На утро Иван проснулся рано, быстро позавтракал, оседлал мотоцикл и поехал к бабе Лизе. Накануне ночью он долго не мог уснуть — это лишь казалось, что коснется головой подушки и тотчас же отключится. Нервное напряжение сумасшедшего дня спадало понемногу, уступая место вопросам, на которые не было ответа.
После долгих раздумий Иван решил, что поговорить с Егоровым все же необходимо. Поговорить, посмотреть на него, послушать, что скажет. С тем и уснул.
Баба Лиза подметала двор, смахивая опавшие листья в большую кучу у ворот. Она не удивилась, увидев Ивана.
— Чувствовала, что ты приедешь, Ваня. Небось хочешь поговорить с Володей, пока он не уехал на работу?
— Хочу, — кивнул Иван.
— Только прошу тебя, не ругайся с ним, он проснулся не в духе, весь какой-то помятый, и на лице вроде как шрам появился, а может, лежал неудобно… Говорит, из-за тебя не выспался.
— Конечно, из-за меня, — сказал Иван, направляясь к кухне.
И снова забилось, запульсировало в сердце предчувствие: это был Егоров! Просто ночью успел вернуться раньше него.
Егоров стоял в передней комнате перед зеркальцем, висевшим на стене, причесывался. Легкая куртка стального цвета, такие же брюки, голубая рубашка, красный галстук — франт! Начальник электроцеха. Но лицо… У него было лицо человека, получившего накануне жестокую нахлобучку: темное, опухшее. Однако ни синяка, ни царапины не было заметно. Только белая полоска шрама на правой щеке появилась — прежде ее не было.
Иван вспомнил: отчаянный прыжок Зверя к чердачному люку, злобная пасть, красные глаза, поднявшиеся над люком, и его удар ногой по деревянной крышке — железная ручка вонзилась в морду Зверя… С правой стороны!
— Ну что? — спросил Иван, расстегивая кобуру. — Досталось тебе ночью?
— Это мелочи, — равнодушно ответил Егоров, не переставая поправлять прическу перед зеркальцем. — Временные неприятности.
— Так это был ты?! — закричал Иван.
— Докажешь — соглашусь. — Егоров повернулся, посмотрел в упор на участкового и усмехнулся. — Не докажешь — не занимайся клеветой.
— Это — клевета?! — Иван почувствовал, что у него от ярости перехватило дыхание. — Да я тебе, гад, знаешь что сделаю?!
— А это — оскорбление, — жестко сказал Егоров.
— А то, что было ночью?
— Я не знаю, что с тобой было ночью. — Егоров отвернулся.
Но Иван успел заметить дырку вместо зуба — слева, вверху. В памяти замелькали события кошмарной ночи: Зверь готовится к прыжку, выстрел, пуля выбила верхний левый клык…
— Знаешь, — сказал Иван. — Все ты прекрасно знаешь. Может, поговорим начистоту? Ну, давай, раскалывайся! Ну?!
— Что именно?
— О твоем фокусе!
— Я не фокусник. И вообще, извини, мне пора уходить, на автобус опаздываю. Если у тебя есть ко мне претензии, готов выслушать.
— Есть. И много!
— Слушаю, — Егоров демонстративно поднял руку с часами.
— Ну, ты и сволочь! — заорал Иван.
Схватил Егорова за грудки, тряхнул так, что куртка затрещала. Тот испуганно отстранился, в темных глазах мелькнули красные искры. Как не хотелось Ивану ударить Егорова, сдержался. Этого было делать нельзя… Он отшвырнул начальника электроцеха к стене.
— Ты ответишь за это! — прошипел Егоров, расправляя складки на куртке, разглаживая ладонью галстук.
— Ты кто? — с ненавистью спросил Иван. — Зачем явился к нам?
— Чтобы учить уму-разуму тупых ментов, — с презрением ответил Егоров.
— А вот это уже оскорбление, так сказать, при исполнении. — Иван шагнул вперед.
— Я буду рад, если ты ударишь меня, — сквозь зубы процедил Егоров. Красные искры горели в глубине его глаз, будто стремились прервать невидимую преграду и вырваться на волю. — Улик у тебя — никаких. Нет и никогда не будет. А преследование из ревности налицо. Не справляешься со своими обязанностями, не можешь найти преступника и отыгрываешься на мирных гражданах. В частности, на мне. За то, что я познакомился с твоей бывшей невестой, и она с удовольствием встречается со мной. Все яснее ясного. Не думаю, что твое начальство станет поощрять подобные методы работы. И что председатель поссовета одобрит твое поведение.
— Так кто же ты? — прищурившись, в упор спросил Иван.
— Тебе этого никогда не понять. Будет лучше, если забудешь Катю и уйдешь с дороги. Я оценю этот жест и, может быть, тоже уйду. Больше я ничего тебе на скажу.
— Оставить Катю?! Да я тебе самому глотку перегрызу! Понял? И запомни: я тебя поймаю, у меня будут улики. Я размозжу тебе хребет, разрежу на части и сожгу. И ты никогда больше не будешь охотиться за пацанами и стариками, ублюдок!
— Попробуй, — равнодушно сказал Егоров и пошел прямо на Ивана.
Участковый на сдвинулся с места. Егоров остановился.
— Я уничтожу тебя! — прорычал Иван и, круто повернувшись, выскочил из комнаты.
Егоров вышел следом за ним. Во дворе, с метлой в руках, стояла баба Лиза, в глазах ее светилось нескрываемое любопытство.
— Всего вам доброго, Елизавета Петровна, — улыбнулся ей Егоров. — Я ушел на службу, до вечера.
— До свидания, Володя, до свидания, — баба Лиза, проводила Егорова взглядом. А когда он вышел на улицу и скрылся из виду, повернулась к Ивану. — Ну чего, Аника-воин? Бегаешь тут, шумишь, а толку — никакого.
— Будет толк, баба Лиза, — сжал кулаки Иван. — Будет! Дай мне срок. Это, скажу я тебе, потруднее, чем взять банду головорезов.
— Ну, расскажи, что случилось этой ночью, Ваня, — спросила старушка, подойдя ближе. — А то я слыхала, утром на базаре бабы говорили, будто ты с этим чудищем сражался, будто стрелял в него, а пули, как от чугунка, отскакивали.
— Сражался, — не стал скрывать Иван. — Сейчас там, в доме Леонида Поликарповича, следственная группа работает. Я им ночью позвонил, так они ответили, раз, мол, трупов нет, приедем завтра утром, у нас тут и без тебя дел хватает. Хорошо хоть утром проехали.
— Ну и хорошо, что приехали. А ты мне про чудище-то расскажи, дюже любопытно.
— Зачем тебе это, баба Лиза? Потом ночью в туалет побоишься выскочить. Сиди себе лучше тихо.
— Забоюсь в туалет ночью бегать, так ведро помойное себе в хате поставлю, ты за это не переживай, Ваня. Ну, расскажи.
— Огромное черное существо, глаза красные, горят как уголья, не собака, что-то вроде пантеры, но и не пантера, страшнее, трудно сказать, на что похоже. Две обоймы в него выпустил, ну, пусть даже семь патронов промазал, но другие семь, голову даю на отсечение, прямо в грудь всадил. И в голову. Быка бы свалил. А чудовищу — хоть бы что. Отряхнется и снова на меня бросается. Я во двор к покойному Леониду Поликарповичу — оно за мной. Я на веранду, оттуда — в комнату. Вижу — летит в окно, пасть оскалена, вся в пене.
— Не собака это и не пантера, Ваня, — вздохнула баба Лиза.
— Что же это? Как с ним бороться?
— Леонид Поликарпович… такой хороший человек был, царство ему небесное, — тихо проговорила старушка. — Погиб…
— Так надо же найти его убийцу. А я, честно говоря, не знаю как.
— Дело сурьезное, — подтвердила баба Лиза. — А что Катерина? Говорят, свадьба ваша расстроилась?
— Я и сам не знаю, что с ней творится. И она сама, похоже, не знает. Черт бы побрал этого Егорова! Чует мое сердце — все дело в нем!
— Да ты не печалься, Ваня, все будет хорошо. Только не горячись и береги себя. Ну а пока ступай, дел у тебя много. Ступай, Ваня.
Иван с удивлением посмотрел на старушку:
— А зачем я все это рассказывал тебе, баба Лиза? Думал, ты поможешь мне, подскажешь…
— Да что я могу, Ваня, — развела руками баба Лиза. — Спрашивала потому, что уж больно интересно стало, правду бабы на базаре говорили или выдумывали. Теперь точно знаю — правду. Теперь ночью на улицу не стану выходить, ведро в хате поставлю…
— Да ну тебя, баба Лиза! — с досадой сказал Иван. — Голову мне морочишь!
Начальник районного отдела внутренних дел подполковник Новоселов, выслушав Ивана, аж выскочил из-за стола, замахал на него руками:
— Да ты хоть понимаешь, что говоришь? У тебя там реальные люди гибнут, а ты мне сказки рассказываешь про какие-то красные глаза!
Может, тебе это во сне приснилось и что стрелял в зверя? Может, от страха палил в другую сторону? Как возможно — две обоймы расстрелял, а этот зверь как ни в чем ни бывало удрал?!
— Не знаю.
— А я знаю! Плохо работаешь, Иван! В цель не попадаешь! Ты что, пьяный был? Спьяну палил, закрыв глаза?
— Я не пью, Сергей Васильевич, вы же знаете.
— Тогда объясни мне, где эта тварь, которая на людей нападает? Я читал протокол, разговаривал с Мирошниковым, с Усачевым — тоже ни хрена на соображают. Отпечатки лап идентифицировать не могут, до сих пор не определили, кому кровь принадлежит, то ли человеку, то ли дикому зверю, то ли бешеной собаке. Специалисты хреновы! А тут еще ты с рассказами о ночных приключениях.
— Люди говорят — оборотень у нас появился, — хмуро сказал Иван.
— А тарелки у вас там часом не летают? Чует мое сердце, скоро и инопланетяне появятся. А все почему? Да потому что участковый свою работу не выполняет!
— У меня есть предположение, откуда появилось чудовище, — сказал Иван. — Из Краснодара.
— На автобусе приехало? — ехидно спросил подполковник.
— На автобусе, — кивнул Иван. — Мне кажется, это новый начальник электроцеха ЖБИ-7 Егоров. Или у него есть какой-то зверь, которого он прячет, а по ночам на людей натравливает, или сам…
— Что — сам?
— Сам Зверь.
— Это как же понимать прикажешь?
— Ну, превращается в Зверя…
— И на Сивке-Бурке летает, да? Заруби себе на носу: ни в какие превращения я верить не желаю! Ты мне факты давай! Почему ты подозреваешь этого Егорова?
— Я же вам рассказывал, Сергей Васильевич, сначала было нападение на Романа Клейна, тогда я дважды выстрелил в зверя и ранил его, следы крови говорят об этом. А утром зашел к Егорову — а у того грудь перевязана окровавленными бинтами.
— Тут ты сразу понял, что это он бегает в старом карьере на четвереньках? — опять съязвил начальник.
— Да нет, сначала я просто хотел поговорить с ним насчет моей невесты, он пристает к ней, гуляют вместе, ну, я и решил зайти, внести ясность…
— Ах, вот оно что! А невеста как относится к этому?
— Да как… гуляет с ним, говорит, сама не понимает, что с ней происходит. Странно все это.
— Понятно, — кивнул Новоселов. — Ну и что же ты обнаружил, когда зашел к этому Егорову?
— Бинты. Я велел снять их, чтобы посмотреть, зачем он грудь забинтовал. И увидел два шрама от пулевых ранений.
— Что? Два шрама? Как это понимать? Два пулевых ранения в грудь, а он даже в больницу не обращался? Новоселов вернулся за свой стол, сел, положил руки на стол, сцепил пальцы и выжидающе посмотрел на участкового.
— Шрамы уже затянулись.
— А почему тогда он забинтовал их? И отчего бинты в крови?
— Говорит, невралгия у него, сделал себе компресс, для этого использовал старые бинты, на новые денег не хватает, — мрачно сказал Иван.
— Понятно, — протянул Новоселов. — Ну и что же здесь странного? Да я и сам когда ножи точил, палец порезал. Забинтовал. А потом снял бинт, свернул его и положил в аптечку! Мало ли что случится, а бинтов в аптеке нет! А ты, значит, видишь, мужик за твоей невестой ухлестывает, так нет чтобы с невестой разобраться, решил мужика к ногтю?!
— Мне кажется…
— А мне уже не кажется, Иван, — жестко сказал подполковник. — Я вижу, что работаешь ты, милок, хреново. Не про невесту нужно думать, когда убийство расследуешь, а про убийцу. Мотивы. Есть у вашего чудища мотивы?
— Леонид Поликарпович поругался с ним вечером…
— Читал, читал! Он в тот вечер с половиной поселка поругался, свидетели показывают. Вот что, Иван. Даю тебе два дня. Вполне возможно, у вас там стая бешеных волков объявилась. Ты их должен уничтожить. Или поймать преступника, который хитро маскируется под диких зверей. Поймаешь — сразу звони, я приеду. Сам хочу посмотреть на ваше чудище. Не справишься с приказом — считай, что уволен из органов.
— Понял, — уныло сказал Иван. — Только… товарищ подполковник, Сергей Васильевич, дайте кого-нибудь в помощь. Хотя бы пяток омоновцев. Самому трудно за всем углядеть.
— Может, весь ОВД района в твое распоряжение передать? Пятерых не дам, троих — бери. И запомни, Иван, в твоем распоряжении два дня. Вернее, двое суток. Время пошло.
— Спасибо, — сказал Иван, поднимаясь. — Не знаю, как, но я его уничтожу!
— Вот это разговор, — одобрил Новоселов. — А Егорова выбрось из головы. Ревность в таких делах плохой помощник. Оно, конечно, хочется, придраться к тому, кто за твоей девушкой ухлестывает, а еще лучше уничтожить его, но за это — сам знаешь, что бывает. Еще вопросы имеются?
— Вы обещали троих…
— Вечером ребята подъедут к тебе. Свободен. И докладывай сразу лично мне обо всем, что случится. Иди, Иван, иди.
Егоров вышел во второй пролет главного цеха, задрал голову, помахал Кате рукой. В ответ на кране коротко звякнул звонок, Егоров улыбнулся и знаками показал, что хочет подняться в кабину крана. Катя согласно кивнула, подтянула стропы вверх, к станине крана и двинулась к крановой площадке.
Когда Егоров поднялся в кабину, Катя огорченно всплеснула руками.
— Что с вами, Володя? Производственная травма?
Правая часть щеки Егорова была аккуратно заклеена пластырем.
— Скорее бытовая, — грустно улыбнулся Егоров.
— Подрались?
— Ну что вы, Катя! Этого я не умею и не хочу. Но, к великому сожалению, вокруг достаточно людей, которые только таким способом и привыкли выяснять отношения.
— Иван… — догадалась Катя. — Но как же так… Это Иван, да?
— К чему скрывать, об этом уже все знают. Можете себе представить: ночью прибежал, разбудил мою хозяйку, Елизавету Петровну, стал ко мне в комнату ломиться. Я, разумеется, не открыл. Попросил объяснить, в чем он меня подозревает. Видите ли, я допускаю, что в экстремальных обстоятельствах у представителя закона может не оказаться ордера на обыск, каких-то других официальных бумаг, но объяснить, зачем, собственно, явился, он обязан.
— Я думаю, что да… — неуверенно сказала Катя.
— Не объяснил. Вообще ни слова не сказал, убежал. А утром приехал и давай размахивать кулаками. Все это очень огорчает.
— Вы знаете, Володя, говорят, ночью на него напали, перестрелка была, вроде бы какое-то чудовище у нас объявилось.
— Да-да, слышал. Это ужасно, я готов помочь, если понадобится, но не хочу, чтобы за все наш участковый отыгрывался на мне. И только потому, что мы с вами иногда встречаемся.
— Поймите его — он очень нервничает сейчас, ему же распутывать эти жуткие убийства, — прошептала Катя.
Она вдруг почувствовала себя предательницей. Ивану трудно сейчас как никогда, а она совсем не думает о нем. Забыла своего жениха… Да жених ли он ей теперь?..
— Похоже, вы сочувствуете ему, а не мне, — укорил ее Егоров. — Если он дорожит вами, если считает, что я — помеха вашим встречам и предстоящей свадьбе, мог бы прямо оказать мне об этом. Верно?
— Конечно, он не прав, — еле слышно сказала Катя. — Он просто… устал, наверное, потому так ведет себя.
— Надеюсь, от усталости он не посадит меня в тюрьму. Катя, я только и думаю о том, как мы с вами беседовали у старого карьера. А вы? Вы помните об этом?
— Да, помню…
Катя отвечала нехотя и односложно, догадываясь, что Егоров предложит ей встретиться еще раз. Может быть, сегодня. Она собралась ответить решительным отказом, еще с той минуты, когда он стал подниматься к ней по лесенке. Но вот поговорила с ним и поняла — не сможет. Показалось, что отказ равносилен смертельному прыжку из кабины крана вниз. Человек в здравом уме никогда на прыгнет и… она не откажет Егорову во встрече. Только что думала об Иване, сердилась на себя, что не помогает ему в трудную минуту… Но вот уже Иван представляется ей грубым, потным, с искаженным от злости лицом…
— Вы чем-то огорчены, Катя. Если дело во мне — скажите.
Она хотела крикнуть: да, да, пожалуйста, оставьте меня в покое! Но вместо этого отрицательно покачала головой.
— Нет, Володя.
— Я понимаю, как вам сейчас непросто, — проникновенным голосом сказал Егоров. — Вы догадываетесь, что я пришел сюда, чтобы предложить еще раз встретиться. Вижу — вы колеблетесь. Давайте договоримся так: если вы почувствуете, что я… скажем, лишний, я больше никогда не стану утомлять вас своим вниманием. Мы встретимся, поговорим, и все станет ясно. Дальше вы сами решите. Ну? Дадите мне последний шанс? — Он ободряюще улыбнулся ей.
— Дам, — сказала Катя и улыбнулась ему в ответ. Какой он все-таки внимательный, заботливый, вежливый. — Встретимся сегодня вечером. Хотите?
— Я уже минуты считаю до наступления вечера. — Егоров демонстративно посмотрел на часы. — В десять, идет? И знаете что? Я не хочу, чтобы на нас глазели, как в прошлый раз. Поэтому давайте встретимся там, где нас никто не увидит. Надеюсь, вы не опасаетесь меня, Катя?
— Нет.
— Вот и прекрасно. Я тут без вас бродил по старому карьеру и подумал, что, находясь там, человек обретает утраченное единство с природой, освобождается от накипи, называемой цивилизацией… Случайно я оказался у дальнего озера, так его, кажется, называют? Мне там очень понравилось. Давайте договоримся: в десять у дальнего озера. Сегодня.
Катя хотела было возразить, что можно и поближе встретиться, но вспомнила, что всего мгновение назад сказала, что ничего не опасается. И промолчала.
— Ждите меня там и ничего не бойтесь, — ободряюще улыбнулся Егоров. Я действительно не люблю и не умею ругаться и размахивать кулаками, но если кто-то попытается вас обидеть — я его просто разорву на части. — Тут он снова улыбнулся, давая понять, что шутит. — Спасибо вам, Катя. До встречи!
«И зачем я согласилась? — растерянно подумала Катя. — Ну да ладно, пора разобраться в том, что со мной происходит. Люблю Ивана, а думаю все время о Володе. Надо понять и решить, как быть дальше».