Те, кому посчастливилось пройти хорошую школу, пусть даже небольшую, начальную, никогда не забудут тот первоначальный толчок, давший движение и смысл многому, иногда всему.
Как раз такой школой для многих моих товарищей, для меня тоже стало литобъединение имени Мусы Джалиля при оренбургской газете «Комсомольское племя». Этому коллективному нашему учителю исполнилось двадцать пять лет. Взросление идет быстро, в литобъединении успело смениться уже несколько поколений. Одни из джалильцев стали профессиональными писателями, другие — работниками издательств и редакций журналов, газетчиками, третьи продолжают работать на своем прежнем месте, учиться. Более десятка наших «выпускников» закончили Литературный институт имени Горького.
У джалильцев есть свой основной, давний принцип в воспитании у начинающих художественного вкуса — опора на классику.
Двести раз выходила двухполосная литературная страница «Степные родники» в областной комсомольской газете. Сколько же добрых поэтических слов было сказано в честь родного Оренбуржья!
Двадцать пять лет бьет один из многих малых родников, питающих нашу нынешнюю и будущую тоже литературу, — неприметный степной родничок.
Ветром повеяло с поля —
Как посвежело в окне!
Все и событье,
не боле,
Что же так радостно мне?
Это с уральских откосов —
Светлых заимок души —
Снова пора сенокоса
Вторглась во все этажи!
Пыл чабрецовой прохлады
К ночи сильней и пьяней…
Много ли памяти надо,
Если далекое с ней!
Если негаданной ночью
Ожило все, что люблю, —
Родины запах молочный,
Все исцеляющий
пью.
От века — крепость и оплот,
Надежда в прошлом и грядущем —
О чем раденья каждый год?
О хлебе,
все о нем, насущном…
Ты помнишь,
как он волновал
В очередях послевоенных,
Тот хлебный дух на весь квартал
С утра
у магазинов хлебных!
Как ты буханку прижимал
К груди —
был ветер детства резок —
И, как всегда, казался мал
И сладок
теплый тот довесок!..
Все, все осталось вдалеке
Уральского степного тыла, —
Горбушка в худенькой руке
Тепло навечно сохранила.
Пусть нашим детям не понять
Дней,
штемпелеванных войною,
Но цену хлебу
им узнать
Не доведись такой ценою.
Пришел с войны,
Не лег — упал,
Не гордый — виноватый.
Он этот огород копал,
Он строил эту хату,
Он заломал тебя,
Война,
Он — руки золотые…
И смотрит с ужасом
Жена
На рукава пустые.
И облака над городом моим,
И в нем живущий добрый мой приятель —
Отечества благословенный дым,
Который нам и сладок и приятен.
Я уезжал и возвращался вновь,
И возвращенья были как рожденья.
Мой город — моя первая любовь,
Волнующее душу притяженье.
Все лучшее я городу отдам,
Страницы жизни зря не пролистаю.
Ведь, прирастая сердцем к городам
Любимым, мы к Отчизне прирастаем.
Пропахла не гарью, а пылью
Нелегких, но мирных дорог,
И полы ее, словно крылья,
Парят у шагающих ног.
Я в этой шинели крылатой
Идти на край света готов,
Покроя — «а ля сорок пятый»,
Фасона — победных годов.
Шинель, словно мать и подруга,
И мертвых в бессмертье вела,
Была нам когда-то кольчугой,
Постелью предсмертной была.
Дороги, леса, перевалы,
Холодные песни ветров,
Шинель нам сердца согревала
У дымных привальных костров.
Дороже парадных мундиров,
Шинель моя в серой пыли,
Мы в этой шинели до мира
Полмира когда-то прошли.
Уже стемнело, не метет
Поземка, не дымится.
Сейчас сестра моя придет,
С работы возвратится.
Сестра в избе огонь зажжет,
И разбегутся сумерки.
Сестра достанет:
— На-ко, вот! —
Морозный хлеб из сумки.
Потом расскажет чудеса,
Придвинувшись поближе,
Как по сугробам шла лиса
В своей шубенке рыжей.
Она в заснеженном краю
Шла и хвостом виляла.
И, повстречав сестру мою,
Она ей так сказала:
— Идешь домой ты в аккурат,
Послушай-ка, сестрица,
Там у тебя хороший брат,
Возьми ему гостинца…
На черный хлеб я погляжу,
Его рукой поглажу.
Потом в сторонку отложу
И отодвинусь даже.
Какой же он лисичкин хлеб,
Когда он наш, вчерашний.
Он в нашей печке рос и креп
Под корочкой хрустящей.
И, рассказав мне все — хитра! —
У печки руки греет…
Всем хороша моя сестра,
Да врать вот не умеет.
Еще комбайны на приколе
и не раскована река,
и за проселком в чистом поле
лежат глубокие снега.
Еще по утренней дороге
идут в пальто ученики.
Еще девчонкам на уроке
важней задачи, чем стихи.
Еще пороша ночью кружит,
порой завьюжит, но уже
сияет солнце в первой луже
и отражается в душе.
И вот — разъехались юнцами.
Мелькнула школа вдалеке.
Остались матери с отцами
Стоять на пыльном большаке.
Стремились мы в края иные…
Но позже так хотелось знать —
Каким звонком
со всей России
Нас,
всех уехавших,
собрать!
— Сынок, не засти свет,
Не вижу против света.
Ты нашенский иль нет? —
Старуха ждет ответа.
Из-за моей спины
День освещал морщины,
Две прядки седины,
Платка покрой старинный.
Я «нашенский» иль нет,
Старуха загадала,
И не повинен свет,
Что сразу не признала.
Там, за моей спиной,
Тропинки и дороги,
Чужою стороной
Меня носили ноги.
— Мироновна, я ваш,
Сейчас уйду со света…
Признай меня, уважь,
Должны же быть приметы.
В ночную смену спит начальство,
Моих не ведая грехов,
Что у вальцовых у станков
Мне дело есть и до стихов,
Что можно с Музой не прощаться
До самых третьих петухов.
Уж так устроен человек,
Что часто в юношеские годы
В нас возмущается природа,
Что нам за грохотом заводов
Совсем не слышен первый снег
И не осознана свобода.
Но с юностью какие счеты?
В чем упрекнуть ее вдогон?
И кто тем будет уязвлен,
Что снежный шорох, снежный звон,
А я домой иду с работы,
И мне всего важнее сон?
Как жарко в кабине!
Пылища, что туча.
Не сахар и ныне
Пахаря участь.
День без раскачки,
Ночь без уюта.
Кривая удачи
Вздымается круто.
Процентов букашки
Ползут по бумажке.
А в поле квадратами —
Всходы богатые.
Темп не снижается.
Тужатся тракторы.
Сев продолжается.
Зреют характеры.