Каменный пояс, 1979

Заместитель главного редактора журнала „Крокодил“.

Металлистам Урала и Донбасса

«21 июля 1930 года «Крокодил» и «Рабочая газета» опубликовали сообщение о том, что они принимают шефство над великой стройкой.

Закипела работа. Во всех центральных организациях, которые так или иначе были связаны со строительством Магнитки, были созданы «магнитогорские посты». Была выделена сквозная оперативно-газетная бригада, которая следила за ускоренной доставкой материалов и механизмов на стройку. Наиболее ответственные грузы сопровождали до Магнитки специальные корреспонденты «Крокодила». На заводах и фабриках страны, поставлявших оборудование Магнитке, создавались оперативные группы…

22-й номер журнала открывался полосой, объявлявшей о принятии шефства. Вот как она выглядела:

Из текста и из рисунка к нему — «Крокодил» поддевает на вилы нерадивого хозяйственника, лишь на словах обещающего «весьма срочно дать Магнитострою материалы» — недвусмысленно явствовало, в чем именно редакция видела главную задачу, основной смысл шефства: в решительной а беспощадной борьбе со всем тем что сдерживало темпы великой стройки, мешало развертыванию трудового энтузиазма строителей, затрудняло снабжение Магнитостроя всем необходимым. Таким образом, «Крокодил» с самого начала определил свое место и свою роль на стройке: это было место в рабочем строю это была роль не стороннего наблюдателя и даже не арбитра в отношениях между строителями и ведомствами, ответственными за снабжение Магнитки, а роль непримиримого защитника интересов стройки, борца против всего того, что этим интересам так или иначе противоречило. И этой своей линии журнал держался принципиально и последовательно до завершения шефской работы.

В номере была опубликована первая подборка материалов, посвященных подшефной стройке, «Стружки с Магнитостроя». Интересен здесь фельетон-памфлет Вас Лебедева-Кумача:

Организатором и душой (всего дела был тогдашний ответственный редактор «Крокодила» Михаил Захарович Мануильский.

В беседе с М. З. Мануильским, которая состоялась незадолго до начала шефства над Магнитостроем, Алексей Максимович Горький говорил: «Самое лучшее, что есть в журнале, — это фактический материал. Чувствуется, что в редакции любят читательские письма и умеют над ними работать. Это самый большой комплимент, который можно сделать массовому изданию. Молодцы, прямо говорю — молодцы!.. Мне кажется, что вам следует больше внимания сосредоточить на темах, связанных с новой моралью советского общества, на всех уродствах нашего быта, на пережитках в сознании, которые ликвидировать гораздо труднее, чем перестроить экономику. Эти темы должны стать вашей подлинной стихией… Существует всеядный юмор вне времени и пространства, перекочевавший к нам из дореволюционных и заграничных буржуазных журналов. Зачем нам такой оглупляющий юмор, когда издеваются, к примеру, над человеком, провалившимся в люк или случайно облитым водой с ног до головы? Я уже не говорю о так называемом «тещином юморе», под которым подразумеваю весь комплекс обывательских, скудоумных и ублюдочных острот. От этого дурно пахнущего наследства надо держаться подальше, а брать больше из нашего быта, из окружающей действительности. По-настоящему смешного здесь уйма. Надо только уметь подметить, услышать это смешное. И кому же не смеяться, как людям страны Советов, ставшим хозяевами жизни, уверенными в своем будущем?..»

«Первые посланцы журнала приехали со «щупом» и вскоре обнаружили «аномалии» у горы Магнитной. Ясное дело, в корреспонденциях мы подчеркивали, что Магнитострой — это гигант советской индустрии. Но мы также подчеркивали, что гиганту требуются не только ура-описания и ура-заверения, но и гигантское, главным образом, деловое внимание.

Писали, к примеру, наши спецкоры с Магнитки, что наряду с новехонькими, блистающими свежей лакировкой резолюциями и гастролями лихих артистических бригад, сюда для подъездных путей доставляют рельсы образца 1877 года. В реляциях фельетонистов отмечалось, что на сопроводительных документах к присылаемым на стройку негодным материалам (этим самым рельсам, железному лому под видом металлоконструкций, битому кирпичу и так далее) сияли буковками самые горячие пожелания строительству счастливого пути и плавания «к берегам Индустрии».

На Магнитострое хромает строительство бань и дезокамер для рабочих.

Д. Кондрат

Несмотря на ряд заверений и заключенных договоров, снабжение Магнитогорска овощами и фруктами отвратительно. Коопорганизации Узбекистана плохо раскачиваются.

Р. Роман

«Полтора года назад тут еще было абсолютно голое место»…

Именно этими знаменитыми словами начинаются почти все очерки о Магнитогорске. Когда я уезжал из Магнитогорска, мои магнитогорские друзья сухо предупредили меня на вокзале:

— Имей в виду, напишешь: «Полтора года назад тут еще было абсолютно голое место», — и твоя карьера как писателя и человека безвозвратно погибла.

— Ладно. Не погибну, — сказал я друзьям, и поезд тронулся.

Кстати, о магнитогорском вокзале.

Полтора года назад на месте магнитогорского вокзала было еще абсолютно голое ме…

Извиняюсь!..

Голого места не было. И полтора года назад не было. Вообще ничего не было.

Магнитогорский вокзал при всем моем глубоком уважении к советскому транспорту не может быть отнесен к чудесам строительной техники.

Нельзя сказать, чтобы он мог успешно конкурировать по красоте и великолепию с лучшими мировыми вокзалами. Больше того. Даже скромный кунцевский вокзал в сравнении с магнитогорским может показаться шедевром вокзальной архитектуры.

Магнитогорский вокзал представляет собой три вышедших из употребления железнодорожных вагона, уютно разукрашенных соответствующими надписями.

Но не в этом ли его прелесть?

Он как бы является скромным символом общего строительного движения. Вокзал, дескать, — и тот на колесах.

Между прочим, про магнитогорский вокзал комсомольцы сложили такую частушку:

Полтора года наза…

Виноват!

Не полтора года назад, а двенадцать часов назад! Таковы магнитогорские темпы.

Раннее утро Первого мая. Просыпаюсь в номере гостиницы (полтора года назад на месте гостиницы было абсолютно го… Ох, извиняюсь!..). Мой товарищ по номеру, магнитогорский старожил, стоит перед широким итальянским окном и пожимает плечами. Чем удивлен мой товарищ? В окно виден широкий строительный пейзаж. Экскаваторы. Тепляки. Фундаменты, подъемные краны.

— Н… нич… черта не понимаю… Гм… Хоть зарежь…

— Да в чем дело?

— Как это в чем дело? Видите?

— Пейзаж вижу.

— Пейзаж… Гм… А посреди пейзажа?

— А посреди пейзажа — большая труба.

— Большая труба?

— Ну да. Большая труба. А что?

— А ничего. Поздравляю вас! Мы оба сошли с ума и галлюцинируем. Здесь не может быть трубы. Вчера здесь ее не было.

— И тем не менее — труба. Большая железная труба. Вышиной в два порядочных дома.

— Позвольте… Ведь сегодня Первое мая. Понимаю. Понимаю. Это — первомайские штучки. Макет трубы. Не иначе. Уф! Гора с плеч!

Но каково же наше удивление, когда оказывается, что труба — не первомайский макет, а действительная, всамделишная, настоящая труба.

Ее поставили в ударном штурмовом порядке в течение о д н о й н о ч и.

— Испортили пейзаж, черти, — печально бормочет мой товарищ. — Вчера я его снимал, а сегодня снимок устарел. Никак за темпами не угонишься.

Однако эпизод с трубой — мелочь.

История с озером куда грандиозней.

В двух словах. Была крошечная речка. Курица вброд проходила. А для доменных печей необходимо воды примерно вдвое больше, чем для всей Москвы. Где же взять? В ударном порядке в 73 дня перегородили речку километровой плотиной и сделали «озеро площадью в 15 квадратных километров». Пришли кулаки из соседней станицы, посмотрели: где речка? Нет речки!

— Караул! Большевики последнюю речку у людей украли! Ограбили!

— А озеро вас не устраивает? — спросили комсомольцы и дружно запели:

Теперь насчет магнитогорской кооперации.

Еще полтора года назад на месте магнитогорской кооперации было абсолютно голое мес…

Ах, черт! Виноват. Ну действительно было голое место. Собственно и сейчас гол…

Опять!.. Я извиняюсь. Место не было голое. И сейчас не голое… Наоборот. Магнитогорская кооперация работает мощными толчками, так сказать, периодами.

Был, например, недавно так называемый апельсиновый период. Магнитогорск задыхался от обилия апельсинов. Магнитогорск был превращен в Сорренто. А кооперация все крыла и крыла апельсинами, пока население не взмолилось:

— Довольно!

И апельсинный шквал утих так же внезапно, как и начался.

Но зато начались так называемые икорные заносы. Паюсную икру ели все. Даже местные тихие, маленькие, похожие на мышей лошадки с отвращением отворачивались от соблазнительного деликатеса.

Население снова взмолилось:

— Довольно икры!

Икра схлынула. Но зато начался буран кофе-мокко.

И так далее.

Сейчас в Магнитогорске 85 000 человек.

А полтора года назад здесь было голое место.

Да, да! Опять! Именно голое место.

Было голое место, а теперь — город.

Пусть я погибну как писатель и человек, но факт.

— На голом месте большевики строят мировой гигант.

И построят. Будьте уверены!

«Крокодил» — первый и единственный журнал действительно массовой, политической, большевистской заостренной сатиры. «Крокодил», шефствуя над Магнитостроем, шел нога в ногу с ударниками строительства, крепко поддевая на острые вилы всех врагов нашей великой стройки, всякого рода оппортунистов, бюрократов всех мастей и рангов, вредителей, рвачей, летунов, гастролеров, прогульщиков и лодырей… Десять лет работы и борьбы «Крокодила» — это знаменательная веха на пути создания и развития подлинно большевистской целеустремленной сатиры…»