Капитан Перережь-Горло. Западня

Глава XIV
ЗАЩИТНИК

Не думаю, что в эту ночь в доме на Монсанту из четырех основных действующих лиц этой трагикомедии, за возможным исключением леди О'Мой, кому-то удалось поспать. У каждого на то были свои причины. Про Сильвию мы уже знаем. Мистера Батлера снова беспокоила его нога, впрочем, помимо боли открывшейся раны, его сон успешно отгоняли мысли о будущем. Что же касается сэра Теренса — его случай был наиболее достойным сожаления. Этот человек, всю свою жизнь проявлявший искренность и простодушие в большом и малом, человек, который ни разу не опустился до того, чтобы в чем-то покривить душой, вдруг почувствовал, что столкнулся с низким, отвратительным лицемерием, прикрывающим гнусные, постыдные деяния, направленные против него. За подобное вероломство, говорил себе сэр Теренс, можно отомстить только вероломством, но подобного соображения оказывалось недостаточно, чтобы успокоить его протестующее чувство собственного достоинства.

В конце концов, однако, неудержимая жажда мщения — и мщения самого мучительного — всецело завладела его рассудком. Подлость завела капитана Тремейна в западню, в окружение, усмехнулся генерал, и, когда кольцо окончательно сожмется и сдавит его, сэр Теренс получит чудодейственный бальзам для своей души, терзавшейся из-за поруганной чести, в виде развлечения, которым ему послужат отчаянные, но тщетные попытки жертвы спастись. Перед капитаном Тремейном встанет жестокий выбор: покориться в мучительном молчании своей участи или, не выдержав, спасти свою жалкую жизнь, признав себя соблазнителем и предателем. Интересно будет наблюдать, как он станет выбирать, и его решение определит наказание, которое он понесет.

Сэр Теренс вышел к завтраку во дворик с посеревшим, осунувшимся лицом, но выглядел удивительно спокойно для человека, не привыкшего прятать под маской свои истинные чувства, и негромко поприветствовал свою жену и мисс Армитидж.

— Что ты собираешься делать с Недом? — таков был первый, ошеломивший его, вопрос жены.

О'Мой недобро посмотрел на нее, удивляясь твердости, с которой она выдержала его взгляд, но потом сообразил, что наглость — непременная черта всех развратных женщин, и переспросил:

— Что я собираюсь делать? Да ничего. Я к этому делу уже не имею никакого отношения. Меня могут попросить дать показания, могут даже пригласить заседать в трибунале, которому предстоит его судить. Но мои показания вряд ли ему помогут. Сделанные мной выводы будут, естественно, основываться на фактах, которые окажутся в распоряжении суда.

Ложечка, которую Юна судорожно сжимала в руке, громко звякнула о блюдце.

— Я не понимаю тебя, Теренс, Нед всегда был твоим лучшим другом.

— Безусловно, он делил со мной все, что мне принадлежало.

— И ты знаешь, — продолжала Юна, — что он не убивал Самовала.

— В самом деле? — Его взгляд несколько оживился. — И откуда же мне это известно?

— Ну… одним словом, я знаю, что это так.

Казалось, это заявление задело его. О'Мой подался вперед с каким-то напряжением, за которым скрывалось что-то жуткое, чего, однако, она не уловила.

— Почему ты не сказала об этом раньше? Откуда ты это знаешь? Что вообще ты знаешь?

— Я уверена, что он этого не делал.

— Да, да. Но что делает тебя такой уверенной? Тебе что-то известно, о чем ты не хочешь говорить?

Он видел, как под его горящим взглядом румянец медленно отлил от ее щек. Похоже, ее наглости есть предел, видимо, она еще не совсем потеряла стыд.

— Что мне известно? — запнувшись, переспросила Юна.

— Да, я спрашиваю именно об этом.

— Мне известно то же, что и ты знаешь, — нашлась она. — Я знаю Неда как человека, не способного на такие действия. Я готова поклясться, что он не делал этого.

— Понимаю — показания, основывающиеся на характере, самые «верные», — иронически поддержал ее муж.

О'Мой снова сел прямо и стал задумчиво помешивать свой шоколад.

— Возможно, они произведут впечатление на трибунал. Но я не судья, и мое мнение никак не поможет Неду Тремейну.

— Трибунал? — воскликнула леди О'Мой, ошеломленно глядя на него. — Ты хочешь сказать, что мне придется давать показания?

— Конечно, — ответил О'Мой, — ты расскажешь о том, что видела.

— Но… но я ничего не видела.

— Что-то, вероятно, все же видела.

— Да, но ничего важного.

— И все же суд, вероятнее всего, захочет тебя выслушать и, возможно, проверить твои показания.

— О нет, нет! — Она в смятении привстала, затем опять опустилась в кресло. — Ты должен оградить меня от этого, Теренс. Я не могу давать никаких показаний — действительно не могу.

О'Мой рассмеялся с притворной снисходительностью, за которой угадывалось что-то злое.

— Но, — сказал он, — ты же не лишишь Тремейна шанса быть оправданным в результате твоих утверждений? Или ты не готова быть адвокатом его характера и поклясться в том, что, зная этого человека, ты уверена — он не мог такого совершить? Что он — воплощенное благородство и абсолютно не способен на хитрость и вероломство?

Тут Сильвия, наблюдавшая за ними и пытавшаяся связать то, что слышала, с дикими, как ей показалось, ночными высказываниями сэра Теренса, наконец вмешалась в разговор:

— Почему ты относишь эти слова к капитану Тремейну?

Он резко повернулся к ней.

— Я не отношу, напротив, я говорю, что они, как известно Юне, к нему неприменимы.

— Тогда твои слова не имеют никакого отношения к этому случаю. Капитан Тремейн арестован за убийство графа Самовала на дуэли. Пусть дуэль является нарушением закона, недавно изданного лордом Веллингтоном, но она не может быть преступлением против чести, и говорить, что человек не мог драться на дуэли потому, что он не способен к хитрости и вероломству, — значит говорить бессмыслицу.

— О, безусловно, — подтвердил генерал. — Но если учесть, что Тремейн отрицает, что он дрался, и пытается спасти себя ложью, утверждая, будто не убивал Самовала, полагаю, это высказывание приобретает некоторый смысл.

— Тремейн говорил это?

— Так, во всяком случае, я его понял ночью, когда отправлял под арест.

— Значит, — сказала Сильвия убежденно, — так оно и есть.

— Возможно, возможно, — согласился сэр Теренс. — Суд, вне всякого сомнения, выяснит правду. Правда, как вы знаете, всегда восторжествует, — он снова посмотрел на свою жену, заметив на ее лице новые признаки смятения.

Маллинз стал подавать новые блюда, беседа стихла. В этот момент послышались быстрые шаги, сопровождаемые позвякиванием шпор, и из двери служебного крыла во двор вышел человек.

У обернувшегося на его шаги генерал-адъютанта от изумления перехватило дыхание.

— Лорд Веллингтон! — воскликнул он и встал.

Услышав восклицание, гость остановился и повернулся. На нем был серый повседневный сюртук, белый шарф, бриджи из оленьей кожи и высокие сапоги выше колен, слева из-под мышки торчало кнутовище. Ясные глаза его казались необыкновенно острыми и проницательными, отчего красивое лицо принимало выражение гордой непреклонности. Их пронзительный взгляд перешел с О'Моя на накрытый стол и сидящих за ним леди. Секунду поколебавшись, он быстро приблизился и, сняв с головы двууголку — его каштановые волосы уже тронула едва заметная седина, — отвесил дамам галантный и в то же время холодный поклон.

— Полагаю, ввиду своего столь неожиданного вторжения мне следует принести извинения, — сказал сэр Артур Веллингтон. — Я шел к вам в комнату, О'Мой, и совершенно не ожидал нарушить таким образом ваше уединение.

О'Мой почтительно поспешил его разуверить в этом. Дамы поднялись, чтобы приветствовать гостя. Он с небрежной учтивостью склонился, чтобы прикоснуться губами к руке леди О'Мой, и попросил ее вновь занять свое кресло, потом все с той же сдержанной любезностью поклонился мисс Армитидж — после того, как генерал-адъютант представил ее.

— Не беспокойтесь, не наказывайте меня за то, что я потревожил вас, — сказал он. — Садитесь, О'Мой, я сейчас не спешу и крайне рад короткому отдыху. — И, окинув пышный сад одобрительным взглядом, заметил: — У вас тут очень приятно.

Сэр Теренс пригласил его светлость, к столу, но тот вежливо отказался.

— Стакан разбавленного вина, если можно, — этого будет достаточно. Я завтракал в Торриж-Ведраш с Флетчером. О да, — улыбнувшись, повторил он, заметив изумление на лицах дам, — я уже давно на ногах, поскольку очень дорожу своим временем, особенно сейчас. Вот почему я свалился без предупреждения на вашу голову, О'Мой.

Сэр Артур взял с подноса принесенный Маллинзом стакан и, немного отпив из него, поставил на стол.

— Из-за мышиной возни этих несносных интриганов здесь, в Лиссабоне, столько неприятностей, что будет правильно, если я сам явлюсь на регентский совет и откровенно поговорю с этими сеньорами.

Говоря это, он стянул с рук свои плотные кожаные перчатки для верховой езды.

— Если кампания вообще продолжится, то это будет происходить так, как планирую я. Кроме того, я хотел увидеть Флетчера и творения его рук. Честное слово, О'Мой, он делает чудеса, я им очень доволен — и вами, конечно, тоже. Он рассказал мне, как вы ему помогаете и сколь полезные советы даете, когда это необходимо. Должно быть, вы трудитесь и днем и ночью.

Он вздохнул.

— Я желал бы, чтобы мне все так служили. Но все это, конечно же, невыносимо скучно для вас, леди О'Мой, и для вас, мисс Армитидж. Простите меня.

Юна стала возражать, заявив о своем глубоком интересе к военным вопросам, и предложила его светлости продолжать. Лорд Веллингтон, однако, игнорируя это предложение, заговорил о жизни в Лиссабоне и высказал с надеждой предположение, что дамы не скучают.

— О да, — уверила его леди О'Мой, — мы находим тут развлечения: домашние театры и балы, иногда официальные балы, наступает лето, и нам обещали пикники и увеселительные прогулки по воде.

— А осенью, мадам, мы сможем предложить вам поохотиться, — заверил ее сэр Артур, — тут полно лис, правда, местность крайне пересеченная. Хотя о чем я говорю — что охота для ирландки?

Он заметил живой интерес в глазах мисс Армитидж.

— А вас, я вижу, эта перспектива интересует.

Мисс Армитидж подтвердила это, и между ними завязалась беседа, во время которой великий воин попивал свое разбавленное вино, промывая горло от набившейся за утреннюю скачку пыли. Когда он отставил пустой стакан, сэр Теренс расценил это как признак его готовности обратиться к служебным делам и, поднявшись, объявил себя всецело в распоряжении его светлости.

Лорд Веллингтон провел с ним целый час за обсуждением деталей некоторых дел, не имеющих непосредственного отношения к главной линии нашего повествования. Наконец он поднялся из-за стола сэра Теренса и взял с кресла свои хлыст и шляпу.

— Я отправляюсь в Лиссабон и попытаюсь прийти к взаимопониманию с графом Редонду и доном Мигелем Форжешем.

Сэр Теренс двинулся было вперед, чтобы открыть дверь, но Веллингтон неожиданно остановил его и спросил:

— Вы огласили мой приказ о дуэлях?

— Сразу же, как только его получили, сэр.

— Однако немного же понадобилось времени, чтобы его нарушили! — Он нахмурился.

Сэр Теренс почувствовал, как застучала в его висках кровь, но, ничем не выдавая своего волнения, печально ответил:

— Боюсь, что так.

— Ни в какие ворота не лезет! Я услышал об этом от Флетчера сегодня утром. Только что прибыл капитан — как его? — и доложил, что находится под арестом. А Флетчер получил записку от вас с основаниями для этого. Самой неприятной особенностью этих дел является то, что они всегда приносят массу хлопот и беспокойства. В случае с Беркли жертвой оказался племянник патриарха. Теперь Самовал, еще более важная персона, близкий друг нескольких членов совета. Его смерть вызовет большой шум и, возможно, новые трудности в наших взаимоотношениях с португальцами. Большая неприятность. Из-за чего они поссорились? — вдруг спросил он.

О'Мой похолодел.

— Единственная известная мне ссора, которая между ними произошла, — произнес он, избегая пристального взгляда своего собеседника, — случилась как раз из-за приказа вашей светлости. Самовал скверно о нем отозвался, что возмутило Тремейна. Они обменялись резкостями, но в тот раз я и другие присутствующие не дали их стычке зайти далеко.

Сэр Артур удивился.

— Ей-богу, О'Мой! — воскликнул он. — Справедливости ради нельзя не сказать, что у капитана есть некоторое оправдание. Он был одним из ваших военных секретарей, не так ли?

— Так.

— О! Жалко, жалко. — Его светлость на секунду задумался. — Но приказы есть приказы, и солдаты должны им повиноваться. Британские солдаты это с трудом понимают, но нам следует внушать им это более настойчиво.

Честная душа О'Моя мучительно протестовала против лжи, косвенно высказанной им этому благородному человеку, которого он очень уважал и который представлялся ему самим олицетворением воинской чести. Он находился в таком состоянии, что, если бы Веллингтон задал еще один вопрос, он не смог бы более сдерживаться и рассказал бы ему, как было все на самом деле. Но вопросов больше не последовало. Веллингтон направился к выходу и протянул на прощанье руку.

— Не провожайте меня, О'Мой. Я оставил вам массу работы, а у вас нет секретаря, так что не тратьте время на любезности. Я надеюсь, что застану леди в саду и смогу попрощаться с ней.

И, позвякивая шпорами, он быстро вышел, оставив подавленного духом О'Моя ссутулившимся в кресле.

В саду его светлость нашел мисс Армитидж, сидевшую в одиночестве за столом под виноградными решетками. При его приближении она поднялась, несмотря на его жест, предлагавший ей не вставать.

— Я искал леди О'Мой, — сказал сэр Артур, — чтобы откланяться. Возможно, я больше не буду иметь удовольствия вновь побывать здесь.

— Вероятно, она на террасе, — ответила мисс Армитидж. — Я приведу ее.

— Пойдемте вместе, — последовало любезное предложение, и они двинулись вместе в сторону арки.

— Вы сказали, ваша фамилия Армитидж?

— Это сказал сэр Теренс.

В его глазах зажегся огонек.

— Вы обладаете исключительным качеством. Правдивость довольно распространена, точность встречается гораздо реже. Хорошо, сэр Теренс сказал. У меня был большом друг по фамилии Армитидж. Я потерял его из виду много лет тому назад. Мы вместе ходили в школу в Брюсселе.

— К месье Губеру, — уточнила мисс Армитидж, несказанно удивив своего собеседника. — Это Джон Армитидж, мой дядя.

— Господи помилуй, сударыня! — воскликнул он. — Но я решил, что вы ирландка, а Джек Армитидж был из Йоркшира.

— Моя мама ирландка, наша семья живет сейчас в Ирландии — и я родилась там же. Но отец тем не менее был братом Джона Армитиджа.

Сэр Артур пристально взглянул на нее, отметив про себя ее прекрасную осанку, мягкие линии фигуры и красивые, благородные черты лица. Его светлость, вспомним, умел ценить женскую привлекательность.

— Так вы племянница Джека Армитиджа, — все еще не в силах оправиться от удивления, произнес он. — Расскажите же о нем, дитя мое.

И она рассказала, что Джек Армитидж сейчас преуспевающий человек, что он удачно женился, взяв за женой богатое приданое, уже давно ушел в отставку из конной гвардии и теперь живет в Нортгемптоне. Сэр Артур с интересом слушал ее, и мальчишеская привязанность к ее дяде, которую он долгие годы не имел возможности выразить, обратилась в сердечное расположение к племяннице; ее собственное очарование, несомненно, тут тоже сыграло свою роль.

Они вышли на террасу, но леди О'Мой там не оказалось. Впрочем, лорд Веллингтон был слишком поглощен своим открытием, чтобы обеспокоиться этим.

— Дитя мое, — сказал он, — если ради Джека и ради вас самой я смогу что-нибудь сделать для вас, я надеюсь, вы дадите мне об этом знать.

Бросив на него быстрый взгляд, мисс Армитидж опустила глаза и, то бледнея, то краснея, произнесла:

— Вы меня искушаете, сэр.

— Тогда поддайтесь искушению, дитя мое, — мягко сказал сэр Артур, видя ее внутреннее сопротивление.

— Это не для меня, — подтвердила его ощущения девушка. — Есть кое-что, о чем я хочу попросить вас, если осмелюсь — я и так собиралась это сделать, если бы нашла возможность. Честно говоря, я сидела в саду, ожидая вас, надеясь поговорить с вами.

— Так, так, — подбодрил сэр Артур. — Теперь это будет легче сделать, поскольку мы установили, что являемся в некотором смысле старыми друзьями.

Он был так добр и ласков, что, несмотря на суровое, властное выражение его лица, Сильвия не могла больше сдерживаться:

— Я хотела просить за лейтенанта Ричарда Батлера, — начала она.

— Что ж, — весело сказал сэр Артур, — именно этого я и боялся, когда услышал, что разговор будет о ком-то другом.

Он понял ее совершенно, неправильно.

— Мистер Батлер, — сказала она, — это офицер, который обвиняется по делу в Таворе.

Его светлость задумался.

— Батлер — Тавора?.. Ах, да, — вспомнил он, — осквернение женского монастыря. — Его тонкие губы сжались, лицо окаменело. — Да? — его голос сделался холодным, даже резким, что, однако, не остановило мисс Армитидж.

— Мистер Батлер приходится братом леди О'Мой, — пояснила она.

Отпрянув, лорд Веллингтон несколько секунд изумленно смотрел на нее.

— Боже мой! Что ты говоришь, дитя! Ее брат! Шурин О'Моя! О'Мой ни слова не сказал мне об этом!

— А что он мог сказать? Сэр Теренс дал слово регентскому совету, что мистер Батлер будет расстрелян, как только его схватят.

— В самом деле! — подтвердил Веллингтон, поражаясь еще больше. — В своем понимании долга О'Мой чем-то походит на древних римлян. Хм! Этого, конечно, потребовал совет?

— Я так поняла, ваша светлость. Леди О'Мой сознает, что ее брат в большой беде, и чрезвычайно встревожена.

— Естественно, — согласился он. — Но что я могу сделать, мисс Армитидж? Что вам известно об этом деле?

Сильвия рассказала все, что знала, сосредоточиваясь на том обстоятельстве, что все произошло по ошибке, что мистер Батлер был уверен, что стучит в ворота монастыря доминиканских монахов, и, получив непонятный отказ, заподозрил измену и вломился туда. Веллингтон все выслушал, не сводя с нее глаз, и сказал:

— Хм! Вы так защищаете этого джентльмена, что можно подумать, будто он сам вас проинструктировал. Однако после того о нем, по-моему, ничего не слышали?

— Ничего, сэр, с тех пор, как он исчез из Таворы больше двух месяцев назад. А я только повторила вашей светлости рассказ сержанта и солдат, которые доложили об этом деле сэру Роберту Крофорду после своего возвращения.

Задумавшись, лорд Веллингтон облокотился о балюстраду и устремил взгляд на рощу за залитой солнцем лужайкой, обратив к собеседнице свой точеный профиль.

Наконец, продолжая смотреть вдаль, он медленно произнес:

— Но если все было действительно так и произошло досадное недоразумение, я не вижу оснований для того, чтобы подвергать его смертной казни. Его дезертирство, если он дезертировал — я имею в виду, если с ним ничего не случилось, — более серьезный проступок.

— Я полагаю, сударь, его принесли в жертву регентскому совету — он стал чем-то вроде козла отпущения.

Веллингтон резко повернулся, его глаза сверкнули так грозно, что мисс Армитидж даже немного испугалась, но тут же вновь сделался невозмутимым.

— Хм! Однако вы неплохо информированы, — сказал он, затем, оценивающе посмотрев в ее умное лицо и заметив теперь некоторое сходство с Джеком Армитиджем, добавил: — Но, конечно, так оно и должно быть. Очень хорошо, моя дорогая, я рад, что вы рассказали мне это. Если мистер Батлер объявится — конечно, состоится заседание трибунала по этому поводу — дайте мне знать, и я подумаю, что смогу сделать ради вас и во имя справедливости.

— О нет, не ради меня, — немного покраснев, заверила его мисс Армитидж. — Мистер Батлер для меня — никто, точнее, он только мой кузен. Это ради Юны — я беспокоюсь за нее.

— Ну что ж, тогда ради леди О'Мой, раз вы просите об этом, — с готовностью согласился сэр Артур. — Но, — сказал он, — сначала мистер Батлер должен объявиться.

Не исключено, предположил он про себя, что Батлер вообще никогда не объявится.

— И помните, я обещаю только обратить на это дело внимание. Если все обстояло так, как вы сказали, я думаю, вы можете быть уверены, что худшее, что ожидает мистера Батлера, — отставка. Он это заслужил. Но, полагаю, я буду последним, кто позволит сделать британского офицера козлом отпущения или отдаст его на растерзание толпе или какому-то регентскому совету. Кстати, кто вам сказал насчет козла отпущения?

— Капитан Тремейн.

— Капитан Тремейн? А, это тот офицер, который убил Самовала?

— Он не убивал!

В ответ на столь решительное, почти яростное отрицание Веллингтон внимательно посмотрел на свою собеседницу.

— Но мне так передали. И сказали еще, что он находится сейчас под арестом за нарушение моего приказа о дуэлях.

— Но он не виновен, ваша светлость. Капитан Тремейн говорит, что он не убивал, а раз он так говорит, значит, это правда.

— О, конечно, мисс Армитидж.

Сэр Артур был человеком несравненной доблести и отваги, однако, глядя сейчас на свою собеседницу и понимая ее состояние, решил все же не рисковать жизнью.

— Я знаю капитана Тремейна как очень честного человека, — продолжала Сильвия, — и если бы он убил Самовала, то никогда не стал бы отпираться, а объявил об этом всему свету.

— Вам не следует так горячиться, дитя мое, — проговорил сэр Артур. — Есть еще кое-какие неясности. Но скоро объявятся секунданты, и они скажут нам, кто участвовал в дуэли.

— Секундантов не было.

— Не было секундантов! Вы хотите сказать, что между ними произошла просто драка?

— Я хочу сказать, что они вообще не дрались. А что касается этой сказки о дуэли, мне хотелось бы задать вопрос вашей светлости: если бы капитан Тремейн решил тайно встретиться с графом Самовалом, стал бы он из всех возможных мест выбирать именно это?

— Что значит «это»?

— Это. Схватка — кто бы в ней ни участвовал — произошла здесь, на этом дворике, сегодня в полночь.

— Клянусь, — сказал сэр Артур, не в силах скрыть удивления, — мне действительно сообщили далеко не обо всем, что связано с этой историей. Странно, что О'Мой ничего не сказал, — пробормотал он и неожиданно спросил: — А где был арестован Тремейн?

— Здесь.

— Здесь? Значит, он находился здесь в полночь? И что же он делал?

— Я не знаю. Но, что бы тут ни делал капитан Тремейн, может ли ваша светлость поверить, что он пришел сюда для тайной дуэли?

— Безусловно, в это весьма непросто поверить, — согласился сэр Артур. — Но что он все же здесь делал?

— Я не знаю, — повторила мисс Армитидж.

Она хотела рассказать о странных словах О'Моя, которые он говорил ей ночью о Тремейне, но заколебалась, и храбрость оставила ее.

Лорд Веллингтон был великим человеком, несшим на своих плечах судьбы наций, а она и так уже отняла у него столько времени, принадлежавшего миру и истории, и не чувствовала себя вправе более им злоупотреблять. Ее колебаниям положил конец звон шпор Кохуна Гранта, шагающего в их сторону через двор. Подойдя к ним, он доложил, что приехал к О'Мою, но, услышав о том, что здесь находится лорд Веллингтон, решил сначала повидать его.

— Вы появились очень кстати, Грант, — сказал он и повернулся, чтобы попрощаться с племянницей Джека Армитиджа.

— Я не забуду ни о мистере Батлере, ни о капитане Тремейне, — обещал он, и на его лице появилась ласковая улыбка. — Им очень повезло с защитником.