По горам Алтая, над таежными стойбищами, из аила в аил пронеслась весть: русский царь отрекся от престола. Старшину вызвали в Бийск. С ним уехал встревоженный Зотников. Табунщики и пастухи встречали Яжная угрюмо, и бай чувствовал, что почва уходит из-под его ног.
Зотников вернулся из города хмурый:
- Плохи, Иван, дела! Говорят, в Петербурге рабочие бунтуют. Солдаты не хотят воевать. И еще слышал, - широкая борода Евстигнея приблизилась к лицу Чугунного, - будто появились какие-то большевики, и сила у них огромная. Начеку нам надо быть, - закончил он.
По стойбищам ползли слухи: богачи организуют управу. Бедноту к новой власти не допускают.
Тайга насторожилась.
Кирик, как и прежде, находился в избушке Яргольского ущелья, и Янька не оставлял его.
Однажды, бродя по лесу, ребята услышали яростный лай Делбека. Они поспешили к месту, куда их так настойчиво звал четвероногий друг.
На небольшой поляне, сплошь заросшей буйной растительностью, отмахиваясь ружьем от Делбека, стоял незнакомец. У его ног лежала матросская бескозырка, и ее черные ленты, как две змейки, прятались в траве.
Делбек злобно наступал на матроса, пытаясь схватить его.
Оттащив собаку от незнакомца, мальчики остановились на опушке, готовые в любую минуту задать стрекача.
- Эй, ребята! Далеко тут до жилья? - спросил матрос и поднял бескозырку.
- А тебе куда, дяденька? - Осмелев, Янька шагнул вперед.
- На Барнаул.
- Это надо идти сначала на Тюдралу, потом на Талицу, вниз по Чарышу.
Видимо, матрос заблудился в тайге. Изможденный вид незнакомца, едва стоявшего на ногах, вызывал у ребят жалость.
Пошептавшись с Кириком, Янька спросил:
- Ты, поди, голодный?
- Да, не сыт, - усмехнулся горько незнакомец и провел руками по давно не бритой щеке.
- Ступай за нами! - заявил решительно Янька и, пропустив вперед себя Кирика с Делбеком, зашагал за матросом.
Вечером гостю стало плохо. Лицо его горело, как в огне, он часто прикладывал руку к затылку, где была ссадина.
- Должно, раненый, - высказал свою догадку Кирик.
Ночью ребят разбудили крики больного. Матрос сполз с нар и пытался встать на ноги. Он размахивал руками, рвался вперед и только перед рассветом затих.
Янька и Кирик тихонько вышли за дверь.
- Страшно! - Кирик вздохнул. - Должно, хороший человек: о бедных все говорил, драться с богачами звал… Давай лучше посидим здесь, - предложил он приятелю.
Ребята уселись у порога и говорили о матросе до тех пор, пока не уснули.
Два дня больной не приходил в себя, и Кирик с Янькой ни на минуту не оставляли его.
Как-то на рассвете Кирик проснулся и увидел, что матрос пытался подняться на ноги.
Кирик толкнул Яньку.
Тот открыл глаза и спросил:
- Дяденька, тебе, поди, пить охота?
Матрос молча кивнул головой. Зачерпнув из казана воды, мальчик подал ее незнакомцу. Тот с жадностью припал к кружке. Напившись, спросил:
- Чей ты?
- Я тюдралинский, Прокопия Ивановича сын. Тятя с немцами дерется.
Больной понимающе кивнул головой.
- Ты, поди, есть хочешь? Мы сейчас тебя накормим и напоим. Только у нас чаю нет, пьем бадан[24]. Шибко пользительный! - затараторил Янька.
- Ну, вскипяти.
- А он, - Янька показал на Кирика, - вроде как брат мне приходится. Только он алтаец, а я русский.
- Вот и хорошо! - сказал матрос и внимательно посмотрел на ребят.
Накормив матроса, Кирик и Янька долго о чем-то шептались, потом в смущении посмотрели на своего гостя.
- Что, ребята?
- Вымыться бы тебе горячей водой надо…
- А где ее взять?
- А у нас есть казан. Мы живо вскипятим… Кирик, - заторопился Янька, - ты сбегай за хворостом, а я принесу воды.
Через час довольный матрос, полушутя, говорил:
- Ну, други, устроили вы мне баню неплохую! А вот скоро в тайге будет такая баня богачам, что нагишом повыскакивают в лес.
На следующий день, когда стемнело, около избушки послышался конский топот. Схватив карабин, матрос направился к двери.
- Не стреляй! Это Темир, хозяин избушки, - предупредил Кирик.
- Кто такой?
- Охотник.
Матрос поставил карабин в угол и вышел.
Соскочив с коня, Темир смело подошел к незнакомцу.
- Здравствуй!
Матрос протянул руку.
Сначала разговор между ними не клеился. Осторожный Темир больше молчал. Но, пока ребята готовили чай, взрослые разговорились.
- Большое у тебя хозяйство, Темир?
Охотник улыбнулся.
- Буланый конь, Мойнок и ружье.
- Почему живешь так бедно? Разве ты не хозяин этой тайги, этих гор? - Рука матроса описала полукруг. - Ведь ты посмотри, какое богатство здесь! Пастбища, реки, леса. Разве мачехой стала тебе тайга?
- Нет! - решительно ответил Темир. - Нет, - повторил он. - Тайга мне - как родная мать, и я люблю ее, как сын. Но завладели ею Сапок, кривой Яжнай и Зотников.
- Кто они?
- Сапок - теньгинский старшина, Яжнай - местный бай, Зотников - богатый заимщик.
- А ты, сын тайги, бродишь, как чужой?
Темир опустил голову.
- Что же мне делать? - Темир с надеждой посмотрел на собеседника.
- Пойдем со мной.
- Куда?
- Куда поведу, - улыбнулся матрос.
- Разве нам по пути?
- Конечно. С большевиками тебе по пути.
- Кто они?
Матрос приподнялся и, положив руку на плечо охотника, сказал проникновенно:
- Это, Темир, люди, которые хотят, чтобы ты был хозяином тайги, чтобы ты жил лучше…
- Вот это здорово! - не спуская глаз с незнакомца, прошептал Янька. - Дяденька, а дяденька, а ты откуда? - спросил он матроса.
Матрос назвал себя и рассказал свою грустную историю.
Коммунист-сибиряк, он был направлен в Кузнецк для связи с местной организацией большевиков.
Во время одной из поездок в Горный Алтай Печерский, так звали матроса, был схвачен кулаками и посажен в острог. С помощью верных людей ему удалось бежать в тайгу. В перестрелке с кулаками Печерский был ранен в голову и несколько дней брел по тайге наугад. С ним были ружье, карта и компас. При переправе через горную речку он потерял компас, и карта стала уже не нужна. Матрос заблудился. Недели две жил охотой, а потом все патроны вышли. Началась старая болезнь - лихорадка. Обессиленный, он спустился в ущелье, но выбраться из него уже не мог. Там-то и повстречал ребят…
И у Темира нашлось что рассказать матросу. Он поведал ему об организованном им отряде, который рос с каждым днем.
Последующие события развертывались с необычайной быстротой. Из Мендур-Сокона, захватив с собой отцовские ружья, старые берданки, ушли в горы Амат, горбатый Кичиней, Дьялакай и старый Амыр. Из Усть-Кана в отряд Темира пришел пастух Алмадак и еще двое алтайцев.
Но не дремали и богачи.
Огарков и Тужелей сколотили банды из местных кулаков.
Евстигней Зотников обнес заимку высоким частоколом и в помощь Чугунному принял трех беспаспортных бродяг:
- Документы мне ваши, ребята, не нужны. А ежели нагрянут стражники, укрою. Работа будет легкой: лежи и карауль хозяйское добро.
- От кого караулить-то? - прогудел один из бродяг - детина огромного роста, одетый в грязный ватник, и его бесцветные глаза уставились на Евстигнея. - От кого караулить? - повторил он.
- От недобрых людей. - Брови Зотникова сдвинулись. - От тех, кто идет против царя-батюшки.
- Да ведь его-то нет! - Бродяга хрипло рассмеялся, зажимая рот, пахнущий чесноком и водкой, и подвинулся к Зотникову: - Нельзя ли косушечку?
Зотников сунул руку в карман и вынул револьвер.
- Ежели еще одно слово молвишь про царя-батюшку, голову снесу!
- Но-но, не пугай! - Остальные босяки подвинулись к Евстигнею. - Не таких видали.
Зотников быстро окинул взглядом широкий двор. Чугунного не было. Отступать нельзя.
Заложив револьвер за спину, он шагнул к ближнему бродяге:
- Вот тебе, Савватеюшка, на первый случай! - и, размахнувшись, ударил его рукояткой револьвера.
Бродяга упал. Остальные с восхищением посмотрели на Евстигнея.
- В атаманы бы тебя, Евстигней Тихонович, шибко ты смел! В убивцы годишься. Мы бы с тобой не пропали, - хихикнул один из них.
Савватейко, точно побитый пес, поднялся с земли и протянул руку хозяину:
- Дай на косушку. Орел ты, Евстигней!
- Да и вы, вижу, не курицы, - усмехнулся заимщик.
Пьяный Савватейко жаловался друзьям:
- Одолел нас Евстигней. Думал, попятится, а он, на-ко, хлоп тебя! Хорошо, что по голове не ударил. - Оловянные глаза пропойцы, не мигая, уставились в одну точку. - Теперь скажи Евстигней: «Савватейко, лезь в огонь», - полезу!
- На, выпей! Поди, душа горит, - протягивая Савватейке недопитую бутылку, произнес один из бродяг.
- Горит, братцы! - Дробно стуча зубами о горлышко посуды, Савватейко выпил и, повеселев, отбросил бутылку в сторону. - Ложки, братцы!
Бродяги достали почерневшие от грязи ложки, и тишину зотниковского двора огласила их чистая дробь.
Ух! Ходи, изба, ходи, печь,
Хозяину негде лечь!
Гулянка продолжалась до утра. Над тайгой поднялось солнце, осветило деревья, поиграло зайчиками на окнах зотниковского дома и медленно стало сползать во двор, где у крыльца лежали мертвецки пьяные караульщики.
Вечером Евстигней вместе с новым телохранителем выехал на Тюдралинскую дорогу.
Проехав с полкилометра, они догнали человека в солдатской шинели. Забросив котомку за спину, человек шел торопливо и только оглянулся на стук копыт.
- Эй, служивый, дорогу!
Солдат стал на обочину, и Зотников узнал в нем своего бывшего работника Прокопия Кобякова. Натянув поводья, Евстигней приподнял картуз:
- Мое вам почтение!
- Здравствуйте, - сухо ответил Прокопий.
- Домой идешь?
- Да.
- А как же с войной до победного конца? - язвительно спросил Евстигней.
- Пускай воюют те, кому этот конец нужен.
- А тебе разве не нужен?
- Нет, - ответил через плечо Прокопий. - Проезжайте. Пеший конному не товарищ, да и я тороплюсь. - И, отвернув давно не бритое лицо от Евстигнея, он сошел с дороги.
- Мой бывший работник. По лицу вижу, что большевик, - пояснил Евстигней Савватейке, кивая в сторону Прокопия.
- Дать ему встряску? - бродяга придержал коня.
- Сейчас не стоит. Посмотрю, что будет дальше, - махнул рукой Зотников.
…К вечеру в избе Кобякова собрались односельчане-фронтовики. И, когда на востоке заалела яркая полоска света, гости Прокопия стали расходиться по домам. На следующий день в Тюдралу из Яргола пришел матрос. Рядом с ним шагали Янька и Кирик. Поодаль, обнюхивая заборы, бежал Делбек.
- Показывай свою хату, - сказал матрос Яньке, и тот помчался вперед.
Печерский подошел к избе Прокопия и, окинув взглядом заречье, где ютились алтайские аилы, постучал в дверь. На стук выглянула Степанида. Увидев на Кирике матросскую бескозырку, она улыбнулась.
- Будущий моряк Балтийского флота, - кивнул матрос в сторону Кирика.
Прокопий вернулся под вечер. Поцеловал ребят и, освободившись от их объятий, радостно протянул руку Печерскому:
- Слышал о тебе, слышал!
А назавтра приехал Темир с усть-канским пастухом Алмадаком. Снова пришли фронтовики. В избе стало тесно…