Как птички-свиристели

8

— Томас?

На другом конце провода не говорили, а хрипло шептали.

— Да, слушаю.

— Пол Нэйджел. У меня инфекция. И кое-какие новости. — Судя по его тону, можно было решить, что звонит он со смертного одра. — Хэйли обнаружили.

«Так я и знал», — подумал Том, а вслух спросил:

— Она жива?

— Нет.

— Ох…

— Мерзкие подонки. Бросили тело в ручей около озера Мозес. Оно по другую сторону гор. Останки принесло течением только сегодня.

— Вы сказали: бросили, они?

— Мужчина и женщина, если их можно так называть — я бы, например, не стал. Им от двадцати до тридцати лет. Белые. Нам известен номер машины и, по описаниям свидетелей, внешность преступников. Люди посчитали их родителями девочки. Вероятно, они действительно кем-то доводятся Хэйли, сейчас это выясняется. В Айдахо у нее вроде есть дядя. Над девочкой… надругались.

— Как мне жаль.

— О чем тут жалеть? — Шепот зазвучал гневно и нетерпеливо. — Вы свободны и избавлены от подозрений. Ах да, у вас даже имеется чертово алиби, хоть вам и ненужное, да и мне оно также ни к чему.

— Не понимаю вас…

— Первое января, девять ноль-ноль! Хэйли находилась в Эленсберге, установлено абсолютно точно. Она была жива, пропади все пропадом! А вы где находились, Томас?

— Я не…

— Ну да, да, конечно. Простите, забыл. Вы здесь были, в этом самом кабинете, разговаривали со мной.

— Так, значит, если…

— Да, верно. Все оказались, черт подери, не в том месте, потеряли только треклятое время. Такие вещи случаются. Отец девочки и словом не обмолвился, что у него есть брат, а никому в голову не пришло его спросить. Нет, нам понадобилось зациклиться на чудаковатых курильщиках, страдающих амнезией. Я тут не шутки шучу, Томас. Ребенок оставался в живых как минимум пять дней после похищения, и от одной этой мысли меня пробирает до самых костей.

Том хотел сказать: он понимает, он знает, в гибели Хэйли есть доля его вины. Только в этой беседе Тому предназначалось амплуа Дурака, и Нэйджел позволял ему говорить исключительно глупости.

— В общем, я понимаю, каково вам.

— Ни черта вы не понимаете, Томас. — Сиплый голос Нэйджела напоминал шуршание сухих листьев на осеннем ветру. — Даже ни вот столечка не догадываетесь, каково мне.

Он положил трубку с мучительным всхлипом — так показалось Тому.

После звонка детектива настроение не поднялось и облегчения не наступило. Том чувствовал: его пробирает до самых костей. Он тупо смотрел в окно кабинета, на частые черные ветви падуба с гроздьями ягод. Том будто раздвоился. Увидел свое второе «я», тянущееся за карандашом и бумагой, составляющее список необходимых покупок для маленькой уродинки — собаки Финна, спавшей тут же в коробочке. Этот другой Том написал: «Клетка (домик)». Потом — «ошейник + поводок». Потом — «брелок для дрессировки?». И «резиновые кости».

Том наблюдал за двойником и угрюмо завидовал его бездушному механическому спокойствию.

— …в этом мире, кроме смерти и налогов, — заключил мистер Дон. Он сидел за столом с вращающейся крышкой, и бумаги постоянно падали с нее белыми хлопьями снега. — Знаешь, кто это сказал, еще до меня? Бенджамин Франклин. Шутник был тот еще. Надо тебе как-нибудь почитать его.

— Да, может, почитаю, мистер Дон.

— Ты его портрет наверняка видел на стодолларовой бумажке.

Чик пришел договариваться насчет мексиканцев. Китаец не особенно надеялся на успех, однако приготовился выложить тысячу долларов за всю бригаду. С первых же минут мистер Дон принялся жаловаться на декларацию о доходах. Хороший знак, по-видимому.

Мистер Дон все брюзжал, сидя спиной к Чику, и царапал на бумаге, царапал, царапал, заставляя китайца ждать. Наконец повернулся вместе со стулом.

— Ну и чем же я тебе могу помочь, приятель?

Чик изложил свои условия. На черепашьей физиономии мистера Дона, мясистой и загорелой, не отразилось ровно ничего; он разглядывал пятнышко на потолке прямо над головой Чика.

— Все, что я могу платить, мистер Дон.

Дон перевел взгляд на собеседника.

— Не хочется мне с тебя деньги брать. Я придумал кое-что получше. — Он бросил сигару в сторону Чика, особо не целясь, и китайцу пришлось присесть и поднять ее с пола. — Мою паровую баржу знаешь?

— Конечно, да.

Это серое судно, находящееся на самом краю дока и похожее на плавучий завод. Его надпалубные сооружения размером с дом того американца, а переходов и мостиков там видимо-невидимо.

Чика баржа давно восхищала своим серьезным и важным видом, хотя китаец не мог себе представить, на что человеку может понадобиться такая громадина. Он спрашивал у Ласаро, и ответ мексиканца — «чтоб пар делать» — лишь добавил судну таинственности, а значит — притягательности.

— Грустная история случилась. Заплатил я на аукционе тридцать пять штук баксов за эту хрень. У военно-морского флота выкупил. Планы строил большие. За границу собирался перепродать. Новенькая паровая баржа таких размеров стоит где-то миллион пять тысяч или миллион шесть. Всех, кто судами занимается, прощупал, штуку баксов на объявления извел. И как думаешь, чем дело кончилось? Никто брать не захотел. А я вот теперь о покупке жалею.

Мистер Дон постучал сигарой по старой латунной плевательнице, служившей ему пепельницей.

— Понимаешь, вот я и подумал, если мы с тобой станем партнерами, я б мог сократить свои убытки. На рынке отходов — швах, но можно еще сбыть цветные металлы. Десять штук выручить за латунь, за медь — и того больше, да прибавь сюда свинцовый балласт. В общей сложности тридцать пять тысяч. Все это добро с баржи выдаиваем, а саму чертову махину потом продаем. Это, может быть, еще двенадцать. Въезжаешь в расчеты?

Въезжать-то Чик въезжал, однако сами расчеты не произвели на него впечатления.

— Проблема в одном. Чтобы просто добраться до самих металлов, а потом их узаконить, надо убрать всю проводку — и ее тоже можно потом продать. А еще асбест. Там, на барже, асбеста до хрена и больше. Одна обшивка парового котла чего стоит. Три полных грузовика этого дерьма наберется, а то и поболе, — я имею в виду, не пикапов, а самых больших фургонов на колесах, какие только можно арендовать. Придется найти какое-нибудь глухое место, скажем, на севере Каскадных гор, в Национальном парке, или у озера Росс. Если осторожность не соблюдать, живо за решетку загремишь. А страсть как неохота.

Чик почувствовал себя оскорбленным. Получалось не сотрудничество, а те же 12 долларов в час или даже меньше, какими бы там цифрами мистер Дон зубы не заговаривал. Чик повертел в пальцах незажженную сигару, изучая пятнышко на потолке над головой мистера Дона, и ответил:

— Я не совсем согласен.

— Я тебе еще гвоздь программы не выдал.

— Гвоздь программы?

— Ага. Владельцем баржи станешь ты. Вот тебе и гарантия. Не могу же я продавать то, что не мое, это противозаконно.

— Не пойму.

— Дело вот в чем. Допустим, мы становимся партнерами, и каждый из нас получает в итоге около двадцати трех штук, правильно? Для тебя сумма подходящая, для меня не очень. От таких делишек мне самому себя жалко становится каждый раз, когда вижу в зеркале свою малопривлекательную физию. Помнишь ведь, я уж выложил тридцать четыре за эту посудину. Да еще где-то с год она там болтается на якоре, а я оплачивай аренду территории в сто пятьдесят футов. Убытки не мешало бы возместить. Если я тебе сейчас продам баржу, удастся списать со счетов разницу между тем, что ты заплатишь, и тем, что я заплатил, и плюс к тому — расходы на аренду.

— Мне не нужен паровая баржа, мистер Дон.

— Я еще цену тебе не назвал.

— И какая цена?

— Сто баксов. Одна бумажка с Беном Франклином.

— Для чего вы это хотеть?

— Ради личной выгоды, приятель. Ты приобретаешь право владеть судном — я зарабатываю шестьдесят восемь тысяч, в два раза больше, чем отдал. Я сохраняю право владения за собой — зарабатываю всего двадцать три. В общем, если купишь баржу, принесешь мне навар в сорок пять тысяч долларов.

— Вроде как беспроигрышный вариант.

— Верно. Ты в выигрыше, и я в выигрыше. Латунь, медь, свинец, баржа — я все выкупаю у тебя за полцены. Тебе и покупателя подыскивать не надо, вот он я, здесь сижу. Ты нанимаешь мексиканцев на сколько надо: на три недели, на месяц — со следующего понедельника. Но сначала пусть закончат работать на меня. Потом можешь сам заботиться об их медицинских страховках и налогах на социальное обеспечение.

Чик хихикнул.

— Истинная цена, которую ты заплатишь за баржу, — вроде как скидка при оплате съемной квартиры, если ты ее держишь в порядке. Однако Внутренняя налоговая служба о подобных скидках слыхом не слыхивала.

Еще совсем недавно, подумал Чик, его бы сбила с толку логика полученного предложения, однако теперь он все четко понимал. Похоже на валютный рынок, суть которого мистер Киу из банка ему разъяснил: японская иена падает, японцы плачут, а ты смеешься, ведь ты скупаешь их денежки по дешевке благодаря взлетевшему швейцарскому франку. Убыток работает на прибыль. Потеряй деньги, и ты заработаешь. Веем крупным американским компаниям о том известно: их вес на рынке измеряется размером убытков, и чем больше убытки, тем богаче становится фирма. Даже собачонка за пятнадцать долларов вписывается в эту схему. Мистер Дон хочет продать ему судно, чтобы заработать больше денег, и по той же самой причине Чик купил мальчугану щенка. Точно мистер Дон говорит — беспроигрышный вариант!

— Как я покупать ее у вас?

— Ну, для начала даешь мне стодолларовую бумажку. Или даже лучше, я тебе ее одалживаю. Затем мы составляем договор купли-продажи. Идем в банк рядом с Рыбным хозяйством и заверяем договор. И — есть! — ты приобрел право владения.

Ближе к вечеру Том повез Финна с Душечкой в зоомагазин, и мальчик купался в лучах славы, которую приносил ему беспокойно елозивший на руках щенок. Косматая шерсть и, мягко говоря, необычный экстерьер почему-то лишь добавляли собачонке популярности. Женщина, приблизительно возраста Бет, остановила Финна и спросила, кто там у него, «собачка-мальчик или собачка-девочка», а две девушки на кассе, оживленно воркуя, накормили Душечку разноцветными сахарными косточками. Щенок цапнул лакомство будто тасманийский дьявол — Том видел в «Планете животных», как хищное сумчатое набрасывается на тушу мертвой овцы.

Они уехали из магазина, увозя в багажнике накупленные на 160 долларов собачьи принадлежности первой необходимости, а также книгу «Собака в вашей жизни». По дороге Финн предпринял героическую попытку почитать ее вслух.

— Щенок — в — доме — это — час… Не разберу.

— Скажи по буквам.

— А, м, е, р, и, к, а, н, с, к, о, й…

— Американской.

— Это час Американской Мачты.

— Мечты?

— Ага, щенок в доме — это часть Американской Мечты!

— Молодчина, Финик.

Пока мальчик и собака шумно возились на кухне, Том поднялся наверх к компьютеру. Буквально несколько минут назад пришло письмо от Бет:

Том, со страхом ждавший одинокого вечера, заполненного угрызениями совести, ответил, что будет рад оставить Финна на несколько дней, и пусть Бет не волнуется. Он собирался зайти на сайт «Таймс» и тут услышал донесшийся снизу крик Финна.

— Ой, нет, нет! Ай, Душечка! Плохая собачка! Плохая! Папа!

В гостиной щенок, рыча, расположился в гнездовье из рваной бумаги.

— Что случилось?

— Просто я в туалете был… — Финн поднял собачку и прижал ее к груди, испуганно глядя на отца. — Это очень-очень плохо, да?

— Нет, Финик, нет.

По лицу сына Том понял: ребенок страшился чуть ли не умерщвления своей любимицы за то, что она сотворила с произведением миссис Троллоп «Домашние нравы американцев». Том поднял изжеванный клочок:

«Идея книги все равно ни к черту, — подумал Том. — Фанни Троллоп — чепуха». Он рассмеялся.

— Это собака — литературный критик. И собака-патриот, Финн. А куда ты, кстати, убрал ее еду?

— У, друг! — Плечи Ласаро, обычно понуро опущенные, теперь тряслись от смеха. — Знаешь, как он звать тебя? Онассис. — Смуглое рябое лицо мексиканца никогда еще не было столь оживленным.

— Смешной тип. — Чик резко и смачно сплюнул на асфальт.

— Он заставить тебя купить дерьмовый посудина.

Оба посмотрели за верфь, на паровую баржу, темный силуэт которой заслонял все прочие суда.

— Он не «заставить». Мы с ним заключать сделка. Ему выгодно, мне выгодно.

— Он выгодно, друг. Он всегда выгодно.

— Не знать ты ни хрена. У меня право владения.

— Ему выгодно с налоги, у тебя только с проблема и выгодно. — Ласаро чуть снова не расхохотался.

— Что имеешь в виду?

— Он по уши в дерьме — экологи, береговая охрана, да еще городские власти. Дамочка писать письмо, говорить, баржа ей вид поганить. Дон сказать на той неделе — собираться вытащить свою посудину на буксире в море, далеко, очень далеко и потопить ее. Только бояться — береговая охрана заметить.

— Тогда распрощаться он с хороший цветной металл, — презрительно ответил Чик. — Есть латунь. Есть медь. Есть свинец. Плюс баржа сам. Следи за расчет!

— Только проблемы и есть, друг.

— Бизнес есть.

— Экологи приходить, смотреть. Береговая охрана, и из город тоже. Надувать он тебя ради свой выгода.

Чик недоверчиво хмурился. Потом вроде поверил — и снова разуверился. Его бесила глупая ухмыляющаяся физиономия Ласаро. Китаец прикрыл веки и с усилием растянул губы в улыбке.

— Может, он так считать.

— Говорить я тебе, друг, конец месяц, Дон требовать плата за швартовку, минимум тысяча доллар. Ты не платить, он приказать — вышвырнуть этот козел с моего судна! Ты владеть! Делать надо что-то! Как ты уметь крутиться? Он нагреть тебя!

— Дон так говорить?

Том совершил вылазку в университет — настоящий полет на малой высоте, когда ты засечен неприятельским радаром. На фоне горы Рейнир кампус, залитый лучами февральского солнца, смотрелся не по сезону мило. Том шел быстро, опустив голову. Он — движущаяся мишень.

Огонь зенитной артиллерии настиг его в Пейделфорд-холле, при входе в лифт. Расс Ван Стрэнд тоже ехал наверх. Доцент отыскал чрезвычайно интересную царапинку на лакированной деревянной панели и подвергал ее всестороннему семиотическому анализу. Небольшой ярко-фиолетовый рюкзак Ван Стрэнда, туго набитый не то книгами, не то продуктами, выглядел новехоньким. Двери лифта задвинулись, и доцент пробормотал:

— Рад снова тебя видеть.

Не найдя подходящего ответа, Том спросил:

— На прогулку собрался?

— Нет, а что?

— Ну, так упаковался.

На третьем этаже Ван Стрэнд пулей вылетел из лифта, словно борзая, несущаяся за электрическим зайцем. Он свернул направо, Том налево. Унылый пустой кабинет, чисто вымытый за время отсутствия своего владельца, вызвал в памяти неприятное воспоминание о мрачноватом рабочем месте Пола Нэйджела в департаменте шерифа округа Кинг. Том написал на листе бумаги график приемных часов и кнопками прикрепил его к доске объявлений за дверью, а рядом с графиком поместил небольшую приписку, гласившую: «Начало занятий по расписанию с 03.02.00». Затем оповестил по электронной почте одиннадцать своих студентов, будущих магистров искусств, посещающих семинары по литературе. Потом снял с полки «Сестру Керри» и делал вид, что читает Драйзера, пока собирался с духом перед тем, как пересечь коридор и зайти к Бернарду Голдблатту.

Если неприятности, приключившиеся с Томом, разбудили призраков из прошлого Бернарда, то теперь было ясно одно: заведующий кафедрой изо всех сил пытается их унять. Стоило ему увидеть в дверях Тома, и лицо Голдблатта стало встревоженным, а в глазах появилась мольба. Не успели они обменяться любезностями, а Бернард уже заговорил о «спорном вопросе» с «Ассоциацией» Рэя. Некоторое время назад Том высказал в электронном письме предложение, что университет мог бы в порядке благотворительности все же выполнить свои обязательства по отношению к писателю, явно имевшему поклонников в студенческой среде.

— Абсолютно невозможно. Абсолютно. — Бернард наградил Тома своей иронической оксфордской улыбкой. Косой луч солнца, освещавший кабинет с окнами на юг, играл на серебристых прядях парика. — Это же годовая зарплата классного специалиста по литературе средних веков! Я хочу сказать — вспомни, кто у нас сейчас преподает Чосера.

Том понятия не имел, кто сейчас преподает Чосера, и не собирался спрашивать.

— Учитывая обстоятельства, Дэвид наверняка согласится на меньшее… или мы могли бы пригласить его на один семестр преподавателем за те же самые деньги.

— Писатели-романисты прямо-таки наводняют университет.

Том прекрасно понимал Бернарда — вот оно, подтверждение словам заведующего кафедрой — здесь, повсюду. Кабинет Голдблатта был от пола до потолка забит томами в одинаковых переплетах: Остен, Бенн, Берни, Эджворт, Филдинг, Радклифф, Ричардсон, Смоллетт, Стерн… И точно так же кабинет наводняли поэты. Они, правда, занимали меньше места. Из-за представленной здесь коллекции доказательство значительности Скотт-Райса становилось делом весьма трудным. «Тристрам Шенди»[174] и «Хрустальный дворец»: сравните и сопоставьте.

— Я имею в виду, ты мог бы читать курс викторианской литературы, по крайней мере на младших курсах. Нет, я действительно выяснил все в отделе развития, и лучшее, что мы можем сделать, — это убедить Скотт-Райса принять наши искренние извинения и чек на тысячу долларов.

— С ужасом предвижу реакцию Дэвида.

— Отдел развития очень озабочен самой формой извинения и предпочел бы не извиняться вовсе. В любом случае придется еще проконсультироваться с юристами, прежде чем отправлять Скотт-Райсу какие-либо письма. И остается вопрос: как нам обосновать выдачу чека, если, конечно, он понадобится.

Отчаявшись достучаться до Бернарда-человека и затронуть таким образом его лучшие качества, проявляющиеся в критических ситуациях, Том понадеялся, что скорее достигнет успеха, воззвав к Бернарду — любителю собак. Почтительным тоном новичка, ищущего совета у признанного собаковода, Том поведал историю о щенке Финна. Уловка не подействовала вопреки ожиданиям.

— Кларисса скончалась. На следующей неделе будет год. Рак мочевого пузыря.

— Извините. Я не знал.

— Знали практически все. Я получил довольно много открыток с соболезнованиями.

Значит, так тому и быть. Уже у выхода Том сказал:

— Я хотел вас поблагодарить за…

— Ерунда, — отрезал Бернард, закрывая тему и освобождая Тома от дальнейших умственных усилий.

Дома ждало потрясение. Все утро Чик покрывал новое крыльцо и колонны серой грунтовкой, и дом теперь словно щерился на окружающих огромными, торчащими вперед зубищами, а фасад походил на лицо с выражением безумной — нет, даже маниакальной бодрости. Никакой темно-зеленой краске не стушевать этой чудовищной усмешки. Подрядчик будто бы придал дому сходство с самим собой.

Внутри щенок тоненько завывал в своей конурке, обвиняя хозяина в непростительном эгоизме и небрежности. Том выпустил собачонку, та немедленно сделала на ковре лужу. Он стал вытирать, а Душечка наблюдала за ним, и на ее нелепой мордочке читались печаль и недоверие. Этот взгляд был знаком Тому. Никогда ему не удавалось задобрить обладателя такого взгляда, а теперь, когда грустно и укоризненно смотрела собака, и подавно непонятно, с чего вообще начинать. Том продемонстрировал ей миску, наполненную сухим кормом, однако собачонка презрительно обнюхала еду и попятилась. Том достал поводок. Смутно припомнилось слово, которое произносят в подобных ситуациях:

— Гулять!

Тому показалось, он видит некоторое понимание в Душечкиных темно-коричневых глазах. Собака позволила пристегнуть поводок к ошейнику и с видом почти дружелюбным потрусила к двери.

На улице Тому хотелось рассмеяться над самим собой. С таким же успехом он мог бы везти на веревочке утенка на колесиках, с той лишь разницей, что у Душечки поминутно пропадало желание продолжать путь, и тогда слышалось царапанье когтей по бетонному покрытию, ибо Тому приходилось волочь упирающегося щенка волоком. «Душечка! — постоянно повторял хозяин вполголоса, — Душечка, нельзя!» На «Душечку» собака не реагировала, зато пару раз вопросительно задирала голову при слове «нельзя», будто именно это и была ее настоящая кличка.

Том замедлял шаг и глядел в небо, пока Душечка совала нос в трещины тротуара. Оттаскивал ее от валяющихся на земле собачьих экскрементов. Дорога до магазина приобретала грандиозные размеры Орегонской тропы, по мере того как Тома одолевал голод, а щенка — усталость. Супермаркет «У Кена» был уже в поле зрения, но, казалось, все отдалялся куда-то за горизонт. Последние четыре квартала Душечку пришлось нести на руках. Том привязал ее к автомату с мороженым рядом с магазином, и она повалилась наземь безжизненным коричневым комком.

Выйдя через несколько минут уже с покупками, Том наблюдал полнейшее перевоплощение. Душечка натягивала поводок, высунув язык, виляла хвостом и молотила по воздуху коротенькими передними лапками.

Женщина, сидевшая рядом на корточках, подняла голову.

— Ничего, если я ее поглажу? Как ее зовут?

— Ду-ушечка, — протянул Том, неосознанно подражая Финну.

— О, необычное имя! Двойное — Ду Шечка. Ду! Шечка!

Собачонка подпрыгивала на месте и так часто дышала, что Том опасался, как бы она ненароком не упала замертво от разрыва сердца.

— Это не моя, — поспешил уточнить Том, — это моего ребенка.

— Такая миленькая. У вас мальчик или девочка?

— Мальчик.

Женщина напомнила ему Бет — не теперешнюю Бет, а такую, какой она была до поступления в компанию Стива Литвинова. От этого сходства стало тревожно. Та же короткая черная кожаная куртка, стройные ноги, светлые волосы и прелестная асимметричная улыбка, когда один уголок рта приподнимается чуть выше другого. В принципе общего немного, но достаточно, чтобы привести Тома в замешательство.

— Постойте, а ведь я вас знаю…

Она внимательно разглядывала его. Интересно, сколько же сотых долей секунды ей понадобится на идентификацию личности?

— Вы — Том Дженвей.

— Да.

Женщина все улыбалась.

— Я слышала вас по Национальному радио. И книгу вашу читала… «Коридоры»?

— «Тоннели».

— Да, точно, «Тоннели».

Поразительно.

— Мне как-то муж подарил на Рождество. Я большая любительница Диккенса. Знаете, какое место мне больше всего понравилось? Где Квилп[175] начинает подъезжать к Бекки Шарп, а генерал Уильям Бут отправляет его в тюрьму. Животики надорвешь.

— А, наверное, вы как-то связаны с литературой, — сказал Том. — Вы преподаватель? Или над диссертацией работаете?

— Я? Нет, я работаю в сфере маркетинга.

Последнее больше всего понравилось Тому.

Возвращаясь домой по Шестой авеню, он посмотрел на собачонку другими глазами. Надо признать, в ней есть некоторое своеобразное и не сразу заметное очарование. Душечка, очевидно, приносит социальную выгоду и может помочь Тому вновь стать частью этой жизни, частью окружающего мира. Ну приспичило ей остановиться у вишни, обнюхивать всякую гадость и есть траву — что ж, Том полностью одобряет ее действия.

Они как раз проходили улицу Гарфилда, когда против них притормозил автомобиль и окошко рядом с передним сиденьем отъехало вниз.

— Эй, Том! Эй, Ду Шечка! — и машина умчалась.

Сегодняшняя встреча, слава богу, не возымеет последствий. У женщины есть муж, но даже если б и не было, тревожное сходство с Бет сразу и надежно поместило ее за пределы интересов Тома. Однако легкость и непринужденность их короткой беседы намекнула ему, дала украдкой взглянуть на некую жизнь, все еще скрытую от него. И как же приятно думать, что женщина никогда не узнает об истинном значении случайно сделанного ею подарка.

Бет заскочила буквально на несколько минут. Она выглядела совершенно разбитой, под глазами залегли фиолетовые тени бессонных ночей.

— Я совсем ненадолго, — сказала, входя, Бет.

Финн познакомил ее с Ду Шечкой.

— Ой, надо же! Прелесть какая!

У Тома Бет поинтересовалась:

— Ей прививки делали?

— Сомневаюсь.

— Надо отвести собаку к ветеринару. Завтра, например. Мало ли где твой китаец ее достал. У этого щенка может быть… да бог знает что! Чумка, глисты, блохи. А вдруг бешенство?

— Ну, она меня тяпнула пару раз, и, как видишь, я пока с пеной у рта не бегаю.

— Придется держать ее только здесь. У меня нельзя с животными — такое правило.

— К тебе на работу можно, в случае чего…

Бет нахмурилась.

— Я думала, ты собак не любишь.

— Ну а к этой вроде привыкаю потихоньку.

Повернувшись спиной к Финну, Бет прошептала:

— Щенок страшный на редкость.

— Ничего, со временем он начинает нравиться. Постепенно, не сразу.

— Тогда лучше пусть нравится тебе, чем мне. Ой, Финик, она бедокурит прямо на полу!

Финн уже умел мастерски управляться с пакетами из-под сандвичей, которые шли на собачий туалет, и теперь все убрал с гордостью настоящего владельца, собственника.

— Еще чуть-чуть — и было бы где надо, — объявил мальчик. — Мы почти приучили ее ходить в одно и то же место.

Теперь время перед сном вместо мистера Гадкера целиком принадлежало «Собаке в вашей жизни», а Душечка даже выполняла команду «сидеть!». По крайней мере так утверждал Финн.

— Как там Чикаго?

— Что? А, сущий кошмар. Открытие задерживается на три недели, Стив рвет и мечет. Что с акциями происходит, ты видел?

— Нет.

— Повсюду о них трубят. Вчера намечался полный обвал. Потом вроде обошлось. Финансовый директор шлет и шлет письма — мол, не паникуйте. Ну, от этого всеобщая истерия только усиливается. Слухи ползут сумасшедшие…

Тем не менее голос Бет звучал отрешенно, происходящее даже как будто забавляло ее. Том хотел было сказать о 1720 годе и крахе «Компании Южных морей», но вспомнил свое последнее несвоевременное упоминание об этом событии, а потому спросил:

— О чем слухи?

— А, знаешь, временные увольнения, сокращение штата, слияние и поглощение. На прошлой неделе Стив полетел в Сан-Франциско, так у всех случился приступ паранойи. В Силиконовой долине есть компания под названием «Риал Уорлд»… И я точно слышала, будто нас продали ей. Оказалось — рано себя хороним. Да сейчас стоит Стиву в туалет пойти, уже возникают новые слухи.

— Тебе спать вообще удается?

Бет искоса взглянула на Тома, словно он задал лишний вопрос.

— Не очень. Как говорится, работа двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю.

— Сможешь остаться на ужин?

— He-а. Я пообещала вернуться в офис к восьми, да и перекусить уже успела. Все равно спасибо.

— Думаешь, оно того стоит?

— Что? — Она опять странно, пронзительно на него посмотрела.

— Твоя… такая жизнь. Ты выглядишь вконец измотанной.

— Это временно, — ответила Бет. — Только до открытия в Чикаго.

Она минут двадцать поиграла с Финном и со щенком, потом ушла.

Когда за ней закрылась дверь, мальчик сказал:

— Маме Душечка очень-очень понравилась.

Чик стоял на стремянке и красил колонну. Внизу играло радио. Он сначала хотел взять белую краску, но американец настоял на мерзкой зеленой — ничего, оплатит еще эти капризы. Однако красить Чику нравилось: пахнет хорошо, приятно чувствовать в руке тяжелую от краски кисть, видеть широкие мазки, ложащиеся на серое. Работа увлекла его, музыка поглотила, и вдруг раздался голос:

— Мистер Ли?

Еще не повернувшись, Чик успел наметить план бегства. На ступеньки крыльца поднялся низенький лысый человек в желтом пальто и до блеска начищенных ботинках. Чиновники обычно такими богатеями не выглядят, и тем не менее подошедший держал кожаный портфель с документами. Припаркованная поддеревом машина — БМВ с частными номерами, без опознавательных знаков какой-либо компании.

— Что вы хотеть?

— Благоустраиваем жилище? — прокричал человек, потом указал на радиоприемник. — Мы можем поговорить?

Чик положил кисть, убавил звук и жестом велел гостю отойти.

— Окрашено!

— Простите. — Человек отступил на край тротуара, отчего ему пришлось задрать голову и повысить голос: — Я обратился к Дональду Дальбергу, он сказал, вас можно найти здесь.

Откуда мистер Дон об этом пронюхал?

— Вы друг его?

— Нет, я просто разговаривал с ним по телефону.

— Где вы работать?

— Я адвокат. — Человек полез во внутренний карман пальто и достал визитку, повертев ею, точно приманкой. — Меня зовут Хэмиш Мактюрк. — Он начал продвигаться вперед, но Чик поднял руку, выставив вперед ладонь, словно регулировщик.

— Что вы хотеть?

Мужчина был небольшого роста, однако на вид крепкий, с бугристым, похожим на картофелину лицом боксера. Чик несколько изменил план бегства: через парадную дверь в дом, и из задней — на улицу.

— Да я просто заскочил, мало ли… Я ведь тут только на побегушках, а в Галвестоне у меня клиент. Это штат Техас, знаете?.. Да в принципе больше приятель, нежели клиент. Он занят в сфере энергетики.

— Что вы хотеть?

— Мистер Ли… Не отойти ли нам с вами куда-нибудь, чтобы переговорить? Пойдемте кофе выпьем или хотя бы сядем в машину. Всего на пять минут.

Чика ободрила неуверенная улыбка, появившаяся на лице адвоката.

— Поговорить для зачем?

— Ваша баржа…

— Не продается, — ответил Чик, пристально глядя на мужчину.

— Нет, разумеется, нет. — Адвокат издал короткий надтреснутый смешок. — Нет, мой приятель подумывает о фрахте. На короткий срок. Оплата по дням. Временное соглашение. Найдется ли у вас время?..

Чик отошел на край крыльца и кивнул на распахнутую парадную дверь.

Стоя одной ногой на ступенях, адвокат сказал:

— Дон Дальберг говорит, у баржи теперь просто другой владелец.

Потом, уже в дверях, заметил:

— Прекрасный дом!

Все время стараясь держаться позади, Чик указал через гостиную на кухню.

— Всегда мечтал съездить в Китай. Так и не съездил. А Великая стена! Вот уж хочется ее увидеть! Вы были в Запретном Городе? А по Шелковому пути проезжали? Мой коллега вместе с женой плавал на пароходе вниз по реке Янцзы, и впечатления у них фан-тас-тические. Я недавно фотографии смотрел. Замечательная страна.

Чик совсем позабыл о собаке, а она бушевала в своем домике на кухне. Ящик сотрясался, собачьи когти скребли по стенкам, сквозь щели для доступа воздуха торчали клочки коричневой шерсти, потом показался один безумный глаз. Адвокат посмотрел на домик, расплылся в улыбке и уже открыл рот, но его слова опередило пронзительное завывание. Чик пнул беспокойный ящичек, тот проехал несколько дюймов по линолеуму. Собака тявкнула разок и умолкла.

— Такие люди, как вы, китайцы, достойны восхищения. Чего вы только не изобрели! Порох. Зонт. Магнитный компас… Сам я немного плаваю — так, балуюсь мореходным делом. Вообще занимаюсь правом — уголовным, семейным, также вопросами иммиграции… Но это чтобы заработать на хлеб. А по-настоящему меня интересуют разные суда и все с ними связанное. Вы из какой части Китая, мистер Ли?

Чик указал на стул.

Адвокат расстегнул пальто и уселся за стол.

— Люблю путешествовать. Я просто обязан когда-нибудь попасть в Китай. Вот намерение, которое я действительно собираюсь исполнить.

Прислонившись к плите, скрестив на груди руки и широко расставив ноги, Чик смотрел, как адвокат открывает замочки на своем портфеле и — китаец заметил — беспокойно поглядывает на ящик.

— А еще поваренное искусство. Ваша кухня одна из лучших в мире. Если не лучшая. Та семейная пара, они рассказывают, что завтракали обедали и ужинали просто по-королевски.

— Что вы хотеть от баржа?

Адвокат перебрал свои папки и вытащил один-единственный листок, на котором было что-то напечатано.

— Знаете дельту реки Ориноко, мистер Ли? В Венесуэле бывали? Мой приятель из Галвестона сейчас как раз там находится. Мелководье, деревья мангровые. И его устроила осадка вашего судна. Шесть футов, правильно? Он счел такую осадку наиболее подходящей… А судно раздобыть уже не проблема. Черт, сейчас, сию минуту, наверное, целая дюжина его людей рыщет по далям и весям, прикидывая, какая паровая баржа больше подойдет.

— Почему он хотеть?

— Простите, не понял?

— Почему он хотеть? — Чик повысил голос, и собака опять громко заскулила.

— Мне едва ли нужно вам объяснять…

— Почему он хотеть пар в Венесуэла?

— А, вижу, куда вы клоните. Думаю, проблемы из-за вязкости возникают не везде, а лишь на одном том участке. Странно, не правда ли? Казалось бы, в условиях экваториального климата…

— Объяснять почему, вы! — Чик стиснул кулаки.

— То есть вы… В общем, насколько я понимаю — впрочем, вам, наверное, даже виднее, — тамошняя нефть по консистенции напоминает желе. И качать ее невозможно. Сам не знаю, мистер Ли, зачем я все это рассказываю, но смотрите: нужно заполнить паром весь резервуар, находящийся внизу, так? Тогда нефть нагревается и становится менее густой — и готово дело! — Объяснение опустошило адвоката, он выглядел измученным и больным.

Чик представил коричневую застоявшуюся воду, мангровые деревья, москитов, застывшую нефть, тонкий контур нефтяной вышки, движущиеся вверх-вниз насосы. А без паровой баржи… Наконец-то серая огромная котельная со своими дымоходами, трубами и многочисленными узкими переходами послужит реальной цели. Мечты мистера Дона о небывалых деньгах теперь обретали смысл.

— Хотеть баржа арендовать и оплатить по дням? — Чик усмехнулся, наслаждаясь унижением адвоката.

— Ну, если я не ошибаюсь насчет цены, он, предположительно… Но вы же говорите, она не продается, значит…

— Вы мне показать.

Чик жестом потребовал лист бумаги, который адвокат чуть ранее достал из портфеля. То была смазанная ксерокопия страницы, вырванной из журнала для тех, кто имеет дело с морем и судами. Октябрь 1998-го. Объявление о паровой барже занимает нижнюю половину страницы: почти совсем черная фотография самой баржи на буксире, описание технических характеристик и фамилия, адрес и телефон мистера Дона. Чик надеялся увидеть цену, но такие вещи сами собой разумеются для людей, завязанных в этом бизнесе.

— Какие-нибудь детали претерпели изменения?

— Нет изменений. Все то же.

— Могу попробовать дозвониться своему приятелю из машины, узнать, ищет ли он еще…

— Осторожно, окрашено!

Адвокат дважды ходил в машину, каждый раз возвращаясь с новыми вопросами и выражением лица, которое с трудом поддавалось истолкованию. Чик тоже сделал свой звонок — мистеру Киу. В следующие полчаса оговорили цену баржи, 379 000 долларов, подлежащую документальному зафиксированию и выплате в четырехдневный срок по банковской тратте. Деньги чересчур маленькие, Чик прекрасно понимал это и сначала оскорбился, но потом угрюмо выразил согласие, кивнув и промычав что-то. Эта хиленькая сделка по крайней мере хорошенько позлит мистера Дона, если ему когда-нибудь станет известно о ее условиях. Вот смех-то — продай мистер Дон баржу раньше, он выручил бы минимум пятьсот тысяч.

Адвокат отправился восвояси, одновременно подъехал американец, и его старый «фольксваген», дребезжа, занял место новенького БМВ. Пока американец вылезал из машины, Чик сделал радио погромче и притворился, будто не замечает хозяина дома, вставшего под деревом с кипой книг в руках и глядящего на крыльцо. Китаец водил кистью с краской по колонне.

Позже, вечером, притормозив у верфи, Чик обнаружил, что пикапа мистера Дона нет.

— Он уехать в Ванкувер, — объяснил Ласаро. — Покупать корабль. Назад не раньше понедельник. Сегодня утром он говорить, экологи тебя искать.

— Ага. Ну и скажи им, на хрен, где я. — Он посмотрел вдаль, на баржу, и разразился смехом. — Уа-ай! — Чик сплюнул на асфальт. — Хрена Дон меня обдурить.

Воскресным утром Том у себя в кабинете наверху пытался набросать письмо Дэвиду Скотт-Райсу. Дальше, чем «Дорогой Дэвид, я…», дело еще не двинулось, и последние десять минут Том размышлял над приемлемым продолжением. С площадки между вторым и третьим этажом долетали звуки дрессировки: Финн санта-клаусовским басом громко командовал «нельзя!» и упрекал: «Плохая собачка!», а щенок заливисто лаял в ответ.

Том стер слово «я» и набрал: «Твоим первым побуждением будет пристрелить отправителя письма, но…»

К Бейнбридж-Айленду двигался паром, оставляя на водной глади длинную рябь.

«Я поговорил с заведующим кафедрой, и…»

— Душечка, нельзя! Нельзя-нельзя-нельзя!

— Финик, — окликнул сына Том. — Потише немножечко, ладно? Или пойдите вниз.

«Боюсь, университет изберет такую линию поведения, что…»

Вдруг возникло какое-то внезапное стихийное движение за окном, словно дунул ветер и неожиданно принес с собой снег. Том увидел стайку птиц, устраивающихся на падубе, даже не устраивающихся, а суетливо порхающих вокруг. Своим беспорядочным метанием они напоминали тучу комаров. Птички грациозно перепрыгивали с ветки на ветку, ссорясь за свободные места, и так густо облепили дерево, что казались живой листвой: переливающаяся темно-зеленая масса и то тут мелькнет ярко-желтое, то там — алое. Несмотря на двойную раму, Том слышал их гомон, резкое непрерывное чириканье, похожее на немелодичную трескотню цикад в зарослях травы.

— Финик! Беги сюда, быстро-быстро!

Хотя Том знал свиристелей по орнитологическому справочнику, ему ни разу в жизни не приходилось воочию наблюдать их. Он взял с подоконника бинокль, навел его на падуб, настроил увеличение, отчего картинка слегка поплыла перед глазами. Птицы смотрелись лучше, чем на фотографиях в справочнике — этакие щеголи, и перышки на фоне хмурого неба так и сверкают.

— Зачем бежать быстро-быстро?

Щенок старался укусить Финна за пятку.

— Смотри!

— Птички, — разочарованно протянул Финн.

— Свиристели. Держи. — Том передал сыну бинокль, и мальчик театрально вздохнул, поднося его к глазам.

— Видишь, какие хохолки?

— Ага. Птички будто велосипедные шлемы надели.

— Попробуй их сосчитать. Сколько там птичек, по-твоему?

— Миллионы.

— А что они делают?

— Не знаю. Ничего… Играют, да?

— Мне кажется, они клюют ягодки.

Они тем не менее (прав оказался Финн) ничем вроде и не были заняты. Не кормились, не дрались, самцы не искали самочек. Птиц словно подстегивала собственная неугомонность и желание покрасоваться — так юные спортсмены колледжа хвастливо демонстрируют мускулы.

— Можно мне теперь скушать печенье?

— Ну, если хочешь.

Том достал с полки справочник Петерсона и нашел слово «свиристель»: «окраска оперения может варьировать в зависимости от места обитания»; «это перелетные птицы»; «перемещаются с места на место и кормятся обычно немногочисленными стаями».

Финн со щенком ушел, и Том в одиночестве стоял возле окна, стараясь различить отдельных птичек в пестрой суматохе. Он навел бинокль на одну, в течение нескольких секунд не упускал ее из виду, а потом птица пропала, скрывшись за веткой. То же самое произошло и со следующей. Только Том выхватывал какую-нибудь взглядом, как она тут же оказывалась совсем другой или растворялась в воздухе, и еще долю секунды перед глазами неистово продолжали биться крылышки.

Утомившись от этих упражнений, Том настроил бинокль на судно, медленно выплывавшее прямо из-за дерева, едва ли быстрее, чем вышел бы человек. Чуть не доверху оно было нагружено контейнерами всех мыслимых и немыслимых цветов, поэтому вода скрывала почти весь изъеденный ржавчиной корпус. Флаг безжизненно свисал с шеста на корме. Когда корабль полностью показался из-за дерева, Том под неразборчивым названием прочел надпись «Панама-Сити», выведенную отслаивающейся краской. Воскресное судно. Том знал заведенный порядок: чтобы не платить грузчикам за сверхурочную работу, корабль ночь простоит на якоре в заливе, потом, в понедельник утром, двинется к Харбор-Айленду для разгрузки.

Судно окончательно остановилось. На носу забегали человечки. Если Том откроет окно, то услышит позвякивание цепи. Мысль эта побудила его снова навести бинокль на падуб. А там — никаких свиристелей. Словно и не было суматохи, не было крыльев, трепетавших так бешено, что глазу их и не различить. Лишь унылая воскресная тишина напоминала об улетевших птицах. Наверное, они в какую-то долю секунды решили сняться с места и повиновались загадочному общему велению стаи: подняться в воздух и в мгновение ока скрыться. Том внимательно всмотрелся в небо, но не обнаружил никого, кроме одинокой чайки, описывавшей круги невдалеке. Это из-за его невнимательности они скрылись. Если б он не спускал с них глаз, свиристели бы никуда не делись.

Том напряженно вглядывался в гущу веток — вдруг одна или две птички ненароком отстали. Нет, не везет. Зато когда его глаза привыкли к полумраку, образуемому листвой падуба, он заметил множество коротких остреньких черенков на месте красных гроздьев. Свиристели склевали с дерева все ягоды.