Каменная баба

-Это вы, Алексей Григорьич? И вы, Ирина Сергевна?..- и стала в отдалении, разглядывая то, что не успела увидеть раньше.- Впотьмах не видно...

Ирина Сергеевна преодолела минутное смущение:

-Присели после работы... Что на прием не ходишь?

-Зачем? Я уже к взрослым врачам приписана,- благожелательной скороговоркой, хотя и без особенной уважительности, отвечала та и обратилась, с явным предпочтением, к Алексею Григорьевичу:- Меня мать не искала?

-Не слышал. Сами недавно здесь.

-Мы знаем, когда вы пришли,- успокоила она его.- Надо домой идти: обещалась... Или с вами посидеть?

-Садись. Места всем хватит...

Тоня присела. Тут же от соседнего дерева, неотступной ее тенью, отделился соседский Миша и остался стоять в стороне. Он не считал себя вправе сесть на скамейку рядом со взрослыми и разыгрывал смирение.

-На танцах были?- спросил Алексей.- Оркестр издалека слышно было. Веселая музыка.

-Патруля не было,- сказал Миша.- Играли что хотели. Молодцы вообще ребята.

-Там ударник - хороший мальчик,- подразнила его подруга.- На барабане хорошо стучит.

-Коля Шувалов, кореш мой,- объяснил Миша.- Приглашал меня: учись, говорит, на контрабасе играть - у нас контрабаса не хватает.

-А ты б не смог,- уверенно сказала Тоня.

-Почему?- не понял он.- Может бы, и выучился. Неплохие гроши, между прочим.

-Ты в институт сначала поступи! Не занимается совсем!- пожаловалась она старшим.- Ему готовиться надо, а он ко мне ходит! Что тебе от меня нужно? Слышь?..- Она поглядела на него с пристрастием.- Не попадешь в институт, я с тобой встречаться перестану. А что? Интересно с парнем ходить, который в институт попал или в рок-группе выступает, а так что? Сосед - и ничего больше! Никакого интересу!- заключила она, полностью в этом убежденная, и подвела итоги:- Домой пойду.

Миша не выдержал, взроптал:

-Что у тебя там, блины на сковородке?!

-Фильм кончается. Посмотреть хоть, кто играет. С тобой не увидишь ничего - одни ухи твои... Мать вон - меня, небось, ищет...

Она первая высмотрела Марью Егоровну, вышедшую на крыльцо и близоруко, со света, всматривавшуюся в темноту.

-Тонька!..- негромко, чтоб не привлекать внимания соседей, позвала она и ругнулась, тоже вполголоса:- Чертова девка! Нет ее и нет, а обещалась к десяти прийти, шалава этакая!.. Иди, Сема, домой - не дождешься ее, видно...- На крыльцо, не дожидаясь повторного приглашения, вышел Сема: как всегда степенный и преисполненный чувства долга.- У подруги она - телевизор глядит: фильм хотела посмотреть, а наш плохо работает... А за книжку спасибо. Я и эту прочту. И она со мной тоже,- прибавила она - уже не так уверенно.

-Вы ей скажите: она как эту прочтет, я новую принесу.

Марья Егоровна даже испугалась:

-Откуда ты берешь их столько?

-У меня отец "Библиотеку военных приключений" выписывает. Ценные книжки очень. Я тогда завтра вечером приду. Скажете ей?

-Скажу, непременно скажу... О корень не споткнись... Дошел, не споткнулся? Ну и хорошо: привыкать, гляжу, начал...- прибавила потише: - С худой овцы, говорят...- и полистала наскоро новое позаимствование.

Сема услышал, приостановился:

-Вы про меня?

-Да господь с тобой! Какая ж ты овца? Про нее сказала... Оступился все-таки? Хозяин виноват: не спилит никак...- Она дождалась, когда он закроет калитку, проворчала:- Телевизор она смотрит, жди!.. С Мишкой где-нибудь сидят, целуются...- и ушла в дом.

-Почему это именно с Мишкой?- приревновала себя же Тоня.- Может, еще с кем?

-А потому!..- и Миша, выведенный из себя ее нарочитым небрежением, взбунтовался, шагнул к ней и схватил за руки: сжал как клещами или наручниками. Тоня разразилась заклинанием, выученным ею еще в училище:

-Адзынь, салага, третий сорт, щас как звиздну по организму, тресну по одному месту!..- и поскольку он не отпускал ее, повторила то же более доходчиво:- Что вцепился? Заклинило тебя, что ли? Склещенило?

Алексей встревожился: у него были на то свои основания.

-Эй, петухи, не драться!.. Сейчас весь дом на ноги подымете...

И в самом деле: на крыльцо снова вышла Марья Егоровна - на этот раз сопровождаемая хозяином. Миша все держал Тоню за руки: в своего рода объятиях на расстоянии.

-Да пусти ты!- прикрикнула она и вырвалась на волю.- Схватился, как механик за трактор!..

Хотя она и сказала это вполголоса, отец расслышал.

-Есть тут кто-то,- уверенно произнес он, оглядываясь.

-Ну и есть,- сказала жена.- Тебе что до этого?

-Твои же грядки потопчут?

-Мои грядки давно с землей сровнялись,- возразила она.- Скажи лучше завидуешь.

-Чему?..- Он все вглядывался в темноту, но идти в кусты и шарить там ему не позволяло нравственное чувство.- Этому-то?.. Вчера одна на ферме глаза строила.

-И ты что?- с пренебрежительным любопытством спросила она.

-Да вот - не сразу понял. Недогадлив стал. Утром укусят, к вечеру почешусь... Не Тонька там?

-Не думаю. Не такая уж она дуреха, чтоб этими делами дома заниматься.

-Какими?- не понял он.

-Да такими... Доктор, наверно. Хлеб с колбасой понес кому-то... Глазастый. Кого-нибудь, да высмотрел.

-Все такими были... Воздух хороший. Так бы и дышал им.

-Дыши - кто не дает? Умирать, что ль, собрался? Тебя ж никто не торопит?

-А она всегда рядом.

-И думать о ней поэтому не надо. Когда надо, сама найдет.

-Думать не думать, а помнить следует.

-Зачем?- Они привыкли спорить по этому поводу.- Что этим изменишь? Не ты первый, не ты последний.

-А мне до других дела нет. Я сам по себе.

-И я тебе никто?

-Почему? Ты вроде свой кусок... Ладно, захочет, сама придет. Пошли...-Хозяин вернулся в дом, а за ним - Марья Егоровна: воровато оглянувшись напоследок в непроглядную черноту сада.

Тоня встрепенулась. Они с Мишей все еще стояли друг против друга.

-Побегу! Надо и совесть знать. Прощай, Мишенька!..- и на полпути, обернувшись, пропела: -Со свиданьицем вас, Алексей Григорьич! Осторожней: у нас ступеньки на крыльце скрипучие!..

Она скрылась в доме. Ирина Сергеевна покраснела, но этого в темноте никто не заметил: у молодых людей были свои заботы. Алексей посочувствовал Мише, заметно приунывшему:

-Не жалует она тебя?

Миша думал то же, но выразил иначе:

-Да мне, понимаешь, ребята сказали: она того, это самое, а я две недели хожу и все без толку,- и помрачнел еще больше.

-Хочется?

-А то нет?..- и глянул с неудовольствием: как бедняк на богача, снизошедшего до него вопросами о его материальном положении.- Я отцу говорю: не женишь меня, я тебе диван одним местом сворочу. Это мы шутим, конечно!-спохватился он и поклонился Ирине Сергеевне, пришедшей от его слов в замешательство.- Вы извините, если что не так.

Алексей отпустил ему грехи:

-Все так. Мы медики... Знаешь, почему не выходит у тебя? Ты хитришь, а женщины простых любят...- Это он над Ириной Сергеевной теперь потешался.-Они все всерьез любят и надолго. Надо и нам такими быть.

-Ты научишь,- негромко упрекнула его Ирина Сергеевна, но Миша был другого мнения:.

-А почему не научить, если знает? Надо делиться опытом...- Он подошел к тому рубежу в жизни, когда обращаются в новую веру.- Надо поведение менять. Я тоже заметил: как от них добиваешься чего, они все наоборот делают...- и не желая обсуждать с чужими людьми столь личные и интимные темы, пошел к себе: не через калитку, конечно, а сквозь забор, в котором давно были проделаны для этого многочисленные прорехи и отверстия.

-Способный парень,- похвалил москвич и поглядел с легкой насмешкой на коллегу:- Что призадумались, Ирина Сергевна? Миша вас не устраивает?

-Что, мол, я лечу их, когда из них такие дяди вырастают? - завершила она его мысль.- Нет, не это. Думаю, что все надо делать вовремя. А любовью заниматься - в особенности... Молодых бог опекает и за руку водит.

-Вовремя - это точно! Минуту упустишь - потом год не воротишь!..- и снова, и решительней, приступился к ней, но она вывернулась из его рук: будто он сделал нечто противоположное ожидаемому.

-Перестань! Что за манеры у тебя?.. Ты как учитель один. Тоже - теорему Пифагора мне рассказывал, будто я ее не знала, - очень ему "штаны" эти нравились, а потом целоваться полез.

-Спасибо за сравнение... Когда это было? Теорему Пифагора в пятом классе проходят.

-В восьмом. Повторяли перед экзаменом. Я тогда видная была, рослая, заметная... Меня все глазами провожали.

-А ты?

-А я скромная была - серьезная, как ты говоришь. Как этот Сеня.

-И чем кончилось?

Она помедлила:

-Тебе все знать надо?.. Сам говоришь, не надо в чужие дыры лезть...

-Своей нет - поэтому.

-Нахал ты после этого... Не нашего поля ягода, как Торцов говорит... Уеду вот, как два года отработаю, в деревню свою, рязанскую - там молодые люди тихие, мечтательные, про любовь говорят, за руки не хватаются...- и поглядела на него:- Что ж ты так за женщинами ухаживаешь? Наговорил с три короба - и все гадости... Разве можно о таких вещах говорить? Сказал бы что-нибудь легкое, приятное... Поцеловался бы для приличия...

-Попробовал только что. Не заметила?

-Было что-то непонятное. Ткнулся в грудь, как кутенок в мамку.

-Типун на языке вскочил - поэтому. Вообще-то я специалист в этом деле. Обожают.

-Не очень верится... Что ты вообще болтаешь?

-Не могу... Рот болит... И чувствую себя нехорошо. Поэтому и развел, наверно, эту антимонию...

-Не вовремя это у тебя,- успела только сказать она: по инерции.

-А когда болезнь вовремя?

Она пригляделась к нему, встревожилась:

-Что у тебя?.. Тут же не видно ничего. Пойдем на свет. Под фонарь на улице... Что за день сегодня?!.- и поглядев с суеверным чувством ему в рот, обнаружила, при свете фонаря, те же язвы, что и у тарасовских детей, а, пощупав лоб, нашла его потным и дышащим жаром. Со стороны эта врачебная пара производила, наверно, странное впечатление: дикарей, обменивающихся ритуальными приветствиями, или актеров, разыгрывающих немую сцену.

-Полный набор?- удостоверился Алексей.- А я сам только сейчас понял. Умный слишком стал - самому противно.

-Помолчи,- сказала она, медленно собираясь с мыслями.- Это все меняет.

-Что меняет?..- Она отмолчалась.- Что у меня?

-То же, что у других,- словчила она, уже справившись с собой: будто белый халат надела.

-А у других что? Это совсем другой интерес принимает: когда сам заболеваешь.

-То же, что у тебя. Пошли - не разговаривай. А то язвы болеть начнут...- и повела его к дому, затем - по ступенькам, которые вовсе не скрипели: Тоня придумала это ради красного словца или из девической вредности - постучала.- Открывайте!..- крикнула она, не желая входить в дом без спроса, забарабанила в дверь сильнее.

-Кто колотит так?! - удивилась Марья Егоровна, выйдя.- Кому неймется?

-Принимайте больного,- сказала Ирина Сергеевна.- Положите его в отдельное помещение.

-Так он вроде один у нас ночует?

-Особую посуду ему дадите и полотенце,- распоряжалась Ирина Сергеевна.-Белье потом надо перекипятить будет. Я приду завтра - в больницу его отправлю.

-Меня на дому надо вести!- заныл тот.- И сидеть со мной. Как с больным ребенком!

-И вправду заболел?- поняла наконец хозяйка.- Что-то скоро слишком... Я думала, вы не за тем стучитесь.

-Подцепил заразу местную.- Ирина Сергеевна не обратила внимания на ее игривые намеки.- Нет у них, в Москве, иммунитета.

-Откуда ж ему там взяться,- рассудила Марья Егоровна,- когда его и здесь днем с огнем не сыщешь? Пойдем, Алексей Григорьич, положу я тебя в комнату отдельную, дам тебе миску особую, железное ведро тебе рядом с кроватью поставлю - будем тебя дезинфицировать...

38

Шла вторая неделя болезни Алексея Григорьевича. За это время лихорадка спала, чувствовал он себя сносно - только язвы во рту болели и саднили: трудно было есть и даже разговаривать. В больницу его не взяли: оставили дома до выяснения диагноза, для чего решили непременно уже вызвать профессора, как если бы Алексей, с его московской значительностью и предполагаемыми столичными связями, оказался последней каплей, переполнившей чашу общественного терпения. В ту минуту, когда мы подбираем отложенную на время нить повествования, он находился в своей комнате и возле его кровати, будто она посещала больного в больнице, сидела Марья Егоровна. На ней было недавно вынутое из сундука, еще державшее на себе запах нафталина, старомодное суконное коричневое платье с кружевными оборками, делавшее ее похожей на школьницу: оно не молодило ее, но как бы скачком, минуя юность, возвращало в детство; она говорила что на ум придет и сравнивала, от нечего делать, нынешние времена с минувшими, отдавая теперешним предпочтение.

-Сейчас, можно сказать, все есть,- доказывала она - без большого энтузиазма, но с искренним убеждением: она была природная оптимистка.- А что? Мяса нет? Колбасу раз в квартал завозят? А вот у нас в тридцать первом году: я тогда на Волге рыбачила - голод был: так трупы по дороге ездили... Не верите? А я как сейчас помню: мой сосед Васька на телеге сидит, лошадь его везет, а он ничего уже не видит - умер, пока ехал. Хорошо - учитель, добрая душа, лошадь остановил и повез на кладбище. Помер, а она не чувствует!..- Она остановилась на этом факте как на особо примечательном.-Это разговор один, что они покойника чуют. Может, и чуют, когда от него дух уже идет, а пока теплый, не ощущают... Чего не ели только? Кору с деревьев толкли, с травой вместе вываривали, а что проку? Ноги сильней пухнут, а есть так же хочется. Поранишь щиколку, а из нее вода течет! Правда!.. Опять не верите?

-Почему? Голодные отеки называется.

-Видите! Всему есть название. А сейчас - живи не хочу, все есть, даже неинтересно.

-А что приоделись? При параде?

Ей польстила такая наблюдательность.

-Я ж говорю, у вас глаз зоркий... Это годовщина у нас сегодня. Пятнадцать лет как живем вместе.

-Отмечать будете?

-С кем? Этого не знает никто - в газетах об этом не сообщали. Посидим просто, пирога попробуем: как удался он.

-Значит, праздновать будете.

-Какой же это праздник? Вторую свадьбу не празднуют. Мы и тогда с ним не отмечали. Помогать друг другу сошлись - как в колхоз вступили. Да я вам это говорила уже, наверно... Говорила или нет?

-Не помню. У меня от этой инфекции всю память отшибло. Нравились хоть друг другу?

Она сдержанно усмехнулась.

-Его надо будет спросить... Вроде не противны были, раз прожили столько вместе.

-И платье с той поры?

-Еще раньше куплено. Но когда сходилась с ним, я, верно, его носила.

-Поэтому и надели сегодня?

-Да нет, оно у меня как бы выходное, что ли.

-С того времени?

-Да я редко на люди выхожу. С тех пор ничего, кажется, не купила.

-А что так?

-Да что деньги на пустяки тратить? В моем-то возрасте?.. В молодости, правда, любила принарядиться... Зайдете к нам? От моих борщей отказались может, пирог понравится?

-Рот болит. Глотать больно. Не болезнь, а наказание.

-Да что ж это за болезнь у вас такая?!- не в первый раз уже удивилась она.- Как хоть называется?

-Сами толком не знаем. Бруцеллез, говорят. Сегодня профессор придет, скажет окончательно.

-Не похоже. Бруцеллез-то мы видели...- Она испытующе поглядела на него, по-своему оценивая его состояние.- Стопочку вам поднести можно, я думаю.

-Да и я того же мнения. Приду, конечно.

-Докторша ваша не заругается?

-А мы ей не скажем.

-Ладно.- Она приняла заказ к исполнению.- Еще один прибор поставлю. И нам хорошо: не так скучно. Это в будни вдвоем хорошо, а в праздник люди нужны, верно? Не надо вам чего?

-Все есть.

-И то сказать - сиделка у вас такая, что мне после нее делать нечего.-Ирина Сергеевна каждый день ходила к Алексею и вела его как больного: то ли оттого, что один врач должен вести всякого пациента до благополучного или иного исхода, то ли потому, что считала себя в какой-то мере виновной в его заболевании. Алексей пытался воспользоваться этим, соблазнить ее и склонить к сожительству, но она только отшучивалась и не думала вступать с ним в иные отношения, кроме чисто дружеских и врачебных.Опять свою книгу читать будете?..- Марья Егоровна с любопытством поглядела на старый том в кожаном переплете, не похожий на привычные ей книги: это были изданные до революции мемуары Казановы. Алексей в последний момент перед отъездом, на проводах, взял почитать их у приятеля, не известив его об этом. Он предлагал Ирине Сергеевне послушать из нее отдельные страницы, которые едва ли не наизусть выучил за время своей болезни.- Интересная?

-Есть кое-что. Жаль, один том всего. Их, оказывается, девять.

-Из Москвы привезли? У нас таких нет... Может, мне потом дадите? А то читать нечего. Семка-то теперь не ходит.- Она встала.- Пойду готовить. Тоньку позову. Одна не управлюсь: тоже стала ленивая.

-Где она?

-С Мишкой в комнате занимаются. Не попал, гулена, в институт - в технику теперь готовится. Там, говорит, позже экзамены. Тонька!..

-Что, мам?..- В двери, с легкой заминкой, показалась Тоня, еще больше истончавшая за последние полторы недели, гибкая, как хворостина, в коротком платье, из которого торчали худые загорелые ноги. Глядела она послушно, но невнимательно.

-Помоги пирог ставить.- Мать пошла на кухню.

-Приду сейчас,- сказала ей вслед Тоня.- "Горе от ума" дочитать надо.

-Докуда дошли?- спросил Алексей.

-Как часы в прихожей бьют. Конец первой картины... Что пришел?-оборотилась она к Мише, которому наскучило сидеть одному, или он приревновал ее к доктору: вышел из темного коридора и стал рядом.- Иди читай дальше.

-А зачем?- возразил тот.- И так все ясно. Там, оказывается, не Фамусов - типичный представитель, а Чацкий.

-А у меня сошло,- сказала она.- Фамусов был как типичный.

-А Семка что не ходит?- спросил Алексей.- Принес бы что-нибудь про разведчиков.

-Да Мишка запретил. А зачем?- спросила она Мишу.- Так хоть книги носил... Он в институт поступил,- похвасталась она.- В библиотечный.

-Вот где книг-то будет! - позавидовал Алексей.

-Обойдешься!- отрезал Миша.- Все равно не читала.

-Может быть, теперь бы стала? От нечего делать?

-Тонька!- снова, и настойчивее, позвала мать, и Тоня подчинилась, ушла на кухню: стала, в сравнении с прежним, податливей и сговорчивей.

Миша проводил ее цепким, сторожким взглядом.

-Ну что, Михаил? Ты, гляжу, в дом уже вхож? Куда поступаешь?

Миша присел на стул, освободившийся после Марьи Егоровны, пригладил волосы, отвечал с неприветливой солидностью в голосе:

-Не знаю еще. Может, на парикмахера... А что? Работа не пыльная и денежки водятся.

-Зачем тогда "Горе от ума" читаешь?

-Для Кузьмы Андреича. Он же ходит. Думает, я в инженерный поступаю... Вы ему не говорите только. Неудобно.

-Морочите ему голову?.. А Тонька тебе, гляжу, понравилась?

-Есть кое-что...- Миша огляделся и прибавил, веско и неприязненно:- Там про нее говорили всякое. Я справки навел: оказывается, ничего и не было.

-Навел справки все-таки?

-А как же? Не корову покупаю.

-Какой экзамен завалил?

-Литературу, конечно. Ее читать надо, а мне лень пока. Я, когда старый буду, читать начну. Хорошее вообще занятие. А что? Интересно знать, как раньше люди жили, как теперь при капитализме живут...- Он явно тяготился беседой и косился на дверь, но Алексей не отпускал его: ему, как и его хозяевам, было скучно одному - хотя и не в праздник...

-Здесь остаться решил? В город же хотел перебираться?

-А зачем?..- Он прислушался к тому, что делается на кухне.- Везде можно жить. Голову только на плечах иметь надо.

-Умный стал.

-А жизнь такая: кого хочешь научит... Кузьма Андреич пришел...- не столько услышал, сколько догадался он - по каким-то косвенным, одному ему известным признакам.- Сейчас ругаться начнет...- и заранее пригнул голову в покорном ожидании...

Кузьма Андреич вошел без спросу и без стука - как входит преподаватель в класс: он уже чувствовал себя здесь как дома или, верней - как в школе. В этот день он пылал истинным гневом на своего подопечного - или особенно искусно этот гнев разыгрывал: кто знает, что в душе у распекающего вас учителя.

-Ты здесь, мошенник?!- загремел он, едва увидел Михаила: как лавина с гор сорвалась.- А я его ищу везде!.. Ты почему на экзамен не пошел?! Не стал сдавать, а всем говорит, что провалился! Хотя с учителем занимался!..- и сел к столу в позе изготовившегося к бою стрелка или судебного исполнителя.

Миша, застигнутый на месте преступления, пустился во все тяжкие:

-Испугался, Кузьма Андреич! Думал, не напишу! Ошибки в каждом слове делаю! Но все равно - сидим здесь сейчас, "Горе от ума" читаем!

-Читают,- подтвердил и Алексей, пытаясь спасти соседа, но Кузьме Андреичу не нужны были ни его помощь, ни посредничество:

-Врешь!..- Он воззрился на Мишу черным, мстительным взглядом.- Я ж тебя насквозь вижу!.. Все-таки есть в тебе что-то коммерческое!.. Тебя ж по дороге сманили! Рыбу пошли глушить, так ведь?!

-Так,- мрачно признал Миша, решая кончать со всем враньем сразу.

-А наши занятия - коту под хвост?!.- Тот красноречиво смолчал.- Ответь мне одно только! Ты с самого начала знал, что сдавать не пойдешь, или по дороге так решил?!

Зачем это нужно было Кузьме Андреичу, знал он один, но Миша, снова пойманный с поличным: уже не в делах, но в глубоких и тайных своих побуждениях - встрепенулся:

-Почему, Кузьма Андреич?! Разве наперед все знаешь?.. Вот "Горе от ума", к примеру, взять - там, вдуматься если, разные варианты могут быть. После первой картины!..

-Молчи уж!- припечатал литератор.- В настоящей книге никаких вариантов нет - все вперед прописано! Нигде Чацкий не приживется и никуда Фамусов не денется! Как и в жизни! Как в наших с тобой отношениях!.. Хожу к нему, беспокоюсь, а он мне преспокойно очки втирает! Знал же все заранее,- воззвал он к решету Мишкиной совести,- а со мной так, для форсу, занимался: вот я какой, со мной сам учитель возится! Так ведь?!.

Миша так не думал: он вообще не заметил, чтобы учитель уделял ему слишком много времени и внимания, и подозревал в душе, что он тоже делает это для форсу, но всякая игра имеет свои правила, и он умолчал об этом лишь изобразил на мосластом лице своем некое подобие траура.

-Куда пойдешь хоть?- спросил Кузьма Андреич голосом потише и побезразличнее.

-Трактористом. Уборка вот кончится.

-Там ведь тоже учиться надо?

-Зачем? Мотор я знаю, вождение - тем более.

-А техникумом Тоне голову морочишь?- засмеялся Алексей, но Миша не понял его юмора: Тоня вызывала у него разные и подчас противоречивые чувства, но никак не желание смеяться.

-Ей, пожалуй, заморочишь! Сама кого хочешь надует... Мне идти, Кузьма Андреич?

Тот пожал плечами, вынес приговор:

-Иди. Будь хоть в жизни человеком, если в школе не сумел этого. Бог с ней, с учебой!..

Мишу он пронял - тот вышел от него пасмурный и взволнованный: не то учитель сумел задеть в нем чувствительную струнку и он проникся торжественностью расставанья, не то рад был, под этой маской, что так легко от него отделался. Кузьма Андреич барабанил пальцами по столу и был похож в эту минуту на Добролюбова, Писарева и Чернышевского, вместе взятых.

-Тяжело?- посочувствовал ему москвич.

-Так способный же парень!- с неподдельной досадой выговорил ему тот и поглядел на него так, будто он был в чем-то повинен.- Прочел же первую картину и представил себе разные варианты - многие это могут?

-Он и в жизни такой, многовариантный,- поддакнул Алексей, но учитель, повторяем, не нуждался в помощниках и подсказчиках и лишь возвысил голос - в надежде на то, что Михаил услышит его из кухни:

-Читать ему только лень! Или хотя бы в конец книги заглянуть!.. А мы все такие!- еще беспощадней прибавил он и даже не понизил голоса при этом саморазоблачении.- Чем одареннее, тем ленивей! Я бы в институты насильно забривал и отправлял - как Петр Первый детей боярских! Выбирал бы по своему усмотрению и держал на казенном кошту, на казарменном положении!.. А потом знаешь, что больше всего нам мешает? Кто, вернее?!.

Он глянул ястребом, и Алексей невольно струсил:

-Не знаю. Я отстал за время болезни. Может быть, и догадался, да ты меня запугал совсем.

-Женщины!- не давая ему опомниться, трубно возвестил учитель: как пророк библейский.- У нас так - либо они, либо книги: третьего не дано, терциум нон датур! Либо книги в руки, либо к ним на полати! Совмещать так и не научились! А в институт вон Семка попадет. У которого с самого начала никаких вариантов!

-Да успокойся ты!- Алексей встревожилсяза него не на шутку.- Ничего страшного. Они к старости читать начнут. У них это уже намечено. Семка им еще книги выдавать будет.

Кузьма Андреич не стал с ним спорить - но не потому, что был с ним согласен.

-Сам-то что читаешь?- выговорившись и отгремев, он, как водится, охладел к предмету спора.- Старое что-нибудь?- Он взял в руки Казанову и, без всякого уважения к почтенному возрасту старинного проходимца, перегнул его пополам так, что на нем треснула обшивка.

-Осторожней!- Алексей представил себе в этот момент книголюбивого приятеля.- Чужая!

-Все книги общие,- возразил тот, вглядываясь в желтый текст и читая на выборку.- Скабрезное что-нибудь?

-Ты что, Казанову не знаешь?.. Дай! Это тебе не повезло: раскрыл не на том месте... - но Кузьма Андреич книги не отдал, а продолжил чтение - с тем же независимым и почти прокурорским взглядом.

-Чепуха,- сказал он наконец и вернул книгу, сильно пострадавшую от знакомства с ним.- Слишком много женщин. На каждой странице новая?

-Не совсем. По одной на главку.

-Тут от одной не знаешь куда деться... Ирина Сергевна сюда ходит?

После случившегося с книгой москвич стал остерегаться его по всем пунктам и ответил уклончиво:

-Бывает. Ходит как доктор.

-Будет сегодня?

-Должна. Температуру придет мерить.

-Сам не можешь?

-Не доверяет. Вроде учителя.

-Врачи да учителя...- Кузьма Андреич хотел сказать что-то про два отряда российской интеллигенции, но вовремя удержался.- Скажи ей, что заходил... Казанову с собой дашь?

-Нет конечно.- Алексей успел ознакомиться с его работой поближе.-Смотри, что сделал... Что я теперь говорить буду? С книгами не умеешь обращаться...

Кузьма Андреич высоко поднял брови, хотел ответить надлежащим образом на дерзкий выпад, но вдруг передумал и признал:

-Не говори... Ни с книгами, ни с женщинами. Ни богу свечка, ни черту кочерга... Зато ты везде поспел - еще вон одна идет, в окно лезет...- Он имел в виду появившуюся в оконном проеме Таисию: она, идя к Алексею, вспомнила молодость и предпочла дверям окна.

-Вот вы где?!.- Она была здесь впервые - оглядела комнату с молодыми людьми и сосредоточилась на своем руководителе:- Как здоровье ваше? Говорила вам, занимайтесь моей профессией - сидели б в кабинете с вами, бумаги бы вдвоем перебирали!..- и сморщилась в порочной улыбке, довершая ею нарисованную заманчивую картину.

-Наоборот бы - скорей заразился. Эпидемиологом-то.

-Еще чего! Где это вы видели, чтоб они заражались? Берегутся - зачем их тогда учили? Подпишите бумаги лучше,- и протянула подготовленные к подписи документы.

-Что это?- Алексей подмахнул их, не читая.

-План мероприятий по борьбе со вспышкой. Начальство требует. Вы же у нас заместитель главного врача по эпидемиологии. Другого начальства, считай, и нету.

-А главный врач где?

-Не то сняли, не то сам ушел - так и не поняли. Лежите здесь, а что на белом свете делается, не знаете!

-А больные всегда так. Смотрят на все, как с того света.

-Что это вы говорите? На вас не похоже.

-Сочувствие женское вызываю. Бруцеллез - болезнь тяжелая. На два или на три года из строя выводит. Инвалидностью может кончиться.

-По виду вашему не скажешь.

-А это всегда так. Самые тяжелые больные так и выглядят. Кто бумаги подписывает?

-Смотря какие. Больничные - Анна Романовна: ее поставили, а районные он. Его с главного сняли, а с райздравотдела забыли. Он там пока заведующий.

-Не забыли, а не смогли: для этого санкция облздравотдела нужна,-сказал Кузьма Андреич, оказавшийся, как всегда, в курсе всего происходящего.Номенклатура области.

-Вы это точно знаете или просто так говорите?- спросила Таисия.

-Логика подсказывает. Должность областного подчинения,- уклончиво сказал он, и им так и осталось неясно, что он знает наверняка и о чем только догадывается, вооруженный школьной или какой-то иною логикой.

-Говорят, Сорокина ждут.- Таисия тоже кое-что знала, но неохотно делилась с другими.- Теперь Анна Романовна одно говорит, он другое и ни одной бумаги вместе не подписывают. Хорошо вы есть - вам носить буду. Для второй подписи. Я про вас забыла, а теперь будете за спасителя... Отдыхаете?..- и лукаво поглядела на полураздетого москвича, лежавшего в неглиже на мятой постели: больным он никак не выглядел.- Вот какого ребеночка Ирина Сергевна на дому ведет.

-Смеются уже?

-Пока что усмехаются. Лечит она вас?

-Видишь же - не помер. Лезь сюда!- зазвал он, пользуясь тем, что Кузьма Андреич снова углубился в чтение.

-При Кузьме Андреиче?!- Она засмеялась от неожиданности.- Нельзя: он у нас строгий.

-А что такого? Обсудим новости. Казанову почитаем.

-Нет, это читать нельзя!- сказал учитель, хотя как раз этим и был занят.- Полная ерунда. Любовь втроем - это, по-моему, просто технически невозможно.

-Ты мне переплет не оторви!.. Почему невозможно?

-А как?

-Да как вдвоем, только втроем. Верно, Таисия?

Она поглядела на него оценивающе.

-Неизвестно еще, чем больны вы - любовью с вами заниматься.

-Говорят же: бруцеллез - он так не передается.

-Это для бумаг бруцеллез: чтоб Ивана Александровича снять, а что на самом деле, неясно. Он придет к вам сейчас.

-Тебя вперед послал?

-Ну! Вдруг у вас гости. А так оно и вышло...- и Таисия поглядела на него с новым любопытством.

-Что глядишь?

-Гляжу, выздоравливаете.

-А я тебе что говорю? Язык только барахлит, не слушается, а остальное на мази все. Придешь?

-Подумаю... Сколько вам еще осталось?

-Не знаю. Две недели, что ли.

-Две недели,- протянула она, будто это решало сомнения.- Неинтересно.

-А если б месяц? Как с самого начала?

-Тогда б еще подумала,- и Таисия, посчитав разговор законченным, спрыгнула на землю и, забывая об Алексее, пошла по своим нуждам. Кузьма Андреич тоже встал.

-А ты что?- Москвичу не лежалось одному.- Не все ж еще обсудили?

-Пирогов придет. Мы с ним не ладим.

-Что так?.. Так друг друга и гоняете из моей хибары. Как шары перед лузой...С кем ты ладишь вообще? Ни с ним, ни с Матвеем Исаичем...- но он не дождался ответа, потому что за окном послышался голос Ивана Александровича:

-Где тут болящий наш? Из Москвы который?..- и Кузьма Андреич, воспользовавшись случаем, ушел по-английски - даже не заглянув в комнату к Тоне и не удостоверившись в том, что Миша действительно читает там бессмертную комедию - а тот на это рассчитывал...

Пирогов был, против ожидания, беззаботен и беспечен: будто его не уволили, а отправили в долгожданный отпуск. Он тоже подошел к окну со двора и стал под ним.

-Как вы? Температура, я слышал, спала? Язвы остаются? Дай-ка погляжу... Отсюда не видно. Пустишь, если войду?..- и пройдя к Алексею, с любопытством, будто никогда не видел прежде, осмотрел его язвы.- И температуры нет? Какой же это бруцеллез? Там если лихорадка зарядит, то надолго. Читать надо учебники. Теперь возьмусь. Начитаюсь на десять лет вперед: времени уйма.- Он не унывал и даже опалу свою сумел обратить во благо.

-За что вас сместили?

-Пока не сместили. Отстранили только.

-Приказ ведь есть?

-Есть бумага,- уклончиво согласился он.- Да она мало что значит. Они вообще мало что решают...- напомнил он Алексею их прежние разговоры.- Это нам кажется только, что нами бумаги правят, а важны не они, а люди, которые стоят за ними. Они захотят, другую бумагу напишут против первой: будто той и не было. Приказ или закон - все обойти можно. А тебя Ирина пользует? Придет она сегодня?

-Обещалась.

Пирогов, опережая его ответ, будто знал его заранее, кивнул и объяснил, хотя Алексей не просил его об этом:

-На работе ее не вижу. Неделю там не был.

-Совсем не ходите?

-В райздраве на полставки сижу. Кабинет мне, по старой памяти, выделили. Принимаю население... Но и это тоже неважно...

Беседа, так бойко им начатая, начала прерываться и, как спущенный шар, терять запас воздуха. Такое с Пироговым случалось: когда собеседник был ему неинтересен или досаден.

-Как эпидемия?- спросил Алексей.

-Говорят, стабилизировалась. А что это, не знаю. Анна Романовна теперь вожжи в руки взяла. Решила, заодно с теперешним секретарем, не сообщать о новых случаях, а я ей не перечу. Теперь она за все отвечает.

-У вас начальство новое?

-Ну да,- усмехнулся Пирогов.- Не столько новое, сколько старое. И думаю, временное.

-А вы переждать грозу решили?

-А я переждать грозу решил,- эхом откликнулся Иван Александрович, которому не то понравилась его формулировка, не то было лень сочинять собственную.- Что читаешь?

-Казанову.

-Того самого? Гляди! Я и не знал, что его издали...- Он бережно, почти нежно взял в руки книгу.- Старая совсем...- Он заглянул с любопытством внутрь.- Интересно... А медицинского нет ничего? Я романы уже не читаю.

-Справочник по инфекциям. До сыпного тифа дошел. Вперемежку с Казановой. Хорошо остужает очень. Одно от другого.

-Горячку свою нашел?

-Нет пока. Но там впереди еще много всякого. Чума, холера, энцефалиты. Болезни в ней в алфавитном порядке расположены.

-Дай поищу: может, у меня рука полегче... А ты этого почитай ловеласа... Я посижу у тебя - Ирину Сергевну подожду. Мне с ней переговорить надо.

-Посидите, конечно. Сегодня с ней все говорить хотят.

-А кто еще?

-Кузьма Андреич разыскивал.

-Да?..- переспросил он с непонятным Алексею удивлением.- А так и бывает: стоит одному глаз положить, сразу всем нужна становится...

Алексей не понял, кого и что он имеет в виду, но не стал задавать лишних вопросов. Оба уткнулись: каждый в свою книгу - словно наперегонки или соревнуясь в интересе к чтению...

Ирина Сергеевна пришла в перерыве между утренним приемом и дневными вызовами. Алексей хотел, чтобы она навещала его позже, для измерения не дневной температуры, а вечерней, но она вольна была распоряжаться своим временем. Комната была похожа на избу-читальню: Алексей знакомился, по второму или третьему кругу, с похождениями авантюриста, Иван Александрович изучал главу об эпидемиологических мерах при острых инфекциях - то, за что получил выговор и был временно отстранен от должности; он не сразу поднял голову при ее появлении. Ирина Сергеевна, не ожидавшая застать его здесь, задержалась на пороге и поглядела на обоих в легком замешательстве.

-В поликлинике задержалась,- извинилась она - тоже перед обоими.- Кровь на реакцию Хеддльсона брали. Распоряжение пришло - брать у всех подряд без исключения.

-Бруцеллез ищут,- довольно безразлично сказал Иван Александрович.- У многих взяли?

-Сегодня у сорока. В школе. В поликлинику никто не идет и кровь брать не разрешает.- За неимением второго стула, она присела на край Алексеевой кровати, и Пирогов отметил про себя эту вольность.- Вас еще нет. Разве можно так - менять в бурю капитана?

-Я в райздравотделе заведующим,- уклонился от прямого ответа он.-Хорошая должность, между прочим. Ничего делать не надо - знай только бумаги подписывай.

-Вы же были им раньше?

-Был, да по совместительству - не заметил всех достоинств.

-Ну да - когда на двух стульях сидишь, всегда жестко. Даже когда стулья мягкие.

Он посмотрел на нее с любопытством.

-Что ты имеешь в виду?

-Ничего особенного... Хотите из больницы уйти?

-Хочу. Надоело.

-А если серьезно?

-А если серьезно, то подождать надо.

-Чего?

-Его диагноза...- и кивнул в сторону Алексея, который, хоть и молчал, но то и дело оказывался осью, вокруг которой вертелся их разговор.- Вдруг у него чума?- пошутил он - совсем уже по-врачебному.- Или энцефалиты, до которых он никак не доберется? Тогда здесь не то что главным, а санитаром быть не захочешь: затаскают по инстанциям... Сорокин приедет, разберется,-сказал он туманно, но многообещающе.- А я пока в тени отсижусь. Пусть Анна Романовна отдувается: она этого хотела... От Галины Михайловны я ушел - вот что,- неожиданно добавил он.- Один теперь живу, на даче. Остальное уже не так важно. Дом надо заканчивать,- и обратился к Алексею, будто это его особенно интересовало:- Удобства вводить сельские. Как они у вас называются? Ватерклозет, пудр?

-Самые гигиеничные - биотуалеты. Но в них надо жидкость менять, она не везде бывает.

-Правда?.. Это интересно. Как ты назвал их?

-Биотуалеты.

-И название красивое. Надо будет записать - повторишь мне потом... А вы что думаете по этому поводу, Ирина Сергевна?

-О чем?

-О делах моих. Не о ватерклозетах же.

-Не знаю, Иван Александрыч...- с сомнением в голосе произнесла она.- У вас все так неопределенно. И уходите и остаетесь в одно время.

Он усмехнулся:

-Ты работу имеешь в виду? Так на это приказ есть.

-Мало ли что? Можно и другой написать: сами учили. Вы ели, Алексей Григорьич?

Алексей дождался наконец, что разговор и до него добрался:

-Нет конечно. Тебя ждал... Там картошка есть - ее растолочь надо и молоком горячим залить. Все ем только в жидком или жеваном виде,- объяснил он Пирогову.

-Вот и растолки ее, а мы с Ириной Сергевной пойдем в саду поговорим...-Он поднялся в нетерпеливом ожидании.

Ирина Сергеевна помедлила, сказала Алексею:

-К тебе профессор сегодня приедет. Выехал уже... Будете присутствовать, Иван Александрович?

-Нет. Говорю же: не хочу высовываться.

-Совсем в подполье ушли?.. Нехорошо, наверно, больницу в такое время оставлять?

-А я здесь при чем?- пожал плечами он.- Не ушел бы, если б не выгнали.

-У вас, Иван Александрович, на все есть свое оправдание. Подожди нас немного,- сказала она Алексею.- Температуру измерь. Профессор с этого обычно начинает.

-Что ее измерять? Я и так знаю, что нет. На кой мне термометр?..- Но те уже вышли из комнаты и направились вглубь участка. Алексей напряг слух, но ничего не услышал, хотя собеседники - это было видно - вели какой-то разговор, тихий и непродолжительный: как взрослые, не желающие, чтоб их подслушивали дети. После короткого обмена мнениями Иван Александрович пошел прямиком к калитке, а Ирина Сергеевна вернулась к Алексею. Выглядела она задумчивой, рассеянной и сосредоточенной в одно время, и, когда Алексей обратился к ней, непонятливо взглянула на него и встряхнулась, отгоняя лишние мысли.

-О чем говорили?- ревниво спросил он, считая себя вправе задавать такие вопросы.

-О работе,- соврала она.

-О которой мне слушать нельзя?..- Ирина Сергеевна отмолчалась, занятая приготовлением картофельного пюре.- Предложение сделал?

-Какое?..- Она отвлеклась на минуту от навязчивых дум.- Как себя чувствуешь?

-Давно пора было спросить... Нормально. Есть только не могу, а остальное все - хоть сию минуту.

-Температуру измерил? Пока мне Иван Александрыч в любви объяснялся?..

Иван Александрович предложил ей в кустах - не руку и сердце - но разделение всерьез и надолго его дачного одиночества. Она сразу же отказала ему: не только потому, что предложение было сделано на скорую руку и выглядело непочтительным, но оттого прежде всего, что он был ей уже неинтересен. "Одного разлюбила,- думала она сейчас: как по писаному читала,-другого не полюбила - состояние для женщины одновременно легкое и досадное, потому что природа сердца не терпит вакуума"...

-Объяснился все-таки?- настаивал он, будто слышал на расстоянии шопот ее мыслей.- И Кузьма Андреич приходил.

-А он зачем?

-Не знаю. Сижу здесь как на приеме - от которого мне ничего не перепадает.- Он вытащил градусник из подмышки.- Тридцать шесть и девять. И то - от твоего присутствия.

-Профессор придет - скажет от чего. Назначит тебе курс от бруцеллеза.

-Я его давно знаю. Еще с экзамена. Я первые пять букв будь здоров как вызубрил. От зубов отскакивало.

-Профессор тоже по нему специалист.

-Обменяемся с ним мнениями.- Он взял в руки справочник, начал читать вслух:- "Для клиники бруцеллеза домашних животных особенно характерны выкидыши..."

-Это можешь пропустить.

-Испугалась? Пожалуйста. "Клиника бруцеллеза у людей отличается большим разнообразием симптомов и сопутствующих осложнений. Летальный исход при бруцеллезе редок, но изнурительная болезнь часто приводит к инвалидизации..." Скука та еще.

-Зачем в медицину пошел? Где ты видел медицинские книги веселые?

-Это точно. Зачем в вашу компанию затесался?

-Казанову лучше почитай.

-Вслух?

-Про себя, конечно. Лежи и не вставай. Приду - тебе гоголь-моголь сделаю.

-Это процедура новая? Или ты так это дело называешь?

-Не говори глупостей. Какие процедуры? Когда диагноз не ясен?

-Можно лечить и без диагноза. Мне потогонное нужно и грелка во весь рост. Как няньки в больнице говорили... Хозяйка на ужин звала. У них юбилей сегодня: пятнадцать лет как живут вместе... Пойдешь?

-Приглашаешь?

-Естественно. Мне билет дали на два лица - с разрешением пригласить кого угодно.

-Не могу. В больницу иду.

-Зачем?

-Ивану Герасимычу плохо. Рентген наконец сделали.

-И что там?

-Не знаю. Иду узнавать.

Он пожалел Ивана Герасимыча, но себя ему было жаль еще больше:

-Ты только к тем, кому плохо, ходишь?

-Конечно. Как всякий доктор.

-Или как дурная примета. Не зря говорят, врачи - помощники смерти.

Она помедлила, сказала размеренно:

-Этого мог бы и не говорить... Выздоровел?

Он понял, что сморозил лишнее, но, веря в свою общую правоту, напал на нее с удвоенной силой:

-А что ты от таких предложений отказываешься? Пошли! Девушки любят на свадьбы ходить и на их годовщины. Самые верные знакомства завязываются: дурной пример заразителен.

-Хочешь предложение мне сделать?

-А кто еще предлагал? Пирогов?..- Она отмолчалась.- И Кузьма Андреич тебя искал.

-А ему что нужно?

-Не знаю. Сама у него спрашивай... Придешь?

-Приду. С профессором вместе.

-Вдвоем?

-Вдвоем и еще человек пятнадцать. Он с меньшим сопровождением не ходит.

-И все в эту комнату набьются?

-Кто как. Некоторые из коридора будут слушать.

-А нельзя обсудить потом результаты консультации?.. Вечерком как-нибудь?..- Она помотала головой.- Опять нет!.. Слушай, зачем ты ходишь сюда вообще?...

-Лечу тебя... Сама толком не знаю,- искренне призналась она затем.

-Зато я знаю! Разве можно так над человеком измываться? Вижу каждый день, с ума схожу от такого зрелища, а тут еще Казанова этот, со своими историями!.. Бесчеловечная ты! Нет в тебе настоящего сострадания! И дружеского участия нет! Ирен! Я говорил тебе уже: ты самая роскошная женщина на свете! Клянусь своими болячками!

-Сколько тебе жить здесь осталось? Две недели?

-Я, может, тут костьми лягу? Бруцеллез - дело нешуточное. Изнурительное заболевание!

-И вправду выучил.

-Еще бы! На своем-то примере! Может, я вообще пришел сюда, чтобы навеки здесь остаться?!.- но все напрасно: Ирина Сергеевна была неприступна и безжалостна:

-Сказала же, что приду.

-С профессором!

-Да хоть с кем!- Она вышла вдруг из себя.- За счастье должен считать если тебе так мое общество нравится!..- и ушла лечить население...

-Ну и дела!- сокрушился он, оставшись наедине с собой: совсем как герой на сцене в конце какого-то действия.- Что за прижимистый народ! Зимой снега не выпросишь!..

37

Профессор был областной франт и щеголь. У него были нужные связи в областном центре и даже влияние в столице, но его научный авторитет покоился более всего на умении одеваться и носить верхнее платье. При одном взгляде на него и непосвященному становилось ясно, что он не зря возглавляет кафедру и, вообще - не напрасно живет на этом свете, в отличие от многих других, и прежде всего - от своих менее везучих недругов. Галстуки его были заколоты невиданными в здешних краях булавками с полудрагоценными камнями, рубашки блистали высокогорной белоснежной чистотой и менялись не то что ежедневно, но ежечасно, что заставляло предполагать, что на него работает целая прачечная. Пользуясь безусловным признанием и едва ли не величием, профессор поставил дело так, что ценился в области, в каких-то отношениях, наравне с самим Гусевым: даже тот, встречаясь с ним на конференции или на праздничном вечере, глядел на него с оторопью - как на манекен в витрине западного города или на пришельца из иной цивилизации. Профессор принадлежал, иначе говоря, к разряду местных примечательностей, и его можно было показывать приезжим - вместе со встречающимися здесь каменными бабами. По этой же причине его нельзя было - не то что сместить - но и подвергнуть сколько-нибудь чувствительной критике: нельзя же винить фотомодель в том, что она не знает закон Ньютона, - совершенство же всегда в цене, в какой бы сфере оно ни проявлялось.

К Алексею он вошел в сопровождении целой свиты. С ним были приезжие врачи, прибывшие сюда в целях самоусовершенствования: в провинции многие хотят учиться, но случаи для этого представляются нечасто. Пришел даже Пирогов: не удержался, увидел идущую гуськом компанию и увязался за нею. Самые несмелые, а с ними и Анна Романовна, не любившая гласности, а пуще того - боявшаяся, что спросят ее знания, как на студенческом семинаре, остались в узком коридоре, который запрудили и перегородили напрочь: хозяева оказались заперты в спальне, но их мнения на этот счет не спрашивали. Профессор обошел тех немногих больных, что лежали в больнице, и москвич оставался у него как бы на десерт, для эффектной концовки. Ирина Сергеевна доложила больных детей (а взрослых, если не считать Алексея, и не было) и представила ему теперь последнего пациента: получалось так, что она одна вела всю эпидемию. Профессор выслушал ее, смотреть Алексея не стал - кивнул только, что доволен ее изложением и что у него то же, что у детей, и обратился к Алексею с импровизированным спичем - для большей наглядности лекции:

-Вы ведь коллега наш? Кто у вас читал инфекции?

-Профессор Крупозников. Знаете?

-Знаю конечно! Прекрасно помню! На симпозиуме два года назад рядом сидели. Он из Новосибирска? Точно!- подтвердил он, не дожидаясь подсказки.-Я эти вещи запоминаю. Сумел вот - пробился к вам, а мы тут прозябаем...- и поглядел на Алексея в поисках участия и сочувствия, будто из всех присутствующих он более всех в них нуждался.- Новосибирск - тоже ведь захолустье, хоть и академическое: он сам говорил мне это...

Он возвышался среди комнаты в черном, с красной искрой, костюме, делавшем его похожим на крупье или на конферансье, а врачи рядом с ним представлялись не то белыми воронами, окружившими черного вожака, не то белыми пешками, заблудившимися в тылу короля-неприятеля. Было тесно, и профессор не имел возможности ходить взад-вперед, как делал это в аудитории, ни даже - свободно жестикулировать.

-А с другой стороны...- отдав дань пессимизму, вернулся он, по долгу службы, к более радужной трактовке событий,- везде можно жить и даже - науку делать.- Он всегда начинал и кончал на бравурной ноте, допуская посреди печальные прогибы, делавшие оба конца более весомыми и убедительными: как педагог, он никогда не забывал о назидательной стороне дела.- У вас бруцеллез, молодой человек. Хотя, конечно, и атипичный.- Доктора, подготовленные к этому заключению у постели других больных, никак на него не отвечали - Алексей же, имевший собственный интерес в деле, поневоле озадачился. Профессор помолчал и вслушался в отзвучавший приговор: так, бросив камень в колодец, внимают звуку далекого всплеска.- Чем больше я занимаюсь этой болезнью, тем больше удивляюсь разнообразию, с которым оно проявляется. Иной раз кажется, что это не бруцеллез вовсе, но ставишь его, и он подтверждается, и ты жалеешь потом, что отдал дань малодушию!..

Медицинская наука была тогда разделена территориально и тематически: профессору с его кафедрой при дележе пирога достался не только весь здешний край, но и бруцеллез как болезнь и как тема для диссертаций: благо она тут водилась - он был ведущим специалистом в этом заболевании и большим его патриотом: воевал с соседями и как мог расширял его границы и владения.

-Кажется, все уже видел!- повышая градус лекции, воззвал он к докторам, слушавшим его с видимым усердием, но не слишком внимательно.- И кишечную форму, и печеночную, и гриппозную - или, правильней сказать гриппоподобную: все знаем - ан нет, есть еще, оказывается, и афтозная!.. Афты - это язвы во рту: все это, надеюсь, знают?..- спросил он у двух молодых и особенно любопытствующих докториц, протиснувшихся к нему всего ближе: одна знала афты хорошо, другая относительно, но обе кивнули одновременно.- А почему бы ей не быть?- задал уже себе вопрос профессор.-Бруцеллез передается через молоко - некоторые бруцеллы могут приобрести особую в отношении слизистой рта инвазивность и вызывать эти язвы, на которых мы с вами на всю жизнь сегодня насмотрелись и которыми страдает наш коллега, хоть он и не должен был попадать в это общество, поскольку - как-никак эпидемиолог. Сапожник без сапог, так ведь?..

Он был в ударе, и Пирогов отметил это:

-Это почти диссертация. Об афтозной форме бруцеллеза.

-Дело не в диссертации, а в больных!- прервал его профессор, который за версту чуял своих явных и тайных недоброжелателей.- Сколько времени он у вас без диагноза и без лечения?..- и глянул внушительно и мрачно - не на самого Пирогова, которого не любил, а вполоборота к нему, в угол комнаты.- Вы в Борисовке молоко сырое пили?- спросил он у Алексея.

-В Тарасовке,- поправил Пирогов: к названиям деревень он относился с большим почтением, чем к фамилиям пациентов.- Там его как раз нет.

-А в Борисовке, которая в пяти километрах от нее, есть? Странно вы рассуждаете! Вы знаете, что больной бычок может уйти к знакомой телке на десять километров?

-Не слыхал,- признал Пирогов.- Это как-то больше на людей похоже.

-Люди как раз ограничиваются тем, что у них под боком!- возразил в полемическом пылу профессор, и Пирогов притих: будто его обвинили в чем-то неприличном. Профессор, разгромив оппозицию, вернулся к Алексею:- Так пили или нет? В местности, неблагополучной по бруцеллезу?

-Пил,- признался он, вспомнив жбан молока, поднесенный ему хозяйкой.

-Одного этого достаточно для постановки диагноза!.. А зачем?!

-Нельзя было отказать. Такая уж была обстановка...

Этим он снискал расположение молодых докториц (оно и прежде мелькало в их взглядах, а теперь выплеснулось наружу), но вызвал зато справедливые нарекания профессора:

-Этому вас Крупозников учил?.. Теперь будете расхлебывать эту кашу. Неизвестно еще, чем все кончится.

-Летальные исходы при бруцеллезе редки,- сказал Алексей сторонним тоном справочника.

-Зато часта длительная инвалидизация,- ответил второй половиной пароля профессор, и Алексей решил, что он был одним из составителей его учебника. Пирогов встрепенулся:

-Может быть, и так,- неопределенно протянул он и ненароком глянул на черного, с красной искрой, специалиста.- Реакцию Хеддльсона мы ему пока не ставили. Рано еще,- поведал он врачам: как второй лектор, заждавшийся своей очереди, но профессор не нуждался в ассистенции:

-А мне она не нужна! Я вообще стал относиться к ней в последнее время с большой осторожностью! Она не дает подтверждения в самых ясных для меня случаях. То ли вообще ее значение преувеличено, то ли делают ее, как все у нас, не слишком качественно. Лечите его без лабораторного подтверждения. А то он помощи вашей не дождется. Не блестяще он, скажу я вам, выглядит. Какой день болезни?..

Алексей чувствовал себя в этот день как раз очень удовлетворительно, но не стал спорить и посчитал на пальцах:

-Пятый, наверно. Или четвертый - смотря что считать.

-Считать надо от заражения - как возраст людей от зачатия, но за неимением точных данных ни в той, ни в другой области довольствуемся впервые отмеченной температурой!..- Эта неожиданная фраза-шутка, хотя и производила впечатление экспромта, была заимствована из лекционного курса: на таких вовремя идущих в дело домашних заготовках и зиждется слава любого импровизатора.- Какая температура у него сегодня?

-Тридцать шесть и девять,- отвечала, в качестве лечащего врача, Ирина Сергеевна, пребывавшая в состоянии одурманенности, в которое ее вгоняли мужчины, говорившие чересчур много, быстро и связно.- Он считает, что это не от болезни.

-А от чего? От моего прихода? От него еще никому плохо не было...-Профессор посчитал что-то на своих мысленных счетах:- Средняя тяжесть будет, я думаю. Суставы не болят?

-Нет вроде...- и Алексей с суеверным видом прислушался к своим телесным ощущениям.

-А кости? Хотя для костей еще рано. Потом-то они у всех болят - в той или иной степени.

-Тоже нет...- и больной, для пущей верности, ощупал себя во всех доступных ему точках.

-У вас все впереди,- обнадежил его профессор и поглядел заботливо и взыскательно разом.- Начни болеть только. Надо терпения набраться - это штука приставучая. Пять лет на нее класть надо.- Откровенность эта была следствием товарищеского отношения к коллеге и предполагала мужество с его стороны - закончил же он, как всегда, на бравурной ноте:- Потом-то все пройдет. Даже если не лечить, организм сам со всем справится и очистится сам собою - но какою ценой?! Каких инвалидов я потом видел!

-Я читал уже.- Алексей хотел избавить его от тягот описания, но взамен получил выговор:

-А вы меньше читайте! Хотя и доктор. Воображение надо беречь - оно вам для работы пригодится... Картинок хоть в ваших книгах не было?

-Нет. Только змея на блюдечке.

-Вот и слава богу!..- и адресовался к аудитории:- Самое страшное в таких случаях - картинки. Насмотрятся и в петлю лезут. Зачем вы его держите тут вообще?- обратился он, довольно высокомерно, к Пирогову.

-Да я вроде не главный теперь,- уклончиво сказал тот.- Анна Романовна здесь была где-то...- и поскольку ее сразу не нашли в общей сутолоке, взял по старой памяти ответственность на себя:- Разбирались пока что.

-В чем?.. Вам же Кабанцев ясно написал? Какая еще инфекция нужна, когда бруцеллез в области?..- Он глянул неодобрительно, давая понять, что его зря сорвали с пляжа или с рыбалки.- Домой его отправляйте - чем скорей, тем лучше. Зачем он вам? Я думаю, не нужен.

-Я тоже так считаю,- без большого ущерба для совести согласился с ним Пирогов, и это смягчило на время гостя:

-Сколько у вас всего случаев?- спросил он.- Назовем их условно афтозным бруцеллезом.

-Этих? Со счета сбился.- Пирогов после увольнения пребывал в прекраснодушном настроении, не располагавшем к кропотливому счету.-Двадцать, что ли... Плюс-минус восемь.

Профессор и здесь уловил насмешку в свой адрес и неодобрительно поджал губы.

-Такие вещи надо знать точно... Много... В течение месяца? У нас неприятности будут. Мы же о снижении заболеваемости сообщаем...- Он глянул многозначительно, потом вновь смилостивился:- Ладно, уладим как-нибудь. По кварталам распишем. А его отправляйте. Воздушным транспортом. Мы авиадоставку организуем. Нет ничего хуже как москвичей лечить. Вечно недовольны: и диагноз не тот поставили и не так лечили. Будут потом в клиниках склонять: его же как пить дать в клинику положат. К тому же Крупозникову. Студент у нас - король: к врачам так не относятся. Да еще на боевом посту заболел. Мы тебе справку дадим - что ты заболел при исполнении служебных обязанностей,- пообещал он Алексею.- А об институте пока забудь. Академический возьмешь. Мы в таких случаях даже инвалидность рекомендуем: чтоб лечиться без оглядки, а что у вас решат, не знаю. Ему производственную инвалидность должны дать,- сообщил он слушателям.

-Ладно,- согласился больной.- Раз все так удачно складывается, можно и поболеть. К вам приеду - не работать, так хоть лечиться.

-Не будут тебе платить за инвалидность,- ввернул Пирогов: из присущей ему вредности.- Студентам не положено.

-А я не студент!- живо возразил тот.- Я тут по приказу вашим заместителем оформлен!..- но доктора так и не услышали продолжения этого юридического спора, поскольку профессор, не привыкший довольствоваться ролью слушателя, неожиданно развернулся и ушел, произведя этим уходом впечатление не менее яркое, чем от самой консультации, - остальные потянулись за ним следом...

Ирина Сергеевна задержалась у постели больного-хроника.

-Не бери в голову. Он всем его ставит - хорошо если у половины подтверждается...- и поцеловала в лоб: чтоб не унывал лишнее.

-Целуешь как в гробу,- упрекнул он ее, но приободрился.- Это, я считаю, аванс, а когда получка?..- Он попытался удержать ее возле себя - она увернулась.

-Лежи. Надо еще к Ивану Герасимычу зайти.

-Многостаночница. Так и не была у него?

-Когда? Завернули с полдороги.

-Придешь?

Она испытующе поглядела на него:

-Зачем? Все ясно теперь. Будешь левомицетин пить и ждать самолета... Если только, чтоб лекарства принести?

-Хотя бы! Подойди же! Бруцеллезом так не заражаются. Садись - послушай, как они с Еленой и Гедвигой устроились, - все дела забудешь...- но она направилась уже к Ивану Герасимычу...

Алексей, уязвленный в равной степени и диагнозом профессора и ее уходом, взял книгу об инфекциях, прочел наново главу о бруцеллезе, отнесся к этому диагнозу с еще большим сомнением, отложил справочник, взялся за Казанову...

-Ушли все? А мы на стол накрыли - ждем, когда гости разойдутся...

Хозяйка неслышно прокралась в его комнату, стала в дверях. Глаза ее поблескивали.

-Жаль, не зашли раньше. Взяли б с собой Ирину Сергевну.

-Если б заранее знать,- дипломатически отвечала Марья Егоровна (которая вовсе не хотела сидеть за одним столом с серьезной, прямодушной докторшей и потому дождалась ее ухода).

-Бутылку с собой взять?- Он перегнулся через край кровати, достал из чемодана пузатый сосуд из черного стекла.- Французский. "Наполеон" называется,- но заморский напиток не произвел на хозяйку впечатления:

-Нам попроще чего. Всю жизнь без него жили - что на старости привыкать? Оставьте - может, случай еще представится. Там есть что выпить...- и забеспокоилась, потому что он не двигался с места:- Передумали?

-Почему?.. Надо это...- и сделал неопределенный жест, давая понять, что ему надо одеться. Она всплеснула руками.

-Вот оно что! А мне невдомек! Стою, старая, глаза выпялила! Извиняйте меня, Алексей Григорьич!..- и, со смешком и еще пуще повеселевшими глазами, вышла, а Алексей встал и начал облачаться - в давно не надеванную им джинсовую пару...

Хозяева сидели за накрытым столом и ждали его. Марья Егоровна привстала, засуетилась, когда он вошел.

-Давайте я вам все как положено дам: и тарелочку и ложку с вилкой!..-Она поставила ему прибор.- Берите, что нравится. Что есть уж... Одни мы - и Тоньки нет, хотя звана была.

-С Мишкой?- Алексей уселся со всеми удобствами. Он чувствовал себя за любым праздничным столом в родной стихии.

-А его за что? Его еще не за что. Детей вот наших нет: разъехались - да я вам это уже говорила. И не знают, небось, про праздник наш. Слышь?..-оборотилась она к мужу.- Доктор спрашивал, нравились мы друг другу, когда сходились? Что на это скажешь?

-Видно, не противны друг другу были.- Хозяин был в обычном своем ватнике, но выражение лица и у него было приподнятое.- Давно это было. Не помню уже где.

-Врешь!- возразила она с живостью.- Все помнишь. На Азове это случилось.

-На Должанской косе,- согласился он.

-На ней самой. Там я тебе и понравилась.

-Берег там хороший,- сказал он гостю.- Пляж, по-вашему.

-Надо будет съездить,- решил тот, не откладывая дела в долгий ящик.

-Съезди - дело стоящее...- сказала и Марья Егоровна, погружаясь в полузабытые, далекие воспоминания.- Мне там другой нравился, а сошлась с тобой вот. Почему, не знаешь?

-Уговорил, наверно?

-Ну да, совсем заговорил! Пока ты слово скажешь, я за тебя спрошу и за себя отвечу. Старше я тебя - поэтому, наверно. Опыта больше было.

-Что теперь считать? Поедем скоро все - по ее повестке.

-А ты туда десять лет собираешься! Не слушайте его, доктор - это у него присказка такая, а на деле он о другом думает - как пожить ему подольше!.. И ладно, так и надо!- прервала она обычное, будничное свое, злословие.- Плохо жили разве? И особо не ссорились и на месте не сидели. Нехорошо за землю держаться - света белого не увидишь. А вы, доктор, снова не едите? Плохая я хозяйка. Болтаю, а гостю на тарелку не подкладываю.

-Рот болит,- не в первый раз пожаловался он.- Типун на языке вскочил. И десны вздуло.

-Да что ж это за болезнь такая?!- привычно поразилась она, особенно ему сочувствуя в эту минуту, а хозяин насторожился, будто впервые услыхал о его болезни.

-Рот в язвах? А вы молока сырого не пили?

-Пил. В Тарасовке.

-Тогда ящур это у вас. У нас многие им болели,- и снисходительно и чуть свысока улыбнулся. Марья Егоровна подняла голову:

-В Астрахани?.. Верно! А я и забыла! Видно, правду говорят: своя болячка век помнится, а чужая и смерть забывается!

-Там весь скот им болел. А здесь - я не слышал что-то.

-На Байкале, говорят, есть,- не то припомнила, не то выдумала она, догоняя мужа, в этот день отличившегося.- Проезжий сказывал.

Хозяин усмехнулся:

-Значит, шальной бычок оттуда забрел и со здешней телкой спутался. Сильно болит?

-Есть трудно. А раньше и говорить было больно.

Тот кивнул:

-Все так. Ничего, пройдет. Ты наливки выпей: продезинфицирует... Рискнешь?

-Рискну конечно.- Алексей всегда был готов к таким подвигам. Марья Егоровна глянула одобрительно:

-Я гляжу, доктор тоже на подъем легкий: и ему на месте не сидится. Парни разбегаются - девки дома остаются. А все - мальчишки лучше. Как считаешь, отец?

-Не знаю. Не имею опыта.

-Слыхали?- оборотилась она к Алексею, затем к мужу:- А мои тебе кто?

-Свои, свои. Только не собственные. Давай, доктор. Дыши глубже. Забери воздуха запас, потом сразу выдохнешь...

Они выпили. Алексей разинул рот - и так и остался сидеть с выпученными глазами.

-Ничего. Другая легче пройдет,- сказал хозяин, будто сам лечился таким способом.- Отходит?

-Жив, вроде,- и Алексей вернул глаза и челюсти свои в естественное положение.

-Дыши взад-вперед,- посоветовала и Марья Егоровна.- Вентилируй. Выпьешь раз, другой - глядишь, и вылечишься... Или хватит ему? Больной как-никак. Глаза вон блестеть начали. Не то от вина, не то от его докторши... Не придет она сегодня?

-Не знаю. Работы много,- слицемерил Алексей.

-Бывает,- снисходительно согласилась она.- При такой-то профессии... Тоже, гляжу, понравилась?..- Хозяин неодобрительно качнул головой, а она продолжала любопытствовать:- Как это вышло у вас?

-Любопытна слишком,- сказал ей хозяин, но она не унималась:

-Сколько на свете ни живу, все не могу никак понять, как это люди друг другу нравятся.

-Случайно, наверно?- предположил гость.

-Может, и так... Только нет крепче знакомств, чем случайные. Давай за эти случаи и выпьем. Пока Тоньки нет.

-Тут я.- Дочь выглянула из коридора.- С Мишкой.

-Здесь?!- поразилась Марья Егоровна, но в следующую минуту забыла о своем изумлении.- Садитесь тогда, раз здесь. Руки только сначала вымойте... Неизвестно, чем они там занимались,- объяснила она мужчинам: была заметно выпивши.- Но пришла все-таки. Без них выпьем. За здоровье ваше, Алексей Григорьич. Видите - не все вы нас, и мы вас тоже полечили. Продиагносцировали...

Они выпили по второму кругу - новая рюмка прошла легче первой: по проложенному следу. Алексей уверовал в скорое излечение.

-Пройдет, значит?

-Ящур? Проходит. У кого за неделю, у кого за две. Больше месяца чтоб кто болел, я не слышал.

-Ладно. Теперь буду спать спокойно.- Гость встал из-за стола.- Пойду.

-Что рано так?- слукавила хозяйка, догадывавшаяся о причинах его спешки.

-Болеть пойду. Вдруг доктор придет. Больничный не даст - за нарушение режима...

Он ушел к себе дожидаться Ирины Сергеевны: испугался, что она придет в его отсутствие. Хозяйка забеспокоилась:

-А она не заразная, болезнь его?

-Ящур?..- Хозяин все переспрашивал и уточнял, будто у него не дом был, а инфекционная клиника, где могли быть разные заболевания: тоже хорош был с утра.- Им только через молоко заражаются. А корова еще от бычка больного.

-Ну это нам не страшно. А вот докторше его - не знаю.

-Тише ты!- и хозяин показал взглядом туда, где, по его расчетам, должна была находиться Тонька.

-А она этого не знает?- пренебрежительно возразила та.- Чего, чего, а этого?.. Где она?.. Все время теряется...

-Тут я...- Тоня выглянула из коридора.- Задержались немного.

-Что вы там делаете?

-Причесываемся, мам...- и она выступила из темноты, спокойная, уверенная в себе, а за ней - Миша, тоже в последнее время повзрослевший и поважневший.- Зеркало в прихожей повесить надо.

-Какая еще прихожая? Всю жизнь сенями были.

-А теперь, мам, все иначе. Зеркало в сенях не вешают...

Ирина Сергеевна пришла к нему в этот вечер - и не для того, чтобы принести лекарства.

-Опять Казанову читаешь?- упрекнула она его, думая о своем и даже не спрашивая о самочувствии.

-А инфекции уже читать не надо.- Москвич смотрел на нее с мягкой и любовной иронией - больного, который, в отличие от любимого врача, знает, чем он болен.- Знаешь, что у меня?..- Она сказалась невеждой.- Ящур. Хозяин сказал. Вот что значит в гости не ходить и от приглашений отказываться...

Она пропустила это мимо ушей, но сосредоточилась на медицинской стороне дела:

-Ящур?.. Название помню - и ничего больше. Что это?

-Коровий насморк с язвами. У них венерическим путем передается, а у нас - через молоко: пищевая инфекция. Кто неделю болеет, кто две, но все выздоравливают. Я в книжку сунулся - он там на последней странице и мелким шрифтом: мол, почти что выведен. Нет даже в оглавлении, но все очень похоже описано. Да я и хозяину верю: ему нет смысла врать. Потому как кафедры не возглавляет.

-Наверно, так и есть,- согласилась она.- И я теперь вспомнила: на занятии что-то говорили. Завтра в медицинской энциклопедии посмотрю: у нас есть в больнице.

-Сколько томов?

-Тридцать восемь.

-Нормально. Пока до ящура добрался, ушел бы на пенсию.

-Ел уже?

-Говорю ж, у хозяев ужинал... Что такая невнимательная?

Она не ответила, но спросила:

-И выпил с ними? Когда успеваешь?

-Так видишь же - нельзя без этого? Без бутылки и диагноза не поставишь. Так бы еще месяц вспоминали, а выпили - сразу память освежили. И язвам стало лучше от их лечения. Не так болят. Я наливку пил - и то в голову бросилась: от слабости и долгого перерыва... Что с тобой?..- Известие о его чудесном избавлении не вызвало у нее чувств, на которые он рассчитывал, и если обрадовало, то ненадолго: она снова стала такой, какой пришла к нему, сосредоточенной, мешкотной, нерасторопной.- Тоже заболела?

-Не ты один болеешь,- сказала она.

-Говорю ж: все выздоравливают... С Иваном Герасимычем не так что?-догадался он.- Что с ним?

-Плохо все. Легкое обсеменено, в верхушке - узел сливной и в костях метастазы. Позвоночник в двух местах разрушен. Умрет скоро. Я его три дня не видела - он высох за это время... Без него тут совсем плохо станет.

-Ты ж уезжать собралась?

-Потому и говорю... Люди-то на кого останутся?..- Она не стала объяснять далее, поглядела стеснительно.- Хозяев нет?

-Нет,- не сразу сообразив, в чем дело, бодро ответил он.- Разошлись. В кои-то веки...

Хозяев не было: ушли к кому-то, верные правилу проводить праздник на людях. Тоня и Миша сначала хозяйничали одни, потом тоже исчезли.

-Закрой окно. Видно же...- и добавила в свое оправдание:- Женщины к вам и с тоски липнут тоже. Не с одной только великой радости.

-Не было счастья, так несчастье помогло,- в свою очередь срезонерствовал он, подражая ей и в мгновение ока оказываясь рядом с нею.

- Окна зашторь,- попросила она еще.- И не кощунствуй. Не болтай лишнее...

Утром их разбудил стук в окно: кто-то спозаранок барабанил в него, дробно и настойчиво. Хозяева, вернувшиеся за полночь, должны были проклинать в эту минуту и жильца, и его непрошеных посетителей. Алексей встал, отпер одну из створок окна, другую, зашторенную, предусмотрительно оставил закрытой и высунулся наружу, заслоняя собой то, что осталось за его спиною.

Внизу стоял Пирогов.

-Знаешь, чем ты болен?

-Знаю. Ящуром.

-Откуда?!- изумился тот и глянул на него с особого рода врачебной завистью и ревностью.

-Хозяин сказал...- и невольно оборотился назад, где уже просыпалась, поднимала голову и, главное, тянулась к платью, еще полусонная и вялая, Ирина Сергеевна. Последнее подстегнуло его всего сильнее: после того как оденется, черта с два ее разденешь снова -он поспешно, как на угольях, повернулся к Ивану Александровичу и прибавил:- Он сам им болел:- сократил таким образом объяснение до минимума.

-Правильно,- признал тот и погас окончательно.- И тут меня опередил, значит... А я в немецком справочнике вычитал. Название долго перевести не мог. Оно по-немецки Maul-und-Klauen Seuche называется - болезнь морд и копыт. Klauen я помнил - это вообще когти, но, оказывается, еще и копыта этого я не знал, поэтому и не обратил внимания...- Неясно было, чего ради залез он в эти словесные дебри и зачем тянет время: видно, догадывался, что Ирина Сергеевна находится в этих стенах. Одно спасало Алексея - что она не может уйти, пока он стережет окошко.- Видишь - лучше на родной почве оставаться: на чужой чувствуешь себя неуверенно. Болезнь не страшная - скоро на работу выйдешь: давно тебя слышно не было...- Он все мешкал, и Алексею определенно уже показалось, что он хочет заглянуть внутрь комнаты, проверить свои подозрения.- Сколько тебе осталось?

-Десять дней...- и невольно обернулся - это окончательно его выдало, и Пирогов утвердился в своих догадках.

-Поеду в область,- задумчиво сказал, затем не выдержал, полюбопытствовал:- У тебя нет никого?

-Нет... Откуда взяли?

-Если увидишь Ирину Сергевну,- придумал тот,- скажи: искал ее, в область ехать хотел - по поводу этих дел, но теперь один поеду... Скажешь?

-Скажу конечно. Если увижу...

Пирогов помедлил еще, вслушался в гулкую тишину, поглядел озабоченно на москвича, пошел к калитке. Алексей только этого и дожидался и в следующий миг был возле Ирины Сергеевны, облаченной уже не только в платье, но и в белый халат поверху. Она тоже ждала, когда уйдет Иван Александрович, но, к несчастью, по другой причине.

-Раздевайся! Куда ты?!

-В больницу. Видишь же - начальство на ногах, работает...- Она была сердита на Пирогова, и на их отношениях в этот день была поставлена жирная, венчающая дело точка.

-Плюнь на все. Давай ляжем снова. Я тебя толком еще не видел. Надо было свет вчера оставить - тебя не слушать!- Он, в отличие от нее, был безмерно счастлив, и безмятежность эта омрачалась лишь ее желанием немедленно его оставить.- Столько времени потеряли! Сказать кому - не поверят!

-Что ты имеешь в виду?

Он удивился ее непонятливости:

-Когда я приехал сюда? И когда мы с тобой познакомились? На следующий день, считай? А сегодня какое? Столько дней впустую прошло! Нагонять надо упущенное.

-Догонишь...- неопределенно пообещала она.- Чай приходи пить.

Он спохватился:

-Я ж не болен ничем? Могу на работу ходить?!. Погоди - мне тоже одеться надо!.. Не тебе одной!..- но она не стала ждать его - пошла не оглядываясь: легкая на подъем, собранная, деловитая...

39.

Пирогов поехал в область. Ирину Сергеевну с собой он брать и не думал и наврал Алексею из приличия: он направлялся к Сорокину, где ее присутствие было бы совершенно излишне. Сорокин только что вернулся из десятидневного отпуска, проведенного им на Алтае, и выглядел отдохнувшим и набравшимся сил для новых боев, интриг и надувательств. Это был приличный человек и порядочный проходимец и авантюрист: надо жить в России, чтоб знать, как такое совмещается, но подобные типы возможны только в провинции, где в отличие от столицы иной раз дорожат и гордятся оригиналами и делают для них исключения из общих правил. Он внимательно выслушал рассказ Ивана Александровича.

-Ящур, говоришь? И кто его поставил?

-Я в книгах вычитал... И этот доктор новый. Москвич. В одно, считайте, время.

-Да что ты? А он откуда узнал?

-Ему хозяин сказал. Он болел им.

-Сорока, словом, на хвосте принесла,- подытожил Сорокин.- Моя однофамилица... А вместо тебя сейчас кто?

-Анна Романовна Лукьянова.

-У которой муж - шофер?

-Ну да. Который в больнице принудительные работы отбывает.

-Тот самый?.. И она про ящур не знает ничего?.. Давай позвоним ей.- Он набрал номер.- Анна Романовна!..

-На месте?- спросил вполголоса Пирогов, Сорокин кивнул и начал слушать собеседницу, которая давно ждала этого звонка и с места в карьер стала излагать ему свою версию событий: Сорокин был ее непосредственным руководителем, и с ним надо было считаться и ладить не меньше, чем с самим Воробьевым.

-Да я приехал только что,- прервал он ее, когда счел, что слушал достаточно долго.- Дайте в себя прийти... Ну да. Полторы недели, вместо двух, был - нельзя больше. Знаете же, как у японцев: на три дня отпуск берут - боятся, как бы работа от них не сбежала. Обязательно что-нибудь да случится... Ну да, я понимаю...- и, отстранив от себя трубку, дал послушать Пирогову: Анна Романовна рассыпалась в заверениях в том, что непричастна к смещению Ивана Александровича.- Да никто из нас не виноват!- успокоил он ее.- При чем тут вы? Это же на других уровнях решается. Надо было кому-то за эпидемию ответить... Ну конечно. Нам-то зачем друг с другом счеты сводить? Сегодня он, завтра вы: паны дерутся, у холопов шишки... Да?.. А я не знал...- Он прикрыл трубку.- Жалуется, что ты в райздравотделе за главного остаешься. Надо, говорит, чтоб один человек был - иначе работать невозможно...- Хорошо, Анна Романовна. Я над этим подумаю... А вообще как дела?...- и стал повторять вслед за ней:- Бруцеллез на убыль идет?.. Профессор так сказал?..- Уже одно это телефонное эхо, не свойственное Сорокину, должно было насторожить Анну Романовну, но она была новичком в этом деле.- Ну, значит, так оно и есть - раз профессор сказал. Докладную мне к завтрашнему дню пришлите: в обкоме требуют. Пусть муж привезет... А теперь так и будет: каждый день будете писать и посылать их - всем и каждому. Потому как не вовремя в должность вступили. Это когда тихо, вверху хорошо, а случись что, не отпишешься. Бьют-то поверху. Как молния по высоким деревьям... Договорились...- и положил трубку.- Справилась со вспышкой. Ты вот не смог, а она успела... Ящур, значит? Это штука хреновая. Знаешь вообще, что это такое? Я знаю по случаю.

-Читал, что проходит сам собою.

-Может, он и проходит - только в некоторых отношениях похуже бруцеллеза будет... И москвич им заболел?

-Ну да.

-Совсем плохо. Не спрячешь, значит. Гусев не даст. Из-за него только. Из-за гастролера этого... Черт знает что... Хорошо я мумие набрался. Не с пустыми руками идти.

-А это что?

-Не знаешь разве? Птичье дерьмо окаменевшее. Гуано. Или гуано - не знаю, где ударение ставится. На Алтае взял. Тысяча километров всего - и такое золото под ногами. Бродяга один мешок уступил: сам бы не набрал никогда.

-Сколько взял?

-Ящик водки. Я с собой взял на всякий случай и все в него угрохал. Много?

-Не знаю. Что я в этом понимаю?..- Пирогов относился к панацеям такого рода весьма скептически.- Широко применяется?

-Везде!- безапелляционно объявил тот: уже начал кампанию в пользу нового препарата.- Правильно только применять надо: одному внутрь, другому наружно, третьему вообще за пазухой держать, употребить за полчаса до сношения. Тебе не надо?

-Нет вроде.

-Я знаю, ты молодец. Пошли к Потапову.

-Вы же с ним в ссоре?

-С Потаповым? Да ты что? Первые друзья всегда были. А уж с этим-то,- он показал на рассыпанные по столу, заготовленные впрок черные катышки,- и с первыми врагами передружусь...- и, предваряя визит, позвонил своему сопернику.

Потапов ждал их в кабинете - за столом, огромном, как пристань, в большом, как корабль, кресле: мебель делалась ему мало что по мерке - еще и на вырост. Он отличался неразворотливостью ума или, проще сказать, тугодумием.

-Какой ящур?- сказал он.- Когда сказано - бруцеллез. Зачем голову морочить?..- Перед их приходом он извлек из архивов папку с делом о вспышке бруцеллеза и открыл страницу с актом, составленным комиссией.- Вот.- Он принялся читать:- "Первое. Инструктаж работников не проводился и не фиксировался в специальных журналах, которые отсутствовали..." Вообще их не было. "Второе. В больнице, в проверенных отделениях, имелось не более одной швабры на помещение; швабры не были маркированы и могли переноситься из палаты в палату, вызывая распространение инфекции; у старших сестер не было краски и кисточек для маркировки..." И так дальше. Пятнадцать пунктов. Кошмар, а не больница. Швабры - и те купить не могут.

-А они всем одно и то же пишут. Не знали? У них же воображение начисто отсутствует. Обычно с мусора на территории начинают. Есть там?

-Был вроде...- Потапов поглядел в акт, прикрывая его ладонью, будто это был донос, который он хотел утаить от своих посетителей.- "Шестое. На дороге мусор валяется, и никто его не убирает". Дворника нет.

-Да вы спросите у них, что за мусор! Я в последний раз навел справки оказывается, листья с аллеи не смели. Да и не в этом дело. Как этот акт называется?

-"Акт проверки Петровской Центральной районной больницы в связи со вспышкой бруцеллеза",- прочел тот.

-Вот. А это не бруцеллез вовсе.

-А что?

-Ящур. Есть такая болезнь - нам с ней маяться еще придется.

Потапов покривился как от кислого:

-С вами всегда так. Медики - хуже вас никого нету... Я ж не понимаю в этом ничего. Один говорит одно, другой - другое... Почему тогда сказали, что бруцеллез? Профессор с Кабанцевым?

-Потому что ничего другого не знают. То есть Кабанцев, может, и знает, да высовываться вперед батьки не хочет, а этот долдон всем одно лепит. Узкий специалист! Поэтому и заболеваемость такая высокая по области,- не преминул подпустить он ежа профессору, который не был в его подчинении и потому был лишен его покровительства.- Что за бруцеллез наказывать, когда это не он вовсе? То же самое, как если, положим, человеку за грабеж десять лет дали, а он всего-навсего за угол зашел пописать.

-Но швабр-то не было?- возразил Потапов, поддаваясь и отступая.

-Швабр, конечно, нет,- согласился для порядка Сорокин.- Но их и у меня в кабинете нет. И у тебя, гляжу, тоже! Тоже ведь прийти могут. Это как пожарники - они ко мне тут недавно завалились, штраф хотели наложить: у меня, видишь ли, окурок в умывальнике оставили. Курят в неположенном помещении. А я и не курю вовсе!

-Заплатил?

-Да, сейчас! Позвонил их начальнику - тебе что, говорю, жить надоело? У тебя дочка скоро рожать будет! Отскочили, как мячики!- Все это он врал, но делал это самозабвенно и упоительно.- Ладно,- словчил он, видя, что Потапов готов уступить, и не желая вытягивать из него признания как на дыбе.- Об этом еще поговорим. Я тебе тут одну вещь предложить хочу. Генеральную...-Пирогов решил, что он начнет всучивать тому мумие, но ошибся: сам он был все-таки птица районного полета, а не областного.- Ящур это будет - уж поверь мне: я на расстоянии чувствую. А это болезнь прежде всего ветеринарная. На это и надо упор делать. Пусть они за нее отвечают... Не ясно?

-Ветеринары - они к сельскому хозяйству относятся?

-А к кому же?

-К Михал Михалычу?.. Это идея неплохая. Он как раз в отпуске.

-Вот! - удовлетворенно протянул Сорокин.- Так Гусеву это дело и преподнесем,- и теперь только предложил свой товар, посчитав почву для этого достаточно взрыхленной и унавоженной:- Тебе, кстати, мумие не нужно? Привез с Алтая.

-А это что?

-Птичьи отходы. Лежали триста лет под солнцем алтайским, всю его энергию саккумулировали - сила страшная! У меня на глазах у одной перелом за неделю сросся, а до этого год не вставала. А по мужской части!..- и Сорокин сделал тут жест, означающий нечто вовсе уже безбрежное и бескрайнее.- Тебе не надо?

-Зачем?.. Попробовать если только.

-Бери. Одну катышку за полчаса до этого дела, вторую - как только начинаешь.

-Сколько я тебе должен? Мне двадцать пять дай, для начала.

-Двадцать шесть. Для круглого счета. А то начнешь и не кончишь...- и видя, что тот полез в бумажник, запротестовал:- О чем ты? Ничего ты мне не должен! Со своих-то?..- и с видимым сожалением отсчитал ему названное число гранул.- За полчаса, не забудь. Подгадать надо.

-Это как раз не вопрос,- сказал Потапов.- Сколько надо, столько и будет,- и с хищным видом спрятал в карман знахарское снадобье.

-Все йес и о'кей,- сказал Сорокин.- Расскажешь потом. А теперь пошли к Гусеву. Чтоб с самого начала это дело приморозить. Чтоб потом локти себе не кусать...- Потапов, вконец им замороченный, послушно встал, чтоб идти к первому секретарю.- А ты не ходи,- сказал Сорокин Ивану Александровичу, все время молчавшему.- Только помешаешь. К начальству надо вдвоем ходить. Одному мало, а втроем - много слишком... А тебя если увидит, вообще выгонит. Не потому, что не нравишься, а просто всех по первому разу выпроваживает. Новых людей не любит. В коридоре нас подожди...- но Пирогов и не думал проситься к первому секретарю: он пасовал перед ними всеми - если в нем и бродило бюрократическое вино, то самого невзыскательного местного разлива.

В кабинете Гусева Сорокин, напротив, начал с главного: надо знать, где и как читать азбуку - одному с "А", другому с "Я" нужно. Он извернулся, закруглился в виде уважительного вопросительного знака и полуфамильярно-полуугодливо предложил:

-Сергей Максимыч! Я тут на Алтае был - хорошую штуку привез очень. От всего помогает.

-Так уж и от всего? И от уборки?

-От этого нет, но вся медицина перед ней падает!- и высыпал на стол черные горошки.

-И что это такое?..- Гусев заинтересовался: как и все смертные, он любил, когда подчиненные заводили разговор о том, что не касалось дела, но могло иметь отношение к нему лично.

-Мумие. Препарат восточной медицины. Авиценна его любил. Боготворил прямо. Все как рукой снимает. Потапов вон двадцать пять штук взял. На одну ночь, наверно,- и подмигнул ему, чтоб не обижался: нужно, мол, для дела.

-А у него одно на уме. За это ему и попадает. Тут не знаешь, куда от чирьев деться, а он топает, как медведь. До баб, наверно, всю ночь ходил поэтому... От чирьев сгодится?

-Так именно поэтому и брал! Говорят, лучшее средство. Только его тогда не пить надо: чтоб побочных действий не было - которыми Владимир Сергеич интересуется,- снова прошелся он по Потапову, так что тот надулся и усомнился: так ли нужно это для дела, или же это очередная подножка со стороны его вечного соперника, - а примочки на шею класть.

-Горошками?

-Нет, горошки для другого - я вам массу примочечную приготовлю: будете шею себе обкладывать и сверху чем-нибудь теплым прикрывать. Оренбургский платок найдется? Старый, без синтетики. Примотайте: шерсть, сама по себе, тоже лечит. Хорошо - волчья, а еще лучше - заячья....- Именно таким обилием частностей он и убеждал самых отчаянных скептиков: люди могут отвергать идею, но не в силах бороться с житейскими подробностями.

-Но и горошки можно взять? Они, наверно, не для одного этого? Не для Потапова?

"Все, зациклило!"- раздражился Потапов, но на лице его отразилась одна лисья преданность и шкодливость: так проказливый школьник признается в своих проделках и готов первый над ними смеяться.

-Да берите, конечно! Для того и принес! У одной на моих глазах давление с восьмидесяти до ста сорока поднялось: встала и пошла ногами сучить - а до того целый год лежала!..

Потапов поднял голову и задумался: он слышал эту историю в несколько иной ее интерпретации - но вслух этого не сказал: был уже повязан с Сорокиным.

-Оно у меня и так повышено,- предостерег Гусев, почувствовавший неладное в его молчании.

-А оно, если повышено, понижает, если понижено, повышает!- но Гусев был не так прост:

-Ладно. Ты ври, ври, да не завирайся... Но горошки я все равно возьму. Сам если пить не буду, родным вышлю... Это интересно вообще. Живем-то мы на Востоке, а не на Западе... Ты только писать мне будешь всякий раз: кому, как и от чего принимать.

-Нет вопросов!- сказал Сорокин, и Гусев отобрал у него весь его запас, с которым он пришел в обком, но в данном случае Сорокин не роптал и мысленно не бранился: понимал, что из всех возможных вложений капитала - это самое выгодное.

-Ладно,- сказал Гусев, аккуратно пряча кисет с мумие в портфель.- Но вы, наверно, не за этим сюда пришли? Подарки кто-нибудь один несет, а вдвоем просить обычно ходят? Чтоб не сразу выставили...- и поглядел каверзно на обоих.

-Да тут такая штука, Сергей Максимыч. Ты разрешишь, я уж начну?-обратился он за извинением к Потапову.- Я лучше владею материалом.

-Гони!- приказал Гусев.- В ваших делах никто ничего не смыслит.

-Не совсем так, но в общем и целом верно,- состорожничал Сорокин.- Так вот. В Петровском вспышка инфекции...

-Знаю. Оттуда нахал один приезжал - я с ним по телефону разговаривал. Бруцеллез.

-Так вот - не бруцеллез, Сергей Максимыч, а ящур.

-А это еще что?

-Коровий насморк, но им и люди болеют...

Гусев воззрился на него непонятливо и пренебрежительно:

-И дальше что? Я тут при чем? Пусть дальше сморкаются... В чем дело-то?

-В том, что этот ящур почище бруцеллеза будет. При нем скот стадами сжигают и на целые районы карантин накладывают.

-А мне этого не говорил!- обиделся Потапов, но и Гусев оторопел и переменился в лице:

-Ладно, ты меня не пугай только!.. Мало нам бруцеллеза этого? На каждом совещании обосранные ходим... Ваши ж доктора сказали, это бруцеллез?! Кабанцев с этим! С модным парикмахером!

-Они не мои,- уверенно сказал Сорокин.- Мои правильный диагноз поставили.

-А чьи же?!- Гусев угрожающе насупился.

-Это сложный вопрос. Мы с Владимиром Сергеичем как раз этим занимаемся...- и Сорокин поглядел на Потапова, приглашая его в свидетели.-Система врачебного усовершенствования. Подчиняется напрямую министерству здравоохранения.

Гусев понял, что уткнулся в очередной административный тупик, которыми так богаты отечественные лабиринты, и отступил:

-Те еще усовершенствователи!.. Кто знает про все это - про ящур ваш?

-Никто пока. Мы да Пирогов, Иван Александрыч, бывший главный врач больницы этой, да еще пара докторов его... Ко мне прежде всего с этим приехал. В приемной ждет.

-Пусть сидит. Не раззвонил никому? Молодец какой... А почему бывший?

-Так его за бруцеллез и выгнали. Что вспышку допустил.

-Да?.. Это мы умеем...- и Гусев насмешливо поглядел на Потапова, который не защищался и уже одним этим признал свою неправоту, а на большее Сорокин пока не рассчитывал.- А с другой стороны, пусть оно так и остается,-сказал осторожный руководитель.- Надо разобраться еще, есть он, ящур этот, или нет его... Кто сейчас в Петровском? Зайцева учиться послали? Тоже - на усовершенствование?

-Воробьев,- подсуетился услужливый Потапов, но Гусев одернул его: тот все еще был в опале.

-Сам знаю... Думаю... Как его?

-Егор Иваныч,- подсказал Сорокин, и Гусев его помощь принял, набрал номер телефона и позвал Воробьева. На лице его отобразилась любезность, обычно ему не свойственная и потому для подчиненных опасная:

-Егор Иваныч? Как у тебя дела там? Это я, Гусев Сергей Максимыч... Решил позвонить: думаю, как новому человеку на новом месте?.. Не новый?.. Ну хорошо, если так... Слушай, как у тебя со вспышкой этой?.. Снизили на тридцать процентов? Это хорошо. А никаких новых действий не предпринимаешь? Обследований или консультаций каких-нибудь? Ты гоняй медиков - они только болтать да обещать умеют, а дела от них не дождешься... Уже начал?.. Ладно... Пришлю... Давай...- и бросил трубку, не простившись.- Хочет симпозиум устроить: профессора с ветеринаром свести. То, что как раз надо. У нас есть ветеринар приличный?

-Есть, кажется.

-Вот и пошлите его. На симпозиум этот. И профессора туда же - ему там самое место... Пусть съездит - специалист ваш, кому верить можно - только пусть пока помалкивает. Подождем ясности с этим ящуром... И как твое мумие подействует,- окоротил он Сорокина, уже ходившего в именинниках, и поглядел на него с острасткой: чтоб не задавался раньше времени.- Теперь все, надеюсь?..- и глянул иным, откровенным образом: чтоб поскорей выметались.- В театр идите на премьеру,- прибавил он только.- В драмтеатре "Тартюфа" ставят.

-Так это когда будет?!- опешил Потапов.- Только роли раздали.

-Через месяц. Чтоб заранее знали: день этот не занимали. Какую роль Семеновой-Черной дали?

-Молодухи - не помню, как по имени,- сказал Потапов, отвечавший в обкоме за театры.

-Марианны?

-Наверно. Я в классике плохо разбираюсь,- честно признался тот.

-Просили за нее,- лицемерно объяснил Гусев.- Это мы с тобой еще обсудим, - сказал он Потапову и, против всякой логики, съехидствовал затем:-А в чем ты вообще разбираешься? Как кобыл от жеребцов отличать?.. Тоже вот - пустили козла в огород. Да ты ему еще пилюли эти дал... Ладно. Валите оба отсюдова...- и Потапов вышел обескураженный, не зная, плакать ему или смеяться, а за ним Сорокин, у которого таких проблем не было.

В приемной их дожидался Пирогов.

-Все нормально,- сказал Сорокин.- Погодить надо. Мы с тобой обо всем этом еще переговорим. Такие дела пошли, что не всякому расскажешь.

-Про Михал Михалыча забыли,- вспомнил Потапов, который должен был держать в голове слишком много дел сразу.

-Не все в один присест. Что раньше времени на рожон лезть?..- и обнадежил обоих:- Будем ждать, как мумие подействует...

Егор Иванович вызвал к себе Анну Романовну. Он сидел в зайцевском кабинете. Был глубокий вечер. На его столе была настольная лампа с толстым зеленым стеклом, почти не пропускавшим света,- она оставляла стены и окна в полумраке и высвечивала только яркий круг на письменном столе. Точно так же и мысль самого Воробьева, несмотря на все его усилия и понукания, освещала лишь то, что было у него под носом, в непосредственной от него близости, но не могла пробиться и пролить свет на то, что лежало рядом, но чуть сбоку. Он не мог понять одного: с какой стати позвонил ему Гусев и стал расспрашивать о бруцеллезе. За этим крылась загадка, но Анна Романовна не могла помочь в ее решении:

-Может, просто поинтересоваться хотел, посочувствовать?

Он глянул с недоумением.

-Да ты что?.. Что тебе тут, детский сад? Или у меня в Кремле родственники?.. Не такие у нас с ним отношения.

-Не знаю, Егор Иваныч. Я человек маленький.

-А я и не говорю, что большая. Но хоть на мысль навести можешь?

Она поневоле задумалась:

-Не знаю. Я в этом не участвовала. Утром только выслала Сорокину докладную - так он сам об этом просил.

-Может, это как-то связано?.. Сорокин - та еще штучка.Что ты ему написала?

-Ничего особенного. Обычное.

-Не то, что будешь в Москву на Пирогова жаловаться?

-Да что вы говорите, Егор Иваныч?..- и Анна Романовна поглядела на него вразумляюще.- У меня одна мысль только - как домой пораньше сбежать, пока Иван совсем от рук не отбился. Готовить же перестала, с этими нагрузками новыми.

-А то у нас был один,- некстати припомнил Воробьев.- Писал, что у нас колодцы отравлены, - разбираться приезжали... Я вот тоже не знаю. Тут же нужно, чтоб война началась - чтоб он за трубку взялся. Не звонит никому - за него это другие делают, а здесь - нате... Может, это другая болезнь какая-нибудь?.. Не бруцеллез вовсе?.. А с другой стороны, что ему до этого? Ему все эти болезни - до Африки... К тому же мероприятия мои одобрил,- с важностью прибавил он.- Я симпозиум организую: ветеринара с вашим братом рядом сажаю, хочу обоих выслушать, а он говорит, именно это делать и надо. Журавлева присылает: это его ветеринар личный - он мне уже звонил оттудова... Значит, бруцеллез, раз так? Какая еще болезнь у нас двух специалистов требует?

-Никакая. Нету больше.

-Значит, она и есть. Готовься к симпозиуму. Он здесь, в этом кабинете, будет... Пирогова бы обо всем расспросить,- чуть ли не передумал он затем.-Он поумней тебя будет.

Анна Романовна подняла голову.

-Так за чем дело стало? И взяли бы его?- Она тоже за словом в карман не лезла.

-Так потому и не беру, что умнее. Мороки много слишком... Пусть он однако тоже поприсутствует... Ладно, как говорится, бог не выдаст, свинья не съест... Или наоборот: бог не съест, свинья не выдаст? Тут не знаешь, кого в чем опасаться...

На следующий день в его кабинете собрались представители многих древних профессий: присутствовали Егор Иванович, Анна Романовна, профессор-инфекционист, областной ветеринар Журавлев и местный по фамилии Запашный. Ждали еще Пирогова, который по рассеянности задерживался - а если говорить по существу, то решил прийти после начала слушания дела: чтоб не отвечать на лишние вопросы, которые должны были повлечь за собой столь же ненужные ему ответы. Профессор сидел как на иголках: через два часа у него была назначена встреча со скорняком, который шил ему шубу из левого меха, в коей он должен был перещеголять самого Шаляпина в дохе, запечатленной Кустодиевым - вспоминая об этом, он невольно щурился и вздрагивал. Запашный развлекал Воробьева, а с ним заодно и всех других, рассказом о лошадиных болезнях:

-Колика приключается от объядения и от быстрой езды: если вскоре после кормежки - а также от простуды, зеленого гнилья и другого вредного корму - и от запора...

Он любил старый слог. Дома у него была старинная, едва не наизусть выученная им книга по коневодству: он заимствовал оттуда целые отрывки, справедливо полагая, что лучше все равно не скажешь.

-Зеленого корма они не любят - это так,- признал Воробьев, который в начале службы имел дело с конной милицией и теперь, как охотник, соприкасался иной раз с исчезающим лошадиным племенем.- У меня была одна - у нее от травы живот вздуло и пошла ногами сучить.

Ветеринар извлек из своей книжной памяти и по этому поводу тоже:

-Лошадь делается беспокойна, топает, скребет передними ногами. При этом часто на свой живот озирается...

Профессор вспомнил про скорняка и мельком огляделся.

-Вот-вот. Так оно и было.- Воробьев призвал всех к столь же верному воспроизведению истины.- А делать-то что? Если в следующий раз случится?..

Предположение это, в наш век служебных машин и многоцилиндровых двигателей, было самое невероятное, но ветеринар дал необходимую справку:

-Гашеную известь хорошо внутрь дать и прямую кишку очистить. Введя в нее правую руку, смазанную маслом...

Воробьев засмеялся - он любил лошадей, но не до такой степени.

-Это я тебя тогда позову. Но говоришь ты хорошо. Доходчиво. Не то что некоторые.

-Книги хорошие есть,- скромно объяснил тот.- Ясно написанные. Сынишка только в моей последние страницы вырвал - не найду никак. Говорит, затолкал в печку. Папка слишком много ее читает, говорит. Маленький - а понимает... Наверно, в трубу вылетели...

Профессор очнулся от спячки, в которую они вогнали его своими непрофессиональными суждениями:

-Кто заболел?.. О чем мы вообще?.. Зачем меня вызвали?!.- Когда он был в ударе, то поражал слушателей блеском импровизаций, но и у него бывали тупые, лишенные вдохновения пустоты, когда он воспринимал мир как рыба сквозь стекло аквариума: тускло и обесцвеченно.

Воробьев помолчал: держа дыхание и сбивая профессора с темпа - этому он тоже научился в милиции.

-О лошадях,- объяснил он, когда счел это нужным.- Не увлекаетесь?

-Нет,- отрекся, с чистым сердцем, профессор.- С коровами и овцами имею иной раз дело по службе, а лошадей давно в глаза не видел.

-А я наоборот!- Ветеринар обрадовался тому, что нашел человека, так удачно его дополняющего.- Коров не признаю, а лошадей обожаю. Мы с вами хорошую бы пару составили...

Профессор примолк, не зная, как отнестись к этому комплименту, потом вспомнил о шубе, заерзал, заволновался.

-Хорошие чучела, между прочим, делает,- отрекомендовал Воробьев своего таксидермиста.- Можете, в случае чего, обращаться...

Тут подоспел Пирогов.

-А мне-то они зачем?- ввинтил он, ни в чем не разобравшись.- Покойников потрошить и мумии из них делать?

Профессор и на него уставился с искренним недоумением, Воробьев же оскорбился:

-При чем здесь мумии? Если я чучела люблю?.. Может, для того и охочусь... Все-таки нет в вас выдержки, Иван Александрыч..

-Есть такая беда,- охотно согласился с ним Пирогов.- Всю жизнь маюсь из-за этого...

Профессор посмотрел на часы, ужаснулся увиденному, изломил дугой брови, взвился над стулом, взмолился:

-В чем все-таки задача наша?! Я вникнуть никак не могу!

Воробьеву, уже раздосадованному Пироговым, не понравились ни этот изгиб бровей, ни трагические интонации:

-Разговариваем... Так просто нельзя посидеть? Редко же видимся...

-В этом кабинете?!

-А чем вам мой кабинет не нравится?- насторожился Воробьев.- Он для всего годится...- и, выдержав надлежащую паузу, пошел затем, в интересах дела, на попятную, на уступки:- Хотя можно и начать, с другой стороны...- Он оглядел докторов, сидевших вперемежку в белом и в черном, как фигуры на шахматной доске:- Отчего у нас инфекции в гору пошли - вот чего мы собираемся. Что это за болезнь такая, которой переломить хребет нельзя?

Профессор взметнулся над столом выше прежнего.

-Так выяснили уже! Бруцеллез, афтозная форма! Вам не передавали разве?!

У Воробьева оставались сомнения на этот счет, и он обратился к Пирогову:

-И вы так считаете?

-Так прямо и говорить?- потянул тот.

-А как же?- отвечал тот снисходительно.- Партии говорят только правду.

-Ну если партии, то я тоже так считаю. Профессору виднее. Он специалист по этому заболеванию...

Воробьев уже явственно почувствовал во всем этом обман и злой умысел, но в заговоре участвовало слишком много участников. Он отступил:

-Докладывайте, Анна Романовна.- Милиция тоже иногда оказывается беспомощна - до поры до времени, конечно.

-Я мало что знаю,- сказала она, поднимаясь в качестве ведущего конференцию.- Их вела Ирина Сергевна - она бы лучше все рассказала... Может, ее позвать?..

-А вы не можете?..- Воробьев и ее уже заподозрил в двуличии.

-В общих чертах только... Они как-то мимо меня прошли... Я не знала, что мне их докладывать придется...

Это была сущая правда. Так уж получилось, что она ни одним из больных не занималась, а тем, что не имело к ней прямого отношения, не интересовалась: для своих дел не хватало сил и терпения, а для чужих-то? (Она была напрочь лишена врачебного любопытства и слишком твердо стояла на земле, чтобы витать в облаках и читать по звездам,- в этой сфере ее интересовали одни погодные предсказания.)

-Про случаи мы все знаем.- В Иване Александровиче заговорило вдруг коллегиальное чувство, и он помог ей.- В прошлый раз говорили. Что-нибудь новое появилось?

Он задел Воробьева за живое: помощь врага никогда не приходит вовремя.

-Появилось. Давайте другую сторону заслушаем.

-Какую?!- завопил профессор.- Во всем этом деле одна только сторона! Моя!

-Докторов по скотине,- и Воробьев кивнул ветеринару:- Давай, коновал, соревнуйся...

Его протеже оказался лучше докторов подготовлен к симпозиуму. Он по заданию секретаря съездил накануне в Тарасовку и привез оттуда впечатления, которые постарался облечь в переплет, достойный испорченной сыном книжки.

-Сообщаю,- сказал он, и это было последнее употребленное им современное слово.- На языке и губах у осмотренных заметил я мутные прыщи, в иных местах лопающиеся...- здесь он, волнуясь, подглядел в черновичок,- и образующие красные язвы, подобные широким ссаднениям. У одного сосунка кожа сошла с языка чулком и оголила красное мясо...

-У кого?!- ужаснулся профессор: до него никак не могло дойти, что его пригласили наряду с ветеринарами.- Мне этого не показывали!

-У коров,- укоротил его Воробьев, восстанавливая порядок.- Тоже послушать иной раз не мешает. Хорошо же излагает. Говорит понятно.- В его устах это было высшей похвалой: он за свою жизнь наслушался столько путаницы и невнятицы, что другому хватило бы на десять - в старых же оборотах речи ему слышалось что-то родное, петровское.- Не мешайте. Если сами не умеете...- Профессор на этот раз не подскочил, а, напротив, только глубже вжался в стул: и взлет и спад эти были у него как бы две волны одного душевного порыва...

-Прыщи между копытами,- продолжал вводить его ветеринар в соблазн и в искушение,- тоже трескаются, сходят и струп оставляют. У двоих ноги вспухли и сошло копыто. Те же грозди на сосках и на вымени. Не иначе как молоко должно быть заразное...

Областной ветеринар тут невпопад крякнул, но вслух ничего не сказал. Пирогов, хотя и слушал с насмешливостью, заинтересовался:

-У наших только копыт нет, а так - все одно к одному. Занятно.

Профессор воодушевился наконец, но на свой лад:

-Так вот оно что?! Теперь я понял. Это очень интересно! Можно говорить об афтозной форме бруцеллеза у животных! Параллельно такой же форме у людей! Это еще не описывалось! Хотите, статью вдвоем напишем?

-Не бруцеллез это,- вдруг сказал ветеринар районный.- Было название: нас в техникуме учили - я только его не помню. И в оглавление не поглядишь: сынишка книгу порвал... Кощей, что ли?..

-Какой Кощей?!- бросился в бой за родную болезнь профессор.-Бессмертный, что ли?!. Какого года книга ваша?

-Тридцатого.

-Тысяча девятьсот?

-Зачем? Одна тысяча восемьсот тридцатого.

Профессор тут заметно успокоился и язвительно произнес:

-А вы знаете, когда был открыт бруцеллез? Нет?..- Будь Запашный студентом, ему бы не миновать осенней переэкзаменовки.- В 1887-м году Брюсом: отсюда бруцеллы - и в 1910-м Дюбуа. В России им стали заниматься с 1922 года, а до этого у нас для него и названия не было!- В голосе его послышались менторские, из твердого металла, нотки.- Так что из книги вашей вы ничего вычитать не могли. Заболевание, конечно, существовало, но описывалось под самыми фантастическими именами...

-Вот я и помню что-то фантастическое,- робко возразил ветеринар, никогда в жизни не сидевший рядом с профессором.- Кощей не Кощей... Убей бог, не помню...

-Подумай - может, вспомнишь,- напутствовал его Воробьев и перекинулся на Журавлева:- Может, гость нас рассудит? Как-никак, личный ветеринар Сергея Максимыча...- но тот и не думал вмешиваться в их дела - более того, встал, закрывая своим телом дебаты.

-Поглядеть надо. Я понаслышке не умею,- и обратился к коллеге:- Дворы мне назови, где ты видел все это.

-Зачем? Лично свезу. За честь почту,- и этим все и закончилось: профессор даже успел к скорняку на свидание...

Областной ветеринар оглядел одного бычка, другого - ему было довольно.

-Что тут судить-рядить?- пробормотал он.- Ящур - он и есть ящур.

Районный хлопнул себя по лбу.

-Ну ящур, конечно! Как я забыть мог?! Я ж говорил, что-то сказочное!..

Через день Сорокин и Потапов снова были вызваны перед ясные гусевские очи и с ними, в качестве понятого - Иван Александрович. Гусеву были нужны точные сведения об объекте.

-Значит, ящур у вас,- огласил он полуофициальную новость и пытливо, насквозь переглядел всех и каждого: словно пересчитал по пальцам.- Что делать будем?

Вопрос был к Потапову как к старшему. Тот посмотрел в памятку, подготовленную ему отделом СЭС по особо опасным инфекциям.

-С людьми?

-Со скотом. Люди как-нибудь сами выходятся.

-Со скотом если, то пораженные животные изымаются из стада и подлежат уничтожению, для чего устраиваются специальные бойни, огораживаемые и охраняемые; остальные животные из стада должны содержаться отдельно, чтобы избежать соприкосновения со здоровыми; пастухи должны быть различны; села, в которых выявлен ящур, изолируются, подъезды к ним посыпаются негашеной известью; все въезжающие на территорию должны миновать спецпропускник и проехать через ящик, наполненный смесью торфа с той же известью; вся сельскохозяйственная продукция не подлежит вывозу из данного района...

Гусев прервал его - ему хватило этого:

-Заладил! Зачастил! Наговорил на пятилетку... Кто будет делать все это: спецпропускники да карантины?

-Не знаю,- признался Потапов: он, с высоты своего положения, мог не знать частностей.- Бойцы особого отряда, наверно.

-Общесоюзного? В противогазах которые? На всю страну прогремим?.. А нельзя все это похерить да от бруцеллеза дальше лечить? Как нас профессор учит? Мне тут и про сельскохозяйственную продукцию тоже не нравится...-Потапов в ответ только пожал плечами: мол, как изволите, так и будет.- Что скажешь, Сорокин? У тебя башка хитрая, и сам ты мужик увертливый.

-Это хорошо б, конечно,- сказал тот.- Нашим мужикам только ящура не хватало. Но ведь наружу может выйти. Просочиться.

-А кто скажет?.. Кто вообще может ваши диагнозы оспорить? Они ж хуже, чем судебные приговоры. Там хоть на кассацию подать можно. Или под амнистию подвести.

-Все так. Но есть москвич этот. Если б он сам им не болел. А так непременно протреплется.

-И у него родственник в министерстве,- вполголоса прибавил Иван Александрович, который не имел пока права говорить в этой компании громче.

-Это все тот же?- спросил Гусев.- С которым я разговаривал?

-Он,- сказал Сорокин.- Так уж сложилось. Не убивать же его за это?

Гусев внимательно посмотрел на него.

-Нет. Убивать не надо. Если б он умер от нее - другое дело.

-Так от нее не умирают,- сказал Сорокин.- Такая болезнь нехорошая.

-Что от нее только у начальства голова болит?- завершил его мысль Гусев.- А кто вообще первый сказал про него, про ящур этот? Кому он в голову пришел? Кому понадобился?

-Не знаю,- сказал Сорокин.- Я в отпуску был...- и оглянулся на Пирогова: выручай, мол, и заодно сам выпутывайся...

Если бы Иван Александрович был глуп и тщеславен, то непременно отстоял бы свои авторские права и похвастался приоритетом в этой области, но он таким не был.

-Так он же и поставил,- нажаловался он.- Сам пляшу, сам гуляю. Дали мне его, на мою голову.

-А кто дал?- спросил Гусев, но Пирогов и здесь оказался на высоте.

-Не помню, Сергей Максимыч. Удружил кто-то, а кто, не помню...

Гусев внимательно посмотрел на него: Иван Александрович сидел, почтительно потупившись, но в верноподданном смирении его чувствовались уверенность в себе и достоинство.

-Там, Сергей Максимыч, его место другой пока занято,- вставился Сорокин, посчитав момент подходящим.- Его за бруцеллез сняли. А теперь, я понимаю, ящур? Неувязочка...

Гусев согласился с ним - хотя, как всегда, по-своему:

-Главное, там умный человек теперь нужен. Кого на его место поставили?

-Есть такая Анна Романовна. Как доктор средняя очень... Мужа недавно за спекуляцию осудили...

Гусев, услыхав это, поморщился, подумал, набрал телефонный номер.

-Егор Иваныч? Опять я. Повадился тебе звонить... Слушай, там, оказывается, не бруцеллез совсем, а другое заболевание. Приедешь, я тебе расскажу - разговор не телефонный... Тоже со скотом связано... Слушай, у тебя кто там главным врачом в районной больнице?.. Анна Романовна? Она, говорят, заменяет Ивана... Как тебя...- Ему подсказали.- Не заменяет, а на его месте сидит? Так ты переставь их снова. Что тебе стоит обратную рокировку сделать - это ж не шахматы?.. Не тянет?.. Ладно, подумаю!..- Он не дослушал, бросил трубку, повторил за Воробьевым:- Не тянет!.. Кто не тянет, неясно... Это я сделаю,- пообещал он Сорокину и спросил, видя, что у того еще что-то на уме:- Что еще?..

Сорокин решил попытать счастья. Его останавливало одно: неизвестно было, как подействовало на Гусева мумие: он сам ни слова не проронил об этом, а Сорокину было не с руки спрашивать.

-Сергей Максимыч, надо бы с самого начала все это сельскому хозяйству отдать. Что нам впутываться, с нашими нищими ресурсами и худыми специалистами? Не по Сеньке шапка. Пусть Михал Михалыч этим и ведает: у него силы и влиятельность... Да оно так и есть: это его ведомство. Не из-за людей же весь сыр-бор разгорелся...

-Это ты за обоих теперь стараешься?..- Гусев язвительно поглядел на него, потом на Потапова.- Хотите все на отсутствующего свалить?

-Вообще не хочу иметь с этим ничего общего. С этими бойцами в противогазах. Ну что я рядом с ними? Нуль без палочки.

-Может, ты и нуль: когда захочешь, но пройдоха тот еще - я тебя насквозь вижу!..- и Сорокин, которому показалось сначала, что Гусеву помогло его средство, теперь сильно в этом засомневался.- А с другой стороны - пусть так и будет,- передумал тот, не зная, куда слить злость и найдя наконец удобную воронку.- Говорил я ему: нечего в отпуск летом ездить - уборка на носу: мне вот из-за него приходится всем заниматься - а он мне: что ж я, если на мне сельское хозяйство, никогда летом в отпуск не пойду? Ну и иди! Приедет - в самое пекло попадет. Мы его еще раньше времени вызовем... Что еще?!.- насмешливо спросил он, читая на лице Сорокина немой вопрос и иносказание.- Хочешь знать, как мумие твое подействовало?.. Всю постель перепачкал чернотой твоею! И пижаму с рубашкой тоже! Не отстирает теперь никто!..- и видя, что тот всерьез сдрейфил, заухмылялся и открыл ворот рубахи.- Вот!..- Он показал белую длинную гусиную шею - все приподнялись и заглянули под белье.- Нет ничего!- Шея и в самом деле была девственно чиста и свободна от всего лишнего.- Сошли совсем!- объявил он, будто это была его заслуга и выдумка, а никак не сорокинская, и лицо его в этот момент каким-то особенным образом оскалилось и в нем проглянула странная дурашинка, иногда освещавшая его: тогда из него, как чертик из сюрпризной коробки, высовывалось нечто неуместное, отчасти непристойное и даже потустороннее; но в следующий миг крышка захлопывалась, на лицо вешался замок и черты его приобретали прежнее, заостренное и взыскательное, выражение...

Так или иначе, но за считанные минуты здесь, в этом кабинете, были решены судьбы Ивана Александровича, Анны Романовны, Воробьева - и Петровского с Тарасовкой в придачу...

-Ну и как?- спросил Сорокин Потапова, когда они вышли из кабинета.-Помогли тебе мои катышки?

-Все нормально,- снизошел до ответа тот.- И с ними хорошо и без них неплохо...

40

Ирина Сергеевна и Алексей Григорьевич пошли навестить больного Ивана Герасимыча.

-Ирен!- воззвал он к ней на улице, воспользовавшись удобным случаем.-Когда ты снова меня осчастливишь? Сколько ж можно ждать? Опять впустую время уходит!..

За два дня, что протекли после его чудесного выздоровления, Алексей не мог добиться от Ирины Сергеевны не только что нового свидания, но и обещанного ею совместного чаепития: если она и не пряталась от него, то искусно его избегала.

-Ты как одна знакомая моя - из той эпохи, когда я только начинал эти фарсы. Она меня тоже манежила, дрючила, потом говорит: "Ничто не должно переходить в систему". Ты тоже так считаешь?..- Ирина Сергеевна отмолчалась.- Хоть идти с собой позволяешь. За счастье должен почесть, как ты говоришь... Как это ты не боишься? Увидят же?

-Мы оба в халатах и к больному идем. К этому не придираются.

-В халатах? Для маскировки?.. Это класс. Сколько ни учись здесь, все мало не покажется. Буду теперь на свидания в белом халате ходить. Чтоб милиция не останавливала.

-Будет чепуху молоть. У Ивана Герасимыча, смотри, не проболтайся... Пришли уже...- и свернула к деревянному дому, темневшему среди зелени за низким, потерявшим краску забором.

-Это у него такая дача? - удивился Алексей и пошел за нею.

Они, никого не встретив, прошли в спальню к старику: Ирина Сергеевна знала расположение комнат в доме. Иван Герасимыч лежал на кушетке, дремал, когда они вошли, и не слышал их прихода. Алексей нашел его сильно изменившимся за время болезни их обоих: он осунулся, лицо его заострилось и как бы тронулось серым, подернулось золою. Кроме того, верхняя губа по какой-то причине вспухла и всецело его преобразила: странно, как подобные пустяки могут менять общее выражение лица - оно словно пошло на сторону, повернулось иным боком. Впрочем, так казалось, пока он был в сонном забытьи - когда же очнулся, то стал больше похож на себя: портреты пишутся в бодрствовании, а не в покое.