Карьерский оборотень

8

В то время как Иван мотался по поселку и окрестностям в поисках зверя, который напал на брата Кати Клейн, сама Катя весь день просидела в своей комнате. Работа валилась из рук, даже телевизор смотреть не хотелось. Настроение у Кати испортилось еще утром, когда она услышала покаянный рассказ Романа о том, как он обманул отца, придумав историю с избиением его участковым.

Внимательно выслушав сына, Федор Петрович не рассердился, напротив, вздохнул с облегчением.

— Хорошо, что все случилось так, — сказал он.

— Да что ж тут хорошего?! — не выдержала Катя. — Твой сын, папа, лжец, обманщик, настоящий подлец! То он говорит, что Иван преследует его, проходу не дает, а на деле получается — Иван хороший человек, да просто герой, который спас твоего непутевого сына от верной смерти! А ты киваешь и говоришь: хорошо, хорошо!

— Я очень рассердился на Ивана, — стал объяснять Федор Петрович. Как и должен был рассердиться на любого, кто преследует моего сына. Но мне было очень грустно от этого, ведь я считал Ивана одним из самых порядочных людей в нашем поселке и согласился выдать за него свою дочь. Выдумки Романа стали для меня настоящим потрясением. Очень хорошо, что они оказались просто выдумками. Значит, я не ошибался в Иване Потапове. И в тебе, Катя, вернее, в твоем выборе.

— Но ты ошибся в своем сыне! — крикнула Катя.

— Ты чего расходилась? — удивился Роман. — Я же честно во всем признался, можешь спокойно готовиться к свадьбе.

— Да-да, Катя, не принимай близко к сердцу, — сказал Федор Петрович. — Роман еще молод, не так умен, как бы нам хотелось, но в его возрасте это нормально. А то, что он признал свои ошибки, просто похвально.

— Ты даже не наказал его, папа! Как я могу думать о свадьбе, если в любой момент он способен выдумать новую гадость и все расстроить? Странные у тебя методы воспитания!

— Как говорят в народе, повинную голову и меч не сечет, — развел руками Федор Петрович.

— А она крови жаждет, — вставил Роман.

— Конечно, все вы теперь умные, одна я в дураках осталась! Запретила Ивану приезжать к нам, а потом и поругалась с ним! А вы и рады этому!

— Да нет же, Катя, не думай так, — примирительно сказал Федор Петрович. — Ты у нас умница, и красавица, и невеста, и хозяйка, мы все тебя любим.

— Если хочешь, Катька, я схожу к Ивану, поговорю с ним, и он приедет. Помиритесь, вы же любите друг друга.

— Отстаньте вы от меня! — закричала Катя и убежала в свою комнату.

У Федора Петровича Клейна был просторный кирпичный дом в три комнаты с большой верандой. Одна комната была Катина, другая принадлежала Роману, сам же Федор Петрович обосновался в гостиной.

Комната Кати была поменьше, но в ней имелось все, что необходимо взрослой девушке: кровать, трельяж, письменный стол и вращающееся кресло, полированный гардероб, полки с любимыми книгами.

Признание Романа прямо-таки взбесило Катю. Как он может спокойно рассказывать о сделанной подлости и при этом смотреть ей в глаза? Чуть было не расстроил ее свадьбу с Иваном — она так боялась, что отец решит уехать в Германию! — и сидит себе как ни в чем не бывало! Мало того, из-за этого негодяя она всерьез поругалась с Иваном, но и это еще не все… Из-за него, Романа, она согласилась погулять с Егоровым и теперь вот ждет, когда он снова придет к ней, обещал зайти сегодня вечером. Не Ивана ждет, не его хочет увидеть — а Егорова!

Почему?

На этот вопрос Катя не могла сама себе ответить. Она любила Ивана, да-да, любила и собиралась стать его женой. И не сомневалась, что так и будет.

Они познакомились полтора года назад, когда Иван стал участковым в Карьере. И они как бы заново узнали друг друга. Катя была на пять лет младше Ивана и еще в школе поглядывала на рослого, мускулистого парня, он же просто не замечал ее. А потом служил в армии, учился на курсах, работал милиционером в райцентре, жил там же, в общежитии. Лишь полтора года назад, вернувшись домой участковым, Иван заметил Катю и посмотрел на нее так, что у девушки сердце затрепетало. Именно этого взгляда ждала она много лет. И дождалась.

Они встречались почти каждый день, а если не удавалось увидеться, Катя весь вечер думала об Иване. Он был настоящим мужчиной — сильным, смелым, не раз Катя видела, как он бросался в самую гущу пьяной драки, где уже посверкивали ножи, взлетали над головами палки и штакетины. Разбрасывал в стороны мужиков с такой силой, что те поневоле утихомиривались. А на следующий день, протрезвев, благодарили участкового, что уберег их от тюрьмы. Частенько Иван действовал жестко, жестоко, но здесь по-другому и нельзя было.

Рядом же с Катей превращался в добродушного парня, готового исполнить любое пожелание своей любимой. Иногда Катя, смеясь, говорила:

— Знаешь, за что я люблю тебя, Ваня?

— За то, что у меня милицейская фуражка, — в шутку предполагал он.

— А вот и нет! Я люблю тебя потому, что ты похож на мой подъемный кран — такой же сильный и послушный. Когда я управляю им, чувствую себя сильной и доброй. И когда рядом с тобой — то же самое чувствую! Ты ведь у меня послушный, правда?

— Я подъемный кран! — говорил в ответ Иван и подхватывал Катю на руки, поднимая ее высоко-высоко.

А она смеялась, визжала, дрыгала ногами, а потом прижималась к нему… Ей было так хорошо!

Почему же сейчас она ждет не Ивана, а Егорова?

Опасались Ивана, никто из парней не приглашал ее гулять. Какую-то пустоту чувствовала Катя вокруг себя, и временами это тревожило ее. Что же, всю жизнь ей предстоит встречаться и разговаривать лишь с теми, с кем позволит Иван? Честно говоря, ей и не хотелось ни с кем, кроме Ивана, встречаться, гулять и разговаривать, но ощущение собственной несвободы не радовало. И вот появился Егоров, мужчина интересный, вежливый, умный, и главное, совсем не боится Ивана. Почему бы не прогуляться с ним, только так можно доказать Потапову, что ревность его — зряшная и следить за ней так пристально вовсе не обязательно.

Но было и что-то еще…

Егоров не смотрел на нее, как многие, жадными, похотливыми глазами, не пытался хотя бы мысленно раздеть. Он говорил с нею, как с Женщиной, развлекал ее, увлекал неожиданными суждениями, оставаясь при этом самим собой — спокойным, элегантным, уверенным.

И еще что-то…

В его глубоких черных глазах таилась какая-то первородная страсть, дикая ярость и могущество. Казалось, он знал нечто такое, что позволяло ему презрительно усмехаться при виде стремления людей к деньгам, власти, наслаждениям… А может, это просто казалось.

В конце концов, в чем здесь проблема? Она ведь не собирается бросать Ивана и уходить к Егорову, нет, этого и в мыслях у Кати не было! Просто-напросто у них завязался интересный разговор, который хотелось бы продолжить. Почему бы нет?

Она ведь любит Ивана, любит, любит! Но сегодня хотела бы побродить по вечерним, чистым после грозы улицам вместе с Егоровым.

Только и всего.

А если он не придет, то и не надо. Уже совсем стемнело. Если он боится промочить в темноте ноги — может не приходить, подумаешь!

Роман приоткрыл дверь, просунул голову и сказал:

— Там этот… начальник электроцеха приперся. Пойди скажи ему, что тебя нет дома.

— Володя Егоров? — спросила Катя. — Что же ты сразу мне не сказал? Она торопливо набросила кофточку, повязала платок.

— Я тебе сразу сказал, просто я не могу выйти и сказать ему, что ты не желаешь видеть всяких там…

— Никто тебя не просит думать за меня! И вообще не твое дело, что я желаю, что не желаю.

— Ты что, серьезно собралась гулять с ним? Катька, не дури! — Голос у Романа был серьезный, испуганный. — Не вздумай, Катька, слышишь?

— А что здесь такого? — улыбнулась Катя.

— Он… он страшный человек, может, и не человек даже, — прошептал Роман. — Точно тебе говорю, я боюсь его. Он…

— Оставь при себе свои глупые выдумки!

— Точно, Катя! Я тебе знаешь что скажу?

— Не знаю и знать не желаю. Ты нагрубил ему ни с того ни с сего, а теперь и боишься, вот в чем дело, Роман. Скажешь папе, я вернусь через полчаса. А лучше ничего не говори.

В свежем ночном воздухе чувствовался привкус зрелого винограда «Изабелла», персиков и дынь. Катя и Егоров медленно шагали вдоль обрыва старого карьера. Катя задумчиво смотрела на звезды, мерцающие в провалах черных, низко летящих туч.

— Это похоже на дикую, первозданную природу, — сказал Егоров, глядя вниз.

— Она и есть дикая, — сказала Катя. — Потому что денег не хватает на рекультивацию. Там, дальше, есть еще един старый карьер, папа говорил, его закончили разрабатывать лет двадцать назад. Потом рекультивировали: сгладили обрывы, на склонах посадили сосны, они хорошо растут на песчаном грунте, а внизу, у озера, построили детский летний лагерь. Очень даже хорошо получилось. А этот карьер лет десять назад бросили и ничего делать не стали. Здесь четыре котлована и одно большое дальнее озеро.

— В таком виде он мне больше нравится, — сказал Егоров. — Здесь все устроено так, как захотела сама природа. Это и прекрасно, потому что человек непременно нарушил бы эту дикую гармонию.

— Что же здесь хорошего? — удивилась Катя. — Берега котлованов заболотились, к ним пройти только заядлые рыбаки могут, да и то если в резиновых сапогах. А если бы здесь росли сосны, между ними шли песчаные дорожки? Представляете, Володя, как хорошо было бы? Фонари красивые можно было бы повесить… И все гуляли бы, свежим воздухом дышали. Теперь уж об этом и мечтать не приходится. Денег ни на что не хватает.

— Для кого-то — это предел мечтаний, — согласился Егоров. — Сосны, дорожки, фонари. А для кого-то ближе, интереснее — дикая растительность. Представляете, как здорово мчаться без дороги среди кустов, среди высокого бурьяна, осоки, камыша?! Мощными прыжками преодолевать все преграды, мгновенно уворачиваться от гибких ветвей — простор, стихия!

— А зачем здесь бегать ночью? — не поняла Катя.

— Я бы не стал это называть бегом, — мягко поправил ее Егоров. — Это жизнь, вернее, образ жизни. Видите ли, Катюша, есть люди, которые обожают сидеть в своей городской квартире. А есть те, кто стремится к дикой природе. Только там они чувствуют настоящую жизнь: в горах, в пещерах, в джунглях. Они романтики, и я, похоже, отношусь к их числу.

— Скажете тоже! — засмеялась Катя. — Разве можно сравнить джунгли или пещеры с нашим старым карьером? В джунглях, может быть, и я бы согласилась попутешествовать.

— Многие так считают: джунгли — это далеко, это загадочно. А то, что под боком, неинтересно. И ошибаются. Ну вот, к примеру, что вы знаете об этом карьере? О его ночной, скрытой от человеческих глаз жизни? Кто там ходит, прыгает, ползает, кто нападает, а кто прячется?

— Лягушки там прыгают, — сказала Катя.

— И лягушки тоже.

— Змеи ползают.

— Верно.

— А крокодилов нет.

— И хорошо, что нет! — улыбнулся Егоров. — С крокодилами очень трудно договориться, они весьма твердолобы.

— Откуда вы знаете, Володя?

— Человек зачастую и не подозревает, какие знания лежат в глубинах его мозга, — загадочно сказал Егоров.

— А еще там водятся какие-то бешеные собаки, которые нападают на людей. Вчера какой-то пес набросился на моего брата Романа, Иван даже стрелял в него.

— О да, я слышал эту историю. Сегодня ваш участковый приходил к моей хозяйке, Елизавете Петровне, искал этого страшного пса. И, представьте себе, нашел.

— Да вы что! — удивилась Катя. — А я об этом совершенно ничего не знала.

— Ну, не то чтобы нашел, а выяснил, что это был пес Елизаветы Петровны. Он ночью сорвался с цепи, погулять захотелось. Да так и не вернулся домой. Где-то там, в карьере, ваш участковый застрелил его. Уж не знаю, что там показалось милиционеру и вашему брату, но я определенно могу сказать: это был очень дружелюбный пес. На верите — спросите мою хозяйку. Может быть, он решил поиграть с ними или заблудился в кустах и обрадовался, увидев людей. А милиционер в него — из пистолета…

— Но Роман мне рассказывал, это было какое-то чудовище, которое страшно рычало и хотело разорвать его.

— Вы, Катя, спросите об этом чудовище мою хозяйку, Елизавету Петровну. Кстати, Роман был трезв?

— Не совсем… запах-то я учуяла, — растерянно сказала Катя.

— Вот и ответ на ваши сомнения. Не сомневаюсь, что и ваш участковый, — Егоров намеренно не показывал виду, что знает о предстоящей свадьбе Кати и Ивана, — тоже был под градусом.

— Он не пьет…

— Тогда зачем стрелять в безобидную собаку? Зачем огорчать одинокую старушку, для которой пес был единственным другом?

— Я не знаю… Может быть, Иван… Он в тот вечер очень злой был, вот и решил выместить свою злобу… нет, не знаю.

Катя попыталась представить себе Ивана, стреляющего в собаку, и — не смогла. Но с другой стороны, Егоров… Он и не пытался убедить ее в правоте своих слов. Не веришь — пойди спроси у других. Что же там случилось на самом деле? Откуда здесь чудовища? Но кто-то же набросился на Романа? Не могло же им привидеться обоим сразу?

— Всякое бывает, — усмехнулся Егоров.

— А может быть, Иван стрелял в другую собаку, которая действительно набросилась на брата? — неуверенно предположила Катя, почему-то зная, что у Егорова и на это есть готовый ответ.

Так оно и вышло.

— В эту, Катя, к сожалению, в эту, — вздохнул Егоров. — Милиционер обнаружил следы крови и в огороде моей хозяйки. Подстреленный пес прибежал домой, но, видимо, потом совсем обезумел от боли и умчался в старый карьер. И там исчез. Думаю, навсегда. Я весь день, как мог, утешал бедную Елизавету Петровну.

Катя взглянула на затаившийся во мраке старый карьер и почувствовала, как страх холодным клубком заворочался в груди. Там, внизу, и вправду были джунгли — незнакомый, непонятный, пугающий мир.

— Пойдемте домой, — сказала Катя, — уже поздно, да и прохладно стало.

— Не печальтесь, Катя, — сказал Егоров. — Что было, то было.

Катя интуитивно почувствовала, что он хочет обнять ее, наверное, слова о том, что прохладно, стали своеобразным сигналом к этому. Она вся напряглась, готовая сбросить его руку, если та ляжет на ее плечо. Егоров опустил уже поднятую руку.

Они вышли на центральную улицу. Навстречу группами, парами и поодиночке шли люди — в клубе только что закончился вечерний сеанс. Катя чувствовала на себе укоризненные, а то и просто враждебные взгляды земляков. Она повернулась к Егорову, словно ища поддержки, но ее спутник шел совершенно спокойно, не обращая внимания на людей. Он смотрел вперед, будто бы сквозь идущих навстречу.

«Как неудачно мы попали на эту улицу, — подумала Катя, смущенно опуская глаза. — Не дай Бог Иван появится, устроит скандал, и все будут на его стороне. Что же это я делаю?»

Невысокий старик в фетровой шляпе остановился прямо перед Катей, подергивая себя за рыжий ус. Это был учитель пения Леонид Поликарпович.

— Как же так, Катенька? — удивленно спросил он. — Выходит, то, что люди говорят, — правда?

— Что правда? — спросила Катя.

— Ну, то, что вы с Иваном окончательно разругались?

— Глупости это, Леонид Поликарпович, все у нас хорошо.

— И тем не менее ты гуляешь с другим человеком. А я ведь уже на свадьбу был приглашен, ты помнишь? Сама же просила поиграть на скрипке и на баяне. Я дома репетирую вовсю, жду не дождусь…

— Катя просто показывала мне поселок, рассказала о заброшенном карьере, — холодно сказал Егоров. — Ничего предосудительного в этом, надеюсь, нет.

— Молодой человек, — недружелюбно сказал Леонид Поликарпович, тыча пальцем в грудь Егорову. — У нас не принято гулять с чужими невестами. Казаки строго смотрят на подобные выходки, и я удивляюсь долготерпению Ивана и неосмотрительности Катерины.

— Как это понимать? — спросил Егоров.

— Прямо так и понимайте, молодой человек, — совсем сердито сказал старик. — Что замечательную девушку представляете в нехорошем свете. Если вы не знаете, что Иван и Катя готовятся к свадьбе, так знайте. И сделайте правильные выводы!

— Пожалуйста, Леонид Поликарпович, не надо сердиться, — растерянно попросила Катя.

Егоров вздрогнул, торопливо прикрыл ладонью глаза, будто у него вдруг разболелась голова.

— Я не думал, что из-за пустяка возникнет такой шум, — глухим голосом пробормотал он. — Вы можете осуждать меня, чужого человека, хотя, по правде не за что. Но как вам не стыдно плохо думать о Кате? Вы же ее давно знаете!

— Ты меня не стыди! — строго сказал Леонид Поликарпович. — Лучше отойди от нее подальше!

И, с гордо поднятой головой и ощущением выполненного долга, старик зашагал вперед.

— Наверное, нам не следует больше встречаться, — неуверенно сказала Катя. — У вас и вправду могут быть неприятности, Володя.

— Как скажете, Катя, так и будет, — смиренно ответил Егоров, отрывая ладонь от лица. — Я вам уже говорил, что с трудом переношу явное хамство. Не могу понять, как людям не совестно лезть в чужую жизнь? Неужели не канули в прошлое времена, когда поведение супругов обсуждали на партийном собрании? Прилюдно ворошили грязное белье? Я думал, с этим покончено…

— Да вы не огорчайтесь, Володя, — улыбнулась Катя. — Я ведь действительно пригласила Леонида Поликарповича на свадьбу, вот он и принял нашу прогулку близко к сердцу. Не надо провожать меня до калитки, сама дойду. До свидания, Володя.

— Надеюсь, до скорого свидания, — со значением сказал Егоров.

Некоторое время он стоял посредине улицы, глядя на удаляющуюся стройную фигуру, а потом неторопливо пошел к своему жилью.

В темном переулке от забора вдруг отделился огромный мужик, подошел к Егорову, схватил ручищами за полы куртки, рявкнул, дыша в лицо перегаром:

— Ну ты, козел! С девочками нашими разгуливаешь?! Без разрешения? А ну давай гони тысчонку на бля… гоустройство поселка Карьер!

Егоров брезгливо отстранился. Он узнал мужика, которого часто встречал у магазина, где тот ошивался в надежде залить свою неиссякаемую жажду. Вася Косой, тоже местная достопримечательность. По словам Елизаветы Петровны, притворяется больным, а на самом деле обычный тунеядец и пьяница. Живет один в полуразвалившейся хатенке вот в этом переулке.

— Тебя участковый послал, да? — спросил Егоров, вытаскивая из кармана тысячерублевую бумажку.

— Где участковый? — испуганно обернулся мужик. — Ну ты, городской! Смотри, щас ладонью прихлопну — мокрое место останется! Ты меня не пугай, понял?

Егоров понял.

— Я не сомневаюсь, что за эту тысячу рублей поселок действительно благоустроится, — сказал он и вскинул на Косого горящие глаза.

Тот заграбастал купюру, сунул ее в карман драного пиджака, потом прищурился, глядя на Егорова.

— И не зыркай на меня! — он поднял кулачище.

— Хорошо, не буду, — сказал Егоров и опустил глаза.