Пять дней. Через пять дней все наружные и внутренние съемки на комплексе «Баррин» будут полностью завершены, съемочная группа и актеры, занятые в «Плодах труда», отправятся в другие места и вернутся в свои студии, где и пройдет завершающий этап работ. Безобидный сюжет будет дополнен откровенными сценами, снятыми при закрытых дверях, к съемкам прочих видов допустят разношерстную публику — любителей поглазеть на кинозвезд.
Агенты по рекламе и работники по связям с общественностью — люди чудовищно беспринципные, готовые на все, лишь бы радостно улыбающиеся легковерные граждане, которых якобы вернули к жизни, никогда не поняли, что с ними происходит. «Баррин индастриз» снова жила и здравствовала. Местные жители так и думали. Их таланты снова понадобились кому-то, и вот они бросаются сломя голову, чтобы положить их на алтарь служения обществу. Улей открыт. Пчелки перелетают с цветка на цветок, собирают нектар и складируют мед в соты. Пчелиная матка откладывает яйца, трутни прислуживают ей, и никто даже не подозревает, что пчеловод уже близко, а в руках у него — дымовая шашка.
Ну не понравился ему вкус меда, и все тут.
Акционеры сладко дремали в своих крошечных уютных кроватках и видели чудесные сны, а в маленьком офисе было не протолкнуться от шикарных молодых людей, у каждого из которых были свои собственные портфельчики и папочки, битком набитые оптимистичными отчетами. Во главе стола председательствовал парень со шрамом на черепе, который имел твердое намерение отправить меня на тот свет, и он все время поглядывал на дальний конец стола, где я сидел, пытаясь разобраться в его чувствах, но выражение его лица оставалось для меня загадкой. Однако денег у него было достаточно, и если Арнольд Белл промахнется, то он непременно наймет человека, чтобы тот убил меня. Но даже если этого никогда не произойдет, у него достанет средств разломать все на кусочки.
Доклад «Фарнсворт авиэйшн» был очень коротким. «Баррин» не в состоянии выполнить условия договора, но заводы Макмиллана — могут.
Сигнал дан, разграбление началось.
И так до перерыва, когда вице-президент «Фарнсворт» спросил меня за чашечкой кофе, не я ли являюсь полноправным владельцем определенного куска суши, а именно безводных пустынных земель, и я ответил, что так оно и есть… бесконечные акры облюбованной змеями местности, где туристы обожают делать фотографии.
Продам ли я ее?
А почему бы и нет?
По крайней мере, избавлю Лейланда Хантера от геморроя.
Старик на портрете улыбался все шире и шире. Я изо всех сил разбежался, чтобы перепрыгнуть через пропасть, и он с нетерпением ожидал, когда я свалюсь вниз, потому что скорости мне явно не хватало. Все, чего жаждал этот мерзавец, — чтобы я схватился за противоположный край, но пальцы мои не выдержали напряжения и разжались, и я полетел к чертям собачьим с мыслью о том, что почти достиг цели. Но в данном случае «почти» — недостаточно. Сострадание было совсем не к лицу старому адвокату. Жалость не входила в список его добродетелей, даже если дело касалось меня. Конечно, иногда старик впадал в воспоминания о двух девицах в одной постели и даже о старой Дубро, но официально он не мог себе позволить выражать жалость или симпатию. Хантер вежливо покачал головой, отправил в рот ложку салата с тунцом и сказал:
— Этого недостаточно, чтобы спасти «Баррин», Дог.
— Что для этого нужно?
— Чудо.
— Неужели деньги не в силах помочь?
— Разве Роланд Холланд не разъяснил тебе все «за» и «против» великой финансовой политики?
— Да пытался, конечно, но я ведь не математик. Цифры — не моя стихия. Всякие там функции, синусы, многочлены — темный лес.
— Только твой собственный член — твоя стихия.
— Прибереги свои грязные шуточки для девчонок.
— Продажа твоих земель продлит агонию «Баррин» еще на месяц, не более того, да и то из-за всей этой шумихи вокруг фабрики. Как только интерес публики стихнет — все, скажи «прощай».
— Что-то ты совсем скис, — удивился я.
— Это вполне объяснимо. Я прожил целую эру. Нет, даже эпоху. Так горько видеть, как все идет псу под хвост. Ты открыл ящик Пандоры и позволил им заглянуть в него. Они клюнули на наживку, и вот теперь мир рушится вокруг них и почва уходит у них из-под ног. — Он помолчал, внимательно поглядел на меня и спросил: — Сколько у тебя еще осталось?
— Ну, несколько миллионов.
— Тогда забудь об этом, если только не хочешь сыграть роль Санта-Клауса в городе, где живут дети, которые не верят в сказки. Не пройдет и суток, как они поймут подвох и разочарованно разбредутся по домам к своим разбитым мечтам. Поверь мне, нет ничего горше, чем возвращаться к былому.
— Дерьмо собачье!
— Ты проиграл, Дог. — Голос Хантера звучал неумолимо.
— Дерьмо кошачье! — выдал я.
— Не важно, какое животное роняет его на землю, воняет оно все равно одинаково, — съязвил адвокат. — Наверное, я никогда не узнаю, зачем тебе все это понадобилось.
— Я хотел вернуться домой, только и всего.
— Ты видишь, чем обернулось твое возвращение?
— Вот дерьмо!
— Куда подевались зверушки?
— Загляни себе под хвост.
Бенни Сачс подтянул ремень, на котором болталась его пушка, кивнул нам и сел рядом с моим адвокатом, даже не удостоив того взглядом. Все его внимание безраздельно принадлежало мне одному.
— Мы узнали, кто хозяин машины.
— Я и сам мог бы сказать вам, что она моя, — пожал я плечами.
— Пластиковая взрывчатка.
— Угу. На выхлопной трубе. Взрыватель тепловой.
— Какой ты догадливый!
— В точку, друг мой.
— Мне из Нью-Йорка звонили.
— Этого следовало ожидать.
— Вы мне не нравитесь, мистер Келли.
— Я не Мэрилин Монро, чтобы всем нравиться. Какие теперь проблемы?
— Парни Макмиллана в городе.
— Я рад за них.
— Они служат охранниками на одном из его предприятий. Затевают кое-что против тебя.
— Тогда почему же я до сих пор жив?
— Вот этого-то я как раз и не понял. Пока. Но непременно разберусь.
— Отлично, офицер. Просто помни, что тебя поставили защищать своих подопечных.
— Пошел ты к чертям собачьим, мистер Келли.
— Пытался однажды, только вот дорогу не нашел. Не подскажешь?
Когда он ушел, Хантер удивленно поглядел на меня:
— Я чего-то не понял?
— Я тоже. Пошли вернемся на собрание. Полное разграбление фабрики скоро подойдет к концу.
Официальный приговор звучал запутанно, как циркуляр папы римского, однако вся суть сводилась к одному: Кросс Макмиллан владеет фабрикой и Кросс Макмиллан вознамерился разорить ее. И не было ни малейшей надежды на то, чтобы поддержать угасающую на глазах жизнь «Баррин индастриз» и Линтона. Текущие контракты будут поддержаны, исполнены вовремя, но на других предприятиях, а без них «Баррин» превратится в пустышку, раковину, которую рак-отшельник бросил на произвол судьбы.
В корпусах мерно гудели станки, улыбались операторы, но уже слышалась тяжелая поступь рока, и вскоре пакеты с ленчем и термосы превратятся в ностальгические воспоминания о днях, которые не сегодня завтра канут в Лету. Сколько раз человек может произнести «Черт!»… ругательство, вызванное бессилием изменить что-либо и которое вырывалось автоматически, как если бы ты треснул себе молотком по пальцам.
К черту деньги. Они тут ни при чем. У них у всех имеются социальные гарантии, страховка, пенсии, и, если правительство будет продолжать придерживаться прежнего курса, они смогут получать еще больше, только вот эти парни никогда не попросят. Им совсем не этого надо. Все, что им было нужно, — это надежда, а я разбил ее вдребезги.
Зато теперь я могу не сомневаться, что на мои похороны соберется целая толпа народу.
И все будут хохотать до упаду.
Я вытащил сигарету, прикурил и привалился к стене в ожидании его появления, и вот он вышел.
— Привет, Кросс, — поздоровался я. — Слышал, ты хочешь меня убить.
Он остановился, велел двум другим идти без него, вытянул из кармана сигару и прикурил от предложенной мной спички.
— У тебя проблемы с семантикой, Дог, — выпустил он струю дыма. — Собираюсь устроить, чтобы тебя убили, — вот что я говорил.
— И что, духу не хватает, Кросс?
— Да этого дерьма хоть отбавляй. Но зачем пускать на ветер такие бабки, если другие были готовы сделать это за меня?
— У тебя тоже нелады с языком, если не с семантикой, то с временами. Стрелки будут готовы сделать это. Неужели возникли проблемы с наймом персонала?
Кросс улыбнулся, и я почувствовал, как все тело мое застыло от напряжения. Не хотелось бы мне допускать, чтобы в этом оскале зазвучали дружеские нотки, потому что это означало бы только одно: ты, оказывается, не настолько чист, как тебе представлялось раньше, и ты допустил самую большую ошибку из всех возможных. Я нащупал через пиджак свой сорок пятый, но вынимать его не стал. Ничего не произошло, если не считать того, что Кросс снова улыбнулся и одарил меня весьма трогательным взглядом.
— Пошли выйдем, — махнул он головой.
Я пропустил Макмиллана вперед, убедился, что при входе никого нет, и только тогда скользнул наружу. Я стоял у потрясающих своими размерами дверей «Баррин индастриз» в компании человека, который только что превратил фабрику в ничто, глядя на улыбающиеся лица собравшихся вокруг людей, которые считали, что судьба повернулась к ним лицом, а удача свила гнездо в их родном доме, и они уже приготовили корзиночки для яиц. Я чувствовал себя так, словно выиграл в лотерею, а билет оказался фальшивым.
— Я их отозвал, — сказал мне Кросс.
Черт, а я уже успел забыть про него. Слова его я, конечно, слышал, но смысл их никак не желал доходить до меня. Я затянулся, выкинул бычок под дождь и спросил, глядя в сторону:
— Кого?
— Тех, кто должен был отправить тебя на тот свет.
— Что за хрень?
— Сигаретки не найдется?
Я вытряхнул одну из пачки, дал ему прикурить и отступил в тень. Остатки его сигары все еще дымились на ступеньках.
— Знаешь, они вполне могли бы справиться с моим заданием, ради меня, — констатировал он.
— Все возможно.
— Если бы понадобилось, я бы купил целую кучу народу.
— И вскоре все они устали бы гоняться за мной. Особенно после того, как я завалил бы их золотую жилу.
— Это вряд ли, Дог.
— Тогда почему не продолжить? — Я выпустил струю дыма прямо ему в лицо, но он даже бровью не повел.
— Я всегда возвращаю долги, мой разлюбезный соотечественник с собачьим именем.
— Может, хватит напускать туману?
— За то я жизнь тебе верну… что ты вернул мою жену.
— Ты же не Шекспир, старина. Так что кончай говорить стихами.
Кросс снова улыбнулся, на этот раз во все тридцать два зуба. Краска бросилась ему в лицо, и белый шрам на залысине, в том месте, куда я в свое время стукнул его кирпичом, стал более заметным. Но это случилось слишком давно, чтобы обращать на него внимание, сейчас меня интересовала только его улыбка.
— Я дарю тебе жизнь, Дог. Вот и все. Но только это. Ты дал мне то, чего я жаждал заполучить всю свою чертову жизнь… жену, которую я люблю и которая может любить меня в постели. Ты ведь знал, что она фригидна?
Я никак не мог взять в толк, в какую сторону его заносит.
— Мне казалось, что все в курсе, — ответил я. Все, чего мне хотелось, так это дать ему по башке так, чтобы мозги выскочили, а болван даже не подозревал, насколько близко подошел он к этой черте.
— Это точно, — снова улыбнулся Кросс. Затянувшись еще разок, он полез в карман, вытащил довольно объемистый конверт, небрежно сложенный вчетверо, и протянул его мне. — Шейла любит меня, Дог. И она впервые затащила меня в постель. Сама затащила. Черт, не совсем подходящее слово. Я наконец-то сумел вытянуть из нее все, чего добивался долгие-долгие годы. Именно ты выбил из нее ту проблему, которая сидела у нее в мозгах. — Он последний раз затянулся и бросил окурок под ноги. — Не расскажешь мне, что с ней было не так?
— Нет.
Мне хотелось, чтобы все эти парни, которые собрались во дворе и торчали под дождем, убрались к чертовой матери или по крайней мере к себе домой.
— Сколько раз ты с ней встречался, Дог?
— Не слишком много.
Давай же заканчивай, идиот. У меня совсем не осталось времени на игры. Уже темнеет.
— Трахался долго?
— Достаточно, чтобы занять целый вечер.
— Она хороша?
— У меня и получше были. Но она ужасна жадна до этого дела. И кончает часто.
Кросс кивнул.
Он был в двух шагах от смертоносного оружия, но все стоял и стоял, глядя на то, как угасает день, и я не видел никого, кто бы мог остановить меня. Густая тень скрывала меня и мою руку, лежащую на армейском сорок пятом, патрон в патроннике, курок взведен, полная обойма в рукоятке, еще две — в кармане. Вот будет потеха, когда все начнется! Только почему-то ничего не собиралось начинаться.
— В итоге Шейла отдалась мне без остатка. И это ты, член ходячий, вернул мне ее. Она всегда любила меня, а теперь может доказать мне это в постели. — Дождь ударил с новой силой, как будто кто-то там, на небесах, открыл кран. Холодные струи хлестали нас прямо в лицо, но мы оба не обращали на это никакого внимания. — Как забавно, — продолжал тем временем Кросс, — что именно тебе удалось добиться этого. Врачи не смогли. Психотерапевты не смогли. Никто не смог. И тут на сцену выходишь ты, чуть не до смерти затрахиваешь ее, и тебе удается то, чего не удалось никому. Ты дал мне вещь, которую невозможно купить ни за какие деньги.
Я поглядел на него, но говорить ничего не стал.
— Глупо, правда, но ты прекрасно знал, что делаешь, грязный ублюдок.
— Еще одно подобное выражение — и ты покойник, Кросс.
— Заткнись, глупый ублюдок. Я тебя не боюсь. Лучше открой этот чертов конверт.
Я развернул пакет и раскрыл его.
— Теперь ты безраздельный владелец «Баррин», мой удачливый сексуальный соседушка. Здесь мой херов контрольный пакет. Я дарю тебе эту никчемную груду кирпича и кучку стариков в придачу, пытающихся из последних сил штамповать алюминий, плюс дом, полный тупорылых родственничков, несколько контрактов, которые уже переведены на мои предприятия, мертвый городишко… и твою жизнь.
Я выплюнул сигарету и засунул бумаги в карман.
— Может, стоит отстрелить тебе яйца, друг мой.
— И не пытайся, — миролюбиво отмахнулся Кросс. — Ты, конечно, спрятался в тени, но двое моих парней наизготове. Они пристрелят тебя, до или после.
Черт, да какое мне до них дело? Я опустил руку и оставил в покое своего железного друга. Сумерки все сгущались.
Кросс Макмиллан шагнул в кольцо света, поглядел на большие старинные башенные часы, перевел взгляд на меня и снова улыбнулся. Он по-прежнему обладал подъездными путями, без которых «Баррин» была просто кучей мусора. Родственнички засели в Гранд-Сита, заливая свое горе вином, но завтра они протрезвеют, и для них жизнь потечет своим чередом. Мне же предстоит встретиться с людьми, которые потянутся из мусорной кучи, стряхивая с себя ошкурки и пытаясь сожрать меня с потрохами за то, что я посмел воскресить их глупые надежды, и хуже всего было то, что придется встретиться с ними лицом к лицу, с этими грустными мертвенными лицами, в которых еще несколько дней назад горел огонь надежды.
— Вот видишь, Дог, это не всегда срабатывает, так ведь? — раздался позади меня голос.
Я взглянул на Шарон, но в глазах ее по-прежнему плескались убийственные волны, говорящие лишь об одном: если так уж случилось, что сама она не в силах убить меня, то она будет до безумия рада, когда кто-нибудь другой отправит меня на тот свет. Я бессознательно протянул ей руку, и она так же бессознательно взяла ее. Я начал перебирать ее пальчики, но не нащупал кольца, от которого на одном из них всегда оставался зеленый ободок. Она сняла его.
— Он мертв, — сказала Шарон.
— А разве мы — нет?
— Да, Дог, и мы тоже.
На свет вышел старик, энергично размахивающий рукой, призывая остальных последовать его примеру.
— Привет, Стэнли, — поздоровался я, когда узнал его.
Стэнли Крамер. Человек из прошлого. И с ним еще четверо.
— Мистер Келли, — кивнул он мне и повернулся к Шарон. — Мэм.
— Кто скажет им, Стэнли? — спросил я.
— Мистер Келли… мы все уже в курсе. Это все равно что… черт, да мы пахали здесь, когда тебя еще и в планах не было!
— Так и есть.
Все они выступили в кольцо света, и я смог разглядеть их лица. Да, это были старики, но старики улыбающиеся, и в их лицах все еще читалась молодость, словно девиз: «Меня не раздавишь!» И выглядели они молодо не из-за того, что готовы были очертя голову броситься в драку, нет, молодость светилась в их улыбках, словно они знали какой-то секрет и были готовы поделиться им с несведующими. И вот Стэнли Крамер, которого выбрали в ораторы, провозгласил:
— Мы все же вычислили то, за чем ты охотился. Твои двоюродные братья так и не сумели найти это, но они не были уверены, существует ли оно на самом деле или так — нелепые байки. До тех пор, пока ты не начал гнать волну, а мы не начали думать, все мы считали, что наследство, которое Джейсон оставил Пату, — шутка.
Он протянул мне нечто, размером с коробку для обуви.
— Все бумаги внутри. Там сказано, как это работает. Теперь «Баррин» обеспечена долгая процветающая жизнь.
— Что «это», Стэнли?
Раздались смешки, и старик вытащил на свет божий металлический шарик сантиметра три в диаметре, отливающий голубоватым серебром с желтыми переливами. Крамер снова хихикнул и убрал руку.
Шарик остался на месте.
Он легонько подтолкнул его, и он плавно поплыл в мою сторону.
— Антигравитационное устройство, — объяснил старик. — Теперь мы все в шоколаде.
И тут прямо между моей головой и виском Шарон отскочил небольшой кусочек кипарисовой колонны. В дереве осталось аккуратное отверстие 22-го калибра. Пуля прошла так близко, что, отклонись она всего на несколько сантиметров в любую сторону, один из нас был бы уже трупом, но, кроме нас с Шарон, никто ничего даже не заметил, и я затолкал ее вовнутрь, оставив довольно хихикающих победителей под проливным дождем. Все, о чем я мог думать в этот момент: стоит ли вновь произносить навязшее в зубах ругательство?