Некоторое время они шагали по коридору молча. Макс думал том, что не так давно он не был так щепетилен по отношению к человеческим жизням и считал, что мятежники заслуживают самого сурового наказания. Теперь же он не мог представить, что окажется среди тех, кто, возможно, уничтожит армады кораблей с тысячами людей на борту. Почему? Оттого ли, что он до сих пор мыслил себя жителем Федерации и продолжал воспринимать республиканцев как врагов или, напротив, перестал отличать своих от чужих? Макс не мог дать ответ на этот вопрос, но чувствовал, что Рей Фолнер, выражавший официальную позицию Республики, прав лишь отчасти. Конечно, Макс хотел, чтобы мир изменился, но он не верил в то, что это возможно. Если двадцать семь веков истории со всеми её реформами, войнами, революциями и преобразованиями не смогли сделать этого, то почему это должно получиться у Республики? С другой стороны, Содружество было слишком лениво, оно всё глубже погружалось в болото сибаритства с одной стороны и бездеятельного смирения — с другой. Даже самые низы не помышляли о том, чтобы взбунтоваться: у федералов было, что противопоставить любому мелкому бунту, и это на протяжении многих лет доказывал Карательный корпус. Конечно, только масштабное восстание вроде отделения нескольких планет могло всколыхнуть этот омут. Но приведёт ли оно к оздоровлению человечества? И, кроме того, Макс вовсе не был уверен, что Седовым двигало альтруистическое желание сделать мир лучше. Хотя история знала и такие примеры.
Они с Реем Фолнером вошли в столовую, обставленную в викторианском стиле. Максу она казалась роскошной, хотя он знал, что по сравнению с интерьером частной космояхты, это стандартный, можно сказать, фабричный дизайн.
Когда они сели за столик, к ним подкатил динсбот с электронным меню на передней части корпуса.
— Делайте ваш заказ, — сказал он металлическим голосом.
Макс несколько раз ткнул пальцем в сенсорную панель, выбрав таким образом суп харчо, жареную рыбу в кляре с острым соусом и картошкой, крепкий кофе с сахаром и круассан.
— Ты совсем не заботишься о здоровье, — сказал Фолнер с ухмылкой. — Кораблю придётся тебя лечить.
— Здесь наверняка всё без холестерина и вообще… ненатуральное, — отмахнулся Макс.
— Можешь не сомневаться, — рассмеялся Фолнер.
Сам он заказал куриный бульон, спагетти с кетчупом и стакан молока.
— Поздний завтрак — ранний обед, — сказал он, отворачиваясь от динсбота. — Итак, мы говорили о том, стоит ли то, что мы делаем, наших усилий, — Ангел достал сигарету с ароматическим табаком без никотина и принялся искать в карманах зажигалку.
— Можно и так сказать, — отозвался Макс, давая Фолнеру прикурить.
— Спасибо, — кивнул тот, глубоко затягиваясь. — Знаешь, я изучал историю, а в наше время это нелёгкий труд. Столько веков прошло, — он помахал в воздухе зажатой в пальцах сигаретой. — Изучать литературу проще: многие тексты успели потеряться, другие так или иначе были уничтожены. Так что ты имеешь дело только с тем, что осталось. А память о событиях просочилась сквозь все невзгоды и препоны. И это здорово. Только вот выучить всё это… — Рей Фолнер с усмешкой покачал головой. — Так вот, я просто хочу сказать, что хорошо представляю себе, чем может закончиться то, что мы делаем. Начиная от тирании и кончая гибелью человечества, глобальной катастрофой. Но я знаю и другое, — Ангел подался вперёд, опершись локтями о край стола. — Мы, люди, всегда уничтожали и мучили друг друга. Считай: самих себя. При этом каждый раз бичевали себя за это, каялись, вымаливали отпущение грехов, ругали правителей и правительства, проклинали войны, оружие и тех, кто его создал. Мы рефлексировали по каждому поводу, переосмысливали содеянное и обещали друг другу, что не повторим прежних ошибок, — Фолнер замолчал и, откинувшись на спинку стула, глубоко затянулся. — И вот теперь, бросая взгляд назад, на поколения предков, я спрашиваю себя, тебя и весь мир: доколе мы будем стегать себя?! Сколько ещё будем виниться за то, что делаем? У нас нет судей, кроме нас самих! — Фолнер возбуждённо хлопнул ладонью по столу. — Вокруг нас — пустота, радиация и мёртвый камень. Возможно, во всей вселенной существуют только две формы органической жизни: мы, да ещё эти крабы с Европы. У человечества комплекс неполноценности, понимаешь? Нам всё кажется, что где-то есть кто-то лучше и мудрее, чем мы. Сначала это были языческие боги, потом Господь во всех его ипостасях, потом некий инопланетный разум, в разы опередивший нас в развитии. Но ничего этого нет, понимаешь?! Скорее всего, мы — самые мудрые, разумные и великодушные существа во вселенной!
— А как же ксены с Европы? — напомнил Макс.
Фолнер фыркнул.
— Кто сказал, что они лучше нас?!
— Я не говорю «лучше», но уж, во всяком случае, умнее.
— Ты про трансактор? Ну, и что? Пусть они опередили нас на несколько десятилетий в развитии, что с того? Возможно, они грызутся, как собаки, и убивают друг друга в каких-нибудь своих высокотехнологичных войнах.
— Они запретили нам пользоваться им. Может, стоит послушаться?
— Послушаться! — Фолнер презрительно скривился. — Это не наше слово. Знаешь, много сотен лет назад люди изобрели страшное по тем временам оружие — атомную бомбу. Учёные, которые её придумали, не хотели никого убивать, ими двигал научный интерес. Но люди умерли. Тысячи людей, — Фолнер развёл руками. — А учёные повинились и сказали, что не хотели этого. А теперь представь, что ксены с Европы изобрели некую штуку, которая оказалась слишком опасной (так же, как атомная бомба в своё время), и тогда они решили ею больше не пользоваться. Так чем же они лучше нас? Получается, они тоже совершали ошибки и раскаивались в них.
— Да, только теперь мы можем повторить их ошибку.
— От атомных бомб не отказались, но мы до сих пор живы, — Рей Фолнер бросил сигарету во встроенный в стол утилизатор. — А вообще, можно обсуждать и спорить до хрипоты, но решение принято: мы сделаем всё, чтобы запустить трансактор.
В этот момент к столику подъехал динсбот с заказанными блюдами и начал накрывать. Когда он укатил, Макс сказал:
— Рей, а ты никогда всерьёз не думал о том, что ксены могут нам помешать?
— Думал, — кивнул Ангел, беря столовые приборы. — Только я всё равно пойду до конца, и знаешь, почему? — он взглянул Максу в глаза. — Потому что я верю, что прав. И для меня это — главный критерий, — с этими словами он зачерпнул ложкой бульон и осторожно подул на него. — Так-то! А чем руководствуешься в жизни ты, Джон?
— Сердцем, — ответил Макс, тоже принимаясь за еду. — Я — маленький человек.
Рей Фолнер усмехнулся, но ничего на это не ответил.