Как закалялась сталь 2 и 1/2

Вместо эпилога. Щенок бультерьера

Он был маленьким и умильным, как плюшевые пародии на зверят в магазине игрушек. Мягкая, велюровая, ослепительно белая шкурка лоснилась, и лишь на глазах игриво разместились два черных монокля, делая его похожим на японского офицера — узкоглазого очкарика из кино про Халхин-Гол.

Это был мой Олаф — долгожданный щенок бультерьера. Мальчик, родившийся от мегачемпиона мира Бриза и знаменитой Рипли, взбалмошной бультихи, которая лазила по наклоненным деревьям, уничтожала кошек и нападала даже на детские велосипеды.

Полное имя моего пса было Олаф каас де Клер, но мы звали его просто Олаф, а потом Олафацик, а приглядевшись к его повадкам, стали звать просто Фацик.

Взрослые собаки никогда не кусают щенков. Они могут что-то напутать и кинуться к малышу, приняв его за мелкого соперника, но, тут же учуяв детский запах, смущаются и стыдливо отбегают в сторону. Это касается всех собак… исключая щенков бультерьера. Что тому виной, сказать трудно, очень может быть, что столь странного вида животные были получены не вполне обычными методами селекции. Может быть, уже в детском возрасте от них пахнет будущей агрессией — все может быть. Нам трудно — если вообще возможно — это постичь.

Но факт остается фактом. На собачьей площадке взрослые кобели рвали моего пятимесячного щенка в мелкие лоскуты с самого первого дня. Он огрызался как мог, не скулил и не рычал — он именно кричал от ужаса и боли, клацая еще детскими зубами.

— Ты чего не остановишь — убьют ведь собачонку?

— Чей это овчар, пусть тот и останавливает. Моего не убьют!

После первых прогулок я нес Фацика на руках, перемазавшись кровью. Квартира начинала напоминать фронтовой блиндаж. Промывание ран, повязки, уколы и прочие чудеса полевой медицины. Так, без особых изменений, мы гуляли буквально месяцев до десяти. Как-то постепенно количество нападений уменьшалось, потому что щенок явно возмужал. Он еще не мог оказать реального сопротивления взрослому ротвейлеру или доберману, но уже мало походил на затравленного мальчика для битья.

Пса звали Рой, это был тот самый кобель немецкой овчарки, который порвал Олафа в самый первый раз и драл его с периодичностью письма из армии, то есть раз в неделю. Он то ли был вывезен летом на дачу, то ли гулял некоторое время на другой площадке, но они не виделись около трех месяцев.

Перемены, произошедшие с Фациком, никак не поменяли привычек Роя. Обоссав все самые козырные углы и гордо пройдя посередине стаи резвящихся псов, он вдруг резко кинулся к угрюмо стоящему в стороне булю. Сознаюсь, у меня сердце сжалось. «Да сколько же можно?!» Не успел я это процедить сквозь зубы, как увидел то, что потом долгие годы сводило меня с ума.

Вы видели, как дерутся бультерьеры? Нет, не матерые и гибкие питбули, не хитрые алабаи и не тяжеловесные кавказцы? Вы видели, как атакует сгусток энергии высотой с детскую табуреточку и с пастью в треть собственного размера?!

Рой не успел даже припасть на лапы, он только дернул головой в сторону Фацика, как тот, не издав ни единого звука, взорвался, взлетел с четырех лап и буквально сшиб овчарку ударом пасти, схватившей добрую половину головы противника. Рой был могучим псом, он сумел встать и попытался стряхнуть Фацика, но тот начал буквально пережевывать его голову, раздирая череп рывками в стороны.

Хозяин Роя сначала опешил и вдруг резко превратился из самодовольного увальня в плаксивую истеричку.

— Остановите, прекратите, хватит — убьет ведь!

— Не убьет. Моего же не убил за эти полгода…

— Стоп, стоять!

И вдруг мужик начал бить моего пса ногами и рубить по голове металлическим поводком, сделанным из тонкой цепи. Я даже не успел сообразить, как именно оказался рядом. Окровавленный Фацик рвал визжащего от ужаса Роя, а я пинал осевшего и мычащего хозяина.

— Не надо собачек по глазам цепью!.. Не надо, нехорошо это! Забирай свой кусок позора. Ему нужно полбашки на место пришить. Если нужны деньги на операцию, вот мой номер, по нему же можно меня найти, если у нас остались какие-либо проблемы.

Ему было тогда чуть больше десяти месяцев, по собачьим меркам — взрослеющий подросток, он шел домой с таким ликованием, так крутил изрубленной головой, что казалось, он кричал: «Это мой мир! Я получил право в нем жить!»

Я никогда не стравливал собак, считая это извращением и неоправданной жестокостью. Но и не разнимал собак, если с той стороны был достойный пес, а не коврик прикроватный. Псы сами решат свои дела — кто дал мне право мешать им это сделать?

После этой первой драки Фацик дрался, как гладиатор. Причем, в силу нордически-тормозного спокойствия, он не задирался, а всего лишь моментально реагировал даже на мимолетную агрессию в свой адрес.

Однажды его придавил к земле и схватил за голову огромный кавказец, причем вся голова буля поместилась в пасти овчарки. Я опять-таки не вмешивался, хотя кавказец явно пытался сломать Фацику шею, крутя и прижимая туловище к земле. Буль просто хрипел, но это был голос именно ярости. Я слышал это и, как ни суетились вокруг собачники, стоял и молчал — сами разберутся.

Через пару минут кавказец задохнулся и как- то обреченно выронил голову противника из своей необъятной мясорубки. На землю упал не пес, на землю выпал воплощенный ужас, просто дух боя. Вся морда Олафа была в крови и слюне, мокрая шерсть стояла дыбом, разодранные глаза превратились в окровавленные щелки. Казалось, от дикого напряжения собака стала просто чугунной и раскаленной.

Перестав хрипеть, Олаф приземисто осел, встряхнул головой и вдруг рванулся вперед, как снаряд. Кавказец, приняв удар, пошатнулся и попытался подставить бок, пряча голову и горло. Пролетев мимо горла, буль оказался у задней ноги и, ни секунды не раздумывая, вцепился в основание хвоста. Пес обреченно пошатнулся и упал кульком, все, включая меня, кинулись ему на помощь.

Я придушил Олафа поводком и снял с противника. В итоге хвост у кавказца купировали, он был сломан… А мой боец при прочих резонах выбирал для атаки именно основание хвоста.

Нравилось ли лше, что мой пес дерется? Если совру, что нет — не верьте, я точно знал, что он победит, хотя практически во всех эпизодах он был и легче и мельче тех ротвейлеров, овчарок и алабаев. При этом меня очень радовало, что он никогда не лаял, не рычал и не провоцировал собак на драку.

Они обнюхивали его и вдруг поднимали шерсть дыбом ОН ПРОСТО БЫЛ ДЛЯ НИХ ДРУГОЙ — он был чужой для всех! Окружающий мир не хотел его — он был либо один, либо дрался. Так дошло до того, что при нашем появлении бравые собаководы собирались домой, утаскивая на поводках своих явно не декоративных псов. А на выставке эксперты давали первые премии и, вздохнув, всерьез обещали снимать их, если добавится еще один шрам, совершенно очевидно предполагая, что я зарабатываю деньги на собачьих боях. Но Олаф был моим братом. Делать деньги на крови близких — это мерзко!

Была середина девяностых — лихое время. Я вынужден был уезжать в Питер, жил там, где попало, сам как дворняга — впору завыть. Фацик остался жить с моей мамой. Он очень тяжело переживал мое исчезновение, но мама есть мама. Она таскала его на длинной веревке, не давала драться и все норовила сходить с ним в лес, подальше от собак, где такой фейерверк запахов и звуков.

Олаф был счастлив. Однажды на лесной опушке они повстречали девочку-бультиху и ее хозяина.

Олаф как-то даже растерялся, настолько хорошенькой была эта белая самочка. Они подружились, а хозяин девочки очень высоко оценил экстерьер и характер нашего пса. Оказалось, он заводчик бультерьеров и живет буквально по соседству.

— А где хозяин?

— В Питере, не до собаки ему..

— Тяжело женщине с таким-то терминатором. Килограммов сорок, наверное, весит, да и, судя по шрамам, далеко не скромник?

— Тяжело, но что делать, любим мы его…

— Надумаете продать — куплю за хорошие деньги, а если вдруг дадите повозиться с ним, буду благодарен. Редкий пес — обожаю бультерьеров!

Разговор был ни о чем и забылся сам собой. Никто и никогда нашего пса не продал бы.

Но вот в конце лета моей маме-пенсионерке предложили путевку в санаторий — событие для нее не рядовое, потому что кому нужны сейчас наши старики, да и здоровье с годами утекает, как песок между пальцев. Мама хотела было отказаться, потому что совершенно не представляла, куда девать Фацика, как вдруг вспомнила о давнем разговоре.

— Помните, вы предлагали собачку на время взять? Мне путевку предложили на десять дней, не выручите?

— Более чем выручу. У меня совсем недавно собака погибла под машиной… Тоскую дико, а так хоть отдушина, поиграем, откормлю вашего богатыря — не узнаете. Не волнуйтесь. Давайте так. Я его возьму дня на три — посмотрим: если все нормально, то езжайте с Богом, не переживайте.

— Вот и славно! Жаль вашу девочку — хорошенькая была.

— Не то слово… Приводите быстрее!

Запах знакомой девочки просто свел Олафа с ума, он был весел, подвижен, бегал по квартире и упивался скорой встречей. Прошло три дня, временный хозяин и Фацик души не чаяли друг в друге.

— Ну что ж, поезжайте — все нормально

— Спасибо, я позвоню дня через три-четыре.

— Звоните, не беспокойтесь. Мы нашли общий язык. Не такой уж он сумасшедший, как про него слухи ходят.

Мама уехала наутро.

Мы очень далеко ушли от природы, потеряв возможность находить дорогу по запаху, различать важное в темноте и слышать сердцем тех, кто нам дорог.

Олаф как-то тяжело проснулся, встал и вдруг отчетливо понял, что ЕГО БРОСИЛИ! Он не стал суетиться, судорожно искать меня или маму, он обреченно опустил голову и отказался от прогулки. Потом он угрюмо лег и, тяжело дыша, уставился в одну точку. Ни вода, ни пища его уже не интересовали.

Жизнь перестала иметь смысл, когда то, что БЫЛО ЕГО СЕМЬЕЙ, оставило его. Он как настоящий Мужчина просто не умел жить для себя.

Когда к нему подходили ближе, чем на шаг, он, не поворачивая головы, глухо рычал, да так, что не оставалось сомнений — еще шаг, и он убьет любого, кто посмеет прикоснуться к нему. Он уходил — уходил страшно, сгорая изнутри тем жутким огнем, который оставляет зияющую дыру вместо сердца.

Он так и не поднял головы. Через три дня его не стало…

Не предавайте нас.

Мы странные. Мы умираем, когда нас предают. Бывает, что агония длится годами и вчерашние кумиры татами и ринга тихо спиваются, забытые ветреными поклонниками и брезгливыми родными, у которых, оказывается, так много оснований нас ненавидеть.

Нам ничего не надо в этой жизни, кроме Веры в ТО, что мы делаем, и в ТЕХ, кто рядом. Забери у нас один из этих костылей, и мы рухнем без надежды на реанимацию.

Вы хотите стать бойцом — вас влекут победы и ликование, вы хотите стать лучшим из лучших. Вы хотите ЭТОГО?! Подумайте, какую цену придется вам заплатить, потому что вы станете чужим для подавляющего большинства НОРМАЛЬНЫХ людей. Вместо обожающих вас глаз вы найдете тысячи завистников, менее удачливых, чем вы, ждущих вашего поражения, а не находя его, готовых выдумать любую мерзость, лишь бы унизить вас хотя бы так.

И не дай вам Бог упасть… А вы обязательно упадете в конце этого Пути! Как падали ВСЕ до вас!

Вы готовы к этому? А зачем это вам? Ответьте себе на этот вопрос — ответьте честно и найдите в ответе ВЫСШУЮ ПРИЧИНУ. Потому что без нее вам суждено однажды лежать, глядя в одну точку, понимая: ВСЕ КОНЧИЛОСЬ. Вы просто ошиблись когда-то. Вы никому не нужны. Как уже раздражает всех великий Тайсон, которому не повезло разбиться на самолете, как Рокки Марчиано.

Драка ради драки — психическая болезнь. Отсутствие любимых глаз, верящих в тебя, — приговор.

И все-таки вы решились? Тогда ВПЕРЕД — и ТОЛЬКО ВПЕРЕД! Отсутствие выбора крайне упрощает выбор! Бог милостив к идиотам… Аллилуйя!

Люди! Пожалуйста, любите нас. Мы пугающие, нелепые существа, исполненные дебильных добродетелей и стремящиеся к идиотским ценностям.

МЫ БОЙЦЫ! Простите нас за это.

Господи Иисусе Христе — спаси нас!

Мысли, слова и жизнь, описанная в этой книжонке, мои — и не обязательно правильные. Не судите меня строго — никто не совершенен.

С уважением ко всем и всему,

А. Кочергин www.koicombat.org