Карелия

Глава 28 23-24 октября. Мимо Салми

Как назло светать начало почему-то очень быстро, так что до поворота на юг вдоль восточной стороны острова я буквально устроила гонку с солнцем. Сколько раз меня за это время посетили сомнения в правильности моего ориентирования, я даже посчитать не возьмусь, и только успокаивающие подбадривания Соседа и свойственная мне внутренняя упёртость позволили не впасть в панику и продолжать дрыгать вёслами. Когда после округлого выступающего мыса уже почти при свете дня я увидела повернувший к югу (по-честному, к юго-востоку) берег, я готова была прыгать и кричать от радости. И пока никого я не видела ни на воде, ни на берегу, я решила плыть дальше вдоль самого берега. Может и не нужно было по здравому рассуждению упираться, ведь уставшие руки едва двигали наш челн, но буквально через полкилометра я возблагодарила своё решение и продвинувшись совсем немного причалила…

А причиной такой радости был здоровенный стог сена на берегу недалеко от воды, а у воды, где я приткнулась, меня вполне замаскировала и прикрыла небольшая поросль молодой ольхи рядом с которой наш островок выглядеть должен вполне органично и естественно. В общем, место для дневной стоянки я выбрала окончательно. Понаблюдала за окрестностями с час, ничего тревожного не обнаружила, тихонечко выбралась из лодки и возле кустов сделала свои дела. Слопала свой тушёночный паёк, но уже наученная, как и вчера первую половину, ела очень медленно, тщательно даже не разжёвывая, а рассасывая каждую новую порцию. Запила небольшими порциями воды. Почему небольшими? Потому, что даже от небольших на зубах образовается противный жировой налёт, который приходится долго счищать языком и слюной… Утро бодрит лёгким морозцем, и процедура оголения попы не полнится очарованием, да и так пробирает сырую одежду.

Ещё раз осмотрелась и решилась сходить к стогу. На мою удачу стог уже кто-то с одной стороны начал дерибанить, судя по засохшим лепёшкам, коровы. В чём удача, вы спросите? В том, что хорошо и умело смётанный стог разбирать можно только сверху, а сбоку из него можно вытаскивать только отдельные травинки, но никак не пучки и тем более не пуки. А старательные коровы уже сделали самую трудную часть работы, нарушили сбоку целостность смётанного стога, ведь залезть на стог одной почти невозможно. А так, я вполне могу спокойно надёргать себе сена, сколько нужно и даже следы возможного преступника в виде оставленных им лепёшек присутствуют. Раз уж пошло такое дело, то решила чуть пройти вглубь острова, посмотреть, нет ли нигде поблизости чего-нибудь опасного или интересного. Да и ноги размять после многодневной скрюченности в лодке нелишним будет. Прошла с километр, дошла до пустынной дороги. Никаких свежих следов присутствия человека на ней не обнаружила. Конечно, будь я старым могиканином или каким Ин-Чу-Чуном, то увидела бы и поняла намного больше и утверждала бы свои наблюдения без сомнений, но следопыт из городской девчонки тот ещё. Последние следы на дороге ещё до вчерашнего дождя и к тому коровьи, их характерные острые раздвоенные копытные растопыры и кляксы отложенного на ходу будущего навоза. Эх, молочка бы…

С чего это я так обрадовалась обнаруженному стогу? Просто замёрзла, вернее, продрогла, когда постоянно вёслами машешь не сильно-то и замёрзнешь, а вот продрогла основательно, словно пропиталась зябкостью, которую не может выгнать до конца даже работа с вёслами. А сено, которое нам щедро ссыпал Архип, уже давно умялось и улежалось, оно ещё было где-то внизу, но от того объёма, который был вначале можно считать, что ничего не осталось. А погода всё холодает. Вон на лужицах не просто ледок подёрнулся, а местами белые льдинки под ногой хрустят, да и земля под ногой уже тукает…

Вернулась к лодке, осмотрелась, и решила не откладывать, пока никого не видно перетаскать сено. Конечно, грузить сено через наш импровизированный люк удовольствие не из простых, но почему-то верю, что эта моховая крыша нам ещё пригодится, да и во время вчерашнего дождя защитила, внутри не капало, я не заметила. Таскать охапки сена руками неудобно, если знаешь, что для этого существуют вилы или рогатины специальные, но чего уж… Терпеть и таскать! Терпеть лезущую за ворот и в нос крошку сушёной травы, поднимать люк и заталкивать не глядя, потом залезу и перераспределю как надо… Вот набила туго, даже люк не закрывается, значит проталкиваю впереди себя и лезу внутрь. Фу, расчихалась, но сумела переложить сено к лейтенанту, который лежит, дышит и других признаков жизни не подаёт. По возможности приподнимала и заталкивала с боков под него, неудобно ужасно, тесно, не повернуться, сама на коленках ползаю, а по днищу, кажется от него, натекло, так что я теперь тоже пахну. Класс! Закупорила щели между крышей и бортом, оставила только в середине тоннель, чтобы лицо его видеть. Будет нужно – откопаю, а сейчас важнее утепление…

Второй заход за сеном, снова натаскала и набила, что и втиснулась с трудом. Забила всю теперь заднюю часть лодки под крышу, оставила себе только узкий проход посредине и с боков для вёсел дырки. Особенно старалась вниз под ноги и седалище натолкать. Прекрасно понимаю, что сено умнётся уже сегодня к вечеру, а потому, лучше потерпеть тесноту сейчас. Сено утолкалось, пришлось делать третий заход, когда уже едва могла в набитом в лодку сене протискиваться и надо смываться. Если меня на месте преступления местные селяне – хозяева сена застукают, то едва ли стоит от них ожидать библейской кротости, уверена, что мне эта встреча очень не понравится. Так что прыгаем в ковчег и вёслами, вёслами. После пробежек и натаскивания сена на вёслах сидится удивительно бодро, даже странно, ведь причаливала, едва шевельнуть вёслами могла. Потихоньку прошлёпала вдоль самого берега километра полтора, как по берегу открылась довольно широкая луговина и какой-то хутор с одинокой дымящей трубой на дальнем её краю. Я же вылетела из-за края леса и теперь замерла. Но по инерции продолжаю плыть вдоль берега. Успокоила бешено забившееся сердечко, внимательно осмотрелась, признаков, что я обнаружена нет, окна смотрят на дорогу, то есть немного в сторону от меня в южном направлении, людей не вижу, как и скотины. Тихо и если бы не одинокий дымок из трубы, подумала бы, что никого нет. Стала тихонько подгребать вёслами, продолжая движение в сторону дальнего края этого выходящего на берег луга. Кстати, на нём ещё три стога стоят, но уж здесь бы я его таскать точно не решилась. Сердечко бьётся, я почти не свожу глаз с хутора, лодку тихими гребками подталкиваю вперёд, волны нет почти, вода едва рябит местами от ветра налетающего, наш ковчег виден и чужероден, но резкие движения не делаю и всё ближе заросли тростника на дальней оконечности луга… Уф!.. Прижалась к траве, лодка встала. Отдышалась… Это же надо такой напряг! Жуть…

И когда я, продолжая почти неотрывно смотреть в направлении хутора, уже собралась чуть гребнуть вёслами, чтобы переставить лодку дальше в тростники, не знаю, что удержало меня в самую последнюю секунду. Но уже в следующую у меня по спине неслась стая мурашек-гигантов, а я сама замерла и кажется даже не дышала… Буквально в паре десятков метров я вдруг услышала такое знакомое так-таканье угольного двигателя баркаса. Может мой столбняк, то, что я не сделала ни одного резкого движения, меня и спас. Я буквально по миллиметрам стала опускаться на сиденье, убирая свою торчащую рядом с ёлочкой голову и одновременно поворачивая её в сторону звука. Увидела я баркас, когда он не только поравнялся со мной, но почти миновал моё укрытие. Вот теперь я рассмотрела всё и во всех подробностях. Тонкая высокая труба как в прошлый раз продолжала коптить вызывая здоровую зависть у дымовой шашки, впереди на треноге или лафете, не знаю, как эту штуковину называть уставя ствол в небо стояла пушечка, это точно не пулемёт, а вот короткий тонкий ствол кажется даже тоньше, чем у нашей сорокапятки…

— Знаешь, кажется, этот раритет на носу именуется пушка Гочкиса калибром тридцать семь миллиметров изготовления начала этого века. Когда-то весьма распространённый калибр противоминной артиллерии. Почти половина противоминной артиллерии русского императорского флота во времена русско-японской войны была укомплектована такими пушками и их близкими родственницами калибром сорок семь миллиметров. Очень уж у них характерные плоские бестолковые щиты и форма казённой части орудия. Но, если по нам шмальнут, то нам хватит… Знаешь, я тоже чуть заикой не стал… — решил подбодрить и отвлечь Сосед.

— А ты откуда про эти пушки знаешь?

— Я же тоже на Васильевском вырос, не знаю, уже есть в здании биржи на стрелке Военно-морской музей, в моё время был и мы там пропадали, тем более, что для школьников вход был бесплатным. Вот однажды помогали разбирать такое одному смотрителю, он и рассказал, а уж мы всё общупали и изучили, ну, сама представь, нам было лет по десять, а тут не дура какая-то бронзовая или чугунная с запальной дырой сверху, а настоящая пушка, которая снарядами заряжается…

— Это ведь он вчера мимо нас у мыса проходил?

— Да, вроде он и даже насчёт наблюдателя ты, кажется, не ошиблась, вон видишь, длинный с биноклем у надстройки курит?

— И что делать будем?

— Песенку петь: Я – кочка, кочка, кочка! А вовсе не медведь!..

— Какой медведь, ты чего?

— Мультик у нас был про медвежонка Винни-Пуха, вот он песенку пчёлам пел, только вместо "Кочки" пел "Тучка", он на воздушном шаре мимо гнезда пчелиного пролетал. Давай я тебе попозже покажу, хороший мультик… А делать? Ничего не делать! И, слава Богу, что не нужно как Оккерману-Толстому в одном сражении, когда его полк занял предписанное диспозицией место, и оказался под постоянным обстрелом перелетающими снарядами неприятельского огня по расположенной рядом батарее. И вот когда его адъютант спросил, что им делать, ведь солдаты гибнут? Полковник ответил: "Ничего не делать! Стоять! И умирать!"

— А зачем умирать, ведь можно же в сторону отойти?

— Место полка определено диспозицией командующего, изменить его можно только по приказу именно командующего, а в сражении командующий такими мелочами отвлекаться не будет. А отойти без приказа он не имеет права. Вот и получается "Стоять и умирать". И не зря этот случай стал известен, офицер проявил лучшие качества: верность приказу, стойкость и бесстрашие. А гибель солдат… Так ведь война и никто не даст гарантии, что даже отведи он быстро весь полк, это не приведёт к ещё бóльшим потерям.

— А ты к чему мне это всё рассказываешь?

— Просто отвлечь тебя пытаюсь…

— Спасибо…

Баркас уже утарахтел на патрулирование, такое ощущение, что это очень рьяный и старательный патрульный и обнаружь они в поле своего зрения даже не нас, а просто непонятный им плавающий объект, не поленятся и подойдут посмотреть и проверить. Я же приходила в себя от осознания миновавшей буквально в миллиметрах опасности.

Вот что им в своём разведотделе было не договориться о том, чтобы нас забрали гидросамолётом в первую же ночь после выполнения задания, да хоть с того же озера Мульяна, где мы ждали возвращения части группы. И все остались бы живы и задание было бы выполнено. А теперь ребят уже не вернёшь, лейтенант неизвестно, выживет ли, я тут едва не описалась от неожиданности и ещё неизвестно сколько километров вёслами махать. Да ладно бы просто махать, а ещё не попасться какому-нибудь особо глазастому и бдительному финскому парню… Вот ей-Богу, зла не хватает… Как там про героизм Сосед говорил, что это почти всегда расхлёбывание чьих-то ошибок или недоработок… У нас, конечно не героизм, как у солдат в бою, но избежать этого было можно, вот что обидно!..

— Не злись, лучше послушай. Я сейчас вспомнил, что кажется в следующем году тоже осенью, только пораньше две девочки-комсомолки твои ровесницы Лисицына и Мелентьева, одна из Пряжинского района, другая кажется из Рыбреки, это Шелтозерская деревня почти на берегу Онеги, из Петрозаводска пешком несли образцы документов и донесение подполья нашим. Они прошли больше ста километров по финским тылам и в конце вплавь преодолели Свирь в районе Вознесенья. Одна утонула, а вторая еле живая от переохлаждения добралась до наших и передала пакет. Она кажется тоже не выжила, обеим присвоила звание Героев Советского Союза. Фактически ты сейчас повторяешь их эпопею, может по расстоянию меньше, но у тебя на руках раненый лейтенант, а ещё они обе были местные и у них куча родственников и знакомых, так что часть пути они даже могли спокойно проехать с местными попутчиками и могли не шарахаться от каждого куста. Гордись!

— Ты что, думаешь нам Героя дадут?

— Думаю, что не дадут! В начале войны награждают очень неохотно, так что нам бы ещё живыми остаться, когда к нашим выйдем…

— Ты что такое говоришь?

— Говорю то, что есть. Кто ты, с точки зрения контрразведки?

— Как это кто?

— С точки зрения контрразведки, а это именно они будут проверять каждое твоё слово, ты — военнослужащая Красного флота, которая фактически неизвестно что делала на оккупированной врагами территории, и вот ведь что удивительно, из всей группы здоровых подготовленных матёрых мужиков фактически единственная невероятно осталась жива. А если ещё и выйдем к своим, то преодолела много километров на лодке по водам, которые патрулируют финские патрульные суда, что само по себе невероятно и сомнительно! Значит, ты – завербованный шпион, отправленный финской разведкой в наш тыл, и с целью внедрения тебе даже дали донести настоящий секретный пакет, хотя может в этом пакете теперь после того, как он побывал руках финской разведки уже ничего ценного, сплошная дезинформация! И вот на эти обвинения тебе придётся очень вдумчиво и ответственно отвечать.

— Да как ты можешь?

— Мета! Тебе лучше это заранее знать и быть готовой, потому что если ты просто истерику начнёшь закатывать у следователя, для него это будет прямым подтверждением его подозрений!

— Нет! Такого не может быть! Я тебе не верю! А лейтенанта тоже будут подозревать?

— Будут, но его меньше, потому что он проверенный командир разведотдела штаба фронта, за него будут ручаться все его начальники. И к тому ж он ранен. А ты пришлая! И как связистка и не просто телефонистка, а радист-дальник, ты допущена к тайнам достаточно высокого уровня…

— А вот ты и попался! Если лейтенанту поверят, то он подтвердит, что я не шпионка!

— Он самым честным образом даст показания, когда и если придёт в себя, а мы как раз очень заинтересованы в том, чтобы он пришёл в себя и довезти его живым, как бы цинично это ни звучало! Вот только эти показания для тебя приговор, потому, что он честно скажет, что бóльшую часть времени пребывал в беспамятстве и ничего о том, что ты делала сказать не может. Так что тут бы в живых и на свободе остаться, а не Героя получать…

— И что ты предлагаешь?

— А что тут можно предложить? Только вперёд и как можно скорее добираться до наших.

— Так ведь ты сам сказал, что я уже считай объявлена шпионкой.

— Да, формально это именно так, у тебя нет доказательств, что ты не шпионка, но парадокс в том, что и у контрразведки нет доказательств того, что ты шпионка! Вот и выходит, что тебе предстоит бой за своё честное имя, который придётся выигрывать, ведь ставка в нём жизнь и не только твоя, но и твоих родных. Так что на тебя будут давить и обвинять в самых несусветных вещах, чтобы ты сломалась и призналась, а там уже не так важно, это настоящее признание или самооговор. Потому что один успешно работающий шпион это сотни и тысячи наших погибших, вот и считай, одна ты и ещё десяток, против тех сотен и тысяч…

— Но они же должны мне верить…

— Они не будут верить ни одному твоему слову без доказательств и свидетельств тех, чьему слову они верят. Они первым делом запросят все характеристики на тебя. Узел связи Ханко уже скорее всего расформирован, если с Ханко всех эвакуировали. Ведь это единственное место, где ты служила. А там вполне ревнивый Игорёша может тебя специально помоями облить, хотя с начальником узла у тебя были довольно неплохие отношения, себя ты там неплохо показала, и он тебе звание присвоил вне очереди. Скорее всего всплывёт история, что ты ногу несчастному матросу отрезала. Ведь там эти придурки с катера, раз сдали тебя в особый отдел ещё и рапорта на тебя написали, и они в твоё дело в особом отделе вложены. То есть ногу ты вроде и не отрезала, а вот осадочек остался. А потом может всплыть тот любвеобильный кадровик из Кронштадта, от которого следует любые гадости ждать, такие сволочи очень мстительны. Ну и характеристики из школы и радиокурсов. В школе напишут и скажут, что ты просто хорошая и обычная, что, в общем, правда, то есть ничем особенно ты в школе не выделялась и школьным вожаком не была. На радиокурсах кроме феерического экзамена тоже не проявила себя особо, но, скорее всего ваш начальник даст максимально хороший отзыв, просто потому, что мужик он вроде неплохой. В результате имеем поровну примерно, то есть ничего однозначного, как у любого человека, по сути. Но тут ты не любой человек, а тебя под мелкоскопом разглядывают особисты-контрразведчики, а их устраивает только однозначно положительные отзывы, всё остальное лишь подтверждает, что перед ними враг! Это потом, через очень много лет они поймут и опыта накопят, что как раз все положительные и идеальные характеристики и биографии как раз у самых настоящих шпионов, а у обычного человека всё в крапинку, как у тебя…

— Я даже не смотрела с такой стороны на свою жизнь…

— Это нормально, так и должно быть и так все живут, но нас угораздило вляпаться в игры разведки и ты сейчас в тылу врага… К слову, я готов поддержать твоё желание уйти куда-нибудь из связи. Потому, что после всех разборок, даже если тебе удастся доказать, что ты наш советский честный человек, но осадочек останется, а в связи у тебя чуть ли не самый высокий допуск к секретам. А значит особисты связистов начнут тебя куда-нибудь задвигать, где ты будешь подальше от всех секретов и, скорее всего, это будет какое-нибудь зимовье на Новой Земле или ещё какая избушка налево от Диксона или Анадыря. Вот там и будешь все местные секреты белым мишкам и моржихам рассказывать, в перерывах от цинги выплёвывая зубы…

— Вот, скажешь тоже…

— Мета, а я ведь ни одним словом не шучу. Ведь когда ты идёшь мимо бодливого быка и совсем не горишь желанием его забодать, ему это без разницы и игнорировать его нападение ты не станешь, а очень быстро убежишь или спрячешься. То есть, то, что кто-то думает и желает совсем не так и не то, что ты, тебе далеко не всегда удастся игнорировать. И мой разговор, это попытка тебя к такому повороту подготовить. Кстати, факт, что мы с тобой сделали успешную плевральную пункцию и не дали лейтенанту умереть от пневмоторакса в первые минуты после ранения, далеко не в нашу пользу. Потому что спросят любого врача, а это манипуляция, которую даже не каждый хирург решится в условиях больницы сделать, и из слов врача окажется, что медицинскую помощь лейтенанту оказали в финской больнице, пока тебя вербовала финская разведка и переубедить особистов в этом будет очень не легко, а лейтенант был нужен живым, как раз для твоего успешного внедрения…

— Так и зачем ты тогда это делал, если всё знал?

— И после этого все обвиняют нас медиков в цинизме! То есть ты сожалеешь, что мы сохранили жизнь красному командиру?

— Ну… Нет, конечно… Но если ты говоришь…

— Мета! Вот смотри! Такой лёгкий толчок и ты уже задёргалась! А ведь я тебе говорил, что тебя будут жёстко допрашивать и, что называется, колоть на предмет признания. И такие невинные повороты – это семечки! А ты должна будешь стоять как скала, как противотанковый надолб и не дёргаться, что бы тебе ни говорили и в чём бы не обвиняли! Потому, что за тобой ПРАВДА! Упрись в это! Костьми ляг! И только так!

— Ну а ты мне поможешь?

— Ну а куда я от тебя денусь? Конечно, чем смогу!

— Слушай! А если они будут всю мою жизнь перетряхивать, то они и письмо у Митрича найти могут…

— А вот это вряд ли… Их же интересует то, что было после того, как ты в тылу у финнов побывала, а вещи были до этого. А то, что ты сама за линию фронта не рвалась и в группе оказалась случайно они выяснят первым делом, значит в твоих вещах в принципе ничего интересного быть не может!

— Меня что, бить будут?

— Всё возможно, но мне кажется, что вероятность такого невысока. Конечно, есть у них тупые костоломы, но ты всё-таки девушка, это первое. Второе, задание вы выполнили и командира ты притащила… И главное, никаких данных в пользу своих подозрений у них нет…

— А почему это разговор сейчас, а не когда будет ближе к этому моменту?

— Нужно, чтобы ты успела настроиться и свыкнуться с тем, что нас ждёт. А ещё, мне кажется, что к тому моменту, если мы выберемся из этой переделки, ты будешь в не совсем адекватном состоянии…

— Это в каком таком состоянии?

— Мета! Нам жрать уже считай нечего! А впереди ещё много-много километров…

Лодку мы всё-таки немного передвинули, чтобы с хутора её было не видно, и затихли до вечера у зарослей камышей и тростника. А над Ладогой разыгрался настоящий шторм, как мне кажется, потому, что ветер временами посвистывал и в воздухе летала водяная пыль. Но в закрытой бухте была только ветровая рябь, а волну ветер разогнать не мог, негде ему было… Вот если бы ветер был северный или северо-западный, тогда через пролив волну бы сюда закидывало и наверняка сейчас бы здорово качало… Видимо от шторма решил укрыться и знакомый нам патрульный баркас, он прошёл мимо обратно, но в этот раз прижимаясь к другому берегу. Ещё с утра мимо протащилась на буксире какая-то баржа в Салми. Остальных шторм разогнал.

Ближе к вечеру зарядил довольно сильный неприятный дождь, а с учётом ветра, думаю, что мало желающих в такую погоду добровольно путешествовать и разглядывать, что на воде делается, когда ветер бросает холодные капли прямо в лицо. Я замотала голову под верхним платком снятой для этого нижней юбкой, а верхний платок надвинула почти на глаза завязав наподобие козырька, чтобы хоть немного уберечься от летящей воды и тронулась в путь. До выхода из-за острова в озеро мне предстояло ещё больше десяти километров, а самые сложные участки этого пути были напротив входа на рейд Салми и у моста в протоке отделяющей остров.

Ещё на карте имелось обозначенное поселение километрах в четырёх от моего нынешнего расположения. Сказать, что у меня было хорошее настроение, было бы абсолютной ложью. Сосед наверно прав и в том, что говорил, и в том, что это решил сделать сейчас, но на душе от этого разговора было противно и муторно. Всё-таки такая долгожданная взрослая жизнь оказалась далеко не так красива и прекрасна, как виделась в моих детских мечтах. И хоть Сосед приводил достаточно убедительные аргументы, и я ему не сильно возражала, но верить в то, что всё сказанное правда и меня действительно ждут эти гадости, совсем не хотелось. Но настроение от этого лучше не становилось. Я тихо гребла, не стараясь развить максимальную скорость, мы прикинули так что лучше всего будет проходить обозначенное на берегу поселение в сумерках, когда уже углядеть меня за пеленой дождя при недостатке света станет сложно. Второй раз иметь адреналиновую встряску, как когда я чуть голову не свернула, стараясь не отрывать взгляд от хутора на лугу, мне совсем не хочется. Вот я и гребла, в основном стараясь не плескать и не брызгать, чтобы не привлечь к себе ненужное внимание. Вообще, я искренне порадовалась, что решила пройти здесь, ведь ветер такой силы, как посвистывал над головой, на озере сейчас устроил нешуточный кавардак…

Не знаю, с какой скоростью двигалась лодка, мох напитался водой и лодка глубже просела в воде, но обводы у неё действительно удачные, мы скользили наверно со скоростью неспешно идущего пешехода. Когда я увидела слева вдали огни Салми и справа светились пара окон, солнце уже успело закатиться, но ещё не стемнело. С этого момента я прибавила скорость. Мне нужно было до ночи успеть проскочить километров шесть до начала протоки обозначенной как заросшая прибрежными тростниками. А для этого оставшийся час, может полтора до полной темени, это расстояние следовало отмахать вёслами, что я стала делать…

Скучнейшее и тоскливое монотонное занятие махать вёслами, даже развлекая себя сменой ритма и характера гребков. А если к этому добавить умудряющуюся залетать даже ко мне под крышу и не только в верхнюю, но и в боковые вёсельные отверстия холодную воду, то назвать моё времяпровождение лодочной прогулкой, как мы как-то с мамой, папой и малыми катались на взятой в прокате лодке в парке. Там на воде было множество лодок, папа грёб, потом его сменила я, а папа с мамой обнявшись такие красивые сидели на корме. Затем одним веслом завладела Верочка и начался цирк, обрызганные родители отнеслись к этому стоически, а вот Васька и катающиеся на ближайших лодках достаточно громко выражали своё неудовольствие. А Верочка от повышенного старания умудрялась так виртуозно окатывать брызгами во все стороны, что мне кажется, если бы кто-нибудь захотел такое сделать специально, то у него бы точно так не вышло. Но потом, хоть и мокрые все, мы были так счастливы и радостны, а эту лодочную прогулку потом много раз вспоминали и восхищались Верочкиным талантом… А я сейчас не брызгаюсь, нет множества катающихся, да и не до веселья как-то…

Как я ни крепилась, а усталость начала наливать свинцом руки и плечи. Думаю, суммарный вес груза лодки сейчас равен четырём взрослым пассажирам, а это немало для девушки на вёслах. Но я гребу, хоть руки не только налились свинцом и не хотят двигать вёслами, ладони истёртые несмотря на повязки горят, а с тыльной стороны мокрые кисти от холодного ветра заскорузли и окоченели, как и обветренное мокрое лицо, которое я вынуждена подставлять непогоде, чтобы смотреть по сторонам и не пропустить какую-нибудь опасность…

Догребла до зарослей тростника я уже почти в полной темноте, и поняла, что достигла места назначения не столько по более тёмной массе справа от себя, а по шуму, издаваемому шелестящим на ветру тростником. Я провела лодку чуть вперёд и только после этого направилась к тростникам. Я ввела лодку носом в траву и, уже имея опыт, почти уверена, что трава свою добычу так просто не отпустит, поэтому можно не бояться, что сорвёт и вынесет куда-нибудь, и спокойно поспать. В созданном мной проходе в наваленном в лодку сене я сползла назад и вниз, навалила сена сверху на себя и отключилась…

Проснулась, завозилась, без шанса вылезти на берег пришлось воспользоваться нашим особым котелком, а для этого взгромоздиться на скамейку, наощупь с юбкой и трусами с панталонами разобраться… А потом привыкать к попавшим внутрь к нежной коже веточкам сена от которых чешется ужасно. Снаружи, как оказалось уже стали проступать тени окружающего мира, так что, не давая себе времени на рассусоливания, я вцепилась в вёсла и вытащив с шумом нас из тростника, направилась вдоль проступающего берега дальше к своей цели. Как при таком скудном освещении я умудрилась углядеть протоку в почти сплошной стене тростника, я не знаю, но я в неё влетела почти с шиком, подтабанив веслом и не снижая скорости…

Вообще, "стена тростника" для наших северных условий – это грубая гипербола, потому, что те, кто видел тростники ахтубинских плавней или непролазные кущи, для маскировки в которых уссурийский тигр имеет свои восхитительные полоски, от вида наших тростниковых зарослей будут долго смеяться и недоумевать. Там, где им привычна высота минимум метр, а то и два, а войдя в них человек скрывается целиком, большинство наших тростниковых зарослей высотой в среднем около полуметра, не считая подводной части. Там, где к этому присоединился рогоз и условия благоприятные, может быть и до метра, но это скорее исключение, которое, как, почему-то говорят многие, только подтверждает правило. Я этой фразы никогда не понимала и не понимаю. Ну да Бог им судья! То есть я с нашим ковчегом в этих тростниковых "кущах" спрятаться не можем, ведь наша высота над водой к метру ближе будет. При попытке маскировки в здешних тростниках нашего островка расчёт именно на то, что и примут нас за островок и не удивятся тому, что раньше такого не было… Вот и стена тростника, в которой я углядела протоку по всем местным канонам высилась не выше полуметра и даже с высоты своей наблюдательной дырки в крыше я видела протоку на протяжении и даже темнеющий вдали мост, к которому мне нужно приблизиться достаточно, чтобы всё видеть, но не настолько близко, чтобы увидели меня. Когда до моста осталось метров сто, я уже прижалась к краю протоки и затаилась, а по деревянному настилу моста громко разносясь в тишине по сторонам процокали копыта и прогрохотала, судя по звукам пустая телега. Возницу я толком не разглядела, да цели такой не было. Вот теперь я здесь до вечера. Тихо сижу, смотрю и слушаю, а главное стараюсь не привлечь к себе внимания.

Через некоторое время убедившись, что вокруг никого нет, я тихонько развернула лодку и стала наблюдать за мостом в щель чуть приподнятого кормового люка. Уж очень неудобно каждый раз высовывать голову, тем более, на свету высовывать нужно очень медленно, иначе даже боковым зрением кто-нибудь может заметить движение. И хоть ёлочка и сосенка, которые растут у меня рядом со смотровым отверстием мою голову при наблюдении частично прикрывают, но лучше не рисковать, как Сосед сказал: "Лучше перебдеть, чем сожалеть!" Вот, а так я даже развалилась в сене, в щёлочку вижу весь мост и часть проходящей по нему дороги, а больше мне и не нужно. Моя главная задача сейчас не глобальный анализ местных событий, а оценить активность и характер местного грузопотока, чтобы решить, когда лучше проплыть мимо, не привлекая к себе внимания. Вот и наблюдаю. Утренняя телега, если я не напутала, вернулась примерно часа через два и, кажется, звук стал другой, похоже, гружёным возвращается. Пока его не было, в сторону острова проехала ещё одна телега с тремя седоками. Потом до обеда не было никого, а ближе к вечеру проехали два воза с интервалом буквально минут в тридцать, первый нагруженный с верхом сеном, а второй вёз дрова, не колотые, а сложенный берёзовый швырок, оба воза везли груз на остров. Почти до заката так больше никого и не было и, не дожидаясь его, а едва стало не так светло, я решила направить лодку под мост. Я уже убедилась, что любой транспорт на дороге слышно минимум метров за триста, а значит, при необходимости успею спрятаться под мостом. Но эти предосторожности не потребовались, потому, что я спокойно миновала мост и поплыла дальше. Кто-то переехал мост уже в сумерках, когда я удалилась от моста уже метров на пятьсот.

Вообще, я не ожидала, что протока окажется такой длинной, и что мост расположен почти в самом северном её конце, для моего направления фактически в самом начале её. В результате я гребла по протоке до самой темноты и когда уже совсем стемнело упёрлась в непроходимые заросли тростника. Возможности вылезти из лодки нет, я на воде, кругом тростники, где глубина по колено, скорее всего, а в протоке ещё больше. И я уже больше суток не вылезаю из лодки. Если вспомнить, то с момента как сено воровала, а это уже позапрошлое утро. Днём перекусила, как уже завела правилом, доела половину предпоследней банки тушёнки…

Есть повод для грусти, мы проплыли за прошедшие пять дней всего около тридцати километров, и это не середина пути! Проблема в том, что обещанные Архипом восемь десятков километров до Стороженского маяка и устья Свири, это по прямой. А вот если считать по дуге, которую, образует здесь побережье и я её вынужденно повторяю, то выйдет далеко за сотню километров. Вот такие парадоксы тригонометрии. На самом деле, как-то сомнения меня гложут в верности цифры в восемьдесят километров, мне кажется, что здесь гораздо больше, я же вижу по карте, сколько я проплыла уже, и сколько осталось и сколько это в километрах. Но, наверно чисто психологически мне хочется верить в цифру Архипа и я цепляюсь за неё. А потому пройденные три десятка километров вселяют радость и надежду, но это в лучшем случае пятая часть пути, а из еды осталась последняя банка тушёнки. И какого лешего я выставила банку с рыбой на стол, когда с Архипом кушали? Но с другой стороны, я ведь тогда играла местную, которая с братом путешествует, а в таком раскладе по сельским канонам садясь к трапезе ты просто обязан свою долю в неё внести. А если нет, то и начать с этого и объяснить, почему ты оказался в таком трагичном положении и тогда другие трапезники принимают решение, пускают они тебя за стол или ты без еды по дурости и сесть вместе со всеми не заслужил… В прочем, Архип меня тогда накормил сторицей перекрыв мою несчастную банку с рыбой, да и потом картошку подкинул… Да и нечего без толку жалеть о сделанном уже…

Кое-как сделала свои дела. Я уже почти как кочевой монгол, который, с коня не слезая, всё делать умудрялся, а я, не выходя на землю из лодки…

Недолго поворочавшись, я отключилась без сновидений…