Капитан полевой артиллерии

ГЛАВА 7

Утро нового дня разбудило Лихунова далекими трубными сигналами, громкой бранью унтеров, гнавших куда-то солдат, топотом сотен солдат, копыт, гудением автомобильных клаксонов, треском моторов проносящихся мимо домика мотоциклетов. Крепость словно громко зевала после недолгого, нездорового сна.

Лихунов, одеваясь, продумывал распорядок: «Нужно представиться начальнику артиллерии – вчера не сумел. Побывать в казарме. Как там переночевали мои? Потом встреча с Разваловым…»

В казарме он со вниманием выслушал доклад дежурного офицера. Обошлась без особых происшествий, не считая того, что канонир его батареи был замечен в употреблении спиртного. Лихунов видел, как доволен дежурный офицер, докладывая, что пьяным оказался человек именно его батареи. «Но иначе и быть не могло, – говорили глаза офицера. – Выскочки не думают о службе. Им важна лишь карьера». Но Лихунов постарался не заметить насмешки. Его взволновало другое: «Еще неделя этой вольготной крепостной жизни, и ведь дивизион до единого человека сопьется».

– Отдайте приказание, – строго сказал Лихунов, – командирам взводов заниматься с нижними чинами материальной частью и теорией. Личного времени всего час, с восьми до девяти. Смотреть, чтобы люди без дела не болтались, а если случаи пьянства повторятся, взыщу со всей строгостью с дежурного офицера. Вам все понятно?

И вышел из казармы. Потом, в конюшне, велел седлать свою лошадь, а сам направился к зданию штаба, чтобы добиться наконец аудиенции у начальника артиллерии, генерала Римского-Корсакова. Ли-хунов доложил о себе все тому же дежурному адъютанту, который вежливо кивнул набриолиненной головой, предложил присесть и, осторожно приоткрыв массивную дверь, на цыпочках вошел в кабинет генерала.

– Пусть ждет! – услышал Лихунов капризный старческий голос. – Я занят! Эти полевые вечно лезут, не терпится! Сам пока не знаю, где им позицию определить. Нет, сейчас не приму. Пускай отдыхают с дороги. Потребуется – позовем. Все.

Адъютант вышел в приемную, развел руками:

– Увы, их превосходительство велели ждать. О вашем дивизионе, конечно, не забудут. Пока – отдыхайте.

Лихунов стал сердито надевать перчатки.

– Странно. Бригаду комплектовали так спешно, что всем казалось, будто в нас сильно нуждаются. Разве крепость уже не готовится к отражению штурма?

Адъютант снисходительно улыбнулся:

– Вам непонятно распоряжение их превосходительства?

– Понятно, – буркнул Лихунов и вышел из здания штаба.

К северным воротам главной ограды он подъехал ровно в десять. Подполковник Развалов, могучий, статный, как лейб-гвардеец, но ловкий с виду и почти изящный, умело сидел на смирном вороном жеребце и с улыбкой смотрел на подъезжающего Лихунова.

– Ну вот и вы, Константин Николаевич, – отдал Развалов честь. – Точны, как германский коммивояжер, простите за сравнение. Итак, прошу за ворота.

– С удовольствием, – дал шпоры Лихунов своей некрасивой, пегой, но отлично выезженной кобылице, и они выехали из крепости.

По хорошо укатанной дороге офицеры двинулись в сторону какого-то селения – оставленного жителями бедного польского местечка. Развалов, казалось, был в прекрасном расположении духа, должно быть, гордясь своей кавалерийской посадкой, прекрасной лошадью и возможностью беспрепятственно разъезжать по всему крепостному району.

– Вы счастливы, Лихунов, – весело говорил Развалов, натягивая поводья, чтобы ехать подле капитана, – да, счастливы, потому что не многие крепостные артиллеристы получают такую блестящую возможность ознакомиться с Новогеоргиевском и местностью, что к фортам прилегает.

Лихунову не понравился покровительственный тон инженера, и он сухо спросил:

– А что, разве изучение местности не входит в курс их занятий? Как же в таком случае организовать эффективную стрельбу?

– Вот и мне это трудно понять. Но дело в том, что все планы фортов и прилегающей к ним местности считаются столь секретными, что заперты в сейфе Управления крепостной артиллерии. Офицеры же для занятий могли пользоваться лишь трехверстной картой, имевшейся в продаже и крайне неудовлетворительной.

– Ну а съемка местности офицерами когда-нибудь проводилась?

– Очень, очень редко. Иногда под руководством командиров батальонов организовывались так называемые прогулки верст по восемнадцать-двадцать. Тогда артиллеристы и проводили глазомерную съемку. Но ведь делалось это так редко и отнюдь не для всех, что проку от этих прогулок, уверен, не много будет. А знаете, в чем причина?

– В чем же?

– А нет лошадей. Об этом я вам уже говорил.

Лихунов презрительно улыбнулся:

– Позор какой! И такие пустяки ставят под сомнение эффективность стрельбы крепостной артиллерии!

Развалов откликнулся с сомнением в голосе:

– Думаю, на войне пустяков нет. Испортился, к примеру, у наблюдателя телефон – всего-то проводок порвался,- а он уже и стрельбу корректировать не может. Батарея работает впустую. Гибнут люди. Да, впрочем, вы все это лучше меня знаете.

По иссохшей от зноя, пыльной, незащищенной деревьями дороге они подъехали к оставленному жителями селению.

– Брониславка, – зачем-то сообщил Развалов, и Лихунов не понял, для чего нужно было инженеру произносить название деревни. Пустые, с открытыми окнами и дверьми дома, мертвый покой, в котором спало местечко, словно сопротивляясь возможности связывать эту страшную пустоту с какими-то живыми человеческими делами, которые, казалось, уже никогда не вернут этим покинутым постройкам уют, тепло, предназначение служить приютом и убежищем, не вернут им прежнего названия – Брониславка, так неуместно прозвучавшего сейчас.

По мостику, зачем-то охраняемому часовыми, они переехали узкую речушку.

– Что это за река? – спросил Лихунов на всякий случай.

– Вкра, – с удовольствием ответил Лихунов. – На этом уровне, где мы сейчас находимся, внутренний фортовый пояс расположен, но мы постройки эти смотреть не будем, дальше поедем, к внешнему поясу. Вот так-то вы и увидите вершину мысли инженерной, бетонных мастодонтов увидите! – И Развалов пришпорил своего вороного.

Лихунов был недоволен, что поехал с Разваловым. Инженер начинал раздражать его каким-то конфетногусарским ухарством, чего он в офицерах не выносит.

«Начнет своими нужниками железобетонными бахвалиться, – подумал Лихунов. – Их бы всех на позицию, под „марфутки“…»

Офицеры проехали молча еще версты две. Лихунов на ходу чиркал в записной книжке, помечал возвышенности, пригодные для наблюдения, овраги, в которых могли скапливаться силы противника, недосягаемые для огня артиллерии, ручьи и рощицы. Наконец впереди показались какие-то серые низкие постройки.

– Ну, это и есть ваши мастодонты? – спросил Лихунов немного насмешливо.

– Ну да, – с гордостью сказал Развалов. – «Царский дар», форт номер пятнадцать. Лучшее, что создала российская инженерная мысль.

– Посмотрим, посмотрим, что там создала ваша мысль, – поддел Лихунов инженера. – Он на самом деле не верил в то, что эта низкая, какая-то бесформенная с виду постройка может противодействовать осадной артиллерии немцев.

Они подъехали на расстояние сорока сажен к какому-то полукруглому выступу стены, к которому примыкал забор, густо оплетенный колючей проволокой.

Вблизи форт выглядел еще более жалким и бессильным. Рядом со стеной взвод раздетых по пояс солдат занимался гимнастикой. Слышались команды фельдфебеля:

– А ну гни, гни спину сильней, что там тебе… что ли, мешает? Запрокидывай башку назад, твою туды мать! Не хрупнет, не хрупнет шея! Раз, два! – и добавил со смешком, радуясь внезапно явившейся остроте: – А ежели и хрупнет, так и хрен с ней. Гнилая, значится.

– Давайте спешимся здесь, Константин Николаевич. Посидим под деревом в тени.

Лихунов не возражал. Они привязали лошадей, которые принялись щипать сухую выгоревшую траву, а сами сели под негустую березу, закурили. Но от форта к ним уже бежали двое. Через минуту над ними стоял запыхавшийся прапорщик и рядовой с винтовкой.

– Какое право имеете находиться вблизи форта? – стараясь быть страшным, зафальцетил молоденький, «четырехмесячный» прапорщик.

Развалов показал грозному страху свой пропуск. Прапорщик был очень смущен и пунцово покраснел:

– Извиняюсь, господин подполковник. Издалека ведь не признаешь. Да и недавно я здесь, мало кого знаю. Отдыхайте.

Когда караульные ушли, Лихунов спросил у Развалова, показывая на занимающихся гимнастикой солдат:

– Им что, больше делать нечего?

– Приказ их высокопревосходительства, что делать! – вздохнул инженер. – Ну да вы на постройку взгляните. Нравится?

– Что здесь может нравиться? Этот серый бетон? Хорош этот форт может быть лишь тогда, когда выдержит бомбардирование шестнадцатидюймовых фугасов. Пока же все это – хорошая цель для вражеской артиллерии.

Развалов рассмеялся:

– В вас, Константин Николаевич, за версту полевой пушкарь виден. Укреплений вы не любите.

– Да, не люблю.

– А я люблю. Наверное, здесь дело в чистой психологии, но о себе скажу, что я сторонник предупредительно-защитных военных действий. Тех, что дают предполагаемому противнику видеть в нас силу, хорошо защищенную силу, с которой надо считаться. Это может предупредить войну.

– А если война уже идет? – резко спросил Лихунов. – Тоже защищаться предложите? В крепости сидеть?

Развалов на минуту задумался, отвечать, как видно, не хотел. Сказал тихо:

– Нет, не предложу. Я просто… буду тем, кто я есть, – инженером. Стану строить надежные убежища для вас.

Лихунов вдруг догадался, что тему разговора нужно срочно поменять.

– Ладно, расскажите мне о вашем мастодонте. Вы что, участие в постройке принимали?

Развалов оживился:

– То, что вы, Константин Николаевич, видите, называется фортовой группой. Смотрите, это закругление стены является левофланговым промежуточным полукапониром. Видите амбразуры узкие? Это пулеметные гнезда. Оттуда будет вестись фланкирующий огонь вдоль рва, укрепленного оградой из колючей проволоки. Левее капонира – горжа, переходящая в опорный пункт, справа – горжевой редюит в виде приспособленной к обороне группы казарм, погребов, складов. Мы сейчас со стороны тыла находимся и поэтому не можем видеть головной части группы. Вот это настоящий Парфенон фортификации! Выполнена в форме треугольника, что облегчает ведение фланкирующего огня, бетон десятифутовый, множество барбетов под противоштурмовые орудия, пулеметные гнезда и прочее, прочее! Вообще в фортовой группе имеется все необходимое для долговременной обороны: и склады с продовольствием, и пороховые погреба, и своя электростанция, надежная вентиляция, колодец вырыт, казармы расположены так глубоко под землей, что никакая бомба не повредит защитникам, – я же был на полигоне в Березани, знаю.

– Значит, вы хотите сказать, что форт неприступен? – быстро спросил Лихунов, доставая вторую папиросу. Он ждал, что инженер ответит утвердительно, потому что речь его сейчас почти точь-в-точь походила на речь поручика Тимашева, расхваливавшего достоинства крепости. Лихунов ждал этого утвердительного ответа, чтобы обстоятельно, методично доказать поклоннику защитных форм ведения войны, как легко может пасть любая крепость. Но Развалов отрицательно покачал головой:

– Нет, форт не неприступен. Скажу вам более того – «Царский дар» будет взят очень быстро.

Лихунов был удивлен. Он не ожидал такого ответа.

– Почему? – спросил он тихо. – Ведь у него так много преимуществ и достоинств?

– Да потому, – холодно ответил подполковник, – что форт не доделан. – Он снова замолчал, и Лихунов видел, как волновался инженер. – Понимаете, русские, в сущности, неглупы, и хорошие идеи в их головах заводятся так же часто, как и в немецких, но когда дело доходит до реализации этих идей, то столько помех появляется, такой высокий лес вырастает перед мыслителем этим, что плюнуть охота и поскорее забыть о своих идеях. Ведь вся мощь этой группы фортовой может заключаться в наличии здесь броневых батарей, способных вести состязание с артиллерией противника, то есть, как вы говорите, вести дальнюю борьбу. Но ведь здесь нет, нет этого! – ударил себя Развалов кулаком по колену. – Наша металлургическая промышленность столь слаба, что сразу отказалась делать броневые башни. А что за форт без них? И мы, военные инженеры, были вынуждены пойти на то, чтобы строить для вас открытые батареи, да и то не бетонные, а земляные. Ну так как же вам вести состязание с противником на далеком расстоянии? Никак нельзя, если он направит на одну вашу батарею десять своих и будет все приближаться и приближаться. Вы теперь понимаете, почему я сказал, что «Царский дар» будет быстро взят?

– Понимаю, – хмуро отозвался Лихунов.

– Скажу вам более того, – продолжал Развалов, доставая папиросу, – не только этот форт падет очень скоро, но и вся крепость будет сдана германцам не более чем через месяц…

Лихунов не любил пророков, потому что в желании предугадать исход событий видел лишь охоту покрасоваться и быть оригинальным.

– Все это лишь ваши предположения, – невежливо оборвал Лихунов инженера.

– Нет, не предположения, Константин Николаевич! – строго возразил Развалов. – Вы разве ничего не знаете о приказе главнокомандующего об эвакуации Варшавы?

– Нет, – очень удивился Лихунов и отчего-то вдруг подумал о Марии. – Неужели он отдал такой приказ?

– Да, отдал. Это так же верно, как и то, что он переименовал неплохую крепость Ивангород в укрепление – легче будет переживать потерю незначительного оборонительного объекта.

В течение нескольких минут офицеры молчали, слышны были только команды фельдфебеля: «А ну, покрути-ка башкой, покрути! Небось не отвалится твоя репа. Вот так!»

– Какие же вы видите пути, кроме обороны? Ведь фронт хоть и близко, но наша вторая армия все еще сопротивляется врагу?

Развалов долго думал, прежде чем ответил:

– Да, сопротивляется, но скоро будет отходить, я знаю. Потери слишком велики. Возможно, нам передадут часть войск этой армии, и они обопрутся о крепость. Тогда мы продержимся дольше. Однако эта помощь не решит исход в нашу пользу. Передовые линии Новогеоргиевска подготовлены из рук вон плохо, долговременных укреплений совсем почти нет. Как сидеть в окопах под сорокадвухсантиметровыми бомбами? А значит, ввиду того что все потери людские напрасны будут, я бы на месте главнокомандующего приказал срочно приступить к эвакуации крепости. Только так и можно сохранить людей, артиллерию и другое ценное имущество.

Лихунов долго не смотрел на смолкшего Развалова, который прежде вынул шашку из ножен, чтобы чертить ею план на земле, да так и не убрал ее. Лихунов поднялся с валуна, где сидел, молча пошел к своей некрасивой в пежинах лошади, стал отвязывать повод.

– Провожать меня не надо, – сказал он сухо Развалову, – дорогу в крепость я запомнил. За прогулку вам спасибо, возможно, что-нибудь из вашего рассказа будет мне полезно. Но, – он повернулся к инженеру, – только далеко не все, запомните!

Развалов, усмехаясь, бросил шашку в ножны, подошел к своей лошади.

– Вот вы артиллерист, Константин Николаевич, на расстоянии во врага свои перуны мечете, а я этой вот железкой, – он показал на шашку, – человека зарубил. Рассказать? – Лихунов не ответил, но только остался стоять, держа под уздцы лошадь. – Это прошлым летом еще, на юго-западном было дело. Отправились мы с тремя инженерами на одну австрийскую крепостцу поглядеть, как нам получше подобраться для штурма. Но наехали нечаянно на венгерский разъезд – человек пять всего. Двоих мадьяров товарищи мои тут же из револьверов положили, те – двух наших, и остались мы двое на троих венгерцев. Ну, два кавалериста бросились за моим товарищем, стрекоча задавшим, а я – делать нечего – за шашку взялся. Знаете, я фехтование еще в училище любил, призы на состязаниях брал, особенно на эспадронах, поэтому когда стал рубиться я с тем мадьяром, то сразу почувствовал, что сильнее я его намного. Он гусаром был, в доломане, шнурами украшенном, – очень красивый молодой человек. Рублюсь я с ним, а сам думаю, как бы мне его в живых оставить, пытаюсь саблю выбить – не выходит. И пока я с ним таким манером упражнялся, задел он мне саблей правую руку, крепко задел. После этого, конечно, ничего иного не оставалось, как выискать в его груди пригодное для шашки местечко. Упал мадьяр с лошади, я к нему – не дышит. Худо мне стало и противно очень за себя, за то, что человека убил. Расстегнул его доломан, вытащил бумажник. Оказалось, убил я графа, молодого отца семейства, – тут же и фотография жены его нашлась и деток. Сам я вырыл ему тогда могилу – в подлеске дело было. Крест поставил. Бумажник тот послал жене, описал кончину мужа, сказал, что погиб героем…

– Зачем вы мне это рассказываете? – тихо спросил Лихунов, не поворачивая головы к Развалову.

Инженер испытующе посмотрел на артиллериста:

– Я просто хочу, чтобы вы поняли, почему я стою за эвакуацию крепости.

Лихунов пожал плечами и вскочил в седло.

По дороге в крепость они не разговаривали.