Календарные обычаи и обряды народов Юго-Восточной Азии

Тагалы — один из наиболее крупных народов Филиппин, сыгравший решающую роль в становлении Филиппинской Республики как самостоятельного, независимого государства. Они населяют центральные районы о-ва Лусон.

Филиппины — пестрая в этническом отношении страна (в настоящее время насчитывается не менее ста народов). Однако в их этногенезе и этническом развитии много общего. Это огромное разнообразие и вместе с тем единство наложило отпечаток на календарные обычаи и обряды, на формы и время проведения различных празднеств годового цикла. В обычаях и обрядах филиппинских народов переплелись традиции, сложившиеся в древние времена, с теми традициями, которые позднее проникли на архипелаг вместе с христианской религией. Решающее воздействие на культурный облик народов архипелага, в том числе и тагалов, оказали завоевание его Испанией в XVI в. и последовавшая их христианизация и испанизация. В дальнейшем (особенно в конце XIX–XX в.) определенные культурные последствия имела и американская колонизация Филиппин, приведшая к тому, что известное влияние в стране получили верования протестантского толка. Результатом указанного длительного исторического процесса явилось формирование на Филиппинах трех ярко выраженных групп народов: христианизированных (в основном исповедующих католичество), горных (сохранивших свои традиционные верования) и мусульманских (например, моро).

Наиболее крупным среди равнинных христианизированных народов Филиппин являются тагалы. Процесс синтеза различных культур у тагалов, как и у других народов архипелага, протекал весьма своеобразно. Календарные обычаи и обряды в конечном счете в своих истоках всегда имели земледельческую подоснову. Тагалы — рисоводы, земледельцы издревле. Соединение их древних аграрных праздников с христианскими праздниками, обычаями и обрядами было отнюдь не поверхностным. Так, М.Л. Салганик пишет: «Испанское католичество проникло в самую глубь народной души, пресуществившись в ней, изменив собой и ее… Древние верования приобретают католическое обличье… в горниле народного творчества христианская мораль смирения и отречения от плоти сплавляется с языческой моралью и искренней радостью, восторгом перед плодородием и человеческого тела, и земли, с благодарным принятием земной благодастыни» [Салганик, 1986, с. 6].

Следует отметить, что традиции и обычаи, которые сложились у тагалов, оказали значительное влияние на формирование общефилиппинских календарных праздников (тагальский язык, в частности, лег в основу пилипино — языка, в настоящее время являющегося государственным). Вместе с тем у многих народов (особенно у горных) сохранили силу самобытные календарные обычаи, обряды и праздники годового цикла, значительно отличающиеся и от христианских, и от исконно тагальских. Можно полагать, что многие из этих обычаев были близки также и обычаям тагалов в доиспанскую эпоху.

Тагалов, склонных к ярким ритуалам, в прошлом особенно привлекала пышность и красочность католических обрядов, чем не преминули в свое время воспользоваться испанские монахи, насаждавшие христианство. В результате в укоренившемся в стране католицизме явно преобладает внешняя сторона, причем обрядовая сфера христианства, и в особенности праздничные действа, подверглась серьезной трансформации. «Впитывая в себя местные религии, католицизм на Филиппинах только выигрывает, становясь еще более прекрасным, лучше приспособленным к местным условиям, сильным» (цит. по [Кузнецов, 1987, с. 72]). При всей апологетичности этого высказывания нельзя не признать, что доля истины в нем есть.

Сплав доиспанской и испанской культур, органичное восприятие определенных элементов латиноамериканской культуры, а также китайское влияние были достаточно устойчивы уже в XVIII в. Свидетельством того, в каких формах это проявлялось уже в начале XIX в., может служить описание праздника, оставленное нам русским мореплавателем Отто Коцебу, который посетил Манилу в 1825–1826 гг. [Коцебу, 1987, с. 330–334].

Ознакомление с описанием праздника у О. Коцебу интересно тем, что, по существу, более чем за полтора века церемонии тагальских праздников мало изменились.

Слияние традиционных обычаев с испанскими христианскими атрибутами и элементами китайской красочности актуально и сегодня.

Испанское слово фиеста («праздник») стало одним из самых ходовых в тагальской речи. Как отмечает И.В. Подберезский, фиеста составляет одну из самых красочных особенностей филиппинской жизни. «Каждая деревня и каждый город имеют своего святого покровителя, в честь которого и устраивается фиеста, длящаяся три дня, а то и больше. Это — огромное событие для всего населения. Еще за девять дней до праздника начинают служить торжественные мессы по заказу „сильных людей“, которые стараются перещеголять друг друга в убранстве алтаря, качестве хора, нарядах» [Подберезский, 1974, с. 128].

В организации фиест всегда много патриархального. Расходы на угощение берут на себя «сильные люди» — это своеобразная подать, налагаемая на них традицией; иначе они не смогли бы подтвердить свой высокий статус. Тагальский крестьянин в день фиесты надевает свое лучшее платье и, что особенно необходимо отметить, — свою лучшую обувь, подчас и надеваемую только во время фиесты. Каждый стремится не ударить лицом в грязь перед соседями. Филиппинский труженик мирится с лишениями, ограничивает себя во всем, влезает в долги под огромные проценты — и все это для того, чтобы блеснуть во время фиесты. «Это стремление становится понятным, если представить себе его тусклую, монотонную жизнь. У него просто нет иной возможности почувствовать себя человеком, свободным — пусть три дня в году — от давящей обыденности. Больше ему негде проявить себя. О том, что будет дальше, задумываются мало: „бахала на“, как говорят тагалы в таких случаях, — „будь что будет“» [Подберезский, 1974, с. 145].

Фиесты у тагалов своего рода точка отсчета времени. Они как бы живут от фиесты до фиесты и, если есть возможность, стремятся любой из перечисленных выше праздников превратить в красочный и жизнерадостный день. В дни фиесты покинувшие родные места стремятся вернуться к нему.

Еще одна характерная черта тагальских праздников — фанатизм, который является прямым следствием сложного переплетения древних языческих представлений с христианством.

Следует отметить, что кроме календарных и общепринятых праздников тагалы устраивают так называемые свои праздники. Как уже отмечалось, не только для тагалов, но и для всех филиппинцев характерна любовь к ним. В каждой местности есть локальные, освященные традицией празднества. Чаще всего они организуются в честь местных святых, а некоторые восходят, по-видимому, к древним традициям.

Календарь

Как известно, для многих народов Восточной и Юго-Восточной Азии было характерно использование лунных и лунно-солнечных систем календарей и летоисчислений. Эти системы соответствовали земледельческим циклам. Надо думать, такого рода календарные системы, связанные с местными хозяйственными условиями, были присущи и филиппинским народам в доиспанские времена. В настоящее время подавляющее большинство населения Филиппин лунными календарными системами не пользуется. Однако в праздничных обрядах, имеющих свои истоки в традиционных доиспанских обычаях, по-видимому, рудименты этих систем не исключены. Дело в том, что христианство и христианский культ на Филиппинах имеют большую специфику (иногда даже говорят о «филиппинском христианстве»).

Официально на Филиппинах действует григорианский календарь, который был введен в основных католических странах (Италии, Испании, Португалии, Франции) в 1582 г., почти одновременно с завоеванием Филиппин испанцами. Уже в первой четверти XVII в. практически все равнинное население архипелага было обращено в католичество, а к середине XVIII в. процесс испанизации филиппинских народов был в основном завершен. Григорианский календарь стал для этих народов очевидной реальностью. Тем не менее, нельзя не сказать о том, что система обычаев и обрядов, связанная с католической религией, а, следовательно, и с григорианским календарем, существует на Филиппинах не в «чистом» виде.

У тагалов в календарных обычаях и обрядах нередко можно увидеть древние традиции, «приспособленные» к христианству.

Несомненно также усиление влияния на сложившиеся обычаи и обряды общегосударственных праздников политического характера, отражающих борьбу за независимость страны и растущее общефилиппинское самосознание.

Об этом свидетельствует почти повсеместное празднование общенациональных дней с наибольшей яркостью, несмотря на всякого рода сложности протекающих национальных и политических процессов.

В настоящее время на Филиппинах отмечаются следующие общие для всей страны праздники, подразделяющиеся на официальные и общенациональные [Филиппины, 1979, с. 423].

К официальным праздничным дням относятся те, которые признаны государством в масштабе всей страны как нерабочие. Большая часть их связана с важнейшими историческими событиями становления Филиппин как независимого государства, т. е. все эти праздники носят политический характер.

Характерно, что в число официальных включены и важнейшие религиозные праздники.

Поскольку подавляющее большинство населения Филиппин — христиане, преимущественно католики, в XIX — середине XX в. широко праздновалось Рождество, а также Пасха и предпасхальные дни. Как и во всех католических странах, в отличие от православных празднование Рождества отмечалось торжественнее, чем празднование Пасхи.

Ряд праздников национально-культурного характера, так называемые общенациональные праздники, являются свидетельством роста общенационального самосознания всех филиппинцев. Не случайно и среди официальных праздничных дней, и среди общенациональных праздников числятся как религиозные, так и политические праздники. Это свидетельствует о глубоком проникновении в быт и обычаи тагалов (как и других филиппинских народов) общефилиппинского национального самосознания, сложившегося в ходе освободительной борьбы и приведшего к своеобразному синтезу духовной культуры. И те, и другие воспринимаются массами, безусловно, как свои и широко празднуются всем тагальским населением.

Тагалы очень любят праздники. «На Филиппинах празднуют часто. Есть праздники религиозные, народные, государственные, испанские, американские. И филиппинцы празднуют их с большим энтузиазмом. Врожденная склонность к веселью, празднествам и карнавалам — одна из лучших черт их характера. И еще артистичность… Сценическое искусство здесь проявляется везде, начиная с крестин и кончая похоронами» [Лауринчюкас, 1981, с. 26].

При всем разнообразии многочисленных празднеств и их исторических корней в самом отношении филиппинцев (особенно равнинных народов) к праздникам есть нечто общее, обусловленное синтезом различных культур.

Глубоко укоренившаяся еще в доиспанские времена любовь к праздникам была связана с древними традиционными анимистическими представлениями тагалов.

Как и у всех земледельческих народов, красочные пляски, песнопения, жертвоприношения, пиршества сопровождали основные этапы сельскохозяйственного цикла и были подчинены строго определенному ритуалу. В представлении крестьянина, земледелие было в первую очередь священнодействием, которое должно было сопровождаться строго установленными ритуалами [Подберезский, 1974, с. 128]. Год делится на два сезона — сезон дождей (ноябрь-апрель) и сухой сезон (май-октябрь).

С завоеванием Филиппинского архипелага испанцами здесь постепенно, но довольно быстро утвердилось христианство в его католической форме, причем воздействие его на духовную культуру всех социальных слоев тагалов несомненно уже в XVIII в. Характерно, что с середины XVIII в. даже антиколониальные народные восстания проходили под флагом христианских ересей (до этого подобные движения велись под лозунгом возврата к прежней религии).

Рождественские и новогодние торжества

На первом месте у тагалов, несомненно, стоят рождественские и новогодние празднества.

Для тагальского населения Рождество (25 декабря) — всеобщий, универсальный и едва ли не самый главный праздник, к которому готовятся долгие месяцы и помнят о нем еще долгое время, после того как празднества заканчиваются. К этому событию копят деньги, готовят наряды. Рождество — праздник поистине всеобщий, его-торжественно отмечают и в городе, и в деревне.

В представлениях тагалов, Рождество не только торжественный, жизнерадостный и освященный религией праздник, но и своего рода привилегированная точка отсчета времени, о чем говорилось выше. Многие события рассматриваются с точки зрения их временного отношения к Рождеству: «это было за месяц до Рождества», «после Рождества» и т. д.

Характерен в этом смысле эпизод, описанный в рассказе Н.В.М. Гонсалеса «Мы с папой едем домой». От лица ребенка в рассказе говорится о том, как еще в ноябре отец привез домой множество покупок и подарков: «бесчисленное количество коробок, деревянных и картонных вроде той, какую папа принес как-то вечером домой и удивил всех: в ней оказались консервированные груши, черносливы и сардины. „До рождества еще добрых семь недель!“ — с упреком сказала тогда тетя Рози» [Гонсалес, 1974, с. 37]. В этом эпизоде наглядно просматривается устоявшееся представление об особом месте Рождества в жизни человека: то, что положено делать на Рождество, не следует делать в обыкновенной обстановке или даже в другие праздники. И особенно показательно, что на соблюдении подобного рода ритуала настаивала женщина как носительница традиционного начала.

В праздновании Рождества на Филиппинах существуют и другие примечательные особенности, и главная из них та, что ни один другой праздник не длится столь долго по времени, как Рождество. Официально с 16 декабря по 6 января продолжается рождественский марафон фестивалей, в который незаметно вливаются Праздники урожая и Новый год [Лауринчюкас, 1981, с. 26]. На самом же деле празднества в декабре-январе длятся еще дольше и представляют собой целый комплекс важных в религиозном, политическом и психологическом отношении торжеств, которые начинаются еще в первых числах декабря и заканчиваются где-то в начале февраля.

Для того чтобы представить себе истоки, эволюцию и общую картину рождественского праздника, полезно обратиться к его описанию в конце XIX в., оставленному нам в широко известном романе Хосе Рисаля «Флибустьеры». Сначала от лица персонажа романа автор повествует о торжественном шествии, впереди которого несли статую на носилках. «Видать, то был великий святой, — восклицает писатель. — Статуя изображала старца с длиннющей бородой, он сидел у могильной ямы под деревом, на котором красовались чучела разных птиц, калан[4] с горшком, ступка и каликут[5] для растирания буйо[6] составляли всю его утварь; скульптор словно хотел объяснить этим, что старец жил на краю могилы и там же варил себе пищу. Это был Мафусаил[7], как его представляют филиппинские мастера… За маститым старцем следовали три волхва[8] на резвых коньках, норовивших взвиться на дыбы; конь негра Мельхиора, казалось, вот-вот растопчет двух других коней» [Рисаль, 1965, с. 58].

Уже в облике этих первых фигур шествия мы видим очевидную тенденцию к «филиппинизации» персонажей христианской традиции. Не только аксессуары, но и обличье этих персонажей — сугубо тагальские, а тагалы, надо полагать, вносили свое понимание в само существо праздника.

Далее Рисаль пишет: «За волхвами шли парами мальчики, насупленные, невеселые, словно их гнали насильно. Одни несли смоляные факелы, другие — свечи или бумажные фонарики на тростниковых прутьях; слова молитвы они не говорили, а выкрикивали с каким-то ожесточением. Дальше на скромных носилках несли святого Иосифа с покорным, грустным лицом и посохом, увитым лилиями; по обе стороны носилок шагали два гражданских гвардейца, словно конвоиры при арестованном… За святым Иосифом шли со свечами девочки в платочках, завязанных под подбородком; они тоже читали молитвы, но, пожалуй, не так сердито, как мальчики. В середине процессии несколько мальчишек волокли больших кроликов из плотной бумаги… Внутри кроликов горели красные свечки. Дети приносили эти игрушки, чтоб повеселей отпраздновать Рождество Христово. Толстенькие, круглые, как шарики, зверьки то и дело подпрыгивали на радостях, теряли равновесие, опрокидывались и вспыхивали; малыш-хозяин пытался потушить пожар, дул изо всех сил, ударами сбивал пламя и, видя, что от кроликов остались одни обгоревшие клочья, заливался слезами…» [Рисаль, 1965, с. 59]. И в этой части шествия много характерных деталей явно некатолического происхождения.

«Замыкала процессию пресвятая дева, одетая Божественной Пастушкой, в широкополой пилигримской шляпе с пышными перьями — в память о путешествии в Иерусалим[9]. Для наглядности священник приказал сделать пресвятой деве чуть полной талию, засунув под юбку тряпье и вату, чтобы никто не мог усомниться в ее положении. Статуя была прелестная, но и ее лицо было печально — таковы обычно статуи филиппинских резчиков, — а румянец на щечках, казалось, проступал от смущения, точно дева стыдилась того, что сделал с нею преподобный отец. Перед носилками шли певчие, позади — музыканты и вездесущие гражданские гвардейцы…» [Рисаль, 1965, с. 60].

Во время Рождества, отмечал далее Х. Рисаль, было принято украшать дома бумажными фонариками всех форм и цветов, хвостатыми звездами, которые раскачивались на обручах, и, что особенно характерно, рыбками, у которых в туловище горел огонек, а головы и хвосты шевелились. Во всех этих праздничных декорациях совершенно явственно прослеживаются местные, китайские, а может быть, и японские влияния, далекие от католицизма.

На Рождество каждый должен был одарить своих близких, даже если подарок будет носить чисто символический характер: сладости, фрукты, стакан воды или «любой иной пустячок» [Рисаль, 1965, с. 83–84]. Взрослые стремились отметить этот самый большой и самый популярный праздник в году максимальным весельем. Они навещали родителей и других родственников, поздравляли их с Рождеством; став на одно колено, подносили подарки.

Считалось, что Рождество — большой праздник также и для детей. Их тоже «будят рано, на заре, умывают, наряжают во все новое, самое дорогое, самое лучшее — атласные башмачки, огромные шляпы, шерстяные, шелковые или бархатные костюмчики и платья, на шею вешают четыре-пять крошечных ладанок с Евангелием от св. Иоанна и во всем этом снаряжении ведут на торжественную мессу, которая тянется целый час» [Рисаль, 1965, с. 81]. После мессы детей ведут из дома в дом навестить и поздравить родственников, где они должны танцевать, петь, читать стихи. Детям все это достаточно скучно; единственное, что им доставляет удовольствие, — это обильные угощения и подарки (но и те у них нередко отбирают родители, особенно если им дарят монеты).

Описание Рождества Х. Рисалем, этим крупнейшим филиппинским писателем, свидетельствует о том, что в конце XIX в. в его ритуалах тесно переплелись христианские и местные традиционные обычаи. Некоторый скепсис или ирония, с которой он описывает этот праздник, объясняются, по всей вероятности, его антииспанскими и антикатолическими (но не антихристианскими!) настроениями. Важно отметить, что в описании рождественских торжеств Х. Рисаль проводит различие между функциями в ритуалах людей разного возраста.

Все основные характерные особенности рождественских праздников, отмеченные Х. Рисалем в XIX в., — шествия, пиршества, подарки, посещение родственников, праздничная одежда и обувь, украшение домов — в основном сохранились и по сей день. Новому году в Маниле предшествует Рождество. Официально оно отмечается 25 декабря. Но уже с самого начала месяца все дышит приближением праздника. По улицам разъезжают санта-клаусы. В витринах возникают игрушечные города, оживают герои сказок. В канун Рождества в театре, как правило, ставят балет П. Чайковского «Щелкунчик».

Подарки принято покупать всем родным и друзьям. На полках магазинов теснятся поздравительные открытки с текстами на все случаи жизни: «уважаемому боссу», «лучшему в мире дедушке», «незабываемому учителю», «любимой племяннице». На дверях домов вывешивают венки из хвои и лент, из окон слышится рождественское сусальное пение [Сумленова, 1985, с. 130].

Важно отметить, что у тагалов не было ритуала украшения елок и быть не могло, поскольку на Филиппинах они не растут. Не было этого ритуала и у испанцев. Обычай украшать елки пришел на Филиппины из Соединенных Штатов Америки (которые, в свою очередь, заимствовали его у немецких колонистов). Но теперь этот обычай для филиппинцев стал общераспространенным (преимущественно в городах), но елки у них искусственные.

Новый год (Багонг Таон) — один из самых любимых праздников тагалов. Для него характерно не обилие еды на столе, а невообразимый шум на улицах. По поверьям, шум во время встречи Нового года свидетельствует о богатстве и щедрости наступающего года. Полагают, что, кто встречает его спокойно, тот обрекает себя и близких на беды.

Парад звуков начинается с вечера. Дети колотят в жестяные консервные банки, подростки бьют в барабаны, трубят в рог. Мужчины стреляют из ружей. Чем ближе полночь, тем сильнее шум. Начинают звонить колокола церквей. На улицы выбегают клоуны, увешанные колокольчиками и другими бренчащими предметами. Даже немощные старики потряхивают металлическими монетами в банках, присоединяя свое бренчание к общей какофонии звуков. «Разразись в это время грохот извергающегося вулкана, люди приняли бы его как должное, как шум в честь праздника Багонг Таон» [Лауринчюкас, 1981, с. 27].

Для исполнения тех или иных традиций во время рождественских праздников существуют четко определенные функции для каждой из возрастных групп (учитывается четыре поколения), причем право стрелять имеют только мужчины в зрелом возрасте. Этот обычай вызывает определенные реминисценции с древними языческими инициациями.

Интересное описание празднования Нового года дает Е. Сумленова: «Новый год — Багонг Таон — встречают шумно и озорно. В ночь на первое января в городе светло от фейерверков и дымно от пороха. На улицах стоит невообразимый шум: дети трубят, бьют в склянки, жестянки, барабаны, взрослые стреляют из пугачей, взрывают шутихи и ракеты. Звонят колокола. Грохочут транзисторы. Все, что может издавать звук, приводится в действие. Чем шумнее встретишь год, говорит примета, тем добрее он будет. Вот почему сосед всеми силами старается „перешуметь“ соседа» [Сумленова, 1985, с. 129].

Своеобразен также праздник в честь святого младенца Иисуса, который происходил в Тондо (район Манилы) каждый год в третье воскресенье января. В этот день каждый человек — желанный гость. В любом доме его радушно встретят, угостят. Приготовления к празднику начинаются задолго до него. О предстоящем событии оповещают огромные белые полотнища, которые развешиваются на улицах. Хижины украшаются гирляндами, ветками, цветами, бумажными лентами с приветствиями и приглашениями войти в дом и принять участие в празднике. Через все Тондо проходит процессия детей. Ребят щедро угощают прохладительными напитками, одаривают сувенирами. Время от времени процессия останавливается, и дети дают импровизированные представления: исполняют песни, читают молитвы. Красочные детские процессии задают тон всему празднику. День святого младенца завершается грандиозным фейерверком. Обитатели трущоб веселятся — мрачный, нищий Тондо становится пестрым, шумным, радостным [Макош, 1983, с. 8].

Вскоре после встречи Нового года в составе всего комплекса рождественско-новогодних празднеств 9 января в Маниле, в районе Киапо, происходит большое религиозное шествие, посвященное Черному Назаретянину.

В свое время Киапо был отдельным от Манилы городом, имевшим своего святого покровителя — Черного Назаретянина (статуя из черного дерева, изображавшая несущего крест Христа). В дальнейшем Киапо слился с Манилой, став его окраинным районом.

Лик скульптуры имеет явно ацтекские черты. Да и само название святого — Черный Назаретянин — свидетельствует о латиноамериканском влиянии на этот культ, а также говорит о его антиевропейской (т. е. антиколониальной) направленности, что и сделало его особенно популярным. В 20-х годах нашего столетия эта святыня стала общеманильской. Сейчас можно говорить о культе Черного Назаретянина, приобретшего общенациональный характер, но по своему происхождению и по своим особенностям он остался тагальским.

О возникновении этого культа рассказывают, что однажды приходский священник в Киапо, спешивший куда-то по своим делам, раньше времени приказал прекратить традиционную религиозную процессию и вернуть статую в церковь. Но вдруг неожиданно разразилась гроза, в которой перепуганные прихожане усмотрели гнев божий. Они отказались возвращаться в церковь, разулись и понесли статую дальше. Это шествие в дальнейшем превратилось в традиционный обряд: так ее носят и сейчас — обязательно босиком, в закатанных по колено штанах, в расстегнутых рубашках и с полотенцем на шее [Подберезский, 1974, с. 146].

Каждый год 9 января у храма Киапо, где и в обычные дни чрезвычайно многолюдно, собиралась вся Манила. Здесь уже с раннего утра ожидают толпы юношей в белых рубашках и с полотенцами, которыми обмотаны головы или шеи и плечи. На близлежащих улицах перекрывается движение, и из церкви выносят изваяние [Лауринчюкас, 1981, с. 27–28]. Верующие с тревогой всматриваются в него. Если у Сеньора де Киапо лицо темнее обычного — жди беды, если светлее — жди удачи и благополучия. Все исполнено непонятного для непосвященного смысла: больше в этом году оркестров или меньше, беспокойнее толпа или нет. Считается, что всякий, кто сумеет коснуться статуи, обеспечивает себе счастье на целый год, поэтому дело всегда доходит до драки, и статуя падает. И на это обращают внимание — чаще ли она падает, чем в прошлом году. В культе Черного Назаретянина, как и в прочих культах, нетрудно усмотреть тесное переплетение христианских и языческих черт [Подберезский, 1974, с. 146].

Хочется еще раз обратить внимание на глубокие, дохристианские истоки данного культа. Важно отметить, что именно ацтекские, неевропейские черты лица Черного Назаретянина, возможно, обеспечивают ему подобную популярность. Крайне важно отметить также то обстоятельство, что по более или менее светлому его лицу определяют будущее. Здесь возможна параллель с «растущим» крестом Магеллана. Подобного рода представления уходят в глубокую древность [Martires, 1968, с. 5].

В отношении культа Черного Назаретянина необходимо отметить, что в нем явственно проступают черты так называемой теофании, т. е. «явления» бога. «Явление» бога может происходить в различных формах, в том числе и в персональной. При этом божество может «явиться» в своем подлинном виде или (что бывает чаще всего) «вселиться» в оболочку живого существа — животного или человека. Всякая теофания мыслится всегда имеющей практическую цель в области отношений божества к людям: божество хочет помочь людям, открыть им будущее и т. д. Мифы подобного рода ведут в глубь веков, подобно гомеровскому эпосу, Ветхому завету и т. п. «Способы» заставить божество явиться или открыть свою волю различны и так или иначе связаны с магией. Одним из проявлений теофании и является культ Черного Назаретянина, истоки которого ведут в доиспанские времена.

Обычаи и обряды весенне-летнего сезона

Следующим большим и общепризнанным среди тагалов (как и среди других равнинных народов) праздником являлся День святого Валентина, или День возлюбленных, отмечавшийся 14 февраля. Этот праздник, безусловно, христианского происхождения и был тагалами заимствован у европейцев.

Чтобы показать его генезис, отметим, что еще сравнительно недавно в Англии и Шотландии накануне этого дня собирались юноши и клали в урну соответственное их числу количество билетов с обозначенными на них именами девушек; затем каждый вынимал один из билетов. Та, имя которой доставалось таким образом юноше, становилась на предстоящий год его «Валентиной», а он — ее «Валентином». Это влекло за собой для них на целый год отношения, близкие к отношениям между средневековым рыцарем и его «дамой сердца».

Хотя этот праздник пришел на Филиппины из Европы и сохранил форму и внешнюю атрибутику народной католической обрядности, на Филиппинах его суть несколько изменилась в более практическую сторону. Как отмечала Е. Сумленова, в феврале филиппинцы отмечают День святого Валентина — День влюбленных: все, кто раньше не осмеливался признаться в чувствах, решаются на объяснение, обмениваются трогательными открытками [Сумленова, 1985, с. 128].

В День святого Валентина происходят церемонии массового венчания женихов и невест, подчас собираются сотни пар. Многочисленны случаи, когда венчаются пожилые и даже старые люди (60-70-летнего возраста), прожившие вместе 20–30 лет и уже имеющие много детей.

Л.М. Кузнецов описал такой обряд в г. Пасай (Большая Манила). Обряд происходит на территории спортивного комплекса, в огромном спортивном зале, вмещающем сотни людей. В День святого Валентина этот зал заполняют женихи и невесты в белых платьях (баронгах). О венчании пожилых людей автор пишет: «Как же себя чувствует женщина в день бракосочетания, после того как она прожила с женихом много-много лет?.. Это одновременно торжественная и грустная церемония. Подвенечное платье как-то странно выглядит на старушке или на женщине, которая не сегодня завтра должна приглашать повитуху. Но что поделаешь? Чтобы пойти под венец, нужны деньги. Многие на Филиппинах не могут позволить себе торжественный обряд до конца дней своих. В то же время имеющие деньги вкушают радость бракосочетания дважды, а то и трижды… Но таких единицы. Обделенных же, не имеющих возможности закрепить брак на небесах, тысячи. Женщины переживают это острее, чем мужчины. Может быть, потому, что порой она несет больший груз ответственности и трудов и рассчитывает на большую милость всевышнего, природы и общества, что она — самый последовательный, старательный хранитель очага, семьи, которая для мужчин-филиппинцев служит крепостью. Хозяйка же крепости всегда гордилась тем, что благодаря ее заботам, трудам, ее любви дом, очаг надежно защищает и ее, и мужа, и детей от напастей окружающего мира» [Кузнецов, 1987, с. 62–63].

С большим размахом празднуется тагалами и Пасха, правда, с меньшей помпой, чем Рождество. Тем не менее, подготовка к Пасхе, как и к Рождеству, начинается задолго, почти сразу после Дня святого Валентина.

По народному календарю Пасха в стране считается началом лета.

«Пасхе предшествует святая неделя — „холи уик“: Манила постится, не ест мяса, не играет свадеб, не целуется в парках. С экранов телевизоров исчезают легкомысленные фильмы, их сменяют библейские проповеди. На эстрадах многочисленные монашки в белых одеяниях поют под гитару перед зрителями. В деревнях крестьяне ходят по улицам с фигурками святых, поют „пабаса“ — о любви к ближнему» [Сумленова, 1985, с. 129].

Пасхальные праздники, как и другие, сопровождаются различными шествиями и мистериями. Так, на о-ве Мариндуке, где также живут тагалы, в это время проходит так называемый Морионский фестиваль: разыгрывается история римского центуриона Лондинуса, который, по преданию, пронзил грудь Христа своим копьем. Участники облачаются в «римские доспехи», надевают зловещие маски центурионов и движутся по улицам вслед за всадниками на белых конях. В центре представления — убийца Лондинус; под общее одобрение собравшихся его «обезглавливают» [Martires, 1968, с. 8].

Филиппинское христианство весьма своеобразно. Христианская идея искупления Христом грехов человечества получила специфическое преломление: страдания Христа воспринимаются рядовым тагалом как непосредственная услуга бога ему лично, а идея искупления преобразовалась в идею неоплатного долга богу (по-тагальски утанг на лооб). Но если тагал ощущает свой «долг» перед богом, то он и на бога возлагает определенные «обязанности». Таким образом, понятие «бог», по сути, низводится до положения доброго падре — нума, т. е. для тагала бог нечто вроде родственника, «сильного человека», в принципе не отличающегося от других «сильных людей».

Такие представления вели к тому, что нередко за Христа принимали любого из филиппинцев, что и порождает подчас дикие, фанатические эксцессы. В ряде мест во время Пасхи и в средневековье устраивались шествия бичующих себя грешников. Иногда толпа повторяла путь Христа на Голгофу: участники процессии многие километры несли тяжелый крест, причем терновые венцы впивались им в голову, а специально нанятые люди наносили им удары бичами, в которые были вставлены осколки стекла. Бывает и хуже. Находятся добровольцы, желающие испытать муки Иисуса Христа. Правда, такую готовность терпеть физическую боль в какой-то степени можно объяснить тем, что тагалы плохо усваивали идею постоянного воздержания от греха — аскетизм явно не их идеал. Поэтому некоторые предпочитали «расплатиться» с богом тяжкими страданиями однократно, но зато получить право на невмешательство в их личную жизнь в течение всего следующего года.

Подобное описание мы видим и в книге Е. Сумленовой: «В дни святой недели некоторые фанатики добровольно принимают на себя крестные муки Христа. Газета „Буллетин тудей“ писала: „Джуанито Пирино — обыкновенный человек, но в дни великого поста его называют Христом. В тихой сельской местности Санта Лючия, недалеко от Манилы, он совершает свой „подвиг“ вот уже в течение восьми лет. Хрупкий, небольшого роста, он на своих плечах несет трехметровый деревянный крест, к которому его затем прибивают гвоздями… Две недели потом Пирино залечивает раны…“» [Сумленова, 1985, с. 130].

Во время пасхальных шествий используются маски. Традиции представлений в масках уходят в глубь веков, их дохристианское происхождение, а также сущность не вызывают никакого сомнения. Маски у многих народов Филиппин — давняя традиция, которая, конечно, к настоящему времени претерпела существенную трансформацию. В частности, многие маски, как это видно из приведенного выше описания пасхального представления, изображают персонажей Библии.

У. Макош довольно подробно описал, как готовятся и используются маски у игоротов — горного народа Северного Лусона [Макош, 1983, с. 109–110]. Надо полагать, что описанное У. Макошем искусство масок игоротов близко к такому искусству у тагалов в прошлом. В современных условиях сохранились рудименты этой традиции. «Маски, по-видимому, родились в те далекие времена, когда верили в антинг-антинг — культовый оберег против зла, талисман, который… игороты и сейчас еще вешают на домах, впрочем как и многие народы соседних островов» [Макош, 1983, с. 110].

Своеобразный праздник отмечался в мае — он назывался Месяцем девы Марии. Во время этого праздника по реке плыли баржи с «Мариями», сидевшими на тронах. По улицам двигались процессии: дети со свечами в руках, за ними — три самые красивые девушки с коронами на голове — три Марии. Существовала примета, что встреча с «Мариями» сулит удачу.

Большой интерес представляет так называемый День барангаев, отмечаемый 11 сентября. Понятие барангаи восходит к тагальскому слову балангай, обозначавшему людей, прибывших на одной большой лодке. По традиционному толкованию, именно такие коллективы людей, высаживавшихся в древние времена на о-ве Лусон, образовывали сельские общины, которые и назывались балангаями. После испанского завоевания они сохранились, но название их несколько испанизировалось — барангаи. Вводя в 1975 г. празднование дня барангаев, правительство стремилось подчеркнуть исконно филиппинский характер своего правления, вывести современные традиции из доиспанских обычаев тагалов и других филиппинских народов. День барангаев носит подчеркнуто традиционный характер.

Бывает и так, что в местных календарных праздниках переплетаются христианские и традиционные, дохристианские обычаи.

К такого рода празднествам, например, относится Праздник реки в г. Патерос (район Большой Манилы), отмечаемый 29 июля.

Он ведет свое происхождение от легенды, возникшей примерно в начале XVIII в.

Уткам, разводимым в этом месте, стал угрожать жадный крокодил. Патеросцы обратились за помощью к покровительнице этого места — святой Марте, после чего крокодил был пойман и убит. Патеросцы отслужили обедню в честь святой и стали чтить ее как покровительницу уток и их хозяев. В празднике участвуют «утки», «большой злой крокодил» и «святые» [Martires, 1968, с. 8].

Начинается праздник католической мессой. После этого происходит торжественное шествие: мужчины несут через весь город к реке изображение святой Марты. На украшенном флагами и цветами плоту помещается большое чучело крокодила. Во время праздника люди с плота бросают на берег цветы, сладости, различные подарки. Стоящие на берегу люди делают то же.

И те, и другие стараются что-то бросить и что-то поймать, и кто-нибудь обязательно оказывается в воде, что порождает общее веселье. Вечером в этот день все едят балут, т. е. насиженные утиные или куриные яйца, которые варят вместе с зародышем. Считается, что балут придает мужчинам особую силу. Многие в городе занимаются приготовлением балута. К балуту подают тубу — специальный напиток.

Во время торжественной трапезы принято говорить о размерах патеросского крокодила, а некоторые утверждают, что сами его видели [Макош, 1983, с. 92–93].

Обычаи и обряды времени сбора урожая

Фиесты в городах и баррио (селах), как правило, приурочиваются к Празднику урожая. После сбора урожая улицы украшаются бамбуковыми арками и цветами. У порога домов выставляется угощение. Люди приветствуют друг друга, желая здоровья и удач. Так, в частности, в местечке Пулилан, недалеко от Манилы, устраивают фестиваль в честь святого Исидора, покровителя фермеров. Крестьяне привозят в это место своих буйволов-карабао, чтобы получить благословение патера. С лентами и цветами и даже с отполированными рогами, холеные и причесанные буйволы-карабао важно проходят по улицам. На следующее утро они снова выходят в поле.

Праздник урожая, очевидно, восходит к древним земледельческим обрядовым действам и доиспанским анимистическим верованиям. Для этого праздника особенно характерны обильные пиршества (как и у многих народов). На Праздник урожая филиппинцы выставляют на стол все, чем одарила их щедрая земля и что смогли приготовить трудолюбивые руки и позволит фантазия хозяек [Лауринчюкас, 1981, с. 27].

1 ноября тагалы, как и другие филиппинцы, отмечают День поминовения. В этом празднике с особой силой проявляется жизнелюбивый характер тагалов. Даже такой грустный день, как День поминовения умерших, превращается в веселый праздник, пишет Е. Сумленова. Первого ноября вся Манила устремляется в мемориальный парк Лайола в Параньяке. В 5 часов утра полицейские-регулировщики движения уже на ногах. Тысячи людей идут, едут, несут цветы и свечи. Захватывают с собой еду, шахматы, гитары, магнитофоны. И поминки незаметно превращаются в шумный загородный пикник [Сумленова, 1985, с. 130]. В этом своеобразном сочетании траура с фиестой, на наш взгляд, также сказывается влияние дохристианских традиций.

Таков годичный цикл тагальских календарных праздников — от предрождественских и новогодних торжеств до Праздника урожая. В этом цикле тесно сплелись христианские и дохристианские обычаи и обряды.

«Кто сосчитает, сколько фиест на филиппинской земле? Они — клапан для выплескивания эмоций. Возблагодарить судьбу за хороший урожай, воздать должное святому покровителю города — все это поводы для того, чтобы встретиться с друзьями, посидеть за праздничным столом, спеть под гитару, потанцевать, пошутить. Люди украшают жизнь, как умеют» [Сумленова, 1985, с. 131].

В этих праздниках у тагалов много общего с другими филиппинскими народами, которые весьма близки по происхождению, по языку, по традициям, обычаям, обрядам. Эта этническая близость филиппинских народов проявляется и в том, что многие празднества у них сходны даже при значительных различиях в уровне их социально-экономического развития. Важно подчеркнуть, что даже праздники моро, народов юга Филиппин, исповедующих ислам, имеют родство с праздниками тагалов и других равнинных народов. В восходящих к глубокой древности традиционных праздниках горных народов можно увидеть те черты, которые, по всей вероятности, были присущи доиспанским обычаям тагалов.

Как и у других земледельческих народов, у тагалов во времена, предшествующие появлению испанцев, существовали праздники, тесно связанные с земледельческим циклом. Об этом говорят данные источников, об этом же косвенно свидетельствуют такого рода современные праздники у горных народов.

Например, как отмечает Е. Сумленова, в горных провинциях есть свои праздники — саянги и будонги. Их устраивают в честь свадеб, рождения ребенка, удачной охоты или рыбной ловли. Возвращающихся с охоты мужчин встречают всей деревней, а ночью, когда отступает жара, всей деревней собираются у костра, чтобы отпраздновать событие. На вертеле жарятся поросята, пекутся маисовые лепешки с диким медом, наливается в кокосовые чаши рисовое вино — баси [Сумленова, 1985, с. 129].

У горного народа манобо (о-в Минданао) известен праздник Каамулан. В принципе это Праздник урожая, т. е. календарный праздник. Но значение его шире: он может отмечаться и по поводу иных важных событий. Пространное описание этого праздника дает У. Макош.

В этот день Малайбалай, столицу провинции Букиднон, не узнать. Кажется, что все манобо и другие горные племена о-ва Минданао пришли в город праздновать Каамулан. Женщины и мужчины облачаются в праздничные наряды: на пальцах рук и на лодыжках ног — кольца, у женщин на головах — пестрые повязки, украшенные цветами и бусами из полудрагоценных камней. Звучат гитары, бамбуковые флейты, гремят ударные инструменты. Символ праздника — женский головной убор, главная составная часть которого — изображение перьев мифической птицы пагпагайок. Как рассказывает миф, она жита в далекие времена, а родилась из слюны жевавшей бетель женщины. Местные люди верят в нее как в сверхъестественное существо, которое руководит их поступками.

Каамулан как Праздник урожая отмечается после особенно хорошей жатвы. Но Каамулан празднуют и когда звезды предсказывают благоприятный поворот каких-нибудь событий, и когда дату, вождь племени, вступает в свои права.

Танцы и песни — это лишь часть программы народного торжества. В этот день приносят в жертву петухов, декламируют стихи, которые сами на ходу сочиняют, загадывают загадки, некоторые танцоры талантливо имитируют повадки животных, особенно обезьян и лягушек. Ну и, конечно, все много едят и пьют.

Малайбалай похож на большую ярмарку. Предприимчивые городские торговцы задолго готовятся к этому дню. Над площадями витают ароматные запахи сатэ (поджаренные на решетке кусочки мяса). Большой популярностью пользуется сок сахарного тростника, смешанный с водой и кусочками льда, и, конечно, пальмовое вино и пиво — все что помогает переносить духоту…

Каамулан в провинции Букиднон — один из многих народных филиппинских праздников, красочных, веселых, сохранивших колорит древних традиций [Макош, 1983, с. 77–78].

Большую роль в традиционных празднествах народов Филиппин играют различные маски, восходящие к доиспанским временам. Производству масок до сих пор придается большое значение у горных народов о-ва Лусон. У. Макош, описывая работу резчиков по дереву в одной деревне недалеко от знаменитого Багио, отмечает: «Каждый делает какую-либо одну вещь, пока она не будет полностью готова. Если он устал от нее, то берется за другую, тоже наполовину законченную, и продолжает работу, которая сгибает спину, требует точного глаза и высокой художественной интуиции. К старым мотивам в изделиях сегодня прибавились новые: алтари, апостолы, сцены из Библии… Есть чаши и миски, бочонки, воины, работающие в поле крестьяне, рыбаки, перевозчик Кутао (перевозчик душ. — К.М.), эротические символы и обязательно маски. Здесь фантазия не знает границ. Маски всех размеров: от самых маленьких — они умещаются на ладони (для них используются отходы дерева, и делают их дети) — до больших, в метр величиной (демоны)» [Макош, 1983, с. 109–110].

Приведенные данные свидетельствуют о глубинных корнях тагальских празднеств: мы как бы заглядываем в глубокое прошлое тагальского народа.

Существенно отметить, что на атрибутику праздников, по всей вероятности, существенное влияние оказали китайские обычаи.

Несомненно также глубокое влияние испанской культуры и католической религии на формирование современной праздничной обрядности. Испанизация культуры тагалов в основном вошла в жизнь уже в середине XVIII в., заглушив многие древние традиции. Но вместе с тем, если судить по приводившемуся описанию Рождества у Х. Рисаля, этот праздник и в конце XIX в. еще не стал вполне органичным для тагалов (хотя это основной праздник у католиков). Один из персонажей романа Х. Рисаля «Флибустьеры» явно выделяет чернокожего Мельхиора из остальных волхвов, отдавая ему предпочтение; Мельхиор производит впечатление более сильного, чем остальные два волхва. Напомним также, что особой популярностью у тагалов до сих пор пользуется и культ Черного Назаретянина, так что эти совпадения вовсе не случайны: здесь явно просматривается антиевропейская тенденция.

На современный характер календарных праздников наложили отпечаток и американские влияния (преимущественно протестантская культура). Наиболее ярко это сказалось при использовании в рождественских ритуалах елки, которая совершенно нехарактерна для испанцев.

Как и для других элементов тагальской культуры, для календарных праздников тагалов, таким образом, характерен тесный сплав различных культур, ставших теперь нерасторжимыми.