— Для подселения мертвеца необходима мертвая вода, — сказал Златан. — Собирать мертвую воду нужно в полнолуние на кладбище.
Когда настало полнолуние, мы отправились на старое кладбище, где уже несколько лет не хоронили людей. Златан остался ждать в машине. Я должна была всё сделать одна, но фонарь он мне всё-таки выдал. Я неуверенно взглянула на Златана. Почему-то мне захотелось его поцеловать. Я усмехнулась, чего в голову не придет, лишь бы никуда не ходить.
— Ничего не бойся, мёртвые тебя не тронут, — напутствовал Златан.
Легко сказать — не бойся, а если ты темноты с детства боишься? Удивительно, но, если спросить у взрослых людей: чего они боялись в детстве? Страх темноты назовут самым первым. Мрак затмевает все другие страхи, он их поглощает. По сути, это не страх темноты, а переживания по поводу того, что может скрываться в сгущенной черноте. Воображение с радостью рисует картинки возможностей. Темнота — это одновременно присутствие и отсутствие, потому что темнота является сущностью сама по себе. Она замещает всё собой, отменяя другие предметы. Я сглотнула. Существует один способ борьбы с таким страхом — держать пустой голову, не допускать даже проблеска мысли о чем-то плохом. К слову, замечу, у счастья такие же методы. Собралась с духом и шагнула к входу на кладбище. Освещения здесь не было, да и, собственно, кому оно нужно, разве только таким безумцам, как мы с Златаном. Отчасти всё это действо напоминало очередную нашу забаву, но на этот раз из разряда страшилок. Я включила фонарь и, сделав шаг на территорию кладбища, произнесла, как учил Златан:
— Мёртвые, я пришла, смерть свою принесла. Вам крепко спать и смерть мою сторожить, в гроб положить, на крепкие замки запереть. За это готова платить, — я достала монетку, что дал мне Златан, больше похожую на заготовку без каких-либо оттисков, и кинула в темноту: — Смерть держите и не выпускайте.
Признаюсь, было страшно: темно, могилы вокруг, надгробий полно, которые в темноте на людей похожи, а потом снизошёл странный покой. Стало необъяснимо тихо, ни ветерка, тишина абсолютная. Прошло ощущение, что тут кто-то есть, отпустило чувство, что некто пялится в спину, я даже перестала спешить. Отыскав первую могилу со свежими цветами в ведре, я спокойно вытащила цветы и отлила немного в заготовленный кувшин. Нужно было ещё двенадцать.
Выполнив всё, я вернулась к машине. Златан стоял рядом и улыбался, я улыбнулась в ответ. Было ощущение, что я выиграла раунд в этой игре.
— Выкинь кроссовки, — сказал Златан сурово.
Я с тоской посмотрела на новенькие белые кроссы, но ослушаться не рискнула. По приезде домой он меня отправил ещё и умыться. Когда я вернулась, Златан что-то шептал над кувшином, слов было не разобрать, но поток его шепотка ни на секунду не прерывался, равномерно звуча на выдохе и на вдохе. Затем он закончил, достал из кармана брюк стеклянный флакончик и наполнил его, окуная в кувшин.
— Держи, — сказал он. — Напои водою сестру. Достаточно будет капли.
Той ночью, между явью и сном меня кто-то бережно обнимал, я чувствовала спиной тепло человеческого тела. Утром, когда я собиралась навестить сестру, на душе у меня было неспокойно. Всё-таки это грех — желать зла другому человеку. А потом я стала вспоминать…
Я действительно ненавижу свою сестру. Не то что не люблю или равнодушна, а именно ненавижу.
Всё началось с детства. Я старшая, но авторитетом для сестры никогда не была. Меня она постоянно задирала, отбирала игрушки, мы регулярно дрались, хотя я человек неконфликтный. Сестра харизматична, с хорошо подвешенным языком, общительная. Ласковая, слезливая, в общем, ангел, когда хочет. Я совсем не такая. В поединках побеждала всегда она, и если брала не угрозами, то давила на жалость. Только со мной она становилась агрессивной, орала и оскорбляла, угрожала сломать мои вещи, добиваясь своего. А родители мне никогда не верили, что такой ангелок может быть таким мерзким. Был даже пугающий случай в пылу драки, когда я упала, запнувшись, она ударила меня стулом и сломала мне руку, там была только трещина, но всё же. Сестра сразу разрыдалась, стала просить о прощении. Разумеется, все забыли, нечаянно же, даже шутят на эту тему… Радует, что сейчас даже её мать понимает, что Ольга в семье не подарок. Я решилась.
Спустя час я была на пороге. Жили они в квартире Романа, где когда-то и я проживала, но меня заменили. Я знала, что Ольга будет дома, она не работала.
— О! И зачем приперлась? — сказала сестра вместо приветствий.
— Хочу извиниться, — солгала я.
Ольге это очень понравилось.
— Ну что ж, я послушаю, — сказала сестра, впуская меня.
Пришла я вовремя, она как раз пила кофе после позднего пробуждения.
— Ну, я жду, начинай извиняться, — приказала сестра, усаживаясь за барную стойку на кухне.
Я почувствовала себя заводной куклой, поверни ключик и услышишь слова, которые хочешь. Без сожалений и тени сомнений ложь лилась из меня целым потоком, сестра осталась довольной.
— Кофе будешь? — предложила она. — Я бы разрешила сделать самой, ведь ты знаешь, где что находится, но не буду. Это теперь мой дом.
Она рассмеялась, такова её доброта, и пошла запускать кофеварку. Я достала флакончик и капнула несколько капель в кружку сестры.
Потом я довольно долго сидела за рулем машины под окнами, размышляя о своём поступке.
«Чушь всё это, и не подействует ничего!» — пришла я к такому умозаключению.
Телефон брякнул новым сообщением, я открыла его, написала сестра:
«Я промолчала, не хотела тебя расстраивать, но всё же хочу сказать. Приведи себя в порядок, закомплексованная, неуверенная в себе чмошница, заведи себе мужика, и живи, а не существуй»
И кого я жалела?
Дни текли своим чередом, мы наслаждались летом: ходили на пруд, играли в бадминтон, вкушали клубнику…
Погостили на выходных и мама с отцом. Матушка только заметила, что с Ольгой что-то не то, я сказала, что с ней всё время что-то не то. Матушка прояснила:
— Она плохо выглядит, похудела почти в два раза, стала совсем нелюдимая. Не узнать её стало.
Ещё через неделю мать сообщила, что Ольге поставили диагноз — рак, лейкемия. Болезнь развивалась столь стремительно, что врачи лишь разводили руками. Пытались лечить, но был один результат — она облысела. Я видела её в последние дни. Ольга похудела настолько, что напоминала живой скелет, ноги-руки тонкие, словно палочки, глаза впали, есть перестала. Хоронили её мы по осени, в закрытом гробу…