Только через два часа Рауль дал отмашку об окончании съемок, сказав, что теперь у него достаточно материала, с которым он может работать. Меня крутили итак, и сяк. В очередной раз Раулю понадобилось, чтобы я откусывала большое красное яблоко. Оно оказалось муляжом и было гадким на вкус. Потом Рауль заставил меня повиснуть на шее у Брендона, словно я какая-нибудь мартышка, цепляющаяся за свою мамашу. Я заявила Раулю, что эта поза пропагандирует половую дискриминацию, потому что подразумевает, что женщины беспомощны без крепкого мужского плеча. Честно говоря, я произнесла свою тираду в большей степени из-за того, что, обнимая Брендона, вспомнила, как мне понравилось с ним целоваться, и захотела поцеловать его снова. Впрочем, целоваться с ним все-таки не стоило, учитывая, что Брендон злился после истории с Габриелем, а мое сердце принадлежало совершенно другому человеку. Рауль, естественно, пропустил замечание мимо ушей, а Ребекка отвела меня в сторону и поинтересовалась, хорошо ли я себя чувствую. «Раньше ты прекрасно понимала, что не стоит критиковать мнение арт-директора», – напомнила она. Я ответила Ребекке, что средства массовой информации навесили на женщину ярлык инфантильного существа, и спросила, как может она им в этом помогать.
Ребекка внимательно на меня посмотрела и произнесла:
– Тебе после удара головой чего-нибудь прописали? Если да, то надо срочно увеличить дозировку.
В какой-то степени я ее понимала. Если я буду выпендриваться, они просто наймут другую модель. И все-таки было ужасно стыдно прижиматься грудью к Брендону. И что самое страшное – ни он, ни я не возражали. Более того, Брендон уже не так бесился по поводу той злосчастной поездки на скутере. Стоило в процессе съемок полчаса поприжиматься грудью к его спине, как он, растаяв, прошептал:
– Что сегодня делаешь?
Вопрос застал меня врасплох, и я выпалила:
– Кто? Я?
– Нет, – язвительным тоном ответил Брендон. – Я у Пита спрашиваю. Конечно, ты!
– Не знаю пока. Наверное, домой поеду. А что?
– Круто, – сказал Брендон. – Я, наверное, заскочу к тебе.
И тут я почувствовала, что краснею. Конечно, я в таких делах полный чайник, но даже мне было ясно, что означала фраза «заскочу к тебе». По крайней мере, я догадывалась об истинном смысле его слов, учитывая, где находилась моя грудь в тот момент. Более того, не стоило особого труда предположить, где именно она могла оказаться в ближайшем будущем. Причем, зная характер Никки и то, как она реагирует на поцелуи парней, я уже знала, что сильно возмущаться не стану. Ей очень подходило определение «похотливая», так часто употреблявшееся в любовных романах Фриды, которые (признаю) мне, в принципе, нравилось читать. Никки тут же становилась похотливой, стоило какому-нибудь парню начать с ней лизаться. То есть теперь уже со мной. А как же Кристофер? Несмотря на всю мою влюбленность, я ни разу не пыталась приблизиться к нему на расстояние поцелуя... Господи, как же все это сложно!
Я попыталась изобрести какую-нибудь отговорку, чтобы Брендон не приезжал в пентхаус. В итоге мне пришла в голову блестящая идея.
– Я сегодня пораньше лягу. Завтра школа. Брендон, видимо, скорчил в ответ такую гримасу, что фотограф Гвен даже попросил его по возможности изменить выражение лица.
– Школа? Ты серьезно?
– Серьезно. Трайбекская экспериментальная школа. Мой первый учебный день. Надо выспаться, чтобы завтра хорошо выглядеть. И вообще, после того несчастного случая...
– Я думал, школа – это только рекламный трюк, – изумился Брендон.
Я возмущенно отодвинулась от него:
– Рекламный трюк? Кто тебе такое сказал?
– Никки, – взмолился Гвен. – Пожалуйста, вернись на место! Питу надо только свет поправить.
– Так все говорят, – ответил Брендон.
– Без образования невозможно стать личностью. Рекламные трюки здесь ни при чем. Я хочу закончить школу, чтобы поступить в колледж, – заявила я. А заодно увериться, что с моим лучшим другом, в которого я влюблена, все в порядке и что он не подружился с кем-нибудь еще.
– Келли! – в отчаянии завопил Гвен.
– Никки, – призвала меня к порядку Келли, – будь добра, встань на место.
Я вновь встала сзади Брендона и обняла его, не испытывая при этом никакой радости. Так вот что говорят: учеба Никки Ховард – всего лишь пиар? Как ужасно и несправедливо! У меня появился еще один вопрос к отцу Брендона. Теперь ему не удастся скрыть всю правду о Никки. Это нечестно.
Улучить момент, чтобы обратиться к мистеру Старку, было просто невозможно. Если он не позировал перед фотокамерой, то тут же начинал орать на кого-то по сотовому, просил найти чей-то очередной телефонный номер или принести эспрессо.
По-моему, прошло еще часов пять. У меня уже стреляло в ногах, а мышцы рта свело от бесконечных улыбок.
– Всем спасибо! На сегодня все, – наконец-то объявил Рауль.
– Слава тебе господи, – пробормотал мистер Старк и стал расстегивать запонки. Я сидела на столе прямо перед ним.
– Мистер Старк, можно вас на минуточку?
Презрительно посмотрев на меня, он отрезал:
– Нельзя.
И все! Вот так легко и просто! Можете себе представить? Но со мной такие номера не проходят, я, знаете ли, не зря добралась до сорок пятого уровня в «Джорниквесте». Так что мистеру Старку от меня так просто не отделаться. И плевать я хотела на то, что он владелец миллиардной корпорации и по совместительству – нелегальной клиники по пересадке мозгов.
– Я хочу поговорить о Никки, – прошептала я, чтобы не услышали работавшие в кабинете молодые люди. Они сматывали провода и убирали черный занавес с окон.
Роберт Старк посмотрел на меня в упор. У него были карие глаза с маленькими бордовыми крапинками. Впрочем, вполне возможно, такой эффект давали окружавшие нас софиты, которые по очереди отключали осветители.
– Поймите правильно, – быстро продолжила я. – Огромное спасибо доктору Холкомбу за его труд. Я ни в коем случае не отказываюсь от выполнения своих обязательств по контракту. Но ведь друзья и семья Никки имеют право знать правду. Вы лишили их даже возможности оплакивать ее. Ведь некоторые до сих пор думают, что Никки восстанавливалась после передозировки наркотиков. Где же справедливость? Я уверена, что они все поймут. Нельзя просто так взять и заменить одного человека другим. Так не делается. Я понимаю, что Никки работала всего лишь моделью. Тем не менее она была личностью, и у нее имелись родные и близкие. Кроме того, не знаю, в курсе ли вы, что кто-то шпионит за ее компьютером...
– Джессика! – закричал мистер Старк, и я вздрогнула от неожиданности.
К нему подбежала одна из девушек в модных очках.
– Да, сэр?
– Где мое пальто? Я просил заказать столик в ресторане. Заказали?
– Да, сэр, – рапортовала Джессика, следуя за своим боссом. – Машина ждет внизу, сэр.
До меня наконец-то дошло: Роберт Старк уходил от меня, так ничего и не ответив. Как будто я к нему вообще не обращалась! Как будто я пустое место! Очередная пустоголовая модель!
– Мистер Старк! – воскликнула я.
Однако он вышел из кабинета, даже не обернувшись в мою сторону. Невероятно! Я так надеялась, что мистер Старк выслушает меня (хотя бы ради Никки), а он и слушать ничего не стал. Мистер Старк уделил мне столько же внимания, сколько заслуживает муха на стене. Или девушка.
– Даже не пытайся, – раздался глубокий голос откуда-то сзади.
Я обернулась. Брендон смотрел вслед отцу, мягко говоря, не очень-то дружелюбно.
– Он не общается с юными дарованиями.
Я непонимающе воззрилась на него:
– Дарованиями? Ты кого имеешь в виду?
– И со мной та же ерунда, – добавил Брендон с горечью в голосе. – У него никогда нет времени.
– Он ведь твой отец. – Я не верила своим ушам. – Как это у него нет времени для собственного сына?
Брендон странно на меня посмотрел.
– Видно, здорово ты головой-то приложилась, – произнес он и, прежде чем я успела сказать хоть слово, вышел из кабинета.
По пути в отгороженную для переодевания зону я столкнулась с Ребеккой и Келли.
– Ну, дорогая, ты была неподражаема! – воскликнула Ребекка.
– Да чего уж там, – ответила я. Шея жутко болела. Сказывалось то, что по прихоти Рауля я выгибала ее под неимоверным углом. – Теперь мистер Старк меня возненавидел.
– Все-таки разозлилась, – заметила Ребекка, пожав плечами. – Ты ударилась головой. Причем выглядишь на все сто, несмотря на сотрясение. А Боб Старк, по-моему, ненавидит всех и каждого. Кстати, тебе звонят.
Она держала в руке телефон, который дала мне мама. На экране высветился мой домашний номер. Наверняка мама хотела напомнить про обед. Я не стала брать трубку, и звонок автоматически перевелся на голосовую почту.
– Не сейчас. – У меня просто не было сил выслушивать маму или отвечать на ее вопросы.
– Короче, – подытожила Ребекка, – мы с Келли приглашаем тебя на ужин, чтобы отпраздновать контракт со «Спортс иллюстрейтед». Заказали столик в твоем любимом японском ресторане. Устроим девичник, если только Брендон не захочет к нам присоединиться.
Я обернулась на Брендона, который уже приближался к лифтам.
– Кажется, у него другие планы. Честно говоря, я и сама жутко устала. Сейчас, наверное, поеду домой и завалюсь спать. Я ведь только утром выписалась из больницы, а завтра у меня школа.
– Не волнуйся, – с улыбкой успокоила Ребекка. – Сходим как-нибудь в другой раз. Может, завтра, после съемок для «Элль»?
– Как завтра? – оторопело спросила я. – Завтра тоже съемки?
– Дорогая, у тебя вся неделя под завязку, – сообщила Келли, раздраженно всовывая мне в руки Козабеллу. – Тебя рвут на части, так что, как говорится, куй железо, пока горячо. Может, передумаешь по поводу школы? Твоя учеба, прямо скажем, сейчас совсем некстати.
– Нет, – ответила я. – Я хочу ходить в школу. – Мне действительно хотелось. Как еще, спрашивается, проверить, верен ли нашей дружбе Кристофер? Ну и поучиться заодно.
Келли покачала головой.
– Ох уж эта твоя затея со школой... – проворчала она. И тут же рявкнула в микрофон гарнитуры: – Нет! Я уже сто раз говорила! Она сможет только после трех! Неужели так сложно понять?
– А по-моему, идея с учебой просто замечательная, – поддержала меня Ребекка. – Между прочим, Кристи Терлингтон в итоге поступила в Нью-Йоркский университет на курс религиоведения и восточной философии. Чем ты хуже нее? Судя по искренним надеждам Кристи на успех своего «Фэшн кафе», она явно не семи пядей во лбу.
– Ну да, – неуверенно ответила я, понятия не имея, о чем речь. – Я, наверное, пойду.
– Конечно, – ласково сказала Ребекка. – Девочки! Никки торопится! – крикнула она костюмершам.
Через несколько секунд, словно по волшебству, воздушное платье и босоножки на шпильках исчезли, и я оказалась в своей прежней одежде. Как во сне, я села в лимузин, который повез меня домой. На этот раз я ехала в полном одиночестве, если не считать Козабеллу. Перед отъездом Ребекка кое-что мне вручила.
– Вот, хотела тебе отдать. – Она передала мне увесистую кожаную сумку «Прада» цвета бронзы. Лямка больно врезалась в плечо.
– Что это? – полюбопытствовала я.
– Твоя сумка, – засмеялась Ребекка, – которую ты выронила в тот день. Ты без нее как без рук: там и сотовый, и коммуникатор, и все твои кредитки. Так что больше не теряй, дорогая!
Сидя в лимузине, я вывалила содержимое сумки на колени. Моему удивлению не было границ. Одно дело подозревать, совсем другое – знать наверняка. Я богата! У Никки Ховард оказалась платиновая карта «Америкэн экспресс», две золотых «Визы», золотая «Мастеркард», платиновая карта банка «Чейз Манхэттен» специально для банкоматов и куча наличных денег (четыреста двадцать семь долларов). Кроме того, я обнаружила чековую книжку, судя по которой у нее на счету имелось целых триста шесть тысяч шестьсот тридцать два доллара и одиннадцать центов. Причем, скорее всего, имелись еще и вложения. Я нашла изрядно потрепанную визитку некоего Соломона Смита Барни, консультанта по инвестициям. Черт, у меня куча бабок! Маловато, конечно, чтобы выкупиться из рабства у Старка. Зато в случае необходимости можно помочь родителям. Потрясающе!
Первым делом (восхитившись тем, как аккуратно Никки вела свою чековую книжку) я проверила ее сотовый. Увы, как и тот, что мне дала мама, это был фирменный старковский телефон. Коммуникатор – тоже. В обоих сел аккумулятор; ни сотовый, ни коммуникатор включить не удалось. Впрочем, я все равно не смогла бы определить, насколько безопасно ими пользоваться. Наверное, такое под силу только Командиру. Честно говоря, я догадывалась, что там та же история, что и с компьютером. Можете считать меня параноиком. Нелегко, знаете ли, однажды обнаружить, что находишься в чужом теле.
Еще у Никки оказалась куча разной косметики и полупустых упаковок из-под желудочных таблеток. Мысль о том, что я владею солидным капиталом, все-таки грела душу. Я собиралась заказать на дом какой-нибудь еды, благо мне теперь было чем платить. Причем после сегодняшней съемки я чувствовала, что заслужила право тратить деньги Никки. Итак, я мечтала поесть, раздеться, не спеша принять горячую ванну, может быть, посмотреть телевизор и отправиться спать.
Через пять минут, добравшись до пентхауса, я обнаружила, что моим мечтам о спокойном ужине и горячей ванне не суждено сбыться. Дома меня ждал сюрприз: не успела я войти, как десятки людей, среди которых я узнала Лулу и Брендона, радостно закричали: «Добро пожаловать домой, Никки!» В воздух полетели ленточки серпантина, захлопали пробки от шампанского. Меня постоянно обнимали, причем особенно усердствовал не кто иной, как Джастин Бэй.