Как ставится пьеса

Генеральная репетиция

Теоретически на генеральной репетиции «всё должно быть как во время спектакля» — декорации, освещение, костюмы, грим, звуки за сценой, реквизит и статисты. Практически — это репетиция, на которой ничего такого нет и в помине; на сцене обычно только половина декораций, другая половина ещё сохнет или набивается на рамы и «вот-вот будет на месте»; дошиты брюки, но не пиджаки; выясняется, что во всём театре нет ни одного подходящего парика; выясняется, что не хватает главных предметов реквизита, что статистов не будет, потому что один из них вызван свидетелем в суд, другой где-то на службе, а остальные в больнице и ещё бог весть где; что нанятый флейтист может явиться только в три часа, так как он служит в акцизном управлении. Короче говоря, генеральная репетиция — это генеральный смотр всех нехваток последней минуты.

Автор сидит в зрительном зале и ждёт, что будет делаться. Долго ничего не делается, сцена пуста. Собираются актёры, зевают и уходят в уборные, недовольно говоря друг другу:

— Я, знаешь, рольку-то ещё не учил.

Потом привозят декорации, и на сцену устремляются рабочие. Автору хочется бежать им на помощь. Ему приятно, что сейчас он увидит готовую сцену. Рабочие в синих спецовках тащат стену комнаты. Превосходно! Волокут вторую стену. Ура! Теперь осталась только третья стена. Но она ещё в декорационной.

— Закройте пока каким-нибудь лоскутом! — кричит режиссёр, и вместо третьей стены ставят дремучий лес.

Затем всё дело застревает из-за какой-то кулисы. Начинается с того, что двое рабочих в синих блузах что-то там привинчивают.

— Что вы там делаете? — кричит мастер.

— Тут надо бы закрепить косячок, — отвечают рабочие.

Мастер бежит навести порядок, садится на корточки и тоже начинает привинчивать.

— С чем вы там возитесь, чёрт возьми? — кричит через четверть часа режиссёр.

— Тут надо закрепить косячок, — отвечает мастер. Режиссёр изрыгает проклятие и бежит навести порядок, то есть садится на корточки и созерцает кулису.

— Господин режиссёр, почему мы не начинаем? — взывает через четверть часа автор.

— Да тут нужно закрепить косячок, — отвечает режиссёр.

Уничтоженный автор садится. Итак, им важнее какой-то косячок, чем пьеса. И что это такое — «косячок»?..

— Господин автор, почему мы не начинаем? — спрашивает из темноты зала женский голос.

— Нужно закрепить косячок, — тоном знатока отвечает автор, стараясь в темноте узнать того, кто спрашивает. Пахнет духами и мылом.

— Это я, Катюша. — И во тьме видна сверкающая улыбка. — Как вам нравится моё платье?

— А, платье! — Автор счастлив, что кто-то интересуется его мнением. С восторгом он заявляет, что именно так представлял себе наряд Катюши — простенький, без претензий…

— Да ведь это последняя модель, — обижается Катюша.

Наконец каким-то чудом загадочное дело с косячком улажено.

— На места! — кричит режиссёр.

— Господин режиссёр, этот парик на меня не лезет.

— Господин режиссёр, а трость мне нужна?

— Господин режиссёр, пришёл только один статист.

— Господин режиссёр, кто-то опять разбил аквариум.

— Господин режиссёр, в этих тряпках я играть не буду!

— Господин режиссёр, у нас перегорели две лампы по тысяче свечей.

— Господин режиссёр, я сегодня буду только подавать реплики.

— Господин режиссёр, вас зовут наверх.

— Господин режиссёр, вас зовут вниз.

— Господин режиссёр, вас зовут во вторую комнату.

— Начинаем, начинаем, — орёт режиссёр, — опустить занавес! Суфлёр! Сценариус!

— Начинаем! — голосит сценариус.

Занавес опускается, в зрительном зале темно. У автора от нетерпенья захватывает дух. Сейчас, вот сейчас он увидит своё творение.

Сценариус даёт первый звонок. Наконец-то писаный текст станет живым действием!

Второй звонок, но занавес не поднимается. Вместо этого вдруг слышится бешеный рёв двух голосов, заглушённый занавесом.

— Опять поругались, — говорит режиссёр и мчится на сцену наводить порядок. Теперь из-за занавеса слышен рёв трёх голосов.

Наконец ещё один звонок, и занавес, дёргаясь, ползёт кверху. На сцене появляется совершенно незнакомый усатый мужчина и говорит:

— Клара, со мной приключилось нечто необыкновенное.

Навстречу ему выходит какая-то дама:

— Что с тобой стряслось?

— Стоп! — кричит режиссёр. — Потушите рампу. Усильте жёлтый свет. А почему солнце не светит в окно?

— Как не светит? Светит! — кричит голос из-под сцены.

— Это называется солнце? Сделайте ярче, да быстро!

— Тогда надо ввинтить пару тысячных, — говорит подземный голос.

— Так ввинтите же, чёрт возьми!

— А откуда их взять? — И на сцену вылезает человек в белом халате. — Я ж говорил, что они перегорели.

— Так ввинтите какие-нибудь другие! — страшным голосом распоряжается режиссёр.

И он снова устремляется на сцену, где разражается скандал ещё небывалой силы, каким начинается всякая генеральная репетиция.

Автор сидит как на иголках. «Господи боже, — думает он, — в жизни не буду больше писать пьес».

Если бы он сдержал слово!