Каникулы

На следующее утро нас разбудил длинный телефонный звонок. Межгород! Или Дима из рейса, или Санька! Мама уже ушла на работу. Мы обрушились с верхнего этажа нашей кровати и наперегонки помчались в коридор. Макс чуть толкнул меня влево в дверях, ведущих из комнаты в коридор, я врезался в косяк, и Макс успел к телефону первым. Схватил трубку и радостно крикнул:

— Аллё! В трубке что — то говорили, и радость исчезала с лица Максима. Он перестал поддавать коленкой висящий телефонный провод. Выпрямился. Потом спросил:

— Когда? Где? Выслушал ответ и положил трубку

Предчувствуя неладное, я спросил:

— Кто это? Что случилось? — Лёха звонил. Вчера вечером Дыня Саньку ножом. По дороге из телефона — автомата

— Как он? Лёха не сказал? — Плохо. Он под дождём долго пролежал. Потом дома спохватились, пошли искать. И нашли почти сразу. Около телефона. Врачи говорят — надежды почти никакой

Очевидно, мы подумали об одном и том же, потому что Макс добавил:

— Дыня в камере, сволочь. Его не достать — Что будем делать? — Надо туда. Но как? Дима в рейсе

— Он вчера ещё приехать должен был. Лишь бы не сказал, что мы там ничем не поможем

— Не скажет. Он не такой. Звони

Я метнулся к школьным джинсам и выудил из кармана сотовый. Быстро набрал Диму. Через пару гудков Димин голос весело сказал:

— Да здесь я уже. На стоянке. Вчера выгрузился в областном центре, до дома тридцать километров не дотянул. Заснул, как в яму провалился. А вы чего не в школе? — Подожди со школой! Ты на стоянке? — Да

— Пустой? — Пустой

— Деньги есть? — Черт возьми, что за допрос? — Есть или нет? — Есть. За рейс рассчитались вчера Да что случилось? Объясните толком! Во что вляпались опять? — Сиди на стоянке и никуда не уходи. Мы сейчас! — Серенький, что — то случилось? — Да! Некогда! Сиди жди, мы быстро!!! Минута одеться. Минута написать записку маме. Полминуты подъезд и лифт. Полминуты до остановки автобуса. Народу — никого. Значит, только ушел. До стоянки километр. Бегом пять минут

Когда мы запыхавшиеся вбежали на стоянку, Дима сидел за рулём. Мы с ходу влезли в кабину, и я выпалил:

— Дима, Саню ножом порезали. Лёха звонил. Надежды почти нет. Но почти — это не совсем нет! Маленькая есть! Дима думал ровно секунду. Потом мотнул головой на открытую пассажирскую дверь

Мы сперва не поняли:

— Что? Нет? Тогда мы сами! — Что «нет»? Что «сами»? Дверь закройте! И вот вторые сутки на одной напряженной ноте воет мотор. Стрелка спидометра уже не качается. Она прочно лежит на отметке 125. Дальше ей двигаться некуда — она упирается в ограничительный шпенёк Дима молчит, только цепко всматривается в дорогу. Лишь иногда берет микрофон рации и отрывисто говорит:

— Ребята, пропустите Рено с екатеринбургскими номерами. Человеку плохо

И идущие впереди машины подвигаются вправо и пропускают нас. Хорошо ещё, что отпускной сезон закончился, и дорога почти пустая. Поэтому названия городов мелькают почти вдвое быстрее, чем летом

Уфа, Самара, Саратов. Перед Волгоградом мы увидели перед собой три неспешно катящихся тягача с плоскими пустыми платформами для перевозки крупных грузов. На последней платформе стояла бело — синяя милицейская легковушка с синей и красной мигалкой и надписью на багажнике «Сопровождение»

Дима сперва захотел обогнать их, но потом резко притормозил и позвал по рации:

— Ребята на площадках, остановитесь на минутку! Площадки встали на обочине впереди нас. Дима спрыгнул с подножки и пошел к ним. Ему навстречу подошли три водителя и два милиционера в форме. Коротко о чем — то переговорили,

и один из водителей опустил на землю два узких трапа. Как мостики с земли на платформу. Один милиционер сел в легковушку и осторожно согнал её на землю. Второй вынул из багажника тряпку, протер боковые стёкла и сел в машину рядом с ним. Дима запрыгнул в кабину и моргнул фарами. У милицейской легковушки замигали, как новогодняя ёлка, маячки, она обрулила стоящие платформы и покатилась вперёд. Мы — за ней

Получалось здорово! При приближении к попутной машине начинала истошно завывать сирена и громкоговоритель заявлял жестяным голосом, не терпящим возражений:

— Прижаться вправо, остановиться и пропустить автомобиль со спецгрузом! И всё! Путь свободен! Нас пропускали все! И замызганные деревенские запорожцы, и самодовольные джипы! Даже на постах гаишники отдавали честь! Правда, не совсем нам, а милиционерам в легковушке, но всё равно! Остановились только один раз на заправке. Дима заказал сразу тонну топлива, бензин для милицейской машины, и пока заправщик держал шланг, мы забежали в кафе. Хотели заказать перекусить, но кусок в горло не лез. С отвращением попили чаю, а Дима заказал двойной кофе. Милиционеры с любопытством посмотрели на нас и поинтересовались у Димы:

— А тот, третий, кто? Дружок их или родственник? Мы ответили сами:

— Друг

Пожилой милиционер в кобуре прямо поверх майки покачал головой и сказал:

— Чего только на трассе не увидишь На второй день, под вечер, прошли Краснодар, распрощались с милиционерами и начали спускаться к морю. Через час увидели первый приморский посёлок и свинцово — серую ребристую поверхность моря. Последние десять километров, пустая стоянка, где мы стояли летом. Шлагбаум открыт, охраны нет. Две минуты отцепить прицеп. Еще две минуты по узким улочкам посёлка. И вот он, Санькин дом. Окошко в каюте не горит. Мы с Максом не дождались полной остановки машины, скатились с лесенки и метнулись к калитке. Вбежали на кухню

Лёха посмотрел на нас, и, кажется, даже не удивился. Мы тихо спросили:

— Как он? — Плохо. Отец с матерью у него. Маме тоже всё время плохо. С сердцем

Макс переступил и жестко спросил:

— Это из — за нас? Саньку — Да нет. То есть, не только. Дыня, гадёныш, опять его куда — то сманивал, а маленький не пошёл

Мы и раньше слышали, как Лёха ласково называл младшего братишку «маленьким». Но сейчас эти слова резанули, как ножом

— А что с Саней? — Кровь нужна. У него группа другая, чем у меня и родителей. А такой, как надо, нет

Меня затрясла нервная дрожь. Плохо дело. У нас с Максом, совершенно случайно, была одна группа крови. И довольно редкая. Третья положительная. Это нам объяснили на медосмотре, когда мы решили записаться на бокс. Макс тогда без улыбки произнёс слова лесного мальчишки Маугли:

— Серый, мы с тобой одной крови. Ты и я

С обмиранием я спросил:

— А у Сани какая? — Редкая. Третья. А что? Лучик надежды появился и засверкал. Казалось, даже в полумраке кухни стало светлей

— Положительная? Или отрицательная? — Положительная. Да что с вами? Чего вы так радуетесь? — Неважно! Где Саня? В какой больнице? Здесь? — Нет, в районной. В Ново — Александровке. Двадцать километров отсюда. Но к нему не пустят. Он же без сознания. В реанимации. Врач сказал, что он в любую секунду умереть может. Даже родители в коридоре сидят

— Поехали

— Куда? На чём? Вы откуда здесь взялись вообще? — Неважно. Поехали быстрей

Мы втроём выскочили из калитки. Рено тарахтело мотором, а Дима спал, упав на руль. Даже фары не выключил. Мы с трудом растолкали его

— Дима, пожалуйста, ещё двадцать километров. И потом спи хоть сутки

Дима очумело помотал головой. Сильно потёр небритое лицо ладонями. Сказал только одно слово:

— Поехали

В больнице тускло горели ночные лампы. Лёха провел нас по полутёмным коридорам на второй этаж. Около загородки, за которой сидел молодой бородатый врач в тонких блестящих очках, на креслах очень прямо сидели Санины папа и мама. Я даже не сразу узнал их. Они оба сильно похудели и осунулись. Мы подбежали к врачу, мельком кивнули родителям Сани и наперебой выпалили:

— Для Саньки есть кровь. Третья положительная. Сколько хотите. Прямо сейчас

Санин отец привстал. Подошел к нам и сказал:

— Не может быть. Откуда вы? И перевёл взгляд на врача. Видели бы вы, сколько в его взгляде было надежды! Но врач только покачал головой:

— Бесполезно. Я не имею права брать кровь у несовершеннолетних. Даже с согласия родителей

— Вы что? С ума сошли? Он же умереть может! Какое ещё согласие? — Я сказал: даже с согласием не имею права. Нельзя! Вы сами можете умереть под капельницей

— Да плевать! Мы «можем», а он почти наверняка! Сзади раздался голос Димы. Мы — то думали, он спит, а он тут как тут:

— А у взрослых имеешь право? У меня такая же! Врач обернулся к Диме

— У взрослых имею

— Сейчас можешь сделать переливание? — Могу. Медсестру только разбужу

— Вот и иди буди сестру. И побыстрей

Врач торопливо ушёл, а мы вытаращились на Диму:

— Дима! Разве у тебя тоже? — Нет, конечно. Сидите тихо и не удивляйтесь. Поняли? — Нет

— Неважно. Сидите и молчите. Потом всё поймёте

Через минуту врач вернулся с заспанной медсестрой. Сказал:

— Пройдёмте, мужчина

— Дима встал и сказал:

— Пошли, пацаны

Врач запротестовал:

— Никаких пацанов. Вы один. Здесь реанимация, а не лечебный корпус

Дима взял врача за грудки с слегка приподнял. Сказал незнакомым голосом, внятно выговаривая каждое слово:

— Мужик, ты сам сделаешь, что тебе говорят, или тебе помочь слегка? Утром, если у тебя спросят, можешь сказать, что сделал переливание под угрозой оружия. Тебе его показать или так поверишь? Вот три свидетеля, они все видели оружие. Вы ведь видели? Он обернулся к Лёхе и родителям Саньки

Они в замешательстве молчали

— Вот видишь, мужик, все всё видели. Если что, подтвердят

Дима поставил врача на пол и сказал уже нормальным голосом:

— Давай, не мешкай. Пацан — то умирает

Врач пришел в себя и выругался

— Это хрен знает, что. Ну и ладно. В конце концов, я тоже человек. Но если что.

— Не будет «если что». Они у меня живучие. На удивление даже

— Ладно, пошли. Вы тоже можете пройти. Семь бед — один ответ

В палате, увидев Саньку, мы оробели. Он лежал совсем тоненький, бледный, почти прозрачный, и совсем неподвижный. Губы были в белом налёте. Но грудь с небольшой нашлёпкой из пластыря под левым соском еле заметно двигалась.

Значит, жив. От сочувствия и жалости у меня перехватило дыхание

Врач тем временем подкатил невысокую кровать на колёсиках. Над ней на блестящем металлическом стержне болталась какая — то медицинская штуковина с трубками. А на конце трубки Огромная страшная игла! Гораздо больше, чем на школьном шприце! Я с ужасом уставился на неё

— Ну ладно, кто первый? Я тут же сделал шаг к кровати. Уж лучше сразу, чем сидеть и ждать такого страха

— Снимай рубашку и майку. И джинсы

Я разделся до трусов и поспешно улёгся на кровать. Врач до половины накрыл меня простынёй, размотал и опустил к моей руке трубку с жуткой иглой. Перетянул руку около локтя резиновой лентой. Я отвернулся и зажмурился.

Неожиданно медсестра наклонилась ко мне и ласковым шепотом спросила:

— А этот мальчик, Саша, он вам кто? — Просто друг. Настоящий

— А ты, я вижу, иглы боишься? — Да, боюсь. Ещё как. Но вы не смотрите. Колите, и всё. Я не пикну

— Не бойся, малыш. Ты ничего не почувствуешь

— Да? Ладно Ой!!!… Что, уже всё? — Всё. Лежи, закрой глазки и не шевелись

Она прилепила иглу пластырем, приклеила на грудь две какие — то присоски с проводками, и отошла к прибору. Прибор стоял сзади меня, и я перестал её видеть. Услышал только, как врач сзади тихонько сказал:

— Господи, что же мы делаем?… Если с ним что — то случится, в жизни себе не прощу

— Не переживайте так. Мальчишки — народ живучий

— Это я уже слышал недавно. Слабоватое утешение. Если всё пройдет нормально, напьюсь. В лёжку

Самое интересное, что если не сделать переливание, их дружка мы точно потеряем. Невесёлый выбор Голоса как бы уплывали, становились тише. Комната качнулась раз, другой, и перед глазами поплыли цветные круги. Потом они потемнели и растворились Когда я пришел в себя, немного побаливала правая рука. Над головой был белый потолок. Я сразу вспомнил, где я. Наверное, прошло не очень много времени, потому, что за окном было темно. Голова кружилась. И ещё очень хотелось в туалет. Я привстал. Присоски с проводами по — прежнему были на груди, но игла с пластырем исчезла. Я аккуратно отцепил присоски (за спиной тихо запищал какой — то прибор с зеленым экраном), нашарил под кроватью кроссовки, и, пошатываясь, вышел в коридор. Держась за стенку, добрёл до туалета

Когда я притащился обратно в палату, там была перепуганная медсестра. Она помогла мне улечься и сказала:

— Больше так не пугай. Присоски это датчики биения сердца. Когда ты их снял, аппарат показал, что сигналов от сердца нет. Так что в следующий раз, когда тебе что — то понадобится, нажимай эту кнопку. И я сразу приду. Хорошо? — Угу.

спать хотелось ужасно. Но я попросил:

— Можно на Саню посмотреть? Ему лучше? — Успокойся. Смотреть не надо, но ему лучше. Гораздо лучше. Лежит розовый, и пульс в порядке. Первый раз за четыре дня

— Спасибо. Тогда потом

Когда я проснулся второй раз, в палате было совсем светло. На соседней кровати лежал Макс. Тоже с присосками на груди. Я стал смотреть на его стриженый затылок, и он зашевелился. Потом привстал на локте, глянул на меня и улыбнулся. Облизал языком сухие губы. Сказал:

— Серый, мне в туалет надо

Я нажал на кнопку, и через минуту пришла медсестра. Ловко сняла с нас присоски. Потом сводила шатающегося Макса в туалет. Когда они вернулись, она сказала:

— Идёмте потихоньку. На своего дружка посмотрите. Сегодня суббота, и из больничного начальства никого нету

Мы тихо прошли по коридору и вошли в палату, которая была через одну от нашей

Санька по прежнему лежал неподвижно, но лицо у него порозовело, а с губ исчез белый налёт. Мы шепотом спросили:

— А с ним поговорить можно? — Попробуйте

Я осторожно, как к стеклянной, притронулся к его руке и позвал:

— Санька! Санёк! Ты меня слышишь? У Сани приоткрылись глаза. Он посмотрел на нас, и глаза открылись шире. Он беззвучно пошевелил губами. Потом чуть слышно сказал:

— Пацаны А я вот Так получилось Но я всё равно..

— Саня, ты ничего не говори. Лежи себе и слушай. У тебя теперь всё будет нормально. Понял? Саня прикрыл глаза. Сестра сказала:

— Всё, хватит. Он всё равно ещё очень слабый. Так сразу от такого состояния не отходят

Я осторожно спросил:

— Но теперь он Не умрёт? — Нет. Теперь не умрёт. Вы удивительно вовремя появились. Даже не верится

— А когда его выпишут? — Ещё не очень скоро. Но выпишут точно. Даже не сомневайтесь

— Мы и не сомневаемся. Уже.

Медсестра засмеялась:

— Вот и ладно. Идите, отдыхайте. Вечером опять переливание сделаем

Я помрачнел. Лучше бы не говорила. Теперь весь день опять ждать и бояться иглы

Но во второй раз было не так страшно. То есть было, конечно, но я даже не отвернулся. Сестра шепотом похвалила:

— Герой, ничего не скажешь. А вообще — то все мальчишки шприцев боятся. Девочки в этом отношении смелее

И опять поплыли круги и качнулась комната. И опять я проснулся в палате с белым потолком. Только голова кружилась сильней. Но это ничего. Главное Саня

Назавтра в палате объявился шумный толстый доктор в очках и с усами. Пожилой. Вместе со вчерашней медсестрой. Пощупал у нас пульс, заставил сесть и постучал молоточком под коленками. Ноги у нас смешно дрыгались. Сказал на всю палату:

— На что жалуемся, молодые люди? Учтите, жалоб на больничную кашу я не принимаю

Я нахально ответил:

— Тогда ни на что. А вы? Врач захохотал

— Отличный вопрос! А я жалуюсь на свой персонал. Даже не на персонал, потому, что студента — практиканта и персоналом — то не назовёшь! Если бы не некоторые обстоятельства, я бы выгнал его с практики и рекомендовал бы гнать из мединститута! — А что за обстоятельства такие? — Вам, так и быть, отвечу. Первое: победителей не судят. Если бы не он, вы бы, уже, возможно, плакали на похоронах своего приятеля. А второе — это моя жена. Дело в том, что этот самонадеянный бородатый тип, которого оттаскал за грудки ваш папаша, это мой сын. Ладно, юноши, поправляйтесь, а у меня и настоящих больных хватает

Через три дня нас с Максом отпустили из больницы. Переливание больше не делали. Сказали хватит. Сане и так стало заметно лучше. Повеселевший бородатый врач объяснил:

— Вы своё дело сделали, и очень вовремя. Теперь дайте и нам поработать. Лекарства и правильное питание — и через две недели будете со своим дружком в футбол гонять. Ну, не в футбол, так в домино заметив наши недоверчивые взгляды, поправился он

— Правда? — Правда

— Вы на Диму не обижайтесь, ладно? Он сгоряча, не нарочно! — Как трогательно! Но он уже сам извинился. За кружечкой чистейшего медицинского спирта! Да и извинятся особо не за что. Он всё сделал правильно, это я растерялся.

Кстати, он вам кто? Мы с Максом переглянулись и ответили почти хором:

— Как кто? Отец! — Да? Может быть. Правда, я не слышал, чтоб отца по имени называли

— Это по привычке

— По привычке? Ну что ж Всякое бывает. Хотя странная привычка, вам не кажется? Откуда бы ей взяться? — Нет, не бойтесь! Не странная

— Я и не боюсь.

Мы торопливо попрощались с любопытным врачом и выскочили из больницы. Дима и Санин папа ждали нас на площадке за оградой.

Дима обнял нас и взлохматил волосы, а Санин папа просто стоял и смотрел на нас. Мы засмущались. Санин отец закашлялся и сбивчиво сказал:

— Серёжа, Максим. Я не знаю, что сказать вам. В голову всякие банальности лезут. Вроде «мой дом — ваш дом» и всё в таком роде. А то, что вы сделали, выше всяких слов. Я просто рад, что у Александра такие друзья. И спасибо вам, мальчишки.

Мы смущённо сопели.

Когда мы спустились от больницы к дороге, мы увидели, что машина стоит с прицепом. И колёса прицепа слегка раздуты. От груза. И всё поняли. Погрустнели.

Дима сказал:

— Совершенно верно. Мы едем домой. У вас школа, у меня работа. И мама переживает

— Дима, но мы даже с Санькой не попрощались.

Санин папа сказал:

— А вам и не надо прощаться. Вы скоро увидитесь. Совсем скоро. Через семь месяцев. А пока созванивайтесь хоть каждый день. У Сани теперь свой телефон будет. Сколько бы это ни стоило, можете болтать с ним сколько хотите. На это у меня всегда будут деньги. А теперь езжайте. Жизнь идёт дальше.

Мы забрались в кабину, и Дима завёл мотор. Машина плавно тронулась и побежала, всё разгоняясь, в сторону дома. Скоро за поворотом исчезло море, в этот солнечный прозрачный денёк голубое, как летом.

А серая полоса дороги с белыми линиями разметки привычно убегала под кабину.

Июнь — сентябрь 2007 года.

Санкт — Петербург Москва Воронеж Липецк Калуга Лермонтово Краснодар Ростов — на — Дону Грозный — Сочи Кропоткин Москва