Вадиму Дегтяревскому
Мы сидели в душном и полумрачном купе, двигаясь на запад. Время затянулось до полуночи, но спать никому совсем не хотелось: подобралась неплохая компания. С четырех вечера, когда наш поезд тронулся в путь, мы успели не только хорошо узнать друг друга, но и подружиться.
Моими спутниками оказались: мужчина лет сорока пяти, среднего роста, тучный, страдающий одышкой и часто покашливающий; девушка лет восемнадцати, студентка одного из киевских вузов, хрупкая, нескладная, с тонкими привлекательными чертами лица и крашеная под «блондинку» и юноша лет двадцати трех-четырех, высокий, худощавый, с курчавыми черными волосами и выразительными «цыганскими» глазами.
Часов в семь, плотно поужинав тем, что наши близкие положили нам в дорогу, мы снова засели за разговоры и вскоре, поняв, что почти всем нам абсолютно неинтересны ни политика, ни повседневность, переключились сначала на забавные, а затем и на таинственные истории из нашей действительности. Ближе к полуночи мы выяснили, что каждый из нас хоть раз в жизни, но сталкивался с чем-нибудь необычным и труднообъясним. Я рассказал про свои удивительные способности предугадывать однозначность наступления того или иного события, Сергей Петрович поведал о странном происшествии с соседским котом, который ни за что не хотел жить в новой квартире и на следующий же день выпрыгнул в окно с пятого этажа и необъяснимо исчез; Ольга вспомнила один свой примечательный сон, предсказавший рождение её племянницы; лишь Вадик упорно молчал, когда дело касалось чего-нибудь загадочного и непостижимого. Он только пожимал плечами, когда очередь доходила до него, и говорил:
— Не знаю, что и сказать: у меня ничего «такого» никогда не было.
Мы с Ольгой еще пытались выудить из него что-нибудь занимательное, мало веря в его последнее утверждение, но Вадик поклялся нам, что не интересуется ни мистикой, ни фантастикой, ни вообще чем-либо подобным. Тогда мы крутили дальше. Снова я вспоминал какой-нибудь вычитанный любопытный случай из истории, и мы обсуждали его на своем дилетантском уровне. Потом в эстафету включался Сергей Петрович и за ним опять Оленька.
Чем сильнее сгущалась за окном тьма, тем страшнее наши истории становились. Вот вскоре мы перешли к потусторонним мирам, потом к оборотням и призракам. Перебрали всех известных нам серьезных литераторов и пришли к единодушному мнению, что никто из них, скажем, ни Достоевский, ни Гоголь, ни Фолкнер или Набоков никогда не гнушались тем мистических и необъяснимых.
Вадим слушал внимательно, притаенно, укрывшись от света в тени верхней полки. Однако когда Сергей Петрович, человек, мастерски умеющий нагнать страху, попытался изобразить появление монстра, Вадим резко поднялся и быстро вышел из купе.
Сергей Петрович недоуменно вскинул брови и выпятил полные губы:
— Ну вот, оробел, что ли, парень?
— Да ну, — заступилась за Вадима Ольга, — ему, наверное, просто надоело слушать наши байки.
Я поднялся:
— Ладно, небольшой перекурчик перед сном и — баиньки.
— А я схожу умоюсь, пусть дама спокойно переоденется, — любезно улыбнулся Ольге Сергей Петрович.
Мы покинули купе. Сергей Петрович направился в туалет, я — к Вадиму.
Когда я вошел в тамбур, то увидел, что Вадим стоит спиной ко мне, ссутулившись и весь дрожа. Я окликнул его. Он повернулся ко мне, и я чуть не вскрикнул. Лицо Вадима необычайно осунулось и побледнело, под глазами отчетливо выступили темные круги. Он никак не мог зажечь спичку и прикурить. Руки его тряслись и не могли успокоиться. Я схватил их, сжал, пристально глянул в его мятущиеся глаза. Лишь через несколько секунд он пришел в себя и осмысленно посмотрел на меня. Дрожь его немного унялась, я смог взять у него коробок со спичками и поджечь ему сигарету. Потом я поинтересовался его состоянием и причинами, вызвавшими его. Вадим сделал пару глубоких затяжек, прежде чем начал. Он сказал, что так сильно его возбудили наши рассказы и что это самое ужасное из всего, что с ним происходит в жизни.
— Началось подобное со мной лет в двенадцать. Заехала как-то в наш небольшой городок женщина-экстрасенс Лика. Она проводила сеанс массовой терапии в одном из кинотеатров. Первый сеанс был бесплатным, поэтому народу набилось тогда столько, что яблоку негде было упасть. Калеки и сирые, любопытные и скептики, больные и здоровые — все потянулись сюда в надежде найти исцеление. Кто от заразы, засевшей в организме, кто от хандры, кто просто из праздного интереса. Загорелась легкой возможностью поправить свое здоровье и моя мать, страдавшая от ломоты в пояснице и головной боли. С собой она потянула меня: «Вреда не будет. Говорят, что Лика очень искусна в своем деле».
Мы попытались протиснуться поближе к сцене, но из-за огромного скопления людей сумели добраться только до третьего ряда, где и застыли в узком проходе, так как все места давно были давно заняты.
Лика появилась сразу после третьего звонка в черном с блестками платье, высокая, худощавая, с длинными черными волосами и колючим взглядом. Зал полностью замер и притих. Редкое покашливание в небольшом помещении звучало как гром: звучно и резко. Лика сначала не произнесла ни слова. Она неторопливо обвела глазами зал и только потом начала говорить.
— Уже одного того, что вы видите меня и слышите, достаточно, чтобы в ваше тело проникли импульсы моей жизненной энергии, — сказала она. — Больные после этого сеанса почувствуют облегчение; те, которых сглазили, — освобождение от дурного влияния. Жаждущие обрести новые силы — воспрянут духом. Я удалю из вас всё плохое, я дам вам всё лучшее…
Я слушал её и смотрел вокруг на тянущиеся к ней лица, на жаждущих исцелиться и неуверенных в себе. Никогда прежде во всем людском облике я не читал столько желания исцелиться, столько надежды, столько чаяний. Некоторые принесли с собой воду. Несколько человек снимали Лику на фотопленку. Они также были страстно уверены, что и вода и фотография Лики станут после сеанса целебными. Лика много рассказывала о разных случаях чудесного преображения человека, восстановления его нарушенных жизненных функций. По её словам, она и омолаживала организм человека и «подзаряжала» его. На протяжении часа зал был как завороженный. В конце концов Лика приступила к тому, ради чего, собственно, она сюда и приехала: к сеансу массовой терапии. Зал застыл. Лика провела правою рукою в одну сторону, потом в обратную, зашептала какие-то неразборчивые фразы, продолжая манипулировать руками, одних вгоняя в сон, других в транс. На отдельных местах люди зашевелились, пришли в движение, заколыхались из стороны в сторону, заражая своими колыханиями и соседей. Вскоре два-три ряда уже качались, как одна цельная лента. Кто-то заплакал, кто-то завыл, как собака, глухо и протяжно. Редко кто сидел с открытыми глазами. Даже стоящие прикрыли их блаженно.
— …Я насыщаю вас жизненной силой, я изгоняю из вас недуг и немощь, — шипела в микрофон Лика, продолжая плавно водить по воздуху руками.
Я непонимающе смотрел на неё, на людей вокруг меня, и меня это, как чувствовал я, нисколько не трогало. Но внезапно отчетливо раздался низкий рыкающий звук, переходящий изредка в вой и постанывание. Я обернулся на эти звуки и увидел в четвертом ряду неподалеку от меня девочку лет шести — семи, поднявшуюся со своего места и вцепившуюся обеими руками в спинку находящегося перед ней кресла. Лицо её страшно исказилось, напоминая затравленного зверька, глазные яблоки закатились кверху, глазницы в отсвете крайних софитов засияли ужасающей белизной. Она крепко держалась за чужое кресло, но все тело её вытягивалось, плечи дергались, голова перекатывалась из стороны в сторону. Вдруг она громко и пронзительно зарычала, ревом своим разбудив соседей. Увидев её, одурманенные и еще не совсем пришедшие в себя женщины и дети с ближайших мест вскочили и заголосили, шарахнувшись от неё. Девочка еще сильнее осклабилась и еще громче завыла. Лика сразу бросилась к ней. По рядам пробежал ропот и нервический шепот: «Дьявол! В ней сидит дьявол!» Девочку будто и в самом деле посетила нечистая сила. Она все распалялась, мотала головой, щерилась, как собака. Лика потемнела, пробралась через толпу поближе к девочке и попыталась вывести её из этого необычного состояния, воздействуя на неё своими чарами. Почувствовав чужое влияние, девочка затряслась, выгнулась дугой, выпятив грудь, выпустила из рук спинку кресла и, соскользнув на пол, забилась в диких конвульсиях, испуская изо рта пену. Лика медленно склонилась над ней, продолжая манипулировать руками, потом приказала стоящим рядом помочь ей удержать девочку. Двое мужчин схватили её. Один за плечи, другой за ноги. Лика положила свои ладони на лоб девочки и что-то быстро-быстро, закрыв глаза, про себя зашептала. Не знаю, какие силы она призывала к себе в помощь, в какие материи уносилась, но вскоре девочка унялась и постепенно очнулась, удивленно уставившись на Лику и окружающих. Испуганная мать её, лишившаяся чувств, тоже пришла в себя и теперь обнимала дочь, прижимая её к своей груди. Всю эту картину я смотрел, не отрываясь, и уже с приближением пика девочкиного превращения почувствовал, как НЕЧТО зашевелилось и во мне. Я затрепетал. Страх пронзил меня с головы до ног. Я крепко вцепился в материнскую юбку, но это не успокоило меня. Мама посмотрела на меня с удивлением. Она сама еще не отошла от того жуткого зрелища и решила, что это именно оно так серьезно подействовало на меня. Она поскорее стала протискиваться к выходу, чтобы вывести меня на свежий воздух. Она думала, что огромное скопление народа, жаркий и спертый воздух и необычные для моего возраста впечатления вывели меня из себя. Но я-то знал, что это не так. Я знал, что то, что заставило преобразиться девочку, сидело и во мне. Только ОНО еще ждало своего часа, еще ни разу до этого не проявлялось. Случайность, связанная с приездом экстрасенса и сеансом, заставила ЕГО на мгновение показаться. Я не знал, что сулит мне такое сожительство, как не догадываюсь и сейчас. Еще, видно, не наступил тот срок, когда ОНО явится во всей своей силе. Только изредка ОНО все же напоминает о себе, и я становлюсь будто сам не свой: мне хочется крушить всё и унижать всех. В такие минуты я чувствую презрение ко всему и всем, циничность и брезгливость, вовсе не свойственные мне. И каждый раз, лишь только речь заходит о чем-нибудь «таком», по моему телу начинает пробегать дрожь, волосы на голове и руках встают дыбом, первобытный страх снова возвращается ко мне. Страх человека, столкнувшегося с чем-то неведомым.
Он замолчал, отвел в сторону глаза, и я заметил, что его руки начинают мелко дрожать. Он страшно побледнел, с непередаваемым ужасом посмотрел на себя и нервным, прерывистым голосом произнес:
— Вот видишь? Видишь: опять! Опять начинается!
Он резко отбросил недокуренную сигарету и выскочил из тамбура. Я не без удивления посмотрел ему вслед. Конечно, всё это для меня было забавно, так как я, хоть и увлекался всякими «такими» историйками, мало допускал, что многие из них правдивы. Я немного читал про необъяснимые случаи чудесных превращений людей в нелюдей, хотел бы верить в посещения нашей планеты инопланетянами или существами с так называемых «параллельных» миров, меня очаровывал своими «Метаморфозами» Овидий и заводили фильмы ужасов, но сам я практически никогда не сталкивался с подобным, и потому всегда снисходительно смотрел на всех, кто так или иначе всерьез утверждал о своей непосредственной причастности к какой-нибудь тайне. И теперь всё происходящее с Вадимом я отнес к области психиатрии. И его детские потрясения, и его последующие, связанные со всем непонятным, смятения. Однако где-то в глубине своего дремавшего сознания я предательски почувствовал некоторое волнение, будто на самом деле соприкоснулся с чем-то загадочным.
Когда я вернулся в купе, Вадим лежал на своей верхней полке лицом к стене, Оля мирно дремала, Сергей Петрович ворочался, натягивая на себя одеяло и кутаясь в него. Я забрался к себе. Лег, попытался заснуть, но сон не шел ко мне. Я все вспоминал необычное возбуждение Вадима и его страх перед неизвестным. Оказалось, это затронуло меня глубже, чем я ожидал. Быть может, действительно, думал я, существуют какие-то подспудные, неведомые нам еще силы, с которыми мы иногда бессознательно сталкиваемся? И нелепые скупые сообщения о том или ином загадочном событии, происшедшем с кем-нибудь из нас, не выдумки безбрежного разума?
Я засыпал в волнении, в надежде поутру еще раз взглянуть в ставшее для меня новым лицо Вадима, но я совсем забыл, что на его станцию поезд прибывает в пять утра, и я его, возможно, никогда больше не увижу. К сожалению, так оно и получилось: я раскрыл глаза только в половине седьмого. Утро было яркое и солнечное.