Калейдоскоп

КОРЧМА

Предложил мне Сальва погостить у него пару дней. Я категорически отказался, дело было на исходе лета, а в преддверии осени передумал. Как раз в эту пору кто-то пустил слух, якобы Сальва малость свихнулся. Это послужило поводом для пустопорожнего трепа, нелепых домыслов, хватало, разумеется, и злорадных комментариев. В разговорах повторялась некая деталь. Она показалась мне настолько интригующей, что я решил ехать.

Вылез из автобуса и прямехонько угодил в объятия Сальвы. Он тут же сообщил мне, что телеграмму доставили буквально в последнюю минуту, что едва успел побриться, а намыленную Аську оставил под душем.

— Она всегда хватается за мыло не вовремя, — сказал я.

— Теперь я отрабатываю гараж, ванную и паровое отопление. У меня нет ни времени, ни возможности для подобных наблюдений.

Я понял: гоняется за заработками по белу свету, дома — редкий гость. Переночует и снова айда за этими проклятыми деньгами, настоящими и теми, которыми жалованье выплачивают.

Эта супружеская пара, люди порядочные и вполне заурядные, были помешаны на доме, зелени, воде, которая ничем не воняет, съедобных овощах и фруктах и лесе, из которого еще не удрали птицы. Так их допекло, что отреклись от города.

«Обращаетесь в бегство», — попробовал я пошутить при расставании с ними, но на сердце был камень. Всегда в подобных ситуациях невольно подытоживаешь убытки и барыши. Видишь все неиспользованные возможности, несбывшиеся мечты и неосуществленные задумки, руины дерзновенных планов, которые рухнули из-за отсутствия твердого характера, а также планы, заброшенные в ходе их реализации, ибо в тот критический момент, когда одолевали сомнения в собственных силах, не хватило доброго слова, брошенного со стороны, не хватило бескорыстного сочувствия.

Уехали. Потом кто-то рассказывал, что Сальва по дешевке купил делянку леса. А когда настоящим лесом обзавелся, приглядел какую-то старую, но еще крепкую корчму, продававшуюся за гроши. Сам разобрал избушку, а потом с помощью водителя погрузил в рефрижератор, возвращавшийся порожним рейсом, и привез приобретение в свой лес. Свил, как говорили, теплое и уютное гнездышко, однако…

Ехали мы медленно. Сальва ободрился, радовался моему приезду, но это была притворная радость. Поэтому я несколько раз повторил, что заглянул на минутку, что у меня куча неотложных дел в здешних краях. Наконец попросил, чтобы он прибавил газу.

— Меня тут все знают, поэтому не могу носиться, как чумазый гонщик. Должен ехать не спеша, кланяться и отвечать на поклоны. Кто нынче может себе позволить проглядеть пешехода?

Если Сальва действительно свихнулся, то не от хвори, а от серьезных, тщательно скрываемых неприятностей. Что его снедало? Если бы знать? По-прежнему не пахло откровенной исповедью.

За околицей городка Сальва прибавил газу, а я похвалил цвет его новой машины.

— В этих краях, — заговорил я, ибо в конце концов о чем-то надо было говорить, — мне доводилось ловить раков, мелких, как крокодилы.

— Мы не ходим за раками. Нам раков приносят. А ты уже путаешь животных. Что общего у рака с крокодилом?

— По-твоему, рак — животное?

— А кто же? Не граф же татарский, который якобы хозяйничал тут когда-то по соседству.

Разговор явно не клеился. Для его поддержания я упомянул о деревьях, чьи ветви сгибались под бременем цементной пыли, а также о высоченных трубах, загораживавших горизонт.

— Не ожидал, что их тут столько.

Ехали мы как будто быстрее, но все еще на слишком малых оборотах, исключающих какую-либо поспешность. Так везут гостя, чтобы доставить его на место «после обеда». Это не походило на Сальву, отличавшегося гостеприимством, но я сидел смирно, ждал, когда все само собой прояснится.

Вдруг зарокотало над головой. Большой вертолет без труда обогнал нас.

— Большой, и кажется, частный?

— К соседу летит. Он построился ниже по течению. Благодаря ему у нас чистая вода. Сосед не позволит испоганить реку. Аська и дня бы не выдержала возле сточной канавы. Ожидался прилет бобров, видимо, они и летят.

Что-то донимало Сальву, причем основательно. Довлело над разговором, сковывало фразы, не давало мысли развиваться непринужденно. Расстояние постепенно сокращалось.

— Бобры, — произнес я, подумав, — симпатичные, трудолюбивые и умные. Если бы все люди им уподобились, то ого-го, кто знает? Может, весь мир выглядел бы иначе. Какие это бобры? Ты забыл мне сказать.

— Самки как будто из Финляндии, а самцы из Канады. А может, наоборот? Всякое тут болтают. Ты знаешь, что это значит? Бобры — строители, следовательно, построят плотину, и уровень воды подымется. Тогда у соседа появится живописное озеро, а у нас вода в погребе зальет картошку и квашеную капусту.

Я хотел возразить, что квашеная капуста не является подходящим мерилом для оценки мира в целом и отдельных вещей. Но ограничился демонстративным вздохом и ничего не значащим «н-да!..». Охотнее всего я бы покинул машину и пешком вернулся в городок. Несмотря на приятные улыбки, беседа зашла в тупик.

Поэтому ехали долго, нудно. Но вдруг издали, из-за леса, донесся зловещий шум. Загудело так, словно могучий порыв урагана наткнулся на вековые деревья.

Сальва отреагировал довольно странно, съехал на обочину, выключил зажигание, выскочил из машины, поднял капот и принялся обнюхивать двигатель.

Никакой бури в округе. Тихо, спокойно. Так тихо, что я уловил голоса насекомых, резкие и отчаянные, какие слышатся с приходом осени. И весьма кстати вспомнил о том, что у Сальвы неладно с головой.

— Дружище, — сказал я, стараясь сохранять спокойствие, — это не автомобиль. Громыхнуло в лесу или за лесом. Может, упал старый дуб, может, рухнула какая-нибудь никчемная труба. Подъедем поближе, и все выяснится.

Возможно, это прозвучало не слишком убедительно, но ничего более умного не приходило мне в голову. Порой говоришь, лишь бы говорить, и затаить то, чего нельзя высказать.

Сальва, уткнувшись носом в двигатель, бормотал о каком-то знакомом, от которого осталась лишь расплавленная мелочь и страховой полис, хранившийся в сейфе. Стал убеждать меня, что от перегревшейся изоляции пахнет паленым и возникли какие-то неполадки в электропроводке. Все это выглядело весьма скверно. Я был склонен поверить не только в завихрение, но и в то, что у него не все дома.

Машина стояла спокойно, ничем от нее не пахло, а Сальва, неестественно возбужденный, плел небылицы о засухе в лесу и гибели урожая грибов.

О грибах даже с кретином можно вести непринужденную беседу. Увы, Сальва перебил меня довольно бесцеремонно. Крикнул, что только в глупых сказках грибы бегают наперегонки с зайчатами и седлают диких улиток. Я прямо онемел, никто до сих пор не ставил под сомнение общеизвестных фактов. И осенило меня вдруг, что если бы сейчас же пошел кратчайшим путем, то успел бы попасть на последний автобус и вернулся бы домой до наступления темноты. Я сделал несколько шагов в сторону городка.

Сальва наконец опамятовался. Грохнул капотом, открыл дверцу.

— Садись.

С минуту я колебался. Сумасшедшие с детства внушали мне страх.

— Ну, садись. Скоро я тебе все объясню. Попросту мы переступили грань между правдоподобием и неправдоподобием.

Это, собственно, ничего не означало. Я рискнул, сел в машину. Поехали, да так, что сонная улитка запросто бы нас обогнала. Я сочувствовал коробке скоростей, но не проронил ни слова. Держался за ручку дверцы, готовый выпрыгнуть на ходу, если бы осложнилась и без того сложная обстановка. Сальва вел машину как нормальный человек, только медленно, чертовски медленно. Вдруг я сообразил: тянет время.

Немного проехали по шоссе, потом по дороге, ведущей к лесу. Внезапно лес с женской грацией расступился. Я увидел речушку, впадающую в озерцо, рыжеватую купу буков, ограду из сетки и настежь распахнутые ворота. Построился Сальва в очень живописном уголке.

Мы были на месте. Сальва повернул ключ зажигания и закрыл лицо руками. Я чувствовал себя все более сконфуженным, все более лишним. У Сальвы слезы струились по щекам, он расплакался вовсю.

— Каждый должен отплакать свое, если есть причины.

— Именно, сам видишь, что они налицо.

Наконец мы вышли из машины. Я стал в воротах и воззрился на обнаженные своды подвала, на цоколь, облицованный булыжником. Безусловно, следовало потребовать какого-либо толкового объяснения всей этой бессмыслицы. Но я не мог решиться. Терпеливо дожидался, пока Сальва сам найдет слова, которые я был вправе от него услышать.

Он поплакал еще немножко, потом — что меня успокоило — принялся сквернословить однообразно, без выдумки.

— Третий раз за этот месяц. Прежде — раз в квартал. Ну, может, два или три… Видишь, якоря закреплены надежно, бетон держит, а троса лопнули ко всем чертям! — Сальва ругался и плевал на растрепанные концы стальных канатов.

— Труха, не сталь! Видал, как меня обманывают?

Выхода не было, пришлось сочувствовать. Немного повременив, я поинтересовался причиной. Почему старая корчма время от времени срывается с фундамента и летит бог весть куда? Чем-то должны объясняться эти странные причуды.

— Заколдованная халупа! — Сальва развел руками. — Стояла, ветшала не один десяток лет, никто на нее не польстился. Должен признаться, что люди мне не советовали покупать, предупреждали о возможных неприятностях. Каких? Отделывались недомолвками, усмешками. Думал: грибок, древоточцы? Дерево было здоровое. Ставил бутылку: говорите, какая тут тайна? Все напрасно. Сам понимаешь, что каждый, кто знает правду, приберегает ее для себя. Правды дорожают. Чем больше повременишь, тем больше за правду получишь. Узнал только, что за небольшие деньги приобрел большие хлопоты.

— Летающие корчмы известны по легендам.

— Легенды!.. — Сальва махнул рукой. — В прошлом году взвилась как-то после обеда и мягко приземлилась на выгоне в соседнем районе. Просто чудо, что коровы вовремя разбежались, не расплатился бы до конца жизни, если бы плюхнулась в середину стада. А коровы тут молочные, дорогие… С мужиками не столкуешься, а деньжат маловато…

— Я знаю легенду о хорошей корчме. Завидев недругов, она улетала по воздуху, спасая хозяев и постоянных посетителей. Подробное описание найдешь в секретной истории монголов, опубликованной в печатном виде.

— Легенды, легенды… Какой толк в легендах? Мне самые разные мысли приходят в голову. Дом, купленный на свои кровные и такой желанный, ведет себя как воробей. Денежки расходятся, а дом как летал, так и летает. Даже Аська не знает всей суммы расходов за последний год.

Вот и весь Сальва как на ладони. Предотвращал симптомы, оплачивал дураков с дипломами, тратился на патентованные скобы, клинья, тросы и якоря, но не поинтересовался причинами.

— Дело явно запутанное, А не знаешь ли случайно, как эта корчма называлась прежде? Ведь у них бывают свои названия!

— Меня интересует современность. Почему летает, как противодействовать полетам? Остальное, откровенно говоря, меня не колышет.

— Может, стоило бы избавиться от хлопот? Потерять деньги, но обрести покой?

— Аська категорически исключает счастливую случайность, то есть поджог для получения страховки. Мы не способны заниматься поджогами. Думай, что хочешь, но я разделяю мнение Аськи.

«Какое гиблое стечение обстоятельств, — размышлял я, стараясь держаться молодцом. — Это же надо, чтобы именно их угораздило. Их, которые мечтали жить оседло в уютном доме и радоваться детям».

— А детки? Я давно их не видал, должно быть, подросли?

— Дети уже с месяц у бабушки. Здешние передряги им не под силу.

Так болтали мы о том о сем, а между тем на лесной дороге нарастал рокот мотора.

— Лесник везет Аську. Всегда так кончается, ведь Аська летает вместе с корчмой. Дома, даже в воздухе, не оставляет без присмотра. Пожалуй, пойду встречу?

— Разумеется! — Что же я еще мог сказать в данной ситуации.

Аська, несмотря на бешеную скорость, сидела уверенно. Крикнула: «Эй, эй!» — и изящным жестом поправила волосы. Купальный халат цвета осенних буков, кленов и лиственниц живописным крылом плескался за мотоциклом.

— В ванной меня прищучило. Если бы халат висел чуть дальше, бежала бы к вам три километра босиком, ведь голая не села бы на мотоцикл.

— Три километра по воздуху — это более четырех по земле, — уточнил лесник.

— Привет, Иллюминатор, — склонил я голову. Так когда-то называли Аську, ибо наряжалась она броско и прозрачно, и как иллюминатор, охраняла свою каюту от волн и ветров. Постоянно царила вокруг нее штормовая атмосфера, поэтому отъезд Аськи с Сальвой почти все восприняли с явным облегчением, ибо только Сальва мог с ней поладить. — Привет, сколько лет, сколько зим, я искренне рад.

— Глупо получилось. Пожалуй, впервые в жизни собрался проведать и не застал дома?

Я машинально хотел возразить, сказать, что нечто подобное уже несколько раз пережил, но, к счастью, вмешался лесник.

— На этот раз приземлилась жестко. Придется вставлять стекла, закреплять фрамуги и не только фрамуги. Так крепко плюхнулась, что супруга ваша, когда я приехал, была в плохой форме. Но я привел ее в чувство.

— Где села? — Сальва от волнения всегда пускал петуха.

Лесник уронил голову.

— За новым выгоном…

— За выгоном… — Сальва был близок к полнейшему отчаянью. Побледнел, дышал с трудом. — Значит, не затащишь ее сюда и дюжиной тракторов! По пути лесопитомники, молодняк, заповедники и сотни других препятствий! Всю дорогу узко, чертовски узко!

Лесник грустно поддакивал, не обнадеживал.

— Узко и вдобавок крутые повороты. Я послал за людьми, поскольку коллектив — сила, хотя и не всегда разумная. Пока соберется народ, не мешало бы вам, пан Сальва, отдохнуть. Нынче не слишком тепло…

Поскольку немного белья осталось на веревках, Аська направилась в сад, чтобы осмотреться и надеть что-нибудь под халат. Сальва, разумеется, помчался за ней.

— Вот, полюбуйтесь, какая жизнь, да еще за свои же деньги, — молвил лесник, набивая трубку.

Я схватил его за форменную пуговицу.

— Послушайте, я ничего не знаю. Оставьте меня в покое!

Он попытался отделаться гримасами, жестами и минами, избегал смотреть мне в глаза.

— А если бы вас, дремучий вы человек, кто-нибудь схватил за горло и придушил до потери сознания? Ну, что бы тогда?

Лесник призадумался, помолчал с минуту. Потом сказал:

— Ну, тогда бы я такого наверняка стукнул либо угостил зарядом крупной дроби из моего любимого ружьеца.

— А если бы он, дремучий вы человек, придушил вас еще крепче?

— Еще не случалось, чтобы пришлось добивать. Сказано — сделано. В таких делах лучше верить мне на слово.

— Трудный у нас с вами диалог. Свой человек в лесу, знающий здесь все и всех, мог бы поведать многое не только о корчме. А вы не желаете говорить.

— А это окупится?

— А жизнь, пан лесник, положа руку на сердце, всегда ли окупается?

Он глянул испытующе, видимо, понял, что говорю дело, ибо проворчал: «Человек не грач», — и снова занялся своей трубкой.

— Что касается корчмы, — заговорил он, выдержав паузу, — то трудновато доискаться правды: все на словах, ни документов, ни следа в архивах. Лично мне известны с три дюжины летающих недвижимостей. Древние строения, особенно деревянные, любят, когда прохладно и светит луна, полетать для сугреву. Халупе тоже иногда требуется разминка. Маленько полетает, перед рассветом тихонечко вернется и делает вид, будто, как девица, проспала всю ночь на одном боку. А эта их корчма порхает в любое время дня и ночи, невзирая ни на луну, ни на погоду. Уж очень норовистая и к тому же ленивая. Сама ни за что не вернется. Мечтали о доме, а получили самолет без расписания полетов. Вот какая она, жизнь-то.

— Пан лесник, кажется, вы мне…

— Помилуйте, разве осмелюсь! Приглашаю всех на ужин.

Лесник оседлал мотоцикл, а мы за ним — на автомобиле. Сальва разговорился в машине. Он становился все несноснее.

— Дом обязан стоять на месте, а не скитаться по чужим выгонам. Не правда ли?

— Конечно, только следи за дорогой. Я чуть не пробил головой крышу.

— Домой люди добираются и в кромешной тьме, и на непослушных ногах, а за нашим домом надо гоняться по всей округе. Скажи, Аська, что мне делать?

— Ехать медленнее, лесник пылит.

— Целиком ее не дотащишь, придется разбирать на части. А как иначе?

— Обыкновенно. Вертолет ухватит халупу за шиворот и через пятнадцать минут доставит. Перед обедом пойдешь к соседу, потолкуете о плотине и бобрах, а потом о корчме.

— Вот тебе раз, что же я ему скажу?

— Постарайся не сказать того, что мы о нем говорили. Остальное утрясется. Осторожнее, лесничиха не простит тебе раздавленной индюшки.

Застолье на заимке, как и следовало ожидать, благо хозяева славились гостеприимством, затянулось до рассвета. Я пробовал завести речь о корчме, но ничего не получалось. Лесничиха моментально вскакивала из-за стола и убегала на кухню, а лесник тут же обрывал разговор.

— Хозяйка дома летучая, вот и дом летучий.

Это могло что-то значить, могло ничего не значить. Атмосфера была семейная и приятная, но все более зловещая. Сальва пил, Аська все заметнее замыкалась в себе. Меня растрогала лососина в маринаде, а колбаса по-польски, поданная к раннему завтраку, и вовсе восхитила. Лесничиха сияла и, кажется, в конце концов я ей понравился.

На Аську я даже не осмеливался взглянуть. Разговаривал с ней, уставившись в тарелку, на которой, к моему удивлению, вдруг появился копченый язык и ломтик соленого арбуза.

— Гром может грянуть и с ясного неба, — поднял я голову, чтобы поблагодарить хозяйку.

— Вы задумались. А зачем? — Лесник приглядывался ко мне весьма недоброжелательно. — Зачем?

Сальва все-таки продержался до завтрака, собрал манатки с проворством коммивояжера и поехал к соседу, чтобы потолковать о бобрах и договориться насчет вертолета.

Вернулся не в себе, рюмка-другая коньяка поставила его на ноги.

— Снова кто-то произвел салют холостыми патронами, — буркнул лесник.

— А вертолет когда будет? — спросила Аська.

— Через полчаса. Сосед давал мне людей… Я отказался, побоялся огласки.

— Созову своих, — лесник встал и направился к телефону.

Вертолет управился в два счета. Корчма приземлилась идеально, рабочие из лесничества рьяно (лесник не скупился на обещания, превышавшие финансовые возможности Сальвы) взялись за дело, налаживали оборванную проводку, сращивали трубы, вставляли стекла, шпаклевали, закрашивали заплатки.

Во время ремонтных работ Сальва переоделся в темное. Появился с папкой и записной книжкой.

— Заодно постараюсь достать тросы покрепче, чтобы надежнее закрепить ее на месте.

— Я поеду с тобой.

— Сбегаешь? — Аська подала Сальве термос и повторила: — Сбегаешь?

— Зря говоришь. У каждого имеются свой график поездок и свои планы, которые надлежит реализовать. Я напишу вам.

— Тогда поезжай и удачи тебе.

Корчма сгорела на следующую ночь. Огромное зарево было видно издалека, поэтому съехались пожарные команды со всей округи, ведь огонь в лесу — не шуточки. И каково было изумление пожарных, когда вместо пепелища они увидали холодный фундамент. Не нашли ни пепла, ни головешки.

Из дома я послал пару любезных слов Аське и обстоятельное письмо леснику. Старый лесник ответил, не мешкая: «Я съездил в ее родные края. Корчма вернулась на свое старое место малость опаленная. Здешние жители говорили, что это след от молнии, которая сто лет назад расколола высокий каштан, стоявший через дорогу. Если ее снова потянет летать, меня уведомят, поскольку обещал угощение».

А Сальва пропал без вести. По этому делу велось тщательное расследование, но было прекращено по истечении положенного срока, так как соответствующие органы беспомощно развели руками. Никаких следов ни в машине, брошенной на шоссе, ни в радиусе пятнадцати километров не было обнаружено.

Аська, потеряв дом и мужа, по понятным причинам личного порядка перебралась в город.

Порой мы предаемся воспоминаниям, говорим о старой корчме и таинственном пожаре без огня, о порядочном леснике и его домовитой супруге, а также о той невыносимой атмосфере, полной недоверия и изобилующей досадными намеками, которая, особенно в начале расследования, крайне нам досаждала. Поскольку задавали нам вопросы, на которые, будучи в здравом рассудке, никто не должен был ожидать ответа.

Перевел М. Игнатов.