Как кулаки и попы боролись с колхозом

Как зародился колхоз

Осенью этого года в избе-читальне на добровольно вносимые средства был поставлен громкоговоритель. К нему потянулись и старики. Иногда было тесно как в бочке. Тогда же кружок организовал в читальне сельскохозяйственные курсы.

Решили учиться два вечера в неделю до самой весенней кампании. Для преподавания был привлечен участковый агроном и учитель открывшейся в Рогачеве школы девятилетки. В намеченный срок успели ознакомиться с агрономией, политграмотой, естествознанием и экономикой сельского хозяйства.

Кроме того в Ивановском теперь появилась новая организация — ивановская ячейка ВКП(б). Она-то и руководила всей работой в избе-читальне.

За зиму все внимание старались обратить в первую очередь на правильную машинизацию села. В машинное товарищество вступали новые члены, число их приближалось к полсотне. На одном из собраний было постановлено купить в первую очередь трактор с прицепными орудиями. Бедняки особенно настаивали на тракторе. Вместо трактора некоторые предлагали купить полусложную молотилку, веялку, жнейку, косилку, клеверную веялку, на что безлошадники заявили.

— Эти машины нам не помогут. У нас пустыри еще в поле не перевелись. Пахать не на чем, а не то что жнейки с косилкой возить.

Посланные в Москву за трактором привезли неприятную новость: трактор опять не дают. Не дают теперь потому, что считают невыгодным отпускать для работы на единоличных крестьянских полосках. Но обещали отпустить, если будет организована совместная общественная обработка земли. Такое известие изменило в корне план машинного товарищества.

Весной 1928 года в Ивановском намечено было провести внутриселенное землеустройство при помощи землемера. Нарезанное молодежью четырехполье уже не удовлетворяло ивановцев, хотелось завести более выгодный севооборот. Многие еще до этого уговаривали вместо машинного товарищества, организовать товарищество по общественной обработке, с отводом земли к одному месту. Теперь, при отказе в тракторе эта часть решительно заговорила о колхозе. Предлагали переименовать машинное товарищество в товарищество по общественной обработке, иначе некоторые грозили выходом из машинного товарищества. Другие, наоборот, не соглашались войти в колхоз и тоже собирались уходить из товарищества, если его переименуют в колхоз.

Эти дни для кулаков и попа были счастливыми и радостными. Но вскоре радость кулаков и попа сменилась печалью. Машинное товарищество осталось как было, и кроме него организовалось новое товарищество по общественной обработке земли в 20 хозяйств. Сделали так вот почему.

Членами правления машинного товарищества и его главными организаторами были как раз те лица, которые стремились к организации колхоза. Вместе с тем они старались вовлечь все село хотя бы и в такое простейшее объединение, как машинное товарищество. Между тем они видели, что полный отход их в обособленный колхоз расстроит машинное товарищество и оттянет опять полную машинизацию села. Поэтому и решили: организуя колхоз в 20 хозяйств, из числа членов машинного товарищества не выходить. Все машины, закупленные в машинное товарищество, должны будут за установленную плату обслуживать колхоз. Колхоз будет заводить лишь такие машины, каких не будет в товариществе. На этом решении согласились обе стороны. А в колхоз записались еще 5 хозяйств. Главной заботой теперь было — выведение на правильную дорогу зародившегося колхоза.

Когда в селе стало достоверно известно о зародившемся новом колхозе, все силы врагов направились на его разложение, на уничтожение в самом еще зародыше. И какую только грязную нечисть не распускали по селу и между отдельными членами колхоза. Главными заправилами против колхоза были все те же старые лица: помощник церковного старосты Дубов, председатель церковного совета и члены его — Смирнов Михаил и Егор, Андриановы Григорий и Дмитрий. Все вместе и каждый в отдельности, они то и дело толкались к попу, где и получали, вероятно, главные наставления. Под влиянием их агитации число членов колхоза то возрастало, то несколько падало. В один день или ночь настроение некоторых из них перевертывалось довольно круто. С вечера спокойно обсуждали намеченный план колхоза, а утром приходили с отказом.

К весне, когда от слов следовало приступать к делу и приниматься за полевые работы, группа колхозников состояла из 18 крестьянских хозяйств, с количеством едоков в 108 человек. Не было пока твердого согласия в том, какой порядок работы и внутренней жизни следует установить в колхозе, на какой перейти устав и какое имущество членов будет обобществляться в первую очередь. А каково в общем было имущество членов, можно судить по тому, что в 18 хозяйствах лошадей было только 9, коров — 16. Да и этот скот, особенно лошади, почти не имели никакой ценности, и все-таки обобществление даже и такого скота вызывало большие споры, недоумения и разногласия.

Направление коллективного хозяйства намечено было вести с молочным и садово-огородным уклоном; только такое хозяйство по местным условиям сбыта и наличия земли могло дать наибольшие выгоды. С этим все соглашались бесспорно, а потому на собраниях и предлагалось — особенно вошедшим в колхоз партийцам — перейти сразу на артельный устав. По такому уставу следовало сразу же оценить лошадей, коров и весь сельскохозяйственный инвентарь и считать все это общим достоянием колхоза. Но тут-то и начиналась зацепка. Как только дошли до такого вопроса, проснулось и поперло наружу чувство крестьянина-собственника, и даже на бедняков это проклятое чувство наводило непонятный трепет и страх.

— Не выйдет так-то. Никак не выйдет, — раздавались сомнительные возгласы. Да как же это такое — сразу и все общее. У меня лошадь, коровы нет; есть корова — лошади нет, у других одни дровни или колеса остались — нет ни лошади, ни коровы.

— А вот поэтому мы и организуем сельскохозяйственную артель, — говорили передовые организаторы. — Ты имеешь корову, а вывозишь навоз от нее, пашешь, заготовляешь корма на чужой лошади. Он имеет лошадь — телега отказалась служить. Этот имеет телегу — лошадь от голода подохла. Вот из такого заколдованного круга мы только и сможем выйти в колхозе, в котором будут общими для всех и земля, и скот, и сельскохозяйственный инвентарь.

Необходимо заметить, что у некоторых из организаторов колхоза, партийцев, были не плохие хозяйства. Так, у партийца Фролова была хорошая лошадь, корова, подростки и мелкий скот. Изба новая, с новым двором. Телега, сбруя, плуг и прочее — все это было у Фролова в порядке. Но несмотря на это, Фролов настаивал на обобществлении всего скота и инвентаря, убедительно указывая на то, как невыгодно хозяйствовать в одиночку даже такому крестьянину.

— Безлошадник мечтает о лошади, — говорил он, — а я имею хорошую лошадь, да пользы мало. Мы все теперь осознали, что наша лошадь много меньше работает для нас, чем мы в семье на нее. Безлошаднику плохо — это бесспорно, но при нашем малоземелье и от лошади только убытки.

Так искренно высказывали свои сомнения некоторые из членов.

— Ну, все это и будет твое, — отвечали организаторы. — Твое и мое, а в общем и все наше. Мы для того и сходимся в единую семью, чтобы это твое и мое, наше общественное достояние через наш общий разумно организованный труд приумножилось в несколько раз.

— Я имею корову — не хуже, чем у других, — говорил Фролов, — и конечно без коровы крестьянской семье тяжело. Но как займешься подсчетом, — и от коровы убытки. Корова на дворе, а вода на столе — говорит пословица, и эту пословицу вы услышите в каждом единоличном хозяйстве. А подумаешь — и стыдно становится: корову имеешь, а детишки полгода совсем без молока. По две коровы имеют и тоже без молока… Ну, ты вот хвастаешь, что у тебя отелилась корова, а не сам ли ты говорил, что она так у тебя с новотелу доит, что и теленку нехватает.

— Это верно. Но выйдет на волю, оправится и будет молоко. Сколько надоит — все наше. А в артелях-то по порциям ишь дают. Небось и у нас так же будет.

— В артели у нас будет так, как пожелают сами хозяева. А хозяева — все мы. В первую очередь мы должны добиться такого порядка, чтобы молоко в артели имелось круглый год. Особенно оно должно быть зимой, когда оно имеет наибольшую ценность. Члены артели несомненно должны иметь возможность получать молоко круглый год, особенно для детей. Как мы будем получать молоко и сколько, за деньги или бесплатно и по какой порции, все это будет зависеть от нас самих, а главное от степени нашего общего достояния и богатства. Чем скорее поднимем хозяйство, тем скорее все будем одеты и сыты.

— Ну, а все-таки порции будут?

— Ну, хотя бы и порции, а чем это страшно. Представим, что на первое время ты будешь на семью свою получать молока ежедневно только 3 бутылки. Для семьи твоей этого мало, но в год это и сравняется все же с тем, сколько ты получаешь от своей коровы теперь. А у некоторых коровы и того в год не дают.

— Ну, а если наши коровы и в артели не дадут больше молока?

— Ну, если бы в артели так было, не надо ее и строить. В том-то и дело, что в артели этого не может быть. Мы потому и организуем артель, чтобы общим трудом добиться такого порядка и лучшей жизни, чего никак не добьешься в единоличном хозяйстве. Вместе мы произведем лучшую обработку земли, увеличим урожайность, наладим добычу клевера, корнеплодов, научимся ухаживать за скотом и правильно использовать добывание корма. Все это и увеличит удои коров в несколько раз.

Не одно, а несколько собраний и бесед прошло в таких разговорах и разъяснениях. Бывали на собраниях и агроном, представители из уезда и вика. До мельчайших подробностей объясняли и взвешивали, что такое коммуна, сельскохозяйственная артель и товарищество по общественной обработке земли и почему наибольшие выгоды получаются для крестьян в таких коллективных хозяйствах, в которых обобществляется все: скот, инвентарь и даже жилище, пища. И все-таки эти беседы и разговоры ни к чему не привели. Одним вечером соглашались на артельный устав, на другой день опять на попятную. Слышались охи и вздохи.

— Ой, не выйдет, ребята… Ой, прошибемся… Давайте пожалуйста, как попроще и подоступнее для нашего брата… Ведь темны еще мы. Какая сознательность в нас…

— Верно, товарищи, давайте-ка сначала общественную запашку организуем. Нравится мне эта общественная запашка, а глубже итти — боюсь утонешь. А ведь я решил кончать с одиночным хозяйством-то, да только не сразу. В самом деле, ну его к чорту — это хозяйство. Лошадь и корову имею, а ну его к чорту! Так опротивело, что руки ни к чему не лежат. Сорвались с петель у сарая ворота, и навесить снова не хочется. Ну вас, думаю, к чорту. Сколько тут ни подвешивай, ни подколачивай — все одно: то тут отвалится, то там оторвется. И вот теперь как на распутьи — ни туда, ни сюда. Давайте общественную запашку.

И чем ближе к весне, тем яснее становилось, что с артельным уставом дело не выйдет.

Большинство твердило одно:

— Общественная запашка. Попробуем, понравится общественная запашка — двинемся дальше. Уверять нельзя, а может быть и до коммуны дойдем.

Пришлось, скрепя сердце, согласиться с мнением большинства.

Вскоре в селе Ивановском разлетелись сразу три новости: в машинное товарищество привезли трактор. 23 хозяйства подписали и зарегистрировали устав на товарищество по общественной обработке земли. Приехал землемер для проведения внутриселенного землеустройства. Эти новости одних волновали от радости, другие захлебывались от злости. Враги машинизации села и нового колхоза от злости лишились сна, сбивались с ног, бегая по селу со своими советами.