, и он сказал:

— Неужели вы не понимаете, Андрей Васильевич, куда Валька метит? Он вашим хозяином будет. Это для него главное. И вас, и Авдотью Емельяновну, и Юльку в кулак зажмет да еще какой-нибудь цитатой пришлепнет. Вы и не пикните!

— Что верно, то верно, — как-то сразу согласился дядя Андрей. — Крепко он, Валентин Иваныч, уцепился. Ему в рот палец суешь, а он кулак норовит отхватить. А мне пятьдесят восемь! Я еще десяток, чай, протяну. В приживалах неохота старость коротать.

— Вот видите, — сказал Сергей, удивляясь неожиданной перемене.

— Я тут работку одну подыскал. Ничего не поделаешь, время такое. Работенка подходящая для меня, по силе возможности. Только вот к чему клоню, отцы родные: ты на каких правах, Сергей Васильич, Юльку-то забираешь? Мне мать что-то толковала, да не понял я ее, темную.

Деловитый вопрос неприятно задел Сергея.

— Я считаю Юлю сестрой, — сухо ответил он.

— Ну, какая она сестра! Чай, не родная кровь, — не поверил дядя Андрей. — Не уразумею я никак…

— Я отношусь к ней, как к сестре, — повторил Сергей.

Дядя Андрей опять не поверил.

— То есть на иждивенье девку берешь?

— Не беспокойтесь, ваших денег не потребую.

— Так ведь какие у меня деньги? Отцы родные, все дорого…

«Налоги большие». Сергей ждал этих слов, но дядя Андрей остановился и снова деловито спросил:

— А у тебя, Сергей Васильич, жалованье-то какое?

— Было не очень большое. Сто семьдесят…

— Вона, отцы родные! — воскликнул дядя Андрей. — Месяц прошел — получи сто семьдесят. Чай, не пни корчуешь. Умственная работа хлеба много не спрашивает. Ладно, забирай Юльку! Мать-то чемоданишко с тряпками уже приготовила. Да если что, не брезговай нами, в гости приглашай… когда у Юльки ребеночек народится. — Он добродушно засмеялся, и Сергей понял, что он и смеется почти как Валька.

Сергей хотел встать, но дядя Андрей удержал, положив руку на его колено.

— Ты на меня не обижайся, Сергей Васильич, все бывает. И на сестрах люди женятся. Тут вот что: я денечка на два к куму в деревню уеду, кум что-то захворал.

— Не понимаю, почему вы так Вальки боитесь?

— А карась щуки завсегда боится. Чернокнижник он… Я его чернокнижником зову. Он, Валентин Иваныч, начитанный, в политике силен. Слова мне вчера принес. Я эти слова кому следыват показал — не верят. Не с того конца, говорят, подходим, то есть наоборот все вывернули. В горком хотят идти. Не те слова мне принес, люди-то поумнее есть, — с сожалением сказал дядя Андрей. — Твоя правда, Сергей Васильич, он и на меня любые слова отыщет. Слов-то теперь много, на всех хватит.

— Да уж на таких, как Валька и его друзья, хватит! — сказал Сергей. — Есть достойные слова!

— А я что говорю? — добродушно заулыбался дядя Андрей. — Карасю со щукой не породниться. Увози Юльку, бог с тобой!

«Кто из вас карась, а кто щука — это еще гадать надо», — подумал Сергей.

— С богом, — сказал дядя Андрей. — Я человек сговорчивый. Валентину Иванычу скажу, что без меня все приключилось.

— Как хотите, так и говорите.

Минут через десять, наскоро попрощавшись с Юлькой, прослезившись для порядка, дядя Андрей ушел. И только тогда Сергей заметил синяк под глазом у Авдотьи Емельяновны.

— Вот негодяй! — выдавил Сергей сквозь зубы.

— А ничего, я привыкшая, — успокоила его Авдотья Емельяновна. — Это еще ничего, от радости он раз вдарил и перестал, терпимо, ничего. Без боя согласился. — Она улыбалась, словно ее одарили чем-то.

— Может, и вы бы с нами поехали? — спросил Сергей.

— Ну что вы, что вы! — испуганно всплеснула она руками. — Я с ним останусь, век прожила. Он, когда не злой, ничего, добрый.

«Вот именно — ничего», — подумал Сергей.

Он нашел Юльку на сеновале. Она плакала, уткнувшись в сено.

— Я выплачусь и приду, Сережа…

И Сергею вдруг захотелось сейчас же, сию минуту увезти Юльку из этого дома, где ей была уготована участь ее матери.

10

Валька шел медленно и важно, с большой коробкой под мышкой.

— А я полагал, вы уехали, — увидев Сергея, притворно удивился он. На нем был длинный сиреневый пиджак. — Зачем это вы вчера Юльку увели? Вы главным конструктором работаете. Серьезная должность, я полагаю. Человек семью, ячейку государства, создает, а вы мешаете. Разве не понятна вся суть? Я не хочу, чтобы это повторилось. Вы бы уезжали. Давайте-ка, товарищ Сонков, на знойный юг, в пустыни Дагестана! Погостили — хватит, хорошего понемножку.

Голос у Вальки был требовательный, хозяйский. Смысл слов предельно ясен: «Проваливай к чертям собачьим, а то!..»

— Видите ли, я сам решу, когда мне надо ехать, — холодно отозвался Сергей.

— Так, значит, — выдавил Валька, — до вас не доходит. Ясно. — В щелках Валькиных глаз было темным-темно. — Придется не на шутку с дядей Андреем поговорить. Андрей Васильич!

— Он уехал в деревню.

— В какую деревню? Вранье! — огрызнулся Валька.

— Медок, что ли, опять дорогой, Валя? — раздался с крыльца насмешливый Юлькин голос. — На сколько копеек дороже?

— Здравствуй, Юлюшка! — с трудом сдерживая раздражение, отозвался Валька. — Зови сюда батьку.

— Правильно тебе говорят: уехал он.

— Куда? Надолго?

— Не знаю.

— А ты что же вчера меня обманула? Только я не злопамятный. На родственничка твоего злюсь, а на тебя погожу: вот подарочек тебе принес, — Валька показал Юльке коробку.

— Неси в комнату. Тут велено тебе передать кое-что.

— Ну и умная ты у меня, Юлька, просто ужас! — почти с угрозой сказал Валька. — Только пусть и родственничек заходит, пусть. Я подарков не скрываю. Я щедрый, ничего — ни шуб, ни платьев — для своей жены не пожалею. Сам буду в рваном ходить, а жена пусть как куколка!

— Женой меня считаешь. Не рано ли?

— Невестой, Юлюшка, невестой. Пока невестой. Всякому грибку, я полагаю, свой срок. Правильно, товарищ Сонков?

Сергей не отозвался. Входя на крыльцо, он увидел Юлькину мать: она испуганно выглядывала из сарая.

— А вы что же, Авдотья Емельяновна?

Она замахала руками, замотала головой: давала понять, что ее нет дома.

— Сильнее Вальки зверя нет, — усмехнулся Сергей.

А Валька торжественно священнодействовал на кухне: медленно развязывал коробку, осторожно (явно тянул для эффекта время) раскрыл ее. В коробке лежали черные лакированные туфли. Двумя пальцами Валька вынул туфельки и поставил посредине стола. Подарок был дорогой, наверное, очень дорогой. Валька чванливо взглянул на Сергея и хлопнул в ладоши.

— Юлюшка, ты бы поглядела хоть!..

Сергей сел на стул, закинув ногу на ногу.

Юлька не показывалась.

— В загс в них пойдем, — Валька отогнал вьющуюся над туфлями муху. — Свадебное платье и фату тоже куплю, не поскуплюсь. Чтобы вы ничего такого не думали, дорогой товарищ конструктор! У нас все по закону, все по кодексу.

— По кодексу?

— По кодексу, — убежденно повторил Валька. — Соблюдаю все статьи, я полагаю. А как же? Ну, а если я пооткровенничал чего с вами, так это по-родственному. Я полагаю, вы меня индивидуально поймете.

— Не бойтесь, я писать не буду, — с презрением сказал Сергей. — Пусть вас сами руководители ваши раскусят, им стыдно будет. Только вот что: не примазывайтесь вы к рабочему классу!

— Чего-о? — Валька погрозил Сергею пальцем. — Не трожьте моих руководителей, это вас не касается. Поосторожнее, дорогой товарищ конструктор, ясно? — Он стукнул ладонью по столу и крикнул: — Юлька, я же звал тебя!

Юлька вышла на кухню с чемоданом в руках.

— Отодвинь-ка свою обнову, — сказала она.

— Твоя обнова, примеряй, — сказал Валька, подозрительно косясь на чемодан.

— Все свое я уже померила, — Юлька распахнула чемодан. В нем лежали коробки и свертки, перевязанные ленточками, какие-то кульки. — Получай свои вещички, Валечка. Вынь блокнотик, сверь, все ли на месте. Затрат на новую невесту не сделаешь. Разве что туфли… Да ты ведь человек хозяйственный, с тридцать пятым размером женку себе подберешь.

Валька некоторое время молчал, а потом недоуменно спросил:

— Это как понять?

— Уезжаю я.

— Куда уезжаешь?!

— Далеко, отсюда не видать.

Валька гневно повернулся к Сергею.

— Это ваша работа?

— Да ты на меня смотри! — крикнула Юлька. — Я с тобой разговариваю. Забирай свои подарки, я до них не дотрагивалась…

— Не с тобой разговор! — оборвал ее Валька. Он сунул руку в карман и, простреливая Сергея взглядом, шагнул к нему. — Что, пондравилась девушка? Семью разбиваешь?

— Нет, ты со мной, со мной разговаривай! Никакой семьи нет и не будет!

— С тобой мы еще поговорим. Я вот к тебе, конструктор, обращаюсь!

— К вам, к вам, — надо говорить.

— К ва-а-ам! — взвыл Валька. — Да я тебя-а-а…

Он выхватил из кармана нож. Юлька пронзительно закричала. Но Сергей уже приготовился: вскочив, он поймал Валькину руку, скрутил, вывернул за спину. Замычав от боли, Валька упал на колени. Нож выпал из парализованной руки.

— Я же не теленок какой-нибудь, — сказал Сергей, ногой отшвыривая финку в угол, — что же ты меня резать хочешь?

— Пусти руку, сломишь, — прошептал Валька.

Сергей оттолкнул Вальку, опять сел на стул.

На Юлькин крик ворвалась в кухню Авдотья Емельяновна. В руке у нее была кочерга. Увидев Вальку на полу, она растерянно остановилась.

— Вставай, вставай, борец Бамбула! — сказал Сергей. — У тебя теперь работка есть: цитатку на меня подыскать. Сам найдешь или подсказать?

Валька вскочил, кривясь, потирая руку.

— За это вы ответите! Я в больницу сейчас пойду! Авдотья Емельяновна, что же это такое? Где Андрей Васильевич? Где закон?

— У Юльки спрашивай, она тут хозяйка, — не поднимая глаз, пробормотала Авдотья Емельяновна.

— Забирай свои вещички и поскорее проваливай, — сказала Юлька.

Сжав кулаки, Валька готов был снова наброситься на Сергея.

— Учти, технический работник, я к тому же еще и боксер, — предупредил Сергей. — Так что, Юлечка, можешь спокойно ходить со мной на танцы.

— Физическую силу применяете? Угрожаете расправой? Засорили мозги девчонке. Одумайся, Юлька. На что идешь?

— Да проваливай ты! — крикнула Юлька.

Валька схватил туфли, сунул их в чемодан, захлопнул крышку. Он хотел поднять и нож, но Сергей преградил ему путь.

— Стоп, финочка здесь останется. Рабочий-то класс разве ходит с холодным оружием?

— Ладно, возвернете, — проговорил Валька, еще раз прострелив Сергея ненавистным взглядом. — Я скоро вернусь, Юлечка, будь уверена. А вы, Авдотья Емельяновна, я полагаю, здесь последняя спица в колеснице.

— Ничего, ничего, — пробормотала Юлькина мать.

— Мне дяде Андрею стоит слово сказать! И ты, Юлечка, никуда не уедешь, ты на работе работаешь, я общественность подыму! Еще обсудим, когда потребуется, твой моральный облик!

— Ну, если зашел разговор о моральном облике, мне придется встать, — сказал Сергей.

Валька рванул со стола чемодан:

— Не боюсь! Мы еще померяемся силами! Я и газету привлеку! Ты у меня еще, Юлечка, на коленях прощения вымаливать будешь. А с вами, конструктор… — У Вальки гневно раздулись ноздри. — С вами…

— Ну, что же со мной? — насмешливо спросил Сергей.

— С тобой… — Валька промычал что-то с бессильной злобой и показал Сергею кукиш.

Сергей поднялся со стула.

— Не надо, он людей соберет, — испуганно остановила его Авдотья Емельяновна, — скажет, что избивали.

Валька выбежал во двор. Но не успел он выскочить из дверей, как с воем бросился на него пес: бдительный страж, не мог он выпустить со двора человека с чемоданом. Валька пнул собаку ногой, побежал. Пес не отставал. Остервенело лая, он кидался и кидался на Вальку, оборонявшегося чемоданом. Наконец Вальке удалось ударить его носком ботинка в морду. Пес завизжал, поджал хвост и сразу юркнул в будку.

— Тунеядцы! — закричал Валька. — Я вам покажууу!

11

Теперь Сергея и Юльку уже ничего не удерживало. Авдотья Емельяновна просила остаться еще денька на два, но Сергей решительно сказал, что завтра утром надо ехать. Юлька поддержала его: «Ехать, ехать!..» Авдотья Емельяновна заплакала. Юлька рассердилась: мать словно в могилу ее провожает, радоваться бы надо, а она ревет!..

— Никто меня не обидит, — успокаивала она мать, — я буду жить в большом и красивом городе, рядом будет Сережа, проработав год, я обязательно пойду учиться. Правда, Сережа?

Сергей не возражал ей. Да и что он мог возразить?.. Юлька была права: город, куда она поедет, — большой и красивый. Учиться она непременно будет. А с кем ей рядом жить — с матерью Сергея или с Сергеем (у него была отдельная квартира), — пока не так уж, наверное, важно. Как бы ни сложилась жизнь, что бы ни случилось, Сергей не бросит Юльку на произвол судьбы, не оставит ее в беде. Поэтому он лишь молча кивал головой.

Авдотья Емельяновна тоже кивала, но слез удержать не могла и все ревела.

— Да хватит, мама! — наконец решительно заключила Юлька. — Давайте-ка спать. Утро вечера мудренее, — и она бросила, как заговорщица, быстрый взгляд на Сергея.

Как и в первый раз, Сергей лежал затылком на ладонях и смотрел на розовый, с отблеском зари, купол монастырской церкви, от запаха свежего сена у него слегка кружилась голова. Юльки не было. Он невольно ждал, что она снова появится в светлом проеме дверей. Но Юлька не показывалась. И опять он думал, что ничто не проходит, ничто не исчезает на земле. Не исчезает плохое, вернее, исчезает, да медленно, но не исчезает и прекрасное. Оно и умирает, отсветив свой срок, и возрождается вновь и вновь и в природе и в людях, и конца этому не будет. Бесконечное светлое течение жизни! Но сказать так — это одно, а понять — совсем другое. И Сергей уже имел возможность убедиться, что раньше он просто говорил это, а сейчас понимает. Потому что он сам словно возрождался. И в нем возрождалось самое главное — любовь и жажда борьбы.

Точка была поставлена. Авдотья Емельяновна привязала пса на цепь, потому что он мог броситься на Сергея: не терпел барбос, когда чужие выносили из дома вещи, приучен был верно служить с самого собачьего младенчества! Вальке не помогла и колбаса: дружба дружбой, а табачок — врозь. Пес и на этот раз рванулся, оскалив пасть, но загремела цепь, лязгнул металл, и холопья ярость осталась неутоленной.

Авдотья Емельяновна втихомолку плакала всю дорогу. На платформе же разрыдалась, запричитала.

Электричка немного задержалась. Но вот закрылись двери вагона. Поплыли люди на платформе. Авдотья Емельяновна побежала, отчаянно рыдая, ничего не замечая перед собой. Мелькнуло ее искаженное горем лицо — и все исчезло. Прощай, Александров!

И снова — только наоборот — Струнино, Арсаки… Арсаки, вновь обретенная грибная станция непрошедшего Сергеева детства! «Разве ж я грибы ищу, это моя палка ищет!» Ах, дед, дед, Сергей так и не сходил на твою могилу! Живые часто забывают мертвых. Живые думают о живом — не напрасно так говорится в народе. А живое мелькает за окном, мир проносится, открывая все новые подробности, отражаясь в живых, любимых Юлькиных глазах. Бужаниново, Загорск, Хотьково, Абрамцево — все снова, снова, только наоборот.

В двенадцатом часу Ярославский вокзал принял александровскую электричку. Вновь вступили в права три московских правила Сергея: сдать чемодан, устроиться и стараться поскорее уехать. Сергей сдал чемодан, купил билеты на вечерний поезд (устроился и исполнил желание поскорее уехать). Сергей любил Москву, но не мог долго жить здесь. Пять лет учения в Москве показались ему вечностью. Он удивлял товарищей, уверяя, что Красноград — лучший город в мире. Ничего не изменилось с тех пор: Красноград — лучший в мире. И напрасно Сергей думал, что может уехать в дальнюю сторону. Он южанин, степняк: хотя и городской житель, а степняк. И возвращается в степь. Он возвращается, обретя в Александрове утраченную было уверенность. Он едет не один.

Своему приятелю Сергей звонить не стал, а сел с Юлькой в маршрутное такси на Пушкинской площади и доехал до комбината «Правда». Юлька подождала его внизу, в вестибюле. Сергей появился через час и, отирая пот с лица, сказал:

— Нам повезло, Юля: он не в командировке. Через два дня прилетит в Красноград. Теперь дело двинется…

В купе Сергей и Юлька приумолкли. За день (длинен и тяжел для пешехода московский день) Юлька устала и быстро уснула на нижней полке. А еще вечером грозилась всю ночь провести у окна! Сергей сидел и, слушая ровное Юлькино дыхание, улыбался и глядел в окно на редкие огни засыпающего (счастливых снов!) мира. Не так ли вот тридцать один год назад сидел возле окна, провожая огни, отец? Он сидел, а мать, тогда еще такая же, как Юлька, девчонка, спала, умаявшись на московских улицах. И, слушая ровное дыхание своей невесты, отец тоже думал… О чем он думал? Сергей не знал об этом. Он знал лишь, что через год после бегства Василия Сонкова и Маши Князевой в солнечном Краснограде родился он, Сережка Сонков, на крестины приехали дед с бабкой, окончательно помирились с зятем, и все было хорошо вплоть до сорок третьего года, когда севернее города Курска наповал уложила Героя Советского Союза капитана Сонкова фашистская пуля…

«Ходи прямо, Сергей! Главное в жизни — ходить прямо, во весь рост! Человек не так давно встал на ноги, его сгибает к земле. Иные люди до сих пор бегают на четвереньках, только не всем это бросается в глаза. Всегда ходить прямо не так легко, Сергей, вот почему надо всегда, каждый день стараться ходить прямо!»

Предсмертное письмо отца… Теперь оно перестало принадлежать одному Сергею. Оно напечатано в книге воспоминаний об отце и принадлежит и Юльке, и всем.

В первом часу ночи Сергей стал раздеваться.

— Сережа, — вдруг прошептала Юлька, — мы далеко отъехали?

— Далеко, — ответил Сергей. — Спи, Юлька, спи.

— Сплю, сплю…

Сергею казалось: это само счастье говорит человеческим языком…

Поезд шел на юг без толчков и скрипов: он привык беречь человеческие сны. Сергей засыпал, все время чувствуя, что Юлька близко, Юлька рядом, Юлька, Юлька…