Кассиопея - Москва

Аквариум

Потом время шло тягуче и однообразно. После первого торжественного выхода Федора из медотсека, сопровождавшегося фейерверками и карнавальными шествиями… ну, просто все были очень рады. Так вот, после этого события жизнь на «Заре» вошла в привычную колею. Павел наблюдал со стороны и даже с некоторым интересом, как в аквариуме наблюдают жизнь красивых рыбок, жизнь своих спутников. Точнее, в герметичный аквариум он поместил сам себя, и из-за бронированного стекла отстраненно смотрел в окружающий мир. Нет, он иногда улыбался, даже шутил, присутствовал на всех вечеринках, дежурил на вахте, помогал Середе решать разные сложные проблемы, один раз выходил на обшивку — проверял первую внешнюю антенну — но при этом все это делал не совсем Павел, а какая-то автоматизированная, запрограммированная на «нормальную» жизнь его часть. А все остальное внутри будто застыло и омертвело. Он сначала пугался сам себя, хотел было пойти к Юльке, а потом решил, что психолог на корабле был только один, и тот — внештатный, и тот — он сам, поэтому идти ему, в общем-то, и не к кому.

И только Сережа не позволял совсем замкнуться в себе. В три месяца он улыбался уже всем подряд, а Павлу — в первую очередь. Поскольку Варвара была долгое время занята вместе с Юлей в медотсеке, а Виктор никогда особо свободным и не был, предложенная Павлом помощь (как самого опытного в общении с детьми) была принята на ура, и он проводил почти все свободное время с мальчиком. Правда, когда Лобанов окончательно покинул белые стены медотсека и вернулся к работе, Варя стала свободной, и необходимость в помощи Павла отпала. И вот тогда началась та самая жизнь, которой он больше всего боялся.

Ребята, конечно, понимали, что с ним происходит неладное, но понять — что именно и как помочь, — никто из них не мог. Виктор несколько раз порывался завести дружескую беседу «а давай поговорим о тебе», но Павел мягко его обрывал. Лучше всех происходящее понимал Михаил, который просто грузил его всей возможной, находящейся в их распоряжении, работой. Помогало. Катя тоже постоянно была рядом — все-таки, пережитое в первые месяцы с Лиэлл их здорово сблизило.

Когда Сереже исполнился год, это дело решили отметить. Собрались в «Сюрпризе», причем Павел ради такого события открыл для всех до сих пор тщательно оберегаемую поляну в Шервуде. После долгих восторгов решили не портить природу варварским костром, а устроить пикник без огня и вожделенных шашлыков — поговорить, спеть, просто помолчать.

Самого именинника унесли спать спустя пару часов после начала, а все остальные просто сели вокруг огромного дуба. Михаил, как всегда, не расставался с гитарой, Катя негромко напевала, Варвара, полностью положившись на датчики, спокойно дремала на плече у Виктора, Юля с Федором тихо переговаривались и улыбались чему-то своему. Павел слушал Катино пение, и ему неожиданно стало казаться, что он тут лишний. Не просто лишний, а сильно мешающий. Абсолютная идиллия, если бы не его присутствие — такого… неприкаянного. Никогда раньше он не испытывал настолько острого осознания смысла собственного выражения «седьмой — лишний». Некоторое время он молча лежал с закрытыми глазами, пытаясь справиться с нахлынувшим отчаянием, потом осторожно поднялся, на тревожный вопросительный взгляд Виктора негромко ответил:

— Я на Сережу посмотрю… — и, как можно медленнее и спокойнее, направился к выходу.

Из «Сюрприза», как во сне, добрел до жилого отсека, даже смог честно заглянуть в детскую. Конечно, Сережа мирно спал. Павел закрыл двери, сел в коридоре прямо на пол, закрыл глаза и замер, пытаясь ни о чем не думать. Да… Пора, наверное, все-таки податься к Юльке. За антидепрессантами. А то так и с ума можно сойти. Прав был Витька. Самое кошмарное — не разборки с Мишкой, не ревность и не неопределенность, самое ужасное — это вот такое беспросветное одиночество после того, как ты был кому-то нужен.

Павел очнулся от легкого прикосновения к плечу. Открыл глаза, поднял голову. Рядом, также, на полу, только на коленях, сидела Катя, внимательно глядя на него непонятными потемневшими глазами. Не сочувствие, не тревога… Странный взгляд.

— Кать, ты что? — спросил Павел неожиданно охрипшим голосом.

— Ты ушел, а у тебя был такой вид… Я захотела тебя найти, — уклончиво ответила она. — Им там не скучно, Мишка с гитарой — и ему сейчас не до меня.

— Опять? — устало поинтересовался он. — Опять не до тебя?

— Нет, что ты, — тихо засмеялась Катя в ответ. Помотала головой, и по-новому распущенные пушистые волосы легко взметнулись и мягко улеглись обратно на плечи. — Что ты… Все замечательно. Не волнуйся, наши проблемы ты уже достаточно решал. У тебя теперь своих много.

Павел пожал плечами.

— У меня теперь опять ничего нет, Катюша. Теперь, когда…

Ее рука взлетела к его волосам, осторожно погладила висок, щеку, скользнула к губам, заставив замолчать.

— Не говори только сейчас ничего, хорошо?

Удивительно теплый шепот, такой близкий, такой ласковый… Все ближе и ближе. Тонкие пальцы скользнули обратно к его волосам, а мягкие нежные губы коснулись рта…

Нет, конечно, надо было ее оттолкнуть, железным тоном сказать, что она сошла с ума, что этого не должно быть, что не здесь, не сейчас… Только так это все было внезапно и так нужно, что вместо сопротивления он с неожиданной для самого себя силой притянул ее к себе, отвечая на поцелуй так, как будто это был последний раз в жизни, когда он целует женщину. Спустя несколько секунд они уже стояли на ногах, а еще через минуту Павел вносил прильнувшую к нему Катю в свою каюту, оставляя все сомнения, страхи и угрызения совести в пустом тускло освещенном коридоре.

Он так ничего и не сказал — как она и попросила, только потом, уткнувшись в ее удивительно сильное и нежное плечо, тихо выдохнул:

— Спасибо тебе, если бы ты только знала…

— А я знала, — так же тихо перебила Катя. — Я была нужна, поэтому и пришла. Я не могла оставить тебя одного.

— Не пожалела, что пришла? — приподнялся он на локте, по-новому изучая точеный Катин профиль.

— Нет, — улыбнулась она и повернулась к нему лицом. — С тобой было хорошо.

Павел некоторое время смотрел в ее улыбающиеся глаза, а потом его неожиданно осенило.

— Мишка знает, где ты? — спросил как можно небрежнее.

— Конечно, — спокойно кивнула Катя. — Он сказал, что если я на самом деле хочу так поступить — значит, это правильно.

Павел почему-то даже не удивился. Прислушался к себе — а нет ли там, внутри, какого-то проснувшегося комплекса, а не появилось ли чувство, что его обманули. Должно ведь быть такое чувство! Ведь Катя пришла не потому, что любила его, не потому, что ей это было очень надо, а потому, что это было надо ему. Странно, но ничего подобного ни в глубине души, ни на поверхности, не нашлось.

— Обдумал? — серьезно поинтересовалась наблюдавшая за его глубокомысленным лицом Катя. — Сам-то не пожалел?

Павел тряхнул головой и улыбнулся так, что ей неожиданно захотелось влюбиться в этого сероглазого темноволосого красавца.

— Нет. О таком нельзя жалеть, — решительно заявил он.

— Тогда я пойду? — окончательно смутившись своих глупых мыслей, спросила Катя. — Если все в порядке?

Павел осторожно притянул ее к себе и снова поцеловал — на этот раз нежно и легко, совсем не так, как целуют женщину в своей постели, и отпустил. Честно закрыл глаза и дождался, пока Катя тихо сказала:

— Я ушла. Спокойной ночи, не грусти!

Он еще успел увидеть ее ласковую прощальную улыбку, и двери закрылись.

Утром Павел встал еще до будильника, оделся и, не заходя в столовую, пошел в рубку, отчаянно надеясь, что там именно Мишка. Угадал.

— Доброе утро, — сказал он с порога.

Михаил медленно развернул кресло к дверям, несколько секунд серьезно изучал его лицо, потом улыбнулся.

— Доброе. Теперь точно, доброе. Только, Пашка, — предупреждающе перебил он Павла, открывшего для объяснений рот, — ничего не говори. То, что было вчера, меня не касалось. Давай не будем все это обсуждать, хорошо? Я рад, что ты пришел в себя, а то меня терзали неясные опасения за твою голову в последнее время.

— Я сам опасался, — согласно кивнул Павел. — Хорошо, обсуждать не будем. Хотя тебя это тоже касалось.

Михаил издал непереводимый звук — то ли фырканье, то ли пыхтение, — и отвернулся обратно к пульту.

— Ты работать в состоянии? — поинтересовался он. — Мы тут приближаемся к одной системке интересной. Спектры бы посмотреть, прикинуть состав и прочее…

— В состоянии, — мысленно махнул рукой на завтрак Павел.

Пообедать можно и потом, вместе с завтраком.

Ему самому долго казалось удивительным, как легко они втроем пережили эту сложную, с любой точки зрения, ситуацию. Павел готов был отдать на отсечение голову, что никто другой, кроме Михаила, не смог бы настолько искренне принять поступок своей подруги. Больше Катя никогда не приходила, но не потому, что ее сковывали условности. Просто это больше никогда не понадобилось. Ощущение одиночества и собственной ненужности больше не возвращались к Павлу. Во многом благодаря именно Кате и ее дружеской любви, и Михаилу с его пониманием. Одно время Павел думал, что понимание это получилось только благодаря уникальной способности Копаныгина все анализировать и раскладывать на составляющие бесстрастно и отвлеченно от собственных желаний и амбиций. Однако потом он понял, что дело тут было далеко не только в этом. Мишка действительно совершенно искренне отпустил тогда Катю, понимая, что никто, кроме нее, не в состоянии вернуть Павла в нормальное состояние. Что он при этом чувствовал, для Павла осталось загадкой, которую он не стремился разгадать. Главным было то, что следующие несколько лет прошли в светлой дружеской обстановке, которая помогла ему жить, не чувствуя себя чужим и лишним.

Однажды после очередной вахты Павел возвращался в свою каюту. Он уже расслабился в ожидании теплого душа и долгожданного сна, и совершенно не ожидал найти около своих дверей сидящего на полу Сережу. Сначала он подумал, будто мальчик так долго ждал, что заснул. Тот сидел, уткнувшись лицом в согнутые и подтянутые к груди колени, а руки были, казалось, скрещены на груди.

Странная поза, неудобная, — подумал Павел и только тут понял, что мальчик не просто сидит, а прижимает что-то к груди.

— Сережа, — негромко окликнул его Павел, уже предчувствуя что-то не особенно приятное, и сделал еще один шаг.

Только теперь он заметил белый хвост под левой рукой мальчика. Барсик никогда не позволял так себя тискать…

— Он был совсем холодный, когда я его нашел, — не поднимая головы, глуховато сказал Сережа. — Он умер, да?

Павел присел рядом и осторожно положил руку на его плечо. Все было настолько очевидно, что не нуждалось в подтверждении. Пушистый член экипажа не долетел до Земли.

— Ему было почти пятнадцать лет, — наконец сказал Павел, чувствуя, как сдавливает горло. Ведь Барсик летел с ними с Земли, это не просто кот, это друг, связывавший их с Филатовым, с домом, с детством. — Он был старенький, — продолжил он, понимая, что для мальчика, рожденного шесть лет назад на космическом корабле среди двадцатилетних оболтусов, это только слова. — Его организм состарился, и он больше не мог жить. Так умирают все существа, никто не живет вечно. Когда-нибудь обязательно настает время, и жизнь прекращается.

Мальчик смотрел серьезными, влажными от уже выплаканных слез глазами, и Павел чувствовал, что он все понимает. А еще почувствовал следующий вопрос. И ответил.

— И я, и папа с мамой, и ребята, и ты… Мы все когда-нибудь тоже станем старыми и неспособными жить дальше. Только это будет еще очень нескоро, потому что люди живут гораздо дольше кошек. Мы успеем увидеть еще много интересного и много всего сделать, — закончил он.

Казалось, мальчик сейчас снова расплачется, но он только мотнул головой, как бы в знак понимания.

— Я знаю, — тихо сказал он. — Мне мама рассказывала… А что мы теперь будем делать?

Они не оставили своего друга в космосе, как полагалось по инструкциям. В конце концов, инструкции ничего не говорили о котах. Барсику выделили отдельную морозильную камеру, в которой по единогласно принятому решению его пушистое тельце будет довезено и похоронено на родной планете.

Со стороны, возможно, это совещание выглядело забавным — семеро взрослых людей в серьезном межзвездном полете решали судьбу сдохшего от старости домашнего животного… Только для них это все было совсем не забавно. Даже Михаил был серьезен и расстроен. Павел при всем своем нынешнем хорошем отношении к Мишке никак не мог поверить, что того могла так опечалить смерть кота, на которого при жизни Копаныгин вообще не обращал внимания.

Когда все было закончено, и Павел с Виктором шли по коридору в направлении рубки, Середа вдруг покачал головой.

— Ты заметил, Паш, что Сережка не принес Барсика ни мне, ни Варьке? Он пришел к тебе. А ты говоришь…

Что он говорил, Павел так и не узнал. Виктор замолчал так же неожиданно, как и заговорил.

Они достигли Солнечной системы в установленный срок. Как и рассчитывали Виктор с Павлом, с момента включения аннигиляционнных двигателей с подключенными к ним ускорителями Лиэлл, прошло две тысячи семьсот сорок дней. Ровно семь с половиной лет.

За это время «Заря» прошла пять планетных систем чужих звезд, все они были безжизненны — собственно, ничего нового в этом не было. Чем ближе к Земле, тем меньше вероятность обнаружения жизни на холодных или наоборот, огненных планетах. Как это и было известно, по мнению земных астрономов, и как утверждала Лиэлл.

На корабле изменений произошло мало. Полученной за время полета информации было более чем достаточно для того, чтобы загрузить работой лаборатории и компьютеры «Зари» и головы ее экипажа.

Сереже должно было исполниться восемь лет уже после возвращения на Землю. Его там ждали не только врачи и биологи, которые должны были провести во время карантина со всем экипажем ряд осмотров, тестов и прочих формальностей, но и персональные журналисты и фотографы. Несмотря на то, что человечество вышло в космос не только профессиональный, но и туристический, и любительский, Сережа все равно оказался первым и пока единственным человеком, рожденным в условиях космического полета. Для Варвары это известие было неприятным, хотя и вполне ожидаемым.

— Что делать… В принципе, Ли меня предупреждала, — вздохнула она после очередного сеанса связи с Землей. — Где эта знаменитость мирового масштаба? Надо ему уши надрать, пока его еще на постамент не поставили и золотой краской не покрасили.

— Зачем уши-то? — изумился Виктор.

— А чтоб не зазнавался, — серьезно ответила Варвара и пошла искать по кораблю «знаменитость», пора было загонять его в медотсек для очередного обследования — Варвара и Юля на протяжении всех семи лет строго контролировали состояние здоровья и развитие организма маленького Середы.

Собственно, на «Заре» было всего три места, где Сереже было позволено находиться без присмотра — его каюта, тренажерный зал и классная комната. Не найдя сына ни в одном из этих трех помещений, Варвара направилась в «Сюрприз». И угадала — уже ставший привычным пейзаж берега небольшого озера, зеленый лес, и две головы в воде. Павел твердо решил научить Сережу плавать раньше, чем тот ступит на Землю.

— Пашка, Сережа, выходите, — крикнула Варвара, надеясь, что за визгами и криками они ее все-таки расслышат. — Нас Юля ждет!

— Все, спортсмен, на берег, — скомандовал Павел, хватая отчаянно сопротивляющегося и хохочущего мальчишку в охапку. — Маму слушаться надо. Потом продолжим, если Юля не найдет в тебе кучу страшных болезней.

— Не найдет, — уверенно заявил Сережа, не переставая брыкаться.

Однако усилия по сопротивлению успехом не увенчались, он был вынесен на берег и вручен Варваре, которая тут же завернула его в большое полотенце.

— Есть надежда, что на Земле он поплывет? — поинтересовалась она у Павла.

Конечно, Сережа тут же завопил, что он готов поплыть прямо сейчас, и рванулся из материных рук обратно в воду, но был пойман.

— Есть, конечно, — улыбнулся Павел, подбирая свое полотенце с травы. — В принципе, он уже плавает. Пока долетим — профессионалом станет.

— Спасибо, — серьезно сказала Варвара. — Ты же понимаешь, что чем ближе Земля, тем больше у Виктора дел. Мы его почти не видим. А ты здорово нас выручаешь.

Она вытирала голову сыну, а сама невольно любовалась стройной мускулистой фигурой Павла, который пытался разобраться в беспорядочно сваленной на траве одежде. Тихо вздохнула про себя — такое сокровище в одиночестве пропадает…

Когда-то они говорили о своем будущем, и Павел сказал, что не сможет долго жить на Земле — прилетит, передохнет и попросится еще в какую-нибудь экспедицию. Виктор тогда сказал, что после возвращения на Землю Пашке прохода не дадут представительницы прекрасного пола, и просто так его обратно в космос не отпустят. И дело даже не в том, что он единственный из них холостой, а в том, что… В общем, Виктор посоветовал Павлу смотреться почаще в зеркало, для повышения самооценки. Тот хмыкнул и сообщил, что к девушкам с некоторых пор в этом смысле совершенно равнодушен, независимо от показаний зеркала.

И ведь что характерно — действительно, за эти несколько лет он ни разу даже не взглянул ни на одну из своих спутниц, как на женщину. С тех пор, как ушла Ли. Варвара часто задумывалась, как он это выдерживает? Хотя… Иногда ей казалось, что между ним и Катей есть нечто большее, чем просто дружба… Но рядом всегда был Михаил, и Катя вся светилась от любви, и, конечно, все это ерунда. Павел просто очень сблизился с ними обоими после всех этих приключений.

— Паша меня в шахматы учит играть! — гордо похвастался мальчик из недр полотенца. — Он говорит, я скоро Мишу обыграю!

— Если ты обыграешь Михаила в шахматы, я тебе сама памятник поставлю, — рассмеялась Варвара.

Павел, наконец, разобрался с одеждой и уже застегивал куртку.

— Пока вы обследуетесь, пойду я к Копаныгину…

— В шахматы играть? — вывернулся из полотенца Сережа.

— Нет, шахматы будут потом, — взъерошил ему волосы Павел. — Работать надо. Послезавтра пересечем орбиту Седны. Сегодня ночью включаем торможение. Мы уже почти дома, ребята! — Павел подхватил полотенце. — Варь, обнулишь тут все, закроешь?

— Конечно, — улыбнулась Варвара. — Иди, не беспокойся.

Павел ушел, а ей почему-то стало грустно. Вот прилетят они на Землю, и Пашка с Федькой наверняка снова отправятся куда-нибудь, осваивать большой космос. Юля, конечно, с Федором. Она с Виктором останется на Земле, по крайней мере, пока Сереже не исполнится хотя бы четырнадцать. Работа для Виктора уже нашлась, его с руками отрывали друг у друга Академия Наук, Центральное Конструкторское Бюро имени Королева, Центр Управления Полетами и несколько исследовательских институтов. Ей тоже уже поступили предложения из тех же институтов, из биологических центров… Что будут делать Копаныгины, оставалось неясным. Катя загадочно улыбалась, а Мишка пожимал плечами. Скорее всего, отправятся в какую-нибудь экспедицию на новую планету, чтобы Катя, наконец, занялась работой по своей прямой специальности — планетолога и археолога. Они все разойдутся…

Из задумчивости ее вывел Сережа.

— Мам, а можно, я сам обнулю код? — подергал он ее за руку.

— Конечно, можно. Только сперва забери полотенце, — улыбнулась она.

Через два дня, когда были выключены аннигиляционные двигатели, стало не до раздумий. Работа была у всех — подготовить корабль к карантину, который все корабли, пришедшие из дальнего космоса, проходили на Титане, оказалось делом не из простых. В течение последующих нескольких дней, когда готовились к высадке на Титан, когда выходили на его орбиту, режим работы опять был авральным, и плавать Павел больше с Сережей не успевал.

Наконец, наступил момент, когда «Заря» состыковалась с пассажирским челноком, готовым к перевозке экипажа на Титан. Как ни странно, оставили корабль все довольно легко. Видимо, ностальгия и грусть от расставания с космическим домом, в котором они жили одной семьей больше десяти лет, придут потом. А сейчас слишком велика была радость от встречи с людьми.

Чтобы облегчить адаптацию к новой Земле, еще на Титане им организовали работу с медиками и учеными, происходящими из России. Все-таки, общаться с первыми за десять с лишним лет землянами хотелось без смыслоуловителей и переводчиков…