Караул устал

Глава 13 Будни Лунного Зверя

Кино снимать — это не хиханьки да хаханьки.

Кино снимать — это производство.

На встрече со зрителями, будь то в сельском клубе или на телевидении, актёры любят рассказывать о всяких смешных эпизодах, случившихся во время съёмок, о нелепицах, нестыковках и прочих забавных происшествиях.

Но это потом, когда фильм закончен, принят комиссией и вышел на экраны страны, они забавные. А когда съёмка в процессе, ничего забавного в том, что актёр напился, подрался и ему наставили «фонарей», нет. Равно как нет забавного в пищевом отравлении съёмочной группы, когда никто не может отойти от сортира дальше, чем на тридцать шагов, или в том, что реквизит, отправленный в Чернозёмск, вдруг оказывается во Владивостоке — ну, и так далее. Не смешно это во время съёмок. Не смешно.

И потому очень важно, чтобы подобных ситуаций было как можно меньше, а лучше — чтобы и вовсе не было. Актёры пусть потом придумают сами. Или закажут тексты выступлений у специально на то существующих людей, авторов юмористического толка.

Не менее важно помнить, что деньги любят счёт, а казённые деньги — отчёт. На каждую израсходованную государственную копейку должен быть документ, неопровержимо доказывающий, что деньги пошли на предусмотренные сметой расходы, а не куда-нибудь ещё.

Разумеется, жизнь беднее любых схем, и по бедности постоянно клянчит деньги — то двадцать пять рублей, то сто, то восемьсот. На починить автобус, на купить средства от комаров, на баню, на срочную поездку в Москву для консультации с консультантами.

— Гладко было на бумаге, девочки, да забыли про овраги, — говорил покровительственно режиссёр фильма, Владимир Высоцкий.

Не на тех напал!

У них за спиной опыт сельхозотрядов, у них опыт «Поиска», у них ускоренные бухгалтерские курсы. И много чего ещё за спиной. В том числе и товарищ Стельбов, который в негласной табели о рангах теперь четвёртый человек в стране, подписывает некрологи сразу после Суслова, Гришина, и Черненко.

— У каждого оврага, Владимир Семёнович, есть фамилия, имя, отчество. А иногда и статья, — мило улыбаясь, ответила Надежда.

Нет, к Владимиру Семёновичу они со всем почтением. Даже перебор почтения: так обращаются с уважаемым аксакалом, человеком, безусловно, важным, но стареньким. Или с фарфоровой вазой эпохи Минь. Попытки Высоцкого завязать отношения более тесные были встречены с восхищением, но — вам, Владимир Семёнович, нужно беречься, ваше здоровье — достояние страны. И потому ночные купания в реке противопоказаны категорически.

Да, дисциплина у советских киноактёров ещё та. Слабая у них дисциплина. Укрепить бы надо.

И девочки её укрепили. Когда известный актёр А. пришел на съёмочную площадку навеселе, Лиса его уволила.

Взяла, — и уволила.

Как?

Очень просто. Выход на рабочее место в нетрезвом состоянии — причина для увольнения стопроцентно законная.

— Я артист! Мое место в буфете! Вы чужды искусству! Вам не понять душу артиста! — заявил увольняемый.

— Это уж как вам будет угодно. В буфете, так в буфете. Буфетчик — профессия древняя, почтенная. Но в этом фильме вы сниматься не будете.

За актёра стали просить товарищи. Написали письмо, что-де у человека тонкая натура, оступился, бывает, но они готовы взять его на поруки.

— Хорошо, — сказала Лиса. — Если вы письменно возьмёте на себя ответственность за его поведение…

— Возьмем, возьмем… — зашумели актёры.

— В том числе и финансовую, — невозмутимо продолжила Лиса. — Мы внесём в договор дополнение о солидарной ответственности за ущерб. Ваш коллега сорвал съёмочный день, комиссия оценит ущерб, к примеру, в две тысячи рублей. Или в пять тысяч, не суть. Все подписанты погасят его, то есть ущерб, из собственных премиальных. Согласны?

Отвечать своим карманом желающих не нашлось, петицию отозвали, и актёра уволили. По тридцать третьей статье. На его роль пригласили актёра из местного драмтеатра. Хорошего, талантливого. Там и ролька была небольшая, но со словами. Он справится.

Жестоко? Скорее, непривычно. Ну, запил человек, с талантами это бывает. Другой запил, третий… Искусство, оно такое. А что съёмка удлинится на неделю-другую, так государство не обеднеет.

Но стоило разъяснить по Ломоносову, мол, если в одном месте прибудет, то в другом убудет, и другое место — это личный карман, то сразу пошли разговоры: «Вадик, значит, будет пить, а у нас премиальные срежут? Оно нам надо?»

И решили, что оно им не надо! Тем более, в свете последнего постановления об укреплении трудовой дисциплины и борьбы с пьянством.

Но на девочек поглядывали недоброжелательно. Кто, собственно, они такие? Что это за слово такое «продюсер»? Жили без продюсеров, и ничего, как-то обходились. Прямо таки потогонная система Тейлора! Вдохновение по часам не приходит! Есть режиссёр! Есть местком, наконец!

Ага, ага. Бывало, съёмки и на год растягивались, и на два, бывало и больше. Обыкновенные съёмки, рассчитанные на сорок пять съёмочных дней. Нет, ребята, так нельзя, так нельзя, ребята. Заменили актёра известного на актёра провинциального? Ничего, после этого фильма он тоже станет известным. И вообще, вам знакомо правило: порядок бьёт класс? В кино это тоже справедливо.

Девочки работали — как в шахматы играли. Расставляли фигуры так, чтобы держать под контролем ключевые поля. А ключевые поля — это поля, контролирующие денежные потоки. Узнай, кто распоряжается деньгами, не зарабатывает, а именно распоряжается — и ты узнаешь, кто истинный глава семьи ли, фабрики или государства.

А потом приехала Марина Влади, и женский дуумвират превратился в триумвират. У французской актрисы строгое расписание, ей за лето ещё в двух фильмах нужно сняться, и потому она нервничала: все эти «выполним и перевыполним досрочно» она уже слышала, и цену им знала. Говорят (в артистической среде говорят очень много), что она зарекалась сниматься в Советском Союзе, но здесь случай особый: и муж главный режиссёр, и роль интересная, особа царских кровей, и гонорар тоже царский, по советским меркам, разумеется. Видя усилия девочек по наведению порядка, она их одобрила, поддержала, и настоятельно порекомендовала мужу идти правильной дорогой. Если, конечно, он хочет дойти до цели.

И Владимир Семёнович преобразился! Стал собраннее, аккуратнее, а, главное, стал держать дистанцию. А это сложно: ещё вчера брали с ребятами по банке, а сегодня ты главный режиссёр. А они нет.

— Правила поменялись, — сказал Владимир Семёнович. — Кто не понял — я не виноват.

Сказал это он на утренней планёрке, и к обеду все приняли это к сведению. По крайней мере, внешне.

Каборановск встретил съёмочную группу радушно. Да и как иначе, если была проведена предварительная работа? Гостиницу отремонтировали, уже хорошо. Оборудовали два номера «люкс». Гостиничный ресторан стали снабжать по первому разряду, а так как посещали его многие — то многие и оценили перемены. Конечно, наши районные гостиницы это ни разу не «Гранд Отели», но есть водопровод, есть канализация, электричество тоже есть, чего ещё желать советскому киноактёру, человеку неизбалованному?

К тому же и в ресторане их встречали как самых желанных звезд. Порции строго соответствовали меню-раскладке, что объяснялось как кристальной честностью персонала, так и серьёзным разговором с людьми в погонах.

Ещё бы внимания поменьше.

Зеваки осаждали и гостиницу, и места съёмок. Нет, они были почти дисциплинированы, и всегда отходили за линию, которую чертили мелом на асфальте: сюда нельзя, испортите кадр. Но всем очень хотелось увидеть Высоцкого, а уж услышать — так это было бы совсем замечательно. Все, конечно, понимали, что режиссёр не песни поет, а отдаёт распоряжения самым обыкновенным образом, но это не отпугивало: во-первых, самые обыкновенные слова, произнесенные Владимиром Высоцким, становились необыкновенными, и, во-вторых — а вдруг?

С другой стороны, это было и хорошо: зеваки молчали, боясь пропустить хоть слово кумира. А если вдруг кто начинал говорить — его тут же зашикивали. Могли и тумака дать. Легко.

Я наблюдал за всем со стороны. Не совсем зевака, допущен в круг — автор музыки, как-никак. Но ни с кем не сближался, никому не навязывался. Люди работают, и это нужно уважать. Вот если бы ко мне во время ответственной партии стали подходить с приветами и разговорами, разве я бы обрадовался, будь даже это самые расчудесные люди?

А я-то вовсе не расчудесный.

Я приезжал на «Дровосеке», захватив Ми и Фа, мы немножко гуляли, немножко играли, немножко смотрели. Сопровождали нас бабушки, обычно попеременно, то бабушка Ка, то бабушка Ни. Но иногда и вместе. Ничего, помещаются. К машине я привык, машину я оценил. И за проходимость, и за неприметность. Таких машин у нас в области сотни, и, завидя мою, всякий подумает, что в ней не частник, а человек казённый. Мелкий начальник, работающий в совхозе, охотохозяйстве или даже в «Сельхозтехнике». Едет, и пусть себе едет.

Одеваюсь я тоже скромно. Офицерская рубашка защитного цвета, купленная в «военторге». Такой же галстук. Брюки-галифе с кармашком Лестрейда. Армейские прыжковые ботинки, из юфти, мягкие, удобные. В общем, колхозник с претензиями, ударник сельского труда, отслужил в армии срочную, потом сверхсрочную, потом вернулся на село, позвала земля — такую я придумал себе легенду. Для себя придумал, по Станиславскому. А что руки не тракториста, так я в колхозе счетовод.

В Каборановске мы не задерживались. Колесили по проселочным дорогам, заезжая то в рощицу, поискать землянику, то на берег речушки, а то на луг, посмотреть на коров, коз и прочую живность. Детям это полезно. А взрослым ещё полезнее — вспоминать, что там, где кончается асфальт, жизнь только начинается.

Погоды стоят жаркие, солнечные, синоптики обещают безоблачный июнь, что, конечно, пойдет на пользу «Лунному Зверю» (так пока звучит название фильма), но селяне выказывают озабоченность, не ждёт ли нас великая сушь. А поскольку все мы селяне, каждый из нас по-своему селянин, нет-нет, да и подумаешь: дождика бы, дождика! «Дровосеку» дождь не страшен, а в графике съёмок предусмотрено шесть дождливых дней. Нет, никто отдыхать не собирается, не должен и не будет, а будут съёмки в помещении Замка. Там много залов, выглядевших так, словно на дворе конец девятнадцатого века. Ну, не много, но несколько. Три. Плюс подвальные помещения. Впечатляют. Девочки специально две сцены написали, чтобы эти подвалы вошли в фильм. А Ми и Фа идти туда отказались категорически. Сели на пол, и не с места. «Там плохое», говорят. «Хороший любим. Плохой нет» — о себе они говорят во множественном числе.

Мы за мелкими следим, не сказалось ли на них новогоднее происшествие. Пока ничего особенного не замечаем. Дома темноты не боятся, в саду, в своей палатке темноты не боятся.

А здесь — не хотят. Нет, значит, нет. Темно, какие-то шорохи, и странный воздух. Не сырой, разве что самую малость. Но странный. Прослеживаются цветочные ноты, как говорят дегустаторы. С оттенком полевых трав. Откуда в подземелье цветы, тем более — полевые травы? Не сено же там хранят?

Может, какие-то вкусовые добавки для конфет? Эссенции, розовое масло, к примеру? Система естественной вентиляции здесь сложная, забытое искусство, и каким-нибудь лабиринтным ходом запахи из директорской лаборатории, лаборатории, в которой новый руководитель создает новые, небывалые прежде конфеты, стекаются в подвал?

Новый директор, Валентин Валентинович Зуев, был не совсем и новым, третий год на должности. Но люди по-прежнему настоящим директором считали покойного Дракона, а к Зуеву всё ещё приглядывались и сравнивали. С одной стороны… С другой стороны…

Одно было видно сразу: человеком Валентин Валентинович был передовым, увлечённым, желающим не просто сохранить, но и приумножить. Сейчас он пробивал новые конфеты, «Мишка на пасеке». Есть в нашей стране мишка косолапый, есть мишка на севере, пусть будет и мишка на пасеке, говорил он. Шоколад на меду вместо сахара, и с добавкой кофе, для бодрости. Для лётчиков, космонавтов и альпинистов. Скушал конфету — и ощутил прилив сил. Конфеты вроде бы и хорошие, но новый сорт требовалось согласовать в инстанциях, а дело это неторопливое. Года три-четыре потребуется, если идти обычным путем. Потому он очень надеялся, что Андрей Николаевич проникнется идеей конфетного патриотизма и поможет ему. А поскольку Стельбов с той новогодней ночи в Каборановск почему-то не ездил, действовал через Ольгу. Само собой, дарил конфеты, а ещё помог с организацией съёмок, и предоставил в распоряжении киношников Замок: снимайте, не жалко, только в титрах напишите, съёмка проходила на территории Каборановского района Чернозёмской области, пусть все знают!

Ольга конфеты принимала с благодарностью — и передавала их Валерию Давидовичу, второму главному режиссёру. С предложением выдавать по конфетке артистам перед съёмкой. Кушайте конфеты, очень будет способствовать творческой деятельности, потому что в состав конфет входят… что нужно, то и входит, вот.

И пошли, конечно, слухи. Но играть стали если и не лучше (тут определить сложно), то определенно живее. И с текста не сбивались, и ритм держали, и указания режиссёра выполняли. Почему нет? Стимулирующее действие кофе, какао и мёда на умственную и физическую деятельность известны с давних пор. Я их на себе испробовал, конфеты. Во время матча с Ларсеном. Не эти, но тоже вкусные.

Владимир Семёнович к Валерию Давидовичу взревновал: почему Валерию конфеты с особой начинкой дали, а ему нет?

Дали и Высоцкому. Спустя два дня. Мол, ингредиенты такие, что достать их непросто. Особые, вы же понимаете!

Владимир Семёнович понял. И расходовал конфеты экономно. Преимущественно на себя. И девочки, и Марина Влади ходили с загадочным, но довольным видом.

Были, конечно, и неприятные моменты. Среди каборановцев стали распространять «билеты на концерт Высоцкого». Самые примитивные: напечатанные на пишмашинке, «Концерт Высоцкого, цена три рубля, дата — 31 июня». И треугольная печать артели «Игрушка», как подтверждение серьёзности намерений.

Представители власти осторожно поинтересовались, что, собственно, это такое?

Это ваша самодеятельность, ответил Высоцкий. Он левых концертов не дает, он и правых концертов не дает. И, во всяком случае, с таким убогим оформлением связывать его имя смешно.

Но представители власти продолжали сомневаться.

Тут вступили продюсеры. Мол, дорогие товарищи, может, вам подмогу позвать? Из Чернозёмска, или даже из самой Москвы? Дело-то несложное: проверить шрифты пишущих машинок. И, кстати, что это за артель «Игрушка»? Может, у Николая Николаевича Листвянского спросить?

Представители власти попросили не беспокоить первого секретаря райкома, сказали, что сами разберутся. Конечно и разумеется. Артель же «Игрушка» существовала с незапамятных времен, но в шестьдесят первом закрылась. Видно, у кого-то сохранилась печать. Они проверят.

— И доложите! — строго сказала Лиса.

Непременно доложат, непременно…

И трех часов не прошло, как злоумышленник отыскался. Им оказался ученик восьмого класса Игорь Х., сын главного врача районной больницы. Хотел собрать деньги на двигатель, собрать и построить самолет, как у Можайского, но только лучше.

Что они будут делать с правонарушителем, уж и не знаем, но народ огорчился. Игорь выдал все деньги, насчитали триста тридцать шесть рублей, значит, купились на уловку более ста человек.

Пришлось организовать интервью для районной газеты «Путь к коммунизму». Брал интервью сам Павел Пахтюженский, главный редактор. В интервью девочки заявили, что по окончании съёмки будет организована встреча творческого коллектива с жителями Каборановского района. Под открытым небом, на местном стадионе. Приглашаются все. Будет ли выступать Высоцкий? Если съёмки пройдут успешно, то обязательно будет. О сроках сообщат дополнительно, читайте «Путь к коммунизму».

Признаться, я немного завидовал. Нет, жаловаться на отсутствие внимания я не могу, но здесь, в Каборановске, я мелкая птичка в сравнении с орлом — Высоцким. Чижик.

Ну и ладно. Чижики тоже нужны.