К востоку от Берингова пролива

Большая Медведица и незабудки

Ковш Большой медведицы и Полярная звезда — восемь золотых звезд на ярко-голубом фоне — таков флаг штата Аляска. История о том, как родился этот флаг, здесь популярна, и ее может рассказать вам каждый встречный.

В 1926 году, задолго до обретения Аляской самоуправления, в аляскинских школах проводился конкурс на лучший проект флага будущего штата. Идею, предложенную тринадцатилетним Бенни Бенсоном, жюри признало наиболее удачной. В пояснении к рисунку Бенни написал: «Голубой фон — это цвет незабудок (кстати, и по-английски они называются Forget-me-nots — «не забывай меня») и нашего неба. Полярная звезда и Большая медведица — это будущий самый северный штат в стране». Говорят, правда, будто Бенни Бенсон был круглым сиротой и поэтому, дескать, мнение жюри было не беспристрастным. И что, если бы родители Бенни были живы, флаг Аляски, возможно, выглядел бы иначе.

Так или иначе, но флаг с Большой медведицей и Полярной звездой на голубом фоне можно увидеть на Аляске повсюду — в магазинах, школах, аэропортах, правительственных учреждениях — и в сочетании со звездно-полосатым флагом США, и отдельно.

Идею Бенни Бенсона и в самом деле нельзя не назвать удачной. Аляска действительно самый северный штат в США, и с юга сюда можно попасть, ориентируясь по Полярной звезде. Воздух здесь, как правило, чист и прозрачен, поэтому аляскинские краски ярки, а небо нередко бывает насыщенно-голубым. На Аляске, как и повсюду на Севере, незабудки, пожалуй, наиболее милые сердцу цветы. И хотя они тянутся к солнцу на очень коротких стебельках, цвет их удивительно сочен.

Бенни, возможно, даже недооценивал свою идею. В золоте звезд на флаге штата не только отразился тусклый блеск заключенных в его земле золотого песка и самородков. Мне кажется, в нем запечатлелись и буйство красок золотой осени на Юконе и Кускоквиме, и живое золото лососевых рыб, пробирающихся по речным мелководьям на нерест. Голубой цвет — это и рокочущие в горах ручьи, и бесчисленные озера. А Большая медведица — не только одно из самых приметных созвездий в небе Аляски, но и как бы символ обитающих здесь гигантов — кадьякских бурых медведей.

Немногим больше ста лет назад царское правительство продало Аляску Соединенным Штатам Америки. 30 марта (старого стиля) 1867 года в Вашингтоне был подписан «Договор между Соединенными Штатами Северной Америки и его величеством императором всероссийским об уступке русских владений в Северной Америке Соединенным Штатам», а в хмурый осенний день 18 ноября того же года на флагштоке городской площади Ново-Архангельска поднялся звездно-полосатый флаг. Состоялась передача Русской Америки ее новым хозяевам.

Ко времени продажи Аляски Ново-Архангельск считался крупнейшим городом на всем Тихоокеанском побережье Северо-Американского материка. В городе высились кафедральный собор, театр, обсерватория, были школы — мореходная и даже музыкальная, музей и адмиралтейство, многочисленные дома — большинство из них под железной крышей, — склады, мастерские. Здесь строили пароходы и вычерчивали карты, ткали холсты и сукна, выплавляли медь, работали лесопилки и кузницы. В Павловской гавани на Кадьяке кроме жилых домов были выстроены склады и мастерские, конторы, больница с мужским и женским отделениями. Владения Российско-Американской компании считались по тому времени неплохо организованными и разделялись на шесть отделов, самым многолюдным из которых считался Кадьякский. За ним шли Уналашкинский и Ново-Архангельский, а самым малолюдным слыл Северный, или Михайловский, близ устья Юкона.

И весь этот громадный край с его лесами и недрами, реками и озерами, городами и поселками был продан Соединенным Штатам за 7,2 миллиона долларов, всего лишь по пять центов за гектар! Это было одно из самых значительных и самое дешевое из территориальных приобретений Соединенных Штатов за всю историю их существования. Поначалу Аляску называли в Америке «ледяным мешком», или «глупостью Сьюарда»: переговоры о ее приобретении вел с представителями русского правительства государственный секретарь США Вильям Сьюард.

— Аляска — пустынная, бесплодная страна, покрытая снегом и льдом, там никогда не поселятся предприимчивые люди, — утверждал один из конгрессменов.

— Приобретение этих мрачных пустынных земель ни на доллар не обогатит нашу казну и не даст ни единого крова для американцев, — предсказывал другой.

Целых семнадцать лет Аляска оставалась без гражданского управления и законодательства. Единственными представителями властей США в первые годы здесь были американские солдаты, нередко творившие произвол и насилие. Ветшали и разрушались дома, склады, верфи Ново-Архангельска и Павловской гавани. Как пишет очевидец, лишь приход почтового парохода нарушал в те годы летаргию некогда цветущих городов. Катастрофически сокращались запасы каланов и морских котиков, китов и моржей. Только в 1884 году на Аляску распространился статут территории Орегон (мало, впрочем, применимый к «Большой стране»), сюда были назначены губернатор и несколько государственных чиновников.

О ней заговорили в самом конце прошлого столетия, когда здесь было обнаружено золото. Но «золотая лихорадка» быстро кончилась, и об этом крае опять забыли; вплоть до второй мировой войны, когда на Аляске началось сооружение военных баз.

Интерес к Аляске не пропал и в послевоенные годы. Увеличивалось ее население, развивалась лесная и рыбная промышленность, росли города. Возникали и быстро разрастались военные базы. После войны этот край открыли туристы, любители-рыбаки и охотники. Однако Аляска все еще считалась одним из внешних владений США (в таком же положении находились Гавайские острова), и права аляскинцев по сравнению с другими гражданами страны оставались ограниченными.

«Аляска должна стать равноправным штатом!» — так высказалось подавляющее большинство ее жителей на состоявшемся в 1946 году референдуме по поводу будущего административно-политического устройства «Большой страны». В том же году конгресс США впервые рассматривал проект такого закона. Однако прошло двенадцать лет, прежде чем закон был принят. Лишь в 1958 году Аляска обрела местное самоуправление и стала сорок девятым штатом Америки.

Аляскинские «лихорадки»

Первой была «золотая лихорадка». Началом ее принято считать 1897 год, когда сюда в Калифорнию на пароходе «Портланд» вернулись шестьдесят восемь рудокопов. В мешках, чулках, бутылках они привезли сразу полторы тонны драгоценного металла. Однако эти счастливцы обнаружили аляскинские сокровища не первыми. О месторождениях золота в «Большой стране» знали уже во времена Русской Америки, а в начале шестидесятых годов прошлого столетия, незадолго до продажи Аляски, старатели разрабатывали золотые россыпи на реке Стикин на крайнем юго-востоке Аляски. Еще тогда на морском побережье, возле устья реки, вырос пестрый старательский городок из палаток и шалашей, крытых ветками и древесной корой. Это была как бы прелюдия к следующим, главным, вспышкам «лихорадки».

В 1898 году на Аляску устремились тысячи, а в следующем году десятки тысяч искателей удачи. С побережья через устья рек Скагуэй и Коппер (Медной) либо вверх по Юкону толпы их потянулись в глубь полуострова, к сказочному Клондайку. Но находились оптимисты, которые начинали промывать песок, едва высадившись на сушу, у самого морского побережья. И, как показала жизнь, не напрасно. Так попутно, мимоходом, оказались открытыми золотые россыпи Нома.

Сначала золото было найдено на неприметном ручье Анвил (потом это название стало известно во всем мире), и летом 1899 года в его устье, на продуваемой злыми ветрами морской косе, уже выросли первые постройки из плавника. Конечно, еще не они задавали здесь тон: на косе располагались в основном палатки. В 1900 году в лагере жило больше двадцати тысяч золотоискателей. Но в Номе строились уже и настоящие дома, прокладывались настоящие дороги. А через пять-шесть лет город достиг своего полного расцвета, и его не без основания стали звать «аляскинским Парижем». Открылись магазины и рестораны, танцевальные залы и банки, гостиницы и церкви, стали издаваться сразу две газеты. 1906 год был годом взлета местной золотодобычи: стоимость ее составила более 7,5 миллиона долларов — больше того, что заплатило правительство Соединенных Штатов при покупке Аляски.

Взлет, однако, был недолгим. Уже в следующем году стало ясно, что «пенки сняты», что россыпи истощены. К тому же продукты доставлялись сюда с перебоями и на них назначались астрономические цены. В Номе то и дело случались голодовки и эпидемии тифа. «Аляскинский Париж» ветшал так же быстро, как когда-то расцветал. Он все меньше привлекал к себе искателей удачи. Многие бежали отсюда, так и не приступив к разработке застолбленного участка.

Жизнь в городе угасала. Едкий дым разъедал глаза горожанам — горели тундровые торфяники. Огонь подбирался к баракам, складам, промышленным сооружениям. Вечная мерзлота рушила постройки, корежила и заглатывала дороги… Почти одновременно с Номом «золотая лихорадка» вспыхнула в Танане, в районе современного Фэрбенкса, и ее история очень походила на историю предыдущей.

Вслед за золотой на Аляске разразилось что-то вроде «медной лихорадки» — взлет добычи меди, главным образом на юге страны и особенно на реке Коппер, достигший своего зенита в 1916 году.

Очередной острый приступ «лихорадки» Аляска претерпевает в наши дни. Теперешняя причина бума — нефть. О выходах нефти тоже было известно еще «русским американцам». Например, в 1851 году ее обнаружили на побережье залива Кука, там, где теперь высятся буровые вышки и идет промышленная разработка нефтеносных пластов. В середине сороковых годов нашего века открылась перспектива добычи «черного золота» на крайнем севере Аляски, а в 1968 году в заливе Прадхо, на самом побережье моря Бофорта, дала нефть первая буровая. Точнее говоря., это был спутник нефти — природный газ. Бурильщики отвели его в пустую скважину и бросили туда зажженный факел. Вверх устремился огромный язык пламени — летчики будто бы видели его с противоположной стороны хребта Брукса, с расстояния почти в сто пятьдесят километров. Это случилось в два часа дня 18 февраля 1968 года. Считается, что этот день и был началом аляскинской «нефтяной лихорадки».

Вскоре выяснилось, что здесь находится богатейшее из когда-либо открытых в Соединенных Штатах и одно из крупнейших в мире месторождений нефти и газа, способное покрыть десять процентов потребностей страны в жидком и газообразном горючем. Бурились новые скважины, и одновременно решался вопрос: как вывозить нефть из арктической Аляски? Возникали и отклонялись разные проекты перевозки — обычными танкерами, подводными танкерами, по воздуху. Выбор был сделан в пользу постройки через всю Аляску нефтепровода длиной почти в тысячу триста километров — от залива Прадхо до Валдеза, тогда еще небольшого рыбачьего поселка невдалеке от Анкориджа.

Строителей нефтепровода ждали, однако, немалые трудности. На первых же порах выяснилось, что просто на землю трубы класть нельзя — они будут сильно нагреваться (нефть выходит из земных недр горячей), растопят вечную Мерзлоту и утонут в грунте. Другим, даже более важным, препятствием на пути нефтепровода стали многочисленные протесты аляскинцев и судебные иски к нефтяным компаниям.

«Сооружение нефтепровода нанесет природе непоправимый урон, обезобразит ее. Нефтепровод уничтожит большие площади оленьих пастбищ и будет препятствовать миграциям северных оленей. Он создаст угрозу нерестилищам рыб и гнездовьям птиц», — били тревогу и профессиональные ученые-экологи, и натуралисты — любители природы.

Оснований для тревоги было более чем достаточно. Старожилы еще хорошо помнят разгульные орды, нахлынувшие сюда в годы «золотой лихорадки», и, конечно, каждый видит теперь ее следы. Это и безжизненные отвалы, что на десятки километров тянутся вдоль рек и ручьев, и громадные проплешины в лесах — старатели варварски жгли и рубили их. Еще больший ущерб обещало принести строительство нефтепровода. Ведь нефтяные загрязнения губят все живое, а природа Севера освобождается от них очень медленно. Нефтепровод должен пройти в тех местах, где возможны землетрясения, а следовательно, постоянно будет существовать угроза больших аварий и разлива нефти. Вообще добыча нефти — это горящие «факелы», выбросы в воздух сернистого газа, гибель на больших площадях лишайников.

Борьба между компаниями и защитниками природы длилась четыре года. Победили компании, однако лишь после того, как они изрядно потратились на экологические исследования, после того, как в проект строительства были внесены кое-какие изменения. Защитники природы настояли, например, на том, чтобы в районе хребта Брукса трасса трубопровода обошла стороной район гнездования соколов-сапсанов и кречетов. Чтобы сохранить нерестилища чавычи и хариуса на реке Джим, пришлось строить переправу в другом месте, чем предполагалось в первоначальном проекте. Почти половину нефтепровода стали прокладывать над землей на специальных опорах. На путях миграций оленей, наоборот, трубы было решено спрятать в траншее, но предварительно планировалось их искусственное охлаждение.

Мои приезды на Аляску совпали с временем бурного строительства нефтепровода. Уже в 1974 году по его трассе проходила широкая, засыпанная гравием дорога, громоздились штабеля толстых труб, суетились ярко-желтые тракторы, бульдозеры, автокраны. На Аляску в надежде найти здесь работу ехали толпы людей, ими были переполнены аэропорты, морские и железнодорожные вокзалы. Жизнь в штате с каждым днем дорожала. Нефть и нефтепровод были главной темой для местных газет и радио.

Сварка последнего стыка труб закончилась 30 мая 1977 года. Завершилось строительство, стоившее миллиарды долларов. В этот день на торжественной церемонии представители компаний заверяли аляскинцев, что их фирмы обрели наконец «экологическую совесть» и что интересы природы штата им теперь ближе, чем кому бы то ни было. Однако не прошло и двух месяцев, как на нефтепроводе начались пожары, взрывы, разрывы труб. В первое же лето его эксплуатации при авариях погибло несколько рабочих. Черные кляксы разлитой нефти вытравили растительность на больших пространствах тайги и тундры. И это еще не все. Нефтепровод принес на Аляску язвы и многие беды больших американских городов, здесь резко возросли преступность, наркомания.

На Аляску ехали и едут люди.

— Зачем вы приехали? — Еще двадцать — тридцать лет назад на этот вопрос большинство ответило бы: «Заработать». Теперь большинство приехавших скажут: «Подышать свежим воздухом, пожить в тишине, под голубым небом». Свежего воздуха, тишины и голубого неба все больше недостает современным американцам, особенно жителям больших городов, обитателям «каменных джунглей».

Аляску, особенно летом, наводняют туристы, и можно сказать, что «Большая страна» одновременно с нефтяной переживает теперь приступ «туристской лихорадки», хотя, быть может, протекающей не так бурно и болезненно, как предыдущие. Аляска приноравливается к туристам. Главным образом для них устраиваются здесь многочисленные фестивали: «пушной», «крабовый», «ледяной» (каких только нет!), организуются разнообразные зрелища и развлечения.

С Номом, прежде чем я побывал в этом городе, меня познакомили туристские проспекты и путеводители.

«Когда-то это был палаточный лагерь, и его будущее всецело зависело от золота, — говорится в проспектах. — Здесь бурлили страсти. Сейчас Ном — тихий городок на берегу Берингова моря, всего лишь в 150 милях от Сибири. Однако и теперь пребывание в Номе будет наполнено для вас различными и необыкновенными событиями…

Вы побываете на золотых приисках и заглянете в «золотое» прошлое Нома, увезете с собой щепотку золотоносного песка, а если вам повезет — и несколько крупинок золота…

В Номе вас ждут знаменитый магазин сувениров и музей эскимосского искусства, где сосредоточена самая большая на Аляске экспозиция художественной резьбы по кости. К вашим услугам магазин мехов и фигурок из кости, масок и ювелирных изделий. Вас ждут здесь фешенебельный отель и прекрасный обед…

Из Нома вы сможете поехать в рыбацкую деревню, расположенную на самом берегу моря, где вы сфотографируете собачью упряжку, увидите эскимосские лодки из шкур — умиак и каяк, — познакомитесь с настоящей тундрой, где царит вечная мерзлота, увидите подлинное иглу, сделанное из дерна и китовых костей…

Вы проведете незабываемый вечер в эскимосской деревне, среди эскимосов, услышите их песни и увидите их танцы. Но если хотите, можете провести вечер в самом Номе., ощутить вкус и колорит Аляски в настоящем салуне…

Вы сможете сфотографироваться в лучах полуночного солнца…

Покидая Ном, вы будете полны ярких впечатлений об истинной Аляске, истинной Арктике. Выданный вам диплом с указанием вашего имени подтвердит, что все это не было лишь прекрасным сном…»

Все, что обещают туристам проспекты и путеводители, действительно ждет их в Номе, быть может, лишь в более скромных масштабах. Хотя об этом городе уже говорилось, я вернусь к нему еще раз, чтобы рассказать о встрече с туристами, относящимися к наиболее распространенной на Аляске категории.

Едва наш повидавший виды «Гусь» съехал с посадочной полосы здешнего большого и хорошо оборудованного аэродрома, как на нее плюхнулся многоместный пассажирский «Боинг». И пока мы присматривали место для своей стоянки, а затем медленно и робко к ней пробирались, «Боинг» в своем гордом величии уже подкатил к зданию аэровокзала, и из его чрева потекла пестрая толпа путешественников. То были, как правило, пожилые американки. Несмотря на то, что день стоял теплый, все они были одеты по-зимнему — в яркие парки, отороченные или подбитые мехом. Не было никаких сомнений, что туристы обстоятельно изучили путеводители, что они готовы не только насладиться обещанными прелестями «истинной Аляски», но если придется, то до конца испить и «чашу арктических ужасов», до последнего бороться с невзгодами арктической природы.

В Номе и впрямь оказались вполне современные гостиницы, есть там магазины сувениров и салуны. Все это, конечно, для туристов. На них рассчитана и местная реклама — экзотически-арктическая. Один из магазинов сувениров украшен стоящим на его фронтоне белым медведем почти в натуральную величину, сделанным из пластика. Вывеска соседнего магазинчика написана на тюленьей шкуре, а при входе в него, на улице поставлена во много раз увеличенная скульптура эскимосского божка-пелликена (настоящие пелликены величиной в мизинец или чуть больше вырезаются из моржового бивня). Снаружи магазин декорирован под бревенчатый дом. В витринах салунов, так же как и в питейных заведениях иных широт, бутылки разных форм, размеров, цветов. У одного на вывеске значится «У Берингова моря», у другого — «Найди свой самородок», совсем как в далекие времена на «Диком Западе». На нешироких улицах — туристы, снующие от магазина к магазину, от салуна к салуну, деловито, с твердым намерением получить сполна от «истинной Аляски» за истраченные на эту поездку в общем-то немалые деньги.

Кроме гостиниц, магазинов, салунов в городе есть еще церковь, школа, несколько контор. Производства же никакого. Значит, найти работу местному жителю трудно, только так или иначе обслуживать туристов. А осенью, зимой, когда поток туристов иссякает?

Темнеет. Зажигаются фонари на Фронт-стрит — главной улице. Здесь, как и днем, людской водоворот — толпы тех же туристов. У входа в салун на тротуаре топчется несколько подростков-эскимосок — одни в джинсах и джинсовых куртках, другие в длинных платьях, все с ярко размалеванными лицами. Прохожих девицы обстреливают многозначительными взглядами. Здесь же, на ярко освещенном пятачке завязывается драка. Двое парней как-то беззлобно, но картинно награждают друг друга оплеухами. Далеко вокруг раздаются глухие звуки ударов. Драчуны падают, вскакивают на ноги и вновь продолжают бой. Вокруг теснятся зеваки.

— Дай! Дай ему еще! — выкрикивает одна из путешествующих дам. Другая то и дело аплодирует. Невдалеке прошел полицейский, но на драку не обратил внимания. Не было ли это тоже аттракционом, организованным туристской фирмой в пределах программы «истинной Аляски»?

Самолеты привозят группы американцев из «нижних» штатов, реже — иностранцев, в Коцебу, на мыс Барроу, на Кадьяк, в Ситку, Джуно, Кетчикан. Это «организованные» туристы. Кроме них на Аляску едут любители пеших маршрутов (такого путешественника в Америке зовут «хайкер», а само путешествие называется «хайкинг») и лодочных походов (они называются «каноэинг» или «каякинг»; последнее относится к байдарочникам), путешествий на верховых лошадях и собачьих упряжках. Вошли в моду странствия одиночек, даже путешествия в одиночку в «Белое безмолвие» по зимней Аляске.

Около полумиллиона туристов ежегодно приезжают сюда, и по прогнозам количество их будет увеличиваться с каждым годом примерно на семь процентов.

«Лихорадки», похоже, — неизбежный недуг «Большой страны». Они определяют в ней многое, даже облик здешней природы.

Аляска еще не переболела нефтяной и туристской «лихорадками», а на севере штата уже обнаружены большие запасы природного газа и разрабатываются проекты его перекачки на юг по трубам. Все чаще слышатся разговоры о возрождении добычи золота. Может быть, это начало новых «лихорадок»?

Вернуть ее медведям?

Что природа Севера неустойчива и легко ранима, было известно и раньше. История освоения Аляски дала тому множество примеров, и следы неразумного хозяйствования людей видишь в «Большой стране» часто. Особенно запоминаются рукотворные пустыни, возникшие на месте лесов или тундр, обезобразившие речные долины и склоны гор. «Бедленд» — называют американцы участки земли, в которые уже трудно вдохнуть жизнь, на которых трудно или невозможно восстановить почву, растительность, вернуть сюда птиц и зверей. Они не привлекают туристов, а это уже из области не эстетики, а бизнеса: туристы дают штату солидный доход. Около ста миллионов долларов, например, оставили здесь туристы в 1976 году.

Природа Аляски терпит урон и в результате человеческой деятельности за пределами штата. Так, фермеры «нижних» штатов применяли ДДТ и другие химические средства борьбы с вредителями сельского хозяйства, а остатки этих соединений найдены в организме аляскинских тюленей и белых медведей, причем в количествах, представляющих уже опасность для жизни животных (тем более для их размножения). Морские воды приносят к побережьям Аляски нефтяные пятна — следы случившихся вдали крушений танкеров. Но конечно, еще больший урон природе Аляски причиняется здесь, на месте. Особенно это стало ясно с открытием и началом разработки нефтяных месторождений.

Не случайно конец шестидесятых и семидесятые годы стали отправной точкой изменения взаимоотношений человека и природы на Аляске. Были введены в действие новые, более строгие правила и нормы допустимых нагрузок на природные ресурсы. Правила проведения горных работ и строительства, использования транспорта, поведения туристов… Например, в аляскинских тундрах было запрещено ездить летом на тракторах или вездеходах (это здесь главные враги почв и растительности), ограничены полеты самолетов в местах обитания стад оленей и баранов, гнездовий птиц. В семидесятых годах на Аляске резко возросла площадь охраняемых территорий. В те же годы началось советско-американское сотрудничество в области охраны окружающей среды, в том числе северных районов Планеты.

«Джентльмены! Эти места слишком велики и слишком прекрасны, чтобы принадлежать кому бы то ни было одному. Они должны быть выделены правительством для пользования и на радость народа на все времена в качестве общенационального парка», Эти слова будто бы произнес 19 сентября 1870 года Корнелиус Хедже, судья из штата Монтана, когда впервые попал в сказочный мир глубоких каньонов, величественных гейзеров и водопадов, окружающих озеро Йеллоустон («Желтый камень»). Считается, что именно так родилась идея создания в Америке национальных парков. Первым из них и стал Йеллоустонский парк, учрежденный правительством США в 1872 году. Кстати, память о Хеджсе и его исторической фразе оживает каждую осень в представлении, которое разыгрывается перед посетителями парка, якобы на том самом месте, где судья произнес свой монолог.

В середине семидесятых годов нашего века в США насчитывалось тридцать семь национальных парков. Единственный в то время на Аляске парк Маунт Мак-Кинли входил в категорию крупнейших по площади и «пожилых» по возрасту.

У каждого национального парка США свои специфические цели и задачи, но есть и общие. Все они располагают относительно обширными, чем-либо примечательными территориями и дают людям возможность отдохнуть среди нетронутой природы, полюбоваться пейзажами, увезти на память несколько фотографий (ничего «материального», например ягод или цветов, вывозить отсюда обычно не разрешается).

Как можно меньше вмешиваться в природу, сохранять неизменными естественные ландшафты — таковы основные принципы хозяйствования человека в национальных парках Соединенных Штатов. Здесь поэтому не только не рубят лес, но, как правило, даже не убирают валежник и бурелом, без крайней необходимости не вмешиваются в жизнь животных. Конечно, понятие «крайняя необходимость» весьма неопределенно. На заре организации «национальных парков в них истреблялись хищники. Йеллоустон, например, был полностью очищен от пум — самых крупных представителей семейства кошек в Северной Америке — и волков. Привело это к тому, что в парке быстро размножились и достигли невиданно высокой численности олени вапити. Они в свою очередь почти полностью истребили осинники и тем самым сильно изменили исконный облик здешних лесов. Сама собой возникла проблема сокращения числа оленей. За последние несколько десятилетий тысячи вапити были отстреляны или пойманы в самом Йеллоустонском парке и десятки тысяч — за его пределами, на смежной территории. Проблему удается решить, однако ружейная канонада отнюдь не способствует общению человека с природой, да и вообще противоречит основным принципам деятельности учреждения. Парку Мак-Кинли, как уже говорилось, повезло — там не истребляли хищников, и сейчас там не гремят выстрелы.

В Соединенных Штатах существует более двадцати категорий так или иначе охраняемых заповедных уголков природы или исторических мест. Есть здесь так называемые национальные памятники. На Аляске это Катмай и Ледниковый залив. От национальных парков они отличаются лишь тем, что в них можно увидеть какие-нибудь исторические или археологические реликвии. Но и там, как и в национальном парке, посетители общаются с первозданной природой, и там их встретит лесничий (рэнджер), который не только следит за порядком, но и помогает путешественникам советом, а когда это необходимо, то и делом. В национальных парках и памятниках обычно есть музеи и выставки, гостиницы и кемпинги — места, где можно поставить автомобиль, палатку, разжечь костер. И там и там есть магазины, рестораны, закусочные, иногда лыжные базы и базы проката лошадей, кинотеатры и даже церкви. Однако сосредоточение здесь предприятий, имеющих косвенное отношение к охране природы, не благо, а одно из бедствий, составляющих издержки популярности заповедных уголков.

Национальным памятником еще в 1910 году была объявлена Ситка со всеми ее реликвиями — остатками старинного форта и другими зданиями времен Русской Америки, тлинкитскими тотемными столбами. А в 1976 году организован пока единственный в штате исторический парк, посвященный «золотой лихорадке» — событиям, происходившим здесь на рубеже прошлого и нынешнего веков. Этот парк вобрал в себя знаменитые Белую и Чилкутскую тропы — пути к Клондайку, часть города Скагуэй с его старинными постройками.

Еще более развита в Соединенных Штатах системе национальных заказников («убежищ», «местообитаний», «пастбищ» дичи). Всего в стране их больше трехсот, не Аляске в середине семидесятых годов было восемнадцать. Большинство заказников находится на юго-западе и юго-востоке «Большой страны» — в дельте Юкона в Кускоквима, на островах Берингова моря. Одни из них были организованы еще в начале века. С 1909 года например, существуют «убежища» на островах Св Матвея, Богослов, Св. Лазаря (невдалеке от Ситки) Эти не заселенные человеком участки суши славятся главным образом большими птичьими базарами. Другие учреждены всего лишь десять — двадцать лет назад. Так, в 1960 году организованы Арктический заказник на северо-востоке штата, заказники Айзембек на полуострове Аляска и Кларенс-Род в дельте Юкона в Кускоквиме. Первый из них предназначался для охраны всего природного комплекса Арктики, в том числе диких северных оленей и диких баранов и их пастбищ. Два других охраняют водоплавающих птиц на местах их гнездовий (Кларенс-Род) или отдыха во время миграций (Айзембек).

Площади аляскинских заказников неодинаковы. Арктический заказник, например, раскинулся на четырех миллионах гектаров. Алеутский (он охватывает около двухсот островов и был создан в 1913 году для охраны каланов и птичьих базаров) — больше чем на миллионе гектаров. Примерно такой же величины заказник Кларенс-Род. Убежища и пастбища дичи на Кенайском полуострове, островах Кадьяк и Нунивак считаются средними по величине; их угодья составляют от полумиллиона до миллиона гектаров. Но есть среди заказников и «карлики». Площадь острова Св. Лазаря, например, меньше тридцати гектаров, а острова Хэзи (этот заказник тоже находится на юго-востоке Аляски и организован для охраны гнездовии морских птиц) — меньше двадцати. Различен и режим заказников. На острове Св. Лазаря и острове Форрестол (он находится на юго-востоке Аляски, и в нем охраняются птичьи базары), в заливе Хазен (здесь на нескольких небольших островах невдалеке от дельты Кускоквима охраняются гнездовья водоплавающей дичи) охота и рыбная ловля полностью запрещены, а на некоторых Алеутских островах, а также в Арктическом заказнике, в заказниках Айзембек, Кларенс-Род можно и охотиться, и ловить рыбу, правда, с большими ограничениями, чем на остальной территории штата. На острове Нунивак местным жителям разрешается промысел пушных и морских зверей, промысловая добыча рыбы. В Кенайском заказнике допускается не только туризм, спортивная рыбная ловля, охота, но и рубка леса.

Словом, в штате сложилась система различного рода охраняемых территорий, состоящая из национальных парков и памятников, исторического парка, заказников, национальных лесов (в национальных лесах обычно охраняются лишь отдельные участки, на большей же площади допускается заготовка древесины). В середине семидесятых годов общая площадь таких территорий превышала десять миллионов гектаров, что составляет около десяти процентов территории штата. По этому показателю уже тогда Аляска занимала в США первое место. В разгоревшейся в середине семидесятых годов дискуссии о будущем «Большой страны», об отношении к ее природе особенно часто упоминались охраняемые территории.

«Система их в штате должна быть увеличена втрое», — требовали сторонники консервации природных ресурсов.

«Вы не только возвращаете страну индейцам (имелся в виду «Закон об удовлетворении земельных претензий коренного населения Аляски» — речь о нем пойдет ниже), но и отдаете остальное медведям», — возражали противники дополнительных мер по охране природы.

Победили, однако, первые, и в конце 1977 года общая площадь охраняемых территорий Аляски увеличилась на двадцать пять миллионов гектаров и составила около четверти территории штата. Организуются десять новых национальных парков и памятников и расширяются три старых, учреждаются девять новых заказников и тридцать три «охраняемые зоны речных долин»: они создаются для сохранения долинных лесов, нерестилищ рыб и чистоты самих рек.

Самой большой из охраняемых территорий станет национальный памятник «Горы Врангель — гора Св. Ильи» площадью больше четырех миллионов гектаров. Он включает в себя высокогорья и ледники, в том числе самый крупный на Аляске ледник Маласпина, горные тундры и морские побережья в северной части залива Аляска. Ненамного уступят ему в размерах национальные парки «Ворота в Арктику» (на хребте Брукса) и «Озеро Кларк». Этот парк находится у основания полуострова. Аляска; его живописные леса и ледники, вулканические пики, кристальной чистоты озера и горные реки давно уже привлекают туристов. Национальный заповедник «Имурук» организуется на площади более миллиона гектаров на полуострове Сьюард и побережье Берингова пролива. Немногим меньше миллиона гектаров площадь нового национального памятника «Кобук», расположенного на юго-западных склонах хребта Брукса.

Юкон в его среднем течении и приток Юкона Чарли объявлены «национальными реками». Площадь этого заповедного участка тоже немногим меньше миллиона гектаров. Здесь в речных долинах охраняются леса и скалы — местообитания диких баранов и соколов, интересные геологические обнажения, остатки старательских хижин и другие следы «золотой лихорадки».

«Добыча нефти угрожает не только северным оленям, но и нашему существованию», — нередко говорят аляскинцы.

Когда-то жители здешних отдаленных поселков мечтали о дорогах, которые открыли бы им доступ к большим городам. В середине 1970-х годов дороги в представлении многих обитателей аляскинской глубинки превратились в зло.

«Это несчастье, это конец дичи, конец природе», — говорят они. И многие американцы, не только обитатели штата, считают, что Аляска — это последняя окраина США, где еще возможна жизнь человека в гармонии с природой, что живописные ландшафты и свежий воздух Аляски — главное ее богатство.

«Охранять природу Аляски — значит вернуть ее людям», — утверждают сторонники консервации природных ресурсов штата.

«Заповедники дают прибежище медведям, но обрекают на голод людей, поскольку охраняемые территории становятся заслоном на путях развития промышленности», — возмущаются аляскинские безработные.

«Мы тоже за охрану природы, но где нам пасти оленей?» — спрашивают эскимосы-оленеводы.

«В штате необходимо развивать промышленность, строить автомобильные дороги, мотели, бензиновые колонки», — требуют бизнесмены.

Так что же, создание охраняемых территорий, сама охрана природы — благо или несчастье для штата?

«В этом трудно разобраться» — так говорят даже сами американцы. Вот, например, что пишет американский социолог Виктор Перло: «Я обсуждал эти вопросы с редактором газеты маленького городка. Какова его позиция? Он признался, что разрывается между двумя точками зрения. С одной стороны, многие, особенно среди коренного населения, безусловно нуждаются в работе и, бесспорно, немало жителей 48 «южных» штатов были бы рады переселиться на Аляску. Но, с другой стороны, возможность такого наплыва внушает ему страх, ибо нынешнее ощущение простора и безмятежности тогда неминуемо исчезло бы. Поэтому он предпочел бы, чтобы Аляска сосредоточивала свои усилия на развитии торговли, связанной с туризмом, а не на развитии производственной экономики.

В таком контексте выступления в защиту окружающей среды превращаются в идеологическое подкрашивание позиции по сути дела консервативной и мелкобуржуазной. Но если я осуждаю «сторонников охраны природы» за их равнодушие к нуждам трудящихся, то к поборникам ускоренного развития промышленности я отношусь не менее критически. Они стремятся к тому, чтобы открыть Аляску для спорадического анархического развития, когда и если это будет достаточно выгодно большому бизнесу»[2].

Непросто все здесь, на Аляске!